Между миром и Духом

«В истории мира происходит противоборство двух начал: субъективности, духовности, первореальности, свободы, истины, правды, любви, человечности и объективности, мирности, детерминизма извне, пользы, устроения, силы, власти. Это и есть борьба Царства Божьего и царства кесаря. Сын Божий и Сын Человеческий был распят в этом мире. И дух распинается в мире объективации…».
Н. Бердяев.

На Ветхозаветном уровне Бог был понят (а можно сказать, что был «создан») как власть, как сила, подобная государственному порядку.
Новозаветная эсхатология освобождает от такой идеи Бога. Христианская духовность несёт тяготы падшего мира как вольную жертву, как нисхождение любви и милосердия. И своё отношение к миру определяет не как подчинение и послушание, не как конформизм, не как приспособление к силе и власти, а как жертву любви.

Однако, сия новая духовность была «не в жилу» правителям, потому «молодое вино» было «вылито в ветхие мехи», и разбавлено старым. Как предупреждал Иисус, «не вливают вина молодого в мехи ветхие; а иначе прорываются мехи, и вино вытекает», но в угоду властям мехи усердно продолжают штопать… 

Духовная жизнь есть путь, и на пути этом идёт борьба, требующая героизма и жертв, и неизбежно это влечёт прохождение через противоположение, разделение, разрывы.

Духовная жизнь по определению невозможна без встречи человека и Бога, без противоположений человеческой воли и Божественной воли.
Иначе не получится – реализация духовной жизни неизбежно будет также очищением идеи Бога от искажающих человеческих привнесений, связанных с инстинктами властвования и власти материальной силы. Такое очищение должно освободить Богопознание от кошмарной патологической идеи, что Бог умилостивляется страданиями людей.

Почти все люди считают свои страдания несправедливыми, не понимают, почему именно на их долю выпадают болезни, нужда, неудачи, войны, почему приходится страдать им, а не людям, которые много хуже.

Современная психопатология открывает в подсознательном человека инстинкты мазохизма и садизма, потребность в самоистязании и истязании других.
Это было вообще-то известно ещё задолго до психоаналитических исследований.
Эти инстинкты проникли в христианскую среду, они отразились в крестовых походах, в некоторых формах пуританизма, в монашеской аскезе.

Проблема страдания и зла есть духовная проблема, проблема духовной жизни. Человек не будет счастливее, когда жизнь его более устроится, страдания его утончатся и обострятся. Счастье не может быть организовано. Пока мир этот будет существовать, блаженство невозможно.

Духовность есть просветление жизни, проникновение в неё смысла. Духовность есть также свобода, соединенная с любовью. Христианство знает безвинное трагическое страдание, знает также безвинное страдание как жертву любви.

Но когда считают всякое страдание заслуженным и справедливым последствием греха, то это вырабатывает к людям отношение, обратное евангельским заветам любви и милосердия. Устанавливая зависимость между страданием и греховностью, мы начинаем использовать свои понятия справедливости-несправедливости, добра и зла.

А Господь призывает: возьми крест СВОЙ и следуй за Мною. Несение креста духовно означает просветлённое переживание страданий, а не обременение их тяжестью.

Отношение к страданию будет неизбежно двойственное и парадоксальное, и никакого рационального выхода из этого нет.
Духовный иррациональный выход означает просветлённость – познание смысла страдания, – «принятие на себя креста». Это есть и шаг к спасению, и облегчение страдания как имеющего смысл в духовной жизни. Непринятие креста, злобное отвержение страдания делает страдание тёмным – которое к противлению и погибели.

Признание смысла страдания не означает отрицание зла и несправедливости, тем более законной человеческой борьбы за жизнь более радостную. Переживание страдания как имеющего смысл – не оправдание страданий, а путь одухотворения и просветления, необходимый духовный опыт.
И страдание имеет смысл совсем не потому, что оно необходимо или справедливо, а потому, что оно есть путь человека, на котором он может одержать именно духовную победу, может достигнуть освобождения и просветления, и прийти к любви и милосердию.

Нет ничего более ложного, чем придание причинности справедливости. Правда у Бога, а категория справедливости – не Божественная категория. Поэтому с этим связано и ложное понимание Промысла Божьего.
В мире есть зло и несправедливость, есть страдание, потому что есть не только причинность, но и свобода, а выбранное человеками ложное направление стало неотвратимой причинностью.

Зло наиболее жутко не тогда, когда оно бьет в глаза и душу, а когда оно прикрыто ложью и обманом, когда соблазняет «добром». Большая часть зла в мировой истории принимает обличье «добра». Таким «злом» бывало и христианское «добро».
               
Борьба за «добро» предполагает сопротивление «зла», а борьба за свободу предполагает сопротивление насилию и принуждению. «Добро» само по себе бессильно победить «зло». Окончательная победа над «злом» лежит «по ту сторону добра и зла», она означает победу не только над «злом», но и над «добром» в нашем посюстороннем смысле.

В христианскую духовность входит жалость и сострадание. Она должна распространяться не только на безвинно страдающих, но и на «злых». Борьба со «злом», если она духовна, не должна превращаться в беспощадное отношение к «злым».
Так как люди грешники, то страдания людей должны еще увеличиться, это полезно для дела их спасения.

