Учиться, учиться и учиться

                Учиться, учиться и учиться

Я сидел у самого выхода из лингафонный кабинета. Это было просторное помещение, расположенное на втором уровне ниже первого этажа корпуса Льюизон (Lewisohn) Колумбийского университета. Сверху к нему вела широкая лестница с мраморными ступенями. Почти все корпуса университета, кроме самых старинных, имели подобные подвальные помещения с классами, которые при необходимости могли быть переоборудованы в надёжные бомбоубежища. Эта предусмотрительность была понятна: именно здесь, в стенах университета, началась разработка американской атомной бомбы, известной как «Manhattan Project».

Моим заданием в этот день было чтение текста за диктором с последующим прослушиванием и исправлением произношения. Я старался произносить звуки на английском так, как учил Леонид Израилевич, менеджер дома престарелых рядом с Брайтон-Бич. Он объяснял, что буквы, в написании похожие на русское «А», нужно произносить как звук «О», а буквы, напоминающие «О», как звук «А». Это простое правило значительно помогало мне в освоении языка.

Он был знакомым моего друга и взял надо мной шефство после моего приезда в США по выигранной грин-карте. Участие в лотерее было случайным, и когда возможность уехать стала реальностью, я засомневался. Однако, вспомнив о своем прогоревшем малом бизнесе и пересчитав близких друзей, которых не оказалось, я всё же купил билет на самолёт. С гордым видом я выложил свой диплом инженера, переведённый на английский и заверенный апостилем, но Леонид Израилевич лишь добродушно улыбнулся и предложил мне работу дежурного в его заведении. Потом он добавил, что делает это только из уважения к его старому московскому знакомому.

Этот разговор состоялся в декабре 2001 года, через два месяца после моего приезда в США. В Манхэттене всё ещё продолжались работы по разбору развалин Всемирного торгового центра. На соседних улицах с окон офисов бесчисленных финансовых компаний счищали налёт, образовавшийся из светло-серых хлопьев, осевших после разрушения двух небоскрёбов. Люди на тротуарах, как всегда, суетливо двигались, но многие носили защитные маски. На этом фоне Брайтон-Бич, с его океанским прибоем, оранжевыми закатами и вкусными пирожками, казался тихой гаванью. Однако найти работу по инженерной специальности было невозможно. Бесконечная рассылка резюме не приносила результата. Нужно было вырваться из затхлого мирка, где неожиданно осуществилась мечта советского человека — магазинные полки, забитые разнообразными продуктами. Но как?

Ещё через месяц, после бурных новогодних праздников, в конце моего дежурства ко мне подошёл Леонид Израилевич.

— Колумбийский университет начал спонсорскую программу для нашей комьюнити, есть возможность поучиться. У тебя же высшее образование. Ты можешь поступить на факультет «Продолжение образования». Будешь дежурить по выходным, а вся неделя будет свободна для учёбы, — Он сказал с радостной улыбкой.

В 36 лет садиться за ученическую парту казалось немыслимым, но это был единственный шанс подняться по социальной лестнице. Вспомнились знаменитые слова Ленина — «Учиться, учиться и учиться», и я, с тяжёлым сердцем, согласился. После экзамена по английскому языку меня зачислили на 6-й уровень по шкале, принятой в Колумбийском университете. Нужно было достичь 7-го уровня, чтобы двери учебного заведения окончательно открылись передо мной. Учёба давалась с трудом. На дежурствах в доме престарелых пришлось «халтурить» и красть рабочее время для выполнения домашних заданий. Но, как говорится, своя рубашка ближе к телу.

По мраморным ступенькам застучали каблучки.

— «Какая-то девица спешит на занятия», — подумал я, с готовностью отвлекаясь от нудного бормотания.

На Аику это было не похоже. Она, с её тихой речью и плавными движениями, была воплощением стереотипного образа японки, каким её представляет любой поклонник японского кинематографа. Аика приехала на год совершенствовать английский после окончания Токийского университета. Вернувшись в Японию, она рассчитывала устроиться на хорошее место в крупной компании.

