Святоотеческая мудрость. Том II

Содержание

ТОМ II

Жизнь и творчество святого Амфилохия Иконийского 662
Святой Иоанн Златоуст – учитель жизни и страдалец за правду 713
Преподобный Ефрем Сирин – богослов, подвижник и поэт 820
Блаженный Феодорит Кирский как богослов и архипастырь Церкви 922
Мистическое богословие святого Дионисия Ареопагита 984
Жизненное дело Боэция и его религиозная философия 1013
Преподобный Макарий Египетский – светоч православной мудрости 1069




Жизнь и творчество святого Амфилохия Иконийского
       
Боже отец наших, творяй присно с нами по Твоей кротости, не отстави милость Твою от нас, но молитвами их в мире управи живот наш.
Тропарь святителям Амфилохию, епископу Иконийскому, и Григорию, епископу Акрагантийскому, глас 4

Божественный гром, труба Духа, веры садоделателю и сечиво ересей, иерарше Амфилохие, Троицы угодниче великий, со Ангелы предстоя присно, моли непрестанно о всех нас.
Кондак святителю Амфилохию Иконийскому, глас 2

Амфилохий Иконийский – друг и ученик святого Василия Великого, он – сподвижник и единомышленник трех легендарных каппадокийцев, ревностный защитник Православия, всецело посвятивший себя церковной службе, участвовавший в спорах с арианами и отстаивающий Божество Святого Духа в полемике с ересью Македония, как церковный архипастырь он уделял гораздо больше внимания практическим наставлениям, чем религиозно-философским и богословским изысканиям, присутствовал на втором Вселенском Соборе и заботился о православном просвещении и мирной церковной жизни в Малой Азии.  Если святитель Григорий Богослов был ученейшим человеком своего времени, великим христианским подвижником и мистиком, давшим догматические формулы для выражения величайшей тайны христианской веры – догмата Святой Троицы, святитель Василий Великий  был архипастырем всего православного Востока, не только глубоким богословом, но и человеком воли и долга, с сильным характером – Херувимом, стоящим на страже Церкви и чистоты Православия, а святитель Григорий Нисский – блестящим религиозным философом и толкователем книг Ветхого Завета – Песни Песней, книги Екклесиаста, избранных Псалмов, стремящимся систематизировать догматическое учение Церкви, то святитель Амфилохий Иконийский оставался в тени трех  каппадокийских отцов Церкви, не только раскрывавших учение о Святой Троице в ясных и отточенных догматических формулировках, но и затронувших самые сложные богословские вопросы. Святитель Амфилохий Иконийский был по преимуществу проповедником – он богословствовал как пастырь и учитель Церкви, опирающийся на Священное Писание, он был выдающимся полемистом и критиком лжеучений, и хоть обычно и отмечают, что у него не было «вкуса к философской обработке богословских вопросов», но это не мешало ему быть глубоким церковным мыслителем, в сочинениях которого каждая строка дышит ясной и пламенной верой во Христа Спасителя и исповеданием догматов Церкви. Выдающийся русский патролог И. В. Попов (1867-1938) – профессор Московской Духовной Академии, прошедший через гонения, отправленный в печально известный Соловецкий лагерь, пострадавший за веру и почитаемый Православной Церковью в сонме новомучеников, первым в России обратил внимание на духовно-литературное наследие святителя Амфилохия Иконийского, дав высокую оценку его богословским трудам, заметив, что «отсутствие глубокого философского анализа догматических вопросов является слабой стороной сочинений святителя Амфилохия», но, в то же время, указав, что «точное, чеканное выражение мысли составляет их силу». Протоиерей Георгий Флоровский – один из самых выдающихся русских богословов двадцатого века, пояснял, что святой Амфилохий начал систематически изучать богословие уже в епископском сане, он углубился в изучение Библии и не занимался много проблемами умозрительного богословия, поэтому в его писаниях сказывается отсутствие философской подготовки – «он богословствует просто, не без наивности, и всегда на библейской основе». Немецкий ученый Карл Холль в своих научных изысканиях, посвященных трем великим каппадокийцам, утверждал, что главный недостаток Амфилохия Иконийского заключался «не только в отсутствии философского образования, но и глубокого философского интереса», но он признавал, что святитель Амфилохий смог перенять «религиозный настрой» каппадокийцев и был продолжателем их пастырского и богословского дела. Исследователь Корнелис Датема, издавший все известные творения святителя Амфилохия в серии «Corpus Christianorum», называл Амфилохия Иконийского «активным защитником Православия в тринитарных и христологических диспутах своего времени», но отказывал ему в праве называться  «дерзновенным богословом», находя у него отсутствие «органического интереса к богословской проблематике». С последним суждением нельзя согласиться, поскольку святитель Амфилохий Иконийский был выдающимся богословом своего времени, затронувшим самые главные тайны веры – тему Боговоплощения, искупительной жертвы Христа Богочеловека, учение о единой Личности Сына Божиего и двух природах в Нем – Божественной и человеческой, тайна Его воскресения из мертвых и тема победы Христа над смертью и Адом – все это ясно и неоспоримо свидетельствует о живом интересе к богословию, но в своих богословских изысканиях и рассуждениях святой Амфилохий всегда опирался на Библию, следуя в догматике – особенно в триадологии и христологии – за святителем Василием Великим и святителем Григорием Богословом, считая их своими духовными наставниками и премудрыми учителями, находя в их многочисленных трудах непревзойденные образцы и шедевры христианского Богомыслия, вершины Богопознания. Святой Василий Великий и святой Григорий Богослов находились в дружеской переписке со святителем Амфилохием Иконийским, их обширное, многогранное и великолепное эпистолярное наследие, равно как и  заметки древних писателей и историков Церкви – блаженного Феодорита Кирского, Созомена и Сократа Схоластика – стали основным источником для его жизнеописания, содержа в себе много важных сведений о семье святого Амфилохия, его обучении и светской карьере, о его посвящении в сан епископа и дальнейшей пастырской деятельности.
По справедливой оценке игумена Вассиана Змеева: «Различие в оценке творчества святителя Амфилохия во многом зависит от критериев, которыми пользуются ученые. Безусловно, святитель Василий Великий – это непревзойденная величина в православном богословии, с которым мало кто может сравниться. К тому же судить о святом отце только с точки зрения его интереса к глубоким философским проблемам было бы не совсем правильно, поскольку внешняя образованность не является в данном случае главным критерием. В сочинениях святителя Амфилохия действительно актуальные богословские вопросы затрагиваются не так глубоко, как в сочинениях других Каппадокийцев, но в то же время литературное наследие святителя Амфилохия свидетельствует о нем как о блестящем проповеднике и ревностном пастыре. Если вообще говорить о светской образованности, то святитель Амфилохий не был чужд и тех знаний, которые могла дать существовавшая в то время школьная традиция. Напротив, как ученик ритора Ливания, он обладал выдающимися ораторскими способностями, и его проповеди по красоте и изящности слога по праву могут сравниться с сочинениями святителя Иоанна Златоуста». Как замечает выдающийся русский патролог и исследователь церковной истории А.И. Сидоров – то, что святитель Амфилохий Иконийский опирался прежде всего на Библию, но не имел вкуса к изощренным философским изысканиям «не является минусом в оценке православного богослова, ибо отсутствие или присутствие «философского вкуса» нисколько не препятствует или, наоборот, нисколько не содействует проникновению в тайны Богомыслия. Несомненно одно:  в сохранившихся творениях святого Амфилохия читателя привлекает глубокая теплота религиозного чувства и ясность видения узловых вопросов христианского вероучения». По словам ученого русского патролога Н.И. Сагарды отсутствие вкуса к умозрительной философии у Амфиложий Иконийского имело и положительное значение: он «остался совершенно нетронутым влиянием Оригена», «его богословие покоится на простых религиозных и библейских мотивах и обнаруживает заметное влияние малоазийской традиции святого Иринея в толковании их святым Афанасием». Миросозерцание святителя Амфилохия Иконийского и все его богословие покоились на Библии и были проникнуты библейскими мотивами, образами и сюжетами, и пусть он не мог сравниться по учености и эрудиции с тремя каппадокийцами, но отличительной чертой его пастырских проповедей является ясность и вдохновенность, и конечно, нельзя отнять у него мудрости, почерпнутой из Священного Писания и Священного Предания. По слову блаженного Феодорита Кирского в истории Церкви «были мужи достойные удивления, наделенные исключительным рвением Божественным и мудростью, среди них – Амфилохий – предстоятель Ликаонии», «защищавший веру святых отцов» и «отразивший нападки лжеучителей». В своих «Очерках из истории христианской проповеди», Н.И. Барсов особенно акцентирует внимание на то, что святой Амфилохий Иконийский подобного трем великим каппадокийцам «горячо защищал в своих сочинениях православное учение о Святом Духе, а также о тайне Воплощения Сына Божия и о двух естествах в Иисусе Христе, а в последние годы своей жизни специально полемизировал против ариан и мессалиан», «не одна близость его к двум великим светилам Церкви Григорию и Василию... но также ученость, благочестие, многополезная для Церкви иерархическая и научно-богословская деятельность создали Амфилохию ту славу, какой он пользовался у современников». Богословские творения трех великих каппадоокийцев – это целая эпоха в истории Церкви, а остававшийся в их тени святитель Амфилохий Иконийский может быть условно назван «четвертым каппадокийцем», он был достойным продолжателем дела Василия Великого и защитником Православия во всей Малой Азии, а величие его личности заключается в его пастырском служении и призвании проповедника, ясно излагающего в своих проповедях ключевые истины христианской веры в бурный и драматичный век, когда гремели горячие догматические споры, а среди смут и борений воссияли священные догматы Церкви, сформулированные ее святыми отцами и учителями. Высоко оценивая богословие Амфилохий Иконийского, преподобный Симеон Новый Богослов будет опираться на его раздумья, истолковывая слова Иисуса Христа – «Отец Мой более  Меня» (Ин. 14:28), и разъясняя, что по предвечному Божеству Своему Христос единосущен, равночестен и совечен Отцу и Святому Духу, а «по домостроительству плоти» – по воспринятому через Боговоплощение в Свою Божественную Ипостась Бога Слова человеческому естеству Он меньше Отцу ибо Бог неизмеримо выше всего человеческого бытия.
Святитель Аафилохий Иконийский родился в Каппадокии,  о чем свидетельствует святой Василий Великий, а место его рождения – город Диокесария, где по слову святого Григория Богослова был рожден и отец Амфилохия – Амфилохий Старший, который был оратором, другом детства и товарищем в годы ученичества и другом знаменитого ритора Ливания, высоко его ценившего, он был и родным братом блаженной Нонны – матери святого Григория Богослова. До нас не дошло точных сведений о времени рождения святого Амфилохия, но суди по тому, что Василий Великий и Григорий Богослов были старше его летами, а известная дата его епископской хиротонии – 373 год, причем канонический возраст для принятия епископского сана – не ранее тридцати лет, то исследователи предполагают, что он родился в промежутке от 339 до 343 года. Дед святого Амфилохия Иконийского носил имя Филтатий и был дедом святого Григория Богослова, который приходился Амфилохию двоюродным братом. Мать святого Амфилохия Иконийского звали Ливией, она умерла в молодом возрасте, остааив мужа, двух сыновей – Евфимия и Амфилохия, и одну дочь – Феодосию. Известно, что Евфимий был старшим братом Амфилохия и отличался способностью к наукам, он учился у Ливания, затем – стал ритором, но умер в двадцатилетнем возрасте, незадолго до своей женитьбы. Сестра Амфилохия – Феодосия вышла замуж в Константинополе и стала воспитательницей и наставницей знаменитой Олимпиады – духовной дочери и почитательницы святителя Иоанна Златоуста. Амфилохий Старший был человеком высокого ума и глубоких познаний, он отличался ученостью и даром красноречия, а еще более – добротой и благочестием, для своих детей он был не только наставником в слове, но и в жизни, желая дать им прекрасное образование и воспитать их в духе христианского благочестия. Благодаря попечению своего отца, Амфилохий Младший – будущий епископ Иконии, получил блестящее образование – он был отправлен в Антиохию и учился в школе Ливания, был успешен в учебе, отличался красноречием и скоро приобрел ученость, а затем, по примеру своего родителя, избрал светскую карьеру – отправился в Константинополь и стал ритором и адвокатом – мастером ораторского искусства. На протяжении семи лет Амфилохий успешно занимался адвокатской деятельностью и пользовался большим авторитетом, но при префекте Софронии его положение стало шатким из-за одного непредусмотрительного и «темного денежного дела», которое грозило Амфилохию ответственностью перед законом. Когда Амфилохия стали обвинять в денежных махинациях, то на защиту его чести и доброго имени встал святитель Григорий Богослов, писавший, что «скорее может произойти что-нибудь невероятное и необыкновенное, нежели Амфилохий ради денег сделает или помыслит что-нибудь неблагородное»». Клеветнические наветы и зависть показали святому Амфилохию суетность мирской жизни, и он, под сильным влиянием святителя Григория Богослова, призывавшего его возлюбить более всего Бога, избегать мирских тревог и суеты, посвятить себя всецело Христу и духовной жизни, решил оставить светскую карьеру ритора и адвоката, уехать из шумного Константинополя с его житейскими бурями и удалиться в пустыню, чтобы вести иноческую жизнь и стать подвижником.
С юных лет Амфилохий с почтение относился к монашеству, а в годы пребывания в Константинополе он вместе со своим другом Гераклидом увлекся нравственно-аскетическими идеалами и возжелал посвятить себя уединенно-созерцательной жизни – стать отшельником. Когда у Амфилохий и его друга возникли вопросы о подвижнической жизни – аскезе, борьбе со страстями, занятиях молитвой и чтении Священного Писания, то они обратились за советом к святому Василию Великому, который проповедником гармоничного сочетания уединения и общежительного монашества, он убедил Гераклида в том, что для его души полезнее общежитие, где будет мудрое и опытное руководство, а затем и Амфилохий стал сторонником общежительного монашеского жития. Несмотря на желание стать монахом и вести иноческую жизнь, далекую от мирских сует, Амфилохий Иконийский уехав из Константинополя вернулся на родину, чтобы поддерживать своего престарелого отца – Амфилохия Старшего, и остался жить с ним, через письма поддерживая связь и дружеские отношения со святителем Василием Великим и святителем Григорием Богословом. Знакомство с Василием Великим имело огромное значение в жизни Амфилохия Иконийского, оно оказало сильнейшее влияние на его миросозерцание, идеалы и богословские убеждения, во многом определило его земную жизнь и служение Христу и Церкви. Когда в конце 37е года в городе Иконии, находящемся на восточной плодоносной равнине Малой Азии, при подошве горы Тавра, где христианство было насаждено апостолами Павлом и Варнавой, после смерти епископа Фаустина освободилась епископская кафедра и жители города обратились к святому Василию Великому с просьбой избрать нового архиерея, а он предложил им выбрать Амфилохия. Избрание в сан епископа было противно воли самого святого Амфилохия, мечтавшего о тихой и спокойной монашеской жизни, но все его попытки уклониться от епископской хиротонии оказались тщетными. Святитель Димитрий Ростовский в житии святого Амфилохия Иконийского рассказывает о чудесном и мистическом характере его посвящения в епископский сан: «Когда скончался епископ церкви Иконийской, Ангел Господень явился Амфилохию ночью и сказал, чтобы он шел в город и пас духовных овец; но Амфилохий не решился идти. В следующую ночь опять явился ему Ангел и сказал: «Ступай в город, Амфилохий, и паси овец, которых вручает тебе Бог».Но Амфилохий и на этот раз не послушал Ангела, думая, что явление его есть обольщение злого духа: «И сатана, – подумал святой, иногда может преобразоваться в светлого Ангела». В третью ночь Ангел, явившись к нему, позвал его: «Амфилохий! Встань с постели!». Быстро встав, Амфилохий в страхе сказал: «Если ты – Ангел Божий, станем оба на молитву». Преклонивши главу, Амфилохий начал петь: «Свят, свят, свят Господь Саваоф, исполнены небо и земля славы Твоей». Но и явившийся пел с ним вместе. Затем Ангел взял его за правую руку и повел в бывшую неподалеку храм, двери которого сами собою растворились пред ними. Когда они вошли внутрь, Амфилохий увидел яркий свет и множество мужей в белых одеждах, которые взяли его, привели к алтарю и дали ему в руки святое Евангелие, говоря: «Господь с тобою!» Один же из них, по-видимому, старший, громко провозгласил: «Помолимся все», и потом сказал: «Святая благодать поставляет брата нашего Амфилохия епископом города Иконии; помолимся за него, чтобы благодать Божия была на нем». После молитвы все, простившись с Амфилохием, стали невидимы, а сам он стоял, удивляясь чудесному видению и своему странному посвящению во епископы, и молился Богу, поручая себя Его святой воле. Как только начало рассветать, он вышел из храма и отправился в свою пещеру. И вот, на пути его встретили семь епископов, собравшихся из окрестных городов в Иконию для избрания и поставления епископа этому городу. Им было повеление от Бога отыскать черноризца Амфилохия. Вышедши из Иконии, они всюду искали его и, встретив, наконец, его, спросили: «Не ты ли Амфилохий? Говори нам правду, ибо всякая ложь – от лукавого». «Я – грешный Амфилохий», – смиренно ответил он им. Они с честью повели его в храм, чтобы хиротонисать, но он сказал им: «Если Бог благоволил, чтобы я, недостойный и грешный, был указан вам для избрания в епископы, то не должно уже мне скрывать и умалчивать далее о Его чудесных делах, напротив, мы непременно должны объявить о них и за все воздать славу Богу». И святой Амфилохий рассказал им все с самого начала о том, как он ночью в видении был посвящен во епископы. Выслушав его, епископы изумились и возблагодарили Бога за чудесное посвящение Амфилохия и уже не осмелились вторично посвящать его, но, поклонившись ему с почтительностью и посадили его прямо на архиерейском престоле».
В своей пастырской деятельности – особенно в первые годы своего архиерейского служения, святой Амфилохий Иконийский часто обращался за советом к святителю Василию Великому, что обусловлено их дружескими отношениями и тем, что Амфмлохий был призван на епископскую кафедру в молодом возрасте, не имея достаточно опыта в церковном управлении. Когда настали дни борьбы с ересью Македония, отвергавшего Божественность Святого Духа, Его совечность, единосущность и равночестность Отцу и Сыну, то Василий Великий написал книгу «О Святом Духе», обращенную к Амфилохию Иконийскому, а позднее – отправил ему Канонические Правила. О пастырском служении  Амфилохия Иконийского и проблемах, с которыми ему пришлось столкнуться, подробно и емко писал новомученик и патролог И.В. Попов: «По примеру Василия Великого Амфилохий употребил много сил и ревности на введение в своем диоцезе более строгой церковной дисциплины. В этом отношении он был поставлен местными условиями между двумя крайностями, между которыми нелегко было провести среднюю линию. Юг его провинции, внешняя церковная организация которого находилась в упадке, представлял собой печальную картину и в нравственном отношении. Жители Исаврии пользовались большою известностью в качестве искусных строителей? но они славились и своими разбоями и насилиями. На затруднения, которые ожидали Амфилохия в этой части его диоцеза, Василий Великий намекает уже в поздравительном письме к нему и яснее говорит об этом в письме 217. Разбои были так опасны, что для отражения разбойничьих банд организовывались целые отряды во главе с пресвитерами. Огрубению нравов содействовали также частые набеги варваров. Один из таких набегов, от которого пострадала и Каппадокия, произошел при Амфилохии. С другой стороны, близость Фригии сказывалась в Ликаонии сильным распространением аскетических сект с их крайностями: эпиратотов и в некотором количестве монтанистов и новациан. Их пример был заразителен и оказывал дурное влияние на членов Церкви. Сектанты хвалились строгостью своей дисциплины и укоряли Церковь в попустительстве. Ввиду этих обстоятельств, от пастыря Церкви требовался большой такт: ему нельзя было идти слишком резко против установившихся обычаев, но необходимо было дать удовлетворение и аскетическим потребностям, в то же время, ограничивая их крайности. За исправление нравов Амфилохий принялся со свойственным ему рвением. Но в этой области более чем во всякой другой, он нуждался в советах такого общепризнанного авторитета в канонике, как Василий Великий. Поэтому Амфилохий неоднократно обращался к нему за указаниями. Канонические письма Василия Великого, написанные в ответ на эти обращения, дают довольно полное представление об иконийских нравах и рекомендуемых мероприятиях». Если мы обратимся к письмам святителя Василия Великого, то обнаружим, что после хиротонии святитель Амфилохий  углубленно изучал Библию и занялся своим богословским образованием, активно занимался организацией церковного управления и установлением общих норм в своей епархии. В связи с посвящением святого Амфилохия во епископа его учитель Ливаний прислал своему бывшему ученику поздравительное письмо, в котором призывал его употребить ораторское искусство на поприще церковной проповеди, а вскоре после хиротонии – весной 374 года – Амфилохий направился в Кесарию и довольно продолжительное время пробыл у святого Василия Великого, преклоняясь перед его мудрость, опытностью и рассудительностью, видя  в нем великого наставника в догматике и канонике, а паства Кесарийской Церкви прониклась любовью и почтением к ученику своего архипастыря. Святитель Василий Великий высоко ценил Амфилохия и видел в нем талантливого проповедника и единомышленника, опору в церковных делах и защите Православия – особенно догмата о Святой Троице, а порой – он не только наставлял Амфилохия в изучении Слова Божиего и разрешении богословских вопросов, но и обращался к нему как к «советнику в церковных делах». Как писал игумен Вассиан Змеев: «по инициативе архиепископа Василия Кесарийского в конце 376 года святитель Амфилохий организовал в Иконии Собор, на котором обсуждался вопрос о Божестве Святого Духа. На Соборе ожидалось прибытие самого Василия Великого, но он не смог приехать по болезни и прислал книгу «О Святом Духе», в которой изложил свою позицию по данному вопросу. Собор под председательством святителя Амфилохия Иконийского составил послание епископам соседней епархии. Это послание носит ярко выраженный антиарианский характер и осуждает тех, кто не исповедует Святого Духа равночестным с Отцом и Сыном. В церковно-политической жизни святитель Амфилохий, без сомнения, поддерживал Василия Великого и содействовал ему в достижении единства между различными богословскими партиями, которые существовали в Церкви в то время. После смерти Василия Великого в 379 году он уже самостоятельно продолжал курс на достижение церковного единства». В промежутке между 376 и 381 годах святитель Амфилохий Иконийский боролся с арианской ересью, выступив как защитник Православия на литературном и проповедническом поприще, отстаивая веру в Божественность Сына и Святого Духа, в учение о единой и нераздельной Троице – едином Бога в трех Лицах, а Блаженный Иероним, встретившися с Амфилохием в Константинополе в 381 году, всполедствии, в одном из своих сочинений – «De viris illustribus»  – будет вспоминать как Амфилохий читал ему книгу о Святом Духе, в которой доказывалось, что Святой Дух есть Бог, равночестный Отцу и Сыну, всемогущий, благой и премудрый, совершенный в предвечном Божестве Своем.
Как учитель Церкви и защитник православной веры святой Амфилохий Иконийский боролся с ересью Ария, учившего, что Сын Божий не Бог, а только первое и высшее творение, через которое Бог сотворил весь мир. Как сподвижником святых каппадокийских отцов Церкви, святитель Амфилохий вел успешную борьбу с евномианами – крайними арианами, восстал против богохульства Евномия, и участвовал на втором Вселенском Соборе, где выступал против учения духоборца Македония и сторонников Ария.  По эдикту императора Феодосия Великого святителю Амфилохию Иконийскому была поручена особая миссия – хранить чистоту Православия среди епископов Малой Азии. В жизнеописании Амфилохия Иконийского есть поразительный случай, раскрывающий взаимоотношения Церкви и государственной власти тго времени, и напоминающий притчу. Борясь с арианами святитель Амфилохий просил императора запретить еретикам богослужебные собрания в черте городов, но Феодосий не соглашался издать этот закон, считая такую меру слишком суровой и притесняющей людей. Тогда святой Амфилохий решился на смелый поступок – когда он пришел на прием во дворец, то воздал честь императору, но не почтил его сына – Аркадия, который был уже соправителем и имел царский титул. Это вызвало гнев Феодосия, приказавшего «с бесчестием выгнать» Амфилохия из дворца, на что святой сказал: «Видишь, царь, как не переносишь ты непочтения к своему сыну и как гневаешься на меня? Так и Бог – Отец не терпит непочтения к Его Сыну, отвращается и не любит хулящих Его и гневается на тех, кто входит с хулителями в общение». В этот момент император понял, что Амфилохий не воздал чести его сыну, желая показать, что Богу Сыну подобает равная честь с Богом Отцом, а затем, подивившись мудрости святого и попросив у него прощения, Феодосий повелел разослать по всей империи два указа, запрещающие богослужебные собрания ариан в черте городов. Когда ересь мессалиан – экстатической секты евхитов с их плясками и отрицанием Троичности Лиц единого Бога, таинств и постов, аскезы и всех церковных установлений, проникла в Ликаонскую область из месапотамских омонастырей, то святой Амфилохий Иконийский стал ревностным борцом за Православия и защитником Церкви – он обличал еретиков в проповедях и увещеваниях. По свидетельству константинопольского патриарха Фотия  в городе Сиде, находящемся в провинции Памфилии, под председательством Амфилохия Иконийского был созван собор против мессалиан, на котором присутствовали 25 епископов, а святитель Амфилохий Иконийский от лица собора в Сиде обратился с посланием к епископу Флавиану Антиохийскому, который также созвал собор для изобличения и осуждения мессалианской ереси. Получив послание от Амфилохия Иконийского, епископ Флавиан Антиохийский обратился с посланием к армянскому епископу Литонию Метиленскому, желая сплотить всю Церковь в борьбе с евхитами. Собор в Сиде, созванный и проведенный под председательством святителя Амфилохия Иконийского, вдохновил многих архиереев Церкви на решительную борьбу с мессалианством. Блаженный Феодорит Кирский сообщает, что святитель Амфилохий составил специальную книгу, не сохранившуюся до наших дней, в которой изложил суть ереси мессалианства  и дал православное опровержение этого лжеучения. В последние годы земной жизни святитель Амфилохий Иконийский продолжал дружескую переписку со святым Григорием Нисским и святым Григорием Богословом, который благодарил его за молитвы и моральную поддержку, принимал активное участие в судьбе Воспория – епископа Колонии, был близок к константинопольскому кругу Олимпиады – духовной дочери святителя Иоанна Златоуста.  По справедливой оценке протоиерея Георгия Флоровского Амфилохий – ревностный пастырь и учитель Церкви, «у него был дар и призвание церковно-общественного деятеля». Последнее известное событие из жизни святителя Амфилохию Иконийского – это собор, созваны в Константинополе в 394 году, в котором принимали участие два патриарха – Александрийский и Антиохийский, митрополиты Кесарии Каппадокийской и Кесарии Палестинской, святитель Григорий Нисский и сам Амфилохий Иконийский, значившийся шестым в списке участников собора, что демонстрирует каким глубоким уважением и почитанием он пользовался у современников. Год смерти святого Амфилохия Иконийского точно не известен – до времени громкого и печального события низложения святителя Иоанна Златоуста в 403-404 годах он не дожил, а значит, он мирно скончался после константинопольского собора в промежутке между 394 и 403 годами.
Святитель Амфилохий Иконийский был не только ревностным защитником и пастырем Церкви, но и плодотворным церковным писателем, получившим блестящее образование и прошедшим школу ритора Ливания, умеющим говорить и писать выразительно, ярко и живописно, в полной мере сумевшим проявить себя на поприще церковного красноречия, являясь предшественником святителя Иоанна Златоуста. По литературному стилю, особенностям языка и догматическим воззрениям он особенно близок двум великим каппадокийцам – Василию Великому и Григорию Богослову, а Блаженный Иероним с изумлением говорил, что читая книги Василия Великого, Григория Богослова и Амфилохий  «не знаешь, чему удивляться, светской ли учености или знанию Писания». До нас дошли немногие труды святителя Амфилохия Иконийского, одни его произведения сохранились в полном виде, от иных – остались лишь фрагменты, а некоторые – навеки утеряны для нас, но и по сохранившимся сочинениям, можно с уверенностью сказать, что Амфилохий – блестящий церковный писатель, жанр его творчества многообразен – здесь гомилии и трактаты, соборные послания и стихи, и в каждом произведении чувствуется пламенная вера во Христа и исторический реализм в объяснении евангельских текстов, обращенность к Библии – особенно Евангелию, литературное мастерство, живость и образность языка. Дошедшее до нас литературное наследие святого Амфилохия Иконийского составляют следующие труды: «Ямбы к Селевку» – стихи нравственно-педагогического характера с их дидактическим содержанием, церковные проповеди, вращающиеся вокруг самых значимых событий новозаветной истории и годичного богослужебного круга – «Слово на Рождество Великого Бога и Спасителя нашего Иисуса Христа», «Слово на Сретение Господне», «Слово на воскрешение Лазаря Четверодневного», «Слово о жене-грешнице, помазавшей Господа миром, и о фарисее», «Слово на Великую Субботу», «Слово о патриархе Аврааме», «Слово на преполовение Пятидесятницы», «Слово о Закхее», «Слово о новопросвещенных и а Воскресение Спасителя нашего Иисуса Христа»; экзегетические труды – «На слова: Отче, если можно, да минует Меня чаша сия», «На слова: Сын ничего не может творить Сам от Себя», «На слова: Отец Мой более Меня»; апологетические и догматико-полемические труды – «Трактат против еретиков», «Соборное послание», «О правой вере» и «Письмо к Селевку» – знаменитое послание племеннику святой Олимпиады и внуку военачальника Траяна о Святой Троице и воплощении Сына Божия. Характерной чертой церковных проповедей Амфилохия Иконийского был их библейский характер – я бы сказал даже евангельский, в них веет дух Нового Завета, чувствуется горячая вера во Христа и радость от Его победы ад смертью и Адом, здесь сказалась любовь к Евангелию и склонность к каждодневному изучению Библии – особенно Нового Завета, наложившие печать на ораторское искусство Амфилохия, тональность его проповедей и его литературный стиль – ясный и четкий, живой, свободный и вдохновенный. По сути церковные проповеди святого Амфилохия Иконийского – это нравоучительные комментарии к Священному Писанию с наглядными и жизненными примерами для слушателей, с животрепещущими вопросами и ответами речами Христа, пророка Исайи, пророчицы Анны, с порицанием лицемерных фарисеев и хвалой кающимся, это – вдохновенное изложение догматического учения Церкви – веры в единосущность трех Лиц Святой Троицы, в то, что в одной Личности Иисуса Христа две природы – Божественная и человеческая. По догматическим воззрениям святой Амфилохий Иконийский был православным христианином и последователем великих каппадокийцев, к которыми он был связан дружескими узами, но в рассуждениях и проповедях Амфилохия обнаружилась и яркая печать его личности – пусть он был менее учен и образован, чем святой Василий Великий и святой Григорий Богослов, и не имел пристрастия к умозрительному богословию и изощренному философствованию, как святой Григорий Нисский, мало касаясь вопросов церковной мистики и Богопознания, но он твердо и ясно излагал учение о Святой Троице и православную христологию, а как ценитель ораторского искусства и проповедник, обладал огромной богословско-филологической чуткостью и являлся мастером четких догматических формулировок, опережая богословский язык своего времени и пользуясь выражениями  «образ бытия», «две природы в едином Лице Христа». Иконоборческий собор, состоявшийся в 754 году в своем вероопределении против почитания икон приводил слова святого Амфилохия: «Мы не заботимся о том, чтобы красками изображать лики святых на плотских скрижалях, потому что в этом не нуждаемся, но заботимся о том, чтобы подражать им добродетелью в образе жизни». Но в действительности святитель Амфилохий Иконийский не был иконоборцем, он почитал Распятие и реликвии, а слова о том, что забота христиан – «не изображать лики святых на плотских скрижалях», а подражать им в добродетельной жизни – это пастырское наставление, возвещающее, что для спасения нам необходимо уподобиться Христу и святым, жить праведной жизнью и стать живой иконой Спасителя – «христоликой личностью», как впоследствии будет говорить преподобный Иустин Попович. Для святителя Амфилохия Иконийского Священное Писание – это произведение Бога и Его Откровение, каждая книга Библии – богодухновенна, два Завета – Ветхий и Новый – от одного Бога, их содержание едино, в одном пророчествуется о Христе Мессии,  в другом – рассказывается о Его земной жизни, притчах, чудесах, Нагорной проповеди и крестной смерти на Голгофе, Воскресении и Вознесении, но если Ветхий Завет дал закон справедливости и возмездия – око за око, зуб за зуб, то Новый Завет – это Завет свободы и благодати, в центре его стоят заповеди о любви к Богу, ближним и даже врагам, что становится возможным для нас только через веру во Христа и стяжение благодати Святого Духа. С восхищением говоря о Евангелии, святой Амфилохий Иконийский порицал практику чтения апокрифов – сомнительных сочинений, которыми еретики обольщают простодушных и неученых людей, более того, он называет апокрифические Деяния апостолов – «писанием демонов», ибо они противоречат Евангелию – так, в апокрифических Актах Иоанна говорится, что сей апостол не присутствовал на Голгофе в момент крестной смерти Христа Спасителя, а Евангелие повествует, что апостол Иоанн был при Кресте и распятый Христос, указав на него, сказал Святой Деве Марии – «Се, сын Твой», поэтому не надо удивляться тому, что апокрифы противоречат Евангелию, ибо Христос есть Божественная Истина и четыре Евангелия святы, а дьявол – лжец и отец лжи, и апокрифы написаны по дьявольскому научению. Рассуждая о лжеименных книгах, святитель Амфилохий Иконийский решает перечислить каждую богодухновенную книгу Библии: «прежде наименую книги Ветхого Завета. Пятикнижие содержит: Бытие, потом Исход и среднюю книгу Левит, за нею Числа, после Второзаконие. К сим присовокупи Иисуса и Судей, потом Руфь, четыре книги Царств и две Паралипоменон. За ними следует Ездры, книга первая и вторая. Далее нареку тебе пять книг стихотворных: увенчанного подвигами различных страданий Иова и книгу Псалмов, сладкопесненное для душ врачевание, три книги премудрого Соломона: Притчи, Екклесиаст и Песнь Песней. К сим присовокупи двенадцать Пророков: первого Осию, потом второго – Амоса; Михея, Иоиля, Авдия и Иону, образ тридневной смерти; за ними Наума, Аввакума, потом девятого Софонию, Аггея и Захарию, и славного вестника Малахию. После них познавай четырех Пророков: великого Исаию, дерзновенно глаголавшего, Иеремию состраждущего, таинственного Иезекииля и последнего Даниила, делом и словом премудрого. К этим прилагают некоторые Есфирь. Время мне назвать книги Нового Завета: приемли четырех только евангелистов: Матфея, потом Марка, к сим присоединив третьего Луку, Иоанна числи четвертым по времени, но первым по высоте догматов, ибо праведно нарицаю его сыном грома, величественно провозгласившим Бога Слово. Приемли и вторую книгу Луки – соборных Деяний Апостольских. К сим потом присовокупи сосуд избрания, проповедника и Апостола языков, Павла, премудро написавшего Церквам четырнадцать посланий: одно к Римлянам, к коему должно сопричислить два к Коринфянам, к Галатам, к Ефесеям; за тем – к живущим в Филиппах, потом написанное к Колоссянам, к Фессалоникийцам два, к Тимофею два, к Титу и Филимону, к каждому одно, и одно к Евреям. Это неподлинным некоторые называют неправильно: ибо в нем благодать истинная. Что напоследок скажу о Соборных посланиях? Иные говорят, что семь их принимать должно, а иные – три только: одно Иакова, одно Петрово и одно Иоанново. Некоторые же принимают три Иоанновых, и кроме них – два Петровых и седьмое Иудино. Откровение же Иоанново иные причисляют к священным книгам, а многие называют неподлинным. Сей да будет неложнейший канон Богодухновенных Писаний». Впоследствии, осуждая апокрифы, седьмой Вселенский Собор ссылался на слова Амфилохия Иконийского о еретических сочинениях с ложным надписанием, но в то же время Церковь провозглашает, что Апокалипсис – это богодухновенное писание, Божественное Откровение, полученное апостолом и тайнозрителем Иоанном на острове Патмос от явившегося ему в Божественной славе Иисуса Христа.
В догматической полемике с арианами Амфилохий Иконийский раскрыл еще одну бесценную грань своей личности – проявил себя как талантливый экзегет, знаток и толкователь Священного Писания – особенно тех стихов Библии, на которые ссылались ариане, стремясь доказать сомнительную правоту своего лжеучения. В борьбе с еретическими лжеучениями святой Амфилохий стремился раскрыть истинный смысл Священного Писания, говоря о букве убивающей и о духе оживотворяющем, о сухих листьях буквы и о живительном плоде духа, заключенном в словах Священного Писания, обращаясь с молитвенными воззваниями ко Христу о даровании мудрости и правильного понимания Евангелия: «Выясни нам смысл сказанного, Владыка, разверни листья буквы и покажи плод духа, чтобы нам не умереть, занимаясь буквой, но чтобы, приступив к духу, получить жизнь». По замечанию патролога и новомученика И.В. Попова: «экзегетические опыты Амфилохия простираются только на тексты Нового Завета, которые редко служили предметом аллегорического толкования, применявшегося главным образом к Ветхому Завету. Поэтому неизвестно, насколько Амфилохий отклонялся от традиции аллегорического толкования Ветхого Завета, и какие толкования дает сам. Но его толкование Нового Завета достаточно определенно. Для толкования он выясняет смысл выражений, свойственных языку Писания. В характеристике его проповеднического метода было уже сказано, что он берет текст Писания в его буквальном смысле и старается представить его мысль как можно живее и нагляднее. В толковании евангельских событий он исходит из догматических представлений: из идеи Божества и человечества, соединенных в Лице Христа, и из идеи возвышенности христианского учения. Христианское учение по своей возвышенности с трудом может быть постигнуто человеком. Поэтому даже люди, стремящиеся к истине и в сердце своём привлекаемые к Евангелию, с трудом приходят к постижению божественного достоинства Христа. Люди же предубежденные, слушающие слово Христа с внутренним сопротивлением, могут воспринять учение Христа с ещё большим трудом. В толковании Евангельских текстов у Амфилохия красной нитью проходит одна и та же схема: он старается показать мудрость Христа, с которой Он заставляет своих врагов, даже против их воли, признать действительность Своих чудес и через это Свое Божество, и с которой Он препобеждает непонятливость и косность мысли Своих учеников в познании той же истины». В обращениях к тексту Священного Писания и в церковных проповедях святой Амфилохий Иконийский выступает как исторический реалист, он излагает догматическое вероучение Церкви и нравственно наставляет паству на примере евангельских сюжетов, стремясь показать величие, нравственное совершенство и мудрость Христа Богочеловека. Рассматривая сюжет о воскрешении Лазаря, святой Амфилохий замечает, что отличительная черта фарисеев – корысть, неверие и лицемерие, он порицает иудейских архиереев за зависть ко Христу и злословие на Мессию, драматически изображая, как иудеи все время подвергают сомнению действительность чудес Христовых и правоту Его слов, но не могут оспаривать неоспоримую действительность чуда воскрешения Лазаря. Слово о воскрешении Лазаря Четверодневного – одно из лучших сочинений, принадлежащих веру святителя Амфилохия Иконийского, здесь как изящный и благоухающий цветок, проросший среди майского луга, раскрываются достоинства его литературного стиля – высокий и легкий слог, вдохновенность и образность языка, характеризующая его как искусного проповедника, обладающего даром красноречия и глубоким знанием Священного Писания. В своих проповедях святой Амфилохий особенно акцентирует внимание слушателей на то, с какой премудростью Сын Божий укрепляет в людях  слабую и колеблющуюся веру, возводит учеников к признанию Своего Божественного достоинства, рассеивает сомнения притчами, проповедью, чудесами, искупительной жертвой и победой над смертью, дьяволом и всей преисподней.
В учение о Святой Троице – центральном и самом таинственном и непостижимом для разума догмате православной веры – «вершине Божественного Откровения», святитель Амфилохий Иконийский был верен Никейскому Символу Веры, церковному Преданию и богословию трех великих каппадокийцев, провозглашая Троичность Божества – веру в единого Бога в трех Лицах – Отца, Сына и Святого Духа, Который есть причина всего сущего и Творец неба и земли,  Он – «несозданый, непостижимый, невидимый, превышающий разумение, неописуемый, неизменяемый, бессмертный и бесстрастный» Господь, «единое безначальное начало, ни в чем не подвергающийся страданиям, ибо Божественная природа совершенно бесстрастна». Вслед за тремя легендарными каппадокийцами, святой Амфилохий Иконийский, выражал вечную истину апофатического Богопознания, утверждая, что по Сущности Бог «безначален, непостижим, невидим, непознаваем, неописуем, неподвижен, неизменяем и бессмертен». Единая Божественная Сущность и единая Божественная Воля лежат в основе единства нераздельной Святой Троицы: Бог Отец – единое Начало бытия двух совечных Ему Ипостасей –  Сына и Святого Духа. На страницах своих произведений Амфилохий Иконийский исповедует веру в то, что три Лица – это три образа ипостасного бытия единого по Сущности Бога, наш Господь есть «вечная Единица и Троица – это Отец с Сыном и Пресвятым Духом», Отец никогда не существовал без Сына и Святого Духа, поэтому Христос и Святой Дух собезначальны и совечны Богу Отцу по предвечному Божеству, Они имеют одну Божественную волю, существуя и действуя совместно. По воззрению Амфилохия Иконийского учение о Святой Троице превосходит и избегает языческого многобожия, указанием на то, что Сущность Божия едина – мы веруем в одного Бога, а не в трех Богом, но в то же время, догмат о Святой Троице опровергает иудейство, ибо провозглашает, что у Бога три Ипостаси – Отец, Сын и Святой Дух, Которые совечны, равночестны и единосущны. В трактате «О правой вере», Амфилохий Иконийский блестяще выразил православную веру в Святую Троицу, опираясь на Библию и церковное Предание:«один Бог и Отец и Вседержитель. И один Его истинный Сын, единородный Бог Слово, соестественный, совечный, единосущный, равный Отцу, ничем не отличающийся от Отца, кроме того, что Он не есть Отец единородного Сына; Бог истинный от Бога истинного, Вседержитель от Вседержителя, Господь всех от Господа всех, Свет от Света, Единый от Единого, Совершенный от Совершенного, Всецелый от Всецелого, бесстрастно и превечно рожденный от Ипостаси Отца, не сотворенный; Которым все стоит (ср. Кол.1:17); Кто есть Сила творческая и сохраняющая; Которого царствию не будет конца. И один Дух Святой, соестественный, совечный, единосущный, неизменяемый, равный Отцу и Сыну, ничем не отличающийся от Отца и Сына, кроме того, что Он не есть Отец или Сын, ибо Он не рождает Единородного и Сам не был рожден, но исшел, то есть исшел от Отца. Он не рожден и не сотворен. Он существует в Своей собственной Ипостаси. Он освящает, животворит, совершенствует и умудряет всякую разумную природу, видимую и умственную, и обновляет ее через Свое Крещение, и сынами Божиими делает нас по Своему милосердию. Ибо Он есть Бог истинный, говорящий через пророков и апостолов; Он – ни слуга, ни служитель Божий, но помощник вместе с Богом, равный по действию и Творец по естеству. Он творит благие существа и совершает наравне с Отцом и Сыном; Своей Ипостасью Он всегда везде присутствует и следит за всем. Нет трех Богов – да не будет! – но один Бог и один Господь. И не так, чтобы один был больше, другой меньше. И один Бог не по Слову, но по одному Божеству и согласию и царству». Единый Бог существует в трех Ипостасях: «Самостоятельное бытие Ипостасей, или Лиц, вытекает из самого понятия Их единосущия, потому что одно лицо не называется единосущным себе самому». Как церковный мыслитель с тонким филологическим чутьем, Амфилохий утверждает, что словом «Бог» обозначается сама Божественная Сущность – непостижимая, неописуемая и неименуемая, а именами Отец, Сын и Дух Святой – Божественные Лица единого Бога, образы Его ипостасного бытия. По слову профессора Н.И. Сагарды  «в богословских трудах каппадокийцев тринитарная проблема получила окончательное разрешение, и установленное ими понимание церковного учения о Святой Троице и созданные ими формулы сделались драгоценным достоянием православной догматики». Проповедуя о Святой Троице и размышляя о неизъяснимой до конца тайне Троичности единого Божества, святитель Амфилохий Иконийский опирался на учение Григория Богослова, Василия Великого и Григория Нисского с их точными и строгими догматическими формулировками, различающими понятие «сущность» и «ипостась», но в то же время, он внес драгоценейший вклад в догматику Православной Церкви, первым в церковной истории используя выражение «образ бытия», указывая на то, что единый по Сущности Бог имеет три образа ипостасного бытия – предвечный Отец с Его ипостасным свойством – «нерожденностью», Он есть исток Божества, от Которого предвечно рожден Сын и предвечно исходит Святой Дух; предвечный Сын – Ипостасная Премудрость и Сила Отца, сияние Его славы, Его ипостасное свойство – «рожденность»; предвечный Святой Дух, Бог Освятитель, что ипостасное свойство – «исхождение». Размышляя о пренебесной тайне Святой Троицы святой Амфилохий Иконийский поясняет, что одна Божественная Сущность имеет три образа бытия – Отец, Сын и Святой Дух, под словом «Отец» нужно понимать нерожденное и безначальное ипостасное бытие Божественной Сущности, под словом «Сын» – ипостасное бытие Божественной Сущности через предвечное рождение от Бога Отца, а под словом «Святой Дух» – ипостасное бытие Божественной Сущности через предвечное исхождение от Бога Отца.
