Московская симфония

ИЗ ТВОРЧЕСКОГО НАСЛЕДИЯ ВАЛЬПУРГИЯ ШАХМЕДУЗОВА

Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа.

Разбирая обширный архив нашего безвременно ушедшего одноклассника, друга и брата во литературе, скрывавшего - из прирожденной скромности - свои звучные имя и фамилию под псевдонимом "Вальпургий Шахмедузов", хранящийся на чердаке заброшенной дачи покойного в подмосковном поселке Абрамцево, мы случайно наткнулись на ветхую общую тетрадь советских времен с изображением двух стартующих космических кораблей на выцветшей светло-зеленой обложке, прожженной в двух местах сигаретами (покойный был цепным курильщиком, что, вкупе с неумеренным пристрастием к горячительным напиткам и общей всем истинно русским интеллигентам "мировой скорбью", собственно, и свело его в могилу), исписанную неровным и довольно-таки корявым почерком усопшего, разбирать который даже нам, хорошо знавшим его со школьных времен, удается с превеликим трудом. Тем не менее, наши труды были не напрасны. Расшифровав содержащиеся в случайно обретенной тетради каракули, мы решили опубликовать оставленные нам покойным "физиологические очерки", безо всякой редактуры и корректуры, ничего в них не изменив, не прибавив и не убавив, и лишь дав в скобках пояснения некоторых слов, возможно, не знакомых или непонятных кому-либо из современной читательской аудитории, с сохранением всех особенностей своеобразного и во многих отношениях неподражаемого стиля покойного, как нерукотворный памятник ушедшему от нас Вальпургию и как живое свидетельство ушедшей вместе с ним эпохи. Чтобы передать современному, преимущественно молодому, читателю представление о них обоих (нашем друге и эпохе), приведем следующий характерный эпизод: приобретя с великими трудами и огромной переплатой сильно, до голубизны, заношенные "фирменные" джинсы "Ливайс" (о которых всерьез можно было подумать, что "в них выросла вся Америка!"), наш Вальпургий обнаружил, что они ему тесны, и зиппер (молния в, или - на, причинном месте) не застегивается, но нашел-таки выход из сложившейся ситуации, затянув потуже ремень и скрыв зияющую прореху под своим длинным "хэмингуэевским", "сартровским", в-общем - "экзистенциалистским", темно-серым свитером, который носил зимой и летом, не снимая. Сразу оговоримся: нынешней читательской аудитории, возможно, покажется повышенным или даже чрезмерным внимание, уделяемое безвременно ушедшим от нас незабвенным другом и автором тому, что пьют, едят и носят персонажи его "физиологических очерков". Однако Вальпургий писал эти очерки в годы характерного даже для брежневского "развитОго" (или "реального") социализма (наиболее "благополучного", с точки зрения материального благосостояния простых подсоветских людей, периода, когда они, по крайней мере, не умирали массами от голода или недоедания!) тотального "дефицита", нехватки всевозможных продуктов и товаров, причем не только хороших книг (одна наша общая знакомая, увидев в захудалом книжном магазине города Мурома сборник стихов Андрея Вознесенского "Дубовый лист виолончельный", расплатилась за него парой собственных модных туфель, вернувшись в Москву босиком) и дискОв (виниловых пластинок с записями модной музыки), туалетной бумаги (вместо нее пользовались бумажными салфетками или нарезанной бумагой, чаще сего - газетной, хранившейся в специально сшитых матерчатых пакетиках или сумочках, подвешенных на гвоздиках к стене уборной, на расстоянии протянутой руки от "белого друга" - сиречь унитаза), освежителей воздуха (вместо них в уборной жгли обрывки бумаги, подожженные спичками из специально хранимого на унитазном бачке коробка), бананов, апельсинов, мандаринов (не считая кислых, мелких и зеленых абхазских), цейлонского чая, растворимого кофе, фирменных сигарет, пива, водки, ветчины, копченой колбасы и сливочного масла, но и гречки, хлеба, мяса и картошки, когда дубленки, замшевые и кожаные пальто, куртки и брюки (и это -несмотря на кажущееся изобилие в "стране победившего социализма" северных оленей, крупного и мелкого рогатого скота, из чьих шкур и делаются вышеуказанные товары!) были таким же "дефицитом", как и одежда из джинсовой ткани (и это - несмотря на крупнейшие в мире урожаи хлопка, которыми так любили хвастаться в отчетах очередному съезду КПСС руководители среднеазиатских союзных республик!). И средний гражданин страны Советов был одет гораздо хуже нынешнего среднего московского бомжа.

Одноклассники, друзья, собратья по перу и душеприказчики покойного

Вольфганг Акунов и Александр Шавердян.


МОСКОВСКАЯ СИМФОНИЯ

- А где я буду найтовать?
- На флэте занайтуешь
- А где я буду слиповать?
- На флоре послипуешь.


ВРОДЕ ПРЕДИСЛОВИЯ

Под общим заглавием "Московская симфония" автор этих строк намерен представить на суд уважаемых читателей ряд маленьких физиологических очерков, отображающих собирательные черты тех групп индивидуумов, на которых местные условия или образ жизни, неразрывно с этими условиями связанные, имели то или иное влияние, объединив их в своего рода "страты", или, если угодно, "социальные уровни" (я позволю себе употребить это словосочетание, ибо понятие "классы" в данном случае является, по-моему, неподходящим). Считаю также своим долгом предупредить, что в очерках выносимого на суд благосклонного (надеюсь!) читателя "Московские типы" (именно так и написано в этом месте манускрипта, хотя сборник был озаглавлен автором иначе - "Московская симфония" -, но подобные "ляпсусы", или "ляпы", покойный Шахмедузов допускал неоднократно, ибо обладал бойким пером, завидной литературной плодовитостью, работоспособностью и страстью к сочинительству, что не раз давало повод недоброжелателям, причем не только из числа наших одноклассников и соучеников по спецшколе №13, обвинять его, всегда, к месту и не к месту, повторявшего крылатое латинское изречение Nihil dies sine linea, то есть, "Ни дня без строчки", не только положившего себе за правило наносить ежесуточно на страницы своих многочисленных общих тетрадей определенное количество знаков - работая чаще всего по ночам, ибо он, несмотря на свой юный - поначалу, естественно! - возраст, вел достаточно активный и даже бурный, по тем далеким временам, образ жизни, но и заявлявшего наутро на первой же переменке, стоя в дабле, сиречь туалете, служившем нам, старшеклассникам, одновременно и курилкой: "За сегодняшнюю ночь я написал опять семь тысяч знаков!", в графомании; именно за эти столь частые "ляпы" он и получил от соучеников одно из своих прозвищ - "Ляпа" - В.А., А.Ш.) уважаемый читатель не найдет ни себя, ни кого-либо из своих друзей или знакомых, снятых скрытой камерой (обычное в подобных случаях формальное извинение, которое, разумеется, не следует принимать всерьез, хотя, скажем, среди описания тогдашних столичных "хипарей", сиречьь "хипаков", себя, чисто теоретически, могли бы узнать усердно "хиповавшие" в юные годы, а ныне маститые "хозяева интеллектуального дискурса" вроде Маши Гаврилиной, еще не ставшей "Арбатовой", Петра Мамонова и др.; впрочем, тогда не "хипповать" в "продвинутых" кругах было все равно что не "масонить" двумя столетиями ранее! - В.А., А.Ш.). Несмотря на это, каждый образ и каждая черта окружающей нас действительности наитщательнейшим образом срисованы с натуры. Но заметьте: именно срисованы, а не сфотографированы!

МОСКОВСКИЕ ТИПЫ

КЛЁВЫЙ МЭН

Ондатровая шапка (символом статуса в эпоху брежневского "развитого социализма" служили, в числе прочего, зимние шапки из ценных видов меха, отсутствовавшие, как и множество иных товаров, считавшихся в ту давнюю пору "дефицитными", в свободной продажи - бобровые, колонковые, ондатровые, нутриевые, пыжиковые, каракулевые и лисьи, а также столь же дефицитные картузы из меха нерпы - В.А., А.Ш.) или джинсовая (вариант: вельветовая или замшевая - В.А., А.Ш.) кепочка - смотря по погоде; дубленка, обычно расстегнутая, что позволяет видеть надетый под нею замшевый или кожаный пиджак; новенькие, с иголочки, фирменные стейтсОвые блюЁвые джинЫ (американские синие джинсы - В.А., А.Ш.); очки с большими дымчатыми стеклами на пол-лица; шузЫ (ботинки) на гигантской платформе; коротенький складной японский зонтик и непременно - лакированный атташе-кейс, обычно черный, поблескивающий серебристым металлом (но порой иных цветов и даже кожаный) - вот обыкновенный костюм клёвого мэна (термин "мажор" в описываемое время еще не вошел в советский молодежный слэнг - В.А., А.Ш.), которого вы ежедневно видите на Садовой или Броде (улице Горького - В.А., А.Ш.). С тайной грустью думает он о том, что "за кордоном" (на "загнивающем - но зато с каким запахом!" Западе - В.А., А.Ш.) теперь все коротко стригутся (а ведь длинные волосы, по его мнению, весьма облагораживают внешность), но, по свойственному ему отсутствию инициативы он все-таки не решается ввести эту новую западную моду в своем кругу, стремящемся носить то, что "весь Запад носит". Наружности своей он старается придать возможно более корректный отпечаток, посвящая ей, по крайней мере, два-три часа в сутки. Он всегда ходит к одному и тому же парикмахеру из "Чародейки" (модная во времена написания сборника - "Московские типы" датируются примерно серединой 70-х годов ХХ века - московская парикмахерская на Новом Арбате, где избранные клиенты стриглись у модных мастеров по записи - В.А., А.Ш.), который за щедрую мзду поддерживает в должном состоянии шелковистые хары (волосы - В.А, А.Ш.) своего постоянного клиента, а когда тот немного подрастет - его серповидные усы и маленькую бородку. Тем не менее, эти заботы нисколько не скрывают ни умственной, ни душевной пустоты, ни раннего знакомства с радостями московской жизни, за которые в доброе старое время добродетельные и чадолюбивые отцы нещадно драли ремнем по заднице своих 19-летних сыновей. В юные годы клевый мэн пышет здоровьем, но с возрастом утрачивает свой румянец, тускнеет, становится мутным, безжизненным его взгляд сквозь дымчатые стекла, нездоровая бледность покрывает лицо (порой прыщавое, несмотря на косметику), резкие черты появляются около глаз и носа, откровенно-плотоядным становится выражение глаз и губ, с которым клевый мэн оглядывает встречающихся ему на улице гирлушек, и только челюсти все так же монотонно пережевывают гам (чуинггам, сиречь жевательную резинку - В.А., А.Ш.).

