Мандрагорец

18+

Работа почтальона – трудная работа. Как кажется, в новое время, с информацией по электричеству и бугристым проводам, зачем нужны почтальоны? Что же, мы пишем друг другу письма, ручкой и на бумаге? А ведь еще пишем. Некоторые и газетки ждут, извещения и, конечно, счета за жилье. Может скоро все окончательно уйдет в электронный поток, в цифру, но пока – почтальоны еще с нами. Берут свою часть всего бумажного и разности по привязанным участкам. Много о тонкостях этой профессии мы не скажем здесь. Знаем только, что в нашем районе работал молодой почтальон, с которым, прямо при исполнении, приключилось следующее.


Район наш с домами предпочтительно частными. Заступил на работу недавно. Молодой парень такой. На улице еще ранее лето, ростовская жара через час примется, а пока, средним утром, он поскорее раскидывает почту по ящичкам, просовывает в специальные проёмы калиток. Смотрит на адрес в счете, вглядывается в оббитые и стершиеся номера на домах. Старые дома, обшарпанные и провисшие, изрезанные долями; дома новые и богатые, сыто развалившиеся на своих собственных сотках. Счёт, конверт, счёт.

 
У очередных ворот пугается – со двора алабай подбегает и ударяется о них, заметно тряхнув всю конструкцию. Почтальон, кратко выматирившись, бросает в висящий ящичек алабая конверт и спешит дальше. Пес провожает его громом и ужасом. Почтальон видит, как по дорожке навстречу, вообще не обращая внимание на какую-то сволочь, лающую за воротами, по своим делам оперативно топают два кота. Почти одновременно окидывают его равнодушным взглядом четырех затмений, но ничего не говорят, проходят мимо. Ладно, сколько можно обращать внимание на живность? Вытаскивает следующий конверт, для дома 665. Вроде бы, вот этот, впереди. Но номера нет и нет ящичка нигде. Ну, что же, можно и так попробовать подсунуть, внизу. Нет, как-то нехорошо, испачкается еще. Звонка нет.


На дверь нажал, а дверь открылась. Ну он и вошел. Узкий дворик, бок дома, вполне себе симпатичного и ухоженного, хотя видно, что старого. Думал позвать или постучать легонько, но вдруг чувствует запах. Такой, трудно даже сказать, что за запах. Парфюм? Может что-то такое, но совершенно незнакомое и восхитительное. И хоть до сих пор почтальон себя никогда не ловил на том, что нюх у него восприимчивый, пошел на запах точно зная, где источник. Вышел в садик чуть позади дома. И встал столбом, замер, чуть не ахнул. Садик дивный. Кустики, цветы в горшках, а посередке, прямо на траве, лежит девушка. Слегка постарше почтальона, но очень нежная и, что бросается в глаза особенно – голая абсолютно. Лежит ровненько на спине, глаза прикрыла и явно проводит время с удовольствием, лицо умиротворенное. У почтальона дыхание отяжелело, мысли забегали. Кашлянуть вежливо, дождаться, пока хозяйка очнется и, улыбаясь, вручить ей конверт? Нет. Тогда нужно, тихонько пятясь, покинуть территорию, лишь бы только не наступить на что-то хрусткое, не спотыкнуться. Но, по правде, хотелось ему просто стоять и наблюдать. А лучше и рядом прилечь, совсем близко. Ведь мало того, что тело девушки – шедевр. Формы округлые, такое всё ладное, что только по телевизору показывают, в положенное время. Но нет, того больше – не только прелести манили глаз и делали нижнее сердце почтальона тяжелее его сумки поутру. Было еще что-то. Иногда восторги подобного свойства сравнивают с порханием бабочек в животе. У почтальона же там крыльями были орлы и скакали леопарды. Девушка улыбается, будто бы приятному сну. Поведет плечами, а вслед и груди ее приятно двинутся. Изогнется слегка, выпрямится. И вот, в соседних горшках, у ее изголовья, гляди ты, стебли растений – в рост! То есть, мы такое можем теперь увидеть на экране, когда кто-то камеру ставить перед растением на долгие дни и недели, а потом делает быструю перемотку. Но кто видел, как за секунды стебель прибавляет добрую ладонь к своему росту? И всё это из-за нее, из-за красоты.

 
Почтальон думает, что это кажется, что совсем голову ему мотает, но нет, снова девушка улыбается, и снова всем телом извивается на траве, а растения вокруг нее – еще в рост. Лопаются бутоны, лепестки брызжут. Почтальон чувствует, что горит голова его, горит тело. И ясно – либо он уходит, и всё по-старому, либо не уходит – и... Он конверт роняет на землю, разворачивается, бежит, выбегает за ворота, бежит себе квартал или два. А там, где-то, прислонившись к дереву, сползает на землю и ловит свой дыхание, и трет пот со лба серой кепкой. Мимо бредет линялый пес, останавливается, глядит и, здрав лапу, метит рядом, чуть не полив почтальона. Тот в полном шоке – даже не отшатывается, что приводит пса к мысли – с этого и спросить можно. Пахнет от него целым букетом чувств, но еще из его сумки тянет чем-то поесть. И пес, еще раз внимательно взглянув на почтальона, говорит: «Эй, браток, а что у тебя там поесть в рюкзаке?».