В письме к Селевку святой Амфилохий Иконийский пишет о том, что Сын – истинный Бог, предвечно рожденный от Отца вне времени и собезначальный Отцу по предвечному Божеству, а Святой Дух – вечно исходит от Отца, единосущен и совечен Отцу и Сыну, но что такое предвечное рождение Сына и предвечное исхождение Святого Духа – тайна, превышающая понимание людей и разумение Горних Сил – Ангелов: «Поклоняюсь Иисусу Христу, совечному Отцу по Божеству, ни по сущности, ни по способу происхождения не младшему Отца в отношении к Божеству. Ибо Сына я называю рожденным вне времени и безначально, всегда сосуществующим Отцу по Божеству. Верую же в Духа Святого, исходящего от Бога Отца от вечности». Как совечные и равные по совершенству и величию Богу Отцу Ипостаси, Сын и Святой Дух должны быть прославляемы и почитаемы вместе с Отцом: «Нужно крестить как научены, и веровать так, как крещены, и прославлять, как уверовали», молитвенно славить Святую Троицу, ибо мы крещаемся во Отца, и Сына, и Святого Духа, поэтому слава, честь и поклонение Отцу, Сыну и Всесвятому и Животворящему Духу ныне и присно и во веки веков.  По замечанию игумена Вассиана Змеева: «Благодаря крещальной формуле, как пишет святитель Амфилохий, «исключается болезнь Савеллия, поскольку точно передаются нам три Ипостаси», а также «заграждаются уста аномеев, и ариан, и духоборцев, поскольку доказываются три Лица и три Ипостаси и исповедуется единая природа и единое Божество». Если бы Сын Божий не был бы равен по природе Отцу, то невозможно было бы, крестить, одновременно, и во имя Бога и во имя творения. Перечисление в крещальной формуле трех Лиц ясно доказывает Их природное единство». Выражение «образ бытия», введенное Амфилохием, отвечает на вопрос – «как существует?», поэтому вполне допустимо сказать, что безначальный Бог Отец существует нерожденно, Сын – по предвечному рождению от Отца, а Дух Святой – по предвечному исхождению от Отца. На учение Амфилохия Иконийского о Святой Троице наибольшее влияние оказал святитель Григорий Богослов – в произведениях святого Амфилохия не встречаются излюбленные богословские термины Василия Великого – «отечество», «сыновство» и «святыня», везде подчеркивается, что Отец есть единственная причина бытия Сына и Святого Духа – многоценное высказывание для всех православных христиан в последующей догматической борьбе с католической доктриной Filioque, искажающей догмат Святой Троицы. По догматическому учению Амфилохия Иконийского, Христос есть истинный Единородный Сын Небесного Отца по Своему предвечному Божеству, Он един с Отцом по Сущности – «Я и Отец мой – одно», а потому всякий христианин должен стоять за «истинно кафолическую и апостольскую» веру, а в никейском Символе Веры видеть истину «неизменную и во веки нерушимую». Святитель Амфилохий Иконийский твердо и пламенно исповедовал Иисуса Христа истинным Богом, божественным и священнейшим Словом Божьим, «сущим от вечности Логосом», рожденным от Небесного Отца Единородным Сыном Бога Живого и «перворожденным Создателем всего сущего», всемогущим и совершенным «Творцом неба и земли», «создавшим все одним словом», Творцом Ангелов, «даровавшим бытие всем Горним Силам», единственным Спасителем мира, воплотившимся и вочеловечившимся Богом Словом и истинным и ожидаемым Мессией, пришествие Которого в мир предрекали ветхозаветные пророки, чьи богодухновенные и священные книги вошли в Библию. Христос есть бессмертный, самовластный и бесплотный Бог, «собезначальный Отцу по непостижимости Своего бытия», «везде присутствует Божеством и все Собой наполняет» и «ничто из существующего не вмещает Его». По Своему предвечному Божеству Христос неосязаем и невидим, а по воспринятому Им человеческому естеству – описуем, зрим и осязаем, что является обоснованием изобразимости Сына Божиего на Распятии и иконах, ибо Христос явил через чудо воплощения Своего Бога невидимого – «Сын, сущий в недре Отчем, незримого Бога явил». Христос есть совершенный Богочеловек: как истинный Бог, объемлющий всю вселенную, вездесущий и неизмеримый, благой и всемогущий, неизменный в совершенстве Своем, Он «сотворил время, утвердил небеса, распростер землю, при Ное отверз затворы потопа, освободил праотцев из земли египетской и рассек Чермное море», на Него «не смеют взирать Херувимы», а как истинный человек – «Он был в яслях, в пеленах, на Кресте и в гробу».
В своих проповедях святитель Амфилохий Иконийский говорит, что Божественное достоинство Иисуса Христа доказывают чудеса Им совершенные – всемогущество Божие действует вопреки законам природы, ибо Господь наш есть Бог чудес, само сверхъестественное и непорочное Рождество Христово от Святой Девы Марии и Святого Духа – это чудо «неописуемое небесами», а одно из величайших чудес Христовых – воскрешение четверодневного Лазаря. По мысли святого Амфилохия всемогущий Господь мог сохранить жизнь Лазарю, как пророку Илии и праотцу Еноху, но по неизреченной премудрости Своей Он «позволил смерти поглотить Лазаря, чтобы все четко разумели», что Христу Богочеловеку принадлежит «власть над жизнью и смертью», Он – истинный и всемогущий Бог, Который сотворил вселенную Своим словом, а потому слово Его воскресило четверодневного и истлевшего мертвеца. Как всесильный Бог, для Которого нет ничего невозможного и как «Владыка природы», Христос «может действовать по природе, а иногда сверх природы», о чем свидетельствуют Его смерть и воскресение из мертвых: «Смерть похитила Владыку Христа, но ей не удержать у себя Жизнь». В сочинениях святого Амфилохия Иконийского Христос часто именуется «Владыкой», Он – Владыка неба и земли, Ангелов и всей вселенной, как Отцу и Святому Духу Ему принадлежат безграничная власть и неописуемое могущество. В Слове на Святую Субботу святитель Амфилохий Иконийский писал, что Христос не обычный человек – не очередной пророк и странствующий мудрец, но Сама Истина и Жизнь, а неверие иудеев – это «бессмысленное дело, вражда против истины, война с Богом».  В Слове на преполовение Пятидесятницы святой Амфилохий описывает чудо исцеления Христом расслабленного, прославляет Сына Божиего за человеколюбие, обличает беззаконие иудеев и свидетельствует о том, что Христос имеет Божественную власть исцелить больных, упразднить ветхозаветную купель и ветхозаветную мораль  с ее девизом – око за око, зуб за зуб, даруя совершенную новозаветную купель святого таинства крещения и возвышенную евангельскую мораль. По церковному воззрению святого Амфилохия Иконийского, занимающегося толкованием трудных и таинственных стихов в Евангелии, которые пытались использовать в своих целях еретики – например фразы Христа – «Отец Мой больше Меня», Христос говорит это от лица Своего воспринятого человеческого естества, а не как Богу, равен Богу Отцу по предвечному Божеству Своему, но меньше Отца по человеческой природе. В строках Евангелия от Луки, где сказано – «Иисус возрастал в премудрости и возрасте и в благодати пред Богом и людьми» (Лк.;2:52), возвещается, что Христос по человеческому естеству Своему возрастал по годам в развитии плоти, в премудрости – по причине через Него умудряемых, в благодати – являя миру Мессию и укрепляя в вере учеников Своих, воздвигнув из них Церковь с ее таинствами, пред Богом – потому что, воплотившись Он искупил наши грехи, совершил дело, благословленное Небесным Отцом и исполнив Его волю, перед людьми – через обращение их от идолослужения к христианской вере и Богопознанию. По разъяснению профессора И.В. Попова с летами Иисус Христос возрастал только по телу, но «возрастание в мудрости и благодати не было интеллектуальным и моральным развитием Отрока, а возрастанием мудрости и благодати в верующих». В словах Христа о том, что о дне и часе конца времен и второго пришествия Сына Божиего во славе Его не знает никто – ни Ангелы, ни Сын, но только один Отец наш Небесный, святой Амфилохий Иконийский находил глубокий и таинственный смысл – во-первых, Христос указал, на то, что вся мудрость и знание у Бога, а во-вторых, обличил неведение рода человеческого и ограниченность нашего рассудка, ведь эти слова Иисусовы относятся не к совершенному Божеству Христа, обладающего всеведением и премудростью, ибо Сам Христос – Всеведущий Логос, а к нашей человеческой природе, которая не обладает всеведением Господним. Как всеведущий Бог человек обладал всей полнотой знания и премудрости, а Его человеческое естество было пронизано славой Его Божества и причастно неизмеримому кладезю премудрости и знаний, а потому слова о том, что никто не знает последнего часа, кроме Бога Отцу, возвещает о том, что единый всеведущий – это Сам Бог, и произносятся Христом от нашего лица – от лица всего человечества, не способного объять ограниченным умом всех сокровенных Божественных тайн.
Как ученик и единомышленник трех легендарных каппадокийцев – Василия Великого, Григория Богослова и Григория Нисского, святой Амфилохий Иконийский исповедовал веру в Божественное достоинство Святого Духа, обличал ересь духоборцев, которые утверждали, что Сын Божий подобен Отцу, а Святой Дух не Бог, а творение Бога, защищал православную веру в том, что Святой Дух единосущен и совечен Богу Отцу и Богу Сыну, имеет с Ними равную честь и славу, величие и совершенство, Он проницает все сокровенные глубины Божии и обладает всей полнотой Божественных свойств – всемогуществом, всеблагостью, всеведением, святостью и неизменностью, вечностью и премудростью. В соборном послании святой Амфилохий писал о том, что Святой Дух не является творением, но достоин прославления вместе с Отцом и Сыном: «в славословиях вместе с Отцом и Сыном нужно прославлять Духа Святого и знать то, что погрешающие недопустимым грехом хулы на Духа естественно сами себя вводят в общение с арианами. Ибо они будут осуждены с теми. И мы надеемся, что вы, сохраняя в любви неразделимым тело Церкви, пребудете оставшееся время в нынешнем веке в мире, и во славе предстать в день суда пред престолом Христовым». Святой Амфилохий Иконийский причисляет Дух Божий к Святой Троице, доказывает, что природа Его – Божественна. По замечанию профессора И.В. Попова: «учение о Божестве Святого Духа Амфилохий изложил в послании, написанном им от лица Иконийского Собора в ответ на запрос епископов какой-то провинции о Духе Святом по поводу распространяющегося учения македониан о тварной природе Третьей Ипостаси. В обосновании Божества Святого Духа Амфилохий исходит из трех положений, имевших принципиальное значение и в сочинениях каппадокийцев: 1) непоколебимое признание вероопределения Первого Вселенского (Никейского) Собора; 2) аксиома, выдвинутая Афанасием Великим и воспринятая каппадокийцами, что между Творцом и тварью не может быть никакой средней природы, 3) крещальная формула как основа учения о Троичности Божества». По слову святителя Амфилохия Иконийского Никейский Символ Веры достаточен, чтобы признать Божественное достоинство Святого Духа, ведь, несмотря на то, что святые отцы Никейского Собора дали только «подробнейшее толкование учения о Единородном Сыне», а в учении о Святом Духе «ничего пространного не изложили», но для христианина достаточно того, что они «установили веровать в Духа Святого так же, как в Отца и Сына, не вводя никакой другой природы в Божественную и блаженную Троицу и не отделяя чего-нибудь от Троицы в изложении веры. Но так как сатана возбудил некоторые сомнения о Духе Святом, то для уяснения Никейского Символа нужно обратиться к источнику, черпая из которого отцы этого Собора составили свое вероопределение. Это – заповедь, данная Христом по воскресению Его святым ученикам: «Идите и научите все народы, крестя их во имя Отца и Сына и Святого Духа». Эта заповедь исключает заблуждение Савеллия ясным преданием о трех Ипостасях, а также заграждает и уста аномеев, ариан и духоборцев обозначением трех Лиц, или Ипостасей, и исповеданием одной природы Божества. Божественное достоинство Духа Святого предполагается этой заповедью потому, что, сколько бы мы ни старались, куда бы ни обращались мыслью, мы не можем помыслить чего-либо среднего между Творцом и тварью. Поэтому, если мы отделим Духа Святого от Божества, то по необходимости причислим Его к твари; если же осмелимся назвать Его тварью, то каким образом возможно было бы присоединять Его к Отцу и Сыну в крещении?». Это – знаменитый крещальный аргумент Амфилохия, доказывающий, что Святому Духу принадлежит Божественность,  Он – единосущен Отцу и Сыну, составляя с Ними единую и нераздельную Святую Троицу. Если по церковному учению между Богом Творцом и Его творением нет никакой промежуточной природы, то Святой Дух нужно отнести к нетварной Божественной природе, ибо Он образовал Церковь и совершает таинства, освящающие и преображающие нас, а на это способен только Бог. В трактате «О правой вере» святитель Амфилохий Иконийский четко излагает православное учение о Святом Духе, называя Святой Дух истинным Богом, совечным, единосущным и равным Отцу и Сыну. Размышляя о личных свойствах Святого Духа, Амфилохий говорит, что ипостасное свойство Святого Духа – исхождение от Бога Отца, но само исхождение – это великая и неизреченная тайна, находящаяся за гранью нашего понимания.
По церковному воззрению Амфилохия Иконийского Бог есть Творец неба и земли, Он сотворил Небесные и Умные Силы – Ангелов, бесплотных и бессмертных духов, сотворенных по образу и подобию Божиему, населяющих духовный мир и имеющих иерархию – Херувимы и Серафимы, Престолы, носящие Бога, Архангелы, Начала, Силы и Власти, они – служители Господни и небесное воинство Божие. На заре времен треть Ангелов во главе с Люцифером отпала от Бога и восстала на Всевышнего, остальные Ангелы – устояли в добре и навеки святы и непреклонны ко злу. Но венцом Божественного творчества являются не Ангелы, а человек – небывалое создание, созданное по образу Божиему, но облаченное плотью, имеющее дух и тело, призванное быть владыкой и иереем всего видимого космоса, соединяющее собой два мира – земной и небесный. Критикуя сторонников Оригена и почитателей философии Платона, святитель Амфилохий Иконийский говорит, что Эдем – это земной Рай, первозданный человек жил на земле – не на небе, а на земле совершилась трагедия грехопадения, после которой, человек стал нуждаться в Спасителе и искуплении грехов. Сотворенный по образу и подобию Божиему человек, обладал разумом, нравственным законом, начертанным на скрижалях сердца, и даром свободной воли – он использовал свою свободу во зло – противопоставил ее святой воли Вседержителя и отпал от Творца, обрекая себя на тление и смерть, на рабство грезу и дьяволу. Святитель Амфилохий Иконийский учил, что грехопадение случилось по лукавому наущению дьявола – хитростью он победил Адама и Еву, в результате греха Господь произнес осуждение человека на смерть, чтобы зло не увековечилось по лицу земли – наша смертность есть последствие греха. После грехопадения человек из властителя вселенной сделался рабом дьявола, ставшего князем мира сего, а с течением времени многие потомки Адама и Евы забыли о едином Боге и впали в идолопоклонничество – языческие культы, сокровенная суть которых – демонолатрия, ибо по гордости своей демоны жаждут, чтобы их почитали богами, в то же время они ненавидят весь род человеческий и жаждут погибели всего мироздания. По воззрению святителя Амфилохия Иконийского брак был установлен после грехопадения, чтобы посредством его плодородия человечество сопротивлялось смерти и настал час, когда  родится Мессия – обещанный Богом Спаситель мира, предвечный Бог Слово вочеловечившийся и принявший не образ Небесных Сил – Ангелов и Архангелов, Херувимов и Серафимов, а образ человеческий, чтобы уврачевать наше падшее человеческое естество и вернуть ему нетление, чтобы каждый из нас мог обрести жизнь вечную. Христос есть истинный Мессия и воплотившийся Божественный Логос, Он – надежда всего человечества, незримый и вездесущий Бог, Которого не может вместить вся вселенная, Бог,  «измеряющий небо пядью и землю горстью и море чашей», явившийся во плоти и воспринявший нашу человеческую природу.
Вся христология святого Амфилохия Иконийского – его учение о Христе – сложилось под влиянием святителя Григория Богослова и оттачивалась в догматической борьбе с ересью Аполлинария. По слову Амфилохия Иконийского если в Святой Троице одна Сущность и три Лица, то в Иисусе Христе две природы  и одно Лицо. Святитель Амфилохий Иконийский провозглашал, что Иисус Христос – «единый Сын Божий, имеющий две природы», соединенные в одном Его Божественном Лице, Он – истинный Богочеловек, имя «Христос» указывает на Его предвечную Божественную природу, а имя «Иисус» – на воспринятую Им челвоеческую природу. Христос воспринял «человечество, давшее телесное осуществление Слову Божиему», Он – «Иисус, родившийся из рода Давидова в последние времена», ибо с пришествием Иисуса Христа в мир начинается апокалиптическое время, направляющее ход историю к концу – эсхатологической перспективе, хотя последний акт исторической драмы может растянуться на века и тысячелетия. Размышляя о святых именах Христовых, святитель Амфилохий Иконийский говорит, что естество Божие неизменно в совершенстве Своем, но чудесная Личность Христа Богочеловека многогранна и раскрывается в Его действиях: Он есть Путь и Истина, поскольку Он является началом всякой добродетели и восхождения на небеса; Он – Дверь, через Него мы входим в обители Царства Небесного; Он – Агнец Божий, закланный за нас, и царственный Лев, имеющий силу и власть; Он – драгоценная жемчужина, отличающаяся светозарностью и чистотой и блистанием вездесущего сияния Божества, и нет никого прекраснее Христа;  Он наречен Светом, «поскольку прогнал мрачное заблуждение древней тьмы от наших умов и раскрыл очи господствующего в нас ума»; Он – краеугольный камень Церкви, на вере в Него зиждется все христианство – евангельские заповеди и догматическое богословие, Символ Веры и богослужения, таинства и подвиг мучеников и исповедников; Он – горчичное зерно, ибо умалил Себя и с небесных высот славы Своей сошел на землю – был гоним, оскорбляем и распят; Он – истинный человек, непорочно и чудесно рожденный от Святого Духа и пречистой Девы Марии, и истинный Бог, Которому подобает честь и слава с Отцом и Святым Духом ныне и во веки веков. Если ересиарх Аполлинарий считал возможным соединение двух природ только при отсутствии ума в человеческой природе Иисуса Христа, то святитель Амфилохий Иконийский учил о действительности и полноте человеческой природы в Личности Иисуса Христа, Который воспринял через Боговоплощение человеческую плоть и человеческую душу, человеческий разум и человеческую волю, а потому вочеловечение предвечного Бога Слова – не призрак, и явление Христа во плоти – это «несокрушимое основание, непоколебимый столп, спасительное начало, благочестивейший венец». В богословской полемике с учениками Аполлинария святитель Амфилохий Иконийский доказывает, что тело Иисуса Христа было действительно земным телом, а не сошедшим с небес –  Христос воспринял природу Адама, а Адам был «изначально сотворен из земли; и тот, кто от земли, нарушил заповедь; и тот, кто от земли, воспринят». Христос «воспринял не бездушное тело, как желает того заблуждение Аполлинария», а полноценную природу человека, состоящую из тела, души и ума, о чем свидетельствуют слова Спасителя в Гефсиманском саду – «Душа Моя скорбит» (Мф.26:38). Как знаток Евангелия, святой Амфилохий Иконийский замечает, что Христос трапезничал – пил и ел, Он утомлялся и скорбел, был распят и умер на Кресте, это доказывает, что Его тело было реальным человеческим телом, а то, что душа Его скорбела в Гефсимании в момент внутреннего борения и моления о чаше, свидетельствует, что во Христе две воли – Божественная и человеческая. Вслед за древними святыми отцами Церкви, святой Амфилохий Иконийский называет Христа «единосущным Отцу по Божеству и единосущным Матери по человечеству», в Богочеловеке – одно Божественное Лицо, ибо Он – воплотившийся Бог Слово, но две природы и две воли – Божественная и человеческая: «Так как Тот же Царь и Бог есть и Вкусивший смерть по причине страдания плоти, то дары волхвов являются намеком на таинства: приносят волхвы золото, показывая этим, что Он – Царь; приносят ливан, потому что знают, что приносят Богу; приносят смирну по причине смерти в тайне страдания».
С молитвенным трепетом изумляясь неизъяснимому единству двух природ в единой Личности Христа, святой Амфилохий восклицает: «На древе простирается словом Простерший небеса, оковами облагается Сковавший море песком; желчью напояется Даровавший источники меда; тернием венчается Увенчавший землю цветами; тростью ударяется по главе Поразивший Египет десятью казнями и Покрывший главу фараона волнами; лицо заплевывается, которое не в состоянии видеть Херувимы». В основе нашего спасения лежит непостижимое таинство Боговоплощения: «Для ума человеческого непостижимо: как Спаситель наш есть и Бог, и вместе человек; безначальный Сын Бога Отца – и получивший начало бытия Сын Девы; невместимый небом и землею – и вмещающийся в тесных яслях; и Тот, Кто держит в руке Своей всю вселенную, – и Тот, Кого держит руками старец Симеон. Не постигая сего, ум без веры противоречит тайнам спасения и не верует им. Но при свете веры – эти противоречия исчезают: озаренные сиянием веры, мы веруем этим непостижимым тайнам, ибо знаем, что для Бога нет ничего невозможного (Мк.;10:27)». В Слове на Рождество Великого Бога и Спасителя нашего Иисуса Христа святой Амфилохий Иконийский на языке возвышенной церковной поэзии прославляет великое и преславное чудо Боговоплощения и эта церковная проповедь – вершина его православного ораторского искусства: «Сей духовный и светлый луг, испещренный красотою небесных цветов, и благоухающий чистыми Апостольскими ароматами, представляет образ Божественного Рая. Как чувственный и неувядаемый тот сад исполнен был нетленными древами, бессмертными плодами и другими превосходными и неисчислимыми красотами: так и сие Богосветлое собрание священнолепной Церкви сияет духовными и неизреченными тайнами, из коих настоящий святой праздник Рождества истинного Бога нашего Христа есть для нас непреоборимая твердыня, непоколебимое основание, начало спасения и преславный венец. Для него древнее было образовательно предречено; чрез него новое ясно проповедано всей вселенной. Им уничтожена сила тления, и прекращено гибельное поклонение демонам. Им умерщвлены страсти человеческие, и восстановлена жизнь Ангельского господства. Им отверсто небо, и земля получила Божественное величие. Им возвращен человекам Рай, и упразднено владычество смерти. Им рассеяно демонское обольщение, и возвещены премудрость Божия и всечистое пришествие Бога на землю. Ибо «не Ходатай, ниже Ангел, но Сам Господь приидет и спасет их», говорит Пророк (Ис.;63:9). О неисчислимое богатство благовестий Божественных! О неизъяснимое ведение тайн премудрых! О неистощимое сокровище неизреченных даров Божиих! О неоскудевающая благодать промыслительнаго человеколюбия! «Сам Господь приидет и спасет их». Каким же образом, Пророк Божий, по твоему пророчеству, Господь приидет к нам? В сем случае я с дерзновением обращаюсь к тебе, приняв на себя лице тех древних мужей, которые восхвалили всехвальное торжество пришествия Господа, но которые на самом деле не видели нового и пречистого рождества Его от Пречистыя Девы, не видели ликования Ангелов, не слышали Божественных их гласов, коими, оглашая блаженных пастырей, они с радостию возвещали о родившемся Спасителе, не зрели ни даров, принесенных волхвами, ни Божескаго их поклонения; – приняв, говорю, на себя лице древних оных мужей, я желаю вопросить тебя об образе предвозвещаемого тобою пришествия. Ибо пророчество твое действительно должно было сильно поразить их, и чрезвычайною таинственностию своею привести ум их в совершенное недоумение: потому что они не могли и вообразить себе, что бессмертный Бог приидет к бренным человекам, Неосязаемый – к чувственным, Невидимый – к плотяным… Посему, как мы прославим нынешнее празднество? Как провозгласим настоящее таинственнейшее торжество? Кто исчислит нетленное богатство дня сего? Какими велегласными и возвышеннейшими глаголами исповедуем сие всехвальное и победоносное таинство нетления? – О день, достойный бесчисленных песнословий! – день, в который воссияла нам звезда от Иакова, небесный человек восстал от Израиля, пришел к нам Бог крепкий, Солнце правды осветило нас, открылось сокровище Божественных добродетелей, прозябло для человеков древо вечной жизни, воссиял Восток с высоты, Владыка небесного и земного изшел из девических ложесн в растленный мир, для искупления мира». С молитвенным изумлением святитель Амфилохий  Иконийский восклицает: «О, дитя, древнейшее неба! О, преблаженный Сын, пришедший, нося на раменах начальство Свое». «О, чудо! В яслях помещается, как дитя, Необъемлемый небесами; женскими объятиями согревается кратким словом Создавший все; млекопитается от чистых сосцов Святой Девы Даровавший бытие всем премирным силам». Христос есть Искупитель грехов мира и Истребитель смерти, Он – Небесный Врач, имеющий силу и власть спасти каждого, Он – предвечный Царь веков и вездесущий Бог, рожденный от Левы по человечеству Своему, возлежавший в яслях Вифлеемских – Богомладенец и Мессия, о Котором пророчествовал великий пророк и тайновидец Исайя, нареченный «ветхозаветным евангелистом»: «Разве вы не видите Этого Младенца? Это Он сотворил веки, Он утвердил небеса, Он распростер землю, Он оградил море берегами. Этот Младенец изводит ветры из сокровищ своих, Этот Младенец при Ное отверз затворы потопа, Этот Младенец сотворил дождевые струи, Этот Младенец веет снегами, как белотканным полотном. Этот Младенец посредством жезла Моисея освободил праотцев наших из земли Египетской, рассек Чермное море и провел их как бы по зеленой равнине и, изливая им в пустыне манну, дал им в удел землю, источающую молоко и мед. Этот Младенец предопределил, чтобы этот храм трудами отцов вознесся в высоту. Этот Младенец, давая клятву Аврааму, говорил: «Умножая умножу семя твое, как звезды небесные и как песок на берегу моря» (Быт.22:17). Об Этом Младенце пророческий сонм, вознося молитвы, говорил: «Воздвигни силу Твою и прииди во еже спасти нас» (Пс.79:3). Да не смутит вас Младенец младенчеством Своим. Один и Тот же – и Младенец, и Собезначальный Отцу, Один и Тот же и годами исчисляется, и род Его никто не может исповедать, Один и Тот же и лепечет как младенец, и дает устам премудрость. Одно – по причине рождения от Девы, другое – по непостижимости Своего бытия. И об этом также дал понять Исаия, который говорит: «Младенец родился нам – Сын дан нам» (Ис.9:6). Как младенец Он рожден, как Сын – дан. Таков Он в видимом и Другой в умопостигаемом».
Размышляя о том, каким образом должно совершиться пришествие Мессии на землю, святитель Амфилохий Иконийский говорит, что вратами в наш мир для предвечного Бога Слова стала Святая Дева Мария, Она – истинная Богородица и Матерь Господа нашего Иисуса Христа, Она «носила в чреве Того, Кто носит все», и что Она «питала Питающего мир», Она родила воплотившегося Бога: «Бог пришел в этот тленный мир от девичьих ложесн». По человеческому естеству Господь наш родился «от Девы и в Деве и сверх-девственно. От Девы – потому что именно из Нее Он воплотился; в Деве – потому что Сущий стал человеком, не претерпев изменения, тогда как Дева родила без того, чтобы Ее девство было разрушено; сверх-девственно – потому что Он есть Бог и тайна сия неизреченна». Богословствуя о тайне Боговоплощения, святой Амфилохий говорит, что существуют два рождения Христа – одно предвечное от Бога Отца – ипостасное рождение как предвечного Сына Божиего, единосущного Отцу и Святому Духу, а другое – историческое рождение от Святой Девы как Сына Человеческого по воспринятому Им человеческому естеству. В своих проповедях святитель Амфилохий Иконийский особенно акцентирует внимание на приснодевстве Марии: «как жемчужина в раковине, посреди створок тела и девственной души, родился без семени мужа», «всякое естество девы от плотской близости с мужчиной сначала растлевается, а затем уже утроба рождает. Но не так было при рождении Спасителя нашего... Он, Сам разверзая утробу у Девы, не знавшей подобной близости, родился непостижимым образом». Святитель Амфилохий Иконийский провозглашает, что и после рождения Христа, благодаря «могуществу родившегося Владыки», «девственные врата не были отверстыми», «Господь родился от Приснодевы Марии». Исповедуя догмат о приснодевстве Пресвятой Богородицы и излагая православную мариологию святой Амфилохий Иконийский писал, что Святая Дева Мария – истинная Богородица и пречистая Приснодева, Она – великая Страдалица, ибо ничьи скорби и страдания не могут сравняться с болезнью материнского сердца Ее, когда Она стояла при Кресте Спасителя и Сына Своего и была зрительницею Его неимоверных страданий и страшной смерти, наконец, Она – величайшая Молитвенница за многогрешный род человеческий и наша Небесная Заступница.
По заветной мысли  святителя Амфилохия Иконийского  тайна Боговоплощения – это тайна неизмеримого человеколюбия и предивной любви Бога к роду человеческому и каждому отдельному человеку, ибо Он как Добрый Пастырь, оставляет Горние Силы и нисходит с духовных небес на землю – воплощается и вочеловечивается, чтобы отыскать и спасти пропавшую овцу – погибающее человечество и каждого из нас: «кто из мытарей или блудниц и из сотворивших постыдное и ужасное, видя, что Творец неба и земли вошел под кров мытаря, и что Податель колосьев берет в руки человеческий хлеб, и что Устроитель виноградной кисти благословляет соучастием винные точила, так вот, кто из них не признает по справедливости, что это – праздник и торжество? Вот поистине праздник, вот поистине радость ангельского пира – видеть, что Господин с рабами, что Бог с людьми, что Судия с виновными вкушает общую трапезу. Именно поэтому пришел Он на землю, не оставив при этом небо, и именно для того стал человеком, не переставая быть Богом, чтобы и, по морю плавая, оказавшихся в пучине житейского моря извлекать из глубины греха, и, обходя веси и города и пробегая по тропам, стезям и дорогам, заблудившихся на распутьях, как овец, не имеющих пастыря, привести в Свое стадо. Ведь Он – Взыскующий погибающую овцу, Оставивший девяносто девять и Отправившийся на поиск одной. Он искал одну, не пренебрегая многими, и не предпочитая множеству одну. Но оставлял девяносто девять, потому что им следовало безопасно пребывать во дворе, а одну – шел и искал повсюду, чтобы не стала она пищей дьяволу. Ведь овца без пастуха – готовая пища для зверей, и душа, не запечатленная Его печатью, – легко уловима для демонов. Вот поэтому накануне, как овцу из пасти волка, Он вырвал Закхея, поместил на двор и удостоил печати. Так же как пастырь, желая поймать заблудившуюся овцу, пускает свободно пастись прирученную, чтобы привлечь отпавшую; так и Слово Божие отпустило плоть, воспринятую от Девы, словно овцу на пастбище, на трапезе Закхея, чтобы, привлекши его к общению общим законом гостеприимства, тайно сочетать собственному стаду». Боговоплощение – это основа нашего спасения: по великой любви Своей Господь отдал Своего Единородного Сына – Сын Божий добровольно воплотился и вочеловечился ради нашего исцеления и победы над смертью и Адом, Христос непорочно и чудесным образом родился от Святой Девы Марии и Святого Духа,  а таинство Его рождения есть «всеславное и победоносное таинством нетления», принесшее людям «цвет вечной жизни». «Нетленная Дева, по слову Исайи, родит нетленный Светильник, ибо Всесвятому Слову Божьему надлежало низойти к нам даже до плоти, чтобы обновить через воплощение созданных Его бесплотным Божеством, но изветшавших вследствие греха, и соделать нетленными через подобие». «Если бы Он не родился по плоти, то ты не возродился бы духовно. Если бы Он не воспринял образ раба, то ты не приобрел бы славы сыноположения. Для того Небесный нисшел на землю, чтобы ты земной восшел на небо. Для того Христос истощил Себя, чтобы мы все прияли от Божества Его. Из Его смерти проистекло для тебя нетление. Страдание Владыки стало для раба возвышением». По воззрению святого Амфилохия Иконийского Христос воспринял безгрешную и здравую человеческую природу – Он совершенный Бог и совершенный человек, и в то время как вследствие грехопадения Адама и Евы весь род человеческий подчинился тлению и смерти, Христос как Единый Безгрешный был свободен от смерти, но по великому и неизъяснимому смирению Своему Он уничижил Себя до крестной смерти на Голгофе, но смерть Его «дело не принужденное, не вопреки желанию, но добровольный поступок». От лица Самого Христа святой Амфилохий Иконийский говорит: «Я позволил этому телу подвергнуться общечеловеческой смерти, чтобы жизнь, господствующая над смертью, и в этой смерти показала действие жизни... Я позволил умереть и после смерти воскреснуть». Христос добровольно уничижил Себя до наших немощей – до страданий и скорбей, о чем свидетельствует Гефсимания, более того – Он уничижил Себя до самой смерти на Голгофе. В Гефсиманском саду Христос добровольно испытал страх перед смертью, чтобы «обмануть смерть» и «освободить человека», Он добровольно умер на Кресте, чтобы искупить грехи рода человеческого. По глубокомысленному пояснению  профессора А.И. Сидорова: «Тайна Боговоплощения и крестной смерти Господа является центральной осью его духовного опыта и богословских умозрений. Великий парадокс святитель описывает так: «Господин с рабами», «Бог с людьми» и «Судия с виновными вкушает общую трапезу. Именно поэтому пришел Он на землю, не оставив при этом небо, и именно для того стал Человеком, не переставая быть Богом, чтобы и по морю плавая оказавшихся в пучине житейского моря извлекать из глубины греха, и обходя веси и города и пробегая по тропам, стезям и дорогам заблудшихся на распутьях, как овец, не имеющих пастыря, привести в Свое стадо». Тайна Милосердия Божия, проявившаяся столь ярко в Воплощении Бога Слова, делается предельно выразительной на Кресте: «О, новое и необычайное чудо! Распростерший словом небеса на Древе простирается, и Связавший море песком в узы заключается, и Даровавший источники меда испивает желчь, и Увенчавший землю цветами венчается терном, и Поразивший в водах главу фараона терпит избиение тростью по главе, и Тот, на Которого не смеют Херувимы взирать, был оплеван в лицо». Показывая этот великий парадокс крестной смерти Господа, Иконийский епископ, как и все каппадокийские святители, отстраняется от примитивного «теопасхизма»: «Сын Божий на Крест возносится и плотью за нас распинается, и хотя плоть страдает, Божество остается бесстрастным». Эти малые выдержки из творений святого Амфилохия показывают, как остро он переживал и ясно осознавал самое грандиозное событие в мировой истории».  Для святителя Амфилохия Иконийского таинственное и чудесное рождество Христа Спасителя, Его искупительная жертва на Голгофе и Воскресение – величайшие события в мировой истории, через Крест совершилось спасение мира, а потому Крест, из орудия пытки и казни, стал для христиан символом жертвенной любви Бога к человечеству, образом победы Христа над смертью и Адом. Как церковный мыслитель и православный богослов святой Амфилохий Иконийский особенно акцентировал внимание на то, что Христос страдал по Своему человеческому естеству – духу, душе и плоти, в то время как Его совершенное Божественное естество было выше всех страданий: «Бог Слово бесстрастно усвояет Себе человеческие страдания собственного храма; крест, говорю, и смерть и прочее созерцаемое в отношении к воплощению усвояет Себе Сам Бог, Сам ничего не претерпевая». Используя свой излюбленный прием – говоря от лица Иисуса Христа, святой Амфилохий Иконийский разоблачает ересь теопасхизма и говорит: «Не приписывай страданий тела бесстрастному Логосу, ибо Я Бог и человек: Бог, как доказывают чудеса, человек, как свидетельствуют страсти. Таким образом, если Я Бог и человек, то скажи: кто страдал? Если Бог, то произносишь хулу, если же человек, почему не приписываешь страданий тому, кому свойственна и боязнь?». «Различай во Мне две природы: одну – Бога, другую – человека... Когда относишь страдания к плоти, а чудеса к Божеству, по необходимости, против своей воли, относишь уничижительные речения к человеку, рождённому от Марии, а возвышенные и приличные – к Богу, к сущему от начала Логосу. Поэтому-то отчасти Я выражаюсь возвышенными, а отчасти уничижительными словами, чтобы возвышенными показать сродство, единосущие с Богом Отцом обитающего Логоса, а уничижительными открыть слабость уничиженной плоти». Со священным трепетом святитель Амфилохий Иконийский возвещает о том, что Христос вырвал терн наших прегрешений и возложил его на Свою голову, Он избрал путь Креста и добровольно принес Себя в жертву, чтобы спасти всех нас, Он явил миру невиданное и страшное чудо Богораспятия: «О новое таинство и необычайное чудо! Крест водружен и Христос распят. То, что виделось, было несправедливой смертью и то, что случилось, было священным чертогом. То, что виделось, было крестом, а то, что совершилось, было брачным чертогом. Вчера приготовлен брачный чертог, а ныне рожден народ. О смерть Христова, умертвившая смерть и источившая в горчайшей смерти сладкую жизнь! О таинство Авраамово, совершившееся во Христе! Связанный Исаак полагается на жертвенник и вместо него агнец закалается». Задаваясь вопросом – «почему иудеи, веками ожидавшие Мессию, распяли Христа, книжники  и первосвященники приговорил Сына Божиего к смерти, а мытари и рыбаки уверовали в Него?», святой Амфилохий говорил: «Гордые их законоучители и книжники, хвалящиеся ложными добродетелями фарисеи, превозносящиеся силою и славою своею архиереи и князья, ожидавшие видеть в Мессии царя победоносного и облеченного мирского славою и богатством, а истинного Мессию – смиренного и уничиженного Иисуса – отвергшие, – разве не пали они за неверие и гордость? Но восстали смиренные рыбари, кающиеся мытари, слабые жены, всею верою принявшие Его и всею любовью прилепившиеся к Нему».
