Хроники Смуты. Часть 1

ХРОНИКИ СМУТЫ

Историческая драма

Примечание. «Хроники Смуты» – историческая драма (пьеса), работа над которой началась вскоре после завершения романа «Демонология Томаса Торквемады». Образцом для написания послужила драма А.С. Пушкина «Борис Годунов». Изначально «Хроники» были задуманы как вторая поэма – мною даже была написана первая сцена в стихотворной форме – однако, позже я отказался от такого формата работы и решил создать пьесу в стиле «белого стиха». Достаточно детское по своей стилистике произведение.


К 400-летию событий 1612 года.
Навеки в памяти народной.


29.05.2012.


Кремль
(15 мая 1591 года)
Царь Фёдор и Борис Годунов, гонец

Борис:
Брат Фёдор, уж совсем ты стал
От царских дел так сильно отпираться…

Фёдор:
Сам посуди – к чему же мне,
На что мне царский трон так ныне нужен?
Я не владыка и не царь сему народу…
Хоть знаешь, что тебе сказать могу я:
Вставай на трон отцов ты за меня.
И пусть тебя народ да церковь с патриархом
На трон Московский возведут покорно.


Борис:
Но Фёдор, как же можно мне?
Не Рюриковой крови я совсем!

Фёдор:
Нет, можно. Как сподвижник ты
При мне Россией властвовать способен.
Да и сейчас уже, известное всем дело,
Тебя как самого царя Руси святой
Народ наш признаёт и величает.

(Тяжело дыша, вбегает гонец, падает на колени перед владыками)

Гонец:
О, государь-батюшка!

Борис:
Стряслось ли что?  А ну-ка, говори!
Встань, сказывай всё дело по порядку…

Гонец:
Беда, беда! О, слушай, князь Борис!
Прискорбное известие, проклятье
На землю Русскую спустилось!..

Борис:
Но говоришь о чём? И встань же, наконец!


Гонец:
Святые! Боже!

Борис:
Да молвишь ты, в конце концов, иль нет!
И перестань передо мной в ногах валяться,
Да беспрестанно выть и причитать!
А ну, собака, сказывай всю правду!

Гонец (Встаёт):
Тобою, Фёдор, усланный в Углич,
Царевич Дмитрий, лет семи от роду,
Сегодня зверски был убит…

Фёдор:
Господи, помилуй! Брат мой меньший!
Да как же это так, мой бедный Дмитрий!

Борис (крестясь):
Ну, дальше говори…

Гонец:
Бояре кликнули посадских,
В миг все сбежались. На земле
С ножом в груди по рукоять
Лежал царевич убиенный.
Вдруг слышу голоса: «Смотри! Держи!
Убийца там! Вяжи его, бей демона!»
В набат ударили. И с яростью безумной
Убийц возможных в мясо разодрали,
А опосля набросились на рать –
Бока стрельцам намяли, и неплохо.
С трудом большим подавлен был нескоро
Сей буйный городской мятеж.

Борис:
Ты всё нам рассказал?

Гонец:
Да… Но только лишь…

Борис:
Что только?

Гонец:
Но только, будто люди говорят,
Что мальчик сам себя в сторонке ото слуг
Приговорить сумел ножом…

Борис:
Да как же это так? И мог ты, пёс,
От нас сокрыть такую весть, не молвив сразу?


Гонец:
Прости, Борис!

Борис:
Но жду я не молений. Сказывай нам лучше,
Как сам царевич мог себя убить?

Гонец:
В припадке падучей болезни, вероятно…

Фёдор (пред иконой):
Он страдал от хвори этой, верно.
Мой бедный брат, Димитрий!

Борис:
Не время, Фёдор, причитать,
Оставь сейчас свои ты богомолья.
А ты, гонец, поди с глаз наших –
Я опосля с тобой поговорю.


Кремль. Царские палаты.
Борис Годунов, князь Шуйский.

Шуйский (кланяется):
Здравствуй, князь Борис!


Борис:
Здравствуй. Василий, ты
Уже наслышан обо всём, надеюсь?
Что в Угличе, вчерашним днём
Царевич Дмитрий с жизнью распрощался –
Погиб наследник.

