Этимологическая история слова село в дагестанских

В дагестанских языках для обозначения села не имеется единого термина, а используются разные апеллятивы как: авар. росу; ахвах. гьани, карат. гьана, тинд. гьана, чам. гьан, багв. гьан, ботл. гьани, годоб. гьани; агул. х1у1р / х1ур, арч. хоIр, лезг. хуьр; дарг. ши, лак. щара /шаравалу, рут. мукъкъ1/мухъ1; таб. гъул; цах. хив.

По происхождению этих слов каких-либо глубоких исследований не проводились, лишь по некоторым из них были высказаны определенные мнения. Так, например, известный ученый, заведующий отделом археологии каменного века Института археологии РАН Амирханов Хизри Амирханович в статье «Ойконимы и этнонимы в Дагестане» (Журнал «Этнографическое обозрение» / Выпуск №4 (С.173-183), пытаясь решить вопрос через сопоставление аварского названия андийцев «г1анди» и собственного андийское «къIванну» - по названию  главного села Анди, приходит к выводу, что его «можно возвести к правосточнокавказской форме къIвинв (“селение”), которая семантически и фонетически сближается с празападнокавказским къIвена в значении “дом” (Nikolayev, Starostin 1994: 471)».

Сообщается также, что «Близкое к исходному звучание слова помимо андийского сохранилось и в других современных восточнокавказских языках: цезском - къIвин, гинухском - къIвен, хваршинском - къIван, инхокваринском диалекте чамалинского - къIвон, бежтинском и гунзибском - къIун, в лезгинском (с метатезой) - мухъи, рутульском (с метатезой) - мукъIи».

Однако проблема подобной трактовки ситуации заключается в том, что в правосточнокавказских языках в их исходном состоянии слова не могли иметь такие формы, которые приводятся в «Nikolayev, Starostin 1994: 471».

Объясняется это тем, что им не характерны были структуры с произвольным строем, то есть, с произвольным расположением звуков в строю, из которых состоят эти слова. Согласно действующим словообразовательным правилам, в определенной позиции слов могли проявляться звуки лишь определенного разряда, выполняющие на этом участке конкретные, присущие только им, функции. Такого произвольного расположения звуков в структурах слов, характерное, например, языкам индоевропейской семьи для восточнокавказсков языков было немыслимо.

Так, в начале существительных должны были стоять звуки, определяющие их грамматический класс. Их немного — й, -в (> -б > -м), -д  и некоторые другие. В разные исторические периоды число их могло меняться. Те же звуки в прилагательных выступали в конце слова и обозначали их атрибутивную функцию. В предкорневой позиции всегда стояли сонорные, которые при изменении слова дублировались в конце структуры, образуя, таким образом, основы косвенных падежей и т. д.

В Nikolayev, Starostin 1994: 471, на которое ссылается Х.А.Амирханов, не уделяется должное внимание историческому словообразованию и исторической структуре слова восточнокавказских языков, если оно уделяется вообще. Можно сказать, что, приведенные в работе исследователя аварские примеры могли, как раз-таки, представлять собой раздробленные фрагменты, сопоставляемых с ними форм наподобие лезгинских, которые по своему фонетическому строю стоят ближе к исходным основам. Кроме того, в примерах Х.А.Амирханова и значение «село» в его этимологическом смысле является вторичным. На более раннем этапе своего развития содержание, приводимых им лезгинского «мухъи» и рутульского «мукъIи» - это «помещение хозяйственного назначение, где хранились продукты, орудия труда, сено» и т.п, что, возможно, также отражает общее для воточнокавказских языков состояние.

Для мукъкъ1 // мухъ1, к которому восходит и рутульское название села, с учетом всех нюансов восстанавливается отдаленная форма *му(р)хъхъ1, что не исключает такую же структуру для аварских языков с предкорневым сонорным -н вместо -р, то есть, * му(н)къ1 // * мунхъхъ с восходящими к ним на правах их фрагментов цез. къIвин, гинух. къIвен, хварш. къIван, чам. (инхокварин. диалект) къIвон, бежт. и гунз. къIун.

