Путешествие Томаса Бишопа. Когда растет брусника

Они пришли утром, когда солнце еще пряталось в сумраке. Хрупкие, пронзенные острым узором инея и ледяным воздухом, первые заморозки. Природа заиндевела. Редким слоем колючего снега покрылись Ликпульские холмы, желтые поля, луга…
Рассветное небо оставалось безоблачным — тусклые лучи ледяного солнца медленно расползались по застывшей природе и растворялись в стылом тумане. Воздух стоял неподвижный, холодный, жгучий, сплетающийся с ярким привкусом хвои и предзимья.
Ликпуль только пробуждался ото сна, однако в доме Агаты уже вовсю шла работа.
Ричард, укутавшись в связанный Василисой шарф, выбрался через небольшую щель на крыльцо дома и поежился. Вокруг стояла благоговейная утренняя тишина, которую нарушал лишь мерный стук топора, доносящийся прямо из-за угла дома. Почесав черный нос, мышь стремительно направился к источнику звука — Томасу, который с особым усердием рубил дрова для растопки камина. Сняв куртку и закатав рукава вязаного свитера, он умело размахивал топором и складывал поленья в прочную корзину.
Ричард улыбнулся и, в момент, когда Томас подкладывал очередное полено, ловко взобрался на рубочную колоду. Махнув лапкой, чтобы привлечь внимание, он радостно поздоровался:
— Доброе утро, мой мальчик. Вижу тебе, как никогда, лучше!
— Доброе утро, Рич, — Томас опустил топор и тоже улыбнулся. На раскрасневшемся лице тут же появились игривые ямочки, — мне правда намного лучше.
— Я так счастлив это слышать! Только вот, тебе бы одеться — холодно сегодня…
— Все нормально, — он отмахнулся.
— Всегда у тебя «все нормально». Сударыня Агата просила передать, что завтрак будет готов через пятнадцать минут.
— Угу. Я сейчас тут закончу…
— Все в порядке? — забеспокоился Ричард, уловив в настроении друга странную задумчивость.
— Да… а Василиса дома?
— Дома. Помогает бабушке. Между вами что-то произошло или я напрасно беспокоюсь?
— Ты напрасно беспокоишься, — Томас принялся собирать оставшиеся поленья в корзину, — просто я хотел поговорить с ней о наших планах. Мы с тобой, в отличие от нее, не можем злоупотреблять гостеприимством Агаты. Да и задерживаться на одном месте тоже не стоит…
— Ты уверен, что достаточно здоров для того, чтобы продолжить путь? — Ричард тоже прыгнул в корзину.
— Ты же знаешь, что я на такие вопросы не отвечаю честно, — Томас заулыбался и, забрав куртку, понес поленья в дом.
Оказавшись в теплой прихожей, Ричард мигом устремился в кухню, а Томас, повесив куртку на вешалку, направился к гостиной, однако не успел сделать и пары шагов, как услышал доносившиеся оттуда голоса Василисы и Марка — уже при знакомстве с ним у Томаса внутри родилось неприятное чувство, а сейчас так отчетливо и больно защемило от ревности, что ноги сами на секунду остановились. Зачем этот Эмин пришел так рано?
Томас бесшумно приблизился к дверному проему и прислушался, сражаясь со странной нарастающей тревогой. В гостиной шли разговоры о Василисином отъезде и нежелании Марка отпускать ее в путешествие. Они не спорили, но беседовали достаточно оживленно.
Стараясь оставаться незамеченным, Томас поставил корзину с поленьями на пол и заглянул в комнату. 
— Ты же не будешь вечно таскаться за ним, как мамочка? — упрямо доказывал Марк, — он же великовозрастный ребенок, Васка!
Василиса перекладывала книги с каминной полки на стол, очевидно, сильно нервничая, и изо всех сил старалась не отвечать на уговоры Эмина. Томас сразу сообразил, из-за чего разногласие, поэтому растерянный вид подруги и нерешительное молчание мигом пошатнули его уверенность. Так ли она хочет уехать с ним из Ликпуля? А если она приняла это решение только из жалости?
— Васка! — снова позвал Марк, разводя руки в сторону, — Васка!
— Да что?! — Василиса круто развернулась и замерла в неестественной позе, — почему ты пытаешься меня уговорить остаться тогда, когда я уже все решила?!
— Потому что!..
— Я обещала ему! Зачем ты влезаешь?!
— Затем, что я не хочу, чтобы ты уезжала с… Томом, — он резко потупился.
Томас тихо отошел назад, чувствуя зреющую злость; пальцы инстинктивно собирались в кулак и напрягались мышцы…
— Почему? Почему, Марк? Он тебе не нравится? Открою секрет: ты ему тоже не нравишься, — Василиса сделала шаг вперед.
— Не из-за этого! — последовало сердитое возражение.
— Тогда почему?
— Потому что ты мне нравишься! — неожиданно даже для себя выпалил Марк, шагнув навстречу растерявшейся девочке, и быстро продолжил с неменьшим напором, — ты девушка, тебе замуж давно пора! А у этого твоего Томаса Бишопа ни кола ни двора!
Стиснув зубы, Томас уже хотел было решительно выйти из своего укрытия, но остановился в тот миг, когда Марк неожиданно приблизился к Василисе и смело поцеловал ее.
Едва его губы коснулись губ девочки, как внутри все заледенело и рухнуло вниз. Томас замер. Земля ушла из-под ног, и остановилось время. То, что поначалу ощущалось как колкая ревность, сейчас превратилось в непристойное собственническое чувство, граничащее с небывалой злостью и страхом. На несколько мгновений Томас перестал дышать — так неожиданно и бесцеремонно все, что когда-то в Василисе было его, перешло в руки какого-то мальчишки! А следом пришло осознание того, что никогда и ничего ему и не принадлежало…
Томас растерянно смотрел на жестокую картину, развернувшуюся перед ним случайно и глупо, и надеялся, что Василиса попытается отстраниться. Сделает что-нибудь, что вселит толику надежды. Но этого не случилось… когда Марк смущенно отступил, она лишь продолжила неподвижно стоять и, то ли в страхе, то ли в непонимании смотреть на него.
Сглотнув, Томас резко отвернулся и устремился к выходу, борясь с разрывающим на части бессильным отчаянием и злобой такой силы, какой не испытывал еще никогда. В одночасье он стал таким уязвимым и беззащитным, как когда-то в детстве, и от того почувствовал себя невообразимо жалким.
Распахнув дверь, Томас вышел на крыльцо дома и вобрал в легкие так много воздуха, что защипало в горле. Сухой воздух схватил болезненным холодом, и глаза тут же защипало от проступивших слез.
"До встречи с ней ты был другим", — пронеслось голове.
Изо всех сил стараясь не разрыдаться, Томас вцепился в деревянные перила и позволил разрастающейся обиде заглушить все прочие чувства. С чего он вообще решил, что Василиса должна быть рядом всегда и везде? — такого уговора не было.
Поджав нижнюю губу, Томас поднял застланные пеленой слез глаза и посмотрел на заиндевевшую природу. Внизу холма пробуждался ненавистный Ликпуль, где каждый встречный считал своим долгом одарить его косым взглядом; морозный ветер гулял среди лугов и еще не до конца облетевших деревьев, а перед глазами красным пятном все стоял образ Марка, целующего Василису.
