Вместе навсегда

  Ржавые петли отвратительно скрипнули. Звук сродни визгу придушенной крысы. Подросток замер. Пара мерцающих в отсвете фонарика перепуганных глаз шарили по кромешной тьме пустого помещения. Буквально пустого: кроме потрескавшихся стен и рассохшегося ДСП на полу, луч не находил ничего – ни мебели, ни мусора, ни старого тряпья…
  Ни мало-мальских интересных штук.
  Хотя только ли за ценностями лезут в такие места малолетние сталкеры? Нет, найти какой-нибудь допотопный значок или шкатулку, или размокшую учётную книгу с криповатой историей, конечно, тоже круто, но основной кайф – в атмосфере. В том, чтобы ощутить нечто новое, заставляющее струны нервов как следует позвенеть от натяжения. Нечто отвлекающее от рутинной, пустой обыденности.
  Но… не считая подшивки пожелтевших газет в самой дальней каморке, поломанного принтера на стойке охраны и куска жирного, как объевшийся крыс лоснящийся удав, кабеля посреди зала этажом выше, ничего тут интересного не наблюдалось.
  Подросток негромко вздохнул. Устилавшая все поверхности многолетняя пыль, в которой чётко отпечатывались следы его кроссовок, уже начала буквально въедаться в одежду. И в волосы, похоже. Парень потрепал свою шевелюру, и в луче фонарика тут же закружились мельчайшие белесые частички. Будет дома крику…
  …А может, и не будет. Он уже начал забывать, когда в последний раз нормально общался с предками – те вечно пропадали на своих работах.
  Из-за приоткрытой скрипучей двери донёсся вой сквозняка. Подросток на миг сжался от поднявшегося из самого нутра страха. Бывает так: разум понимает, что это просто ветер в клетке из стен, а вот что-то глубже тихонько шепчет: "Какой-то унылый у сквозняка сегодня голос. Заметил?"
  Парень резко выдохнул, злой на самого себя за пугливость, и осторожно направился назад в коридор.
  Повезло, что большая часть дверей давным-давно снята с петель и либо разбитая валяется неподалёку, либо вообще отсутствует. Скрипучий хор имени Заброшки вряд ли позволил бы спокойно пошариться по округе. Скорее организовал бы парню сердечный приступ ещё в вестибюле. А так, пусть и не в умиротворяющей тиши, но хотя бы без обилия страшных звуков вокруг, подросток добрался аж до бывшего директорского кабинета.
  По крайней мере, это выглядело как директорский кабинет. Сразу за дверным проёмом вдоль правой стены мерцал рассохшимися полками кривой облезлый книжный шкаф – на фоне угнетающей пустоты прочих помещений вещь шикарная. В глубине, такой же облезлый, тулился у стены лицом ко входу письменный стол. Под слоем пыли было не разобрать, лежит ли что-нибудь на столешнице. Наверное, вряд ли: начальство всегда такое деловое, всё до последней скрепки забирает. По крайней мере, когда химичка увольнялась – она свой угол в учительской буквально вылизала, чтоб ничего не оставить любимому коллективу.
  Загоны взрослых…
  Парень вяло улыбался своим мыслям, обшаривая кабинет лучом фонарика, когда вдруг замер. Нет. Застыл. Улыбка, не успевшая сползти с лица, закаменела на физиономии.
  Стол стоял слегка неровно. Один его бок был чуть развёрнут к двери – видимо, в спешке при переезде случайно сдвинули. Слой пушистой бледно-серой пыли у его ножек казался чуть тоньше, чем в остальной комнате, будто стол пару раз сдвигали и после закрытия здания.
  А ещё что-то маленькое и смолисто-чёрное блестело, приклеившись к повёрнутому ко входу боку.
