Золотой дурман. кн. 2-я. гл. 16 - Расправа

                Расправа

– Назад, домой, возвертаться надоть – не хочет Прохор Анисимович далее иттить по причине неспокойствия в местах этих, – перебил его Игнат.
– Домой, домой… – повторяя как заклинание, с довольной улыбкой закивал головой Пахом. – Пять рублёв готов уступить, только бы дальше не итить – боязно шибко… Видал чего? – неопределённо указал он глазами в сторону двери.
– А они чего – твои знакомцы? – со страхом в голосе поитересовался проводник у Игната. – Слыхал я, как хрипатый признал тебя.
– Да это так, обознался он, – поспешил разубедить его тот, поняв, что Пахом слышал весь их разговор с Шишем.
– Хм… – криво улыбнувшись, недоверчиво мотнул головой проводник. – Ну что? Давайте уже отправляться, – поторопил он спутников, не желая более задерживаться в этом убитом горем месте.
– А мы уже готовы, – заторопились сродственнички.
Медленно, словно боясь потревожить скорбную тишину, проехали они через опустевшее селение. Из юрт повсеместно раздавались стоны и причитания.
– Забрали уже… – печально кивнул Прохор на место, где лежал Качкын.
– Теперяча шаман будет вокруг его скакать, пока тот не помрёт, – с иронической улыбкой бросил Игнат.
Неторопливой рысью путники направились к подступающим с севера отрогам гор, сурово надвинувшимся на благодатную долину.
– Ну чего, передохнём чуток, да и перекусим заодно, – спешился Пахом около круто убегающей вверх каменистой тропы.
– Немного пожуём… чего разъедаться, – холодно бросил Игнат. – Как вспомню эту страсть – кусок в горло не лезет, – кивнул он на нависшие скалы… Теперь, когда сокровища были рядом, он уже с беспокойным трепетом в душе представлял предстоящий переход через перевал, где уходящие отвесно утёсы и бездонные пропасти могли в любой миг лишить всего – сокровищ, жизни, сбывшейся мечты о сытой будущности.
– Ну это вы, как хотите, а я шибко проголодался, – уплетая за обе щёки, ответил Пахом.
Подождав, когда лошади насытятся сочной травой, путники проверили крепления на вьюках и приготовились к переходу через перевал.
– Хошь-не хошь, а ещё раз придётся через эту страсть пройтить… Не дай, Господи, сгинуть в энтих краях, – тяжело вздохнув, нерекрестился Прохор.
– Но-о! Пошли! – подстегнул Пахом лошадей, и весь небольшой караван медленно вступил на горную тропу.
Тяжёлая поступь взбирающихся в гору навьюченных лошадей, да шум катящихся вниз камней, нарушали нависшую над суровым безмолвием тишину.
– Красота! – окидывал взглядом Пахом уходящие вдаль горные хребты, когда путники оказывались на вершине очередного подъёма. – Вроде как молодость свою встретил… Ох, и поисходил же я по этим тропам.
– Скорей бы заканчивалась эта красота, – стараясь не смотреть по сторонам, угрюмо бурчал Прохор.
– Того и гляди, кабы в пропасть не сорваться, – вторил ему Игнат.
Так далеко от них было окружающие величие природы, только мысли о золоте согревали холодеющую от страха душу…
– Поспешать надоть, – тревожно произнёс Пахом, вглядываясь в потемневший на западе небосвод. – Ветер оттель подул – либо мокреть, либо снег жди.
– Ой, Господи, не приведи в мокряту по этим каменьям карабкаться! – изменившись лицом от нахлынувшего страха, уставился Прохор на проводника, словно от того зависило – быть непогоде или нет.
– Да ты, Прохор Анисимович, не пужайся, здеся недалёко пещора есть – там и переждём ненастье, – успокоил Пахом. – Поторопиться только надоть.
