Конец високосного года 65

Но по дороге в послеоперационное меня перехватывают. Свежевыпущенный из изолятора Тауб виснет на плече с требованием немедленно допустить его до работы и вернуть бейдж и внутренний пейджер.
 Он, видите ли, залежался, жаждет деятельности и игнорирует все мои уговоры поберечь сердце и пройти хоть какую-то реабилитацию.
- Уилсон. в моём возрасте поздно беречь и пора начинать тратить, не то можно с этим и не успеть – и придётся пришивать к гробу карманы и заказывать на тот свет железнодорожный контейнер, а это хлопотно и дорого, - в его речи проскальзывает явный еврейский акцент.
Напоминает мне одного из многочисленных дядюшек, который как раз потребовал, чтобы меня назвали Джеймсом – от Иаков, «идущий во след», вот и таскаюсь всю жизнь за Хаусом, как на верёвочке. То ли дело сам Тауб. Его имя переводится буквально, как «Христоносец». То-то он и решил нести добро без перерыва на болезнь, и сейчас мне рукав халата оторвёт.
Плюнув, отправляю его на телефон давать дистантные консультации. А сам, как и собирался, иду, взглянуть на Рубинштейн, почти уверенный в том, что снова увижу там Корвина. И мне это чертовски не нравится.
Есть довольно слабые хирурги, не хватающие с неба звёзд - они портачат привычно и не слишком с этим заморочиваются. Если их ловят и наказывают, они многословно оправдываются, ссылаются на обстоятельства, врут, изворачиваются и огрызаются. А потом выплачивают штраф, подписывают выговор – и портачат снова. Просто потому, что иначе не умеют и учиться не хотят. У Хауса от таких нервная почесуха. Поэтому в нашем штате ничего подобного нет, и быть не может.
Есть хирурги получше, хорошие, толковые хирурги, как Чейз или Колерник, для которых ошибка - весомая неприятность, и, совершив её, они продумывают линию защиты и нанимают адвоката, одновременно делая для себя выводы на будущее. Дважды ошибок они не повторяют, но и вешаться по их поводу не будут. Homines sunt, nihil humanum illis alienum est.
А есть такие хирурги, как Корвин, чья ошибка, как гром среди ясного неба – прежде всего для самого ошибшегося, и она деморализует и лишает равновесия. О защите такие и не думают. Они погружаются в себя и не могут примириться с тяжёлым недоумением: как я мог так налажать. И, хотя я почти уверен, что виновата Варга, не привыкшая к командной работе, тем более с карликом, никому от этого не легче.
Вместо Корвина, однако, вижу в послеоперационный Кэмерон, самым внимательным образом изучающую записи в листе наблюдения. На мои шаги она не оборачивается. Но и в том, кто вошёл, ничуть, не сомневается.
- Только что расшифровали энцефалограмму, - говорит она мне. - Небольшая положительная динамика, но… - и качает головой.
Не хотел вообще об этом говорить, но спрашиваю, обращаясь непривычно, по имени:
- Элисон, это ты информатор у Ньюлана?
И она мне отвечает с такой же лёгкой интонацией, как недавно Хаус на вопрос о ревности к Леону:
- Ага.
 Эта лёгкость меня обезоруживает настолько, что я сам почему-то начинаю оправдываться за свой вопрос:
- Контролёр из ЦКЗ не мог ничего знать об этой операции. О её времени, условиях… Если бы ему не сказали. И... зачем ты ему сказала? Месть мне за карантин, за то, что не отпустил тебя к дочке на рождественские каникулы? За то, что поступил по правилам тогда, когда это не было удобно тебе, но легко нарушил все правила, когда это стало неудобно мне?
- Чушь, - отрезает Кэмерон. - Ты тогда всё правильно сделал, а дочку мне давно уже привезли, она здесь… Кир Корвин привёз, - добавляет она со значением.
И я еле удерживаюсь, чтобы не хлопнуть себя по лбу:
- Так вы с Корвином друзья?
- Ну, примерно как вы с Мартой…
 Я чуть не поперхиваюсь, но тут же понимаю, что того, о чём я подумал, она иметь в виду не может. Никто об этом не знает. кроме меня, Хауса и Марты. А эти трое промолчат, причём, что самое противное, все трое, щадя меня. Ещё бы Чейза так же щадили... Но, впрочем. он парень лёгкий – отряхнется и забудет, да и у самого рыльце в пушку с той же Кэмерон.
