Письмо товарищу

            Приветствую же тебя, мой товарищ. В первых строках своего письма спешу сообщить о том, что не далее как позавчера обнаружил я себя под активным воздействием явных знаков предупреждения. Хотя нелегкие обстоятельства дней наших и побудили меня послать всё, вся и всех нахер. Только такой экспрессивной словоформой и можно сколько-либо  приемлемо выразить происходящее нынче с нами.  И в первую очередь это касается моей привычки к записыванию  своих мыслей о делах дня. А мысли те к тому времени пустили свои корешки в глубины человеческих отношений так далеко, что цветущая прежде верхушка их стала как бы увядать (даже если не сознаваться в фактическом их подгнивании).

            Вот и вздумал послать…

            А остатки своего энергетического потенциала предать земле. Это разумеется, в смысле дел на садовом участке. Что представлялось весьма актуальным ввиду первых знаков преддверия зимнего периода эксплуатации активных и пассивных основных фондов выживания  закоренелого пенсионера.

             Накануне оказались в победителях наши хитроумные бездельники из целого министерства чрезвычайных ситуаций, в своих смс-рассылках предупреждавших о девяностопроцентной вероятности выпадения осадков в виде дождя со снегом.  Чем не чрезвычайная ситуация эта наша погода? Ну и, действительно, они выпали. Да не столько дождём осенним противным

пограничных состояний
когда не лето и не осень
а просто дождь уныло просит
принять гонца Напоминаний
на землю он смиренно просит
не снегом лечь а просто лужей
(и далеко ли до зимней стужи?)

а мохнатые, как ресницы красавицы, снежинки – плавно кружа – пали на землю пушистым ковром. Но тепла ещё была земля, и всё что ещё на ней зеленело. Недолго белел покров преддверия Покрова, и обратился в холодную сырость.

            Что-то повелительное принудило меня не сидеть сиднем на том, чем сидят добрые люди, а действовать по-хозяйски.
 
              По случаю сырости земли одел я разбитые временем свои (только деньгами дорогие, но только не былые практичные кирзовые)сапоги и отправился на дело.

            Первым из этого нескончаемого его многообразия было выкорчёвывание предельно состарившегося куста жимолости. Взяв себе в помощники лопату (да не штыковую из фальшивой стали марки ст.З, а раритетную Большую Сапёрную Лопату, созданную для того что не только пересекать в земле неслабые корни деревьев, а и сами бошки вероятного противника срубать на поле брани); ещё я взял уже утративший былую остроту плотницкий свой топор; ещё я вооружил себя мятым-перемятым трудами утраченной молодости стальной лом, также утративший остроту на обеих своих концах.

            Однако же и жимолостник оказался не слаб против всей этой боевой армады, и долго сопротивлялся натиску, прежде чем воля земледельца не расчленила его отростки, и тот начал выдирать их по одному, раскачивая один за другим умерший побег из стороны в сторону. Ну и дораскачивал до поры пока не дал о себе первый знак. Я  оказался в нём – подозреваю что не вдруг -  неловок, да и повалился неловко на куст, уже чувствуя голенью своей проблемной ноги как сдирается на ней слабая кожа пожилого человека. (Так, думаю я, продолжая валиться, что вот опять будет плохо зарастать, надо бы срочно санировать рану).

           Однако же нетерпение  разделаться с кустом принудило меня продолжить дело. Так, в конце-то концов, я и стал победителем в этой схватке.

          И с воодушевлением перешёл  к выдиранию с опустевшей грядки последнего кочана припозднившейся цветной капусты (первые заморозки сделали её плод красивым, крепким и сладким).  Выдираю, а сам высокомерно поминаю императора Диоклетиана, променявшего более важные дела на простое взращивание капусты.
          С нею у меня всё прошло на редкость удачно. Корень легко отделился от земли. И я ловко очистил кочан от окружения листьев. Увидев, однако, листья павшими на землю грядки, осознал что это не есть хорошо – так лежать им здесь. И явилась мне фантазия перенести малой охапкой в дальний угол участка, где за осень образовался бурт растительных отходов. Ну и пошёл туда вдоль забора, держа по правую сторону ряд малинника, уже пригнутого для долгой зимовки в укровах сугробов среди морозной стужи. Теперь  Природа  ещё обнимала меня своей осенью, совершенно  бы уж болдинской, если бы поэтические страдания к тому времени я благостно не изгнал из самого  себя прочь. Однако же впечатления всё –таки продолжали занимали меня, и я оказался столь рассеян, что поскользнулся на влажной земле, да и начал падать. Полёт мой  с вершины своего роста вниз оказался столь скор, что я не успел даже озаботится сохранением проблемного своего коленного сустава. И он тут же заявил себя ударом об вмявшуюся под ним землю грядки под подмалинник. Боль в колене не была остра, но чувствительна. Но острее боли было осознание возможных последствий падения. Я перевернулся на спину и лежал так не малое время, так и этак ощупывая колено, пытаясь таким способом определить, что там в нём произошло. Ничего трагичного. Будем надеяться, что это так. Теперь перевернёмся же на живот и, с опорой на руки, попытаемся встать.
             И это мне удалось. Уже стоя нетвёрдо на обеих ногах я проверил подвижность уже самого пострадавшего сустава и почувствовал  болезненное сопротивление стонущих там мышц, мыщелков и связок, зная уже, что боль эта не пройдет скоро, а будет давать знать  о себе  - и при ходьбе, и сидении, и лежании  - многие дни. А уж сколько их будет – то  предугадать невозможно. Так заявил о себе второй мне знак.

