Перекресток 3

Уговора Бобыкин вспомнить не мог, но если Звонарев уверяет, что был, -значит, был. В общем-то, интересно, конечно, встретиться, узнать, кто чем живет, чего добился. Тем более что большинство одноклассников в последнее время пропали из видимости. Один только Мельников периодически давал о себе знать, но Мельников как раз и не заканчивал с ними школу. Он ушел раньше, после восьмого класса, когда школу перевели на одиннадцатилетнюю программу. Тогда многие перешли в вечернюю школу, где сохранилась десятилетка: там можно было на год раньше получить аттестат зрелости. Звонарев остался, так как собирался поступать в университет и хотел серьезно к этому подготовиться. Бобыкин тоже остался, но по другой причине. Он решил в школе получить специальность газоэлектросварщика и поехать потом на какую-нибудь ударную комсомольскую стройку. А Мельников ушел. У него не было точных планов на будущее, но затягивать еще на год школьную «тягомотину» он не собирался.

«Запорожец» бежал по асфальтовой ленте дороги, то ныряя в неширокие распадки с тихими, заболоченными речушками, то взлетая на крутые увалы, с которых открывался чудный вид на морской залив с размытой в тумане линии дальнего берега, с белыми косынками парусной регаты… Мельников вел машину с небрежностью любителя, стремящегося выглядеть профессионалом, руль держал двумя пальцами и делал вид, что совсем не смотрит в зеркало заднего обзора. Звонарев, откинувшись на спинку сиденья, улыбался чему-то своему. Бобыкин тоже попытался расслабиться, настроиться на беззаботный, уик-эндовский лад, но что-то внутри противилось, не отпускало.

«Как быстро мелькнули годы! - думал Бобыкин. - Все считал себя молодым, а вот уже и сорок на пороге, и седина лезет — не удержишь, и сердечко нет-нет да и дернется невпопад, словно движок с разболтанным поршнем. Полжизни позади, если не больше… Чего достиг? Чего добился? Юрка — врач, Виталька — ученый, а ты ведь даже не инженер… В наше время, когда чуть ли не каждая девчонка имеет диплом о «верхнем» образовании! Дело, конечно, не в дипломе. Был бы ты просто рабочим, вкалывал бы от души, торчал на Доске почета, сидел в президиуме по праздникам… И почет, и заработки, и голова не болит. Тысячу раз понимаю Сашу Вяткина! Но ты отказался от такой распрекрасной жизни. Захотел сам решать, что и как делать. Потому что человеку не только руки даны, но и голова. Потому что не мастерство рук сейчас все решает, а мастерство руководства. Так отчего же ты остановился, смалодушничал, не доучился, дубина стоеросовая?..

Он обернулся к Звонареву и вдруг спросил:

-А что, Виталя, ты хотел бы стать директором института?

Звонарев посмотрел на него удивленно:

-Какого института?

-Ну… В котором ты работаешь. Или какого-нибудь другого…

Звонарев неопределенно пожал плечами:

-Я как-то не думал об этом… Пожалуй, что и нет. Директор института — это или очень крупный ученый, генератор идей, или толковый администратор. Идей на целый институт я в себе не чувствую… А кроме того — терпеть не могу приказывать!

Без этого не обойтись, - авторитетно заметил Бобыкин. - Отдавать приказы — это тоже наука!

-Там, где начинаются приказы, наука кончается! - усмехнулся Звонарев.

-Понятно… - сказал Бобыкин. - Достиг, значит, потолка…

Звонарев пожал плечами: «Что значит — потолка? Расти можно не только вверх, но и в ширь, а также вглубь...» Но Бобыкин уже обратился к Мельникову:

-А ты что скажешь, Юрий батькович? Ты бы хотел стать, к примеру, главврачом?

Мельников улыбнулся мягко и снисходительно и, подав «Запорожец» на полкорпуса вправо, пропустил рвущийся вперед темно-зеленый «мерседес» с кокетливо помахивающей поролоновой пятерней в заднем окошке.

-Библию надо читать, Бобыкин, - сказал он. - Еще Экклесиаст говорил, что всякий успех в делах производит взаимную между людьми зависть и лучше иметь малое с покоем, чем большое с суетой и натугой.

-Бездельник был твой Экклесиаст! - фыркнул Бобыкин. - За такой мудростью не надо и в Библию лезть. Такие экклесиасты в каждой забегаловке ошиваются — бутылки под столом собирают… Я тебя серьезно спрашиваю!

А я серьезно и отвечаю. Человек должен жить, не надрываясь, соизмеряя усилия и результаты. Если ты достиг чего-то, но у тебя не осталось ни сил, ни времени порадоваться достигнутому, то стоило ли оно того?.. А что? Тебе предлагают высокий пост?.. Не знаю, как у вас, на производстве, а у нас в медицине, для этого надо иметь «волосатую» руку. Или уж очень рыть копытом землю. Так что, если предлагают, соглашайся.

