Новая нормальность рубежа 16-17 веков

    Александр Сороковиков

    «НОВАЯ НОРМАЛЬНОСТЬ» рубежа XVI-XVII веков

    Предыстория

    Если говорить о понятии «новая нормальность», в плане политического мема, или социокультурной доктрины, то особо актуальным это понятие стало после издания книги Клауса Шваба «Великая перезагрузка». Хотя, объективности ради, идеологом этой «нормальности» являлись не Шваб, и не Олдос Хаксли, и не Джордж Оруэлл, хотя и от противного, и не Евгений Замятин. Движение к этой «нормальности» началось задолго до их рождения. Если говорить о Европе, то начало оной было положено католическим расколом середины XI века. В России же поворот к западным ценностям стал происходить лишь в конце XVI столетия. Именно тогда, подобно письменам из книги прор. Даниила – «Мене, Текел, Фарес», со всей неотвратимостью она вошла в нашу жизнь, положив начало эпохи Смутного времени.
    За прошедшие века, о периоде Смуты написаны сотни книг и исследований. Еще больше написано статей, диссертаций и рефератов, но, почему-то авторы этих исследований, как сговорившись, либо умалчивают о главных, приведших к Смуте причинах, либо осуждая саму Смуту, говорят об этих причинах (т.е. – о «новой нормальности») в самом положительном ключе. По меньшей мере, подобный подход вызывает удивление. Поэтому, возложив все упование на Бога, постараемся сказать в этом исследовании, о главной вонзенной в сердце России «кощеевой игле», которая (оставаясь в нем по сию пору) не только стала причиной Смуты, но, в конечном итоге (ибо, чары так до сих пор и не сняты) привела Россию на западный путь развития. В чем же состоит суть этой новой для России «нормальности»? И – где находится эта «кощеева игла»?
    Искажение властной парадигмы, где главным являлся принцип родословного наследования власти, началось сразу после кончины последнего из Рода Рюриковичей Царя Феодора Иоанновича (7 января /ст.ст./ 1598 года). Как известно, по прошествии сорокадневного траура, боярами и патриархом Иовом был созван Земско-Поместный собор, на котором на царствование был избран Борис Годунов. Напомним, что этому избранию способствовала женитьба Феодора Иоанновича на сестре Годунова Ирине, в результате чего (поскольку Борис являлся шурином почившего Монарха) была создана видимость наследственного преемства.
    Историк Иван Беляев, в своей работе «Земские соборы на Руси», писал об этой преемственности с некоторой долей сарказма: «Собор 1598 года носил только форму Земского собора, на самом же деле был прикрытием происков известной партии, составившейся в пользу Годунова еще в царствование царя Федора Ивановича, чему лучшим доказательством служит сама дошедшая до нас Утвердительная Грамота этого собора, из которой всякий может ясно видеть, что на этом так называемом соборе вовсе не было свободной воли даже тех представителей, которые были приглашены, а напротив, все делалось по плану, наперед составленному известной партией»[1].
    Как указывает И.Д. Беляев, Царь впервые за всю историю Руси был выбран, или, если быть точными – возведен на Трон определенной придворной партией. Причем, в отличие от Ивана Грозного, говорившего о себе в послании к Стефану Баторию, польскому королю: «Царь и Великий князь Всея Руси… по Божьему изволению, а не по многомятежному человеческому хотению»[2], Годунов, как и Стефан Баторий, был выбран на царство людьми. Отметим, что Годуновым здесь был создан небывалый прецедент, так как подобное – поставление царя придворной партией, на Руси никогда не происходило.
    Характерно, что главным тараном, в деле, быть или не быть Годунову царем, являлся патриарх Иов. О котором, И.Д. Беляев, ссылаясь на Утвержденную Грамоту Собора 1598 года, говорит таким образом: «патриарх Иов потребовал, чтобы бояре, дворяне, приказные люди, дети боярские, гости и всех чинов люди царствующего града Москвы и всей Русской земли утвердилися крестным целованием – преследовать как изменника и предать проклятию и градскому суду того, кто бы похотел на царство кого другого кроме Бориса Федоровича и его детей, и чтобы стал мыслить на них какое лихо»[3].
    То есть, действия патриарха Иова, в данном случае, носили откровенно паписткий характер, ибо проклятию должен был подвергаться всякий, кто даже в мыслях не желал избрания Годунова на царский Престол. В такой ситуации, никакой речи о следовании святоотеческой традиции, когда царь (в случае пресечения Династии) испрашивается у Бога, а не избирается народом, уже не могло быть. Вопрос был предрешен волей одного человека, при покорном следовании этой воле большей части московской аристократии. И патриарх, и кремлевская знать, и священноначалие, находясь в странном ослеплении, с легкостью проигнорировали и библейскую, и святоотеческую, и национальную традиции – «Царь не выбирается людьми! Царь дается Богом!» В связи с чем, впору задаться вопросом: «Почему же тогда выбрали Годунова?» Для получения на него ответа обратимся к книгам Священного Писания.
    Книга «Бытие» Библии, рассказывая о Нимроде, так говорит о первом государстве после Великого потопа: «Царство его вначале составляли: Вавилон, Эрех, Аккад и Халне, в земле Сеннаар» (Быт. 10; 10). Как видим, Библия напрямую именует Нимрода царем, ибо сказано – «царство его вначале составляли…» Причем, в книге «Бытие» нет ни слова осуждения в адрес Нимрода. Напротив, указывается, что «он был сильный зверолов пред Господом». И хотя, Библия не разъясняет, каким образом Нимрод стал царем, но есть основания полагать, что на это место его поставил Сам Бог, ибо сказано: «Хуш родил Нимрода; сей начал быть силен на земле» (Быт. 10; 8). Пояснение это очень значимое. Так как Нимрод здесь является обладателем силы – силы от Бога.
    О царях Вавилона более позднего периода говорится в книге пророка Даниила. Причем, в толковании сна Навуходоносора об истукане, Даниил повествует не только о царях, но, самое важное, говорит о градациях, об облеченных Божьим благословением (от золота до железа) степенях царства. В этих градациях, лишь последнее царство, соответствующее глиняным стопам истукана, Господу не угодно. Степень скрепленной железом обожженной глины есть образ царства вавилонского типа, образ восставшей на Бога человеческой цивилизации. Отчего, и участь такой цивилизации подобна вавилонской (сделанной из обожженной глины) башне, с которой Господь поступает также как и с бросившим вызов Небесам мегалитом: «Ты видел его, доколе камень не оторвался от горы без содействия рук, ударил в истукана, в железные и глиняные ноги его, и разбил их. Тогда все вместе раздробилось: железо, медь, серебро и золото сделались как прах на летних гумнах, и ветер унес их, и следа не осталось от них. А камень, разбивший истукана, сделался великою горою и наполнил всю землю» (Дан. 2; 34,35).
