Гриша в шляпе

Рейс на «козодёрном» судне «Капитан Марков», конечно же, проходил не без происшествий. Первое случилось ещё на выходе из моря Уэделла: при совершенно ясной погоде и ис-ключительной видимости мы наскочили на айсберг... Но, прежде чем говорить о самом происшествии, я должен поведать о его непосредс¬твенном виновнике и исполнителе.
А виновником наскока на айсберг был «козодёрный» матрос-ру¬левой «Гриша в шляпе». Везде и всюду он появлялся в своей неизменной фетровой тирольской шляпе с пером. Зигмунд Фрейд наверняка дал бы объяснение феноме¬ну такого долговременного слияния гришиной головы с тирольской шляпой. За какие грехи он попал на этот пароход, никто, конечно, не знал. Равно это касалось и других козодёров. Разумеется, у первого помощника капитана были досье на бывших штрафников. Возможно даже, и неснимаемая гришина шляпа каким-то образом фигурировала в тех документах, как предмет для скрытия валюты или мелкой ювелирной контрабанды. В народе думали по-разному. Одни считали, что Гриша прикрывал своей шляпой большой лишай, похожий очертаниями на Антарктиду. Другие настаивали на том, что под шляпой скрывает он свою истинную сущность. Третьи, что просто воображает. Четвёртые вообще ничего не думали, а просто спрашивали Гришу за трапезой:   
– Ты что, турок, что в шапке ешь?   
– А она мне жевать не мешает, – отвечал на это Гриша и двуперстием быстро налагал на себя крестное знамение и подковыривал ногтем большого пальца передний зуб.   
– Нет, точно басурман какой-то, – восклицал его же брат-матрос, – надо будет ему феску подарить на день рождения и гамаши с загнутыми носами.   
– Этого лучше не делать, – отговаривал другой, сидящий напротив, – тогда уж он точно к Аллаху зарулит невзначай. И нас с собой прихватит.      
Этот прозорливый матрос был недалёк от истины.      
В итоге многие пришли к мнению, что скорее всего, Гриша в своей шляпе и родился. Рождаются же в рубашке. На этом и порешили, поскольку сразу всё объяснялось, и не нужно было гадать, почему да зачем. Старпом, однако, думал по-другому:
– Просто Бог шельму метит. Вот и отметил его шляпой. Ещё неизвестно, что там под ней.      
В этот знаменательный день «Гриша в шляпе», как всегда, нёс на руле «пионерскую» вахту – с 8-ми до 12-ти часов – под руководством четвёртого помощника капитана по имени Валера. Многие называли его «Вареником». «Вареник» попал на пароход не за «козодёрство», а за молодость – сразу после окончания среднего мореходного училища.
Трудно сказать, что повлияло в то памятное солнечное утро на решение Гриши «подъехать» поближе к айсбергу. То ли его неизменная шляпа с пером, вернее не сама шляпа, а что было под ней, то ли решение ещё не умудрённого опытом четвёртого помощника «Вареника» удалиться в штурманскую рубку для прокладки на карте нашего курса.
Вокруг были россыпи столовых айсбергов* гладкая, без единого волнения чёрная шелковистая вода, аквамариновое небо с клубящимися облаками. И Грише захотелось потереться боком о находящийся рядом айсберг. Он слегка качнул штурвалом влево, приблизив борт судна к ледяной стене проходящего мимо исполина. Причём настолько близко, что два-три человека, находившиеся на палубе, свесившись через ограждающие рейлинги,** попытались до него дотянуться. Было заманчиво пощупать повстречавшийся айсберг, почесать его искрящийся мелкими бриллиантами бок.
Как раз в этот момент «Гриша в шляпе», опьянённый скоростью и близким соседством ледяного красавца, позвал: «Вареник, смотри, как...» Но закончить не успел. По-видимому, он хотел завершить фразу словами: «... я лихо заруливаю» или «...красиво мы с тобой идём…». Как тут же последовал внезапный чудовищной мощи удар по корпусу судна. «Вареник», выронив из рук циркуль и карандаш, по инерции ввалился в ходовую рубку и в ужасе увидел то, что никак не вписывалось в учебные программы средних мореходных училищ: какой-то потусторонней силой судно неудержимо выдавливалось из воды.
Это было нечто невообразимое.  Сначала вверх резко пошла носовая часть, потащившая за собой добрых полкорпуса и заслонившая полнеба, затем судно перевалилось на правый борт и пошло боком, опять погружаясь в воду. От борта по обширной зеркальной поверхности моря побежала высокая пенная волна. Пароход, почти не теряя хода, стал раскачиваться, как маятник. Когда качка угасла, и команда отошла от шока, пришли к выводу, что судно, находясь в недопустимой близости от айсберга, на полном ходу наехало на выступ его подводной части. Поскольку форштевень*** судна, предназначенного для плавания во льдах, скошен под большим углом, то судно стало наползать на монолитный выступ, утюжа его килем до тех пор, пока не продвинулись по нему до критической точки, задрав высоко нос в чистое аквамариновое небо.