Томас спустился с крыльца и, сжав губы, закрыл глаза. Крупная слеза ошпарила щеку и слетела на покрытую инеем траву.
— То есть, как я тебя пытался целовать — так это сразу пощечина! А как…
— Эй, Бишоп! — раздался вдруг со спины заносчивый голос Марка, который тут же заставил Томаса обернуться. Едва он встретился с веснушчатым острым лицом Эмина, как глаза налились кровью и сжались кулаки. Замерев в полуобороте, он неотрывно глядел на своего соперника и изо всех сил старался не потерять самообладание.
— Что тебе надо? — процедил Томас.
— Ты чего ощетинился? Расслабься, дружок. Тебя Васка просила позвать.
— А ты что, к ней в совиную почту записался, «дружок»?
— Кажется, кто-то сегодня встал не с той ноги, — Марк скрестил руки на груди, — слушай, Томми, если ты обижен жизнью, то не стоит сваливать ответственность за это на других людей.
Он скривился и, пробубнив короткое: «как только Васка тебя терпит?», — поспешил вернуться обратно в дом. Немного помедлив, Томас последовал за ним. После произошедшего ему не хотелось больше ни минуты находиться в этом доме, а видеть Василису и подавно. Ее нерешительность, которую он увидел в разговоре с Эмином, была жестокой и больно била по самолюбию. Как можно было вообще надеяться на то, что такая барышня, как она, согласится променять привычную комфортную жизнь на бесконечные скитания по миру с каким-то заносчивым мальчишкой?
Василиса ждала друга в гостиной, сидя на диване и подшивая подкладку к куртке Ричарда. Томас остановился в дверях и, прислонившись плечом к стене, скрестил руки на груди.
— Ты звала? — холодный вопрос заставил девочку оторваться от своего занятия.
— Да, — она положила руки на колени и, словно не замечая его настроения, продолжила: — Я хотела обсудить наш план действий.
— Ты Эмина себе в посыльные наняла? Могла бы попросить Ричарда или, на худой конец, встать сама.
Василиса недоуменно нахмурилась.
— Какая муха тебя укусила?
— Так, — в гостиной появилась Агата, — ну-ка не ругайтесь! Что случилось?
Она оглядела всех присутствующих пытливым взглядом.
— Том сегодня встал не с той ноги, — буркнула Василиса и вернулась к своему занятию, — тебе, конечно же, мое предложение не понравится, но, я думаю, что нам стоит задержаться еще на пару дней.
— О? Вот это да. А в чем дело? Это Эмин придумал? — Томас перевел взгляд на Марка, от которого тот сразу же почувствовал странную угрозу. — Что такое, маленький беспомощный мальчик испугался, что придется отпустить юбку мамочки?
Его неожиданный издевательски-надменный тон поразил всех присутствующих. Василиса не слышала от него ничего подобного уже очень давно, а такое резкое возвращение маски «нахального мальчишки» тут же взбудоражило неприятные воспоминания. Томас же продолжал сверлить Марка самоуверенным взглядом так, как будто никого кроме него в комнате не существовало.
Это был вызов. Безмолвный и однозначный.
— Томас!.. — спустя несколько секунд пораженного молчания воскликнула Василиса, растерянно уставившись на друга. — Что ты?..
— Пардон, ваше высочество, вам, должно быть, ужасно стыдно за меня. Так хорошие мальчики себя не ведут, да?
— Томас Бишоп! — она резко поднялась с дивана. — Немедленно прекрати это!
— Что еще прикажете?
Никто из присутствующих не хотел влезать в назревающую ссору, боясь попасть под горячую руку, однако Агата все-таки совершила пытку кое как направить беседу в мирное русло. 
— Все хорошо, не нужно ничего объяснять, — продолжил Томас, обращаясь к Василисе, — мне просто интересно, почему этому сосунку можно приседать тебе на уши, а мне нет?
— В смысле «приседать»? Ты ведешь себя просто ужасно! Я думала, что мы задержимся, потому что ты еще не совсем здоров, а не потому, что мне кто-то «приседает на уши»!
— О, конечно, причина же только в этом. Наше золотое правило «никогда не врать друг другу» стало давать сбои, ты не замечала? Ты говоришь одно, а на деле чувствуешь совсем другое, но все равно упорно продолжаешь держать меня за идиота! Прошу прощения, ваше высочество, что вам приходится терпеть такого моветонного наглеца. Напомню еще кое о чем: никто никому ничего не должен. Ты сама это сказала. Я к тебе в кортеж не нанимался, ясно?
— Да что… что ты такое говоришь?! — Василиса судорожно пыталась подобрать слова для ответа. — Какое это вообще имеет отношение к моему предложению?!
— Т… — попытался встрять Марк, — Томас! Так нельзя разговаривать с девушкой.
— На твоем месте я бы сейчас заткнулся, — Томас перевел на него озлобленный взгляд. 
— Мне кажется, нам всем нужно сейчас разойтись и успокоиться, — заговорила взволнованная Агата, делая несколько шагов вперед.
Томас посмотрел на обескураженную Василису и, прежде чем уйти из комнаты, добавил:
— Ты можешь делать, что хочешь, никто тебя ни к чему не принуждает.
— Конечно, Томас Бишоп, давай! Убегай от проблем вместо того, чтобы их решать! Ты же так это любишь! — крикнула она ему вслед за секунду до того, как в прихожей хлопнула входная дверь.
Василиса раздраженно зарычала и посмотрела на Ричарда, который отстраненно сидел на каминной полке и упорно делал вид, что не участвует в случившейся ссоре.
— Вот что с ним не так, Ричард?
Мышь пожал плечами.
— Я к нему в голову не лезу. Но знания, накопленные мною за десять лет дружбы, подсказывают, что сейчас его лучше не трогать. Погуляет, подышит, успокоится.
— Да, и как обычно сделает вид, что ничего не произошло. На кой я вообще с ним вожусь!? — Василиса снова села на диван и вернулась к куртке Ричарда. — «Я к тебе в кортеж не нанимался!». Ну и пусть катится к черту тогда. Даже не подумаю за ним идти. Ведет себя как ребенок.
— Плохо, — едва слышно проговорила Агата, — это очень, очень плохо.
— Ба, не причитай. Нагуляется и вернется.
Агата неодобрительно покачала головой и, обтерев руки о фартук, ушла на крыльцо. Взволнованным взглядом она попыталась отыскать силуэт Томаса, но не увидела ничего, кроме заиндевевшего простора природы.



Холодный воздух и решительный шаг немного успокоили разгоряченную голову Томаса, и теперь, спускаясь по холму к лесу, он думал, что наговорил Василисе лишнего. Если раньше его совсем не беспокоили ее чувства, то сейчас все было иначе. Да и потом, в чем она виновата? Томас испытывал и обиду, и стыд, и ненависть разом, отчего грудь мучительно тянуло.
Однако одно он понимал совершенно ясно — если Марк встанет на его пути еще хотя бы раз, то он без сожаления пропишет ему промеж глаз. Вспоминая его нахальную рыжую физиономию, Томас приходил в неистовое бешенство и сам удивлялся тому, как сумел удержаться от драки раньше.
Он остановился у подножия леса и, глубоко вдохнув морозный аромат хвои, оглянулся. Отсюда Ликпуля уже было не видно — только редкие облака печного дыма поднимались из-за холма.
