После кофею, или Печёнка по-венециански

....Часто на ночь что-нибудь читаю.

Сегодня это – «Мёртвые души» Гоголя. Оказывается (!) это – увлекательное чтение, хотя каких-то прозрений оно во мне не рождает. Но неотрывно, каждый вечер, уже лёжа в постели, открываю книжку и читаю первый том этой поэмы.

В этом малоформатном (и даже сказал бы – «карманном») томике академического издания (шестидесятых годов) произведений Н.В. Гоголя содержатся обе части (оба тома) этой поэмы, - первая, всем нам хорошо известная, которую мы все изучали в средней школе, и вторая часть, которую Гоголь после очередного написания неоднократно сжигал (по-моему трижды), а вот, поди ж ты, – черновики и наброски этой части остались, из них оказывается и составлена эта «вторая часть» и в этом томике академического издания с подробными пояснениями она присутствует. Так что, кое-какие рукописи (в данном случае  – наброски и черновики) «не горят».

Здесь, в этой второй части, Павла Ивановича (Чичикова) окружают уже другие лица и персонажи, здесь Чичиков, совершает подлог, подделав завещание богатой старухи, попадает в тюрьму, но, раскаявшись и вымолив прощение и пощаду у одного «значительного лица», обретает свободу и «перековывается».

Пробежался глазами по тексту, но не знаю, буду ли читать подробно. Пишу об этом только лишь потому, что параллельно почитываю довольно пространное эссе Владимира Набокова, которое называется – «Николай Гоголь».

Оно было написано по английски и опубликовано в Штатах в 1944 году и лишь в 1987-м – в «Новом мире» – в переводе на русский. Сейчас читаю подшивки своих старых переплетённых выдержек из толстых журналов. Читаю на ночь, постепенно засыпая от мелкого шрифта и усталости глаз, но с тихой радостью от неторопливых набоковских суждений.

Я обратил внимание на несколько отрывков из этого набоковского эссе и только лишь потому, что до этого пытался читать редко публикуемую книгу Николая Васильевича «Выбранные места из переписки с друзьями», но даже несколько страниц из этой «наставительной» книжки так и не смог осилить. Когда-то в нашей стране говорили о ней, как о чём-то запретном.

Вот и Набоков, при всей своей любви и всём своем добрейшем отношении к гениальному Гоголю, изъясняется так:

 «...В письмах, которые он писал, работая над «выбранными местами из переписки с друзьями», нет этих «мест» (если бы они там были, то Гоголь не был бы Гоголем), но они очень схожи и по смыслу и по тону. Он считал свои рассуждения внушёнными свыше и требовал, чтобы их ежедневно перечитывали во время поста...»

«...Аксаков был одним из немногих, кто решился наконец высказать Гоголю, как он относится к некоторым его наставлениям. «Друг мой, - писал он, - ни на одну минуту я не усумнился в искренности вашего убеждения и желания добра друзьям своим; но, признаюсь, недоволен я этим убеждением, особенно формами, в которых оно проявляется. Я даже боюсь его. Мне пятьдесят три года. Я тогда читал Фому Кемпийского, когда вы ещё не родились... Я не порицаю никаких, ничьих убеждений, лишь были бы они искренни; но уже, конечно, ничьих и не приму... И вдруг вы меня сажаете, как мальчика, за чтение Фомы Кемпийского, нисколько не знав моих убеждений, да как ещё? в узаконенное время, после кофею, и разделяя чтение главы, как на уроки... И смешно и досадно».

 ….И вот, прочитав это у Набокова, я подумал о том, что ведь, действительно, как это часто бывает, что в самые приятные моменты жизни, в моменты отдохновения от забот, в моменты лёгкого послеобеденного полусна («после кофею»), или того же приятного расслабления по завершении праведных трудов, в моменты ощущения достигнутой цели, над которой вы так упорно и тяжко трудились, – в то самое «узаконенное время» лишь на короткий час обретённой вами тихой радости, на короткий час покоя, довольства и сна вы получаете всё-перечёркивающую весть, над которой вынуждены задуматься и вернуться в прежний мир ваших тревог и мучений, в тот самый мир, которому вынуждены ответить, с которым вынуждены вновь и вновь спорить и скрещивать шпагу...

...Из какой-то другой области чтения – читаю февральский номер журнала «Гео» («Geo»). Иногда его высматриваю (одновременно со «STORY») в киосках, и интересующие номера покупаю.

В сегодняшнем номере довольно пространный материал о Венеции, именно о зимней Венеции, свободной от толп туристов. В материале есть ссылки на некоторые литературные произведения об этом городе,  в частности, на книгу такого автора, как Андрей Бильжо (в своё время он был художником-карикатуристом и работал, в частности, в «Литературной газете», а теперь вот уже в течение 15-лет почти постоянно живёт в Венеции). Его книжка называется «Венеция – это рыба», интересно было бы её почитать (с виду Венеция, по крайней мере той своей частью, которая выходит в лагуну, своими очертаниями напоминает рыбу). Судя по информации из «Гео» в этой книге много написано о венецианских ресторанах и блюдах, ресторанах, во многом не известных уж очень широкой туристической публике, однако, как ни странно, имеющих не одну «мишленовскую звезду», этакого «Оскара», этакую «звезду героя» в среде рестораторов, ресторанов, остерий и тратторий…

В этом же материале есть ссылки и на такое произведение о Венеции, как эссе «Набережная неисцелимых» Иосифа Бродского, и итальянского писателя Тициано Скарпа «Моя Венеция». Думаю, что не обязательно искать тексты этих книг в инете, наверное, они есть и в книжных магазинах. Мне кажется, читать книжный вариант как-то привычней, чем портить глаза, читая книги в электронном формате.

