Мемуары Арамиса Часть 418

Глава 418

Сборы Портоса были проще и быстрей. Он также назначил управляющего, запасся необходимой для путешествия и на первое время суммой, взял с собой трёх слуг, а также лучших коней для себя, и для всех нас.
Это было предусмотрительно, и даже слишком. Но Портос любил комфорт и привык жить на широкую ногу, когда и где только это было возможно. При этом наш дорогой гигант запросто мог обходиться самыми спартанскими условиями, простой пищей и жёсткой кроватью, даже способен был спать на голом полу и на земле. Но если условия позволяли, он предпочитал лучшую еду, лучшую одежду и комфорт. Таков был Портос!
Что касается д’Артаньяна, ему вовсе не требовалось время на сборы. И хотя у него было множество родни, в том числе обожаемые им племянники, которым он отдавал чуть ли не все заработанные им деньги, а также два родных сына, к которым он перенёс «тёплые» чувства, возникшие довольно быстро между ним и его бывшей женой, то на этих детей он и вовсе не обращал никакого внимания.
— Взращённые не мной, воспитанные в ненависти ко мне, и прижитые, вероятнее всего, не от меня, эти чада меня не интересуют вовсе, — говорил он.
Тем не менее, он назначил вполне достаточную пенсию каждому из них в отдельности и бывшей жене, несмотря на то, что при разводе она его попросту ограбила.
— Деньги – чепуха, дорогой Арамис! — говаривал он. — Пока я при кардинале или при Короле, я не останусь голодным, пока живы мои друзья, я не останусь без дружеской поддержки и горячего сердца, которое бьётся в унисон с моим! Кроме того, при мне всегда останется моё доброе имя, моя честь, и моя, надеюсь, должность! А деньги пусть забирают.
Надо сказать, что племянники д’Артаньяна были весьма на него похожи.
Но с той поры, как д’Артаньян познакомился с Франсуа Перреном, которого признал своим сыном, хотя тот и был незаконным, отношение нашего капитана к собственным детям весьма изменилось. Он любил Франсуа даже больше, чем собственных племянников, что казалось невозможным. В отношении Франсуа он придерживался строгости и суровости военного воспитания, от которой не оставалось и следа за пределами казармы. На воле, вдали от Лувра, или в отпуске мы имели возможность наблюдать одного из самых любящих отцов, про которого я, не покривив душой, мог бы сказать, что он не уступает Атоса, и даже кое-в-чём превосходит его.
Так что я вовсе не ожидал никаких проблем со стороны д’Артаньяна.
— Итак, план, как я понимаю, таков, — сказал я. — Вы, друзья, д’Артаньян, Атос, Рауль и Портос, отбываете в Англию. Я, оставаясь во Франции, при помощи все доступных мне средств, а также людей, находящихся на моей службе, и в значительной степени при помощи нашего любезного Филиппа, то есть, простите, пока ещё Короля Франции, обеспечиваю повсеместное признание того факта, что все вы погибли – славно и героически. Портос погиб в пещере Локмария, Рауль – при штурме крепости Кандия, Атос, днём позже там же, д’Артаньян, ну об этом я ещё подумаю. Обеспечив вам всем завершение ваших славных дел и переход из разряда нынешних героев Франции в разряд легенд прошлых славных времён, затем, пожалуй, и сам покину Францию, но прежде осуществлю обратную рокировку. Филипп отправляется в Пиньероль, а Людовик – в Лувр. Я верно всё изложил?
Портос пожал плечами и кивнул.
Атос помедлил, но всё же тоже одобрительно кивнул, после чего и Рауль подобным же жестом продемонстрировал полное согласие.
Я ожидал в ещё большей степени согласие д’Артаньяна, поэтому для меня его заявление было полной неожиданностью.
— Всё почти так, но я возьму на себя смелость внести некоторые поправки в этот план, — сказал он. — Прежде всего, Филипп не вернётся в крепость Пиньероль в положение узника.
Атос кивнул ещё более одобрительно.