Мотнув головой, чтобы отогнать навязчивые мысли, Томас шагнул в чащу и решительно направился туда, куда повели ноги, без страха заблудиться. Здесь, среди объятых стылой дымкой деревьев, и лесной тишины, далекой от сельского оживления, он чувствовал себя спокойно. За долгие годы скитаний душа привыкла к природе и жизни по ее законам. А законы эти отрицали все, что так любило и почитало цивилизованное общество. И несмотря на это, Томас чувствовал пустоту. Словно минувшая ссора пробила огромную дыру в груди. 
Взойдя на припорошенный снегом пригорок, он остановился и закрыв глаза, подставил лицо под дуновения ветра. Колючие струи шелестели травой и опавшими листьями, оплетая деревья и кустарники; забирались в кудрявые волосы, обжигали покрасневшие от холода щеки и леденили пальцы… Томас замерзал, но не шевелился, слушая путающиеся среди ветвей голоса лесных птиц и скрипы облетевших крон.
Перед глазами в темноте всплывали образы воспоминаний. «Давай задержимся еще на пару дней?» — безобидное предложение, выбившее из равновесия. Ее большие светло-синие глаза, распахнутые от недоумения, неловкая поза… «Я к тебе в кортеж не нанимался!». И снова Марк целует Василису, затягивая узел обиды и ревности еще туже.
"Не стоило подпускать ее так близко к сердцу", — пронеслась в голове циничная мысль, которая заставила Томаса резко распахнуть глаза.   
Сделав несколько глубоких вдохов, он огляделся по сторонам и снова двинулся вперед, однако теперь уже с меньшей решительностью. Он преодолел несколько невысоких холмов, сухих рытвин, и вскоре выбрел к длинной вене темного ручья. Иссиня-черные ледяные воды шумным потоком пересекали лес и исчезали в тумане с северной стороны. Осторожно спустившись по пологому склону, Томас приблизился к заснеженной кромке и присел на корточки. Несколько секунд он слушал журчание воды, затем, сменив положение, закатал рукава свитера и опустил красные ладони в обжигающе холодную воду. Мягкое течение и бурлящая пена прокатывались по рукам, накрывая тело волнами крупной дрожи.
Вздохнув, Томас на мгновение отвлекся и поднял голову, однако тут же замер в схватившем мышцы напряжении. По ту сторону ручья, расставив лапы и несколько склонив голову вниз, стоял волк. Он не шевелился и не проявлял никаких признаков враждебности, однако же два золотистых глаза наблюдали с хищнической пристальностью. Томас же, не сводя с него взгляд, медленно поднялся на ноги и выпрямился во весь рост. Ему уже доводилось встречаться с волками, однако этот выглядел несколько иначе — крупный, с ухоженной шерстью — если бы не очевидные внешние признаки, можно было бы принять зверя за собаку.
Без суеты, но с предельной внимательностью Томас рискнул сделать шаг назад, однако, как только волк дернулся в его сторону, сразу же остановился.
— Спокойно, дружище, — отчетливо и громко заговорил он, расставив руки в сторону, — я тебя не трогаю, и ты меня не трогай, идет?
Спустя несколько секунд, волк вдруг спокойно двинулся к Томасу и, перепрыгнув через ручей, остановился всего в шаге от него. Черный нос потянулся к мокрой ладони, будто выпрашивая ласку, и Томас осторожно провел рукой по гладкой шерсти. Сначала с опаской, а затем более уверенно он, опустившись на корточки, гладил холку лесного хищника.
Неожиданно откуда-то из чащи донеслось странное пронзительное пение, напоминающее то ли женский крик, то ли птичье гиканье. Томас вздрогнул и тут же инстинктивно приподнялся. Это пение, словно чей-то зов, разлеталось по всему лесу и каким-то образом складывалось в фантастическую, но осмысленную мелодию.
Стоило только этому зову прозвучать, как волк тут же навострил уши и кинулся в чащу.
— Эй! — Томас поднялся на ноги и, перемахнув через ручей, без раздумий устремился следом.
Загадочный хищник вывел его к небольшой охотничьей хижине, возле которой стояла высокая девушка с длинными золотистыми косами и, подняв голову к небу, исполняла свою загадочную песню. Вокруг нее крутилась самая разнообразная живность от разномастных котов и кур, до волчат и медвежат. Из хлева доносилось мычание коров и блеяние овец, а на крыше в ряд расселись лисы и совы. И все они слушали пронзительное пение.
Желтоглазый волк же, словно ручной зверь, теперь тоже бродил вокруг золотоволосой красавицы, а вот выглядывающий из-за деревьев Томас отчего-то почувствовал странную опасность. Что-то подсказывало, что подходить ближе не стоит, однако девушка заметила незваного гостя раньше, чем он решился отступить.
Прервав пастуший зов, она улыбнулась и взмахом руки подозвала Томаса к себе. Ему не осталось ничего иного, кроме как приблизиться. Отогнув пышную ветвь раскидистой ели, он покинул свое ненадежное укрытие и остановился в трех шагах от светловолосой девушки. Заглянув в ее прекрасные золотистые глаза и заметив торчащие острые уши, он сразу же понял, что имеет дело с существом нечеловеческим. 
— И кого же Льётольф привел ко мне? — спросила она, заложив руки за спину.
— Он твой? — Томас посмотрел на волка. — Красивый.
— Да, мой. Как и все они.
— Я… услышал твое пение. А потом последовал за твоим волком.
— Пение? — девушка вдруг звонко рассмеялась, — это кулнинг. Пастуший зов.
— Не знал.
— Ты чего такой хмурый? — улыбка девушки тут же сменилась беспокойством. — Ты не местный?
Томас мотнул головой.
— Это заметно. Я Сванхильд.
— Томас Бишоп. Приятно познакомиться, Сванхильд, — он ответил без улыбки.
Неожиданно из дома раздался раскатистый рев: «СВАНХИЛЬД! КТО ТАМ?!» — и на крыльцо тут же вышел крепкого телосложения мужчина с белой бородой и множеством длинных кос, сплетенных между собой в одну. В огромных руках он держал остро заточенный топор и, судя по телосложению, хорошо умел с ним управляться.
Встретившись взглядом с исполосованным шрамами лицом мужчины, Томас невольно сделал шаг назад. Вид его был настолько устрашающим, словно он едва сошел с драккара после очередного набега на деревню.
— Это Томас Бишоп. Томас Бишоп, это мой отец, Магни, — представила Сванхильд. 
— Что Томас Бишоп ищет в заснеженном лесу?
— Хочу успокоить мысли, — он смотрел на облаченную в шкуры грозную фигуру, — я не думал вас тревожить, просто так вышло.
— Нет ничего лучше для успокоения мыслей, чем хорошая битва, я прав, Сванхильд? — Магни хрипло засмеялся и, что-то бормоча себе под нос, неторопливо направился к хлеву.
— Не слушай его, — Сванхильд неодобрительно покачала головой, — вечно у него все «хорошая битва». Давно уж не ходит, а все «битва».
— Вы тут живете? У тебя тут… настоящий зверинец.
— Мой зов приманивает обитателей леса со всей округи. А Льётольф привел тебя. Судьба, значит. Может, заглянешь в дом?
— Нет, спасибо. Я пойду, не хочу вам тут мешать.
— А что за мысли? — Сванхильд вдруг коснулась плеча Томаса, верно, попытавшись так остановить его, — чувствую разбитое сердце. Глаза стеклянные. Что у тебя случилось?