-Да нет, - замялся Бобыкин. - Это я так…

Вольно разбросанный по широкой долине, Многоудобный состоял из поселков, выросший каждый при своей шахте. Шахты, как люди, рождаются и умирают, оставляя после себя лабиринты штреков и штолен, догорающие пирамиды терриконов и щемящее чувство утраты в сердцах тех, кто знал их близко. Города же остаются,  меняют внешность, привычки и профессии. Вот и здесь на смену выработанным шахтам пришли домостроительные комбинаты, мебельные и трикотажные фабрики, фарфоровый завод… И улицы зазеленели, покрылись асфальтом.

Конечно, все трое не раз бывали в Многоудобном после окончания школы. А у Бобыкина здесь жили родители, и он часто навещал их — и один,и с семьей. Но в сегодняшнем, совместном приезде было что-то символическое, бередящее душу, словно и в самом деле они возвращались в город своего детства после долгих лет странствий.

-А терриконы жаль, - произнес Звонарев, ища за домами привычные когда-то черные дымящие конусы. - Почти все уже срыли. Они придавали городу своеобразие.

-Шлакобетон из них делают, - пояснил Бобыкин.

Мельников тоже скользнул взглядом по сторонам. Два, три террикона еще маячили над городом.

-Когда я учился в институте, - сказал он, - нам показывали легкие человека, который двадцать лет проработал в шахте. Они были как кирзовый сапог.

Звонарев попытался представить себе легкие, похожие на сапог… А кто-то ведь и сейчас, в этот самый момент «рубает» уголь, отделенный от летнего солнца тысячами метров земной тверди.

-Да-а… - после общего молчания протянул протянул Бобыкин. - Старик мой что-то совсем сдавать стал: глаза и, вообще…

  -Уработался он у тебя, - сказал Звонарев. - Первый бригадир был на шахте.
 
-Скажи, Юрча, - обратился Бобыкин к Мельникову, - отчего у человека душа болит?

-Души нет, - серьезно ответил Мельников. - Есть ощущения и реакции. Если реакции неадекватны ощущениям, то это и называется душевной болезнью.

-Да нет, я не про психоз… Вот когда человек говорит: «Душа болит!» Что это? Болезнь или так, маета одна?

-Душа болит от неудовлетворенных желаний, - вмешался Звонарев.

-Не слушай его, Мишка! - усмехнулся Мельников. - Тебе эта интеллигентная заумь ни к чему.

«Если неудовлетворенность желаний, - подумал Бобрыкин, - то надо с Ольгой сесть и хорошенько обо всем разобраться. Жизнь впереди еще длинная, жить надо по-человечески...»

Тем временем они въехали в центр города. Справа проплыл красно-зеленый, с колоннами, фасад Дворца культуры, слева — свечи пирамидальных тополей вдоль пруда.

Мельников свернул к рынку.

-Надо цветы купить. Вдруг кто-нибудь из дам придет.

К школе подъехали без четверти шесть. Вышли из машины, огляделись. Четырехэтажное здание, выкрашенное в грязно-желтый цвет, с рыжими потеками вдоль скособоченных водосточных труб, с пятнами облупившейся штукатурки, выглядело точно так же как и двадцать лет назад. Поодаль виднелись двухскатная крыша столярной мастерской, гараж и приземистая, шлакобетонная стена стрелкового тира, наполовину вросшего в землю. Не было лишь забора, когда-то окружавшего школьную территорию, и, наверное, из-за этого она казалась голой и неуютной.

Ни души…

Но вот на высоком школьном крыльце появилась суровая фигура в бордовой косынке. Она подозрительно уставилась на непонятно зачем появившихся мужчин.

-Посмотри, посмотри, тетка - и пойдет звонить в милицию, - усмехнулся Мельников. Он обошел машину, поднял задний капот и полез в мотор: - Гляну пока! Что-то стучит.

Бобыкин обвел взглядом пустынный школьный двор
.
-Ну и что же мы тут будем делать? Посидеть втроем можно было и поближе к дому.

-Подождем с полчасика, - предложил Звонарев. - Может, кто-нибудь все-таки подойдет.

-Сомневаюсь. Наш класс и тогда был не бог весть какой дружный, а через двадцать лет… У каждого свои заботы, свои проблемы.
 
-Но ведь мы то приехали!

-Ты раскачал. Я бы сам не поехал.

-Но разве тебе не хотелось повидать кого-нибудь из нашего класса? Только честно, положа руку на сердце.

Бобыкин приложил руку к груди и с серьезным видом прислушался:

-Нет, никого.

-А Светку Кузнецову?

У Бобыкина вздрогнули веки.

-Светку? Ну что ж, на Светку было бы интересно взглянуть… Но она вроде где-то на западе?