Гл. 11. Ч. 2. Наш дорогой Друг в ином мире

ВЕЛИКИЙ
ПРАВЕДНЫЙ СТАРЕЦ
СТРАСТОТЕРПЕЦ ГРИГОРИЙ
Григорий Ефимович Распутин-Новый


Ю.Ю. Рассулин — авторский текст, составление, редакция


Глава 11
Убийство


2. «Наш дорогой Друг в ином мире…». Годы 1917-1918.

М. Г. Соловьева (Распутина):

«Не все, кто знал моего отца, горевали. Были и такие, кому смерть отца принесла облегчение.
В модных салонах пили за здоровье Феликса Юсупова.
Великий князь Александр Михайлович с недоумением встретил известие об убийстве моего отца. <…> Великого же князя не оставляли предчувствия, что теперь то Россию и ждут самые большие несчастья.
Повторяет мысль Александра Михайловича и княгиня Палей: «Эта драма была началом революции» [573].

Из мемуаров Мориса Палеолога:

«Несколько Великих князей, в числе которых мне называют трёх сыновей Великой княгини Марии Павловны: Кирилла, Бориса и Андрея, говорят ни больше ни меньше, как о том, чтобы спасти царизм путём дворцового переворота. С помощью четырёх гвардейских полков, преданность которых уже поколеблена, они двинутся ночью на Царское Село; захватят царя и царицу; Императору докажут необходимость отречься от престола; Императрицу заточат в монастырь; затем объявят царём наследника Алексея под регентством Великого князя Николая Николаевича.
Инициаторы этого плана полагают, что Великого князя Дмитрия его участие в убийстве Распутина делает самым подходящим исполнителем, способным увлечь войска. Его кузены, Кирилл и Андрей Владимировичи, пришли к нему в его дворец на Невском проспекте и изо всех сил убеждали его «довести до конца дело народного спасения». После долгой борьбы со своей совестью Дмитрий Павлович в конце концов отказался «поднять руку на Императора»; его последним словом было: «Я не нарушу своей присяги в верности» [574].

В. Н. Воейков:

«Избранники народа начали говорить о необходимости, в целях якобы успешного окончания войны, устранить Государя от Престола. Следствием такой преступной агитации было развращение командного элемента армии, в то время преимущественно состоявшего из офицеров генерального штаба. В некоторых великосветских салонах, радушно открывших свои двери думским деятелям, досужие кумушки торжественно изрекали, что не следует идти против всемирного исторического течения в вопросах представительного образа правления. Взгляд этот разделял и С. Д Сазонов в бытность его министром иностранных дел, в моём присутствии сказавший: «Слава Богу, дела принимают такой оборот, что скоро Дума возьмёт всё в свои руки и тогда можно ожидать полного расцвета Родины»» [575].

Из письма супруги председателя Государственной Думы А. Н. Родзянко Анны Николаевны Родзянко (урожденной княжны Голицыной) княгине З. Н. Юсуповой:

«Несмотря на весь окружающий нас мрак, я твёрдо верю, что мы выйдем победителями как в борьбе с внешним врагом, так и с внутренним. Не может Святая Русь погибнуть от шайки сумасшедших и низких людей; слишком много благородной крови за славу и честь России, чтобы дьявольская сила взяла верх» [576].

9 Февраля 1916 г. Дневник Вел. княжны Ольги Николаевны:

«Сегодня Мите 24 года (Шах Багову). Сохрани его Боже. Мы 2 в лазарет. Делали что всегда. Писала, давала лекарства, которых довольно много. Устраивала койки Рагуцкого и т.д. Д. Георгий завтракал, а Мама в постели из-за сердца, но днём встала и сидела у Алексея. Папа все эти дни Пластуном [в мундире Пластунского полка — прим. изд. «Вече»]. Сидела дома, насморк. Теплее. Была у Ани дочка о. Григория. Вечером у нас сидела до 11 ч. Лили. Болит голова» [577].

22 февраля 1917 г. Государыня Императрица Александра Феодоровна — Государю:

«Мой драгоценный! С тоской и глубокой тревогой я отпустила тебя одного без нашего милого, нежного Бэби. Какое ужасное время мы теперь переживаем! — ещё тяжелее переносить его в разлуке — нельзя приласкать тебя, когда ты выглядишь таким усталым, измученным. Бог послал тебе воистину страшно тяжёлый крест. Мне так страстно хотелось бы помочь тебе нести это бремя! Ты мужествен и терпелив — я всей душой чувствую и страдаю с тобой, гораздо больше, чем могу выразить словами. Что я могу сделать? Только молиться и молиться! Наш дорогой Друг в ином мире тоже молится за тебя — так Он ещё ближе к нам. Но всё же как хочется услышать Его утешающий и ободряющий голос! Бог поможет, я верю, и ниспошлёт великую награду за всё, что ты терпишь. <…>

Глаза мои болят от слёз. Со станции я поеду прямо к Знаменью — именно потому, что бывала с тобой там раньше, это успокоит и укрепит меня, и я помолюсь за тебя, мой ангел. О, Боже, как я люблю тебя! Всё больше и больше, глубоко, как море, с безмерной нежностью. Спи спокойно, не кашляй — пусть перемена воздуха поможет тебе совсем оправиться. Да хранят тебя светлые ангелы, Христос да будет с тобой, и Пречистая Дева да не оставит тебя! Наш Друг поручил нас её знамени» [578].

23 февраля 1917 г. Государыня Императрица Александра Феодоровна — Государю:
 
«Мой ангел, любовь моя!
Ну, вот — у Ольги и Алексея корь. У Ольги всё лицо покрыто сыпью, у Бэби больше во рту, и кашляет он сильно, и глаза болят. <…>
Все целуют тебя крепко, крепко. Ах, любовь моя, как печально без тебя — как одиноко, как я жажду твоей любви, твоих поцелуев, бесценное сокровище моё, думаю о тебе без конца! Надевай же крестик иногда, если будут предстоять трудные решения, — он поможет тебе. [Государыня имеет в виду нательный крест Григория Ефимовича, который после его смерти носил Государь Император Николай II, см. письмо от 2 марта 1917 г. — прим. Сост.]» [579].

26 февраля 1917 г. Государыня Императрица Александра Феодоровна — Государю:
 
«Я только что брала Марию к Знаменью поставить свечи, ходили на могилу нашего Друга. Теперь церковь настолько высока, что я могу стать на колени и молиться там спокойно за всех вас, и дневальный меня не видит [речь идет о строившейся в Александровском парке церкви во имя преп. Серафима Саровского, рядом с алтарем которой было погребено тело Григория Ефимовича — прим. Сост.]. Мы ездили к Алекс. Остановились и разговаривали с М. Ивановым, Хвощинским, с новыми и с доктором. Мягкая погода, очень солнечно. Я принесла тебе этот кусочек дерева с Его могилы, где я стояла на коленях. <…>
В понедельник я читала гнусную прокламацию. Но, мне кажется, всё будет хорошо. Солнце светит так ярко, и я ощущала такое спокойствие и мир на Его дорогой могиле! Он умер, чтобы спасти нас» [580].