Вслед за святым Иринеем Лионским и святителем Григорием Нисским, святой Амфилохий Иконийский в своей полемике с арианами использовал образ «хитрости» Божией и «приманки» для «обольщения дьявола», чтобы описать  таинственное и непостижимое дело спасения. По слову русского религиозного философа и богослова В. Несмелова: «святитель Амфилохий представляет обольщение делом справедливости, воздающей равным, и делом мудрости, изыскивающей подходящие средства для достижения этой цели». Святой Ириней Лионский полагал, что «могущественное Слово и человек истинный, разумно искупая нас кровью Своей, Самого Себя дал в искупление за подвергшихся плену». Александрийский философ и богослов Ориген излагал юридическую теорию искупительной жертвы как выкупа – в толковании на Евангелие от Матфея он писал, что жизнь Христа была отдана не Богу, а дьяволу за искупление людей. Святитель Григорий Богослов – великий мистик и подвижник Церкви, справедливо и тонко заметил, что юридическая теория выкупа – оскорбительная для Бога, равно как и мысль о том, что Бог «обхитрил» дьявола, ибо хитрость – это дьявольское средство, Господь не уподобляется дьяволу, Он побеждает хитрость лукавого князя мира сего – Своей премудростью, злобу и коварство его – Своей любовью и благостью, гордыню дьявола – высотой Своего смирения, дьявольскую ложь и клевету – проповедью истины и исповеданием правды, а потому искупительную жертву Христа Спасителя нужно понимать как тайну любви Бога ко всему человечеству и каждому из нас, ибо ради нашего спасения Господь жертвует Самим Собой –  вочеловечивается и добровольно приносит Себя в жертву как Небесный Архиерей и Агнец Божий в одном Лице, а Голгофа становится вселенским жертвенником. Но в осмыслении голгофской жертвы Сына Божиего святой Амфилохий последовал не за святителем Григорием Богословом, а за святителем Григорием Нисским, учившем, что человеческое естество Христа стала приманкой – крючком, на который всемогущий Бог поймал чудовищного морского змея Левиафана, образ которого в книге Иова и книге пророка Исайи символически обозначает дьявола. В Гефсиманском саду Христос испытывает страх и желает избежать смерти для того, чтобы «побудить смерть к нападению», чтобы смерть «осмелела и преследовала» Сына Божиего, посчитав Его одним из обычных людей, «приблизилась и поглотила Его», потому что, если бы смерть не поглотила Христа, то не извергла бы поглощенных. В своей знаменитой проповеди «Слово на день первомученика Стефана, или толкование на текст: Отче, если возможно, да минует Меня чаша сия» святой Амфилохий Иконийский пытается раскрыть смысл гефсиманского моления Иисуса Христа и Его голгофской жертвы, метафорически и образно называя человеческое естество Христа – Его скорбящую душу и немощную плоть – приманкой, на которую была поймана смерть, горчичным зерном, проглотив которое дьявол и весь Ад обожглись пылающим углем Божества, и как бы говоря от лица Христа Спасителя, епископ Иконии заявляет: «Я воспринял вашу плоть, чтобы, устроив из противоположного противоположное, освободить человека совершенным обманом. Поскольку тиран возгордился, что, выдумав грех и через грех введя смерть, соделал Адама – жителя рая, учиненного владыку вселенной – рабом, и разорителем, и работающим в земле, то по этой причине Я как Царь пришел на землю, имея плоть, как пурпурную одежду, чтобы, уничтожив дерзость тирана, освободить обманом от обмана, выступить против греха ради справедливости и прикоснуться к смерти ради жизни… После того как Я сотворил много знамений, укрепил расслабленного, исправил речи косноязычных, отверз уши глухих, даровал зрение слепым, изменил волнение моря в тишину, иссушил токи кровоточивой прикосновением к краю одежды, пробудил Лазаря словом, воскресил дочь Иаира, воззвал из мертвецов сына вдовы – конечно же, диавол, рассмотрев все это и убедившись из этих дел, что Я – Сын Божий, явившийся в образе человека согласно предсказанию пророков, побоится и устрашится пригвоздить Меня к кресту и предать смерти, чтобы Я, приняв образ мертвого, не освободил мертвецов. Так что же сделать, чтобы и страх дьявола изменить в безумие, и заставить смерть приблизиться? Убегу, чтобы преследовала, испугаюсь, чтобы осмелела, употреблю уничиженные слова, чтобы, посчитав Меня одним из многих, приблизилась и поглотила. Ведь если не поглотит Меня, не сможет извергнуть поглощенных. Поэтому произношу боязливую речь, чтобы, обманув обманщика, уничтожить обман. Тот льстивыми речами обманул Адама, Я боязливыми речами обману льстеца. Тот произнес обманчивые слова, чтобы погубить человека, однако Я произношу боязливые речи, чтобы спасти вселенную. Я – рыбак, уловляющий хищных рыб. Ибо, как рыбак, насадив червяка на крючок, забрасывает удочку и притом то отпускает крючок, а то завлекает и медленно тащит, чтобы видом убегающего червяка приготовить рыбу к нападению, так и Я, насадив на крючок Моего Божества тело, как червя, – Аз же есмь червь, а не человек (Пс;21:7) – то завлекаю смерть, как боящийся, а то отпускаю крючок, как смелый, чтобы дьявол, подойдя к плоти, как рыба, набрасывающаяся на червяка, незаметно попался на крючок Божества и, попавшись, был извлечен, чтобы исполнилось сказанное о нем Иовом: Извлечеши ли змия удицею (Иов;40:20)?». В отличие от Иринея Лионского и Оригена святитель Амфилохий Иконийсий не рассматривает  крестную жертву Иисуса Христа как выкуп за людей, а говорит только об обольщении дьявола человеческим естеством Сына Божиего, замечая, что смерть поглотила Христа, но не могла Его удержать и вынуждена была извергнуть поглощенных мертвецов. Христос вступил в Ад и поверг тирана – дьявола, Он рассеял тьму сени смертной и опустошил преисподнюю: «лишь только вступил Я в ад, то опустошил его гробницы, обнажил могилы. Обнажил, не явно сражаясь, но невидимо подавая воскресение. Потому что никого не освобождал и всех выпустил, ничего не говорил и проповедовал свободу, никого не призывал и все притекли. Лишь только Я как царь вступил в ад, тиран был повержен, лишь только Я воссиял как свет, и рассеялась тьма. Действительно можно было увидеть, что всякий узник обратил взор к свободе и всякий пленник прославлял воскресение. Можно было увидеть, как эти мертвецы удивляются Мне по причине победы, смеются над смертью по причине ее поражения и говорят: Смерть! где твое жало? ад! где твоя победа? (Ос;13:14)».
В Слове на Великую Субботу святой Амфилохий Иконийский говорит, что когда Христос скончался на Голгофе, то вся природа была объята ужасом, вострепетав от нестерпимого зрелища страданий и смерти Творца своего, но вскоре печаль сменилась радостью – Христос победил смерть и Ад, Он воскрес из мертвых и ниспроверг власть дьявола над родом человеческим: «Христос в преисподней освобождает мертвецов от уз смерти, светом исполняя ад, и пробуждает от сна усопших. Мы ликуем на земле, представляя Его воскресение, и не боимся, что тление победит нетление, ибо Писание говорит: Ниже даси преподобному Твоему видети истления (Пс.;15,;10). Возможно, иудеи и эллины смеются над нашим любомудрием: первые – потому что ожидают иного Христа, вторые – потому что скрывают в гробах свои надежды, как о них справедливо говорит пророк: Гроби их жилища их во веки (Пс.;48,;12). Но смеющиеся возрыдают – возрыдают потом, когда воззрят на Того, Кого пронзили и оскорбили (Ин.;19,;37), – а мы, плачущие, растворим печаль радостью. Смерть похитила Владыку Христа, но ей не удержать у себя Жизнь. Она поглотила Его, потому что не знала, но извергнет вместе с Ним многих. Сегодня Он добровольно пребывает в аде, но уже на следующий день, поразив ад, воскреснет. Вчера, страдая на кресте, Он помрачил солнце, и посреди дня наступила ночь. Сегодня смерть лишилась своей власти, приняв чуждого ей Мертвеца». Затрагивая тему сошествия Христа во Ад, святой Амфилохий Иконийский называет Сына Божиего Избавителем и Освободителем – истинным Царем, одержавшим победу над тираном: «Христос приблизился как царь, и тиран был повержен; Христос воссиял как свет, и рассеялась тьма». Используя свой любимый проповеднический прием, святой Амфилохий говорит от Лица Иисуса Христа: «Смерть царствовала от Адама до Моисея, царствовала же, имея в своей власти тело как орудие греха. Потому Я воспринял то самое тело, которое считается орудием греха, чтобы, уничтожив лишив действенности грех, показать человека свободным от греха». «Так как человек подпал приговору к смерти из-за Адама, созданного из девственной земли, – а Я был именно Тот, Кто произнес этот приговор к смерти, – невозможно было человеку освободиться от наказания, если бы Я Сам не отменил Свой приговор. Поэтому, восприняв образ человека из девственного чрева по подобию Адама, претерпеваю смерть, чтобы как Бог Я отменил приговор и как человек вместо человека воспринял смерть. Делаю это, чтобы не властью, а состраданием освободить человека... Ныне от лица Адама подчиняюсь приговору к смерти, чтобы он через Меня получил благодать воскресения». По мысли святителя Амфилохия, Христос поверг дьявол его оружием – смертью, Сын Божий смертью смерть попрал, победа Спасителя над дьяволом была совершена не одним только Божеством, но и человечеством Христа – лукавый князь мира сего был поражен не только Божественной силой, но и «слабостью плоти». Христос победил дьявола «посредством боязливой и уничиженной и слабой плоти», чтобы «через образ человека воздать славу роду человеческому». Победа Христа Спасителя над дьяволом, не только посрамила смерть и всю преисподнюю, но и принесла славу и честь всему человечеству, принеся избавление от греха и смерти. После грехопадения Адама все люди стали смертны – смерть царствовала над всеми потомками Адама и Евы, они не могли обрести спасение и унаследовать Царство Небесное, но явился Христос и победил смерть, ибо в Нем – воскресение и жизнь, а потому смерть Христа есть смерть для самой смерти – Он воскрес из мертвых и даровал нам возможность спасения, ведь благодаря Нему «отверзлось небо, земля вознеслась на божественную высоту, людям возвращен рай, уничтожена власть смерти, попрана сила тления и умерщвлены человеческие страсти». С воскресением тело Иисуса Христа «стало бессмертным и бесстрастным», оно одухотворилось, сделалось бесстрастным и нетленным, проходящим через затворенные двери, но на нем сохранились следы от крестных ран – неизгладимое свидетельство Его страшной жертвы ради нашего спасения.
Христос принес Себя в жертву, претерпел страдания и принял смерть на Кресте чтобы «мы вкусили истинной жизни через крещение». Святитель Амфилохий Иконийский  связывает крестную смерть Христа Искупителя с таинством святого крещения, ибо через крещение человек усваивает плоды искупительной жертвы Сына Божиего: «В купели крещения Господь потопил дьявола и мрачное и проклятое демонское полчище», поэтому через таинство крещения крестные страдания Христа Спасителя освящают человека и «сердца верных, словно пурпурные фиалки, обагрены кровью Иисуса». В Ветхом Завете символом крещения была купель Вифезда, а во дни земной жизни Иисуса Христа ей распоряжались фарисеи, которые давали возможность больному первым войти в воду за деньги, и чтобы пресечь это злоупотребление иудеев, Христос «пришел заменить купель: ту отменить, а купель крещения открыть. В той купели очищался один в год, в этой бесчисленное множество ежедневно будут возрождаться. В ту посылал Ангела, в эту нисшел Сам Бог – Творец Ангелов». В таинстве крещения человек духовно рождается от Святого Духа и воды, он становится причастником Божественной благодати и спасается святой кровью Христа, усыновляется Богу и становится членом Церкви, а все грехи в таинстве крещения прощаются и изглаживаются без всякого следа, если человек имеет веру во Христа и принимает святое таинство: «Наша жизнь есть книга, в которую незримо записываются и помыслы и деяния, блуждание очей и движения души, но разрешает страх человеколюбивый Заимодавец, разорвавший рукописание грехов, и не только разорвавший, но и смывающий водами крещения, чтобы оставшиеся следы букв и слогов не служили напоминанием о прошедших грехах». В одной из церковных проповедей своих, отличающейся поэтической красотой и образностью языка, святой Амфилохий Иконийский возвышенно называет Христа – весной наших душ, ибо без Него жизнь –  ледяная пустыня, Церковь – духовный луг, а ее цветы – подвижники и богословы, молитвенники, мученики и исповедники, являющиеся красой и славой Церкви: «Когда весенняя пора сменяет угрюмость зимы, различные птицы, летящие по небу, благозвучными песнями возвещают людям о приятности этого времени года; тогда и сладкогласные ласточки, проворным полетом рассекая воздух и пролетая над головами людей как над цветком, влагают крик свой в уши людей. В это время можно видеть воздух чистым и безветренным, а лица людей светлыми и успокоенными по подобию моря в безветрие. Потому что звуки птиц радуют слух и чистый воздух веселит взор, и блеск пестрых цветов услаждает зрение, и смешанный запах трав наполняет обоняние. И наслаждение это, возлюбленные мои, предоставляет людям земная и мимолетная весна, а божественная и непреходящая весна – Христос наш, наполнивший церковный луг духовными цветами – фиалками, розами и лилиями, радует зрение верою и наполняет вместилище сердца нашего божественными ароматами». Указывая на высокое достоинство человека как венца Божьего творчества, святой Амфилохий говорил, что Сам Бог Слово пришел на землю, чтобы вернуть падшим людям их утраченное величие – Единородный Сын Божий воспринял человеческую природу, пострадал и умер на Кресте, чтобы спасти нас и вознести человеческое естество выше Ангелов – «Небесных и Умных Сил». «Бог пришел на землю, не оставив покинутым небо, и... стал человеком, не переставая быть Богом, чтобы извлекать из глубины греха обуреваемых в житейском море и чтобы заблудившихся на перепутье, как овец, не имеющих пастыря, привести в свое стадо».
Святитель Амфилохий Иконийский был убежден, что вне Церкви нет и не может быть спасения, она – столп и утверждение Божественной Истины, носительница благодати Святого Духа и хранительница Слова Божиего, она – провозвестница апостольского учения и небо на земле – возвращенный Рай.  «Церковь Христова есть поистине Рай; в ней есть и Древо Жизни, и древо познания, и источник, выходящий из земли и напояющий Рай, из которого истекают четыре реки. Она имеет и многообразие плодов. Потому и рай, что имеет много видов плодов, ибо один вид не свойствен раю, как утверждают отступники. Каждый, насколько имеет веры и усердия; возрастает и приносит плоды». Христос есть Учитель Вселенской Церкви, а Церковь возвещает: «Христос научил нас через Свое воплощение, во-первых, отрекаться от дьявола и идолов его и всего заблуждения его и к Нему одному прилепляться через Его Церковь и таинства». В основании Церкви лежит вера во Христа – Сына Бога Живого, Его ученики – апостолы, а от них через рукоположение идет сообщение Святого Духа и особого дара священнического служения, поэтому иереи и архиереи Церкви – служители Господа и пастыри христианского народа. Как все крестившийся во  имя Отца, Сына и Святого Духа облекается во Христа, так отступающий от Церкви Христовой совлекается Христа и отлучается от Бога. «Полнейшей погибелью является отречение от веры и преподанных в Церкви тайн». Церковь не от мира сего, она – сокровищница таинств, «мы соединяемся со Христом через Церковь и ее таинства». Всякий человек, отрицающий таинства Церкви возводит хулу на Святого Духа – Божественного Совершителя всех таинств, и не обретет спасения, если не покается. Величайшее из таинств Церкви и ее святыня – таинство Евхаристии, причастие святой крови и пречистому тело Христа Спасителя. По великой и неизреченной любви к нам Христос добровольно взошел на Крест и пролил Свою святую кровь на Голгофе –  мы куплены драгоценной и страшно ценой крови Сына Божиего, за кровь Христа Искупителя апостолы и мученики терпели гонения и смерть, а потому – всякий пренебрегающий таинством Евхаристии отрекается от Христа и не ценит Его страшную искупительную жертву, отсекает себя от Церкви и лишает себя всех благ христианской веры, ибо, не нося печати Иисуса Христа, обретаемой через святые таинства Церкви – крещение и Евхаристию, «нельзя ни избежать греха и самого дьявола, ни войти во вход святых, который обновил нам в путь новый и живой, ни быть признанным Царем».
В своих сочинениях и проповедях святитель Амфилохий Иконийский провозглашал, что каждый человек есть личность, созданная по образу и подобию Божиему, он призван жить святой и духовной жизнью. Для того, чтобы побеждать демонов и жить праведной жизнь Господь даровал нам пост и молитву, призвал нас хранить чистоту и целомудрие. В Слове на Сретение Господне Амфилохий Иконийский раскрывает перед слушателями нравственное величие добродетели целомудрия и девства: «Девство сродно Ангелам, свойственно существам бестелесным, оно – светильник Святой Церкви, оно победило мир, попрало страсти, достигло чистоты и освободилось от страданий». Девство есть наивысшее украшение человека, оно уподобляет его Ангелам и удостаивает величайшей чести – стать причастником Царства Небесного и общения с Богом. По воззрению святого Амфилохия до грехопадения Адама и Евы их естество пребывало девственным, но после «согрешения и преступления закона, после изгнания из рая и наказания смертью», когда природа человека стала страстной, в силу вступил закон брака, чтобы «вести борьбу со смертью» и преодолеть «гибель человеческого рода». Борясь с еретиками-мессалианами, распространявшими свое лжеучение в Малой Азии и гнушавшимися брака, Амфилохий Иконийский утверждал, что брак и девство безупречны в очах Божиих, если в их основе лежит страх Божий: «девство действительно достойно удивления как непорабощаемое стяжание, как свободы жилище, как аскетическое украшение, как высшее человеческого естества, как освобожденное от необходимых страданий, как вошедшее вместе с Христом-Женихом в чертог Царства Небесного. Вот какие и подобные им прославления девства. Но и честной брак превосходит всякий земной дар, так как он – многоплодное древо, изысканнейший цвет и корень девства. Он – насадитель разумных и одушевленных ветвей. Он – благословение на умножение мира, утешитель рода, созидатель человеческого существа и живописец Божественного образа. Он получил благословение Господа и удерживает собой весь мир. Он – сопроводитель Того, Кого он убедил вочеловечиться, так как может с дерзновением сказать: Вот, я и дети, которых дал мне Бог. Разрушь честной брак и не найдешь цвет девства, потому что именно от брака, а не от чего-либо иного, ты соберешь цвет девства. Говоря это, мы не вносим вражду между девством и браком, но выражаем изумление перед тем и другим, как необходимыми друг для друга. Поскольку Господь есть Промыслитель каждого из них, Он не противопоставляет одно из них другому, потому что и девство, и брак в равной степени причастны страху Божию. Ведь без благочестного страха Божия и девство нецеломудренно, и брак нечестен». По мысли святителя Амфилохия Иконийского святая пророчица Анна олицетворяет собой великолепный библейский пример благочестивой брачной и целомудренной жизни, она почитала святость единобрачия и была верной вдовицей после смерти своего мужа: «Анна простилась с мужем и приняла Господа... Она не предала забвению супруга, не изменила первой верности, не осквернила ложе, не отдала другому древо единобрачия... не осквернила брачных одежд».
Человек наделен свободной волей, он может воздержаться от зла и возрастать в добре, премудрости и благодати через веру во Христа и церковную жизнь, а может избрать путь погибели и порока, развратиться умом и сердцем, утерять сам образ человеческий. Человек есть свободная личность, свободный дух – это образ божий в человеке, а потому Господь никого не спасает насильно – спасение возможно только через покаяние, которого ждет от нас Господь. Покаяние – это прозрение и переосмысление жизни, нравственное исправление человека и его духовное преображение, отвращение от зла и обращение к Богу, возвращение блудного сына к своему Небесному Отцу. В Слове о грешнице, помазавшей ноги Господа миром, святой Амфилохий Иконийский  говорит, что покаяние этой женщины было отречением от распутной жизни, которую она вела до своего обращения ко Христу – через покаяние ее личность преобразилась: «Та самая, которая прежде небезупречно распоряжалась своим телом... всех отовсюду призывая в скверну распутства, изменила свою постыдную и сластолюбивую страсть в Божественную и небесную любовь». На страницах Евангелия открывается великая истина – глубоко и искренне кающийся человек всегда обретает прощение у всемилостивого и праведного Бога: «Христос, не грешницу осуждающий, а покаяние восхваляющий, и не прошлое наказывающий, а будущее испытывающий, прощением почтил жену, презрев прежние ее злодеяния, и восхвалил покаяние, оправдал слезы и увенчал намерение». По великой любви и неизреченной благости Своей Господь может спасти самого окаянного грешника, потерявшего честь, если только сей грешник воззовет в молитве к Богу и чистосердечно раскается в согрешениях своих: «Жизнь наша – список, в котором невидимо записаны и помыслы, и дела, и блуждание глаз, и движения души. Но Христос, разрывая рукописание согрешений, освобождает от страха, причем Он не только разрывает, но также изглаждает их водой крещения, чтобы даже след от буквы или слога не оставался напоминанием о прошлых грехах». В Беседе о покаянии или о том, что не должно отчаиваться в спасении святой Амфилохий Иконийский говорит о том, что в Царство Небесное не войдет ничто нечистое, а потому Господь дал нам таинство покаяния – духовного врачевания души, дабы явить Свою любовь к нам и очистить нас от скверны греха, вернуть нам утраченное достоинство и соделать нас сынами Божиими и наследниками Царства Небесного: «Ты грешник? Кайся. Не хочешь? будешь мучиться в геенне горше самых демонов, если не позаботишься, и прежде смерти не сбросишь с себя бремя грехов своих. Но боюсь, говоришь, потому что думаю, что нет для меня спасения. Что ты говоришь, человек? Когда блудодействуешь, неужели Бог не может умертвить тебя молнией? Но Он пока медлит, о возлюбленный, дабы ты умудрился, и, раскаявшись, очистился от страсти твоей. Ибо, с чем кого застанет смерть, с тем и провожает умершего. Если умрешь рабом дьявола, ты несчастен в будущем. А если освободишься от греха прежде смерти, твой жребий будет блажен и в будущем веке, и ты отойдешь ко Господу… Видите, возлюбленные, безмерное терпение, бесконечное человеколюбие Господа, как Он всегда долготерпит, милосердствует, переносит ужасные беззакония наши. И это тогда, когда мы, жалкие, посмеиваемся Ему. Здесь должно изумляться богатству милосердия Божия». Святитель Амфилохий Иконийский называл дьявола – клеветником и обличителем, который жаждет погубить каждого из нас и с великой яростью упрекает Бога за Его безмерное милосердие и бесконечное сострадание, исступленно ропщет на то, что Христос несправедливый Судья, ибо Он не сжигает страшной молнией грешников, но долготерпит и зовет мытарей и блудниц к покаянию: «Для чего же не сжигаешь грешника страшною Твоею молниею, но долготерпишь и ожидаешь и снисходишь? Мы слышали, что Ты будешь судить блудников и прелюбодеев, и однако не хочешь погубить ни одного грешника! Подлинно, Ты несправедливый Судья, и по Своему желанию превращаешь суд и склоняешь взоры на неправду. Меня за гордость – неважное преступление – Ты стремглав низверг с небес в преисподнюю, не пощадив нимало; а сей и лжец, и блудник, и сластолюбец, и пьяница и обжора, поскольку, повергшись пред лицом Твоим, проливает слезы, Ты милостиво приклоняешь к нему уши Твои, кротким являешь пред ним величество Твое, и спешишь помиловать его! За что же называют Тебя праведнейшим Судьею? Ибо вижу, что и Ты по великому милосердию произвольно смотришь на лица и нет правды в суде Твоем». От лица Самого Иисуса Христа святой Амфилохий произносит христианский ответ на дьявольскую речь, обличающего каждого грешника и восстающего против суда Божиего и милосердия Христа Спасителя, и ответ святого отца и учителя Церкви, опирается на Евангелие и защищает право людей каяться, а Христа – судить и миловать: «О змий лукавый и губительный! не насытил ты злобы твоей тем, что поглотил весь мир, коварный! но и прилепившегося к неизреченной милости благоутробия Моего спешишь похитить и пожрать, жадный! Или столько у него грехов, что ты уравновесил их с пречистою кровью, Мною за него излиянною на Кресте? Вот страдания, смерть и кровь Моя исходатайствовали снисхождение к малым проступкам его. И ты сам, когда он идет к греху, не отгоняешь его, но с радостью принимаешь, надеясь завладеть им, и не отказываешься от приобретения его себе, а Я, столь Благий и Милостивый, непостижимый в милосердии, повелевший ученику и апостолу Моему Петру прощать седмижды семьдесят раз в день оскорбившему его, неужели не пощажу? не сжалюсь? не помилую? Нет! поскольку прибегает ко Мне, не отвращусь от него, пока не приобрету его. Ибо за блудных, за беззаконных, за грешных Я распялся, и пречистые Мои руки за них же распростер, дабы хотящий спастись притекал и спасался. Ни от кого не отвращаюсь и никого не отгоняю от Моей благости, хотя бы кто тысячу раз в день приходил ко Мне и исходил, и опять приближался ко Мне. Поскольку Я приходил не праведных, но грешных призвать на покаяние». Без покаяния нет спасения, но основа покаяния – искреннее раскаяние и воззвание к Богу из глубин сердца, ибо мало отвращаться от зла, нужно сокрушиться сердцем – ощутить и осознать себя погибающим, взывать к Богу с молитвенным плачем и бросить все силы, чтобы нравственно исправиться и начать жить новой жизнью во Христе.
Святой Амфилохий Иконийский рассказывает историю из жизни святого Антония Великого, которая напоминает притчу: «Один великий старец столько превзошел искушения демонские, что более уже не боролся с ними мыслью, но зрел очами и Ангелов, и демонов, как первые стараются о спасении человеческом, а другие о погибели. Он столько был велик и высок в духе, что пребывал спокоен, когда видел нечистых духов. Часто укорял их и приводил в досаду, напоминая им приготовленную для них огненную геенну. Напоследок и темные оные демоны разгласили между собой один другому о старце, и положили в совете своем, чтобы с сего времени никто из них не сообщался с ним, из опасения, дабы кому-нибудь не нанес он вреда, поскольку достиг удивительного бесстрастия. Действительно, старец как бы обоготворен был Всесвятым Духом. Итак, когда старец был так строг, а демоны так робки, один из демонов сказал другому: «Брат Зерефер! (так назывался сей демон) если кто из нас, демонов, раскается, приимет ли того Бог, или нет? Кто это знает? скажи мне». Зерефер отвечал: «Хочешь, я пойду к тому великому старцу, который не боится нас, и выпытаю у него?» «Иди, – говорил другой. – Но смотри, он прозорлив, узнает обман твой, ибо не преминет вопросить Бога своего. Однако, иди. Может быть, ты и успеешь в намерении, а если и нет, то, сделав свое дело, возвратишься назад». Тогда Зерефер отправился к старцу, и приняв на себя притворный вид, начал плакать и рыдать пред ним, как человек. Бог же, желая показать, что Он никого не отвращается, но всех прибегающих к Нему принимает, на сей раз не открыл старцу, что это демон, пришедший искусить его. Старец смотрел на него, как на простого человека. Увидев это, говорит ему: «Кто ты, о человек? и что с тобою случилось, что ты так горько плачешь и сильно рыдаешь?» «Святой отец! – отвечал демон. – Я не человек, но демон злой, каковым признаю себя за множество грехов моих». Старец спросил: «Чего же ты хочешь от меня?» – думая, что он по смирению назвал себя демоном, а Бог еще доселе не открыл старцу обмана. Демон сказал: «Ничего более, кроме того, чтобы ты упросил Господа Бога твоего открыть тебе, допустит ли Он демона к покаянию. Ибо я не принимал Крещения, и почитаю себя как бы демоном». Старец ответил: «Сегодня пока иди в дом свой, а ко мне приди завтра, я скажу тебе ответ. И в тот самый вечер, простерши святые руки свои, молился Человеколюбивому Богу и говорил: «Владыко, Господи, Благий и Милостивый, хотящий всем человеком спастися и в разум истины приити! послушай меня в час сей и открой недостойному рабу Твоему: приимешь ли человека, превзошедшего грехами и демонов». После сих слов старца вдруг, как блеск молнии, предстал пред ним Ангел Господень и сказал: «Вот что говорит Господь: Для чего ты за демона просил Мое могущество? Ибо он приходил с лестью искусить тебя». Старец спросил: «Почему же Господь Бог не объявил мне истины?» Ангел отвечал: «Не смущайся. Домостроительство спасения требовало того для пользы грешников, дабы открыто было неизреченное человеколюбие Божие и то, что Бог никого из приближающихся к Нему не отвергает от Себя, хотя бы пришел дьявол или сам сатана, или кто другой из числа сих погибельных. А вместе – дабы некоторым образом открылось и непреклонное отчаяние демонов. Итак, когда опять придет к тебе искуситель, ты не тотчас обличи его, но сначала скажи ему: знай, что Человеколюбивый Бог никого из приходящих к Нему никогда и ни за что не отвращается, и возвестил, что ты можешь быть принят, если исполнишь то, что я прикажу тебе. Когда же он, услышав сие, спросит, в чем состоит приказание, отвечай ему: так заповедал тебе Бог: знаю тебя, кто ты, и откуда пришел искусить Меня. Ты – древнее зло, ты – гордыня неприступная; как же можешь принести достойное покаяние? Впрочем, чтобы ты не имел никакого предлога к извинению в день суда, слушай, как должен ты начать покаяние. Господь говорит: пробудь три года на одном месте, не сходя с него; днем и ночью, обратившись к востоку, говори: Господи! помилуй меня – древнее зло. И еще по сто раз говори громко так: помилуй меня, омраченную прелесть. Скажи ему: когда выполнишь сие с должным смирением, тогда сопричислен будешь Ангелам Божиим. Если согласится это сделать, прими его в покаяние. Но знай, что древнее зло не делается новым добром. И что напоследок случится, запиши, дабы желающие раскаяться не отчаивались. Пусть из сего опыта твердо уверятся люди, что никогда не должно скоро отчаиваться в спасении своем». Сказав сие, Ангел Божий вознесся на небо. На другой день рано поутру приходит демон и начинает издалека показывать вид плачущего человека и просить милости старца. Но старец сразу не обличил его замысла, а только в сердце своем говорил: в худой час ты пришел, хищник демон, ядовитый скорпион, древнее зло, тиран, чудовище! Потом говорит ему: «Знай, что я просил Бога, как обещался. Бог приемлет тебя в покаяние, если только выполнишь то, что Он приказал тебе, как Сильный и Вседержавный». Демон спрашивает: «Что же Он приказал мне?» Старец отвечал: «Приказал, чтобы ты простоял на одном месте три года, днем и ночью громогласно произнося по сто раз таковые слова: Боже! умилостивись над моим окаянством. И опять подобным же образом по сто раз: Боже! помилуй меня – древнее зло. И еще в третий раз: Боже! спаси меня, омраченного и проклятого. Если сие сделаешь, Бог примет твое покаяние и причислит тебя, как и прежде, к Ангелам Своим». Демон Зерефер много смеялся на сии слова старца и сказал ему: «Если бы я хотел назвать себя окаянством и древним злом, и омраченным прелестью, и темным, и проклятым, то я позаботился бы это сделать еще с самого начала и спасся бы немедленно. Но теперь я назову себя древним злом? Нет – невозможно. Ибо теперь я покрыт славою. Все служат мне, боятся и трепещут меня. И теперь-то я назову себя окаянством и прелестью, и древним злом? Нет, старик, нет. Чтобы я, господствующий над всеми грешниками, сделался непотребным рабом, смиренно раскаивающимся? Нет, старик, нет». Сказав сие, нечистый демон с воплем исчез. Старец, видев то, встал на молитву, говоря: «Поистине, справедливо сказал Ангел, что древнее зло не делается новым добром».
 По убеждению святого Амфилохия Иконийского велика и неизреченная милость Всевышнего, Он готов простить и кающегося дьявола, не говоря уже о людях, за которых пролил Свою святую кровь, но дьявол и аггелы его не желают каяться, как и многие грешные люди, а потому они будут осуждены «на жесточайшее мучение в день Суда, в день страшный для злых демонов, и еще страшнейший для тех из них, которые превосходят злобою других. Бог строже накажет и людей, которые поступают подобным образом, искушая Господа». Любовь Всевышнего к нам настолько велика, что «Бог ничего от нас не ищет, кроме покаяния», а наша любовь к Богу выражается в покаянии и желании жить духовной и добродетельной жизнью. В своих проповедях святитель Амфилохий Иконийский призывал всех христиан быть достойными своего высокого призвания и доказывать свою веру во Христа праведной жизнью и делами милосердия: «Грубый и дерзкий пусть удивится нашей кротости и скромности... Желающий судиться из-за денежных споров пусть обнаружит, что к деньгам мы равнодушны, не помышляя иметь земное состояние, но владея небесным. Принявший нас через дружеское призвание пусть найдет нас среди мирских удовольствий достойными, стойкими, желающими воздержания, не прельщенными удовольствием, чтобы видели, насколько сильно пребывание Духа Святого в природе омертвляющей плоти». Все мы несем нравственную ответственность за свою жизнь – за все дела, слова и намерения сердца мы дадим ответ на Суде Господнем, ибо каждый человек создан по образу и подобию Божиему и призван к духовному и нравственному возрастанию – к уподоблению Богу и обожению. Это – высшая цель нашего бытия, но чтобы достичь обожения нам надлежит очисть сердце свое от страстей, духовно возродиться через таинство крещения и стать причастниками Божественной Жизни через таинство Евхаристии, жить по заповедям Евангелия и быт верными Христу, научиться любить, прощать и никого не осуждать. По воззрению святого Амфилохия Иконийского самый гнусный и страшный грех – это лицемерие, отличительная черта самодовольных фарисеев,  ибо лицемерие – это гнусность порока, скрывающаяся за личиной мнимой добродетели, это – нечестивый союз лжи и тщеславия, гордыни и осуждения других – как фарисей Симон осудил Иисуса Христа за то, что Он позволил кающейся грешнице прикоснутся к Нему и вступить с Ним в беседу, тем самым фарисей показал себя учеником дьявола и клеветником, он приглашает Христа «как Бога, имеющего власть благословить, но осуждает Его как человека, совсем ничего не знающего больше нас». Если человек не освободится от лицемерия – дьявольских сетей лжи и самообмана, то он  не принесет жертву сокрушенного сердца – покаяния, не обреет спасение. В своей проповеди святитель Амфилохий противопоставляет грех Иуды искреннему покаянию блудницы. «Неужели ты не стыдишься, Иуда, – говорит святитель от лица Спасителя, – что она, будучи грешницей, миром почтила Меня, а ты, хотя и апостол, но оскорбляешь Меня продажей. Жена приготовила все к погребению, а ученик предает на смерть. Я искупаю тебя от греха Своей Кровью, а ты продаешь Меня за тридцать оболов?». Если человек ставит материальные блага выше благ духовных, то он – не ученик Христа, ибо Христос призывал искать не бренных и суетных сокровищ мира сего, а Царство Небесное и правду его,  а тот, кто ищет в жизни только материальных благ, сам обрекает себя на духовную и моральную деградацию – он становится сладострастником и сребролюбцем, в сердце его иссякает милосердие и сострадание, что видно из евангельской притчи о богаче и Лазаре. Путь спасения – это крестный путь исполнения евангельских заповедей, а всякий исполняющий их – подлинный христианин и ученик Иисуса Христа, отвергший себя, взявший крест свой и идущий следом за Спасителем: «Для растленного сердца человеческого спасительные и живоносные заповеди Иисуса Христа кажутся весьма тягостными и невозможными к исполнению, потому оно беспрерывно им противоречит; но при надежде на всемогущую силу благодати Его, которая «совершается в немощи» (2Кор.;12:9), исчезает это противоречие: и для истинно верных сердец заповеди евангельские не тяжки (1Ин.;5:3); иго Христово для них благо и бремя Его легко (Мф.;11:30). Для развращенного самолюбия нашего последование крестной жизни Иисуса Христа представляется невыносимым. Нам бы хотелось, чтобы путь в Царствие Небесное мы могли совершать в беспрерывных радостях и удовольствиях и, не вкусив от горькой чаши Креста Христова, переселились на Небо для вечных наслаждений. Потому самолюбие наше беспрерывно противоречит пути Креста, единому вводящему в Вечную жизнь. Но противоречие это исчезает при излиянии в сердца наши истинной любви к Богу, для которой Крест Спасителя есть вожделеннее всех сокровищ света и слаще всех радостей мира. Так Иисус Христос лежит в предмет пререканий, которым испытываются и истинная вера, и истинное повиновение, и истинная любовь наша к Богу!». Жизнь по заповедям Евангелия делает нас достойными сынами Божиими и уподобляет нас Христу Богочеловеку – жить христианской жизнью означает всецело покорить себя святой воле Бога Вседержителя – нашего Небесного Отца, и, сделав это из любви к Богу, мы удостоимся спасения и Царства Небесного: «Добровольно и из любви поработим себя Христу, явившись готовыми ко всякому справедливому поступку, украшенными непорочностью, стремясь к нестяжательности, забыв земные и тленные похотения, побеждая добром зло, не воздавая никому злом за зло». «Добровольно и из любви поработим себя Богу, пребывая верными словесам Божиим, преображая себя Его вечностью, помышляя не о своем постоянном пребывании на земле, но о небесном жительстве, о пребывании с Ангелами, о предстоянии Престолу Царства Божиего».
Итак, святитель Амфилохий Иконийский – друг и ученик святого Василия Великого и святого Григория Богослова, выдающийся проповедник и пастырь Церкви, чьи проповеди – кладезь нравственных поучений и наставлений, он – учитель благочестия и ревностный защитник Православия, обличитель ересей от арианства до лжеучения Аполлинария и мессалиан, талантливый церковный писатель и оригинальный мыслитель, умеющий образно, живо и выразительно излагать свои мысли, опередивший богословский язык своего времени и введший в догматическое богословие Церкви выражение «образ бытия», в богословии он опирался на священные книги Библии – прежде всего на святое Евангелие, отсюда – яркий христоцентризм его миросозерцания и проповедей, наконец, он – необычайно многогранная личность, подвижник и молитвенник, догматист и полемист, блестяще проявивший себя как в области учения о Святой Троице, так и в области христологии – в православном учении о неслиянном и нераздельном соединении двух природ в единой Божественной Личности Христа Богочеловека, и все это дает нам право условно назвать святого Амфилохия Иконийского – «четвертым каппадокийцем», ибо, хоть он долгое время и оставался в тени трех легендарных каппадокийских учителей, но он был их верным сподвижником и единомышленником, положившим жизнь свою на служение Иисусу Христу и Его святой Церкви.




















Святой Иоанн Златоуст – учитель жизни и страдалец за правду
       
Уст твоих, якоже светлость огня возсиявши, благодать вселенную просвети: не сребролюбия мирови сокровища сниска, высоту нам смиренномудрия показа. Но твоими словесы наказуя, отче Иоанне Златоусте, моли Слова, Христа Бога, спастися душам нашим.
Тропарь святителю Иоанну Златоусту, глас 8

Возвеселися таинственно честная Церковь возвращением честных твоих мощей, и, сия сокрывши, яко злато многоценное, поющим тя неоскудно подавает молитвами твоими исцелений благодать, Иоанне Златоусте.
Кондак первый, глас 1

От Небес приял еси Божественную благодать  и твоими устнами вся учиши покланятися в Троице Единому Богу, Иоанне Златоусте, всеблаженне преподобне,  достойно хвалим тя: еси бо наставник, яко Божественная являя.
Кондак второй, глас 6

Святитель Иоанн Златоуст – знаменитый проповедник, обладающий редким даром красноречия – умением «глаголом жечь сердца людей», покорявший своих слушателей глубиной мысли и изяществом слога, ученик знаменитого ритора Ливания и блестящий церковный оратор, в устах которого ораторское искусство превратилось в искусное орудие богословия и средство к нравственному назиданию и христианской проповеди; он – выдающийся православный богослов и ученый экзегет – знаток и толкователь священных книг Библии, раскрывающий глубинный смысл двух Заветов – Ветхого и Нового, борец с ересями от арианства до аномеев, живший в IV веке нашей эры – в «золотой век» патристики – век бурных богословских споров и борьбы за Православие; он – исповедник веры, защищавший догматическое вероучение Церкви, бескомпромиссный обличитель всех пороков и добросердечный проповедник милосердия, безжалостно порицающий грех, но призывающий быть сострадательным и милосердным к грешникам; он – учитель жизни, провозглашающий, что сущность христианства –  это жизнь по заповедям Евангелия,  неугасимый светильник Православия, столп и утверждение Церкви, неутомимый миссионер и чуткий знаток человеческого сердца, вдохновенный пастырь Церкви, стремившийся изъяснить Евангелие и раскрыть небесное учение Христа миру; он – твердый борец за правду Христову, не страшившийся порицать в пламенных речах грозного вельможу Евтропия, известного своей мстительностью и жестокостью, гордую и своенравную императрицу Евдоксию и многих представителей высшей аристократии, погрязавших в пороках, утопавших в неге и безрассудной роскоши; перед позорищем страшного падения нравов среди клира он явил образцовую христианскую жизнь как рассудительный аскет и подвижник, хвалящий девство и благочестивую брачную жизнь, прославляющий иноческое житие как ангельскую жизнь на земле, но призывающий монахов не превозноситься своими подвигами – быть смиренномудрыми и милосердными молитвенниками за весь мир; он – заступник угнетенных, утешитель скорбящих и друг всех страждущих. Жизнь святого Иоанна Златоуста назидательна для всех нас –  зачастую слабых и колеблющихся, в то время, как он показал пример пламенной веры и твердого стояния за правду Божию, самоотверженной любви к людям и глубокой преданности воле Вседержителя, терпеливого перенесения неслыханных страданий; он – правдолюбец и мученик за правду Божью, заботившийся не о земном благополучии, а о верности Христу Спасителю, с духовной мощью и силой слова пророков Илии и Иоанна Крестителя, обличавший людские пороки – обличавший и буйного простолюдина, и грубого монаха, и преданных мирским интригам и роскоши сильных мира сего – богатых и знатных людей, которые со злобой и ненавистью преследовали его до самой могилы, обрекая его на тяжкие страдания, но даже посреди страданий он хранил крепкую, как адамант, веру в благость Творца и премудрость Промысла Его, молитвенно восклицая: «Слава Богу за все». По справедливой характеристике протоиерея Георгия Флоровского: « Жизнь Иоанна Златоуста была трудной и бурной. Это – жизнь подвижника и мученика. Но подвизался Златоуст не в затворе и не в пустыне, а в житейской суете, среди мира, на епископском престоле, на кафедре проповедника. И мучеником был он бескровным. Он был гоним не от внешних, но от лжебратий – и кончил жизнь в узах, в изгнании, под отлучением, гонимый христианами за Христа и за Евангелие, которое он благовествовал, как Откровение и как закон жизни. Златоуст был прежде всего благовестником, проповедником Евангелия. И вместе с тем он был всегда очень современным и даже злободневным учителем. Последний смысл его учительства понятен только из живого исторического контекста. Это был евангельский суд над современностью над тем мнимым воцерковлением жизни, в котором, по свидетельству Златоуста, слишком многие находили преждевременное успокоение в христианском обществе IV века В этом объяснение той резкости и суровости, с какой учил этот вселенский проповедник любви. Ему казалось, что он проповедует и свидетельстуует пред мертвыми. Неправда и нелюбовность христианского мира открывалась для него в катастрофических, почти апокалиптических чертах… «Мы погасили ревность, и тело Христово стало мертвым»… И легкое иго любви для нелюбящего мира оказывалось бременем неудобоносимым. Этим объясняется и скорбная участь Златоуста, изгнанного правды ради…». Самоотверженное пастырское служение святого Иоанна Златоуста было крестным путем, он следовал по стопам Иисуса Христа, всем христианским сердцем своим воодушевленный пламенными и высокими нравственными идеалами Евангелия, он был христианским идеалистом и совестью Церкви – рыцарем веры без страха и упрека, личность его ныне окружена ореолом неувядаемого величия и славы, но в дни земной жизни своей он имел много врагов и испытал много страданий – принял мученический венец и окончил свой земной путь в далеком изгнании. Если три великих каппадокийца – святой Василий Великий, святой Григорий Богослов и святой Григорий Нисский – как великие учителя Церкви и ученейшие богословы своего времени, стремились раскрыть сущность православного Богопочитания, ясно и четко сформулировать догматы Церкви – о Святой Троице, сотворении мира, Боговоплощении и искупительной жертве Христа Богочеловека, о Его воскресении из мертвых и грядущем Суде, изобличая еретические лжеучения и касаясь всех граней христианского вероучения – метафизики, этики и догматики, то святитель Иоанн Златоуст был по преимуществу учителем жизни и благочестия, стремящимся пробудить в людях совесть и вдохновить их жить по Евангелию, взяв в руководители Самого Иисуса Христа; здесь – яркий христоцентризм Златоуста как главная черта его миросозерцания,  пламенная любовь к евангельскому лику Христа Спасителя – Божественному Учителю, опора на Евангелие – на житие Сына Человеческого, описанное четырьмя евангелистами – Матфеем, Марком, Лукой и Иоанном, благовестие о Том, Кто сошел с небес и воплотился, слагал притчи и творил чудеса, установил таинства и добровольно принес Себя в жертву, победил смерть и Ад, основал Церковь и открыл роду человеческому врата Царства Небесного. По справедливому замечанию профессора и новомученика И.В. Попова: «Кто хоть сколько-нибудь читал Златоуста, тот не мог не изумляться обширности его познаний в Священном Писании и искусству извлекать из текста нравственные идеи и примеры добродетели. Поразительна здесь находчивость и остроумие проповедника. Каждый оборот речи, каждый предлог, глагольная форма, незначительные и неуловимые подробности в его руках оживают, наполняются глубоким нравственным содержанием, превращаются в целые картины, яркие и выхваченные из самой жизни». Как блестящий и вдохновенный Святым Духом Божиим проповедник и церковный оратор, святитель Иоанн Златоуст сочетал в своей личности и своих проповедях – апостольскую ревность о правде, пафос обличения нечестия и бесстрашие Иоанна Крестителя, его призыв к покаянию, а вместе с тем, и проповедь любви и милосердия апостола и тайнозрителя Иоанна Богослова и апостола Павла, ведь евангельская любовь, как высшая христианская добродетель, составляла жизненный нерв всей религиозной веры Златоуста и всех его церковных проповедей, проникнутых христианскими идеалами свободы, равенства и братства, самоотверженной любовью к Богу и людям, идеалами первохристианской апостольской общины.