Как ни старались путники успеть укрыться от непогоды, хмурые тучи, подгоняемые крепчающим ветром, заволокли небо. Холодный дождь, перешедший в мокрый снег, застал вояжеров, когда они были почти у цели.
– Ну, ещё немножко – вон и пещору уже видать, – подбадривал Пахом спутников.
Тяжело дыша, с испуганно-бессмысленным взглядом, те едва поспевали за проводником, который то и дело останавливался, поджидая трясущихся от холода и страха спутников.
– Ну вот и пришли… – зажёг Пахом лучины, захваченные на всякий непредвиденный случай в горах. – Смотри-ка, и дровишки здеся имеются. Видать, охотники позаботилися…
– Ой, чую, несдобровать мне – я ведь шибко к холоду слаб, – стуча зубами, едва выговорил Игнат, привалившись к сумке с сокровищами. Мокрая, обледеневшая одежда колом топорщилась на его худощавой фигуре.
– Бр-р-р-р! – хлопал себя по бокам Прохор. – Эта падера нам хворью вылезет.
Пахом достал из вьюков шкуры, выбрал ровное место и разложил их на полу.
– Погоди, счас костёр разожгу…
Сухие дрова быстро занялись жарким пламенем.
– А ну, скидавай одёжу! Счас я тебя отогрею – апосля сухую наденешь.
Смочив тело Игната водкой, он с усердием стал растирать посиневшего от холода бедолагу.
– Ну, как?!
– Тепло пошло… – с удовлетворением произнёс тот.
– Счас одёжа подсохнет и оденешь да немного внутрё прими, – плеснул водки в кружку Пахом.
– А теперяча ты давай! – кивнул он Прохору. – Снег с дождём не страшно – вон и Игнатия от хворобы избавил.
Проделав ту же процедуру с Прохором, проводник закутал сродственничков в шкуры и в одной исподней рубашке присел погреться у костра. Утомлённые нелёгкой дорогой, Прохор и Игнат тут же мерно захрапели…
      
Весь следующий день бушевала непогода...
  Насыпав лошадям овса, из запасов, путники ещё одну ночь провели в гроте под тёплыми шкурами…
– Ну вот и солнушка! – с улыбкой встретил Пахом раннее утро. – Не так уж и далёко осталось – вскорости спустимся в долину, а там и до озера недалече.
Такая новость придала бодрости его спутникам, и они увереннее прошли оставшуюся часть тяжёлого перехода.
– Кончать надоть Пахома… – приотстав от проводника, шепнул на ухо Прохору Игнат.
– Ты чево, сдурел?! – выпучил тот изумлённые глаза. – Как мы без его до иноверцев доберёмся? Да и те спросют: куды проводник делся? Видал, как они с ним любезничали – знакомцем признали…
– Ха! – презрительно хмыкнул Игнат. – К вечеру уже недалеко от озера будем, а там уж дорогу найду. Я когда ещё с Клюге ходил, этот путь хорошо пометил… А иноверцы к чему тебе? За то золото, что у нас лежит: можно и про иноверцев, и про рыбу, и про лошадей, что у их оставили, забыть.
– Ну, это так… – потёр затылок Прохор. – Как знашь, только я тебе тут не помощник – сердцем слаб на таки дела.
– А чего сумлеваться-то? Мы его ещё по первости, перед походом, порешить удумали. А ну, коли по пьяни про разбойничков сболтнёт? Ведь не поверил же, что Шиш обознался. Да и про золотишко, что мы на реке собирались взять, похвалится – ведь у пьяного что на уме, то и на языке.
– Да-а… За такое могут и в кандалы, – поёжился Прохор. – Строго счас за самовольство. Сама ампираторница на то золото глаз положила.
– Во-во… – поддакнул Игнат. – Пахому-то всё одно – сбрехнёт, чего с пьяного возьмёшь… Думашь, он какое дело заведёт на то золото, что намыл?.. Пропьёт…
К вечеру путники выбрали место для ночлега: перелесье, заросшее сочной травой, рядом бьющий родник и стоящие в отдалении ели.
