Фёдор

    В сенях раздался грохот посуды, разлетевшейся по столу.
    - Мяу! - кошка метнулась в темный угол.
   Федя  как подкошенный рухнул на пол. Громкий храп начал сотрясать воздух. Из горницы выглянула испуганная мать:
   - Опять напился, окаянный!  - Она перекрестилась.  – До свинячьего визга…
   - До поросячьего, - пробормотал сквозь сон Федя.
   Мать захлопнула дверь, но спустя время вернулась, положила сыну под голову подушку и накрыла одеялом.
   Федя довольно зачмокал губами.
   Пришла соседка Ксения. Она прошла в избу и, присев на предложенный стул, долго сочувственно охала и вздыхала. По деревне уже прошёл слух, что Фёдора отправят в лечебно-трудовой профилакторий (ЛТП). Она с важным видом проговорила:
   - Не переживай, Лизавета, в ЛТП его на ноги поставят. Може, и пить отучат… А по приезду оттудова - ты его в город отправляй. Колька Стручков, вона уехал и пристроился к одной городской бабёнке любовником. Та ему машину купила, а теперя на квартиру копит. А у твово-та, что за работа? Так себе…  Печник.
  - Так коли не пил бы, то и работа нормальная, - ответила ей Елизавета.
  - Да как на такой работе не пить-то! - всплеснула руками Аксинья. – На ней без вина никак не обойтися.
  Утром Елизавета Николаевна долго внушала сыну, что пора бросать пить. Ведь из-за вина от него ушла Соня… Такая хорошая девушка… Жизнь у него наперекосяк идёт…
  Фёдор терпеливо морщил круглое, полное и доброе лицо с носом в форме картошки, шевелил большими толстоватыми пальцами и иногда соглашался. Во время прослушивания он заодно ополовинил ведро с колодезной водой. Осушив очередную кружку, он  выдавил из себя:
   - В России не пить тяжело… Справедливости нету… Повсюду один обман… А самому обманывать тошно… Потому и другой раз выпиваю…
  - Другой раз?!. Тебе она на кой справедливость-то?! Ты её вином, что ли, добьёшьси?! Ты вокруг себя справедливость создай, а уж потома за державу рассуждай! – воскликнула в сердцах Елизавета.
  - За державу могу, а за себя не получится, - выдавил из себя Федя.
  - Тьфу! - не стерпела мать.  - Сопьёшься ведь… Може, держава тебе в ЛТП подправить… - с надеждой в голосе проронила она. Она давно обивала пороги сельсовета, милиции, почты, правления колхоза. В район ездила в райком партии, чтобы помогли сына на путь истинный направить…
  Под вечер Фёдор отправился перекладывать печь соседу. После прежнего мастера та дымила, как паровоз. Так что работа эта была не «так себе», как утверждала соседка. А требовала настоящего мастерства.
     Перед этим они ещё перегородку в сарае разобрали, где  их взглядам предстала такая картина: поначалу они обнаружили застрявшего между досками хозяйского кота Григория, уже бездыханного, а потом  дохлую крысу, видно, ускользавшую от него.
   - Кот был первейший.  - Семён смахнул рукой скупую мужскую слезу и горько покачал головой.
   - Вот она, судьба-то? – ответил ему Фёдор. – Мчимся за добычей и жизнь за неё отдаём… А есть ли нужда в этом?
  - А как жа?! – воскликнул Семён. – Он ведь дом защищал… не в добыче тут дело… - Его и без того худощавое лицо с большим носом словно заострилось…
  После того, как печь была переложена, долго они с Фёдором философствовали на тему смысла жизни. Приговорив литровую бутылку первача.
  Через два года Фёдор вернулся… Все два года он исправно, раз в месяц писал матери письма. Даже Соне написал, но та не ответила. В селе про него вспоминали всё реже. Но однажды центральная деревенская улица очнулась от звона колокольчиков. Посредине мчалась цыганская кибитка, запряженная тройкой гнедых жеребцов. В ней, развалившись, восседал Фёдор. Управлял кибиткой старый цыган Богдан. По правую руку от Фёдора сидела Лаура – самая красивая молодая цыганка в ещё кочевавшем тогда таборе, а по левую с гитарой её брат Роман. Федя время от времени запускал руку под юбку Лауры, но далеко его не пускали. Рекой лилось шампанское и вино, и коньяк. Фёдор заработал за время лечения пять тысяч,  – точно на машину хватило бы. Тройка мчалась по селу под завистливые взгляды односельчан. Лаура хохотала…
   - Ай, дану, дану, дану! - затягивал Роман, ударяя по струнам.
  - Пошли! – свистел кнут Богдана.
  А рощи, цветущие луга и синеокие озера откликались эхом на песни и крики погонщика…
  Целую неделю гулял табор, пропивая деньги Фёдора. Нашли его позже в противопожарном рву у леса  на краю деревни. Лежал он с застывшей беззаботной улыбкой на добром круглом лице, обращённом навстречу восходившему солнышку…