Нахтигаль

- Да ты поэт, Нахтигаль!

- Ни в коем случае, Сиятельный! Не более, чем убогий ночной рифмоплет! Мне же за это не плотют (оскалясь, в поклоне)…

- Нет, какова дрянь! Циник! Позавчера был мальчик-паж, щекастый, но шустрый, вчера – уже долговязый прыщавый дрищ, но при этом - незаменимый подаватель ликеров и закуси, сегодня – культур-директор нашего благословенного гау… Доннерветтер, какой слог! «Вчера мечтал, сегодня – обладаю, а завтра утром – схороню… Был убежден, сейчас – лишь полагаю, проснусь – с проклятьем прогоню!» Ты и это умеешь… Короче, я тебя повышаю - будешь обер-культур-принципал!

- Чтоб я сдох, (эта формулировка особенно нравится гауграфу) буду соответствовать…

- Так. Ну что ж, майне гуте юнге, а что у нас, высококультурных швабов, сегодня в программе? Напоминаю, сегодня воскресенье, судя по веселому гулу, добрые горожане уже на площади, пыхтят, топчутся, уплотняются, чтоб, значить, к пышке Магде сзади подобраться, за плечи взять, всей кормой к себе прижать, на ушко ей горячо дышать, но – ни единого момента зрелища не упустить. Имеют право, между прочим… Не можем мы аудиторию без сладкого оставить. Само собой, зырят во все глаза, тминную из фляжек тянут, ульмские колбаски и копченых угрей жуют, но это фи, низменно, а вот чтоб для души – это ты у меня главный!

- Яволь, Васссство! Бегу!

   И верно. Высокая поэзия – дело будничное, а выходной – для воспитательно-праздничных целей – с легкой примесью ужаса - полезного для здоровья. Поэтому еженедельные казни на площади Юности – дело серьезное. И невероятно сложное,  если  к нему подойти с душой, тактом, с правильными помыслами.

   Немного о себе. Нет. Вначале о декорациях и действующих лицах.

   Кусочек земли на берегах речки Аальфлусс- притока Верхнего Рейна, холмы, виноградники, пряные травы, свинки, коровки, уютнейший городок Кюммельдорф (с веточкой аниса на гербе), недокняжество, недокоролевство, в общем – гау. Причем втихаря живущее между – с одной стороны – грубыми мужланами Виттельсбахами, а другой – утонченным императором Карлом Люксембургским, чтоб они все были веселы, радостны, но пребывали бы в беспамятстве – в смысле, чтобы не вспоминали о данном клочке земли, который ехидные гау-бюргеры зовут непристойным медицинским имечком «Унзер Даммшмерц» - наша боль в промежности…

   Во главе этой маленькой страны – что за чудо – лет двадцать назад - заехал в город, с группой товарищей,  в ржавом панцыре - явно с чужого плеча, осмотрелся, алебарду в землю воткнул, и   с тех пор рулит – Его Сиятельство гауграф Рупрехт, дай Всевышний каждому гау такого графа, дельный мужик, ведет тщательный учет сварения и выпивания напитков, умонастроений беглых тамплиеров, неизбежной дани баварцам – которые на западе, и эпизодических презентов имперцам – которые на востоке.

   Бдит целомудрие иноков ордена Святого Сильвестра и невест Христовых обители Святой Агнессы – методом круглосуточного надзора за этими блудодеями. Ну ладно, прорыли подземные ходы, мы посмеялись и заложили их каменьями, но ведь, сволочи, что удумали – канатную дорогу между монастырями! По вершинам сосен – несколько веревок, колесики, блоки, тянут-потянут, вначале передавали корзинки со вкусным – от нашего столика вашему столику, а потом – самых субтильных монахинь! Вечером – туда, под утро-обратно! И – плевать хотели на расследование, не колются, хоть ты лопни, просто кремень! И рожи у сильвестрианцев и агнессианок -  грустно-постные! Молодцы, одним словом… Не посрамили…. Гауграф ржал и аплодировал, а потом завел две новые отчетные статьи – гау-приплод, и гау-бл@дство. И тут же загрустил – ввиду очевидной и неизбежной синхронности и корреляции оных параметров.

   А вот теперь о себе.
 