На зеленеющей поляне разбили палатку, захваченную на случай дождя и ночных заморозков – частенько июньские ночи в горах оставляли серебристый иней, исчезающий с лучами утреннего солнца…
И вот уже яркий костёр запылал в сгущающихся сумерках.
– Теперь можно и кашу с мясом изладить, – достал Пахом крупу и сушёное мясо. Надоевший перекус всухомятку вызывал необходимость в горячей пище.
«Так, так… – сидя на поваленном дереве, повторял про себя Игнат, обдумывая варианты расправы над Пахомом. – Вот уже и каша готова, и чай из душистых горных трав настаивается», – с беспокойством поглядывал Игнат на исходящий ароматом кипяток, ощупывая в кармане губительное зелье.
– Ну что, мужуки, давайте повечерим! – потёр он ладоши, взяв на себя роль хозяина. – Попробуем горяченькой кашки, да с мясом… Ну и мастер ты Пахом, до чего духовита… А я счас чайку разолью, – с железным блеском в глазах схватил он котелок. Щепотка губительной травы незаметно легла в кружку Пахома.
«А теперь пущай настоится, пока с кашей управляются», – отметил он про себя, искоса поглядывая на душистый травяной чай.
С наслаждением расправились путники с горячим ужином, и стали запивать вкусную кашу запашистым чаем.
– Ну вот, наелся – можно и до утра, – погладил насытившееся брюхо Пахом. – Пойду уже ложиться, – приподнялся он, намереваясь встать. – Ой мужуки, чой-то тошно мне враз стало… То ли травку каку нехорошу в заварку бросил… Воды подайте, воды!.. Жалудок промыть надобно, – прерывисто дыша, выдавил проводник.
– Это счас! – вскочив, холодно бросил Игнат.
Отойдя немного, он остановился и выжидательно стал наблюдать за происходящим.
– А ведь вместе чаёк пили… – надрывно дыша, остановил Пахом помутневший взгляд на Прохоре. – Отравили!.. – судорожно выгреб из кружки остатки зелья бедолага. – За что?!.. – выкатив обезумевшие глаза, мёртвой хваткой вцепился он в рубаху Прохора.
– Игнат! – вне себя от страха заорал тот.
– Чего орёшь? Не мужик что ли! – подбежал Игнат и со злобой на лице резко оттолкнул Пахома наземь.
– Жизню хотел новую нача… – прохрипел тот и тут же затих с пеной на губах.
– Хороша травка – быстро прибрался, – с иезуитской улыбкой заключил отравитель. Перед глазами его промелькнул Мирон, так же с криком «за что!», сгинувший в чёрной бездне пропасти.
«За золотишко… За то, что на дороге у меня стояли», – мысленно ответил им Игнат…
– К-куды й-яво т-теперя! – заикаясь от пережитого и тяжело дыша, вымолвил Прохор.
– Пущай до утра лежит, а там куды-нибудь в овраг скинем да ветками закидаем – зверьё мертвечину учують – сожрут…
Быстро пролетела короткая июньская ночь. От пережитого вечером Прохор до утра не мог сомкнуть глаз, и только Игнат, убравший все препоны с пути, сладко похрапывал, накрывшись одеялом из овечьих шкур…
Едва забрезжил рассвет, Прохор был уже на ногах: «Убрать его отсель поскорей надобно», – со страхом покосился он на бездыханное тело.
– Игнат! – крикнул Прохор в палатку. – Покойника-то прибрать надоть – я уже и канавку недалече присмотрел.
– Прибрать, прибрать… Чего он тебе спать не даёт? Соскочил ни свет ни заря, – зевая, потянулся Игнат.
– Да уже избавиться от его – да и дело с концом… Спокойнее так будет.