Обычно он учится в МГИМО или в ИнЯзе, как в наиболее модных институтах, но встречается, хотя и реже, пожалуй, во всех ликбезах (вузах - В.А., А.Ш.) столицы, и даже на филфаке МГУ. Свой колледж он, конечно, иногда посещает: там, в коридорах и курилках, на переменах между лекциями, всегда очень шумно и весело, можно встретиться и пообщаться со своими, условиться насчет очередного вечернего сЕйшена (модные ныне в среде продвинутой московской молодежи словечки "вписка" и "вписон" в описываемое Вальпургием шахмедузовым время еще не были в ходу - В.А., А.Ш.), выезда на дачу или похода в кабак, услышать свежую сплетню, политический или похабный анекдот и, наконец, из любопытства (это, право, презабавно!) посидеть минут десять на лекциях, глядя с презрительной усмешкой на яйцеголовых мудаков, которые себе жопы рвут, что-то там слушают или даже записывают какую-то лажу. Нечего и говорить о том, что клевый мэн совершенно равнодушен к науке, искусству и общественным вопросам. Все печатное вызывает в нем ряд душевных судорог. Однако в его скудном лексиконе всегда есть десяток общих мест, которыми он прикрывает от неопытного наблюдателя свое убожество.

"Битлы? О, это революция в музыке! У них каждая вещь - это шедевр!"       

"Элтон Джон - это же люкс!"

"А вот мне в "Эбби Роуд" больше всего нравится такое место, помнишь: пиу-пиу-пиу-пиу-пиу-пиу - и потом клевый такой проигрыш".

Свои разговоры он обычно ограничивает такими "музыкальными" темами, а иногда, для разнообразия, обменивается с фрэндами (друзьями и приятелями - В.А., А.Ш.) впечатлениями о тряпках, пьянках и половых актах (именно в вышеизложенном порядке). Впрочем, следует оговориться: клевый мэн, кроме бит-музыки (в описываемое время "рок-музыкой" назывался - по крайней мере в Советском Союзе - только чистый рок-н-ролл в стиле Элвиса Пресли, а, скажем, "музОн" Битлов, Роллингов и прочих именовался исключительно "бит-музыкой", термином, впоследствии практически канувшим в Лету - В.А., А.Ш.), знаком отчасти - по карманным изданиям-"покетам" - с современной англоязычной беллетристикой определенного уровня и цитирует наизусть целые страницы из "Разрушителя", "Челюстей", "Дитя Розмари", "Любовной машины" и "Разложения", особенно порнографического содержания. При этом он питает нескрываемую слабость к преломленным в жаргоне фарцовщиков хиповым английским словечкам вроде: кейс, фэйс, клоуз, воч, блайзер, зиппер, шизнЯ, бАтник, баттонЫ и трузерА, а также: люкс, атас, манЮха, самый кайф, прик, кАлик, фак, лак, флэт, мэн, лэйбл, стэнд, торчАть, с пОнтом дела, гирла, по нАтуре, чувак, в натУре, кок, лэйбл, кант, клёво, скоммуниздить и проч., полагая, не без тайной гордости, что изъясняется на слэнге.

Но в чем его истинный гений, что "занимает целый день его тоскующую лень" - это потягивание грабительских (по цене - В.А., А.Ш.) коктейлей в "Ивушке", "Ангаре", "Бирюсе", "Лабиринте", "Адриатике", "КМ" ("Кафе Молодежное" на улице Горького - В.А., А.Ш.), "Птичке" (кафе "Синяяя птица" - В.А., А.Ш.) или "Московском" - и, право, студенту-белоподкладочнику времен проклятого царизма, посвящавшего весь свой досуг карамбольному бильярду, брошенное вскользь одобрение всегда полупьяного маркера: "Вот этого шара вы ничего - чисто сделали!" - не доставляло столько гордого и стыдливого удовольствия, как современному клевому мэну - право проходить в кабак без очереди, с дозволения подкупленного вышибалы, и здороваться двумя пальцами (имеется в виду приветствие поднятой правой рукой с растопыренными в форме латинской буквы "V" - "Victory", сиречь "Победа", почему-то считавшееся у московских клёвых мэнов, хипов и подхипников эпохи "развитОго социализма" символом "свободной любви" - В.А., А.Ш.) с великовозрастным фрэндом по Плешке (садик перед Большим Театром, тогдашнее место сбора голубых - то есть, гомосеков, сиречь "педагогов" -, хипов и хиповствующих - В.А., А.Ш.), чья звезда взошла еще в ту пору, когда самыми модными кабаками считались "Метла" (кафе "Метелица" на проспекте Калинина - В.А., А.Ш.) и бар "Октябрь". Ничто так не щекочет его мелкого тщеславия, как как фамильярно-почтительный кивок франтоватого и фаворитизированного местной золотой (и косящей под золотую) молодежью бармена. При этом клевый мэн топорщится, выпячивает грудь, здоровается с вышибалой и другими популярными "халдеями" за ручку, не стесняясь, кричит фрэндам и просто знакомым за соседними столиками, брезгливо морщится, лакая коктейль, говорит нарочито громко, развалившись на сидении бара и выставив напоказ свои красные или желтые махровые носки, и вообще ведет себя как хозяин здешних мест - особенно, если он в компании гирлушек, но изредка бросаемые им на посетителей кафе быстрые взгляды выдают его радостное волнение.

Случается, что, допив последний коктейль или пунш, и попросив у своей гирлы извинения, клевый мэн отзывает официантку в уголок и там, краснея, трагическим умоляющим шепотом упрашивает ее взять в залог свои великолепные котлы (часы - В.А., А.Ш.) на жидких кристаллах, "а завтра я опять приду и за все сразу расплачусь!". Когда же официантка, после продолжительных колебаний, соглашается, наконец, на его слезную просьбу, лицо клевого мэна озаряется живейшей радостью. Внутренне торжествуя, возвращается он за свой столик с видом пресыщенного и равнодушного прожигателя жизни, стараясь замаскировать рукавом новенького, с иголочки, синего или вельветового джинсового пиджака левое запястье, с которого исчезли выставляемые прежде напоказ "котлы".

Не меньшее удовольствие доставляет клевому мэну близость с официантом "Синей птички",приобретенная ценою блока "Мальборо" или жевательной резинки "Джуси Фрут" возможность просиживать штаны за "своим" столиком во время обеденного перерыва, когда всех прочих выгоняют вон.

Всего же интереснее наблюдать клевого мэна в те счастливые часы отдохновения, когда в кругу фрэндов на сейшене, в свободной от живущих за кордоном пэрентсов (предков, сиречь родителей - В.А., А.Ш.) квартире или на даче, затерянной в подмосковных лесах, он, после сильных возлияний Бахусу или служения Венере, откровенничает о своих маленьких грешках (на большие у него духу не хватает, да и...мало ли чего).

Пол завален пустыми бутылками, в стаканах с вином тает седуксенчик, здесь блюют, там курят трубки с планом или анашу и понемногу кочумеют, а клевый мэн все предается сладостным воспоминаниям. Те, кто помоложе, страстно желают подражать старшим фрэндам во всем и, если не могут пока что, в силу каких-либо причин, осуществить свое желание на деле, с лихвой восполняют отсутствие практического опыта, звездепя на сексуальные темы. Кто не знает близко такого молодого звездобола, у того от его рассказов могут встать дыбом волосы (во всяком случае, на голове): все виды сладострастия, как принесенные к нам с дряхлого Востока и перечисленные в перепечатанном на пишущей машинке трактате "Ветки персика" ("Кама сутра" в СССР в свободной продаже отсутствовала, как и прочий "дефицит" - В.А., А.Ш.), так и изобретенные современным нервным стейтсовым и европейским аппетитом разврата - оказывается, давно уже испытаны этим 19-летним, хорошеньким, кудрявым мальчиком и даже успели перестать дразнить и возбуждать его желания. Он, по его собственным словам, наскучив всем обыденным, постоянно ищет чего-нибудь новенького, клёвенького, остренького, неиспробованного. Он вменяет себе в особенную честь рассказывать собутыльникам, но главное - хорошеньким собутыльницам о том, как три раза по часу факал их общую знакомую, а потом спускал ей в рот, а она в первый раз поперхнулась, зато потом пошла во вкус. При этом клевый мэн безбожно врет и, похваляясь перед фрэндами, одобрительно восклицающими: "Да, это точно, она в пасть берет!" (гирлы обычно все-таки предпочитают обходиться без комментариев, в загадочном молчании пуская кольца дыма), с тайным страхом думает о том, что, не дай бог, вранье дойдет и до той самой общей знакомой, и как ему тогда будет стыдно. Ведь он, на самом деле, не познал еще плотской любви и, напряженно сопя, сдавливает худыми коленями свой драгоценный выпирающий из трузеров с колоколами прик, смотря вместе со всеми порно-ролик и заглушая просто ужас до чего циничными комментариями жужжанье киноаппарата. Его заветная мечта - иметь свой собственный "крайслер" или "мерседес", абонемент в театр на Таганке (исключительно ради престижа), туго набитый манюхой бумажник, каждый день новую шикарную гирлу и побольше дармового спиртного для своих друзей - таких же клевых мэнов, как он сам. По окончании ликбеза он надеется смотаться за кордон на пару лет и, вернувшись оттуда с новой тачкой и сертами (часто служившими в эпоху "развитого социализма" предметом спекуляции сертификатами, или чеками, для отоваривания в валютных магазинах-"шопах", именуемых на большей части территории СССР "Березка", в Украинской ССР - "Каштан", в Латвийской ССР - "Дзинтарс" и т.д. - В.А., А.Ш.), вести еще более привольную и беззаботную жизнь. И, следует признаться, только его собственная склонность к неумеренному употреблению каликов (дури, то есть наркоты - В.А., А.Ш.) и алкоголя стоят на пути клёвого мэна к достижению этого "идеала".


