Добрынины. Часть 5. Глава 39

 - "Думала я долго, более года, а потом, взвесив все "за" и "против", посоветовавшись со своими родителями и с родителями Анзора, - продолжила читать Елена Гурамовна, - получив и их согласие и одобрение, согласилась и сама, но только на гражданский брак без регистрации. В те годы в таком сожительстве жили многие..."

     - Мы с Павлом так жили почти до самого рождения Маргоши... - грустно улыбнулась своим воспоминаниям Лидия Михайловна. - И расписались аккурат в мой день рождения... У меня уже живот был едва ли не больше меня самой... Во всяком случае, мне так казалось... Да и пальто на мне застегивалось с трудом... И прямо из ЗАГСа Павел привез меня сюда, в этот дом, к моим родителям... У них я прожила до родов и пару недель после родов... А потом Павел увез нас с Маргошей в Москву... А обвенчались мы с ним только в 1945 году, после Победы, в нашей Поселковой церкви...

     - Почему? - удивился Вадим-младший.

     - Потому что до войны за это можно было и срок получить... - вздохнула бабушка.

     - Лялечка, читай дальше... - попросил Добрынин. - Иначе маман будет вспоминать до утра...

     - "Гриша переехал с Ромкой к нам с Гурамчиком, в квартиру Анзори, 15 июня 1941 года. А через неделю началась война..." - прочла Ляля.

     - Мы в курсе... - буркнул Добрынин.

     - "Гришу забрали на фронт, а Ромку он перед уходом, по моему настоянию, отвез к своим родителям." - прочла Ляля.

     - Молодец женщина... - одобрила старая дама. - Не стала впадать в глупый героизм...

     - Да. - согласилась Зинаида Васильевна. - На ее счастье, она не питала к своему Грише любви, лишающей мозгов...

     - Ты права... - вздохнула Елена. - Любовь, лишающая женщину мозгов, оборачивается большим несчастьем для окружающих...

     - Лялечка, потом хоть морды нам всем поленом поразбивай, -  отозвался Добрынин, - а пока давай читать дальше...

     - "Когда Московские школы закрыли, школьные здания стали в массовом порядке отдавать под госпитальные нужды, а детей стали насильственно отбирать у родителей и увозить в глубокий тыл, - продолжила читать Ляля, - бОльшая часть московских школ была эвакуирована за Волгу..."

     - Я очень боялась этой насильственной эвакуации... - отозвалась Лидия Михайловна. - Но мне было намного легче, поскольку было, куда уехать...

     - "Скоро до нас стали доходить тревожные вести о том, сколько гражданских эшелонов, в том числе, и тех, в которых везли в организованную эвакуацию детей, было разбомблено фашистами по дороге... - прочла Ляля. - В одном из таких разбомбленных эшелонов погибли почти все одноклассники Гурамчика..."

     Зинаида Васильевна и Лидия Михайловна хором ахнули...

     - "Страшное было время... - продолжала читать Ляля. - А если учесть, сколько при этом погибало или терялось эвакуированных без родителей детей, то становилось еще страшнее..."

     - Еще бы... - отозвалась Лидия Михайловна. - Мне тогда тоже было так страшно... Не за себя боялась - за Маргошу... Представляла, что будет, если мы поедем организованно, с каким-нибудь детским садом или школой, и попадем под бомбежку... Почему-то я все время думала о том, как эшелон наш разбомбят, я закрою Маргошеньку собой и погибну, а она, маленькая, будет звать меня и не дозовется, будет плакать от голода, пока не обессилеет, но меня дозваться не сможет, потому что я уже буду мертвая... А потом представила, как ее убьют, или как она сама умрет от голода или холода, или как ей придется расти среди чужих людей... Как не будет она помнить свою маму... Она же тогда была еще совсем крохотная... Это был сентябрь-октябрь 1941 года, а родилась Маргошенька 23 февраля 1941 года...

     И старая дама заплакала...

     - И что ты сделала? - спросила Зинаида Васильевна.

     - Сначала наплакалась, а потом взяла, да и сбежала с маленькой Маргошей из Москвы сюда, к маме... - ответила Лидочка. - И, как оказалось, правильно сделала... И очень вовремя...

     - Почему? - спросила Зинаида Васильевна.

     - Потому что дом, в котором жили родители Павла, через несколько дней после нашего отъезда разбомбили вместе с подвалом, в котором было убежище... Выживших не было...

     Ляля и Зинаида Васильевна охнули...

     - Счастье его родителей было в том, - продолжила Лидия Михайловна, - что они оба в это время были в госпитале на дежурстве... Только потому они в живых и остались, хотя потеряли и квартиру, и все вещи...

    - Где же они после этого жили? - спросила Ляля.

     - Они потом, до самого конца войны, жили в крохотной полуподвальной комнатушке при госпитале... - ответила старая дама. - Одевались в полагающуюся им военную форму, питались, по большей части, в госпитальной столовой... А потом, уже после войны, когда Павел с фронта вернулся и похлопотал, им дали прекрасную квартиру в самом центре...

     - Маман, не отвлекайся... - сказал Добрынин. - Ты еще не рассказала о том, как разбомбили другое убежище...

     - Да, сыночек... - ответила старая дама. -  А через пару месяцев после того, как мы с Маргошей переехали сюда, к моей маме, прямым попаданием разбомбили и то убежище, в котором обычно укрывалась я с Маргошей... Оно почему-то казалось мне, неопытной девятнадцатилетней девочке, гораздо более надежным... И там выживших тоже не было...

     Зинаида Васильевна с Лялей опять охнули...

     - Уехав сюда, ты спасла жизнь не только свою, но и Маргошину, а, следовательно, дала возможность родиться этим двум оболтусам... - сказала Савельева-старшая.

     - Да, Зиночка...

     Добрынин встал, подошел к матери, взял ее руку и почтительно поцеловал...

     - Я никогда не сомневался в том, что ты, маменька, - настоящая мать. Мать с большой буквы...

     - Да? - удивилась старая дама. - А что дальше? Сейчас ты попросишь меня заткнуться и слушать молча хотя бы одну минуту?

     - Читай, Ляля... - попросила Зинаида Васильевна.

     - "Я понимала только одно, - продолжила читать девушка, - я никому не дам отобрать у меня сына... Я решила, что, если суждено нам погибнуть, то мы погибнем с Гурамчиком вместе... Чтобы ни один из нас не мучился и не тосковал без другого..."

     - Молодец бабанька! - отозвался Добрынин.

     - "Тогда я воспользовалась создавшейся тяжелой ситуацией, сложившейся в прифронтовой уже, а потом и в  осажденной  Москве, нам на пользу. - прочла Елена Гурамовна. - Учителям, тем более, французского языка, в Москве делать было практически нечего, поскольку все школы были закрыты, а школьные здания были переоборудованы под госпитали. А вот в госпиталях рабочих рук катастрофически не хватало... Гурамчику было уже двенадцать лет, и спасти его от насильственной эвакуации могло только одно - работа на благо фронта. Поразмыслив, я серьезно поговорила с сыном и объяснила ему все без обиняков, как взрослому."

     - Вдвойне молодец! - отозвался Добрынин. - Мы с нашими пацанами тоже всегда будем общаться, как со взрослыми...

     - Только не забывай их почаще целовать и гладить по головкам... - ответила ему супруга. - Иначе можно легко впасть в другую крайность...

     - Ты права, родная моя, - согласился Вадим-муж, - продолжай...



Продолжение следует...