Мысли на заметку. 2 апреля 2021 года
Стайнера дочитал в кровати. Он, конечно, лучше понимает Достоевского, чем Толстого. Достоевский и ближе ему, потому как вписывается в европейскую литературу. Как я уже писал, Толстой о становлении человеческого, а Достоевский о загнивании не только животного, но и личностного в человеке. Из дерьма надо выбираться, а не купаться в нём, в этом суть очеловечивания себя, в этом путь жизни.
Но вопрос интересный, почему человек не в состоянии абстрагироваться от всей этой психологической паутины, которая его опутывает, не может вынырнуть из бессмысленной обыденности? Это всё и должно загнивать, как загнивает плод, а семечко, если оно там есть, должно дать росток и прорасти, используя эту гниль плода для своего питания и роста.
Поэтому Толстой и чувствовал, что они пишут об одном и том же с Достоевским, только с разных сторон.
Однако из подполья надо вылезать на свет божий.
_________________
Толстой считал, что человек и свободен, и не свободен. Свободен человек в понимании этой жизни и в своем отношении к ней. А несвободен человек в том, чтобы кардинально изменить внешние условия жизни: свой организм, общественный строй, биосферу, нашу планету, нашу галактику, время, пространство. Это предельно ясно.
Монстр — это человек, в котором вектор разрушения превалирует над вектором созидания. В нём ещё не зародилось новое. Беда, что это очень длительные процессы. Не одна жизнь пройдёт, пока это куда-то вывезет.
Интересно, где возникнет очаг нового уровня абстрагирования. Последний был в Европе. А теперь где будет?
_________________
Достоевский очень ошибался, изображая Христа кротким. Иисус нашёл единственную форму своеволия. И это не потакание своим наклонностям, это не власть над людьми, это развитие в себе разумения. Это жизнь разумением, а не телом. Прочувствованное и непонятое — не стоит быть прожитым. Толстой гораздо ближе к христианскому своеволию.
_________________
К двум часам все стаяло и появилось солнце. Пичуги засвистели и зачирикали. И на душе стало радостно. Но голова не очень хорошая. Опять не ходил. [...]. Запала мне фраза Гегеля, что язык отчуждается от непосредственности материального мира. Хотелось это обдумать, что-то в этом есть. Язык зарождается непосредственно из восприятия материального мира, это несомненно так. Но с развитием абстрактного мышления, меняется и язык. Естественно, в сторону отвлечения от конкретики предметного мира. Но человек мыслит смыслами, а не словами. Значит, сначала происходит изменения в абстрактном мышлении, а потом меняется и язык. Но тут есть и обратная зависимость: развитие языка не может не влиять как-то на процесс мышления. Хотя бы потому, что мышление смыслами требует проверки посредством перевода идей в текстовую форму. К тому же, и обмен идеями невозможен без посредства языка. Смыслы, конечно, передаются от человека к человеку, когда они понимают друг друга с полувзгляда, но это бывает и редко, и неглубоко.
Хотел сегодня представить себе весь этот процесс в целом. Образное мышление тоже ведь меняется. Меняется и понятийное мышление. И образы, и понятия наполняются совсем иным содержанием с приобретением знаний об этом мире.
Был бы я филологом, занимался бы этой темой. Особенно интересно становление метафизической лексики в языке. Судя по всему, она зародилась вместе с появлением языка, но интересно, как она развивалась. Интересно и исторически, и на собственном примере. Можно постараться вспомнить, как отвлеченное мышление формировалось у меня и какое в этом участие принимал язык.
_________________
[...].
_________________
И само собой разумеется, всё время думается, где предел абстрагирования и что дальше.
_________________
Толстой — это «горные выси», а Достоевский — подполье, а в лучшем случае, чулан.
Свидетельство о публикации №224101101324