Спасатели

До прилёта новой партии зимовщиков мы решили всё свободное время проводить на пляжах Фримантла. Песчаные пляжи Фримантла с мелким белым кварцевым песком омываются круглый год тёплыми водами Индийского океана.  Перед длинной зимовкой особенно остро ощу¬щаются прелести обычной земной жизни. Тем более что и прелести были для нас экзотические: южное солнце, океанский прибой, ласковый песчаный берег. Я решил заглянуть к своему старому знакомому – лавочнику из Англии, похожему на Керка Дугласа. Англичанин меня не узнал, как я ни пытался напомнить ему о нашей прошлой встрече и о знакомстве с его приятелем-репатриантом из России, который агитировал нас остаться в его «ридной» Австралии. Лавочник ничего не помнил. Или делал вид, что не помнил. Он опять показывал мне свои потёртые временем фотографии, где стоял в позе боксёра, и другие, на которых был запечатлён его сын – строгий английский полисмен в полный рост, в профиль и в фас, как это делается на снимках отбывающих свой срок заключённых.
Не желая больше нагружать бывшего боксёра разговорами, я попрощался и пошёл к своим. Скинув лишние одежды, решил сделать забег по укатанной прибоем пляжной полосе с мелким, чистым кварцевым песком. Поначалу побежал очень медленно, а затем постепенно убыстряя бег именно до той оптимальной скорости, на которой, можно бежать бесконечно, не останавливаясь. Конца этому пляжу не было видно. Казалось, что Австралию опоясывают 12 тысяч километров таких же безупречных пляжей. Я готов был бежать вокруг Австралии и, замкнув кольцо, к обеду прибежать обратно. Бежал легко, как лань, мягко касаясь носками ступней тёплой и влажной прибрежной полосы Индийского океана, на которую набегали пенные языки ослабевшего прибоя. Тёплый обволакивающий ветер струился мне навстречу.
Я рассекал его мягкий поток грудью, я вдыхал его вместе с редкими частицами песка, которые то и дело покалывали моё тело. Такой потрясающей акупунктуры я не испытывал никогда в жизни. Мне казалось, мой дух парит над этим миром, наполненным солнцем, водой и воздухом. И от этого бежалось ещё легче.
          На моём пути оказался цивильный пляж, где всегда было много народу. Неотъемлемой принадлежностью пляжа являлась высокая наблюдательная вышка, с которой, поблескивая окулярами бинокля, наблюдал за водной поверхностью дежурный спасатель. В его обязанности входило оповещать гонгом отдыхающих о приближении акулы, которая почти всегда выдает себя торчащим из воды серповидным плавником.
Моё внимание привлекла группа атлетически сложенных парней, стоящих в одну шеренгу недалеко от среза набегающей на берег воды.   
Они возникли, как тридцать витязей прекрасных, вышедших из синих с белой каймою волн. Правда, были витязи без доспехов. Перед ними стоял в позе строгого и надменного администратора дородный, пузатый, лысеющий мужчина. По всей вероятности – дядька их морской. В одной руке он держал больших размеров тетрадь, зажатую между повёрнутой к себе ладонью и локтевым сгибом, а в другой самописку, которой делал пометки.
По списку в тетради он вызывал очередного «витязя», нажимал на кнопку секундомера, висящего у него на шее, и давал отмашку. «Витязь» срывался с места, пробегал в прибрежной волне, кидался в пучину вод и отчаянно плыл в открытый океан.
В океане, метрах в двухстах от берега, колыхалась в волнах «жертва», изображающая тонущего. «Витязь» классическим кролем доплывал до своего коллеги, делал отработанный в таких случаях захват под руку и, как буксир, волок его по бурным водам к берегу со скоростью, заставляющей думать, что у кого-то из них, а может быть, и у двоих сразу, стоят сзади гребные винты с моторами.
В мгновение ока они достигали песчаной полосы пляжа, и начиналась другая процедура – оживление спасенного «витязя». Здесь подходил третий участник, вызванный по списку пузатым администратором, садился верхом на «утопленника» и производил прямой массаж сердца, с силой, ритмично нажимая ему на грудную клетку. Спасатель, который приволок «утопленника», в это же самое время делал искусственное дыхание по методу рот в рот, о котором мы тогда ещё и слыхом не слыхивали. Поэтому его действия были для меня в диковинку. Он с силой выдыхал «витязю», натурально изображающему утопленника, воздух из своих легких. После каждого выдоха он прикладывал ухо к его губам, чтобы, услышать ответное дыхание «жертвы».
Меня поразила потрясающая чёткость, слаженность и последовательность всех действий. Я не знаю, что помечал в своей тетради администратор, но я дал бы наивысшую оценку тому, что видел. Если бы так работали все спасатели в мире, – а я ничуть не сомневался, что мне довелось присутствовать на тренировке австралийских спасателей, – уверен, что все утопающие в мире были бы спасены, откачены и оживлены. Это были настоящие, стопроцентные витязи спасения на водах!               
Мой бесподобный бег по идиллической пляжной полосе западного побережья Индийского океана сразу показался мне козлиной иноходью. Вся моя олимпийская богоподобность слетела с меня – я оказался маленькой букашкой на далёком австралийском материке: среди ветра и волн, под палящим солнцем среди прекрасных и, казалось, вечных витязей спасения всех тонущих и бедствующих на море.
Я был там случайной частицей, заброшенной порывом ветра, такой же мелкой и бренной, как крупинка песка.
И я тут же вспомнил Борю Ткачева, рассуждавшего ещё в начале нашего плавания о своей ненужности, и стал понимать, насколько он был прав. И ничего не изменится в мире, если я останусь на этом берегу, или отправлюсь на железном обломке цивилизации, называемом кораблём, далее по предписанному Провидением маршруту, или кинусь в пенные воды океана, чтобы быть спасённым морскими витязями. Но всё же я пошёл туда, куда указывал перст судьбы. Здесь присутствовала чья-то воля. В человеке вектор этой воли направлен, как стрелка компаса, к определенной цели. И если мы отклоняемся от нужного направления, то меняется лишь окружающая обстановка, люди, обстоятельства, но не меняется цель. В данном случае этой целью был наш пароход.
  В каюте Борис Симхович поведал мне, что помполит, похоже, попал в двусмысленное положение, которое вынудит его завтра решиться на какой-то радикальный шаг.
Ходит он по судну сам не свой, с лица «сбледнул» и всё воду в графине носит: не то спирт разбавить, не то жажду утолить. Завтра увидим: или он отпустит меня в увольнение на моих условиях, или закует в кандалы до прихода судна в первый советский порт.