— Утро не задалось… — он отвел взгляд в сторону, сразу же вспомнив самодовольное лицо Марка.
Сванхильд нахмурила светлые брови, словно пыталась осознать что-то, и затем подняла большие золотистые глаза на своего собеседника.
— От разбитого сердца лекарства не существует. Но облегчить страдания можно. Раз гостем быть не хочешь, возьми Льётольфа, он тебя приведет к Сестрицам. Им расскажи, все что на душе — они помогут.
— Сестрицы? Кто это? — с сомнением переспросил Томас, сложив брови домиком.
— Все сам узнаешь.
— Погоди-ка, — со стороны хлева вдруг раздался оклик Магни. Он направлялся к ним с керамическим кувшином и кружкой в руке, — ничто так не согревает, как хорошая медовуха.
Томас посмотрел сначала на грозную фигуру, а затем на Сванхильд и, заметив ее одобрительную улыбку, тоже едва заметно улыбнулся.
— Должно быть так и есть.
— Уж поверь мне, — Магни наполнил кружку тягучим напитком и протянул своему гостю, — по-мужски, до дна.
От медовухи исходил отчетливый терпкий запах имбиря и смородины, который был хорошо знаком Томасу. Не долго сомневаясь, он осушил кружку почти залпом, после чего несколько секунд молчал, прислушиваясь к вкусовым ощущениям — во рту осталось приятное пряное послевкусие, немного отдающее в голову, но не пьянящее.
— Лучше медовухи я не пробовал, — поблагодарил Томас.
— Да в тебе течет настоящая северная кровь! — Магни хлопнул его по плечу и хрипло засмеялся.
— Мне идти надо… — он неловко усмехнулся, едва устояв на ногах от крепкого удара.
— Жаль, конечно. Но дело твое, — Сванхильд шепнула что-то на ухо волку, который все это время терпеливо сидел рядом, и тот мигом устремился на восток, — ступай за ним, он приведет куда нужно.
— Благодарю, наверное… — Томас попрощался с ней и Магни и отправился следом за волком. Многообразие звериных голосов провожало их до тех пор, пока чаща не поглотила последнее эхо.



Томас двигался за Льётольфом по припорошенному снегом осеннему лесу, и, размышляя о странной встрече, вскоре начал замечать развешенные на ветвях деревьев ловцы снов самых различных размеров и форм. Они показывались постепенно, и чем глубже тропинка уходила в чащу, тем больше их становилось. Вот, один, скрученный из множества травинок, раскачивается на ветке ясеня; второй — ивовый обруч — среди красных ягод брусники… и еще один, треугольный, спускается с дерева на тонкой нити к поросшему мхом валуну. На ветру тихо стучали рунические косточки, бусины, шишки, желуди. Все они, словно мистические ориентиры складывались в витиеватый узор и указывали дорогу заблудившимся путникам.
Время близилось к полудню: сверкающие лучи солнца точно проникали сквозь хитросплетения веревочных паутинок, и, раскалываясь, формировались в «солнечные столбы».
Томас с интересом рассматривал загадочные обереги. За долгие годы скитаний по миру он не видел ничего подобного, и все это многообразие странных символов, венчающих природу, завораживало его.
Льётольф, раскидывая лапами слой опавших листьев, трусил немного впереди, отчего Томас мог двигаться не спеша; после встречи со Сванхильд и Магни он стал чувствовать себя как-то подозрительно спокойно. Голова больше не болела, и тело перестало мерзнуть, как будто терпкая медовуха и впрямь согрела его на многое время вперед. Более всего, Томас мог позволить себе наслаждаться природой без тех переживаний, от которых еще час назад разрывалось сердце. И это немного беспокоило его. Настолько масштабная ссора между ним и Василисой произошла впервые, и едва ли обида могла бесследно исчезнуть так быстро.
И все же, он продолжал идти за волком Сванхильд, сам до конца не понимая зачем. Цепляясь взглядом за ловцы снов, Томас не заметил, как поредел лес, и сквозь стволы хвойных исполин показался песчаный берег неподвижного озера. Грандиозная металлическая гладь тянулась на многие мили и, словно зеркало, отражало пики непроходимой чащи. На противоположном берегу возвышалась стена хвойного леса, а за ней — одинокая заснеженная гора, объятая лентами плотного тумана.
Вокруг не было ни души, только заповедное безмолвие, звенящее в срывающихся снежинках зазимка. Могучая долина была напитана духом первозданности и непоколебимой мощи дикой природы.
Солнце скрылось за завесой тяжелых туч, и на землю опустился предштормовой сумрак.
Приблизившись к берегу озера, Томас сделал глубокий вдох и посмотрел на Льётольфа. Волк вдруг вытянул шею и, прижав уши к затылку, разразился пронзительным воем. Гулкое эхо устремилось в ледяное безмолвие долины, и с противоположного берега донесся столь же решительный ответ. От волчьих голосов задрожал воздух, и у Томаса перехватило дыхание — каким неистовым и захватывающим было это мгновение.
Заскулив, Льётольф умолк и, повернув голову, тут же устремился вдоль берега на запад. Томас, еще раз взглянув на одинокую гору, направился вслед за ним, и очень скоро оказался у каймы старого ельника, где четверо незнакомцев в деревянных ритуальных масках возносили руки к небу. Издалека они напоминали древние изваяния, которым поклонялись люди много столетий назад. Заметив их, Томас резко остановился и на секунду допустил мысль, что лучше бы вернуться обратно в Ликпуль, но как только вспомнил про Марка и ссору с Василисой, тут же передумал. Ситуация становилась все более непредсказуемой и опасной, но вместе с тем подогревала родной Томасу дух авантюризма.
Загадочные фигуры в масках прервали свои молитвы, когда услышали короткий оклик.
— Простите! — Томас сделал несколько шагов им навстречу.
Один из них, тот, на ком была маска лисицы, повернулся к незваному гостю и с неожиданной учтивостью ответил:
— Добро пожаловать к священному озеру, юноша.
— Надеюсь, я не помешал… — он остановился в нескольких шагах от фигуры в лисьей маске.
— Ну, что ты. Нисколько. Ответь, что тебя сюда привело?
Трое других молящихся опустили руки.
— Скорее уж «кто», — Томас посмотрел в золотистые глаза Льётольфа, — одна девушка из охотничьих угодий, Сванхильд, сказала, что он приведет меня к… «Сестрицам».
— Дева Сванхильд знает, о чем говорит. Ищущий да найдет. Осень щедра на дары.
Томас недоуменно нахмурился, немного склонив голову набок. Странные фигуры выглядели как люди, но отчего-то ему не хотелось знать, что именно скрывается под ритуальными масками и длинными балахонами. 
— Иди в деревню, — человек в лисьей маске махнул рукой в сторону ельника, — и враги твои померкнут.
Бишоп проследил за широким жестом и, не отрывая взгляда от лесной чащи, спросил: 
— А вы? Вы тоже из той деревни? 
— Так и есть.
Сумеречная стена раскидистых елей завораживала и, словно магнит, тянула к себе. Несколько секунд Томас пристально смотрел на нее, и вскоре решил направиться в указанную сторону. Пробравшись сквозь подлесок из рябины и можжевельника, он сразу же заметил выстроенные среди деревьев небольшие дома и хижины, огороженные крепкими оградками. По протоптанным дорожкам бегали и смеялись дети; несколько женщин украшали дома оберегами и лентами из ягод; мужчины в медвежьих шкурах приносили к центру поселения крупные поленья и хворост. Очевидно, все готовились к какому-то празднеству.
