Проклятый остров

1

    Он лежал на сухой земле, местами покрытой травой, и постепенно приходил в сознание.

    Открыв глаза, он увидел над собой еловые ветви, оставлявшие лишь небольшие просветы неба, создавая странный уют.

    Его звали Павлом Ветвинским.

    Вскоре он, придя в себя, наконец, поднялся и огляделся: вокруг не было ничего, кроме елей и… камней…

    Какое-то мгновение он пытался осознать происходящее. Голова так раскалывалась, что вспомнить ничего не удавалось.

    - Чёрт – его правая рука была порезана от локтя до запястья, благо кровь уже надёжно запеклась.

    Не твёрдой морской походкой он сделал несколько шагов – левая ступня ощутимо болела, но терпимо.

    Пройдя ещё несколько метров, он заметил: среди плотно скрывающих елей, лежал обломок задней части самолёта.

    Память возвращалась.

    Он летел из Лондона в Оттаву по работе – Павел литератор, десять лет назад оставивший родную Россию, эмигрировав в Берлин.

    Он был автором детективов-бестселлеров, и накануне его нынешнего положения, тридцатилетний Ветвинский был приглашён на очередной форум в Канаде, рейсом из Англии.

    Так, теперь он всё вспомнил. Осталось понять: где он, что произошло, и что делать.

    Увидев обломок самолёта “Fly Emirates” он сразу установил, что попал в крушение – логично… На этом утверждении он и остановился.

    Дальше.

    Если он попал в крушение, то ему следует предпринять меры для выживания – отправиться к обломку и обыскать его.

    Павел Ветвинский был высоким голубоглазым брюнетом, с аккуратной бородой, волосами средней длинны и приличного телосложения – “благо, что в детстве ходил на ватер-поло” – всегда говорил он себе.

    Правда сейчас он выглядел, как рухлядь: хромал на левую ногу, правая рука сама по себе болталась.

    С трудом доковыляв до хвоста, он подошёл к месту разлома: разрыв хвоста был таким, словно его разорвали, как буханку хлеба – весь неровный, с торчащими заострёнными частями.

    Рядом лежало два окровавленных трупа.

    Павла вырвало, он упал на колено, но всё же поднялся.

    В обломке лежали два средних чемодана и одна сумка.

    - “Мда. Не густо” – подумал он.

    Он решил сначала разобраться с багажом, а потом обыскать трупы – от одного вида ему становилось дурно.

    Сам Ветвинский был одет в синие брюки с коричневым кожаным ремнём, явно надёжным, и рубашку цвета хаки с длинными рукавами, на ногах были светло-коричневые сандалии.

    Он открыл первый чемодан: по двое пар брюк и рубашек-поло; кошелёк от “Louis Vuitton”; папка каких-то бумаг; блок на восемь пачек тонких сигарет “Chapman Red” – “уже не так всё плохо” – с малой, но с эстетской надеждой успокоил он себя.

    Во втором чемодане были всякие женские принадлежности, но зато он был полностью цел.

    Открыв сумку он, за кипой бумаг, увидел пистолетную кобуру и коробку на пятьдесят патронов “45 ACP”. Открыв кобуру, он убедился, что это Кольт M1911.

    - так, интересно – со странным, безразличным удивлением произнёс он в пустоту – и вправду, странно: боевой пистолет в багажном отделении гражданского самолёта? – ладно, плевать на это.

    Он сложил вещи из первого чемодана и браунинг с патронами из сумки в целый женский чемоданчик от “Gruss Cabin size” предварительно выкинув из него всю канитель.

    Убедившись, что здесь ему больше нечего делать, не зная, куда податься, он пошёл обратной дорогой – окончательно переварить своё положение и двинуться на поиски спасения.

    Вернувшись к месту, где очнулся, он опять приметил масштаб елей, среди которых до сих пор находился, и которых не заметил, и средние камни, что были раскиданы, как попало.

