Мемуары Арамиса Часть 423

Глава 423

Мы с удовольствием посидели за столом, вновь, как в старые добрые времена. Не хватало только д’Артаньяна, но зато на этот раз с нами был Филипп, который вёл себя запросто и по-товарищески. Было несколько непривычно сидеть вот так с ним за одним столом. До чего же он был похож на Короля Людовика XIV! Но править такой страной, как Франция, ему надоело. Полагаю, что во всей Франции не нашлось бы другого человека, который отказался бы от трона добровольно, если не считать Атоса и д’Артаньяна. Что касается Портоса, он, наверное, согласился бы, но при этом назначил бы первым министром меня. Если бы я на такое согласился. Впрочем, быть первым министром при Короле Портосе – то же самое, что самому быть Королём! Как же я расслабился за стаканичком бургундского, и какие дикие мысли пришли в мою голову!
— Послушайте, Ваше Высочество! — сказал вдруг я весьма необдуманно. — Если я не ошибаюсь, то не только вы страстно влюблены в княгиню Монако, но и она – в вас? И вы не удержались и сообщили ей о том, что вы покидаете Францию и возвращаете трон своему царственному брату?
— Вы угадали, но не до конца, герцог, — ответил Филипп.  — Дело ещё и в том, что я отказался от трона по её предложению и даже почти по её настоянию! Она сказала, что любила бы меня более сильно и более нежно, если бы я не был Королём. Что это – если не приказ оставить трон? Во всяком случае из уст той, кого любишь, подобные слова невозможно воспринимать иначе, как приказ! И вот я, увы, вдали от неё, но утешаюсь тем, что теперь она любит меня ещё сильней!
— И что же вам даёт такая вот любовь, состоящая только в письмах? — спросил Портос.
— Прежде всего – уверенность в том, что она любит меня не как Короля, стоящего над ней, а как Принца, стоящего с ней на одной ступени, а с учётом моего бегства из Франции, стоящего даже намного ниже её! Что же это, как не самая настоящая любовь? А любовь, когда она настоящая, даже в том случае, если питается одними только письмами, ценна для меня намного выше, чем любовь не ко мне, а к занимаемому мной месту Короля, такая любовь, которую я мог бы черпать горстями, и несколько приобщился к ней, будучи Королём, о чём, честно говоря, глубоко сожалею! Уж лучше бы я не запятнал свою душу общением с знатными дамами, которые отличаются от кокоток лишь ценой, за которую они продают свои ласки. Да и что за цена? Милостивое отношение Короля? Разве это – достойная цена женской гордости и чести, подобающая цена за искреннее чувство? Это всего лишь цена самой банальной сделки: мадам или мадемуазель возвышается над подругами и в благодарность за это согласна унизиться перед Королём до статуса наложницы!
— Вы ведь знаете, что все вы в глазах цвета французского дворянства, в отличие от меня и д’Артаньяна, числитесь умершими, включая и вас, Ваше Высочество? — спросил я. — Кстати, должен сказать, что Людовик не поверил этой легенде, но одобрил её даже в отношении вас, Ваше Высочество. Так что Король знает, что вы живы, но согласился считать вас умершими и не заниматься розыском.
 — Очень мило с его стороны, — ответил с усмешкой Атос. — Вот поистине королевская награда за четверть века службы! Сначала Его Величество распорядился нас казнить, а затем милостиво согласился считать нас мёртвыми за то, что каждый из нас едва не погиб.
— Но наша идея до настоящего времени работает несколько эффективнее, чем она работала у юных влюблённых в трагедии некоего Шекспира, — возразил я.
— Кто такой этот Шекспир? — спросил Филипп.
— Это в настоящее время один из самых знаменитых писателей и драматургов Англии, который останется таковым ещё, наверное, лет тридцать-сорок, до тех пор, пока появится новый и о нём напрочь забудут, — пояснил я.
— Надо будет прочесть что-нибудь из этого Шекспира, если есть переводы на французский, — сказал Филипп.
— К сожалению, это будет уже не Шекспир, поскольку с переводами стихов на другой язык всегда имеются значительные трудности, — ответил я. — Впрочем, большинство его драматических произведений написано белыми стихами. В них имеется только ритм, но нет рифмы. Так что такие произведения могли бы не столь сильно пострадать при их переводе, как его сонеты. Но в настоящее время Шекспир почти не известен во Франции, и вряд ли когда-нибудь станет известным. Меня с Шекспиром познакомил Атос, ему и слово.
— Да, Ваше Высочество, живя в Англии, не познакомиться с Шекспиром практически невозможно, — согласился Атос.  — Наш друг Арамис говорит ободном из самых известных в Англии произведении этого драматурга. В нём речь идёт о двух влюблённых, юноше Ромео и девушке Джулии, или, как её ласково называют на итальянский манер, Джульетта.
— Она носит то же имя, что и кардинал Мазарини? — удивился Филипп.
— Никогда не задумывался на эту тему, но вы правы, — согласился Атос. — Это весьма распространённое женское имя в Италии. В трагедии говорится о том, что семьи несчастных влюблённых смертельно враждовали, как, например, семьи Колиньи и Гизов.
