15. Утро на Куликовом Поле

15. УТРО НА КУЛИКОВОМ ПОЛЕ.  И снова – вопросы. Почему Дмитрий повел свою армию на юг к Дону, оставив у себя тылу непредсказуемого Олега Рязанского и жадного до чужого добра Ягайлу Литовского? Почему он не рассредоточился по «поясу Пресвятой Богородицы» - окскому рубежу, как уже делал это однажды сам, и как затем поступит его сын Василий I в ожидании нашествия Железного Тамерлана? Почему не переправился через Оку возле Коломны, а совершил марш-бросок на запад к Лопасне и уже там начал переправляться на другой берег. Почему покинул спасительные русские леса и повел своих людей в степь? Вопросов много. Ответов еще больше. Истину не знает никто.

Крюк через Лопасню объясняют желанием русского командования быть поближе к Ягайле и подальше от Олега, чтобы припугнуть первого и успокоить второго. К тому же, за Лопасней начинались самые глухие и малонаселенные рязанские волости. Это служило гарантией то, что в московском войске не появятся горячие головы, которые пожелают скрасить серые походные будни грабежами и весельем в рязанских селах, и тем самым спровоцируют Олега на ответные действия.

Движение к Дону, Мамаю навстречу, опять же объясняют попыткой Дмитрия помешать соединению ордынцев с их союзниками. В результате – ни Ягайло, ни Олег на помощь Мамаю так и не пришли - первый застрял возле Одоева, второй остановился у Пронска. При этом вышло так, что они фактически стерегли друг друга. Ни дружбы, ни доверия, ни союза между ними не было, и быть не могло. Олег Литву ненавидел и всю свою жизнь с ней враждовал. Кроме непредсказуемого рязанского князя, от которого можно было ожидать чего угодно, был у Ягайлы и еще один весомый мотив не нападать на русское войско. С Дмитрием Московским шло слишком много литвинов, которых привели к нему Дмитрий и Андрей Ольгердовичи. Ссориться с соотечественниками и с родными братьями в самый разгар выяснения отношений с дядей Кейстутом было просто глупо.

Углубившись в Дикое Поле, Дмитрий решил и еще одну немаловажную проблему. Его пехота была оставлена по большей части из необстрелянных городских ополченцев. В родных краях они все сражались бы с оглядкой на лес, подгадывая тот момент, когда враг начнет брать верх и можно будет удариться в бега, с тем чтобы затеряться среди спасительных деревьев. В степи о подобном спасении думать не приходилось. А значит – и драться придется до последнего. Кроме того, как минимум треть русского войска была представлена татарско-дворянской конницей, которой в открытом поле сражаться было сподручнее – в лесу ведь лавой не развернешься.

Впрочем, сесть и еще одна версия того, почему впервые за полтора столетия, прошедшие после Батыева нашествия, русский князь с войском, значительная часть которого была составлена из плохо обученных рекрутов, рискнул углубиться в Дикое Поле, - очень простое объяснение, которое почему-то не нашло своего отражения ни в одной работе, посвященной событиям 1380 года. А ведь для того, чтобы прийти к этому выводу, достаточно всего-навсего сопоставить широко известные факты. Итак, факт первый: к Дону ополчение северных русских городов шло стремительно, уже по ходу движения «добирая» рати, не поспевшие к месту общего сбора. Факт второй: в верховьях Дона произошла полулегендарная встреча Дмитрия с донскими казаками, преподнесшими ему в дар икону Донской Божьей Матери. А кого на Руси встречают с иконами? Своего освободителя или государя! Кого же еще? Факт третий: елецкий князь, про которого раньше никто слыхом не слыхивал, вдруг примчался со всеми своими людьми на соединение с общерусским ополчением. Значит, и он тоже выбрал Дмитрия, а не Мамая. Факт четвертый: по некоторым данным, Мамай, собираясь на Москву, встретил сопротивление уже на Дону. Известно, например, предание об обороне Старого Данкова, жители которого сбрасывали бревна и камни на головы неких ордынцев, пытавшихся вскарабкаться к стенам города по крутому берегу Дона. Так может, Мамай потому и не спешил к Москве, что не мог справиться с сопротивлением восставших против его власти жителей Придонья. Может, и Дмитрий, забыв об осторожности, мчался к Дону на всех парах только потому, что спешил на помощь его обитателям, которые устав от разорительной ордынской смуты, решили перейти под руку Москвы и согласились встать под её знамена. Может, этот опасный марш-бросок был сделан Москвой только ради того, чтобы, пользуясь поддержкой местных жителей и нейтралитетом Сарая, уже нынче, едва «оперившись», попытаться распространить свое влияние на все православное население Дикого Поля. Кто знает?

