Мия и реальный мир

18+

               
1.

     Чтобы сказать, что вы с кем-то знакомы, недостаточно знать, как его зовут, где он родился, учился и тому подобное. Не хватит и знания навешанных ярлыков. На самом деле, всё это мало, что говорит о самом человеке. Нет, чтобы познакомиться с кем-то, нужен всего лишь простой человеческий разговор на любую тему. Так вот, с Мией, в этом смысле, никто в классе не был знаком, потому что никто с ней не разговаривал, если не считать фраз, вроде "Эй, Мия!", на что она отрывала безучастный взгляд от парты, и в её адрес разгибался средний палец, или в лицо летел комок бумаги. Она всегда молчала, а в тех случаях, когда нельзя было молчать, из нее обычно не выходило более двух-трёх слов за раз. Поэтому учителя обычно её не спрашивали и не вызывали к доске. Про Мию вспоминали только в самый безнадежный момент, когда скука становилась невыносимой, а фантазия истощалась до предела... Мы учились вместе уже около пяти лет, но по-настоящему я познакомился с ней лишь перед самыми выпускными, в мае, при довольно странных и глупых обстоятельствах.
    
     Начало месяца выдалось жарким и солнечным. Парки, аллеи и скверы города зеленели свежей сочной травой и листвой, щебетали птички, ну и всё такое. Как-то после школы я зашёл в ближайший магазинчик за сигаретами и банкой газировки. Вышел на крыльцо, распечатал баночку и гляжу, Мия в ста метрах от меня, куда-то целеустремлённо так топает по тротуару вдоль проезжей части. Куда это она собралась? Я провожал её взглядом, пока она не скрылась в кленовой аллее справа. И тут мне в голову пришла эта идиотская мысль – проследить за ней от нечего делать. Будто мне всё ещё лет 13, ей-богу. К тому же, мол, эта дорога тоже вела домой, но немного иным маршрутом...
     В общем, я долго шёл за Мией по тенистой аллее вдоль леса, попивая газировку и держась на расстоянии, пока она вдруг не исчезла на Т–образном перекрёстке с памятником. Я подошёл к перекрёстку аллей и, косясь на памятник с разбитой памятной доской, делать нечего, ступил через невысокое ограждение в плотные кусты с подозрительно поломанными ветками. Пробрался через заросли и оказался на узкой тропинке, ведущей вглубь леса. Вдалеке за за ветками маячил её синий рюкзак. Я пошёл по тропинке за ней. Пахло прелыми листьями и хвоей. Птицы кругом заливались будто в экстазе. Мы двигались по лесу около 20 минут и я уже успел сто раз пожалеть, что увязался за этой сумасшедшей и брожу по лесу, как маньяк, но сдаваться теперь и топать обратно, не раскрыв интригу, было бы ещё тупее. Наконец она упёрлась в старый покосившийся забор и свернула с тропинки влево, в чащу. Ну, и я за ней следом.
     В дико разросшихся зарослях шиповника отыскалась деревянная калитка по плечо высотой, через которую было видно, как Мия поднимается на крыльцо старого бревенчатого домика с крошечным стеклянным мезонином. Лязг ключа в замочной скважине, потом щелчок. «Так и будешь там стоять?» – Спрашивает она и не дождавшись ответа заходит внутрь домика, оставив дверь открытой. Что дальше, Коломбо? Правильно, я вылезаю из кустов, выщипываю с одежды репейники и с гордым видом захожу в дом, прикрыв за собой дверь.
     Стены и потолок были обшиты узкой старинной вагонкой, разбухшей и вздыбившейся местами, от чего в этом доме не было ни одной ровной плоскости, за исключением дощатого пола. Все до одного окна заколочены снаружи. Через щели в досках в комнату проникали редкие солнечные лучи, подсвечивая парящую в воздухе пыль. Местечко явно было дикое и не от мира сего...

– Ого! Круто... – Сказал я, озираясь кругом и покашлял в кулак. Мия сидела в старом плетёном кресле из ротонга у журнального столика с изогнутыми ножками. Она кивнула головой на второе кресло, стоящее напротив. Я приземлился. Было довольно удобно. Сидим глядим друг на друга молча...