– Тьфу ты!.. Ладноть, уберём, а то кабы зверьё не сбежалось.
– Да и сумку его выкинуть отселева, – потянулся Прохор за вещами Пахома.
– Погодь-ка! – соскочил Игнат. – А золотишко-то где? – пошарил он в сумке. – Здеся нету, только портки да так, всяка мелочь. Похоже, при нём оно… Пошли!..
Гомон проснувшихся птиц приветствовал зарождающееся утро. Громко крича, они словно обсуждали разыгравшуюся накануне трагедию.
Игнат пробежал по мокрой траве и остановился подле безжизненного тела проводника.
– Пусто! – обшарил он карманы. – А ну-кась, можа здеся… – запустил Игнат руку за пазуху Пахома.
– Ту-у-у-ута… – на миг замер он с довольной улыбкой на лице. – Ого! Поболе фунта в кажном, – подбросил отравитель на ладонях туго набитые мешочки.
– Один мой! – утвердительно кивнул Прохор, будто подтверждая своё право на часть добычи.
– Твой, твой… – отговорчески буркнул Игнат. – Погоди немного, поделимся… Где, говоришь, канаву сыскал? – переменил он тему разговора.
– Здесь, рядом – вон за тем кедром.
– Ну что, тогда берись, поташшили, – приподнял ноги проводника Игнат.
– Может, переменимся? Не могу я с этой стороны, – испуганно-брезгливо покосился Прохор на голову проводника. – Сердце заходится, – постучал он себя по груди.
– Ладноть… А то гляди, алянчик  на тебя найдёть – валандайся посля с тобою…
Сродственники забросали тело проводника ветками и разожгли костёр, смочив водкой припасённые Пахомом лучины. Отсыревший хворост, сильно дымя, кое-как взялся слабым огнём.
– Туго без проводника, – кивнул Прохор на зарождающееся пламя костра. – Счас бы и завтрак был готов.
– Чего ты как баба заскулил? – бросил сердитый взгляд на шурина Игнат. – Вон, вчерашню кашу доедим, а там сухомяткой обойдёмся. Золотишка-то половину хошь, а ради его и перетерпеть придётся…
          Они позавтракали остатками приготовленного Пахомом ужина, свернули лагерь, и следуя пометкам Игната, продолжили путь…
Ехали молча, каждый размышляя о своём. Пережитое не располагало Прохора к разговору, да и Игнату было не до того – нахлынувшие размышления о сокровище погрузили его в глубокое раздумье: «Ишь ты, и здесь свою ручищу запустил, – недовольством отозвалось в его голове требование шурина на половину золота Пахома. – Ежели не я, Шиш бы всё добро забрал, да и жизни лишил. Это он мне ещё обязан, что живым из селения Бакая ушёл. Думал, что ему в горах – так, прогулка получится… Кончать его надоть – оно и золото всё при мне останется, – забралась в его голову заманчивая мысль. – Кабы только с покойниками не хватить через край – оно ведь, ежели дойдёт до Пелагеи, на него догадка ляжет. Хотя и она тут с травками замешана – но кто знает: Прохор мужик видный, могут и докопаться… А ежели «бесноватую» травку взять? Пущай его демоны по тайге да по каменистым кручам погоняют – там и сгинет. А ежели кто натакается на тело, то кончина его так и будет числиться – заблудился, да живым не вышел».
Какая-то тягость сразу свалилась с души Игната после такого решения. Повеселев, он поравнялся с Прохором:
– Чего сник, сродственничек? И лицом, смотрю, угрюм… Теперяча всё позади! – с улыбкой подбодрил он шурина. – Аль богатство не радует?! Уважаемым человеком станешь – это тебе не отцова лавка. Тута вдесятеро твоя доля лежит, – похлопал он по перекинутой через спину лошади сумке.