  В первые секунды подросток принял чёрную массу за что-то налипшее или проросшее в старой древесине. А потом оно моргнуло. То, что казалось парню расползшимися по дереву отростками, слегка пошевелилось и оказалось маленькой… ручкой? Лапкой? Кажется, на ней даже имелись крохотные чёрные пальчики. От деревянного бока стола отлипла круглая голова на тонкой шейке. Существо, похожее на облитую битумом маленькую обезьянку, моргнуло снова. Подрагивающий луч фонарика не находил на чёрной голове ни носа, ни ушей, ни рта. Только блестящие и абсолютно чёрные, как всё прочее, глазки.
  Вторая лапка отделилась от стола следом за первой. Чёрные пальчики потянулись к подростку, и – этого оказалось достаточно. Он развернулся на пятках и, едва не врезавшись в косяк, рванул к ближайшему выходу.
  Позади не раздалось ни звука. Ни шагов маленьких ножек, ни визга, ни даже шороха. Вылетев наружу через чёрный вход, чуть не растянувшись на ступеньках, подросток помчался в сторону дороги – к горящим фонарям, звукам города, к улицам с домами, в которых спят нормальные, настоящие люди.
  Но даже оказавшись там, он не смог заставить себя сбавить ход. Лишь добежав до родного подъезда, отперев трясущимися руками тяжёлую железную дверь и влетев под лязг магнитного замка в квартиру, парень наконец остановился. Привалился к стене под зеркалом в прихожей и сполз на пол.
  Может, всё-таки померещилось? Приглючилось просто? И не такие мультики можно словить со страха. Так?
  Ведь так, правда?
  Но свежая пока память была однозначно с этим не согласна. А воображение только подкидывала сухостоя в пожар.
  Чёрное. Маленькое и чёрное. И без лица. Как будто какое-то недоделанное. Сбежавшее от скульптора, когда тот только собирался наметить рот, нос, брови и всё прочее.
  Парень закрыл лицо руками, посидел минутку, потом потёр глаза, взъерошил волосы – и, не удержавшись, выругался. И тут же испуганно прислушался. Отец ругань не переносил и вполне мог отвесить за крепкое словцо нехилого леща. Но в квартире было тихо. Гудел в кухне сонный старенький холодильник, ветер обтирался о закрытые окна – вот и вся фонотека.
  Ну и хорошо. И отлично. Зато не придётся придумывать оправдания своему внешнему виду. Правда, лучше всё-таки привести себя в порядок, а то вернутся предки раньше обычного – и привет, посадят под домашний арест. Ещё и телик запретят.
  Парень перекатился на колени и с трудом поднялся с пола. Мышцы ныли. Хорошее доказательство того, что быстрые ноги люлей не получают.
  А если грамотно притвориться, что уже спишь, до прихода родителей, ещё и много лишних расспросов не случится. Но – только если предварительно хорошо замести следы. Вот этим он и занялся.

  Утро выдалось пасмурным. Жидкий туман стылой дымкой налипал на траву и кусты, выше подняться сил ему пока не хватало.
  В другой субботний день подросток предпочёл бы остаться дома – посмотреть боевик по телику или зайти к соседу, поиграть в "сузуки" на его компе. Но именно сегодня дома как-то совсем не сиделось.
  Парень не запомнил предыдущую ночь. Ни как переоделся и умылся – если вообще умывался, – ни то, ужинал ли, ни что снилось… кажется, не снилось совсем ничего. И хорошо, наверное: после приключения накануне лютые кошмары были бы вполне объяснимы и ожидаемы.
  На пустой серой улице почти не было прохожих. Так, двое-трое, больше похожих на тени или призраков – с пустыми лицами, безучастно бредущих по одним им известным делам. И понятно: какой человек будет счастливым в такую рань? Да и в такую погоду… Только какой-нибудь идиот.
  Идиотом, наверное, кто-нибудь назвал бы и его самого, если б узнал, куда парень направляется в это замечательное выходное утро. Разум подростков работает не так, как разум взрослых. Взрослые предпочитают избегать потрясений, подростки – кажется, только потрясений и ищут. Чаще всего, даже неосознанно.