ХИПАРЬ

Этот тип в последнее время сходит несколько на нет, хотя еще не так давно был главной достопримечательностью столичных улиц, скверов и подземных переходов, так что жители и гости образцового коммунистического города Москвы встречали его на каждом шагу. Хипаря не следует путать с некоторыми представителями золотой (и косящей под золотую) молодежи, порою скуки ради или для прикола пытающимися подражать ему в образе жизни. Если клёвый мэн, как молодая сытая акула, резвится в мире дорогих коктейлей, новых "Жигулей" (и даже "Лад" и "Волг"), японских часов и тегеранских дубленок, то хипарь напоминает скорее одинокого голодного койота или бездомного пса, подбирающего по помойкам чужие объедки. Вместо вискаря и джина, он пьет по подворотням портвейн "Агдам" и эфедрин, гораздо реже - водку подешевле и "конину" ("кониной" в описываемое время именовался в народе дешевый, или, как сказали бы сегодня, "паленый" коньяк - В.А., А.Ш.), закусывая сырой рыбной котлетой из ближайшей "Кулинарии", а сходить в кабак (сиречь - кафешку) для него - праздник. Ведь он происходит обычно из гораздо менее обеспеченной семьи, чем клёвый мэн, со всеми вытекающими отсюда последствиями. Вместо безмятежного, приятного совокупления с холеной юною красоткой, под пенье утренних или вечерних соловьев, на втором этаже огороженной дачи с центральным отоплением и подогревом унитаза, хипарь вынужден покрывать в общественных уборных или на еще более антисанитарных флэтах хриплоголосых потаскух самого низкого пошиба и самого разного возраста, лишь с очень большой натяжкой годящихся на роль "секспо(р)та" ("сексуальной лоханки" - В.А., А.Ш.). О новеньких и фирменных джинАх он может, как правило, только мечтать, и донашивает чужие, переменившие обычно до него нескольких хозяев, протертые не ради шика, а от долгой носки, нередко драные, штопаные или в заплатах (наш усопший друг уделяет столь повышенное внимание изделиям из джинсовой ткани, поскольку те служили в брежневскую эпоху своеобразным символом определенного статуса, особенно в среде тогдашней "продвинутой молодежи; приобрести эти товары - как и многие другие! - многократно воспетый "простой советский человек", не вхожий в спецраспределители для тех граждан СССР, которые были, по Оруэллу, "равнее других", мог только "за кордоном", в труднодоступном простому смертному валютном магазине или - с огромной переплатой - у фарцовщика, цены на "джинсУ" были самые запредельные - если в 1972 году студент московского вуза мог приобрести у "деловара"-однокурсника вельветовые джинсы "Рэнглер" за сорок "колов", как назывались советские рубли, то зимой 1973 года он должен был выложить за синие классические джинсы "Ли" тому же "деловару" уже вдвое больше - восемьдесят рубликов, а зимой олимпийского 1980 года синие джинсы "Дакота" обходились бывшему студенту  уже в сто восемьдесят "лолов" - при считавшейся весьма неплохой для молодого специалиста со знанием трех иностранных языков месячной зарплате в 220 рублей, и средней по стране месячной зарплате в семьдесят "колов"; единственными известными нам советскими синими джинсами, хоть в какой-то степени достойными этого названия, были крайне редкие джины с лэйблом "Внешпосылторг", но и они были, скорее всего, пошиты по спецзаказу за кордоном; лишь один раз на нашей памяти в свободную продажу, причем почему-то в универмаге "Детский мир" была "выброшена" партия синих джинсов "Супер Райфл" - и то не стейтсОвых, а итальянских, в которых потом, отстояв много часов в бесконечных очередях, щеголяло "пол-Москвы"!  - В.А., А.Ш.). При этом сам факт того, что он носит, пусть старые и засаленные, но все-таки джины, поднимает хипаря в собственных глазах до воображаемого уровня некоего - достаточно абстрактного - западного хиппи, на которого советский доморощенный хипарь так хочет походить. Таким образом, ношение джинсов и джинсовых курток, шортов, шляп, картузов, кепок, сумок (и в редчайших случаях - джинсовых пиджаков или пальто) превращается у хипаря из дани моды в некий ритуал, и если он не в состоянии достать себе фирменные джины, то носит хотя бы подобие их или довольствуется "самостроком" самого смелого фасона и цвета, компенсируя убожество наряда устрашающей длиной кудрей, усов, бород и вообще неопрятностью, доведенной до предела (иные хипари-ветераны в прежние годы даже заплетали свои гривы в индейские косы или в пышные "конские хвосты"). Поскольку "гуппи" (как порой часто имнуют себя в шутку сами хипари) какой-то своей частью неизбежно входят в соприкосновение с золотой (и косящей под золотую) молодежью, то по-обезьяньи перенимают кое-что и у нее - например, моду на ношение сперва поясных ремней с как можно более массивной пряжкой, потом - подтяжек, круглых "пуговиц"-значков, крестов, браслетов, медальонов (желательно, с пацифистским знаком или в форме "цветка хиппи") и цепочек. Вообще хипарь, как это ни парадоксально для человека,собравшегося уйти из мира условностей в мир абсолютной свободы, сам себя поставил в совершенно добровольную зависимость от массы условностей. Он непременно должен здороваться с себе подобными не за руку, а поднятием одной или обеих рук с двумя пальцами, растопыренными в форме латинской буквы "V" (в его понимании, эта буква, кстати, утратила всякую связь с английским словом "Victory", "победа", и почему-то ассоциируется с лозунгом и понятием "свободная любовь"). Этот прискорбный факт можно объяснить только полным невежеством большинства хипарей в области как английского языка и вообще иностранных языков, так и в области прочих наук. Да это и понятно. Хипарь, если и учится где-нибудь, то не в "модном месте", а обычно в техникуме или художественной школе, но чаще всего занят на какой-нибудь не слишком-то обременяющей его работе. Экземпляры, имеющие более-менее четкое представление об идеях хиппи и сочетающие его с соответствующим образом жизни, настолько редки, что порой даже вызывают законные сомнения в реальности своего существования. И в самом деле - ведь не так-то просто шляться дни и ночи напролет по улицам нашей столицы, воображая, что ты где-нибудь на побережье Калифорнии или в центре амстердамского "рая". Поэтому даже матерые волки-ветераны из числа московских хипарей живут обычно у себя по адресу, позволяют матерям (если у них таковые имеются) кормить себя обедами и ужинами и берут у них бабло (манюху, то есть деньги - В.А., А.Ш.) на бухло (выпивку - В.А., А.Ш.) и курево, хотя частенько не являются домой целыми неделями, реже - месяцами. Но и таких суррогатных хиппи крайне мало среди московских хипарей. Впечатление же об их многочисленности создается у постороннего наблюдателя из-за того, что немалая часть нашей молодежи подражает им во внешнем виде, речи и повадкам - вплоть до пресловутого приветствия двумя пальцами. Одно время на всех сейшенах (вечеринках - В.А, А.Ш.) только и было разговоров, что о хипарях и "свободной любви". В этих "аутсайдерских" разговорах хиппизм безмерно приукрашивался и приобретал характер "движения", каковым он не являлся никогда - даже на далеком буржуазном Западе в годы своего расцвета. 16-летние мэны, не успевшие еще как следует "поклеветь" в глазах своих сверстников и сверстниц, краем глаза увидев вечером в кафе, в которое их едва впустили (и то за мзду) и где потом долго сомневались, отпускать ли им спиртное или нет, угрюмых, пьяных и кудлатых хипарей, с упоением хвастались своим знакомством с ними, сообщая о них массу самых фантастических подробностей. Болтали, что в Москве-де существует некая единая "система" хипарей, во главе которой стоит "Юра Солнце - вождь всех московских хиппи". Рассадниками этих сплетен и басен были преимущественно Суриковская художественная, 20-я английская, 13-я немецкая, 50-я архитектурная и некоторые другие московские спецшколы. Именно в их недрах родилась легенда о "движении хиппи", и слово "хиповый", означающее высшую степень качества, на долгое время вошло в молодежный жаргон, или слэнг, заметно потеснив словечко "клёвый" (теперешняя молодежь сказала бы "пафосный" - В.А., А.Ш.), хотя ныне слово "хиповый" употребляет только урла. Но как же обстояло дело в действительности?

