Война...

Война
( В.Исаков)
   Свобода! Отпуск! Да, зимний, но отпуск и, причем намеренно зимний, чтобы воплотить свою мечту в жизнь! Дела в сторону! И сейчас я мчался, сокращая расстояние, до заветной… Я не мчался, а летел к своей лесной избе, что стояла в ожидании меня на пологом берегу громадного лесного озера, на моем далеком благословенном Севере. От радости, что мечты сбываются правая нога слилась с педалью газа… Напевал себе под ритм салонной музыки в седые усы: « Рыбалка, рыбалка, моя рыбалка!». Стрелка спидометра с отчаянием канатоходца, поднималась  вверх и вверх, ей было страшно, но интересно: трасса и к моему удивлению была не пустынна, а вымершей: « летел» по трассе уже час и ни встречки даже на горизонте! Темнота окутывала меня и было ощущение, что я один на один с миром во всей вселенной, в слиянии со всем миром, только в нем я чувствовал,увы, себя  микроскопической песчинкой… 
   Беляночка рассекала сугробы на скорости, я был спокоен,новенькая резина не давала ей даже на сантиметр уйти в сторону. А серая пурга в своей злобе неистововала. Её скрюченные замерзшие от злобы пальцы бросали залпы мокрого снега передо мной, застилая обзор. Что же так- то!? Может, кто обидел её, аль осерчала на кого - то, но, увы, старая отыгрывалась на мне, вот только не понимал, почему именно я и, почему  именно в свой отпуск попал в такой замес?! Вот же синоптики уроды, наобещали красивых солнечных дней. Но мой транспорт продолжал пробивать заносы, как ракета сквозь космическую белоснежную пыль.  Боковым зрением на мгновение заметил какое – то темное пятно по обочине похожее на человека. Инстинктивно ударил по тормозам. Надо же помочь путнику, особенно в такую погоду. От такой грубости машина аж заскользила ужом по влажному белому, нагребая сугроб, и возмутившись моим обращением, фыркнув выхлопом,остановилась. Сдал назад. Кот по имени Рыжий, спящий рядом на теплом сиденье в растерянности поднял свою матроскину мордочку в немом вопросе: « Чего это?» и даже попробовал зашипеть от возмущения: побеспокоили его светлость! А вьюга, ошалев от пренебрежения к её трудам, ещё пуще начала скрести дорогу, пронизывающим все живое скребком из мелкой наждачки. Опустил стекло и под вой ветра в слепоту непогоди выкрикнул приглашение в машину одинокому путнику.  Фигура замерла, потом из недр меховой рыжей шапки и огромного постового тулупа дедовских времен, женский голосок попросил помочь. Сначала в руки упал тулуп, быстро перекочевавший на заднее сиденье. Передо мной стояла хрупкая девчонка лет двадцати пяти. Порпосила, прокричав в голос, ветер выл, и ничего не было слышно, открыть багажник и помочь затолкнуть туда три здоровенных клетчатых баула, что тащила за собой друг за другом на тоненькой веревочке. Где – то мне такая уже картина встречалась, ах, да!: «Батраки на Волге!»…
Косматая шапка, громадные подшитые валенки, она вылезла из них в зимних кожаных маленький сапожках, вместе с клетчатыми сумками спали в багажнике. Рыжий уместился на тулупе, мурчал паровозиком. Тепло салона разморило мою хрупкую попутчицу.  Я проезжал через село, в которое ей надо было приехать, на волонтерский пункт. Черные ресницы - опахало прикрыли уставшие голубые глаза попутчицы. Натруженные пальцы безжизненно лежали на коленях... Кликнул указательным по кнопке « Выкл.» музыки. После услышанного от девочки, музыка не пошла да и мысли одолевали.