  С другой стороны, "потрясение" ведь случилось в тёмное время суток, сейчас же на дворе светлый день. Пускай не солнечный и ни разу не жизнеутверждающий, скорее даже наоборот. Унылый, гнетущий, да ещё и стылый, чтоб этот осенний ветер… спасибо, хоть без дождя.
  Подросток остановился у чёрного входа, откуда вчера вылетел, удирая от маленькой чёрной… Ближайший не-матерный эквивалент слова, которым он мысленно называл увиденное вчера, казался слишком мягким, уничижающим испытанный парнем шок. Хотя вообще-то все ночные ужасы днём кажутся такими – пустяковыми, незначительными, даже дурацкими.
  Он сорвал с одичавшей ранетки во дворе крошечное яблочко и сунул его в рот. Яблочко оказалось кислющим, но парень всё равно его разжевал и проглотил. Сегодня утром впервые за всё время, что он себя помнил, родители не оставили ему завтрак. На поразительно чистой кухне не нашлось даже кусочка хлеба. Даже уголка печеньки! Только банки непонятно с чем в холодильнике – те даже открывать страшно, не то что пробовать содержимое.
  Наверное, эта-то тоскливая серая пустота родного вроде бы дома – всего, не только кухни, – и выгнала подростка на улицу.
  Она, да ещё зудящее под ложечкой любопытство.
  Нерешительно, будто даже для себя самого ещё не определившись, хочет он туда или нет, подросток двинулся к зданию. Из-за своего нетвёрдого, немного дёрганного шага чуть не споткнулся на бетонных ступеньках – там же, где едва не растянулся вчера, – и наконец очутился внутри.
  Сегодня в стенах заброшки не стонали сквозняки. Абсолютную тишину как гвозди закаменевшую древесину протыкали глухие из-за толстого пыльного наста шаги. Узкий коридор с раззявленными по обеим сторонам проёмами заливал ленивый пасмурный свет. Сохранись в окнах хоть несколько стёкол – здесь было бы гораздо темнее. От пыли и мусора, которыми они бы за годы неизбежно заросли.
  Нога подростка наткнулась на что-то отвратительно мягкое. С тревожной брезгливостью он отдёрнул ногу и глянул вниз: у стены возле щепок, в которые время (а может, парочка вандалов) превратило одну из дверей, валялись полуистлевшие лохмотья. Но… видел ли он их вчера? Скорее, нет: приходя в заброшенное здание в надежде найти забытые прежними обитателями ценности, ты точно заинтересуешься содержимым карманов чьей-то брошенной одежды. Даже такой… ну… Парень подумал, не потоптаться ли по тряпью – может, удастся обнаружить подошвами затерявшуюся в ткани мелочь или, скажем, ключи от какой-нибудь двери или секретного ящика, но решил, что не хочет ещё раз прикасаться к этой кучке.
  Вообще говоря, он и сам не понимал толком, чего ему сейчас хочется больше – сбежать отсюда, вернуться домой, в скучную унылую безопасность, или обшарить в этом всеми бомжами забытом жутком месте каждый угол в надежде…
  …найти то смоляное чучелко? Или хотя бы его следы? Да, это было бы отличным доказательством, что вчерашнее – не какой-нибудь кошмар от переутомления и не разыгравшееся, как у маленьких с просмотра ужастиков, воображение. Доказательство, что парень ещё в своём уме. Очень нужное доказательство.
  И доказательство нашлось. Не в том "кабинете начальника" из "вчера". В соседнем – поменьше и почти пустом, не считая припорошенного пылью мусора в углах.
  Мусора и следов.
  Тут кто-то ходил. Совсем недавно. И это точно был не он – он сюда зайти не успел. Следы, похожие на отпечатки маленьких ножек в тёплых носочках, явственно темнели на фоне белесого пыльного покрывала, равномерно устилавшего пол от входа до дальней стены. Следы тянулись от двери и исчезали де-то в углу, возле кучи ветоши, но за порогом помещения ни одного отпечатка маленьких ног не нашлось. Будто некто просто появился на пороге изниоткуда и продолжил свой путь уже пешком.