   Оставим мое никчемушное детство, я откуда-то взялся, неважно откуда, потом – клоп с самым высоким голосом в церковном хоре, солидная прихожанка - фрау Эдельгейда – услышала, умилилась пупсику, посадила приказчиком в своей лавке кунстштюков, там меня Сиятельство и углядел. За шиворот - щепотью – поднял над прилавком, понюхал,  покачал головой, хмыкнул, кинул хозяйке десяток рейхсталеров, меня – в карету, и – определил в дворцовые служители.

   Лет на пять я практически умер – молчал, суетился, рос, светил мордой – румянец, сияющие синие глаза, золотистый вихор, вечно праздничная лыба. Разумеется, воровал полегоньку – поставщики двора, челобитчики, то-сё… С детства презирал серебро, а золотом, напротив, тихо восторгался, поэтому к возрасту первого бритья - пару горшков с флоринами, цехинами и прочими эскудо – закопал, тщательно - как, впрочем, все, что делал.

   А потом как-то раз, еще немного повзрослев, решился, забежал на кухню, швырнул поварам и прочей челяди пригоршню монет, все – вон!!!!, кинулся к шкафам с посудой, корзинам со снедью, покрытым сизой пылью бутылкам, и – поднос оказался тяжеленным, руки дрожали, еще минута – уроню, с грохотом и звоном, но нет – по винтовой лестнице поднялся в столовую, и …

   Его Сиясство сидит в своем любимом кресле – на колесиках, как всегда после воскресной казни,  порозовевший, кружевным платком отирает испарину, умиротворенный, чему-то улыбающийся, поднял на мня глаза:

- Эт-то что такое? Малыш, с какого, собсссно, ты занят моим обедом?!

   А я ему, пыхтя от тяжести, одними глазами показываю – хватит трындеть, лучше гляньте…

   А глядеть было на что…

   Я выпендрился – в серебряную вазочку воткнул дубовый прутик, весь его облепил салатом «фризе», а на верхушке сбацал распустившуюся розу – лепестки из малосольного рейнского лосося, внизу – свернувшийся кольцом змей-искуситель – жареный угорь из Эльбы, глазки из каперсов, пасть из маринованной свеклы, рядом – блюдо, на котором – дымящееся оленье фрикандо, сочится пряным соком, под ним, в некотором беспорядке – рис с шафраном и кумином, персики в мадере…. И кувшин – радужный пузырь, вокруг - вновь змей, но из черненого серебра, а вино – из Пуйяка, непроглядный рубин, и рядом – горячий крестьянский хлеб - его любит гауграф – как-то спьяну признался, что без него – не трапеза….

   Как он жрал…. Выхватил   толедский кинжал, и начал полосовать оленину… отломил крошащийся ломоть хлеба, и давай возить кругами – вбирать соус, постанывая… откусил голову врага рода человеческого, подержал каперсы на языке, прикрыл глаза, запил бордоским, щедро, большим глотком…
 
   А я все это время стоял поодаль, «солдатиком», во мне все пело, жизнь вроде бы удалась, впрочем…

- Да ты эстет, мой юный друг!

- Никак и никогда, Экселенц! Я просто подумал, что кому-кому, а уж Вам - кушать надобно красиво… (в поклоне, но поглядывая за ним, не переборщить ли….) и лучше – ВСЕГДА красиво.

- (сыто пыхтя) – намёк понял. Ну что ж, убедительно. Ты отныне - обер-шенк, что означает Внутренний Устроитель Моих Едальных Устремлений, все – ты - вниз, я – спать…

   Это длилось несколько лет.

   По воскресеньям в полдень он с балкона наблюдает как кого-то колесуют, или вешают за ребро, или – вариант «люкс» - устраивают его любимый «суп а-ля Его Сиятельство» - варят в кипятке – обычно любителей чеканить свои - не так, чтоб вполне - талеры, причем толпа с реготаньем кидает в котел – брюкву, морковь, коренья… Кол или костер наш гауграф откровенно не любит – столько возни, и столько сверхурочной работы персоналу – вначале охранять трупы и не пущать, поскольку правая рука казненного - в нашей народной медицине, то есть у колдунов – считается универсальным снадобьем от почти всех хворей, а бульон из фальшивомонетчика – средством, повышающим мужскую силу, и заодно приворотным зельем.

   А потом драить  помост и инвентарь – пару дней, а то и больше. Нет! Обойдутся.
 