– Слушай,– начал я, – прости за вторжение, но что это за дом?
– Просто... дом...
– А ключи у тебя откуда?
– Под ковриком лежали...
– Ясно… И давно ты меня спалила?
– С самого начала... Ещё вопросы будут?
– Один... А ты сюда зачем ходишь? В этот дом?
– Ну, это вроде как моё убежище, в котором я могу... – Она вдруг осеклась, будто испугавшись чего-то.
– ...быть собой, верно? – Продолжил я. Мия взглянула на меня с недоверием и кивнула.
– Никому не говори об этом месте, понял?
– Да, понял-понял. Но почему именно это место? Что в нём такого особенного?
– Не знаю. – Пожала она плечами, и поглядела куда-то сквозь меня, – Может, в таких заброшенных местах легче всего почувствовать себя свободной от реального мира... А ещё в этом доме есть Мезонин. – Добавила она и указала пальцем на люк в потолке, к которому вела узкая деревянная лестница с поломанными балясинами. Мы подошли к ней и Мия мигом взлетела по ступеням и скрылась наверху, мелькнув весьма симпатичным задом в узких джинсах, после чего в квадратном проёме появилось её лицо. Она быстренько сдула прилипшую к губам прядку волос и вновь исчезла из виду. Я взобрался по лестнице следом, оказавшись в ярко освещённой комнатке с панорамным остеклением меж четырёх столбов по углам, что подпирали деревянный потолок. Стеклянные стены со всех сторон окружали ветви деревьев. Редкие белые облака розовели в лучах закатного солнца. Сказать, что местечко производило странное впечатление – ничего не сказать. Попадая в эту комнату, ты будто сразу же попадал в какой-то другой мир, с иными красками и звуками, живущий по иным законам, параллельно обычной реальности.


2.

     Дальше всё потекло, как обычно. Дом, школа, тусовки с друзьями… Но иногда я встречался с Мией тайком ото всех. Либо в том домике с мезонином, либо на безлюдном диком пляже городского пруда, до которого мы добирались на великах или электро-самокатах по кикшерингу. Курили травку, загорали, поедали пиццу, строили замки из песка... Говорили о чём угодно, от нового альбома группы «Киллс» до «существует ли Бог?». Только о своей семье Мия говорить не любила. Мне было легко с ней. Будто я знаю её много лет. Впрочем, формально ведь так и было. Мы учились в одном классе уже лет пять. Но всё это время я совсем её не знал. Мия, например, писала стихи, но трогательно стеснялась мне их читать. Она посещала курсы по рисунку и живописи и здорово рисовала. Увлекалась японской поэзией, восточной философией, любила русскую и мировую классику. Восторгалась Анной Карениной и Убить пересмешника, Пелевиным и Мураками. Мечтала нарисовать автопортрет маслом в стиле авангардизма и купить дом на колёсах, чтобы уехать куда-нибудь в дикие места, подальше от людей, и поселиться на пустынном пляже, на берегу моря, или где-нибудь в горах возле огромного каньона, над которым раз в неделю одиноко прокричит сокол или заблудившаяся чайка... А ещё однажды на пляже, когда до этой философской темы дошёл разговор, Мия призналась, что верит в существование реальности... Но проблема, по её мнению, в том, что все мы живём не в ней... А где? – Спросил я тогда и навсегда запомнил её ответ. – В мире, придуманном другими людьми.
     Мия действительно была не такой, как другие девчонки, которые гнались за шмотками, трендами, лайками и признанием в классе... Возможно, в головках её одноклассниц и вправду не было ничего, кроме алчности, культа стервы и гламура. Сверстницы Мии, так или иначе, всегда преследовали только свои шкурные цели, а люди и отношения были для них лишь инструментами. Но Мия была совсем другой. Ничерта ей ни от кого не нужно было. И единственное, что она хотела от людей, это чтоб они просто оставили её в покое. Мия не пыталась манипулировать людьми, использовать их в своих мелких целях. Она совсем не старалась произвести впечатление, состряпать губки бантиком или принять небрежную естественную позу…


****

     Май давно перевалил за середину и однажды я со скуки изрядно набрался на унылой вечеринке в квартире у одного знакомого с параллели. В какой-то момент мне стало так душно и паршиво, что я вышел на балкон покурить, а потом начал сдуру звонить знакомым девчонкам по списку из телефонной книги, предлагая забрать их прямо сейчас хоть с луны и увести в прекрасный розовый закат… Это где-то в половине первого ночи… Разумеется, почти никто не взял трубку, не считая парочки особ, лично пославших меня нахер... Так по списку я дошёл до Мии. Может, хоть она меня не пошлёт? Долго слушал длинные гудки, и наконец она ответила сонным голосом.