Томас немного замедлился, приглядевшись к царящему вокруг идиллическому оживлению. Лесная деревня значительно отличалось от Ликпуля, и не только архитектурой домов, но и внешним видом загадочных поселенцев. Многослойные одежды, вышитые причудливым узором, и шкуры животных, крупные украшения, головные уборы — все дорогое и яркое, но притом удобное для жизни в диких условиях.
Как будто бы он попал в совершенно иной мир. Как тогда, в Готхельме.
Неожиданно за спиной раздался тонкий переливчатый смех. Томас резко обернулся и увидел в двух шагах от себя девочку с белоснежно-белыми волосами, которая, глядя на него, хохотала от души.
— Эй, что смешного? — он вопросительно нахмурился.
— Ты такой чудной! — девчонка не переставала заливаться смехов.
— Да уж кто бы говорил, козявочка.
— Сам ты козявочка!
Она подбежала к нему и, хлопнув по руке, со всех ног пустилась наутек с криком: «ты водишь!!».
Заулыбавшись, Томас быстро подхватил ее настроение и подключился к догонялкам. Скоро к ним присоединились все деревенские дети, и обычная игра в салки превратилась в шуточную погоню за Томасом. Причудливо одетый гость вызывал у ребятишек неподдельный интерес, поэтому избежать нападения ему не удалось. Спустя несколько минут преследования у них все же получилось повергнуть Томаса в траву и, хохоча, всей толпой навалиться сверху.
— Все! Все, хватит! Я сдаюсь! — раскрасневшийся от смеха Томас пытался совладать со всеми разом.
— Так, а ну-ка оставьте бедного юношу в покое! — раздался вдруг над головой низкий женский голос.
Развеселившиеся дети подняли глаза на крупного телосложения барышню с длинными рыжими косами, и тут же, как по щелчку, успокоились. Она стояла, подбоченившись, и с прищуром смотрела на маленьких проказников.
— Я в порядке, мэм, — заверил Томас, выглянув из-под кучи облепивших его детей.
— Да уж, вижу. Вставайте, молодой человек, земля холодная. А вы — кыш! Кыш отсюда! — она замахала руками, и они тут же с визгами и смехом разбежались в разные стороны. И все же, сдаваться никто из них не собирался. Попрятавшись в кустах и за деревьями, они высунули носы из своих укрытий и с любопытством принялись наблюдать за странным гостем.
Томас, отряхиваясь, поднялся на ноги, и хотел было поблагодарить девушку за своевременное вмешательство, однако одного взгляда на нее хватило, чтобы потерять дар речи. Покачнувшись, он инстинктивно сделал шаг назад и вмиг ощутил себя унизительно маленьким. Рыжеволосая барышня оказалась в два раза крупнее и шире Томаса; щеки ее полыхали здоровым румянцем; тугие тяжелые косы тянулись до самых пят. Широкие плечи покрывала черная толстая шкура, закрепленная на льняном платье двумя витиеватыми кольцами.
Перед Томасом стояла настоящая великанша — она, верно, смогла бы без труда поднять его одной рукой.
— С-спасибо…
— К нам нечасто приходят гости, — румяное лицо ее вдруг смягчилось, и она с улыбкой отряхнула кудри своего собеседника от травинок и листьев, — вот они и взбаламутились.
— Да уж… — Томас неловко усмехнулся.
— Мое имя Брунгильда. Я дочь Старосты. А как твое имя? И что ты здесь делаешь?
— Меня зовут Томас Бишоп. Я из Ликпуля. Ну, не то, чтобы я там живу, вовсе нет, — тут же уточнил он, — но последние несколько дней…
— Не мучайся.
— Я пришел к «Сестрицам», — серьезно закончил свою мысль Томас.
Брунгильда понимающе качнула головой и, обернувшись, указала на небольшой деревянный дом у края деревни.
— Туда.
— Спасибо.
Томас одарил ее вежливой улыбкой и направился в указанную сторону, все еще не понимая, что именно хочет узнать у этих загадочных «Сестриц».
Несколько детей последовали за ним, перебегая из одного укрытия в другое, но близко не подходили, превращая слежку в интересную игру. А вот Томасу теперь было совсем не до игр. Он чувствовал, как вернувшаяся тревога накатывает с новой силой, и чем ближе он подходил к дому, тем отчетливее она становилась. Неожиданно проснувшееся предчувствие подсказывало Томасу, что ничем хорошим все эти похождения не закончатся и нужно повернуть назад, пока не поздно, но он упорно продолжал двигаться вперед.
Открыв деревянную калитку, он ступил на посыпанную песком и гравием подъездную дорожку и осторожно приблизился к резной двери. Сделав глубокий вдох, он хотел было уже постучать, однако неожиданно раздавшийся изнутри оклик: «открыто, заходи!» — опередил его.
Верно, его уже ждут.
— Что ж… — немного помедлив, Томас ухватился за кованую ручку и вошел внутрь.
Скрип петель разбудил притаившийся в щелях сквозняк, который в такт открывающейся двери пронесся по деревянному настилу и всколыхнул ворох осенних листьев.
Просторная гостиная встретила Томаса мягким светом потрескивающего камина, теплом пестрых ковров и ароматом сушеных трав, развешенных над окнами. Атмосфера в маленьком, но весьма уютном доме царила куда более странная, чем в угодьях Сванхильд и Магни. Повсюду гуляли коты и кудахчущие куры, в небольших клетках, расставленных по всем углам, пищали ежи и полевые мыши.
А на просторном диване, покрытом шкурой бурого медведя, неподвижно сидело нечто нечеловеческое. Томас был уверен, что долгие годы скитальческой жизни подготовили его к любой неожиданности, однако то, что он увидел не походило ни на одно знакомое существо. Одно женское тело, облаченное в голубое льняное платье, делили две головы: заячья и мышиная. Обе они молчали и несколько секунд пристально глядели на оторопевшего гостя. От неожиданности и удивления Томас даже забыл поприветствовать хозяек, впрочем, их это не слишком огорчило. Оценив внешний вид Бишопа, Мышиная голова зашевелилась и проговорила пусть высоким, но совершенно человеческим голосом:
— Добро пожаловать.
Ее тембр напомнил Томасу о Ричарде, который тоже говорил по-человечески, но с характерным акцентом.
— Добрый день…
— Проходи, присаживайся, — левая рука хозяек указала на мягкое кресло возле камина.
— Спасибо, — тихо выдохнув, Томас принял предложение и опустился напротив Сестриц.
— Как зовут нашего хорошего гостя?
— Томас Бишоп.
— Томас Бишоп, — заговорила Заячья голова, — То-мас Би-шоп. Том? Томми?
— Как угодно, но только не Томми. Пожалуйста.
— Не Томми. Почему?
К хозяйкам на диван запрыгнула черная курочка, которую они тут же согнали обратно на пол. 
— Не нравится, — Томас сплел пальцы в замок, посмотрев на красный гребешок птицы.
— Мистер Бишоп?
Он тут же вскинул голову, не ожидая здесь услышать к себе подобное обращение.
— Лучше просто Том.