  Пешком – на своих маленьких чёрных ножках…
  Парнишке на миг показалось, что кучка ветоши шевельнулась. Очередной вдох застрял в сведённом спазмом горле.
  И что? Ну вот и что? Ну, вылезет эта хрень черномазая из тряпок в углу, докажет ему, что она – не глюк и не сон. Что дальше-то? Станцевать от счастья? А вдруг оно окажется ни разу не дружелюбным? И вдобавок, что гораздо хуже, далеко не таким нерешительным, как накануне? Что, если эта мелкая тварь захочет на него броситься?
  Или всё окажется идиотским приколом пацанов с параллели. Знал подросток оттуда парочку недоумков, которым хватило бы мозгов подложить собачью личинку на стул завучу или нассать в бутылку с водой для цветов в кабинете химички. Да и, в конце концов, они миллион раз приходили сюда всей толпой – "побояться" в младших классах, "постебать девок" – в средних, и вот теперь, на пороге старшей школы целью залазов стал поиск разных прикольных артефактов. Нашёл какой-нибудь ржавый ножик или крутую отвёртку – все завидуют. Можно на что-то поменяться.
  Ничего из ветоши не вылезло. Подросток стоял и пялился на груду хлама, гоняясь за собственными мечущимися мыслями, как дурной щенок за цыплятами, не меньше целой вечности. И –… ничего.
  "Дебил", – беззвучно ругнул он сам себя, но решился таки шагнуть через порог спустя ещё немалое время.
  Неизвестно, что хуже – обезьянка в смоле в недрах заброшки или осознание, что ты – полный кретин, сам себе придумавший кошмар и сам же напугавший им себя до усрачки.
  Ветошь на поверку оказалась сваленной в углу почерневшей от копоти одеждой. Судя по её количеству, да ещё по трём (один – без своей пары) кроссовкам с расплавленной подошвой, зарделось тут минимум двое. Подросток, кривясь, отпихнул из общей кучи ветровку с меховой подкладкой – большая, наверняка взрослого. Один рукав основательно обгорел, на спине темнели подпалины с пол-ладони каждая.
  На миг пареньку послышался какой-то далёкий звук. То ли крик, то ли плач… И – что-то ещё, что-то вроде треска древесины. Подросток вздрогнул и оглянулся, но звук уже смолк. Может, эхо с улицы:..
  Под курткой, валявшейся поверх совсем уж неопознаваемого тряпья, лежали обломки мебели – шкафа или стола, может. Или несколько полок и стульев. Лак с обломков облез, лишь кое-где оставшись уродливыми хлопьями поверх почерневшего дерева. Парню вдруг пришло в голову, что существо могло быть покрыто чем-то весьма похожим на этот оплавленный и почерневший лак.
  Сверкнувшая внезапно в мозгу мысль отдалась отвратительной дрожью в животе: а если существо спряталось в коридоре? Как раз за дверью! Он выйдет – а тут эта…
– …сраная нефтяная макака, - беззвучно ругнулся он. Голосовые связки будто высохли. Даже не "будто": высохло всё горло.
  Попытавшись сглотнуть и едва сдержав кашель, парень на подгибающихся ногах попятился к выходу. Хреновая, конечно, тактика – идти к возможной опасности спиной. В любой стрелялке быстро учишься поворачиваться лицом к каждому проёму или повороту, чтоб не получить нежданчик прямо в задницу, но сейчас подросток просто не мог себя заставить повернуться. Как в ужастиках: пока не видишь – не страшно.
  …или наоборот?..
  Нащупав косяк, парень на секунду крепко зажмурился, медленно выдохнул и уже собрался повернуться, когда уловил мягкий глухой шорох.
  Не за спиной, источник звука находился прямо перед ним. Там, в куче разномастной ветоши.
  Большая обгорелая куртка.
  Парень замер. Как в предыдущий раз, всё тело превратилось в залитой быстрозатвердевающим клеем желе: дрожащая полужидкая масса в жёстком недвижимом коконе.