Вот ведь какие гадские у меня мысли! Гнию я изнутри – вот что, прав Корвин насчёт моей начинки под сахарной глазурью – того гляди глазурь трещинами пойдёт.
- Думаешь, все отвлекутся на нарушение правил карантина и упустят из виду ошибку Корвина?
- А он не виноват, - говорит Кэмерон. - Ему помешала Варга. Не веришь мне - спроси у Хауса.
- Что помешала, верю. Что молчит об этом – нет. Я знаю Варгу.
- Она молчит, потому что сама не поняла, что это она ему помешала. Варга, ведь, никогда с Киром не оперировала, она не знает, как.
До меня доходит, что это, и в самом деле, верно. Оперировать с Корвином нужно приноровиться. Он работает со специальной подставкой, которую передвигает ногой, если нужно. И те, кто привык ему ассистировать, уже почти машинально оставляют ему место для этой подставки. А если этого недостаточно, Киру приходится тянуться из неудобного неравновесного положения, и Чейз, например, нередко попросту подставляет ему колено для опоры, а Варга так не может.
- Почему ей никто не сказал? Там, в операционной, почему никто не объяснил?
- Корвин запретил ей об этом говорить, - сообщает мне Кэмерон, по-прежнему на меня не глядя.
Я понимаю его мотивы. Зная Корвина, понимаю.
- Ничего ты так не добьёшься, - вздыхаю я. – Во-первых, Корвин сам не умолчит на очередном «утреннике» при всех, во-вторых, Ньюлан и сам докопается до всего абсолютно - он въедливый, в-третьих, Рубинштейн подписала согласие, где об условиях карантина особо оговорено. И как бы тебе ни хотелось перевести прицел с него на меня, понятно, что хоть я и не собирался этим согласием размахивать, но если придётся...
- Ещё у неё был низкий тромбоцитоз, - говорит Камерон - не зря вычитывала лист наблюдения. - За пределами референсного интервала.
- Ну и что? Отклонение меньше десяти процентов, и ей переливали тромбомассу. Да и операция была запланирована  малотравматичная.
- Но осложнилась кровоизлиянием.
- Так что, тоже донесёшь об этом? - спрашиваю.
- А если бы это был косяк не твой или Хауса, а мой или Чейза, нам это сошло бы с рук? -отвечает вопросом на вопрос.
- А вам разве никогда ничего не сходило с рук? Эзра Пауэр, например?
- А ты злопаямятный, - вдруг улыбается она, и улыбка совсем прежняя, привычная. И мне вдруг кажется, что годы между «тогда» и «сейчас» потеряли плотность, потекли, как подтаявший стеарин, и передо мной снова молоденькая врач-ординатор Элисон Кэмерон из команды Хауса, в которую влюблён молодой мажор Роберт Чейз.
- Если бы у вас сразу родился ребёнок, всё было бы по-другому… - вдруг почему-то вырывается у меня.
- Если бы в одиннадцатом у тебя не нашли опухоль в средостении, тоже всё было бы по-другому, - парирует она. – И ты бы был другим. А если уж Ньюлан, действительно, такой въедливый, как ты говоришь, доносить до него ничего не придётся – сам разнюхает.
- Это не входит ни в его обязанности, ни в компетенцию.
- Ты не понимаешь, - говорит она, как-то преувеличенно спокойно. - Ты разрешил операцию в условиях карантина, не смотря на тромбоциты, при ней сразу пошли на косметическое протезирование…
- Не косметическое. Это – подготовка ложа.
- Ложа для косметического протезирования. То есть, пациентка, должна получать иммуносупрессию в условиях послеоперационного стресса и возможности заражения. Она известная актриса, стареющая дива, последний шанс - понятно, что она заинтересована в сохранении внешности и как можно более короткой реабилитации.
- И что? Мы должны плевать на интересы пациентов ради буквы закона?
- Вообще-то да. И раньше ты эту точку зрения разделял. Но я даже не об этом.
- А о чём?
- Ньюлан подумает, что ты взял взятку.