    В других книгах Библии – книгах Царств и Паралипоменон, подробно (если не летописно) сказано от начала, о всех царях Израиля. Истинность же слова Библии подтверждается тем, что она не умалчивает о совершенных царями ошибках. Но, прямо говорит, как о благочестивых, так и нечестивых царях. При этом Священное Писание не осуждает сам институт царства, но только показывает, что бывает с царями нечестивыми, например – Саулом, Ахавом, Авией, Иорамом, Охозией, а в Вавилоне Валтасаром, о которых говорится – «делал неугодное в очах Господних». Конец же этих неугодных царей бывал страшным, хотя, нигде в Библии не говорится, что таковые должны быть наказуемы людьми. Также и святые отцы согласно говорят о том, что суд над царями не есть дело человеческое, но – дело Божие. А потому, право возглашать царям о таком суде давалось исключительно Божиим пророкам. Библия предлагает много примеров, когда в случае покаяния Бог миловал царей, а в случае окаянства – вспомним, как закончили жизнь Саул, Ахав, Охозия, и другие нечестивые правители. Также происходило и с народом. За грехи попускались нечестивые цари, а в случае исправления давались благочестивые.
    Ценность библейской позиции в отношении царской власти состоит в том, что она со всей однозначностью запрещает выборы государей. Осуждает Библия и убийства монархов, которые, если и происходят, то, как правило, за их грехи. Канонически эта позиция отражена в Одиннадцатом анафематизме Чина Торжества Православия. Но, поскольку Годунов был серьезно озабочен мыслью о достижении высшей власти, то, прорабатываемая им в течение долгих лет многоходовка(среди которых можно считать и странную кончину царевича Димитрия) привела к тому, что, априори, и как бы само-собой, он стал единственным и безальтернативным кандидатом на царский Престол. Именно с этого момента, когда тщательно проработанный план реализовался, «новая нормальность» сдвинула со своих мест континентальные плиты России.   
    Для того чтобы понять, почему Годунов решился на изменение святоотеческой традиции в отношении царства, достаточно обратиться к истории Рима и Константинополя. Ибо, именно в Первом и Втором Риме, несмотря на установленные отцами и Писанием правила, эта пришедшая из времен язычества, приобретшая вид хронической болезни «нормальность», осталась не изжитой до конца их существования. Иная ситуация была на Руси. Утвержденная Богом Династия Рюриковичей управляла русскими землями непрерывно, со второй половины IX века и до конца XVI-го. Для этой непрерывности даже княжеские усобицы не являлись помехой. Ибо, в отличие от империи Ромеев, вражда между князьями не приводила к прекращению Династии. Престол во всех случаях передавался от отца к сыну, и традиция эта прервалась лишь с кончиной Царя Феодора Иоанновича.
    Впрочем, предпосылки к возможности выбора Монарха, зародилась еще в первой половине XVI века, после кончины Великого Князя Василия III. Годунов, вне всякого сомнения, знал о вожделениях княже-боярских партий, из которых каждая готовила своего кандидата на Престол. Наиболее сильными здесь были кланы князей Шуйских, Бельских, Голицыных а также бояр Романовых. Не отреклись они от этих вожделений и после кончины Феодора Иоанновича. Особое беспокойство вызывал у Годунова Дом Романовых, поскольку Анастасия Романовна Захарьина-Юрьева была первой женой Царя Ивана Грозного. Вне всяких сомнений, Годунов понимал, что в случае воцарения любого представителя этих кланов, он будет немедленно удален из Москвы. В этой ситуации, других вариантов у Бориса Годунова, кроме как самому стать царем, просто не оставалось.
    Справедливости ради, надо отдать должное волевым качествам опричного монарха, ибо, подобно Нимроду, Годунов был «зверолов сильный». Подражая Ивану Грозному, он мог долгие годы выжидать, изучать расклад сил, делать осторожные шаги, и когда наступал нужный момент, стремительно овладевал ситуацией. Отличие же состояло в том, что если Грозный ожидал по многу лет покаяния от своих врагов, и казнил их как раз за нераскаянность, то Годунов, напротив, ожидал удобного случая, для как бы законного устранения конкурентов. Тем не менее, можно было бы умолчать о хитрости и коварстве Годунова, как о том сказано в книге Товита: «тайну цареву хранить прилично» (Тов. 12; 7). Умолчать о многих других качествах и делах, кроме одного – именно Борис Годунов стал начальником «новой нормальности» для России, которая и повернула ее на другой путь цивилизационного развития. Именно с Годунова (чего никогда прежде не было на Руси) началась традиция выборности царей. Именно с февраля 1598 года монарх более не являлся, по слову Ивана Грозного – «Царем и Великим князем Всея Руси… по Божьему изволению, а не по человеческому многомятежному хотению», но уподоблялся польским кралям, венецианским дожам, а на практике – новгородским посадникам.
    Являясь опытным и искушенным политиком, Годунов не мог не понимать шаткости своего положения. Вспомним, что за него проголосовал не весь народ, а одна лишь московская знать. А потому, упрочить позиции вышедшего из среды худородного дворянства царя могло лишь нечто экстраординарное. Этой экстраординарностью, опять-таки, с подачи патриарха Иова, стал Соборный Обет (иначе – Клятва личной верности) русского народа как ему самому, так и Дому Годуновых, «из рода в род», до Страшного Суда[4].
    Революционность этого деяния состояла в том, что ничего подобного в русской истории, когда народ не только бы выбирал царей, но и давал бы Обет верности, как им самим, так и Династии, не случалось никогда. Не могло этого случиться не только по причине достаточного числа наследников из рода Рюриковичей, но и от того, что практика таких обетов исходит, с одной стороны – из традиции шиитского родословного ислама, а с другой – из традиции европейских рыцарских орденов. Несколько позднее, эта же традиция перешла и в католические монашеские ордена. Поэтому, в связи со сказанным выше, возникает вопрос: «кто подсказал Годунову подобное решение?.. Пришла ли эта подсказка от легатов папы римского, или же, напротив, от посланников с Ближнего Востока?» Ответить на него мы сейчас вряд ли сумеем. Но, в любом случае, эта практика была Годуновым принята, причем, не в отношении ордена, или даже сословия, но – целого народа, что и стало причиной тектонических сдвигов, едва не погубивших материк Русской цивилизации.