— Я думал об этом, но как бы ни хотелось мне избавить Филиппа от подобной участи, я не нахожу надёжного более приемлемого решения, — ответил я. — Я полагал отправить его в Новый свет или хотя бы в ту же Англию, но опасность того, что его опознают и используют для противоборства с Королём, что угрожает нам опасностью гражданской войны, гибелью многих ни в чём не повинных людей, я склоняюсь к мысли, что судьба одного человека должна быть поставлена в зависимость от интересов государства и его граждан.
— Вы рассуждаете, как рассуждал Ришельё, дорогой Арамис! — возразил д’Артаньян. — Но ведь вы – не он! Мы всю жизнь боролись с этим первым министром и кардиналом, и я думаю, что мы были правы в своих действиях. Так зачем же нам действовать так, как действовал он?
— Но Людовик, который вернётся на трон, не допустит, чтобы Филипп оставался на свободе, — возразил я.
—  Мы могли бы убедить его в том, что Филипп ему не опасен двумя путями, — сказал д’Артаньян. — Во-первых, у нас есть человек на роль узника Пиньероля, и он находится в настоящее время там. Мы просто можем вывести его и вновь завести, надев на него Железную Маску. Но этот путь мне не нравится.
— Людовик, который уже однажды был обманут таким же способом, ни за что не поверит нам, он пожелает лично убедиться в том, что под маской Филипп, — возразил я.
— Значит, в отношении Филиппа нам придётся применить то же самое лекарство, которое мы собираемся применить к себе самим, — ответил д’Артаньян. — Мы должны убедить Людовика, что Филипп погиб, и по этой причине ему возвращается свобода и трон.
— Он потребует доказательств, — возразил я.
— Лучшим доказательством того, что Филипп погиб, будет тот факт, что его враги, то есть вы и я, освободим его и возвратим на трон, — ответил д’Артаньян. — Ведь столь нелогично мы можем поступить только в том случае, если у нас не остаётся выбора! Мы объясним Людовику, что мы перестали быть его врагами, подчинившись обстоятельствам. Для нас приход на трон Филиппа Орлеанского, Месье, младшего брата Короля и Принца, было бы намного хуже, чем возвращение Людовика. Как и для всей Франции. Это – довод! Это – аргумент! Мы будем нижайше просить его вернуться на трон, причём сделать это скрытно.
— Вы говорите: «Мы будем просить», но ведь вам надлежит предварительно отбыть в Англию!  — уточнил я. — Этот разговор придётся вести с ним мне одному.
— И в этом вопросе я вношу поправку, — продолжил д’Артаньян. — Я не буду изображать свою смерть. Я повинюсь Людовику. И пусть он казнит меня, если ему так будет легче.
При этих словах Атос и Портос вздрогнули и с ужасом посмотрели на д’Артаньяна.
— Друг мой, вам надоела жизнь? — грустно спросил Атос. — Вы забываете, что такой ценой и мы, ваши друзья, не согласимся спастись!
— Если Людовик XIV только соберётся казнить вас, д’Артаньян, я собственными руками сверну ему шею! — пророкотал Портос.
Рауль молчал, лишь в ужасе взирая на д’Артаньяна.
— Друзья мои, успокойтесь, я вовсе не самоубийца, — ответил он всем нам. — Поймите, что я один – виновник того преступления, которое висит на всех нас. Да, я со временем всё сильней склоняюсь к тому, что это было всё-таки преступление, хотя, доведись мне снова очутиться в той же ситуации, я поступил бы точно также. Я не сожалею о своих действиях, но я желаю повиниться перед Людовиком, и я надеюсь получить его прощение. Если же он не простит меня, я буду считать любое наказание, которое он мне определит, справедливым, и с радостью приму от него любую назначенную им кару.
— Это немыслимо! — вскричал Портос.
— Д’Артаньян, не глупите, — возразил я. — Стоит ли так рисковать?