   Оказывается, в сорока километрах от маленького городка, куда она спешила, у девочки заглохла маленькая машинка. Посадила аккумулятор окончательно. И, как назло закон подлости: пустая трасса. Чтобы бы и вовсе не околеть, пошла по бровке трассы, а вдруг кто поможет. Благо, тулуп с шапкой и валенками валялись в багажнике: муж- то заядлый рыбак. Включила себе под ноги фонарь мобильника, только метель застилала и он ей не помогал… Ей вот со мной и повезло, мол, есть еще на свете добрые люди. Я единственный, кто, видимо, заметил её в этой круговерти. А в неподъемных мешках даже для меня, она тащила  аккуратно уложенные свадебные платья почти с нескольких деревень и одного маленького городка.  На мой удивленный вопросительный взгляд рассказала.
Она вышла замуж. И тут грянула эта война с хохлами, не прошло и недели, как муж, после получения сообщения по телефону, что его тетку под Донецком расстреляли бравые свинокрылые воины, на следующий день ушел в военкомат и сейчас воюет. Вот через друга и попросил маскировочные сети. Она и дала клич всем женщинам интернете городка. Пока нашли бы плотный белый материал, пока бы купили, привезли, время уходит, а воины под огнем. Первой пришла бабушка почти восьмидесяти лет. Принесла ей свое подвенечное платье и мамино. Эти платья да в музей бы, цены не было бы. Прощаясь, плакала, но ушла со словами: « На святое дело!». И ушла шаркая валенками, опираясь на палочку. Вот и везет к девочкам, что сейчас плетут сети в три смены, ещё три клетчатые сумки чужого счастья.
 Девочка спала, включил подогрев её сиденья. Даже Рыжий притих и сидел у меня на правом плече молча. Мысли одолевали. Вспомнил картинку сожжённого Мариуполя. Она заставила скрутить душу мокрым полотенцем от боли за горе людей. Я стоял с волонтерами на раздаче хлеба. Из подвалов с опаской выходили люди, едва передвигающие ноги, от их одежды пахло затхлостью и дымом костра. Бледные! Испуганные взгляды! На каждый случайный крик или громкий звук быстро оборачивались, втягивая голову в плечи, готовые в любой миг упасть на землю.. В серой толпе вышедших, выделил женщину в норковой  шубе с клоками бывшей дорогой прически под посадским платком. Полы шубы опалены пламенем. Бледная кожа, тёмные пятна под глазами. Остатки, дорогущего лака на неухоженных, несколько колец с бриллиантами на сбитых руках и грязью под ногтями, въевшаяся копоть от костров на сгибах пальцев и лице. Серьги с дорогими камнями.
   Волонтер протянул ей кусок серого хлеба грамм на триста. Женщина недоверчиво потянулась за куском, руки дрожали, она судорожно срывала одно из колец, чтобы заплатить за хлеб, не получалось. Молча наблюдал за действием. Непривычная тишина стояла на пункте выдачи питания. Все молча брали хлеб с  пухлой сарделькой и стакан кипятка и уходили в сторону.  Все таки ей удалось сорвать то злополучное! Вопросительно, удивленно  посмотрела на меня, когда я чуть настойчивей отвел кулачек с кольцом. Девушка волонтер протянула ей в другую ладошку толстую сардельку к хлебу. Измученные  голубые глаза  в недоумении  переводили взгляд то с хлеба  на меня, то на девушку в красной куртке и  в такой же последовательности обратно, не обращая внимания на пышущую жаром вкусноту. Как воду в жменьке осторожно поднесла к губам вот  только что испеченный кусочек солнца. Вдохнула запах! И неожиданно для меня и для всех  горько заплакала. Лучше сказать завыла. И столько в этом вое было горя, что сердце захолонуло. Не обращая внимания на мясную добавку к хлебу,на бумажный стакан с горячим чаем одиноко зажатый в моей ладони медленно побрела в сторону от котла, прижимая к груди кусочек мирной жизни… Даже не обратила внимание на кольцо, которое я подобрал с опаленного огнем  черного снега и сунул ей в карман, когда- то дорогущей шубы…
… Нет!
  Воспоминания скальпелем профессионального хирурга вновь стали надрезать кокон памяти.. И неожиданно на память пришел рассказ деда. Деда уже нет, спит в сырой земле воин.