    Русская ли традиция? – Причины появления

    У теологов существует такое понятие, как – «божественная педагогика». О чем с предельной лаконичностью сказано в Послании Апостола Павла к Евреям: «Господь, кого любит, того и наказывает; бьет же всякого сына, которого принимает» (Евр. 12; 6). Пожалуй, период Смутного времени полностью соответствует этим словам Учителя Церкви. Но, увы, несмотря на сыплющиеся как из ящика Пандоры бедствия, они ничему не научили, ни высшую аристократию, ни церковную иерархию, ни даже простой народ. По логике вещей, после нескольких неудач с выборами очередного калифа на час, надо было, если не народу, то ученым мужам и духоносным старцам задаться вопросом: «А угодно ли Господу дело, которым мы заняты?» и – «имеет ли народ право избирать себе царей?» По всей очевидности, такие вопросы тогда никому не приходили в голову, о чем можно судить по деяниям Собора 1613 года, вновь принявшему решение (sic-?!) об избрании на Царство Нового Государя. Разумеется, история не имеет сослагательного наклонения, но, с позиции прошедших веков, мы можем с уверенностью констатировать – лишь только по Божьей милости эти выборы не закончились новыми, и еще более страшными бедствиями. Возможность таких бедствий можно считать более чем вероятной, потому что разнополярные интересы соборян, выдвинувших сначала пятнадцать, а потом восемь кандидатов, ни к чему другому, кроме как к увеличению партийных разногласий, привести не могли. Как если бы именно об этом случае (хотя и в ином контексте) пророчески сказано в книге «Бытие»: «вот, один народ, и один у всех язык; и вот что начали они делать, и не отстанут они от того, что задумали делать» (Быт. 11; 6).
    В умах, как высшего духовенства, так и знати, за исключением немногих, несмотря на пятнадцать лет горьких скорбей и лишений, царил горячечный бред. Выражаясь компьютерным языком, введенный опричным царем принцип выборности монарха был подобен (одновременно), как троянскому вирусу, так и логической бомбе. Неудивительно, что происшедший из-за воздействия вируса системный сбой, продолжал, по причине отсутствия ему противоядия, разрушать русскую цивилизацию. Сравнительный анализ ситуации выборов царей 1598-го и 1607 годов с 1613 годом, говорит не в пользу последнего. Разыгравшиеся в январе 1613 года партийные споры показали воочию – не только высшие сословия, но, и заразившийся от них народ, по-прежнему оставались в состоянии духовного ослепления. Грозные испытания (как это ни странно) не добавили трезвости ума, ни архиереям, ни аристократии, ни представителям других сословий. В такой ситуации, даже избрание Самодержца по Жребию, в подобие выборов патриарха, истинным являться не могло.
    Основанием для из года в год повторяющейся ошибки являлись не только разногласия в среде кремлевских кланов. Главная причина заключалась в недостаточности богословских знаний о существе царской власти, в среде образованных сословий и ученого монашества. Да, нужно согласиться, Церковь приняла за основу идеологии «Симфонии властей» VI Новеллу Юстиниана Великого. Да, к IX веку был разработан «Номоканон», благодаря которому можно было четко разделить сферы духовной и государственной власти. Тогда же в IX веке, Чин Торжества Православия, принятием Одиннадцатого анафематизма, по сути, дал определение царской власти, как сакральной. Но, увы, несмотря на все вышеперечисленное, твердого и ясного учения о власти царей Византия нам так и не дала. А потому, пришедшая со времен язычества болезнь, когда легионеры свергали Божьего Помазанника, и ставили на его место возглавившего мятеж генерала, во Втором Риме так и осталась не изжитой. 
    Следует сразу оговориться, что изучение негативных сторон прошлого не является для нас самоцелью. Необходимость такого изучения обусловлена излишней идеализацией и мифологизацией, как автократии Константинополя, так и русской традиции выборности царей. К сожалению (если говорить о последних трех десятилетиях), наши православные монархисты в массе своей заражены именно такой мифологизацией и идеализацией. Возможно, именно этот аспект (наличие мифологического взгляда на царство) и представляет главное препятствие в исполнении пророчеств о Грядущем Государе. Происходит странное дело. Монархисты ждут Богоданного Царя, и даже называют точное время его прихода, но Господь как если бы игнорирует эти чаяния. В чем причина?.. По всей очевидности (есть основания думать именно так), небеса молчат из-за нашего преклонения перед ошибками пращуров, которые общественное сознание (с достойным лучшего применения упорством) чтит как исконно русскую традицию.
    Для развенчания подобного рода мифов, попробуем честно ответить на некоторые вопросы. Главные из них: «создал ли эту традицию народ?.. участвовала ли в ее создании Церковь?..» И – «создавала ли эту традицию знать?» Во всех трех случаях ответ будет отрицательным.  Приведенные же выше фрагменты из И.Д. Беляева и Н.М. Карамзина, эту позицию только подтверждают. Есть основание полагать, что патриарх Иов здесь также являлся лицом ведомым, поскольку во всем был обязан Годунову своим патриаршеством. Таким образом, честно ответив на все три вопроса, мы выйдем на главное заинтересованное в создании этой «традиции» лицо. Лицом этим являлся сам Борис Годунов.
    По мнению ряда историков, на разработку этой традиции Годунов решился по причине своего властолюбия. В определенной степени это верно. Но, причина заключалась не только в неумеренном властолюбии. Например, известно, что Годунов рьяно интересовался европейской культурой, и даже хотел создать в России университет, учреждению которого воспрепятствовало противодействие священноначалия. Изучал Годунов и политический опыт европейских государств, отчего, совершенно не случайно в Соборный Обет 1598 года была вставлена, применявшаяся в рыцарских (начиная с тамплиеров) орденах Клятва личной верности. Также, не случайно Годуновым был применен и опыт Польши, где короля избирала шляхетская аристократия. Все это указывает на то, что Борис Годунов сознательно отступил от следования библейской традиции, так как, в противном случае, на Престол мог взойти другой более достойный кандидат. Очевидно, именно это понимание и толкнуло Годунова, сначала на ползучую узурпацию власти, продолжавшуюся все годы царствования Феодора Иоанновича, а затем, при поддержке патриарха Иова, на безальтернативные, в качестве единственного кандидата, выборы, с обязательной Клятвой личной верности, не только ему самому, но, и всем его потомкам до Страшного Суда.
    Предваряя вопрос мыслящего читателя: «могла ли быть альтернатива Годунову, в деле установления Новой Династии?», может быть дан такой ответ: «Для того чтобы Господь восхотел помазать на Царство Своего Государя, от народа (не только в 1598-м, но и в 1613 году) в первую очередь требовалось смирение. То самое, выраженное во всенародных посте и молитве смирение, когда народ искренне с покаянием молился бы о даровании Нового Самодержца. Именно такое смирение, как это было в ветхозаветной Ниневии, и могло бы умилостивить Создателя». Итогом такой милости (здесь уместно вспомнить помазанного Самуилом псалмопевца Давида) мог бы стать Государь, блещущий не внешней красотой и физической силой, но как сказано Апостолом – «сокровенный сердца человек, в нетленной красоте кроткого и молчаливого духа, что драгоценно перед Богом» (1-е Пет. 3; 4). Именно такой, данный Богом Государь, и мог бы, подобно искусному лоцману, провести народ сквозь Сциллу и Харибду рубежа веков. Избежать Смуты Россия могла лишь только в этом случае. Но поскольку, правящие круги, а вместе с ними и народ, проявили в 1598 году своеволие, то, неудивительно, что при прохождении опасного и бурного периода истории Русский Ковчег потерпел катастрофу.
    Разумеется, изменение в 1598 году освященной Библией традиции появилось не на пустом месте. Пример избрания царем Василия Шуйского, а затем призвания на царство Владислава с одновременным установлением Самибоярщины, и уж тем более выборные баталии на Соборе 1613 года, указывают на хроническую запущенность болезни. Именно этим можно объяснить, почему, ни после кончины Царя Феодора Иоанновича, ни после изгнания поляков из Москвы, об установлении особых поста и молитвы, о даровании России Самодержца, никто даже не помыслил. Здесь нелишне упомянуть, что после составления руководителями Совета Всея Земли князьями Дмитрием Пожарским и Дмитрием Трубецким Грамоты о созыве Земского Собора, начался Рождественский пост. Составленные князьями Грамоты были отправлены в пятьдесят Русских городов, и работа по подготовке Собора закипела. События конца 1612-го начала 1613 годов подробно описаны историками, но, нас, в данном случае, интересует другое: «была ли написана аналогичная Грамота от собора русских архиереев?» и - «призвала ли Церковь народ к всенародной молитве о даровании России Нового Государя?» Увы, вопрос этот остается открытым.      
    Если же рассмотреть Смутное время с концептуальных позиций – какие выводы были сделаны народом после пятнадцати лет катастрофы, то ответ будет неутешительным: хождение по мукам привело к усугублению ситуации. Русский народ, как если бы подвергшись чародейному обаянию, с достойным лучшего применения упорством, наступил в третий раз на те же самые грабли. Подобным образом можно высказаться и о представителях высшей аристократии, пришедших на Собор не ради исполнения воли Божьей и Правды Его, а по причине озабоченности своими местническими интересами. При таком состоянии дел, когда партийные баталии грозили вновь опрокинуть Ковчег Земского Собора, и произошло божественное вмешательство в земные дела. Господь Бог, предвидевший неприятие кремлевскими царедворцами кандидатуры Димитрия Пожарского, взял дело спасения Дома Богородицы в Свои руки. 
    Пожалуй, именно вмешательством Свыше можно объяснить, почему в головы бояр Шереметьевых, Салтыковых, Морозовых, а также князей Черкасских, Воротынских, и Голицыных, пришла мысль об избрании на Царство сына Филарета Никитича Романова. И хотя мотивация кремлевской аристократии обосновывалась стремлением сохранить свои привилегии, но эта мотивация имела вторичный характер. Первичной была воля Божья. Именно этот факт позволяет понять, почему родственные Романовым кланы смогли перевербовать казаков на свою сторону. И почему казаки, еще вчера с великим презрением относившиеся к кремлевским сидельцам, встали под их знамена. А также, почему они не погнушались использовать подметную грамоту, которая и решила дело, указав на Михаила Федоровича, как на единственно законного кандидата на Престол[5].
    Если мыслить политическими схемами, то тогда, 21 февраля 1613 года, был совершен, ни много ни мало, государственный переворот. Михаил Федорович был не избран, но поставлен на Престол придворными кланами. По понятиям морали, дело это было крайне неблагопристойным. Но, по всей очевидности, у Господа, для прекращения Великой Смуты тогда просто не было других средств. Для окончательного замирения общества, и приведения к согласию правящих сословий, необходим был божественный компромисс.