 У меня холодеют щеки и в животе что-то противно обрывается, но я собираю остатки своей говнистости:
- Ты на эту мысль тоже собираешься его навести?
Вот тут она оборачивается в полный фас и внимательно смотрит на меня:
- Дурак ты, Уилсон! Ещё и параноик. Никто тебя Ньюлану не сливал, Думаешь, он здесь случайно оказался? Да он к тебе с прошлого раза неровно дышит и мечтает уесть. Кир Сё-Мин ещё когда предупредил Тринадцатую, что Ньюлан вцепится в первую возможность порыться в нашем грязном белье. Из-за тебя. Небось, на коленях начальство умолял, чтобы нас ему поручили. Как только ты закрылся на приём, он, наверное, уже стойку сделал.
- Почему же Тринадцать ничего мне не сказала об этом?
- Ну, может, потому что ты у неё не в конфидентах. Да и что говорить? Что Ньюлан тебя активно не любит? Сам не знаешь? Ведь это ты в его прошлый визит был с ним не очень любезен. Ты и Хаус. Хаус ещё и меньше, но к нелюбезности Хауса уже давно у всего Минздрава иммунитет. А ты слыл паинькой.
- В прошлый визит он работал на Воглера, а не на Минздрав. А Воглер…
- Обидел Хауса? Я знаю.
- Не только. Воглер – преступник.
- В глазах Минздрава действительность тебя опровергает. Воглер, в отличие от Хауса и тебя, ни в тюрьму, ни в психушку не попадал... Не бесись, я говорю: «в глазах Минздрава».
- Просто такое вещество не тонет.
- И тебе придётся с этим смириться. И с тем, что твои сотрудники и пациенты могут отвечать на вопросы контролера, не имея в виду тебя как-то ущемить или подсидеть. Бросай свой виванс, босс, у тебя от него конспирологический бред. Пока Ньюлан просто делает свою работу. А то, что он её делает с особым удовольствием, предвкушая твою публичную порку, никак не очерняет сотрудников, вынужденных отвечать на его вопросы правдиво. Не все, знаешь, готовы признать поддельную подпись своей и сесть за тебя в тюрьму. Ты - не Хаус.
И, повернувшись, она уходит, а я стою с ощущением, будто моя публичная порка уже состоялась - вот только что. Причём, я даже не успел ей объяснить своего видения потенциальной опасности всей этой ситуации, и снова получилось, что меня только моя задница и беспокоит.
Но в одном она, безусловно, права: сам виноват. С любым контролёром нужно находить рабочий контакт, как бы он изначально ко мне не относился.. Она не зря про Триттера напомнила. Чейз когда-то крысил в пользу Воглера, и это сошло ему с рук - Хаус только влёгкую, даже шутливо, потоптался на нём с недельку - и спустил, оставив напоминание в виде «братишки Чейза» - это я про крыса, и повышенной подозрительности. Ну а я-то сам… я, помнится, крысил в пользу Триттера против Хауса. Да, из лучших побуждений, да, он меня вынудил. И после он даже не топтался на мне, и то я обиделся до невозможности просто за недоразумение несколько лет спустя. Ну, и какое я теперь имею моральное право на дератизацию? В конце концов, я, действительно, нарушил правила, и хорошо, если никто не умрёт - так какого же я...? Взятка? Так подумает? А я что, я теперь, несу ответственность за воспалённое воображение толстых негров из ЦКЗ? Подумал так - и вдруг почувствовал себя гораздо легче. Что бы ни говорил и ни думал Ньюлан, причём тут мои сотрудники и их ему слова-ответы? Мы же не банк ограбили и навар поделили, чтобы мне сейчас требовать с них верности и молчания. Может, кому-то эта затея с операцией Рубинштейн и шоу за стеклом вообще поперёк горла? Что им, теперь тоже, как выражается Хаус, козу рисовать? Они имеют право говорить с проверяющим из ЦКЗ, и говорить всё, что сочтут нужным. Если это не клевета и не оговор, конечно, но клеветы и оговора, точно, не будет, даже со стороны португалки. А я: Кэмерон, Тринадцать… Дурак - и всё, права Элисон. И - вот странно – от признания себя дураком стало ещё легче.
И я сам отправляюсь разыскивать Ньюлана с похвальной благородной целью: наладить-таки контакт.