Дверь распахнулась — это оказалась не Аика, а иммигрантка из Украины, Ольга.

— Привет, ты прекрасно выглядишь, — сказал я.

На самом деле выглядела она ужасно: круги под глазами, волосы явно торопливо причесаны. Наверное, опять поссорилась со своим старым американским мужем. Ольга ответила недоверчивым взглядом, но, улыбнувшись, быстро надела наушники, села рядом и принялась за урок.

Ольга, со своей порывистостью и громким голосом, представляла собой полный контраст с Аикой. Было видно, что она уже считает себя полноправной студенткой. Взяла студенческий заём для оплаты обучения и, как это ей было свойственно, с поспешностью записалась на курс пения, хотя планировала учиться на социолога. Это отражало политику университета, дававшую студентам возможность выбирать не только курсы по будущей специальности, но и те, что были просто по душе.

— Gracias, se;orita / любезная синьора, — громко раздался голос впереди.

Подняв глаза от учебного пособия, я увидел за столом мужчину лет семидесяти. Судя по всему, он жил где-то неподалёку, на Бродвее, и воспользовался тем, что вход в лингофонный кабинет не требовал студенческих пропусков. В те дни телевидение и пресса активно обсуждали идею, что изучение иностранных языков — это гимнастика для стареющего мозга. Пожилой американец явно пришёл сюда именно для такой «гимнастики».

— «Чувствую себя стариком в своей учебной группе. Вот с кого надо брать пример», — мелькнула у меня мысль.

— Gracias, se;orita, gracias, se;orita, gracias, se;orita… — повторял он с таким воодушевлением, что почти переходил на крик.

Конечно, было любопытно услышать, что же он собирался сказать дальше этой «любезной синьоре», но его громогласные упражнения мешали сосредоточиться на собственных занятиях.

— Оля, давай выйдем покурим.

Я давно уже бросил, но привычка произносить эту фразу осталась. Оля взглянула на меня с пониманием, и мы вышли. Перед нами открылся вид на прямоугольный двор кампуса, покрытый зелёной травой. В центре простиралась широкая асфальтированная дорожка, которая пересекала пространство кампуса от входа с Бродвея до выхода на Амстердам-авеню. Эта дорожка называлась College Walk. До 1948 года она была частью проезжей 116-й улицы, которая круто поднималась от Гудзона. Но генерал Дуайт Эйзенхауэр, ставший ректором университета, победил и здесь. Часть улицы была перекрыта с двух сторон массивными чугунными решётками, объединяя кампус в единое пространство.

— Оля, мы занимаемся в лингафонном кабинете, делаем презентации в группе. Улучшения есть, но мы привыкли к произношению друг друга. Например, когда Аика с чайником в руках спрашивает, не хочу ли я чаю, это понятно, даже если она скажет это на японском. Но как нас поймут американцы? Нам нужно практиковаться в публичных выступлениях. Только так мы сможем пройти интервью и устроиться на хорошую работу.
— Ваня, что ты предлагаешь?
— Оля, ты видела гранитный постамент в виде круга на траве возле College Walk, напротив входа в библиотеку Батлера?
— Да, знаю это место. Говорили, что там были солнечные часы. Гранитный шар стащили, а постамент остался.
— Так вот, три дня назад этот бешеный южнокореец Вонг стоял там с плакатом “
«Янки, убирайтесь из Южной Кореи».
— Ваня, я этого не видела, но слышала, что он уже вторую неделю бунтует. У него на родине американец с военной базы устроил аварию с погибшими. Ты предлагаешь его поддержать?
— Я уже выразил ему свои соболезнования. Но выяснил, что это место на кампусе — как Гайд-парк в Лондоне. Говори что хочешь и когда хочешь.
— Ваня, говорить что хочешь не пойдёт. Я ведь ещё не гражданка.
— Ты меня неправильно поняла. Я предлагаю нам, Аике и Найтону устроить там совместную презентацию. Место бойкое, народу много. Посмотрим, поймут ли нас. Нам нужно сделать этот решительный шаг.