Хипари-пионеры, те самые "настоящие люди", на отсутствие которых так любят жаловаться их подвыпившие эпигоны, действительно нигде не учились и не работали, часто не жили дома или принимались за фарцу. Целыми днями они шатались по городу, а вечерами ошивались возле кафе "Молодежное", легендарной "Метелицы", бара "Октябрь", "Московского" и "Синей птицы". В головах их царил полнейший сумбур, и люди с какими бы то ни было идеями, вроде Гены Крокодила, сочинявшего прокламации во славу свободной любви, оставались среди них белыми воронами. У остальных энергия уходила на звездепёж (пустую болтовню - В.А., А.Ш.), вино (естественно, не марочные вина, а дешевое "плодово-выгодное" пойло, ибо водка, не говоря уже о более изысканных крепких напитках, была полунищим или совершенно нищим хипарям не по карману, а бутылочное пиво, несмотря на свою относительную дешевизну, в московские магазины "выбрасывали" не чаще других дефицитных продуктов - В.А., А.Ш.), кАлики (наркотики - В.А., А.Ш.) и половую жизнь, да еще на придумывание себе замысловатых кличек-погонял вроде "Красноштанник", "Крокодил", "Католик", "Скорпион", "Троллейбус" и т.д. Впоследствии, когда вокруг каждого из этих "стариков" образовалось окружение "салаг" или "шестерок", называвших своих наставников "старой (или, по английской аналогии, олдОвой) системой" (СС), а их самих - "олдОвыми мэнАми", они расширили свою среду обитания. Хипари начали собираться на Калининском проспекте (ныне - Новый Арбат - В.А., А.Ш.), пятачке перед "Рашен Вайн" (магазином "Российские вина" напротив Центрального телеграфа - В.А., А.Ш.), "Пушке" и "Квадрате" (сквериками перед модным кинотеатром "Россия" на Пушкинской площади - В.А.,  А.Ш.). Торчали они и на Цветном бульваре, где, правда, было больше торговцев наркотой, чем хипарей как таковых, но этой братии везде хватало, потому что торговля "дурью" всегда тесно связана с потреблением. От весенних и зимних холодов хипари спасались в "Трубе" - длинном подземном переходе в начале улицы Горького. Еще и теперь там можно увидеть последних могикан никогда не существовавшего "движения". Эти мрачные лохматые парни стоят, сгорбившись, прислонившись к стене подземного перехода, не глядя друг на друга и уставившись прямо перед собой пустым, тусклым, ничего не выражающим взглядом, мутным от спиртного, выпитого в кафе "Марс", гораздо менее "хиповом" (престижном - В.А., А.Ш.), чем, скажем, кафе "Московское" или Север" (нынешний ночной клуб "Найт Флайт" близ магазина "Армения" - В.А., А.Ш.).

На лето "олдовые люди" вместе со своим окружением перебирались на Плешь, или Плешку - садик с фонтанчиком перед Большим Театром, где и до этого крутились проститутки, гомосеки (сказывалась близость Большого Театра) и мелкая фарца. К этому времени многие "олдовые" кончили плохо, попав кто в психушку, кто - на нары, а кто - и на кладбище, и слово "хипарь" стало прикрытием для фарцы всех мастей, педерастов, маминых сыночков в джинсовых костюмчиках, папиных дочек в джинсовых платьицах и сарафанчиках, скучающей золотой (и косящей под золотую) молодежи, алкоголиков и просто желторотых юнцов, увлекшихся новой модой. Они сбивались в группки, именуя их "системами", названия которых определялись либо местами сбора - система "КМ" ("Кафе Молодежное", бывший знаменитый первый в послевоенной Москве Коктейль-Холл на улице Горького, место сбора московских "стиляг" - В.А., "Калининская система" (от проспекта Калинина - В.А., А.Ш.) и т.п., либо кликухой, именем или фамилией того "олдОвого мэнА", вокруг которого образовалась данная система - "система Боксера", "Бородулинская система" и т.д. Просочившиеся со временем в ряды московских хипарей яйцеголовые ("высоколобые" - так хипы и подхипники буквально перевели с английского на русский и ввели в свой слэнг выражение "egghead" - В.А., А.Ш.) интеллигенты вносили в эту трясину зловонные струи бредовых идей. Вот кто-то, черт знает с какого перепугу, возомнил себя "христианином до мозга костей" - и молодые люди валом валят в церковь, торчат в Пасху на храмовой паперти, стоят Всенощную, крестят конную милицию. Дальше - больше. Подогретая бродвейской рок-оперой о Христе и слухами об "Иисусовой революц3ии" на Западе, идея русофильства захватывает все больше пьяных голов. Растет спрос на кресты, образки и иконы. Одни громогласно провозглашают на весь кабак: "Мы - не хиппи, мы - славяне! Не желаем отрываться от русской почвы, от наших российских корней!" Другие странствуют пешком от Москвы до Загорска (Загорском именовался в СССР Сергиев Посад - В.А., А.Ш.) на престольный праздник в Троице-Сергиеву Лавру. Отголоском этой "почвеннической" моды стали сохранившиеся по сей день в "хиповой" среде "славянские" клички типа "Руслан", "Баян", "Ермак", "Дурак" и "Леший". Другие - их было большинство - сохранили верность идеалам Западного мира, предпочитая "цветы хиппи" и "пацифик" православному кресту. Придешь, бывало, вечером на Плешку, а там жизнь бьет ключом, прямо-таки кипит, и, чем ближе к одиннадцати, когда закрываются последние кабаки, тем больше прибывает разного народу. Валом валят старшеклассники и старшеклассницы, вообразившие себя хипарями из-за того, что напялили паршивенькие джинсы, идут матерые шлюхи, способные за вечер пропустить через себя чуть ли не пол-этажа студенческого общежития (это спереду, а остальных - в задницу), прет урла из кафе "Лира", трясущиеся, как в лихорадке, потребители каликов, идут "олдовые", заросшие бородой до самых глаз, торговцы порнухой, дурью, дисками (дефицитными виниловыми пластинками модной музыки - как закордонными, так и произведенными советской музыкальной фирмой "Мелодия" по лицензии и в свободную продажу не поступавшими - В.А., А.Ш.), клоузом (шмотками - В.А., А.Ш.) и шизнёй (обувью - В.А., А.Ш.), клёвые мэны и клёвые гирлы, ищущие острых ощущений после модных кабаков. Подваливают вдоволь накутившиеся в "Арагви" и гостинице "Центральная" грузины и армяне, с намерением подписать гирлу для завершения удавшегося вечера. Все скамейки на Плешке заняты, на краю фонтанчика сидят и курят дрожащими пальцами мятые сигареты длинноволосые юнцы. Один из них, по-архидьяконски косматый, подворачивает ветхие вылинявшие джинсы, лезет в фонтанчик и начинает подбирать со дна монетки, брошенные туда при свете дня простодушными гостями Москвы в надежде посетить столицу нашей Родины еще раз. Слышится крик: "Топи Скорпиона!" И "архидьякона" под общий смех окунают в фонтан. Скорпион громко ругается матом, но гогочет громче всех.

В другом конце скверика толпятся педерасты - "педагоги", или "голубые", как их еще называют - покинувшие свой "гей-клуб" в общественном туалете напротив Колонного Зала Дома Союзов. Тут и интеллигентный "Майя" в коричневых штанах, и сладкогласый "Эдита Пьеха", и их приятели - "Максим", "Моисевна" и Володька Рыжий. Последний - тайный педик и открытый сводник, известный всей Москве (иные, впрочем, считают его гомосеком-динамистом). Между тем, на Плешку прибывают все новые толпы. В основном это обитатели центра столицы, хотя некоторые энтузиасты приезжают с Сокола, Речного Вокзала, из Измайлова, Беляева-Богородского, Чертаново-Северного, Кошкина-Мышкина, Зеленограда и даже со станции Лосиноостровская - как, например, Красноштанник, имеющий скверную привычку приглашать к себе на ночлег хипарей из других городов, приезжающих в Москву в поисках приключений, а затем, ничтоже сумняшеся, продавать оставленные ему на хранение вещи своих постояльцев, если те долго за ними не являются. Кого в этот час тут только не встретишь! Кумир "олдОвых" СолнцЕ, уже сбривший свои знаменитые усы-сосульки, но с космами не менее сальными, чем в былые годы, в той же выцветшей зеленой кепочке американского образца. Соратник Солнцевича - Аркаша - длинноногий кудрявый мужик, недавно вышедший после очередной отсидки. Баян - бывший студент института химического машиностроения, с удостоверением народного дружинника в кармане.  Вечно небритый грек Троллейбус с волосами до плеч. Бородатый Ермак в своем повседневном костюме - старом пиджаке неопределенного цвета, потертых джинсах "Ливайс" (или, по-хиповски, "Леви Страус"), плетеных башмаках на босу ногу и в длинном шарфе. Леший - друг Баяна, гиблый человек, выделяющийся даже на общем фоне своими особенно грязными и спутанными патлами. Майкл в темно-синем блайзере с выпущенным поверх него воротником рубашки - типичный представитель "второго поколения" хипарей, так называемой "Новой системы" (НС), наркоман и фарцовщик, специалист по "фирмЕ", помогавший в самом начале своей хип-карьеры, пока не поумнел, Крокодилу сочинять прокламации, ныне же - босс "черного рынка", со своей украшенной рыжими бакенбардами "тенью" по прозвищу Серж. Высокий сгорбленный парень в старом кожаном пальто и застиранных джинах - считающий себя великим музыкантом Джефф, которого все бьют. Хэн из ПТУ, зараженный идеей создать в сибирской тайге общину "лесных хиппи" и посвящающий весь свой досуг игре на гитаре. Хитрый, как бестия, Оглы, еще не подозревающий об ожидающих его аресте за фарцу и самоубийстве (?) в камере предварительного заключения. Фашист, получивший свою кличку от того, что ездил по Калининке (Калининскому проспекту - В.А., А.Ш.) на трофейном немецком мотоцикле военных времен в эсэсовском плаще и вермахтовской каске. Громадного роста угреватый монгол Баасанхуу (его и в самом деле так зовут, без всякого прикола!), весь в черной коже, с бутылкой своей любимой водки "Алтпн Гогнур" в кармане, оглушительно гогочущий при виде знакомых, радостно разевая щербатую пасть. Смуглый до черноты карлик Харди, сын индонезийского политэмигранта-коммуниста, с грубой иссиня-черной гривой чуть ли не до пояса, в зеленой кубинской военной курточке и "чегеваровском" черном беретике с пятиконечной звездой (любитель подглядывать на сейшенах в щелку закрытой двери за тем, как другие факаются, усердно мастурбируя при этом и прилежно собирая извергнутую сперму в худой кулачок, поскольку сам успехом у московских, да и заезжих, гирлушек не пользуется - обычно ему никто не дает, а если и дает, то только совершенно окайфев). Гарик и Андрей - братья-педерасты. Викки-Дурак - отрок, доведенный каликами до полного отупения и целующий взасос всех, кто ему попадется на глаза, не взирая на возраст и, главное, пол. Генуля Калякин - торговец самостроком и супруг весьма блудливой жены, не снимающий темные очки в любое время суток, с черными лохмами, зачесанными за уши,  с потрепанной ветрами времени гитарой грифом книзу за спиной, в майке с пятиконечной красной звездой, прячущий под лацканом обтерханного пиджачка черный баттон (круглый значок-"пуговицу" - В.А.. А.Ш.) с желтой шестиконечной "звездой Давида" и английской надписью "Боритесь за права евреев в СССР!". И т.д. и т.п.

