Звуки в русском Языке. Глава 5. I. Часть 2. Ы

Последовательность звуков по частоте их использования в русском языке

(ь) = 828  (й) = 828
 
(т) = 551  (н) = 508  (с) = 456  (в) = 444  (л) = 367  (р) = 362   
(к) = 299  (д) = 280  (м) = 263  (п) = 214  (з) = 169  (г) = 156  (б) = 142
(ь) = 137  (й) = 104
(ш) = 104   (ж) = 95   (ч) = 95   (х) = 94
(ц) = 34
(ф) = 3    (ъ) = 3

(о) = 877  (э) = 797  (а) = 793  (и) = 515  (у) = 260  (ы) = 221

Из серии “Рассказы детям о Языке”
Книга “Звуки в (русском) Языке”
Глава 5

“I” и его детализация в (русском) Языке

Часть 2

“Ы”


Если мы посмотрим на Последовательность, то обнаружим в ней абсолютно одинаковые значения частот использования в русском языке у “ь” и “й”, - “828”. Что говорит о том, что “ь” и “й” являются так в нём результатами одного и того же процесса, а именно процесса детализации “i”. Более того, из самих величин этих частот мы запросто сможем предположить, что этот процесс детализации имел место именно что в (будущем) руском языке и нигде (т.е. ни в каком другом языке) больше. (Проще говоря, язык, в котором имел тогда место именно этот процесс детализации, только уже поэтому был так (будущим) руским языком, - запрягайте лошадь в телегу, пожалуйста, правильно.)

(Кстати, - ещё раз, - совпадение частот звуков в Последовательности говорит о том, что возникла они у них такие - совпадающие - в (руском) Языке в результате общего у них в нём процесса. Потому как естественное развитие вещественной структуры связей Сознания вовсе даже не предполагает одновременного развития невещественной структуры знаний с одновременным же формированием на ней сразу двух разных знаний (признаков) для соответствующих знаний (звучаний). В то время как вмешательство некого процесса может этот естественный порядок формирования звучаний с соответствующими у них значениями запросто так уже изменить.

Классический тому пример, это совпадение частот (использования в русском языке) у звуков с совершенно отличными у них расположениями/звучаниями, а именно “Л” (367) и “Р” (362). Которые сформировались в Языке независимо друг от друга, но позже были объединены, скажем так, общей для них судьбой (т.е. общим для них процессом).

Так значения звуков “Л” и “Р” формировались в Языке под воздействием (знаний) правиЛ. Которые были обусловлены разными (физиологическими) возможностями человеков разного пола и возраста. Так женщинам, детям и старикам тогда (в начале формирования Языка у представителей формы Жизни “человек”) плохо удавалось (а чаще не удавалось вообще) извлечение звучания (звука) “Р”. Но которое с лёгкостью удавалось извлекать уже мужикам. Именно поэтому его значение и было у мужчин тогда основным, - у женщин такого нет, в то время как у нас, мужиков, оно есть так уже запросто.

Понятно, что необходимость использовать это звучание “Р” в том числе женщинам, детям и старикам, безусловно уже так была, - в противном случае невозможно было бы уже обходиться без его значения в Языке (хотя-бы для общения с теми же мужиками). Именно из неё, - из необходимости иметь соответствующие знания связей в Сознании, - и формируются потом знания правиЛ, - знания, посредством которых задавались однозначные соответствия между объединениями с одинаковыми у них значениями. Половина, - это та, которая была уже так “мужская”, - из которых использовала у себя звучание “Р”, а другая половина, - это та, которая была так уже “женская”, - звучание “Р” уже не использовала. Это чтобы посредством той половины объединений, что не содержала в себе звучание “Р”, возможно было выразить значения той половины объединений, что звучание “Р” в себе уже содержала.

(Кстати в “Кстати”, - на самом деле там всё было чуть-чуть сложнее, потому как позже правиЛа стали использоваться в том числе и применительно к выражению непосредственно знаний Действительности. Это чтобы с помощью правиЛ избегать излишне больших контекстов, - что, безусловно, было очень так неудобно уже в Языке, - необходимых для выражения этих самых знаний Действительности, скажем так, “обычным” (т.е. посредством исключительно знаний Языка) в нём способом.

Например значение объединения “Лодка” “читалось” как [один из элементов множества (которое следует) вопринимать как объединение “д”]. Где (значение) объединение “ка” служило в (будущем) руском языке для выделения элемента из его множества, которым в случае “Лодка” и было множество “Лод”. Значение которого в свою очередь “читалось” как [воспринимать как объединение коллектива]. Таким образом “Лодка” тогда назывался такой признак действительности, который по тем или иным причинам (т.е. по тем или иным знаниям Действительности), мог объеденить сразу несколько человек (коллектива). Сами же эти причины (знания Действительности) в самом объединение “Лодка” никак уже не назывались. А потому, чтобы их так уже знать, сам признак действительности “Лодка” следовало обязательно ещё и увидеть.