– До дому доберёмся – всё поровну разделим. Завтра тебе сумку с золотом передам – как уговор был… А с рыбой, скажешь, разбойнички ограбили, сам, мол, едва живой ушёл… А-а!..
– Да, пожалуй, так-то оно верно и для души приятственно. Вот только проводник наш никак покою не даёт – в глазах стоит, бельмы вытарашшил и орёт: «За что жизни лишили!».
– Фи-и! – махнул рукой Игнат. – Подумашь – проводник… Брось ты по ём убиваться, чего он тебе – отец родной? А хоть бы и отец – так что? Ты за себя радуйся – золото: оно и душу согреет, и от ненужных мыслев голову очистит, одним словом – счастливым человеком станешь… А чего тебе отец дал?
– Да-а… Верно говоришь, – повеселел Прохор. –  Только вот про отца перегнул. Как это – родного батюшку, да на золото променять?!
– Ну и что? – презрительно дёрнул плечами Игнат. – Чего мне мой тятенька оставил? Алтына? Что бы я всю жисть на завод батрачил – руду возил… Это лучше бы на свет не родиться. Кабы не моя смекалка – пролетела бы жизнь в батраках… А золото: оно и оденет красиво, и накормит сытно, да и дом ладный али поместье для прожития определит… А кто победнее – кланяться перед тобою будут, заискивать… Вот что для меня милее отца родного и матери.
– Не знаю, не знаю… – пожал плечами Прохор. – Я так свово батюшку с благодарствием вспоминаю. Как-никак через его только человека стал. А хошь бы и руду возил – каждому своя доля. Не крепостной ведь – и зато благодарствие отцу родному…
За разговорами они и не заметили, как время перевалило далеко за полдень. Кедры и ели непроходимой тайгой обступили путников, оставляя лишь неширокую тропу для продвижения обоза. Только кое-где небольшие поляны давали возможность устроить ночлег ...
– Ну что, здесь переночуем? – кивнул Игнат на уютное плато, подпираемое с одной стороны каменистой стеной.
– Ничего… хороше место, – согласился Прохор. – Да и пора уже – гляди, вот-вот да стемняется…
Здесь и решили разбить палатку.
– Кашеварить я не мастак – уже что получится, – набрал Игнат в котелок воды из родника.
На этот раз с костром обошлось без хлопот – сухой хворост быстро взялся жарким пламенем. Что-то непонятное, отдающее пригоревшим, забурлило вскоре в котелке. Помешав содержимое, Игнат отодвинул кашу на краешек костра, а над ним разместил котелок с водой для чая.
– Ты пока пригляди за кашей, а я чаем займусь… Придётся из пахомовых запасов попользовать – свежей-то травки, где счас в потёмках насобираешь, – бросил он в закипевшую воду горсть сухой заварки. 
Помешав палочкой кипяток, Игнат незаметно отлил кружку настоя, добавив в котелок зелье.
– Ну что, давай вечерять! – повернулся он к шурину.
– Да пора уже. С утра кишка кишке кукиш кажет, – оторвал взгляд от каши Прохор.
– Только уговор: я сам по кружкам чай разолью. Ты уж, сродственничек, извиняй – так оно спокойней для души будет.
– Это – как хошь. Я тоже с понятием… Поди, думашь, а не появится ли у меня соблазн всё золотишко к рукам прибрать? – хитро улыбнулся Игнат.
– Ну уж скажешь... – неловко закряхтел Прохор.
– Не сумлевайси, мы с тобой одной верёвочкой повязаны, да и уговор при свидетеле был – пополам богатство поделить.
– При каком свидетеле?
– Как же, а сестрица твоя – Пелагея.
– Это всё так, да уразумел я тебя с другой стороны: запросто для тебя жизни человека лишить, – с откровением высказался Прохор, разливая по кружкам чай.