                Ну да теперь уж очумелому мне явилась я фантазия новая. Всё ещё интенсивно прихрамывая, принялся я укрывать грядку с возлюбленной моей подружкой земляникой – не специально ли выращенной мной для этого овсяной соломой. Копёнка её уже высохла совершенно под прикрытием раскидистой ели. Оставалось грузить  ворохами на садовую тележку и доставлять к месту раскладки. Дело там шло уже к завершению, когда я, выезжая от грядки задним ходом, почувствовал что мне препятствием оказалась горка больших диоритовых  обломков, которыми доморощенный ландшафтный дизайнер обрамил посадки золотого корня у подножия стланикового можжевельника. Почувствовал-то я почувствовал, да вот не остановился же. Так ленивый мой мозг отреагировал на вызов среды. Я начал валиться на бок, вяло соображая, что последствия моего падения спиной на камни могут оказаться неблагоприятными. Видимо это немудреное соображение и включило память прошлых лет, когда я  юным воином изображал диверсионные действия против своего батальона в горной местности. Как и тогда, тренированный ещё во времена техникумовских буровицких летних заработков - когда-то уж сильно давно - мой организм отнюдь не сгруппировался в падении, а, напротив того, как бы расслабился и перетеканием через острые грани камней не вошёл  в противостояние с твердью, а как бы сроднился с нею мягким касанием  намеренным кувырком живой субстанции с субстанцией камня. И на этот раз природа вняла моему безрассудству. Но дала знак, что, мол, хватит уж с тебя третьего.
 
          И я наконец-то всё понял правильно, да отправился разыскивать в нашем - не так уж добротно организованном хозяйстве – перевязочные средства и антисептики.

              Занятый поиском я продолжал размышлять на сопутствующие темы.
И прежде всего о том, как мог случился со мной нынешний конфуз; уже ли я конченный придурок, что утратил прежнюю  удаль бойца по жизни; да и была ли она, эта удаль, вообще-то?
                И тут в сотрясённых, как бы уже и не моих,  мозгах  всплыли слова  некоей весёленькой песни поэта времён начала удивительных перемен:

«Почему пошла ты в проститутки? Ведь могла геологом стать или быть водителем маршрутки, или в небе соколом летать.»

                Ну, во-первых, хоть и не летать, но всё же взбрыкивать-то в воздухе ногами, всё-таки случалось да и не единожды даже вот в один-то сегодняшний день. Не сокол, конечно, а  «коршун тряпишный» - как говорилось в деревне моего детства. Тоже ведь птица!

            Водителем маршрутки не мог я стать однозначно. Каковую определённость воздвиг неведомый бичара из присаянской тайги, которому понадобилось и удалось выкрасть новенькое удостоверение шофера Третьего класса только что полученное мной на третьем курсе учёбы.
            Последовавшие после этого малозначительного события, связанные с процедурой написания курсового и дипломного проекта;
- их защиты, совмещённые с упражнениями практическими поцелуями с уютной хохлушкой;
- дружескими попойками по случаю получения диплома, счастливо оборванные получением повестки о призыве в армии;
- опять же застольные проводы в воинский эшелон;
- сама же служба в глухомани;
-последующие мои телодвижения в глухомани уже запредельной
 
- все вместе однозначно привели меня к пониманию того, что будет лучше для всех, если я так и останусь в состоянии, вооружённом только телесной своей безопасностью как для пешеходов, так и автомобилей  в полосе движения.
               Потому что уже укоренившаяся  привычка размышлять на темы, далёкие от актуальных, становилась со временем всё более необратимой.

         В проститутки же меня не взяли ни при каких рекомендациях ввиду  явного для всех неистребимого  моего пристрастия к соображениям странной и старомодной морали.

            А вот же геология вошла в меня плотно на многие годы не научном-исследовательским, но сугубо техническом аспектом деятельности, начиная с чумазого юного помбура, через инженерию буровых работ, до безрассудного в практических жуликоватых понятиях упоротого мелкого управленца.

             Ну так и что? Сказать мне спасибо? Или даже чем-то вроде похвального листа наградить? Нет уж. Гуляй сам по себе на свободе. Это пока. И за это будь благодарен всем встречным и даже поперечным.

Да пошлите они все… Теперь уже знаете куда.

              Покончив таким замысловатым образом с перевязкой голени от последствий первого знака (а больше и перевязывать-то было нечего, разве что дурную свою головушку), я оказался как бы в эфире неопределённости – что же мне теперь-то делать. Писать сейчас что-либо нравоучительное мне противно, хотя и видится настоятельная необходимость в этой бесполезности (а приключениями своими  нынче разве кого удивишь?).
             Ходить же,  сидеть, лежать мне сейчас  не комфортно. Остаётся только пожрать что-либо из запасов еды, да ещё – типа, как пожрать – просто прочитать пару публикаций моих товарище по психическому нездоровью. Но там же могут оказаться отклики на мои прошлые фантазии. И что теперь с этим делать?
13.10.2024 13:14

Дальше я собирался обсудить аспекты дискуссии с одним моим собеседником, ради зачина которой и начал я это письмо. Но чувства мои  счастливо отвратили меня от этой затеи.
Этим я было порывался проверить собой смутные подозрения  относительно  тех знаков дня прошедшего. Дескать,  случившееся с тобой это всё пустяки, готовь свои силы для более серьёзного испытания, сродни тайфуна.
И  обрушился на меня  рысиный, типа, пресловутой Катрины, тайфун мысли давнего моего собеседника на портале прозы.
Но- Стоп!- говорю я сам себе. Пусть же наши разногласия останутся в интиме не проституированных откровений.
Чтоб Вы так жили!