Девчонки часть 1

ПРОЛОГ
  Герои моей повести -- люди из прошлого века. Им рождённые, им воспитанные и им испытанные. По-моему, значительные и состоявшиеся личности, каждая и каждый интересные на свой лад. Но выдающихся людей среди них нет. Таких, как они, было немало в последнем поколении советской молодёжи. Как они взрослели, каков был их внутренний мир, личная, сокровенная жизнь, как они обретали свою завидную устойчивость и самостоятельность, которая не утрачивалась ими ни при каких умопомрачительных обстоятельствах конца 20 века и наступившего 21?
  Ответы на эти вопросы для меня как для автора важны. Тем не менее, моя повесть не претендует на социальные обобщения. Она в большей мере – бытовая. В ней я просто и достаточно поверхностно рассказываю о конкретных людях, которым откровенно симпатизирую, их поступках и проступках, из которых слагаются судьбы. Строя сюжет, я стремилась через него, через действия моих персонажей, через их характеры и кризисные ситуации жизни высказать свою позицию по волнующей людей во все времена нравственной проблематике. Хотя это художественный текст, для меня очень важна была и правда характеров, и достоверность жизненных коллизий в моём сочинении. Здесь я твёрдо опиралась не столько на свою фантазию и не только на собственный жизненный опыт, но в немалой степени на обыденный багаж наблюдений, впечатлений, творческой рефлексии от общения с очень разными людьми, в том числе и близкими для меня. Мне важно было показать, как герои моей повести при всех  несовершенствах жизни и собственной небезупречности умели и сами быть счастливыми, и учились дарить счастье другим.
  Добро пожаловать, дорогие читатели, в мир реалистичного повествования, написанного сочинительницей, снабжённой от рождения природным оптимизмом. Соответственно этому и повесть снабжена счастливым жизнеутверждающим концом! Я не заточена на негативное мышление, поэтому не считаю, что человеческая жизнь априори обречена на вечные страдания, и неудачный сценарий в этом мире с большими изъянами гарантирован каждому. У кого другие предпочтения в жизни и литературе, вам -- мимо. Впрочем, попробуйте. Может, понравится светлое мироощущение? В нём, по моему ощущению, настоящая правда.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

Вступление

  Студентки третьего курса истфака Тюменского университета Ира Щепанская и Женя Снежкова  поехали в деревню к своей однокурснице Тане Овчинниковой на рождественские праздники 1977 года. В официальном календаре в то время таких праздников в СССР, конечно, не было. Но в быту многие о них не забывали. А они, историки, вообще считали, что им надо «чтить историческую память». И чтили. Особенно, когда этого самим очень хотелось. А в том году 7 января, т.е. Рождество Христа, выпадало на пятницу. Получалось три выходных посреди сессии. Девчонки собрались поехать в четверг прямо с утра, так как зачёт, стоящий в этот сессионный день, они уже сдали досрочно. Ира вообще полностью «отстрелялась» -- сдала 2 экзамена на пять, а по остальным экзаменационным предметам досрочно получила зачёты и пятёрки-«автоматы». У Жени было два таких же «автомата» и по двум предметам «5» и «4». Таня тоже хорошо училась и успешно, хотя и не так блестяще, как подруги, сдавала экзамены. Так что вроде право на отдых они заслужили. Тем более, в понедельник был зачёт, который  все трое «столкнули» ещё в конце семестра.
  Таня, у которой отец был бригадиром отделения богатого совхоза, приглашая их в гости, обещала  лыжную прогулку и захватывающий спуск на лыжах с горы с трамплином, баню с парной и снежными обтираниями, праздничное меню из пельменей, рыбных пирогов, поросёнка с кашей в русской печке и ещё целый набор, как она выразилась, настоящей еды. А также предложила погадать в рождественскую ночь. Такую повестку кто бы  из студенческой молодёжи семидесятых не принял на ура? И наши героини, естественно, приняли!
  Хочу перед началом развёртывания богатого событиями и переживаниями действия своей небольшой повести познакомить читателей с двумя её главными героинями, их характерами и обстоятельствами жизни на 7.07. 1977 г.

