18. Наезд Тохтамыша

18. НАЕЗД ТОХТАМЫША.  А в Великой Степи меж тем вновь было не спокойно. Расправившись с безродным выскочкой Мамаем, Чингизид чистых кровей Тохтамыш тут же начал подумывать, а не расправиться ли ему таким же точно образом и со своим покровителем – безродным выскочкой Тамерланом. Впрочем, идти против армии сытых хорошо «упакованных» воинов Железного Тимура, имея под своим началом несколько туменов вконец обнищавших татар и половцев, у которых за душой не было ничего кроме пары-тройки голов домашнего скота да старой прохудившейся от времени юрты, было, мягко говоря, неразумно. А значит, Тохтамышу, как и Мамаю в свое время, потребовались деньги. Но вот вопрос: где их взять, если обнаглевший русский улус не хочет ему, ордынскому царю, потомку не кого-нибудь, а самого Покорителя Вселенной Чингисхана, платить дань? Посольство Тохтамышево приняли в Москве, как и полагается, на высшем уровне, однако, кроме подарков послам и самому хану ничего существенного от московитов добиться не удалось. На Москве сарайских «царей» всерьез уже не воспринимали.

Летом 1381 года на Русь было отправлено второе посольство с царевичем Акхозей во главе. Это посольство вообще до Москвы не доехало. Добравшись до пределов Нижегородского Княжества, царевич велел заворачивать коней. На Москве странное поведение посла объяснили его робостью, даже не допуская мысли о том, что целью этого посольства вполне мог быть именно Нижний Новгород, а не Москва. Дальнейший ход событий доказывает, что дряхлеющий Дмитрий-Фома был, очевидно, не совсем честен со своим царственным зятем, и у него или у его сыновей имелись некие контакты с Ордой, так и оставшиеся для Москвы тайной, но в итоге стоившие Нижнему Новгороду самостоятельности. Василий Кирдяпа, к примеру, после спровоцированного им в 1375 году избиения Мамаевых послов вообще мог уже считать себя союзником Тохтамыша.

Летом следующего 1382 года Тохтамыш неожиданно для всех собрал 50 тысяч воинов и скрытно двинулся на Русь - настолько скрытно, что даже приближенные хана ничего не знали о конечной цели похода. На границах Рязанской Земли орду встретил Олег, лично взявшийся проводить татар к Оке и показать им безопасные броды. Заметим, впрочем, что эти сведения почерпнуты из московских источников, для которых неожиданное появление орды из рязанских лесов уже было равнозначно доказательству вины рязанского князя. Некоторые историки факт предательства Олега берут под сомнение.

На север орда шла тайными тропами через малозаселенные окраины Рязанского княжества. Вместе с Тохтамышем тащились и сыновья Дмитрия-Фомы, как залог верности суздальских князей его царскому величеству. Был там и наш с Вами старый приятель Васька Кирдяпа. Между прочим, именно эту честолюбивую сволочь многие исследователи называют одним из виновников грабительского набега ордынцев на Русь в 1282 году. Да и кто, кроме него, мог во всех подробностях поведать хану о плачевном состоянии российских вооруженных сил после Куликовской Битвы?

Появление сильного татарского войска в южных волостях московского княжества вкупе с откровенно изменнической позицией Рязани и Нижнего Новгорода стали для Дмитрия Донского полной неожиданностью. Высланное навстречу врагу московское ополчение оказалось слишком малочисленным и его от греха подальше решили распустить. По окрестным селам было разослано распоряжение прятать скот и идти под защиту кремлевских стен. Сам Дмитрий с двумя тысячами ратников ускакал в Кострому, куда было велено стягивать дружины удельных князей и ополчения со всех городов. Брату, Владимиру Храброму, собиравшему войско у стен Волоколамска, государь отправил 8 тысяч ратников для предупреждения возможных враждебных действий со стороны Ягайло и Михаила Тверского. Это был первый в истории Москвы случай, когда верховное командование покидало столицу и отступало в глубокий тыл, чтобы оттуда руководить обороной страны, и все потому, что этот самый «глубокий тыл» у него теперь имелся. Цепляясь за свою столицу, Дмитрий имел все шансы попасть в окружение, быть отрезанным от остальных волостей и потерять нити управления общерусским ополчением. Москва была важнейшим рубежом общерусской обороны и главным символом зарождающегося племени великороссов, но это был не последний рубеж и далеко не единственный символ. Вот почему Дмитрий ушел к Костроме, чтобы биться не столько за Москву, сколько за доверившуюся ему страну, и вот почему отныне и впредь россияне будут драться за свою столицу зубами и ногтями, но, когда обстоятельства окажутся сильнее их, научатся приносить Москву в жертву обстоятельствам, ибо Москва – еще не вся Русь.

