Крестник господа. Воплощение N 26. Снайпер

 Я лежал в этой наполовину наполненной дождевой водой яме уже почти сутки, и это были не самые счастливые двадцать с лишним часов моей жизни.
Лагерь боевиков в сильную оптику моей «плетки»  просматривался, как на ладони, хотя от лежки до него было метров шестьсот – дистанция для снайпера моего уровня близкая к предельной. Нет, конечно, истории известны меткие выстрелы с расстояния в девятьсот, тысячу двести, полторы тысячи метров, даже, по-моему, в два с чем-то километра, но это единичные случаи и  такое уж точно не про меня. На тренировках я укладывал четыре из пяти пуль в ростовую мишень с семисот и даже восьмисот метров, но то была спокойная обстановка, тебя окружали свои ребята, а не враги, и не лежал ты двадцать часов на стылой земле, в отяжелевших от мочи и дерьма памперсах, отогревая одеревеневшие пальцы собственным дыханием. А сколько еще предстоит провести времени в этой мокрой канаве – одному Богу известно, если он, конечно, существует. Не-ет, войны более ранних веков, куда динамичней и живее, когда разрядив с нескольких метров свой одно- или двух зарядный пистолет в грудь врагу, ты бежишь вперед и, выхватив саблю или шпагу, рубишь, колешь, уворачиваешься от ответных ударов, одним словом – воюешь.
Как бы там ни было, а лежать мне здесь до тех пор, пока не прибудет куратор боевиков Абу аль-Хасан Бурани, саудит, террорист с мировой известностью, за которым спецслужбы всего света безуспешно гоняются вот уже пятый год. Информация о том, что он посетит Чечню, попала нашему командованию из надежного источника на Ближнем Востоке, была дважды перепроверена, по ходу проверки уточнена, и, в конце концов, под строжайшим секретом доведена до меня – капитана войск специального назначения Оладушкина Ивана Сергеевича. После чего, я, ни с кем не общаясь, быстро собрал все необходимое – оружие, боезапас и пару гранат, сухпаек, воду и спирт, индивидуальные средства медицинской защиты, и скрытно выдвинулся в квадрат с заданными координатами, куда с высокой долей вероятности должен был прибыть террорист из Саудовской Аравии.
Хоть носители информации, доведенной до высшего командования, были надежными и проверенными ребятами, а достоверность самой инфы приближалась к ста процентам, проверить все это в полевых условиях предстояло мне, что я и делал уже двадцать три часа, тихонько матеря про себя и наше командование, и проверенных ребят с Востока, и мелкий моросящий дождь со снегом, и профессию, которую выбрал, руководствуясь юношеским максимализмом и наслушавшись всяких сказок от бывалых, прошедших огонь и воду, вояк.
За прошедшие время в ворота лагеря въехало три машины, и каждый раз я, с великой надеждой, что вот сейчас-то все и закончится (или начнется?), наблюдал в визир оптического прицела, кто выходил из армейских джипов, готовый в любую минуту вдохнуть, затаить дыхание и, внеся необходимую поправку на ветер, между ударами бухающего сердца, нажать спусковую скобу. Но приезжал кто угодно, но только не Абу аль-Хасан: первый раз известный по телевизионным передачам полевой командир в сопровождении охраны – ох, как чесались руки пристрелить этого палача, но в мою задачу это не входило, ничего, может еще получу такой приказ; второй раз – прикатили длинноногие девицы – по всей видимости, центровые проститутки – и не боятся же; третий – привезли какие-то ящики, видимо, с боеприпасами.
Время шло, а полученная информация о прибытии инструктора, не подтверждалась. Спать хотелось неимоверно, и как только я не боролся со сном: уже пять банок адреналина валялось рядом со мной, но это помогало мало; сделал себе стимулирующий укол – на какое-то время сонливость ушла, но через два часа я опять стал клевать носом; попытался заняться подсчетом находящихся в лагере боевиков – оказалось, что это все равно, как считать овец, чтобы заснуть при бессоннице, через какое-то время обнаружил себя спящим. Очень испугался, что мог проспать прибытие главной обозначенной для ликвидации цели, но посмотрев на часы, успокоился – проспал всего две минуты. Осмотрел в прицел лагерь – за эти сто двадцать секунд ничего существенно не изменилось, и уж точно ни одна машина не заехала в ворота.