Найтен был щуплым, небольшого роста тибетцем с постоянно сияющей улыбкой на лице и наголо бритой головой. Выросший в крайней бедности, он быстро сообразил, что монашеский путь — его единственный шанс вырваться из нищеты. Его ум и способности не остались незамеченными. В Колумбийском университете Найтен учился на факультете «Изучение религий». Буддийское начальство не ожидало от него ярких проявлений религиозного рвения — главное, чтобы он постоянно носил монашескую тогу, находясь в Нью-Йорке. Он шутливо намекал, что день получения диплома будет последним, когда её можно будет на нём увидеть.

Конечно, я сказал Оле полуправду. Мне нравилась Аика, но мне катастрофически не хватало смелости преодолеть холодность маленькой японки и добраться до её сердечка. Я надеялся, что эмоциональный подъём во время выступлений перед большой аудиторией как-то сблизит нас.

По пятницам я посещал кинозал театрального факультета, где студентам показывали малобюджетные фильмы, напоминающие по сюжету картины советских времён. После сеансов следовала дискуссия. Захотелось самому попробовать что-то подобное, и я предложил одноклассникам сделать презентацию в форме сценки об одном из самых известных студентов Колумбийского университета — Александре Гамильтоне. Он поступил сюда, тогда ещё в Королевский колледж, в 1773 году, но не доучился, присоединившись к Войне за независимость.

3 июля в обеденный перерыв мы поднялись на постамент разрушенных солнечных часов, где всё ещё можно было различить цифры. Тень от нашей группы застыла на цифре 12 — настолько неподвижно мы стояли в ужасе перед первым публичным выступлением. Никто на нас не обращал внимания. Аика прикрыла лицо листом с подсказками, видны были только её испуганные, но прекрасные чёрные глаза. Я делал лихорадочные попытки спрятать руки в карманы, а Найтен, как истинный будущий философ, продолжал улыбаться и сохранял спокойствие. Он слегка подтолкнул Олю, пытаясь вывести её из оцепенения.

— О, скажи, видишь ли ты в раннем свете рассвета
То, что мы так гордо приветствовали в последнем сиянии сумерек?
Чьи широкие полосы и яркие звёзды, в опасной борьбе,
Над валами, на которые мы смотрели, так смело развевались? — вдруг запела Оля.

Результат не заставил себя ждать. Все прекратили дожевывать сэндвичи и обернулись в нашу сторону. Исполнение национального гимна сигнализировало о начале чего-то важного. Это мог быть футбольный матч или концерт рок-группы, за которым последуют танцы. Я развернул десятидолларовую купюру с изображением Гамильтона, а Найтен протянул вперёд руки с однодолларовой банкнотой с ликом Вашингтона. Затем мы «построили мост» в прошлое.

Опираясь на свои знания об эпохе, почерпнутые из фильма «1776 год», я от лица Гамильтона рассказал о его службе первым министром финансов США. Найтен, в образе Вашингтона, дополнил, как президент часто прислушивался к его советам. Аика, изображая жену Гамильтона, говорила об их восьми детях и счастливой жизни до трагической дуэли, на которой её муж погиб. Нам стали аплодировать. Мы почувствовали себя окрылёнными, готовыми к свободному полёту. Казалось, перед нами открылся путь в светлое американское будущее.

Через день на странице университета в интернете появилась фотография, на которой мы стояли на постаменте солнечных часов. Под снимком было короткое пояснение: «Иностранные студенты благодарят американское правительство за помощь многодетным семьям в развивающихся странах». Нас не поняли, но мы не расстроились. Вместо этого пришло ощущение уверенности: учиться нужно, и успех обязательно придёт. Мы приняли общее решение выступать каждую неделю. Единственной преградой мог стать только дождь. А я стал встречаться с Аикой не только на занятиях.