Торжество Революции. Часть 2

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

V

«В это же время, то есть около 2 часов ночи, комиссар ВРК Михаил Файерман занял Петроградскую электростанцию. По его указанию было отключено энергоснабжение большинства правительственных зданий. Практически одновременно восставшие солдаты заняли Главный почтамт, где руководство осуществлял комиссар ВРК Карл Кадлубовский. Вскоре после полуночи экипаж «Авроры» получил приказ «всеми имеющимися средствами» восстановить движение по Николаевскому мосту. Поскольку капитан корабля сначала отказался выполнить этот приказ, комиссар ВРК Александр Белышев и несколько матросов взяли на себя управление судном. Однако провести «Аврору» по мелкому извилистому фарватеру Невы было трудно, и капитан вскоре согласился доставить отремонтированный корабль к месту назначения, заявив, что не может допустить, «чтобы «Аврора» села на мель». В 3.30 «Аврора» встала на якорь у Николаевского моста — единственного моста через Неву, оставшегося в руках правительства. Как только экипаж «Авроры» направил прожектора на мост, охранявшие его юнкера разбежались. Электрики корабля проконтролировали сведение моста. Когда спустя некоторое время отряд ударных правительственных войск в составе 32 человек, отправленных, чтобы его развести, прибыл на место, оказалось, что его надежно охраняют около двухсот рабочих и матросов.

Отряд матросов в составе 45 человек в 6 часов утра занял здание Государственного банка, не встретив никакого сопротивления, поскольку несшие охрану банка солдаты Семеновского полка остались нейтральными. Через час отряд солдат Кексгольмского (финского) полка под руководством Лашевича  и другого комиссара ВРК П.С. Калягина занял Центральную телефонную станцию Петрограда, сразу же прервав почти всю телефонную связь с Военным штабом и Зимним дворцом. Кровопролития при занятии станции удалось избежать частично потому, что во главе отряда Кексгольмского полка стоял некто А. Захаров, который, будучи юнкером военного училища, нередко стоял здесь в карауле. Поскольку он был отлично осведомлен об охранном режиме телефонной станции, ему удалось быстро изолировать и разоружить охраняющих ее юнкеров. Таким образом, к раннему утру 25 октября правительство осталось без телефонной связи и энергоснабжения. В восемь часов утра последний из трёх крупнейших вокзалов Петрограда — Варшавский, — железнодорожные линии которого соединяли столицу с Северным фронтом и штабом армии в Пскове, также оказался в руках ВРК. Восстание началось.

Закрытое заседание членов правительства в Зимнем, на котором рассматривались дополнительные меры по борьбе с левыми силами, было прервано в час ночи. В 3 часа утра Керенский получил новые тревожные известия о положении дел; в сопровождении своего заместителя Коновалова  он вновь поспешил в здание Генштаба. Полученные им на исходе ночи и ранним утром сообщения были мрачными. В руки ВРК быстро переходили одна ключевая точка за другой. Вполне понятно, что основные силы, охранявшие Зимний дворец, — юнкера военных училищ и рота женского батальона — начали проявлять беспокойство. Внезапно они заявили, что не могут стрелять в солдат гарнизона, однако на некоторое время их удалось успокоить, как оказалось впоследствии, ложными заверениями, будто войска с фронта ожидаются с минуты на минуту».

«К утру 25 октября отчаянное положение правительства стало наконец очевидным даже для дотоле уверенного в себе командующего Петроградским военным округом Полковникова; он направил доклад Керенскому, в котором оценил положение как «критическое» и сделал вывод:
 
«…практически «в распоряжении правительства нет никаких войск».
 
С этого момента единственной надеждой Керенского оставалась быстрая мобилизация фронтовых армейских частей для оказания помощи. В этой связи около девяти часов утра Керенский оставил Коновалова временным главой кабинета и начал принимать меры для немедленного выезда в Псков» .

Тем временем в Петроград по Неве прибыла флотилия ВРК из Кронштадта в составе:

• двух минных заградителей «Амур» и «Хопёр»;
• яхты командующего порта «Зарница»;
• учебного судна «Верный»;
• линкора «Заря свободы»;
• мелких боевых катеров и баржей.

Вся эта разнокалиберная флотилия прошла через канал и вошла в Неву под приветственные крики толп рабочих, собравшихся на набережной:

– Ура! Ура! Ура!!!

