Армии солдаты нужны, распишитесь...

    «Моему другу Леониду Жукову посвящается».

Повестку в армию принесли поздно вечером. В запасе оставалось чуть больше недели: надо успеть уволиться с работы, посидеть с друзьями, да и вообще. На работе эту новость все приняли спокойно, пожимали мне руку, а на прощание подарили перочинный ножик с весьма настораживающей гравировкой «От сотрудников» и долго-долго махали мне из окна руками. Я видел их с улицы. Было очень трогательно. Вечером пришли мои друзья. Один уже побывал в армии, но не любил об этом говорить, сказал только:
— Да чего там рассказывать. Сам всё увидишь.
А другие ещё учились в вузах с военной кафедрой, и им светили только военные сборы. Посидели, поговорили за жизнь, отметили это дело. Потом я пошёл в ванную нашей коммуналки и обрил голову. Маманька, как таким меня увидела, тут же и всплакнула. На другой день я надел чистое бельё, а сверху всё, что было не жалко потом выбросить: полосатые х/б брюки, старую фуфайку, кеды и кепку. Лихо закинул за плечо туристическую сумку с едой и отправился на сборный пункт по адресу, указанному в повестке. На входе призывного пункта стоял человек и проверял повестки. Всех сопровождающих лиц он просил отойти в сторонку, и те безмолвно толпились в ожидании, как возле кинотеатра в надежде купить лишний билетик. Вошёл. На входе за маленьким канцелярским столиком сидел офицер. Он молча взял мою повестку и паспорт. Потом долго искал меня в списках и, наконец обнаружив, поставил напротив моей фамилии галочку и предложил:
— Вас скоро вызовут. Ждите. Следующий.
Я нашёл тихое местечко у стены, опустил сиденье деревянного кресла, присел и стал рассматривать публику и плакаты на стенах длинного коридора, чем-то похожего на первый этаж нашей 20-й поликлиники. Успокоившись и чуть пообвыкнув, я вдруг понял, что мой внешний вид сильно отличался от других призывников, некоторые из которых пришли в очень приличных костюмах, а кое-кто даже с галстуком. Прошёл час, прежде чем кто-то выкрикнул мою фамилию. Вхожу в комнату без окон, больше похожую на процедурную всё той же поликлиники: стол с бумагами и яркой настольной лампой. Рядом со столом — деревянная скамья.
- А где  тут ведро с  розгами? - хотел было спросить я.
Офицер за столом полистал свои бумаги и, убедившись, что я — это я, внезапно перемахнул со стула на скамью, словно на скаковую лошадь.
— Вот даёт! А что же будет дальше? — недоумевал мой мозг.
Военный предложил мне расположиться напротив, и когда я тем же макаром оседлал скамью, вдруг неожиданно начал громко отбивать ритм ключом от двери.
— Ти-ти-ти-ти-ти, Та-та-ти-ти-ти (57 на азбуке Морзе).
Потом попросил меня повторить, указав на карандаш, лежавший на скамье. Я, как мог, изобразил нечто похожее.
— Хорошо, — сказал военный, — и позови следующего, — назвав фамилию.
Слегка ошарашенный, я вышел из этой странной комнаты. Прошёл час, потом другой. По коридору то и дело сновали офицеры с папками. Наконец появился мой знакомый прапорщик-дятел со списками в руках и стал выкрикивать фамилии. Где-то в середине прозвучала и моя. А дальше он предложил всем названным построиться на улице с вещами и повёл нас в неизвестность. Неизвестность оказалась небольшим автобусом, на котором, долго петляя по вечернему Ленинграду, мы вскоре остановились у Витебского вокзала, где нас ожидал поезд, идущий на Киев. Я тогда ещё подумал:
— К чему такие сложности, а не проще ли было просто указать в повестке: номер поезда, вагон и время отправления?
 Наивный, как же я тогда глубоко заблуждался во всех этих хитросплетениях армейского Талмуда, с которыми мне пришлось познакомиться, возможно, чуть ближе, чем всем остальным призывникам.
Ехали недолго — сутки. В нашем плацкартном вагоне были только призывники, а вот прапорщик ехал в соседнем купейном. Он появлялся у нас очень редко, зато обязательно с какими-то булочками, печеньем и лимонадом. Правда, потом прапорщик пустил по рукам подписной лист, видимо, для отчетности.
До Павлограда доехали все — так показала перекличка. Затем нас пересадили в ожидавший автобус, и тот, бойко рванув с места, буквально через десять минут остановился у ворот КПП (контрольно-пропускного пункта) небольшого военного городка. В нём размещался учебный полк связи для подготовки младших специалистов ракетных войск стратегического назначения. Миновав ворота КПП, мы прошли по аллее и увидели большой плац, высоченные пирамидальные тополя, казармы и необычное старинное строение, соседствовавшее со всем этим. Позже мы узнали, что это была бывшая гарнизонная церковь Павлоградского гусарского полка. Шурочка Назарова у Эльдара Рязанова как раз и разгуливала в мундире корнета этого полка, а сейчас там был спортивный зал...