Шуйский:
Сейчас поведали об этом горе мне.
По зову твоему к тебе, Борис,
Я тотчас же явился. Но скажи:
Где Фёдор, царь наш? Вижу я с тобою,
Как было раньше, нет его теперь.

Борис:
От потрясенья слёг он.
Позвал тебя, Василий, я затем,
Чтоб поручить тебе особенное дело:
Отправься в Углич, там же посмотри
На месте, что да как. Узнай скорее,
Как бедный Дмитрий там погиб.

Шуйский:
Да, хорошо, Борис. Сейчас же выезжаю,
Исполню с честью волю я твою.

Борис:
Ступай теперь.

(Шуйский, кланяясь, уходит)

Борис (один):
Гм, интересно мне, однако:
Князь Шуйский подтвердит иль опровергнет
Сомнительные доводы гонца?
И мог ли в самом деле сам царевич
Такие раны самому себе нанесть,
В припадке падучей, чтоб насмерть так убиться?
Мне странно это.


Кремль.
Борис Годунов, князь Шуйский.

Шуйский:
Приветствую, Борис, тебя! Вот с Углича в Москву
Сейчас я воротился только, в миг – к тебе же.

Борис:
Ну, здравствуй! Что же, говори:
Нашёл виновных, всё узнал на месте?

Шуйский:
Поведали мне следующее, внимай же князь Борис:
Царевич, точно, сам зарезался случайно в миг припадка –
В игре забило приступом мальчишку, сам себя он
Ножом, с коим играл, поранить смог до смерти.


Борис (про себя):
Вот штука-то! Не обманул гонец.

Шуйский (продолжает):
Бояре же и люд озверенелый
Как знаешь, будто бы убийц
Казнили самосудом. Стан же воеводы
Был смят потоком гневного народа.
Я приказал зачинщиков погромов
Повесить на столбах.

Борис:
Мне ясно всё, Василий, можешь быть свободным –
Ступай себе.

Шуйский:
Прощай, Борис!
(уходит)


Красная площадь
(7 января 1598 года)
Борис Годунов, народ.


Борис:
Тихо! Тихо!

Народ:
(шумит)

Борис:
Тихо всем! Тише!

Народ:
(Умолкает)

Борис:
Московцы! Собрал здесь вас я
Для горькой речи. Наш царь природный
Господом, досель, хранимый, тихий,
Богомольный Фёдор… Скончался
Утром нынешнего дня.

Народ:
Один:
Как так? Кто править нами будет?

Второй:
Погибель! Погибель! Пропала Русь святая!

Третий:
Да как не так. Борис, скажи
Нам честно. Не ты ли Фёдору
В сей мир иной сойти помог?

Борис:
Да как посмел, холоп!
Вот я с тебя спущу-то шкуру!

(Дерзкого вяжут стрельцы)

Послушайте! Я долго уж
У трона, при Фёдоре сижу.
И патриарх, и дума, и бояре
Меня в цари пророчили. Но я
Не соглашался, как сестра моя,
Ирина – жена покойного царя.
А вы, что ж, горожане, скажете?

Народ:
Быть Годунову государем!
Да здравствует владыка – царь Борис!


Речь Посполитая (Польша)
(1601 год)
Король Сигизмунд III, сын его Владислав, воевода Мнишек, пленник.

Сигизмунд (Владиславу):
Jak on si nazywa?

Владислав (Сигизмунду):
Неведомо, отец. Хотя я
Слышал, что Дмитрием
Его величают. Дескать сын
Грозного царя, того, что с
Нашим воеводой Баторием
Стефаном сражался за Россию.

(Входит Мнишек)

Мнишек:
Приветствую вас, владыки!
Я с важным донесением пожаловал
В палаты к вам. Того, кого
Найти мне поручили вы
Привёл я.

Владислав:
Пускай войдёт.

(Вводят пленника)

Пленник:
Долго здравствовать тебе, король Сигизмунд
И сыну твоему, Владиславу!