«Аврора» приветствовала флагман «Амур» и начала разворачиваться посередине реки таким образом, чтобы с нее просматривался Зимний дворец.

«Через несколько минут Антонов-Овсеенко поднялся на борт «Амура», чтобы передать последние указания руководителям кронштадтского отряда. Студенты и преподаватели, собравшиеся у окон университета на набережной, с интересом наблюдали за высадкой примерно трех тысяч матросов, многие из которых присоединились к войскам, осаждавшим Зимний дворец.» При встрече с солдатами Петроградского гарнизона, некоторые из матросов бранили их за трусость, проявленную во время июльских дней:

– Что, хлопцы, вашу мать, в рассыпную опять броситесь, как в июле?

Солдаты раскаивались, оправдывались:

– Виноваты мы. Ничего, сейчас по-новому зачнём, всё по-другому будет, скинем на этот раз буржуев!

Иными словами, обстановку во время прибытия флота из Кронштадта можно было бы описать таким популярным в тот момент четверостишием:

Из-за острова Кронштадта,
На простор Невы-реки,
Выплывает много лодок –
В них сидят большевики…

Позже из финского Гельсингфорса  прибыли дополнительные силы большевиков: эсминцы «Самсон» и «Забияка».

В Зимнем дворце, тем временем, министры Временного правительства достигли состояния, близкого к отчаянию и с отчаянием этим, потихоньку, осознавали, что их кабинет постепенно входит в состояние предсмертной агонии. Однако последняя надежда, типа «Господи, может оно само как-нибудь разрулится» министров ещё не покидала…

Коновалов, в припадке нервной депрессии, связывая будущее, очень возможное, падение правительства с уходом главы его – Керенского – выкуривал одну папиросу за другой и в помещении Малахитового зала, где, собственно, находились министры, крутил в граммофоне пластинку с «Анданте»  Вивальди , которая теперь выступала настоящим похоронным маршем для всего кабинета министров. Остальные министры также впали в глубокое задумчивое уныние.

Подтягивали ко дворцу артиллеристов и пехотинцев – молодых курсантов военных школ и стариков-фронтовиков. Организацией обороны руководил начальник Инженерной школы подполковник Ананьев. Вскоре к оборонявшимся подошли силы инвалидов-георгиевцев , бывших фронтовиков. Суровые, строгие, озабоченные… Один из них кричал:

– Сажают на голову какого-то начальника Инженерной школы, из молодых. Да чтобы я ему подчинялся? Нет! Слуга покорный!

В это время в комнату Ананьева вошёл штаб-ротмистр  полка инвалидов:

– Господин полковник, имею честь явиться. Я едва пробился со своими инвалидами-георгиевцами… Прошу дать работу. Вы не смотрите, что я одноногий. Я и мои инвалиды – в полном вашем распоряжении.

Действительно, шумно явившийся штаб-ротмистр был с протезом вместо левой ноги…
К этому моменту Временное правительство всего смогло собрать для защиты Зимнего дворца:

• два отделения Михайловского военного училища;
• 700 юнкеров Петергофской школы прапорщиков;
• 300 человек Ориенбаумской школы прапорщиков;
• три роты (500 человек) Гатчинской школы прапорщиков;
• 200 человек ударного женского батальона;
• 200 человек казаков,

всего около двух тысяч человек, ничтожные силы по сравнению с противостоявшими им силами революции.

Начальник Петроградского ВО Полковников, решением членов правительства, был отстранён от командования и заменён генералом Багратуни . Но это решение только внесло очередную сумятицу в сложившуюся обстановку, и многие офицеры военного округа подали в отставку вслед за Полковниковым.

В Малахитовом зале Станкевич  кричал в телефонную трубку генералу Духонину в Ставку командования в Могилёв:

– Положение с каждой минутой сложнее… В руках правительства лишь центральная часть города, включая штабы и Зимний дворец. Силы правительства: две с половиной школы юнкеров, батарея Михайловского училища и два броневика. Этих сил достаточно продержаться сорок восемь часов, но не больше, и нет возможности без помощи извне предпринять какие-либо активные меры…

Духонин на другом конце рапортовал:

– Войск назначено достаточно. По справке, которую я взял сейчас у начвосоверха , самокатные батальоны  в ночь на сегодняшнее число со станций Передольское и Битецкая отправлены по ж/д в Петроград. По моим расчетам, они должны бы уже давно прийти по назначению. Неужели нет сведений об их приходе? Мне передавали, что поехали их встречать… Мне непонятно, почему столь ничтожны силы правительства?