26 февраля 1917 г. Из дневника Государыни Императрицы Александры Феодоровны:

«[Написала письмо] № 649.
О<льга> — 39,1°, Т<атьяна> — 39°, Ал<ексей> —38,9°, Аня — 38,4°.
9.55–11 [часов]. С Аней встретили Пап; на станции, панихида [по убиенному Григорию], могила [Распутина].
1 ч<ас> Аня — 39,7°. Обедала наверху с Лили.
Ужасные вещи происходят в Санкт-Петербурге.
Революция…» [581]

2 марта 1917 г. Государыня Императрица Александра Феодоровна — Государю:

«Пусть этот образок, который я целовала, принесёт тебе мои горячие благословения, силу, помощь. Носи Его крест, если даже и неудобно, ради моего спокойствия» [582].

2 марта 1917 г. Из Дневника Государя Императора Николая II:

«2-го марта. Четверг.
Утром пришёл Рузский и прочёл свой длиннейший разговор по аппарату с Родзянко. По его словам, положение в Петрограде таково, что теперь министерство из Думы будто бессильно что-либо сделать, т. к. с ним борется соц.-дем. партия в лице рабочего комитета. Нужно моё отречение. Рузский передал этот разговор в Ставку, а Алексеев всем главнокомандующим. К 2 ; ч. пришли ответы от всех. Суть та, что во имя спасения России и удержания армии на фронте в спокойствии нужно решиться на этот шаг. Я согласился. Из Ставки прислали проект манифеста. Вечером из Петрограда прибыли Гучков и Шульгин, с кот. я переговорил и передал им подписанный и переделанный манифест. В час ночи уехал из Пскова с тяжёлым чувством пережитого. Кругом измена и трусость, и обман!» [583]

Государь Император Николай II, вероломно пленённый собственными генералами, уступая сильнейшему нажиму со стороны ген. Алексеева, ген. Рузского, депутатов Думы Гучкова и Шульгина, за которыми стояли весь генералитет, часть офицерства,  революционно настроенные круги Думы, аристократия,  дворянство, интеллигенция, не думая о себе, но желая единственно блага Русскому Отечеству и Русскому Народу, всеми силами стремясь избежать бессмысленного в сложившейся ситуации пролития русской крови, подчинился воли заговорщиков. Свидетельством того рокового момента служит телеграмма, адресованная начальнику Ген. Штаба генералу Алексееву, в котором говорится о сложении с себя Николаем II бремени царского служения в пользу родного брата Михаила. В нарушений законов Российской Империи, в нарушение всех требований изъявления Царской воли, которые предполагали выполнения определенных процедур написания и издания Высочайшего царского манифеста, по сути дела незаконно, машинописный текст телеграммы, подписанный карандашом, был обнародован, и с тех самых пор, трактуется, как свидетельство отречения Николая II от Царского прародительского Престола. До сих пор остаются неизвестными обстоятельства этого трагического, переломного для всей русской истории события. Подлинность подписи сегодня оспаривается православными историками.

Обманутые русские люди вдруг в одночасье оказались сиротами, брошенными на произвол судьбы, оказались в полном недоумении перед лицом свершившегося факта. Каждый подданный Российской Империи воспринял произошедшее по-разному, каждый волен был сам трактовать причины и последствия роковых событий тех дней. Но каждый честный русский православный человек был исполнен великой скорби.

3 марта 1917 г. Из Дневника Государя Императора Николая II:

«3-го марта. Пятница.
Спал долго и крепко. Проснулся далеко за Двинском. День стоял солнечный и морозный. Говорил со своими о вчерашнем дне. Читал много о Юлии Цезаре. В 8.20 прибыл в Могилев. Все чины штаба были на платформе. Принял Алексеева в вагоне. В 9 ; перебрался в дом. Алексеев пришёл с последними известиями от Родзянко. Оказывается, Миша отрёкся. Его манифест кончается четырёххвосткой [всеобщее, открытое (гласное), равное, тайное голосование] для выборов через 6 месяцев Учредительного Собрания. Бог знает, кто надоумил его подписать такую гадость! В Петрограде беспорядки прекратились - лишь бы так продолжалось дальше» [584]. 

Из слова епископа Пермского и Кунгурского Андроника (Никольского) в кафедральном соборе Перми:

«Ведаю, братие, что ждёте от меня слова по поводу всех переживаемых нами событий. Но что же я могу сказать вам, грешный, кроме той печали, которая обдержит сердца наши. Начнём по порядку. — Не стало у нас на Руси Царя. Беззаветно любящий своё Отечество и свой народ, беззаветно желающий ему только одного блага и счастья, Царь сложил с себя царскую корону и отрёкся от наследственного прародительского престола. Бесчестные царские слуги и советники в своих мелких расчётах скрывали от Царя правду жизни народной, обманывали Царя и делали всё, чтобы разъединить Царя с народом и народ с Царём. И добились своего. Но когда обнаружилось это разъединение, когда открылась беда, тогда они же первые и оставили Царя одного, оттолкнувшись от него и спасая только себя, а не Царя или Отечество. Увидевши это, Царь понял, что нужно народу в данное время. Он в этот исторический момент жизни нашего Отечества явил подражание нашему Великому Первоархиерею Христу. А Христос, видя, как погибает народ, расстраеваемый грехом, решил Себя Самого предать на Крест и принести в жертву спасения людей для примирения их с Богом. Так и сей кроткий Царь решился на самопожертвование высокое, чтобы объединился и утихомирился разгневанный народ. Царь за себя и за Наследника отрёкся от царского престола с передачей такового Великому князю Михаилу Александровичу — своему царственному брату. Но вот наше дальнейшее горе: В. кн. Михаил Александрович очевидно не чувствует в себе силы взять в свои руки бразды правления в такое время, когда смута в народе, а лютый враг немец не только у ворот, но и в пределах уже Отечества. Посему он сказал, что воспримет всю Верховную Власть только в том случае, когда весь народ изберёт его на Учредительном Собрании. И так не стало у нас Царя. И Церковь не смеет провозгласить в своих молитвах и песнопениях эту самую народом исторически созданную святыню народной души, постепенно вдали веков из разрозненности объединившую весь великий Русский Народ во единого соборного человека с созданием великого Государства Российского. Довели бесчестные царские советники до этого тяжкого испытания. Своею вероломную беспечностью они забрызгали грязью народом в истории вековой и трудовой созданную драгоценную царскую порфиру и вынесли её для поругания на улицу, смешавши царское имя с пошлостью, своим бесчестием унижая русский народный дух и святыню русского народа. Не вынесла народная душа этого своего позора и унижения, и возмутилась гневом великим. И не стало у нас Царя. Как триста лет назад, как в лихолетье междуцарствия подлые людишки разворовали Отечество и ввергли его в погибель, так и теперь бесчестные царские слуги разворовали народное достояние и довели до взрыва народного негодования и озлобления за святыню народной души» [585].

3 марта 1917 г. Государыня Императрица Александра Феодоровна — Государю:

«Только что был Павел — рассказал мне всё. Я вполне понимаю твой поступок, о мой герой! Я знаю, что ты не мог подписать противного тому, в чём ты клялся на своей коронации. Мы в совершенстве знаем друг друга, нам не нужно слов, и, клянусь жизнью, мы увидим тебя снова на твоём престоле, вознесённым обратно твоим народом и войсками во славу твоего царства. Ты спас царство своего сына, и страну, и свою святую чистоту, и (Иуда Рузский) ты будешь коронован самим Богом на этой земле, в своей стране [пророческие слова Русской Царицы]» [586].

