Солнце встает с востока. 68. Крашеная женщина

-Ты почему ушел? – спросила его Нина Николаевна. – Смотрю, тебя нет. Спросила Веру, где ты. Говорит, что ты рассердился на Васю.

-А… Так и хочется его… Задушил бы.

-Опять. Не обращай на него внимания.

-Как не обращать! Как не обращать! Ты обращаешься к нему, а он делает вид, что не слышит, и вообще, что тебя нет, или есть, но ты вещь. Я живой человек или, может, лавка. Скоро дизель. Вот в двенадцать пятьдесят четыре. Посмотри на ту молодую крашеную женщину, - Нина Николаевна нашла ее в толпе. «Ну и что?» - спросила она.

Она не высокая, не худая, но тонкая, из тех женщин, обычно, одиноких, которые чаще раза, по нескольку раз на день смотрят в зеркало, всегда, везде и всюду следят за собой, за лицом, за руками, и одержимы идеей выглядеть лучше подруг, быть худее и белее, или замужняя, которую после нескольких дней свободы вернули к кастрюлям и сковородкам, где она страдает и вянет, у нее бледное лицо, красные губы, «Как такую целовать, если на губах толстый слой помады?» - думает Туренин, черные, как смола ресницы, одним словом: все сделала, чтоб или украсить себя, или вернуть себе краски жизни, - а также завитые наружу кончики каштановых волос на уровне щек и прямая челка-щетка, одета необычно, и это выделяет ее из серой толпы: на ней стеганая белая куртка, белая юбка и белые кожаные сапоги.

-Вся в белом, как невеста.

Нина Николаевна дернула плечиком: «Ну и что? У меня заканчивается зарядка».

Остальные все одинаково одеты: куртки, штаны, грубая обувь, - и женщины от мужчин отличатся только наличием бюста и длиной волос. Но мужчин мало.

Так же, например, в отделении гематологии, где все одинаковые, все приговоренные.

И вот, крашеная женщина, как будто вопреки, назло, с вызовом.

«Я много о ней думаю, а если учесть, что рядом Нина, то неприлично много, - он еще раз, сказав себе, что последний, украдкой посмотрел на нее. Та ответила ему таким же зеркально отраженным взглядом, где интерес и прочее, – и потом она даже не симпатичная».

Здесь он кривил душой. Он подумал, что несимпатичная для того, чтоб выбросить ее из головы, забыть о ней.

Она была отдельно, в стороне. Это еще одна причина, почему он выделил ее из толпы, казалась одинокой, но ни в коем случае не несчастной, или кем-то в этом роде, свободной, без семьи – возможно.

Он тоже был отдельно от всех.

Странно, что она без вещей. Поэтому он и подумал о ней плохо.

-Я видел. Некоторые заряжают там, - сказал Туренин, подталкивая Нину Николаевну к выходу.

Они прошли в соседний зал, где на стене, на выступе, своего рода карнизе, это мог быть и фриз, на расстоянии поднятой кверху его руки лежал включенный в розетку телефон.

-Мы опоздали. Уже кто-то заряжает.

-Потом.

Размеренный женский голос сообщил, что «на третю колію прибуває приміський поїзд Гребінка – Шевченково, час відправлення дванадцять годин п*ятдесят чотири хвилини».

Вокзал опустел.

За стеной послышался шум  дизеля.

Через пять минут крашеная женщина, вернувшись с перона, прошла мимо них и исчезла за дверью на улице.

«Оказывается, провожала. Не проститутка», - подвел итог Туренин.

Остались они и турки. Опять тоскливое ожидание.

-Халиль сказал, что обстреляли Винницу, через которую едет автобус, и там, на станции, уже его ждут. Он думает, что они проедут мимо, - сказала Нина Николаевна.

-Вот видишь. А я говорил.

Они присоединились к Вере и Юре. Тут же был Вася.

Перед его глазами возникли прежние картины колон танков, бомбежек и смертей, из-за чего он снова возбудился, но странное дело, его настроению поддался и Вася, чего он не ожидал, и здесь, в этом случае чуть не прослезился от сознания, что они наконец-то поняли друг друга и вот она - точка соприкосновения.

«Вон из головы всякие глупости и прочее, прочее, надо застраховаться». Имей возможность посмотреть на себя со стороны, он сказал бы, что сумасшедший. Его всего трусило. Сильное чувство, чувство безумия, которое и внешне выражалось: в глазах, полных отчаяния, когда знаешь, что ни за что не будешь понят, поддержан, что не  не осудят, - охватило его.

-Да, да, надо написать. И вложить записку Юре в карман куртки, - с напряжением в голосе произнес он. – Кто он? адрес, телефон.

Пустота большого вокзала, улиц навалилась на него, давила, хотя, что она? ничто, воздух, вот-вот он закричит. Но она имела смысл, значение, название и могла разорваться, как мина.