P.S. Для вас, любознательные, - попробуйте самостоятельно уже “прочитать” значения слов руского языка “Ладья”, “Лошадь” и “весЛо”, которые были образованы в нём в соответствии с правиЛами.)

Объединения же сформированные с использованием правиЛ предполагали уже обязательное в них участие звучания “Л” без всякого при этом участия звучания “Р”, - у мужиков с извлечением звучания “Л” тех трудностей, что были у женщин с извлечением звучания “Р”, не было ни чуть-чуть. Таким образом в руском языке и сложился тогда, скажем так, “паритет” между частотами использования в нём звучаний “Р” и “Л”, который мы и наблюдаем в Последовательности.)

Другое дело, что тех знаний, что были накоплены в Языке ещё до этого процесса детализации, так никто и не отменял, - а зачем? Точнее даже при всём желании отменить их было попросту уже невозможно. (Это только знание признака (т.е. значение) тогда исчезает из Языка, когда сам его признак уже исчез из Действительности, - в нашем случае признаки никуда так не исчезли, чтобы их потом запросто можно было уже отменить. ) А потому и после детализации того же “(СВ)” на “В” (рус.) и “(С/З)” в (будущем) руском языке, в нём продолжалось использование объединений с участием “(СВ)”, например, - “звук”, “все”, “свой”, “всюду”, и т.д. (При этом, - обратите внимание! - в формировании этих объединений использовались обе возможные формы звучания для значения “(СВ)”, - “(С/З)В” и “W(i)(S/Z)”.)

(Кстати, - одним из красноречивых доказательств использования тогда в Языке двух возможных звучаний “(С/З)В” и “W(i)(S/Z)” для значения “(СВ)” является существование в разных его контекстах (русском и, кажется, хорватском, - точнее погуглите так уже сами) у значения [все] звучаний “все” и “све”. Которые являются так объединениями сформированными с использованием разных возможных форм звучаний для значения “(СВ)”, а именно объединениями “{(С/З)В}ьэ” и “{W(i)(S/Z)}ьэ”. )

И вот на фоне этой детализации “i” на “ь” и “й” в (будущем) руском языке происходит уже другая детализация “i”, которая была вызвана именно что взаимодействием (уже выделенного в результате детализации “i” на “ь” и “й”) “ь” и (никаким образом в результате детализации “i” на “ь” и “й” не детализированного) “i”. В результате которой и происходит выделение уже звучания “ы” из “i”.

Ещё раз, - таким образом я утверждаю, что выделение “ы” из “i” было возможно только в случае предварительного выделения из него уже “ь”. Т.е. само такое выделение “ы” могло состоятся только в контексте (будущего) руского языка и нигде больше. А потому существование сегодня “ы” в тех контекстах Языка (т.е. в тех языках), где “ь” как таковой отсутствует, говорит о заимствованном в них происхождении “ы”. Сама же эта детализация, как выделение “ы” из “i”, похоже, происходила в (будущем) руском языке уже именно так.

При том, что звук “i” является гласным звуком, возникает он совсем даже не в процессе дыхания (как это и есть у всех других гласных звуков). А возникает он именно что в процессе питья (воды) с поверхности. И связан он был с необходимостью во время этого процесса питья (воды) с поверхности человекам хоть немного дышать. Потому и, скажем так, “затесался” звук “i” тогда среди тех же “(З/С)” (”(Z/S)”) и “В” (рус.) (”W(i)”), составлявших звучание естественного звука “(СВ)”. Т.е. так “i” был уже не просто дыханием, а именно что дыханием человеков в их процессе питья (воды) с поверхности. Чувствуете сколь огромный путь развития собственной невещественной структуры знаний человекам следовало прежде пройти, чтобы в итоге уже осознать (т.е. сформировать у себя в Сознании, а именно в Языке) само это знание “i”? Настолько знание структуры значений “i” было уже сложнее, чем знание простенькой структуры значений того же звучания гласного звука “(АЭ)”, например.

И вот на этом фоне происходит взаимодействие “i” с “ь”. И происходит оно следующим образом, - рассмотрим само это взаимодействие на примере (согласного) звучания “т”.

Согласное звучание “т” возможно извлечь за счёт, скажем так, весьма небольшого дыхания. Настолько уже небольшого, что определить каким именно было это вынужденное дыхание (т.е. вынужденное гласное звучание), именно которое его и извлекло, у нас никак уже не получится. Но можно это же звучание “т” извлечь и при помощи расположения “ь”, но тогда оно само тоже уже так изменится. В смысле это будет уже не расположение “т”, а совместное расположение “т” и “ь”, т.е. расположение “ть”, - только в таком его порядке! - вспоминаем, расположение “ь” тем и отличается, что может быть только после согласных звучаний, и никогда уже перед ними.