Глава 1

  Женя жила вдвоём с матерью и, оберегая её спокойствие, всегда заранее согласовывала с ней все свои перемещения и посещения. В деревню она Женю отпустила, но с перечнем инструкций и условием - ни в каких гаданиях не участвовать.
 -- Мне моя мама, твоя бабушка, запрещала. А я запрещаю тебе. Папа тоже бы не одобрил. И не забывай, что ты – невеста. Да к тому же и комсорг! Зачем ставить себя в смешное положение?
  Женя и Любовь Александровна были близки так, как только могут быть близки мать и дочь. Любили друг друга безмерно. Матери Женя доверяла безоговорочно. Берегла её и старалась никогда не подводить и не огорчать. Поэтому когда та сказала, что будет звонить в семь вечера на телефон Таниных родителей, который попросила ей оставить, Женя согласно кивнула. «Будь рядом с телефоном, доченька, чтоб я могла с тобой поговорить. И обещай, что после девяти ни на какие прогулки и танцы в клуб ты уже не пойдёшь». Женя, вполне взрослая, уверенная в себе и самостоятельная, снова послушно пообещала. Причём совершенно спокойно. Но и не напрягаясь по поводу маминых наставлений. Ей казалось иногда, что любящая мама её опекает как своих маленьких школьников и преувеличивает опасности, которые угрожают дочери. Конечно, в семь она отзвонится. Но спать в рождественскую ночь в деревне, как и подружки, Женя не собиралась. Будь она хоть десять раз комсоргом, невестой и послушной маменькиной дочкой. Однако сделает всё, чтобы мамочка была спокойна. Есть же и святая ложь. Женя считала, что это как раз тот самый случай.
  Горожанка из образованной семьи, она имела, по сути, кинематографические и почерпнутые из художественной литературы представления о современной советской деревне. Праздничность и необычность предстоящего события витала у неё в голове. Романтика и идеалистические представления о жизни, вообще свойственные многим её сверстникам, у неё, можно сказать, были органичной частью полученной от родителей генетической программы. Её отец, Евграф Фёдорович, зам. начальника речного порта, умер, когда Женечке было всего 5 лет. Спасал во время ледохода трёх отчаянных мальчишек, решивших попрыгать на льдинах и угодивших в реку. Мальчишек вытащил, но сам сильно простудился и через месяц умер. Отец очень любил жену и дочку. Мама Жени, Любовь Александровна, учительница начальных классов, оставшаяся после семи лет счастливого и благополучного супружества тридцатидвухлетней вдовой, об устройстве личной жизни более не помышляла, полностью посвятив себя Жене и своим ученикам. Со временем боль потери никуда не ушла, но смягчилась тем, что любовь и память о любимом, родном человеке растворилась во всех порах и клеточках их бытия. Больше того, для их маленькой семьи муж и отец остался реальным участником жизни, с которым жена и дочь советовались, радовались, горевали, с мнением которого считались. Любовь Александровна нередко говорила: «Отец, скорее всего, посмотрел бы на это вот так…»  И вспоминала подходящие для оценки их сегодняшней ситуации поступки и слова мужа, качества его характера. И авторитетнее этого для них не было ничего.
  Женя росла смышлёной, активной, общительной, доброжелательной и отзывчивой, характер имела довольно решительный и самостоятельный. «Вся в отца», - говорила ей мать, когда хотела похвалить. Женина  погруженность в позитивную деятельность была для окружающих настолько заразительна и естественна, что она везде умела формировать свою команду, лидером которой становилась по определению, потому что другого такого человека в радиусе её окружения не находилось. Ещё в садике именно ей воспитательница доверяла организовывать общие игры, быть ведущей на утренниках. Но что важно, её главенство признавали и дети. Уже в первом классе Женя, попадавшая естественным образом в центр любой группы сверстников, стала командиром звёздочки, потом командиром пионерского отряда, затем - комсоргом, секретарём комсомольской организации школы. До восьмого класса – круглая отличница. Потом по химии, физике и математике стали преобладать четвёрки. Не потому, чтоб она не могла школьную программу по этим предметам освоить на пять. Могла. Но не хотела тратить своё время и усилия на вещи, как она решила, лишь для общего развития ей необходимые. Зато по части познаний и одарённости в гуманитарных предметах никто из однокашников не мог потягаться с ней. А учительница истории, сама человек неординарный для их обычной школы, давала своей любимой ученице для самостоятельного изучения и написания рефератов столько интересных тем, что старшеклассница Женя часами могла с захватывающим интересом просиживать в читальном зале областной научной библиотеки над книгами, которые учебная программа средней школы по истории и обществоведению явно не предусматривала.
  В университет Женя поступила, можно сказать, без всяких усилий. После сельхозработ, которыми в сентябре традиционно начинался в ту пору учебный год на первых курсах всех вузов страны, её единогласно избрали комсоргом  курса. Со второго года обучения она организовала на факультете по собственной инициативе творческую студию «Живая история России», идея которой показалась интересной не только историкам, но и филологам. Студенты, вдохновлённые Жениными замыслами, с увлечением выбирали интересную историческую персону, писали сценарии, подбирали музыкальное сопровождение, готовили костюмы, декорации и само представление. Выступали в институтах, школах, клубах и дворцах культуры, получая официальные благодарности и неофициальные бурные аплодисменты. Общественная деятельность, конечно, забирала много времени и сил. Тем не менее, училась Женя легко и с удовольствием, правда, достаточно своевольно, не придавая большого значения некоторым малоинтересным с её точки зрения лекциям и пропуская занятия, не имеющие по её мнению большого значения в учебном процессе. А вот научной работой занималась успешно, и на всех студенческих научных конференциях всегда получала грамоты и дипломы.
  На втором курсе Женя пережила свою первую настоящую любовь. Была ещё ненастоящая первая любовь в восьмом классе. За ней тогда три месяца ухаживал спортивный мальчик с хорошими манерами из школы другого городского района. И ей казалось, что она в него влюбилась. Но когда она узнала, что этот чемпион города по лёгкой атлетике в школе – уверенный троечник, Женя не только потеряла к нему всякий интерес, но и стала стыдиться, что проявляла его. А первая настоящая любовь оказалась снова неудачной, несчастной и безответной. Когда она решила после трёхмесячных тайных страданий на новогоднем студенческом вечере пригласить свой идеал -- вузовского барда и философа, на белый танец, он огорошил её заявлением: «Ты не в моём вкусе, комсорг. Не в смысле внешности. С внешностью у тебя всё в порядке. Но мне не нравятся инициативные и склонные к установлению своего суверенитета девушки. А это как раз ты и есть». Женя вспыхнула, как береста от упавшего огня. Глядя на неё, непривычно онемевшую, Дмитрий, смягчившись, сказал: «Ладно. Не злись. Давай потанцуем, если хочешь. Но только в первый и последний раз». И она … положила ему руку на плечо.
  Никто не может стать другим. Каждый всегда будет таким, какой он есть. Но бывают минуты, когда человек не принадлежит себе. Для Жени это были именно такие минуты. После белого танца она не могла уснуть всю ночь и написала ему длинное письмо. Через два дня он подошёл к ней, вернул письмо и сказал не оставляющим никаких надежд дружеским тоном: «Женя, ты – красивая, умная, талантливая девушка. У тебя всё в жизни будет прекрасно. Но не со мной. Пойми, мы - не пара. Ты – ракета, которая по намеченному маршруту летит к звёздам. А я из тех комариков, которые  на воздушном шарике».
  Через несколько месяцев он  закончил вуз и на своих мило кривоватых ногах отбыл в неизвестном направлении. Женя, конечно, направление могла бы установить. Но не позволила себе. Зачем? Она некоторое время даже была подавлена  своей отверженностью. Правда, настолько, насколько может быть подавлена оптимистка по природе. То есть не клинически. Тем более, что она была из тех редких свободолюбивых натур, которые именно из любви к собственной независимости всегда считаются не только с границами, но даже и с причудами чужой свободы. Хотя, конечно где-то глубоко, прячась даже от собственного сознания, в ней таилась надежда, что со временем он сможет оценить и её саму, и её любовь. Странное дело, но в состоянии этой внешней удалённости друг от друга в ней крепла уверенность, что он не забудет её никогда, потому что такой, как она, ни за что ещё раз не встретит! Какой «такой», она не хотела, а может и не смогла бы во всей полноте сформулировать, но чувствовала, что она именно «такая», каких не забывают!
  Руководимая этой уверенностью в себе она старалась стать как можно лучше. Ради Димы ей вообще хотелось бы быть самой лучшей на свете! Но это было недостижимо. Не только на целом свете, но даже рядом было немало девчонок, которые были гораздо привлекательнее, чем она. Не просто намагниченнее для противоположного пола, а именно привлекательнее. Женя как-то прочитала про «обворожительную женственность» и поняла, что это не про неё. А вот, например, про таких, как её однокурсница и подруга Ира Щепанская.   
  Через полгода после своей любовной драмы осенью Женя познакомилась со своим будущим женихом Сашей Павловым. Дождь тогда обрушился как-то внезапно. Ещё четверть часа назад светило бодрое октябрьское солнышко, Женя шла после лекций домой – и вдруг, откуда ни возьмись – туча, а из неё, как из ведра. И также внезапно над её головой возник большой чёрный зонт и рядом, тоже, откуда ни возьмись, - высокий, спортивный парень, который сказал, заметно смущаясь: «Можно укрыть Вас от дождя?»
  -- А зачем? Я не сахарная, не растаю. Ни от дождя, ни от Вашего зонта. Имейте ввиду.
  -- Имею.
  И он замолчал. Но свой большой зонт держал очень старательно. И так же старательно и даже демонстративно следил за тем, чтоб не касаться девушки. Она оценила его понятливость. Минуты две они шли молча. Женя почувствовала, что в отличие от неё он может молчать сколько угодно.
  -- И долго Вы будете держать надо мной свой зонт?»
  -- Пока не закончится дождь… Но хотел бы всю жизнь.
  Он широко улыбнулся. Для обычной уличной сценки между молодыми незнакомыми людьми это заявление прозвучало неожиданно слишком серьёзно и слишком правдиво. И держался парень без всяких двусмысленностей, безопасно, как старший брат. Жене показалось даже, что знал он её давно и так же хорошо, как может знать брат. И ещё из глубин памяти вдруг всплыл полузабытый, но, как оказалось, не забытый дождь, и она у папы на руках под большим, тоже чёрным зонтом, о который бьются сильные капли. И даже запах вспомнила – распускающихся клейких тополиных почек. Тополя в Тюмени в те времена на многих улицах занимали  главенствующие позиции. Значит, под папиным зонтом была весна…
  А Саша тогда не представлял ещё, что он может сделать, чтоб больше никогда не потерять её из вида. Но не сомневался, что готов для этого совершить всё! Двадцатисемилетний зубной техник Александр Владимирович Павлов работал в областной стоматологии. Саша уже отслужил в армии. Как неженатому молодому специалисту ему выделили комнату в общежитии, которую он превратил в художественную мастерскую, так как любил заниматься резьбой по дереву и по кости, рисовать. Он был вторым из пяти сыновей в дружной семье мастера большого завода из уральского города. Два брата были уже женаты. Он, как говорила мама,  «пропустил свою очередь». Но ему пока не встретилась такая девушка, которую можно было бы представить среди своих и своей навсегда. И вот, кажется, эта встреча произошла.
  Женю он первый раз увидел не сейчас, а больше недели назад в воскресенье на одной из старых улочек в историческом центре города, где Саша любил гулять, разглядывая декоративную отделку и искусные наличники старинных домов. Свободного времени у молодого специалиста было больше чем достаточно. Он прохаживался не спеша и вдруг увидел экскурсию группы людей среднего и молодого возраста человек в тридцать. «Наверно, с каких-нибудь курсов», - подумал о них почти равнодушно Саша. Но прислушался от нечего делать к тому, что говорила экскурсовод. А она увлекательно рассказывала об истории города, улиц, домов, судьбах и характерах их давних хозяев, о памятниках деревянной архитектуры города. Тема экскурсии Сашу заинтересовала, и он, как немало других праздных прохожих в этот выходной день, влился в группу экскурсантов. Постепенно его интерес от темы переключился на девушку. Говорила она с вдохновением и умела вдохновить слушателей. Тем более, что и смотреть на неё было приятно: пушистые, тёмно-русые вьющиеся волосы до плеч, серые, ясные глаза, соболиные брови, точёный нос и милая, нестрогая ямочка, изредка вспыхивающая на её строгом лице. Контрастом с её явно юным возрастом был уверенный голос, умение держать себя по-взрослому, хозяйкой положения. Никаких девичьих кокетливых движений и тумана в глазах. Такая знает, чего хочет. И знает, чего не хочет.
  Саша невольно вспомнил историю женитьбы старшего брата Николая. После армии он, было, загулял и стал являться домой под утро. Отец в один ранний час его, только полчаса как нырнувшего под одеяло, по-военному вытряхнул из тёплой постели и решительно сказал: «Женись!» Брат, только что провалившийся в сон и насильно изъятый из него, глядел на хмурого и властного отца ничего не понимающими глазами.
  --Ты что, отец, на ком мне жениться?»
  -- Что, по ночам шататься есть с кем, а жениться не на ком?
  -- Это разные вещи.
  -- То-то! Вот тебе мой сказ – или женись, или ночуй дома, пока на мине не подорвался! А болтаться с кем ни попадя, не смей, не позорь нас с матерью! И не забывай, ты старший, на тебя  ещё четверо глядят. Вон Даша через дорогу – на что ещё лучше искать! Разве что тебе, паршивцу, теперь от ворот поворот даст!
  Отец, участник войны, командир сапёрного отделения, был авторитетным человеком и в семье, и на заводе, и на улице, среди соседей. Не молчун, но зря воздух не сотрясал. Если что говорил, то не на ветер. Через два месяца Николай женился на Даше. Гуляли весело всем околотком. Из многих соседских домов, где, кстати, тоже встречались уникальные наличники на окнах, столы из домов вынесли на улицу, устраивая многолюдное свадебное пиршество. Жених и невеста, как и положено, были самыми красивыми и самыми счастливыми. А среди весёлых плакатов, написанных к этому дню от руки подружками невесты, был и такой: «Кому по ночам не спится, тот хочет жениться!»…
  -- Экскурсия закончена. У кого есть вопросы по теме?
  -- Девушка, а что Вы делаете после экскурсии? – самоуверенным тоном  спросил симпатичный парень в модном джинсовом костюме. Такой тогда был доступен не многим.
  -- Встречаюсь с одним умным собеседником. Может быть, Вы его знаете? Известная личность – Николай Бердяев.
  -- Встречаетесь в кафе или на танцплощадке? – не унимался отвергнутый донжуан. Девушка презрительно смерила его с головы до ног:
  -- В библиотеке.
  -- Руби по себе сук, приятель. Бердяев – известный дореволюционный философ.
  Мужчина в очках лет около сорока, сказав это, иронически подмигнул парню. Все, кто знал и не знал о Бердяеве, дружно засмеялись, глядя на растерявшегося пижона. Саша особенно был удовлетворён его потускневшей физиономией. И не мог отказать себе в удовольствии насладиться картиной его поражения, хотя не имел ни к парню, ни к его моральному разгрому никакого отношения. Впрочем, как сказать. Ведь его покоробил и почему-то даже лично оскорбил этот ловелас – уж слишком его тон не вязался с настроением, которое оставила в душе экскурсия девушки. Но когда он, спустя совсем как будто бы короткое время, отвернулся от незадачливого кавалера и стал искать её глазами, перебирая множество рядом находящихся лиц, то, к своему огорчению, не нашёл среди них того лица, которое одно ему и нужно было сейчас!
  Всё свободное время он бродил по старинным улочкам, где сплошь и рядом стояли дома  с табличками, извещающими об исторической и культурной ценности для страны и города каждого уникального строения. Но той, которая так много могла сообщить интересного об этой уникальности, той, которая для него стала гораздо уникальнее, чем все памятники старины и современности вместе взятые, так и не встретил. 
  И вдруг сегодняшний октябрьский дождь подарил ему эту встречу на центральной улице города. Словно «повеяло весною», как пел его любимый Борис Штоколов в одном романсе. Женя думает, что это была их первая встреча. Пусть так и думает, он ни за что не признается ей  в том, что знает её гораздо раньше, чем она его. Ну, может быть, когда у них будут дети, он и расскажет всё. Нет, лучше, когда будут внуки, решил Саша.
  Ничего подобного относительно своего будущего с Сашей Жене даже в голову не приходило. В голове у неё всё ещё был её свободолюбивый философ. Когда после неожиданной прогулки под зонтом Саша предложил ей встретиться, она, сочтя отказ в данной ситуации невежливым, по-деловому пригласила его на свою экскурсию, сказав, что он может после неё проводить девушку до библиотеки, «если ему уж так этого хочется!». Другого свободного времени для встречи с ним у неё нет и не предвидится. Ей подумалось, что такая её реакция сама по себе отобьёт у этого предупредительного парня охоту набиваться к ней на свидание.
  Но Саша и от этого был на седьмом небе! Во время экскурсии Жене даже понравился интерес её нового знакомого к истории города и его архитектуре, его познания в тонкостях резьбы по дереву, художественный вкус. А он сопровождал уже Женю на экскурсиях и в библиотеке так часто, как только мог. Саша с удовольствием каждый раз слушал Женю, вливаясь на правах ассистента и телохранителя в её экскурсионные группы, часами сидел с Женей в читальном зале областной библиотеки. У него был круг своих интересов, и он иногда даже забывался за редкими книгами, связанными как с его профессией, так и с хобби, исписывая полезными сведениями специально заведённую тетрадочку для конспектов.
  Теперь по выходным они вместе гуляли, ходили в кино, иногда в театр и филармонию. О многом разговаривали. Хотя речь Жени была гораздо продолжительнее, она много знала, и суждения её всегда были занимательны и любопытны, тем не менее, это не был монолог. Саша умел слушать так, как умеют слушать только умные люди, непостижимым образом создавая атмосферу, в которой хорошо думается их собеседникам, и мысли их без затруднений находят точные слова. Чуткая Женя это быстро уловила и оценила. Не раз замечала она, что этот медицинский слесарь, как он называл себя сам, мог сказать и, как нельзя, кстати, то немногое, что задавало такие векторы развития темы, что любой интеллектуал с их факультета не отказался бы от подобных реплик. А Саша в этих беседах беспрепятственно узнавал её предпочтения, оценки и вкусы, которые его избранница всегда высказывала открыто и с воодушевлением. Нередко, даже категорично. Видел, что Женя строит свою жизнь вполне сознательно, хотя многое ставит в прямую зависимость от своих симпатий и антипатий.
  Он же был натурой, живущей скорее интуитивно. Был уверен в себе, как отец. Может, потому, что как и все мужчины в их роду, многое умел хорошо делать сам? И имел, как отмечали и в поликлинике, где он работал, золотые руки. Саша был спокоен и уравновешен, к большинству событий и поступков в окружающей жизни оставался внешне эмоционально нейтрален. Никогда никуда не торопился и не опаздывал. То, что делал, делал на совесть и отвлекаться или перескакивать с одного на другое, не любил. Саша видел разницу между собой и Женей. Но её активность и определённость его, как ни странно, не напрягала, а словно бы подбадривала и мобилизовывала. И он, посмеиваясь над собой, думал: «А всё-таки, бывает, оказывается, что и под лежачий камень вода течёт». Это отец его ещё с детства называл то ли в шутку, то ли всерьёз «лежачим камнем», когда он не умел проявить необходимую, по мнению отца, инициативу и напористость. И вдруг подумалось, что отцу с матерью Женя понравится. «Осталось за малым, - усмехнулся он над самим собой,- чтобы я понравился ей».
  Женя уже через месяц  познакомила Сашу со своей мамой. Всё получилось как-то само собой: ей потребовалось купить кран на кухню вместо протекающего. Саша вызвался посмотреть на причину утечки, а потом уже помочь девушке с покупкой «необходимой штуковины», как назвала кран Женя. Умелых мужских рук в их квартире потребовал не только кран. И Саша был обрадован плотной программе своей востребованности в Жениной жизни. Любовь Александровна, приглядевшись к нему, одобрила дружбу дочери. Она всё знала от неё про философа. Поэтому  естественным образом восприняла статус «товарища по интересам», в котором Женя представила ей Сашу. Но в её материнском сердце постепенно стала зарождаться мысль, а не судьба ли Женина явилась к ним в дом в обличье этого простого, умного и умелого парня? И, совсем не исключено, счастливая судьба…
  Погостив у родителей на ноябрьские праздники, Саша признался им, что, кажется, встретил ту, с которой не хотел бы расставаться всю жизнь. После того, как он в общих чертах рассказал о Жене, о её семье, отец спросил:
  -- Ну и когда сватов будем засылать?
  -- Не всё так просто, отец.
  -- Но и не всё так сложно, сын.
Отец был характера решительного. Два раза в год он навещал Сашу, пользуясь железнодорожными ветеранскими льготами. Вечером садился на поезд – а утром был у сына. С военным рюкзаком и сумками, полными домашней снеди, солений и варений. А тут вне своего привычного графика нагрянул к Саше с домашними гостинцами уже через две недели! На следующий день в субботу отец намеревался отправиться знакомиться с Женей. А заодно в эту поездку, как всегда, запланировал встретиться со своим военным товарищем Васей Соколом, с которым вместе в Отечественную разминировали ни одну территорию, освобождённую от немцев. С Василием Ивановичем они крепко дружили. Тот тоже раз в год выезжал, как он сам говорил, в «краткосрочную командировку» к фронтовому другу Володе: вместе посидеть на зорьке с удочкой, похлебать сваренную на костре ушицу, поговорить о жизни. Владимир Александрович Павлов был завзятым рыбаком.
  Саша, застигнутый отцом врасплох, пытался отложить его знакомство с Женей до зимы. Тем более что у Жени, которая подрабатывала два-три выходных в месяц экскурсоводом, в эту субботу была экскурсия. Но отец не любил менять своих решений, а в любом жизненном препятствии умел находить новые возможности для осуществления задуманного. «Вот и хорошо, что экскурсия. Даже отлично! Мы с Васей давно на них не бывали. А мероприятие полезное, познавательное. Звони в экскурсионное бюро и записывай нас к ней на завтра. Это даже лучше. Посмотрю-послушаю будущую невестку, не привлекая к себе внимания. Ни её не смущая, ни себя. И не вздумай сказать ей про меня до времени!».
  -- Да, тебя смутишь, отец!
  «Почему я не догадался тогда обратиться в бюро экскурсий, когда Женю искал? А отец сразу сообразил! Да, он ещё нам всем фору даст! Какая хватка!» -- подумал Саша об отце с восхищением. «Его-то точно из первого десятка не выкинут, --  вспомнил он любимую поговорку отца. --  А вот меня выкинут или нет?...»
  На следующий день, когда они встретились после экскурсии, как и договорились, у дяди Васи, отец был в приподнятом настроении:
  - Ну что, Саня, одобряю! За себя и за мать. Дурак будешь, если такую девушку упустишь! Я подошёл к ней после экскурсии, себя обозначил. Смутилась немного, но по-хорошему, по-девичьи. Мол, у нас с Сашей только дружеские отношения. Однако в гости я напросился и, как сам понимаешь, получил приглашение. Завтра идём знакомиться по всей форме, а, может, и посватаемся.
  -- Да ты что, отец! Мы же ни о чём таком не говорили даже!
  -- Вот и молодцы! Да с такой спроста и не заговоришь! Она, конечно, себе цену знает. И это правильно. Как Клавдия моя! Ведь я, орденоносец, подступиться к ней не знал как! Время послевоенное, женихов повыбило, а её невозможно в кино пригласить! Но нас, Павловых, как говорится, из первого десятка ещё никто не выкинул! И ведь не зря хороводы вокруг неё водил. Какую жену, какую мать вам добыл! Стати в твоей Евгении, конечно, многовато для семейной жизни. Но ничего, ей, вроде впору: нигде не жмёт! Самостоятельная дивчина!
  Однако, как планировал отец, так не вышло. Любовь Александровна встретила Сашу с отцом одна: Женя, как оказалось, уехала по неожиданному срочному делу к бабушке на другой конец города. Хозяйка оказала и Саше, и его отцу искреннее расположение и доброе гостеприимство. Но идею Владимира Александровича о скором сватовстве и женитьбе решительно отклонила:
  -- Саша Ваш мне нравится. Умный, воспитанный, спокойный. Всё умеет. Всему научен. Он стал незаменимым человеком в нашем доме. Я поддерживаю их дружбу с Женей. Но пока со стороны моей дочери, как я понимаю, иных чувств нет. Да и скажу Вам без утайки как мать: ни о какой свадьбе дочери не может быть речи, пока она не получит образование. Вы сами понимаете, что замужество до разумного срока, семейная жизнь с её неизбежными проблемами, возможное материнство в студенческие годы могут помешать учёбе. Немного помолчав, она убеждённо прибавила:
  -- Муж, я уверена, тоже не одобрил бы ранний брак дочери. Даже с таким замечательным молодым человеком, как Ваш сын.
  Когда Саша с отцом, поблагодарив за угощение и приём, прощались, отец всё же сказал напоследок:
  -- Любовь Александровна, хоть и смиряемся перед Вашим решением, но будем ждать. Так, сын?
  Саша только с готовностью кивнул головой -- разговор о самом главном для него оказался серьёзным стрессом.
  -- А пока предлагаю дружить домами! Вы не против?
  Любовь Александровна улыбнулась. И её собеседники от этой улыбки почувствовали, как внутреннее напряжение естественным образом словно бы испарилось из души.
  -- Конечно я – «за». А там посмотрим, как Бог даст. Так любит добавлять моя верующая свекровь. Она считает, что браки совершаются на небесах.
  -- А моя супруга говорит не так возвышенно, как про небеса, но тоже красиво и определённо: суженого конём не объедешь! Тоже объезжала меня, не с первого захода дала своё согласие. Но уж зато на всю жизнь!
  Когда Саша с отцом вышли на улицу, Владимир Александрович заметил:
  -- Да, ты был прав. Не так всё просто. Пока. Но мой совет – не отступайся, если любишь. Ты в мать – умеешь ждать. И я так считаю – всё у вас сложится отличнейше!
 