— Кто из них был католиком, а кто – гугенотом? — спросил Филипп.
— Их вражда не основывалась на расхождении религиозных взглядах, — ответил Атос.  — Собственно, она просто передавалась по наследству, и причины вражды уже никто не помнил. Возможно, это был какой-то пустяк.
— И именно поэтому вражда была смертельной, — пояснил я. — Настолько жестокой, что любой Монтекки, встретив Капулетти, обязательно стремился убить его, как и любой Капулетти стремился убить каждого Монтекки.
— Стало быть, они в конце концов поубивали друг дуга и никого из героев трагедии к её концу не осталось? — спросил Филипп.
— Такова развязка большинства трагедий Шекспира, таких как «Гамлет» и «Тит Андронник», но в этой трагедии погибли не так много людей, — уточнил я. — Давайте всё же доберёмся до финала. Поняв, что им не суждено соединиться, поскольку обе семьи категорически против, молодые влюблённые прибегли к хитрому способу. По совету одного священника Джульетта выпила некий напиток, который воздействовал так, что она заснула сном, внешне неотличимым от смерти. Священник предполагал после процедуры похорон через некоторое время она ожила бы, после чего принадлежала только Ромео.
— Неужели такие снадобья существуют? — спросил Филипп.
— Конечно нет! — сказал я. — Но литераторы всегда выдумывают Бог весть что ради увлекательности сюжета. Никогда не верьте ни одной книге, написанной для забавы публики.
— Разве не все они написаны с такой целью? — удивился Филипп.
— Все без исключения, кроме свода полицейских протоколов, — согласился я. — Именно поэтому не следует верить ни одной книге, включая и эти самые своды полицейских протоколов.
— И Библии? — удивился Филипп.
— Библии – в особенности, — сказал Атос.
— А Макиавелли? — спросил Филипп.
— Макиавелли верить можно, — ответил я. — Он писал не для развлечений. Также можно верить Мишелю Монтеню, который писал исключительно для себя. Но вернёмся к Шекспиру. Дамочка поверила священнику и выпила снадобье, но они забыли предупредить о своей хитрости молодого человека. Этот юноша, узнав о том, что его возлюбленная умерла, заколол себя. Когда же Джульетта очнулась, она увидела у своих ног мёртвого Ромео и в отчаянии заколола себя тем же самым кинжалом.
— Я уже слышал подобную историю, но её рассказывали про древнеримского полководца Антония и его возлюбленную Клеопатру! — припомнил Филипп. — Услышав, что Антоний убит и поверив этой новости, Клеопатра дала ядовитой змее укусить себя, а пришедший Антоний, обнаружив её мёртвой, пронзил себя мечом.
— Об этом у Шекспира тоже имеется трагедия, — сообщил Атос. — Так какую же мораль вы хотели вывести из Шекспира, Арамис?
— Что касается Джульетты, то я бы вывел мораль в том смысле, что не следует во всём доверяться священникам, — сказал Филипп.
— Это – камушек в мой огород! — ответил я со смехом. — Вношу поправку: не следует доверять итальянским священникам!
— Каковым был Джулио Мазарини! — добавил Атос.
— Герцог, я не хотел вас обидеть, — сказал Филипп.
— А вы и не обидели, поскольку на правду я никогда не обижаюсь, — сказал я. — Иногда я вызывал на дуэли даже и тех, кто говорил правду, но это было очень давно и, честно говоря, неправда.
— К тому же я совсем не считаю вас священником, — добавил Филипп.
— И напрасно, — возразил я. — Вы не представляете себе, в какой мере я в последнее время стал священником.
— Наш Арамис – ещё в большей степени католик, чем Папа Римский, — вставил свою шпильку Портос.
— Всего лишь равный ему или вскорости буду таковым, — ответил я. — Но к теме! Я хотел лишь сказать, что посредством притворной смерти вы, Атос, вы, Портос и вы, Ваше Высочество, кардинально изменили свою судьбу, покинув тот мир, который вам опостылел, и переселившись туда, где вам проживать более комфортно. Во всяком случае вы теперь подлинные хозяева самим себе. В особенности это относится к вам, Ваше Высочество.
— Это так, согласен, — подтвердил Филипп.
— Не настала ли пора пригласить в этот клуб мнимых покойников вашу обожаемую Княгиню Монако? — спросил я. — То есть в этом случае она уже не будет Княгиней Монако, а останется всего лишь Катериной Шарлоттой де Грамон. Вам, конечно, не удастся честным способом вступить с ней в брак, но ведь мы имеем тысячу примеров перед глазами, когда влюблённые, не являясь супругами, живут, как супруги, и миллионы примеров того, что супруги, отнюдь не живут супружеской жизнью.
— В этом вопросы, Арамис, вы – знаток! — сказал со смехом Портос, понимая, что я не обужусь на него за такую вольность.
— Как и вы, Портос, и даже как наш дорогой Атос! — ответил я.
— И мне никак не скрыть этого, поскольку Рауль – яркое подтверждение тому, — согласился Атос.
— Вопрос лишь в том, согласится ли Катерина Шарлотта на такое предложение, — сказал я.
— Это, действительно, большой вопрос, — задумчиво произнёс Филипп.

(Продолжение следует)