Как ни странно, но эта мимолетная отключка перебила сонливость, и я опять взял под наблюдение въезд и видимый участок дороги, примыкающий к нему.
Прошло еще три часа, начало темнеть. С одной стороны это хорошо – облегчает отход после выполнения задания, а прицел ночного видения позволяет взять на мушку объект нисколько не сложнее, чем в дневное время. Если бы я залег метров на сто дальше, могли возникнуть проблемы, но дальномер показывал, что до лагеря боевиков пятьсот шестьдесят восемь метров – вполне себе прицельное расстояние даже в условиях кромешной темноты. Время непрерывной работы прицела с одной аккумуляторной батареей шесть часов. У меня их было две, одну я уже израсходовал, так что если аль-Хасан не появится в течение этой ночи и завтрашнего дня, то дальнейшее ожидание не будет иметь смысла – всю последующую ночь, я буду абсолютно слепым. Что ж, будем надеяться, что наши арабские друзья ничего не напутали, и Бурани все-таки приедет в ближайшие сутки.
Двух литровый узкий термос с крепким кофе без сахара, кончился у меня в первую же ночь, так что сейчас борьба со сном перешла прямо-таки в героическую фазу – глаза слипались, я клевал носом, но каким-то нечеловеческим усилием воли не давал себе отрубиться. Не всегда это получалось, и я нет-нет, да и выключался, но почти сразу вздрагивал и открывал глаза. Я все время держал часы перед глазами, и ни разу не заметил, что проспал больше полутора-двух минут. После таких моментов, я тут же приникал глазом к оптическому прицелу, и самым тщательным образом осматривал лагерь врага. Там все оставалось по-прежнему.
Ночь прошла спокойно. Под утро, привезенных ранее девиц, затолкали в «Хаммер» и машина выехала из ворот – повезло жрицам любви, их было столько же, сколько и приехало. Потом приехали еще две машины, исторгнув из своего чрева еще двоих лидеров преступных группировок – тоже прибыли на совет. Более ничего интересного не происходило, если не считать вспыхнувшей ссоры между двумя боевиками, закончившейся скоротечной дракой, которую быстро утихомирил тот самый известный по ТВ-передачам террорист. И опять мне захотелось плюнуть на основное задание, и всадить ему «маслину» в башку, тем более что шансы на появление саудовского куратора таяли с каждым часом. Если честно – еле сдержался.
И все-таки он появился! Не обманули информаторы. Приехал в тот момент, когда уже снова начало смеркаться, и я уже подумывал «сматывать удочки». Три здоровенных американских джипа, под завязку набитые людьми, въехали в ворота лагеря в семь часов вечера. Лимит заряда аккумуляторные батарей для ночного видения был исчерпан, и ликвидацию следовало провести в самое ближайшее время – через час-полтора совсем стемнеет, и тогда придется сворачиваться, не выполнив задание. Я приник к окуляру и затаил дыхание, палец тихонько коснулся спусковой скобы.
Но из машин сначала выбрались охранники, раскрыли обыкновенные зонты, и когда Абу аль-Хасан Бурани вылез из средней машины, окружили его плотным кольцом. За этой импровизированной завесой было совершенно не разглядеть саудовского куратора, а стрелять наугад, значит почти наверняка провалить задание. Под этим прикрытием они быстро пересекли два десятка метров до строения, где, видимо, и должна было состояться встреча Бурани и лидеров чеченских боевиков.
– Черт! Черт! – вполголоса выругался я.
Если через какое-то время его таким же макаром сопроводят обратно в машину, то шансов поразить цель у меня будет так мало, что навряд ли стоит пытаться их использовать – промахнешься, и аль-Хасан здесь больше никогда не появится. Жди потом, когда опять удастся напасть на его след, если он, теперь зная, что в рядах его людей, есть кто-то, кто «сливает» информацию о его планах, вообще этот след оставит.
Но ничего, кроме, как ждать, мне не оставалось. А через час станет совсем темно. Я снял палец с курка СВД , навел ствол на дверь дома, где скрылся саудовский советник, и замер в ожидании, приникнув глазом к оптическому прицелу.