Святитель Иоанн Златоуст родился в 347 году в цветущем и великолепном городе Антиохии – культурном центре сирийского Востока, на Сингонской улице, где некоторое время проживал апостол Павел. Большой и великолепный город с момента своего основания, Антиохия славилась своей красотой – главной улицей города, длинною 36 стадий, окаймленной с обеих сторон роскошными портиками, при Диоклетиане город был украшен храмами, дворцами и термами, а при Константине Великом – великолепной церковью, здесь был сделан водопровод и налажено ночное освещение улиц. По блестящему поэтическому описанию митрополита Трифона Туркестанова «великолепен был город Антиохия в IV-м столетии после Рождества Христова. Это была эпоха ее величайшего расцвета, и ею по справедливости славился весь Восток. Отличаясь живописностью своей и чрезвычайно приятным, мягким климатом, она в то же время славилась и благоустройством, которое сделало бы честь любому современному городу. Длинные, широкие улицы, обсаженные лавровыми и миртовыми деревьями, великолепные здания, чудно устроенное освещение, благодаря которому и вечером было так же светло, как днем, – все это делало Антиохию одним из самых красивых городов Востока. Жизнь кипела в ней ключом: торговые, политические, художественные и религиозные интересы волновали жителей и иностранцев, которые приезжали сюда как для устройства своих дел, так и для отдыха. Шумит и волнуется многочисленная толпа на улицах и площадях, наполняет многочисленные театры, цирки, лихорадочно живет интересами дня; толпа горячая, южная, страстная, в живописных, ярких костюмах. Как далека она кажется от святой и тихой простоты христианской жизни, а между тем тут, в самых недрах этого распущенного, роскошного города, незаметно пока для людей, созревает великий христианин, славный учитель, друг бедных и скорбных». В апостольские времена в Антиохии раздалось евангельское благовестие – проповедь о распятом и воскресшем Христе Богочеловеке, здесь христианство окрепло и утвердилась апостольская Церковь, а архиереем ее стал святой Игнатий Богоносец – епископ Антиохии,  прославленный своими многомудрыми предсмертными посланиями и мученической смерть в языческом Риме. По архитектурному облику Антиохия являлась шедевром градостроительства, она располагалась в живописном месте – ее окружала равнина, утопающая в виноградниках, лавровых и миртовых рощах, оградой города был целый пригород – Дафна, великолепием которого гордились сирийцы; население Антиохии составляло около 200 тысяч, среди ее жителей были сирийцы и евреи, греки и римляне, наконец, в области образования и культуры Антиохия была для Малой Азии тем, чем для Греции были Афины, а для Египта – Александрия, и нет ничего удивительного в том, что император Констанций назвал Антиохию – «столицей Востока». По своему происхождению, духовному складу и религиозному миросозерцанию святой Иоанн Златоуст был типичным антиохийцем, он родился в богатой и знатной христианской семье – по рождению и воспитанию принадлежал к культурным кругам, отсюда – высокая личная культура Иоанна Златоуста, его благородство и аристократизм духа. Происходя из знатной, богатой и культурной семьи, святитель Иоанн Златоуст, отсюда – его чувство чести и достоинства, тонкое знание высшего света со всеми его воззрениями, нравами и предрассудками, нравственное и эстетическое отвращение ко всему низменному, грубому и вульгарному. Родителями святого Иоанна Златоуста были: Секунд –  видный военачальник, рано умерший, когда Златоуст был еще ребенком, и Анфуса – убежденная христианка, отличавшаяся праведностью, овдовевшая на двадцатом году жизни и, несмотря на свою красоту и молодость, оставшаяся верной усопшему, отказавшаяся от нового замужества и посвятившая жизнь воспитанию своего сыны – Иоанна. По свидетельству святого Иоанна Златоуста, его мать – праведная Анфуса, была украшением Церкви и вызывала изумление у язычников, а когда его учитель Ливаний – знаменитый оратор, узнал о раннем и непреклонном двадцатилетнем вдовстве его матери, то, обращаясь к окружающим, воскликнул: «Какие чудные женщины у христиан!». У праведной Анфусы было две детей – сын Иоанн и рано умершая дочь. Испытав горечь трагических утрат – смерть мужа и дочери, Анфуса со всей любовью и нежностью материнского сердца посвятила себя воспитанию Иоанна – она воспитывала его в строго христианском духе и учила читать по Евангелию. С детских лет познакомившись с земной жизнью и учением, притчами, чудесами и страданиями Иисуса Христа, святой Иоанн Златоуст проникся нравственными идеалами христианской веры, а Евангелие стало самой главной книгой в его жизни – книгой, определившей его мировоззрение и жизненный путь, ставшей краеугольным камнем, на котором было воздвигнуто все его церковное служение, ибо с самых ранних лет его сердце воодушевилось духовным стремлением к идеальному евангельскому совершенству, о котором сказал Христос Спаситель –  «будьте совершенны, как совершен Отец ваш Небесный» (Мф.;5:48), пламенной и самоотверженной любовью к Богу и ближним – «по тому узнают все, что вы Мои ученики, если будете иметь любовь между собою» (Ин.;13:35), стойкостью веры и терпением в перенесении всех страданий и жизненных испытаний, ибо сказано, что «претерпевший же до конца спасется» (Мф.;10:22).
Воспитав святого Иоанна Златоуста в духе христианского благочестия и утвердив его в вере, Анфуса решилась дать своему сыну блестящее образование и отдала его в школу знаменитого оратора Ливания и философа Андрагафия для изучения искусства красноречия и философии. В школе Ливания, где изучались различные науки, раскрылись ораторские таланты Иоанна Златоуста – он получил прекрасное образование, познакомился с философией и освоил юридические науки, став одним из самых выдающихся учеников Ливания, великолепным ритором – мастером красноречия, учителем, моралистом и проповедником, которого как мыслителя и оратора можно сравнить с Демосфеном, Ксенофонтом и Платоном – в пламенных речах Иоанна Златоуста вновь ожила вся сила и весь блеск классических Афин, но это был церковный проповедник – яркий представитель воцерковленного эллинизма. Как поясняет протоиерей Георгий Флоровский – один из лучших исследователей жизни и творений святого Иоанна Златоуста, в литературном стиле и высокой культуре Златоуста – виден эллин по образованию, но христианин по вере, эллинизм с особой силой сказывался в его языке и стиле, но вместе с тем, он никогда не был взволнован философской проблематикой эллинизма, это был человек, убежденный в истинность Православия, христианский стоик, всем сердцем возлюбивший Христа и готовый отдать жизнь за правду, желающий быть верным евангельскому идеалу: «У Златоуста очень ярки черты преображенного стоицизма. Он учил всегда о нравственной мудрости, о моральном благородстве. Он мыслил всегда в категориях нравственной оценки. Но исполнение естественной правды он видел только в богооткровенном евангельском идеале. Неверно думать, будто Златоуст не был мистиком. «Морализм» не исключает «мистицизма», но сам мистицизм Златоуста имел прежде всего моральный смысл. Это – мистика совести, мистика добра, мистика доброделания и добродетели… Гораздо слабее выражены у Златоуста эстетические мотивы. И прекрасное было для него скорее этической, чем эстетической категорией. Красоту он видел прежде всего в деятельности добра, Евангелие было для него книгою о красоте добра, явленного в образе Богочеловека. Этим определялась тема его жизни». Протоиерей Иоанн Мейендорф в своей книге «Ведение в святоотеческое богословие» особенно акцентировал внимание на тот исторический факт, что хоть Антиохия и была блистательнейшим городом Сирии, но антиохийская интеллигенция говорили и мыслила по-гречески, поэтому Иоанн Златоуст сумел освоить античное культурное наследие, оставаясь христианином, ни в чем не погрешившим против Православия – он был философом во Христе, использующим свой дар красноречия и свою мудрость как церковный проповедник. В литературном наследии святого Исидора Пелусиота сохранилось письмо Ливания к Иоанну, в котором он с восторгом отзывается об ораторском искусстве своего ученика, а сам Исидор хвалил проповеди и беседы Иоанна Златоуста за красоту слога и глубину мыслей, за чистоту аттицизма и ясность изложения, за умение говорить красиво, убедительно и вдохновенно. По свидетельству церковного историка Созомен, жившего в V веке, Ливаний на смертном одре признался, что избрал бы Иоанна своим преемником, если бы его не «похитили» христиане. Преподобный Исидор Пелусиот в одном из своих писем назвал Ливания образцом красноречия, а Златоуста – тем, кто превзошел его и всех эллинских ораторов. Под руководством философа Андрофагия, святой Иоанн Златоуст освоил эллинскую философию, отточил, как сверкающий клинок, свой от природы острый и проницательный ум.  В юношеские годы святой Иоанн Златоуст стал свидетелем притеснений христиан и отчаянной борьбы, которую вел император Юлиан Отступник, употребляющий все силы, чтобы искоренить ненавистное ему христианство, и потерпевший поражение в этой борьбе, засвидетельствовавшее, что Церковь не одолеют ни гонения, ни притеснения, ни даже смерть и сам Ад. Святитель Иоанн Златоуст воспоминал, как в годы своей юности, когда он учился у Ливания, Юлиан Отступник с высокомерием и презрением обратился к одному христианину с вопросом – «Ну, скажи мне, что поделывает теперь сын плотника?», на  который получил ответ: «Тот, Кого ты называешь сыном плотника, в действительности есть Сын Божий, Творец неба и земли! Ты спрашиваешь, что Он делает? – Он строит теперь погребальные дороги!». Эти слова оказались пророческими: во время персидского похода Юлиан Отступник был смертельно ранен и, упав на землю, в безумной ярости он бросал в небо комья грязи с запекшейся своей кровью и, с предсмертным вздохом, воскликнул: «Ты победил меня, Галилеянин!». Святитель Димитрий Ростовский рассказывает о том, что в возрасте восемнадцати лет Иоанн Златоуст по обычаю времени был отправлен в Афины, там он изучил эллинские книги и науки, стал ученым философом и превзошел мудростью своих сверстников, исцелил языческого философа Анфимия от беснования и обратил его в христианскую веру. В возрасте двадцати лет Иоанн Златоуст закончил свою образование и вознамерился стать адвокатом, но это намерение ввергло его в бурный круговорот житейской суеты, поставило его «лицом к лицу с тем миром неправд, обид, угнетений, вражды и лжи, слез и злорадства, из которых слагается обыденная жизнь людей». Занятия адвокатской деятельностью имели благотворное влияние на душу святого Иоанна Златоуста – они отрезвили его и показали всю суетность светской жизни с ее соблазнами и опасностями, дали ему воочию увидеть те пороки, которые он будет беспощадно изобличать в своих проповедях, научили его не только на словах, но и на деле быть сострадательным и милосердным к падшим людям, он познакомился с преступным миром и на личном опыте смог понять и убедиться насколько жестоко и лукаво зло, как много в нашем мире зла, страданий и несправедливости, как несчастен человек, поддавшийся искушениям и соблазнам, он увидел и то, что в мрачных глубинах преступных душ все еще теплится искра Божия, что даже окаянный грешник может раскаяться и нравственно исправиться, если обратится с верой и мольбою к Богу, что душа слабого и несчастного, падшего и смертного человека прикована цепями страстей к земле, она плачет  и тоскует о потерянном Рае, ищет желанного счастья и не может обрести его в мимолетных удовольствиях и бренных благах нашей суетной и скоротечной жизни.
С юношеских лет Иоанн Златоуст отличался аскетичностью и не любил роскоши: «Его одежда всегда была чистая и приличная его состоянию, но без роскоши и без всякой изысканности; никогда нельзя было заметить в его движениях, в его походке и обращении с другими желание выказать себя, что всегда служит признаком ума легкого и человека неразумного. Тогда как некоторые из его товарищей, вместе с ним учившихся, одни являлись в училище верхом на лошади, богато убранной, другие в великолепных колесницах, окруженные толпой слуг или рабов, Иоанн приходил туда один или в сопровождении только слуги. Напрасно друзья его отца убеждали его приобрести экипаж, приличный его рождению и соответствующий его состоянию». С нравственным возмущением порицая гордых представителей знати и тщеславных богачей, которые окружают себя неслыханной роскошью, в то время как тысячи и тысячи лет прозябают в бедности и нищете, испытывают нужду и умирают от голода и болезней, святой Иоанн Златоуст говорил: «Я не хочу подчиняться предубеждениям других, я могу обойтись и без этих излишеств; я не люблю ни блеска, ни роскоши, которой не может одобрить ни разум, ни учение боговдохновенных писателей». Во дни своей светской жизни святитель Иоанн Златоуст на недолгое время увлекся мирскими развлечениями, он бывал в театре и цирках, но голос Божий звал его к иной жизни, а неиспорченная душа его, воспитанная на чтении Евангелия и воодушевленная с нравственными идеалами христианства, возмущалась пустотой светских увеселений и отвращалась от  суетного мир с его злом и неправдой.  Святитель Иоанн Златоуст горько оплакивал свое временное увлечение светской жизнью и пожелал всецело посвятить себя служению Богу – по обычаю того времени он принял таинство крещения от епископа Мелетия в 370 году – уже в зрелом возрасте, и был поставлен чтецом, ведя аскетическую жизнь и  изучая Священное Писание. В это время святой Иоанн Златоуст стал задумчив и молчалив, в сердце его созревало желание порвать все связи  с мирской жизнью – оставить мир и уйти в пустыню, чтобы жить уединенной и созерцательной жизнью, проводить дни в молитвах, аскетических трудах и чтении Слова Божиего. Вступить на иноческий подвиг звал Иоанна Златоуста и его лучший друг – Василий, сродный по душе, характеру и устремлениям, который уже стал монахом. Настал час и святой Иоанна Златоуст с сердечным трепетом открыл свое намерение стать монахом матери Анфусе, прося ее родительского благословения, но она, столь горячо любившая своего сына, который стал для нее «радостью жизни», взяв Иоанна за руку, горько заплакала, а затем, обливаясь слезами, «стала говорить слова еще печальнее слез»: «Сын мой, ты – одно мое утешение в эти долгие одинокие годы было смотреть на тебя, в твоих чертах узнавать того, кого уже не было со мною. С самого твоего младенчества, когда ты еще говорить не умел, в ту пору жизни, когда дети наиболее дают радости, в тебе одном я находила все мое утешение. Теперь прошу тебя об одном – пожалей меня: не заставляй во второй раз переживать ужас одиночества, снова проливать те горькие, уже выплаканные слезы! Подожди немного; быть может, я скоро умру – тогда поступай, как знаешь; а пока потерпи меня, не скучай пожить еще со мною; не обижай ту, которая никогда ничем не обидела тебя, – иначе ты прогневишь Бога. Хотя ты и говоришь, что у тебя много друзей, но никто из них не может доставить больше спокойствия, чем я, потому что нет никого, кто бы заботился о твоем благополучии столько, сколько я». Тронутый пламенными мольбами матери и ее слезами, святой Иоанн Златоуст решил остаться в миру, но он облекся в темные одежды, начал вести уединенную жизнь и весь отдался молитве и изучению Священного Писания, наложил на себя обет воздержания, не дозволял себе никаких шуток и праздных разговоров, пытаясь всецело сосредоточить мысль на возвышенных тайнах христианской веры.
Святой Иоанн Златоуст готовил себя  к служению Христу и Его святой Церкви, он очищал свою душу от страстей и просвещал ум богооткровенными истинами, изложенными в Библии, сосредоточился на духовном делании – молитве и Богомыслие, но от зоркого взора его не ускользнули и две главнее болезни, от которых страдали христиане Антиохии: от языческой распущенности жизни, ибо среди антиохийских христиан было много христиан по имени, но язычников по жизни, и от арианских еретических заблуждений, волновавших весь христианский Восток и заразивших не только мирян, но и монахов, и даже архиереев – епископов. В те бурные годы на площадях и улицах гремели пылкие богословские споры, порой кончавшиеся побоищами. Понимая, что быть пастырем Церкви – это тяжкий крест и подвиг, длинною в жизнь, требующий высоких духовных совершенств, а священник должен иметь душу чище лучей солнечных, чтобы его никогда не оставлял Святой Дух, Иоанн Златоуст после смерти матери, раздал все имущество бедным и удалился в пустыню, чтобы вести там иноческую жизнь и подготовить себя к пастырскому служению. По откровенному признанию святого Иоанна Златоуста, прежде чем избрать иноческую жизнь, у него было некоторое колебание, которое он смог преодолеть: «Когда я пришел к мысли, оставив город, уйти в кельи монахов, то много раздумывал и беспокоился о том, откуда мне будет доставляемо необходимое и можно ли будет есть хлеб, испеченный в тот же день, не заставят ли меня употреблять одно и то же масло и в светильнике, и в пище, не принудят ли питаться жалкими овощами, не отправят ли на тяжелую работу, приказав, например, рубить дрова, таскать воду и исполнять все прочие такие службы. И вообще, у меня было много забот о своем покое». Святитель Иоанн Златоуст избрал подвиг пустынножительства – удались от мира в пустыню, находившуюся за Антиохией, где в то время жили великие подвижники, чтобы закалить свою волю, духовно усовершенствоваться и подготовить себя к миссии священнослужителя. Митрополит Трифон Туркестанов очень красочно и поэтично описал необычайно суровую жизнь подвижников тех времен и подвижничество Иоанна Златоуста: «Весь день и почти всю ночь проводили они в молитве, чтении Священного Писания и рукоделии; пища их – один хлеб, и то в ограниченном количестве, и вода; изголовье – камень; но Златоусту показалось мало этих подвигов: он удаляется в самую глубь пустыни, затворяется там в мрачной сырой пещере, не имея здесь ни постели, ни стула, ни стола, опираясь на стену пещеры, и здесь предается пламенной молитве. И вот, из этого периода его жизни, мне особенно ясно рисуется одна картина. Глубокая ночь! Звездное небо… все спит в природе… не слышится ни одного звука, один лишь человек бодрствует в это время в пустыне – это молодой подвижник Иоанн! Стоя на коленах и простирая руки к небу, он молится пламенной молитвой. Он молится о том, чтобы Господь сподобил его быть истинным пастырем Христовым, чтобы всегда ему идти путем евангельской правды, чтобы хранить в целости Церковь Христову, ради нее, если надо, пожертвовать всем, даже жизнью; душу свою отдать за паству свою. Любить любовью Христовой всех вверенных ему детей духовных. Особенно же, всех страждущих, скорбящих, бедных и угнетенных – вести их всех к совершенству – Царству Небесному». В своих беседах святитель Иоанн Златоуст и сам описал аскетический образ жизни пустынников, живших на лесистых холмах, окружавших Антиохию: «Пустынники, едва начинает восходить солнце, или еще до рассвета, поднимаются с ложа и поют гимны Богу. Пропевши свои песни, с коленопреклонением призывают прославленного Бога на помощь в делах. После этого один берет Исаию, другой беседует с апостолами, иной читает о других предметах духовных. Все это сладко, приятно и исполнено духовного благоухания. Иные занимаются рукоделием и трудами рук своих приобретают необходимое для бедных, потому что они любят нищих и увечных и за их столом всегда много таких гостей; один врачует раны недужного, другой водит слепого, иной носит безногого. У пустынников не только одна пища, одна одежда, но и одна душа по любви, и потому они не гордятся один пред другим. Разговор их всегда исполнен спокойствия и смиренномудрия. Трапеза их без всякого излишества, ибо в пищу употребляется только хлеб и вода. Если же хотят приправить пищу, то овощи составляют лакомство. Многим постелью служит только трава, небо вместо покрова и луна вместо светильника. Они презирают пышное одеяние, как паутину. В течение дня, в определенные часы, они собираются на общую молитву, называющуюся часами третьим, шестым и девятым и вечернею». Святитель Димитрий Ростовский рассказывает, что Иоанн Златоуст проживал в монастыре, где подвизался аскет и инок-прозорливец Исихий, которому в мистическом видении было открыто Богом, что Иоанн призван быть великим пастырем и учителем Церкви – верный нравственным идеалам Нагорной проповеди Иисуса Христа он будет призывать людей не приковывать себя к земным вещам, а искать прежде всего Царства Небесного и правду его, за что претерпит многие скорби и страдания в своей земной жизни, но перенесет их как крепчайший алмаз – несокрушимый адамант, ставший красой и славой Церкви: «В одну ночь, когда прозорливец Исихий не спал и молился, он был восхищен умом и созерцал следующее видение. Два благолепных мужа, одетые в белые одежды и сияющие как солнце, сошедшие с неба, вошли к блаженному Иоанну, когда он стоял на молитве. Один из них держал исписанный свиток, а другой ключи. Увидав их, Иоанн смутился и поспешил поклониться им до земли. Между тем мужи, взяв Иоанна за руку, подняли его со словами: «Уповай и не бойся!». Иоанн спросил их: «Кто вы, господа мои?» Они немедленно ответили ему: «Не бойся, муж желаний, новый Даниил, в которого, ради чистоты сердца, благоволил вселиться Дух Святой! Мы посланы к тебе Великим Учителем, Спасителем нашим Иисусом Христом». Вслед за сими словами один из явившихся мужей протянул свою руку и подал Иоанну свиток, говоря: «Возьми сей свиток из руки моей! Я Иоанн, возлежавший во время Тайной вечери на персях Господа и от Него почерпнувший Божественные откровения. Господь дарует и тебе знание всей глубины премудрости, дабы ты напитал людей негибнущим брашном учения Христова и своими устами заградил уста еретиков и иудеев, произносящих хулы на Бога». Другой же, протянув к Иоанну свою руку, подал ему ключи со словами: «Возьми сии ключи, ибо я Петр, которому вверены ключи Царствия. Господь и тебе передает ключи святых церквей, дабы кого ты свяжешь, тот был связан, а кого разрешишь – разрешен». Блаженный Иоанн снова преклонил свои колена и поклонился явившимся апостолам со словами: «Кто я, грешный и самый последний из всех людей, чтобы мне осмелиться взять на себя и нести столь великое и страшное служение?». Но явившиеся святые Апостолы снова взяли его за правую руку и поставили на ноги, говоря: «Встань на твои ноги, мужайся, крепись и делай то, на что призывает тебя Господь наш Иисус Христос, для освящения и утверждения людей Его, ради спасения которых Он пролил Свою кровь. Поучай слову Божию; с дерзновением вспомни Господа, рекшего: «Не бойся, малое стадо! ибо Отец ваш благоволил дать вам Царство» (Лк.12:32). Так и ты не бойся, ибо Христос Бог наш благоволит чрез тебя освятить многие души и привести их к познанию Его. За правду ты испытаешь многие бедствия и скорби, но перенеси их, как крепкий адамант, ибо таким путем наследуешь Царствие Божие». Сказав сие, явившиеся мужи осенили Иоанна крестным знамением и, дав ему лобзание во имя Господа, удалились. Преподобный Исихий сказал о виденном им другим опытным в подвигах братиям, и они дивились и прославляли Бога, имеющего втайне подвизающихся рабов Своих. При этом Исихий запретил им рассказывать кому-либо о видении, чтобы не узнал о том Иоанн и не ушел от них, чтобы они не лишились таким образом сожительства со столь великим угодником Божиим».
На протяжении четырех лет святой Иоанн Златоуст жил в монастыре, где проводил все время в молитве и посте, дневных труда и ночных бдениях, воодушевлялся примером праведной жизни подвижников и изучал Слово Божие под руководством Диодора, будущего епископа Тарсийского, знаменитого аскета и настоятеля монастыря. Выдающийся русский патролог и новомученик И.В. Попов особенно акцентировал внимание на то, что с этого времени установилась теснейшая связь Иоанна Златоуста с антиохийской богословской школой, характерными чертами которой были преобладание нравственного элемента над мистическим, высокая оценка моральной воли и ее подвигов, а в области экзегетики – толкования Священного Писания, то в противовес александрийцам, стремившимся проникнуть в сокровенный и духовный смысл, сокрытый за буквой Библии, антиохийцы с особой любовью занимались постижением буквального и исторического смысла Библии, они исследовали особенности языка священных книг, их стиль, подлинное значение слов, метафор и образных выражений, занимались изысканиями в области истории, сочетали нравственный и  исторический методы толкования Священного Писания. В монастырском затворе святой Иоанн Златоуст вел монашескую жизнь и преуспел в изучении Священного Писания, здесь он стал аскетом и подвижником, закалился и окреп духовно, здесь определился его подход к толкованию библейских книг и он убедился в том, что возможно проведение высоких нравственных идеалов Евангелия в жизнь, здесь появились его первые литературные труды – знаменитые трактаты, посвященные вопросам христианской этики: «Увещания к Феодору падшему», «К враждующим против тех, которые привлекают к монашеской жизни», «Сравнение власти, богатства, преимуществ царских с истинным и христианским любомудрием монашеской жизни», два слова о сокрушении – «К Димитрию монаху» и «К Стелехию», «К Стагирию», «Книга о девстве». Проведя четыре года в монастыре, святитель Иоанн Златоуст ради уединенной жизни удалился в глубокую и мрачную пещеру, находящуюся в необитаемом лесу, среди скал, где прожил два года в аскетических подвигах и воссылая пламенную молитву к Богу. Высоко оценивая иноческую жизнь с ее воздержанием и отрешенностью от мирской суеты, наполненностью постом и молитвой, всецелым обращением к Богу и аскетическими подвигами, святитель Иоанн Златоуст горячо защищал монашество и писал, что тайна иночества – это всецелая любовь к Богу, но в то же время, он порицал лицемерных монахов, чьи сердца даже в уединении оставались полны страстей, жизнь – суеты, а ум – наполнялся гордыней, призывая их не превозноситься от аскетических подвигов, быть смиренными и молиться за мир. Во время правления императора Валента, увлеченного арианской ересью и ставшего жестоким врагом монашества как оплота Православной Церкви, по императорскому указу были разорены знаменитые нитрийские монастыри и чинились препятствия для желающих принять монашество. В эти драматичные дни святой Иоанн Златоуст выступил в защиту монашества и написал три книги –  «К враждующим против тех, которые привлекают к монашеской жизни», где со всем пылом своего сердца и литературным красноречием писал о том, что величайшее счастье, покой и свободу душа человека находит в монашестве – уединенном пребывании с Богом. Защищая аскетический идеал монашества, святитель Иоанн Златоуст восхвалял пустынножительство и молитву за мир как высочайший подвиг, но в то же время призывал монахов к деятельной любви – делами милосердия и миссионерству, ибо христианская вера есть вера, действующая любовью. По заветной мысли святого Иоанна Златоуста все христиане – и монахи, и миряне – призваны жить по Евангелию и осуществить в жизни нравственные идеалы Нагорной проповеди, ибо подобно тому, как святая кровь Иисуса Христа пролилась за всех людей, так и слова Его обращены к каждому христианину, а человек, не прилагающий усилие воли и не стремящийся жить по Евангелию, не может даже именоваться христианином: «Вот ты христианин по самому рождению, воспитан в сей превосходной религии и ничего такого не исполняешь. Что ты скажешь на сие? Без сомнения, станешь отвечать: я укажу тебе других, которые исполняют, именно монахов, обитающих в пустынях. Но не стыдно ли тебе признавать себя христианином и отсылать к другим, как будто не можешь показать сам на себе того, что отличает христианина? Язычник не замедлит возразить тебе: какая иве нужда ходить по горам, следят пустыни? Ежели нельзя быть благочестивым, живя в городе, то небольшая честь христианским уставам, если надобно для них оставить город и бежать в пустыни. Напротив, покажи мне человека, который имеет жену, детей и дом, и однако живет благочестиво». Монашеская жизнь и суровые аскетические подвиги надломили здоровье Иоанна Златоуста, но укрепили его дух и веры; из монашеского затвора он вынес глубокое знание и понимание Священного Писания, пламенную веру и стойкость духа, возросшего до бесстрашия исповедников, проницательность ума, порой доходящую до прозорливости, и рассудительность, возвышающуюся до апостольской мудрости, ревность о правде Христовой, проникнутую евангельской любовью, о которой он вдохновенно писал и проповедовал, и которая побудила его вернуться в мир и стать священнослужителем. Для святого Иоанна Златоуста монашество было подготовкой к пастырскому служению, как уход Христа в пустыню, предварял Его Нагорную проповедь. В основе возвращения Иоанна Златоуста из монашеского затвора лежало желание быть христианином и следовать по стопам Иисуса Христа,  постоять за дело Христа без всяких сделок с совестью, служить Церкви не только монашеским молением за мир, но обжигающим сердца и просвещающим умы словом проповедника и делами милосердия.
Если школа Ливания дала Иоанну Златоусту философские знание и раскрыла его дар красноречия, а адвокатура – оточила его ораторское искусство, показала суетность светского общества и многоликость зла, усилила в нем бескомпромиссное порицание греха и сострадание к падшим, то монашество закалило его подвижничеством, трудами, сердечными молитвами и бдениями, духовно усовершенствовала его через самоуглубление, созерцательную жизнь и изучение Священного Писания. После возвращения из пустыни в Антиохию – в 381 году святой Иоанн Златоуст был рукоположен в сан диакона по инициативе епископа Мелетия, он исполнял не только богослужебные обязанности, но и взял на себя попечение о бедных и обездоленных, заботился о больных, проявив себя как ответственный, чуткий и отзывчивый служитель Церкви, как самоотверженный и сострадательный христианин, которого стали называть «друг страждущих». Во время своего диаконского служения святитель Иоанн Златоуст не выступал с проповедями и поучениями, но написал несколько глубокомысленных сочинений: «Два слова к молодой вдовице», «Три слова к подвижнику Стагирию» и историческое сочинение «О мученике Вавиле». В обращении к вдове Иоанн Златоуст говорил о бедственности земной жизни, обличая честолюбие и пристрастие к бренным благам суетного мира, а в наставлениях Стагирию, он провозглашал веру в благость Промысла Божиего и покорность святой воле Вседержителя, убедительно доказывал, что все в мире происходит по воли Бога или по попущению Божиему, все бедствия и страдания, настигающие нас – потеря имущества, здоровья и благоденствия – все это является средством нашего спасения, оно – наказание для грешников и испытание для праведников, но даже попуская нам испытать скорби премудрый Господь с любовью опекает нас и ниспосылает испытания по мере наших сил, чтобы отрезвить нас от угара страстей, напомнить о смерти и Страшном Суде, показать нас самим себе, сделать более сострадательными и возвести к спасению. Святитель Иоанн Златоуст учил, что скорби нам надлежит переносить мужественно и стойко – с верой и упованием на Бога и Его благой и премудрый Промысел, помня, что Господь любит и хранит каждое Свое создание, что «время наград и венцов – в будущем веке, а настоящий век – время борьбы и трудов, если только мы хотим насладиться вечным покоем. Если кто из беспечных хочет насладиться здешними удовольствиями и небесными наградами, уготованными для трудящихся и скорбящих, тот сам себя обманывает и обольщается. Если и на светских играх никто не получает венца без трудов, имея противников одной с собой природы, т. е. человеков, – то как же там, где ратуют против нас лукавые силы, можно победить их неистовство без скорби и страданий».
Пять лет святой Иоанн Златоуст служил в сане диакона, а когда умер епископ Мелетий, то на его место вступил Флавиан, рукоположивший Иоанна в сан пресвитера в 386 году. Во время божественной службы, когда епископ Флавиан возложил руки на посвященного пресвитера, то белый голубь влетел в храм и в присутствии многочисленного народного собрания сел на голову Иоанна Златоуста как символ чистоты его души и избрания Святого Духа, наполнившего его ум премудрость Божьей, а сердце Своею благодатью. В шести беседах «О священстве» святой Иоанн Златоуст указывал на необыкновенную высоту священнического служения:  «Люди, живущие на земле и еще обращающиеся на ней, поставлены распоряжаться небесным, и получили власть, которой не дал Бог ни Ангелам, ни Архангелам; ибо не им сказано: «елика аще свяжете на земли, будут связана на небеси; и елика аще разрешите на земли, будут разрешена на небесех» (Мф.18:18). Земные властители имеют власть связывать, но только тело; а эти узы связывают самую душу и проникают в небеса; что священники совершают на земле, то Бог довершает на Небе, и мнение рабов утверждает Владыка. Не значит ли это, что Он дал им всю Небесную власть? «Имже, – говорит Господь, – отпустите грехи, отпустятся... и имже держите, держатся» (Ин.20:23). Какая власть может быть больше этой? «Отец ... суд весь даде Сынови» (Ин.5:22); а я вижу, что Сын весь этот суд вручил священникам. Они возведены на такую степень власти, как бы уже переселились на небеса, превзошли человеческую природу и освободились от наших страстей. Если бы царь предоставил кому-нибудь из своих подданных власть заключать в темницу и опять освобождать, кого он захочет, такой подданный у всех был бы славен и знаменит; а о том, кто получает от Бога власть настолько превосходнейшую этой, сколько небо превосходнее земли и души – тел, некоторые думают, что он получает маловажную честь, и будто бы возможно представить, что кто-нибудь из получивших этот дар будет не уважать его. Отвергнем такое безумие! Действительно безумно не уважать такую власть, без которой нам невозможно получить спасения и обетованных благ. Если никто не может войти в Царствие Небесное, «аще ... не родится водою и Духом» (Ин.3:5), и не «ядущий Плоти» Господа и не «пиющий Крови Его» лишается вечной жизни (Ин.6:53), а все это совершается ни кем иным, как только этими священными руками, т.е. руками священника, то как без посредства их можно будет кому-нибудь избежать геенского огня или получить уготованные венцы… Священники для нас суть те мужи, которым вручено рождение духовное и возрождение крещением; через них мы облекаемся во Христа. Посему справедливо мы должны не только страшиться их более царей и властителей, но и почитать более отцов своих». В письме к Естафию святой Исидор Пелусиот дал высокую оценку книге Иоанна Златоуста «О священстве»: «Я посылаю тебе книгу, которую ты у меня просил, и желаю, чтобы она принесла тебе столько же добра, сколько приносила повсюду. Чтение этой книги, проникая в душу, уязвляет ее божественною любовью. Иоанн, этот мудрец, ученый толкователь тайн Божиих, светильник для всех церквей, написал эту книгу с таким благоразумием и. тщанием, что все, как те, которые для распространения славы божественной исполняют обязанности священства, так и те, которые совершают эти обязанности с небрежением, найдут в ней – одни пищу для своего благочестия, другие – побуждение к исправлению своих поступков». Архимандрит Агапит высоко оценивал шесть бесед святого Иоанна Златоуста «О священстве» и признавался, что читая эту книгу «каждый чувствует себя проникнутым чувством удивления и благоговения к священству, понимает, что священник не есть лицо обыкновенное, но существо отличное от других, что он есть посредник между небом и землей, есть человек божественный. Это творение Златоуста с самого своего появления до наших времен по своей полноте сохраняет к себе общее уважение. Эта книга во все времена доставляла великое утешение священникам, которые желали просвещаться точным познанием своих обязанностей и приносить обильные плоды на ниве своего служения». Святитель Иоанн Златоуст много говорил о величии священства как особого служения Богу – призвания к тайнодействию, установленному Самим Богом Утешителем, ибо священник – это совершитель таинств и богослужений Церкви, он выше ветхозаветных иереев, ему дана власть вязать и решить грехи, которая выше царской, он –  посредник между Богом и людьми и примиритель людей с Богом, он предстоит у жертвенной трапезы и причащает верующих Святым Тайнам Христовым, он имеет небесную власть ключей, которая не дана и Ангелам, поэтому – ничто на земле не может сравниться с честью быть священником – даже царская власть меркнет перед высотой служения иереев Нового Завета: «Священство столько выше всякой власти, сколько дух превосходнее плоти». Если ветхозаветные священники только давали свидетельство об исцелении проказы тела, то новозаветные священники исцеляют проказу души через таинства Церкви. По слову святителя Иоанна Златоуста велика честь и славен венец священнослужителя, но и колоссальная его нравственная ответственность перед Богом и людьми, он призван усердно молится за паству и самоотверженно служить Церкви, ибо он – пастырь Нового Израиля, Новозаветной Церкви, где все народы земли соединяются через веру во Христа, а потому священник должен вести и духовно окормлять паству свою, наставляя людей не через принуждение и страх, а через любовь и убеждение, через вдохновенное пастырское слово и иерейскую молитву: «Когда требуются люди, могущие управлять Церковью и взять на свое попечение столь многие души, пусть предстанут нам те герои, которые великою мерою превосходят всех других и столько превышают всех совершенством души, сколько Саул превышал весь народ еврейский высотой тела, или еще гораздо более. С тех пор, как великий апостол первый услышал повеление пасти овец Христовых и тот вопрос, который предшествовал повелению (Любишь ли меня паче сих?), любовь ко Христу стала первым условием пастырства, а само пастырство высшим ее выражением». «Христианам преимущественно перед всеми запрещается насилием исправлять впадающих во грехи и законами нам не дана такая власть и даже, если бы и была дана, мы не могли бы воспользоваться ею, так как Бог награждает тех, которые воздерживаются от пороков по доброй воле, а не по принуждению. Посему требуется много искусства для пастыря, чтобы страждущие духовно убедились добровольно подвергнуться врачеванию и даже благодарили бы за это врачевание» ... «Стадо идет во след Своего пастыря, куда он поведет его; если же какие овцы уклонятся от прямого пути, удалившись от хорошей пажити, ему следует только закричать сильнее, чтоб собрать их; но если человек совратится с пути правой веры, то священнику предстоит много трудов, усилий и терпения. Человека нельзя ни силою влечь, ни страхом принуждать, но должно только убеждением вернуть к Истине, от которой он отпал. Посему для священника нужна душа мужественная, чтобы не ослабеть, чтобы не отчаяться в спасении заблуждающихся». Святитель Иоанн Златоуст говорит, что священник – это врач человеческих душ, подобно Иоанну Крестителю он должен призывать людей к покаянию и указывать на Иисуса Христа – единственного Спасителя мира, Чья святая кровь, в страшный час крестных пролившаяся на Голгофе, есть великая и драгоценная цена нашего спасения.
Монашескую жизнь с ее аскетическими подвигами, чтением Слова Божиего, бдениями и сердечными молитвами святой Иоанн Златоуст рассматривал как приуготовление к священству – путь очищения души и духовного усовершенствования, ибо душа священника должна быть крепка в вере как алмаз, чиста как белая лилия долин Саронских, а жизнь священнослужителя – в идеале должна быть жизнью Ангела на земле: «Священнослужение совершается на земле, но по чиноположению небесному. Посему священнодействующему нужно быть столь чистым, как бы он стоял на самых небесах посреди Небесных Сил». Как великий подвижник и аскет, святой Иоанн Златоуст в своих наставлениях возвещает, что священник должен быть аскетичен – свободен от пристрастий к суетным благам земного мира, всецело устремлен к Богу и Царству Небесному, он должен очищать свою душу – иметь душу чище солнечных лучей, являть в лице своем воплощение Божьей правды и любви на земле, обладать высокими нравственными качествами и быть примером для подражания: «Священник должен быть бодрствующим и осмотрительным и иметь множество глаз со всех сторон, как живущий не для себя одного, а для множества людей. Мало научиться пренебрегать яствами и мягким ложем; но переносить оскорбления, клевету, язвительное слово, укоризну от начальников могут не многие. Можно видеть, что люди крепкие возмущаются этими неприятностями и свирепствуют. Таких нужно удалять от обители священства». «Пастырь должен быть важным и не гордым, суровым и благосклонным, властным и общительным, беспристрастным и услужливым, смиренным и не раболепным, строгим и кротким, чтобы он мог удобно противостать всем препятствиям». «Священник должен иметь душу чище лучей солнечных, чтобы никогда не оставлял его без Себя Дух Святой. Священник должен иметь большую силу и твердость, чтобы охранять душу свою от всякой нечистоты и соблюдать неповрежденною духовную красоту. Стройность походки, сплетение кудрей, намащение волос, драгоценность одежд, красота драгоценных камней – все это может привести душу в смятение. Избегнув этих сетей, многие впадают в другие: неприбранные волосы, грязная одежда, грубое обращение, несвязная речь». В своих поздних беседах на Второе Послание к Фессалоникийцам, написанных во дни столичного архиерейства, святитель Иоанн Златоуст обращался к своей пастве с речь, где выразил свой пастырский идеал и мысль о том, что священнослужитель должен жить любовной заботой о пастве: «Во всем у нас с вами равные преимущества, и главнейшие из благ у нас с вами одни и те же. Я не в большем количестве, и вы не в меньшем приобщаемся Священной Трапезы, но одинаково приступаем к ней – как я, так и вы… Спасительная и укрепляющая наши души жизнь подается всем с равной честью. Не от одного Агнца я, а от другого – вы, но от одного и того же приобщаемся все. Все имеем одно и то же Крещение; все сподобились одного и того же Духа; в одно и то же мы с вами стремимся Царство; все мы равно братья Христовы; все у нас общее. В чем же состоит мое преимущество пред вами? В заботах, трудах, беспокойствах, в скорби о вас. Но нет для нас ничего приятнее этой скорби». В день своего рукоположения в священники, Иоанн Златоуст признался в страхе Божием и, сознавая всю ответственность священнического служения, обратился к  пастве со словами: «помолитесь, чтобы мне быть не в числе связанных и ввергаемых во тьму кромешную, но в числе имеющих получить хотя бы малое снисхождение, благодатию и человеколюбием Господа нашего Иисуса Христа». «Я боюсь, чтобы, приняв стадо Христово здравым и крепким и потом по невнимательности причинив ему вред, мне не прогневать против себя Бога». С молитвенным благоговением и страхом Божиим святитель Иоанн Златоуст особенно обращает внимание на то, что сам апостол Павел, молитвой воскрешавший мертвых и совершавший многие чудеса, удостоившийся быть восхищенным до третьего неба и слышать неизреченные глаголы, трепетал, размышляя о высоте своего служения, а потому – каждый священник должен трепетать пред Богом, понимая, что священство имеет небесные истоки, что могущество священника в Боге, а сила его – в вере, но в то же время, осознавая свою немощь и прилагая все силы, чтобы быть настоящим христианином, достойным иереем и самозабвенно служить Богу, отдавая всего себя Церкви. В беседах на Второе Послание к Фессалоникийцам, с высоты опыта своего архиерейского служения в Константинополе, умудренный летами жизни и просвещенный благодатью Святого Духа Иоанн Златоуст с печалью заметит: «Не думаю, чтоб в среде священников было много спасающихся; напротив – гораздо больше погибающих, и именно потому, что это дело требует великой души». Это высказывание святого Иоанна Златоуста – не риторический прием искусного оратора и не своеобразная гиперболическая фигура речи церковного проповедника, а грозное предостережение для всех вступающих на иерейский и особенно архиерейский путь – чтобы быть доблестным священнослужителем Божиим нужно отсечь властолюбивые стремления, осознать, что мирские почести – ничто, они – мимолетны как сон и зыбки как дым, нужно помнить евангельскую истину, гласящую – «кому много дано, с того много и спросится», нужно обладать глубокими знаниями Священного Писания, разбираться в богословских вопросах, пламенно веровать во Христа, всем сердцем любить Бога и свою паству, не дышать без молитвы и сделать пастырство свое служением деятельной любви.