Здесь нас ещё раз пересчитали и отвели в приготовленную для нашего полноценного существования казарму, которая на ближайшие полгода станет нашим родным домом. Четырёхэтажная казарма встретила нас запахом деревянного пола, натёртого красной скипидарной мастикой, двухъярусными койками с двухэтажными тумбочками, большим туалетом с рядами писсуаров и напольными отхожими местами, какие я только видел на железнодорожных вокзалах...
Всем этим хозяйством заведовал старшина роты, прапорщик Проценко — залихватского вида, ещё не старый мужичок, но уже с круглым пузиком.
 Он приказал нам составить списки с указание всех наших основных размеров, после чего ротный коптёр приступил к выдачи зимнего обмундирования. Всю нашу форму мы пометили номерами своих военных билетов с помощью спички и раствора хлорки, а потом ещё на долгих три дня, стали заправскими портными: пришивали и отпарывали, размечали мелом и отпаривали утюгами, обрезали и укорачивали. 
Тем, кто приехал сюда в очень хорошей одежде, прапорщик предложил оставить её    пока на койках, чтобы потом зашить в мешок и проследовать на почту для отправки одежды  домой, снабдив  мешок обратным адресом. Я легко и без сожаления расстался со старой одеждой: просто свалил её в кучу на плащ-палатке, а кеды бросил  в другую. Возле  плащ-палаток  с  одеждой   на  табуретках сидели   два сержанта, которые   через  неделю   уходили  на  дембель,и видимо, подбирали себе в дорогу «секонд- хенд». От обилия   скопившихся вещей глаза их непрестанно вращались.
 Наступило время обеда, и нас повели в столовую, где дородные тётки-хохлушки накормили всех борщом со сметаной, а на второе дали пюре с большим куском жареной рыбы. Я тогда и не предполагал, что длина всех съеденных мной хвостов жареного хека за всё время службы составит четверть длины Эйфелевой башни. После этого жареную рыбу я как-то не очень.
 Пока мы ели в столовой, часть хороших  вещей , приготовленных  к отправке домой ,исчезла. Дословно привожу диалог:
— Товарищ прапорщик, у меня шапка  пропала!
— А хорошая была шапка?
— Заячья!
— С длинными ушами?
— Да!
— Так. Подойди ко мне боец. Подними правую руку, а  теперь резко опусти и скажи:
— Да и *хрен ты с ней! * (слово хрен  здесь   не родное…)
— Спасибо, товарищ прапорщик,вроде немного полегчало.
В столовой "Павлоградской учебки" работали только гражданские. На кухню нас не пускали, но иногда мы замечали, как прапорщик Проценко с задней двери столовой принимал от кого-то коврижки хлеба и складывал их в большой мешок.   Затем привязывал этот мешок к багажнику своего дорожного велосипеда и убывал в неизвестном направлении. Картина была ещё та: поскрипывающий харьковский велосипед, спереди — пузатый прапорщик, сзади — пузатый мешок хлеба.
 Из воспоминаний от Павлограда остались: большой заасфальтированный плац; идёт снег и тут же быстро тает, и нам остаётся лишь разгонять мётлами
 оставленные им лужи; «Чайная», где на деньги, присланные из дома, мы покупали сигареты, колбасу, конфеты и белую материю на подворотнички; как на Новый Год старшина роты принёс небольшую сосну, чем вызвал у нас некоторое замешательство, правда, потом выяснилось, что наши ёлки здесь не растут, не приживаются.
 Нашей учебной ротой командовал капитан Кравченко: небольшого росточка, бравый, с оловянными глазами от всего в жизни увиденного и выпитого. Он так бойко выделывал ногами 38-го размера и руками разные кренделя на строевой подготовке, что  иной раз так и хотелось, забыв все приличия крикнуть:
— Браво! Бис!
А вот всей внутренней жизнью в роте руководили два сержанта: Коваль и Руднев. Утром на турнике они такое выделывали — любо-дорого посмотреть, прямо артисты цирка «Дю солей». Наш взвод  заботливо опекал Руднев — симпатичный крепыш-весельчак из Полтавы. Он поднимал нас утром, проводил зарядку, отводил на завтрак, обед и ужин и присматривал за нашим внешним видом и укладывал спать.