– Алло?
– Привет, это я... – Говорю.
– Привет…
– Разбудил?
– Нет.
– Слушай, Мия,– говорю заплетающимся языком, – надо встретиться…
– А до завтра не терпит? – Спрашивает она, зевая...
– Не терпит. Мне надо валить отсюда прямо сейчас, пока я ещё хоть что-то соображаю… Помнишь, как круто было в том домике с мезонином?
– Да… Я сейчас там… То есть тут… Приходи, если хочешь...
– Приду... Пока...
– Пока... – Ответила она и сбросила вызов. Я прикурил новую сигарету и стал вызванивать такси. Потом ни с кем не прощаясь, прошёл с непринуждённым видом через гостиную (в которой орала музыка и гуляла компания молодых парней и девчат) в прихожую. Одел кроссовки, нашёл свою сумку на вешалке и вышел на улицу, на свежий воздух.
     Ночь была бодрящей и звёздной. Ярко сияла молодая луна. По привычке я попытался найти в небе Большую и Малую медведицу, но не нашёл. Возможно, медведи прятались за одной из высоток, ну, или я был настолько пьян. Минут через пять появилась машина такси. Мы быстро добрались до магазинчика на остановке - ближайшей точки к перекрёстку аллей с памятником. Выйдя из машины, заскочил в магазинчик за бутылкой мартини. Выглядел я старше своих лет, особенно когда был не брит, впрочем, в этом круглосуточном продали бы и наркотики младенцу. Быстрым шагом дворами добрался до перекрёстка с памятником. Включил фонарик на телефоне и полез в кусты, переступив через низкое ограждение. А далее известным маршрутом по тропинке до крыльца домика с мезонином.
     Было не заперто. Комнату слабо освещала большая свеча на журнальном столике. Мия сидела в плетёном кресле, поджав под себя ноги, а на её коленях лежал полосатый мурлыкающий котик или кошечка.

– Привет, а это кто? – Спросил я, кивнув на усатого-полосатого.
– Это? – Она подняла животное и заглянула ему под хвост – это... Мурлыка. Она уже была тут, когда я пришла.
– Ясно. Значит, разливаю на троих... – С этими словами я уселся во второе кресло, достал бутылку мартини из сумки и открутил крышку. – Ну, За Мурлыку! – Приложился сначала сам немного, а потом протянул ей. На несколько мгновений она будто зависла, но потом со словами «а почему бы и нет?» взяла бутылку и тоже отхлебнула, как следует «За Мурлыку».
     Мия в итоге порядком набралась, ну, а я и без того был пьян. Бутылку мы допили наверху, в смотровой комнате мезонина, освещённой лишь мягким лунным светом. В какой-то момент я нашёл её в клубах сигаретного дыма, обнял легонько за талию, и неловко поцеловал в губы. Она испуганно отстранилась на секунду, а потом сама, придерживая меня за плечи, вернула поцелуй. Я стянул с неё чёрную кофту, она помогла мне избавиться от рубашки, и мы тут же рухнули на пол…

****

     Проснулся один в начале девятого. В окна смотровой комнаты бил яркий солнечный свет, бросая ветвистые тени на пол. Голова просто раскалывалась от боли и ужасно хотелось пить. Кое-как оделся, открыл люк и спустился вниз по крутой лесенке, рискуя свалиться с неё кубарем. Никого... «А была ли Мия вообще?» – Подумал я и в памяти закрутились воспоминания о вчерашнем вечере и ночи... Среди прочего, я вспомнил, как Мия несколько раз будто пыталась мне что-то сказать, кажется, про своих родителей, что они как-то изменились, но я её почти не слушал и пропускал всё мимо ушей, думая только о том, как поскорее стянуть с неё джинсы.
      


3.