Но христианство есть религия любви, милосердия и жалости.
Как же быть? Происходит как бы столкновение между заповедью любви к ближнему и сознанием греховности всех людей. Все виновны, безвинных нет. Страдание есть не только зло, страдание есть также искупление.
Однако, искупляющее значение имеет лишь страдание любви и вольной жертвы, взятого на себя креста. В опыте сострадания и любви разрешается парадокс страдания и зла. Любящий знает, что страдающий не обязательно грешник, что есть и безвинное страдание.

Бог не «нуждается» в истязаниях людей, в страхе и их приниженности, Его «планы» в их возвышении, в их выходе из эгоистической ограниченности.
Личная духовность и аскеза видят человека заключённым в себе, самопоглощенным, сосредоточенным на собственных грехах, собственных страданиях.
Задача духовной жизни и есть прежде всего выход из собственной ограниченности и самопоглощенности, преодоление эгоцентризма. Только выход из себя пробуждает и реализует человеческий дух через осознанное слияние с Божественным.
 
Духовность не может быть направлением энергии человека исключительно на самого себя. Так же, как любовь, самая высокая такая энергия, не может быть направлена только на себя – это уничтожит душу. Этому учит Евангелие. Дух освобождает человека от тяжести самого себя. Только Дух освобождает, а не какие-то ритуалы и обряды!

Духовность не должна зависеть от социальной среды. Наоборот: высокие категории правды, милосердия, братства есть результат действия духа на социальную среду и социальные отношения людей. Не может дух быть отрешён от социальной жизни, но когда духовность становится покорна социальным формам и понятиям, то это уже не духовность.

И только Дух очищает от инородных духовности начал, от приспособления к социальной обыденности, к обывательскому «здравому смыслу».
При этом обнаруживается: только то, что от Духа, свободно от лжи. То, что от «мира», всегда пользуется ложью.

Подменившие идею Царства Божьего идеей личного спасения просто тупо её приспособили к условиям этого «мира», а это, по сути, разом отрицает греховность мира. Христианство в своих евангельских и пророческих истоках отрицает не мир как творение/мироздание, а отрицает мир лжи, ненависти, греха, и требует искания Царства Божьего.

Совершенство достигается не через погружение в «я» и его спасение, а через забвение «я», через отрешённость от мира, через направленность на других и на служение Царству Божьему ещё будучи в этом мире.

В нашем мире налицо фатальный разрыв между средствами и целями, а в духовной жизни нет различия средств и целей, ибо нет настоящего как средства и будущего как цели, а есть выход в мгновение или в вечность.

В духовной жизни также нет различия между теорией и практикой, и созерцание есть также активность, а намерение – это уже действие.
Дух всегда активен в отношении к душе. Действие Бога, действие Святого Духа, действие благодати на человека не есть властвование, как-то оправданный более высоким целеполаганием произвол.

Духовную жизнь постоянно стремятся уподобить жизни мира, жизни общества и этим её кончают, ибо дух сразу из такого уходит. И так делают потому, что ищут безопасности, гарантированности, и ищут её не в высшем, а в низшем нашем мире, где царствуют причинность, закон и власть. Человеческий эгоцентризм и самолюбие всё переворачивают во что-то обусловленное, стереотипное, а часто и в противоположное, абсурдное.

Человеки любят вопить о свободе, но подсознательно её опасаются и тянутся всего лишь из одного рабства – в другое. 
Конечно, ведь есть чего опасаться. Именно перспектива духовной бесконечности требует конца этого мира, в котором существует лишь конечность. И наша определённость/гарантированность замыкается – конечно, на конечном.

Духовность, обращенная к концу этого мира, обращена не только к прошлому, к Христу, распятому злом мира, но и к будущему, к Христу, грядущему во славе, к Царству Божьему. Явление Христа грядущего и конец мира зависит не только от Бога, но и от человека. Да и Бог действует в мире Своим Духом через человеческий дух.

Человеческое вдохновение от Бога, от Божьей благодати, Божьего дара и от человеческой свободы, также Богом определяемой. Духовная жизнь есть встреча, диалог, взаимодействие, т. е. она богочеловечна. В глубине духа не только рождается Бог в человеке, не только говорит Бог, – но отвечает человек.

Проникновение духовности в душевность, пробуждение духовного человека, который видит реальности лучше и острее, чем человек природный, или душевный. Это есть преодоление тварности и эгоизма.

Бог раскрывается в первооснове души, все исходит из глубины и изнутри, а не сверху и извне. Из пространственных символов глубины и высоты предпочитают первый.

Когда говорят, что Бог рождается в душе и душа рождается в Боге, что Бог ближе человеку, чем он сам, что Бог внутри нас – то теологической сложности тут нечего делать, любая сложность здесь есть ложность. Язык духовный есть язык любви, а не язык понятий.

Духовность, основанная на встрече человека и Бога, на богочеловечности, определяет возможность ОБОЖЕНИЯ человека без исчезновения человеческой природы при этом. Обожение вводит в божественную жизнь, сохраняя человеческое. Происходит не уничтожение человеческой личности, а ее уподобление божественности. И это сохранение личности возможно лишь во Христе и через Христа.
Любовь и милосердие возможны лишь если есть личность. Одинаковость, тождество исключает любовь, как исключает и свободу выбора. Человек не тождествен с Богом, но может вмещать в себя божественное содержание.