И тогда я пошла обратно

В один из сереньких дней июня я вышла из дому, чтобы купить вилок капусты.

В магазине «Фрукты-овощи» пахло сыростью и подгнившей зеленью. Пользуясь вялостью продавщицы и отсутствием покупателей, я всласть повозилась с дряблыми и скособоченными кочанами, вываленными на прилавок.

Но пока я привередничала, что-то сместилось в природе. В павильоне враз потемнело, и гулко ударила захлопнувшаяся от ветра дверь. Однако ливня ещё не было. «Добегу-ка до дому, пока не хлынул», – подумала я и смело шагнула с крыльца. А ведь это, быть может, был самый опрометчивый поступок в моей жизни! Не успела я отойти от магазина, как мой зонт вывернулся наизнанку. И сразу же сильные струи обрушились на меня. Моя шерстяная юбка намокла в одно мгновение и, отяжелев, прилипла к ногам. А два вилка капусты оттягивали руку, как гири.

Я рванулась обратно. Но магазина уже не было видно. И спереди и сзади стояла серая, плотная, тяжело колышущаяся масса. Всё-таки я мужественно двинулась вперёд. И тут же почувствовала, как моей руке, напрягшейся, словно бельевая верёвка, на которую навесили слишком много, стало легко, будто кто-то нагнал меня и молча принял мою ношу. В ту же секунду я увидела робкий свет – расплывшееся пятно сквозь мутную толщу дождя и тумана. Я с такой быстротой бросилась на этот свет, что споткнулась и чуть не шлёпнулась в лужу. Резкий жестяной звон на секунду перекрыл шум дождя: видно, опрокинулось ведро с дождевой водой. Расплывчатое пятно оформилось в небольшое оконце. Я прильнула к нему. И – лоб в лоб – столкнулась... сначала мне показалось, что это моё отражение, но тут же поняла, что нет, что с той стороны тоже кто-то прильнул к стеклу и тоже отпрянул.

На крыльце появилась девочка лет двенадцати.

– Ой, какое счастье! – залепетала я. – Можно мне войти, а то я совсем промокла.

Девочка сдвинула тонкие брови и посторонилась, пропуская меня в сени, сухие, тёплые, с запахом травы...

– Такой потоп! В жизни не встречала ничего подобного! – громким от возбуждения голосом тараторила я. – Можно я поставлю здесь зонтик? Пусть сохнет. Представляешь, пошла за капустой, чуть капало, а на обратном пути... ничего не видать... я, кажется, заблудилась. Кстати, ты, наверное, знаешь, в какой стороне улица Академика Павлова?

Но девочка так энергично замотала головой, что одна её косичка, прихваченная возле уха шпилькой, отцепилась и повисла. Она грызла яблоко – рот у неё был занят.

Зато я не могла остановиться.

– Никто ничего не знает. Ты замечала? Как-то искала поликлинику. Самый центр. Петровка. Подхожу к милиционеру. Он эдак галантно отдаёт честь. Спрашиваю: «Где здесь поликлиника?» Не знает! И, что самое удивительное, случайно поднимаю голову, а над нами вывеска: «Поликлиника № 1». Та самая...

Из двери, открытой в комнату, струилось мягкое тепло. Что-то потрескивало, гудело. И красный отсвет шевелился на полу. Как в театре. Неужели печка?

– Зайти можно?

Хозяйка кивнула.

Печка! И в самом деле печка! Я прислонилась спиной к горячим кирпичам.

Девочка между тем догрызла яблоко и, швырнув огрызок в угол, плюхнулась животом на тахту. Надо сказать, она не отличалась красноречием.

Мышиные хвостики, закрученные возле ушей, прямой пробор, большой лоб с двумя выпуклостями...

Кажется, кроме книги, раскрытой на тахте, её ничто не интересовало. Не мешало бы чуточку внимания к гостье. Хотя... нежданный гость...

– Что, увлекательная книга? – не выдержала я.

– Угу! – теперь, покончив с яблоком, девочка сунула в рот кончик косицы и упоённо его обсасывала.

«Дюма? Майн Рид? Конан Дойль? Или современный детектив? – размышляла я. – Любопытно, что сейчас читают подростки?»

Между тем от моей спины прямо-таки повалил пар. И лопаткам стало горячо, как это бывает, когда, выйдя из моря, брякаешься в раскалённый песок.

А девочка всё читала. Моё присутствие было ей безразлично. Похоже, она привыкла впускать в дом чужих людей, чтобы они тут отогревались у печки.

«Странный, однако, экземпляр эта девочка, – отметила я про себя. – А книга зачитана до дыр. Так кто же – Дюма или зарубежный детектив?» Я протянула руку: – Разреши? – «Некрасов. Избранное. Детгиз. 1939 год».