Коротко остриженный красавчик Сэмми с вечной трещиной на нижней губе и первыми признаками вызванной частым употреблением наркотиков шизофрении - он без всякой видимой причины приходит в состояние дикого бешенства - схватил за грудки интеллигента-коротышку в аккуратном джинсовом костюмчике фирмы "Ливайс", очках и с типично семитическими чертами лица. Носатый и очкастый толстенький интеллигент пришел на Плешку, чтобы потом выставить себя в глазах однокурсников из МЭСИ ее завсегдатаем, и с гордым видом сидел на спинке скамейки, гордясь своей "хиповой" внешностью, пока не попал в поле зрения Сэмми, у которого как раз произошла резкая смена настроения. "Сука!" - рычит Сэмми, тряся носатого очкарика, словно мешок с дерьмом - "ты когда мне долг отдашь?"

"Ты чего, фрэнд!" - испуганно лепечет интеллигент, даже не пытаясь вырваться (слишком уж разные у них с Сэмми весовые категории).

"Какой я тебе фрэнд, урод кудлатый!? " - Сэмми явно не до шуток.

На шум подваливают любопытные. Их двое - усач Серега, любитель поиграть в "железку", со сморщенным старческим лицом, и его покровитель Боксер, основатель системы собственного имени, щеголяющий в любую погоду в джинсовом костюме и свитере фарцовщик дискАми, наглый и глупый, некогда удивлявший даже "олдовых" длиною волос, но теперь остригший их и ставший лопоухим, как Гурвинек.

"Ты чего шумишь?" - спрашивает Боксер взбешенного Сэмми, сжимая свои пудовые кулачищи.

"Хэлло, фрэнд!" - орет Сэмми, не выпуская из своей железной хватки интеллигента, начинающего понемногу задыхаться - "Эта сука месяц назад стрельнула у меня стольник и теперь не отдает!"

Он вытаскивает из кармана джинов старую бритву. Очкарик в ужасе, полагая, что ему сейчас при всем честном народе перережут глотку. Как он теперь жалеет, что не сидит дома с папой и мамой перед телевизором и не смотрит "Лебединое озеро"! Сэмми срезает с джинсовой куртки коротышки красный лэйбл с белой английской надписью "Ливайс" (или, по-хиповски, "Левис").

"Пусти его!" - приказывает Боксер. Сэмми повинуется. Очкарик явно благодарен Боксеру, но тот ни с того ни с сего бьет его в зубы. Очкарика сдувает со скамейки - только на секунду промелькнули в воздухе подошвы его аккуратно начищенных импортных ботиночек. Боксер дико хохочет. Сэмми и Серега поддерживают его.

"Ну, что, сволочь!?" - говорит Сэмми, нависая над лежащим навзничь очкарикам - "гони манюху!"

"Какую манюху?" - вопит в отчаянии коротышка, уже готовый расплакаться.

"Как какую? Те сто колов, которые я тебе месяц назад одолжил!"

Очкарик, как говорится, в дип-дауне.

"Да не был я тут месяц назад! Я тебя совсем не знаю! Я пришел сюда сегодня в первый раз!!!"

"Гляди - он плачет!" - ржет Боксер - "дай-ка я тебе слезки утру, май бэби!"

Интеллигента слегка избивают. Потом, пригрозив ему бритвой, снимают с носатого куртку и отпускают несчастного с миром. Несостоявшийся хиппи улепетывает со всех ног. Отныне он будет обходить Плешку за километр. Боксер передает трофейную куртку верному Сереге и, безо всякого перехода, наносит все еще смеющемуся Сэмми короткий удар под дых. Тот, крякнув, складывается пополам, как перочинный нож, Боксер же, выражаясь фигурально, выписывает ему фэйс, приговаривая:

"Ты зачем срезал лэйбл, идиотина? Зачем куртец испортил? Мудозвон паршивый!"

За дракой (или "мАхачем") с огромным интересом наблюдают наркоманы Черный, Крис и Диверсант. Черный недавно отсидел пятнадцать суток и еще не совсем освоился на воле. На нем вельветовые брюки-"самострок" под цвет леопардовой шкуры. Он - настоящее быдло, без малейшей утонченности в чертах лица, но наглый и по-своему смелый юнец, любитель поездить по городам Союза за счет более денежных фрэндов,  хотя не брезгует и подаянием. Обычно Черный охотно собирает брошенные туристами монетки со дна фонтана, но сегодня его опередил Скорпион. Крис (он же Андрюлик), дрыганный и бледный, с опаской глядит из-за его плеча на то, как Боксер утюжит Сэмми. Он, как и Черный, только что отсидел свои пятнадцать суток, и потому острижен наголо. Крису страшно. Потребление каликов не избавляет от страха. Наоборот. Крис боится тачек, даже легковых, включая "запорожцы". Боится ночевать дома один и приглашает кого-нибудь из фрэндов спасть вместе с ним в пустой квартире, надеясь, что храп живого человека отгонит от него этот страх. Но страх не проходит. Это страх вновь оказаться в крези-хаузе, то есть в сумасшедшем доме, где Криса уже один раз лечили в принудительном порядке. Больше Крису в крезуху не хочется. Он не только сбыл по дешевке собственные шмотки, но и вынес из квартиры все, что мог, и тоже продал, а теперь со страхом ждет возвращения родителей из-за кордона. Денег нет. Весь вечер Крис стоял под лестницей в "Московском" и просил каждого из входивших в кафе знакомых: "Фрэнд, купи мне пуншик!" ВСе жаловались на отсутствие манюхи и проходили наверх пить и веселиться. Сейчас Крис начнет в тоске бродить от одной кучки хипарей к другой в безнадежных попытках найти себе гирлу.

В отличие от Криса, Диверсант наблюдает за избиением Сэмми, как профессионал. На руках его рваные раны - он режется сломанной пуговицей. Длинные слипшиеся волосы зачесаны за уши, вельветовые джинсы "Рэнглер" (по-хиповски - "Вранглер" или даже "Врангель") протерты на яйцах - их предыдущий хозяин не поставил вовремя "седло". Диверсант считается одним из "слонов", связан не только с московской хипней, но и почти со всеми хипами Союза, уголовными элементами и с урлой, часто ездит в Питер и даже в Таллин.

Сэмми, наконец, падает. Ничего удивительного в этом нет - у Боксера кулак с его голову. Тут смотреть больше нечего, пройдемте дальше...

Вот толстощекий и пузатый Длинный Джон, славящийся способностью ржать, как жеребец, по любому поводу, с угрозами и руганью гонит с Плешки двух проституток - кажется, Ирку и Ольгу. К нему подваливает Лидка Куропаткина выяснить, в чем дело. Ирка и Ольга матерятся. Оказывается, их сняли два заезжих негра, которым девки сделали минет. При известии об этом, Длинный Джон глубоко обиделся за всю белую расу и вознамерился обеих девок покарать. Куропаткина уговаривает блюстителя расовой чистоты этого не делать. К Лидке присоединяются Ринга, Валя, Ник, Татьяна, Сергеичев и Элеонора. У Ника выпуклые глаза, нос с седловиной, усики, тонкие, как мышиные хвостики. Он большой любитель женщин и выпивки за чужой счет. Татьяна - "плядский президент" (в манускрипте Вальпургия Шахмедузова вместо "п" написано "б", но мы решили заменить "б" на "п" по соображениям благопристойности - В.А., А.Ш.) - стоит, засунув руки в карманы когда-то белого плаща, зябко кутая в него свою впалую грудь, и угрюмо цедит сквозь желтые прокуренные зубы слова увещевания вперемешку с отборной матерщиной. У нее низкий хриплый голос, мужицкие манеры и сумасшедшие глаза. Длинные черные волосы расчесаны на прямой пробор. Сегодня она выпила в кафе по случаю субботы пять "международных" (название довольно дорогого по тем временам коктейля - В.А., А.Ш.) и бутылку красной болгарской "гъмзы", но не окайфела. В надежде поймать кайф поехала с Сергеичевым на флэт пить водяру, но и водка ее не взяла. Впору было разреветься, но Татьяна никогда не плачет, как, впрочем, и не улыбается. Кайф никак не желал наступать, как она ни пыталась его поймать.

Тогда Татьяна, спев за столом свою любимую песню "Там вдали за рекой загорались огни", решила повеситься в ванной, но дверь не запиралась, и ее вовремя сняли.