Почтальон, не меняясь в лице, оно у него и без того ошарашенное, расстегнул сумку, вытащил из обертки бутерброд и протянул псу. Тот взял в зубы, что-то еще пробурчал, видимо благодарность или в поддержку, и побрел своей дорогой.
Почтальон же стал немного приходить в себя. Голова, как она обычно делает, все постаралась замять и выпрямить, чтобы носитель мог функционировать в мире прозы, и стало почтальону казаться, что он всё не так понял. Ну да, застал хозяйку сладко дремлющей на травке, да, без всего. Любой парень бы потерял разумное рассуждение. А когда воспылаешь, оно ведь стреляет и вверх, и вниз. И верх-то всё и приукрасил. Или низ.


Подумал почтальон, что, раз он так мир видит – чудно – может ему и писателем неплохо стать или поэтом. Строчил бы днями стихи да рассказы, а может даже романы, о любви, посвящал бы красоткам строки. А они бы удивлялись – и как же вам удается так красиво видеть мир, так необычно? Да это ведь красота женская, она меня и направляет. От упоительного диалога с восторженной публикой, предпочтительно женской и молоденькой, его отвлек гудок авто. Так часто бывает – погрузишься в сладчайшие думы, разомлеешь, а кто-то разозлится, что самому приходится влачить грусть существования, и давай тебя возвращать на бренную. Может просто ботаником стать? 


В общем, встал почтальон, оправился и заглянул в сумку – что осталось на сегодня. А сегодняшнее, глядишь, все и разнес. Если, конечно, бегом, когда бежал, ничего не уронил. А в остальном из тяжести только термос, полный кофе. Отпер крышку, вдохнул. Вот оно, лекарство от любого морока. Запах такой, что и ангела сделает атеистом. Накатил, запустил гранулированный кофе в душу, и вовсе, от гадости-то такой, стал, вроде, как раньше. Только шел и думал, видела его хозяйка или нет. Письмо ведь найдет. А значит поймет, что заходил почтальон. Надо бы в ближайшее время обходить как-то эту калитку. Если что-то будет для нее, так просто под забор подсовывать и ладно.


С этими мыслями побрел в ближайшую закусочную, ведь есть охота, а еды нет. Заказал порцию побольше, запить. Аппетит был львиный, всё никак не могу насытиться. Смотрел в зеркало и взгляд свой не узнавал. А дальше отправился он домой и весь оставшийся день, и весь вечер пребывал в болезненном состоянии. Ночь провел так же, только с закрытыми глазами. Мерещились ему то растения, то формы девичьи. Растения переплетались с формами, а формы с растениями. Наутро, поднятый будильником и в крайнем возбуждении, почтальон собрался и побежал на работу. Вроде температура, но смену пропускать не дело. Снова письма, кое-какие газеты, и тут – какой ужас – новое письмо на тот же адрес. В этот раз он внимательно прочел, кому. Не обязательно, что адресат именно та самая девушка, может она живет с родственницей, но на конверте женское имя, при этом, на вкус почтальона, имя красивое. Он повторил его про себя, и картина с девушкой в траве отозвалась ему. Писал ей какой-то мужчина, обратного адреса не было.


Почтальон затянул сумку и отправился разносить. Чем ближе подходил к своему участку, тем сильнее его захватывала мысль – еще раз побывать в том дворе, еще раз увидеть девушку. Чтобы точно как вчера. Все прежние мысли о том, что он будет отныне подкладывать письма под ворота, что ему нужно таиться и так далее – всё прошло. Осталось только жгучее желание вернуться. Зачем? Почему? А трудно сказать. Он смотрел вокруг, и вокруг не было считай ничего. Дома, дорога, солнце, пыль. Ничего, что нравилось бы. Что радовало бы. А там, совсем недалеко, такая красота, такая жизнь. Голова кружилась, всё горело. 


