Курс на Новолазаревскую

На переходе к «Новолазаревской» боцманская команда ценой героических усилий сумела освободить подходы к брашпилю, а потом уже, при помощи тросов, накинутых на турачки, спихнула остатки снежного завала в море. Помогли в этом деле плюсовые температуры, достигавшие на солнце 10 – 12 градусов по Цельсию, когда шли по открытой воде.
В район нашей станции – залив Ленинградский – мы подходили уже на ровном киле. На этот раз залив был чист ото льда, и мы без особых проблем ошвартовались у низкого, как обычный причал, барьера, где нас уже ждали, прибывшие сюда нас встречать новолазаревцы. Мне оставалось только в целости и сохранности передать оставшуюся на борту провизию и самому готовиться к высадке на ледовый материк.
На этот раз выгрузка шла ещё более интенсивно, чем две недели назад, так как все понимали – время дорого. Март – месяц коварный. Упустишь час-два, погода изменится с пришедшим циклоном и придётся неделю ждать лётных дней, чтобы вертолётами доставить людей и экспедиционный груз. Выгрузка шла круглые сутки. Пока нас выручали светлые осенние ночи, которые прямо на глазах становились гуще и темнее.
Материк медленно, но неуклонно обрастал новым припайным льдом. В конце марта – в начале апреле он будет не по зубам даже ледокольным форштевням наших дизель-электроходов. Надо торопиться. Уже были случаи, когда запоздавшие суда, и среди них легендарная «Обь», надолго застревали в смёрзшемся морском льду, и их приходилось вызволять героическими усилиями специальных спасательных экспедиций, посланных из Ленинграда или Владивостока.
Начальник Новолазаревской Ескин дал мне «добро» покинуть борт судна и вместе с последним грузом лететь на станцию. 
На пути к станции Новолазаревская я пробыл в море в общей сложности четыре с половиной месяца. Для меня, как моряка, это было делом привычным. Из полярников, прибывших со мною на станцию, я побил рекорд наиболее продолжительного перехода на Шестой континент.
На барьерном льду, в ста метрах от судна, нас ждал вертолёт. Фельдшер, душевная женщина, снабдила меня двумя коробками кокарбоксилазы.
– Чтобы поддержать мышцу сердца, – сказала она на прощанье.
Борис Симхович ничего не сказал. Он только крепко пожал мне руку и честно посмотрел в глаза. Мне показалось, что он расстроен. Расстроен в первый раз за весь немалый период нашего совместного плавания. Как же был он похож тогда на Ясира Арафата: именно таким, он показался мне и при первой встрече! Ему ещё предстояло долгое возвращение на родину.