В 18:00 заседание кабинета возобновилось. Обсуждался вопрос: оставаться ли в Зимнем дворце или разойтись.

– Господа, есть ещё полная возможность покинуть дворец, не рискуя быть арестованными и перейти в другое помещение, откуда уже возможно организовать борьбу – настаивал Станкевич.
– Уходить уже особо некуда – горько-насмешливо сипнул Коновалов, докуривая очередную папиросу.
– Почему же? – возразил Терещенко  – Городская дума всё ещё деблокирована и там можно организовать новый центр борьбы.

Зимний дворец, к тому времени, по большей части, был уже пустынен и мёртв…

– Пожалуй, я согласен. Нужно выбираться отсюда, господа, и как можно скорее – отозвался Гвоздев .
– Не знаю, но, как по мне, лучше погибнуть в пустынном Зимнем дворце и быть арестованными толпой ворвавшихся солдат, чем оказаться окружёнными и поддерживаемыми теми, кто вчера ещё винил правительство в том, что оно вызвало большевизм, – как отрезал Коновалов и закурил вновь.

С этими словами министры согласились: чтобы устранить оставшиеся сомнения среди бедных министров, правительство устроило закрытое заседание и постановило оставаться во дворце и защищаться до последней степени и возможности.

Город, меж тем, практически в полном составе, уже находился в большевистской власти. На каждом перекрёстке стояли красногвардейцы или солдаты, или те и другие вместе, небрежно закинув за плечи винтовки с примкнутыми штыками. Холодная ночь, подобно им, захватила Петроград; накрапывал дождь и бойцы, сжимаясь в шинелях и куртках, грели руки горячим, влажным паром, обильно клубившимся у их лиц. Луна, совершенно безоблачная, превращала ночь в фантастическое действо и вооружённые люди, терявшиеся в тёмных, удивительно чётких резных тенях каменных городских громад, как будто не узнавали собственного города.

 «Ряды защитников Зимнего дворца стали рассыпаться. «Покидали дворец в одиночку и группами павшие духом, покидали обманутые. В 18:15 снялись юнкера Михайловского училища, прихватив четыре орудия».

– Господин полковник – буквально ворвался в кабинет коменданта Ананьева офицер артиллерийского взвода – я прислан командиром доложить: орудия поставлены на передки и взвод уходит обратно в училище согласно приказанию от начальника училища…
– Как это так?! – вырвалось у коменданта. – Немедленно остановите взвод!
– Поздно – отвечал офицер. – Взвод уже выезжает. Мы просили остаться, но командир взвода объявил, что он подчиняется командиру батареи. Так и говорил… с револьвером в руках.

В 18:30 министрам Временного правительства подали борщ, рыбу и артишоки. Аппетит немедленно был испорчен ультиматумом ВРК:

«Постановлением Военно-революционного комитета при Петроградском Совете рабочих и солдатских депутатов Временное правительство объявляется низложенным. Вся власть переходит в руки Петроградского Совета рабочих и солдатских депутатов. Зимний дворец окружен революционными войсками. Орудия Петропавловской крепости и судов «Авроры», «Амура» и других наведены на Зимний дворец и здание Главного штаба. Именем Военно-революционного комитета предлагаем членам Временного правительства и вверенным ему войскам капитулировать. Временное правительство, чины Генерального штаба и высшего командного состава арестовываются, юнкера, солдаты и служащие разоружаются и по проверке личностей будут освобождены.

Для ответа вам предоставляется 20 мин. Ответ передать посланному. Срок ультиматума истекает в 19 час. 10 мин., после чего немедленно будет открыт огонь. Эвакуацию лазарета необходимо закончить в предоставленный для ответа срок. Эвакуацию производить по Миллионной улице. Ответ передать посланному.

Председатель Военно-революционного комитета Антонов, Комиссар Петропавловской крепости Г.Б. 25 октября 1917 г.».