 Глава 2
 
  Ирина, приехавшая после школы на учёбу в сибирский город из райцентра в Краснодарском крае, жила у родной тётки, но, как она подчёркивала, «на своей воле». Впрочем, она этим не злоупотребляла. Но её молодое и горделивое самосознание требовало видимой независимости. С детства она привыкла к атмосфере любви и обожания, к достатку и красивым вещам. Училась исключительно на пятёрки, имела блестящие способности и была гордостью родителей и учителей. Её отец --  Георгий Львович Щепанский, был завгаром райисполкома, мать Альбина Борисовна, товаровед, заведовала самым большим магазином у них в районе. У Иры были ещё младшие брат и сестра, школьники, тоже заметные по всем параметрам ребята. Их не многодетная по советским меркам, но и немаленькая семья была, благодаря неплохо оплачиваемому труду родителей и их возможностям,  вполне обеспеченной. И Ирина, в отличие от подавляющего большинства своих однокурсниц, в деньгах, в общем-то, не нуждалась. Однако ветреницей не была. Имела не зыбкие представления о своём достоинстве и ответственности. И в университете училась всё так же легко и успешно, как в школе. Всегда была одета в модные и качественные вещи, которые ещё усиливали её природную внешнюю привлекательность. Но главным и отличительным  украшением её наружности были не дорогие вещи и косметика, не золотые побрякушки в ушах, на шее и на пальцах, что тоже имелось, а необычайной красоты светло-русая коса до пояса. Ни чёлки, ни вьющихся локонов. Ровный пробор посередине гладко причёсанной умной и красивой головы, туго заплетённая коса – и всё. А больше ничего и не требовалось при её красоте.
  Такой косы не было ни на одном факультете. Хотя девушки с длинными косами фигурировали и всем невольно бросались в глаза --  было в них нечто классическое и завораживающее. Но если б тогда были конкурсы на лучшую косу, равной Ирине соперницы в университете бы не нашлось. Её, и без того приметную, так и определили с первого курса -- «девушка с косой с исторического». Потом стали говорить чуть короче, но многозначительнее «девушка с косой историческая», ставя её как вузовское достояние практически в один смысловой и эстетический ряд с символом молодой советской эпохи -- «девушкой с веслом». Но победители сердец вокруг неё долго не увивались. Ира Щепанская отшивала заправских ловеласов, которые не могли не сделать попытки приударить за этой цацей, по своей оригинальной методике.
  В ответ на предложение встретиться, красавица, кокетливо перекинув косу за плечо и  глядя с женской мягкостью и уверенностью прямо в глаза смельчаку, спрашивала претендентов с физмата, своим по южному  певучим, ласковым голосом,  допустим, следующее: «Хорошо. Допустим, встретимся. А о чём с тобой можно поговорить? Меня, например, в настоящее время волнует вопрос, насколько актуальны для нашего времени социальные взгляды Жан Жака Руссо? Я бы обсудила его деизм и дуализм. Как ты, кстати, относишься к последнему?» Искатель приключений, по определению Ирины с «полуматематическими мозгами», ничего вразумительного ответить  не мог, что она заранее и предполагала. А потому, посмотрев на него, как на пустое место, заключала: «С тобой всё ясно. Тебе известно из философии только про пифагоровы штаны, которые на все стороны равны. Но мне про штаны, даже Пифагоровы, не  интересно. Пока». Когда легкомысленный ухажёр был с её родного факультета, Ира садила его в лужу вопросами покруче, типа: «Ты читал Вильгельма Вейтлинга?». Если парень оказывался  интеллектуалом такого уровня, что было редкостью даже для гуманитариев, и с готовностью отвечал: «Да, читал «Гарантии гармонии и свободы», Ира улыбалась своей неотразимой улыбкой, перекидывала свою шикарную косу через плечо и парировала: «Так это переводная работа, её все знают, как «А» и «В» сидели на трубе». Я имела в виду «Человечество, как оно есть и каким оно должно было бы быть» в подлиннике, на немецком языке. Читал? Ах, нет. Советую проштудировать, ты ведь как-никак всё-таки часть человечества и учишься на гуманитарном факультете? Правда, как выясняется, в твоей эрудиции есть существенные пробелы. Так что нечего тратить время на такие пустяки как свидания с девушками, когда даже Вильгельма Вейтлинга в подлиннике не читал».
   Причём, в вопросах претендентам на своё внимание Ира никогда не повторялась. Она во всём была творческим человеком, и у неё был действительно большой интеллектуальный кругозор и прекрасная память. А к этому -- презрительное отношение ко всякой пошлости и высокое самомнение. Уже ко второму курсу она имела славу не только бесспорной красавицы, но, пожалуй, и ещё более бесспорной интеллектуалки. А вот общественной работой интересовалась мало. О чём однажды пожалела.  После третьего курса летом она с однокурсницами поехала в стройотряд. Конечно, исключительно «за туманом и за запахом тайги», наслушавшись восторженных и романтических рассказов об украинцах-стройотрядовцах. Они-то приезжали в Западную Сибирь в каникулы с вполне прагматической целью: подзаработать грошей. Но никакой прагматизм не мог отменить молодость. И, конечно, завязывались знакомства, романы. Некоторые на всю жизнь. Эти ребята умели обворожить теплом и мягкостью своего обхождения романтичных и мечтательных сибирячек. Поехала из молодого, спортивного интереса и Ирина. Вот там о своей «хате с краю» в отношении комсомольского коллективизма Ира и пожалела. Правда, украинцы тут оказались ни при чём. Хотя не заметить Ирину было просто нельзя. Однако для неё самой и туманом, и запахом тайги, и всем на свете стал свой университетский парень Лёва Кораблёв, член комитета комсомола физмата. Он был комиссаром отряда. Умный, интеллигентный, спортивный и обаятельный, как в кино. Чем-то неуловимо похожий на артиста Игоря Костолевского. Положительный, как в хорошей книжке или кинофильме. Наконец Ирине встретился тот, кого она не спросила бы даже о Шопенгауэре в переводе, если б он подошёл пригласить её на танцы. Но он не подходил. Ни к кому. Ирина не собиралась делиться своей тайной с девчонками. Даже с Женей, которую за её умение хранить доверенную информацию и твёрдый характер звали на курсе «железный Феликс». Но всё, что требовалось узнать о Л.К., Ира узнала, не прилагая никаких усилий. Ведь девчонки между собой постоянно говорили про ребят: про одних с интересом, других вышучивая. А кого-то и обходя равнодушным или загадочным молчанием. И из этих разговоров выяснилось, что у Кораблёва есть избранница, будущий архитектор. Оказалось также, что недосягаемый Корабль был на год младше Ирины, что её сначала удивило, а потом рассмешило. Правда, не настолько, чтоб сделалось весело. А об архитекторах вообще она как-то по случаю хлёстко отозвалась в том смысле, что нынешние «чертёжники» только и умеют, что тупо расходовать городское пространство.
  Вопрос, ехать или не ехать в деревню к Тане, был, по сути, всецело в её собственной власти, как считала  самоуверенная умница Ирина. Тётю она просто ставила в известность. Но Вера Борисовна основательно её порасспросила обо всём. Успокоилась, узнав, что Женя тоже едет. Однако, всё же, попросила Ирину быть осмотрительной. «Не забывай, что ты не  профессор кислых щей, а девушка. Веди себя скромно. Не цепляй никого словами и не умничай хотя бы в деревне. Помни, ты в гостях. И без Жени, очень прошу тебя, Ирочка, никуда и ни с кем не ходи!». Ира сделала ей смешливый книксен и поцеловала любимую и добродушную тётю в мягкую щёку, пахнущую сдобным печеньем, которое она напекла для драгоценной племянницы в качестве гостинца Таниной семье.