    - “Почему  я обращаю на них внимание?” – когда-то в России, его друг психиатр рассказал ему историю своего пациента – мальчика подростка*(*читайте расск. “История больного”). Ему почудилось, что тот оказался на необитаемом острове, среди говорящих камней, как они закатили вечеринку, закончившуюся побоями и убийствами – “Твою мать, бл…” – вырвалось у Павла. – хотя он же писатель, и для него не впервой удить рыбу в потоке различных мыслей, пусть даже безумных
( – просто сейчас он переживает новое обстоятельство да-да понятно нет?)

    Он пошёл дальше в глубь елей. Тишина. Спустя пять минут он почувствовал голод. Его целая левая рука тащила женский чемоданчик. В его потрёпанном рюкзаке были орехи – что-нибудь он должен съесть немедленно!

    Он вспомнил, что находится среди елей.

    Он подобрал пару шишек, и начал их дербанить. Он смог добыть из них семена. Поев их, он стал собирать другие и класть их в чемоданчик – “Теперь есть хоть надежда, что с голоду я не подохну” – слепо, но уверенно утешал он себя.

    Он шёл уже полчаса, и, по правде сказать, не чувствовал ни усталости, ни отчаяния, ни печали – словно без каких-либо переживаний, просто шёл дальше.
Тут он наткнулся на равнину, за ней утёс, вдали: бескрайние просторы синей густой воды. Был сентябрь, он помнил это, теперь подсчёт надо вести самостоятельно.

    Идя по равнине, он увидел небольшой холмик – единственный – на нём стояла деревянная изба.

    - “Ну слава Богу!” – с изумляющей радостью воскликнул он.

2

    Он прошёлся дальше, поднялся на холм, и постучал в дверь избы.

    Тук-тук.

    Тишина.

    Тук-тук.

    Он решил приоткрыть дверь. Изба внутри была очень скудная: одна кровать без матраса и прочего белья, справа от двери; прямо, у изголовья кровати, была тумбочка-стол и стул – всё деревянное; слева от всей этой меблировки, стояла железная печка, труба которой в потолок в два метра высотой.

    - “хозяев нет”.

    - подожду пока – уже вслух проговорил Ветвинский.

    Он прошёлся по избе и сел на кровать – так стало хорошо.

    Его нога и рука всё ещё ныли, но сильно беспокоиться о них уже не было смысла – да ведь сейчас ему должны оказать медицинскую помощь и получить какие-то разъяснения от хозяев избы.

    Через час уже вечерело. Хозяев до сих пор не было. С шишками из чемоданчика он уже разделался. За маленьким стеклянным вставным окошком завывал ветер, небо было покрыто тучами – собирался ливень.. он так устал, что устроился на бок на кровати и уснул.

3

    Проснулся он среди ночи. За окном шёл ливень. В избе было темно.
Было холодно. Он посмотрел на печь, открыл – к счастью в ней были опилки и колышки, рядом с печкой лежали сухие листья.

    Он достал из чемоданчика, перебирая шишки, зажигалку.

    Закрыл топку. Через металлическую решётку пробивал тусклый свет, достаточно освещавший всю избу.

    Сел на кровать и прикурил.

    Хозяев до сих пор не было.

    Ветвинский снова пытался обдумать своё положение, но новых идей не было – надо было дожидаться утра. Он снова уснул.

    Проснулся рано утром: ливня больше не было.

    Испытывая уже жуткий голод, и в очередной раз убедившись в отсутствии хозяев, он заметно занервничал.

    Снова закурив он открыл один из трёх ящиков тумбочки.

    Там лежал лист бумаги. Текст был на английском языке – для ветвинского это не было проблемой:


    “На случай если кто-то окажется здесь:

    Я хозяин этой избы, Шон Паркер. Родом из штата Кентукки. Хотел сказать, что вы можете меня не ждать, потому что я буду далеко, правда, не исключено, что я когда-нибудь заявлюсь снова. Так что можете смело располагаться в моих скромных хоромах. Печка рабочая, в нижнем ящике тумбочки есть консервы…”

    Желудок так звенел, что он бросил записку, не дочитав, и мигом открыл последний ящик:

    Восемь консервированных банок тушёного мяса оленя и бобов.

    -“Неплохо”.

    Он начал разогревать банку на печке.