Так прошло минут сорок-сорок пять. Солнечные лучи, и так-то едва пробивавшиеся из-за низко висящих облаков, совсем исчезли; вместе с ними таяла и надежда на положительное решение поставленной мне командованием задачи. Я уже совсем было отчаялся, но тут дверь, которую я держал под прицелом, отворилась, появились с десяток человек охраны все с теми же зонтиками. Под их прикрытием я не мог разглядеть, вышел ли Абу аль-Хасан.
«Неужели уезжают», – подумал я, и вместе с этой мыслью, сердце, показалось, перестало качать кровь по жилам, и накрыла такая слабость, что я на секунду, прикрыл глаза, потеряв цель из виду.
Чувство отчаяния, какая-то безнадега накрыла с головой. Я вспомнил экзамен по физике в Суворовском училище, когда выучив пятьдесят восемь билетов из шестидесяти, вытянул один из двух, которые не знал. Но тогда я решил вопрос, честно во всем признавшись преподавателю, который позволил мне взять еще один, предупредив, что вынужден снять с меня два балла. У меня шумело в ушах, и противно сосало под ложечкой, когда я читал вопросы нового билета – вдруг это тот второй, который я не успел вызубрить. Но это был не он, и я получил тройку, ответив на пять. Проблема была решена, я остался в системе, хотя уже и без надежды на красный диплом. Надо было найти выход и сейчас. Неимоверным усилием воли, взял себя в руки, тряхнул головой, отгоняя панические мысли, и снова приник к резиновому наглазнику.
И, о чудо! Черная ломаная полусфера из сомкнутых зонтиков двигалась совсем не к машинам, а в направлении одиноко стоящей будки, в которой я угадал обыкновенный туалет. В лагере боевиков удобства были на улице! Я увидел, как приоткрылась, и сразу закрылась дверь ватер клозета . Вероятно, саудит вошел внутрь.
Стемнело настолько, что черные зонты, которыми секьюрити по-прежнему прикрывали теперь уже деревянную постройку, стали сливаться с пейзажем вокруг. И знаете, именно раскрытые средства защиты от атмосферных осадков, вселили в меня уверенность в том, что именно Бурани справляет там нужду. Полевые командиры более беспечно относились к своей безопасности, явно не веря в возможность того, что кто-то может наблюдать за ними в прицел снайперской винтовки. Надо было принимать решение. И я его принял!
Начальная скорость полета пули из СВД – восемьсот тридцать метров в секунду, то есть до цели она долетит почти мгновенно; боевая скорострельность винтовки – тридцать выстрелов в минуту (довольно неплохой результат, учитывая только одиночный режим ведения огня у СВД), то есть две секунды на залп, но это если дважды перезаряжать магазин, емкость которого десять патронов. Но мне это не надо – десяти должно хватить. Положим, полторы секунды на выстрел, итого – четверть минуты. За такое время, с учетом того, что хлопок пороховых газов на таком расстоянии не слышен, никто ничего не сумеет понять, а если и сумеет – ничего не успеет сделать. Риск промахнуться в цель, находящуюся в закрытой кабинке, безусловно, велика, примерно пятьдесят на пятьдесят,  но я не видел другого решения, да его, похоже, и не было. И вдруг явственно представил Абу аль-Хасана Бурани, всемогущего лидера саудовской группировки «Рука Аллаха», сидящим с приспущенными штанами на пластиковом стульчаке – беспомощного и жалкого. Улыбнулся и, прицелившись, нажал на курок.
– Бах! – Охранник выронил зонт, и рухнул, уткнувшись лицом в стылую землю.
Теперь я видел дверь туалета, стрелять надо было примерно в ее центр и ниже сантиметров на тридцать.
– Бах! Бах! Бах! Бах! Бах! Бах! Бах! Бах! Бах! – я уложил восемь пуль в две не очень ровные вертикальные полосы, а девятую вогнал в цент между ними.
Все, большего сделать я не мог, тем более, вопреки ожиданиям, меня все-таки заметили – делает им честь, опытные бойцы.
Сгустившийся сумрак расцветили оранжевые сполохи. Автоматных очередей слышно не было, еле-еле, где-то на пределе слуховых возможностей человека, можно было уловить тихий треск, словно чиркали одноразовой зажигалкой. Однако, пули ложились кучно, на меня посыпалась кора деревьев, в которые они попадали. Быстро отполз назад, здесь начинался спуск с высоты, на которой в яме с водой я провел почти двое суток. Я бросил все: пустые банки из-под энергетика, термос, где был кофе, пустой магазин, сумку с не до конца съеденным пайком разведчика, даже индивидуальную аптечку и гранаты. При мне оставалась только винтовка и два запасных магазина в подсумке, один из которых на бегу я вставил в СВД, дослав патрон в патронник. Сейчас все решала скорость.