Владислав:
Ну, сказывай, кто есть таков.
Кем послан или ж нет. Зачем
К нам в Краков ты пожаловал
И добивался встречи с королём?

Пленник:
Зовут меня Димитрий… Хотя
Чего греха таить – скажу всю правду.
Лет десять уж тому, как в Угличе
Убитым был царевич Дмитрий,
Сын Иванов. Вот я, помочь вам дабы,
Назвался именем его. А звать меня
По истине Григорием, монах я,
А роду я – Отрепьевых…

Сигизмунд:
Ах, самозванец… И что же,
С какою целью явился к нам ты?

Отрепьев:
Да с тем, король, чтоб я
Царевичем природным будучи
Взошёл на трон Москвы…

Мнишек:
Гм, гм. Не дурно.
Умён ты брат, хоть и холоп.

Сигизмунд:
Вот как? Хорошо. Но что
Взамен ты дать и сделать
Нам готов? Без выгоды никто,
Мой друг, как и всегда, и с места сдвинуться
Даже не помыслит…

Отрепьев:
Но не спеши смеяться, мой король.
Мои уж планы далеки. Проведал я
Что ты идти на Русь сейчас уже готовый. Отмстить
За неудачу предшественника, что
За Ливонию дружины польские
Под Псковом положил. Так став
Царём на троне сим Московском,
Отдам Смоленск да землю Северскую
К ногам твоим. А Новгород и Псков –
В подарок Мнишеку.

(Мнишек довольно осанится)

Да с миллионом
Золотом, в придачу. И папу
Римского в Москву покорно возведу.
Ведь недовольство Годуновым я, король,
С тобою разделяю однозначно.

Сигизмунд (довольно улыбаясь):
Ну, что же, Дмитрий, по рукам.
На Украине, на Дону есть у меня
Полки казаков, горожан, крестьян
Прикупленные мною. Да в Кракове
Гусарский полк крылатый
Пред стенами стоит. Тебе
Пожалуй, я отдам их. Сбирай же
Войско, повинуясь мне, царевич.
Двинь рати на Москву, займи
Престол отцовский.



Москва. Царские палаты.
(1604 год)
Борис Годунов, князья Шуйский и Заруцкий.

Заруцкий:
Царь Борис, плохие вести:
Тебе известно, что назад три года,
Как в Польше объявился самозванец,
Нарекшись Дмитрием, убитым в Угличе?

Борис:
Уж то известно всей России.

Заруцкий:
Так вот вчера, сей самозванец
В главе поляков, русских, шведов,
Прошёл границу от Литвы, угробив
На пути мои войска. И движется в Москву.

Шуйский:
Недавно, царь, мы под Москвой
Отряды Хлопко разгромили.
Его повесили. Да только
Был убит Басманов в битве.

Борис
(задумчиво):
Всё понял я, князья.
Подите, хочу побыть один,
Раздумий много…

(Шуйский и Заруцкий, поклонившись, уходят)

Борис (один):

Давно, давно точили зубы
На нас другие стороны.
На Русь смотря, кусали губы
И швед, и польские паны.
Кровавой бойни ожидая,
Раздоров на Руси опять;
Стремясь кусок земли урвать,
Давно смутьянов они ждали
И дождались.
Границ заслон давно пустует,
То Волга, то Москва бастует,
Вот голод, вот война и мор –
И краток с смертью разговор.
Гремят громы уже начавшейся войны.
Отрепьев встал в начале войска
Врагов России и Москвы. Чу!
Я слышу уж и говор польский
На той границе от Литвы.
На солнце блещут тяжки латы,
На поясах гремят булаты…

Ещё народ всё лишь меня
Винит в грехах всех смертных.
И в том, что власть я будто захватил
И в том, что Дмитрия я в Угличе убил…
Да не ужель конец идёт?


Москва
(апрель 1605 года)
Народ, Шуйский.

Шуйский:
Услышьте, люди. Весть страшную
Скажу вам я. Наш царь,
Борис Фёдорович, скончался.

Народ:
О, Господи, опять!
Да кто же новый царь наш будет?

