Год войны

     Уже год тянется последняя наша война с террористическими организациями Ближнего Востока. Бои идут как на юге  с ХАМАСом, так и на севере – с ХЕЗБОЛЛой. Под натиском ракетного обстрела дивизии ЦАХАЛа вынуждены были отступить вглубь страны. Тысячи и тысячи еврейских семей побросали свои дома, стали беженцами у себя на родине.

      За истекший год по Израилю выпущено 26 тысяч ракет. Подавляющее их большинство нейтрализовал наш благословенный  ПРО «Железный Купол». Но потери наши в живой силе огромны, - уже 728 солдат и офицеров.   Госпитали в стране переполнены. Отделения терапии предельно уплотнены.

      Главарь южных террористов Синвар прекратил выходить в эфир. Ходят слухи, что этот «паук» спрятался в самой глубокой штольне 500-километрового подземного лабиринта; окружил себя железными клетками, в которых держит сотню умирающих еврейских заложников (мужчин, женщин и даже младенцев). И убивает их по очереди, по мере приближения наших поисковых групп. Со дня на день всей страной мы надеемся на скорое освобождение выживших пленников.

      Уже война переместилась на территорию Ливана:  наши дивизии теснят подразделения Хезболлы.  Уже глубоко блиндированные её штабы взлетели на воздух вместе с шейхом Хасаном Насраллой, лидером северных террористов.
      Разгромлен порт Ходейда, пиратская база йеменских хуситов. И Иран безуспешно бомбардировал микроскопический Израиль армадами беспилотников и баллистических ракет. 
      Еврейская  страна напряглась в войне на несколько фронтов. Мы, старики, «балласт» в возрасте далеко за восемьдесят, переживаем перипетии войны вместе со всем своим народом.

      Не удивительно, что меня хватил очередной  сердечный приступ. . . Среди ночи, когда мы с супругой уже заснули, наглотавшись снотворных таблеток. Не ко времени, мягко говоря. Но сердцу не прикажешь: грудь вдруг стеснила запредельная боль, дыхание отказало, – этакая аналогия с рыбой, выброшенной на берег. Уж я то знаю.
      «Эмма! Неотложку! Скорее!», - выдохнул я последние капли воздуха и покрылся ледяным потом.
Моя байкальская  селянка в панике и спросонья вызванивает «неотложку», и, почему то, - полицию:

      - Инфаркт! Таазру! Маэр! Маэр! (Помогите! Скорее! Скорее!)
      Как скоординровались  полицейские и медики мне не ведомо. Но через короткое время в нашу микроскопическую квартиру ворвались сразу две бригады спасателей, заполнив её до отказа. Без суеты, кто то резко вырвал из-под супруги её простыню и укутал меня, кто-то всадил в моё предплечье полный шприц, кто-то вставил в ноздри кислородные трубки. И я отключился, отметив про себя всеобщую молодость и удивительную слаженность моих спасителей.

      Вернулся к жизни я уже в приёмном покое (меюне) больничного комплекса «Гилель-Яффо»: три часа ночи, тихо и пусто, больничный кондиционер гоняет холодный воздух. А рядом с моим ложем сидят сын Олег и невестушка Светлана.
     - Как вы здесь нарисовались, дети? Ведь ночь на дворе!
     - Стреляли. . . - лаконично ответила Светлана. И пошла за одеялом для замерзающего деда. И я заснул крепким, спокойным сном.
      А утром я проснулся в тесной палате для пяти немощных стариков. Совсем недавно это помещение служило столовой для кардиологического отделения. Моя кровать – рядом с общим умывальником:  не очень комфортно и не слишком гигиенично. Но что поделаешь, - война.

      Шёл утренний обход. Толпа молодых врачей, санитаров и сиделок (белых, смуглых и чёрных) деловито общалась на иврите, английском, арабском, русском и амхарском языках. Моя фамилия вызвала весёлую реакцию:  уж не родственник ли я Корины Рубинштейн, красавицы-ведущей на русскоязычном телеканале?
       - Нет, - ответил я. - Эту знаменитую фамилию в Израиле носят многие. Только в моей Пардес Ханне – двадцать шесть семейств. Среди Рубинштейнов можно встретить  немало великих, знаменитых, и выдающихся в самых разных областях человеческой деятельности. И только один учёный и гидронавт, побывавший на 1000-метровой глубине в Индийском, Южном и Атлантическом океанах. Это я.

      А потом санитарки разнесли завтрак на именных подносах. И вот тут началось. .  .  Желчный старик на соседней кровати грубо прогонял от себя арабскую женщину, требуя «безопасного» обслуживания. Санитарка тоже в карман за словом не лезла.
      Мой же завтрак с пометкой «ISRAEL RUBINSHTEIN» принесла юная эфиопка.  И поставила поднос прямо на мои ноги, прикрытые одеялом. И спросила робко: не имею ли я возражений против её цвета кожи? Шокированный скандалом между соседом и арабской женщиной, я ответил:

      - В кибуце «Ган Шмуэль», где я проработал последние 23 года, нас обслуживала одна чёрная красавица. Мы, мужчины, все были безответно влюблены в неё. И между собой прочили кандидатуру этой умницы в Кнессет.
      Ответом мне была широкая благодарная улыбка. Так мы подружились.            

      После консилиума врачей мне сообщили мой диагноз – инфаркт средней степени. Определили медикаментозное лечение. И направили меня на ультразвуковое обследование. Я лежал на кушетке, облепленный сенсорами. А «русская» врач-кардиолог и инженер-араб, сидя бок-о-бок перед экраном УЗИ, профессионально обменивались медицинскими терминами. Этим двоим некогда было скандалить. Они созидали.
           Израиль, 2024