Глава третья. Начало действия

  Большое село Отрадное раскинулось в двадцати километрах от города. Они приехали туда к десяти утра. И как же здесь было бело, просторно и тихо после городской сутолоки! Шли от автобусной остановки до Таниного дома и слушали, как снег похрустывает под ногами, как чирикают неунывающие, бойкие воробышки, как хлопотливо стрекочут на заборах нарядные сороки, делясь новостями, принесёнными из леса и с разных концов села на длинных своих хвостах. Девчонки вслед за Таней здоровались весело со всеми встречными! На них тоже смотрели тепло и открыто. И от этого на  незнакомых этих сельских улочках  приезжим горожанкам сразу становилось уютно, как в своём, родном местечке. Их и дома у Овчинниковых встретили просто и ласково, как родных и долгожданных, хотя видели в первый раз. И накормили так вкусно, что никакие городские деликатесы не шли в сравнение с этой и вправду настоящей едой – щучьи котлеты с картошкой, запечённой в русской печке, просто таяли во рту! А какой парад пышной выпечки! Танина мама, Вера Никитична, только посмеивалась довольно, глядя, как Таня с подружками уплетают за обе щёки.
  -- Праздничный стол завтра будет, в Рождество. Вот тогда попробуете наше фирменное рождественское блюдо – запечённого поросёнка с кашей. А сегодня попоститься надо бы по обычаю – сочельник. Да вам, молодым, какой пост! Поди-ка, и не слыхали о нём.
  -- Мама, мы же на историческом учимся, - обиделась Таня за себя и подруг. -- Мы это всё проходили.
   Женя, по своей натуре, очень коммуникативная, сразу поддержала разговор.
  -- А я и от бабушки про пост знаю. От папиной мамы. Она у нас верующая. Молится за нас. И за упокой папы. У неё иконы стоят старинные, и книги есть на церковно-славянском языке. Интересно даже просто в руках подержать, полистать. И почитать, конечно. А мамина мама – учительница. И мама тоже. Им это чуждо. Но бабу Лушу они не критикуют. Говорят, такое у неё  воспитание. И такие убеждения. К тому же она очень добрая! И всех любит. «Таким людям любые убеждения простительны», – так моя другая бабуля шутит.
  Танина мама с уважением посмотрела на Женю. А та сразу решила внести ясность с телефонными звонками маме:
   -- Мама позвонит мне вечером. Чтоб ей спокойнее было на душе. И с Вами, Вера Никитична, хочет познакомиться. Вот она просила передать коробку конфет к празднику.
  -- Да зачем такие затраты! У нас всё есть!
  -- Это не затраты. Это у мамы недавно был день рождения. И ей ученики и родители, как всегда, надарили. А мы не успеваем все её коробки с конфетами съедать, раздариваем. Вдвоём с мамой живём. Друг без друга никуда. И вот я уехала на целых три дня. Таня сказала, что у вас есть дома телефон.
  -- Конечно, Женечка, будем ждать маминого звонка. Я её очень хорошо понимаю. Можешь и ты звонить в любое время. Телефон у нас, слава Богу, проведён. Отцу положено по работе. Да к нам полсела прибегает звонить – то родственникам по межгороду, то деткам, которые разлетелись из родного гнезда. Тем более, я теперь всегда дома. Отработала уже своё в совхозе. Молодая ушла на пенсию, 50 лет --  как мать-героиня. Знаете или нет, что у Тани четыре брата? Может быть, я бы ещё поработала, да отец настоял: хватит, мол, Веруня, отдыхай. Выполнила свои обязанности перед государством сполна. Пенсию честно заработала.
  Вера Никитична, знакомя подруг дочери со своей семьёй, говорила просто и открыто. Но они не могли не почувствовать в ней женщину, которая привыкла жить за мужем, как за каменной стеной. И умела ценить это.
  -- Да и отец, правду сказать, за двоих в совхозе ломит. Как красно солнышко дома показывается. А я уж тут его от всего освобождаю. Сами с Сергеем справляемся по хозяйству. Один неженатый остался. Но теперь, похоже, скоро и он семьей обзаведётся. Теперь вот к празднику праздник – доченька домой пожаловала!
  Она ласково взглянула на свою единственную дочку, самую младшую в семье. У Тани из четырёх братьев трое были женатыми. После учёбы в сельхозинституте один работал зоотехником, другой механиком в своём же  богатом совхозе. Володя, врач, остался в городе. Жена у него тоже была врачом. Таня у них и жила. Все женатые братья уже обзавелись детьми. У Юры и Славы было по парочке. А у Володи пока одна – Верочка маленькая. Таня не хотела возвращаться после учёбы в родное село, на что надеялись родители. Она дружила с нефтеюганским парнем из Индустриального института, будущим нефтяником. И, наслушавшись его рассказов, тоже мечтала о северной романтике. И о том, конечно, чтобы стать его женой.
Самый младший из братьев, Сергей, второй год после вуза работал учителем физкультуры и тренером по лыжам в средней сельской школе.
  -- А это Вам, Вера Никитична, от моей тётушки гостинец – её фирменное печенье. Кстати, Ваша тёзка, тоже Вера, только Борисовна. Всем её печенье нравится. Надеюсь и  Вам тоже придётся по вкусу.
  -- Конечно, придётся! Да зовите меня по-простому, тётей Верой! Я же не учительница. А рецептик напиши! 
-- Хорошо, тётя Вера. Это надо под диктовку тётушки. Потом с Таней пришлю.
  -- Хорошо. Не забудь. Да и сами приезжайте ещё в любое время!
  -- Спасибо, у вас очень хорошо!
  Девушки, с удовольствием, которое всегда сопровождает молодой, здоровый аппетит, позавтракали и пошли во двор на экскурсию – посмотреть корову, поросят, курочек с красавцем-петушком, познакомиться с умной дворнягой Комиком. И хороший январский денёк закрутился! В деревне всё было просто. Танин старший брат, двадцатитрёхлетний физрук в школе Сергей Вячеславович, а для них, как он сказал, просто Сергей, ждал их в школьном спортзале. Там он подобрал каждой ботинки и лыжи. Пока примеряли, сюда заглянул ещё один студент на побывке – Андрей Стрелков, сын председателя совхоза.
  -- Привет! Куда намыливаемся? - спросил он Сергея, натиравшего мастикой лыжу, -- я тоже хочу лыжню погладить!
  И глянул на незнакомых красивых девушек так, будто их хотел погладить.     Он и пришёл сюда, потому что заинтересовался ими, увидев эту троицу из окна. Сергей сдержанно ответил ему:
  -- Привет, -- и кивнул на шеренгу стоящих лыж, - бери. Твой размер на месте.
  Таня тоже поздоровалась с парнем как-то отстранённо. Ира и Женя вежливо кивнули, почувствовав, что появлению по-компанейски держащего себя односельчанина Овчинниковы не особенно обрадовались. Это так и было. Андрей был малый заметный и лёгкий на ухаживания и завязывание знакомств с девушками. То с одной погуляет, то с другой. Как воробей, с ветки на ветку прыгает. Почирикает, покачается, крылышки расправит – и поминай, как звали! До скандалов, правда, дело не доходило. Но разговоры деревенские кто уймёт? Мать Андрея Наталья Викторовна со старших классов то и дело вразумляла единственного сына по этому поводу. А когда тот стал студентом, тем более.
  --  Андрюша, жизнь никому не испорти! И себе тоже! Ведь недавно с Оксаной летом на танцы бегал. Девушка – загляденье! Вон теперь мать её косо смотрит. Зашла нынче в магазин – едва поздоровалась. И что ты в этой вертушке Юльке нашёл? Одни наряды на уме. В селе живёт, а корову не даивала! И в кого ты только такой юбочник уродился?
  -- В Пушкина! Сколько в его жизни было «чудных мгновений»! Сама на уроках  рассказывала! Ищу свою Наталью Гончарову!
  -- А ты с матерью не шути! Пушкин – поэт! Да какой! И не ветрогон, искавший приключений, а мальчик, жаждавший любви, которой был лишён в родительской семье. И ты, повеса, себя с ним не ровняй! Да и Пушкин-то именно из-за своей избранницы плохо кончил!
  -- А ведь его, мамочка, тоже современники повесой считали! А оказался – гений!
  -- Он-то оказался гений! А ты смотри, как бы не оказаться пустозвоном, да отца с матерью не ославить!
  -- Я вас прославлю! И поведу под венец «чистейшей прелести чистейший образец»!
  -- Андрей! Перестань паясничать! Доиграешься до беды!!
  Зная эту легкомысленную влюбчивость директорского сынка, в добрых семьях родители строго-настрого наказывали своим дочерям в возрасте невест держаться построже и подальше от такого ухажёра. Вот и сейчас Сергей его в компанию с собой  не пригласил. Тогда тот, не страдавший комплексом неполноценности, сам выразил желание присоединиться к их прогулке в лес.
  -- Великолепная пятёрка будет, правда, девчонки? Познакомимся – меня зовут Андрей. Фамилия Стрелков. А вас как? Начнём с тебя.
  Он с интересом посмотрел на Иру. Никогда ни она сама, ни её подруги не имели ничего против обращения «девчонки». И сами так называли друг  друга. Но то сами, или близкие им люди. А панибратство этого малознакомого парня явно резануло тонкий слух девушек гуманитарного факультета. Само собой, Ирина просто не могла удержаться от того, чтоб не поставить деревенского нахала на место!
  -- Мы, девчонки, интересуемся, как же Вас по отчеству величать, Андрей? – язвительно сказала она, красиво прищурив свои красивые глаза.
  -- Пока без отчества обхожусь. Не  понял, я кого-то обидел?
  Он самоуверенно улыбался и совсем не принимал на свой счёт такой откровенный «от ворот поворот».
  --  Ну что Вы, Андрей! Простите, не имею чести знать, как зовут Вашего почтенного родителя – поэтому приходится без отчества к Вам обращаться. Какие обиды могут быть у «девчонок»!
  -- Пардон! Девушки. Конечно, девушки! А меня можете  Андрюхой звать, - он широко улыбнулся. – А «родитель» у меня и, правда, почтенный, люди не дадут соврать. Не то, что я. Батя -- директор совхоза. Стрелков Илья Алексеевич. Так что, будем знакомиться?
  Он протянул руку Жене.
  --Андрей.
Та, строго посмотрев на него, но, не забывая, что она здесь всё-таки гостья,  ответила привычным рукопожатием.
   -- Евгения.
  -- Ого, чувствуется комсомольский вожак! Или я не прав?
  -- Наш комсорг, - подтвердила Таня.
  -- Для комсорга многовато в Вас красоты, Евгения!
  Он сказал это без тени иронии, даже с уважением, но Женя, если честно сознаться, не знала, как воспринять его слова: как комплимент или как наглость? И посмотрела на него ещё строже. Он не принял эту строгость и весело отрекомендовался ей:
  -- Свой парень -- активный член Всесоюзного Ленинского Коммунистического Союза Молодёжи! И тут же пропел, -- «Не расстанусь с комсомолом! Буду вечно молодым!»
  Затем он с удовольствием протянул руку Ирине.
  -- Для Вас, девушка, исключительно Андрюха.
  -- А для Вас исключительно Ирина, - сказала она, глядя на него скептически, и подчёркнуто не подавая руки. – А что, директорским сынкам этикет не писан? Или они не имеют представления о совокупности правил поведения, регулирующих внешние проявления человеческих взаимоотношений?
  Ирина, как всегда, говорила своим ласковым и слегка нараспев голосом. Но отчётливо и презрительно. Андрей, однако, не растерялся. Наоборот, даже присвистнул с восхищением:
   -- Ого! Какая к нам жар-птица залетела! Что я опять сказал не так, девушка с красивым именем? А у нас с Вами, кстати, половина букв в именах одинаковые. Это хороший знак.
  С него не так-то легко было сбить апломб. Директорский сынок продолжал весело и самоуверенно улыбаться, демонстрируя непоколебимость своего хорошего настроения. Однако Ирина тоже была не из тех, кого легко можно было сбить с её колеи. Она посмотрела на парня свысока и с насмешкой.
  -- Теперь уже не только сказал, но и сделал.
  И перекинула свою шикарную косу через плечо. Андрей даже присвистнул с восхищением.
  -- Вроде ещё палец о палец не ударил, жар-птица?
  Ирина сознательно выдержала паузу. И до чего ж она в такие моменты была хороша! Не каждая профессиональная актриса может так эффектно держать паузу. Но Ирина уже уверенно двинулась по своей привычной стезе, забыв про обещание тёте не умничать в деревне:
   -- Андрюха! – она произнесла его имя, словно бы насмехаясь. – Представляю, сколькими пробелами в своём образовании и воспитании ты можешь «блеснуть»! Если даже не знаешь, что первой руку подаёт или не подаёт – дама! Я тебе руки не протягивала. Что ж ты тянешь свою..
  -- лапу, - тут же весело подхватил Андрей. Потом посмотрел преувеличенно скептически на свою правую руку и, как бы включаясь в игру, театрально строго сказал.
  -- Куда ж ты, родная, со свиным рылом да в калашный ряд прёшься?
  -- Андрюха! А ты случайно не клоун?
  -- Нет. Я неслучайно будущий ветеринар. Коровам хвосты крутить учусь. У нас с ними полный этикет.
  -- То-то и видно.
  -- Ладно, Ирина, ты не ставь на мне крест! Я обучаемый.
  Он хотел добавить, что к тому же и сын учительницы. Но вовремя прикусил язык. Не стоило впутывать и маму в эту непредсказуемую игру, которая пока не в его пользу. Вместо этого он опять улыбнулся широко и уверенно.
  -- А ты, Ирина, как наша Татьянка, тоже, похоже, будущая учительница? Предлагаю восполнить мои пробелы. Я буду старательным учеником! Со всем моим удовольствием!
  Ирина улыбнулась Андрею, как только она умела улыбаться в подобных случаях – как на пустое место.
  -- Я репетиторством не занимаюсь. Тем более, с бесперспективными.
   И отвернулась, занявшись лыжным комплектом, который принёс ей Сергей. Но Андрей оказался не из тех, кто быстро вянет и отступает при девичьих насмешках. «Будем снимать кино про девушку с характером!» - так он это определил для себя. «Тем лучше! И интереснее, жар-птица!» Директорский  сынок и «юбочник» и не подумал сдаваться и горевать. Это было не в его правилах и не в его натуре. Не то что Пушкин! Тут права была его мама. Но ведь он, Андрей Стрелков, и не поэт, а ветеринар. «Погоди, Ирочка, ёлочка-иголочка! Ты у меня забудешь про свой этикет, дай немножко времени! Сама ручку протянешь!», -- решил он про себя.
  -- А кто здесь бесперспективный, я не понял! «И можно свернуть, обрыв обогнуть, но мы выбираем трудный путь, опасный, как военная тропа!» -- пропел Андрей прямо в лицо Ирине с мужским задором. Встал первым на хорошо укатанную, единственную такую в селе  школьную лыжню. Потом обернулся, улыбнулся всем, подзадорив:
   -- Ну, кто за мной? 
   И погнал по знакомой ленте на снежном поле, впереди всех, на высокую гору с лыжным трамплином. Лыжником он был, конечно, сильным и красивым. И знал это.

Глава 4

  Катались почти три часа. Все, за исключением Ирины, были людьми привычными, тренированными. Но она и не спешила на лыжне ставить рекорды. С удовольствием прошла обучение у Сергея по спуску с горы с трамплином. Учителем, конечно, вызывался быть Андрей. Но Ира усмехнулась ему в глаза:
   -- Нет, я беру уроки у профессионалов. А тебе, ветеринару пока ещё даже без диплома, не доверила бы и свою кошку.
  -- Зря. Меня все коты и кошки обожают! Даже те, которые сначала царапаются!..
  -- Ну вот и учи своих кошек!
  На такой бодрой волне они и общались. Но настроение это никому не портило. У всех оно было отличным! Разве что Андрей напрягался. Но где-то глубоко, незаметно для других. Он был очень компанейский парень! И за столь продолжительное время лыжной прогулки и Женя, и Ира уже освоились в общении с ним. В юности так легко завязываются новые знакомства, которые, в общем-то, ни к чему никого не обязывают.
  -- Какие планы на вечер? – поинтересовался у всех Андрей после того, как сняли лыжные ботинки в школьной раздевалке. – Сегодня рождественская ночь как никак.
  -- Планы у нас грандиозные. Но ты в них не вписываешься, - весело отрезала Ира.
  -- А то в клубе ёлка с танцами!
  -- В городе натанцевались! Здесь у нас другая, экзотическая программа.
  -- Гадания на женихов? Перед зеркалом? В бане? Или на картах?
   Девушки смутились, но постарались вида не показывать.
  -- Вот ещё! Нужны нам какие-то гадания! Тем более – на женихов! – быстро справилась с ситуацией Ира, – у нас этих женихов -- хоть соли! Правда, девчата? Хочешь, и тебя засолим?
   -- Да я вроде в женихи не набиваюсь.
  -- Молодец! Так что танцуй без нас, если не хочешь пойти на засолку!
  -- Идёт, потанцую и без вас. А хотите настоящую экзотику?
  -- Какую?
  -- Катание на тройке, с колокольчиком? Но это только завтра, после обеда. Время уточню. Думаю, батя не откажет ради праздника гостьям из города. Он любит молодые кадры к себе сманивать не только квартирами, но и романтикой деревенской жизни. Ну что, хотите прокатиться, как в кино?
  Хотели все. И Ирина на этот раз тоже. Даже Таня. На том и распрощались до завтра. Дома девушек ждал вкуснейший пирог с палтусом. Но перед баней они только слегка утолили голод, отложив основное чаепитие с пирогом на потом. Женя отзвонилась маме, голос её при этом заметно потеплел, и на лице расцвела ласковая улыбка удовольствия. Она ответила на все мамины вопросы, заверив, что подробности опишет при возвращении, поздравила «мамочку» с наступающим Рождеством и, представив Вере Никитичной, передала трубку хозяйке.