Шуйский
(поворачивается, подзывает к себе кого-то):
Иди сюда, Фёдор.

(Подходит юноша)

Вот он, наш государь,
Фёдор Борисович. А ну,
Кланяйтесь государю!

(Народ кланяется)

Твои холопы мы, Фёдор Борисович!



Москва
(1 июня 1605 года)
Бояре

Один:
Но нет! Знать не могу как вы,
А я под гнётом выродка Борисова
Жить не могу и не хочу. Сын
Цареубийцы. Ведь именно Борис людей-то
В Углич послал чтобы убить
Ему неугодного царевича Димитрия.

Второй:
Да, ты прав, Лексей Иванович.
А сам Борис-то власть захватил насильно.
Ведь не Рюриковой крови он. Не потомок
Благородного норманна.

Третий (второму):
Иван, да много ль нас?

Второй:
Да уж сорок человек наберётся.
А что тебе за дело?

Третий:
Войска – стрельцы и ратники
На сторону природного Димитрия перешли.

Первый:
Да ну? Вот это да…

Третий:
Ага. В том-то дело. Давайте-ка
Убьём Фёдора Борисовича, а там
Димитрий уж и под Москвой,
В Москву придёт он – мы к нему тотчас.

Второй:
Да что ты, спятил что ли?
На бунт толкать нас вздумал?

Третий:
Предложишь, что другое? Сам смотри.
Тебя ж потом повесят, обвинив
В непокорности Димитрию.
А мне своя шкура дорога всё также…

Второй:
Хотя… Ты прав. Фёдору-то всего
Шестнадцать годков. Он мал
Да неразумен. С ним мы справимся легко…
Ну, что, пошли, в палаты государевы?

Третий:
Ну, что, пошли…

(Кричит боярам и горожанам)

Бояре, москвичи! Вперёд!
Бей род Борисов! Наш царь – Димитрий!

(Идут. Врываются в покои Фёдора и убивают царевича)


Москва
(Июнь 1605 года)
Лжедмитрий, польский командир.
(Войско Лжедмитрия беспрепятственно вступает в Москву)

Лжедмитрий:
Смотри-ка, Лех! Москва!
Без боя, без свиста пуль и стрел,
Без битвы, ржания коней,
Без лязга сабель и мечей,
Без крови и убийства,
Без грома пушек,
Мной покорена!

Лях:
Конечно, Дмитрий! Рати все твои.
Уж Годунов и Фёдор с ним во гробе.
Трон пуст. Пустует для тебя он.
Так в добрый путь тебе, Димитрий,
На прародительский престол!
Да только, верно ты наслышан
О настроениях московцев?

Лжедмитрий:
И что они?

Лях:
Хотят проверить…

Лжедмитрий:
Что же?

Лях:
Что истинный царевич
В Москву, на трон пожаловал.
Здесь, дескать, до сих пор живёт
Вдова Ивана Грозного, Мария.
На завтра днём тебя
Московцы требуют на площадь,
Чтобы признала тебя мать.

Лжедмитрий:
А, что? Хотя бы так. Уж
В том я обману их с лёгкостью
И докажу я им – что я и впрямь, тот самый
Царевич Дмитрий убиенный.



Красная площадь.
Мария Нагая, Лжедмитрий, Шуйский, народ.

(Мария Нагая стоит на паперти, ожидая встречи с сыном. К ней вбегает Лжедмитрий. Внизу – толпы москвичей)

Лжедмитрий:
Ну, здравствуй, матушка!
Вот я, сын твой, Димитрий!
Я спасся, я живой. Да ты и не изменилась
Вовсе. Такою я тебя и запомнил в Угличе.

Мария
(в испуге молчит)

Лжедмитрий:
Ну, что же ты, мать?
Признаёшь ты своего сына, или нет?

Мария
(молчит)

Лжедмитрий:
Да как же… – это я! Мама!
Как можешь ты не признать?!
Да, минуло уж много лет с тех пор,
Но сердце материнское способно истину
Узреть и через годы!