   И – народ – Хох! Нашему гауграфу не хворать и не скучать! – и валят по домам, причем, судя по крепким ухватам за талию толстушек, худышек, вдовушек, и прочих – обедать будут не сразу. Н-да-с…

   А мой – усаживается, потирая руки, и мне - ну? Обсасывает кости, пластает рыбку, грызет диковинные овощи, потягивает вина – от андалузских до венгерских, а иногда – завершая, чтоб финалить, так финалить, родным гау-шнапсом, залпом, каааак усугубит - так, что слуги – обер-шлафмейстеры – Надзиратели за Спальней - еле успевают вытряхнуть его из штанов – храпящего и счастливого.

   Год за годом.

   Но – главное в нашем деле – не терять бдительность. Иначе – если особенно замечтаться, или что-то тупо проспать – можно, в принципе, даже оказаться фрикаделькой в том самом любимом народом блюде. Тьфу-тьфу-тьфу, не хотелось бы…
Я увидел признаки едкой и кислой скуки. На сиятельном челе. В нетерпеливом постукивании пальцами по подлокотникам – когда наш палач по кличке Комарик виртуозно разносит железным ломом голень очередного еретика, толпа слитно охает, а Сиясство – молчит, и думает о чем-то своем. Непорядок.
 
   И – я решился.

Вечером, Егосияссь Рупрехт, унзер фюрер южногерманского гау «Даммшмерц», очнулся, смочил виски колодезной водой – ведро всегда наготове – и я, легкий, положительный, светлый, умеренно вкрадчивый:

- Вассиясь! Есть одна, как ни странно, МЫСЛЬ.

- Ух ты! Щас проснусь окончательно, доложишь, майне кляйне шпицбубe(вынужден перевести – мой маленький прохвост). Ну?

- Экселенц, а не хотите ли Вы – случайно и невзначай – стать пока единственным, а потом и всегермански и всеевропейски признанным – не просто практиком, а и Гроссе Теоретиком Культурного Поля обывателя, а также Великим Мастером Управления Оным?

- Так. Ты не о@уел ли, мой добрый мальчик? Чаво-чаво теоретиком?

- Гхм… Этак месяц назад – гляжу я на Вас, на площади очередное народное удовольствие, Вы наблюдаете с балкона, внизу Комарик ритмично кого-то мочит своей дубиной, а Вы – левой рукой – непроизвольно – дирижируете… И дошло до меня! Вы! И только Вы! Вашей безмерно чуткой с высокому и великому – сущностью – почувствовали высший смысл происходящего.

   Первое – это НАДО. Это заполняет в душе Ханса, Петера, Труди и Хильды – дыры, в которых иначе поселится серное зловоние, и вспыхнет, какая-нибудь ИСКРА. Что за мерзость - искра... И - привычка и прелесть одновременно в том, что они – НЕ ИСКЛЮЧАЮТ, что любой из них - невзначай, ярко, хотя и ненадолго - может украсить собой воскресную площадь.

   Второе - Они ЛЮБУЮТСЯ. Значить – картинку надо улучшить. Раскрасить. Сделать ЕЩЕ БОЛЕЕ изящной. Добавить – чуть-чуть забавности.

   И третье – не кажется ли Вам, о мой фюрер, что это пахнет Большим Теоретическим Трудом, который – под нашу подсказку - наваяет за небольшие деньги любой писака, особенно, если ему пригрозить превращением в фарш…. И тогда разные там – Беды Достопочтенные, Герберты Аврилакские и даже Фомы Аквинские – примут Вас в ряды. И ни одна сука н посмеет обвинить наше родное гау в несоответствии требованиям времени. Ну? Каково? Я правильно угадал?

- Ох, …., …., и ЭТО росло у меня под боком…. Это, я, правда, такой – брызжущий мудростью? Ну, книжка подождет, давай конкретно, чем улучшить наши воскресные дела?

- Экселенц – первое – переимено… Нет, наимено... наименовываем ЭТО – ВОХЕНШАУ!!!!! Не кара, не аутодафе, не казнь, не сметроубийство, а ЕЖЕНЕДЕЛЬНОЕ ПРЕДСТАВЛЕНИЕ!!!!!