Наличие в предкорневой позиции -р или по ассимиляции -л, -н является одной из точек различения лезгинских и аварских лексических форм, которая сложилась в процессе их развития. Исследователи не всегда понимают это и часто в своих реконструкциях ошибочно объединяют их в пределах одних и тех же воссоздаваемых структур даже внутри одного и того же языка или их диалектов, что приводит к неверным результатам. Кроме того, это вызывает и нарекания со стороны коллег в том плане, что исследователи под видом реконструкции слов создают неправдоподобные и практически непроизносимые по звучанию структуры, что в определенной мере соответствует действительности.

Сама по себе возможность реконструкции для дагестанских языков исходных форм *му(р)хъхъ1,  *му(н)къ1 / *му(н)хъ1  примечателен тем, что в них мы находим отражение хронологически более отдаленной стадии развития этих слов. Этимологически они связаны и реконструируется через апеллятивы, обозначающих «место». Продемонстрируем это на примерах.
 
В дагестанских языках для понятия «место» восстанавливается две основы с их вариантами, что отражено в современных языках. Для ясности ниже сгруппируем их в отдельных списках: авар. бак1, кар. мак1ва, багв. мак1ва, тинд. мак1ва, чам. мак1а, хварш. мок1о, бежт. маьче / мак1а, гунз. мэче, гин. мочи, цез. мочи.

Примыкает к ним и лезг. чкка, арч. мач1, лак. к1ану, а также агульское слово к1ен / к1ан со значением «дно» при составном «лакун к1ен» - подошва, букв. «дно ноги». Еще одна агульская версия его это мукь «место», имеющая параллели с аварским мухъ «место» и в более широком значении - «сторона».

К реконструируемым формам * му(р)къ1 / * му(р)хъхъ1 этимологически восходит и даргинские названия хутора «махи»  < *ма(р)хи и, вытекающего из него по предположительной схеме ма(р)ахи > махи > маши > ши, названия села «ши», например в ойкониме Лева-ши с его  диалектными вариантами «ша» - Уси-ша, Ахъу-ша и «чи», как это представлено в названиях Сан-чи, Куба-чи, Ира-чи и т.д., в которых компоненты -ши, -ша, -чи означают «село».

Близко к ним примыкают и лакские ойконимы Гъуму-чи «Кумух» и Щара-чи, представляющие собой отголоски бывшей лакско-даргинской языковой общности. Лакское обозначение села «щара» и (с непонятным наращением - -валу) «щаравалу» восходят к *му(р)хъхъ1 и являются трансформировавшими фрагментами основы косвенных падежей ма(р)хъхъар(а) > ххар(а) > щар(а). Смотрите в этом плане также чеченское мохк "страна".


К исходной основе *му(р)хъхъ1 восходят и такие формы аварских языков, как ахвах. гьани, карат. гьана, тинд. гьана, чам. гьан, багв. гьан, ботл. гьани, годоб. гьани, которые возникли согласно, известному в аварских языках чередованию х – гь по типу мух – мугь «ячмень». То есть, в этих словах мы также имеем фрагменты исходной основы с ее корневым согласным гь (< х < *-хъ), осложненный суффиксом места -н.

В агульском языке им соответствует слова х1а1н / г1ан «загон, двор» и г1а1н / г1ан «полость, внутренность», то есть, ограниченная границами пространство внутри чего-либо. В лезгинском это слово имеет форму хен «загон, двор». В агульском языке (керенский диалект) на месте фарингализованных звуков -х1ь / г1ь восстанавливается геминированный (сильный) *хх, а лезгинском и в некоторых диалектах агульского эта «проблема» решается упреднением артикуляции гласных, что и видим здесь. Другими словами, агульские диалектные вариации х1а1н / г1ан «загон, двор», как и аварские формы восходят к *-ххан.

Еще один язык, в котором мы находим это слово – это цахурский. «Село» в цахурском - это хив, который также отложился в названии села Хив - административного центра одноименного Хивского района РД. В этом случае рефлекс *х праформы *му(р)хъхъ1 осложнен дополнительным -в. В лезгинских языках отмечается явления, при котором в конце некоторых слов добавляется -в, как, например, это можно видеть в заимствованном из русского языка слове «кило», которое в цахурском и некоторых диалектах агульского языка превращается в «кила-в».