(Обнимает её)

Шуйский:
Марья! Что ж молчишь ты?
Или сына впрямь ты не узнала?
Да он же, он! Это он, царевич всей России Святой.
Димитрий Иванович! Пред всеми
Говорю я: Сей отрок, юноша, есть
Прямой потомок Грозного царя!
Наследник истинный он нашего престола!

Народ:
Он, он! Кормилец, отец! Царь Дмитрий!




Кремль. Грановитая палата.
(Ночь 16 – 17 мая 1606 года)
Шуйский, бояре

Шуйский:
Услышьте, други! Нам сегодня
Даровано и небом, и землёю
Решить судьбу России. Вот
Для сего я вызвал вас
В сей поздний час –
Во время ночи роковой.

Один:
Мы ведаем о думе сей твоей
Мы сами мысль твою давно лелеем,
Лелеем жадно, с упоеньем
Уж скоро год, как в сердцах её носим,
Как мать ребёнка бережёт во чреве,
Так мы заботимся о ней.
Не царь нам Дмитрий более,
Нет нам желания терпеть,
Да признавать в нём законного
Царя. Сместить нам самозванца
Приказано велением небес!
В монахе том глубоко сидит бес
И нам всем жить спокойно не даёт.


Шуйский:
Да, мысль мою ты ёмко, верно
Лексей Иванович, сейчас провозгласил.
Да только верно вы продумали
До мелочей наш замысел великий,
Но кто на троне шатком
Ненавистного беса заменит?
Ведь сами знаете, бояре,
Что русский бунт
Бессмыслен, беспощаден…

Другой:
Да пусть, хотя бы, ты, Василий
Средь нас ты лидер, будь же и Москве
Властитель праведный и мудрый покровитель.
Но только мы Отрепьева
Поступки вольные терпели долго
И более нет мочи нам терпеть.
Воззрите, други! Всем вам я говорю:
Известно, что Гришка вытворял
На свадьбе с дочерью Мнишека,
Как в церковь Божию поляки восходили,
Не кланяясь иконам и крестам,
Как грабили людей, насиловали, били,
Плевались, подходя к отеческим гробам.
Всё Гришка-бес дозволил ляхам
Таким же псам, как сам он есть.

Третий:
Что говорить, Иван! Ему постыдна честь
И совесть в нём исчерпана до днища.
Да с самого начала, как он на трон пришёл,
Он будто человеком не был – басурман!
Хвалить умел лишь короля да Польшу,
Владык России прежних призирал,
Носил лишь польское тряпьё и платье,
Без свит гулял по улицам Москвы,
Перед обедом не молился у икон,
А после – рук не мыл и не ложился спать.
Но более всего нас привела во гнев
Женитьба дерзкая бродяги-самозванца!
Да этот басурман и Бога не боится –
В Кремле сидящий ныне бес.

Шуйский:
На беса есть икона и молитва,
На самозванца грязного – мы есть!
Давайте, братцы, в нашей власти
Судьба России. Вы – со мной в покои

(Указывает)

А вы – останьтесь здесь.
Спасём Московию от напасти!

(Вбегают вместе с народом в покои Лжедмитрия и убивают его.
Марину и Мнишека арестовывают)

Боярин (стоящему рядом):

О, что ж вы, звери! И Бога не боятся!
Мы ж не хотели, вроде, смерти самозванцу!
Мы лишь убрать от трона…
Вознамерились… его…
Ух! Поздно. Вот и труп несут.




Царские палаты
(декабрь 1606 года)
Шуйский, Ляпунов, стрельцы (на улице)

Шуйский:
Уж восемь месяцев, как царь я,
Народом выкликнут и Богом возведён.
Я будто Годунов с врагами расправляюсь…
Ох! Тяжела же шапка Мономаха!

(Обращается к Ляпунову)

Ну, что же, друг, скажи мне прямо –
Что там Болотников творит?

П. Ляпунов:
В народе слухи всяческие ходят,
Болотников в Коломенском мутит,
Уж дня четыре мною он отогнан
В Калугу и Тулу, да там засел.
Однако ж, думаю, что там он долго
За стенами кремлей не просидит.