3 Марта 1917 г. Письмо Великой княжны Марии Николаевны:

«Дорогой и милый наш Папа!
Всё время мысленно и молитвенно с Тобой. Сёстры ещё лежат в темной комнате, а Алексею надоело и поэтому он лежит в игральной и не закрывает всех окон. Сегодня я с ним и Жиликом лили из олова пули и ему это очень понравилось. Мама бодра, хотя сердце не совсем в порядке. Теперь я почти целый день с Мамой, т.к. я осталась одна, которая ещё здорова и может ходить. Сплю я тоже с ней, чтобы быть ближе, если в случаи что-нибудь надо сказать или кто-нибудь её хочет видеть. Лили спит у нас в красной комнате около столовой на диване, где Ольга лежала. Она ужасно милая и очень помогает во всём. Из окон мы видим наших казаков и солдат. Вчера ходила с Мамой по подвалу, и смотрели как они там все устроились. Темнота в подвале полная, т.к. у нас электричество днём не горит. Солдаты были очень милы, и когда мы проходили мимо них, они вскакивали с соломы, на которой они отдыхали и здоровались с Мамой. Нас вёл швейцар со свечой в руках и командовал солдатам «смирно». Вечером видела Викт. Эрастовича, он сказал, что ночью пришёл пешком из Петрограда Вершиков, который был арестован домашним арестом, как и весь Конвой в Петрограде. Все мы крепко и горячо Тебя дорогой наш душка Папа целуем. Храни Тебя Бог [в этом месте в тексте письма стоит крест].
Твои дети.
Вчера днём у нас был молебен, приносили к сёстрам икону Знамения Божией Матери из церкви. Было после этого как-то всем легче весь день. — Папа, душка, мы все слыхали и верим, что Господь никогда не оставит Того, который сделал всё, что мог для нас всех. Мы Тебя горячо и много раз целуем. Бог всегда с Тобой и наш Друг в небе о Тебе так же горячо молится и все, все — наши мысли о Тебе и ни на минуту не покидают» [587].

8 марта 1917 г.  Могила-склеп, в котором в цинковом гробу было погребено тело Григория Ефимовича, была вскрыта капитаном Климовым. Затем гроб был полностью выкопан солдатами под предводительством прапорщика Бахтадзе. На груди покойника солдаты обнаружили небольшую иконку Божией Матери «Знамение», на обратной стороне которой были подписи, сделанные карандашом: «Александра, Ольга, Татьяна, Мария, Анастасия, Анна. 11-го Дек. 1916 г. Новгород».

В ночь с 10 на 11 марта 1917 г.  честные останки Григория Распутина-Нового были сожжены [588].

М. Г. Соловьева (Распутина):

«Когда слухи об этом ужасном происшествии [осквернение могилы её отца] разнеслись по городу и, в конце концов, достигли моих ушей, я позвонила Марусе Сазоновой, чтобы узнать, что ей об этом известно. Человек, взявший трубку, сказал, что Маруся дома и хочет немедленно видеть нас с Варей, и прибавил, чтобы мы ехали немедленно. Мы поспешили к Сазоновым и обнаружили там всю их семью и ещё человек двадцать друзей нашего отца, сидящих под охраной вооруженных солдат в гостиной. Нам сказали, что мы, как и все эти люди, арестованы.

Решив, что уже вся рыба попалась в сети, солдаты привезли всех нас в какое-то здание. Там находилось множество арестованных. Многих я узнала. Дальнейшее ожидание показалось бесконечным, хотя длилось оно около двух часов. Всё это время мы были окружены пьяными солдатами, не оставлявшими нас в одиночестве даже в уборной.

Наконец меня вызвали на допрос. Я в ужасе обняла Варю, думая, что меня сейчас разлучат с единственным близким человеком.

Небритый солдат кричал на меня и толкал вперёд по коридору, пока не привёл в маленькую голую комнатушку. Там за простым деревянным столом расположились двое мужчин, и один из них грубо велел мне сесть. Потом, ни разу не взглянув на меня, он погрузился в изучение лежащей перед ним толстой папки. Несколько минут слышался лишь шелест переворачиваемых страниц. Он поднял взгляд:

— Ваше имя?
— Мария Григорьевна Распутина [Матрена любила, когда её называли Марией. Между своими её звали Мара, Марочка — нечто среднее между Марией и Матрёной —прим. Сост.].
— Дочь Григория Ефимовича Распутина?
— Да».

Их вопросы сосредоточились вокруг отношений отца и Александры Федоровны, которую они называли бывшей царицей. Это разрывало мне сердце.

Следователи твердили, что я должна подтвердить сведения о предосудительной связи бывшей царицы и Распутина.

Это было слишком. Мои нервы были натянуты, как струны. Я истерически захохотала.

Поняв, что от меня им ничего не добиться, следователи послали за Варей. Столкнувшись с сестрой в коридоре, я смогла только ободряюще улыбнуться. Ясно, что от Вари они добились так же мало, как и от меня.

Вскоре нас обеих освободили. Удивительно, но нас даже довезли на автомобиле до самого дома.

На следующее утро Варю вызвала начальница её гимназии. Варя была первой ученицей в классе, но ей было объявлено о немедленном исключении. Дальнейших объяснений не последовало.

Ничто не удерживало нас в Петрограде. Я решила, что мы должны вернуться в Покровское. Варя согласилась со мной и даже повеселела.

Мы уложили только то, что смогли унести сами, поручив остальное имущество заботам привратника.

Главное, я взяла с собой тетрадку, в которую записывала рассказы Дуни о жизни отца.
Я радовалась, что уезжаю. Петроград уже не был тем городом, куда меня привёз когда-то отец» [589].
 
В книге Кузнецова приведены рассказ от лица А. А. Танеевой (Выруборой) о том, что она видела два сна:

«Один, когда я болела корью во Дворце. Будто иду по городу Тобольску по дощатой мостовой (только в Тобольске видела подобную), встречаю Гр. Еф. сердитого, испугалась его виду, он сказал: «Пойди и скажи Папе и Маме, что я пришёл с ними проститься», — будто я возразила, что идти далеко. «Они в Тобольске», — ответил он, указывая на синий царский поезд.

Второй в день моего освобождения из крепости 16 июня 1917 г. Вижу Гр. Еф. идёт ко мне в камеру со словами: «Я вернулся к тебе из города левитов по молитвам твоих родителей», — дал мне нарядное платье и много бриллиантов, сказав: «Ты исполнила свой долг на земле».
Наследник во время своей болезни утверждал матери и мне, что Гр. Еф. входит к нему в детскую крестить его и «тогда мне лучше»» [590].