Глава 5

  В истопленной бане пахло настоянным теплом и берёзовым духом. На лавке лежали  ладненькие берёзовые венички. В холодном предбаннике была приготовлена широкая бочка со снегом – обтираться после парилки для желающих. Желающими оказались все трое. Но Таня была привычной к этой экстремальной процедуре. А Женя с Ирой визжали от неожиданных острых ощущений. И весело бежали после  растирания снегом с холодными ручейками по всему телу в жаркую парилку. Со знанием дела Таня отходила обеих мягким душистым веничком, плеснув на каменку ковшик кипятка с  заваренными травами.
  -- Вот теперь я понимаю, что такое --  блаженство! – облившись тазиком холодной воды после парилки и растянувшись на одной из широких лавок теплого предбанника, сказала своим слегка нараспев голосом Ира, – это доступно только вам, сибирякам! Потому что для настоящей бани нужна настоящая зима!
  Женя с Таней, отдавшись удовольствию полного расслабления, отдыхали  рядом. Тоже, как Ирина, в стареньких, чистых, льняных банных простынях…
  -- Да!.. Праздник для тела и души!
 Сердце! Тебе не хочется покоя!
Сердце! Как хорошо на свете жить!
   Пропела, как всегда, беспрепятственно транслируя своё внутреннее состояние вовне, Женя. А Ирина и Таня тут же подхватили:
 Сердце! Как хорошо, что ты такое!
 Спасибо, сердце, что ты умеешь так любить!
  Женя и Таня, испытывая приятную лёгкость во всём теле и на душе, выдохнули на этой фразе -- в знак окончания спевки. Но Ирина не унималась.
Как много девушек хороших!
  Усевшись на лавку, она широким жестом окинула подруг и себя. И они тут же охотно присоединились к ней:
Как много ласковых имён!
Но лишь одно из них тревожит,
Унося покой и сон,
Когда влюблён!
  С удовольствием и некоторым весёлым озорством девушки допели до конца эту песню поколения своих родителей. В те годы молодёжь легко осваивала и присваивала себе песенный фонд старших, среди которого она и росла. Певучие были люди в нашей стране. А у певучих и душа такая же живая и чуткая, как песня..
  -- А сердце и правда колотится! – Женя положила руку на грудь.
  – Ему не хочется покоя! – пропела Ира ещё раз с настроением. -- От радости, наверно.
  -- От нагрузки в парилке, Ира, -- смеясь, сказала Таня.
  -- Может и от нагрузки. Но от радостной нагрузки! Это вам не душик в ванной! Ох, Танюшенька-душенька! Какая же ты молодец, что вытащила нас к себе! Никогда этого не забуду! Умирать буду – вспомню и улыбнусь!
   -- Это точно! – подхватила и Женя. -- Спасибо, Танечка! Правда, как хорошо!
С души, как бремя скатится!
Сомненья далеко.
И верится! И плачется!
И так легко-легко! 
  -- Ай да Пушкин! Правда, он -- наше всё! Нигде без Пушкина! – Ира засмеялась. -- Даже в бане! Вот именно, Александр Сергеич, так легко-легко! И какое же это благо --  «легкость в мыслях необыкновенная»! Ура Пушкину! Ура, Гоголю! Ура твоей семье, Таня! Ах, как легко! Когда ещё так будет!
  -- Как только снова приедете, – уверенно посмеиваясь, сказала Таня. – Стоит только снова в баню пойти. Ещё приедете?
  Женя улыбнулась:
-- Обязательно! Кто ж от такого удовольствия отказывается? Ты, главное, приглашай!
  А Ирина вдруг задумалась. Потом вздохнула:
  -- И всё-таки, когда очень хорошо, бывает почему-то и немного грустно.
И она  пропела строчку из известного хита того времени:
  -- «Не повторяется! Не повторяется! Не повторяется такое никогда!»
  -- Такое, про что в песне, может и не повторяется. А баньку мы всегда можем повторить, -- не сдавалась Таня.
  Распаренные, благодушные, они легли на чистые постели в Таниной комнате, где кроме её кровати был разложен и застелен диван с двумя спальными местами. Длинные влажные волосы Ирины густыми волнами покрывали всю подушку с расстеленным на ней толстым сухим махровым полотенцем, свешиваясь с дивана на яркие, свежие половички.
  -- Какая красота! – восхитились подруги.
  -- Да уж… Теперь надо будет эту красоту сушить и расчёсывать. Вот увидите, сколько над ними приходится корпеть – не позавидуете.
  -- Да мы поможем!
  -- И с удовольствием!

Глава 6

  -- Что, гадать будем в полночь? – тихонько спросила, словно чего-то опасаясь, Таня.
  Комната её была в отдалённом и непрохожем месте в доме, самом сокровенном. Но она всё-таки хотела сохранить их девичьи гадания в тайне от домашних.
  -- Конечно, будем, -- так же тихо откликнулась Ирина.
  -- А как будем гадать? – заинтересовалась и Женя, -- можно загадать желание и горсть мелочи встряхнуть в ладони и бросить на стол. Если большинство монет лягут орлом вверх, то желание сбудется. Мы с девчонками в школе гадали так перед экзаменами.
   -- Это как-то по-детски, Женя. Как с картами – перетасуешь колоду и вытянешь карту. Если красная – сбудется, если чёрная – нет. А я вот знаю способы настоящие – прямо лицо можно увидеть!
  -- Да ты что, Тань! Расскажи!
  В это время у двери послышались шаги. Через мгновение дверь приоткрылась, и Танина мама спросила, улыбаясь:
  -- Девчата, ну что отдохнули? Чаёвничать готовы?
  -- Готовы!
  -- Как мы напарились, тётя Вера! Спасибо за баню, за веники! У вас просто рай!
  -- Век не забудем такого удовольствия!
  -- Ну уж и век! Приезжайте ещё. Всегда рады подругам дочки. До чего ж вы все красавицы – загляденье да и только! Парни, поди, прохода не дают?
  -- Попробовали бы не дать! – со смехом сказала Ирина. – Их дело штабелями ложиться и освобождать нам проход!
  -- Ну, ну… Фасон-то держите, как не держать таким кралям! Да суженого не просмотрите в этих штабелях. Женихи-то есть на примете?
  Таня покраснела.
  -- Мама…
  -- Что «мама»… Пора у вас такая. Ну ладно, ладно, не расспрашиваю. Так, к слову пришлось.
  Гостьи почувствовали словно бы неловкость перед открытой сердечностью взрослой женщины, на которую они не откликнулись. И Женя тут же, заглаживая эту неловкость, сказала просто, обращаясь к матери Тани:
  -- У меня есть жених, тётя Вера.
  -- Настоящий? Прямо просватана?
  -- Да, так получается. Только свадьбу отложили до конца учёбы. Так мы с мамой решили.
  -- И жених согласен ждать?
  -- Согласен, тётя Вера.
  -- Да, это уж всерьёз. Дай-то Бог и тебе, Женечка, и всем вам, девоньки, счастья! Красивым-то да умным оно почему-то не всегда даётся. А счастье и им надо, с одной красотой да умом не проживёшь!
  --  Без красоты можно быть счастливой, я согласна, -- уверенно сказала Ира. - И поговорка даже есть «Не родись красивой, а родись счастливой». Это, я считаю, про умных женщин. А вот без ума, тётя Вера, согласитесь, какое может быть счастье? Даже поговорка звучала бы нелепо «Не родись умной, а родись счастливой», правда?
  -- Всё так, Ирочка. Ум важнее красоты. Даже для женщины. Только не очень-то гордитесь своим умом из книжек, девчата! Умнейте от них, это хорошо. Знаний побольше набирайтесь от умных людей – лишними в жизни никогда не будут. Но знайте наперёд, что весь ум, вся красота ваша выразится в том, что сумеете мужа такого найти, с которым век счастливыми будете. В этом – главная наша женская карьера!  Ну, ступайте к столу, красавицы! Угощайтесь на здоровье! Танюшенька, ты уж сама там распоряжайся. А я тоже в баню сбегаю. Не люблю большого жара. А вы гоняйте чаи! После бани-то хорошо. Да девичьи свои думы думайте. Ночь впереди особенная, спать-то, поди, не собираетесь, затеваете гаданье? Ну, повеселитесь, поиграйте.
  И она понимающе улыбнулась им. Они смущённо улыбнулись в ответ. Но промолчали.

Глава 6

 Когда Вера Никитична прошла через двор в баню, Таня пошла посмотреть, есть ли на своём обычном месте большие, белые свечи? У них в доме в парадной комнате, в горнице, под потолком была устроена божничка -- полочка с иконой, которой бабушка с дедушкой благословляли дочь Веру и её суженого Славу, родителей Тани, на супружество. Икона была по обычаю того времени спрятана за беленькой, вышитой и накрахмаленной занавесочкой. Эта занавесочка в красном углу, конечно, никого не обманывала насчёт того, что за ней сохранялось. Однако и не демонстрировала явно то, что властью не поддерживалось, но в скромном выражении допускалось. За это «скромное выражение» Вере Никитичне пришлось при обустройстве этого нового дома немного поспорить со своим Славой, теперь уже Вячеславом Сергеевичем, человеком в совхозе заметным, с характером наступательным и умеющим настоять на своём. Но перед любимой женой, авторитетной хозяйкой семьи, он, служивший в морфлоте, не стеснялся давать и «полный назад» во всех вопросах домоводства, на которых она настаивала. Для таких случаев у него и поговорки хитрые были припасены: «Жена – это лучшее приобретение для хозяина. Будет всё, как ты захочешь, Верочка!».
  Бывали такие радостные или трудные моменты в жизни семьи, когда Вера Никитична одна запиралась в этой комнате и молилась, зажигая свечу и отдёргивая занавесочку от иконы. Никто не смел её в это время потревожить. Все домочадцы тогда и двигались без лишнего шума, да и говорили тише, бессознательно понимая, что сейчас в горнице происходит что-то таинственное, выходящее за пределы их обычной жизни…
  Свечи были в достатке, видно, недавно мама ещё прикупила. Таня осторожно взяла три штуки, завернула их в чистую салфетку и вернулась к подругам. Напившись ароматного чая с вкуснейшим рыбным пирогом и обсудив слова Таниной мамы про женский ум и красоту, они отправились в «девичью», как называла Вера Никитична комнату дочери.
  Сегодняшнюю, особенную ночь девчонки не хотели пропустить. У каждой был на уме тот, с которым хотелось увидеть связующую указку судьбы.  А их довольно обширные гуманитарные знания только укрепляли любопытное, молодое желание с помощью сил потустороннего мира заглянуть в своё собственное будущее. Ведь писатели, мудрецы и философы глубокой древности и последующих веков, даже учёные, вплоть до сегодняшнего дня, где все уже вроде бы материалисты, говорят и пишут о реальности и могуществе сверхъестественных явлений. Да и каждый чувствует порой их присутствие в своей жизни.
  -- Таня, давай рассказывай, на чём мы остановились, -- тихим голосом, приступив к расчёсыванию волос, попросила Ира. – Про гадание, где лицо можно увидеть.
  Конечно, она надеялась увидеть лицо Лёвы Кораблёва.
  -- Это заранее не надо знать. Я всё приготовила. Время подойдёт – узнаешь. Давайте сейчас волосы твои расчёсывать. Волосы там имеют значение. Надо, чтоб просохли. У меня фен есть. Сейчас восемь часов. Часов в десять выйдем прогуляться. Небо в эту ночь особенное, слышит все обращения наши, даже мысленные.
  -- Это молитвы, да?
  -- Но надо же уметь молиться, Таня!
  -- А мне мама говорит, что главное – сердце Богу открывать, с доверием. Потому что Он Отец, а люди все его дети. А значит, можем просить его просто, своими словами, как отца. Рассказывать о чём думаешь, чего хочется, что не получается. Или кто обидел. И Он всё сделает, что надо и что можно для тебя сделать. Потому что не всё нам надо, о чём мы просим. Как маленькие дети не всё же понимают, о чём просят. Что-то может быть просто вредно им, а они этого не знают и канючат. Так и мы, как маленькие дети перед Богом. А Он всё устраивает, что нам нужно. Не обязательно так, как хочется. Но обязательно так, как  лучше.
  --  Как интересно, Таня, ты рассказываешь. А ты сама пробовала так разговаривать с Богом?
  -- Да.
  И Жене, и Ире хотелось спросить – ну и как, мол, услышал Он тебя? Но ни та, ни другая, достаточно решительные, сейчас не решались на этот вопрос. Словно перед ними открылась какая-то таинственная бездна, которая словно бы сковала их обычную смелость чувством благоговения перед собою. Обе ждали, надеясь, что Таня сама продолжит.  Но и она молчала, хотя чувствовала их ожидание. Поэтому, помолчав, всё-таки ответила на незаданный, но молчаливый вопрос своих подруг:
  -- А вы сами попробуйте.
  -- Для этого ведь надо в Бога верить по-настоящему. А я вот так не верю. Наверное… Хотя, конечно, что-то такое должно быть, какой-то вселенский разум. Кто-то всемогущий, кто мир устроил, человека придумал, животных, растения... Красоту эту… Не могло же само собой всё образоваться?!
  --Да, девочки, помнится, ещё старик Кант сказал о том, что хотя существование Бога и недоказуемо, но оно, безусловно, необходимо!
  Слова Ирины, словно бы прочитанные по учебнику, вернули девушек к их привычному состоянию. Сняли внутреннее напряжение. Они приняли этот возврат к себе, привычным, с облегчением, потому что дальше думать с таким напряжением в направлении темы о вере в Бога были явно не готовы…

Глава 7

  В одиннадцатом часу вечера Таня, Ира и Женя вышли на улицу. И, странным образом, у Жени не было чувства, что она обманула маму, уходя так поздно на запрещённую ею прогулку. Считала, что просто берегла самого родного человека от ненужных волнений. Ведь невозможно же посвящать маму во всё, что с тобой происходит, когда ты уже совсем взрослая! Тут главное, чтоб не происходило ничего дрянного, скверного. А об этом и речи не было.
  Окна во многих домах светились. Но вокруг не было ни души. Ночь и вправду была светлая, тихая, словно настоянная на свежем морозном запахе снега. Красиво сверкали выхваченные из ночной тьмы светом редких уличных фонарей сказочно заиндевевшие деревья. Уютно лежащие по обочинам  улицы высокие сугробы в пучке света казались щедро усыпанными бриллиантовой пыльцой, искрящейся, как тысячи драгоценных звёздочек. И небо было высоким, звёздным и таким величественным, как может быть только ночное небо в ясную ночь.
Открылась бездна
Звёзд полна!
Звездам числа нет,
Бездне дна!
  Медленно, тихо и словно заворожено прочитала Женя однажды и навсегда восхитившие её ломоносовские строки. И в душе каждой из них они отозвались, позванивая своим неземным серебром.
  Под этим звёздным неподвижным небом, в полной тишине без всякой человеческой суеты вокруг им показалось, что само время сейчас решило замереть и остановиться. И они тоже замерли, остановились и слушали эту ночь. И каждая чувствовала, что ничего не надо говорить. Ни о чём не надо просить. А только впускать в себя это небо, эту тишину, этот мерцающий и таинственный ночной свет. Впускать и просто пропитываться всем этим. Они примолкли и несколько минут стояли так, словно завороженные. Потом Таня вдруг сказала:
  -- В раю, говорят, вечное лето, как в Средиземноморье. Жаль, если там нет вот таких зимних дней и ночей, как у нас в Сибири!
  -- Интересно бы туда заглянуть, в райское Средиземноморье! – мечтательно сказала Женя.
  -- Смотрите, девочки! Вон на скамейке у дома с ёлкой в палисаднике! – вдруг возбуждённым шёпотом перебила их Ира.
  И, правда, зрелище им предстало необычное. Четыре кошки и две небольших дворняжки сидели на лавочке близко друг к дружке в один ряд и все, запрокинув мордочки, смотрели в небо. Девушки постояли тихонько, наблюдая за странной и тоже притихшей компанией. Но никто из животных не обратил на них никакого внимания. Только лёгкое подёргивание ушами и хвостами свидетельствовало, что они всё-таки реагируют на близость людей. Тем не менее, эта странная шестёрка продолжала смотреть вверх, словно прикованная  к звёздной картине рождественской вселенной…
  Девушки смотрели несколько минут на эту группу. Но те не шелохнулись даже. Тогда они медленно и молчаливо прошли мимо. И только Ира сказала с восхищением: «Чудеса тут у вас, как в Лукоморье у Пушкина!»
  В двенадцатом часу разрумяненные, свежие и тихие, как эта ночь, они возвратились в тёплый, чистый дом. Мама Тани с подвязанными лёгкой белой косынкой волосами, в байковом халате сидела без света на кухне с мужем. Печка уютно потрескивала берёзовыми дровами, бросая по полу, стенам и их лицам яркие, пляшущие пятна света. На полочке перед иконой горела лампадка, освещая тёмный, строгий лик Богоматери и Младенца.
  -- Нагулялись, девчата? – тихо спросила Вера Никитична. Хотя в доме никто не спал. И вообще никого, кроме них, не было. Сергей после обеда с ночёвкой ушёл к Игорю, помогал брату на каникулах с колкой дров. А утром вместе с ним собирался уехать в Тюмень. Игорь с женой и дочуркой с сынишкой в давно обещанный своим дошколятам кукольный театр, а Сергей собирался заскочить к брату Володе с деревенскими гостинцами, а после обеда они с невестой уезжали по путёвкам воскресного дня на одну из турбаз Верхнего бора.
-- Замёрзли, небось, – тоже негромко, в тон жене отреагировал на их появление Вячеслав Сергеевич, -- садитесь чай пить. А мы вот с матерью будем поросёнка к завтрашнему столу в русской печи готовить. Володя со своими собирался приехать. Ну и, надеемся, как всегда все к родительскому  рождественскому столу после обеда подтянутся.   
  От чая девушки дружно отказались. И, сняв верхнюю одежду, проскользнули к себе в комнату.
  --  Идите, красавицы. Мы вас не потревожим,  -- понимающе сказала им вслед хозяйка.