Заседавшие за обеденным столом министры гробовым молчанием встретили ультиматум, составленный рукой Антонова-Овсеенко. Несколько человек лишь со звоном кинули столовые приборы по тарелкам. Время неумолимо таяло, срок ультиматума уже истекал, а министры отчаянно продолжали молчать, Коновалов бесцельно смотрел на лист с ультиматумом. Кишкин  бросил тоскливый взгляд на скрывающуюся в октябрьских потёмках Петропавловскую крепость и ребристую, освещённую Луною, дрожащую гладь Невы со стоявшими на ней кораблями и спросил, задумчиво, как бы ни к кому не обращаясь:

– Что грозит дворцу, если «Аврора» откроет огонь?
– Он будет обращен в кучу развалин, — ответил адмирал Вердеревский , как всегда невозмутимо. – У нее башни выше мостов. Может уничтожить дворец, не повредив ни одного здания.

Кишкин вяло скривил лицо в чуть испуганной, не к месту, улыбке, снова глянул в чёрное ночное окно: Нева невозмутимо сверкала под ярким лунным лучом, сделавшись похожей на колыхающуюся поверхность стиральной доски и министру Кишкину вдруг показалось, что не Зимний дворец в целом, а именно это окно и он сам, будто напрашиваются на снаряд «Авроры».

Однако, правительство, проигнорировав ультиматум, решило стоять до конца.




   
VI

Ночной трамвай, одиноко и неспешно, погромыхивал по рельсам петроградского ж/д пути. Внутри него разливался свет и можно было чётко разглядеть стоявшего вагоновожатого и практически пустое внутреннее пространство. Там, в свете прожекторов, на потёртых сидениях, ближе к середине трамвая, расположились два угрюмых человека: некто Эйно Рахья  и человек в кепке и сюртуке, никто иной, как тот самый высокий гость, прибывавший на конспиративной квартире рабочего Павлова пятью днями ранее. Меж ними тихо лилась беседа, от которой веяло нотками повышенной нервозности:

– Мне нужен Зимний, во что бы то ни стало… Что они возятся?! Послан ультиматум, или нет, чёрт дери их души?
– Насколько мне известно, послали.
– Что эти (непечатное слово) во дворце?
– Молчат…
– Ах, они сукины дети… Долбануть их орудием с крейсера и кончено. Нечего с этими соплями мямлить ещё, всё так уже ясно!
– А здание, здание-то, Владимир Ильич? Такое произведение искусства… Не ими же сложено, жаль всё ж таки…
– Да (непечатное слово) с ним, со дворцом. Пусть хоть камня на камне от него не оставят, мне дороже съезд. Съезд открывать мне сейчас, а Зимний всё ещё не взят!! Что я скажу делегатам? Где революция? Здрасьте, (непечатное слово) вам солёный, а не революция?! Расстреляю к чертям, сволочи, мямли, пустобрёхи! Зимний не просто символ, это – последнее препятствие, последняя застава по пути к власти трудящихся, которая уже опрокинута, стоит лишь сдвинуть её с дороги, чтобы открыть путь пролетариату. А они тянут кота за все (непечатное слово) – шипел человек в кепке.
 – Тогда – победа? – неуверенно шепнул Рахья. – Но как же Керенский? Нужно изловить этого сукина сына, пока он, действительно, не набрал фронтовых войск.
– (Непечатные слова) я сам этого Керенского!  (Непечатное слово) с этим (непечатное слово)! Не до него покамест: возьмём Зимний, возьмём власть в стране, возьмём власть – а там схватим и Керенского за (непечатное слово) и напихаем ему (непечатное слово) пачку… (Гора непечатных слов). Уж чуток осталось, вашу мать…

Человек в кепке неистово злился, сжимал кулаки и страшно картавил.
Вдруг трамвай резко дал по тормозам: снаружи искры по рельсам прорезали петроградскую тьму, а сидевших внутри дёрнуло вперёд и мгновенно обратно вдавило в сиденья. Крики «Стой!» и «Нельзя дальше!» прошили окна, раздавшись откуда-то со стороны.

– (Непечатные слова… Непечатные слова… Непечатные слова) что там ещё стряслось?! – во всеуслышание уже воскликнул человек в кепке. На этот крик, по всей видимости, истерзанной души, и так донельзя взволнованного человека, ехидно и странно откликнулся проводник-вагоновожатый:
– Всё, дядя, кирдык – приехали. Революция в городе.

Глаза человека вспыхнули злорадостным огоньком.

– Сходим немедля – толкнул он в плечо Рахья.