Шуйский:
Неплохо, да… Но что же там такое?
На улице – то ржанье, то пальба.

(За окном раздаётся выстрел. Шуйский и Ляпунов
выходят на двор. Во дворе лежит лошадь, вокруг неё стрельцы)

Один стрелец (другому):
Помилуй, Пётр! Может быть
Он отдохнёт, да на ноги вновь станет.


Второй:
Куда! Он, бедный, дохнет! Подай-ка
Мне, Ивашка, ружьецо.

Первый:
Давай я, Пётр. Я сумею.

Второй: Валяй.

(Стрелец выстреливает в коня из мушкета. Лошадь бешено ржёт)

Второй:
Да что ты, чёрт! Эх, косоглазый!
Давай сюда!

(Вырывает мушкет у стрелка, перезаряжается и вторично
стреляет в лошадь. Та мгновенно умирает)

Шуйский:
Что происходит? О, бедный воронок!
Мой конь! Мой бедный воронок!
Да что же с ним стряслось?

Второй стрелец:
Второй уж день, как лошадь в лихорадке.
Мученья мы облегчили её.


Шуйский:
О, Боже! Сердце не на месте,
Не к доброму случилось это с ним.


Царские палаты
(Июль 1610 года)
Шуйский, Трубецкой, Мстиславский, бояре

Шуйский:
Ну, что там в войске? Что в Калуге?
Бояре в Тушино мутят?
Трубецкой:
Бояре в Тушино бунтуют.
Жолкевский движет на Москву
Без чисел полк гусар крылатый,
И Дмитрий Шуйский был разбит,
А Скопин-Шуйский был отравлен.
Царевич Дмитрий объявился…

Шуйский:
Да как? Откуда?
Что, ОПЯТЬ?!

Трубецкой:
Ещё болотников сыскал
И в Тушино его направил.
Димитрий сей – бродяга сельский,
Напоминает он лицом
Того, что уж четвёртый год,
В Москве зарезали, повесили,
Сожгли и пушку пеплом зарядили,
Затем пальнули в сторону Литвы и Польши.
Да и во Пскове, некий Сидор
Себя Димитрием нарёк…

Шуйский:
Нет,
С бескрайним этим самозванством
Я скоро отойду во гроб!

(Задумчиво, в сторону)

Мой конь, ретивый Воронок!
Любимым скакуном моим он был когда-то…

Трубецкой:
Да что ты молвишь, государь!
России без царя в такое время…

(Врывается Мстиславский и бояре)


Ф. Мстиславский (с злобной ухмылкой):
Пришёл конец тебе, Иуда!
Предатель и Москвы пленитель!

Бояре:

Первый:
Предатель! Псина Сигизмунда!

Второй:
Хватай его! Казни его!

Третий (Лексей Иванович):
Сгинь, Трубецкой, да не мешай!


Четвёртый (Иван):
В монахи, в Соловки его!

Пятый:
Да ну вас, к чёрту, всех. Решайте сами…

(Машет рукой)

Шестой:
Как мог ты в самозванце мерзком
Тогда Димитрия признать?

Седьмой:
Народ на троне тебя боле зреть не хочет.
Предатель Шуйский, гнусный временщик!

Ф. Мстиславский:
Василий, помнишь ли ты, демон,
Пред Годуновым клялся ты,
Что тот царевич, в Угличе,
Спит вечным сном в монастыре?
Как тело бедного отрока
Лежит, ты говорил, с ножом,
А вкруг него десяток мёртвых,
Растерзанных людьми убийц.
Но что потом? На очной встрече,
Там, где Мария с самозванцем
Встречалась – сына не признала –
А ты Иуда, Кассий, Брут
Царя «природного» признал
В Отрепьеве, монахе беглом.
Да весь народ кричать заставил,
Что, дескать, Дмитрия признали.
Какой же царь ты? Рассуди.

(Указывает боярам)

Хватай его, стриги в монахи,
Да отправляй на Соловки!

(Заговорщики хватают испуганного Шуйского, тащат его
с собой, уходят)

Ф. Мстиславский:
А ты, чего же, Трубецкой?
С ним в Соловки, аль с нами будешь?