Глава 8

  -- Значит, так, -- начала Таня. –  Начнём с более простого. Но для начала в любом случае нужно все узлы на себе развязать, распустить волосы, руку на руку и ногу на ногу не класть во время гадания. То есть никак не скрещивать их. Я зажгу свечу, выключим свет. Гадание первое. По книге писателя-мистика. У нас есть Гоголь. Остаёмся в комнате по одной. Очередь по жребию. Вот у меня три бумажки с цифрами. Тяните. Кто первая?
  -- Я. У меня первый номер.
  -- Ира, давай, выбирай свой жребий.
  -- Третий.
  -- Хорошо. Мой, значит, второй. Вот тебе книжка, Женя. «Вечера на хуторе близ Диканьки» и другие произведения. У него там мистики хоть отбавляй. Мы с Ирой уйдём в гостевую комнату. А ты в полной тишине сидишь несколько минут. Тело расслаблено, а мысли концентрируешь на своём желании. И потом – ни о чем не думая, ни с чем и ни с кем не связывая числа, просто называешь два первые пришедшие в голову. Одно будет номером страницы, другое – номером строки. На странице 60 строк. В книге округлённо 350 страниц. Вопросы есть? Повтори инструкцию.
  Женя, привыкшая сама давать инструкции, повторила точь-в-точь.
  -- А когда прочитаю, что делать?
  -- Эта строчка и будет ответом на твоё желание. Прямым или иносказательным. Запомни. Может быть, понятно будет потом, не сразу. Да, если ответ не понравится, или каким-нибудь несуразным покажется, всё равно перегадывать нельзя. Когда закончишь со всем этим, придёшь к нам. Пойду я, а потом Ира. Сегодня друг другу ничего не рассказываем. Если захочется, то завтра, утром, когда станет светло на улице. Ну всё, Женя, мы удаляемся. Времени – без пяти двенадцать.
  Девушки тихонько прикрыли за собой двери, и Женя осталась одна в полутёмной комнате, где тени, образуемые светом свечи, слегка двигались, словно живые. Отчётливо стало слышно тиканье ходиков, которое только сейчас в полном безмолвии привлекло её слух. Но тишина стояла какая-то не успокаивающая. Она провела рукой по своим вьющимся, прочным волосам, так легко всегда укладывавшимся в причёску, и сейчас красивыми кольцами покрывавшими её шею и плечи. Словно хотела погасить этим привычным жестом подкрадывающуюся тревогу.
  Женя села на приготовленный стул около стола, где горела свеча, перед ней  лежал томик «мистического Гоголя». Она попыталась сосредоточиться на каком-то заветном желании. Но как ни странно, никакого заветного желания не чувствовала в своей душе. Про их отношения с Сашей ей спрашивать не хотелось – так всё у них было ясно. Про учёбу тем более. Здесь всё было пока ещё яснее. «Да просто спрошу абстрактно, что меня ждёт впереди?» И она, закрыв глаза, медленно три раза проговорила шёпотом эту короткую фразу из четырёх слов. И после этого как бы впустила в голову, как в двери, два первых числа. С интересом она открыла Гоголя на нужной странице и увидела, что здесь писатель расположил словарик малороссийских слов для лучшего понимания текста русскими читателями. Конечно, такого варианта она не предполагала, хотелось откровение от Гоголя прочитать. Но что делать – условия надо выполнять. Она отсчитала нужную строчку и прочитала: «Намитка – белое покрывало из жидкого полотна, носимое на голове женщинами, с откинутыми назад концами». И почему-то вспомнила бабу Лушу в её домашнем белом платочке, завязанном концами на затылке. И ещё вдруг вспомнила совершенно забытое ею предостережение этой верующей своей бабушки никогда не гадать, а тем более, в ночь на Рождество. Это она ей года четыре назад говорила. Женя этих слов и не вспоминала. А вот сейчас почему-то пришли на память. Мама тоже просила не гадать, хотя и из других соображений – чтоб не ставить себя, комсорга, в смешное положение. Всё это казалось Жене просто не имеющими большого значения условностями. Но вот сейчас, рождественской ночью, при свете свечи, в тихой комнате, все эти «условности» словно бы ожили и старались пленить её. Плен этот, как и всякий, вызывал невольную тревогу. Но ведь Танина мама тоже верующая, а, может, даже и Таня? И они спокойно относятся к гаданиям. Женя, чувствуя какую-то непривычную для неё шаткость в отношении всех своих соображений, решительно закрыла книгу и с облегчением вышла из комнаты, словно от уз освободилась.
  Её сменила Таня. Ирина ни о чём подругу не спрашивала, она была взволнована предстоящим гаданием и, молча, ждала своей очереди, глядя в окно. В углу комнаты горел торшер, и вся она была словно погружена в мягкий розоватый свет, проходящий сквозь плотную бордовую ткань абажура. Женя села в кресло, стоящее возле него. И почувствовала, как будто баба Луша стоит над ней в своей белой косыночке. И крестит в воздухе, не касаясь, её голову, как делала она всегда, когда они оставались вдвоём. Как-то она рассказала об этом маме. Та отреагировала просто: «Пусть крестит. Она же мама твоего отца и любит тебя. Только никому об этом не рассказывай. Ей так легче». Сейчас Женя почувствовала, что от незримого присутствия бабы Луши с её любовным воздушным крестом легче стало ей самой…
  Таня пришла с какими-то остекленевшими глазами и, ни слова не говоря, села на стул. Глубоко вздохнула и закрыла глаза. Она хотела забыть выпавшую ей строчку: «В продолжение этого времени он получил известие, что матушка скончалась»…
  Ирина в это время торопливо вышла из гостевой комнаты в ту, со свечой и Гоголем.
  А Таня сидела и убеждала себя, что это просто ерунда, глупая игра. И она ничего не значит! Но страшная эта строчка, как грязное пятно на белом, притягивала всё её внимание и врезалась намертво в память. Тогда Таня стала в полном отчаянии жарко взывать к Богу всем своим сердцем: «Если Ты есть, и если Ты всё можешь, сбереги мою маму! Сбереги мою маму! Сбереги мою маму! И я всегда буду верить тебе! Буду молиться! Буду носить крестик! Сбереги маму! Прости меня!» Она даже пообещала отказаться от того нефтеюганского парня, с которым хотела уехать на север и прожить всю жизнь. «Я вернусь в деревню, как хочет мама, обещаю, только сбереги её, Бог, мою мамочку, сбереги!» Таня сейчас легко отказывалась от всех своих самых важных для неё мечтаний, только бы ничего не случилось с мамой! От своего испуга за неё девушка  почувствовала тошноту, как при отравлении. И какую-то скованность во всём теле. И только душа её трепетала и твердила с отчаянием и надеждой: «Господи, сбереги маму! Делай со мной, что хочешь! Сбереги маму!»…
  Ира села на стул. Перед ней лежал закрытый Гоголь. Она не спешила открыть книгу. Положив на неё правую руку, опустила ресницы. Но даже в темноте, под плотно сжатыми веками видела свет свечи. Только он теперь казался красноватым. Она спокойно подумала что-то про оптику, про естественное физическое явление. И с зажмуренными глазами стала представлять, как они с Лёвой гуляют в летнем горсаду, как он держит её под руку и смотрит на неё. Его лицо, глаза, улыбка – всё было таким отчётливым, даже голос его возник в памяти. В голове Ирины сразу стал рождаться их предполагаемый диалог. И она так увлеклась этим, что забыла на короткий миг и про гадание. А, вспомнив, улыбнулась себе. Посидела с минуту в соответствии с инструкцией. И, вызвав первые пришедшие на ум числа, открыла книгу. Ей было так хорошо, что Ира почти не сомневалась, что ответ на её запрос о любви и счастье будет благоприятным. «Итак, я в Испании, и это случилось так скоро, что я едва мог очнуться». Строчка ей понравилась. Её можно было трактовать в самом нужном направлении. Она почему-то опасалась, что ей какие-нибудь гоголевские галушки или вареники выпадут. А «Испания» -- это романтично и про любовь. И Испанию можно понимать символически. И ещё -- «это случилось так скоро»! Тоже хорошо и обнадёживающе! И вполне радужно в связке с Испанией.
  Довольная, она пошла к подругам и рассказала им о результатах своего гадания. Но неожиданно для неё ни Женя, ни Таня не продолжили эту тему. Таня сказала, что у неё какая-то ерунда вышла. И она вообще больше гадать не хочет. Женя её поддержала. Обе они выглядели разочарованными, и Ира, решив, что они прочитали у Гоголя не то, что бы им хотелось, не стала расспрашивать. И даже не стала напоминать Тане о гаданье, где можно увидеть жениха лицом к лицу – видела, что той не до этого. Да и Испания Ирину вдохновила, ей казалось, что это про её Льва.
 Уснули девчонки не сразу. Каждая лежала в темноте и думала о своём… 

Глава 9
   
  На следующий день девушки проспали позднее румяное рождественское утро. Может быть, они бы и ещё поспали, но их разбудили племянники Тани – трёхлетний Мишутка и пятилетний Славик, дети среднего сына Юрия, которые с соседней улицы, где стоял их дом, самостоятельно прибежали, узнав, что приехала Татьяна. Бабушка предупредила непоседливых внуков, что у неё в гостях подружки, что они ещё все спят, поэтому беспокоить не надо. Но малыши тут же побежали в знакомом направлении на разведку и с любопытством стали стучаться в дверь Танюши. Так звал сестру их папа, и сыновья вслед за ним тоже, категорически отказываясь именовать свою любимую «Танюшу» тётей. Мишутка смело протопал прямо к Тане, погладил её по вкусно пахнувшим волосам и по привычке поцеловал прямо в родинку, чуть коснувшись своими тёплыми губками её щеки. Она открыла глаза, полусонно улыбнулась ему, обняла, и Мишутка тут же забрался к ней на постель. Славик, гораздо более сдержанный, стоял в нерешительности, держа в руках самосвал. Ира, открыв глаза и увидев мальчонку с самосвалом в руках, поманила его к себе пальцем. Она, старшая сестра в семье, с детства умела обращаться с такими разведчиками. Но тут её длинная коса, словно живая, выскользнула из-под одеяла и скатилась змеёй с подушки на пол. От неожиданности впечатления Славик выпустил свой самосвал из рук, и он, с грохотом упав точно на колёса, покатился прямо к улёгшейся на коврике косе. С криком Славик бросился вон из комнаты под надёжную защиту  бабушки.
  Когда разобрались, в чём дело, все смеялись. А Ира протягивая ему косу, предлагала потрогать. Но Славик категорически отказывался, зато Миша без приглашения и без боязни подошёл и взял её в свои ручки. И как бы взвесив и признав, что тяжёлая, осторожно вернул в руки хозяйке.