Узнав о стремительном приближении татар, Владимир Храбрый приказал жителям Тарусы, Можайска, Любутска, Боровска и Серпухова эвакуироваться к Волокаламску, а сами города сжечь. В итоге ордынцам пришлось идти по пустой земле. Обойдя стороной Тулу, Тохтамыш разграбил Алексин, прошел через сгоревшие Тарусу и Серпухов и двинулся к Москве. Если бы все сработало как надо, то тактика выжженной земли и неприступная московская цитадель позволили бы Дмитрию навязать застрявшим в Подмосковье ордынцам партизанскую войну и малой кровью вытеснить их из своих владений. Возможно, так бы все оно и было, если бы у Тохтамыша не появились в русском лагере неожиданные союзники: трусость, разгильдяйство, анархия и «Ивашка Хмельницкий».

Что именно произошло в те дни внутри московского кремля, где скопилось большое число беженцев, но практически не осталось воевод, - никто толком сказать не может. Безусловно, вывод из столицы основной части полков и неожиданное «бегство» самого великого князя были восприняты большинством москвичей именно как бегство. Вот почему сразу вслед за своим князем кинулись врассыпную все те, кому было куда бежать – бояре, чиновники, купцы. И это несмотря на то, что великая княгиня в столице осталась. Поспешный отъезд «лучших людей» привел простых горожан в бешенство. Собравшись на стихийное вече, они выбрали себе собственных вождей и постановили никого из города больше не выпускать, а тех, кто попытаться вырваться наружу, бить и грабить. Даже митрополиту Киприану с княгиней удалось покинуть бушующую столицу не сразу. При этом многие историки уверены, что Дмитрий Донской, у которого после Куликовского побоища ощущалась острая нехватка в опытных управленцах, и свою семью и свою столицу поручил заботам Киприана, придав ему в качестве воеводы литовского князя Астея, в надежде, и кстати говоря, небезосновательной, что, действуя в паре, они со своей задачей справятся. В этом предположении нет ничего необычного. После активной и весьма успешной деятельности Святителя Алексия на политическом поприще московский государь был просто уверен, что митрополит на Руси это нечто большее, чем просто «главный поп». Как неплохой знаток дворцовых интриг, ромей Киприан, возможно, был на этот счет того же мнения, если б только не одно «но». В милом его сердцу Константинополе бунт черни всегда заканчивался большой кровью. Ромей болгарского происхождения Киприан даже и представить себе не мог, что на Руси бунт может быть лишь весьма своеобразной формой выражения народными массами своего патриотизма. Увидев за окном нестройные толпы людей с оружием, которые все время что-то кричали и отчаянно жестикулировали, он по старой византийской привычке решил, что ему пришла пора увозить из города княжескую семью и сматываться самому. Так он и поступил – не как трус, а как истинный грек. Внук Ольгерда Астей, который знал русских гораздо лучше, убегать не стал. Оборону города он сумел организовать неплохо, но для того, чтобы навести в нем порядок, авторитета у него уже не хватило.