— Хорошо. Том. Ас. Бишоп, — обе захихикали, но быстро приняли невозмутимый вид, — зачем Том искал встречи с нами?
— М… одна девушка, Сванхильд, сказала, что вы помогаете людям. Но, честно говоря, я и сам не знаю, зачем пришел…
— Ты опечален. Мы чувствуем. Но чудесный напиток Магни на время прояснил твои мысли.
— Я не опечален. Разозлен, скорее…
— Любая злость — проявление глубокой печали, — хозяйки поднялись с дивана и, подойдя к старинной печке, вытащили оттуда старый чугунок, — мы поможем, если ты пожелаешь поделиться своими переживаниями.
Томас посмотрел на худую спину Сестриц и тут же вернулся мыслями к минувшему утру. Вспомнив обо всем, что произошло, глаза остекленели и по щеке скатилась крупная слезинка, которую он поспешил утереть рукавом свитера.
— А без подробностей можно?
— Можно, — хозяйки подошли к нему и, протянув чашку с ароматным брусничным отваром, ласково провели ладонью по кудрявым волосам.
— Понимаете… — сделав небольшой глоток сладковатого напитка, Томас опустил голову и попытался собраться, — уже семь лет я путешествую по миру со своим другом и… несколько месяцев назад встретил одну девочку.
Сестрицы внимательно слушали рассказ, не перебивая.
— Она хорошая и добрая, но… она никогда не жила такой жизнью, какой жил я. Эти полгода, что мы путешествуем вместе, дались ей нелегко. Она совсем не предназначена для скитальческой жизни… И несмотря на все разногласия, мы сдружились, — Томас едва заметно улыбнулся, — но… у нас был уговор. Я пообещал сопроводить ее до дома. Поначалу мне было все равно. Я только и думал, как бы поскорее отделаться от нее. Но потом… Две недели назад мы добрались до Ликпуля. А это значило, что нам нужно расстаться, только вот она сказала, что не хочет меня оставлять. Мы думали продолжить путешествие вместе. — Томас смотрел на пыльные носы своих башмаков, сдерживая слезы. — Но сегодня утром произошло то, что ранило меня до глубины души.
На несколько минут в доме воцарилась тишина, прерываемая лишь проникающим в окна людским гомоном. Ни одна из хозяек не нарушала этого молчания, давая своему гостю собраться с мыслями и пережить все чувства утренней размолвки вновь.
Вскоре Томас продолжил с заметной злобой в голосе:
— У нее есть… «друг» детства. Марк Эмин. Он всеми силами пытался уговорить ее не уходить со мной, остаться дома. Знаете, как ранило ее сомнение? Я всегда переживал, что она путешествует со мной только потому, что боится оставлять одного. Хотя я не маленький мальчик. Справлялся же как-то без нее все эти годы. Ее сомнение, ее ложь, что я ей нужен... «Я ему обещала» — так она сказала. А потом… Марк поцеловал ее. И она ничего не сделала. После этого мы поругались. Сильно. Так по-настоящему мы не ссорились никогда. Знаю, — Томас всхлипнул и попытался усмехнуться, но вышло угрюмо и горько, — это звучит как мальчишечий скулеж. Я ушел, чтобы подумать и… так вышло, что пришел к вам.
Наконец, он поднял покрасневшие глаза.
— Наверное, мне не следовало подпускать ее так близко к сердцу. До встречи с ней, я был другим, теперь понимаю это. Мы с другом были сами по себе. Мне никто не был нужен…
— Тебе горько?
— Невыносимо… Это все звучит так банально и глупо, но почему мне так больно?
— Вас связывают долгий путь и многие испытания.
— Я хочу, чтобы все было как раньше. Чтобы только я, она и Ричард. Чтобы никто не стоял на пути.
— Влюблен, — вдруг заключила Заячья голова.
— Сильно. Сильно влюблен. Так сильно, что горит сердце, — подхватила Мышиная голова.
— Что?! Нет! — вдруг возразил Томас, отклонившись назад, — я вовсе не влюблен… Мы друзья. Эта ревность… как к другу. Я не влюблен!
— О, боги! — тут же воскликнула Мышиная голова, — да он сам себе не признается, что влюблен. Вот так чудеса чудесные…
— Я не влюблен, говорю же! Я просто…
— Просто ты чувствуешь, что тебя предали, а затем пристыдили, как ребенка.
Томас опустил голову и стиснул зубы.
— Не огорчайся, Том. Есть одно средство, — хозяйки поднялись с дивана и, переступая через кур и кошек, приблизились к резному буфету в противоположном углу комнаты, — подойди сюда.
Томас без промедления сделал как велели.
— Держи, только аккуратнее, — худая рука протянула ему продолговатый флакон из темного стекла.
— Что это?..
Сестрицы повернулись к нему, и Мышиная голова приступила к объяснению:
— Тебе предстоит сделать выбор. Это зелье должен выпить только один. Или твой враг, или твоя подруга. Если ты отдашь его своему сопернику — он умрет.
Услышав это, Томас встревожился.
— А если дашь своей подруге, то все будет так, как ты захочешь.
— Как я захочу?.. не понимаю.
— Смотри.
Хозяйки поставили в центр комнаты крепкую бадью, до краев наполнили водой и, бросив туда щепотку пахучих трав, проговорили что-то на неизвестном Томасу языке. И стоило им только произнести последние слова, как вверх поднялось белесое облако дыма, вмиг затянувшее пространство дома. Когда оно достигло крыши, воцарившуюся мглу пронзили лучи яркого солнечного света; летнее тепло проникло сквозь окна и очертило контуры фантастического миража.
Томас увидел уютную кухню, небольшую, но полную достатка; на плите пенилось малиновое варенье; легкий ветерок приносил в открытые окна ароматы цветочных лугов и свежесть летнего утра; в корзине с апельсинами тихо дремал Ричард, а рядом, спиной к выходу, стояла Василиса, держа на руках маленькую девочку в кружевном чепце. На миг Томасу показалось, что он часть этого уюта, этого дома: настолько здесь было тепло и радушно, а от взгляда на дорогую сердцу подругу, прижимающую к себе ребенка, сердце застучало чаще. Словно почувствовав присутствие, Василиса обернулась и широко улыбнулась: «папа вернулся!» — раздалось глухим эхом, от которого у Томаса перехватило дыхание. Он сделал робкий шаг вперед, однако мираж неожиданно поредел, и пелена тумана рассеялась, возвращая в реальность.
Не зная, что сказать, Томас сжимал в руке флакон с таинственным зельем и молча смотрел на хозяек. 
— Не размышляй, Томас Бишоп. Прими к сведению. Подумай об этом потом.
— Не уверен, что я…
— Увиденное восхищает и пугает тебя одновременно. Ничего страшного, — заверила Мышиная голова.
Томас посмотрел на баночку из темного стекла и, немного помедлив, спрятал в карман брюк.
— Значит, если я дам это Василисе, она останется со мной несмотря ни на что?
— И не помыслит об уходе, — кивнула Заячья голова.
— Мы еще кое-что можем сделать для тебя. Сегодня в нашей деревне состоятся Проводы. Большой праздник. Останься поглядеть. Ты не пожалеешь.
— Проводы? Что это такое?
— Большой праздник. Оставшись с нами, ты почувствуешь свободу.
— Ну… хорошо, — согласился Томас, — что мне нужно делать?