Глава 10

   Уже начинались ранние январские сумерки, когда на тройке к дому Овчинниковых лихо подкатил Андрей. По центру упряжки красовался под дугой, украшенной инкрустированной резьбой и перевитой зелёной, жёлтой и красной атласными лентами, коренник Козырь, сильный и крупный конь. Над его гордой гривой весело позванивали на ходу колокольчики и бубенчики, закреплённые в нарядной дуге. Козырь легко шёл чёткой и быстрой рысью. А по бокам от него, изогнув головы в стороны, галопом скакали красавицы-присяжные -- Иностранка и Капризница. В упряжи были ловко устроены два фонаря.
  Отец Тани, как раз заглянувший домой подкрепиться и снова отправиться по своим многочисленным совхозным надобностям, которые и в праздник не отменялись, вышел к Андрею, пока девушки по совету хозяйки «потеплее одевались», и о чём-то коротко и тихо, но довольно строго,  переговорил с парнем.
  -- Да я всё понимаю, Вячеслав Сергеевич! Покатаемся – и доставлю всех в целости и сохранности. Обещаю, честное пионерское, -- никакого гусарства и лихачества! 
  --  Смотри, Андрюха! Отец с матерью уехали?
  -- Так точно! Укатили проведать бабу Стешу в Ольховку.
  -- В курсе. А кто тройку дал?
  -- Цыган.
Такая кличка в деревне была у конюха Степана, который и впрямь
был из бродячих цыган. Но уже лет тридцать, как осел в их колхозе с семьёй.
  -- Это как ты к нему подкатил?
  -- Да уж нашёл, как подкатить! Сдался дядя Стёпа на пункте по привлечению в деревню молодых кадров. Знает отцовскую политику. Но расписку с меня взял старый конокрад!
  -- Это правильно. А насчёт конокрада язык попридержи. Тебя в те времена и в проекте не было. Ох, и болтлив ты! Ну, давай, парень, без скоростей и виражей! Не переверни девчат! Жаль, Серёги нет – уехал в город. А то бы не помешало отправить тебе в придачу для верности. Смотри! Чтоб без твоих глупостей! Это – наши гостьи.
  Андрей прекрасно понял, какие глупости имел ввиду Танин отец. Вячеслав Сергеевич осмотрел внимательно упряжь, погладил морду Козыря: «Ты гляди, жеребец, не балуй». Тот лизнул знакомую, жёсткую ладонь и всхрапнул.
  -- Андрюха, сахарок прихватил?
  -- Нет.
  -- Эх, ты, недодум! Сбегай к хозяйке, возьми кусочков.
  Потом подошёл к саням. Сани были выходные для свадеб и других торжественных случаев в совхозе. Из чистого берёзового дерева. С изогнутыми деревянными же полозьями, с ажурной кружевной резьбой. Два красивых, удобных сидения напротив друг друга, спинки и подлокотники которых тоже были искусно наряжены в деревянное кружево. На  сидениях ремнями закреплены специальные подушки для тепла. Мужчина старательно стряхнул с подушек снежную пыль, подтянул ремни для прочности, чтоб подушки лежали на сиденьях, как приколоченные, не елозили под девчонками.
  А тут и они вывалились всей гурьбой-гульбой. «Молодые, здоровые, сытые, одеты-обуты, любо-дорого поглядеть, -- подумалось бригадиру, невольно вспомнившему свою молодость, кое-как накормленную, кое-как одетую, но тоже со своим куражом! «Попробуй-ка теперь таких гладких примани к земле! Всё в город целят, даже из нашего совхоза».
  Андрей в длинном тёплом тулупе шутил, молодцевато поглядывал на девушек, вёл себя хозяином возле тройки. Они тоже за словом в карман не лезли, были смешливы, но довольны и даже восхищены красотой лошадиной упряжки и саней. Погода была тёплая, градусов десять, безветренная --  самое то для катания на тройке в середине сибирской зимы. Девушки в предчувствии новых захватывающих впечатлений усаживались в сани. Ира и Женя по ходу движения, а Таня как хозяйка на менее обзорном месте, спиной к тройке.
  -- Внимание! Улыбочки для фотохроники события!
  Андрей приосанился и  несколько раз щёлкнул девушек своим недешёвым фотоаппаратом, захваченным им для такого случая. Подобная фотосъёмка в те годы была едва ли не роскошью. А чтобы получить качественные снимки, доморощенному фотографу надо было уметь не только кнопочку на аппарате нажимать. Но и иметь что-то типа домашней фотолаборатории со всем необходимым оборудованием для проявления фотоплёнки, промывки негатива, закрепления изображения специальным химическим составом -- фиксажем. В общем, много чего надо было понимать практически и в физике, и в химии. И применять это на деле. Причём, умело. В противном случае, снимки могли получится размазанные, нечёткие. И противных случаев у молодых людей, осваивавших это искусство, было немало, пока приходило мастерство, которое признавали и родители, и, что важнее, фотогеничные сверстницы. Да, фотоаппарат, как и гитара, в руках у парней семидесятых годов сильно повышал их статус среди друзей и подруг.
  -- Смотри, репортёр, чтоб мы были на твоих снимках не хуже, чем в действительности!
  -- Будьте спокойны! Вам понравится! Ну, что, устроились? Повезу, как хрустальных. Дорога у нас гладкая, скатерть, а не дорога!  Так что не бойтесь и не визжите! – распоряжался Андрей.
  -- Смотри, не вывали мне девчонок! – осаживала его Вера Никитична, -- аккуратней на поворотах, Андрей, головой отвечаешь за них!
  -- Тётя Вера, всё будет в лучшем виде! Вы мою натуру знаете!
  -- Вот именно, знаю! Ты уж не сильно разворачивай удаль свою, попридерживай!
  Она сказала это только Андрею, негромко. И сунула каждой девушке в карман по большому, чистому носовому платку.
  -- Утрётесь, если что, снег в лицо… Ну, с Богом, родные!
   Вера Никитична широко, не таясь, перекрестила всю молодую кампанию.
Андрей легко вскочил на кучерский облучок, полозья радостно скрипнули и легко покатились по широкой центральной улице, увлекаемые жаждущей размяться на свободе тройкой застоявшихся гнедых. Замелькали в глазах, словно перебираемые игрушки, низкие сугробы, пятна деревьев. Побежали навстречу, как живые дома и домики. А причудливые струйки дыма на их печных трубах, словно взмахи рук, приветствовали пролетавшую мимо тройку и словно бы приплясывали от радости за них.
  За околицей, на широко раскинувшемся пространстве полей в блёстках снега воздух словно бы заметно уплотнился, густея в подступающих сумерках. В свете фонариков, устроенных под дугой вместе с колокольцами, заметались в волшебном танце снежные всполохи. Хлёсткие, холодные, острые, как тончайшие иголочки снежинки видавший виды танцмейстер -- вольный полевой ветер, озоруя, дерзко кидал в разгорячённые девичьи лица. Они тут же таяли, умывая небесной влагой упругую, юную кожу. Ветерок даже присвистывал от удовольствия, глядя на свои проделки. То-то кстати пришлись девушкам платки Таниной заботливой мамы. В этой мизансцене они оказались для ветра, хозяина на танцплощадке зимнего поля, полной неожиданностью. Он так хотел обветрить и эти губки, и эти щёчки! 
На смеющихся, довольных, увлечённых новыми, свежими ощущениями жизни девушек сверху поглядывала не замечаемая ими и вполне равнодушная ко всему земному луна. Она тоже летела. Там, в своих высотах. Но летела как-то машинально, печально, как раз и навсегда заведённая. Колесница ночного неба то скрывалась в непроницаемой тучке, то отчётливо выкатывалась жёлтой скруглённой своей проталиной из клубящегося парочка встречного, реденького облачка.  И неподвижные, навсегда застывшие глаза её глядели, как в пустоту, на вихрь этой земной тройки, такой бойкой и такой беззащитной, пульсирующей, как жилка на теле мироздания. Луна видела, как вместе с этой нарядной тройкой бежало и убегало время, которое чего только, как всегда, ни наобещает, и чего только потом ни пронесёт мимо и безвозвратно…
  Но что было этим юным людям, только начинающим самостоятельно жить, до её лунного опыта, скатанного в плотный, нерастворимый и мертвенный концентрат вечного небесного диска? Они чувствовали, что сама жизнь летит им навстречу и летит прямо в их руки! А руки такие молодые, крепкие, горячие! И на щеках цветут свежие, морозные яблочки! И в глазах искрятся снежинки сегодняшнего и будущего счастья!
  Полтора часа езды по прочищенной трактором дороге, среди подступающих к ней елей и берёз в снежном убранстве казались всем волнующим путешествием в сказку. Андрей и вправду проявил себя умелым извозчиком – никого не вывалил из саней, хотя и были такие моменты -- девчонки визжали от страха и восторга!
  Когда они подъезжали в назначенное время к дому Овчинниковых, Ирина вдруг вспомнила, что обещала тёте привезти хвойный букет из леса. Теперь ей, получившей столько удовольствий, стало стыдно за себя – совсем забыла про свою добрую тётю, ждущую её с лесным рождественским подарком!  Попросить Андрея привезти? Он, конечно, привезёт. Но это будет не тот букет, не от неё! Андрей обрадовался возможности ещё побыть с девушками, а особенно с Ирой.
  -- Да тут неподалёку такой ельничек! За четверть часа обернёмся!
  Но Женя помнила об обещании маме звонить каждый вечер. Часики на браслете, подаренные ей на день рождения Любовью Александровной, двигали стрелочки к назначенному времени. И хотя Женя с удовольствием проехалась бы ещё, но, верная своему слову, попросила  компанию:
  -- Не могу даже на 15 минут! Я маме обещала в это время звонить. Не хочу, чтоб она беспокоилась. Хотя прокатилась бы! Давайте туда и обратно. Мне тоже прихватите лапочек для букета!
  Подъехав к дому, Андрей резко для эффекта притормозил, и Таня неожиданно вывалилась из саней. Когда поднялась, то, погрозив Андрею, сказала:
  -- Всё-таки не удержался! Ладно, я одна выпала.
  -- Прости! Нечаянно! Ушиблась?
  -- Да вроде не очень. Локоть, кажется, зашибла.
  --  Надо срочно холод приложить, чтоб синяка не было. И полотенце смочить в воде с уксусом минут на 10. Не обижайся, Тань, ладно? Будь другом!
  -- Ладно. Я с Женей домой пойду. Ира, ты поедешь с ним?
  -- Да вот уже и не знаю. Может, потом «Скорую» придётся вызывать, а, Андрюха?
  -- Да я с тобой поеду, как с хрустальной вазой!
  -- Болтун!
  Но Ирина явно была настроена прокатиться за ветками. Она прицельно строго посмотрела на Андрея.
  -- Хорошо. Не будем время терять. Поехали!
  И они тронулись с места. Теперь Андрей намеренно плавно набирал ход, и они не спеша покатили по наезженной дороге. И, правда, быстро прибыли на место, прямо к ельничку подвернули. Не выходя из саней, чтоб не провалиться в сугробы, быстро наломали еловых лап с красивыми шишечками.
   -- Слушай, Ирина, а хочешь, слетаем на пасеку к моему деду?! Тройка в моём распоряжении ещё целый час. Жалко раньше отдавать. А дед нас напоит чаем с разными травами. У него чай -- первый класс! С мёдом! А до чего вкусный мёд с сосновой пыльцой! Пробовала?
   Андрей явно хотел произвести на неё впечатление.
    -- Первый раз слышу!
    -- Гарантирую – понравится! Вот и тёте своей увезёшь, попробует нашего деликатеса!
    -- Потеряют меня у Овчинниковых?
    -- Позвоним с пасеки, там у деда тоже телефонизация.
    -- Ну, давай! Хвастайся своим дедом и мёдом! На четверть часа!
    -- Да больше и не получится. Лимит! Расписку дал.
   Ирина весело махнула рукой в знак согласия! Никогда не бывала на пасеке! Набираться впечатлений, так набираться! Тройка, пасека, какой-то сказочный мёд с пыльцой и необыкновенный дед!
  -- Дед у меня – мировой! Сама увидишь!

Глава 11

  Но на пасеке мирового деда не оказалось. Андрей с разочарованием присвистнул. Свежие следы от дедовых охотничьих лыж вели напрямую через просеку в село. Однако русская печь в доме была только что вытоплена. У печной заслонки  стоял небольшой, отполированный за годы использования, небольшой ладный чурбачок. На нём лежала готовая для следующей растопки лучина. А рядом пристроился миниатюрный топорик. Как видно, специально для строгания лучины. Андрей немного смутился тем, что деда не оказалось на месте. Он сам этого не ожидал, рассчитывая на дедовское гостеприимство и обаяние.   
  -- Ничего, мы и сами похозяйничаем! А он, наверное, скоро вернётся. Что-то понадобилось в селе. Дед у меня мировой! – опять повторил он. -- И я у него любимый внук! А вот и заварка дедовская знаменитая! И самовар ещё горячий. Настоящий, на углях. Другого дед у себя не признаёт! Сейчас я тебя чаем с его «первостатейными яствами» угощу --  это тебе не городские конфетки с пряниками!
  -- Ох, и фанфарон ты, Андрюха!
  -- Вовсе нет! Просто стараюсь на тебя, Ирочка, произвести впечатление!
  -- Вот только без «ирочек»!
  -- Понял, Ирина Батьковна! Как тебя, кстати, по отчеству?
  -- Станиславовна.
  --  Аристократично!  Конечно, такая не может быть Ивановной или Михайловной.
  -- А чем тебе не нравятся эти имена? Цари носили. Иван, Михаил – царские имена, вполне основательно и красиво звучат.
-- Но твоё отчество тебе больше идёт.
-- Так папино же, -- пошутила девушка.
  Андрей излишне суетился, по мнению Ирины. Но она не стала его цеплять – настроение было хорошее и «всё-таки гостья», как наставляла тётушка! Да и сам этот  чистенький домик, пропитанный ароматами мёда и трав, обставленный и убранный простыми и уютными вещами, которые, наверно, с удовольствием взяли бы в любой музей, подействовал на неё умиротворяюще. Как и живое печное тепло, такое приятное после уличного морозца. Горячий чай с медовыми лакомствами был действительно сказочного вкуса!
  -- А ты ещё красивее стала! Хотя куда уж, кажется, красивее! – наливая Ирине вторую чашку чая и угощая дедовскими лакомствами, не удержался Андрей. – Дай, ещё раз щёлкну! Ну и коса у тебя! Первый раз в жизни такую девушку вижу!
  -- А я, зато, в тысячный раз это слышу! Надоело. Прикуси язык.
  -- Прости! Прикусываю!
  И он тут же подсел ближе к девушке.
  -- Но-но, полегче на поворотах, возница, -- уверенно, хотя ещё и вполне миролюбиво, осадила его Ирина, перекинув машинально косу через плечо, – А то, смотри, как бы я нечаянно не ошпарила тебя кипятком из самовара.
  -- Что мне кипяток! У меня вот здесь всё кипит! – и он, пытаясь укрыться за своим привычным скоморошеством, постучал по груди кулаком, не сводя с девушки загоревшихся глаз.
  -- Ладно, не мели, Емеля!  Мне пора – вези к  Тане. Да и тебе надо лошадей сдавать. - Она тут же, резко выпрямившись, встала из-за стола, впервые вдруг бессознательно почувствовав опасность такого уединения с малознакомым парнем.
  Однако он неожиданно крепко обхватил руки девушки, прижал её к себе и стал жадно и почти грубо целовать её. Ира была сильной и решительной. В ход пошла музейная дедова мебель и утварь, попадавшая ей под руку. Слетел со стола на пол и самовар, залив скатерть и аккуратные половички. Но на удивление, как-то ловко опрокинулся, не ошпарив отчаянно боровшуюся пару. И если б не Ирина длинная коса, неизвестно, чем бы окончилась эта схватка, о возможности которой ещё совсем недавно не могла подумать не только Ира, но и сам Андрей. Он ухватил её за косу просто потому, что она подвернулась под руку, как удачная возможность прижать девушку к себе, не давая ей возможности для манёвра. Опрокинув свою добычу на кровать, он  даже не понял, что Ира на короткое время потеряла сознание от боли, которую он причинил ей, невольно натягивая косу…