Под немигающим, тяжелым взглядом "плядского президента" Длинный Джон понемногу трезвеет. А тут еще и Элеонора подливает масла в огонь. Это вселенская проститутка. Рыжая, бесстыжая, скучная тупица. Ее проблемы - последний чулок прожгла сигаретой. Высшее наслаждение для нее, "когда от каликов трясет и морозит". Способна, делая минет ("французский поцелуй"), заглатывать прик у клиента вместе с яйцами (что далеко не все умеют) - видимо, за счет крайне слабо развитого рвотного рефлекса. Дома у нее, по-видимому, нет. Ночует "по мэнам и по флэтам". Один яйцеголовый графоман и меломан-десятиклассник - интеллигент в пятом поколении, поклонник музыки группы "Дорз" и Дима Моррисона, фанат Дос Пассоса, Ремарка, Олдингтона и Хемингуэя, возомнивший себя левым радикалом, встретив Элеонору на Плешке, вдруг увидел в ней женщину своей мечты. Он сам привел ее к себе домой на Пушкинскую, рядом с "Академкнигой", но овладеть ею не смог по причине неопытности и чрезмерной дозы алкоголя, она же успела за время пребывания в квартире неудачливого любовника драгоценности его матери, прихватив заодно кое-что из вещей его отца - часы, запонки, галстучные заколки (тоже не дешевые). Интеллигент в пятом поколении этого не заметил, ибо плакал в подушку пьяными слезами, а Элеонора в тот же вечер на сейшене в общежитии МИХМа собралась пропустить 15 желающих. Данное слово она, правда, смогла сдержать лишь в отношении троих, а остальным пришлось сношать ее в бэк-сайд, но все-таки...Еще и по сей день воспоминание о том приятно проведенном вечере вызывает на ее лице довольную улыбку. Анальный секс, конечно, не для всех, но кое-кто, привыкнув, уж не променяет его ни на оральный, ни на вагинальный.

Сергеичев увещевает Длинного Джона между делом, не переставая читать свой любимый журнал "Крокодил". Тощий сутенер, остриженный "а-ля Гаврош", он когда-то учился в МАРХИ (Московском Архитектурном институте - В.А., А.Ш.), спал после пьянок на чужих флэтах, тянул где что плохо лежало, не ходил на "сплошняки", завалил летнюю сессию, не сумел уйти в академку и, после неудачной попытки отравиться солью и пребывания в больнице, ушел из МАРХИ по собственному желанию. Теперь "Сергеич" промышляет продажей дисков меломанам, запавшим на западный "музон", читает "Крокодил" и живет за счет Татьяны. Недавно он ухитрился заразить "плядского президента" триппером, хотя Татьяна еще об этом "сюрпризе" не знает.

Так-то вот обстоят дела на хип-фронте...

Впрочем, следует оговориться - почти все, что было нами описано выше, в значительной степени уже является достоянием прошлого. Хипповый бум прошел, мода и вкусы молодежи изменились, и теперешние немногочисленные хипари - жалкие последыши представителей прежних "систем" - не только "олдовой" (СС), но и "новой" (НС). Тип хипаря оказался оказался наносным и временным явлением, и теперь в "продвинутой" молодежной среде такое тлетворное и мелочное направление интересов вызывает только иронические замечания и смех. Хипарь сошел с подмостков, перешедших в безраздельное владение клёвого мэна.

ЯЙЦЕГОЛОВЫЙ

Как только русская интеллигенция - в лице советской - вновь получила право голоса за домашним столом, она автоматически раскололась на те же самые фракции, которые существовали в ее среде и до революции: тут тебе и либералы, и нигилисты, и западники, и славянофилы. Но, как известно, история, повторяясь, непременно превращается в фарс. И на свет появилось целое поколение субъектов с короткими волосами и длинными бородами, унаследовавших от своих исторических предшественников неуемную страсть к бесплодной болтовне на всевозможные "высокоинтеллектуальные" темы, как-то: о летающих тарелках и инопланетянах, об искусстве и русском народе, об очевидном и невероятном, о разумных дельфинах и психоанализе - да разве все перечислишь! В настоящее время большинство этих коротковолосых и длиннобородых достигло возрастного рубежа 25-30 лет и работает преподавателями истории или литературы в средней школе, программистами или инженерами в научно-исследовательских институтах или конструкторских бюро, а некоторые даже пишут стихи или картины. Есть у них и молодая поросль, но не она определяет ныне лицо юношества, состоящего на 90 процентов из подрастающих грубых материалистов, а не "людей с идеями". Если клевые мэны слушают фирменные закордонные диски с поп-мьюзиком на стейтсовых системах, "филипсах" и "грундигах", а хипари - те-же самые диски, но только переписанные на отечественный магнитофон, то с яйцеголовыми дело обстоит иначе. Они любят песни Окуджавы, Никитиных, Клуба Студенческой Песни, а порой (если настроены уж слишком леворадикально) - Клячкина, Кима с Визбором, Галича и даже Афанасьева. Они, в подавляющем большинстве своем, "технари" - МАИ, МВТУ, МЭСИ, МАДИ и МГУ относятся к их главным бастионам. На яйцеголовом, если только он не отбился от золотой (или косящей под золотую) молодежи, редко когда увидишь дубленку. Обычно ее заменяет овчинный тулуп, полушубок, кожух, шуба из искусственного меха, японская или финская куртка, ГДР-овский плащ с капюшоном и отстегивающейся подкладкой или даже обыкновенное пальто, какое носит всякий среднестатистический советский гражданин. Яйцеголовый не жует резинку, но много курит и пьет - последнее качество, естественно, в равной степени присуще ВСЕМ московским типам. Он с умным видом рассуждает о судьбах цивилизации и интеллигенции, выпускает в "самиздате" свои дурацкие стишки и ругает Америку за "бездуховность" (особенно если носит при этом американские джинсы). В 50 случаях из 100 он отличается характерной еврейской внешностью. Есть яйцеголовые-театралы - они могут всю ночь напролет торчать перед театром Сатиры или Моссовета, ожидая утренней записи (на входные билеты - В.А., А.Ш.). Они осаждают концертный зал Чайковского в день концерта Святослава Рихтера, чтобы броситься под ноги маэстро, как под колесницу Джаггернаута. Они платят по 70 трублей (размер средней по СССР месячной заработной платы в описываемое Вальпургием Шахмедузовым время - В.А., А.Ш.) за томик стихов Марины Цветаевой и по сотне - за сборник пьес Михаила Булгакова. Они едут за десятки километров, чтобы присутствовать на очередном ночном шабаше Клуба Студенческой Песни, где сотни очень и не очень молодых людей при свете костров внимают доморощенным гитаристам и бардам. Яйцеголовый занимается всем - и ничем. В его комнате  теплящаяся церковная лампадка, образочки, маски монгольских махакал и африканских колдунов, сувениры из Армении и Прибалтики, грязные носки, горой наваленные на полу тома  энциклопедий, синодальная Библия и "Йога для Запада", причудливо соседствуют с номерами "Ровесника", "Юности", "Нового мира", Пастернаком, пустыми стаканами, дисками сестер Бэрри, "Иностранной литературой", Шекли, Брэдбери, Азимовым и до дыр зачитанным романом Кобо Абэ "Женщина в песках". Обычно секс занимает в жизни яйцеголового более чем скромное место (хотя, возможно, он просто не любит распространяться на эту тему - особенно если занимается йогой - кто знает?). Вот и все, что составляет суть этого, вроде бы, неистребимого московского типа - пожалуй, наиболее русского из всех перечисленных. Остальная часть его существа образована бесконечной, напыщенной и пустой болтовней. Поехали дальше, а то что-то слишком уж противно стало, в самом деле. Нечего уделять так много внимания этим духовным онанистам или импотентам, совершенно незаслуженно возведенным братьями Стругацкими на пьедестал.

ФАРЦОВЩИК

Когда дела идут удачно, его ежедневный заработок составляет от четырех до пяти тысяч рублей. Он "деловар", а не какая-нибудь там "шестерка" - на него самого усердно шестерит разная мелюзга, толкая за десятикратную цену ходкий товар, по которому специализируется его хозяин. Но фарцует ли эта мелкая сошка стейтсовыми дисками, джинами, женскими шузами, мужскими складными зонтами или ангорскими котами - будьте уверены в том, что львиную долю "навара" положит в свои оттопыренные, туго набитые манюхой (и не советскими рублями, а "цветной капустой"!) карманы босс, кажущийся вам, человеку постороннему, скромным продавцом новогодних открыток или, скажем, студентом Ленинского педагогического института. Он чувствует себя хозяином жизни не в меньшей степени, чем тот же клевый мэн, и не желает в чем-нибудь уступать золотой молодежи - так же "бомбит фирмУ", то есть одевается с иголочки, и так же сорит деньгами. Деньгами он, впрочем, сорит еще в большей степени, чем клевый мэн - ведь ему не надо отчитываться в своих расходах перед папой и мамой!Внешне его даже трудно отличить от клевого мэна - та же расстегнутая дубленка, а под ней - тот же бархатный пиджак или замшевая куртка, те же платформы (ботинки за толстой подошве и высоких каблуках - В.А., А.Ш.), педерастичка (педерасточка, иначе говоря, барсетка - В.А., А.Ш.) и складной японский хонтик фирмы "Три слона", те же холеные длинные волосы, в сочетании с марктвеновскими усами, а иногда - с бородкой. Невидимые нити тянутся от его квартиры к валютным магазинам, скупщикам икон, ломбардам, таможне и кто его знает куда еще. Дом у него всегда полной чашей - приглушенно играет кассетный голландский "Филипс", столик-тележка пестрит дефецитною снедью. Здесь зернистая черная и красная икра, осетрина и консервированные крабы, бутерброды с нежно-розовой ветчиной и коралловой семгой, круглые жестянки с "кока-колой", датским пивом и апельсинным соком, настоящий натуральный шоколад - твердый, черный и горький, как хина. В битком набитом баре - коньяк "Мартель" и арманьяк, джин Гордонс" и "Олд Том", плоская бутылка шотландского виски, есть конечно и русская водочка - и, разумеется, не с "ушком", а с "винтом". Одним словом, никаких проблем, кроме разве что одной единственной - куда прятать нажитые деньги? Но об этом он не скажет никому - как-никак, коммерческая тайна.               
            