*- столовый айсберг – айсберг с вертикальными стенками и с ровной, как стол, верхней поверхностью
**- рейлинги – бортовые тросовые ограждения
***- форштевень – носовая часть судна, где борта сходятся под острым углом, образуя кромку-волнорез.

На наше счастье, выступ оказался с уклоном, и пройдя по нему примерно с полкорпуса мы сползли с него боком, как с горки, в родную стихию. При спуске с «горки», крен судна достиг своего предела, и внутри всё стало с грохотом падать и рушиться: на камбузе – посуда из специальных гнёзд, в каютах – люди из коек, и повсюду – многочисленные предметы с полок, столов и стеллажей. Наверное, единственной вещью, которая не упала, была фетровая тирольская шляпа с пером, плотно сидевшая на твёрдой Гришиной голове.
Параллельно с нами на расстоянии примерно в 4–5 кабельтовых* шёл с нами и «Василий Федосеев», держась от айсбергов на почтительном расстоянии.
Уже потом, когда мы опять оказались вместе, «федосеевцы» рассказывали, как картина наезда на айсберг выглядела со стороны. Олег Павлов, будущий начальник ДЭС рассказывал так:
– Вышел я на палубу. Погода – блеск! Кругом, тут и там, айсберги рассыпаны по чистой воде, позволяющей идти свободно и быстро. Так что шли полными ходами. Смотрю я на ваш пароход – красавец. Как и наш, кстати. На корме вертолёт отдыхает. Где-то там и Серёга Воробьёв. Тоже, наверное, нас наблюдает. Не понравилось мне только одно – «Марков» уж больно близко к айсбергу шёл – буквально чесал об него свой левый борт. 
И вдруг – на тебе: неожиданно вас как тряхануло, и сразу же на взлёт пошли. Нос задрало почти вертикально. Всё, – подумалось мне – капец пароходу. Все, кто был на палубе, обомлели. Такой картины и в кино не увидишь.
При наезде на айсберг я лишился всех запасов домашнего варенья, которые вёз от самого Ленинграда, и которые перед этим, как нарочно, выставил на столе для ревизии. Пространство между столом и двухъярусной койкой стало представлять собой нелепейший натюрморт: среди высоко торчащих баночных осколков растекалась ароматная масса конфитюров из протёртой смородины, клубники, земляники и «царского» варенья из крыжовника. Частью этого натюрморта стали мои книги, среди которых я сразу же заметил упавший, к сожалению, страницами вниз томик Клода Гельвеция, которого штудировал на ночь, чтобы быстрее заснуть, а также блокнот с моими записями, набор рисовальных принадлежностей, пепельницу, карандаши, чудом не разбившийся графин для воды, настольную лампу. Ещё тогда подумал: «Будь я живописцем, то непременно отобразил бы всё это на полотне. Лучшую композицию трудно представить».      
Мой сосед, заглянув в каюту и увидев столь неожиданную картину, застыл от изумления:

*- кабельтов – морская мера длины, равна 185.2 метра
– Прежде чем убрать это роскошество, прошу разрешения попробовать немного вашего варенья. – Особенно вот то, с краю, мне кажется особенно аппетитным. Пока всё окончательно не смешалось, дерзну снять пробу.   
– Там же стёкла, – возразил я.   
– Мы аккуратно. Пока сбегаю за ложками, пожалуйста, ничего не трогайте.
Как только он принёс ложки, мы осторожно начали пробовать.   
– Это шедеврально, – восклицал сосед, смакуя растекающиеся сладости, – особенно вон в том углу. Пробуйте из моей ложки, если не брезгуете, а то вам не дотянуться.    
–  Это «царское» варенье, – пояснил я, – фамильный рецепт...
–  Вы что, царских кровей? По фамилии – не скажешь.   
– Просто название такое, а делается оно из крыжовника. Из ягод удаляется часть мякоти с косточками, и они долго варятся в сиропе с вишнёвыми листьями. Жена делала.   
– Надо будет запомнить, ничего вкуснее не едал. – Ну, здесь понятно – земляника. Тоже неплохо. Здесь протёртая с сахаром смородина, но она уже подпорчена западным духом Гельвеция, с которого я её соскрёб. А вот в пепельнице, поскольку мы не курим, без примесей. Если не ошибаюсь, черничное желе.   