Все то время, пока полки Дмитрия Ивановича шли к Дону, князь и его воеводы продолжали исправно получать от дальних разведок сведения о передвижениях Мамаевой орды. Непрерывные стычки с татарскими разъездами, стремительные переходы и короткие привалы истощили силы обеих сторож, и государь приказал снарядить третью сторожу из 90 бойцов во главе с сотником Семеном Меликом.

4 сентября в Березовом Урочище сторожевые Петр Горский и Карп Олексин взяли в плен хорошо информированного «языка» - ордынского военачальника, от которого стало известно, что Мамай по-прежнему медлит, все еще рассчитывая на соединение с Ягайлой и Олегом Рязанским.

6 сентября русская армия вышла, наконец, к Дону и левым берегом двинулась вниз по реке, заслонившись ее руслом от Мамая, стоявшего лагерем на Красивой Мече в некотором отдалении от правого берега Дона.

7 сентября возле места впадения в Дон речки Непрядвы разбили лагерь. Все князья и воеводы немедленно собрались на военный совет. Здешние места русским были хорошо знакомы, ибо бои со степняками в верховьях Дона шли почти непрерывно уже несколько столетий. Поэтому выбор места предстоящего сражения не составил особого труда. К тому же от разведчиков Семена Мелика, чей отряд действовал на той стороне Дона, уже поступило подробное описание нынешнего состояния Куликова Поля, начинавшегося сразу за правым берегом. Главные споры возникли вокруг того, стоит ли вообще переправляться через Дон и не следует ли использовать реку, как дополнительную линию обороны. В конце концов, все же победило мнение, что нужно идти навстречу врагу и дать ему бой: «Честная смерть лучше злой жизни». Почти все без исключения историки склоняются к мысли, что, оставив у себя в тылу сразу две реки – Дон и Непрядву, русское командование хотело таким жестким способом избавить своих ополченцев от искушения попытаться спасти свою жизнь бегством, если что-то пойдет не так. Впрочем, не менее достоверно выглядит утверждение, что Дмитрий спешил навязать Мамаю бой все по той же причине: ему не хотелось давать Ягайле и Олегу Рязанскому времени на размышление и на принятие неверного решения. Ну а если кто-то из них все же надумает прийти на помощь ордынцам и ударит русской армии в тыл, удар этот не будет внезапным, так как вначале противнику придется на виду у московских воевод форсировать Дон или Непрядву.

Переправа началась в тот же день. К вечеру 7 сентября все войско по наплавным мостам перешло на правый берег Дона, после чего мосты были разобраны. Сразу же началось построение войск боевым порядком. В первой линии поставили Сторожевой Полк, главной задачей которого было: принять на себя лобовой удар вражеской армии и расстроить ряды противника до того, как он сумеет добраться до главных русских сил. Ратники, назначенные в Сторожевой Полк, уходили в вечность, ибо их уже можно было считать смертниками. Во второй линии поставили более мощный Передовой Полк Семена Оболенского и Ивана Тарусского. Они должны были принять эстафету у Сторожевого Полка. В третьей линии – главные силы: в центре встал самый мощный Большой Полк с Михаилом Бренкой во главе, справа – закованный в доспехи Полк Правой Руки Андрея Ольгердовича, слева – Полк Левой Руки Василия Ярославского и Федора Моложского, почти сплошь составленный из плохо-вооруженных ополченцев. В четвертой линии – резервный полк Дмитрия Ольгердовича. Все четыре линии русского строя готовились к бою в пешем порядке. Конница, составлявшая как минимум треть всей армии, была укрыта от посторонних глаз за Зеленой Дубравой в тылу у левого фланга. В Засадный Полк за дубраву были отправлены Серкизовы татары, отряды конных дворян, волынская конница Боброка и дружины всех князей. Правый фланг русского строя был прикрыт болотами и оврагами, левый упирался в Зеленую Дубраву и Дон, тыл прикрывала Непрядва.

Численность войска, которое Дмитрий Московский вывел на Куликово Поле, разными историками оценивается по-разному. Разброс громадный – от 30 тысяч до немыслимых 200. Но вряд ли она могла быть более 50 тысяч. Это число наиболее часто встречается в исторических трудах, посвященных Великой Донской Битве. Примерно столько же в свое время удавалось собрать со всей Владимиро-Суздальской Земли Андрею Боголюбскому и Всеволоду Большое Гнездо, обладавшим почти монархической властью. И очень сомнительно, что за истекшие полтора столетия, после всех опустошительных нашествий и эпидемий потенциал Северной Руси мог заметно возрасти.