     На следующий день в школе, мы с Мией, как обычно, делали вид на публике, будто между нами ничего не было и нас ничто не связывает. Как по немому соглашению мы старались не давать окружающим никакого повода, да и не их ума наши отношения, в которых мы и сами ещё не разобрались...
     Не считая одиночек, весь класс был разбит на группы общения от двух до пяти человек, которые иногда пересекались между собой. В моей группе было ещё двое. Один то, Максимка - нормальный, а второй, Маратик - частенько что-нибудь чудил или кого-нибудь булил и, волей-не волей, втягивал нас с Максом... Короче, на перемене между двумя уроками математики, этот мудак докопался до Мии, как он бывало делал и раньше. Маратик сел за соседнюю парту напротив Мии и стал стрелять в неё из ручки без пасты жёванной бумагой, скатанной в шарики. При каждом попадании он ржал, как дебил и отпускал тупые шуточки. Мия пряталась от него, прикрываясь рюкзаком. Вокруг этой сцены избиения младенцев быстро собрался круг зевак обоих полов, хохочущих и отпускающих издевательские замечания. Игра на публику только подзадоривала Маратика и когда стрельба из ручки всем наскучила, он принялся задавать Мие пошлые вопросы сексуального характера, и тут же предлагал не менее пошлые ответы, иногда при помощи кого-нибудь из «зрительного зала»… Ни разу она даже не взглянула на меня при этом...
    
     После уроков мы с Максом и Маратиком, как обычно, пошли покурить за школу. Признаться, мне хотелось дать Маратику приличного леща, но вменяемого повода, не связанного с Мией, на ум никак не приходило. Потом Маратик как бы между делом рассказал, что Вероника со своей бандой хочет жёстко подшутить над Мией на выпускном и как-то опозорить её перед всеми за то, что та, когда-то при царе Горохе, толкнула её высочество Веронику и те изволили поскользнуться и свалиться в грязь на глазах-с у всего класса. Или что-то в этом роде. Никто уже толком не помнил… Этот осёл рассказал, что тоже в деле и предложил нам поучаствовать в «потехе». Максыч поглядел на меня вопросительно. Сначала я хотел отказаться, но подумал, что разумнее согласиться, чтобы быть в курсе замыслов этой сучки Вероники, которая крутит Маратиком, как хвостиком. Однако, как выяснилось позже из разговора, Маратик ещё не знал всего плана.
     Мы разошлись на перекрёстке неподалёку от школы. Каждый пошёл в свою сторону. По дороге домой, и потом в квартире весь оставшийся вечер я периодически думал о наших отношениях с Мией. О том, кто она для меня теперь? Но ни к чему я в итоге так и не пришёл, отложив вопрос на завтра.
     Но на следующий день Мия не пришла в школу. Я позвонил после уроков по пути домой. Голос робота сообщил, что аппарат абонента выключен или находится вне зоны действия сети… Звонил ещё дважды за тот вечер с тем же результатом… И на следующий день та же картина. Так прошло ещё два дня... По классу поползли слухи, распускаемые Вероникой, будто бы Мия сбежала за границу с каким-то арабом и стала сексуальной рабыней в гареме шейха... Кто-то говорил, что Мия лежит в больнице с раком лёгких, или она просто переехала в другой город… В общем, болтали, кто во что горазд, но никто ничего толком не знал.
     А у меня за эти последние майские дни вошло в привычку всё чаще вспоминать наши прежние встречи на пустынном пляже и в домике, и ту ночь в смотровой комнате… Её пугливую улыбку, большие чёрные глаза с янтарным отливом, аккуратные плавные движения,  или как она иногда сдувала с лица выбившуюся прядку волос, как изображала Пикачу с поджатыми лапками, высунув язык... Я наконец понял, что незаметно для самого себя, влюбился в эту странную девочку с чёрным каре. Но эта любовь была смешана с чувством раскаяния и стыда за то, что не остановил тогда Маратика и стоял, как истукан, будто с ними всеми заодно, боясь выдать свои отношения с Мией, с этим изгоем-одиночкой и "фриком" в классе.


4.

