Good bye Фримантл

. Следующий день выдался ясным, без единого облачка. Выйдя после завтрака на палубу, мы увидели настоящий праздник на воде. Была суббота, и уставшие от  дел и забот австралийцы, сев на океанские катера и яхты, нескончаемым строем шли вниз по реке, мимо причалов порта, в открытый океан, к облюбованным рыбным банкам и невидимым отсюда островам. Шли, подставив свои телеса под освежающий упругий ветер, с целью побегать вволю по нежным пескам островных лагун, порыбачить. Шли целыми семьями, компаниями, молодые, старые и не очень, с детьми, внуками, с девушками и без, с пивом, с перемётами и воткнутыми в борт удилищами и, главное, с улыбками. Это был настоящий парад. Они кричали нам что-то сквозь сомкнутые лодочкой ладони. Грешно было не улыбнуться, и дружески не помахать в ответ.

– И куда они прутся?
 – Скорее всего на ближайший остров, – предположил кто-то, – всего в десяти милях от Фримиантла есть шикарный остров Роттнесс. Туда, видно, и прутся.
– А чего они кричат тогда? – поинтересовался Володя Крупенин.
– Слава советскому народу и да здравствует Коммунистическая партия Советского Союза, – пошутил один из свидетелей этого парада.
– Поливайте фикус! – прокричал на прощанье Володя. Пишите письма мелким почерком!
Австралийцы кивали головами, как будто понимали Володины реплики и кричали в ответ в сложенные рупором ладони: «Yes, of course! See you in ocean!»
– Оушен, оушен, – передразнивал Володя, – откуда они столько яхт понабрали? Конца не видно. Миллионеры все, что ли? А ведь все потомки каторжан. И как хорошо устроились в итоге! У нас в России каторжан не меньше было. А вот устроиться так, чтоб у каждого яхта своя была, не получилось. В чём тут дело?
– Во всём евреи виноваты, – подсказал кто-то.
– А в чём их-то вина?
– Да в том, что они евреи. Чего тут непонятного?

Помполит тут же пресёк эти разговоры:

– Нечего вам антисемитизмом заниматься! Делать, что ли, больше нечего?
– А в чём я не прав, – попытался оправдаться, стоящий рядом «антисемит». Переселенцы строили государство без евреев и прочих ненадёжных наций. Вот вам и результат. Но, думаю, лафа эта уже заканчивается. Сейчас здесь открыты ворота почти для всех. Даже для евреев и негров. А негр за коврижку согласится на любую работу, поскольку в Африке коврижек на всех не хватает. Ты попробуй туда еврея загони – ничего не получится. Он всегда будет там, где коврижек с избытком.

На этот монолог помполит никак не отреагировал, только головой покачал. 
В воскресенье с полудня до вечера парад повторился, но в обратном направлении. Отдохнувшие, обветренные и посвежевшие «аборигены» возвращались к своим частным стоянкам.

        – Как там оушен?! – кричал им с борта Володя.
– Very nice, – неслось в ответ, – welcome in next trip!
– Что они там калякают? – Вроде как понимают что-то.
– Это они тебя приглашают в следующую субботу на уикенд, – по¬яснил рядом стоящий полиглот.
– Вон с теми бабцами я бы не отказался. Честное слово!

И сложив ладони рупором, прогудел басом в сторону проходившей яхты: «Я бы с удовольствием, но первый не отпустит! Ферштейн?»

Первый, он же помполит, оказывается стоял рядом и тут же произнёс:

         – Я бы Вас отпустил, Владимир Иванович, но в следующую субботу мы будем на подходах к Мирному. А там на яхтах не разгуливают. Так что не обессудьте.
– Жаль, – в сердцах выдохнул Володя, – там таких бабцов уж точно не будет.
– Здесь я с вами соглашусь, – сочувственно проговорил помполит.
– Помполит оказался не глупым мужиком. Неплохо владел английским, что редко встречается среди окончивших ВПШ.* Терпеливо относился к экипажу. Понимая, что рейс слишком долгий, спускал многое на тормозах, держал, что говорится, руку на пульсе, лишнего не болтал, сам держался с ненавязчивым достоинством не характерным для политработников.

Как и планировалось, мы простояли ровно десять дней. Это было хорошее время: успели и отдохнуть, и набраться впечатлений, а также затариться нужным продуктом на зимовку. В списке продуктов стояли: картофель, морковь, лук, капуста, яблоки, апельсины, пиво и соки в банках. С соками вышла задержка. Наш пароход уже вышел на внешний рейд, встал на якорь, а партия консервированных соков застряла где-то на складе.

         – Подводит меня шипчандлер, – жаловался Лев Иванович, – ещё накануне обещал привезти. Видно, неспроста резину тянет. На лицо – жулик, а говорит, что русский, в Виннице родился, якобы.
– В Виннице русский родиться не может, – прокомментировал проходивший мимо Владимир Иваныч, – в Виннице родиться может только хохол. А хохол нагреет обязательно. Тут и к гадалке не ходи.

Владимир Иваныч оказался прав. Уже на отходе с рейда, под вечер, к борту подошёл катер. В сумерках мы наспех перегрузили причитавшиеся нам соки в банках. Лев Иванович сверил накладные, ещё раз пересчитал количество ящиков и с нехорошим предчувствием удалился в свою каюту подытоживать дебит с кредитом при помощи арифмометра, который я недавно ему починил.
Через час он появился на пороге нашей каюты и с досадой произнёс:

– Обманул всё-таки мерзавец!
– А что я говорил, – сразу откликнулся гостивший у нас Владимир Иваныч. – Вот спросите у Бориса Симховича, он соврать не даст: там, где хохол прошёл, еврею делать нечего.
– Точно! Истинный крест, – подтвердил Борис Симхович. – А если хохол ещё на пути еврея повстречает, то надует непременно. Да так, что комар носа не подточит.
– Так и вышло, – подтвердил Лев Иванович с еле скрываемой досадой. – Количество банок он выдал точно, как в накладной, да вместо семнадцатиунцовых десятиунцовые подсунул. В итоге сока чуть ли не в два раза меньше. А ведь знал, собака, что соки не для панельных шлюх, а для полярников.
– А для него какая разница, кого объегорить – продолжил комментировать Владимир Иваныч, – хохол самого чёрта надует, не вздрогнет.

Наш отход с рейда по чёрно-лиловой воде, под низко нависшими многоярусными облаками, закрученными в непричёсанные клубы, проходил в жутком перемигивании частых молний. Разряды возникали в верхнем слое облаков и разносились неоновыми вспышками по всему небосводу. Влажный и липкий воздух был буквально пропитан статикой небесного электричества. Я стоял на верхнем мостике ходовой рубки. Казалось, что это электричество проходит и по мне, и через секунду-другую очередной разряд замкнётся на моём перезаряженном теле, и из него вылетит легчайшая субстанция, называемая душой. И взмоет она над этой тревожной картиной мироздания, и проникнется смыслом сущего, и слышимый только ею голос скажет: «Это Господь гневается над случившейся несправедливостью к вашему брату-полярнику! Горе хохлу, обманувшему вас!» И вернётся душа в тело, и успокоится в смирении, зная, что всякой несправедливости воздастся.

* ВПШ- Высшая партийная школа.