По рассуждению Иоанна Златоуста рукополагать в священника нужно с величайшей осторожностью – наказанию Божьему подлежат те архиереи, которые рукополагают недостойных и не рукополагают достойных: «равно преступно отдалять людей полезных и допускать бесполезных; и это делается для того, чтобы стадо Христово ни в чем не могло находить утешения и отрады. Не достойно ли это тысячи молний и геенны ужаснейшей, нежели та, какая угрожает нам?». Вина за недостойных священников ложится не только на них самих, но и на рукоположивших их архиереев – их наказанием будет «огонь неугасимый, червь неумирающий, скрежет зубов, тьма кромешная, рассечение и погибель вместе с лицемерами». По мысли святителя Иоанна Златоуста непременные добродетели иерея Божиего – верность правде Христовой, любовь и смиренномудрие, а потому величайшего наказания заслужат те священнослужители, которые извращают учение Церкви еретическими лжеучениями, ищут власти и почестей, проявляют пренебрежение к пастве своей, имеют злой нрав и ведут себя высокомерно. Святой Иоанн Златоуст напоминал, что каждый пастырь Церкви даст ответ пред Богом по всей строгости, соответствующей высоте иерейского служения: «Если ты согрешишь просто, как человек, ты не потерпишь ничего подобного; если же согрешишь, будучи священником, – ты погиб». «Грехи священников подлежат гораздо большему наказанию, нежели грехи простолюдинов… тягчайшими же они бывают не по своей природе, но по достоинству священника, который совершает эти грехи». «Если сделал блуд какой-либо священник ныне, это особенно уже верх всех зол». «Видишь ли, с какой силой Бог внушает тебе, что начальник заслуживает гораздо большего наказания, нежели подчиненные?... потому что вред не ограничивается только самим начальником, но губит и души слабейших и взирающих на него людей». Святитель Иоанн Златоуст напоминает, что Иуда был призван к апостольству, но злоупотреблениями своими и предательством Христа он оскорбил Бога и обрек себя на отчаяние и самоубийство, а душу свою – ан погибель: «Бог избрал Иуду, и включил его в святой лик учеников Христовых и даровал ему вместе с прочими апостольское достоинство и даже предоставил ему нечто большее перед другими – распоряжение деньгами. И что же? Когда он и тем, и другим злоупотребил, – Того, Кого должен был проповедовать, предал, и из того, чем поручено ему распоряжаться ко благу, сделал худое употребление, то избежал ли наказания? Этим самым он еще увеличил для себя наказание, и весьма справедливо, потому что даруемые Богом преимущества должно употреблять не на оскорбление Бога, но на большее Ему угождение». Священник несет ответственность за допуск к причастию Святых Тайн Христовых нераскаянных людей: «Не малое наказание ожидает вас, если вы, признавши кого-либо нечестивым, позволите причаститься этой трапезы. Кровь Его взыщется от рук ваших. Хотя бы кто был полководец, хотя бы высший начальник, хотя бы сам царь, носящий диадему, но если приступает недостойно, то запрети ему: ты имеешь больше власти, нежели он… Но теперь вручен тебе источник не воды, а крови и Духа, – и ты, видя некоторых имеющих грех, который хуже земли и грязи, и приступающих к этому источнику, не вознегодуешь, не воспрепятствуешь? Какое ты можешь получить прощение? Для того Бог удостоил вас этой чести, чтобы вы разбирали такие дела. В этом состоит ваше достоинство, ваша важность, ваш венец, а не в том, чтобы вы облекались в белую и блистательную одежду…Но хотя бы кто и по неразумию пришел для причащения, воспрети ему, – не бойся. Бойся Бога, а не человека. Если будешь бояться человека, то от Бога будешь уничижен; а если будешь бояться Бога, то и от людей почитаем. Если ты сам не смеешь, то приведи ко мне: я не позволю этой дерзости. Скорее предам душу свою, нежели причащу Крови Господней недостойного; скорее пролью собственную кровь, нежели причащу столь страшной Крови того, кого не должно». По предостережению святителя Иоанна Златоуста страшное и справедливое наказание Господне будет грозить тем священникам, которые отказываются причащать Святых Тайн Христовых умирающих христиан, кающихся в грехах своих и жаждущих по-христиански встретить смерть и покинуть здешний мир с чистосердечным покаянием, хвалебной и благодарственной молитвой и причастием Святых Христовых Тайн: «если только и один кто отойдет из этой жизни без посвящения в Таинства, – не ниспровергнешь ли это всего его спасения? Ведь погибель и одной души составляет такую потерю, которой не может выразить никакое слово. Если спасение ее имеет такую цену, что и Сын Божий сделался для этого человеком и столько претерпел, то подумай, какое наказание повлечет за собою ее погибель!».
В понимании святого Иоанна Златоуста священник – это учитель жизни, наставник веры и благочестия, он – пастырь душ и проповедник Слова Божиего, и в этом отношении священник выше монаха, ведь в пастырском служении больше деятельной любви к ближним, чем в монашеском уединении.  Святитель Иоанн Златоуст подчеркивал, что монашеский образ жизни – это уединение и созерцательная жизнь, вдалеке от мирских сует, но праведную жизнь должны вести не только монахи, но и миряне – все христиане призваны молиться и поститься, читать Священное Писание и святоотеческие творения, бороться со страстями и участвовать в таинствах Церкви, всеми силами души стремиться жить по заповедям Евангелия, чтобы быть достойными называться христианами, а на пастырях Церкви – на священниках – лежит самая огромная ответственность, ибо они совершают святые таинства и богослужения, проповедуют и наставляют, по их жизни и нраву, словам и делам люди судят о всей Церкви, ибо священники суть посланники Божии ко всем народам земли, их призвание – молиться и ходатайствовать о прощении грехов людей, молиться не только за живых, но и за умерших, благоговейно приносить великую жертву – совершать таинство Евхаристии, приближаться к которому должно со священным страхом и мистическим трепетом. Для священника необходим высокий ум и ученость – знание Священного Писания и догматов Церкви, он должен быть философом во Христе, свободным наставлять и учить свою паству, хранить чистоту Православия и защищать догматы веры как богооткровенные истины. Высокое служение иереев и архиереев Церкви совершается через дар слова – оружие, которым можно побеждать врагов Церкви, утешать скорбящих, увещевать грешников и восхвалять Христа и Его святых. Размышляя об искусстве церковной проповеди, святитель Иоанн Златоуст писал, что если какой служитель Иисуса Христа мог бы обойтись без дара слова, то именно апостол Павел, обладавший даром чудотворения и несравненной любовью к Господу Иисусу, но именно апостол Павел, вознесенный на третье небо и слышавший «глаголы неизреченные», осуждая легкомысленное искусство риторов своего времени, обладал даром красноречия и употребил его на благо Церкви  всего христианского мира. Как ревнитель христианского благочестия Иоанн Златоуст говорил, что одного красноречия мало для церковной проповеди, ибо священнослужители должна проповедовать не только пастырским словом, но и всей своей жизнью, от них требуется не столько изящество речи Исократа, силы слова Демосфена, величавость Фукидида и высота мысли Платона, но и огненная вера во Христа и праведная жизнь во Христа, иначе их слова – медь звенящая и кимвал бряцающий. По воззрению святого Иоанна Златоуста священники – это «соль земли» (Мф.5:13), они призваны быть олицетворенной совестью всего человечества, они светильники Церкви, а их отличительным чертами должны быть мудрость и многоопытность – каждый священник должен «знать все житейское не менее обращающихся в мире и быть свободным от всего более монахов, живущих в горах». Размышляя о том, каким должен быть достойный священнослужитель, святой Иоанн Златоуст говорит, что он должен превзойти по дерзновению ветхозаветных пророков Моисея и Илию – молиться за всю вселенную, приступать к совершению таинств с трепетом и страхом Божиим, молиться за мир – о прекращении всех войн и усмирении мятежей, быть лучшим другом для страждущих и утешителем скорбящих и обездоленных, защитником бедных и бесправных, Ангелом на земле, а душа его должна сиять как светильник Господень, озаряющий всю вселенную: «Тот, кто молится за весь город, – что я говорю за город? – за всю вселенную, и умилостивляет Бога за грехи всех, не только живых, но и умерших, тот каким сам должен быть? Даже дерзновение Моисея и Илии я почитаю недостаточным для такой молитвы. Он так приступает к Богу, как бы ему вверен был весь мир и сам он был отцом всех, прося и умоляя о прекращении повсюду войн и усмирении мятежей, о мире и благоденствии, о скором избавлении от всех тяготеющих над каждым бедствий частных и общественных. Посему он сам должен столько во всем превосходить всех, за кого он молится, сколько предстоятелю следует превосходить находящихся под его покровительством. А когда он призывает Святого Духа и совершает страшную жертву и часто прикасается к общему всем Владыке; тогда, скажи мне, с кем наряду мы поставим его? Какой потребуем от него чистоты и какого благочестия? Подумай, какими должны быть руки, совершающие эту службу, каким должен быть язык, произносящий такие слова, кого чище и святее должна быть душа, приемлющая такую благодать Духа? Тогда и Ангелы предстоят священнику, и целый сонм Небесных Сил взывает, и место вокруг жертвенника наполняется ими в честь Возлежащего на нем. В этом достаточно удостоверяют самые действия, совершаемые тогда. Я некогда слышал такой рассказ одного человека: некоторый пресвитер, муж дивный и неоднократно видевший откровения, говорил ему, что он некогда был удостоен такого видения, именно во время службы вдруг увидел, сколько то было ему возможно, множество Ангелов, одетых в светлые одежды, окружавших жертвенник и поникших главами, подобно воинам, стоявшим в присутствии Царя… Душа священника должна сиять подобно свету, озаряющему вселенную…».
В «Слове о Лазаре» святитель Иоанн Златоуст говорил, что его личная миссия – быть пастырем Церкви, поэтому он будет проповедовать и исполнять это служение до последнего вздоха: «Я убедил душу свою, чтобы, доколе буду дышать и Богу угодно будет продолжать мою настоящую жизнь, исполнять это служение и делать повеленное». Во время своего пресвитерского служения святитель Иоанн Златоуст проявил себя как блестящий знаток Слова Божиего и вдохновенный проповедник Истины, он был утешителем сограждан во дни общественных бедствий, усердно занимался изъяснением Священного Писания и составил многие душеполезные толкования на книги Ветхого Завета, на Евангелия от Матфея и Иоанна, на книгу Деяний Апостольских и послания апостола языков Павла, которого особенно любил и почитал. Красноречие святого Иоанна Златоуста было великолепно – в своих проповедях он сочетал изящество классической речи и огненность ветхозаветных пророков Илии и Исайи, он стал величайшим оратором Востока, превзошедшие своего учителя Ливания – проповеднические речи его не только услаждали слух, но и трогали сердце, речь его живой  и образной, исполненной власти веры и убежденности, порой изящной и трогательной, иной раз – остроумной и резкой. Святитель Иоанн Златоуст был проповедником монашеского идеала среди мирян, он был аскетичен в своей жизни и не позволял излишеств, но был далек от крайней суровости аскетизма и фанатизма, в его личности сочетался мистицизм – стремление к единению с Богом и созерцанию, и морализм – пастырский призыв жить по заповедям Евангелия не только в монастырях, но и в мирской жизни. В понимании Иоанна Златоуста идеал христианской нравственности – это евангельская жизнь, поэтому он призывал людей к борьбе со страстями и очищению сердца, к покаянию и нравственному исправлению, напоминая своей пастве, что суть Нагорной проповеди заключается в осуществлении идеала самоотверженной любви по образу Христа Спасителя. Во всех речах своих Иоанн Златоуст был проповедником любви – он утешал, наставлял  и порицал с любовью, добротой и милосердием, как моралист и учитель жизни он затрагивал не столько вопросы богословской метафизики, сколько вопросы христианской морали и жизни, но в то же время он блестяще знал догматику Церкви, о чем свидетельствует его книга в двенадцати словах «Против Аномеев», он был христианским мистиком, но мистицизм его был прежде всего нравственно-аскетическим и литургическим. Для святого Иоанна Златоуста таинство Евхаристии – это средоточие и сердце всей литургической жизни Церкви и духовной жизни христианин, а потому в своих беседах на послания апостола Павла и Евангелия от Матфея и Иоанна, он провозглашает, что Евхаристия установлена Самим Иисусом Христос на Тайной Вечере, она творится в воспоминание о Сыне Божием, искупившем Свое кровью грехи всей вселенной, это таинство есть воспоминание о страданиях и крестной смерти Иисуса из Назарета, но в то же время,  оно – реальное причастие святой Крови и пречистой Плоти Христа Воскресшего – Победителя смерти и Ада, «сие есть тело Мое, сия есть кровь Моя», излитая за нас на Голгофе. По заветной мысли святого Иоанна Златоуста таинство Евхаристии свидетельствует, что Христос – воплотившийся Сын Божий, действительно принесший Себя в жертву – страдавший и умерший на Кресте ради нашего спасения искупления грехов всего рода человеческого, значит, сие святейшее таинство есть изобличение еретических лжеучений от докетов и Маркиона до Валентина, ибо оно – краеугольный камень догматического учения Церкви о Христе Богочеловеке и Его искупительной жертве, о том, что Он победил смерть и сокрушил Ад, Ему подобает честь и слава, Он – истинный Мессия и Спаситель мира, дарующий всего Себя в евхаристических дарах Своих, через вкушение которых мы становимся причастниками Божественной Жизни и сотелесниками Сына Божиего, мы оживотворяемся и духовно возрождаемся, реально принимаем в себя Христа, Его пречистое Тело и Его святую Кровь. На таинстве Евхаристии зиждется вся жизнь Церкви, ибо через это таинство Сам Христос делает христиан мистическим Телом Своим: «Ибо не довольно было для Него того, что Он сделался человеком, был заушаем и умерщвлен; но Он еще сообщает Себя нам, и не верою только, но и самым делом соделывает нас Своим телом». На таинстве Евхаристии зиждется мистическое и историческое единство Вселенской Церкви: «Как Христос один, говорит он, так одна и трапеза для всех. Как в церкви не иное тело принимает богатый, а иное бедный, и не иную кровь тот, а иную этот, так и тогда не иную манну получал богатый, а иную бедный, не иным источником пользовался тот, а иным худшим этот; но как теперь одна и та же трапеза, одна и та же чаша, одна и та же пища предлагается всем, так и тогда одна и та же манна, один и тот же источник предлагались всем». Нет ничего удивительного в том, что протоиерей Георгий Флоровский писал о «сакраментальной мистике Златоуста» и называл его «евхаристическим учителем». По воззрению Иоанна Златоуста таинство Евхаристии – это величайшая святыня Церкви, а потому всякий недостойно причащающийся Святам Тайным Христовым заслуживает одинакового наказания с распявшими Христа – погрешившими против Его тела и Его крови: «Итак, должно всегда бодрствовать; не малое предстоит наказание тем, которые недостойно приобщаются. Подумай, сколь много ты негодуешь на предателя и на тех, которые распяли Христа. Итак берегись, чтобы и тебе не сделаться виновным против тела и крови Христа. Они умертвили всесвятое тело, а ты принимаешь его нечистою душою после толиких благодеяний». По слову Иоанна Златоуста таинство Евхаристии возвещает всем верующим о том, какой страшной ценой куплено наше спасение – ценой крестных мук и смерти Иисуса Христа, напоминает, что кровь Христова «издревле была прообразована на жертвенниках в закланиях, определенных законом. Она цена вселенной; ею Христос купил Церковь, ею Он всю ее украсил. Как тот, кто покупает слуг, дает за них золото и потом, желая их украсить, украшает их золотом; так и Христос и купил нас кровью и украсил нас кровью. Приобщающиеся этой крови стоят вместе с ангелами, архангелами и горними силами, облеченные в царскую одежду Христову и имея духовное оружие. Но этими я еще не сказал ничего великого: они бывают облечены в самого Царя. Но сколько велико и чудно это таинство, столько верно и то, что если приступишь к нему с чистотою, приступишь во спасение, если же – с совестью лукавою, то в наказание и мучение… Если ж оскверняющие царскую порфиру наказываются одинаково с раздирающими ее, то что удивительного, если приемлющие тело Христово с нечистою душою подвергнутся одинаковому наказанию с теми, кои истерзали Его гвоздями?».
Христос восходит на Крест – Сам Агнец Божий закалается за грехи мира и во имя спасения рода человеческого, а потому с величайшей благодарностью и страхом Божиим нужно приступать к евхаристической «чаше благословения», осененной Святым Духом и подающейся нам Небесным Первосвященником – Самим Христом – через Его иереев и архиереев: «когда видишь Господа закланного и предложенного в жертву, – священника предстоящего сей жертве и возносящего молитвы, народ же окропляемый драгоценною ее кровью, еще ли думаешь, что ты находишься среди людей и стоишь на земле, что ты не перенесся мгновенно на небеса и, отвергнув все плотские помышления души, обнаженным от всего земного духом и чистым умом не созерцаешь небесное? О, чудо! О, человеколюбие Божие! Сидящий в горних с Отцом в сей час объемлется руками всех, – дает Себя осязать и ощущать всем, кто только желает... Превосходство этой святыни открывается и чрез сравнение с жертвоприношением Илии. Здесь предстоит священнику низводя не огонь, но Святого Духа, возносить усердную молитву не о том, чтобы какой-либо огонь, ниспав с неба, потребил предлежащие дары, но о том, чтобы благодать, ниспавши на жертву, возжгла души всех людей и соделала светлейшими чистого серебра. Такое страшное таинство может ли кто презирать, кроме человека, лишенного вовсе ума и чувств». Обращаясь к людям, без священного трепета приступающим к таинству Евхаристии, святой Иоанн Златоуст говорил: «что делаешь ты, человек! Когда священник стоит пред трапезою, воздевая руки к небу и призывая Духа Святого, чтобы Он сошел и коснулся предлежащих Даров, тогда великая тишина, великое безмолвие. Когда же Дух даст благодать, когда Он сойдет, когда коснется предлежащих Даров, когда ты увидишь Агнца уже закланного и готового, тогда начинаешь шум, тогда смятение, тогда спор, тогда брань! Как же ты можешь причаститься этой жертвы, приступая к трапезе с таким смятением?.. Помысли, что такое предлежит и для чего оно: Агнец Божий заклан для тебя, а ты с пренебрежением взираешь на него закланного. Помысли, что такое изливается. Это кровь, кровь, которая очистила твою душу, которая омыла твои нечистоты, которая восторжествовала над началами и властями». Христос есть предвечный Бог Слово вочеловечившийся и воплотившийся, Он – Божественная Святыня, наш Господь, Спаситель и Судия, а потому надлежит достойно причащаться – осознавая свое окаянство и плача в молитвах о грехах своих, вознося благодарственную мольбу Богу и очищая душу свою от страстей, приступая к Евхаристической Чаше с благоговением и священным трепетом: «сколь же чист должен быть тот, кто наслаждается сею жертвою! Сколь чище всех лучей солнечных должна быть рука, раздробляющая эту плоть, уста, наполненные духовным огнем, язык, обагряемый страшною кровию! Помысли, какой чести удостоен ты, какою наслаждаешься трапезою! На что с трепетом взирают Ангелы, и не смеют воззреть без страха, по причине исходящего отсюда сияния, тем мы питаемся, с тем сообщаемся и делаемся одним телом и одной кровью со Христом. Кто возглаголет силы Господни, слышаны сотворит вся хвалы Его? Какой пастырь питает овец собственными членами? Но что я говорю – пастырь? Часто бывают такие матери, которые новорожденных младенцев отдают кормилицам. Но Христос не потерпел сего. Он питает нас Своею кровью и чрез сие соединяет нас с Собою». В Ветхом Завете есть образ птицы, питающей птенцов своей кровью – это прообраз Иисуса Христа, Он – Божественный Орел, слетевший с небес и питающий нас животворящей кровью Своею, через пастырей Церкви Он освящает и претворяет хлеб и вино в Святые Дары – истинную Кровь и истинную Плоть Свою. Христос – великий Сотворитель таинств, а священнослужители – «служители таинства Евхаристии», они должны причащать только кающихся и очищающих душу свою, верующих во Христа и верных Церкви и ее догматам, иначе «они понесут не малое наказание, если, признав кого-либо нечестивым, будь он полководец, или начальник, или даже украшенный диадимою, позволят причаститься сей трапезы; они поставлены наблюдать за этим и в том их достоинство, важность и венец. Не столь опасно, утверждает он, приступать к сему таинству беснуемым, сколько тем, которые, как говорит Павел, попирают Христа, не почитают за святыню кровь завета и ругаются над благодатью Духа. Приступающие недостойно предаются вечному мучению».
 На страницах Евангелия Христос Сам называет Себя Хлебом Жизни и Небесною Манною, Он – Хлеб Небесный, питающий всех верующих в Сына Бога Живого, пречистый и безгрешный Агнец Божий, принесший Себя в жертву за наши грехи, а посему – таинство Евхаристии есть свидетельство сильнейшей и вечной любви Христа к каждому из нас: «вводя нас в большее содружество с Собою и показывая Свою любовь к нам, Он представил желающим не только видеть Его, но и осязать, и петь, и вонзать зубы в плоть, и соединяться и исполнять всякое желание. Будем же отходить от этой трапезы, как львы, дышащие огнем, страшными для дьяволов, и помышляя о нашей Главе и о той любви, какую Он показал к нам. Часто родители отдают детей своих на вскормление другим; а Я, говорит Спаситель, не так, но питаю вас Своею плотью, самого Себя предлагаю вам, желая, чтобы все вы были благородны, и подавая вам благие надежды на будущее. Ибо Кто отдал вам самого Себя здесь, Тот тем более сделает для вас там – в будущем. Я восхотел быть вашим братом; Я ради вас приобщился плоти и крови, и эту плоть и кровь, чрез которые Я сделался скровным с вами, Я опять преподаю вам». Если через таинство крещения мы духовно рождаемся от воды и Святого Духа, усыновляемся Богу и становимся членами Церкви, то в таинстве Евхаристии становимся единокровными братьями Христу Спасителю, соединяемся с ним духом, душой и телом, становясь истинными христианами – небесным родом и царственным священством, постигаем Его величайшую любовь, уже в земной жизни своей приобщаемся вечным благам Царства Небесного, мы обожаемся, ибо принимаем в себя кровь Христа, излитую на Голгофе, а «эта кровь придает нам вид цветущий – царский, рождает красоту неизобразимую, не дает увядать благородству души напояя ее и питая. Эта кровь, достойно принимаемая, отстраняет и далеко прогоняет от нас демонов, призывает же к нам Ангелов и Владыку Ангелов. Демоны бегут оттуда, где видят Владычнюю кровь, а Ангелы туда стекаются. Пролитая на Кресте эта кровь омыла всю вселенную». Для святого Иоанна Златоуста высочайший способ соединения с Богом – это нравственная и добродетельная жизнь по заповедям Евангелия, пост и молитва, участие в Божественной Литургии и таинствах Церкви – особенно  в таинстве Евхаристии, через причащение пречистого Тела и святой Крови Христа Богочеловека соединяющем верующих с Богом. По замечанию митрополита Трифона Туркестанова: «Уже в сане диакона Иоанн своей любовью завоевал сердца антиохийцев, и его посвящение в сан священника было встречено большой радостью всего населения, тем более, что по городу распространился слух о необыкновенных ораторских способностях молодого священника. Уже первая его проповедь, где он рисует идеал священства, очень понравилась народу; а затем, дальнейшие его проповеди все больше и больше привлекали сердца антиохийцев, и храмы, где он проповедовал, были всегда полны народом. Люди самых разнообразных классов и образований приходили послушать Златоуста. Увлекательное красноречие его проповедей, глубокое толкование Священного Писания, глубокое знание человеческого сердца, легкость речи, живость и страстность изложения, образность, множество разнообразных сравнений, убежденность, пламенная вера, а главное, самая пламенная любовь к людям – делали необыкновенно привлекательными его проповеди; иногда страстные южане, восхищенные его словами, не могли удержаться от рукоплесканий, что было крайне неприятно Златоусту. В то время он и получил свое название». За свою проповедническую деятельность святого Иоанна одни называли «Христовыми устами», другие – «сладкоглаголивой свирелью Господней», а третьи – «медоточивым проповедником». Богословские и нравственные проповеди Иоанна Златоуста не всегда были понятны малообразованным прихожанам. Однажды, некая простая  женщина, с благоговением слушавшая проповедь Иоанна Златоуста, но не  в силах пронять  глубокий смысл его слов, воскликнула из народа: «Духовный учитель, а лучше сказать –  Иоанн Златоустый, колодезь святого твоего учения настолько глубок, что наши умы не могут постигать его!». С изумлением народ увидел в словах женщины Божье указание на то, что Иоанна нужно назвать «Златоустом»: «Сам Бог устами женщины дал сие наименование Иоанну; пусть же он с сего времени называется Златоустом». Возвышенное имя «Златоуст» было официально признано за Иоанном на Халкидонском соборе V века.
Святитель Иоанн Златоуст употребил ораторское искусство на служение Богу, он мог бы сказать вслед за апостолом Павлом: «И слово мое и проповедь моя не в убедительных словах человеческой мудрости, но в явлении духа и силы» (1Кор.;2:4). Проповедническая речь Иоанна Златоуста отличалась возвышенностью и красотой слога – эталоном христианской словесности для него была Библия – прежде всего Евангелие, послания апостола Павла и Псалтырь, которые привлекает людей не только музыкальностью стиха и красивой символикой,  но содержанием – Божественной Истиной, которая воспринимается не только умом, но и сердцем и эстетическим чувством как наивысшая красота: «Священное Писание не стремится к красоте слов или их сочетаний, оно имеет в себе Божественную благодать, которая сообщает яркость и красоту словам его». В представлении святителя Иоанна Златоуста красота церковной проповеди имеет не только художественно-эстетический, но и духовно-нравственный характер, эта красота предстает не как изящное плетение риторических словес и глубокие поэтические переживания, передаваемые оратором, но как красота Божественной Истины, словесно выраженной на человеческом языке. В церковных проповедях святителя Иоанна Златоуста все подчинено одной высшей цели – благовестию о Христе Спасителе и Его евангельском учении. В своих беседах и проповедях Иоанн Златоуст цитировал Библию, обращался к притчам и речам пророков, использовал пословицы и крылатые изречения былых мудрецов, но всегда речь его отличалась живостью, искренностью, бесстрашием и пламенностью, а голос был звучным и ласкающим слух, проникающим в самые отдаленные уголки храма. Святитель Иоанна Златоуст имел дар «глаголом жечь сердца людей», и нет ничего удивительного в том, что «от его пламенных речей на лицах тысячей слушателей засвечивалась радостная улыбка, хотя чрез несколько мгновений он мог заставить этих же самых слушателей обливаться горькими слезами; то он своим едким сарказмом заставлял их краснеть из-за своего лицемерия; то окрыленной стрелой убежденности поражал их в самое сердце; то метал прямо громами и молниями, так что под его молниеносными обличениями невольно смирялся самый отчаянный грешник». Во времена земной жизни Иоанна Златоуста даже для большинства людей, принявших христианскую веру, театр и цирк был дороже и ближе храма, их сердца оставались отданы мирской суете, а не Богу, их нравы и воззрения были полуязыческими – в те дни народ ценил красноречие и порой приходил в храм только, чтобы послушать проповедь, а не чтобы молиться, раскаяться в грехах и причаститься Святых Тайн Христовых. Со всей пламенностью своей веры и силой своего слова святитель Иоанн Златоуст наставлял людей не превращать храм в амфитеатр и с благоговением и трепетом почитать святыню веры, помнить, что цель пребывание в храме – единение всех верующих в любви, Богообщение и спасение души, а суть христианства – жизнь по заповедям Евангелия.
По слову святителя Иоанна Златоуста принимающий священство должен иметь твердую решимость следовать за Христом и быть готовым умереть за Христа, «а кто не имеет такого расположения, тот губит и многих других, и гораздо полезнее было бы ему оставаться в покое с самим собою, нежели выставляться на вид и принимать бремя, превосходящее его силы; иначе он погубит и себя, и вверенных ему. Как, в самом деле ... безрассудно... идущему на проповедь приниматься за это дело без подготовки и как случится и неосмотрительно брать на себя дело, угрожающее тысячею смертей? Подлинно ни кормчему, ни борцу с зверями... ни кому другому не нужно иметь души, столь готовой на смерть и истязание, сколько тому, кто принимает на себя дело проповеди. Здесь и опасность больше, и противник свирепее, и такого рода смерть, и цель поставлена немаловажная: небо назначено в награду, геенна в наказание грешникам и погибель души и спасение». Вселенский учитель Церкви был убежден, что проповедничество немыслимо без ревности по правде Божьей и праведной жизни, поэтому священник должен проповедовать с дерзновением, а его жизнь должна соответствовать нравственному вероучению Церкви и быть осуществление его проповеди в делах: «любомудрствовать на словах легко; научи меня своею жизнью – вот самый лучший способ учения. Ты говоришь, что надо быть умеренным, ведешь об этом длинную речь и витийствуешь, разглагольствуя неудержимо. Но гораздо лучше тебя тот, кто учит меня этому делами. Обыкновенно не столько внедряются в душу наставления словами, сколько делами; и если ты не имеешь дел, то, разглагольствуя, не только не приносишь пользы, но более причиняешь вред; лучше бы молчать... Гораздо больше вреда в том, когда кто, хорошо поучая словами, опровергает свое учение делами. Это стало виною множества зол в церквах». Все силы души своей проповедник и учитель жизни должен бросить на то, чтобы в жизни и в слове быть безукоризненным христианином – жить как Ангел на земле. Известно, что  святой Иоанн Златоуст говорил свои проповеди изустно – жители Антиохии дивились его вдохновенным и пламенным речам, исполненным силы и мудрости, ведь «до сего времени никто не проповедовал Слово Божие без книги или без тетради», поучения Иоанновы записывали на хартиях – на пергаменте и папирусах, их читали за трапезами и на площадях, слушали и поучались его словами, как стихами Псалтыря. Но рассудительный Иоанн Златоуст, как опытный и многомудрый пастырь, советовал проповедникам усердно приуготовлять себя к проповеди молитвой и Богомыслием, чтение Священного Писания и размышлением о высоких предметах веры, дабы не ослаблять в верности, духовно усовершенствоваться, оттачивать свой слог, как острейший клинок, пронзающий умы и сердца, трудится во славу Божию, ведь проповедничество – это своеобразное подвижничество: «Кто превосходит всех красноречием, тому более всех нужно трудиться». «Кто владеет великою силою слова (а ее у немногих можно найти), даже и тот не бывает свободен от непрестанных трудов. Так как сила слова не дается природою, но приобретается образованием, то, хотя бы кто довел ее до высшего совершенства, и тогда он может потерять ее, если постоянным усердием и упражнениями не будет развивать этой силы». «Если же способные говорить с великой властию имеют нужду в постоянном упражнении для сохранения этой способности, то нисколько не приготовившийся ранее и принужденный думать об этом во время самих подвигов (во время проповеди) какие встретит трудности, какое беспокойство, какое смущение, чтобы с великим трудом приобресть какой-нибудь малый успех». По заветной мысли Иоанна Златоуста проповедничество – это неустанный труд во славу Божию, а сам проповедник – это сеятель из евангельской притчи, исполняющий дело Христово: «слушает ли кто его, или нет, он должен бросать семена и отдавать серебро, чтобы Бог требовал отчета уже не от него, а от приявших то серебро». В своем пастырском служении проповедник должен искусно и мудро сочетать увещевания, наставления, утешения и обличения: «Наилучший способ врачевания: не только резать, но и перевязывать раны; это достойный удивления закон наставления: не только порицать, но и увещевать и утешать. Так повелел и Апостол Павел: обличи, запрети, умоли (2Тим.;4:2). И если кто всегда утешает, то этим делает слушателей более беспечными; и если только порицает, то делает их более ожесточенными, потому что, не имея возможности перенести бремя непрерывных обличений, они тотчас поспешно убегают. Поэтому должно, чтоб был какой-нибудь разнообразный способ наставления». Церковная проповедь есть высочайший образец ораторского искусства, но это искусство является горном благовестия и служанкой богословия, потому проповедник должен не только стремиться произвести впечатление на души слушателей красотой слога, но прежде всего – возвестить Истину и исправить нравы людей: «То же бывает и с нами (проповедниками), когда мы заботимся о красоте выражений, о составе и благозвучании речи, чтобы доставить удовольствие, а не принести пользу, чтобы возбудить удивление, а не научить, чтобы усладить, а не обличить, чтобы получить рукоплескание и отойти с похвалами, а не исправить нравы». По мысли святого Иоанна Златоуста священник как пастырь Церкви призван просвещать народ и руководить свое паствой  через презрение похвал и силою слова. В своих проповедях Иоанна Златоуст предостерегал священнослужителей от желания похвал – истинный служитель Божий должен быть равнодушен к хуле и похвале, а пристрастие к похвалам – признак тщеславия и неразумия: «Кто предается страсти к безрассудным похвалам, тот не получит никакой пользы ни от многих трудов своих, ни от силы слова своего, потому что душа, не умеющая переносить неразумных осуждений народа, слабеет и теряет охоту к упражнению в слове. Посему больше всего нужно приучаться презирать похвалы». Рассудительный проповедник должен научиться быть бесстрастным и справедливым «судьею своих произведений; хорошими и худыми они должны считаться тогда, когда произведший их ум произнесет о них тот или другой приговор, а о мнении посторонних, неверном и неопытном, никогда и думать не нужно... принявший на себя подвиг учительства должен не внимать похвалам посторонних людей и не ослабевать своею душою без них, но составлять поучения так, чтобы угодить Богу, ибо это должно быть у него правилом и единственною целью тщательного составления поучений, а не рукоплескания и похвалы... наилучшее утешение в трудах есть то, если он может сознавать в самом себе, что он составлял и направлял свои поучения на благоугождение Богу».  Размышляя о скептических замечаниях, гласящих, что слово проповедника редко исправляет нравы людей, святой Иоанн Златоуст говорил: «Разве я обещал уловить всех в один день? Если бы убедилось только десять человек, если бы только пять, если бы даже один, не достаточно ли этого для моего утешения? ... Пусть будет, что никто не убедился словами... однако и в таком случае слово мое не бесполезно. Если они и входили в корчемницу, то входили уже не с таким бесстыдством; и за столом часто вспоминали о словах моих, укоризне, обличении и, вспоминая, стыдились, краснели мысленно и делали обычные дела уже не с такою наглостию... Кроме того, произошла от этого и другая не меньшая польза для меня... Та, что трезвых я сделал более степенными... Я не восстановил болящих? Но здоровых сделал более благонадежными... Присовокуплю к этому и нечто третье. Не убедил я сегодня? Но, может быть, успею убедить завтра. А завтра не успею, но, может быть, послезавтра или еще в последующий за тем день. Кто сегодня слушал и отверг слышанное, тот, может быть, завтра послушает и примет, а кто сегодня и завтра оказал пренебрежение, тот, может быть, спустя много дней окажет внимание к словам моим». Благоразумный пастырь Церкви ищет не суетных похвал и рукоплесканий, а самоотверженно служит Богу и испытывает духовную радость, когда слушатели его нравственно изменяются – гордец смиряется, а нечестивец – кается в грехах, блудник бежит от сладострастия и ищет очищения, отчаянный не проклинает свою жизнь, но обретает надежду и утешение, гневливый становится кротким, неверующий обретает веру и начинает жить новой жизнь во Христе. Благоразумный пастырь Церкви ожидает награды не на земле, а на небе – на земле он всегда будет гоним, как каждый истинный ученик Христов, служение его будет сораспятием Христу Искупителю, но за самоотверженный труд свой он обретет награду от Бога – даже если никто из людей не примет слов его, то и тогда служение пастыря, не пришедшего в отчаяние, но оставшегося непоколебимой скалой, о которую разбиваются все искушения, не окажется тщетным и будет прославлено на небесах: «Если ты повергаешь семена и слушатель не примет их и не принесет плода послушания, тебе уготована награда от Бога за совет и ты получишь такое же воздаяние, хотя он не послушался, какое ты получил бы, если бы он и послушался, потому что ты исполнил все со своей стороны... только бы ты всегда делал это, только бы не отставал, доколе не убедишь его».
Со всей пламенностью и блеском своего красноречия Иоанн Златоуст изобличал нравы своего времени и сетовал на то, что в людях не найти любви и святости: «Бедствия, теперь угнетающие святую Церковь, нисколько не меньше, – что я говорю? – они гораздо более, чем были в предшествовавшие века. Я ищу между овцами словесного стада истинных христиан и не нахожу. Есть ли такие, которые бы не злословили братьев, не имели зависти, не предавались ненависти и мщению, не увлекались бы скупостью? Какое растление в юношах и небрежение в старцах!.. Никто не хочет заниматься воспитанием детей. Язычники смотрят на нас внимательно: святость нашей жизни должна бы возбуждать их к лучшей жизни, но – увы! на деле выходит противное. Что может их побудить к принятию христианской веры, когда видят, что ты, христианин, ведешь столь же преступную жизнь, так же любишь, богатство и содрогаешься при одной мысли о смерти? Не столько ли же мало мы выражаем терпения при постигающих нас бедствиях, болезнях? Не с такой же ли стремительностью бежим в цирк и театр, как и они? Как они могут верить в те истины, которые мы проповедуем? Что может их убедить? Чудеса? Но они в настоящее время немногочисленны. Святость нравов? Но ничья жизнь не служит образцом для сего. Наша любовь? Но наши души совершенно опустели и в них нет и следа теплого чувства любви». С великой мукой в сердце Иоанн Златоуст скорбел оттого, что его одни ревность о правде Божьей ослабела в людях, а их вера стала формальной и скатилась до обрядоверия – люди лишь именовались христианами, но жили и думали как язычники, их не восхищал пример апостолов, мучеников и исповедников, они ставили комфорт и житейское благополучие выше верности Христу, мало кто изучал Слово Божие, но многие были суеверны – особенно женщины, а потому Иоанн призывал читать Священное Писание и увидеть самих себя и всю свою жизнь в свете Евангелия; отсюда – возникнет сокрушение сердца и покаяние, жажда спасения и Богопознания: «Вдали от солнца тень увеличивает тело, вблизи – уменьшает его. Нужно поместиться в полном свете Писания, чтобы вполне сознать пустоту человеческих дел. Священное Писание дает смысл и зрение невидимого. Кто из вас, находясь дома, берет в руки христианскую книгу, вникает в ее содержание? Никто не может этого сказать о себе. Шашки, игральные кости найдутся у многих, а св. книги – ни у кого или у немногих, да и те занимаются ими не более таких, которые вовсе их не имеют, связывая и навсегда отлагая книги в шкафы, и вся забота только о тонкости кожи, на которой написаны книги, о красоте письма, а не о самом чтении. Книги приобретаются не для пользы, а чтобы показать свое богатство, похвастать просвещенностью или ложным благочестием. До такой степени доходит тщеславие. Если дьявол не терзает проникнуть в тот дом, где есть Евангелие, тем более не коснется он души, усвоившей себе Писание. Освяти твою душу, имея всегда Священное Писание и на устах и в сердце». Для того, чтобы нравственно возродить общество и исправить нравы своих современников, в своих проповедях Иоанн Златоуст обращался к Евангелию – он хотел «зажечь свет Евангелия в каждой отдельной душе», просветить умы людей Слово Божиим и привести их к познанию Истины, а потому – он призывал каждого христианина читать и изучать Библию – читать в уединении и в кругу семьи, ибо «даже один вид Евангелия делает нас более воздержанными от греха; если мы и дерзнем на что-нибудь запрещенное и сделаем себя нечистыми, то, возвратившись домой и взглянув на эти книги, мы осуждаем себя в совести и делаемся менее склонными к повторению тех же грехов. Как только кто касается Евангелия, то тотчас благоустрояет ум свой и при одном взгляде на него отрешается от всего житейского. Если же присоединится и внимательное чтение, то душа, как бы вступая в таинственное святилище, очищается и делается лучшей, так как с ней беседует Бог через эти Писания». Для святителя Иоанна Златоуста было характерно историческое и типологическое понимание Библии, а также – благоговейно-молитвенное и нравственно-практическое отношение к Евангелию, поэтому он не столько старался отыскать сокровенный и таинственный смысл, сокрытый под покровом буквы двух Заветов, сколько пытался научить людей видеть свою жизнь в свете Евангелия и быть достойными учениками Христа – жить по совести и правде Божьей и взять себе в пример Христа и Его апостолов: «Благодать Духа для того и устроила, что эти книги сложили мытари, рыбаки, скинотворцы, пастухи коз и овец, люди простые и неученые, чтобы они были понятны всем». «Для кого не ясно все, что заключается в Евангелиях? Кто, слыша, что блаженны кроткие, блаженны милостивые, блаженны чистые сердцем и подобное этому, будет нуждаться в учителе, чтобы сколько-нибудь понять сказанное? А обстоятельства знамений, чудес и исторических повествований не всякому ли понятны и ясны?» Вместе с этим он дает простому человеку совет, как нужно поступить в случае затруднений: «Возьми в руки книгу; прочитай всю историю; понятное удержи в памяти, а неясное и непонятное прочти несколько раз; если же и при частом чтении не в состоянии будешь понять того, о чем говорится, ступай к мудрейшему, поди к учителю, снесись с ним о сказанном, покажи великое усердие, и Бог, видя, что ты употребляешь такое старание, не презрит твоей неусыпной заботливости; если человек не изъяснит тебе искомого, то Он Сам, несомненно, откроет». По справедливому суждению профессора  И.В. Попова: «Каждую семью Иоанн Златоуст хотел обратить в Церковь, а главу семьи – в священника и миссионера». С точки зрения святого Иоанна Златоуста вся жизнь христианина должна быть церковной – он должен являть себя учеником Христовым не только в храме, но на всех путях жизни, не только монастырь, но и семья должна быть малой Церковью – в идеале дом должен быть подобием храма, но ничто не может заменить храм Господень, где совершается Божественная Литургия и все христиане соединяются вокруг Евхаристической Чаши, где молитва всех вменяется за каждого, а молитва каждого – за всех, где соединяется Церковь земная и Церковь Небесная, люди и Ангелы, живые и усопшие, где Сам Христос пребывает среди верующих в Него: «Дома молиться можно и нужно, но нельзя молиться так, как в храме, где такое множество отцов, где возносится к Богу единодушный глас. Не так скоро ты услышан будешь, молясь сам по себе, как вместе с братьями твоими, ибо здесь есть нечто более, как-то: единодушие, согласие, союз любви, молитва священников. Такая молитва имеет гораздо большую крепость, большее дерзновение, чем молитва домашняя».