  Одна пола куртки нерешительно, будто смущённо съехала в сторону, освобождая маленькое чёрное нечто. Глаза на абсолютно лысой голове казались сделанными из недоварившегося яичного белка. Протянутую вперёд худенькую ручку с чёрными иссохшимися пальчиками от запястья покрывало что-то вроде вязанной собачьей кофты. "Собачьей кофтой" оказались обтянуты и ссутыленные плечики, и маленькие ножки, а лицо… существо силилось что-то сказать, вот только рта у него не было.
  Чёрный подбородочек дёрнулся, как у расстроенного ребёнка. Слепые белые глаза округлились.
  Дальше подросток не смотрел.
  Он даже не запомнил, орал ли или удирал молча. Но точно знал, что завопил, увидев в проёме двери дымку. Прозрачный силуэт, какие луч света иногда рисует, пробиваясь сквозь почти истаявший рваный туман в парке. Парень хотел затормозить, но бежал слишком быстро, потому просто пролетел "силуэт" насквозь, зажмурившись и продолжая верещать, как перепуганный ребёнок.. Ободрал колени и локти, упав с крыльца, но тут же поднялся и даже не вспомнил о боли, пока не оказался за забором..
  Наверное, так бы и не остановился до самого дома, если б не женщина. Та женщина, что схватила его за локоть.
– Ты зачем туда лазишь?!
– Пустите!!!
  Но женщина держала крепко. Так крепко, что боль от ссадин едва перебивала ощущение цепких когтей-пальцев на больной руке.
– Тихо, не ори! – женщина тряхнула подростка, как шарнирную куклу. – Зачем полез в тот дом?!
– Не знаю!!!
  От пережитого страха и боли на глаза мальчишке навернулись слёзы. Свой голос он не узнавал: такой писклявый и пронзительный, как у истеричных девок со двора.
  Женщина казалась совершенно обычной скучной особой с длинными волнистыми волосами цвета старой соломы, сухим бледным лицом, в распахнутом пальто, растянутом свитере и джинсах. Половина учителок в его школе – из тех, что не казались престарелыми колобками в пёстрых бусах, – выглядела точно так же. Наверное, потому слёзы парнишки так быстро и высохли: этим грымзам никогда до них не было дела.
– Так зачем лезешь, раз не знаешь? Чего ты там искал?
– Ничего я там не искал, – подросток вытер мокрый нос, уже устыдившись собственных слёз, да ещё и перед незнакомой тёткой. – Отстаньте, меня дома ждут!
  Женщина пристально вгляделась в его лицо и – отпустила.
– Хорошо, когда ждут. Не ходи туда больше. А то однажды войти войдёшь, а назад уже не выйдешь.
  Последние слова она произносила, глядя парню в спину: освободившись, он сразу развернулся и – не побежал, но – быстро зашагал в сторону дома.
– Ненормальная… – буркнул он себе под нос, когда отошёл достаточно далеко, чтоб не быть услышанным.
  Разрушка, похоже, всех городских чудил притягивает. Может, и обезьяна эта чёрная – не монстр ни разу, а питомец какого-нибудь долбанутого фотографа. Вроде тех, которые с попугаем и мартышкой в молле ошиваются.
  Батя как-то по телику смотрел передачу, там рассказывали, как эти фотографы в конце дня запирают своё зверьё в коробке и держат там, пока снова не соберутся в торговые комплексы – уговаривать всяких туристов сфотаться за сотки две. Или даже пятихатку. Отец тогда назвал их "говнобизнесменами". И ещё парой слов покруче.
  Подросток привык не видеть родителей по несколько дней подряд. Чаще всего их графики совпадали часом-другим совместного отдыха раз в неделю-две. Это не казалось обидным и даже удивления особо не вызывало. Подросток знал: отец пашет как проклятый, чтобы отправить его в хороший вуз в соседний город. Да и сменный график матери капризом не был: пока отец копил на что-то крупное вроде машины или проводки для дачи, или того же вуза, мама тащила на себе всё остальное. Парень всё понимал. Не тупой же. И не ребёнок давно.