    Искушение было сильным – он начал жадно уплетать руками недоразогретую пищу.
Только после еды он вспомнил, что за всё время пока он здесь, ещё ни разу не пил.

    Он взял пустую банку и вышел из избы к берегу.

    Был прилив. Помыв банку и набрав в неё воды, пошёл обратно.

    Пока вода кипятилась, он вспомнил про письмо.

    Снова закурив, взял его в руки:


    “Я долго ходил по этому острову…

    -“острову!? – Ветвинский чуть было не подавился табачным дымом.

    …И могу точно сказать, что на нём нет никакой цивилизации. Я долго думал, что мне делать, и сейчас я, наверно, знаю один вариант, не знаю получится ли… Но, в общем, если в мою избу кто-нибудь заглянет, я ему не завидую. А сейчас я прощаюсь.”

    Шон Паркер.

4

    Павел пытался обмозговать всю эту канитель, но только взбесился и выбежал из избы.

    - Э-э-э-эй – громко пытался окликать людей, в слепой надежде.
Он побежал в сторону леса. Бежал полчаса. Споткнулся о камень и подвернул левую ступню. Но боли как ни бывало. Он продолжал безумно бежать, крича.


    Над всем островом веяло призрачное присутствие чего-то аномального. Пока он прозябал среди бескрайнего океана, вокруг него кружились ветра,  такой чувственной силой, имея розовое свечение, навивались, проникали в его плоть, словно внутри было пристанище для их душ – так оно и было.


    Скитания Ветвинского окончились тем, что он окончательно выбился из сил и, истерически рыдая и нервно смеясь, свернулся калачиком на холодной земле, которая уже почувствовала наступающие холода, и не только…

    Очнулся он в кромешной темноте. Было спокойно, однако, отдалённо, ему слышались завывания ветра и шум прибоя.
    Ветвинский нащупал зажигалку в своём кармане.
    Крутнул кремень.
    Вся изба осветилась тусклым светом.

5

    - Что за… – он не мог понять, что произошло. Он чётко помнил  свои безумные скитания, но как оказался снова в избе – понятия не имел.

    В силу своего разума он решил, что переволновался, и не заметил, как вернулся назад.

    Он зажёг печь и снова закурил.

    Повернувшись, он заметил, что первый ящик тумбочки открыт.

    Прошлой записки не было, но был небольшой обрывок листа, исписанный строфами на том же английском:


Очнувшейся увидит и опешит,
Как жизнь его стремится ввысь.
Оттуда в небе он стремглав летит –
И голова его разойдётся об мыс.

И станет он подобен той стихии,
Что не одно столетие заключено
В Великую Плоть того пристанища,
Где осужден на веки вечной муки.

Шон Паркер.


    Его обдал панический удар. Его глаза расширились, Ветвинский воткнул сигарету в левое запястье. Текла густая кровь, но он продолжал, безумные глаза не ведали, что происходит, разум окончательно сошёл с ума. Нервно смеясь он продолжал прожигать руку, всё вновь и вновь прикуривая.

    Началась истерика, и, закончив уничтожать вены на своей кисти, вышел из избы, безумной, отчаянной морской походкой, ковылял в сторону мыса.

    Прилив был тот же, розово-фиолетовый ветер продолжал кружить, без звуков, но с безумными голосами – так поют уста нечести.

    Стоя на краю, за его спиной летел орёл. Он был чёрный, весь сумрачный, узнать, что это орёл, можно только по сплетению призрачно-тусклой материи, образующий вполне чёткий силуэт, а клюв его, точно из тёмного алмаза.

    Он впился в плечи Павла своими стальными когтями, и унёс его тело, взлетая на своих мистических крыльях от берегов острова к небу.

    Орёл молча порхал. Ветвинский внутри уже перестал быть человеком – основная часть его души уже развеялась в магических ветрах, но та, небольшая часть, всё ещё находилась с ним в небе.

    Орёл разжал свои клешни, и Павел, словно камнем, полетел вниз. Ударившись о воду, его тело мирно погружалось вглубь моря. Остаток его души успокоился.