С грустью святой Иоанн Златоуст наблюдал как люди искали знамений и чудес, но пренебрегали заповедями Евангелия, они стали страшиться скорбей – в том числе скорбей за Христа Спасителя, поэтому вселенский учитель Церкви считал, что мирное время в Церкви, когда нет никаких гонений, есть самое опасное время: «Ныне наслаждаясь миром, мы ослабели, обленились и наполнили Церковь тысячами зол. Когда же терпели гонение, тогда были благонравнее, усерднее, ревностнее; что огонь для золота, то скорбь для души: она стирает с нее скверну, делает ее чистою, свежею и ясною. Скорбь вводит в царство, а беспечальная жизнь – в геенну». Святителя Иоанна Златоуста печалило, что стоявшие во храме люди громко разговаривали между собою, а иногда даже ссорились во время совершения таинства Евхаристии – к ним проповедник обращался с суровым словом: «Что ты делаешь, человек, как не боишься, что в то время, как ты разговариваешь, нерадишь, демон, нашедший душу праздною, войдет в нее, как в дом без дверей. Верь, что в момент освящения хлеба и вина небо открывается, и Ангелы сходят с него».  В своих проповедях Иоанн Златоуст, подражая апостолу Павлу, стремился просвещать людей, привести их к Богу и спасению; он посвятил  все силы и весь свой талант Церкви и служению Богу, утешал скорбящих вразумлял заблудших, примирял враждующих, обличал еретиков и звал их к покаянию, заступался за вдов и сирот, помогал бедным и обездоленным, возвещая: «Бедные суть также дети одного Отца небесного, в лице которых нам представляется Сам Иисус Христос. Он благоволил, чтобы доставить нам случай засвидетельствовать к Нему любовь и признательность, являться к нам в лице бедных, странников, узников и болящих. Он говорит нам устами сих несчастных: если вы не хотели быть признательными ко Мне за все, что Я сделал и потерпел для вас, имейте сострадание к Моей бедности, если Моя бедность не трогает вас, сжальтесь над Моими страданиями, которые изнуряют Меня, над Моими цепями, которые тяготят Мои руки и ноги. Если Мои страдания, бедность, цепи не трогают вас, подумайте хотя о том, как мало то, чего Я у вас прошу. Я не требую от вас многоценных приношений; Я прошу только один кусок хлеба, кров от темной ночи, слово ласковое и совет добрый. Подайте Мне милостыню, чтобы приобрести право на те небесные награды, которые Я обещал милостивым». По слову митрополита Трифона Туркестанова святой Иоанн Златоуст «видел, насколько бедняки своим благочестием, своею преданностью Церкви превосходят богатых. В то время, когда последние, оставаясь в глубине души язычниками, все свое время посвящают забавам и развлечениям, а в церковь являются только по необходимости, и то на самое короткое время, бедные наполняют храмы, внимательно слушают проповеди, усердно молятся. Как же было не любить Златоусту этих преданнейших ему детей духовных, любовь которых ничто не могло поколебать: ни гонения, ни изгнания, ни насмешки, ни издевательства, ни унижения любимого архипастыря, – которые с радостью шли за ним на верную смерть». С горечью в сердце Иоанн Златоуст ярко, образно и экспрессивно изображал языческие нравы своего времени – великолепные дворцы богачей поражали своей роскошью, знатные люди утопали в неге и предавались самым постыдным чувственным наслаждениям, а бедняки ютились в лачугах и погибали от голода и болезней, сильные мира сего теснила слабых и с презрением смотрели на обездоленных, а обездоленные – озлоблялись и поднимали мятежи – так разыгрывались кровавые сцены, ужасающие всякого христианина. Как проповедник любви и обличитель пороков, святитель Иоанн Златоуст видел, что социальное неравенство есть величайшее зло, оно разделяет людей на враждующие лагеря и неизбежно ведет к кровопролитию, ибо имеют несметные богатств и изощряются в отыскании все новых удовольствий, чувствуя себя хозяевами жизни, а другие – прозябают в нищете, ходят в лохмотьях и не имеют куска хлеба, но истоки социального неравенства духовны – оно проистекает от греховности и эгоистичности людей, являясь следствием их падшести. С нравственным возмущением Иоанн Златоуст восставал на богачей, щеголяющих колесницами, дворцами, пышными нарядами и золотыми украшениями, забыв все заповеди Евангелия и нужды бедняков, он обличал щегольство как тяжелую болезнь души и самый верный признак испорченного сердца, и сочувственно описывал нищенский удел бедняков, которым «не дают дышать и одинаково изнуряют, плодоносны ли их поля, или нет. Может ли быть нищета подобна их нищете, когда они в конце зимы, проведенной в грубой работе, изнуренные холодом, дождем и ночными трудами, возвращаются домой с пустыми руками и притом еще в долгу. Они трепещут пред наказанием, пред незаконными поборами и грабительством управителей». Верный христианским идеалам святитель Иоанн Златоуст говорил, что на его глазах оживала евангельская притча о богаче и нищем Лазаре, он порицал богачей и указывал на то, что в основе происхождения их богатств зачастую лежит несправедливость – обман и насилие: «Скажи мне, каков источник твоего богатства? От кого ты получил его, и от кого получил его тот, кто передал его тебе? Можешь ли ты, восходя чрез несколько поколений, показать, что приобретение его праведно? Этого не может быть. Корень и происхождение его окажется в несправедливости. Почему? Потому что Бог в начале не сотворил одного богатым, а другого бедным. И впоследствии Он не брал и не показывал одному сокровища золота, а другим отказывал в праве искать его; но Он оставил землю свободною для всех. Как в самом деле образовались эти огромные богатства, если не на счет малых и бедных? Они суть плод алчности и жадности, двух самых ужасных и возмутительных пороков. Знаешь ли ты, как вообще люди обогащаются? Посредством разных мелких проделок и обманов, с которых начинают мелкие торгаши и ремесленники, а затем и прямо при посредстве широких расчетов на бедственность людей». «Всякий богач – беззаконник или наследник беззаконника. Ты получил свое богатство по наследству, – пусть так. Ты не грешил сам, но уверен ли ты, что теперь не благословляешь воровство и прежние преступления? Богатство – это произведение жадности и скупости, двух самых ужасных пороков». В пламенных проповедях обличая жестокосердных и циничных богачей, наживающихся за счет вдов и сирот, святой Иоанн Златоуст отстаивал нравственные идеалы Евангелия и апостольского века, клеймил позором ростовщиков и напоминал, что легче верблюду пройти через угольное ушко, чем богачу попасть в Царство Небесное. По замечанию профессора А. П. Лопухина: «В этом отношении с одинаковым негодованием высказывались все великие отцы и учители церкви – кроме святого Иоанна Златоуста, святой Амвросий и блаженный Иероним, святой Василий Великий и Астерий. Удивительно ли, что при виде такого зазорного зрелища бессмысленной расточительности – с одной стороны и вопиющей бедственности – с другой, из груди этих великих выразителей религии любви по временам вырывались возгласы резкого негодования и осуждения на жестокие излишества гордости, эгоизма и хищничества!.. Неудивительно также, что эти великие святители, не видя другого средства для осуществления христианского идеала в окружавшей их печальной действительности, прямо указывали на монастыри, как единственные места, куда не мог вторгаться мир с его страстями и неправдами, где царствовала братская любовь, где не было ни богатых, ни бедных, исключались самые понятия о моем и твоем и где, поэтому, христианский идеал находил себе единственное убежище».
Святитель Иоанн Златоуст проповедовал, что если бы богачи были христианами, то они были бы исполнены братской любви ко всем обездоленным, продали имения свои и раздали бы их нищим – исполнили бы слова Иисуса Христа, сказанные богатому юноше, но, к сожалению, среди богачей редко встречаются благочестивые люди, а подавляющее большинство из них – напоминает тщеславных и безумных богачей из евангельских притч. Возмущенный бессердечием богатых и знатных людей, Иоанн Златоуст с праведным гневом порицал их, а это вызывало недовольство сильных мира сего, но на их упреки вселенский учитель отвечал:  «меня обвиняют в том, что я нападаю на богатых; но они сами, разве не постоянно нападают на бедных? Нет, я нападаю не на богатых, а на тех, которые злоупотребляют своим богатством. Не перестану я повторять: я порицаю не богача, а грабителя. А иное дело богач, иное дело – грабитель; иное дело богатство, иное дело – алчность. Различайте же то, чего не должно смешивать. Ты богат? – Я не препятствую тебе. Ты грабитель? – Я обличаю тебя в преступлении. То, чем ты владеешь, принадлежит тебе? Темь лучше, – ты имеешь право пользоваться им. Но если ты присвоил себе чужое добро? – Я не смолчу. Ты хочешь меня побить камнями? Я готов отдать мою кровь, если только этим помешаю тебе в преступности. Что мне ненависть и нападки? Одно только занимает меня: преуспеяние моих слушателей. Если ты враг бедного, я обвиняю тебя; но пойми, что жестокость богача гибельнее для него самого, чем для бедного». Не только на заре своих пастырских проповедей в Антиохии, но и в последние годы своего архиерейского служения,  когда злоба врагов уже сплетала терновый венец мученичества, возлагаемый на главу святого Иоанна Златоуста, он возвещал: «Мне говорят: не перестанешь ли ты нападать на богатых? Опять анафемы на богатых!» А я отвечу вам; опять заявляет о себе ваша жестокость к бедным! Вы не перестаете обижать бедных – и я не перестаю укорять и порицать вас. Да и не вас преследую я, а волка. Если ты не волк, я не преследую тебя. Если же ты сделался волком, то сам себя вини. Я не против богатых, знайте это; напротив, я за богатых. Я не нападаю на них, а хочу исцелить их недуг». Бесстрашие святого Иоанна Златоуста, неугасимое дерзновение его пламенной веры и верность правде Божьей были так велики, что он, как ветхозаветный пророк Илия и Иоанн Предтеча, не боялся порицать даже венценосных особ – в частности царицу Евкокию, нагло и бесстыдно присвоившую себе виноградник одной беззащитной вдовы.
Проповедуя в храмах о том, что алчность – это пагубная страсть, властвующая над корыстными и скупыми богачами, закореневшими в эгоизме, святой Иоанн Златоуст  призывал всех богатых и знатных людей проникнуться любовью Христовой ко всем обездоленным и несчастным, не презирать бедняков, а помнить, что каждый из них сотворен по образу и подобию Божиего, что ради всех них Христос пролил Свою святую кровь на Голгофе, что всех нас ожидает Суд Господень, на котором Христос испытает силу нашего человеколюбия и то, исполнили ли мы Его заповеди во дни нашей жизни. Если в обличениях нечестивых богачей голос Иоанна Златоуста возвышался до раскатов грома, то в слове о бедняках и угнетенных он становился нежен и любвеобилен, полон сочувствия и сострадания. Святитель Иоанн Златоуст – один из величайший проповедников милосердия и вдохновенный апостол милостыни, он учил, что милостыня – это царица добродетелей и проявление человеколюбия к беднякам, исполнение заповеди о любви к ближнему, через которую мы уподобляемся Самому Сыну Божиему – Иисусу Христу: «Милостыня делает людей подобными Богу. Ничто не может сравняться с ее мощью. Это величайшая из добродетелей. Тем, кто любит ее, она дает самое близкое место рядом с царем, и конечно справедливо, потому что девство, пост, покаяние служат только тем, кто соблюдает их, а милостыня распространяется на всех членов Иисуса Христа... Она мать человеколюбия, – той любви, которая есть наилучшее украшение христианства, знак, по которому познаются истинные ученики Евангелия; она есть великое исцеление наших грехов, лестница, поставленная между небом и землей, связь, которая сдерживает вместе различные части тела Господня». «Пост, коленопреклонение приносят пользу только одному, соблюдающему их, и не спасают никого более; но милостыня простирается на всех. Она обнимает все члены Христа, а ведь гораздо прекраснее добрые дела, простирающиеся на многих, чем ограничивающиеся одним; любовь – величайшее дарование. Будем постоянно проявлять ее, и мы будем не ниже Петра и Павла, несмотря на их чудеса». «Великое и многоценное дело, когда, человек совершает милостыню. Этот дар милостыни значит больше, чем дар воскрешать мертвых. Напитать Иисуса Христа, когда Он алчет, не значить ли это более, чем извлечь человека из гроба во имя Иисуса Христа? В первом случае ты даешь Богу, во втором – принимаешь от Него. А награда обещана не тем, кто принимает, а тем, которые дают». «Давай бедным, говорит он в другом месте, и этим твой Судья будет умилостивлен. Покаяние без милостыни мертво, или по крайней мере оно не имеет крыл, не может летать по высоте». «Творить милостыню, это – делать лучший из торговых оборотов: тут покупают дешево, чтобы продать дорого; ибо что может быть дешевле куска хлеба или каких-нибудь заурядных одежд? Между тем, подавая их ближнему своему, ты продаешь их Богу. Тот, кто дает взаймы, желает иметь залог, обеспечение. Но где залог у бедного? У него нет ничего. Где у него обеспечение? – Он наг и не имеет доверия. Посему Бог, видя бедного в опасности по причине его нищенства и богача – по причине его жестокосердия, становится между ними: бедному Он предлагает Себя в качестве обеспечения, богатому в качестве залога. Ты не хочешь одолжить этому человеку, говорить Он, по причине его бедности; в таком случае одолжи Мне, по причине Моего богатства. – Будь, говорит, благонадежен: Мне взаймы даешь. Какую пользу получаешь ты, когда даешь взаймы другим? Не на сто ли получаешь один, если ищешь законной лихвы; а если обогащаешься своею алчностью, то соберешь двойной и горький несправедливый плод. Но Я награждаю большим твою страсть к обогащению. Ты ищешь в сто раз меньше, а Я даю тебе в сто раз больше. Но так как честный должник обыкновенно определяет срок и назначает день уплаты, то послушай, когда и где воздаст тебе долг Тот, кто взял у тебя взаймы чрез нищего. Когда сядет Сын Человеческий на престол славы Своея, и поставит овцы одесную Себя, а козлища ошуюю, и речет сущим одесную Его: приидите благословеннии Отца Моего, наследуйте уготованное вам царствие от сложения мира? За что? За то, что взалкахся, и додесте Ми ясти; возжадахся, и напоисте Мя; наг был и одясте Мя. И вот что, заметь, удивительно: ни о какой другой добродетели не упоминает Он, кроме дел милостыни. Хотя и мог бы сказать: придите благословенны, потому что вы целомудренно жили, потому что сохраняли девство, избрали евангельское житие, но умалчивает об этом, не потому, чтобы недостойно было упоминания, а потому, что эти добродетели ниже милосердия. Итак, дадим Богу взаймы милосердие. Дадим взаймы, чтобы, как я сказал раньше, обрести Его должником, а не судьей, потому что должник стыдится заимодавца, стыдится и оказывает ему почтение». Слагая высокопоэтичный гимн милостыне, Иоанн Златоуст провозглашает, что творить милостыню лучше, чем быть царем и носить, ее сила разрывает узы вражды и изгоняет тьму из сердца, погашает огонь страстей и отверзает врата Царства Небесного, она – проявление деятельной любви, без которой нет спасения, ибо дар чудотворения и все знания, вся мудрость и вера, двигающая горами – все ничто без любви. «Бог предал за тебя своего Сына, а ты не даешь и куска хлеба этому Сыну, который был предан и заклан за тебя? Отец без колебания предал Его за тебя, хотя Он был истинно Его Сын, а ты оставляешь умирать Его с голода, хотя даже и то, что бы ты дал Ему, происходит от Него, и ты дал бы это ради твоей собственной пользы. Может ли быть нечестие больше этого? Он распят ради тебя, Он умер за тебя, Он терпит голод ради тебя; ты дал бы Ему только то, что принадлежит Ему и притом ради твоей собственной пользы, и ты отказываешься дать это? Не жестче ли камня те, которые, увлекаемые столькими побуждениями быть добрыми, продолжают упорствовать в этом дьвольском бесчеловечии? Для Иисуса Христа недостаточно того, что Он умер на позорном древе: Он хочет быть бедным, нагим, странником, Он хочет быть узником и больным, чтобы приобресть тебя по крайней мере этим». Обращаясь от лица Иисуса Христа к людям, Иоанна Златоуст писал: «Я был наг, и наг еще и теперь; Я был узником, и таков еще и теперь. Пусть то или другое состояние подействует на твою душу. Ради тебя терпел Я голод, и терплю его еще и теперь. Я жаждал на Голгофе, и жажду в лиц бедных, дабы Мои прошлые бедствия и бедствия настоящие привлекли тебя ко Мне и умилосердили тебя ради твоего же собственного спасения. Хотя бы ты обязан быль Мне тысячью благодеяний. Я не долга требую от тебя, а венец предлагаю тебе: Я обещаю тебе небо за скромную милостыню. Я не говорю тебе: избавь Меня от бедности, отдай мне твои богатства, хотя Я и беден, то ради тебя; Я прошу у тебя только немного хлеба, одежды, пособия в своей бедственности. Будучи узником, Я не прошу тебя разбить Мои оковы, но посетить того, кто связан ради тебя; Я удовольствуюсь этим благодеянием, за которое обещаю тебе небо. Я разрушил твои цепи, самые тяжелые из цепей; взамен этого Мне достаточно, если ты придешь посетить Меня в темнице. Я мог бы и без всего этого увенчать тебя, но Я хочу быть твоим должником, дабы, получая венец, ты имел удовлетворение в том, что он заслужен тобою. Вот почему, сам имея возможность питать Себя, Я выпрашиваю Себе пропитание. Вот почему Я стою у твоих дверей, протягиваю руку и прошу помочь Мне, ибо Я люблю тебя. Я люблю стол, как это в обычае у друзей; Я отлагаю Мою славу, чтобы принять от тебя Свой хлеб; скажу перед всей землей, возвещу всем людям, что ты именно утолил Мой голод. Мы стыдимся жить из счет других; мы скрываем то благодеяние, которое получено нами. Иисус Христос, напротив, любит нас настолько, что когда даже мы тайно подаем милостыню, Он повсюду возвещает о ней с великими похвалами и не стыдится сказать, что Он быль наг и мы одели Его, был голоден и мы напитали Его».
Размышляя о том, почему благой Господь попустил людям разделиться на богатых и бедных, Иоанн Златоуст возвещал: «Вы смущаетесь, видя на земле богатых и бедных, и пользуетесь случаем обвинять Бога в несправедливости. Я же напротив говорю, что неравенство между нами по состоянию есть одно из доказательств Его Промышления. Не будь бедных – и у вас не было бы ни матросов, ни лоцманов, ни рабочих, ни кузнецов, ни хлебников. Кто стал бы заниматься каким-нибудь механическим ремеслом? Все было бы смятением и беспорядком. Бедность есть великая наставница людей: она побуждает и принуждает их к работе и к занятию ремеслами. Если бы мы все были богачами, мы все заснули бы в лености; домостроительство мира поколебалось бы и общество не могло бы существовать». По убеждению святого Иоанна Златоуста все на небе и на земле принадлежит одному Богу, по Своему премудрому Промыслу Он попускает одному бедность, а другому богатство, причем – богатством дается, чтобы служить Богу, поэтому скупой и корыстный богач – святотатец, обкрадывающий Самого Бога.  Для святителя Иоанна Златоуста очевидно, что богатство попускается Богом человеку, чтобы он использовал его в благих целях – в проявлении братской любви к нуждающимся, ибо премудрый и всеблагой Господь делает все, чтобы в наших сердцах воцарилась евангельская любовь: «Какие дивные меры принял Бог с самого начала, чтобы внушить нам чувство человечности и любовь, которая соединяла бы одних с другими? Он дал нам общего отца Адама. Почему не являемся мы в мир совершенно возмужавшими, как сам Адам? Нет, нужно было, чтобы мы были усыновлены, рождены нашими родителями, нужно было родиться одним от других, чтобы нас соединила взаимная любовь. Отсюда проистекают семейные чувства, взаимная любовь родителей и детей, братьев и сестер. Чтобы расширить круг этой чистой и глубокой любви, Бог запретил браки между родственниками. Этим Он желал смешать одни семьи с другими. Наконец, Он даровал нам сладкое чувство дружбы, сделал нас зависимыми друг от друга, неспособными обойтись без взаимных братских услуг. Если нас соединяют такие отношения, то какая важность в тех различиях, в какие ставят нас звания и богатства?». По глубокомысленному рассуждению Иоанна Златоуста все земные блага бренны и мимолетны: быстро исчезает юность, и настает старость, красота увядает с течением времени, сила сменяется слабостью, здоровье – болезнью, почет – позором, богатство – бедностью, но самый несчастный из всех людей – это скопой и жестокосердный богач, который пожнет наказание Господне, описанное в евангельской притче о богаче и Лазаре: «Умер богач, и был похоронен; отошел и Лазарь; не скажу: умер; потому что смерть богача была действительно смертью и погребением, а смерть бедного – отшествием и преставлением к лучшему, переходом с поприща борьбы к наградам, из моря в пристань, от сражения к торжеству, от подвигов к венцу. Отошли оба туда, где предметы имеют истинный вид; театр закрылся и маски сняты. На здешнем театре в самый полдень употребляются завесы, и многие являются на сцене в чужом виде и с масками на лице, пересказывают старую басню и повествуют о каких-нибудь делах; иной представляется философом, не будучи философом; иной царем, не будучи царем, по только имея вид царя – по содержанию басни; иной – врачом, не умея управиться и с деревом, но только надевши платье врача; иной – рабом, будучи свободным; иной учителем, не зная и грамоты; представляются не тем, что они суть на самом деле, а что они действительно, тем не показываются; показывается врачом тот, кто вовсе не врач; показывается философом тот, Кто только на маске имеет такую прическу; показывается воином тот, у Кого только платье воина; но как ни обманчив вид маски, он не изменяет природы, действительность которой извращает; маски держатся, пока увеселяющиеся сидят в театре; но когда наступит вечер, театр закроется, и все разойдутся, тогда маски сбрасываются, и кто в театре представлялся царем, вне его оказывается медником; маски сброшены, обман прошел, открылась истина; и оказывается вне театра рабом, кто внутри его представлялся свободным; внутри театра, как я сказал, обман, а вне – истина; настал вечер, кончилось зрелище – и открылась истина. Так и в жизни и при кончине. Настоящее – театр; здешние предметы – обманчивая внешность, и богатство и бедность, и власть и подвластность, и тому подобное; а когда кончится тот день, наступает ночь для грешников, а день для праведников; когда закроется театр, когда обманчивые виды будут отброшены; когда будет судим каждый своими делами, – не с богатством своим, не с властью своей, не с почестями и могуществом своими, но каждый с делами своими – и начальник и царь, и женщина и мужчина; когда Бог Судья спросит нас о жизни и добрых делах, а не о важности званий, не о низком состоянии бедности, не о высоком состоянии надменности, и скажет: подай Мне дела, хотя ты и был раб, лучшие, чем у свободного; хотя ты была женщиною, более мужественные, чем у мужчины; когда отброшены будут обманчивые внешности; тогда обнаружится и богатый и бедный. И как здесь, по окончании театра, иной из сидевших вверху, увидев в театральном философе медника, говорит: о! не был ли этот в театре философом? а теперь вижу его медником. Этот не был ли там царем? а здесь вижу в нем какого-то низкого человека. Этот не был ли там богачом? а здесь вижу его бедным; так будет и там... Итак этот богач стал бедным, или лучше – был беден и тогда, когда был богат. Ибо что пользы человеку, если он имеет чужое, а своего не имеет? Что пользы человеку приобретать деньги, и не приобретать добродетели? Я имею, скажешь ты, землю плодоносную. Что же такое? Но не имеешь души плодоносной. Имеешь рабов? Но не имеешь добродетели! Имеешь одежды? Но не приобрел благочестия! Чужое имеешь, а своего не имеешь. Если бы кто вверил тебе залог, разве я мог бы назвать тебя богатым? Никак. Почему? Потому, что ты владеешь чужим; потому, что это – залог; и о, если бы это было только залогом, а не прибавлением к твоему наказанию!». Напоминая своим слушателям богооткровенную истину, гласящую, что нельзя служить двум господам – Богу и мамоне, святой Иоанн Златоуст проповедовал о преимуществах бедности: если бедняк не погрузится в зависть и злобу, то он станет более сострадателен и менее суетен, чем богач, он помнит о смерти, лучше осознает зыбкость земной жизни и непостоянство земных благ. В бедности жили величайшие мужи – пророки  Илия и Елисей, Иоанн Креститель и апостолы, наконец, Сам Христос Богочеловек освятил бедность, показав, что она не унижает достоинство христианина и служит неувядаемым венцом славы.
По воззрению святителя Иоанна Златоуста в идеальном христианском обществе не могло бы быть никакого социального неравенства, ибо любовь сплотила бы между собой всех верующих во Христа, которые искали не земных богатств и сокровищ, а Царство Небесное и правду его, у них были бы общие блага, а каждый был бы свободным и одухотворенным человеком. Во дни земной жизни Иоанна Златоуста общество было проникнуто языческими нравами и существовало рабство – страшной духовной и социальной язве, возникшей в результате грехопадения. Размышляя о возникновении и сущности рабства, святитель Иоанн Златоуст учил, что первоначально рабства не существовало, оно – противно благому и премудрому Богу, одарившему каждого из нас свободой: «Бог, созидая человека, сотворил его не рабом, но свободным. Он сотворил Адама и Еву, и оба они были свободны». Причиной возникновения рабства было грехопадение и извращение природы и нравов людей грехом, а поводом – непочтительность Хама к своему опьяневшему отцу – Ною. «До этого времени между людьми не было такой изнеженности и такой роскоши, чтобы один нуждался в услужении других, но каждый служил сам себе, все были в равной чести, и не было никакого неравенства. А как явился грех, то и нарушил свободу и уничтожил достоинство, дарованное человеку от природы».  «Рабство произошло от любостяжания, а также от зависти, от ненасытной алчности... Потом возникновению рабства способствовали войны, сражения, где стали брать пленных». В истоках своих рабство – это печальное следствие алчности и властолюбия, оно противно Евангелию и апостольской Церкви, ибо Господь создал всех нас свободными, свобода – это образ Божий  в нас и печать Богоподобия, а потому в христианском обществе рабства быть не может: «Не говорю о рабах – их тогда не было, быть может, отпускали их на волю». Если человек обращается с людьми как с рабами, то он не христианин, более того – он пожнет наказание Господне за свою гордыню и жестокосердие и его душу будут ожидать узы вечных мук и неугасимое пламя, такова – страшная кара, ожидающая всех рабовладельцев. Как пламенный проповедник Церкви святой Иоанн Златоуст вопрошал богатых и знатных людей своего времени: «Для чего иметь множество слуг? Как в отношении к одежде и пище надобно заботиться только о необходимом, так и в отношении к слугам. И какая в них нужда? Нет никакой. Одному господину надлежало бы иметь только одного слугу или, лучше, двоим и троим господам одного слугу... Бог для того дал нам руки и ноги, чтобы мы не имели нужды в слугах; и не нужда ввела сословие рабов, – иначе вместе с Адамом был бы сотворен и раб, – но это есть следствие греха и преслушания. А Христос, пришедши, прекратил и это: во Христе нет ни раба, ни господина». С апостольской ревностью о правде, Иоанн Златоуст говорил, что если бы в рабовладельцах была бы хоть капля милосердия и человеколюбия, то они бы даровали свободу рабам своим, а если бы в сердцах богатых и знатных людей воцарилась Христова вера, то они  обращались бы с бедными и рабами как с равными, ибо в каждом человеке запечатлен образ Царя Небесного, а Евангелие призывает нас быть человеколюбивыми. «Если ты собираешь множество слуг, то делаешь это не из человеколюбия, а из стремления к роскоши; если бы ты заботился об их благе, то не заставил бы никого из них служить тебе, но, купив и научив их ремеслам, чтобы они могли продовольствовать сами себя, отпустил бы их на волю. Если же ты бичуешь их, если налагаешь на них оковы, то это уже не дело человеколюбия». Апостол Павел ясно и вдохновенно возвещал, что Христос искупил нас дорогой ценой – страшной ценой Своей голгофской жертвы, а потому мы не должны делаться рабами людей, но должны стоять в свободе, дарованной Христом.
В своих пламенных и громогласных проповедях Иоанн Златоуст предрекал уничтожение рабства – его не может быть в христианском обществе, в то же время, понимая, что сделать этого в одночасье нельзя, он обращался к рабам и свободным сов своим пастырским словом и увещеванием. Святой Иоанн Златоуст замечает, что величайшие умы древнего мира – Сократ, Платон и Аристотель – даже в своих умозрениях об идеальных государствах и рассуждениях о справедливости не смогли возвыситься над социальным порядком и нравам своего века, не смогли разрешить роковую проблему неравенства и освободить человечество от уз рабства,  но явился Христос Искупитель, Он освободил нас от духовного рабства дьяволу через Свою голгофскую жертву и победу над смертью и преисподней, Он искупил всех нас Своей бесценной кровью от греха, проклятья и смерти, дал заповеди в Нагорной проповеди, чтобы восстановить первозданное равенство людей на основе духовной свободы и братской любви. Всякий знатный и богатый человек должен помнить, что его раб – тоже человек, искупленный кровью Христом Спасителя, что все люди братья – по происхождению от Адама и Евы, а потому на самом деле нет разделения на знатных и простолюдинов, а кроме того, во Христе мы обретает еще более высокое духовное братство через усыновление Богу. Обращаясь к рабовладельцам, Иоанн Златоуст призывал их быть сострадательными к рабам и прощать их проступки, не обижать и не притеснять их, помня, что всех нас ожидает Суд Господень и все мы призваны жить по нравственному закону Евангелия: «Не думай, что за обиду, причиняемую рабу, Бог простит потому, что она причинена рабу. Внешние законы, как законы человеческие, допускают еще различие по происхождению, но закон общего Владыки не знает никакого различия, так как Он благодетельствует всем вообще и наделяет всех одним и тем же». Обращаясь к одной знатной даме, Иоанн Златоуст призывает ее не наказывать свою рабыню телесными наказаниями, а использовать иные средства – ласку и доброту в слове и на деле, помня, что рабыня столь же драгоценна в очах Господних и столь же любима Христом, как и самая знатная особа: «Исправляй рабу не бичами только, но и лаской, и добрым обращением... Если она склонна к пьянству, отними у нее возможность пьянствовать, призови мужа, увещевай... Но что делать, говорят, если она предается распутству? Выдай ее замуж, пресеки повод к распутству, не позволяй развратничать. Но что если она ворует? Наблюдай и присматривай за ней. О, скажешь, что за претензии? Мне быть сторожем? Какое безумие! Отчего, скажи, и не быть тебе сторожем? Разве у тебя не такая же душа, как и у нее? Разве она не удостоена тех же даров от Бога? Не к одной ли она приступает с тобой трапезе? Что же, говоришь ты, если она бранчлива, сварлива, склонна к пьянству? А сколько есть таких и между свободными женами?». В своих церковных проповедях Иоанн Златоуст призывал к милосердию, он защищал бесправных и тревожил совесть своих слушателей, не только на словах, но и на деле защищая рабов от притеснения своих господ. Когда святой Иоанн Златоуст узнал, что один из его диаконов бьет своего раба – мальчика Евлалия, то он запретил этому диакону служение и стал заступником несчастного ребенка, каковым и должен быть всякий истинный служитель Евангелия. Святитель Иоанн Златоуст призывал господ относиться к своим рабам с уважением и добротой, подобно Аврааму: «Ты приобрел, купил раба? Приказывай ему прежде всего жить по воле Божией, чтобы он был кроток в отношении к своим товарищам, чтобы особенно заботился о добродетели. Дом каждого есть как бы город, и каждый хозяин есть начальник над собственным домом. Идеалом доброго отношения к рабам служит Авраам: он имел рабов, но известно, что он обращался с ними не так, как с рабами». Обращаясь к рабам, святой Иоанн Златоуст сочувствовал всем страдающим от человеческой тирании, призывал их не озлобляться и не желать мщения, но хранить доброту в сердце вопреки всему, бороться за свою свободу – за внутреннюю свободу от низких страстей и обрести высшую свободу во Христе, быть господами над самими собой – над своим умом, сердцем и волей, служить Богу, а своему земному поработителю повиноваться в том случае, если его повеление соответствует святой воле Бога Вседержителя, изложенной в Евангелие, иными словами – не совершать преступных и греховных повелений. Не следует исполнять приказаний, противных святой воле Бога, даже если это грозит карой, страданием и самой смертью, ибо мы призваны быть верными Христу и угождать не людям, но Богу. «Когда господин не требует ничего противного воле Божией, тогда должно повиноваться ему и покоряться, а простираться далее не должно: так раб остается свободным! Если же ты простираешься далее, то делаешься рабом... Не делайтесь рабами человеков, то есть не повинуйтесь людям, когда они повелевают что-нибудь постыдное». Обращаясь к книгам Ветхого Завета, святой Иоанн Златоуст нашел образ праведного раба в лице Иосифа – он добровольно и по совести служил египетскому фараону, приобрел его расположение, но когда госпожа влекла его ко греху, он остался непреклонен и праведен в очах Господних. По определению Иоанна Златоуста раб есть человек подневольный, обиженный и оскорбленный, вся его жизнь – непрестанное мученичество и терпение скорбей, но если он будет верен Христу и Его евангельским заветам, осуществит в жизни своей Нагорную проповедь и евангельские идеалы, то он станет великим подвижником и славой Церкви, превзойдет Эпиктета и Эзопа, угодит Богу и обретет спасение, более того – он будет прославлен на небесах. Христос заповедовал терпеть обиды и прощать обидчиков своих, отвечать на зло – добром, на проклятье – молитвой, на ложь и клевету – исповеданием правды. Святитель Иоанн Златоуст призывал рабов не к пассивному повиновению господам без всяких рассуждений, а к подвижничеству и подвигу несения креста своего, он находил высокий образец нравственного героизма в лице тех рабов, которые, несмотря на свое унизительное внешнее положение, были верны заповедям Христа, жили духовной жизнью – с верой и молитвой, хранили свое сердца от зла и являли живой пример стойкости духа, терпения и прощения обид. В то же время как трагический реалист и проницательнейший мыслитель, Иоанн Златоуст обращал внимание на то, что угнетающая бедность и жестокое рабство нравственно разлагают человека – многие рабы грубы и необразованны, чужды заветам Евангелия, ибо жизнь в пагубных условиях рабства не способствует добродетели, а потому благочестивый раб, как и праведный богач – это чудесное и редкое явление, здесь огромное значение имеет свободная воля человека, сила его духа и характер: «Везде признается, что рабы вообще грубы, необразованны, упрямы, очень не восприимчивы к наставлениям в добродетели, – не от природы, нет, но от обращения и нерадения об них господ их, так как везде владеющие ими не заботятся ни о чем другом, как только об их службе, а если иногда заботятся и об их нравах, то делают это также для собственного спокойствия, чтобы не вверять дел своих людям распутным, ворам или пьяницам. Естественно, что они, будучи оставлены без всякого попечения и не имея никого, кто бы позаботился об них, погружаются в самую бездну зла. Ведь если даже там, где наблюдают и отец, и мать, и приставник, и воспитатель, и учитель, и сверстники, где возвышает человека сознание своего благородного происхождения и многое другое, если и там редко кто избегает сообщества с людьми порочными, – то что думать о тех, которые лишены всего этого, которые соприкасаются с людьми развратными, без всякой осторожности обращаются с кем захотят и не имеют никого, кто бы позаботился об их знакомствах? Подумай, что будет с такими? Вот отчего трудно рабу быть добродетельным».
Во время своего иерейского служения в Антиохии святитель Иоанн Златоуст стал очевидцем народной бури – мятежа в Антиохии, вспыхнувшего в тот момент, когда император Феодосий Великий, желая покрыть государственные расходы по военному ведомству и пополнить царскую казну, издал указ о новых налогах, тяжким бременем ложившихся на подданных империи. Во время публичного чтения императорского указа в городах империи воцарилось недовольство, а в Антиохии народное возмущение достигло таких размеров, что народная толпа, воспламененная гневом, разгромила  дома богатых, именитых и знатных горожан, а затем – бросилась в предместье – Дафну, осадила царский дворец, с яростными криками низвергла с пьедесталов статуи императора и его жены, проволокла по улицам города, разбила и бросила в реку. Прошло время и стих народный гнев – народ опомнился, яростные крики сменились зловещей тишиной, наполнившей опустевшие улицы Антиохии, жители которой с ужасом осознали, что теперь их ожидает императорский гнев и неминуемая казнь. Престарелый епископ Флавиан, несмотря на свои преклонные лета, отправился в Константинополь, просить о помиловании горожан, а потрясенный произошедшим событием Иоанн Златоуст целую неделю хранил молчание, а после – выступил со словом к антиохийской пастве, взволнованным и тихим голосом вопрошая: «Что мне сказать? О чем говорить? Теперь время слез, а не слов; рыданий, а не речей; молитвы, а не проповеди. Так тяжко преступление, неизлечима рана, так велика язва; она выше всякого врачества и требует высшей помощи. Так и Иов, лишась всего, сидел на гноище; услышав об этом, друзья пришли и, увидев его издали, разодрали одежды, Посыпали себя пеплом и восстенали. Дайте же и мне оплакать настоящее. Семь дней молчал я, как друзья Иова: дайте мне теперь открыть уста и оплакать общее бедствие. Кто пожелал зла нам, возлюбленные? Кто нам позавидовал? Не было ничего славнее нашего города; теперь ничего не стало жалче его. Плачу и рыдаю теперь не о великости угрожающего наказания, а о безрассудстве сделанного. Скажите мне, как мм перенесем стыд от наших дел. Ничего не было прежде счастливее нашего города; теперь нет ничего горестнее его. Жители его, как пчелы, жужжащия около улья, каждый день толпились на площади, и все почитали нас счастливыми. Теперь этот улей опустел, потому что как пчел разгоняет дым, так нас разгоняет страх. Нет ничего любезнее родины, но теперь нет ничего горестнее ее. Как от дома, объятого пламенем, бегут не только живущие в нем, но и все соседи, стараясь спасти свое тело, так и теперь, когда гнев царя, подобно огню, угрожает упасть сверху, каждый спешит удалиться и спасти хотя тело. Наше бедствие стало загадкой: без врагов – бегство, без пленения – плен. Все знают о нашем бедствии, потому что, принимая к себе наших беглецов, от них слышат о поражении нашего города. Но я не стыжусь этого и не краснею. Пусть знают все для того, чтобы вознесли общий от всей земли голос Богу и умолили Царя небесного о спасении. Недавно наш город подвергся землетрясению, а теперь сотрясаются самые души жителей; тогда колебались основания домов, теперь содрогается у каждого самое основание сердца. Все мы каждый день видим смерть перед глазами, живем в непрестанном страхе и терпим наказание Каина, страдая более, нежели заключенные в темницы, и выдерживая осаду необыкновенную и новую, ужаснее которой и вообразить нельзя... И как для осажденных небезопасно выйти за городскую стену по причине окружающих его врагов, так для многих из жителей города небезопасно выйти из дома и явиться на площади, потому что везде ловят виновных и невинных, хватают среди площади и влекут в суд без всякого разбора. И не только город, самый воздух, даже светлый круг солнца, кажется, теперь помрачился скорбью и сделался темнее, не потому, чтобы изменилось свойство стихии, но потому, что наши глаза, помраченные печалью, не могут ясно, с прежнею легкостью, принимать свет солнечных лучей». Выразив свою скорбь и оплакав родную Антиохию, призвав жителей города к смирению и покаянию, святой Иоанн Златоуст поспешил утешить свою паству и воодушевил людей надеждой на милосердие всемогущего Бога: «Предайте мне ваши души и отбросьте ваши печали, возложим все на Бога. Это послужит нам к прекращению бедствия, потому что когда Господь увидит, что мы со вниманием слушаем Его слово и в самое бедственное время не оставляем молитвы и любомудрия, то скоро подаст нам помощь и благую перемену, превратив бурю в тишину. Не упадем же духом, возлюбленные! Не столько мы печемся о себе, сколько Тот, Кто даровал нам душу и дает такое множество благ. Окрылим себя надеждою и будем благодушно ожидать, что благоугодно будет Господу сотворить с нами». Согбенный под тяжестью старческих немощей и преклонных лет, но воодушевленный верой милосердие Божие, молитвой за паству и любовью к жителям Антиохии, епископ Флавиан прибыл в Константинополь и вступил в царские палаты, где с горькими слезами и сердечными молитвами, с опорой на Слово Божие и обращением ко Христу Спасителю и Судье, с призывом к прощению, милосердию и человеколюбию, он убедил горячего сердцем, но великодушного императора Феодосия простить антиохийцев. Когда епископ Флавиан принес добрую весть о прощении жителей Антиохии, то народной радости не было границ – многие из язычников обратились в христианство, весь город оживился и люди потекли в храмы полноводной рекой, где благодарно воспели хвалебную песнь Святой Троице за свое спасение. Между тем скончался константинопольский архиерей Нектарий, а слава о необыкновенных дарованиях Иоанна Златоуста – величайшего проповедника Антиохии и всего православного Востока дошла до столицы и император Аркадий, занявший престол после отца своего Феодосия, пожелал возвести Иоанна на константинопольскую кафедру, сделав его столичным архиепископом.  Антиохийский народ так любил Иоанна Златоуста, что не делал отпускать его в столицу, потому он был тайно увезен из Антиохии в Константинополь, где Иоанн был принят императором Аркадием. Как справедливо писал митрополит Трифон Туркестанов: «Замечательный контраст представлял Иоанн Златоуст – небольшого роста, худой, загорелый, в скромной, можно сказать, бедной одежде – с великолепием и роскошью Византийского двора. Зала, в которой он был принят, была вся разукрашена золотом, розово-золотистым мрамором и драгоценными камнями, даже самый пол был посыпан золотым песком. Придворные воины и сановники были украшены жемчугом и смарагдами; золотой трон поддерживался золотыми львами; на нем в пурпурной одежде, украшенной жемчугами и рубинами, восседал Аркадий; на голове его сверкала диадема, так красиво шедшая к его черным волосам».
В великолепном храме святой Софии, в присутствии императора Аркадия, императрицы и множества народа святой Иоанн Златоуст был посвящен в сан архиепископа константинопольского александрийским патриархом Феофилом –  хитрым, корыстным и мстительным человеком, своим тайным недоброжелателем.  В своей пастырской речи после посвящения Иоанн Златоуст провозгласил, что приложит все усилия, дабы распространять православную веру серди язычников и еретиков, возвысить нравы клира и паствы – поднять их нравственность, а в завершении он попросил молитвенной поддержки всех христиан и сказал: «Я, при помощи Божьей, буду смело обличать пороки; я не буду входить ни в какие соглашения, не буду заключать никакого договора с Адом. Для нечестия и порока я буду непреклонным врагом. Но по отношению к самим грешникам я всегда готов действовать в духе сострадания и, насколько это будет зависеть от меня и возможно мне, не вредя правде и благу Церкви, буду жить в мире со всеми». По своему нраву святитель Иоанн Златоуст являлся полной противоположностью своему предшественнику – архиепископу Нектарию. Если архиепископ Нектарий, бывший знатным светским сановником до принятия архиерейского сана, сделал из своего дома огромный дворец, он любил нравы светского общества, блеск и пышность двора,  изысканность яств и роскошь, не заботился о духовном окормлении своей паствы, совершал богослужении в торжественные дни, поизносил холодные и заученные речи во время проповедей, то Иоанн Златоуст был великим подвижником и аскетом, он отдавался своему пастырскому служению всем сердцем, произносил огненные речи в амвона и был ревностны защитником правды Божьей, изгнавшим всякую роскошь из архиерейских палат. Вся пышная и раззолоченная обстановка, дорогие ковры, серебряные и золотые украшения – все было распродано, а деньги были отданы бедным и обездоленным, направлены на больницы и на помощь сиротам, а многочисленная свита была распущена. Святитель Иоанн Златоуст был аскетичен в своей жизни, он – бывший владелец богатых поместий отца своего, продал их, а деньги раздал нищим, не имел собственности и был воздержан в приеме пищи – довольствовался самой скромной пищей из овощей с прибавлением рыбы, а иногда – белого мяса, не любил царские пиры и развращенные нравы светского общества, стал проповедовать идеал нестяжательства и аскетизма, вызывая возмущение как знатных и богатых людей Константинополя, так и недовольство части духовенства. Известно, что Акакий – епископ Беррийский, привыкший встречать у архиепископа Нектария роскошные угощения, пришел в ярость, когда за столом Иоанна Златоуста ему пришлось довольствоваться одним блюдом и бутылкой кислого вина. Единственной роскошью святителя Иоанна Златоуста была его многотомная библиотека – сокровищница духовной мудрости, богословия, наук, искусств и философских знаний. Шесть лет архиерейского служения в Константинополе стали для Иоанна Златоуста были временем тяжелых трудов, скорбей и испытаний – не искал милости сильных мира сего, не посещал вельмож и не приглашал их к себе на пиры, но был занят проповедью и заботой о бедных, молитвой и изучением Священного Писания, имея вокруг себя мало достойных и верных сподвижников, окруженный людьми, равнодушными к святыням веры и своему церковному служению, привязанных к земным благам и мирской суете, к роскоши и почестям. Святитель Димитрий Ростовский писал том, как «однажды, пред самою Пасхою, Иоанн был опечален недостойным поведением народа, который он так любил и о душевном благе которого так заботился. В среду на Страстной неделе поднялась грозная буря. Испуганный народ устремился в храмы, прибегая к Божию милосердию; начались общественные молитвы и крестные ходы. Бедствие миновало, и уже в Страстную пятницу и субботу народ, забыв о посещении Божием, предался веселым зрелищам в цирке и в театре. Возмущенный до глубины души, святой пастырь в первый день Пасхи обратился к неблагодарной пастве с знаменитым словом «Против зрелищ». «Можно ли снести? Можно ли стерпеть? Вам самим жалуюсь на вас» – так начал блаженный святитель это слово. Ясно и вразумительно изобразил он гибельные действия театра на нравственность и грозил виновным отлучением. Убежденное слово святого проповедника произвело сильное впечатление на народ, любивший его, и вызвало искреннее раскаяние».