Сердце у меня застучало. Подумать только, это были первые стихи, прочитанные мной в детстве. И как всё первое, они остались во мне навсегда. Даже издание то самое. Эту книгу я сама выбрала. Это было в Уфе. Зима. Воскресная барахолка. Книга лежала на снегу, вернее на расстеленных газетах, среди других книг и старых журналов. Тогда она была почти новая.

Теперь уже я смотрела на девочку растроганно: книга сблизила нас.

Я взяла её в руки, полистала: «К музе», «Еду ли ночью по улице тёмной», «Огородник»... А это? Нет, не может быть. Почему же не может? Да потому что не может, и всё. На последней странице, в верхнем захватанном углу крупным детским почерком, чернильным карандашом, который навечно (надо только поплевать на ладонь, а потом поводить там карандашом), старательно выведено: «А. В.». А ведь это мои инициалы. Что инициалы? В конце концов я не единственная «А. В.». Но это же мой почерк. Это моя рука зимой сорок второго вывела эти буквы огрызком химического карандаша. Я помню, как выводила их, как слюнявила карандаш, что-бы книга, моя любимая, никогда не потерялась. А если нечаянно потеряется, если вдруг случится такая напасть, чтобы нашлась по этим буквам «А. В.». И вот она нашлась.

Хоть и не терялась. Странно. Очень странно. Ведь ещё совсем недавно, ну да, нынешней весной, перебирая старьё в диване, я наткнулась на неё и, любовно обтерев мокрой тряпкой, спрятала в книжный шкаф. Так как же она попала сюда?

– Девочка, откуда у тебя эта книга?

– Мы купили её на барахолке.

«Боже мой, какая лгунья! Всё ведь молчала, молчала, а как сказала слово, так сразу соврала».

– Девочка, зачем ты врёшь? Сейчас, между прочим, нет барахолок.

– Как это – вру? – вскинулась девочка и посмотрела на меня с обиженным высокомерием, – я никогда не вру.

– Ну... шутишь, – смягчила я своё обвинение. – Советую тебе как старшая выбирать для своих шуток кого-нибудь из своих сверстников.

– У меня нет сверстников, – сказала девочка грустно. Она снова отыскала свою косицу. Но на этот раз не стала обсасывать, а стала проводить ею по щеке, как кисточкой.

«Перестань меня разыгрывать и оставь наконец в покое свою косичку», – хотелось крикнуть мне, но я вовремя вспомнила, что в детстве имела такую же привычку и не любила, когда взрослые делали мне замечания.

– Что же, выходит, на всей улице нет больше ни одного ребёнка? – ехидно спросила я.

– Почему же? Детей полно, – хмыкнула девочка.

– Ах, простите, синьора, – шутливо расшаркалась я, – вы, конечно, желаете напомнить мне, что давно вышли из детского возраста. Вот и Некрасова почитываете... да, да, Некрасова, а не Корнея Чуковского. Простите великодушно, я оговорилась.

– Да нет же, я совсем не обижаюсь. С чего вы взяли? Просто у меня и правда нет сверстников. Вообще нет... – она поморщилась и, вытянув из-под себя ногу (наверное, затекла), поболтала ею в воздухе. – Просто они все давно выросли, – девочка вздохнула и сделала губами чмокающий звук, словно выпустила мыльный пузырь, который тут же лопнул.

И опять эта её гримаска показалась мне знакомой, хоть и забытой. Но мне было не до воспоминаний.

«Странно! Что она такое говорит? Разыгрывает или... того? Сумасшедшая или всё-таки разыгрывает?»

Я отошла к печке и сделала вид, что рассматриваю свой плащ, высох ли он. Сама же украдкой наблюдала за девочкой. Она снова как ни в чём не бывало занялась книгой и теперь листала её, видимо, отыскивая то место, на котором я её прервала.

– Знаешь, – не выдержала я, – мне вот вспомнилось, что недавно я разбирала вещи в старом диване. И там как раз оказалась эта книга. А значит, – закончила я уличающе, – никто её не покупал и никто не продавал. Ведь не могла же она раздвоиться, – я с вызовом взглянула на девочку.

– Что же тут странного? – вскинула брови девочка, – ведь вы – это я.

У меня сделалось такое лицо, что она расхохоталась.

– Ха-ха-ха, – прямо-таки стонала она, сгибаясь надвое и ударяясь головой о колени. Надо сказать, смех не украшал её. Подбородок у неё заострился. А два длинных передних зуба придавали ей сходство с кроликом.

И опять мне показалось, что я уже видела где-то этот характерный подбородок, эти заячьи зубки из-под поднятой верхней губы.