21-го Марта 1917 г. Ближайшие подруги Государыни, Анна Александровна Танеева (Вырубова) и Юлия Александровна фон Ден, арестованы по приказанию председателя вновь сформированного временного правительства А. И. Керенского. Анна Александровна, ещё не оправившаяся после кори, протекавшей в очень тяжёлой форме, водворена в одиночную камеру Трубецкого бастиона Петропавловской крепости, из которой ей удалось освободиться в середине июня 1917 г. Но окончательно на свободе, хотя и временно, она оказалась только в конце июля. По выходе из тюрьмы Анне Александровне удалось наладить переписку между нею и пленённой в Александровском Дворце Царской Семьей.
Обмену дорогими письмами не смогла воспрепятствовать и ссылка Царственных Узников в Тобольск.

1 августа 1917 г. в 6 часов утра по распоряжению Председателя Временного правительства А. Ф. Керенского Царская Семья в сопровождении вооружённой охраны и 39 человек свиты была вывезена поездом в Тюмень. Отъезд был окружён тайной, и маршрут следования двух поездов под флагом японского Красного Креста, на которых вывозили людей и царские вещи, был скрыт от членов Царской Семьи. Но они поняли, куда их везут. Они могли догадаться по тому, что накануне, ещё 29 июля, им было указано захватить тёплые вещи. Но это лишь укрепило их догадку. О том, что им суждено побывать не просто в Сибири, а на родине Их Друга, было предвозвещено Григорием Ефимовичем ещё задолго до этих событий. Государыня знала, что так будет. И вот предсказание сбывалось. Видимо накануне отъезда, Александра Федоровна написала письмо Анне Танеевой (Вырубовой).

Август 1917 г. Государыня Императрица Александра Феодоровна — Анне Александровне Танеевой (Вырубовой):

«... Дорогая моя мученица, я не могу писать, сердце слишком полно, я люблю тебя, мы любим тебя, благодарим тебя и благословляем и преклоняемся перед тобой, — целуем рану на лбу и глаза, полные страдания. Я не могу найти слова, но ты всё знаешь, и я знаю всё, расстояние не меняет нашу любовь — души наши всегда вместе, и через страданье мы понимаем ещё больше друг друга. Мои все здоровы, целуют тебя, благословляют, и молимся за тебя без конца.
Я знаю твоё новое мучение — огромное расстояние между нами, нам не говорят, куда мы едем (узнаем только в поезде) и на какой срок, но мы думаем, это туда, куда ты недавно ездила — святой [святитель Иоанн Тобольский — сост.] зовёт нас туда и наш Друг.
Не правда ли странно, и ты знаешь это место» [591].

4 августа 1917 г. поздно вечером поезда с Царственными Узниками прибыли в Тюмень.

5 августа 1917 г. ранним утром члены Царской Семьи, свита и солдаты охраны на пароходе «Русь» отплыли от пристани. Путь пролегал по реке Туре, мимо села Покровского, далее по реке Тобол до Тобольска. Возле слободы Покровской была сделана остановка, и Им разрешено было сойти на противоположный от слободы берег для прогулки.

5 августа 1917 г. Из дневника Государыни Императрицы Александры Феодоровны:

«Суббота.
На берегу судна “Русь” на реке.
Весь день провела в постели [у Государыни было больное сердце]. Около 10 [часов] застряли на ; часа на песчаной отмели. Останавливались 3 раза, чтобы достать дрова, молоко и еды для солдат.
Алексей и Татьяна собирали цветы на берегу — на берегу против Покровского [родины Григория Ефимовича]» [592].

5 августа 1917 г. Из Дневника Государя Императора Николая II:

«Плавание по реке Туре. Спал мало. У Аликс, у Алексея и у меня по одной каюте без удобств, все дочери вместе в пятиместной, свита рядом в коридоре; дальше к носу столовая и маленькая каюта с пианино. II класс под нами, а все стрелки 1-го полка, бывшие с нами в поезде, сзади внизу. Целый день ходили наверху, наслаждаясь воздухом. Погода была серая, но тихая и теплая. Впереди идёт пароход Мин. Пут. Сооб., а сзади другой парох[од] со стрелками 2-го и 4-го стр. полков и с остальным багажом. Останавливались два раза для нагрузки дровами. К ночи стало холодно. Здесь на пароходе наша кухня. Все залегли рано» [593].

6 августа 1917 г. Из Дневника Государя Императора Николая II: 

«Плавание по Тоболу. Встал поздно, так как спал плохо вследствие шума вообще, свистков, остановок и пр. Ночью вышли из Туры в Тобол. Река шире и берега выше. Утро было свежее, а днём стало совсем тепло, когда солнце показалось. Забыл упомянуть, что вчера перед обедом проходили мимо села Покровского — родина Григория.
Целый [день] ходили и сидели на палубе. В 6 ; ч. пришли в Тобольск, хотя увидели его за час с ;.
На берегу стояло много народу, — значит, знали о нашем прибытии. Вспомнил вид на собор и дом на горе. Как только пароход пристал, начали выгружать наш багаж. Валя, комиссар и комендант отправились осматривать дома, назначенные для нас и свиты. По возвращении первого узнали, что помещения пустые, без всякой мебели, грязны и переезжать в них нельзя. Поэтому [остались] на пароходе и стали ожидать обратного привоза необходимого багажа для спанья.
Поужинали, пошутили насчёт удивительной неспособности людей устраивать даже помещение и легли спать рано» [594].

Пьер Жильяр:

«Как бы то ни было, переезд Царской Семьи из Царского Села в Тобольск совершился при благоприятных условиях и без особых случайностей. Отправившись 14 августа [1 авг. По ст. ст.] в шесть часов утра, мы вечером 17-го [4 августа ст. ст.] числа добрались до Тюмени — ближайшей к Тобольску железнодорожной станции — и через несколько часов оказались на пароходе «Русь».
На следующий день мы проехали мимо родного села Распутина, и Царская Семья, собравшись на палубе парохода, рассматривала дом «старца», ясно выделявшийся среди изб. Это обстоятельство не произвело особого впечатления на Царскую Семью, потому что было Распутиным предсказано. Случайное совпадение обстоятельств ещё раз подтвердило его пророческие слова» [595].

Подтверждением слов Пьера Жильяра служит следующий рассказ Юлии Александровны фон Ден, заимствованный из её воспоминаний, относящихся к августу 1916 г., когда они с Анной Вырубовой совершили паломничество к мощам Свят. Иоанна Максимовича и побывали в гостях у Григория Ефимовича в Покровском.

Ю. А. фон Ден:

«Во время возвращения в Тюмень [из Тобольска] Распутин настоял на том, чтобы мы остановились в Покровском и познакомились с его женой. Предложение меня очень заинтриговало: мне давно хотелось узнать, где и как он живёт. Я с интересом разглядывала темно-серый деревянный дом с резными наличниками, принадлежавший Распутину. Село представляло собой ряд небольших деревянных изб в два этажа. Дом Распутина был лишь немногим больше остальных. Старец выразил надежду, что когда-нибудь Их Величества приедут к нему в гости.
— Но ведь это так далеко, — возразила я, изумленная его словами.
— Они должны приехать, — сердито проговорил крестьянин. Спустя несколько минут он произнеёс пророческие слова.
— Волей или неволей, они приедут в Тобольск и прежде чем умереть, увидят мою родную деревню» [596].