Во дни своего архиерейского служения святитель Иоанн Златоуст проявил себя как пламенный проповедник и обличитель всего прочного, ниспровергатель роскоши и певец аскетизма и милосердия, как исправитель развращенных нравов столичного клира и своей паствы, как воин Христов, друг бедных и защитник страждущих и обездоленных, провозглашавший, что величие пастыря заключено не в роскоши, а в добродетельной жизни и мудрости, а слава Церкви – в ее святых. Обращаясь к своему клиру с пастырским обличением и наставлением, святой Иоанн Златоуст возвестил, что пастыри Церкви должны быть нравственным образцом для всей паствы – жить не в роскоши, а в скромности, отдавая себя всецело служению Христу, а не пристрастиям к суетным земным благам и почестям: «Вам следовало бы жить проще и скромнее. Прискорбно видеть, как пресвитеры Христовы унижаются у вельмож, как паразиты. Не говорите мне, что вам нужно доставать у них деньги на благотворительные дела. Простота и искренность доставили бы вам влияние вдесятеро более законное и вдесятеро более полезное. Как вы можете обличать других в излишестве, когда вы сами предаетесь ему более, чем светские люди? Как вы можете обличать других в алчности, когда вы сами глубоко заражены ею? Как вы будете укорять других в роскоши, когда вы сами пребываете в ней? Вы корыстолюбивы, и единственная цель многих из вас заключается в том, чтобы склонить на свою сторону какого-нибудь придворного сановника и через него получить епископство. Я не хотел бы говорить о себе самом, но разве я не старался подавать пример в этих отношениях? Я не делаю праздных угощений. В палатах архиепископа я стараюсь жить монахом-отшельником. Я не делаю шага во дворец императора, если меня не зовут туда великие нужды Церкви и благо паствы не требует моего ходатайства». Во всей пылкостью и бесстрашием своей натуры, со всей мощью и со всем блеском своего красноречия Иоанн Златоуст обрушился с порицаниями на жестокосердных богачей, равнодушных к страданию бедных, глухих и слепых к общественной нужде:«Проникнутый евангельским милосердием, Иоанн предавался невольным порывам чувства, возмущенного общественным неравенством. Он ставил тщеславие богатства на одну доску с жестокосердием и преследовал как то, так и другое беспощадно». Глубоко возмущенный царящей в Константинополе несправедливостью и социальным неравенством, отсутствием евангельской любви в сердцах людей, именующих себя христианами, но живущих как язычники, гордостью и порочностью знатных вельмож и богачей, расточающих деньги на торжества во дворцах и театрах, в то время как тысячи бедняков голодают и прозябают в нищете, Иоанна Златоуст восклицал: «Для чего, скажи мне, ты носишь шелковые одежды, ездишь на златосбруйных конях и украшенных лошаках? Лошак украшается снизу, золото лежит и на покрывале его; бессловесные лошаки носят драгоценности, имея золотую узду; лошаки украшаются, а бедный, томимый голодом, стоит при дверях твоих, и Христос мучится голодом. О, крайнее безумие! какое оправдание, какое прощение получишь ты, когда Христос стоит пред дверьми твоими в виде бедного, а ты не трогаешься?». «Для чего показывать столько высокомерия? Не потому ли, что вы богаты, одеты в шелк? Но не должны ли вы рассудить, что эти ткани – дело червей, которые сопряли им, и изобретение варваров, которые их соткали. Но ведь воры и грабители имеют такие же шелковые одежды, как и вы. Спуститесь с ложной высоты, куда вас вознесла надменность сердца, и подумайте о вашей низости, о ничтожности вашей природы. При всей вашей гордыне, вы только рабы грехов. Вы походите на того, кто, будучи у себя дома ежедневно бит своими слугами, величался бы, прохаживаясь по площади, тем, что имеет толпу слуг и власть над своими согражданами». «Вы создаете бани и рынки и портите этим нравы. Старайтесь лучше обратить поселян в христианскую веру, если они еще язычники, или привести их на путь добродетели, если они уже обращены в христианство. Воздвигайте церкви вместо роскошных бань, которые соперничают по красоте с дворцами. Пусть ни у кого не будет поместья без церкви. Не говори, что церковь есть в другом соседнем пригороде, – ей нужно быть в твоем собственном имении. Обеспечь ее необходимой суммой для содержания причта, дай приданое этой церкви, как даешь его твоей дочери, и церковь будет поистине твоей дочерью. Если бы император просил тебя построить ему дом для его помещения, ты бы повиновался его требованию. Не поступай иначе по отношению к Богу».
В своих пламенных речах святитель Иоанн Златоуст обличал свою паству в холодности к храму Божию, в любви к безнравственным языческим зрелищам и увеселениям, в нерадении о спасении души и пренебрежении к Евангелию, в гордости и жестокости к бедным и страждущим; он обличал и изгонял из своей епархии развращенных клириков и монахов, которые проводили жизнь среди светских людей и были полны низменных страстей: «Сильная скорбь объемлет мою душу, когда я вижу, что вы, которые исповедуете единственную божественную философию, вы, которые должны бы вести ангельскую жизнь, когда я вижу, как вы ходите праздно, намащенные и завитые, пресмыкаетесь в передней богачей, нашептываете слова лести в уши нарумяненных женщин, выпрашиваете милостыню для сомнительных целей, валяетесь в грязной тине невежества, производите всевозможные смуты, вмешиваясь в мирские дела, ежедневно нарушаете обеты, – когда я все это вижу, то чувствую потребность воскликнуть вместе с Илией: ныне, о, Господи, возьми от меня жизнь мою!». Святитель Иоанн Златоуст много заботился о благоустройстве монастырей, стараясь сделать их обителью поста, молитвы и уединенной жизни, обличал монахинь, которые по примеру своих светских подруг продолжали более помышлять «о банях, благовониях и нарядах, чем о посте и молитве», призывал их освободить душу от окружающей мирской суеты и всецело посвятить себя на служение Богу и ближним. При святом Иоанна Златоусте особенно развился институт диаконисс, помогавших крещаемым женщинам и занимавшихся  благотворительностью, а среди диаконис святая Церковь вспоминает святые имена Сальвины, Ампрукты, Пентадии и Олимпиады – богатых и знатных  женщин,  ради Бога и ближних оставивших все земное, «обнищавших здесь на земле, чтобы обогатиться в Царстве Небесном». Верной сподвижницей святого Иоанна Златоуста стала его ученица и почитательница диаконисса Олипмпиада, которая была не только благородной и благочестивой женщиной, но имела горячую любовь к бедным и к Церкви: «Не было города, или деревни, или пустыни, где бы не пользовались милостями Олимпиады. Она доставляла помощь церквам, монастырям, странноприимным домам, темницам, местам ссылки. Не сосчитать тех невольников, которым она даровала свободу выкупом у господ». Святитель Иоанн Златоуст был духовным отцом Олимпиады, стремившейся всячески помочь в его архиерейском служении, а когда настали тяжкие годы гонений на Златоуста, то она не дрогнула ни перед изгнанием, ни перед мученическим испытанием. Живя среди мирской суеты, святой Иоанн Златоуст находил время для молитвы и чтения Слова Божиего, затворяясь в своей уединенной келье, занимался толкованием посланий апостола Павла, всецело отдавался своему архиерейскому служению, он был бескомпромиссен в борьбе со злом, но милостив к падшим. По справедливой оценке историка Неандера: «насколько Златоуст был безжалостен ко греху, настолько же он был исполнен милосердия к грешнику». Вдохновляясь нравственными идеалами Евангелия, святой Иоанн Златоуст указывал на апостолов, которые жили в бедности, но имели величие души – великодушие и любовь к Богу и ближним, верность Христу и готовность отдать жизнь за Него. Святитель Иоанн Златоуст вел скромную и уединенную жизнь, он берег свое время, чтобы заниматься Священным Писанием и принимать людей, нуждавшихся и бедных, двери его дома всегда были открыты для всех страждущих и угнетенных, в его лице они обретали защитника и заступника, его словах находили утешение и сострадание. Когда властный и жестокий Евтропий – временщик, державший в страхе всю империю, один из главных врагов Иоанна Златоуста, издавший указ об отмене традиционного убежища преступников у церковного алтаря, пал в глазах императрицы и, униженный, спасаясь от ее гнева, обратился к Иоанну Златоусту, то нашел убежище в соборном константинопольском храме, а Златоуст в присуствии кающегося Евтропия, обратился к свое пастве с проповедью о прощении грешника, о христианском милосердии, о суетности мирского величия и изменчивости жизни: «Суета сует и все суета. Всегда истинно это изречение, еще более теперь. Где теперь блеск, где убранства, где раболепные крики народа? Все прошло, буря ринулась на дерево, вырвала его с корнем и повергла на землю. Где ложные друзья? Столы, уставленные яствами, чаши, наполненные винами? Все исчезло, как сон. Запишите же на ваших стенах, на ваших одеждах, на окнах домов ваших, в совести вашей запишите и повторяйте это: суета сует и все суета. Разве я не говорил тебе, Евтропий, что богатство улетает, а ты не хотел слушать меня. Разве не говорил, что слава – дым, как и уверения фальшивых друзей? Я сделался твоим врагом, потому что говорил тебе правду; но я был более твоим верным другом, чем те, кто тебе льстили. Они ушли к твоим врагам, а я один поддерживаю тебя. Ты оскорбил Церковь, а Церковь открыла тебе свои объятия». И, снова обратившись к народу, он продолжал: «Не думайте, что я хочу оскорбить павшего человека. Я нахожусь здесь не для того, чтобы усиливать страдания раненого, но чтобы сохранить здоровье тем, которые еще не ранены. Посмотрите на святой престол: он украшен золотом и драгоценными камнями, но богатейшее его украшение не золото и не камни, а этот несчастный беглец, который припал к подножию престола. Приступите же, и совершим теперь святое таинство; затем вместе обратимся к императору и попросим его милосердия и прощения Евтропию. Повергнем к его стопам золотые колосья жатвы нашего сострадания». По блестящему историческому описанию митрополита Трифона Туркестанова: «Император Аркадий, который давно тяготился зависимостью от Евтропия, приказал немедленно его арестовать. Евтропий в страшном отчаянии, не зная, куда ему деваться, бросился в храм святой Софии, ища там убежища, а между тем еще так недавно настоял на том, чтобы император отменил право убежищ преследуемых, которыми пользовались христианские храмы, против чего, в свое время, горячо восстал Иоанн Златоуст. Здесь, в этом храме, ползая в ногах святителя, этот гордый человек просил Иоаннова милосердия и заступничества перед императором. Иоанн обещал ему и исполнил свое обещание. Воинам, которые ворвались в храм, ища Евтропия, он решительно заявил, что они только через его труп и священнослужителей пройдут к Евтропию, а затем в первый праздничный день совершил в храме святой Софии литургию, на которой присутствовал император, императрица, весь двор и множество народа. Когда все собрались, Иоанн взошел на кафедру для проповеди, отдернул завесу, отделявшую престол от народа; перед взором всех предстал несчастный Евтропий. Этот, еще так недавно гордый временщик, перед которым трепетали целые сотни тысяч народа, повинуясь каждому его слову, в грязной, изорванной одежде, с лицом бледным, искаженным ужасом, стоял на коленах, судорожно обхватив одну из колонн престола, трепетно слушая вдохновенное слово Иоанна».
По словам Созомена святой Иоанн Златоуст имел обыкновение проповедовать не с епископской кафедры, а с амвона чтеца, стоявшего в середине церкви – он нисходил с высоты своего иерархического положения, входил в народ советником, обличителем и утешителем, описывал картину смертного часа, когда душа, вспоминая о своих прегрешениях, покидает тело, чтобы предстать перед Судом Господним, трогательно описывал жертвоприношение Исаака, говорил о покаянном плаче царя и псалмопевца Давида, услышавшего о гибели Саула, и обращался к растроганным и плачущим слушателям своим: «Вы растроганы теперь, заплакали, возмутились духом, и ваши глаза готовы проливать слезы? Вспомним же каждый теперь, пока еще сердце горит печалью, о своем враге и оскорбителе, береги его при жизни и оплакивай после смерти, – не на показ, а от души и от чистого сердца». Высоко оценивая богослужение и влияние молитвы на души верующих, святитель Иоанн Златоуст, видя, что многие мужчины, занятые днем делами и не имели возможности посещать богослужение днем, ввел ночные богослужения, а в борьбе с арианами ввел процессий с крестами и светильниками в противовес процессиям и антифонам ариан, собиравшихся по субботам и воскресеньям у городских ворот.Святитель Иоанн Златоуст устраивал ночные богослужебные собрания в храмах и говорил о ночных молитвах: «Ночь создана не для того только, чтобы ее проводить во сне и покое. Церковь Божия встает в полночь. Вставай и ты, и созерцай хор звезд, это глубокое безмолвие, эту безграничную тишину. Преклонись пред твоим Господом. Поверь мне, не столько огонь обыкновенно очищает ржавчину, сколько ночная молитва очищает ржавчину грехов наших. Устыдимся по крайней мере ночных стражей, если не стыдимся кого другого. Они в исполнение человеческого закона с громким криком ходят по ночам во время стужи и ходят по улицам часто обмокшие и иззябшие; ходят для тебя, для твоей безопасности и для сохранения твоих денег. Страж о твоих деньгах так печется, а ты не печешься о своей душе. Я не принуждаю тебя ходить на открытом воздухе, как он, ни кричать громко, ни надрываться; но дома, в самой спальне, преклони колени и призови Владыку своего. Для чего сам Христос проводил ночи на горе? Не для того ли, чтобы быть нам примером? Ночью, оживают растения; тогда и душа, более чем они, принимает росу благодати. Что днем опалено солнцем, то ночью прохлаждается. Более всякой росы ночные слезы погашают запальчивость и разгорячение и не допускают до порочных страстей. Если же душа не получит сей росы, то днем она будет опалена. Да не будет кто-либо из нас опален сим огнем. Но да прохладит и усладит нас Бог человеколюбием своим, дабы все мы освободились от тяжести грехов благодатью и человеколюбием Господа нашего Иисуса Христа». Всем сердцем любил Иоанн Златоуст духовное пение – он ввел пение священных песней Псалтыря в домах, в мастерских и во время работ на полях: «Ничто не возбуждает так и не окрыляет душу, ничто не располагает так к любомудрию и не возвышает над житейским, как гармонический стих и священная песнь, сложенная по закону ритма. Наша природа так услаждается песнопением, что и грудные беспокойные дети засыпают под пение. Путешественники, в жаркий полдень едущие, пением облегчают тяжесть своего путешествия. Поют земледельцы, мореходцы, женщины, занятые своими домашними работами. Все эти люди поют для того, чтобы усладить труды свои, потому что душа при звуках песни легче выносить скуку и труды. Если так полезны песни обыкновенные, то тем более псалмы, доставляющие удовольствие и пользу. Эти псалмы – источник освящения, потому что Святого. Дух нисходит в души поющих». Как благочестивый пастырь святитель Иоанн Златоуст ревностно боролся с симонией – покупкой священного сана, гнусной ересью жизни, получившей название по имени Симона Волхва, который хотел за деньги купить у апостола Петра благодать Святого Духа, чтобы творить чудеса. В смутные и драматичные дни восстания Гайны – гота, командовавшего римской конницей и пехотой, присоединившегося к Трибигильду, своему родственнику, поднявшему возмущение во Фригии, и ставшего угрожать Константинополю военным захватом, император Аркадий пал духом почти до отчаяния, а вельможи были объяты страхом и ужасом, но святой Иоанн Златоуст добровольно вызвался отправиться в лагерь Гайны для переговоров. Изумленный бесстрашием, добротой и пламенностью речей Иоанна Златоуста, Гайна, презиравший трусливых, продажных и раболепных сановников, вышел навстречу к Златоусту, назвав его пророком Божьим и храбрым воином Христовым, хотя сам был арианином, он попросил Иоанна благословить своих сыновей и не причинил вреда столице.
Как константинопольский архиерей святитель Иоанн Златоуст не только толковал Священное Писание и призывал верующих к покаянию и чтению Евангелия, к посту и молитву, он не только обличал несправедливость и порицал пороки, защищал униженных и оскорбленных, был грозой нечестивых и заступником бедных, заботясь о немощных и убогих, питая алчущих и одевая нагих, опекая вдов и сирот, но и являлся борцом с ересями и покровительствовал миссионерству, он проповедовал Слова Божие и обличал еретические лжеучения, наставляя заблудших на путь спасения, занимался обращением в православную веру скифов и готов, ниспровергая арианство и маркионитское лжеучение. В своих церковных проповедях святитель Иоанн Златоуст говорил о том, что вся эллинская философия – лишь бледная тень Божественной Истины, а величайшие мудрецы Древней Эллады – Пифагор и Платон, являются лишь учеными людьми, в чьих суждениях, умозаключениях и умозрениях – правда смешана с заблуждением, и, обращаясь к  эллинам, он обличал языческие культы как грех демонопоклонничества, возвещая о том, что образы языческих богом безнравственны, учения языческих философов со временем канут в лету, а Церковь и ее вероучение пребудет непоколебимой в веках, ибо ее Глава – Сам Христос, воплотившийся Бог Слово, поэтому апостольская проповедь победила эллинскую мудрость мира сего: «Я хотел бы, чтобы эллины присутствовали здесь и видели, что тут происходит. Недаром был распят Христос! Сила Креста торжествует над демонами! Философские догматы рассеиваются. Где теперь доктрины Платона и Пифагора? Все остановлено. А где доктрины рыбаков и делателей палаток? Они блестят сильнее, нежели свет дня, не только в Иудее, но и среди варварских племен». С момента посвящения с сан архиерея в руках святителя Иоанна Златоуста был архиепископская власть, но он не желал действовать силой и  опираться на императорскую власть, более того – слоняясь пред Крестом и подвигом мучеников, Златоуст говорил: «В Константинополе есть еще язычники: я постараюсь привести их к Церкви, представляя им пример христианской жизни, стараясь содействовать осуществлению идеала христианской жизни. В Константинополе много ариан и других еретиков: я не употреблю против них иного оружия, кроме меча Святого Духа, который есть слово Божие; я буду епископом, а не гладиатором, ибо ненавижу ожесточения в богословских спорах. Я отвергаю употребление насилия в деле церковной проповеди». «Непозволительно христианам ниспровергать заблуждения принуждением и насилием; нам заповедано словом, убеждением и кротостью совершать спасение людей». По воззрению Иоанна Златоуста по причине нашей греховности мир лежит во зле, а на земле нет торжества правды и справедливости, светская власть является скрепой общественной жизни – без власти началась бы анархия и всеобщая смута, но мирским властителям свойственно прибегать к насилию, ведь их власть – это власть грешных людей, оттого – жестокость и несправедливость властителей. Но мирская власть не распространяется за церковную ограду – Церковь должна быть абсолютно свободна и независима от государства, а ее служители призваны утешать скорбящих и страждущих: «Если мы вас не утешим, то от кого другого получите утешение? Судии устрашают, так пусть утешают священники. Начальники угрожают? Так пусть ободряет Церковь. И с малыми детьми бывает так учителя устрашают и наказывают детей, а когда они заплачут, отсылают их к матерям; а матери, взяв их к себе на руки, держат и обнимают крепко и ободряют прискорбную душу их, внушая им своими словами, что бояться учителей для них полезно. Так, когда и вас начальники устрашили и сделали печальными, Церковь, общая мать всех нас, отверзши объятия и приняв вас распростертыми руками, каждодневно утешает, говоря, что полезен и страх от начальников, полезно и предлагаемое здесь утешение. Страх со стороны начальников не позволяет расслабляться от беспечности, а утешение Церкви не позволяет падать от уныния, и посредством того и другого Бог устрояет наше спасение. Он и начальников вооружил, чтобы устрашали дерзких, Он и священников рукоположил, чтобы утешали скорбящих». «Царь заставляет, священник убеждает; тот действует повелением, этот советом; тот имеет оружие чувственное, этот духовное». В эсхатологической перспективе мирская власть упразднится – ей нет места в Царстве Небесном, где все – цари и свободные сыны Божии, но в земной жизни она необходима, ибо «если отнять у вселенной начальников и страх, внушаемый ими, то дома, и города, и народы с великой наглостью нападут друг на друга, потому что тогда некому будет их удерживать и останавливать и страхом наказания побуждать быть спокойными». Святитель Иоанн Златоуст учил, что власть – это дар Божий, налагающий на правителей страшную нравственную ответственность, но властители зачастую злоупотребляют своей властью и пренебрегают нуждами своих подданных, становясь тщеславны, горды и сребролюбивы: «Царь и в путешествиях бывает обременителен для подданных, и живя в городе, и наслаждаясь миром, и участвуя в войнах, и требуя податей, и собирая войска, и приводя пленников, и побеждая, и подвергаясь поражению; потому что, подвергаясь поражению, он слагает на подданных собственные бедствия, а побеждая, становится невыносимым, украшаясь трофеями, и тщеславясь, и предоставляя воинам свободу грабить, расхищать, обижать путников, держать города в осаде, разорять дома бедных, от принимающих их к себе требовать каждый день того, чего не позволяет никакой закон, под предлогом какого-то древнего, беззаконного и несправедливого обычая. Притом богатому царь нисколько не вредит такими тягостями, а причиняет зло бедным, как бы поистине стесняясь богатых... Царь, даже повелевая облегчить подати, приносит пользу больше богатым, нежели бедным, а поступая напротив, тем более вредит имеющим мало; потому что богатому немного может повредить тяжесть податей, а дома, бедных она, как поток разрушает, наполняя селения воплями, и ни старости не жалеют сборщики податей, ни вдовства жен, ни сиротства детей, но бесчинствуют во все время, как бы общие враги страны, требуя от земледельцев того, чего и земля не производила». Как ревностный пастырь Церкви святой Иоанн Златоуст провозглашал, что власть священников больше, чем власть царей, ибо цари преклоняли головы свои и искали благословения священников, а задача священников – проповедовать Слова Божиего и обличать злоупотребления властителей, призывать их к смирению, покаянию и милосердию, внушать им страх Божий и наставлять их в благочестии. Святая Церковь есть провозвестница правды и милосердия, а священник  призван утешать тех, кого подвергли наказаниям и карам, и обращаться к совести носителей власти. Святитель Иоанн Златоуст учил, что пастырская власть – это власть слова и убеждения, а не власть силы, иными словами пастырь должен ценить свободу каждого человека, ибо свобода есть образ Божий в человеке и его духовное благородство. «Дело священника, только обличать и показывать дерзновение, а не употреблять оружие, не браться за щиты, не потрясать копьем, не натягивать лук, не бросать стрелы, но только обличать и показывать дерзновение». Как христианский волюнтарист Иоанн Златоуст был убежден, что духовная и нравственная жизнь немыслима без свободы, а тайна нашего спасения – тайна синергии, ибо всякое действие Божественной благодати в человеке совершается так, «чтобы не нанести ущерба его самовластию». Всемогущий Бог действует убеждением, а не принуждением – Христос никого не принуждал к вере, а значит и пастырь Церкви в борьбе с еретиками не должен использовать насилие. Святитель Иоанн Златоуст говорил о своем пастырском служении: «Я гоню не делом, но словом, и преследую не еретиков, но ересь… Мне привычно терпеть преследования, а не преследовать – быть гонимым, а не гнать. Так и Христос побеждал распятый, а не распиная, не ударяя, но приняв удары».
Святитель Иоанн Златоуст был проповедником деятельной любви и милосердия – с евангельской любовью он обличал пороки, опровергал язычников и иудее, ариан и аномеев, указывая на то, что всем христианам надлежит подражать Христу, Который называет ближним «не священника, не левита, а самарянина, отлученного от сонмища за учение и во многом богохульствовавшего, потому что он оказался милостивым. Таковы слова Сына Божия; то же показал Он и делами Своими, когда пришел в мир и принял смерть не за друзей только и близких к Себе, но и за врагов, за мучителей, за обманщиков, за ненавидевших, за распявших Его, о которых Он прежде сотворения мира знал, что они будут такими, и которых предвидя сотворил, победив предведение благостию, и за них Он пролил собственную кровь, за них принял смерть». В своем знаменитом слове «О проклятии и анафеме» святой Иоанн Златоуст говорит, что Церковь анафемствует еретиков, возвещая, что своими лжеучениями они отлучили себя от Христа и спасения, но никто из христиан не должен проклинать людей, ибо сам апостол Павел в своих боговдохновенных писаниях употребил слово «анафема» только дважды, и хоть апостолы и их преемники имеют власть отлучать от Церкви, обличая и отвергая ереси, но по великому милосердию Своему Господь готов простить всех кающихся – даже отлученных ересиархов, если они отрекутся от лжеучений своих и обратятся в православную веру, а потому Церковь ежедневно возносит молитвы о всех заблуждающихся. Для святителя Иоанна Златоуста было характерно апофатическое отношение к тайне души человеческой – никто из нас не ведает, что сокрыто в сердцах людей, только один всеведущий Господь и Судия знает все, а посему – мы не должны осуждать ни живых, ни мертвых, но должны молиться за всех, мы должны не ненавидеть язычников, иудеев и еретиков, а самой праведной жизнью своей, любовью и прощением засвидетельствовать истинность христианской веры. Святитель Иоанн Златоуст говорил, что легко быть христианином на словах, но гораздо сложнее быть христианином на деле – это выше меры сил человеческих, но все возможно для всемогущего Бога, и если мы стяжаем благодать Святого Духа и освящаемся Им, то для нас становится возможной христианская жизнь. Боголюбивую и неусыпную совесть святого Иоанна Златоуста смущал нравственный упадок христиан – не только прихожан и мирян, но и клира, и монашества, а потому из уст его раздавались громовые раскаты обличения и требование соответствовать нравственному идеалу Евангелия, призыв жить христианской жизнью и украсить ее делами любви. В свое время святитель Василий Великий сетовал на то, что многие иереи и архиереи Церкви ищут власти и почестей, а не самоотверженного служения Христу и Богопознания: «Боюсь, что в настоящее время иные и не облекшиеся во Христа и в милосердие, смиренномудрие, долготерпение, если кто возьмется за них – не откажутся, а если никто не возьмется, во множестве будут втесняться, и окажется много самопоставленных соискателей власти, гоняющихся за настоящим блеском и не предвидящих будущего Суда». Друг и единомышленник Василия Великого – святитель Григорий Богослов в своем письме к епископам обличал недостойных, тщеславных, корыстных и развратных архиереев: «Вы, приносящие бескровные жертвы, достославные приставники душ, Вы, которые восседаете на знаменитых престолах, превознесены, а в делах внутреннего благочестия не отличаетесь от прочих, говорите с важностью о том, что делаете слишком легкомысленно. Было время, что сие великое тело Христово было народом совершенным, а что ныне – смешно то видеть. Всем отверст вход в незапертую дверь к сану епископа... Приходите сюда, утучневшие, винопийцы, одевающиеся пышно, обидчики, снедающие народ, льстецы перед сильными, двоедушные, рабы переменчивого времени, – приходите смело: для всех готов широкий престол. Все толпитесь около Божественной трапезы, и теснясь и тесня других... Кто смотрит на вас, тот пойдет противоположной стезей. И это единственная польза от вашей испорченности». Преподобный Симеон Новый Богослов – великий православный мистик и подвижник XI века  обличал епископов за гордость, невежество и властолюбие: «Из епископов есть многие из немногих, которые высоки и смиренны худым и противным смирением, которые гоняются за славой человеческой, превозносятся над всеми внизу сидящими… Незванно входят внутрь Христова святилища. Вступают без хитона благодати Духа Святого, который они никоим образом не восприяли. Входя же, они показывают себя близкими Христу лицами. Дерзко и самонадеянно они прикасаются к Божественным Тайнам». Ревнующий о правде Божьей святитель Иоанн Златоуст также возвысил голос свой, обличая нечестивых архиереев, забывших, что значит служить Христу и быть христианами, но ставших настоятелями и владыками: «что может быть беззаконнее, когда люди негодные и исполненные множества пороков получают честь за то, за что не следовало бы позволить им переступать церковного порога... Ныне грехами страдают начальники Церкви... Беззаконники же, обремененные тысячью преступлений, вторглись в Церковь, откупщики сделались настоятелями. Это бесчиние получило некоторый законный вид и особенно распространяется: если кто согрешил и обвиняется, то такой старается не о том, чтобы доказать свою невинность, а о том, чтобы найти сообщников для своих преступлений». На склоне своих земных лет, уже находясь в изгнании, святой Иоанн Златоуст признается в своем письме: «В конце концов, я никого так не боюсь, как епископов, исключая немногих». По тонкому и справедливому замечанию профессора и новомученика И.В. Попова это признание Иоанна Златоуста не удивительно, ведь «самыми ожесточенными врагами его были именно епископы: Акакий Верийский, Антиох Птолемаидский, Севериан Габальский и Феофил Александрийский».
В своих церковных проповедях Иоанн Златоуст порицал не только язычников и еретиков, знать и богачей, недостойных представителей клира и монашества, но и венценосных особ – когда сребролюбивая, завистливая, тщеславная и жестокая императрица Евдоксия отобрала у бедной вдовы виноградник, то Иоанн Златоуст обличил ее поступок в силе и духе пророков Илии и Иоанна Предтечи. На все жалобы знатных людей и самой императрицы, Иоанн Златоуст отвечал, что в ветхозаветные времена  Исайя обличал царя Ахаза, Иеремия – венценосцев Иоакима и Седекию, Даниил – вавилонского властителя Валтасара, а в новозаветные времена Иоанн Креститель обличал Ирода. Обращаясь к императорским посланникам, святой Иоанн Златоуст сказал: «Не могу не слышать голоса обиженных и плачущих; не могу не обличать согрешивших: я – епископ, и мне вручено попечение о душах. Поэтому я должен неусыпным оком на все смотреть, принимая от всех прошения, всех наставлять и не кающихся укорять, ибо я знаю, как опасно не обличать беззакония. Если умолчу о беззаконии и неправде, то заслужу обвинение пророка: священники утаили путь Господень (Ос.6:9). И апостол учит нас: проповедуй слово, наставляй временно и безвременно, обличай, угрожай, увещавай (2Тим.4:2). Я обличаю беззакония, но не творящих беззаконие; не называю никого, но учу всех не делать зла, не обижать ближнего. Если же кого из слушателей моих совесть обличает в неправедном деле, то ему не на меня, а на себя самого следует негодовать; следует ему и стараться исправить жизнь свою. Если царица не знает зла за собой, то ей не за что сердиться; она скорее должна радоваться, что я усердно наставляю на добро подданных ее. Я не перестану говорить правду, потому что я должен более угождать Богу, нежели человеку». По справедливому рассуждению священника Алексия Миролюбова: «при таком испытующем, строгом отношении к пастве в изнеженном духовенстве Златоуст мало нашел себе сторонников, а скорее нажил себе на первых же порах непримиримых врагов и зложелателей. Ко всему этому даже из числа епископов оказалось много таких, которые не могли простить ему того, что он при своих гениальных способностях превосходил их во всем. Во главе недовольных епископов стал богатый африканский епископ Феофил; затем Севериан Габальский, Акакий Берийский и Антиох Птолемаидский тоже были в числе врагов святителя Иоанна. Евтропий, первый министр императора, преследовал Златоуста за то, что тот не мирился с его неправдами и безбоязненно возвышал свой обличительный голос против злоупотреблений временщика. Но самым сильным, опасным и могущественнейшим врагом, в руках которого были все средства вредить Златоусту, была царица Евдоксия – супруга императора Аркадия. После падения Евтропия императрица Евдоксия вполне овладела слабым Аркадием. Она была женщина крайне сребролюбивая; чтобы обогатить казну свою, она не гнушалась никакими средствами для достижения своей цели: делала ложные доносы, забирала чужое имущество. Иоанну часто приходилось защищать обижаемых ею и ходатайствовать за них, что чрезвычайно оскорбляло Евдоксию. Она возненавидела смелого защитника и не скрывала чувств свои. Этим воспользовались враги Иоанна; уверенные, что императрица поддержит их, они стали смелее действовать против Златоуста. Однажды в Константинополь прибыло несколько нитрийских монахов, до глубины души оскорбленных и обиженных Феофилом Александрийским. Они искали защиты у святителя Иоанна, который принял, выслушал их благосклонно и только послал письмо к Феофилу, в котором просил его братски отнестись к несчастным. Но Феофил принял все это за личное оскорбление; прибыл в столицу и, не посетив патриарха, приблизился ко двору и стал тайно действовать против Иоанна».
Тучи сгущались над головой Иоанна Златоуста, а вскоре разразилась гроза и начались его бедствия. Когда проповеднический гений Иоанна Златоуста достиг своего зенита, а его величественный нравственный облик воссиял нал окружающей его мрачной действительностью, как первый луч восходящего солнца, когда о стал властителем дум и сердец своей паствы, и даже язычники с нескрываемым изумлением сетовали на то, что у христиан есть столь великий мудрец и подвижник, на голову Златоуста обрушились козни его врагов – он пал жертвой интриг и вероломства мстительной императрицы Евдоксии и епископами во главе с Феофилом Александрийским, который благодаря поддержке  высшего духовенства – 23 епископов, решился устроить видимость канонически-церковного осуждения Иоанна Златоуста на позорном соборе «под Дубом». Достойно внимание и то, что Феофил Александрийский привез с несметные богатства – он действовал подкупами, лестью и тайными интригами, давал роскошные пиры и привлекал к себе сторонников из знати и епископов, распространял слухи о том, что Златоуст высказывает оскорбительные слова об императрице. Все враги святого Иоанна Златоуста составляли темный фон его архиерейского служения, а он сам – сиял как утренняя звезда своей безупречной верностью Христу и правде, своим благородством и бескомпромиссностью, устрашавшей его лукавых недоброжелателей – нераскаянных людей с каменными сердцами, жаждущими гибели праведника. Когда весть о низложении Иоанна Златоуста разнеслась по городу, то столица пришла в волнение – в страшный гул сливались голоса мужчин, крики женщин и плач их детей, люди требовали созвать Вселенский Собор. Среди смятения и народной бури, охватившей Константинополь, Иоанн Златоуст оставался непоколебим как могучая скала, о которую разбиваются яростные удары морских волн, он собрал вокруг себя паству свою и обратился к верующим с прощальной речью, возвестив, что христианину нечего бояться – ему не страшны ни гонения, ни бури житейские, ни изгнание и смерть: «Братья, ужасная буря застигла нас, и волны поражают нас с небывалой силой; но мы не боимся потопления, потому что опираемся на скалу. Сколько бы ни свирепствовало море, скала эта не потрясется. Сколько бы ни вздувались и ни хлестали волны, корабль Христов не погибнет. Чего же страшиться мне? спрашиваю вас, смерти? Но я скажу с апостолом: «Жизнь моя Христос, и смерть мое стяжание». Изгнания? Но земля принадлежит Господу и со всем, что она содержит. Лишения имущества? Я ничего не принес в этот мир и ничего не унесу из него с собой. Все, что может заставить человека трепетать, я презираю. Смеюсь над богатством, смеюсь над почестями, которых другие так жаждут. Богатство для меня не более, как нищета, и если я желаю жить, то только для того, чтобы быть с вами, трудиться над вашим душевным совершенствованием. О, они совсем не знают нас! Христос со мною! Чего я устрашусь? Его Евангелие в руках моих – посох, на который я опираюсь. Вот, где мое прибежище, вот мирная пристань души моей Бури, на меня воздвигнутые, море, на меня низвергнутое, неистовства государей и сильных мира... все это для меня не более паутины». Когда по приговору собора под Дубом император Аркадий подписал приказ о заточении святого Иоанна Златоуста и его изгнании из Константинополя, то святой покорился императорскому повелению – глубокой ночью, окутанный в плащ, чтобы его не видел народ, Иоанна сел на корабль и отплыл к берегам Малой Азии, но в ту же ночь произошло страшное землетрясение, потрясшее столицу и дворец императора, взволновался народ, громадными толпами с воплем, криками и рыданиями направившийся ко дворцу и потребовавший вернуть Иоанна Златоуста. Испуганная императрица Евдоксия бросилась к своему мужу – слабовольному императору Аркадию с криком – «Это гнев Божий за наш грех, скорее возврати Иоанна!», после чего к Иоанну Златоусту было направлено письмо, в котором императрица умоляла его вернуться в Константинополь. Святитель Иоанн Златоуст великодушно забыл все обиды и оскорбления, возвратившись к своей пастве – наступила ночь, несметные толпы народа во главе с императрицей вышли к берегу с факелами, люди пели хвалебные гимны, а многие плакали от радости, ожидая святителя, а когда Златоуст прибыл в город и, войдя в храм, стал за кафедрой, то народ пал на колени, а святитель со слезами сказал: «Благословен Бог, удаливший меня! Благословен Он, возвративший меня! Благословен Бог, попустивший на меня бурю! Благословен Он, удаливший ее!». Вскоре новый собор, состоявшийся в Константинополе из 60 епископов, отменил все постановления собора в Дубе и святитель Иоанн Златоуст продолжил свое архиерейское служение.
Но не прошло и двух месяцев, как святитель Иоанн Златоуст был изгнан из Константинополя – на сей раз до конца своих земных дней. Честолюбивая и властолюбивая императрица Евдоксия пожелала, чтобы в честь ее на главной площади города, находящейся между царским дворцом и храмом святой Софии, была воздвигнута ее статуя, а на массивном пьедестале в стиха и прозе были выбиты похвалы императрице. В честь воздвижения серебряной статуи императрицы,  были утроены народные торжества – музыка и крики комедиантов, гул толпы, песни и пляски нарушили совершающуюся во храме Божественную Литургию – не было слышно ни слов пастыря, ни церковного пения. Возмущенный Иоанн Златоуст обратился  к префекту, а не получив должного ответа, с апостольским бесстрашием и огненным словом публично обличил Евдоксию, метко и хлестко называя ее новой Иезавелью и неистовой Иродиадой. Пророчески предчувствуя терновый венец мученичества, святитель Иоанн Златоуст задумчиво изрек: «Знаете ли вы, возлюбленные братья, за что хотят погубить меня? За то, что я не приказывал стлать перед собой богатые ковры, что никогда не хотел я одеваться в золотую и шелковую одежду, что я не унизился до того, чтобы удовлетворять жадность этих людей, и не держал стола, открытого для них. Племя аспида всегда господствует, осталось потомство у Иезавели, но и благодать подвизается с Илиею. Иродиада также здесь, Иродиада все еще пляшет, требуя головы Иоанна, и ей отдадут голову Иоанна, потому что она пляшет». Суровое и пламенное слово Иоанна Златоуста привело императрицу Евдоксию в ярость, после чего вселенский учитель Церкви вновь был низложен и отправлен в ссылку на Восток – в отдаленный глухой город Кукузы, находящийся в Армении и населенный  в те дни племенами исаврян, чтобы закончить свои дни в изгнании и быть заживо погребенным в Исаврийских горах. Митрополит Трифон Туркестанов в художественных красках описал как произошло низложение Иоанна Златоуста и его изгнание на Восток, откуда он уде не вернулся: «Была великая суббота; по обычаю того времени, в этот день многие готовились к святому крещению. Храм был полон народа. Женщины и дети в белых одеждах готовились к таинству крещения и святого миропомазания. Диакониссы подготавливали все необходимое для совершения этих таинств. Благоговейно молился священник, благоговейно раздавались в воздухе церковные песнопения. Вдруг ворвался отряд солдат, ища Златоуста. Крик… шум… вопли… стоны раненых – сменили благоговейную тишину; ища Златоуста, они опрокинули священное вино Евхаристии… вода в крещальнях смешалась с кровью избиваемых… Наконец, Златоуст был схвачен и, несмотря на сопротивление толпы, был увлечен из храма. Мрачно и уныло была встречена тогда Пасха константинопольскими христианами. Через несколько времени Иоанн был отправлен в ссылку под строгим конвоем солдат.  В самый момент его удаления сделалась страшная гроза… молния попала в купол Софийского храма… произошел страшный пожар. Ветер раздувал его: он превратился в огненное пылающее море, которое захватило весь город и едва не достигло императорского дворца». Последние годы земной жизни Иоанна Златоуста составляют скорбные страницы в истории Церкви, но они раскрыли драгоценную грань личности святителя – не как проповедника, изумляющего слушателей глубиной мысли силой ораторского слова, не как заступника и друга страждущих, а как безвинного страдальца – мученика за правду, безропотно несшего свой крест до конца, не сломленного тяжким гнетом жизненных испытаний, не ввергнутого в отчаяние, а верующего в благость Промысла Божиего и стойко переносящего скорби. В преддверии своего изгнания, прозреваю свою мученическую участь, Иоанн Златоуст хранил спокойствие духа и невозмутимость, утешая и наставляя скорбящих друзей своих: «Для меня нет несчастия, кроме греха. Если императрица хочет сослать меня, пусть сошлет, меня это не страшит: земля и вся вселенная принадлежит Богу. Если повелит распилить, я умру, как умер пророк Исаия; велит бросить в море, я найду для себя утешение в жизни пророка Ионы; ввержет в раскаленную печь, я вспомню о трех святых отроках вавилонских; отдаст на съедение зверям, я уподоблюсь Даниилу, вверженному в ров львиный; побьет ли камнями, но это казнь св. архидиакона Стефана, первого из мучеников христианских; если она захочет меня обезглавить, я охотно преклоню голову свою, воодушевляемый примером святого Иоанна Крестителя».