Двое буквально выпрыгнули из блокированного трамвая. На улице – давка, толкотня и полнейшая сумятица. Толпы зевак, отпихиваемые солдатами и рабочими с винтовками, гул, крики, выстрелы в воздух вдалеке… Человек в кепке и Эйно Рахья скрылись в переулок и направились в сторону Смольного. По пути они едва не попались на глаза конному отряду милиции Временного правительства, который, храпя лошадиным паром и дико матерясь, во весь опор проскочил мимо путников, в последний момент скрывшихся в арке здания, в тени. Наконец, после получасового странствия по беспокойному ночному Петрограду, преодолев или обойдя патрули и зоны уже начавшихся боевых действий в городе, Рахья и его спутник достигли Смольного института. Предъявив спецпропуска красногвардейцам, оба влетели на первый этаж, где к ним бросилась толпа членов Петросовета. Первым навстречу им в яростном негодовании, бросился человек в кепке:

– Почему так долго? Что делают наши военачальники? Затеяли настоящую войну! Зачем это? Окружение, переброски, цепи, перебежки, развёртывание… Быстрей! В атаку. Хороший отряд матросов, роту пехоты – и всё там!
– Штурм начали, Владимир Ильич, падут с минуты на минуту – рапортовал Подвойский.
– Берите уже его, а не штурмуйте! Было бы там что штурмовать! – прыснул на него тот.

Не более чем через десять минут в бывшем Смольном институте, наконец, открылся II Всероссийский съезд Советов рабочих и солдатских депутатов. Высокий по статусу человек именуемый некоторыми делегатами титулом «вождь», скинув сюртук и кепку, метался по маленькой комнате Смольного, слыша, как в Большом зале происходят последние приготовления к началу съезда. Он метался как лев, запертый в клетку. Ему нужен был Зимний… Он ругался… Кричал… И, вполне правдоподобно, грозился кого-нибудь расстрелять.

Тем временем Большой Белый зал Смольного заполнялся бесконечными толпами людей всех мастей, сортов и званий. «На рядах мест под белыми канделябрами, набившись в притворы, в боковые проходы, усевшись на каждый подоконник и даже на край трибуны, представители рабочих и солдат всей России ожидали в напряженном молчании и в состоянии чрезвычайной экзальтации звонка председателя». Часы показали без двадцати одиннадцать ночи. «Зал не отапливался, но воздух был удушливо-горяч от огромной массы людей. Неприятный сизый дым от папирос висел в сгущенной атмосфере. По временам кто-нибудь из руководителей взбирался на трибуну и просил товарищей не курить. Тогда все, включая и курящих, подхватывали восклицание:
 
– Не курите, товарищи!
И продолжали курить...» .

Дан  зазвонил в колокольчик – съезд начался.

Меж тем, Временное правительство молчало так, будто его и на свете уже не было. Антонов-Овсеенко сел писать второй ультиматум, но его не докончил, а ВРК отказался его посылать. Обмен парламентёрами не дал результатов: самокатчики Петросовета и процессия от Зимнего, ничего не добившись друг от друга, вернулись по местам. Под ударами ВРК пал Генштаб.

В Петропавловской крепости возникли проблемы с пушками: солдаты заверили Антонова-Овсеенко и Благонравова  в том, что орудия совершенно не пригодны для стрельбы.

– Так вы их не смазали что ли, ни хрена?! – возмутился Антонов-Овсеенко.
– Да нету смазки, ваше высоко… выбро… дро… родие…
– Какое я тебе «благородие»?! – взорвался Овсеенко. – Товарищ комиссар я. Ты свои замашки старорежимные при себе оставь! С орудием что?
– Товарищ комиссар – вмешался второй солдат – у нас даже снарядов такого калибра нет…
– Духу б вашего у вас не было! – вконец разошёлся Овсеенко. Благонравов моляще-скорбяще закатил глаза к чёрному небу. Наконец, нашли дельных артиллеристов и те, осмотрев пушки, всё-таки, сочли их пригодными для стрельбы. Не сразу, но всё же нашли и смазку, и снаряды нужного калибра, правда, потеряли уйму времени и затянули с обстрелом. Смонтировали и сигнальный фонарь, на который должна была ориентироваться «Аврора» для начала обстрела Зимнего дворца. В 21.40 Благонравов дал с него сигнал «Авроре» открыть огонь. Внутри плавучего гиганта, в тёмных его артиллерийских отсеках закипела работа: матросы открыли затвор носового орудия и отправили в казённик холостой заряд. Последовала команда:

– Закрыть затвор!
– Есть закрыть затвор!
– 0-15. Прицел: 8-5!
– Есть 0-15, прицел: 8-5!
– Один, пли!
– Есть один пли!