— Стоит, друзья мои, стоит! — ответил д’Артаньян. — Не к счастью и спокойствию я стремлюсь! Я хотел бы получить из рук Его Величества Людовика XIV назад свою потерянную душу! А это – не мало! Я желал бы, чтобы он велел мне умереть за него! Вас, Рауль, этот Король жестоко оскорбил, и я всецело понимаю, одобряю, и даже одной частью своей души разделяю вашу скорбь, даже какое-то, быть может, презрение к этому человеку. Вас, Атос, я понимаю, потому что это оскорбление касается вашего сына. Вы бы, возможно, простили ему, если бы он оскорбил вас, но вы не можете простить ему оскорбление Рауля. А вызвать на дуэль Короля вы не можете. Помните, как вы сказали Мордаунту: «Поединок между нами невозможен»? Так же точно вы должны были бы сказать себе, в отношении Короля. Так что вы тоже вольны были бы поступить так, как поступил я, окажись вы на моём месте. Вам, Арамис, и вам, Портос, поступить подобным образом было бы извинительно, ведь вы были объявлены государственными преступниками и за вами охотились едва ли не все военные силы страны! Впрочем, не Людовик первым начал эту вражду, однако же, вы заступились за своего друга Фуке. Я заступился за вас, друзья мои, и это меня также извиняет, но ведь Людовик – тот мальчик, которого я знаю с самого рождения, и знаю, как моего будущего Короля! Я со шпагой в руках стоял за его кроватью, скрытый тяжёлыми шторами, когда взволнованная чернь насильно ворвалась в Лувр, чтобы убедиться, что Король в Париже и не намеревается его покинуть! Я убил бы всякого, кто посмел бы прикоснуться к царственному ребёнку! И вот тот, кому была доверена охрана Его Величества, проявил такое вероломство!  У меня не было выбора, друзья, но теперь у меня этот выбор есть. Я решаю предать себя в руки этого юноши, поставленного над всеми нами судьбой или Господом, или случаем. Так или иначе, я предам себя в его руки. Это решено, и не отговаривайте меня.
— Но, дорогой д’Артаньян! — воскликнул я, не зная даже, какие аргументы мне следует привести, чтобы переубедить его.
— Оставьте его, Арамис, — твёрдо сказал Атос. — Его судьба влечёт его, и он решил покориться ей, предпочтя душевное спокойствие физическому благополучию. Что ж, в наши годы позаботиться о душе – это не так глупо, как выглядит. Я могу это понять. В добрый час, д’Артаньян! Но знайте: если вы будете заключены в тюрьму и пожелаете в ней остаться, это – ваше право. Но если же Король решит казнить вас, но я объявляю, что сохраняю за собой право избавить вас от этой участи пусть даже это произойдёт на подмостках эшафота! Если же Господь не пожелает, чтобы я успел это сделать, вы будете отомщены. И меня не остановит мысль о том, что это может оказаться нежелательным для Франции! Я своими руками уберу Людовика и посажу на его трон Луи-Филиппа. А если Филипп откажется, пускай место убитого Короля займёт его легкомысленный брат и тёзка, Филипп Орлеанский, Месье!   
— Я не допущу вашей казни, д’Артаньян, — сказал я. — Обещаю это вам, Атос, и вам, Портос. Поверьте, у меня достаточно средств, чтобы помешать этому и без того, чтобы убивать Короля.
— Добро, — сказал Атос. — Я верю вам, Арамис.
— Не лучше ли нам всем остаться во Франции и дождаться развязки дела? — спросил Портос.
— Не лучше, — ответил д’Артаньян. — Я палец о палец не ударю, чтобы вернуть Людовика на трон, пока вы не окажетесь в Англии, в моём имении в Монквиле. И всякому, кто попытается это сделать, придётся скрестить со мной шпагу.
— Друзья мои, есть два человека на земле, с которыми я никогда не стану спорить, — ответил я. — Один из них – вы, Атос, другой – вы, д’Артаньян. С Портосом я не буду спорить, поскольку он, я уверен, всегда согласится со мной.
— Ещё бы! — подтвердил Портос.
— Так вот если вы, д’Артаньян, и вы, Атос, пришли к полному согласию по этому вопросы, да, впрочем и по любому другому, тогда давайте считать, что вопрос решён окончательно, — подытожил я. — Остаётся только согласовать некоторые детали нашего плана, в результате которого Людовик окажется на Троне, а Филипп – в том месте, где Людовик никогда его не найдёт, Атос, Портос и Рауль окажутся в списке погибших и переместятся в Англию, д’Артаньян и я… Мы пойдём навстречу своей судьбе каждый своим путём!
 
(Продолжение следует)