    Утвержденная Грамота, как шаг к историческому редукционизму
   
    Историк С.А. Белокуров, исследователь «Утвержденной Грамоты об избрании Михаила Федоровича Романова»[6] указывает в примечаниях своего труда на предшествующий этому документу аналог –  «Утвержденную Грамоту 1598 года, об избрании царем Бориса Федоровича Годунова». Об этом, согласно с Белокуровым говорят такие историки, как И.Д. Беляев, С.Ф. Платонов, С.М. Соловьев, а также советские историки Р.Г. Скрынников, Л.В. Черепнин и другие. Есть основания полагать, что, если в разработке первого Соборного Обета принимал участие сам опричный царь, то Михаилу Федоровичу и инокине Марфе Утвержденная Грамота была представлена в готовом виде. На вопрос: «кто являлся истинным разработчиком обоих Соборных Обетов?», история ответа пока не дает. Ясным здесь может быть одно – разработка Утвержденных Грамот шла под руководством лиц, знающих свое дело. Эпиклесис этих документов, отмеченный грозными проклятиями и анафемами в отношении несогласных, указывает на серьезность намерений создателей этих Грамот. Планы создателей Соборных Клятв простирались на века, и в эти планы с обязательностью входил вопрос грядущего закрепощения народа. Отсюда, не случайно, что подменяющий Самодержавие византийский абсолютизм стал утверждаться в России вскоре после Собора 1613 года. Для закрепления своих позиций, вотчинной аристократии, сумевшей благодаря Романовым сохранить свои привилегии, был жизненно необходим (в качестве второго шага) соответствующий свод законов. Именно эту роль и выполнило, ставшее воплощением вековых чаяний кремлевской знати, Соборное Уложение 1649 года.   
    По слову свт. Серафима Богучарского[7], без Соборного Уложения 1649 года, утверждение деспотии Петра I было бы делом не только трудно осуществимым, но и невозможным. Без «проклятой Уложенной книги», как говорил о том патриарх Никон, власть государственную нельзя было поставить выше власти церковной. Впрочем, Соборное Уложение, завершившее растянувшийся на полвека процесс закрепощения крестьян, только создало предпосылки к формированию цезарепапизма. Для реального его утверждения нужен был третий шаг. Этим шагом, по слову историка Б.П. Кутузова[8], стала начатая самим царем Алексеем Михайловичем церковная реформа середины XVII века. 
    Во второй половине XVII века, как если бы все делалось для того, чтобы Москва, отказавшись от сакральной идеи Третьего Рима, сменила бы ее на политическую роль Второго Константинополя. После такой редукционистской замены, царство с неизбежностью должно было стать империей. В этом контексте, Соборное Уложение 1649 года, и последовавшая затем церковная реформа, являлись базовыми, в деле подготовки западнических реформ Петра I. По большому счету, после 1649 года, весь XVII век прошел под знаком внедрения второй «новой нормальности», которая и стала причиной также второй, но теперь уже религиозной Смуты. В то переходное время, лишь соловецкому монашеству и объединившемуся вокруг протопопа Аввакума священству, смысл этих реформ был предельно ясен. И хотя, у автора нет стремления к комплиментарной поддержке раскольников, но, факт остается фактом – никто кроме них тогда не понимал сути внедряемой верхами «новой нормальности». Пожалуй, только «ревнителям благочестия» и открылась истинную цель реформации, итогом которой должна была стать уния с Ватиканом. Парадокс этой эпохи состоял в том, что ни царь, ни аристократия, ни священноначалие, как если бы искренне не осознавали конечной цели начатой врагами России реформ. 
    Нашим врагам, не раз убеждавшимся в бесполезности военных действий в отношении России, пришлось сменить тактику борьбы. Для того чтобы поработить «восточных варваров», по замыслу Ватикана, московским дикарям надо было с детства внушать радужные представления о Европе. В деле развития радужной инфантилизации годились все средства – рыцарские романы, справочники и путеводители, рассказы заезжих иностранцев, изделия европейских мастеров. Ко всему, рядом с Москвой, как образ древа посреди Эдемского сада, находилась Кукуева (Немецкая) слобода. И хотя, подобное прельщение иноземным появилось вовсе не в XVII веке (вспомним, что при Борисе Годунове немецким купцам «была дана полная свобода и права гражданства наравне с московскими купцами»[9]), но, в переходное столетие это воздействие усилилось особо. Не избежал радужного прельщения и юный царевич Алексий. Внушаемая ему с юных лет ложная идея, о необходимости утверждения в России формата Второго Рима, дала свои плоды. Именно грекофильское воспитание царевича подвигло его и к государственной реформе 1649 года, и к реформе Русской Православной Церкви. Дымовая завеса – «Москва – Второй Константинополь» позволила нашим врагам скрыть истинную цель – церковная реформа, как средство поэтапной латинизации Русской Православной Церкви.   
    Уничтожение через латинизацию Удерживающего последних времен (представим на миг, что Ватикан сумел бы реализовать свои планы), сделало бы бессмысленным не только существования России, но и всего мира. Противостояние же ползучему окатоличиванию верхов было затруднено по одной причине – апологетический уклон в богословии того времени сочетался с крайней догматизацией обрядов и традиций. Грамотной и действенной оппозиции среди ученых монахов и тяготеющей к старине знати в XVII веке не могло быть уже от того, что парадигма апофатического стремления к обожению, в среде народа Божьего давно сменилась катафатикой следования правилам и обряду. Бунтарства же Аввакума и соловецких монахов, по причине протестно-асоциальной их направленности, являлись не только малоэффективными, но и вредными.    
    Не удивительно, что в исторической ситуации, когда возник вопрос о самом существовании Третьего Рима, когда возник вопрос – «быть или не быть Русскому Удерживающему?», и – «будет ли XVIII век последним в истории человечества?», вновь произошло божественное вмешательство. В исторической ситуации начала XVIII века, принятие образованными сословиями европейских просвещения и культуры, а также утверждение в политике германо-британского (с неизбежным порабощением Церкви государством) абсолютизма, являлось для России меньшим злом, чем сохранение авторитета Церкви, но находящейся под патронажем римских понтификов.
    Тем не менее, отодвинувшая гибель Третьего Рима, теперь уже «третья нормальность» Петра I, дала толчок для редукционистского развития событий, закончившихся 1917 годом. Пассионарная энергия этой «нормальности» была настолько великой, что ее движение, в лучшем случае, можно было скорректировать, но не остановить. Февраль семнадцатого года, несмотря на противодействие революционным процессам со стороны государственной власти и патриотических сил, был просто запрограммирован реформами Петра.    
    При одностороннем взгляде на эту эпоху, всю вину за совершение антирусских реформ можно возложить на выходцев из Англии, Голландии и Германии. Но, справедливости ради, поступавшие на службу русским Царям иностранцы, были в лучшем случае идеологами. Воплощали же реформы, воспринявшие западные ценности русские чиновники. К примеру, отцами либеральных преобразований в XIX веке были отнюдь не тайные шпионы, и не приехавшие из-за рубежа агенты, но… друзья юности императора Александра I-го. Отцами всех реформ «Серебряного века» были В.П. Кочубей, Адам Чарторыйский, Н.Н. Новосильцев и граф П.А. Строганов. Есть основания полагать, что такое задание им было дано находящимися во Франции старшими братьями масонами, но это задание они выполняли сами. Поэтому, не случайно, что члены «негласного комитета» привлекли к работе такого же как и они масона, еще никому не известного тогда М.М. Сперанского. Заметим, что именно благодаря Сперанскому были разработаны основы всех будущих реформ, благодаря чему деятельность, как «просвещенных» (при Николая I), так и «либеральных» (при Александре II) бюрократов[10] была в серьезной степени облегчена.
    Об истинных же задачах реформ императоры Александр I и Александр II вряд ли догадывались. И, хотя реформы в России XIX века действительно назрели, но как показал опыт, проводились они вовсе не для того, чтобы облегчить участь крестьян, или же повысить уровень образованности простого народа. И, тем более, не для того, чтобы путем введения должности присяжных заседателей сделать суды более справедливыми. Возглавляемые «либеральными бюрократами» реформы имели совсем другую направленность. Первая, и самая важная их цель состояла в ограничении власти Монарха посредством принятия конституции. Вторая заключалась в переводе основанной на Римском праве законодательной базы России на право Торговое Морское. Онтологически, третья задача имела целью разрушение русской крестьянской (т.е. – христианской) общины, путем дробления ее на фермерские хозяйства, с индустриальным переформатированием аграрной сферы по европейским и североамериканским образцам. 
    Завершающей в этой эпопее стала деятельность министра финансов Н.Х. Бунге и его преемника С.Ю. Витте. Сергей Федорович Шарапов, один из немногих понимавший суть работы последнего, несмотря на кажущуюся бессмысленность сопротивления, дерзнул вступить с Витте в непримиримую борьбу[11]. И хотя, противодействие этому могущественному чиновнику было с самого начала обречено на провал, но с позиций нынешнего дня, со всей ответственностью можно сказать, что сопротивление обреченного на поражение одиночки было не напрасным. Время вскоре показало правоту «рыцаря зиждительной экономики». Так как книги, статьи, и сама жизнь С.Ф. Шарапова, показали нам ныне живущим, правильность проповедуемых им идей. Благодаря работам Шарапова мы обрели ныне верное понимание, не только сути реформ начала ХХ столетия, но и его конца. Научный взгляд С.Ф. Шарапова был направлен на десятилетия вперед. Благодаря именно этому взгляду, мы и смогли выявить общие закономерности между реформами Витте и реформами 90-х годов прошлого столетия.   
    Вдумчивый исследователь истории может задать вопрос: «почему происходящие в России катаклизмы подчас совершались с неотвратимостью рока?» и – «отчего никакая власть, ни царская, ни церковная,  не смогла эти катаклизмы предотвратить?» А также: «почему, явившийся залогом возрождения Державы Чин Покаяния 1607 года, не смог положить конец разразившейся Смуте?» Однозначного ответа на эти вопросы быть не может. Но, на главные причины, приведшие сначала к Смутному времени, а затем расколу, следует указать. Первая причина заключалась в том, что Россия XVII века продолжала слепо идти в фарватере греческой традиции и греческого богословия. Во-вторых: уже в конце XVI столетия высшие сословия стали открыто симпатизировать западным нравам, просвещению, культуре и политическим методам управления. Именно эти две причины, явившиеся главными катализаторами Смуты, и сдвинули материк России с твердого основания. К сожалению, даже совершавшееся руками поляков и шведов Божье наказание, не избавило знать от этих вожделений и симпатий. Корни болезни были слишком глубоки, а потому неудивительно, что в середине XVII века, спровоцировавшая Смуту болезнь возобновилась с удвоенной силой. После принятия (фактически, без участия Земства) Соборного Уложения 1649 года, и проведенной (под авторитарным давлением патр. Никона) церковной реформы, началась новая, теперь уже духовная Смута. Начался Великий раскол, последствия которого не изжиты и до настоящего времени.
    Впрочем, и эта трагедия в жизни народа, по слову – «нет худа без добра», сыграло свою положительную роль. Благодаря Расколу тайное стало явным. Обнажились, и стали видны всем, как двоедушие стремящихся к подражанию Польше верхов, так и обрядоверие застывших в слепом следовании старорусской и древнегреческой традиции низов. Жестокие западнические реформы Петра I взломали и то, и другое.
 