Я предпочитал не думать о том, попал я или нет, поражена цель или задание провалено – сейчас надо было уносить ноги, а рано или поздно, я все узнаю. Но это потом, когда я буду в безопасности пить горячий чай в окружении сослуживцев, чисто вымытый, в теплых сухих носках и мягком шерстяном свитере.
Кто это там хотел динамику средневекового боя? Получите по полной! Прямого столкновения, конечно, не было – слишком большой гандикап в расстоянии между мной и боевиками, а в гористой лесной местности машины роли не играли. Я точно знал, что меня преследуют, но был почти уверен, что не догонят. Не надо только подставляться на открытых участках пространства – среди бандитов тоже есть приличные стрелки. И отходить надо с максимально возможной скоростью, потому и оставил все лишнее, даже то, что в определенных обстоятельствах могло очень понадобиться.
Все когда-нибудь кончается, кончился и этот марафон. Как и ожидалось, никто меня не настиг, даже выстрелов не было. Ай, да Ваня, ай, да молодец!
И вот я стою в кабинете генерал-майора Имярек, который, кажется, сейчас взорвется от негодования и возмущения.
– Вы… Ты! Поставил на грань провала операцию, которую готовили несколько лет! – Орал он мне в лицо, а я повторял про себя китайскую пословицу: «Большая река течет тихо, умный не повышает голоса».
– Теперь Бурани заляжет на дно, и не известно, где и когда он проявится снова! А его люди наверняка проведут несколько показательных терактов в странах европейского Союза, а может, и в России. Понимаешь ты это своей дурной башкой, капитан?!
Он на секунду задумался.
– Нет, – видимо, принял решение, – старший лейтенант!
– Я действовал по обстановке, – решил хоть что-то сказать в свою защиту, –  в противном случае мне бы пришлось оставить позицию, не выполнив задания – наступила ночь, а скорее всего аль-Хасан через несколько часов покинул бы лагерь.
– Ты и так не выполнил задания, идиот! – Взорвался генерал, – только теперь спугнул террориста. Надо было тихо уйти, если уж ты такой хреновый вояка.
– Это здесь, в кабинете, хорошо рассуждать, как надо было поступить, – тут уже не выдержал я, – а в условиях проведения боевой операции все видится совсем по-другому.
Это была неслыханная дерзость, и теперь я мог точно не сомневаться, что под суд пойду старлеем. Но, как ни странно, генерал-майор Имярек, совершенно спокойно отреагировал на мой выпад. Он прошел  к себе за стол, сел в кресло, достал пачку «Парламента», закурил.
– Идите к себе, пока капитан, – после минутной паузы сказал он своим обычным без истерических нот голосом, – с этой минуты вы под домашним арестом, дальнейшую вашу судьбу определит военный трибунал.
Он затянулся и выпустил в мою сторону мощную струю сизого дыма.
– И приведи себя в порядок, вымойся, выспись, отдохни, одним словом. В конце концов, единственный человек с которым ты проведешь всю жизнь – это ты сам. Береги себя, сынок.
– Есть! – Я четко развернулся через левое плечо, и сделал несколько шагов в направлении выхода, но в последний момент не удержался, обернулся и спросил:
– Александр Палыч, а если я… ну, попал… убил гада, что тогда?
– Что, что, – генерал усмехнулся, – медаль получишь, а может орден. Давай, дуй к себе, гер-рой.
…Я уже третий день сижу дома навстречу своей судьбе. Ха-ха, хорошо сказал. И знаете, даже под арестом, даже почти разжалованным в ожидании определения дальнейшей судьбы, мне тут лучше, чем в канаве с вонючей водой под носом у чеченских боевиков. В принципе, наверное, понятно и без объяснений, что мне, как пространственно-временному путешественнику, абсолютно все равно, как там сложится служебная карьера капитана Оладушкина, но пока я живу его жизнью, я испытываю абсолютно искренние эмоции Ивана Сергеевича – переживаю, сожалею, радуюсь, тушуюсь, сомневаюсь…
На четвертый день домашнего заточения, в дверь постучали.