Следующие в очереди это агульский и лезгинский языки, в которых отмечается трансформы анализируемой основы * му(р)къ1 / * му(р)хъхъ1. В агульском – это х1у1р // г1ур «село», с фарингализованным гласным -у1 в керенском диалекте, а в лезгинском – хуьр – то же, через умляутизированный -уь.

Исторически, на месте фарингализованного -у1 в составе слов в агульском восстанавливается губно-губной -в с предшествующим гласным, а в лезгинском умляитизированный -уь является результатом соединения и+в. С учетом этих положений для них в качестве апеллятива, обозначающего «село» восстанавливается: для агульского *ххавур, а для лезгинского - *хивр / хивир. См. в этом плане еще примеры из предыдущего абзаца - цах. «село» - хив и табасаранское название села Хив Хивского района.

Реконструируемые архаичные формы - агулькая *ххавур и лезгинская *хивр, безусловно, на правах трансформантов можно возвести к исходной основе * му(р)къ1 / * му(р)хъхъ, но при этом они встречаются с проблемой. А дело в том, что агулькая *хавур и лезгинская - *хивр / хивир с таким же успехом могли бы происходить и от ср.-перс. хоре // хwара со значением «область, округ». См. в этом плане Шанский и др., (Словарь… с. 597).

Если наши выкладки здесь верны, то теоретически из сказанного можно извлечь два равно допустимых вывода. В первом случае, созвучие восточнокавказских основ со ср.-персидским – это случайность. Во-втором, все эти формы восходят к единому источнику. В этом случае появление их в генетически разных группах языков можно отнести за счет заимствования одними языками из других и отнести это к периоду древних контактов северокавказских народов с индоиранскими племенами.

Об этом – о древних контактах между двумя группами народов можно смотреть в работах О.Н.Трубачева. Кроме того, о древних контактах восточнокавказских народов с древнеиранскими племенами, но уже в Центральной Азии говорит и советский историк, этнограф, археолог, исследователь истории народов Средней Азии С.П.Толстов. Но в том или другом случае приоритет первичности производящей основы, мы должны оставлять за восточнокавказскими языками. Во-первых, потому, что ср.-перс. хоре // хwара не может развиваться в обратном порядке, чтобы давать контактирующим языкам праформу *мурхъхъ1 // мунхъхъ1. Иранским языкам не характерны такие структуры. Во-вторых, структура исходной формы полностью отвечает требованиям исторического словообразования восточнокавказских языков и не отвечает нормам иранских.

А теперь повернемся к следующей группы языков, по данным которых восстанавливается вторая праоснова для понятия «место» в дагестанских языках. В эту группу входят: анд. миса, ахв. миша, ботл., год. муса, дарг. мусса, таб. йишв; агул. исв /ус, вус. Для этих примеров восстанавливается праформа *ву(р)с. Следует также сказать, что в дагестанских языках отмечается переход звука -в > м через стадию гиперкорреляции  в > б с последующей ассимиляцией  б > м. См. в этом плане  авар. бак1 «место» из *мак1 в первой группе слов.

Необходимо отметить также, что звук -м вначале слов занимает позицию совершенно по непонятной причине. Он входит в разряд сонорных, чьё место, согласно нормам исторического словообразования дагестанских языков, перед корневым согласным. Но он почти не встречается в этой позиции, в отличие от других сонорных, всегда занимает анлаут, то есть, позицию в начале слова на месте губного -в.  Тем не менее, у нас нет сомнения в том, что аварское название «села» - росу является неполным фрагментом реконструируемого образования *ву(р)с. Забегая вперед, также скажем, что аварское название села «росу» является единственным примером, который напрямую восходит к исходной форме*ву(р)с без промежуточных вариантов. Для все остальных имеются промежуточные звенья, о чем будет сказано в конце.

Исходная основа *ву(р)с имеет и свои варианты – одна, осложненная переходом в > м и с предкорневым -н вместо -р, *манкь, что автоматически сближает ее на правах фрагментов с приводимыми Х.А.Амирхановым  в своей статье цезским - къIвин, гинухским - къIвен, хваршинским - къIван, чамалинским (инхокваринский диалект) - къIвон, бежтинским и гунзибским – къIун, о чем уже говорилось. Основа *манкь является результатом трансформации, вызванной указанными звуковыми процессами, и на более глубоком хронологическом уровне восходит к форме *ванкь.