Трубецкой:
А я ни с кем – не с ним и не с тобой,
Пожалуй, буду я один.
Меня ты больше не увидишь.
Да только знаешь русский бунт –
На завтра и тебя так могут.
Тебе решать. Ну, да прощай!

(Уходит)

Ф. Мстиславский (один):

Ну, ничего, грози, грози.
Однако ж, новым я царём
На завтра буду по утру –
Для всей Москвы, для всей Руси.
Вот! Сам Господь меня послал
В Московьи навести порядок!
И мне приставил семь бояр,
Как будто ангелов хранящих,
Семёрку данных в помощь мне.



Нижний Новгород.
(Март 1611 года)
Д. Пожарский, Д. Трубецкой, И. Заруцкий, П. Ляпунов, К. Минин.

Трубецкой:
Уж минул год, как свергнут Шуйский,
Мстиславский и бояре в Кремль сели.
Но знаете, князья мне дорогие,
Что часть Москвы присягу Владиславу
Два дня назад как принесла.
Другая часть два дня как самозванцу
Покорно служит и благоволит ему.
Марина Мнишек самозванцу «воронёнка»
Родить смогла два месяца назад.
И Римский папа, с Польшей в договоре,
Желает матерь-Русь по-новому крестить.

Заруцкий:
Да. Для России такое
Тяжко положенье. Заутро двину рать –
В Рязани нашим подсоблю.

(Входит Ляпунов)

Ляпунов:
Князья! Для вас я весть несу:
В Калуге тушинцы устроили резню,
Да в ней сам самозванец сгинул.
Не повод ли восстание начать?

Пожарский:
Но не спеши. Нам должно всё продумать.
Уж сколько власть менялась на Руси,
Да всё без толку. Но мы же следовать
Таким царям не будем – нам войско должно собирать.

Заруцкий:
А войско-то какое? Из кого?
Предателей кругом, что псов небитых.

Ляпунов:
Так нужно из народа. Я недавно
Услышал слух по городам Руси:
Народ наш в сёлах, в городах
По-тихому, по малу поднимает
И голову, и, вместе с ней, мечи.
Народ всегда к восстанью втайне склонен,
Но силу эту нужно лишь направить,
Как лошадью наездник управляет…

Минин:
Дозвольте мне – я войско соберу.
На деньги, собранные с града
Мы пушек выплавим, оружья накуём.
Поверьте мне: за наши все восстанья,
За бунты против власти подлой,
Я вас, князья, не подводил ни разу!

Ляпунов:
Зачни, Кузьма! Тебе мы дозволяем.

Пожарский (встаёт со стула):
Князья, товарищи, соратники и други,
Пора восстанье всенародно начинать!
Терпеть мы более не можем и не будем –
Всех супостатов из Руси нам должно прогонять!
Губителей, мучителей России,
Насильников, в рабов нас превративших,
Заставивших войной идти на брата брат.
Нам бой пора давать – великий бой!
Мать-Русь от ляшских орд страдает,
Поляки русских избивают,
Два года швед Смоленск берёт,
И Псков, и Новгород захвачен,
Мстиславский и боярский сброд
В Москву Жолкевского пустили –
Теперь как царь он там сидит.
Поляки, тушинцы и воры
Как звери по России рыщут
И землю русскую чернят,
Да в Польшу и Литву глядят,
Читая волю Сигизмунда.
Бояр в Москве и всей Московьи
На смех давно поднял народ.
Под Псковом люди присягают
То шведам, то крылатым ляхам,
То Владиславу, а то Карлу,
То самозванцу, то вору.
А кое-где вообще целуют
Кресты на верность «воронёнку».
Так сколько надобно ещё
Проклятым хищникам Московию изводить!
Подумайте о детях, что рождаться
Под игом езуитов станут после нас.

Поднимем Новгород и двинем на Москву
Сынов Руси бесчисленные рати,
Освободим Отечество от силы чёрной,
Как было то не раз в истории России
И будет всё равно ещё не раз!