    «Понтификус максимус» - главное знамение конца

    На Петре I во всей полноте проявилась главная суть «третьей нормальности» – принцип «понтификус максимус», разработанный задолго до Петра Феодором Вальсамоном и Димитрием Хоматином. Титул абсолютного правителя, о котором с вожделением мечтал Годунов, и которого едва не достиг царь Алексей Михайлович, стал знаменем победы европейских ценностей над идеалами Московской Руси. Одновременно с тем, именно принцип «понтификус максимус», как ни парадоксально, явился стартовой позицией в направлении крушения Самодержавия. Вектор исторического редукционизма – от деспотического абсолютизма к абсолютизму просвещенному, и далее, к просвещенной монархии, от которой до конституции (когда «Царь царствует, но не правит») рукой подать, заработал с неумолимостью метастазирующей меланомы.
    Уже по этой причине, первоосновным делом для богословов и ученых должны стать не только вопросы исторического редукционизма (в отношении зарождения, развития и гибели цивилизаций), но в более широком плане, рассмотрение вопросов бытийности, а также вектора развития фундаментальных наук, которые, благодаря Галилео Галилею и Рене Декарту, были отделены от религии. Подобное разделение с неизбежностью включило механизм апостасии и в самой науке, когда по закону того же редукционизма выстроилась последовательность упрощения научного знания от богословия к логике. Наглядно, эта последовательность выглядит так: богословие – философия – психология (социология) – физиология – биология – геология – химия – физика – математика – логика. Аспект деградации (несмотря на кажущееся развитие) состоит в том, что если с помощью богословия можно дать объяснение всем нижеследующим наукам, то, объяснить богословие или же философию, с помощью биологии, физики или математики, абсолютно невозможно. И если редукционный процесс от высшего к низшему естественен в отделенной от религии науке, то обратный процесс – эволюция от логики (как науки, а не системообразующей основы культурно-исторических типов) к богословию, заранее обречен на неудачу.
    На суть этой проблемы указывал и лауреат Нобелевской премии (за работы в области неравновесной термодинамики) Илья Пригожин. Согласно Пригожину, теория термодинамики, в классическом ее виде, является теорией разрушения. Впрочем, Пригожин не придумал здесь ничего нового, так как все светила мировой науки указывали на конечность действия законов равновесной термодинамики, потому что итогом их является энтропия и смерть. Но, именно по пути деградации и энтропии, со времен Гоббса и Галилея, пошла вся мировая наука, когда апофатический метод философов элеатов, заключающийся в познании целого Единого, заменился на катафатику познания частей мироздания, причем, в отрыве не только науки от религии, но, и в отрыве друг от друга различных научных дисциплин. Именно катафатический метод познания Божьего творения в науке (истоки которого можно найти еще в богословии блаж. Августина), включил редукционистские процессы в культуре, искусстве, философии, а вслед за этим, и в политике, направив развитие европейской цивилизации к «новой нормальности» рубежа XX – XXI веков.
    Задача научной (с большой буквы) методологии в том и состоит, чтобы убедившись в гибельности редукционизма, с покаянием вернуться к холистскому методу познания Божьего творения, где познание целого должно предшествовать познанию его частей. Возврат к единству религии и науки от того необходим в наше время, потому что без холистской методологии невозможно выявить, ни истинных причин отступления, ни, тем более, его итога. Лишь с этих позиций – правильного определения истока и вектора апостасии, можно, если не ликвидировать, то в серьезной степени нейтрализовать предпосылки грядущих смут, войн и революций.
    Как уже сказано выше, первый же шаг в победе над этим злом состоит в богословском и научном осмыслении создавшейся ситуации. Второй шаг должен заключаться в Покаянии народа за совершенные в течение многих столетий грехи. Третьим и самым главным шагом должен быть созыв Поместного Собора. Для работы этого Собора, как не раз бывало в древности, необходимо предоставить столько времени, сколько необходимо для выявления всех внедренных в тело Православия «кощеевых игл». Главным же делом Поместного Собора должно стать, не рассмотрение одних лишь обрядовых аспектов, и не «спорам и распрям о законе» (Ср: Тит. 3; 9) должна быть посвящена его работа, но вскрытию всей, уходящей вглубь веков корневой системы отступления. Лишь в этом случае дело Соборного Покаяния можно будет вывести на новый уровень, можно будет дать ему новую жизнь.   
     В этом контексте, Тайнинский Чин Покаяния, поскольку к нему стали относиться почти как к догмату, также нуждается в пересмотре. К примеру, в нем ничего не говориться об имяборчестве и имяславии. Что крайне удивительно, так как именно погром на Афоне и явился катализатором всех апостасийных процессов XX и XXI веков. «Новый мировой порядок», с его глобализацией и цифровизацией, получил действенную силу (через три этапа – Первая мировая война, революции 1917 года, разрушение Советского Союза) как раз благодаря похулению Имени Божьего.
    Вторым аргументом, почему Тайнинский Чин должен быть пересмотрен, является отсутствие системности в изложении перечисляемых грехов. Примером системного подхода, здесь, может послужить пособие «В помощь кающимся» свт. Игнатия (Брянчанинова). В этом плане было бы уместным разделение Чина Покаяния на разделы – 1) грехи против Бога и Церкви, 2) грехи против Царя и царства, 3) грехи против Отечества и народа, 4) личные грехи. Логика подсказывает, о необходимости выделения последнего пункта в отдельный раздел, в подобие напоминания о грехах в правиле перед исповедью. То есть, и в этом плане должен быть применен творческий подход, с соборным обсуждением покаянных текстов на православных и патриотических форумах.
    Есть основания полагать, что именно отсутствие творческого подхода (так как истинное творчество исходит от Творца) и привело к постепенному схождению на нет, вплоть до стадии реликта, всех Чинов Покаяния. Именно по этой причине, обличение народа в богоотступничестве и цареотступничестве, ныне стало подобным гласу вопиющего в пустыне. По всей очевидности, происходит это не случайно, а потому надо честно признаться, что дело Соборного Покаяния зашло в тупик, и сегодня нам уже нельзя пользоваться аргументами двадцати и тридцатилетней давности. Сегодня наступило время для рассмотрения проблемы с другого ракурса, наступило время для серьезного переосмысления вопроса Всенародного Покаяния.
    В первую очередь, если мы желаем перевести процесс Покаяния на новый уровень, мы, со всей необходимостью должны освободиться от навязанных в последнее тридцатилетие схем и шаблонов. Согласно этим схемам, белогвардейцы являлись ангелами во плоти, а красноармейцы – исчадиями ада, за которыми пошел обманутый народ. Сейчас необходим более трезвый (если не сказать – системный) взгляд на эту проблему. Без трезвого и нелицеприятного подхода к событиям 1917 года, нам будет сложно выявить истинных виновником гибели Самодержавия. С этих позиций, сегодня надо перестать сваливать вину на одного лишь «восставшего Хама», но нужно указать на тех, кто подтолкнул его к восстанию против Богом установленного порядка. Восстановление цельной картины совершившегося предательства, является важнейшей задачей нынешнего времени. Нелицеприятное исследование истоков февраля позволит указать на истинный мозговой центр революции, в который входили (в том числе) представители Царского Дома Романовых. Второй эшелон состоял из высшего генералитета и высшей аристократии. Третьим было либеральное крыло депутатов Госдумы. Четвертыми, а может быть, как раз первыми, являлись антимонархически настроенные архиереи. Следом за ними шли жаждавшие реформ просвещенные сословия и интеллигенция, и лишь только в последнюю очередь к революции подключился простой народ.
    Именно такая последовательность позволяет понять доподлинно, почему генерал Рузский решился заблокировать царский поезд в тупике Псковского вокзала. И почему Великие князья Николай Николаевич[12] и Кирилл Владимирович[13] приняли самое активное участие в заговоре, о чем и пишет князь Ольденбург в книге «Царствование императора Николая II». В этой же книге Ольденбург указывает, что еще 1-го марта (т.е. за сутки до сошествия Государя с Престола) двое других Великих князей присоединились к означенным выше изменникам[14]. Именно такая иерархическая соподчиненность предательства (ибо нити заговора шли из самых верхов), позволяет понять, почему руководство Госдумы, пославшее во Псков депутатов Гучкова и Шульгина, было абсолютно уверено в успехе дела. А также, почему в таковом успехе были уверены и представители Царского Дома. Без гарантий со стороны Святейшего Синода, о молчаливой поддержке им переворота[15], никто из указанных выше лиц, скорее всего не дерзнул бы пойти ва-банк.
    О том, что договоренность, по умолчанию, была обоюдная, свидетельствует появившееся через неделю после переворота Обращение Св. Синода от 9 марта 1917 года[16]. Гробовое молчание, со стороны, как Царствующего Дома, так и Священного Синода, после устранения Государя от власти, было не случайным. В этой ситуации, «верноподданническая» (сравнимая разве что с поцелуем Иуды) телеграмма Вел. князя Николая Николаевича, с «коленопреклоненной просьбой отречься от короны»[17], была подобна контрольному выстрелу в голову. Молчание, как Царствующего Дома, так и церковной иерархии, именно оно развязало руки заговорщикам, позволив им совершить преступление, которому нет оправдания, ни по Божиим, ни по человеческим законам. В скорбной ситуации марта 1917 года, ликование либеральной интеллигенции с бокалами шампанского в руках, а также митинговое неистовство «восставшего Хама», нужно рассматривать не более чем внешний антураж свершившейся трагедии. Считающие себя творцами истории участники уличных сходок, на самом деле не имели никакого представления, ни об истинных разработчиках сценария переворота, ни о его режиссерах, ни, тем более, об истинных исполнителях главных ролей.
    Такова изнанка предательства Последнего Русского Государя, а потому, и покаяние в грехах цареотступничества, цареубийства, и попущения цареубийству, должно начинаться не с абстрактного народа и не с безликой черни, но с высших сословий, из недр которых и исходили нити заговора. Априори, покаяние в этих грехах должны принести, в первую очередь, представители самого Дома Романовых, а вместе с ними – священство всех трех ветвей Русской Православной Церкви[18]. Покаяние за грех отцов, со всей обязательностью должны принести представители высшей аристократии, дворянства и интеллигенции. Покаяться должны и военные, ибо одни предали Царя, встав в ряды контролируемой Антантой Белой гвардии, а другие предатели перешли на сторону псевдонародной советской власти. И лишь затем, онтологически, покаяние должен принести и простой народ.
    Такова горькая и нелицеприятная правда о событиях февраля 1917 года. Да, эта правда горька, и она обжигает душу. Но если, ради сохранения душевного спокойствия, мы отвергнем ее, то, скорее всего, не сможем, ни призвать в свои ряды новых сторонников Соборного Покаяния, ни созвать Предсоборное Совещание, ни, тем более, вымолить у Бога Воскресение Святой Руси. Господь ждет от нас честности и самоотверженности в столь важном вопросе, когда каждое слово подтверждается делом, и когда молитва идет не вместо покаяния, но, напротив, является плодом глубокого покаянного процесса совершающегося в наших сердцах.   
 