  Но вот сегодня появилось кое-что, чего он понять никак не мог. Он задумался об этом, лишь добравшись до дома. Подогревая обед, попутно расставляя посуду по местам на чистом автомате, он всё думал, думал…
  Вещи. Вещи в том здании, одежда, обломки мебели, да даже мусор – всё находилось не там, где должно было быть. Не там, где находилось в прошлый раз. И в позапрошлый. И в поза-поза… он ведь столько раз туда залазил. Что поменялось?
  В развалинах за несколько часов его отсутствия будто произошла целая история. Кто-то натаскал во все углы мусора, пожёг мебель, принёс газет и хлама…
  Только кому и на кой бы это было нужно?
  Уже доедая рыбную котлету с варёной картошкой, парнишка решил: да плевать на опасность. И на "страшно" тоже плевать. А на бабень эту ненормальную – тем более. Если в развалинах творится что-то необычное – надо понять, что. Иначе парень сам себе станет противен.
  Ведь кому не противен такой жалкий ссыкун? Даже если этот ссыкун – ты сам.

  Стылая погода – вещь для осени неудивительная. Но в этом году сентябрь решил превзойти все мыслимые ожидания. Тускло-серое, как в сумерках, небо лениво плевалось мелкой льдистой крошкой. Подросток раздражённо почесал кончик носа: достаточно холодная для ранней осени, но всё же слишком тёплая для полноценного снега погода заставляла мелкие, как песок, снежинки таять на полпути к земле. Попадая на кожу, микрольдинки вызывали противный зуд и заставляли постоянно чесаться, как вшивому.
  Есть такие чудаковатые, кому нравятся ливни или морось. Но, похоже, мокрый снег ненавидели даже они. По крайней мере, желающих прогуляться вокруг не наблюдалось. Совсем.
  Вчерашняя психованная баба, видимо, тоже подобную погоду не любила – во всяком случае, обойдя по периметру заброшку, подросток так её и не увидел.
  И хорошо. Вообще не до бесед с ненормальными сейчас, откровенно говоря. Неизвестно, что этой мадам взбрело б в её башку. Ещё возьмёт охрану позовёт. Или ментам позвонит.
  Мать бы удар хватил. Как в тот раз, когда они с пацанами забили стрелку придуркам с параллели: кто-то позвонил куда надо, и сработал закон свинства. В виде патруля у пекарни через двор. Троих пацанов, включая его, поймали, остальные успели свалить. Когда мать заходила в кабинет инспектора, подросток так и не смог поднять на неё взгляд.
  Взгляд он поднял позже – вечером, когда отец справедливо собрался выдать ему живительных звездюлей любимым армейским ремнём, а влезшая между ним и сыном мать едва не попала под раздачу.
  Странные они народ, родители. До смерти боятся потерять ребёнка, но считают совершенно нормальным работать так, чтобы сутками его не видеть.

  Куча одежды, из которой выполз вчера чёрный человечек, никуда не делась. Не исчезли и кроссовки, и обломки мебели с обгоревшим лаком, и даже его собственные следы на гоязном полу. Только вот сегодня к ним добавилась ещё парочка деталей. Например, копоть. В комнате с ветошью будто всю ночь полыхал огроменный пожар: стены кое-где потрескались от жара, а в одном месте у двери бетон выкрошился аж до арматуры. Недалеко оттуда угадывался остов прогоревшего до основания шкафа.
  До ушей подростка донёсся тихий звук. Будто где-то далеко-далеко беседовали двое. Вздрогнув было, парень тут же успокоился: сквозняк. Нечему больше, конечно сквозняк: погодка-то шикарная.
  Нет, и всё-таки шкаф… ведь не было вчера шкафа? Тогда каким придуркам пришло в голову тащить сюда целый шкаф, просто чтобы…
  Закончить мысленный вопрос подростку не позволил вид странной кучи почерневших палок, сваленных вместе с той самой вчерашней грудой одежды в центре комнаты. Остатки дров, наверное… И судя по масштабам последствий (а комната казалась закопчённой от пола до самой люстры), дров должно было быть много. Очень нехилый костерок полыхал. Странно, как пожарные тут всё не оцепили.