– Но ведь такого не бывает, – пролепетала я, хватаясь за здравый смысл.

– Откуда вы знаете?! – личико её посерьёзнело, подбородок уменьшился, два длинных зубка спрятались за пухлой губой. – Взрослые всегда думают, что они всё знают. Хотя вообще-то вы правы, такое и вправду случается редко, – рассудительно произнесла девочка, снисходя к моей растерянности, непонятливости, тревожности. – Наверное, потому редко, что люди не любят возвращаться. Они идут и идут... Им кажется, что если они вернутся, то отстанут. Но от чего отстанут? От кого? А вот вы взяли и вернулись. Не знаю, как это случилось, но вернулись.

– Но если, если я – это ты, почему ты называешь меня на «вы»?

– Но ведь вы старше меня лет на... – она задумалась, подсчитывая. – Как же я могу называть вас на «ты»?

– А почему же я не узнала тебя, вернее, себя?

– Да потому что мы не видим себя со стороны. Разве только в зеркале, но это уже не то. Ведь даже дворничиху, с которой и не знакомы, вы знаете в лицо лучше, чем себя.

«А ведь правда, правда», – удивилась я этой простой истине.

– И всё-таки, хоть чуть-чуть, а вы меня узнали. Ведь верно? Ведь вам показалось, что вы меня уже где-то видели? – девочка лукаво взглянула на меня.

– Ну было, – призналась я, вспомнив кроличьи зубки и подбородок лопаточкой. – А ты? Ты-то как догадалась, что я – это я, а не чужая тётка. И как ты меня находишь, только честно?

Девочка взглянула на меня быстро, искоса и... ничего не ответила.

Возможно, она и была фантазёркой, но лгуньей – нет.

Чётко, как наяву, увидела я операционный стол, куда мне было велено перекатиться с носилок. Звон расколотых ампул, запах спирта, уверенное прикосновение чьих-то рук, привязывающих к столу мои ноги, сунутые в бахилы. И нестерпимый, бьющий в глаза свет ламп, огромных и жарких, нацеленных на моё голое тело.

И другая картина: старческая рука, жёсткая и костлявая, как лапка, которую отрезают от курицы, перед тем как бросить тушку в кастрюлю. И как я, молодая и сильная, в приступе злобы, причины которой и не вспомню, размахнувшись, ударяю своей сильной рукой по этой немощной лапке, и как сквозь тонкую кожу, вспухая, моментально проступают синие вены.

А ведь это ещё не самые страшные мои воспоминания.

Между тем девочка пытливо смотрела на меня. Её тонкие брови над двумя выпуклостями лба сошлись в раздумье, словно она пыталась что-то понять или вспомнить. Два кроличьих зубка торчали из-под приоткрывшихся губ: похоже, девочка собиралась о чём-то спросить...

Но ведь она – это я. А значит... Всё мелькало, путалось, крутилось у меня в голове. Мне показалось, что я должна спасти её, предостеречь, заслонить. Но как, как? Не дать ей вырасти?!

Глаза мои наткнулись на зонтик, разложенный на полу. Нейлоновая ткань, высохнув, туго натянулась, и одна спица, с которой я никак не могла справиться, опять вылезла из тонкой материи. Она была так остра, что ею вполне можно было проткнуть такой хрупкий орган, как человеческое сердце.

Я оторвалась от печки и сделала шаг к зонтику. Но мои ноги плохо слушались меня, а спина ещё хранила живое тепло нагретых кирпичей. И так хорошо было ощущать это тепло, что вопреки всему, я почувствовала, как сердце окатила горячая волна, и это была волна жизни и даже, может быть, счастья.

Я подняла с пола просохший зонтик, сложила его и толкнула входную дверь. Меня ослепило зелёное, мокрое, брызжущее...

На удивление быстро я нашла свою улицу, улицу Академика Павлова. Она оказалась тут же, за углом. Вокруг меня, как прежде, сновали люди. Много людей. Одни обгоняли, другие нагоняли, третьи спешили навстречу. И так весело было идти среди этого многолюдья.

У каждого что-то болталось в руках – у кого портфель, у кого хозяйственная сумка... И только я одна вышагивала налегке. И это было так непривычно, что я даже растерялась.

И тут вспомнила про капусту; да, да, два аккуратных, твёрденьких кочана, заботливо отобранные мной в подгнивающей груде. Неужели я оставила их у девочки?

Тут я вовремя сообразила, что и кошелёк мой остался там же, а в нём ключи от квартиры.

И тогда я пошла обратно. Но сколько ни блуждала среди панельных пятиэтажек, овощных палаток и окованных железом гаражей, того деревянного домишки в одно светящееся оконце среди них не было. Как в землю провалился.