    Признаки заката Римской государственности
 
    Как уже говорилось выше, без концептуального изучения истоков отступления, глубоко понять истинные причины революций невозможно. Соседствующее с другими видами растений древо апостасии, может мирно произрастать в течение долгого времени. До тех пор, пока не начнется время плодоношения. Как правило, древо это плодоносит самым последним, и плоды его, на фоне сбрасывающих листья деревьев, становятся особо привлекательными. Древо апостасии во всем подобно древу познания добра и зла посреди Эдема. А потому, неудивительно, что всякий, кто вкусит их, начинает духовно умирать. При каждом следующем урожае, духовный разум употребляющих эти плоды начинает подвергаться мутации. И если употребление их происходит из поколения в поколение, то приходит день, когда правнуки вкушающих запретный плод, с неудержимостью Гадаринского бесноватого выходят на войну с Тронами и Престолами. Как правило, от времени первичного заражения революционными идеями, до их воплощения в реальность, проходит сто – сто двадцать лет. В этом плане, восстание декабристов является прямым следствием западнических реформ Петра I. В отношении же февраля 1917 года, когда позиция «просвещенного абсолютизма» сменилась (поэтапно) позицией «Царь царствует, но не правит», также имела вековую протяженность. Наши враги, после разгрома в декабре 1825 года, учли допущенные ранее ошибки, поэтому подготовка к введению, теперь уже четвертой «нормальности», была более серьезной и основательной. О том, что закладные этой «нормальности» не были сработаны на скорую руку, свидетельствует феномен их последовательного и планомерного воплощения, сразу после крушения СССР.
    Об этом феномене, сравнивая девяностые годы с февралем 1917-го, с негодованием говорил (в том числе) Александр Исаевич Солженицын. Впрочем, правота Солженицына была слишком односторонней. Антисоветские убеждения не позволили «великому правдолюбцу» увидеть Божьего Промысла в октябрьском перевороте. Промысел этот заключался в том, что превращенная в концлагерь Россия, как ни парадоксально, продолжала выполнять функцию Катехона. И напротив, Россия, принявшая в феврале 1917-го, во всей полноте, ценности западной цивилизации, эту функцию полностью утрачивала. Цивилизация Санкт-Петербурга, отодвинувшая на двести лет падение Третьего Рима, была изначально больна предпосылками гибели Русского Удерживающего.   
    Предтечей окончательной гибели, не только Рима – Удерживающего, но любого монархического государства, является период этатизации всех сфер его жизни. Перерождение государственной сословно-иерархической системы в бездушный механизм, с одновременным превращением организма Церкви в организацию[19], является главным признаком приближения цивилизационной катастрофы. Речь здесь идет о «железном» периоде из второй главы книги пророка Даниила (Дан. 2; 33), о котором почему-то умолчал автор «Византизма и славянства». Константин Леонтьев обозначил в своем труде только три главных степени[20] развития цивилизации, упустив предпоследнюю Римскую. И, хотя Леонтьев указывает, что государственное начало в России заменило серьезным образом, и родовое, и семейное, и даже сословное начала, но в отдельную цивилизационную стадию он это начало не выделяет. Упущение это весьма значительное, потому что именно в «железный» Римский период, минуя который (по Леонтьеву) идет «вторичное смесительное упрощение», единоначалие становятся доминирующим, как в государственной, так духовной, так и общественной жизни. 
    Впрочем, период полной этатизации не бывает слишком долгим, о чем писал свт. Иоанн Златоуст в «Толковании на 2-е Послание к Фессалоникийцам». Повествуя о смене царств, святой со всей однозначностью указывает, что именно в «железный» (т.е. –  Римский) период, когда во всей полноте действует парадигма «понтификус максимус», именно тогда рассчитанное на тысячу лет царство оказывается на пороге своей гибели. Беременность революциями – отличительная черта всех империй. И точно также как женщина (строго через определенное время) в муках рождает плод, так и лоно империи периодически разрешается кровавыми родами потрясений, расколов, смут, и государственных переворотов. О катастрофическом характере этих родов замечательно сказал свт. Игнатий Кавказский: «Отступление попущено Богом: не покусись остановить его немощною рукою своею». Остановить действие «тайны беззакония» одними лишь человеческими усилиями невозможно. Ибо, точно также, как перед извержением вулкана бывают бессильны крепостные стены, так и перед действием «тайны беззакония» бывают бессильны, и развитая экономика, и сила оружия, и народный энтузиазм, и подвиги героев.
    Народная поговорка – «Русь воскресает яко Феникс из пепла», имеет глубокий смысл. Потому что возрождаться, и тем более воскресать, может только живой организм. Механизм возродиться не может. В случае поломки, его просто подвергают ремонту. И если воскресение умершего совершается (хотя и по молитвам святых) исключительно силой Божьей, то сломавшийся механизм восстанавливают сами люди. В этом состоит главное отличие царства от империи. Царство от того и обладает способностью к воскресению, потому что является державным организмом. Империя же восстанавливается всегда (хотя и не без помощи Свыше) самими людьми. Причем, всякий раз восстановление это происходит по новому проекту. Именно это мы и видим, на примерах, сначала протоимперии Ивана IV, затем империи Петра I-го, и далее Советского Союза, а ныне либерально-олигархической империи РФ.   
    При возрождении империй, они никогда не воскресают «яко Феникс из пепла», но всякий раз перестраиваются как механизм, причем, каждый раз по новому проекту. Напротив, царство способно возрождаться в прежнем качестве. Причина такой способности, в его богосозданности.. И, если царство есть напрямую плод Божьего благословения, то империя, даже имея о себе промысел Свыше, в значительной степени является плодом человеческих усилий. Хотим мы того, или нет, но империи всегда воздвигаются на фундаменте царства. В противном случае, это будет мертворожденный плод, либо здание построенное на песке. Как сказано о том в Священном Писании: «Слушайте, цари, и разумейте... от Господа дана вам держава и сила от Вышнего» (Прем. Сол. 6; 1–3). А также: «Господь Бог низлагает царей и поставляет царей» (Дан.;2;;21). И, не менее важное: «Мною цари царствуют, и повелители узаконивают правду» (Прит. Сол. 8; 15). Речь в Библии всегда идет о царях, и в ней ровным счетом ничего не говорится об императорах. Ничего не говорится о президентах, премьерах и генеральных секретарях.
    Автор уже указывал в своей монографии – «Витязь у трех дорог»[21] о реликтовом принципе, вступающем в действие с началом каждого нового историко-политического периода. Классически, проявлению этого принципа дает пример России, у которой каждый новый имперский период является реликтом предыдущей фазы, с троекратным сокращением времени существования этого периода.
    Самым длительным государствообразующим периодом является время Суздальско-Владимирской и Владимиро-Московской Руси. Протяженность этого периода (с разделением на фазы удельного княжества, Великого княжества, Московского Царства), начиная от Юрия Долгорукого и до перенесения столицы в Санкт-Петербург (в 1712 г.), составляет ровно шестьсот лет. Как видим, принцип реликтовой кратности (когда существование петербургского периода сокращено, по отношению к предыдущей фазе, ровно в три раза), соблюден с математической точностью. То же самое можно говорить и о рассчитанной на века советской империи. Будучи реликтом РИ, она просуществовала положенные ей семьдесят три года, после чего благополучно разрушилась. С этих позиций, существование либерально-олигархической РФ (начиная с 2000 года) также подходит к своему концу. В связи с чем, разговоры о восстановления СССР – 2,0, не только не случайны, но и закономерны. Разумеется, по отношению к нынешней РФ, время существования этой империи будет также соответствовать принципу реликтовой кратности. Следующим в этой последовательности может быть лишь рассчитанное на 3,5 года царство антихриста.