 После краткого курса молодого бойца, мы приняли присягу, после чего за нами закрепили личное оружие: автомат и противогаз. Зря смеётесь. В противогазе очень удобно туалет чистить- нет рвотного рефлекса- воздух как в горах. А потом понеслось: строевая муштра,  физическая подготовка, заучивание уставов, изучение аппаратуры, занятия по приему и передачи радиограмм. За всё,строгие преподаватели  выставляли оценки, а нерадивых пугали службой в Чите. Заниматься приходилось много, часов по пять до обеда и  три часа после. С отстающими проводились дополнительные занятия в свободное время или в субботу. Отвели на стрельбище и выдали по три патрона. Я надел свои тёмные очки, -2,75D, и бабахнул одиночными с сотни метров, получив оценку – хорошо(20 очков). Пульнули разок, а потом чистили автоматы две недели. Зато нам стали доверять караульную службу. Хотя , что тут было охранять: какой-то странный объект «Гранит», вещевой и два продуктовых склада, холодильник, склад ГСМ (горюче смазочных материалов), гараж  и знамя полка в штабе. Однако прапорщик выдал нам настоящие патроны, но только по пять штук на брата. Мы тут же спросили у него:
— А если злоумышленников будет значительно больше?
— Я вас умоляю! Вы эти-то патроны не растеряйте. Бойцы, подходим и не забываем расписываться,— тряс он как на рынке каской с патронами.
Вот жмот, а у самого в оружейной комнате стоит ящик с гранатами, правда, без запалов — я сам видел.
— Славик, покажи свои патроны, — я остановил товарища, когда тот уже собирался затолкнуть пятый патрон в магазин своего автомата.
— Какие-то они все бутафорские, — сказал я, пытаясь зубами вытащить пулю из патрона Славика.
— Дурак, — сказал Славик, — отдай!
Капитан Кравченко и сержант Руднев, заступая в караул, немного нервничали: мало ли какие тараканы завелись в наших головах или кто затаил обиду на сослуживца. А нам было всё пофигу, вот только спать в карауле давали всего по четыре часа, спасибо, хоть сапоги можно было снять, а вот ремень — только ослабить.
Было прикольно, стоя на посту, кричать в ночи подобно филину:
— Стой, кто идёт? — хотя и так было понятно, что идёт Кравченко или Руднев со сменой. Какой другой дурак будет ночью по лужам шлёпать? Ночью в плохо освещённых местах, чтобы не напугать нас, Кравченко ещё издали начинал покашливать, а подойдя поближе, окликал по фамилии:
— Рыбкин. Ты как? Не спишь?
В общем, обошлось.
Как только в Павлограде чуть потеплело, военное начальство придумало нам кросс в противогазах на пять километров. Наш капитан Кравченко посоветовал всем сомневающимся с зелёными соплями сходить в медсанчасть за справкой. Я тут же возжелал стать обладателем такой справки и побежал в медсанчасть, у дверей которой уже собралась огромная толпа. Здесь, неожиданно для себя, я повстречал Серёгу Ленского: мы с ним в техникуме в одной группе учились. Их роту готовили для службы на радиопередающих центрах, туда ещё несколько наших попало. А так, всё как и у нас и казарма такая же. Серёга полез за платком и высморкался. Он нисколько не изменился и сыпал анекдотами, пока мы стояли в очереди к врачу. Нас осмотрел врач – пожилой военный с погонами под белым халатом, послушал, постучал по грудной клетке молоточком, попросил покашлять и выписал освобождение от физической подготовки на неделю. Те же из нас, кто решился на кросс, срочно менялись сапогами на размер поменьше, чтобы без ног потом не остаться. Первым трём, пришедшим на финиш, была обещана награда. Победили ребята из роты охраны. Им ведь по службе положено бегать за диверсантами, а мои сапоги 43 размера так никому и не пригодились.
 Вскоре подошло время сдавать на классность по приёму и передаче радиограмм азбукой Морзе. И вот, мы наконец-то получили заветное звание младшего сержанта, значок 3-го класса и удостоверение классного специалиста Вооруженных Сил СССР — оператора радиосвязи. Те же из нас, кто не дружил с физкультурой, так и остались рядовыми до самого дембеля, хотя и были профессионалами самого высокого класса. После сдачи всех экзаменов нас отвели в "прикормленное" фотоателье, и я послал домой маме своё фото с упитанной и довольной мордой. Всё! Пять месяцев пролетели как один день. Прощай, Украина! Прощай, Павлоград! Прощайте, обходительные горожане, познавшие фашистскую оккупацию и потому такие к нам добрые! Прощай и ты, Павлоградский родильный дом на улице Шевченко, где осталась моя родная кровь третьей группы, резус положительный, сданная по инициативе придурковатого комсорга нашей роты! Прощай, местный Дом культуры и украинская песня «Сыну, качки летят»! Для прохождения дальнейшей службы в городе Владимире наше начальство отобрало девять человек: пятерых начитанных ленинградцев, двух задумчивых новгородцев, одного невозмутимого туляка и смешливого шахтёра из Красного Луча. За нами приехал прапорщик в очках, он и отвезёт нас в чудесный и старинный город Владимир!
*Все имена и фамилии в этом рассказе вымышленные.А любое совпадение с реально существующими или существовавшими - просто случайность!Надеюсь,вы меня понимаете.