— Будь этот день среди жителей нашей деревни. А вечером отпразднуй Проводы.
И он остался. Остался, потому что желал отсрочить миг возвращения в Ликпуль. Местные жители радушно приняли далекого гостя и быстро погрузили в атмосферу неугасаемой радости, больше напоминающей оккультную одержимость. Однако, чем дольше Томас находился в деревне, тем меньше его это беспокоило — всеобщее веселье дурманило голову, рассеивая все переживания. Он помогал взрослым с подготовкой к вечернему пиршеству, при этом слушая рассказы о местных традициях, и развлекал детей, играя с ними в догонялки и прятки.
Один из местных охотников рассказал Томасу о том, что Проводы устраиваются всякий раз, когда умирает один из воинов поселения. Тогда Молящиеся — те самые загадочные фигуры в деревянных масках — отправляются к горе и просят ее принять душу защитника, чтобы тот мог оберегать свой народ даже после смерти. «Смерть — не конец, а благостное начало, — рассказывал охотник, — мы радуемся за избавление от телесного бремени своего брата, а не плачем».
К вечеру повсюду зажглись огни; местные жители, неся в руках различные дары, длинной процессией ушли к берегу озера, где их уже дожидались Молящиеся и погребальный костер. Пока поселенцы подносили усопшему оружие и драгоценности, Томас стоял в стороне рядом с Сестрицами и с пристальным вниманием наблюдал за происходящим. Фигуры в деревянных масках не переставая читали наговоры на витиеватом языке и поклонами благодарили каждого, кто оставлял подношения.
Среди людей Томас вскоре заметил Магни и Сванхильд, которые привели из леса весь свой зверинец. Увидев недавнего знакомого, девчонка заулыбалась и махнула ему рукой в знак приветствия. Томас ответил коротким взмахом ладони.
Когда все дары были отданы усопшему, Молящиеся сомкнули круг и развели погребальный костер. Разгоревшись, огонь поднялся до самых небес, и местные пустились в пляс. Кто-то играл на музыкальных инструментах, кто-то пел, кто-то расположился вокруг костра и приступил к пиршеству.
— Эй, Томас Бишоп, — раздался вдруг рядом знакомый голос, — пойдем.
Томас тут же повернул голову.
— Сванхильд?
— А кто же еще? — она улыбнулась, — вот, возьми.
Она протянула ему деревянную пиалу с горячим напитком.
— Что это?
— Брусничный отвар. Ритуальное питье, чтобы почтить память усопшего воина.
— Спасибо… — Томас поднес чашу ко рту и сделал небольшой глоток. Кисло-сладкий сок обжег нёбо, и Бишоп тут же сморщился. 
— Осторожнее, горячий, — хихикнула Сванхильд.
— Да уже понял…
— Пойдем, — она подвела его к погребальному костру и уселась прямо на песок. Огонь прогрел землю вокруг, и вблизи языков пламени уже не чувствовалось осеннего холода.
Томас сел рядом со Сванхильд, медленно опустошая пиалу с брусничным отваром. 
— Сестрицы помогли тебе, Томас Бишоп? — спросила она.
Двое Молящихся приблизились к ним и протянули чаши с хорошо прожаренным мясом.
— Да… наверное, — Томас посмотрел на угощение, а затем на свою собеседницу, которая сразу же приступила к трапезе.
— Прислушайся к ним, они умницы, — Сванхильд посмотрела на него. — Поешь. Это придаст тебе сил.
— Странные у вас обычаи… — он осторожно отправил небольшой кусочек мяса в рот.
— Они не странные, просто ты издалека.
— Может быть.
Томас наблюдал за Проводами, с каждой минутой все более теряя связь с реальностью. Бой барабанов и громогласное пение дурманили разум и вскоре начали являть ему видения в языках исполинского пламени. Он видел картины из прошлого, лица знакомых людей; слышал их голоса и смех, но все это ничуть не пугало его. Каждые силуэты, рожденные в погребальном пожаре, словно были проекцией его собственного воображения. Медные искры поднимались в иссиня-черное небо, усеянное мириадами звезд, и душа Томаса будто уносилась вслед за ними. Чувства притупились, все, что удерживало его на земле перестало иметь какое-либо значение — остались только ритуальные пляски, пронзительное пение и пламенные фигуры.
Спустя несколько часов празднества, когда время приблизилось к раннему утру, опьяненные весельем поселенцы выстроились в две ровные шеренги. Томас стал позади вместе со всеми, и в долине вмиг воцарилась тишина, обращенная к одинокой горе и непроходимой чаще леса.
Неожиданно Молящиеся подняли вверх руки, и все как по команде заговорили:

;agalt ok hugalt
skyli ;j;;ans barn
ok v;gdjarft vera;
gla;r ok reifr
skyli gumna hverr,
unz sinn b;;r bana*


*Осторожным быть должен
конунга отпрыск
и смелым в сраженье;
каждый да будет
весел и добр
до часа кончины*

Повторив стих несколько раз, будто мантру, две шеренги медленно двинулись прямиком в темное озеро. Одного за другим - ледяные воды забирали поселенцев и прятали в своей глубине, и Томас, словно завороженный, двигался следом. 
Неожиданно погребальный огонь за его спиной вспыхнул с новой силой и медные языки воплотили мистическую фигуру в шутовском костюме. Объятый кострищем паяц окликнул околдованного Томаса, однако тот, даже не дрогнув, продолжил медленно входить в воду. В последнюю секунду спрятанная в перчатку рука схватила его за запястье и оттянула назад с такой силой, что Бишоп потерял равновесие и, запнувшись о собственную ногу, с коротким возгласом рухнул на спину. 
Словно очнувшись от страшного сна, он вздрогнул и, судорожно оглядевшись по сторонам, в ужасе уставился на последние исчезающие в пучине озера фигуры поселенцев. В ушах все еще гудели удары барабанов и громкое пение, однако разум прояснился.
Томас с содроганием осознавал, что едва добровольно не лишил себя жизни. Местные жители один за другим уходили под воду в совершенной тишине, нарушаемой лишь далеким волчьим воем и треском дров погребального костра.
Вскоре берег озера совсем опустел, и Бишоп остался один.
Придя в себя, он вернулся в опустевшую деревню, украшенную оберегами и лентами, где укрылся от холода в одном из домов и, не смыкая глаз, дождался утра.



Покинув поселение на рассвете, Томас вернулся в Ликпуль раньше полудня. Поначалу он размышлял обо всем, что с ним произошло ночью, но, когда лес поредел и показались знакомые холмы, мысли вернулись к Василисе и загадочному зелью, подаренному Сестрицами.
Он понятия не имел, что именно скажет подруге и как сможет разрешить возникший между ними конфликт, поэтому подумал довериться случаю и начать разговор «как придется».
Томас был уверен, что все случившееся в достаточной мере отрезвило его, однако стоило выйти из леса, как уверенность тут же пошатнулась. С холма ему навстречу спускался Марк в компании Ланса Реймонда и какого-то хлипкого парнишки, которого Бишоп не знал. Мальчишечье предчувствие подсказывало, что эта встреча не закончится ничем хорошим, но в одном Томас был совершенно убежден — для выяснения отношений с Эмином сейчас точно не время.
Он попытался уйти в сторону, но нахальный оклик заставил остановиться.
— Эй, Бишоп!