– Запросто, говоришь? – мелькнула на лице Игната тень зловещей улыбки. – А золотишко – оно просто так в руки не даётся, ради него и жизни лишить без сумлений можно, ежели кто на дороге встанет – вон, как тот валун, – отвлёк он внимание Прохора кивком в сторону каменной глыбы.
– А при чём здесь валун? – бросил туда недоуменный взгляд шурин. Этого момента было достаточно, чтобы быстрым движением поставить свою кружку наземь, подняв подготовленную заранее – с доброй заваркой.
– Мирон тоже встал на моей дороге – как препона… И где теперяча он?.. А-а?!
Перед кончиной шурина у Игната возникло нестерпимое желание насладиться своим превосходством над ним. Он не сомневался, что высказанное им откровение сгинет вместе с родственничком:
– А Мирон-то, никуда не убёг… На тот свет лично мною отправлен и всю вину за золото на себе унёс. А через это у меня на душе спокойствие, – демонстративно отхлебнул Игнат ароматного кипятка и, потягивая чаёк, поведал историю гибели Мирона.
– Так это ты его, того?!.. – испуганно вздрогнул Прохор, дослушав рассказ Игната. – Ну и злодей же ты зятёк, ажна мороз по коже пробрал… – покачал он головой, и убедившись, что Игнат пьёт «тот же» чай, стал жадно запивать застрявшую в горле мешанину.
– Это тебе не барахлом торговать… Кабы не моё злодейство, Проша, сидеть бы тебе всю жисть в лавке, – иронически усмехнулся Игнат, с внутренней, коварной радостью наблюдая, как тот большими глотками отхлёбывает отраву из кружки.
– Ну что – пошли спать? – широко зевнул Прохор. – Чой-то на сон потянуло.
– Да пора уже… Завтра пораньше встать надобно, думаю, к полудню до озера доберёмся.
– Дык можа и рыбу захватим… и лошадей добрых у инородцев оставили… не жаль своего Полкана? Скажем, что Пахом домой заторопился – потому и нету его.
– Что там лошади и рыба супротив золота – лишний раз лесть на рожон. Да и кто с имя говорить будет – ты что ли? Я по-ихнему ни бельмеса не понимаю, разве что на пальцах объяснить, – выставил Игнат растопыренную пятерню.
– Ладноть… – махнул рукой Прохор. – Завтра на свежу голову обговорим… Намаялся я сегодня, сон одолеват…
Всю ночь Игнат прислушивался к Прохору, ожидая, когда же «бесова» травка начнёт брать верх. Шурин, часто вскрикивая во сне, порывался куда-то бежать, но сонная травка крепко удерживала его в постели.
«Бесы одолевають… – злорадствовал Игнат. – Ишшо немного выждать, да и отправляться, пока сродственничек спит… Деньжата только как бы забрать? Да пашпорт с подорожной, в которой и его имя прописано, уничтожить – ну как попадёт в чьи руки…» – подошёл он к мечущемуся во сне шурину.
– Что такое Прошенька? – ласково погладил его зятёк по голове.
– Чо-то худо мне Игнат, нутро всё горить, душа рвётся вон из тела…
– Можа, чево съел? – засунул тот руку под рубаху Прохора. «Вот они!» – нащупал Игнат завёрнутые в тряпицу купюры. – Ты чайку попей – оно и полегчает, – налил он в кружку сонной травки.
– Это бы в самый раз, – прохрипел Прохор, жадно глотая тёплый настой.
«Ну вот, теперяча только подождать немного», – присел около шурина Игнат…
– Сто двадцать рублёв, – просиял он, пересчитав деньги при свете зажжённой лучины, огнём которой тут же подпалил документы Прохора. – Чуток, да надо собираться…
Едва только занялась заря, как он, собрав всё необходимое, выглянул из палатки.
«Пора! – про себя отметил Игнат. – Погоди-ка!» – вдруг пришла ему в голову заманчивая идея: он пошарил в темноте, нащупал сапоги и сунув в сумку, направился к лошадям. Немного отъехав, он закинул их в овраг, по дну которого журчал горный ручей.