Вторая версия этой основы - это *ванс - «земля, страна» (также с предкорневым -н вместо -р, но с s-окончанием), которая нашла свое отражение в следующей группе языков: анд. оншши, кар. уншши / уншши, ахв. унши, багв. уншши, тинд. унши, чам.унсс, ботл., год. уншши, дарг. ванза, а также агульское меркузан, где меркв – «стог», а зан – «место, куда его ставят».

Мы полагаем, что производное от этой основы в форме -зан, как в случае с агульским примером «мерку-зан», имеет свое отражение и в целом ряде названий раннесредневековых политических образований Дагестана и Закавказья – Лакз < Лак-зан «страна леков», Кавказ < Кавка-зан «страна Кавк / Кабк», Ала-зан < (Г)ала-зан «равнинная земля», Табасаран < Табар-зан «холмистая страна», Варахрар-зан «страна Варахрар» и т.д.

Фрагмент основы *ван без корневого согласного -кь /-кь1 или по второй версии -с, но с тем же значением «место, область, страна» можно встретить в составе различных топонимов Закавказья и Армянского нагорья - Шир-ван, Нахиче-ван, Гурджи-ван, Курди-ван и т.д., то есть, на территориях исторического расселения носителей восточнокавказских (алародийских) языков - дагестанцев, албанов, урартов, хурритов и даже в различных именах типа Анания Ширакванци при более привычном Ширакаци (из Ширака), которому приписывается авторство «Армянской географии» и т.д. Компонент «ван» в подобных названиях, согласно В.Ф. Минорскому, имеет урартское происхождение, в чем мы видим поддержку и своим реконструкциям.

Таким образом, завершая тему, на основе результатов произведенного анализа данных, можно делать следующее заключение. В глубокой древности коллектив людей место своего постоянного пребывания или пребывание на длительном отрезке времени могли назвать просто «местом» - *му(р)хъхъ1 или *вурс возможно, для уточнения добавляя к ним местоимение «наше». По всей видимости, такое место огораживалось с помощью подручных материалов – камня, дерева, земли, перемешанной с травой и т.д., что также находит свое отражение в дагестанской лексике. См. в этом плане примеры со значением «загон, двор» Затем, когда в таких местах стали возводить какие-то сооружения, продиктованные хозяйственной необходимостью и жилища самих обитателей, то и название, обозначающее место обитания членов таких общин, перешло и на эти сооружения, а в последствие и на всю группу таких сооружений, получившую статус села или поселения.

Сами исходные основы, означающие село, поселение, со временем в результате объяснимых фонетических процессов трансформировались в *мунхъхъ1 / манхъхъ1 и другие отмеченные выше версии, которые в свою очередь, в результате развития языка в различных группах носителей его, также трансформировались и приобретали какие-то свои, характерные только им, черты. Но в целом эти обстоятельства не мешает обнаружить в них единство их происхождения. Возможно, исключение составляет табасаранское гъул «село», которое этимологически может представлять собой упрошенный вариант тюркского агъыл «загон для содержания скота». В некоторых источниках это слово расценивается как древнеиранское. Но в виду того, что табасаранцы напрямую соприкасаются с носителями тюркских языков, то и термин в табасаранском, скорее всего, следует расценить как тюркизм.

Но при этом следует отметить, что слова, которые могли быть в родстве с табасаранским названием «села» имеются и в некоторых дагестанских языках. Интерес в этом плане представляют, стоящий особняком среди аварских языков ботл. аркьул «крыша», лак. магъи, дарг. кьагъ и агул. гъул «кровля», «плита, плоский камень». В значении «плита, плоский камень» в агульском языке это слово сохраняется во фразеологических оборотах типа «гъулдун ямак» - обед, приготовленный на такой плите, имеется в виду мучная еда. Агулы, возможно, и другие народы Дагестана в прошлом мучную еду готовили на каменной плите, используемом вместо стола. Но из двух значений «кровля» и «плита, плоский камень» первичное здесь ««плита, плоский камень». Однако судить на данном этапе о том, связано ли табасаранское гъул «село» с приведенными выше примерами, представляется затруднительным.