Томас посмотрел на подошедшего Марка и его нагловатую компанию.
— Где ты был?
— Тебе отчет написать? А, прости, ты, должно быть, буквы видишь так редко, что не сможешь разобраться без посторонней помощи.
— Думаешь, ты самый умный?
— Марк, отвали. Не до тебя сейчас, ей-богу, — Томас попытался его обойти, однако был тут же остановлен цепкой хваткой Ланса.
— Ты давно нарываешься, Томми.
— Руку убери, — он настойчиво шагнул в сторону, вырывав локоть и резко одернув рукав.
— Ты в Ликпуле определенно лишний, — Марк нахмурился и тут же схватил Томаса за ворот свитера, — бродяга с замашками цивилизованного человека. Своим собачьим смрадом дурно влияешь на Васку, а она с тобой носится, как курица с яйцом.
Едва Эмин договорил последнюю фразу, как решительный удар кулака в челюсть едва не свалил его на землю. Атака была настолько неожиданной и ошеломляющей, что Марк не сразу почувствовал проступившую на губах кровь.
Томас расправил плечи и сделал шаг навстречу своему сопернику.
— Ну. Заканчивай свою мысль, давай. В чем проблема? У меня со вчерашнего дня кулак чешется тебе вмазать.
Не ожидав такого напора, Марк инстинктивно отступил на шаг назад, чувствуя во рту металлический вкус крови.
— Томми, давай-ка без… — начал Реймонд, но Бишоп желчно его перебил.
— Еще одно «Томми» — и второй удар будет уже по твоей челюсти. — Выдержав паузу, Томас снова посмотрел на перепуганного Эмина. — Трус. Сомневаюсь, что ты смог бы сказать что-то подобное при Василисе. А я-то понадеялся, что ты хотя бы попытаешься ударить меня в ответ. Как ты там ей сказал? «У твоего Томаса Бишопа ни кола ни двора»? А у тебя ни гордости, ни чести.
Он одарил Марка угрюмым презрением и, окинув взглядом его стушевавшихся товарищей, направился в сторону Ликпуля. Томасу потребовалось приложить немало усилий, чтобы перестроиться на разговор с Василисой — «бродягой с замашками цивилизованного человека» его еще никогда не называли.
Вернувшись к дому Агаты, Томас сделал глубокий вдох и тут же услышал взволнованный оклик Ричарда:
— Том! Мой мальчик! — мышь стоял на перилах крыльца.
— Ричард…
— Как хорошо, что ты в порядке.
— Все нормально. Мне нужно было время, чтобы все обдумать, — Томас протянул руку другу, и тот, прыгнув на раскрытую ладонь, обнял его за большой палец, — да ладно тебе, Рич.
— Ничего не «да ладно». Ты нас чертовски напугал.
— Где Василиса? Нам надо поговорить. Наедине.
Вдруг дверь дома проскрипела и на крыльцо вышла Агата. 
— Томас, дорогой, — увидев юношу, она тут же спустилась вниз и взяла его за руки.
— Доброе утро… простите, мне очень неловко за случившееся.
— Ничего, главное, что с тобой ничего не произошло. Ночью разыгралась такая буря…
— Буря? — удивился Томас. Верно, лесную деревню буря обошла стороной. — Я… мне нужно поговорить с Василисой.
— Она внутри.
Еще раз извинившись, он оставил Ричарда с Агатой, а сам вошел в дом и направился к гостиной. Василиса сидела на диване, перебирая ягоды брусники, но, как только услышала, что кто-то вошел, сразу подняла глаза. Томас стоял в дверном проеме и, немного склонив голову набок, безучастно смотрел на нее. 
— Где ты был? — строго спросила Василиса, продолжая сидеть неподвижно.
— А это важно?
— Важно, Томас Бишоп, — она отставила в сторону корзину с ягодами и, поднявшись с дивана, подошла ближе, — я волновалась.
— Вот только давай без этого. «Волновалась», — Томас сунул руку в карман и сжал в ладони подаренный хозяйками флакон.
— Что? Томми, я правда беспокоилась.
От услышанного его брови взметнулись вверх и округлились глаза, разрушив выстроенную стену безразличия.
— Томми?! — он скривился, интуитивно отступив на шаг назад.
— Ой… прости, Том. Ну, прости, оно само вырвалось. Том.
— Как мило.
— Просто… просто скажи, что случилось? Вчерашнее утро выбило землю из-под ног. В последний раз ты вел себя так отвратительно, когда мы познакомились! Что на тебя нашло?
— Василиса, — он смотрел ей прямо в глаза, — ответь на вопрос. Только в этот раз честно, идет? У меня нет ни кола ни двора, так? Ну, это правда, так и есть.
Услышав знакомую фразу, она тут же поняла, что именно спровоцировало его вчерашним утром.
— Том…
— Погоди. Ты согласилась пойти со мной из-за чувства вины? Потому что боялась меня огорчить?
— Что? Сейчас вообще не об этом речь!
— А о чем, по-твоему? Об этом, Василиса.
— Хорошо, я согласилась не «по этому».. сначала.
— Сначала. А потом поняла, что наобещала, не подумав? Так что ли?
— Я согласилась искренне! — с жаром возразила Василиса.
— Тогда в какой момент все пошло не по плану? Просто… — он выдохнул, — просто скажи, ты хочешь уйти со мной?
Она уже думала ответить, однако вместо этого лишь поджала нижнюю губу и отвела взгляд. Томас ждал, чувствуя, как с каждой секундой  молчания близится что-то непоправимое.
— Ясно. Почему не сказала?
— Потому что не хочу тебя одного оставлять…
— Я жил без тебя семь лет! — Томас вдруг повысил голос и подался вперед, чем заставил Василису отступить на шаг назад, — ты всерьез думала, что я без тебя не справлюсь?!
— Не кричи на меня! — она недовольно нахмурилась, попытавшись так противостоять его напору.
— Ты просто изнеженная самонадеянная девчонка! И надо было только додуматься с тобой связаться!
— Что?! Это ты-то со мной связался?! Как меня угораздило наткнуться именно на тебя?! — Василиса оттолкнула Томаса от себя. — Вздорный, нахальный, самодовольный! Видеть тебя больше не хочу, ясно?!
— Прекрасно. Счастливо оставаться, твое высочество!
Томас решительно забрал свою куртку и походную сумку и вышел из дома.
— Томас… — заговорила Агата, подавшись ему навстречу. 
— Простите. Спасибо вам за гостеприимство и заботу, но я явно злоупотребил вашим радушием, — отчеканил он и протянул руку Ричарду. Тот, поняв все без лишних вопросов, с грустью посмотрел на Агату и прыгнул сначала на ладонь, а затем в карман куртки.
Еще раз попрощавшись, Томас повесил сумку на плечо и стремительным шагом направился на север.
Укутавшись в теплую шаль, Агата встревоженно смотрела ему вслед до тех пор, пока темная фигура не скрылась за всходами осенних лугов.
— Он ушел? — неожиданно рядом раздался голос Василисы.
— Ушел.
— Вот и замечательно, — с демонстративным недовольством отозвалась она и тут же почувствовала, как глаза защипало от подступивших слез. Нет, плакать из-за какого-то дерзкого мальчишки она точно себе не позволит.
Но отчего-то Василиса смотрела на припорошенные снегом холмы до самого вечера, словно надеялась увидеть на горизонте силуэт друга.