УРЛА

С этим типом все ясно. Какие там "левиса", какие какие японские куртки!? Челка и лохмы до пупа, ремень с как можно более массивной пряжкой (чем ассивней, тем "хиповей"!), иногда шляпа (для разнообразия) - и пошел чесать по улицам столицы с гитарой на шее или магнитофоном "Комета" в руке. На полную мощность хрипит Высоцкий (восьмилетней давности), развеваются на ветру полуметровые клёши (порой украшенные по внешнему шву елочными гирляндами (в карманах батарейки, сунул руки в карман, замкнул контакт - лампочки и загорелись - радости полные штаны!). Поколбасился по улицам, налакался портвейну, спел что полагается, помахался с кем надо, добрался до койки - и спать...

ПОСЛЕДНИЙ ДЕКАДЕНТ

В большом послевоенном сталинском доме на улице Горького, между кафе "Лира" и Музеем Революции, живет Алексей Полутыкин, поэт и мечтатель. Ростом он велик, широк в плечах, но тощ неимоверно, поэтому потрепанный пиджак цвета пасмурного осеннего неба всегда болтается на нем, как на вешалке. Водянисто-серые глаза последнего декадента мрачно смотрят сквозь круглые очки в серебристой оправе а ля Джон Леннон на окружающий мир, который ему, очевидно, не нравится...

(Здесь в рукописи, к сожалению, лакуна)

Происходя из "семьи интеллигентов в восьмом поколении" (чем весьма гордится) и "научных" атеистов, он считает, что самостоятельно открыл для себя христианство, засвидетельствовав свое открытие в стихотворении, многозначительно названном им

ИИСУСУ ХРИСТУ

Свет лампы - как свет свечи.
На стене - распятый Христос...
Помолчи, помолчи, помолчи...
Лишь бы ветер слов не унёс.

Видишь ли в скрещеньи недель
Окровавленный лик богов?
Видишь ли в сплетеньи теней
Пять последних - к Кресту - шагов?

Видишь, как он идет в туман,
Как вонзаются гвозди в грудь?
Ну и что, что вся жизнь - обман?
Ну и что, что неясен путь?

Он идет, а кругом - огни,
Грубый смех убийц и воров...
Но он знает, что путь Любви -
Путь страданий, крестов, костров...

Так и мы, взвалив на себя
Непосильное слово "прости",
Не жалея и не кляня,
До креста должны добрести.

Пусть покажется тяжим груз,
Пусть друзья обжигают огнем,
Но клянуст тебе, но клянусь -
Путь к Кресту, не дрогнув, пройдем.

Миллионы новых богов -
Пусть для вас это будет не вновь! -
Сменят тоги на рвань джинсов,
Сменят Библию на Любовь.

Задымится костров угар
И придет наш последний день...
Под узорные песни гитар
Ляжет на стену наша тень...

(И вновь - увы! - лакуна в рукописи)

...Попробуй-ка, пойди туда, за стадион - и на тебя сразу нападет тамошняя "система". Пойди в другом направлении, за парк - и тебя сразу отмудохает местная урла. Перейди трамвайные пути - и тебя засыплют "конфетти" с кирпичного завода. А кто знает, что с тобой могут сделать на школьном дворике? И вот в такой обстановке накалившиеся страсти, наконец, прорвались. Один несчастный урлаган, купаясь в канале, заплыл за территорию своей "системы" и местные "патриоты", попрыгав в воду подобно лягушкам, принялись его усердно, добросовестно топить. На помощь невезучему пловцу поспешили его приятели. В них полетели камни, завязалась мочиловка (в прямом смысле слова!) в маслянистой воде, а пока она продолжалась, бедняга успел утонуть. Он был не единственным, кого при попытки выйти на берег из канала, встретили градом камней. И урлаган поплыл обратно. И в этот жаркий, душный день, когда течение понесло тело неудачливого купальщика вниз, начались беспорядки, бушевавшие двое суток. Выламывали колья из плетней и доски из заборов, памятуя также и о том, что против лома нет приема (если нет другого лома).

Извести о гибели бедняги всколыхнуло весь его район. Конец пошел на конец, как в стародавние времена, круша на своем пути все, всех и вся, правого и виноватого. Некто Саша Ёлкин сидел во дворе и "забивал козла" с приятелями, когда внезапно чахлые кусты за его спиной раздвинулись и чья-то волосатая рука привычным движением обрушила на стриженый затылок любителя домино цепь от электропилы. Затылок треснул, как кокосовый орех. Ёлкина отправили в больницу, и он еще спустя долгое время показывал соседям по палате трещину в своей башке шириною в палец.

Толпы любителей выпить "чернил" в подворотне рыскали по улицам, где то и дело вспыхивали яростные схватки с большим количеством жертв и тяжелораненых. Ваньку Клитора изувечили водопроводной трубой (как когда-то пламенного революционера Николая Баумана). Возвращавшихся домой с работы алкашей сплошь и рядом вытаскивали из переполненных автобусов и избивали, а то и просто топили в канале, как котят. Отдельные группы проникали во враждебные кварталы, швыряли самодельные бомбы в жилые дома. Кое-где на это отвечали убийством почтальонов, ни в чем не повинных. Встречали, где была возможность, непрошеных гостей огнем охотничьих ружей. Побоище, завязавшееся в районе стадиона, перекинулось и на район ТЭЦ, куда некий индивидуум въехал на своем мопеде, покинув его спустя недолгое время на носилках Красного Креста. Всякое бывало, всякое...

(Здесь в рукописи, к сожалению, опять лакуна)


ПРИЛОЖЕНИЕ

МОЛОДЕЖНЫЕ ПЕСНИ ЭПОХИ НАПИСАНИЯ ВАЛЬПУРГИЕВМ ШАХМЕДУЗОВЫМ "МОСКОВСКИХ ТИПОВ"

НАДОЕЛО МАЛЬЧИКАМ

Надоело мальчикам весь день скучать!
Собралися мальчики на Брод гулять!
А мы идем по Броду то вниз, то вверх,
Эхом отдается дружный наш напев:
Я - рванИна, и ты - рванИна!
У нас джины из мешковины!
А хочешь - пей, а хочешь - кури!
Много лиц ласкали кулаки мои!
Я - рванИна, и ты - рванИна!
У нас джинЫ из мешковины,
А мы идем по Броду, и нам все равно,
Лишь бы были пиво, водка и вино!
Мы в милиции бывали, и не раз!
"Черный ворон" и дубинка знают нас,
А "Черный ворон" и дубинка - все пустяк,
Лишь бы были брэнди, виски и табак!
Я - рванина, и ты - рванИна,
У нас джИны из мешковины.
А мы идем по Броду, в глазах - туман,
Вслед несутся крики: "Хулиган!" /1/

ПРИМЕЧАНИЕ

/1/ Вариант: В зубах пляшут трубки - гашиш и план!


ПО ПРЯМОЙ ИЗВИЛИСТОЙ ДОРОГЕ

По прямой извилистой тропинке /1/
Ехал бесколёсный грузовик.
Ехали калеки на поминки /2/
Через горы прямо напрямик.

Вдруг из леса выскочила банда.
Грузовик пришлось остановить.
Что-то прошептал немой глухому,
А безрукий взял свой дробовик /3/.

Тут раздАлись выстрелы слепого
И упало несколько людей.
В страхе разбежался вся банда,
А безногий кинулся за ней!

ПРИМЕЧАНИЯ

/1/ Вариант: По прямой извилистой дороге.
/2/ Вариант: Ехали дистрофики на свадьбу.
/3/ Вариант: А безрукий вынул дробовик.


КАТЮХА

Катюха, мое милое созданье,
Когда к тебе иду я на свиданье,
Если в доме горит свет -
Значит, мужа дома нет,
Чапа-чапа-чапа-чапа-чап!
Если в доме горит свет,
Значит - мужа дома нет,
Чапа-чапа-чапа-чапа-чап!

С Катюхою мы долго целовались,
С Катюхою мы долго миловались,
И, как пишется в романе,
Мы с Катюхой на диване,
Чапа-чапа-чапа-чапа-чап!
И, как пишется в романе,
Мы с Катюхой на диване,
Чапа-чапа-чапа-чапа-чап!

Вдруг в двери начали стучать.
Катюха побежала открывать.
Я, как сраный донжуан,
С голой жопой под диван,
Чапа-чапа-чапа-чапа-чап!
Я, как сраный донжуан,
С голой жопой под диван,
Чапа-чапа-чапа-чапа-чап!

Это муж пришёл с работы рано,
Вытащил меня из-под дивана.
Он заносит свой кулак
И по морде мне - хюяк!
Чапа-чапа-чапа-чапа-чап!
Он заносит свой кулак
И по морде мне - хюяк!
Чапа-чапа-чапа-чапа-чап!

Я не помню, что со мною было.
Она меня до двери проводила.
Я иду по мостовой,
Кто-то чапает за мной:
Чапа-чапа-чапа-чапа-чап!
Я иду по мостовой,
Кто-то чапает за мной:
Чапа-чапа-чапа-чапа-чап!


КАК НАМ ВЫДАДУТ ДИПЛОМЫ

Как нам выдадут дипломы,
Лапу-тапу-ту-дап! -
Махнем в деревню.
Будем сеять и пахать -
Лапу-тапу-ту дап! -
Сохою древней.
Здесь ресторанов нигде нет -
Лапу-тапу-ту-дап! -
Одни пивные.
Будем мы с тобой ходить -
Лапу-тапу-ту-дап! -
Целый день кирные.

Ты в коровнике стоишь -
Лапу-тапу-ту-дап! -
Юбка с разрезом.
Нежно гладишь ты быка -
Лапу-тапу-ту-дап! -
С хвостом облезлым.
Ах ты чува моя, чува -
Лапу-тапу-ту-дап!
Тебя люблю я!
За твои трудодни /1/ -
Лапу-тапу-ту-дап! -
Дай поцелую!

На деревне старый дед -
Лапу-тапу-ту-дап! -
Ел лаптем кашу.
Записали мы его -
Лапу-тапу-ту-дап! -
В джаз-банду нашу.
И он теперь стал чуваком -
Лапу-тапу-ту-дап! -
Жуёт соломку.
Пьёт он крепкий коктейль -
Лапу-тапу-ту-дап! -
Из самогонки.