В Тобольске Царскую Семью и сопровождавших Их лиц разместили в Губернаторском доме, где год назад гостили высокие паломницы, подруги Государыни — Анна Вырубова и Лили Ден. 

24 ноября 1917 г. Государыня Императрица Александра Феодоровна — Анне Александровне Танеевой (Вырубовой):

«Отец Макарий [монах Макарий из скита на озере Октай Верхотурского монастыря], значит, тоже ушёл в лучший мир? Но там он ближе к нам, чем на земле. Наши мысли будут встречаться в будущем месяце. Помнишь наше последнее путешествие [в Новгород] и всё, что случилось после [убийство Григория]. После этой годовщины, может быть, Господь смилуется над нами. Иза [баронесса Бугсгевден] и девушки ещё не приехали. Поцелуй от меня Прасковью [жену Григория Ефимовича] и детей [Матрёшу и Варю]. Все целуют «Большого Беби» [очевидно, Александр Сергеевич Танеев — отец Анны Александровны] и благословляют. Храни Бог. Не падай духом. Хотела бы тебе послать что-нибудь съедобное» [597].

8 декабря 1917 г. Государыня Императрица Александра Феодоровна — Анне Александровне Танеевой (Вырубовой):

«Буду теперь с удовольствием Творения Григория Нисского читать [Свт. Григорий, епископ Нисский — небесный покровитель Григория Ефимовича. Он родился в день памяти святого — Сост.] <…>
Привет и спасибо большое милой Ек. В. [Екатерина Викторовна Сухомлинова — подруга Анны Александровны и почитательница старца Григория Распутина-Нового — Сост.], что нас вспомнила, — ей и мужу душевный привет — храни и утеши его Господь Бог, который своих никогда не оставляет [бывший военный министр, генерал В. А. Сухомлинов, оклеветанный и осужденный, находился в тот момент в тюрьме. За его освобождение хлопотал старец Григорий — Сост.]. Где Серёжа с женой [брат Анны Александровны и его жена Инна — Сост.]. От милой Зины получила письмо — дорогая, ясная душа [Зинаида Манштедт — горячая почитательница старца Григория — Сост.]. И О. В. благодарю [Ольга Владимировна Лохтина — почитательница старца Григория — Сост.] — грустно ни о ком ничего не знать… Да, прошлое кончено, благодарю Бога за всё, что было, что получила, и буду жить воспоминаниями, которые никто от меня не отнимет» [598].

9 декабря 1917 г. Государыня Императрица Александра Феодоровна — Анне Александровне Танеевой (Вырубовой):

«Надеюсь, что письмо 17-го получишь [день смерти Григория Ефимовича — Сост.], соединимся в молитвах. <…> После годовщины [убийства Григория], по-моему, Господь умилосердится над Родиной» [599].

15 декабря 1917 г. Государыня Императрица Александра Феодоровна — Анне Александровне Танеевой (Вырубовой):

«17-го [17 декабря — годовщина убийства Григория Ефимовича — Сост.] все молитвы и мысли вместе, переживаем опять всё. Были утром у обедни, такое утешение. <…> Чемодуров насплетничал из болтливости — это его слабая сторона, а то он чудный. Вам его жена взяла мою записку в собор на горе, архиерейская служба шла, тогда не принято поминать за здравие, но когда диакон узнал, что это от меня, громко прочитал все имена, так рада. Диакон даже оставил у себя записочку. Е. Гермоген [епископ Гермоген Тобольский (Долганов)] страшно за «Father» [Николая II] и всех. За упокой дала записку в нашей церкви (и чувствовала таким образом — соединяюсь со всеми, крест его был у нас и во время всенощной лежал на столе). [Заупокойная записка подана Государыней накануне годовщины со дня мученической кончины Григория Ефимовича Распутина-Нового. Во время всенощной, которая была совершена в Губернаторском доме, на столе был положен крест, принадлежавший Другу Царской Семьи — Сост.]» [600].

17 декабря 1917 г. Годовщина убийства старца Григория Ефимовича Распутина-Нового. Из дневника Государыни Императрицы Александры Феодоровны:

«Воскрес<енье>.
Тобольск.
–6°.
8 [часов]. Ходила в церковь.
Рисовала…» [601]

20 декабря 1917 г. Государыня Императрица Александра Феодоровна — Анне Александровне Танеевой (Вырубовой):

«Он [Государь] прямо поразителен — такая крепость духа, хотя бесконечно страдает за страну, но поражаюсь, глядя на него. Все остальные члены семьи такие храбрые и хорошие и никогда не жалуются — такие, как бы Господь и наш Друг хотели бы. Маленький — ангел. Я обедаю с ним, завтракаю тоже, только иногда схожу вниз. Священника до уроков не допускают. Во время служб офицер, комендант и комиссар стоят возле нас, чтобы мы не посмели говорить. Священник очень хороший, преданный. Странно, что Гермоген здесь епископом, но сейчас он в Москве. Никаких известий из моей бывшей родины и Англии? В Крыму все здоровы. М. Ф. [Вдовствующая Императрица Мария Феодоровна] была больна и, говорят, постарела. Сердцу лучше, так как веду тихую жизнь. Полная надежда и вера, что всё будет хорошо, что это худшее и вскоре воссияет солнце. Но сколько ещё крови и невинных жертв!? Мы боимся, что Алексея маленький товарищ из Могилёва был убит, так как имя его среди маленьких кадетов, убитых в Москве. О Боже, спаси Россию! Это крик души и днём, и ночью — и всё в этом для меня — только не этот постыдный, ужасный мир... Я чувствую, что письмо моё глупо, но я не привыкла писать, хочу столько сказать и не могу. Я надеюсь, ты получила моё вчерашнее письмо через Марию Феод. — дочку. Как хорошо, что её муж занимается твоим лазаретом. Вспоминаю Новгород и ужасное 17 число, и за это тоже страдает Россия. Все должны страдать за всё, что сделали, но никто этого не понимает...» [602]

9 января 1918 г. Государыня Императрица Александра Феодоровна — Анне Александровне Танеевой (Вырубовой):

«Милая, родная, моё Дитя, спасибо тебе, Душка, за разные письма, которые глубоко нас обрадовали. Накануне Рождества получила письмо и духи, тобой уже в октябре посланные. Потом ещё раз духи через маленькую Н., жалею, что её не видала. Но мы все видели одного, который мог бы быть брат нашего Друга [возможно, Государыня имеет ввиду Николая Распутина. Этим неизвестным мог быть зять Григория Ефимовича — Борис Соловьев; вряд ли корнет Сергей Марков: он был невысокого роста и хорошо известен Царской Семье — прим. Сост.]. Папа его издали заметил: высокий, без шапки, с красными валенками, как тут носят. Крестился, сделал земной поклон, бросил шапку на воздух и прыгнул от радости» [603].