«Пущай босоногим по камням бежит – быстрее приберётся, – злорадно улыбнулся он. – Проследить бы надобно, для спокойствия, что «бесова» травка сделат своё дело. А то – кто его знат, на что она способна…» – подумал Игнат, и спрятавшись за кусты, стал наблюдать за палаткой.
Ужасные кошмары терзали душу Прохора, уже и сонная травка не удерживала его в постели. Он вскакивал весь в холодном поту, выкрикивая нечленораздельные звуки, дико оглядывался и валился на шкуры, чтобы вновь проснуться в паническом ужасе.
– Игнат, где ты! – надсадно кричал Прохор, трясясь всем телом.
Какое-то чувство безысходности и неминуемой смерти повисло над ним. Одно желание – бежать подальше от этого места сверлило его воспалившийся мозг.
«А где же сапоги? – лихорадочно пошарил он вокруг себя. – Можа, у палатки оставил?.. Нету! А лошади где? А Игнат?.. Что со мной?» – проблеснула здравая мысль. – Травка, «бесова» травка… – вдруг вспомнил Прохор мешочки от Пелагеи. – Игнат!.. Это его умысел!..» – враз охватил его леденящий душу страх.
И вновь затуманилось сознание, заплясали в глазах торжествующие демоны. Он уже не мог оставаться здесь, какая-то сила гнала его подальше от этого места. Раздирая в кровь ступни об острые камни, Прохор кинулся по тропе, сам не зная куда. Всё громче и громче кричали бесы в его голове. Как разъярённый, раненый зверь наполнял он своим воплем всю округу. Тайга и каменистые открытые пространства мелькали перед глазами ищущего себе смерть человека. Раздирая тело о сучки деревьев, он выбегал на острые каменистые россыпи, калеча ступни ног. Силы постепенно оставляли Прохора, согнувшись и едва ковыляя, он споткнулся о камень и кубарем свалился в небольшую расселину.
– Игнат! – раздался над округой хриплый вопль. Собрав последние силы, чуя неминуемую гибель, испустил Прохор отчаянный призыв о помощи.
Чёрный туман спустившийся неведомо откуда, пеленой накрыл его сознание.
«Ну вот и прибрался… – глянул на него свысока подъехавший Игнат. – Хороша травка!» – иезуитски улыбнулся он, и не жалея лошадей, во весь опор погнал в сторону Телесского озера.
«Вот она, его заветная мечта – здесь, в сумке, крепко привязанной к спине жеребца. Все его чаяния единолично завладеть золотом превратились в реальность. Ещё одно усилие и совсем другая, сытая жизнь в достатке будет ему наградой за все его мытарства», – ликовало в нём чувство достижения жизненной цели.
Скольких невинных людей пришлось убрать со своего пути, коих опорочить клеймом вора… Но даже тени раскаяния не возникло в душе этого злодея – она вся превратилась в кусок жёлтого металла… Золото – вот он, кумир его души! Когда расправлялся с Мироном и братьями-переселенцами, что-то живое, человеческое ещё противилось в нём содеянному. Убивая же Пахома и Прохора, он уже не чувствовал ни малейших угрызений совести – золотой идол, оставляя после себя жертвы, поглотил его душу.
«Прохор наверняка уже околел – травки бабки Агрипины сделали своё дело… – улыбался Игнат, подставляя счастливое лицо свежему утреннему ветру. – Но куда же теперь? Где затаиться на время?»
