Cianide Комендант

Орфей Зави сидел на краю крыши башни Эос, свесив ноги, и задумчиво наблюдал за движением сотен светящихся точек внизу. Танагура и Мидас, с его ненасытной жаждой развлечений, отсюда казались скоплением разноцветных блесток, бессмысленно мечущихся среди густой лиловой тьмы. Нигде на Амои так отчетливо не была видна ничтожность и быстротечность человеческой жизни. Никому, кроме коменданта, не позволялось видеть эту величественную и, одновременно, унизительную картину. Ничто человеческое не было чуждо элегантному блонди, что бы ни сочиняли о нем борзописцы из бульварных газетенок. И по началу, охваченный эйфорией от нового назначения, он, в нарушение запрета Юпитер, приводил сюда своих бывших однокурсников. Первым был, разумеется, желчный мизантроп Гидеон Лагат. Никогда не отличавшийся особым тактом, он так прокомментировал увиденное:
- Не свались, малохольный! Мать будет недовольна необходимостью непредвиденных расходов на твою утилизацию.
Орфей поджал губы, сухо поблагодарил за совет, и никогда больше не обсуждал с этим хамом результаты своих философских изысканий. Рауль Эм отказался сразу, узнав куда его собрался отвести комендант, сославшись на ужасную загруженность. На самом деле, как узнал позднее Орфей, первый красавец Танагуры панически боялся высоты. И только Ясон, всегда безупречно сдержанный и немногословный, внимательно взглянул в лицо Зави, и в холодных голубых глазах промелькнула тень понимая, и даже симпатии.
- Иногда мне так хочется шагнуть в эту бездну, - слова вырвались, и глаза Первого блонди вспыхнули на мгновение.
- Не стоит, Орфей, - выдохнул он после долгой паузы, - летать можно только во сне, да и то не часто. Рауль говорит, что это нехороший симптом для взрослой особи.
Они оба знали, что продолжения разговора не будет.
Айша Розен, самый молодой и странный из членов Синдиката, с самого первого дня заинтриговал Зави. Бледный, почти болезненный, с неуместным количеством декоративной косметики на лице и несуразными косичками в прическе, он вызвал единодушное неприятие членов Совета, и сразу оказался в полной изоляции. "Чудак" - было самым приличным из тех прозвищ, которыми награждали его коллеги. Ну, а когда обнаружилась его страсть к ботанике, все начали уже неприкрыто насмехаться над незадачливым блонди. "Это вместо пэтов! У него встает только на пестики!" - басил неуемный Лагат после очередного совещания, нисколько не тревожась о том, что его может услышать Розен. Но Орфей, сам не зная почему, проникся симпатией к беззлобному тихому созданию. Возможно еще и потому, что тот, как и сам комендант, был затворником. У всех членов Синдиката имелась недвижимость в Апатии, где можно было, пусть не слишком часто, отдыхать от дел, вести некое подобие частной жизни, и ощущать себя свободным от неусыпного контроля Матери. Орфею такой привилегии не полагалось. Он был намертво привязан к башне. Да и на что ему эта самая свобода? Что делать ему там, на воле? Развлечения элиты казались Зави примитивными и утомительными. Друзьями он так и не обзавелся. Пустота.
Айша тоже, по не совсем понятным причинам, пределов башни никогда не покидал. Слухи о нем ходили самые нелепые. Говорили даже нечто вроде того, что тело его полностью синтетическое, будто бы Юпитер отрабатывает новую линию киборгов, намереваясь во временем полностью заменить ими биологическую элиту. Многие верили и еще более отдалялись от него. Но Зави подобная возможность не пугала. Он находил Айшу занятным, и стал искать путей сближения.
Так случилось, что любимец Ясона Минка, рыжий проходимец по кличке Катце, привез среди прочего контрабандного товара несколько редких орхидей с Терры. Их предполагалось презентовать главе делегации Федерации, но вовремя выяснилось, что тот страдает чудовищной аллергией на цветочную пыльцу. Не будучи уверенным в безопасности купленных растений, Ясон распорядился выкинуть их, чем немедленно воспользовался вездесущий комендант. В результате орхидеи попали в оранжерею Айши, а сам Зави был приглашен на прием к их новому хозяину.
Было так странно обнаружить себя в чужом доме. Не по долгу службы, не с целью проверки проводки или отопления, а просто потому, что есть пара бутылок хорошего вина, которые раньше не с кем было открыть. Негромкая ненавязчивая музыка фоном и долгий вечер при свечах за неспешной беседой обо всем на свете. Дружба - такое непривычное слово…
- Хочешь подняться на крышу?
- Да, - глаза Айши мечтательно заблестели.
То, что случилось с ними на вершине Танагуры, Зави мечтал забыть уже несколько лет. Как вышло, что они оба потянулись за поцелуем? И оно того стоило! До сих пор, закрывая глаза, Орфей чувствовал тонкую гибкую фигуру в своих руках, помнил вкус мягких податливых губ и густые шелковые волосы, текущие между пальцами. Что на них нашло тогда? Потом была спальня в его апартаментах, ночь жаркая и совершенно безумная, шепот, вскрики, шорохи и отблески света в восхищенных глазах. И боль пробуждения в холодной пустой кровати. Айша исчез после той ночи на пару месяцев. Юпитер не желала разговаривать с Зави, но и не наказывала. Просто молчала. Когда же, наконец, Розен появился на заседании у Ясона, разговора не получилось. Не было его и после, и через неделю, и через две. А потом его вызвала Мать, и объявила, что если повторится "подобное поведение", то нейрокоррекцией Зави не отделается. Все кончилось, не успев начаться. В наказание ему не стерли память, обрекая на вечную муку воспоминаний. Ах, да, орхидеи теперь растут у Зави в кабинете. Розен ботаникой больше не интересуется. И Орфеем тоже.
Ночь встает над Танагурой. Впереди несколько часов покоя над пропастью. Орфей с усмешкой смотрит вниз. Однажды, когда боль пересилит все глупые предрассудки, он шагнет туда,навстречу сверкающим огонькам. Но пока не время.