24 января 1918 г. Государыня Императрица Александра Феодоровна — Анне Александровне Танеевой (Вырубовой):

«Милая, родная моя душка, Господь с тобою, благословляю тебя, нежно целую, все мои тебя целуют и посылают «much love» [горячий привет (англ.)]. Господь поможет. Помнишь, что я тебе в 1914 году сказала про Германию. Вот теперь там начинается то же, что у нас. Чем хуже там, тем лучше и светлее будет у нас, это моё чувство, этим спасёмся. Но ты понимаешь тоже, что переживаю, не имея известия от брата, и что впереди... он тоже про нас ничего не знает. Если я думаю, что маленький «home» [вероятно, Германия — Сост.] будет тоже так страдать, как мы, то ужас (а потом Англия), хотя наш Друг сказал, что нам ничего не будет, так как я оттуда, но здесь ещё так страшно плохо. Стараюсь мысли отгонять, чтобы от отчаяния покой душевный не потерять. Боюсь за моих там, что будет. И ты, родная, помолись за мою маленькую старую родину, — и знаешь за эти годы всё, что мне в жизни дорого. — Заставляет меня страдать — «home, new home» [родина, новая родина (англ.)], ты, отрезана от всех. Доверяю всех в Её святые руки, да покроет Она всех своим омофором. Благодарю день и ночь за то, что не разлучена со своими собственными 6 душками, за много надо благодарить, за то, что ты можешь писать, что не больна, храни и спаси тебя Господь, всем существом за тебя молюсь, а главное, что мы ещё в России (это главное), что здесь тихо, не далеко от раки св. Иоанна. Не удивительно, что мы именно здесь. Прощай, до свиданья, моя дочка любимая, горячо целую как люблю» [604].

5 февраля 1918 г. Государыня Императрица Александра Феодоровна — Анне Александровне Танеевой (Вырубовой):

«Знаю, как вы друг друга любили, понимаю и разделяю Твоё горе, сама всё это испытала и знаю эту страшную боль. Но за него надо Бога благодарить, слишком много тяжёлых переживаний, без дома, и вообще… помню, наш Друг сказал, что после женитьбы Сережи он умрёт [речь идет о смерти отца А. А. Танеевой (Вырубовой) — Александра Сергеевича Танеева, и о предсказании старцем Григорием смерти отца после женитьбы его сына и брата А. А. Танеевой — Сергея Александровича — прим. Сост.]» [605].

8 ст. ст./21 н. ст. апреля 1918 г. Государыня Императрица Александра Феодоровна — Анне Александровне Танеевой (Вырубовой):

«Атмосфера электрическая кругом, чувствуется гроза, но Господь милостив, и охранить от всякого зла. Борис [Борис Соловьев — зять Григория Ефимовича], вероятно, всё ещё там [вероятно, в Покровском], хотя свободен. Дорога мимо дома нашего Друга идёт, уж очень беспокойно для П. Ф. [жена Григория Ефимовича — Прасковья Федоровна]» [606].

Случай, рассказанный О. А. Платонову представителем рода лейб-хирурга Владимира Николаевича Деревенко:

«Однажды, ещё в заточении в Тобольске, Царь попросил доктора Деревенко незаметно от стражи вынести шкатулку, в которой находится, как он выразился, «самое ценное для них». Рискуя жизнью, доктор Деревенко выполнил просьбу Царя. Передавая шкатулку Николаю Александровичу [по смыслу скорее так: «принимая шкатулку от Николая Александровича» — прим. Сост.], доктор спросил (думая, что там лучшие драгоценности) о её содержимом. «Здесь самое ценное для нас: письма Григория», — ответил Царь» [607].

12/25 апреля 1918 г. Из Москвы в Тобольск прибыл комиссар К. А. Яковлев, которому по приказанию Совнаркома и личному распоряжению председателя Совнаркома Свердлова, поручено было вывезти Царскую Семью по указанному Яковлеву маршруту. На семейном совещании решено было оставить Алексея Николаевича в Тобольске в связи с обострением его болезни. Тогда как Государь, Государыня и Мария Николаевна должны были выехать немедленно с Яковлевым в сопровождении охраны. Вместе с ними отправлялись лейб-медик Боткин, князь Долгоруков, камердинер Чемодуров, горничная Анна Демидова, граф Татищев.
С Царевичем оставались В. княжны Ольга, Татьяна и Анастасия, а также Пьер Жильяр. Государь, Государыня и их Дети должны были пережить боль расставания, усиленную полной неопределенностью дальнейшей судьбы каждого из них.

В ночь с 13-го на 14-е (с 26 на 27) апреля 1918 г. Государь, Государыня, их дочь Мария простились с остальными Детьми, со свитой и на 19-ти конных подводах-тройках выехали в Тюмень.

14 (27 н. ст.) апреля 1918 г. Из дневника Государыни Императрицы Александры Феодоровны:

«Суббота.
Лазарево воскресение.
Встали в 4 [часа], пили чай, упаковывались, пересекли реку в 5 [часов] пешком по дощатому настилу, а затем — на пароме. Прошла вечность, прежде чем отъехали, 7 ; [часа] (Ком<иссар> нервно суетится, бегает вокруг, телеграфирует). Прекрасная погода, дорога жуткая. Снова меняем лошадей около 6 раз, наши кавалеристы — чаще, оба дня — одни и те же люди. Около 12 [часов] проехали в Покровское, сменили лошадей. Долго стояли перед домом нашего Друга. Видели его семью и друзей, выглядывающих из окна…» [608]

14/27 Апреля 1918 г. Из Дневника Государя Императора Николая II:

«Встали в 4 ч., т.к. должны были ехать в 5 ч., но вышла задержка, пот. что Яковлев разоспался и, кроме того, он ожидал потерянный пакет. Перешли Тобол пешком по доскам, только у другого берега пришлось переехать сажень 10 на пароме. Познакомились с помощником Яковлева — Гузаковым, кот. заведывал всей охраной пути до Тюмени. День настал отличный и очень тёплый, дорога стала мягче; но всё-таки трясло сильно, и я побаивался за Аликс. В открытых местах было очень пыльно, а в лесах грязно. В с. Покровском была перепряжка, долго стояли как раз против дома Григория и видели всю семью, глядевшую в окна. Последняя перепряжка была в с. Борки. Тут у Е.С. Ботк[ина] сделались сильные почечные боли, его уложили в доме на полтора часа, и затем он отправился вперёд не торопясь. Мы пили чай и закусывали с нашими людьми и стрелками в здании сельского училища. Последний перегон сделали медленно и со всякими мерами военных предосторожностей. Прибыли в Тюмень в 9 ; при красивой луне с целым эскадроном, окружавшим наши повозки при въезде в город. Приятно было попасть в поезд, хотя и не очень чистый; сами мы и наши вещи имели отчаянно грязный вид. Легли спать в 10 час. не раздеваясь, я — над койкой Аликс, Мария и Нюта в отделении рядом» [609].

Воспоминания комиссара К. А. Яковлева (Мячина) (в изложении О. А. Платонова):

«Одним из пунктов смены лошадей было село Покровское — родина и место, где жил друг царской семьи Григорий Ефимович Распутин.
Командир отряда зорко следил за царской семьей. А тут он увидел, что Царица пристально смотрит на второй этаж ближайшего дома и что-то показывает руками. Командир отряда тихо зашёл за тарантас и увидел, куда она направила свой взгляд. В окне двухэтажного покрашенного в зеленый цвет дома стояли две женщины: пожилая и молодая, а позади них — молодой человек в студенческой форме. Пожилая дама делала Александре Фёдоровне какие-то знаки руками и носовым платком. Касьян, уфимский боевик-террорист, вынул из кобуры маузер и, направив его на окно, крикнул стоящим у него женщинам и юноше:
— Прочь от окна! А то стрелять буду, — женщины и студент тотчас скрылись».
[У окна стояли: Прасковья Федоровна — жена Григория Ефимовича, его сын Дмитрий и: либо молодая жена Дмитрия — Феша, либо кто-то из прислуги — Катя или Дуня Печеркины — прим. Сост.] [610].