Мы сидели на корточках перед разлившимися маленькими земными радостями и пробовали их на вкус, осторожно снимая с самого верха. Глубже могли быть стёкла.   
– Вот видите, – заключил сосед, окончательно облизывая ложку, – нет худа без добра. Если бы этот подлый айсберг не поставил нам подножку, разве я попробовал бы когда-нибудь в своей жизни «царское» варенье? Уверяю вас – никогда! Вы специально для меня банку не стали бы открывать. Так что, спасибо айсбергу и вашей жене.  И слава Богу – второй «Титаник» с нами не случился. Мало кто знает, кстати, что машины «Титаника» до последней минуты работали на «полный назад», на мгновенья отодвигая уготованную ему участь. Боролся до последнего.
А мы после наезда на айсберг, всего лишь покачавшись с борта на борт, опять встали на ровный киль и, не меняя курса, пошли дальше, подсчитывая убытки от разбитой посуды и вспоминая «Гришу в шляпе» недобрым словом.      
Айсберг, на который наехали, даже не шелохнулся.   
– Да, крепко делают у нас в Союзе корабли, с запасом, – делился за трапезой впечатлениями старший помощник капитана, – какой-нибудь «иностранец» сразу бы развалился. А здесь всё сработано с учётом на всяких «гриш» и «вареников». 
  – А Валера тут при чём? – попытались возразить старпому. 
– Вареник – начальник ходовой вахты. Вся ответственность на нём. А в этот момент он, ёшкин кот, пошёл прокладку на карте делать вместо того, чтобы вперёд глядеть и айсберги обходить.
С тех пор «Капитан Марков» стал обходить айсберги стороной. Урок пошёл в прок. Бережёного Бог бережёт.
Через месяц с небольшим, когда мы возвратимся в эти же места, старпом учудит номер почище Гришиного. Этот номер тоже будет связан с айсбергом. Но об этом позже.
Сразу за мысом Норвегия «Капитан Марков» развернулся на се¬веро-восток и взял курс вдоль кромки припайных льдов. Мы должны были сделать рекогносцировочный подход к району станции Новола¬заревская в море Лазарева и при благоприятной обстановке выгрузить часть станционного груза и продукты.
Вскоре мы вошли в море Лазарева. Станция, которая должна стать для нас прибежищем в этих суровых местах, оставалась далеко спра¬ва. Подходы к местам выгрузки забиты плавучим льдом. Припайная кромка ещё простиралась далеко к северу, и мы шли мимо с надеждой, что через месяц на обратном пути здесь всё изменится, и мы беспре¬пятственно сможем подойти к низкому барьеру шельфового ледника, который южной кромкой упирался в каменные сопки оазиса Ширмахера. А именно там, в восточной части, и притулилась наша станция с названием Новолазаревская.
Теперь наш путь лежал в западноавстралийский порт Фримантл для пополнения запасов пресной воды, топлива и продуктов. Ко вре¬мени нашего подхода должен был прилететь самолёт из Ленинграда с новой сменой зимовщиков. Мы должны были взять их на борт и отвезти на стан¬цию Мирный. Таковы были наши ближайшие планы, вписанные в общий график Экспедиции.
«Василий Федосеев», с которым мы расстались у мыса Норвегия, на выходе из моря Уэделла, пошёл своим путём вдоль берегов Антарктиды с заходами на станции Беллинсгаузен, Молодёжная, Мирный. В Мирном планировалась наша встреча.
Взглянув на карту, можно убедиться, что в приполярных областях меридианы, стремясь к точке земного полюса, сужаются. По¬ясное время тоже стало стремительно сокращаться. Чуть ли не каждые сутки мы переводили стрелки судовых часов на час вперёд. Тем самым наш пароход, проламываясь сквозь время, двигался в будущий день с некоторым ускорением, что отражалось на нашей способности организма к адаптации. Сбивались годами налаженные биорит-мы.
Чем дальше мы уходили от южных широт полярный день, медленно скатываясь на север, стал после полуночи перемежаться с тусклыми непродолжительными сумерками. Броневые щитки на иллюминаторах кают теперь не приходилось опускать, ос¬терегаясь низкого ночного солнца. Встречная зыбь раскачивала наше судно по килю: оно то клевало носом, зарываясь в идущие навстречу гладкие валы, то вздымалось вверх, ковыряя сумрачное небо голым баковым флагштоком. Тяжёлые воды прижимало туманом. Два чёр¬ных альбатроса, словно тени, барражировали над идущей с северо-вос¬тока зыбью – отголоском далёкого шторма. Снежные заряды лепили на наветренном борту белые стены мокрого снега.