Глава 12

  -- Прости меня, Ира! Я не хотел! Просто одурел, сошёл с ума! Я буду любить тебя всю жизнь! Давай поженимся!
  Андрей целовал её волосы, руки, глаза, словно бы застывшие, как вода в озере, и собирал губами слёзы, которые сами, без рыданий и всхлипываний, катились по её лицу. Ира лежала, казалось, совершенно безучастная к нему, его словам и поцелуям и ко всему миру. Мозг её словно отключился от действительности. Она ни о чём сейчас не думала. Смысл слов Андрея до неё не доходил. И только телесная боль и боль, которая сочилась из сердца вместе с этими беззвучными и бессильными слёзами, удостоверяли, что она всё ещё, не смотря ни на что, жива…
  Через некоторое время девушка всё-таки очнулась от полной своей бесчувственности.
  -- Дай полотенце.
  Встала, прошла на кухню, долго там мылась с помощью ковша и тазика, туго закрутив косу на затылке. У Ирины было такое чувство, будто она умерла. И движется только благодаря прежнему заводу, как ходики на стене. Но завод неизбежно скоро закончится. Ей это было безразлично. Не обращая внимания на Андрея, Ирина машинально привела себя в порядок. Молча и очень внимательно посмотрела на свои руки, на косу, на рукомойник у печки. Взгляд её упал на чурбан с притулившимся к нему топориком. И вдруг нахлынувшее ожесточение и решимость словно бы резко вывели её сознание из комы. Она взяла топорик в руки и, как бы примеряясь к чему-то, взмахнула им в воздухе.
  -- Ира, если ты хочешь убить меня или искалечить – я готов!
  Андрей с отчаянной решимостью подошёл к чурке, встал на колени и положил на неё голову лицом вниз.
  Девушка стояла некоторое время, глядя на его сильную шею с какими-то по-детски смешными завитками волос на затылке, и на неё снова нашло оцепенение. Бедная жертва опустила руку с топориком. Андрей не видел этого. Он всё стоял перед ней на коленях с опущенной и готовой для расправы головой. Теперь и его сознание от напряжения этих мгновений на несколько секунд отключилось. Он почувствовал себя словно бы бестелесным в пространстве, лишённом земного притяжения…
  -- Вставай, смертник!
  Она дала ему в руки топорик. Сама встала на его место на колени и наклонила голову, расправив косу от затылка по этому видавшему виды, но таких видов ещё не видавшего, чурбану.
   – Руби, - приказала она Андрею.
  -- Да ты что? – он ужаснулся.
  -- Косу руби!
  --  Ирина?
  -- Руби, говорю!
  И столько в её голосе было власти, что Андрей не смог ей не подчиниться. Он взял в руки этот ещё недавно безобидный дедовский топорик, ставший  таким страшным в их руках, и одним взмахом отрубил красивую девичью косу.
  Ира встала на ноги, с брезгливостью провела рукой по неровной кромке отрубленных волос. И с отвращением бросила косу в  печную топку.
  -- Дай спички.
  Огонёк на тонкой деревянной ножке с дьявольским весельем прыгнул в печь. И жгучее пламя смерти тотчас схватило косу, итак едва дышащую от жестокой расправы топором. 
  -- Сейчас отвези меня в город, домой.
  -- Могу только на отцовском «Буране».
  --  Набери мне телефон Тани.
  Андрей набрал и подал ей трубку.
  -- Тётя Вера, это Вы? Сейчас созвонилась со своей тётей. Мне срочно нужно вернуться в город. Потом всё объясню. Да, Андрей меня увезёт.
Голос Ирины был на удивление спокойным, но лицо её резко покраснело. После сказанного девушка тут же положила трубку на рычаг. И со всего маха влепила Андрею пощёчину, от которой он пошатнулся. 

Глава 13

  После зимних каникул Ирина явилась в аудиторию изменившейся всем на удивление. Не только без своей знаменитой косы, что радикально трансформировало её внешность, сделало другой, хотя и не менее красивой. Но дело было даже не в этом --  мало ли как её ровесницы экспериментировали со своей внешностью! Главное, она приобрела поразительную манеру держать себя со всеми отчуждённо, превратившись в замкнутую, неулыбчивую, язвительную и молчаливую особу. Довольная жизнью и собой, по-девичьи высокомерная, но улыбчивая и общительная красавица с косой, не знавшая отбоя от кавалеров, превратилась в персону, находящуюся вечно не в духе, с холодным голосом и презрительным лицом. Не то что парни, но и сокурсницы старались осторожно обходить её стороной. Женя и Таня, никаких разъяснений, конечно, от неё не получили. А Ирина в своей отчуждённости ни для кого не делала исключения. Для них тоже. Каждая подозревала, что тогда случилось между Ирой и Андреем. Тем более, что частенько встречали его около университета, ждущим Щепанскую. Но то, о чём догадывались, вслух они даже друг с другом не обсуждали, чувствуя свою невольную вину перед подругой. Женя пыталась найти с ней прежний контакт. Но все её искренние попытки вернуть дружбу, утраченную душевную близость встречали со стороны Ирины сначала преувеличенную и устанавливающую дистанцию вежливость. Потом обидную раздражительность. И, в конце концов, недружелюбную колкость. Женя прекратила эти неудачные опыты, которые Ирина  превращала с присущим ей сарказмом в унизительные потуги.

Глава 13

  Прошло два месяца последнего семестра на третьем курсе. С направлением на аборт Ира шла к гинекологическому отделению поликлиники, где по этой бумажке в порядке живой очереди проводили  операцию тем, кто отказывался считать своё положение «интересным». Ничего занимательного и привлекательного для собравшихся в этой очереди этот «интерес» явно не представлял. Чувствовалась общая напряжённость, страх и сосредоточенная отдалённость друг от друга. Когда Ира уже входила в кабинет для хирургического вмешательства, в маленькое узкое помещение коридора буквально влетел Андрей. Увидев скрывшуюся за страшными для всех дверями Ирину, он, не сбавляя скорости, ринулся туда же. Не обращая внимания на медперсонал, он встал перед девушкой, резко выдохнул, выравнивая дыхание, и энергично спросил:
  -- Ира! Ты зачем здесь? Пойдём со мной.
  Ира не менее решительно выдернула свою руку из его рук. Её красивое лицо исказилось от ненависти и стало отталкивающим. Акушерка подошла к нему:   
  -- Молодой человек, Вы кто?
  -- Я – отец!
  -- Ах, так ты – отец!
  И с этими словами Ирина изо всей силы ударила его своей крепкой ладошкой по той же левой щеке. Немолодая уже врач устало посмотрела на них. Но голос у неё был резким:
  -- А вот сцен мне показывать не надо. Здесь не театр. Оба немедленно выйдите из кабинета и в другом месте решайте свои проблемы.
  Небольшой больничный парк с тщательно выметенными аллейками был практически безлюден. Ирина после стресса ожидания, потом бешеной вспышки ярости и раздражения чувствовала себя обессилевшей.
  -- Ира!..
  -- Что ты меня всюду сторожишь! Зачем сюда-то припёрся? Какое твоё дело?
   -- Я – отец!
  -- Чтоб быть отцом, надо сначала мужем стать.
  -- Так за чем же дело стало? Сколько раз я предлагал тебе пожениться!
  -- Я не хочу такого мужа.
  Ирина постаралась успокоиться и «на пальцах», как можно хладнокровнее, объяснить всё «идиоту», с которым до этого времени она избегала всякого общения, игнорируя его подкарауливания.
  -- Хорошо, раз уж ты, как ищейка, всё пронюхал, я тебе скажу пару ласковых. Неужели ты до сих пор не можешь уразуметь своей тупой башкой, что я не хочу носить в себе твоего ребёнка?
  Голос её был уставшим и негромким. Но не менее беспощадным, чем, если бы она эти слова кричала ему в лицо.   
  -- Я ненавижу и тебя, и его. Не понимаешь, что мне противно видеть тебя, гад?
  Кровь прилила к лицу Андрея. Но он постарался взять себя в руки. Посмотрел на потерявшее за последнее время свежесть и весёлую самоуверенность лицо Ирины – и, вопреки её словам, почувствовал острую нежность к своей яростной ненавистнице. И ещё -- неразделимость с нею и своей виной перед ней. Он вдруг ясно понял, о чём он должен сказать.
  -- Ира, я не требую от тебя любви. Выслушай меня внимательно. Я виноват. Я -- негодяй. Ты для меня навсегда ангел, «чистейшей прелести чистейший образец»! Но что случилось, то случилось. И назад не вернёшь. Как бы ты плохо ко мне ни относилась, Ира, ты по моей вине в тяжёлом положении. Аборт – всегда угроза для жизни. Пойми, ты можешь умереть! Никакая самая опытная тётя доктор тебе на 100 процентов не даст гарантии, что этого не случится! И даже если всё закончится вроде бы благополучно, аборт обязательно повлияет на твоё здоровье! И на способность иметь в будущем здоровых детей! И даже просто – детей. Говорю это как профессионал. Я всё-таки ветеринар.
  -- Вот именно – ты всего лишь ветеринар. Зато я не твоя подопечная корова!
  -- Тем более, Ира! Давай сейчас распишемся во избежание всяких ненужных вопросов со стороны семьи и общества. Про то, как я буду счастлив, не говорю, тебе это безразлично. Но тебе самой так будет комфортнее. Ты родишь ребёнка. А потом можешь развестись со мной, когда пожелаешь. Рёбёнка оставишь мне, раз он тебе так ненавистен. Но не убивай его! Хотя бы ради собственной безопасности! Я обещаю, что буду к тебе относиться, как к сестре, не смотря на штамп в паспорте. И ещё обещаю, что буду заботиться о тебе и о нём, как муж и отец без всяких прав!
  Ира молчала. Её молчание обрадовало Андрея.
  -- Ничего сейчас не говори! Подумай! Расписаться мы можем хоть завтра вдвоём в нашем сельсовете, если ты никого не хочешь видеть. Я обо всём договорюсь. Но если ты не против, давай сыграем свадьбу?! Я люблю тебя!
  Ира посмотрела на него иронично:
  -- С пузом, фатой, кольцами и в белоснежном платье?
  -- А почему нет, Ира! И родным будет приятно, твоим и моим! И никакого «пуза» ещё не видно. А ты просто создана для фаты и белоснежного платья!
  -- О! Воспитанный мальчик из приличной семьи вспомнил о приличиях? Не поздновато ли, Андрюха?      
  -- Ирина! Я прошу тебя, не заводись! Я хочу исправить то, что в моих силах! Давай спокойно подумаем обо всём. Ведь это наша жизнь!
  -- Да уж тут спокойно подумаешь, когда такой тупик, … что некуда ступить.
  Неожиданно для самой девушки на язык ей вдруг подвернулась эта  материнская поговорка. И неотступная всё это время мысль о родителях, о младших брате и сестре, о позоре, который она принесёт в семью, снова стыдом и мукой отозвались в ней. А то, что это будет воспринято как позор, Ира не сомневалась. Вот тебе и «Испания»!.. Даже если рассказать, как всё было, отец, да и мать посчитают, что сама виновата. Зачем вдвоём с парнем, с незнакомым парнем, осталась! Она не могла сейчас и себе самой ответить хоть что-то вразумительное на этот справедливый  упрёк! Почему она не чувствовала никакой опасности?! Почему не подумала, что родители не одобрили бы этого катания вдвоём и тем более, посещения пасеки? Она не могла даже вообразить, какой катастрофой в их глазах будет её беременность в этих обстоятельствах. И как низко она падёт со своего пьедестала! Для всех! Навсегда! Эти мысли были для неё страшнее той опасности для жизни и здоровья, о которой говорил Андрей. Тайный аборт казался ей избавлением от этого позора. Она хотела сделать его и забыть обо всём – о своей непростительной оплошности, о надругательстве над своим телом, об этой унизительной беременности. И, конечно, об этом ненавистном парне, который предлагает ей самый приличный и безопасный выход из этой ситуации. С сохранением свободы.   
  Она внимательно посмотрела на Андрея. Но представить его своим мужем, а себя матерью его ребёнка не смогла.

Глава 14

 А вот сейчас, дорогие читатели, я хотела бы, чтоб мы с вами расстались дня на два. Придумайте сами, как сложилась жизнь наших героинь Жени и Иры годам к сорока? Я, конечно, не закончу повествование на самом интересном месте, как делали это нередко знаменитые писатели, не мне чета. Но как читательница я каждый раз чувствовала себя обманутой таким скомканным концом – очень хотелось всегда узнать в подробностях, как же устроилась в итоге жизнь героев? Поэтому я не ставлю точку в своём повествовании. Беру время на раздумье и даю его вам. Тем более, что мне и самой надо понять, как распорядятся мои героини своей жизнью? Я уже хотела было написать родившееся в голове дальнейшее, достаточно эффектное продолжение сюжета. Но нет, чувствую, сопротивляются мною же придуманные персонажи моему же авторскому ходу мысли! Учат меня уму-разуму, как это не странно может показаться со стороны. Хотя придуманные-то они,  придуманные, а всё равно фальшивыми быть не хотят! Ведь и придуманные герои, оказывается, желают жить не хуже нас, настоящих, взаправду, а не понарошку! Они, придуманные, как ни странно, учат правдивости, как живые. Втолковывают, что не сделали бы тогда и так, как и сегодня я нацелилась изобразить. Так что давайте чуток поживём, подумаем отдельно, в то время  вживёмся. Тем из читателей, кто жил в нём, достаточно просто вспомнить. Я тоже хорошенько припомню ушедшие в прошлое реалии и разовью максимально правдиво сюжет. Конечно, я рискую, что не окажусь на высоте – сколько угодно есть читателей умнее, проницательнее и талантливее писателей. Тем более, что я как начинающая, этой повестью только разыгрываю гаммы в прозе. Но потому что вы есть в наличии, мои читатели, мне как сочинительнице есть, для кого писать и ломать голову над своими текстами, своими героями и их поступками.