23 августа к Москве подвалила сарайская братва, которую горожане тут же обработали картечью из «тюфяков». Длительная осада в планы Тохтамыша не входила – она могла стоить ему слишком дорого – и потому уже 24 августа хан погнал своих людей на штурм. Москву ордынцы, атаковали яростно, не считаясь с потерями, но два их приступа были довольно легко отбиты. При этом некоему суконщику Адаму удалось завалить из самострела царевича Акхозю. Следующий день так же не принес результата. Москва оказалась для степной конницы неприступна. Тогда Тохтамыш решил пустить в ход секретное и крайне вонючее биологическое оружие – суздальских княжичей Ваську Кирдяпу и Семку. Суздальцы отправились к городским воротам и Христом-Богом поклялись перед горожанами, что хан прекращает осаду и просит лишь встретить его с честью и впустить в город уже не как завоевателя, а как туриста. Москвичи, которые по слухам уже успели к этому времени разграбить не только княжеский дворец, но и винные склады, и потому пребывали в легкой эйфории, решили, что и с ханом им тоже не грех чокнуться. Ворота со скрипом отворились и из крепости вышли послы с хоругвями и дарами, дабы встретить дорогого гостя у самого порога. Дальше произошло то, что и должно было произойти. Прямо у стен города произошла резня, в которой все русское командование, включая московского архимандрита, боярина Морозова и князя Астея, было уничтожено. Степная конница большими массами начала вливаться внутрь кремля. Мигом протрезвевшие горожане кинулись навстречу, но их отчаянное сопротивление уже не могло спасти город и всех его обитателей от гибели. 26 августа в 7 часов вечера яростное сражение на улицах, во дворах и в домах прекратилось - город был полностью взят. Татары в тот день не пощадили никого. В уличных боях по разным оценкам погибло от 12 до 25 тысяч москвичей обоего пола и всех возрастов. Потери ордынцев за эти три дня тоже были немалыми – порядка 15 тысяч человек.

Взяв и спалив Москву, Тохтамыш раскинул свой лагерь возле закоптившейся громады поверженного кремля. Идти к Костроме, где копились великокняжеские войска, он, разумеется, не собирался. Свои орды хан разослал «на прожиток» во все стороны с приказом в пределы тверские и нижегородские не вступать и при первой же встрече с русскими войсками возвращаться к Москве. Отряд Батарбека умчался к Дмитрову и Переславлю, тумен Кутлабуги двинулся к Звенигороду, Можайску, Волоколамску и Ржеве.

Узнав о падении Москвы, по русским городам ударили в набат. Каждый способный держать в руках оружие становился в строй. В войска Владимира и Дмитрия Донских потекли ополченцы из Смоленска, Брянска, с Новгородчины, из окраинных волостей Твери и Рязани. Орда, выступившая из Москвы на запад, шла по пустой земле. Бартабек разграбил брошенные жителями Дмитров, Переславль, Юрьев и Владимир, а Кутлабуга разорил Можайск, двинулся к Волоколамску и там, забыв о приказе Тохтамыша, крайне неосторожно нарвался на Владимира Храброго. В коротком яростном сражении Владимир Андреевич, потеряв в бою около 3 тысяч своих бойцов, вырезал весь Кутлабугов тумен. Сам темник сумел спастись, но лишь для того, чтобы по возвращении в ставку хана лишиться головы за трусость.

После кровавого штурма Москвы и Волокского побоища силы Тохтамыша сократились вдвое. Умудренный опытом прошлых своих поражений хан понял, что ему пора делать ноги. Тем более что разведка докладывала ему о приближении Дмитрия Донского с московскими, ярославскими, моложскими, ростовскими, галичскими, кашинскими и угличскими ратями. Отозвав Бартабека из Владимира, Тохтамыш отправился по Коломенской дороге назад к Дону, разрешив своим людям в Рязанской Земле себя ничем не ограничивать.

По Олеговым владениям ордынцы шли по-монгольски - облавой. Олег, никак не ожидавший от своего союзника такой подлости, бежал в заокские леса, бросив свою многострадальную землю на произвол судьбы. После ухода татар рязанцы начали потихоньку выползать из лесов и укрытий на родные пепелища, но, как оказалось, рановато. По следам стремительно отступающей орды в Рязанскую Землю ворвались московские войска. Дмитрий Донской со своими полками помчался дальше, желая проводить Тохтамыша до границ со Степью, а Владимир Храбрый остался в тылу и занялся зачисткой ненавистного ему княжества. Уцелевшие после татарского погрома селения москвичи сжигали, скот, ордой почти нетронутый угоняли за Оку, всех попавших в плен рязанских обывателей, включая и священников, под крепкой стражей отправляли в вотчину серпуховского князя. Дмитрий, так и не догнав Тохтамыша, вскоре повернул войско назад к Москве, и на обратном пути сумел договориться с мещерским князем Александром о покупке его наследственной вотчины. Мещера была включена в состав Московского Княжества.