Таким образом согласное звучание “т” можно извлечь за счёт любого (кроме “i”) расположения гласного звучания и расположения “ь”. В то время как с “i” у нас так уже не получится, - извлекая с помощью расположения гласного звучания “i” расположение/звучание согласного звука “т”, мы обязательно будем использовать так и расположение “ь”. Что может быть только в единственном случае, - это когда расположение “ь” является составной частью расположения “i”. Вывод, именно к которому и пришли тогда наши (т.е. (будущие) руские) предки. После этого им осталось совсем уже так немного, - убрать расположение “ь” из “i”, и посмотреть (точнее послушать), что от него так останется, - осталось (расположение/звучание) “ы”. И именно которое они приняли в свой руский язык, чтобы сохранить в нём так единообразие для всех его гласных звуков.

Ещё раз, - гласный звук “ы”, как и все прочие гласные звуки в руском языке мог теперь образовывать объединение с “ь” так, что само его звучание при этом обязательно уже изменялось, и становилось так “i” (”и” рус. краткое). И чтобы “ы” был совсем уже самостоятельным звуком в руском языке, ему следовало задать теперь в нём его собственное значение.

Безусловно, как и вообще у гласного звука, значением его могло стать только знание признака сознания. При том, что выделен он был из “i” с его значением [быть с] за счёт, скажем так, “убирания” из него расположения “ь” с его значением [мужской признак]. В смысле его значением могло быть так знание признака сознания, чем-то связанного с признаком сознания “быть с”, но при этом не имевшего ничего общего с признаком сознания” принадлежность мужикам”.

Похоже, что на формирование окончательного значения “ы” в руском языке повлияла тогда особенность его звучания. Дело в том, что все гласные звучания в объединение с “ь” при попытке как-то их растянуть (т.е. сказать несколько раз это звучание на одном только дыхании) обязательно изменяли собственное звучание, но именно что изменяли они его один только раз. Например, сказать “(ьа)” несколько раз не прерывая дыхания (т.е. сказать так “я-я-я-...”), было невозможно. Потому как после первого же “я” (”ьа”) слышался один только так уже “а”.

С “ы” же было не так. Его “i” (“и” рус. краткое) (т.е. его объединение с “ь”, - “ьы”) можно было сказать много-много раз не прерывая дыхания. И при этом всё это оставалось так уже звучание “i” (”(ьы)”), которое ничуть не менялось на “ы”. Допускаю, что именно эта возможность звучания “ы” и определили тогда его значение [много] в руском языке. Если бы при этом так не возникала бы в руском языке в том числе и проблема...

Напоминаю, что к моменту выделения “ы” из “i” в руском языке, у того существовало в нём и собственное значение, - [быть с]. А это значит, что теперь во всех объединениях, в которых “ь” почему-то предшествовало “ы”, оно могло восприниматься в них в том числе и как “i” (т.е. как “ьы”), с соответствующим у него значением [быть с]. В то время как значением самого “ы” было так уже [много]. Понятно, что подобная двусмысленность (в этом случае ею была двузначность звучания “ы”) ни в одном языке вообще не нужна.

Устранить саму такую проблему у себя в языке руские смогли только за счёт добавления в него соответствующего знания связи. И таким знанием связи стало у них знание того, что использовать “ы” с его значением [много] у них в языке возможно стало только в конце объединений и никогда в их начале. При том, что использовать, получается, объединение “ьы” (т.е. “i”), возможно стало только в начале уже объединений, но только никак не в их конце. Именно такими, скажем так, “директивными” (т.е. с использованием соответствующих знаний связей) проблему двузначности “ы” и его объединения “ьы” (т.е. “i”, или “и” краткое) в их языке им удалось тогда так решить.

Ещё раз, - если сегодня на письме мы и встречаем написания руских слов как “гвозди” вместо “гвоздьы”, или “кони” вместо “коньы”, или “корни” вместо “корньы”, и т.д., то только потому, что написание в руском языке, как в многоконтекстном языке, возникало сразу на стадии букв. Т.е. миную так иероглифическую свою стадию, которой у русского языка как, - ещё раз, - у многоконтекстного языка просто быть уже не могло. А это значит, что в знаниях самих написаний (букв) в руском языке никаких таких знаний зрительных образов просто быть уже не могло. А были одни лишь знания соответствующих этим написаниям звучаний.

Проще говоря, (будущие) руские писали уже именно так, как они и слышали (звучания). А с учётом того, что с образованием новых, гораздо больших так уже объединений (т.е. слов), значения отдельных звучаний в них всё больше так деградировали, то (будущие) руские и старались придерживаться при написании этих объединений именно что их звучаний, но только никак не их значений. Отсюда в руском языке возникает стремление использовать иногла написание “и” (”i”) там, где на самом деле использовалось значение “(ь)ы”.