    Нас же, в данной позиции, интересуют не только хронологические аспекты исторических периодов. Особую актуальность здесь обретает аспект прогрессирования каинового духа, при каждом новом восстановлении имперского механизма. Пример России, в этом плане, вновь донельзя нагляден. Действие «тайны беззакония», спровоцированное реформами Петра I, не только подняло Россию на дыбы, но, и привело к глубинному изменению всего строя Русской цивилизации. И, хотя, несмотря на эти изменения, держава продолжала исполнять функции Удерживающего, но, в отношении Церкви, Царь – «о катехон» (Личный Удерживающий), стал именоваться ее главой. Соответственно, и роль государства – «то катехон», по отношению к Церкви, приобрело большую, чем во времена царства, значимость.
    Неудивительно, что в советский период, когда богоборческая власть взяла курс на искоренение любой религии, тенденция порабощения Церкви государством увеличилась многократно. Репрессии двадцатых-тридцатых годов вновь напомнили о диоклетиановых и нероновых гонениях. И если, в нынешнюю либеральную эпоху тоталитарных репрессий не существует, но, каинов дух действует иным способом. Церковные приходы и монастыри, в случае отказа принять ИНН, могут быть закрыты на законном основании. Апокалиптическое «ни купить, ни продать» (Отк. 13; 17) распространилось и на духовную сферу. Действие «тайны беззакония» привело к внесению в реестр не только живущих в миру граждан, но, и ушедших из мира монахов. Иноки, если они желают жить в оцифрованных обителях, обязаны принять весь предложенный «Новым мировым порядком» пакет документов – СНИЛС, ИНН, трудовую книжку, паспорт РФ. А с 2020 года, еще и разработанные слугами антихриста вакцины. Поэтому, здесь не надо быть пророком, чтобы понять: в случае восстановления новой Советской империи, цифровая прошивка ее населения, как необходимое дело в построении царства антихриста, войдет в завершающую фазу. Надо ли объяснять, что принятие в этот период «начертания» на правую руку и чело, станет обязательным для всех. 
    Возвращаясь к вопросу царства, необходимо отметить, что законы апостасии действуют и в нем. Ко всему, далеко не всякое царство может стать империей. Но, если оно становится основой для создания империи, то, внутренняя структура державного организма, в этом случае, перерождается в державный механизм. О векторной направленности империи к этатизации, с неизбежным превращением госаппарата в подобие механизма, не раз писал в своих трудах экономист С.Ф. Шарапов. Этатизм является главной Ахиллесовой пятой всех империй. Суть этой пяты состоит в том, что чем больше империя подчиняет себе общественную, политическую, духовную и экономическую сферы, тем менее у нее остается способности для саморазвития. Именно по этой причине, зиждительная творческая пассионарность царства транспонируется в империи в механическое (а потому, и нетворческое) расширение. Ответ на вопрос: «почему после завершения в империях инерционного периода, они начинают утрачивать свои территории?» - состоит именно в этом. 
    Зримое подтверждение данной позиции можно вновь увидеть на России. Территории, присоединенные в период Царства (особенно это касается Сибири и Дальнего Востока), и поныне наши. Присоединенные же в имперский период Прибалтика, Бессарабия, Средняя Азия и Кавказ (а вместе с ними и Малороссия - во второй раз Петром I), со всей неизбежностью отпали. Конечно же, империя, это не только территория. Империя, это форма цивилизации, причем, предзакатного ее периода. Странным образом, начинаясь как Рим, такая цивилизация (после прохождения промежуточной вавилонской стадии) к концу своего существования становится Карфагеном. Время наступления вавилонской фазы в империях наступает тогда, когда технологии (главный бог Вавилона) максимально подчиняют индустриальную сферу, когда закон приходит на смену Правде Божией, а власть чиновников становится почти абсолютной.
    Основным признаком следующей стадии перерождения (теперь уже Вавилона в Карфаген), является смена приоритета производственной сферы на сферу банковского капитала. Именно банковский капитал знаменует собой начало, как эпохи программирования, так и эпохи магического (с помощью биржевых операций) воздействия на политику и экономику. И, если предшествующая этой фазе индустриализация указывает на скорый закат империи (в глобальном плане – всего человечества), то технологизация говорит о ее конце. Цифровое же программирование знаменует смерть империи как Римского государства, с окончательным его перерождением в Карфаген.
    Предвидя возражения оппонентов, должно согласиться с тем, что закону исторического редукционизма подвержены не только империи, но без исключения все виды государств и цивилизаций. Отличие же состоит в том, что если царство, в случае системного кризиса, возрождается вновь как державный организм, то империя может быть восстановлена только в качестве механизма, или учреждения. Ко всему, при каждом новом восстановлении, империя не только изменяет свою внутреннюю структуру, в ней изменяется дух. Унаследованный от царства дух жизни, с неизбежностью заменяется каиновым духом. Это мы видим уже на примере протоимперии XVI века, когда ересь жидовствующих поразила высшие слои Церкви и общества. Это мы видим на примере Смутного времени, а также, на примере переходного (к имперской форме управления) XVII столетия. В явной и неприкрытой форме каинов дух проявился в годы правления Петра I. И хотя, по молитвам святых, и стараниями Государей, мы и получили благословенный XIX век, но системный кризис 1917 года был онтологически обусловлен векторной направленностью этого духа. Умножающееся в геометрической прогрессии действие «тайны беззакония» привело также и к краху Советской империи, на обломках которой и воздвигнут ныне либерально-олигархический истукан на глиняных ногах. И даже, если после крушения этого истукана не произойдет установление царства антихриста (что глубоко сомнительно), а напротив, возродится Православная империя, то,  прогноз будет не в пользу розовых мечтателей. Как и в синодальный период, в этой империи не будет ни церковной соборности, ни земского самоуправления, ни гражданского общества. Обоснование столь пессимистическим прогнозам дает не только опыт России, но, также опыт Первого и Второго Рима. Вспомним, что в обоих случаях, будь то Рим, или Константинополь, церковная соборность в них очень скоро уступила место иерократии, а выборное самоуправление заменилось властью государственных чиновников.
    Таким образом, со всей наглядностью видим, что вектор исторического  редукционизма, во всех случаях (касается ли это политики, культуры, церковности, науки, или же нравственности и морали) имеет направленность от теологии к технологии, а от технологии к программности и магизму. Обратный же процесс, движение к холизму, если он не совершается в русле христологического антропоцентризма, то есть иерархической – направленной к обожению твари методологии, чреват уклонением, в лучшем случае, в холизм Парменида, Платона и Плотина, в худшем, в поиск Единого (иначе – Целого) в учениях буддизма, индуизма и конфуцианства. С этой точки зрения, совершенно не случаен интерес, как русской, так и европейской интеллигенции XIX и XX веков, к Восточным философиям и культам. С этой позиции вполне логичными являются и пантеистские заявления о Божестве современного генетика Петра Гаряева.
    В отношении же нашего последнего времени, когда технологии стали электронными, а программирование цифровым, неизбежен переход к следующей, пробивающей тоннель в оккультные сферы магичности степени. Именно на этой последней (программно-технологической) стадии заканчивается горизонталь внешнего (сетевого) овладения земным населением, и появляется уходящая в бездну вертикаль порабощения человеческих душ. Именно период образования неслиянно нераздельной связки – программности, магичности и технологизма, знаменует собой конец не только цивилизации, как культурно-исторического типа, но и человечества вообще. Формально дублируя существо Пресвятой Троицы – неслиянность и нераздельность, программа в этой связке выполняет  роль цифрового теоса, технологии отведена функция логоса, а магии – духа. Триада «тайны беззакония» (число 666 в нарезке ствола винтовки) во всем подобна Пресвятой Троице, но только с обратным знаком. На этой программно-технолого-магической стадии «тайна беззакония» целиком проявляет себя. Но, именно тогда, когда ад празднует победу и смерть хвалится своей силой, произносятся Свыше записанные пророком Даниилом грозные слова – «Мене, Текел, Фарес», обрекающие на гибель поднявшуюся из бездны Атлантиду нового Карфагена и кичащийся своей мощью «Титаник» нового Вавилона. 