В соответствии с приказом «Аврора» произвела холостой выстрел из носового орудия. Гильза с грохотом латунной болванки вылетела из казны при открытии затвора в трюм с дымом и искрами.

Звук холостого залпа гораздо громче, чем боевыми снарядами. Оглушительные раскаты разнеслись в небе по всей столице. Любопытные зрители на набережной Невы бросились на землю, а затем в панике поспешили убраться восвояси.

– Га-га-а-а-а-а! – хохотали матросы, рассматривая бегущих в прицелы.

– Га-а-а-а – передразнил их комиссар Белышев. – Вам поржать, только хлебом не корми. – Добродушный укор комиссара был матросами принят, и они помахали ему. – Молодцы, ребята, так их, рожи помещичьи! Прыгнули, я чай, на креслах, вершители судеб (непечатные слова), мать их за ногу! – добавил он.

После залпа военные силы в Зимнем дворце поредели ещё больше (многие юнкера, а вслед за ними и часть женщин-военных, наконец, покинули свои посты). Залп «Авроры» не причинил никакого ущерба, вопреки предсказанию морского министра Вердеревского (правда, пока холостой). Но именно он послужил сигналом к началу штурма.

– Ур-р-р-а-а-а!!! – загремело невдалеке от Зимнего дворца. Большевики пошли в атаку. По Зимнему был открыт ружейный и пулемётный огонь из «Максимов», юнкера и части правительственных войск отстреливались от нападавших красногвардейцев из-за баррикад, сваленных из дров. Группа большевистских бойцов, подкатив к Зимнему тяжёлый броневик «Олег», нацелила его башенный крупнокалиберный пулемёт на баррикады. «Олег», под красным революционным флагом, заухал частыми раскатами, плюясь огнём и гильзами. На баррикадах затанцевали фонтанчики грязи и осколков, осколками рассыпались стёкла первого этажа дворца, а юнкера спрятали головы за дровами. Поддерживаемая пулемётами, двинулась вскоре, неровной толпою, цепь наступавших на Зимний солдат.

– Ну, что, Игнат, вперёд – молвил Кожин, высовывая голову из-за броневика. – Повоевали на фронте, теперь воюем внутри самой страны. – Он вскинул винтовку, вставил магазин и запер ствол поворотом затвора.

– Н-да… Звук алый распроклятой битвы встречаю матерной молитвой!
Андрей и Игнат снялись с броневика и влились в толпу наступавших солдат Павловского полка. Внезапно перед ними, из-за близких уже баррикад, вскочила линия юнкеров и дала единый залп по пешим шеренгам. В толпе большевиков несколько человек упало и фронт наступавших, поредев, приостановился.

– А-а, чтоб вас… суки! – послышались выкрики раненых.
Юнкера, тем временем, вероятно сами испугавшись того, что сделали, побросав винтовки, бросились врассыпную.

– Стоять! За ними, взять их! – орали солдатам командиры и комиссары.
Красногвардейцы ринулись догонять. Ружейная пальба и треск пулемётов усилились, некоторые юнкера залегли на новой линии обороны, другие – продолжали беспорядочное бегство к колоннам дворца. Среди этого мечущегося роя людей, один из них стоял как вкопанный, с растерянным лицом, перепачканным в какой-то саже. Это был паренёк лет восемнадцати-двадцати; из ушей текла кровь, фуражка содрана, шинель болталась в распахнутом виде. Он бессмысленно поворачивался на месте, оглядываясь и пачкаясь в собственной крови, закрывая уши и чуть вздрагивая при звуках выстрелов и разрывах ручных гранат. Кожин, отделившись от боевых порядков, подбежал к нему, несмотря на выкрики Игната:

– Стой! Куда тебя черти понесли… Что ты к нему лезешь, брось его, вражину! Ой, дурак…
– Эй, солдат, уходи! – кричал Андрей пареньку. Тот лишь поднял руки к ушам:
– Я ничего не слышу. Что происходит?..
– Уходи, уходим! Твоё правительство бросило тебя!
– Я не слышу, что вы мне говорите! – кричал юнкер в ответ.

Андрей замахал руками в сторону и, схватив его за рукав, бегом, под шквальным огнём, пригибаясь и приседая, вывел юнкера к портику дворца, где оба укрылись за испещрённой пулями и осколками белокаменной колонной.