Среди фотографий зимней и пасмурной, но тихой, спокойной и малолюдной в это время года Венеции обратил внимание на фото торговой галереи на площади Сан-Марко, скрытой за бесконечной вереницей  колонн одного из исторических зданий, названия, которого я, по правде, не помню.

Я узнал здесь много мест, памятных мне по лету 2014 года и увидел здесь, на этом фото то же самое, что тогда мне удалось увидеть: и это, примыкающее к галерее открытое, под сегодняшним пасмурным небом, кафе на брусчатке знаменитой площади, и аккуратные ряды столиков с восседающей за ними редкой в это зимнее, но по-итальянски всё ещё не слишком холодное время, туристической публикой, и тот же самый, размещённый между старинными колоннами галереи, рояль, и ту же самую приятную на вид молодую пианистку, которую я (точно помню!) тогда фотографировал, стараясь быть незамеченным, скрываясь в плотной тени колонн галереи и наводя на неё объектив своей камеры (и она, всё таки увидев, что её фотографируют, как ни странно бросила тогда на меня свой приветливый взгляд и на какое-то мгновение, мне показалось, именно мне улыбнулась).

Узнал (конечно же, не по лицам, я не фиксировал в памяти многочисленные лица, окружавшие меня на той площади) официантов во фрачных парах и белых перчатках, с достоинством несущих к столикам заказанные кем-то высокие бокалы с кофе «латте» или маленькие чашечки «эспрессо».

И точно также на этом фото, как и тогда, летом 14-го, маленький ансамбль в составе рояля, двух скрипок и контрабаса, в этот раз, наверное, снова играл что-то из классики.

Увидел здесь же, в этой же сан-марковской галерее и фотографию старинного, освещённого изнутри тёплым светом бронзовых бра, кафе с двумя влюблёнными у окна за чашечками кофе и бокалами лёгкого вина, в точности повторяющего вид и картинку увиденного летом 14-го года знаменитого венецианского кафе «Флориан», за мраморными столиками которого когда-то, в незапамятные времена, сиживали и Гоголь, и Гёте… и многие, многие из этого ряда знаменитых имён…. и, которые, наверное, тогда задумчиво, «в узаконенное время, после кофею», смотрели сквозь стекла кафе на Дворец Дожей…

А вот и интересная заметка о венецианской кухне:

«Печёнка по-венециански» (fegatoallaveneziana):

Подсовывание туристам дрянных ресторанов – это одно из любимых развлечений венецианцев. Если в меню  значатся пицца и паста карбонара (имейте в виду – это неместные продукты), – бегите, спасайте желудок и кошелёк. Зато если в меню присутствует «фегато», – другое дело! Печёнку по-венециански сначала чуть-чуть обжаривают с обильно порезанным красным луком, потом тушат с красным вином (и иногда с сахаром), а подают с картофельным пюре. Это очень по-венециански!»

Простой, но очень аппетитный рецепт! Мне он нравится тем, что слегка обжаренная с луком печёнка тушится в красном вине. Как нравится и то, что она подаётся с картофельным пюре.

Хочется приготовить. Попробуй и ты. Может быть, ты удивишь кого-то этим венецианским блюдом, например, своих родственников (если, конечно, они что-то подобное готовят).

Этот венецианский рецепт я бы немного развил. Думаю, что подобным образом можно приготовить, например, эскалоп из свинины или стейк из говядины, правда эскалоп можно было бы потушить в белом вине, а стейк – в красном (естественно, каждый из них после хорошей предварительной обжарки на раскалённой сковороде).

Жаль, что доктор не рекомендовал мне употреблять в пищу много красного мяса и печени (правда, относительно красного вина и хорошо приготовленного картофельного пюре ограничений не было)...

В этом смысле (вспомнив о картофельном пюре), хочу сказать, что недавно посмотрел, скачав из инета, довольно интересный, хотя и в чём-то шокирующий, фильм итальянского режиссёра Марко Феррери «Большая жратва», 1973 года выпуска, с великолепной игрой Марчелло Мастроянни, Филиппа Нуаре, Мишеля Пикколи и Уго Тоньяцци, главные герои которого однажды собираются вместе, чтобы совершить гурманское самоубийство… В течение двухчасового действия, постепенно переходя от одного блюда к другому, это им удаётся. Фильм из разряда артхауса, этакий гротеск или притча о пресыщенности той жизни, в которой живут и умирают таким экзотическим образом именно от того, что всё там в избытке. Но это, как всегда, – к слову.

Я всё это тебе рассказываю вовсе не для того, чтобы покрасоваться или выказать какую-то осведомлённость в чём-то, или проявить себя в виде этакой необычной личности, мышление и суждения которой отличаются от мыслей или мнений других людей о многих предметах жизни.

Я просто разговариваю с тобой. Во многих случаях – просто так, ни о чём, но в любом случае пытаясь сделать наше общение интересным...

2017 г.