    Заключение

    Особенно актуальным понимание технолого-магической сути отступления стало в наши дни. Распространение по всему миру идеологии «Великой перезагрузки» Клауса Шваба, поставило нас лицом к лицу перед «новой нормальностью» глобальных Вавилона и Карфагена. Мировые цивилизации слишком давно прошли все точки невозврата, а потому, остановить реализацию швабовского проекта одними лишь человеческими усилиями невозможно. В создавшейся ситуации, один только Господь может затормозить апостасийные процессы. При одном единственном условии – если увидит покаяние в наших сердцах.
    Как видим, дело нашего спасения, хотим мы того или нет, вновь упирается в Покаяние. Совершать же его по лекалам двадцатилетней давности, значит погубить дело в самом начале. На нынешнем этапе необходим перевод Соборного Покаяния на новый уровень, необходим нестандартный подход в деле переосмысления целого ряда исторических событий. Со всей необходимости мы должны отойти от шаблонных взглядов на историю, отойти от популизма в отношении событий вековой давности. Сейчас необходим научный подход в деле рассмотрения пройденных Россией точек невозврата, ибо без такого подхода, понимание роли нововведений Бориса Годунова, как первотолчка, не только для Смуты, но, также церковного раскола, и далее реформ Петра, деятельности масонов, революций 1917 года, и, в итоге, нынешней «новой нормальности», останется неосмысленным.
    Повредившее само основание Русской государственности практика выборности Государей, не только десакрализовала институт царской власти, но, как пишет о том И.Д. Беляев[22], сделало Самодержца зависимым от партии приведшей его на Престол. Разумеется, случилась эта десакрализация не вдруг и не сама собой. Прежде она совершилась в умах правящих кругов, на что и указывал И.Е. Забелин в книге «Минин и Пожарский. Прямые и кривые в Смутное время». О приведших к Смуте причинах Забелин, как если бы говоря о своих современниках, пишет прямо и нелицеприятно: «Мы одно то самое и ставили на вид разумному читателю, что в эту эпоху всесторонним банкротом оказалась вся правящая и владеющая среда, сверху донизу, но не народ; что Смута началась в этой среде и распространялась по земле деяниями этой же среды. Народ, если и являл в иных случаях наклонность производить смуты, то всегда действовал под влиянием служилой же среды, возбуждавшей его к смуте или гражданскими насилиями, вроде воеводских и приказных притеснений, или такими сплетениями политических слухов, что у него голова кружилась, в глазах темнело и сам он не знал, куда поднимался и куда шел»[23].
    Надо ли говорить, что с Государями, которые в сознании окружения стали первыми среди равных, можно было делать все что угодно. Монарха переставшего быть сакральной персоной,  можно было в первом случае задушить (вспомним, что прообразом такой смерти была кончина царевича Димитрия), во втором – выстрелить прахом из пушки, в третьем случае – постричь в монахи и сослать в Польшу. Одним словом, царя согласившегося стать первым среди равных, при желании всегда можно было сделать последним. А потому, разгул этот, после февраля 1598 года, мог продолжаться еще очень долго – десятилетия, и даже века (не это ли происходило в Риме и Константинополе), если бы Сам Господь не положил предел Смуте, выдвинув в кандидаты на Престол молодого Михаила Романова. 
    Потеря сакральности, касается ли это царской власти, или же церковного домостроительства, имеет своим итогом печальные последствия. Утрату сакральности позволительно сравнить с потерей невинности для девицы. С этих позиций выборы монарха есть ни что иное как блуд, в который, вместе с правящими сословиями вовлекались и народ и Церковь. Именно это, продолжающееся (под действием духа заблуждения) пятнадцатилетнее блуждание, не только сделало Москву политическим банкротом, но и создало предпосылки для гибели Катехона – Удерживающего последних времен. Происшедший в канун Смуты слом являлся столь чудовищным, что с высоты прошедших веков можно прямо сказать: внедренная Борисом Годуновым «новая нормальность» стала первым и главным шагом (апокалиптической «альфой») к воплощению на почве России «Великой перезагрузки» Клауса Шваба.
    Отсюда, если мы желаем возвести дело Соборного Покаяния на новый уровень, если желаем вывести его из нынешнего реликтового состояния, мы, со всей необходимостью должны поставить вопрос (в качестве главенствующего и первоосновного) о недопустимости замены принципов сакральности царской власти на принципы политические. Главенствующим и первоосновным этот вопрос должен стать и на Грядущих Земском и Поместном соборах. Сделать это крайне необходимо, несмотря на то, что в арсенале Церкви есть и VI новелла Юстиниана Великого, и Одиннадцатый анафематизм Чина Торжества Православия, и самое важное – «Номоканон» патр. Фотия, тем не менее, вызовы истории требуют ныне более глубокого и конструктивного изучения вопроса. Велением времени Грядущий Собор должен со всей необходимостью разработать каноническую базу, определяющую власть Царя как богоустановленную и носящую сакральный характер. Со всей необходимостью, Собор должен осудить как дело выборности государей (ибо Царь, есть «о катехон» – Личный Удерживающий), так и дело насильственного их свержения.
    Сакральность царской власти заключается уже в самом титуле – Самодержец, который созвучен понятию Удерживающий. Уже только потому, Личный Удерживающий не может быть контролируемой людьми политической фигурой. Тем более не может быть креатурой какой-либо партии или клана. Власть Удерживающего не от человеков. Люди не вправе выбирать себе Катехона. С этих позиций, само допущение о возможности выбора народом Царя, является не только ошибочным, но и кощунственным.
    Если такая позиция будет зафиксирована в канонах Церкви, то, скорее всего, у народа не будет возникать сомнений в необходимости защиты Государя от заговорщиков. Также, и у церковной иерархии не будет возникать вопроса – «надо, или не надо, предавать анафеме бунтовщиков?» Уже по этой причине, правила эти должны быть Церковью разработаны и утверждены на Грядущем Поместным Соборе. Сделать это необходимо, ибо, если эти вопросы вновь будут возникать, то никто из нас не застрахован от повторения Смуты начала XVII века, от череды переворотов XVIII столетия, и от Смуты 1917-21 годов. 
    В завершение этой статьи надо сказать самое важное – по всем изложенным выше проблемам должна быть дана глубокая и всесторонняя богословская оценка, с рассмотрением ее на Грядущих Земском и Поместном Соборах, потому что без такого рассмотрения, с последующим решением этих проблем, возрождение Русской цивилизации и Русского Самодержавия может никогда не произойти. Если Церковь не совершит этого крайне необходимого деяния, и если народ не добьется исполнения его, то воскресение Святой Руси так и останется для нас несбыточной мечтой.

    +  +  +


ССЫЛКИ:   

1) И.Д. Беляев, «Земские соборы на Руси» (Речь, читанная 12 января 1867 г. на торжественном акте):
2) Послание Ивана Грозного Стефану Баторию в окт. 1579 года: http://www.hrono.ru/dokum/1500dok/1581groz.php

3) И.Д. Беляев. Там же.

4) Карамзин Н.М. История государства российского. Т. 11. Гл. 1. Царствование Бориса Годунова:

5) Повесть о Земском соборе 1613 г. // ж. «Вопросы истории». 1985 г. № 5.

6) С.А. Белокуров. «Утверженная грамота об избрании на московское государство Михаила Федоровича Романова». Изд. «Типография общества распространения полезных книг». М. 1906 г.

7) «Русская идеология». Свт. Серафим (Соболев).

8) «Церковная реформа XVII века». Кутузов Б.П.

9) История московских районов. 2008. С. 85.

10) «Просвещенная бюрократия» первой половины XIX в. и проблема реформирования России / П.В. Акульшин // Dzieje biurokracji = История бюрократии. – Люблин (Польша), Весы. 2016 . – Т. 6. С. 219-231.

11) «Россия будущего», «Бумажный рубль». М. Институт русской цивилизации. 2011. С. 69.

12) Ольденбург С.С.  Царствование императора Николая II. В двух книгах. Черная Сотня. Н-Новгород. 2013. Книга 2. С. 767.

13) Ольденбург С.С. Там же. С. 761
 
14) Ольденбург С.С. Там же. С. 761.

15) Бабкин М.А. «Священство и Царство». М. 2011. Индрик.

16) Церковные ведомости. 1917. № 9-15. С. 57.

17) Спиридович. А.И. «Великая война и Февральская революция 1914-1917 гг.» Книга III.

18) Верховский А.М. «Об ИНН и Всенародном покаянии в цареубийстве»:
19) Новоселов М.А.. Письма к друзьям. Письмо 2-е. Изд. ПСТБИ, 1994.

20) «Первичная простота – цветущая сложность – вторичное смесительное упрощение». К. Леонтьев. «Византизм и славянство»:
21)«Витязь у трех дорог – республика, империя, или царство»: http://proza.ru/2022/04/25/1197

22) Беляев И.Д. «Земские соборы на Руси».

23) Забелин И.Е. «Минин и Пожарский. Прямые и кривые в Смутное время». Гл. 7. СПб. Русская симфония. 2005.