  Подросток подошёл к куче и потрогал одну из палок носком кроссовка. Что из одежды снова появится смоляное чучелко в свитере, его почему-то не беспокоило. Был ли человечек обезьяной или каким-нибудь мутантом из подвала ближайшего НИИ, такой пожар наверняка бы напугал и то, и другое достаточно сильно, чтоб оно сбежало.
  Сквозняк снова заныл где-то в стенах заброшки. На сей раз почти по-человечески захныкал, будто крайне расстроенный беспорядком вокруг. Потревоженная ботинком ветка с неприятно громким стуком скатилась с кучи. Под ней, издевательски выставив вперёд обломки зубов, чернела человеческая челюсть.
  Подросток судорожно попытался вдохнуть, но обнаружил, что забыл, как это делается. Рядом с почти беззубой челюстью мерцал скруглённый сустав – плечевой или бедренный. Теперь подросток наконец рассмотрел: не куча палок. В лохмотьях и ветоши валялась груда человеческих костей.
  Сквозняк прошелестел в дверном проёме. Прошептал что-то, произнёс со стоном…
  … его имя.
  Парень на пятках развернулся к двери.
  Сквозняк? – нет! Полупрозрачная дымка. Два силуэта. Как вчера.
  Нет. Не "как". Совсем не "как": две явно человеческие фигуры, двое взрослых. Две женщины. Одна из них – та, чьим голосом стонал сквозняк, – была до странности знакома.
  "…мальчик мой…"
  Подросток шарахнулся. Попал  ногой в костяную кучу, с воплем отскочил.
  "…мой бедный…"
  Он судорожно огляделся. Окно! В оконной раме нет стёкол, можно…
  "…пойдём. Пойдём домой, сыночек".
– Да отвалите от меня!!!
  Подросток дёрнулся в сторону от медленно наплывающих на него полупрозрачных силуэтов, бросился к окну…
  …из тени под подоконником вынырнуло существо. На миг остановившись в пятнышке света с улицы – не обезьяна, не смоляное чучелко, обычная тряпичная кукла, связанная из чёрной пряжи, с большими игрушечными глазами-стёклышками и аккуратно вышитым белой ниткой ртом, - оно бросилось к парню. Тот успел лишь вскрикнуть. Мягкое тряпичное тельце намертво вцепилось в его ногу. Дыхание сбилось, сердце должно было застучать в ушах, но почему-то замолкло.
  Сквозь собственные вопли парнишка слышал причитания, а где-то за ним тихий и злой торопливый шёпот. Два голоса от двух обступивших его фигур. Он всё пытался оторвать от себя жутенького вязаного человечка, когда вдруг понял, что не чувствует ни рук, ни ног, ни запахов, ни сквозняка на коже. Только давление где-то в середине тела. Как туго затянутый пояс разгрузки с отцовскими инструментами.
  Шёпот отдалялся. Вместе с ним куда-то уплывал и без того тусклый свет пасмурного осеннего дня. Тупой давящий страх вперемешку с бессильной злобой засели глубоко в животе.
– …мой бедный… моё солнышко, мой любимый мальчик. Не бойся. Теперь всё хорошо. Всё у нас будет хорошо, мой родной…
  "Конечно будет, мам", – хотелось ответить подростку, но рот почему-то не открывался.
– Ну вот, – вместо него произнёс второй голос – женский, но отвратительно грубый, низкий и сиплый. – Если запомнила всё, то иди. И у меня чтоб больше не появлялась, поняла? Увижу на пороге – удавлю.
– Да… Да, конечно. Спасибо вам. Спасибо!
– Иди уже. Теперь сынок твой всегда с тобой будет, как хотела, – что-то сухое и жёсткое ткнулось подростку в живот. – Вот тут. Береги как родного. Всё!
  Над самым ухом раздался тихий материнский всхлип. В вязанной из чёрной шерсти груди глухо стукнуло сердце.