Больница закрыта для приёма, мы не делаем операций, консультируем только дистантно, большинство пациентов из стационара выписаны, и работы, по правде сказать, немного. Сотрудники бесприютно шатаются по коридорам, кто-то даже взял на себя обязанности среднего персонала - у нас его традиционно по минимуму. Например, вижу Марту, раскладывающую перевязочный материал. Домой не уходят – полагаю, опасаясь занести в семьи новый вирус. Ну, что ж, в амбулаторной зоне у нас есть все условия – и душ, и кафетерий, и место для отдыха, даже маленький спортивный зальчик, чтобы размяться и покидать мяч.
В раздевалке останавливаюсь перед шкафчиком Буллита Что теперь делать с его вещами? Знаю, что Буллит жил один, а если и имел друзей в своём странном клубе, то где я их теперь разыщу, чтобы отдать им его личные вещи? И не успеваю отойти от шкафчика, Ньюлан находится сам:
- Доктор Буллит, - читает он вслух из-за моего плеча. - Это ваш погибший от вируса коллега?
Почему-то меня неудержимо тянет огрызнуться в ответ, но я смиряю порыв и отвечаю прилично:
- Да. Он был в контакте с пациентом номер один. С Наймайстером.
- Который тоже умер в «Пристон-плейнсборо- клиник-госпиталь»?
- Да, в больнице у доктора Кадди.
- Вам следовало его положить к себе, ведь он был из вашей наблюдательной программы. И тогда вспышка была бы локализована в вашей больнице.
- Но он обратился туда. И диагноз поставили не в минуту обращения.
- Это было неправильно, - Ньюлан осуждающе качает головой.
«Когда буду молиться за его душу, - вертится у меня на языке, -  непременно упомяну об этом, чтобы его примерно наказали».
 Но вслух я говорю:
- На это было трудно повлиять.
- Вы хотя бы попытались?
Это вопрос абсолютно чиновничий, не требующий ни ответа, ни осмысления. Он вообще не понимает, о чём спрашивает. Поэтому я просто говорю:
- Конечно. А теперь уже бессмысленно об этом беспокоиться. Карантин и там, и здесь.
- Я слышал, вы выписали доктора Кристофера Тауба?
- Да, выписал.
- На каком основании он допущен к работе?
- У него двукратно чистые анализы, он чувствует себя здоровым. Долечится амбулаторно без отрыва от работы.
- А ещё кто-то болен из ваших врачей?
Качаю головой. Но вопрос задан специально – это он так «ловит» меня. И ему кажется что поймал, судя по торжествующим ноткам в голосе:
- Почему госпитализирован доктор Грегори Хаус?
- Он не болен. Это превентивная госпитализация, он был в контакте с больным.
- Что вы говорите! Врач был в контакте с больным! Подумать только! – Боже, это – интонация Эдварда Воглера, я её узнал. - А разве это так ненормально, что врач контактирует с больными, что необходим немедленный карантин для этого врача? Вообще-то работа врача в этом и состоит, в том, чтобы контактировать с больными. Или я чего-то не понимаю? Или в вашей больнице это повод для госпитализации врача в провизорное отделение? Вы всех своих врачей госпитализируете сразу после смены или это – привелегия для доктора Хауса, вашего босса и… друга, да?
Я больше не хочу играть с ним в эти игры и говорю прямо:
- Это был незащищённый контакт.
- Вы так говорите, словно речь идёт о сексуальном контакте без презерватива.
- Нет, речь идёт о реанимационных мероприятиях без спецзащиты. Дыхание рот в рот с вирусинфицированным пациентом бокса.
«Это он ещё не упоминает о том, что мы поместили в один бокс двоих», - мелькает у меня с краю сознания.
Несколько мгновений Нюлан молчит – надеюсь, что ошеломлённый. После чего, старательно подпуская в голос сарказм а-ля- Воглер интересуется, закончились у нас мешки амбу, или мы не умеем ими пользоваться, или, может быть, в нашей больнице используются санитарные правила и нормы больницы Никербокер и с тех пор не обновлялись?
- У пациента был отёк гортани. Мешком амбу сложно создать необходимое давление и не перестараться,- частично вру, частично, говорю правду я. - До тех пор, пока не была произведена интубация, доктор Хаус проводил дыхание изо рта в рот.