    С Маратиком я больше не общался и Макс долго не мог понять, какая кошка между нами пробежала, пока я ему однажды прямо не заявил, что на фиг этого Маратика, и что пусть он (Максыч) как хочет, но я больше дел с ним иметь не буду. Макс хмыкнул и сказал, что вообще-то тоже всегда недолюбливал Маратика и был, говоря литературным языком, «весьма поражён», что я согласился участвовать в пакостях Вероники. Пришлось рассказать, что я согласился на эту пакость, только чтобы её предотвратить. «А вот это умно» – Опять хмыкнул Макс. В итоге мы пришли к тому, что поставим Маратику ультиматум – либо он прекращает издеваться над людьми и втягивать нас в подобное, либо он идёт на хер. Всё просто... Но в конце последнего урока произошло событие, после которого такие мелочи утратили для меня всякое значение.
     Сначала за дверью кабинета послышалась странная возня и перешёптывания, после чего дверь отворилась и в кабинет, с невиданным прежде выражением лица, вошла наша классная руководительница – полная дама далеко за пятьдесят в чёрном строгом платье с бардовым жакетом, а за ней следом худенькая женщина лет сорока пяти в сереньком брючном костюме и в белой блузке с воротничком. Они поздоровались с престарелым учителем физики, что сидел, выпучив на них круглые подслеповатые глаза под толстыми линзами очков, потом поздоровались с классом, и слово взяла наша классная руководительница.
     Недавно стало известно, рассказала она, о смерти ученицы нашей школы, вашей одноклассницы Мии Сафроновой... Помним, типа, любим и скорбим... Отнеситесь с пониманием... Жизнь, мол, продолжается...
     Она закончила объявление и в классе воцарилось гробовое молчание. После долгой паузы я спросил, что с ней случилось и некоторые поддержали мой вопрос, но наш предводитель быстро дала понять, что это вся доступная на текущий момент информация. Потом все начали расходиться. Я тоже, будто на автопилоте, схватил свою сумку и поднялся. В этот момент наша классная тихонько и как-то непривычно ласково окликнула меня по фамилии. Я остановился на месте, как вкопанный. Она быстро кивнула головой в сторону парты и стрельнула в неё глазами. Я уселся обратно, повесив сумку на спинку стула. Она покинула класс последней, прикрыв за собой дверь, и я остался наедине с женщиной в сером костюме.
     Та уселась рядом за соседнюю парту и положила на стол свой портфель. Дежурно улыбнулась и представилась Анной Сергеевной, работником органов опеки. Она достала из портфеля альбом для рисования с изображением котяток в корзинке на обложке и заявила, что, по её мнению, теперь он должен принадлежать мне. Я взял альбом, покрутил в руках, оглядев со всех сторон, и начал листать… Почти весь альбом был заполнен рисункам, изображающими какого-то молодого парня с лихой чёлкой, очень похожего, однако, на меня… На некоторых страницах от руки были записаны короткие стихи о любви на один-два катрена. Каждая иллюстрация датировалась художницей и, судя по датам, рисунки делались на протяжении последних пяти лет, что мы учились с Мией в одном классе...
     Я закрыл альбом и спросил в лоб, от чего она, чёрт возьми, умерла?! Анна вздохнула и сначала поинтересовалась были ли мы близки с Мией. Я ответил, что, в последнее время, да, были близки. Тогда, при условии, что всё останется между нами, она поведала, что наблюдала за судьбой Мии на протяжении последних восьми лет.
     Около шести лет назад, рассказала она, настоящих родителей Мии лишили родительских прав за бродяжничество. Их обнаружила полиция в каком-то заброшенном домике-сторожке в лесу. Мию отдали в детдом, из которого её, однако, быстро забрала одна бездетная хорошо обеспеченная семейная пара, недавно переехавшая в наш город. Тогда девочку перевели в нашу школу, поближе к дому новых родителей. Но вчера вечером полиция вскрыла их дом, и обнаружила тело девочки в своей спальне, в пижаме под одеялом. Никаких внешних повреждений на теле не нашли. Похоже они ей что-то вкололи или подмешали в еду. На жёстком диске компьютера удалось восстановить удалённые фотографии пятилетней давности, на которых супружеская пара присутствует в обнажённом виде вместе с 12-летней приёмной дочерью в её детской спальне... Надеюсь, этих животных уже объявили в розыск… – Заключила Анна дрогнувшим голосом и отвернулась.
     Немного успокоившись и утерев слёзы, она продолжила ещё что-то сбивчиво говорить про то, что чувствует себя виноватой, что такого не должно было случиться... Но я её почти не слышал. Накинул сумку на плечо, сунул в неё альбом Мии и молча, будто под водой, поплыл из класса, потом по лестнице вниз, по коридору с выставкой рисунков первоклашек, налево в холл, мимо престарелого охранника на проходной, через стеклянные двери на улицу на крыльцо и вниз, мимо баскетбольной площадки, через железную калитку за территорию школы, а дальше дворами куда-то по направлению к перекрёстку аллей, думая периодически о том, что всё это не реально... Что они всё это выдумали... И что в реальном мире Мия жива и всё ещё ждёт меня в том домике с мезонином.