Сами по себе всплыли события минувшей зимы: братья-переселенцы, закончившие жизнь по дороге на новые места, навели его на дальнейший план действий:
«Как ловко Атаман с подельниками воспользовались случаем и оказались у цели своих желаний! К переселенцам надоть пробиваться – к тем, что идут на Иркутск. Там с разных мест искатели новой жизни, никто друг друга не знает – это как раз ему на руку. Жаль только, что есть опаска: вдруг придётся показывать документы… Но ежели он раздобудет пашпорт да немного сменит личину – ищи тогда бывшего Игната. А пока нужно поосторожничать…»
В счастливом угаре миновал он Телесское озеро: держась стороной проезжих троп, прячась в высокой траве, дабы не быть замеченным инородцами – уговор о купле телесской сельди мог невзначай встать на пути его предприятия…
 Здесь-то он и сбился с дороги. Неведомыми тропами Игнат выехал в совсем незнакомое ему место.
«Выбраться бы из Телеусской землицы, а дальше где-нибудь в заезжем дворе, в обыденной беседе выяснить дорогу к сибирскому тракту, по которому переселенцы идут на восток», – только эта мысль занимала сейчас Игната...
Колесо фортуны словно катилось впереди него: через какое-то время стали попадаться небольшие селения и заимки.
 В одном из заезжих домов, куда Игнат заехал перекусить, сердобольный мужичок на вопрос, как пробраться к сибирскому тракту, долго пожимал плечами, после чего, почесав затылок, неуверенно промямлил:
– Ну дык, ежели на восток к Еркутску – то енто, видать, туды – где солнце восходить…
– А ну-ка, братец, принеси пару кружек бражки да покушать чего, – подозвал Игнат бегающего между извозчиками парнишку-прислужника.
«Найду всё равно того, кто дорогу покажет», – присел он к столу, разглядывая посетителей.
– Вот, пожалуйте, – с улыбочкой, аккуратно, поставил подле него кружки прислужник. – Сейчас шти горячие принесу.
– Это тебе на чай, – широким жестом сунул ему в руку рупь Игнат.
– Премного благодарен, господин, – оторопев от такой щедрости, низко поклонился парнишка. – Извиняйте, краем уха услыхал, что к тракту сибирскому пробираетесь…
– Туды…
– Так вам, скорее всего, до Чаусского острогу надоть. Бывали здесь люди, которые туды направлялись.
– Мине хотя бы к Барнаулу, а там я найду…
– Вы пока кушайте, а я Митьку – работника, кликну. Он знат ту дорогу: повинность в Барнаул ездит отрабатывать.
– Хорошо… Принеси ещё пару штофов хлебного вина, – попросил Игнат, быстро сообразив, что водка будет нелишней для налаживания отношений с людьми по дороге в Иркутск...

Без передыха гнал он лошадей, стараясь объезжать людные места. Четыре прихваченные скакуна без устали отмеряли вёрсты. Не прошло и трёх дней, как на горизонте замаячила первая цель его пути – Барнаул. Но там опасно было показываться.
Пройдя вверх по течению Оби, он нанял лодку, и местный парень за гривенник с радостью переправил его на другой берег. Ему и тут повезло: паренёк оказался довольно смышлёным и обстоятельно разъяснил, как далее добраться до Чаусского острога...

Ещё два дня – и за редеющими перелесками послышался скрип тележных колёс, покрикивание возниц, бряцанье кандалов и заунывные песни каторжников – обыденная картина сибирского тракта…
Чтобы влиться в поток переселенцев, Игнатий по дороге заехал в деревушку и приобрёл там: телегу, кое-какого скарба, сено и шкуры – укрываться ночью…

Никто не обратил внимания на неприметного мужичонку – на телеге и с тремя лошадьми в поводу.
 Игнат быстро сообразил выгоду: оставив себе двух жеребцов – остальных он продал за хорошую цену: «За эти деньги посля дюжину возьму». Переселенцы не скупились – длинная дорога изматывала животных, многие из которых погибали в пути и становились пищей для диких зверей, поэтому свежие лошади пользовались большим спросом.
Представясь вдовцом, похоронившим в дороге жену, Игнат смешался с потоком ищущих новой жизни людей…

                Продолжение следует...