- А пациент - Джеймс Орли? – и, выдержав паузу, позволяющую мне возразить, которой я не пользуюсь, неожиданно проявляет ещё и едкое чувство юмора:
- Когда этому пациенту понадобится клизма, позовите меня посмотреть, как доктор Хаус будет её делать - хорошо?
Видит бог, я был настроен на мирный диалог. Каюсь, я предложил ему услуги по очищению кишечника в рамках профилактических мероприятий, покрываемых страховкой, от любого специалиста – не обязательно Хауса. У нас все владеют этой методикой, и я, кстати, тоже.
- Знаешь, что было у него на экране ноутбука? - буквально через пять минут спрашивает в общей комнате, куда я захожу выпить кофе, Чейз, сочувственно выслушав мой сумрачный отчёт о беседе с контролёром в раздевалке. - Он подсчитывает общую сумму всех штрафов, на которые собирается нас оштрафовать, и там уже много. Будь спокоен, за реанимацию Хаусу тоже достанется.
- Потому что он пришёл не помогать, и даже не контролировать нас, -замечает тут же размешивающая сахар в своей чашке Тринадцать – пальцы у неё вздрагивают, ложечка звякает, и доктор Хедли морщится от этого звяканья, как от зубной боли. - Он пришёл доказывать то, что когда он в прошлый раз пытался нас ловить, нас было за что ловить.
- Меня больше всего беспокоит Корвин, - говорю я, засыпая кофе в кофемашину. - Я его не вижу нигде, кроме палаты Рубинштейн. Он явно не в своей тарелке. Штрафы - бог с ними, к штрафам нам не привыкать. Тем более что он их и не без дела собирается выписать. Но, если Корвин заговорит о том, что было на операции, Ньюлан может ухватиться за это.
- А это не в его компетенции.
- Если он, как сказала Реми, пришёл не помогать, а ловить, плевать ему на то, что в его компетенции, а что за её пределами. Да и вообще, не хотелось бы вынесения этой истории с ошибкой на операции на уровень администрации. Это не их дело. Здесь должна быть серьёзная экспертная комиссия хирургов, а не бюрократов от медицины Но Корвин может не утерпеть… Поговори с ним, Чейз.
- А зачем бы Киру разговаривать об операции с Ньюланом?
- Не с Ньюланом. Неважно, с кем - у Ньюлана есть информаторы, и я не знаю, кто это. Будет назначена официальная комиссия – будет официальный отчет. Это другое. Комиссию мы обязательно назначим, но не прямо сейчас. Пока ведь и состояние Рубинштейн непонятно, она не стабилизирована. Если бы речь шла о тебе, о Колерник о Варге, это даже и перед Ньюланом не стоило бы ни малейшего беспокойства - у каждого врача есть своё кладбище, но…
- Тогда что… - начинает Чейз, но я перебиваю его:
-  Корвин – карлик. Вы, может быть, забыли об этом, он примелькался, и он, действительно, классный хирург - один из лучших, Хаус правильно поставил на него, да он и мне жизнь спас, но он карлик. И работает с помощью специальных приспособлений. Хотите, чтобы нашу операционную, где вы оперируете на коленях, сняли для демонстрации в Минздраве? Ты разве не понимаешь, Чейз? Ваш главный врач лечился в дурке от наркозависимости, как и ваш главный босс. Ведущий хирург - карлик. А у врача стационара – хорея. Покойный Буллит был без ноги и чёткой гендерной ориентации, у тебя самого ребёнок, геном, которого в единственном экземпляре. Это всё прекрасно покрывается законом о равенстве возможностей и запрете притеснений, но… если это – единичный случай. А если все это вкупе должным образом подать, может сложиться впечатление…
- Дом, который построил Грэг?
Он всё-таки догадливый парень, Чейз.
- Да. Может сложиться впечатление, что мы не лечим людей и не ведём исследовательскую работу, а развлекаемся, играем квест, шоу. Зарабатываем на зрелище или в тотализатор. И тут ещё и телевизионная команда со съёмочной аппаратурой. Нас не просто оштрафуют, нас закроют к чертовой матери, затаскают по судам, да ещё и посадят.
- Может, - скривив в усмешке губы, вдруг спрашивает Тринадцать, - Корвина пока в шкаф запереть?