– Заходите, открыто, – я выключил телевизор и встал со стула.
На пороге стоял ефрейтор Громов, вопреки своей фамилии, маленький, щуплый мальчишка, с веснушчатым лицом и слабым голосом.
– Товарищ капитан, – тихо проговорил он, будто информация, которую он собирался довести до меня, не должна была попасть в чьи-то другие уши, – вас вызывает генерал-майор Имярек.
– А конвой? – Спросил я, – я же под арестом.
– Я конвой; Александр Павлович приказал доставить вас без лишнего шума.
– Ну, коли так, пойдем.
Через десять минут я на вытяжку стоял в кабинете командира части.
– Чего застыл, – не по уставному обратился ко мне генерал, – садись, давай, в ногах правды нет.
Я подошел к письменному столу и сел на приставленный к нему стул.
– На вот, прочти, – начальник протянул мне телефонограмму ЗАС.
Я проверил гриф секретности.
– Никак не могу, – сказал, отодвигая бланк, – не имею соответствующего допуска.
– Чита-ай, чита-ай, – благодушно протянул генерал, – здесь я определяю, кого к чему допускать.
Я взял в руки лист и впился в текст глазами. Был он довольно обширным и путанным – видно, что лег на стол командира сразу после расшифровки, без соответствующей обработки. Но смысл был абсолютно понятен. Если в двух словах, то в письме сообщалось, что по данным нашей разведки террорист Абу аль-Хасан Бурани, был убит неизвестным снайпером прямо в туалете на засекреченной базе чеченских боевиков недалеко от реки Гумс, являющейся правым притоком Сунжи, близ селения Умахан Юртовского. По не доказанным данным все три пули, попавшие в тело саудовского куратора, нанесли смертельные ранения, достаточно было и одной из них. Четвертая пуля попала Бурани в промежность. Вместе с командиром был застрелен и один из его охранников.
Я положил телефонограмму на стол.
– Прочел? – Генерал улыбался.
Я кивнул.
– Орел! – Командир части надел фуражку и встал, поднялся и я, – из десяти выстрелов в слепую – пять в цель! Два двухсотых !
Он крепко пожал мне руку, а потом резко бросил свою к виску, распрямив пальцы.
– Благодарю за службу!
– Служу отечеству, – я тоже отдал честь.
– А теперь, – начальник сел и махнул рукой сверху вниз, предлагая мне сделать тоже самое, – ознакомься с проектом моего приказа.
Я пробежал текст глазами, в нем ходатайствовалось о моем представлении к медали «За боевые заслуги».
– Уж извини, – Александр Павлович, развел руками, – там, – он ткнул пальцем в потолок, – решили, что на орден не тянешь – уж очень ты на свою меткость понадеялся, все на грань провала поставил – так что, только медаль.
Командир закурил.
– Но не переживай, – он заговорщически мне подмигнул, – я подумаю, как ускорить для тебя получение майорского звания.
– Товарищ генерал-майор, Александр Павлович, я… я… У меня нет слов. Только что я готовился предстать перед трибуналом, быть разжалованным, уволенным… в тюрьму сесть… Какое там «не переживай»!
Я шмыгнул носом.
– Ладно, ладно, это ты брось, – прервал он меня, – даю тебе две недели отпуска, документы возьмешь у секретаря, их ему из отдела кадров вестовой недавно принес. Съезди на родину, к родителям. Отдохни, попей водки, с девками там шуры-муры разведи. Но! Повнимательнее, что б без последствий. А на пятнадцатый день жду тебя, пока капитан для свершения дальнейших подвигов. Иди, гер-рой.
На этот раз «пока капитан» и «гер-рой» прозвучали совсем с другим подтекстом, чем восемьдесят часов назад. Я пожал протянутую мне крепкую ладонь и вышел из кабинета.
А вечером уже ехал в свой Питер, и знаете, мне совсем не хотелось перемещаться из этого времени, куда бы то ни было еще. Хотелось последовать совету генерала Имярек – попить водки и развести шуры-муры с девками, но здесь я не был себе хозяин. А потому, сомкнув глаза под мерный стук колес, и легкое покачивание поезда, я разлепил их в Португалии за семьсот лет от событий, описанных выше.