Тут залез он в сумку, опорожнил ее на клумбу, выудил то письмо. Сумку бросил, зачем она ему теперь? Разорвал конверт, достал два листка, исписанных ровным и легко читаемым почерком. Там некий мужчина сообщал всего лишь о том, что крайне доволен цветами, что выслала ему девушка. Он ума не приложит, как же ей удалось достигнуть таких выдающихся результатов. Стебли прекрасные, цветки замечательные, но главное корни, ох уж корни, таких он не видел уже лет двести. Уведомляет, что будет на днях с визитом. Дальше почтальон отвлекся, ибо было уже не интересно, и ему не хотелось знать вообще ничего, не хотелось думать о чем-либо, кроме той девушки на траве. Он хотел быть самой мыслью о ней, образом ее и более ничем. С виду он, как отметили сидевшие на улице коты, казался тихим безумцем. Лучше держаться от него подальше, сказал один кот, а другой ему лениво подмигнул и ответил, что много проблем этот уже не доставит. Гляжу на него и вижу – шкура здесь у него, а мясо там. 
Почтальон уже видел заветные ворота и чувствовал тот самый аромат. Это был ее аромат. Она звала его. Снова дверь ворот не заперта…


Цветочек, а вы к кому? Это его спросила какая-то местная. И не только спросила, но и за локоть придержала.


Я к друзьям. Ответил он нехотя.


И кто же здесь твой друг? Не отставала женщина, немолодая, и вовсе почтальон ее не разглядывал.


Назвал имя с конверта, только и звучавшее в голове.


Друзей нужно различать, а если войти не в ту дверь, то обратно пути можно не отыскать. И еще она что-то хотела сказать, умудряющее, но в очередной раз вдохнув, стала морщиться. Отпустила руку почтальона, затряслась, и давай чихать. Апчхи, апчхи! Ох, да что же такое? И чихает, чихает.


Почтальон глянул на нее, тоже вдохнул, но еще сильнее только ощутил аромат из-за ворот. И махнул рукой, вошел. Женщина что-то пыталась еще сказать, но чих совсем ее одолел, упала она на землю и что-то с ней сделалось, но мы не увидели.   


А почтальон пробрался во дворик. Буквально колотясь и задыхаясь, повернул в садик, и, о радость, здесь снова лежала та самая девушка. Все так же обнаженная, только еще более соблазнительная. И теперь она открыла глаза. В ее взгляде не было удивления. Аромат затапливал всё вокруг.


Я ращу цветы и травы. Рано утром я встаю с постели, моюсь, причесываюсь, выпиваю чашку настоя, рецепт которого придумала еще прабабка, и выхожу сюда, ложусь. Я лежу и мечтаю, сливаюсь с миром и каждой его частицей, и все вокруг расцветает в моем уме. Видишь, какие цветы. Они мои. И стебельки, и листики. Я знаю, что ты приходил вчера. И я знаю, как тебе хочется стать ближе. Ведь хочется?
Почтальон закивал и почему-то сбросил кепку, стянул с себя футболку.
Правильно, снимай всё. Нам не нужна одежда. Нам нужно быть такими, какие мы есть.


Вот почтальон уже и без одежды, даже носки снял, что выдает в нем настоящего джентльмена, но об этой черте его мы впредь ничего не узнаем.
Какой ладный. Я тебе нравлюсь? Ну да, я вижу, что нравлюсь. А мне очень нравишься ты. Ты мой. Смотри, вот пустой горшок. Полезай-ка в него. Не спеши. Не спеши… Нежно.


Почтальон погружался, ощущая восторг, которого никогда не знал ранее, даже и помыслить не мог, что так бывает. И девушка испытывала не меньший восторг, ее глаза сияли, губы растянулись в пряной улыбке. Она все приговаривала ему что-то ласковое, а сама потихоньку насыпала землю. Он сходил с ума от наслаждения. И вот, горшок, заполнился землей. Почтальона и не видать. Девушка поставила горшок рядом с другими, легла, закрыла глаза и стала напевать что-то, и будто бы задремала.


Прошло сколько-то времени, и почтальон пробудился. Его потащили то ли за волосы, то ли за руки, куда-то вверх, и он, покинув обволакивающую тьму, оказался на свету. Он бы не смог сказать, от радости или от полного отчаяния, стал визжать. Визжать так, что любому человеку стало бы невыносимо, даже глуховатому. Но здесь было только то, что притворялось мужчиной в красивом костюме и знакомая девушка, теперь правда одетая в простое платьице.


– Прекрасная мандрагора, моя родная, как визжит, какой размер! Я не перестаю восхищаться вашим искусством и прошу принять мою скромную благодарность, – он протянул ей флакон, который та приняла и положила в кармашек платья. – А теперь давайте аккуратно нарежем корень и упакуем, еще до вечера мне нужно отбыть.


Девушка кротко улыбнулась, достала длинный нож, положила мандрагору на изрытую царапинами разделочную доску и приступила к обработке. Визг поначалу усилился, но вскоре вовсе затих.


Псу очень понравилась сумка, которую он нашел в клумбе, хоть еды там и не оказалось. Он вначале немножко на ней поспал, а потом, отправляясь в путь, пометил на память. Письма и другие бумажки разнес ветер, но явно не по нужным адресам. Кто-то не получил весточку от старинных друзей, кто-то открытку, а кто-то извещение о том, что бандероль прибыла в отделение по адресу… Почтальона того с тех пор никто не видел. 

ЦВ


Всем персонажи и события вымышлены