   Второе – я каждый понедельник буду готовить афиши – Вохеншау, адрес - Югендплатц, дата, участники – с правильной стороны – палач Вилли Комарик с подмастерьями – Уве Жучок, Эрих Паучок, Зигги Муравьишка, с противной стороны – злокозненные твари, исторгнутые отовсюду, имя, пол, за что, и блаблабла, а перед тем, как – краткое, минут на десять,  представление, для аппетиту:

   Дамы и Господа, сегодня или никогда! Жонглер, гистрион, шестипалая баба-циклоп, даже – лектор-просветитель -  в обрамлении наших веселых Птичек (двенадцать девок в полупрозрачном, машущих какими-нибудь ветвями).

   Далее - абзац, крупно, грубо - СПЕЦИАЛЬНАЯ АКЦИЯ. Жанр - веселеньким шрифтом с выкрутасами и добрым юмором : Укорочение на голову. Или - Отбивная на колесе. Ну или, само собой - Суп (не забудьте специи!!!)

   И в конце афишки - Как всегда, ваш слух услаждает - Надежды Маленький Оркестрик! (на краю эшафота - семеро бродяг, давно пойманных, наспех обученных, две дудки, горшок с сухим горохом, какой-то ящик со струнами, еле стоят, но ритмично бухают ногами о доски помоста, и ревут некое попурри - что-то из молодежного репертуара).

   Почему оркестрик не какой-нибудь, а надежды? Их каждое воскресенье вынимают из подвала, дают подышать, и говорят - ну, хер с вами, еще пару недель поживёте... ясно, что не все, но - НЕКОТОРЫЕ... Вот они и стараются...

   А для атмосферы, Экселенц, еще кое-что! На другом краю помоста, на штативе красного дерева, в положении "полулёжа" - должна пребывать любимая секира нашего Комарика! Отполирована и сияет! Зеркало! В ней отражается кусочек неба и первый ряд зрителей, лезвие - как взмах орлиного крыла, на обухе выгравировано имя собственное - Брунгильда... Тоже как часть действа - Комарик играет мышцами, шляется туда-сюда, и проходя мимо секиры, бархатным голосом: Бруня! Брунхен! Ты сегодня - бездельница! Ух ты, моя резвушка-поскакушка! И - в толпу - Эй, ты, ушастый! Не хошь красавицу попробовать?!

   Народ похохатывает, но ежится. Но - все же похохатывает.      

   И – когда в конце - жмуры исчерпаны, тема закрыта – Ваш покорный – с Вашего балкона, громко – Добрые гау-бюргеры! Полюбовались? Расслабьтесь! Актеры на следующее ВОХЕНШАУ уже отобраны. Лично вам уже ничего не грозит. Почти. Разве что… Шутка!!!! И под адскую какофонию нашего оркестрика - народный смех облегчения – все чешут домой, драть добрых и недобрых фройляйн и фрау… И – главное – осадочек остается… А это главное.

- Муттер-перемуттер… Пожалуй. Вперед. Делай.

   И – через неделю, я, давясь от напряжения, своим высоченным сверхдискантом – проорал весь этот текст, Экселенц, из-за занавески подсматривая за толпой, только шлепал себя по ляжкам и глухо изрыгал разные богохульные, сатанопризывающие, вельзевулопочитающие и прочие слова, а потом хватанул кубок аквавиты, настоенной на полыни, и – мне:

- А голос-то, голос… Соловушка! В смысле, Нахтигаль! Если случится, что придется опять, как в молодости, уходить в леса, ты тоже в теме, вот тебе и погоняло…

   И понеслось.

   Заголовки афиш – это была просто песня.
 
«Циркачи – иногда тоже люди».
«Уплоченный налог заменяет медовый месяц»
«Баба, поющая басом – нужна ли она нам?»
«Вина нашего гау - как залог активного долголетия»
«Его Сиясство Рупрехт – благодетель, и никаких».

   И тому подобное. Теперь я делю с ним стол, выпиваем, шутим…

-  Ха. А я все-таки опять застукал тебя за СТРАННЫМ. Лепишь нетленку помаленьку… Ну это ж просто черт побери,  что такое… Нытик вшивый… « От жажды умирая над ручьем, я не коснусь  струи его хрустальной, тяжел тот крест, что на хребте моем, и путь мой – долгий и печальный…» Ты что, поэт-рецидивист, Нахтигаль?

- Больше не буду, Экселенц! Чтоб я сдох ! (эта формулировка по-прежнему ему нравится)

   И ведь брошу кропать.
   
  Незачем. Будущее предсказано.

  Жизнь удалась.