15/28 апреля 1918 г. Тюмень. М. Г. Соловьева (Распутина):

«… Говорят проехал Государь в Москву …» [611] 

17/30 апреля 1918 г. Поезд с Царем и Царицей прибыл в Екатеринбург, где Государь, Государыня и их дочь Мария были переданы руководителям екатеринбургского совета — большевикам Белобородову, Голощёкину и Дидковскому. Долгоруков и Татищев отправлены в тюрьму.

Вслед за Царственными родителями в Екатеринбург вскоре были отправлены Алексей, Ольга, Татьяна и Анастасия.

9/22 мая 1918 г. Дневник М. Г. Соловьевой (Распутиной):

«Какое счастье выпало на мою долю. Сегодня я видела детей случайно совершенно. Пошла на пристань за билетами, вижу стоит пароход, никого не пустили. Я пробралась к кассе чудом, и вдруг в окне парохода Настя [Царевна Анастасия] и маленький [Царевич Алексей] увидели меня, страшно были рады. Это устроил Николай Чудотворец, сейчас я и Боря едем в Абалак; Боря в очень хорошем настроении, чему я рада. Как жаль, что не могла им сказать ни слова. Они были как ангелы» [612].

10/23 мая 1918 г. В Екатеринбург привезли Царевича Алексея и трёх Царевен: Ольгу, Татьяну, Анастасию.

В ночь с 3 на 4 июля 1918 года (с 16 на 17 июля по н. ст.) Русский Царь Николай II, Русская Царица Александра Федоровна, Царские Дети: Алексей, Ольга, Татьяна, Мария и Анастасия, а также четверо их слуг: лейб-медик Евгений Сергеевич Боткин, царский лакей Алексей Егорович Трупп, придворный повар Иван Михайлович Харитонов и комнатная девушка Государыни Анна Степановна Демидова были зверски убиты в Екатеринбурге, в подвале дома инженера Ипатьева. Следы, оставшиеся на месте преступления, а также сопутствовавшие обстоятельства позволяют отнести убийство к разряду совершенных с особой, ничем не оправданной жестокостью и цинизмом. Вероломная, тайная расправа над Царской Семьей попирает все мыслимые нормы человеческой морали, если этот термин хоть в какой-то степени уместен в отношении лиц, совершивших это злодеяние. По многим признакам убийство носило характер ритуального.

В материалах следствия по делу убиения Царской Семьи в описи «особых» предметов, найденных в Ипатьевском доме и «подлежащих хранению в запечатанном порядке», числятся среди прочих четыре образа, на обратной стороне которых рукою старца Григория Нового сделаны дарственные надписи-благословения.

1. Образок Нерукотворного Спаса, написанный на деревянной дощечке. На обороте чернилами написано: «Здесь получили утешение и благословение от Григория и Анны». В углу карандашом поставлен год 1908 г.

2. Образ Благовещания Пресвятой Богородицы, написанный на дереве. На обороте чернилами написано (орфография сохраняется): «бох радует иутешает каксее событье взнак извечает дает цвет» [Бог радует и утешает, как сие событие (Благовещание) в знак извещает, дает цвет (свет?) — Сост.]. Карандашом поставлен крестик и дата: «Дек. 1910».

3. Образ Св. Иоанна Воина, писанный на дереве. На обороте, чернилами, надпись: «богнас на то и благословл етот угодник помощник раслучеи» [Бог нас на то и благословил (быть воинами Христовыми), этот угодник — помощник в разлуке — Сост.].

4. Образ Божьей Матери «Достойно есть», писаный на дереве. На обороте, чернилами, написано: «благословенье отдостойны имениннице Татьяне на большую любовь християнстве вдухе а не форьме» [Благословенье от Достойны (иконы Божьей Матери «Достойно есть») имениннице Татьяне на большую любовь. Христианство в духе, а не в форме — Сост.]. Карандашом поставлена дата «12-го Января 1913 г. [613]

А ещё остались, также приобщенные к делу, его брошюры, письма, записки, телеграммы. Вот, например, телеграммы, обращённые к Царским Детям:

«Д. Деточки, ласковые мои! Неужели мы скоро увидимся? Да Наступит рай весны и будем видеть свое назиданье. Где мы были с вами в Нов. Аф. сладко видеть Духа Божьяго. Когда душа рада, дух с нами. Но Дух на искреннюю беседу Бог к нам сходит и умудряет и Ангелы радуют. Несомненно я с вами. В том месте и против этого места даже на небе луч вашего дворца бывает, часто где беседую и люди чувствуют себя будто на облаках. Деткам на память и в успокоенье. Маленькому на спокойство и на сон, на здоровье ножке не болеть. Достойная есть с тобой [Пресвятая Богородица]» [614].

Григорий Ефимович — Вел. княжне Ольге Николаевне:

«О. Не бойся страха, живи с миром и люби его, а помни: он суета, а ласкай его, а не беги за ним. Давай Бог разума. Он обман мир и лукав» [615].

Григорий Ефимович — Вел. княжне Татьяне Николаевне:

«Т. Любовь есть свет и ей нет конца, а свет не утонет и любовь евангельская не устанет».
 «Т. Молитесь, чтобы мир открыл глаза и увидел тучу» [616].

Григорий Ефимович — Вел. княжне Марии Николаевне:

«Ма. Дорогая, не бойся врагов, потому с тобой Бог и я. Вот поэтому и бесяца и отстраняются язычники — и ты всегда будешь Девой; поэтому мир Тебе. Не звук, а Бог. А кто с Богом, а для тех не страшен а кто и помнит Бога а людей боится, у тех Бог не в крепость».
«Ма. Душка, помнишь когда плакала? Вот это и благодать ревности по Господе что кажется мало и все более применьшая униженная. Это и высота рая. Да, голубчик мой, дорогусинька».
«Ма. Дорогая жемчужина М! Скажи мне как ты беседовала с морем, а природой. — Я соскучился о твоей простой душе. Скоро увидимся. Целую крепко».
 «Ма. Дорогая М. Дружочек мой. Помоги вам Господи вынести крест с премудростью и веселием за Христа. Этот мир как день, вот и вечер, так и мир суета» [617].

Григорий Ефимович — Вел. княжне Анастасии Николаевне:

«Ан. Дорогая Н! Помни, что где мы были и сидели, вот тут был с нами Дух Божий, а няни разные были заняты бесноватой суетой. Люби Бога, Он всегда с Тобой».
«Ан. Друг мой! Я скучаю. Не бойтесь страху. Живи паинькой по Божьему. Скоро увидимся».
«Ан. Ан. голубчик! Хорошо спрашиваешь, где Бог живет но кто спит. Благословясь, твой Ангел хранитель. Весь мой ответ на твой вопрос».
«Ан. Душка, помнишь, ты мне говорила, я буду паинькой. Это еще в Ц. С., когда маленькая была, то баловство, а у больших закрадывается скрытность, а дела тоже. Ну, сумеем, Душка. Как сейчас, все вижу когда с вами раньше» [618].