    Девятое мая! Солнце! Святой день для всей страны! А покажите мне указательным на ту семью, у которой хоть кто - нибудь из родных не был бы на той священной!?  На дощатом столе, застеленным белой скатертью в тени яблонь уснула нехитрая снедь. Пустые рюмки рядом с недоеденным холодцом и оставшимся пюре на тарелках. Поминальный стакан под горбушкой чёрного, потрескивание одинокой свечи, стоящей в стакане с  солью. Медали звоном на груди деда поблескивали искрами побед. На выцветшей  гимнастерке с левой стороны, бабушка бережно ее хранила в сундуке, неожиданно для себя заметил две желтые полоски и одну красную: два легких и одно тяжелое ранения. Удивил, хотя чего это я!? Мне впервые разрешили сидеть за столом и пригубить водки, гадость невероятная, за помин души дяди Коли, дяди Юры, убитых под Ржевом. Иметь три ранения и никогда не жаловаться на здоровье. Лишь один раз он резко остановился, присел и долго гладил грудь, бабушка мне потом рассказал, что у него там осколок немецкий остался… Да, и про войну – то  ни  одного слова вымолвил, мол « молод эщо! Ни к чему!». Один раз, увидев военный художественный фильм, сердито встал с кресла и потупив голову  ушел на речку, буркнув в сердцах.
- Война, Вовк - это грязь, хлюпанье жижи в окопах, смерть, а тут кака- то любовь в окопе!.. Срам да и только! Вояки…
В какой раз попросил деда рассказать про войну.  Имел право, чай три медали за отвагу и один орден красной звезды давал мне право спросить…. Или яркое солнце тому виной или  хорошая самогонка, али праздник, тихо почти шепотом, я прислушивался, старый, пряча улыбку стал рассказывать. А ему тогда было всего – то шестьдесят четыре! Старый, блин!
- Ночь! Луна с бабушкину латунную сковородку для варенья, никуда не спрячешься.  Светит зараза и всё… Звезды в чернильном небе с кулак. Кузнечики сволочные, стрекочут гады, как будто и нет войны и только сейчас  скоротечности штурма первой линии немецких окопов. Все уставшие, да и по измотались за день. И тут из темноты неба, как черт от ладана, сверху девичий крик.
- Что засранцы, зассали?! Это Вам не баб на танцульках лапать, тут воевать надо! Поди яйца в узел скрутили от страха!
И после этих слов ведьминский девичий хохот на всю округу…
Дед наклонил голову. Покраснел! Ему даже сейчас стало стыдно от тех слов, что напихала ему девочка на плечи… Через секунду выдохнул воздух и опять медленным ровным  голосом продолжил.
 - Через минуту стрекот мотора «швейной машинки» вдали исчез.Рядом с нами километров в пятидесяти был полк ночных бомбардировщиков ПО -2, видимо оттуда эта наглая дива явилась, не запылилась...
Глаза деда зажглись, на щеках появился румянец,он будто вернулся в свою молодость. Голос ротного командира рассказывал.
 - Не представляешь, Вовк! У меня в груди аж закипело от злости…Перекорежило все внутри, злость полилась через глаза, аж вскипела…  Не помню, как, но одним махом через бруствер, млять..и все молча, и в атаку. Рядом со мной без команды увидел своих бойцов: никаких криков "Урааа!"...беззвучно... только слышен бег сотен сапог о мерзлую землю. А в башке лишь одна мысль, не убить, а стереть ублюдков  в пыль. И найти ту сучку, пигалицу. Я же в метрике год добавил, лишь бы забрали, с само Москвы воюю. А она такие слова! Два дня без продыху наступали… Пленные потом рассказывали, что им стало жутко от той ярости, с какой русские на них шли….Не нашел я ту деваху, сгорела она в своей этажерке….
Дед замолчал…
Девочку подвез к самому крыльцу. Еле разбудил, помог перенести сумки в дворец культуры. Меня  окружило множество женщин. Взял только колечко колбаски для своего матроскина. От чашки кофе отказался. Ехал и тут вспомнил генералов казнокрадов, сидящих в камерах за воровство. У них же у всех было личное оружие, но никто не застрелился. И странно, почему перед строем не сорвали с них погоны, и не расстреляли у стенки по законам военного времени…