Так проходит вся жизнь -
Лапу-тапу-ту-дап! -
В угаре пьяном.
Будем мы с тобой ходить -
Лапу-тапу-ту-дап! -
По ресторанам.
А потом - хоть пуля в лоб -
Лапу-тапу-ту-дап!
И жизни крышка!
Жизнь дана чуваку -
Лапу-тапу-ту-дап! -
Как передышка!

ПРИМЕЧАНИЕ

Эта песня, несмотря на свою популярность в "хиповой" и "подхипниковой" молодежной среде 70-х-60-х годов ХХ века, несет на себе явный отпечаток предшествующего, "стиляжного" периода, о чем говорят, к примеру, выражение "чува" вместо "гирла", упоминание "трудодней", начисление которых прекратилось в советских колхозах в 1966 году, а также "джаз-банды" вместо предпочитаемой подавляющим большинством "хипов" и "подхипников" бит-музыки, и т.д.)
         
/1/ "Трудоднем"  в советском "новоязе" именовалась мера оценки и форма учёта количества и качества труда в колхозах ("коллективныхъ хозяйствах") СССР в период с 1930 по 1966 год. В этот период заработная плата членам колхозов (ограниченным также в свободе передвижения по территории Советского Союза, как "беспаспортные" крепостные крестьяне до 1861 года, и фактически прикрепленным к земле) не начислялась. Весь доход после выполнения обязательств перед государством (обязательные поставки и внесения натуроплаты, или, иными словами, натурального оброка, за услуги машинно-тракторных станций) поступал в распоряжение колхоза. Каждый колхозник теоретически получал за свою работу долю колхозного дохода соответственно выработанным им "трудодням".

Впервые учёт и оценка работ в "трудоднях" стали применяться в отдельных колхозах в 1930 году. Юридическим основанием служили "Примерный Устав сельскохозяйственной артели", утвержденный Постановлением Центральной Исполнительной Комиссией (ЦИК) и Советом Народных Комиссаров (Совнаркомом или СНК, то есть Советом министров) СССР от 13 апреля 1930 года и постановление Колхозцентра СССР от 7 июня 1930 года, вводившее трудодень как "единую меру учёта труда колхозников и распределения доходов". Внедрение "трудодня" должно было теоретически "устранить уравниловку в распределении доходов". Фактически же такого изменения в колхозах не произошло. Неправильное нормирование и неправильное установление расценок на отдельные работы приводило в ряде колхозов к тому, что колхозники, непосредственно занятые в производстве (полеводство, животноводство), вырабатывали значительно меньше "трудодней", чем колхозники, занятые на административно-управленческих, хозяйственных и подсобных работах. Кроме того существовала практика произвольного начисления "трудодней" без учёта качества выполнения работ, а также распределение доходов "по едокам", что способствовало кризису колхозного производства в 1931—1932 годах, повлекшему за собой страшный голод 1933. В 1933 году в целях повышения сдельной выработки полеводческих работников был проведен пересмотр расценок и вместо существовавших ранее 5 групп введено 7 групп расценок. Работа высшей (7-й) группы была оценена в 2 трудодня. А Народный Комиссариат Земледелия (Наркомзем) СССР предложил колхозам "воспретить бригадирам принимать и исчислять трудодни за работу проведённую недоброкачественно. В случае недостаточно удовлетворительной работы правление колхоза производит скидку с общего числа трудодней выработанной бригадой в том числе и бригадиром, в пределах до 10 %". В условиях сельскохозяйственного производства использование "трудодней" было удобно советскому режиму тем, что позволяло начислять оплату труда без учёта конечного результата, который в данной отрасли может быть получен намного позже, чем производились сами работы. "Трудодень" нисколько не учитывал конечные результаты, количество начисленных членам бригады или звена трудодней не зависело от полученного урожая или доходности животноводства, однако позволяло после получения конечной продукции и выделения той её части, которая должна пойти на оплату труда, произвести распределение натурального продукта и/или полученных от его реализации денег пропорционально начисленным "трудодням".

В 1935 году в статью 15 «Примерного устава сельскохозяйственной артели» был введен второй раздел, рекомендовавший колхозам производить распределение доходов в зависимости от полученных результатов труда.

На основании этих изменений в каждом колхозе по всем сельскохозяйственным работам правлением разрабатывались и общим собранием колхозников утверждались нормы выработки и расценки каждой работы в трудоднях, с учётом требовавшейся квалификации работника, сложности, трудности и важности работы для колхоза. Не реже одного раза в неделю количество выработанных трудодней записывалось в трудовую книжку колхозника. Выдача авансов и окончательное распределение доходов между колхозниками производится исключительно по количеству выработанных "трудодней".

В 1936 году средняя выработка на один колхозный двор равнялась 393 "трудодням", в 1939 году выработка увеличилась до 488 трудодней. При этом выплата по "трудодням" стала зависеть от урожайности.

Сложилась зоновая тенденция в размере выплат на "трудодни" и в структуре таких выплат. В колхозах, занимающихся техническими культурами (хлопководство), выплаты были выше и в большей степени в денежной форме. Например в 1935 году в Таджикистане в колхозе "Большевик" каждая семья в среднем получила по 10 тыс. рублей дохода, а семья Салихана Дадаева, выработавшая 1593 трудодня, получила 22 303 руб. дохода (14 рублей на трудодень). В колхозах продовольственного производства (на Украине, в средней полосе РСФСР) выплаты были значительно ниже и преимущественно в натуральной форме. Денежные выплаты не превышали 3 рублей на трудодень. Это вполне соответствовало реального (а не декларативного) пребыванию всех трех ветвей русского народа (великороссов, малороссов-украинцев и белорусов) на положении "пасынков" советского режима.

В мае 1939 года "для укрепления трудовой дисциплины" был установлен обязательный минимум трудодней для трудоспособных колхозников — 100, 80 и 60 трудодней в год (в зависимости от краев и областей). Не выработавшие (без существенных обстоятельств) в течение года минимума трудодней должны были исключаться из колхоза, лишаться приусадебных участков и преимуществ, установленных для колхозников.

Со временем все возраставшая необходимость максимального изъятия советским государством зерна у колхозов выразилась в минимизации или прекращении продовольственных выплат на трудодни, особенно в 1941-42 годах. В то же время постановление СНК СССР и ЦК ВКП(б) от 13 апреля 1942 года повысило на время войны обязательный годовой минимум до 100, 120 и 150 трудодней (для различных краев и областей). Были установлены минимумы трудодней для каждого периода сельскохозяйственных работ, а не только годовая сумма. Например, в колхозах первой группы с минимумом 150 трудодней в год надо было выработать до 15 мая не менее 30 трудодней, с 15 мая по 1 сентября — 45, с 1 сентября до 1 ноября — 45. Остальные 30 — после 1 ноября. Постановление предусмотрело, что подростки, члены семей колхозников, в возрасте от 12 до 16 лет должны были выработать не менее 50 трудодней в год, но без разбивки по периодам.

Указ Президиума Верховного Совета СССР от 15 апреля 1942 года предусмотрел уголовную ответственность для лиц, виновных в невыработке обязательного минимума трудодней по периодам, в форме наказания исправительно-трудовыми работами в колхозе на срок до 6 месяцев с удержанием из оплаты до 25 процентов трудодней в пользу колхоза. Такое решение способствовало заинтересованности колхоза реализации подобных наказаний. Ответственность наступала с 16 лет и до пенсионного возраста. Подростки от 12 до 16 лет хотя и должны были выработать не меньше 50 трудодней в год, но за невыполнение такого минимума они уголовной ответственности не несли (спасибо "родной советской власти" и "родной коммунистической партии")!

Средняя выдача зерна колхозникам по "трудодням" в СССР составляла

    в 1940 году — 1,6 кг
    в 1943 году — 0,7 кг
    в 1944 году — 0,8 кг.

В период первых лет восстановления народного хозяйства, в том числе и в связи с засухой и общим падением урожайности, а также возросшей потребности государства в зерне, выдача зерна и бобовых на трудодни по колхозам ещё более уменьшилась, что привело к страшному голоду зимой 1946/47 годов.

В постановлении Совета Министров СССР "О мерах по улучшению организации, повышению производительности и упорядочению оплаты труда в колхозах" от 19 апреля 1948 года рекомендовалось колхозам распределять доходы с учётом урожая, собранного бригадой, а в бригадах — по звеньям, с тем, чтобы колхозники бригад и звеньев, получивших более высокие урожаи, получали бы соответственно и более высокую оплату.

Постановление ЦК КПСС и Совет Министров СССР от 6 марта 1956 года расширило самостоятельность колхозов в методах начисления и выплат. Во многих колхозах были приняты формы оплаты труда, которые значительно отличались от рекомендованных постановлением от 19 апреля 1948 года. В 1959 году начал вводится гарантированный минимум с денежной оплатой труда, причём часть оплаты выдавалась в качестве ежемесячного аванса, а в конце года производился окончательный расчёт.

Постановлением ЦК КПСС и Совета Министров СССР от 18 мая 1966 года "О повышении материальной заинтересованности колхозников в развитии общественного производства" вместо "трудодней" вводилась гарантированная оплата труда колхозников, включая право на дополнительную оплату и премию.

"Дорогому Никите Сергеевичу" Хрущеву приписывается заявление, что "Трудодень не может быть признан правильным, объективным мерилом затрат труда на производство продукции". С середины 80-х гг. ХХ века, после начала горбачевской "перестройки", в ряде публикаций и интервью "трудодень" был назван исключительно "палочкой" в конторской книге" и отождествлялся с неоплачиваемым трудом в колхозах. В большинстве случаев "трудодень" мог конвертироваться только в определённый набор продуктов: зерно, муку, прочую сельхозпродукцию. Не зря колхозники жаловались на то, что зарабатывали только "палочки", которые потом не могли ни на что обменять.