«Киев. Великой Княжне Анастасии Николаевне.
Надеюсь на силы Высшей Власти Милости Божией, молитесь и беседуйте с Господом, гордость Бог не любит, простота победит, кто у власти тот должен быть смирен подобен Ангелу, Ангелы Хранители Они послушанием Своим охраняют все и вся, а гордый губит все и вся, надеюсь мудрость свыше гордости, просите Бога чтоб Бог прославил у власти стоящих, а не посрамил под нози ног, будьте мудры поклонится вся и все тогда слава обитает на Вас. Григорий Новый» [619].

И, пожалуй, последнее — стихотворение на смерть Григория Ефимовича Распутина-Нового, переписанное собственноручно Государыней Императрицей Александрой Феодоровной. Автор неизвестен. Быть может, она и была автором этих рифмованных строчек:

Гонимый пошлою и дикою толпою,
И жадной сворою, ползающей у Трона,
Поник на век седеющей главою
От рук орудия незримого масона.

Убит. К чему теперь стенанья,
Сочувствия, конечно, лишь в глаза,
Над трупом смех и надруганья,
Иль одинокая, горячая, горячая слеза

Зачем от мирных сел сибирских
Он обратил правдивый взор,
Где выжжено клеймо пороков низких,
Где истине рекут Пилата приговор.

Где торг душой издревле процветает,
Где не смущаясь явно тело продают,
И демон зависти, как дух, витает,
Да гимны злату искренно поют.

Навек ушёл он в мир далекий,
Простя врагов, страдальческой тропой
Примерной жизни витязь ясноокий
С правдивой, детскою, наивною душой.

Покой душе его, и рай ему небесный,
И память вечная, и ангелов лобзанья
За путь земной его правдиво-честный,
И от покинутых надгробныя рыданья [620].


Ссылки:

Гл. 11. Ч. 2. «Наш дорогой Друг в ином мире…». Годы 1917-1918
573. Распутина М. Распутин. Воспоминания дочери. М: Захаров, 2000. С. 302.
574. Мейлунас А., Мироненко С. Николай и Александра. Любовь и жизнь. М: Прогресс, 1998. С. 506-507.
575. Воейков В. Н. С Царем и без Царя. М: Родник, 1994. С. 116.
576. Воейков В. Н. Указ. соч. С. 113-114.
577. Августейшие сестры милосердия. М: Вече, 2006. С. 240.
578. Платонов О. А. Терновый венец России. Николай II в секретной переписке. М: Родник, 1996. С. 649.
579. Там же. С. 650.
580. Там же. С. 656.
581. Последние дневники Императрицы Александры Феодоровны Романовой. Февраль 1917 г. – 16 июля 1918 г. Под ред. В. А. Козлова и В. М. Хрусталева. Новосибирск: Сибирский хронограф, 1999. С. 16.
582. Платонов О. А. Терновый венец России. Николай II в секретной переписке. М: Родник, 1996. С. 659.
583. Дневники Императора Николая II. М: Орбита, 1991. С. 625.
584. Там же
585. Российское духовенство и свержение монархии в 1917 году. Составитель Бабкин М. А. М: Индрик, 2008. С. 138. (со ссылкой на ГАРФ, Ф. 550. Оп. 1. Д. 96. Л. 3-7об).
586. Платонов О. А. Терновый венец России. Николай II в секретной переписке. М: Родник, 1996. С. 661.
587. Августейшие сестры милосердия. М: Вече, 2006. С. 240-241.
588. Фомин С. Ф. На царской страже; статья «Как они его жгли». М: Форум, 2006. С. 331.
589. Распутина М. Указ. соч. С. 308-310.
590. Кузнецов В. В. Русская Голгофа. С-Пб: Нева, 2003. С. 242; ссылка на источник не указана.
591. Танеева (Вырубова) А. А. Страницы моей жизни; в сборнике «Верная Богу, Царю и Отечеству», сост. Рассулин Ю. Ю.. С-Пб: Царское Дело, 2005. С. 198-199.
592. Последние дневники Императрицы Александры Феодоровны Романовой. Февраль 1917 г. – 16 июля 1918 г. Под ред. В. А. Козлова и В. М. Хрусталева. Новосибирск: Сибирский хронограф, 1999. С. 72.
593. Дневники Императора Николая II. М: Орбита, 1991. С. 647.
594. Там же
595. Царевич Алексей. М.: Захаров, 2006. С. 151.
596. Ден Ю. А. Подлинная Царица. С-Пб: Царское дело. 1999. С. 96.
597. Танеева (Вырубова) А. А. Указ. соч. С. 201.
598. Танеева (Вырубова) А. А. Указ. соч. С. 202-203.
599. Танеева (Вырубова) А. А. Указ. соч. С. 204-205.
600. Танеева (Вырубова) А. А. Указ. соч. С. 208.
601. Последние дневники Императрицы Александры Феодоровны Романовой. Февраль 1917 г. – 16 июля 1918 г. Под ред. В. А. Козлова и В. М. Хрусталева. Новосибирск: Сибирский хронограф, 1999. С. 110.
602. Танеева (Вырубова) А. А. Указ. соч. С. 210-211.
603. Танеева (Вырубова) А. А. Указ. соч. С. 213.
604. Танеева (Вырубова) А. А. Указ. соч. С. 223-224.
605. Танеева (Вырубова) А. А. Указ. соч. С. 225.
606. Танеева (Вырубова) А. А. Указ. соч. С. 241-242.
607. Платонов О. А. Жизнь за Царя. Правда о Григории Распутине. М: Лествица, 1999. С. 8.
608. Последние дневники Императрицы Александры Феодоровны Романовой. Февраль 1917 г. – 16 июля 1918 г. Под ред. В. А. Козлова и В. М. Хрусталева. Новосибирск: Сибирский хронограф, 1999. С. 195.
609. Дневники Императора Николая II. М: Орбита, 1991. С. 675.
610. Платонов О. А. Николай Второй. Жизнь и царствование. С-Пб. Общество святителя Василия Великого, 1999. С. 437.
611. Расследование цареубийства. Секретные документы. М: Юго-Запад. Российская книжная палата. 1993. С.49.
612. Там же. С. 52.
613. Российский Архив. Т. VIII, Н. А. Соколов Предварительное следствие. 1919-1922, составитель Л. А.Лыкова; Студия «ТРИТЭ» Никиты Михалкова; РЦХИДНИ., Москва, 1998. С. 398.
614. Записная книжка Императрицы Александры Федоровны с копиями телеграмм, писем Григория Распутина. С. 91; ГАРФ, ф. 640, оп. 1, ед. хр. 323.
615. Там же. С. 90.
616. Там же. С. 88.
617. Там же. С. 94-95.
618. Там же. С. 93-94.
619. ГАРФ. Ф. 612, оп.1, ед. хр. 6.
620. ГАРФ, ф. 640, оп. 2, ед. хр. 142.