 Чаша страданий Иоанна Златоуста была глубока – по императорскому приказу грубые воины обращались с изгнанником безжалостно и жестоко, они истязали его и насмехались над страдальцем и чем дальше уходил он в безводные малоазийские земли, тем страшнее и мучительнее становились его испытания. Изнуренный невыносимыми желудочными болями и лихорадкой, хилый и физический слабый от рождения, Иоанн Златоуст невообразимо страдал то под палящими лучами южного солнца, то от пронзительного ветра и дождя, почти не имея никакого отдыха, в изнеможении он падал на землю, но уста его продолжали беззвучно шептать молитву: «Слава Богу за все!». Однажды по пути в Кукуз Иоанна Златоуста встретили подвижники, с громким плачем воскликнувшие: «Лучше бы солнце угасло, нежели уста Иоанна умолкли!». Достигнув Кукуза в Армении, святой Иоанн Златоуст провел там в нужде и лишениях около трех лет, занимаясь молитвой, Богомыслием и ведя переписку – в одном из своих писем он писал: «Бедствия Армении так велики, что куда ни поди, везде увидишь потоки крови, множество мертвых трупов, дома ниспровергнутые или сожженные, города разрушенные. Жители Армении уподобляются львам и леопардам, которые только в пустыне находят для себя безопасность. Мы точно кочующие скифы ежедневно изменяем место своего пребывания. Я живу то в Кукузе, то в Арабисской крепости, то скрываюсь среди холмов и лесов, то убегаю внутрь пещер и пустынь. Наши страдания превышают самые скорби ссылки; мы каждую минуту ожидаем смерти». Особенно много переписывался Иоанн Златоуст со своей духовной дочерью диакониссой Олимпиадой, которая пала духом и предалась глубокой скорби, а он утешал ее своими наставлениями: «Поверь, дорогая и досточтимая жена, есть одно только зло – грех, и нет другого блага, кроме добродетели, все остальное, счастье или несчастие, как бы его ни называли, есть один дым, призрак и мечта. Другими словами, зло в нас самих, мы его производим, мы сами создаем его собственным нашим падением: что вне нас – не может возобладать• над нами, если мы останемся тверды в уповании на мудрость и благость Всевышнего. Ты смущаешься от раздоров, которые нас обуревают, твои друзья страдают от них, и ты от них страдаешь и плачешь. Правда, Церковь терзается, ее вожди изгнаны, волки вторглись в овчарню, но что же? разве никогда не случалось подобного в мире? Разве Церковь Христова не возрастала среди смут, и сам Христос от колыбели до могилы не был окружен поруганием? А если это так, то зачем роптать? и что такое мы, со всеми нашими жалкими страданиями, когда Сын Божий и Его апостолы принесли нам истину лишь посреди мучений и преследований?.. После гибели, смерти и соблазнов порядок восстановляется и водворяется тишина, и правда возобновляет свой путь. Вы хотите исследовать повеления Провидения. Преклонитесь лучше перед Его законом, ибо: «глубина намерений Божиих, кто может постигнуть вас!» сказал апостол….Если представить себе человека, никогда не видавшего ни восхода, ни захождения солнца, не соблазнился ли бы он при виде, как исчезает дневное светило с небосклона и ночь охватывает землю? Он подумал бы, что Бог его покидает. А тот, кто видел только весну, не соблазнился ли бы он, увидев наступление зимы, этой смерти природы? Он подумал бы, что Бог, отрекаясь от своего творения, оставляет мир, Им созданный. И тот, кто видит, как сеют семя в землю и как это семя изгнивает под землею и инеем, не соблазнится ли он, спрашивая: для чего погибло это семя? Но позже он увидит его возрождение в желтеющих нивах; другой увидит солнце, восходящее вновь на небосклоне, и весну, снова сменяющую зиму. Эти люди раскаются потом в своем ослеплении и преклонятся с благоговением перед порядком, установленным Провидением. Так и в нравственном мире и в событиях жизни: достаточно наблюдать их, чтобы вскоре убедиться со скорбью, что подобное сомнение есть просто богохульство». Когда святитель Иоанн Златоуст поселился в Кукузе, то это поселение стало центром религиозной жизни христиан своего времени – туда стали стекаться многие богомольцы, отсюда он рассылал свои письма с утешением и наставлением. Узнав о тот, что Иоанн Златоуст даже в изгнании пользуется почитанием православных христиан, его враги встревожились:  «Этот мертвец становится опасным! Вся Антиохия теперь в Кукузе!». В эти дни в муках скончалась императрица Евдоксия, а враги Златоуста, испугавшись, что император Аркадий, лишившийся влияния жены своей, вознамерится вернуть изгнанника в столицу, пустили в ход все ухищрения, чтобы оправить Иоанна из Кукуза в Пиониунт – полуразрушенный городок, лежавший на берегу Черного моря, у подножия Кавказа, на самых дальних границах империи.  Приставленные к Иоанну Златоусту стражники делали все, чтобы увеличить страдания святого – они относились к нему со злобой и насмешками, отказываясь проявить к страдальцу хоть каплю сострадания: «Шел ли дождь, как из ведра, они выбирали именно это время для отправления в путь, и продолжали его до тех пор, пока одежда па изгнаннике не промокла, и ручьи текли по его груди и спине. Выезжали ли в какую-нибудь сожженную равнину под безоблачным небом, они вели узника с обнаженной головой по солнцу в самый развал зноя. Голова Златоуста была лишена волос, и это мучение было для него смертельным. Если им случалось проезжать через город, где изгнанник мог бы отдохнуть и взять ванну, которая была ему необходима, потому что лихорадка сжигала его внутренности, то конвой отказывал ему в остановке; привалы делались в ничтожных селениях или в пустынях, где нельзя было получить никакой помощи. Начальник приходил в бешенство, когда встречные жители жалели изгнанника и обращали к нему несколько утешительных слов». Во дни своего изгнания Иоанн Златоуст говорил, что  жизнь по Евангелию сулит человеку тяжкие скорби на земле, но славный венец на небесах, ибо лежащий во зле мир не принял и распял Христа, гнал и побивал пророков камнями, а потому всем скорбящим и пострадавшим за правду надо помнить слова Христа Спасителя: «Блаженны изгнанные за правду, ибо их есть Царство Небесное. Блаженны вы, когда будут поносить вас и гнать и всячески неправедно злословить за Меня. Радуйтесь и веселитесь, ибо велика ваша награда на небесах» (Мф;5:10–12). По восторженному замечанию святителя Василия Богдашевского: «Великий святитель, как его духовный образ рисуется нам в его письмах, представляет собою образец христианского мужества и терпения. Взор его обращен к вечному, небесному, душа его спокойна, нигде не слышим каких либо жалоб или какого-либо обнаружения гневного чувства к своим врагам. Златоуст жил так, как он учил. А любимым предметом его писем служит раскрытие мысли о пользе и значении для христианина постигающих его страданий. Великий образ святого Иоанна Златоуста становится еще величественнее в его изгнании, в его заточении, в его страданиях. Тот, кто восхвалил так узы блаженного Павла ныне блажен и треблажен, и тысячекратно блажен в своих собственных узах… Святой  Иоанн Златоуст являлся своего рода христианской совестью при современной ему развращенности, он всю свою жизнь всеми силами своего великого духа боролся за христианские идеалы и осуществление их в жизни, и эта борьба стяжала ему мученический венец в далеком изгнании. Его высокий истинно христианский героизм да послужит нам, в виду современного неверия и религиозно-нравственного падения, всегдашним живым напоминанием о высоких задачах Церкви, о ее всеосвещающей и преобразующей силе».
Во время этого страдальческого путешествия силы окончательно оставили Иоанна Златоуста и ему было разрешено остановиться в доме священника при церкви святого мученика Василиска. Ночью, во сне святой Василиск явился Иоанну Златоусту и сказал ему: «Не унывай, брат Иоанн! мужайся, завтра мы будем с тобой перед лицом вселюбящего Бога!». Сказанное исполнилось: в последний день своей земной жизни святитель Иоанн Златоуст облекся в чистые белые одежды, причастился Святых Тайн Христовых, усердно молился, совершил на себе последний раз крестное знамение, и со словами – «Слава Бога за все!», предал душу Богу и почил. Весть о смерти святого Иоанна Златоуста разнеслась по окрестностям, на его погребение собралось много людей, почитавшего великого проповедника и пастыря Церкви, а в Константинополе народ встретил это скорбное известие рыданием и плачем – умер неустрашимый защитник правды и друг всех страждущих, навеки закрылись зоркие очи обличителя пороков и утешителя скорбящих, затворились красноречивые уста благовестника. Это – заключительный аккорд земной жизни знаменитого Иоанна Златоуста, но венец его посмертной славы не увял в бурных и драматичных веках истории, а Церковь и ныне почитает его как великого святого отца и учителя, прославляя славное имя его в молитвенных песнопениях: «От небес приял еси Божественную благодать, и твоими устами вся учиши поклонятися в Троице Единому Богу, Иоанне Златоусте, всебдаженне, преподобие, достойно хвалим тя; еси бо наставник, яко Божественная являя». «Уст твоих якоже светлость огня, возсиявши благодать, вселенную просвети; не сребролюбия мирови сокровища сниска, высоту нам смиренномудрия показа; но твоими словесы наказуя, отче Иоанне Златоусте, моли Слова Христа Бога, спастися душам нашим». С момента смерти святого Иоанна Златоуста прошло тридцать лет – на императорском престоле сидел сын Аркадия Феодосий II, а архиепископом Константинополя был Прокл – один из преданнейших друзей и почитателей Златоуста. Враги Златоуста окончили дни своей земной жизни, а многие из них, словно в наказание Божье, умерли в страшных мучениях. В день памяти святого Иоанна, архиепископ Прокл произнес похвальное слово Златоусту: «О, Иоанн! Жизнь твоя была многотрудна, но смерть славна, гроб твой блажен, и воздаяние обильно по благодати и милосердию Господа нашего Иисуса Христа. О благодать, препобеждающая предел, место и время! Место препобедила любовь, предел уничтожила незабвенная память, и местом не ограничивались чудеса святителя. Он лежит в Понте, а восхваляется во всем мире!» Народ прервал речь архиепископа криками: «Мы требуем, чтобы нам возвратили Иоанна! Мы хотим тело нашего отца!». Император Феодосий II чувствовал вину своих родителей перед Златоустом и сам благоговейно почитал святого, он внял желанию народа и решил торжественно перенести гроб с мощами Иоанна в Константинополь. По церковному Преданию гроб с мощами Иоанна Златоуста не могли сдвинуть до тех пор, пока архиепископ Прокл не посоветовал Феодосию II написать письмо Златоусту как живому, в котором  император просил бы святого вернуться к своей пастве и забыть все оскорбления и обиды, причиненные ему в столице. Когда императорское письмо  возложили на мощи Иоанна Златоуста и совершили молитву, то гроб был без труда поднят – священники подняли гроб на плечи и в сопровождении сановников и народа отправились в путь к Константинополю. Весь о перенесении мощей Иоанна Златоуста разнеслась по всей империи – священники, монахи и миряне всех возрастов стекались к дороге, по которой проходила процессия, неся в руках зажженные факелы и распевая Псалмы и хвалебные гимны. Когда раку с мощами святого Иоанна Златоуста доставили в Константинополь и поставили на царскую колесницу, чтобы перевести в храм, то все жители города вышли навстречу процессии, священники и монахи пели молитвы, а народ плакал от радости. В храме рака с мощами святого была поставлена на приготовленное место, а император Феодосий II сложил с себя все знаки царского достоинства, покрыл священную гробницу своей порфирой и, встав на колени, обратился с молитвой к Иоанну Златоусту о прощении своих родителей, причинивших вселенскому учителю Церкви так много зла. Когда император поднялся с колен и отошел от гробницы, то народ воскликнул: «Святейший отец! Займи опять твой прежний престол!». По церковному Преданию в этот самый момент чудесным образом раскрылись уста покойного Иоанна Златоуста и он произнес: «Мир вам!». Это был дивный час торжества Божьей правды не только на небе, но и на земле.
Вся жизнь святого Иоанна Златоуста была отдана служению Христу и Его святой Церкви, а он сам – всего себя отдал Богу и стал светильником правды и любви, сияющим во мраке мира, лежащего во зле. Святитель Иоанн Златоуст воплотил заповеди Евангелия в жизни своей, он был истинным рыцарем Церкви – рыцарем без страха и упрека, он был борцом за правду и светильником веры, а вместе с тем – темпераментным оратором и проповедником любви, имеющим дар пламенного, живого и властного слова, покоряющего сердца и умы людей, он избрал путь проповедника и говорил, что будет служить Бога, молиться и исполнять заповеди до тех пор, пока будет дышать. Святитель Иоанн Златоуст был великолепным и самым вдохновенным проповедником Церкви, все значение и сила его яркой и харизматичной личности заключены в его пастырском служении – он был строгим ревнителем веры и благочестия, подвижником и правдолюбцем, боровшимся против всеобщего падения нравов мирян и монахов, паствы и клира, он был неусыпной совестью Церкви, обладая кристальной чистотой нравственного сознания. Как ревностный пастырь Церкви святой Иоанн Златоуст пробуждал в людях укоряющую совесть и призывал их жить духовной и добродетельной жизнью, чтобы обрести благодать Святого Духа и с корнем исторгнуть страсть, он указывал на низменность пороков и порицал языческие нравы общества, силой слова, убеждения и совета побуждал людей встать на путь покаяния и нравственного исправления. По свидетельству историка Сократа Схоластика Иоанн Златоуст «с ранней юности обнаруживал в своем характере более суровости, нежели ласковости», он был суровым проповедником и бескомпромиссным обличителем грехов, с необычайной силой бичующим пороки и жестокосердие, но каждая проповедь его была проникнута нравственным пафосом евангельской любви, а суровость его речей сочеталась с милостью к падшим и горячей молитвой за всех страждущих и обездоленных, униженных и оскорбленных, отчаявшихся и заблудших. До дна испив чашу скорбей и унижений, пройдя по тернистой дороге жизни с благодарственной и хвалебной молитвой Богу – «Слава Богу за все! И за радости, и за горе!», и закончив жизнь свою «мученичеством без пролития крови», он навеки вошел в историю Церкви как страдалец за правду и друг всех страждущих, призывающий каждого из нас быть милосердным к нашим ближним – особенно к нуждающимся и обездоленным людям. В своей проповеди о жизни и служении Иоанна Златоуста митрополит Трифон Туркестанов восклицал: «Дорогие братья и сестры! вспоминая сегодня друга бедных, великого страдальца – Иоанна Златоустого, я невольно переношусь воображением из нашего шумного столичного города, из этой ярко-освещенной залы туда, далеко, в бедную деревушку – и видится мне полуразрушенная изба, и в ней голодные люди – наши братья о Господе!.. Видится мне малютка, одетый в грязные лохмотья; он протягивает свои исхудалые руки к своей матери и жалобно просит у нее хотя кусочек хлеба для утоления голода. А за ним, за этим страдающим ребенком, протягивает к нам руки святитель Иоанн Златоуст и взывает: «Вы пресыщены, а несчастное дитя голодно; вы имеете всего в достатке или изобилии, а здесь ваши братья, или, вернее, Сам Христос, во образе меньших братьев, всего лишен: и алчет, и жаждет, и наготует. Пожалейте же их, и отрите их слезы; помните, кто делает для бедных и нищих, – делает для самого Христа Спасителя! Благо же всем тем, кто помнит завет Христа и приходит на помощь голодным и сирым! Благо и вам, что вы принесли им свою лепту! Благословение святителя Иоанна Златоуста да будет с вами во веки». Протоиерей Иоанн Мейендорф  с изумлением отмечал, что, не будучи догматистом по призванию, святой Иоанн Златоуст не иначе как Духом Святым избежал всех еретических заблуждений своего времени и двусмысленной богословской терминологии, но надо сказать, что здесь нет ничего удивительного, ибо единственный смысл жизни Златоуста и главный стержень его личности, миросозерцания и проповедничества – любовь ко Христу и служение Истине. Вся жизнь Иоанна Златоуста прошла в трудах и молитвах – и во дни своего беззаботного детства и отрочества, и учась в школе Ливания, и живя подвижнической жизни, затворяясь в уединенной кельи, и на высоте своего архиерейского престола, и во дни своего изгнания – среди бесчеловечных истязаний, терзаемый болезнями, жаждой  и клеветой, под палящими лучами солнца и проливным дождем, на протяжении всего жизненного пути в преддверии смерти, он творил заветную молитву –  «Слава Богу за все!». Святитель Иоанн Златоуст имел высокий опыт Богообщения, он был великим подвижником и православным мистиком, чье восторженное и чуткое сердце обожгла и воспламенила любовь Божия: «Я знаю Его любовь кипящую, пламенеющую, горячую и непреодолимую, которую Он укоренил в самой глубине души и хранит с великим усердием. Он совершенно знает, что любовь есть глава, корень, источник и мать всех благ, и что без нее все прочее не приносит нам никакой пользы; она есть знак учеников Господа, отличительное свойство рабов Божиих, признак апостолов».
Величайшее значение святителя Иоанна Златоуста заключается в том, что он  был совестью Церкви своего времени, во всех своих проповедях призывал верующих к жизни по Евангелию, призывал их к милосердию и свободе во Христе, он оставил нам священный завет, гласящий, то сила и слава Церкви состоит не в опоре на железный меч кесаря, не в торжественности и пышности культа, очаровывающего простой народ, но не преображающего языческих нравов людей, а в жизни по евангельским заповедям любви, отсюда – его заступничество за всех угнетенных и обездоленных, помощь беднякам, сиротам и вдовицам, отказ преследовать инакомыслящих и применять насилие в религиозной жизни, почитание свободы и возвышенный и высокопоэтичный гимн любви, который он слагает вслед за апостолом Павлом. Как проповедник милосердия и певец евангельской любви, вдохновленный нравственными идеалами апостольской Церкви, святитель Иоанн Златоуст отдавал все свои силы, чтобы провести эти идеалы в жизнь – он дерзновенно боролся за праву Христову и обладал великой мощью и силой духа, был настоящим христианским стоиком, во всем превзошедшим Сенеку и Эпиктета, он просвещал людей и желал, чтобы любовь Божий проникла в каждое сердце: «Кто воспламеняется любовью к Богу, тот уже не хочет более смотреть на предметы, подлежащие зрению телесному, но, имея у себя другие очи, очи веры, постоянно устремляет ум свой к предметам небесным, их созерцает и, ходя по земле, делает все так, как бы жил на небе, не встречая ни в чем человеческом препятствия к подвигам добродетели». Вдохновенное слово Иоанна Златоуст обжигало сердца как огонь  и волновало умы, оно не потеряло своей силы и ныне, не потеряет его и до скончания времен, оно раздается со страниц его творений и пробуждает в нас совесть, а ярчайший образец его проповеди звучит во всех храмах нашей Православной Церкви, когда священник в день Пасхи обращается к верующим с торжественными и полными радости словами Златоуста: «Смерть! где твое жало? Ад! где твоя победа? Воскрес Христос – и ты низвержен! Воскрес Христос – и пали демоны! Воскрес Христос – и радуются Ангелы! Воскрес Христос – и жизнь царствует! Воскрес Христос – и ни одного мертвеца во гробе!». Церковные проповеди святителя Иоанна Златоуста – высокие образцы беспримерного проповеднического гения, ораторская речь его – плодотворная роса для Божьей нивы, бьющий ключом источник кристально чистой воды для утомленного и мучимого жаждой путника, вышедшего из пустыни, каждой строке – дышит величие его личности, в каждом слове – звучит биение его любящего сердца, а сам он является вдохновенным и неутолимым апостолом милосердия и любви, и изумлял не только простых людей и мирян, но даже философов и великих подвижников. Живший со святителем Иоанном Златоустом в одном веке святой Исидор с удивлением и сожалением, узнав, что его знакомый не читал сочинений Златоуста, писал: «Меня чрезвычайно удивляет твое неведение о писаниях Иоанна Златоуста, слава которых после его смерти распространилась повсюду. Не знать столь прекрасных творений то же значит, что не видеть солнца в самый полдень. Возможно ли читать его сочинения, не восхищаясь ими? Есть ли столь бесчувственный человек, который не возблагодарил бы Провидение, даровавшее миру столь блистательное светило?». Как тонкий и глубокий знаток человеческих сердец, Иоанн Златоуст затрагивал в своих проповедях самые чувствительные душевные струны своих слушателей, он не только обладал даром красноречия и убеждения, но обладал огромной проницательностью, доходящей до прозорливости, и был великолепным духовником и пастырем душ, с которым не мог сравниться ни один языческий философ и оратор. Многие исследователи от профессора И.В Попова до протоиерея Георгия Флоровского обращали внимание на то, что в творческом наследии Иоанна Златоуста нет четких догматических формулировок, что толстые фолианты его творений ничего не дают для догматического богословия Церкви, но это не так – во-первых, Иоанн Златоуст никогда не колебался в вопросах веры, она написал ряд бесед, посвященных вопросам догматического характера –  беседы против язычников, иудеев и аномеев, пламенную защищал веру в Святую Троицу и непостижимость Сущности Бога и путей Его неисповедимого Промысла, проповедовал о Богочеловечестве Иисуса Христа, Его искупительной жертве и победе над смертью и Адом, учил о Церкви ее таинствах, а во-вторых, величайшая заслуга Златоуста состоит не в области догматического богословия, а в области нравственности – он был учителем жизни, не перестававшим проповедовать о том, что блестяще знать и понимать все догматы Церкви, но жить как язычник и лишиться вечной жизни, постоянно напоминающим о том, что суть христианской жизни заключается в исполнении заповедей Евангелия – наша вера есть вера, действующая любовью, а без любви невозможна христианская жизнь, вера, созерцание и ведение тайн Божиих, без любви все рассудочное и умозрительное богословие бессильно, оно не спасает душу и не возводит в Царство Небесное.
По воззрению Иоанна Златоуста каждый пастырь Церкви должен помнить, что он продолжатель дело апостолов, он – соль земли и свет мира, а потому он должен делать все, чтобы привести в жизнь возвышенный идеал Евангелия,  быть милосердным и стоять за правду, не страшась гонений и мученичества: «Подлинно, глас добродетели громче всякой трубы, и жизнь чистая светлее самого солнца, хотя бы злословящих было неисчислимое множество. Итак, если мы будем иметь все упомянутые добродетели: если будем кроткими, милостивыми, чистыми, миротворцами, не будем отвечать на оскорбления оскорблениями, а напротив, принимать их даже с радостью, то мы всех взирающих на нас привлечем этим не менее, как и чудесами, и все охотно устремятся к нам, хотя бы кто был неукротим, подобно зверю, хотя бы кто был лукав, подобно злому духу, – словом, как бы кто ни был худ. Если же явятся и злословящие… не смущайся, что тебя злословят перед людьми, но рассмотри совесть злословящих, и ты увидишь, что они рукоплещут тебе, восхищаются и внутренне осыпают бесчисленными похвалами… ведя так жизнь, мы и сидящих во тьме будем руководить к небесной жизни. Такова сила этого света, что он не только здесь сияет, но и освещает путь идущим туда. Когда сидящие во тьме увидят, что мы презираем все настоящее и стремимся к будущему, тогда они и без слов, самыми делами нашими убедятся в этом». По заветной мысли святого Иоанна Златоуста Евангелие – это верный ориентир жизни, отсюда – христоцентризм его миросозерцания и яркий  евангелизм, составляющий неизгладимую черту всех его проповедей, имеющий не только нравственный, но и литургический, и догматический смысл, связанный с образом Иисуса Христа как Первосвященника и Агнца Божиего, Который являлся воплощенной Истиной и величайшим Божественным Учителем жизни: «Христос сплел нам из этих заповедей золотую цепь, всегда пролагая путь от предыдущей заповеди к последующей. В самом деле, человек смиренный будет оплакивать и грехи свои; оплакивающий свои грехи будет и кротким и праведным и милостивым; милостивый, праведный и сокрушенный будет непременно и чистым по сердцу, а такой-то будет и миротворцем; а кто всего этого достигнет, тот будет готов к опасностям, не устрашится злоречия и бесчисленных бедствий». По убеждению Иоанна Златоуста: «Бог для того только требует от нас такого снисхождения к ближним нашим, чтобы Самому иметь случай прощать нам великие согрешения наши. Итак, сколько бы ни было у тебя должников, деньгами ли то, или оскорблениями, всех прости, и за такое великодушие проси от Бога воздаяния. Доколе они будут оставаться твоими должниками, до тех пор и Бог не будет твоим должником; напротив, как скоро простишь их, тогда можешь приступить к Богу и требовать от Него воздаяния себе за такой добрый поступок… Мы должны иметь в виду не временное удовольствие, происходящее от взимания долгов, но тот вред, какой потерпим за то в будущем и который будет состоять в лишении бессмертных благ. Итак, возвысившись над всем этим, будем прощать и деньги, и оскорбления должникам нашим, чтобы и самим нам можно было получить прощение в своих долгах; и чего мы не успели достичь чрез другую добродетель, того мы достигнем, когда не будем помнить зла на ближних своих и таким образом сподобимся благ вечных…».
 Святитель Иоанн Златоуст – ярчайшая звезда Антиохии и самый блестящий проповедник христианского мира, он не только ревностный пастырь и чуткий знаток человеческих сердец, но и церковный писатель, оставивший громадное литературное наследие – беседы на книгу Бытия, па Псалмы, на книгу пророка Исайи, толкования на Евангелия от Матфея и Иоанна, на послания апостола Павла, проповеди на нравственные темы, катехизические беседы, трактат «О священстве» и богословский трактат «О непостижимости Бога»,  направленный против аномееев и содержащий апофатическое учение о Боге, догматическое учение о Святой Троице и Богочеловечестве Иисуса Христа. Отдельно следует упомянуть многочисленные письма святого Иоанна Златоуста, они составляют драгоценный материал для постижения его души, в них подчас раскрывается самое сокровенное – глубочайшие тайники его внутреннего мира, надежды и скорби, думы и молитвы. В своих письмах Иоанн Златоуст предстает как стойкий христианин, мученик и страдалец за правду, не сломленный жизненными испытаниями и живущий Христом, утомленный изгнанием, он остается тверд и несокрушим как скала, являет подвиг христианского терпения, находит в себе силы быть утешителем скорбящей диакониссы Олимпиады, разгоняет ее печали и уныние, он ведет себя как добрый друг и желает облегчит страдания и скорби своих друзей, с которыми его связывают узы взаимной любви, печется о миссионерстве и воодушевляет гонимых за правду, молит всемогущего Бога укротить бурю, разразившуюся в церковной жизни, и утвердить мир в Церкви, порицает нечестивых, наставляет и укрепляет в вере и надежде, а более всего восхваляет добродетель любви: «Что, в самом деле, может сравниться с любовью? Ничто. Это корень, источник и матерь всех благ; это добродетель, чуждая какого бы то ни было лишения, добродетель, сопряженная с удовольствием и приносящая одну непрерывную радость искренно усвоившим ее... Она не расторгается расстояниями пространства, не блекнет от давности лет, не побеждается стечением обстоятельств, но постоянно растет ввысь и разливается, как пламень».
В историю Церкви святой Иоанн Златоуст вошел не только как великолепный оратор и проповедник, чья речь отличается силой и красотой, но и как ученый и глубокий богослов, стремящийся  разъяснить смысл священных книг Библии, он не только учитель жизни и благочестия, но и экзегет, во всех проповедях и рассуждениях опирающийся на Библию и призывающий всех людей читать Слово Божие – особенно  людей, живущих в миру, нуждаются в чтении священных книг: «Ибо монахи вдали от городов пользуются большей безопасностью. Но мы, живущие среди моря греховных пожеланий и искушений, мы нуждаемся в Божественном лечении, чтобы исцелиться от обременяющих нас язв, и предохранить себя от будущих ранений, чтобы уничтожить Писанием огненные стрелы сатаны». По слову святого Иоанна Златоуста в Священном Писании все назидательно и полезно для души, а каждое изречение Иисуса Христа исполнено силы, мудрости и целебно, поэтому мы должны возлюбить Библию, со страниц которой Господь обращается к каждому человеку, ибо читающий Евангелие вступает в святилище Богомыслия и Богообщения. Для спасения мало читать два Завета – Слово Божие, просвещающее наш ум и открывающее вечные истины, должно стать руководителем нашей жизни, а чтобы верно понять Библию нужно обратиться к Церкви. Как глубоко верующий человек и ученейший экзегет Иоанн Златоуст приступал к чтению и исследованию Священного Писания с трепетом и молитвой, он был трезвым реалистом, искусно соединившим буквальное, нравственное и типологическое толкования. Святитель Иоанн Златоуст был убежден, что Библия есть Слово Божие, каждая ее книга – священна и боговдохновенна, содержит в себе небесную философию Святого Духа – мысли, повеления и изречения высочайшего Небесного Царя, она – книга от Бога, а ее священные писатели – это пророки и апостолы, вдохновенные и озаренные Духом Божиим, при этом – каждый священнописатель не медиум, а соработник Богу, он не терял своего лица, языка и литературного – на посланиях апостола Павла ярко отпечатлелась его личность и характер, но все написанное им – от Бога, ибо все священнописатели – это трость книжка скорописца, они изложили Божественное Откровение на языке человеческом. Как замечает исследователь Д.С. Леонардов:  «Стиль святых книг служит как бы отображением душ их составителей. Моисей, например, краток, пр. Исаия – громогласен, смел, апостол Петр – всегда пламенный, исполненный дерзновения. Евангелисты: Матфей – точен, Марк – любит краткость, Лука пишет пространнее, Иоанн – возвышен, апостол Павел разливается как река. Боговдохновенность была той высшей силой, которая пробуждала мысль каждого святого писателя. Дух Божий сообщал дары Свои тогда и там, когда и где усматривался возбужденный ум, при чем вдохновляемое лицо сохраняло сознание и разумение; св. писатель обстоятельно размышлял о том, что принимал от Духа. Чувствования святых писателей также находились в состоянии возбужденной деятельности. Всецело объятая Духом Божиим, душа св. писателя часто изливалась в словах светлого восторга, сильнейшей любви, чрезвычайной радости, глубокого изумления и пламенного гнева. В отношении воли человека-писателя, боговдохновенность не была актом поглощения начала низшего Началом высшим, а напротив, сознательным подчинением человеческого Божескому, возвышением, возбуждением, приведением в движение. Существует различие в степенях богодухновенности как между святыми писателями обоих Заветов, так и между св. писателями одного Завета и даже одного и того же класса. Так апостольское вдохновение – выше пророческого, как заключающее в себе корни прочих дарований: пророк не может быть апостолом, но апостол всегда есть и пророк. В Ветхом Завете пророки, как люди всецело одержимые, объятые, исполненные Духом, стоят выше других писателей. Но и среди пророков высшее место принадлежит другу Бога Моисею. В Новом же Завете евангелист Иоанн превосходит всех прочих своей возвышенностью, а апостол Павел, по искусству преподавать евангельское слово, является апостолом по преимуществу. Боговдохновенность обнимала и форму св. Писаний. Разнообразие, например, псалмов, их размер, краткость или продолжительность есть дело мудрости Духа. Влияние Духа Святого простиралось и на отдельные изречения, в которые облекалась боговдохновенная мысль святых писателей. Дух Святой, предвидя будущее, восхотел точностью изречений предупредить внесение в церковные догматы людьми собственных соображений и обуздать невоздержный язык дерзких суесловов. В смысле вербальном, все в Писании изречено Духом Святым, ничего без цели не сказано, так что по одному слову часто можно дойти до целой мысли. Не должно почитать излишними даже надписаний, перечисления имен, счета лет, простого к кому-либо приветствия».
В момент написания священных книг Библии души пророков и апостолов были исполнены Святым Духом, поэтому два Завета – есть истинное Слово Божие, отсюда – необыкновенная духовная мощь Библии и возвышенность ее веры, несокрушимая крепость догматов и откровение сокровенных Божественных тайн, нравственная высота Нагорной проповеди и евангельского учения, точность ее пророчеств, а Евангелие – это сокровищница небесной философии, которая превосходит все произведения мирской литературы, поэзии, философии и науки. С мистическим трепетом и изумление Иоанн Златоуст говорит, что Библия содержит божественную философию – любовь и мудрость Самого Бога, ее истоки – священны и небесны, ибо через пророков говорил Сам Господь и Дух Святой вещал через апостолов, которые с великой уверенностью и убедительностью проповедовали о Христе всем народам земли: «Хотя бы ты отправился к индийцам, которых первых озаряет восходящее солнце, хотя бы удалился на океан или на британские острова, хотя бы приплыл в эвксинский понт, хотя бы достиг северных стран, везде услышишь, как все любомудрствуют о том, что содержится в Писании, другим языком, но не другой верой, различными наречиями, но одинаковым умом». Великое и неизреченное Божье чудо видит Иоанн Златоуст в том, что бывшие рыбаки и мытари обрели мудрость и благодать от Бога, стали вестниками Христа  и победили всех мудрецов мира сего, ибо учения земных мудрецов скоропреходящи, а глаголы Библии – вечны и слова Христа не перестанут звучать до скончания мира. Выражая православное вероучение, святитель Иоанн Златоуст учил, что один Бог говорит в двух Заветах – Ветхом и Новом, все книги Библии согласны между собой – они целокупное произведение, на них лежит печать красоты, мудрости и силы, их содержание – неисчерпаемо глубоко, поэтому Библия есть неиссякаемый источник мудрости и вдохновения, изливаемый Самим Святым Духом, она – беспредельное море Божественной Премудрости и непогрешимым источником Истины, она – запечатленное в буквах и словах человеческого языка Божественное Откровение, обращенное ко всему человечеству и к каждому отдельному человеку, она – лечебница от страстей и призыв к покаянию, собрание молитв и нравственных назиданий. Для святого Иоанна Златоуста Библия – это не собрание притч и иносказаний, а священная история, отсюда – библейский реализм Златоуста, но в то же время, он понимает, что в Слове Божьем есть трехмерная глубина – нужно вникать в смысл слов Библии, чтобы верно понять их, помнить, что главная цель Священного Писания – привести людей к спасению и Богопознанию, а дидактическая «темнота» Ветхого Завета проистекает из того, что Пятикнижие Моисеево, книга Иова, Псалтырь, писания Соломона и пророков обращены к грядущему – ко Христу, в Ветхом Завете есть много прообразов новозаветных событий – жизни, смерти и воскресения Иисуса Христа, а потому в полной мере ветхозаветные книги становятся понятны в свете Евангелия. Священное Писание есть произведение Бога, написанное через избранных Им людей – пророков и апостолов. Все Священное Писание боговдохновенно, но Ветхий Завет – это книга пророчеств, намеков, предчувствий и мессианских ожиданий, а Новый Завет – житие Иисуса Христа, история исполнения пророчеств о Мессии и Его искупительной жертве, высшее Откровение Бога на земле, величественное явление Бога Слова по плоти в смиренном образе Иисуса из Назарета. Новый Завет содержит в себе высшее любомудрие и великую благодать Святого Духа, ибо Христос возвысил человечество до высочайших догматов, удостоив его откровения великих тайн Богопознания, каких не могли достичь величайшие пророки Ветхого Завета. Священное Писание – это слово от Святой Троицы, первовиновник Откровения – Сам Бог Отец, посредник – Его Единородный Сын и предвечный Бог Слово, а богоудохновенность – дело Святого Духа, ибо все запечатленное в Священном Писании изречено и написано людьми по наитию Духа Божиего, использующего пророков и апостолов, как музыкант использует  трубы, гусли и флейты, поэтому души пророков и апостолов были лирой, на золотых струнах которой Дух Божий возглашал истину, поэтому в Библии нет ни одного слова, ни одной черты, в глубине которых не заключалось бы великого сокровища мудрости, а смысл стихов Священного Писания многоразличен: одно следует понимать буквально, иное – в переносном значении, третье – и буквально, и типологически, и иносказательно. С поразительным искусством Иоанн Златоуст толковал ветхозаветные писания и книги Нового Завета – он исследовал символизм Псалтыря и пророческих книг, опирался на буквально-историческое и грамматическое толкование, и изредка использовал иносказания и почти всегда нравственное назидание, умея раскрыть буквальный смысл стихов Библии через изучение контекста речи и внимание к особенностям литературного стиля, полагая, что многое в Священном Писании изложено ясно, а для правильного понимания нам нужна вера во Христа и верность Преданию, церковная жизнь и дар премудрости от Святого Духа.
Богословский трактат Иоанна Златоуста, написанный против аномеев, великолепный образец апофатического богословия, где возвещается, что Бог непостижим не только в Своей Сущности, но и в Своем неизъяснимом Промысле: «Размышляя об этом, и Исаия сказал: «род Его кто исповесть» (Ис.53:8)? Не сказал: кто исповедает, но: «кто исповесть», устранив возможность этого и в будущем. Давид говорит: «удивися разум Твой от Мене»(Пс.138:6); а Исаия говорит, что не ему только, но и всему человеческому роду недоступно это исповедание. Впрочем, посмотрим, не знал ли этого Павел, так как ему дана была большая благодать; но он сам говорит: «от части разумеваем, и от части пророчествуем» (1Кор.13:9), – и не только здесь, но и в другом месте, где рассуждает не о существе Божием, но о Премудрости, видимой в промышлении, и притом исследует не всецелую Премудрость Божию, по которой Он промышляет об Ангелах, Архангелах и вышних силах, а только ту часть Промысла Божия, по которой Он промышляет о людях на земле, и даже только часть этого Промысла. Он исследует не всю Премудрость, по которой Бог совершает восход солнца, по которой вдыхает души, по которой образует тела, по которой питает людей на земле, по которой содержит мир, по которой дает ежегодную пищу; но, оставив все это и наследуя некоторую малую часть Промысла Божия, по которой Он отверг иудеев и принял язычников, и при взгляде на эту самую малую часть, как на беспредельное море, он изумился и, увидев неизмеримую бездну, тотчас отступил и громко воскликнул: «о глубина богатства и премудрости и разума Божия, яко неиспытани судове Его» (Рим.11:33): не сказал: «непостижимы», но: «неиспытани»; если же невозможно испытать их, то тем более невозможно постигнуть. «И неизследовани путие Его». Скажи мне, если пути Его неисследимы, неужели сам Он постижим?». По слову святителя Иоанна Златоуста в неприступном Существе Своем и в неисповедимых путях Промысла Бог непостижим не только для людей, но даже для высших Ангелов, они не знают тайну Существа Божиего, ибо величайшую тайну сию знает один Бог в трех Лицах – Отец, Сын и Святой Дух: «Призовем же самого Бога Неизреченного, Неуразумеваемого, Невидимого, Непостижимого, побеждающего силу человеческого языка, превосходящего понятие смертного ума, неисследимого для Ангелов, незримого для Серафимов, непостижимого для Херувимов, невидимого для Начал, Властей, Сил и вообще для всякой твари, а познаваемого только Сыном и Святым Духом…. Серафимы находятся ближе нас к существу Божию, однако и они не могут созерцать Его; поэтому пророк и говорит: «и Серафимы стояли окрест Его», означая этим не место, но близостью по месту выражая, что они ближе нас к Богу; ибо мы не так знаем непостижимое, как Небесные Силы, насколько они чище и мудрее и прозорливее человеческой природы. Как нестерпимость солнечных лучей не столько известна слепому, сколько зрячему, так и непостижимость Божию не столько знаем мы, сколько они; ибо как велико отличие слепого от зрячего, таково же различие между нами и ими. Таким образом, слыша слова пророка: «я видел Господа», не предполагай, что он видел самое существо Его, но только снисхождение, и притом темнее, нежели вышние силы, так как он не мог видеть столько, сколько Херувимы». В своих проповедях и на страницах своих сочинений святитель Иоанн Златоуст пламенно исповедовал веру в единого Бога в трех Лицах, избегая двух крайностей – «нечестивого смешения Савеллия» и «безумного разделения Ария», он возвещал, что единый Бог существует в трех Лицах – Отца, Сына и Святого Духа, Которые совечны, единосущны и равночестны между Собой: «Мы исповедуем единое Божество Отца, Сына и Святого Духа, но притом в трех Лицах». По церковному воззрению Иоанна Златоуста Бог Отец есть источник в Божестве – от Него предвечно рожден Бог Сын  и предвечно исходит Святой Дух. Христос Логос есть истинный Сын Божий, давший закон Моисею и ниспосылавший в мир пророков, Он – Законодатель двух Заветов – Ветхого и Нового, основатель Церкви и Мессия, воплотившийся и вочеловечившийся Бог Слово, обладающий премудростью, мощью и благостью Своего Небесного Отца, Он – посредник между Богом и человечеством, искупивший грехи мира на Голгофе через крестные страдания и смерть, Он снизошел во Ад и проповедовал, разорвал узы смерти чудом Своего Воскресения и ужаснул демонов светом Своего Божества, Он – наша надежда, наш Спаситель и Судия.  Развенчивая еретические лжеучения в области триадологии и христологии, святой Иоанн Златоуст провозглашает, что не только Новый Завет, но и Ветхий завет возвещает о Божественности Сына Божиего: «не только в евангельских и апостольских, но и в пророческих изречениях, и во всем Ветхом Завете можно видеть славу Единородного сияющей с великим блеском. Посему мне кажется, что и оттуда можно бросать стрелы в этих еретиков-аномеев. Заимствуя мысли оттуда, мы в состоянии будем преодолеть не только этих одних, но и многих других еретиков, Маркиона, Манихея, Валентина и все секты иудейские. Как при Давиде пал один Голиаф, а все войско обратилось в бегство, смерть постигла одно тело и поражена была одна голова, но бегство и страх были общими для всего войска; так точно и у нас теперь, когда будет поражена и низложена одна ересь, произойдет общее бегство всех названных еретиков. Манихеи и страждующие одинаковой с ними болезнью, по-видимому, признают проповедуемого Христа, а проповедующих о Нем пророков и патриархов не почитают; иудеи же напротив, по-видимому, принимают и уважают проповедующих о Христе, т.е. пророков и законодателя своего, а Проповедуемого ими не почитают. Итак, если я по благодати Божией докажу, что о славе Единородного много предвозвещено в Ветхом Завете, то буду в состоянии пристыдить все такие богопротивные уста и обуздать богохульные языки; потому что, если Ветхий Завет окажется проповедующим о Христе, то какое оправдание будет манихеям и их последователям, не почитающим Писания, которое предвозвещает об общем Владыке всех? Какое извинение и прощение будет и иудеям, не признающим Того, о котором возвещают пророки?. Бог, намереваясь создать его, сказал: «сотворим человека по образу Нашему и по подобию» (Быт.1:26). С кем Он беседует? Очевидно, что с Единородным Сыном Своим. Он не сказал: «сотвори», чтобы ты не принял этих слов за приказание рабу, но: «сотворим», чтобы под видом словесного совета открыть равенство чести у Него с Сыном. Так иногда говорится, что Бог имеет советника, а иногда говорится, что – не имеет; и однако Писание не противоречит самому себе, но через то и другое открывает нам таинственные догматы. Когда оно желает представить, что Бог ни в чем не нуждается, то говорит, что Он не имеет советника; а когда желает показать равенство чести у Него с Единородным, тогда называет Сына Божия советником Его. А чтобы тебе убедиться в том и другом, как в том, что пророки называют Сына советником Божиим не потому, будто Отец имеет нужду в совете, но для того, чтобы нам знать честь Единородного, так и в том, что Бог не нуждается в советнике, выслушай слова Павла: «о глубина богатства и премудрости и разума Божия, яко не испытани судове Его и не изследовани путие Его: кто бы разуме ум Господень, или кто советник Ему бысть» (Рим.11:33–34)? Он изображает то, что Бог ни в чем не имеет нужды; а Исаия, с другой стороны, свидетельствуя о Единородном Сыне Божием, говорит так: «и восхотят, да быша огнем сожжени были: яко отроча родися нам, Сын и дадеся нам, и нарицается имя Его велика совета Ангел, чуден, советник» (Ис.9:5-6). Если же Сын есть «чуден советник», то почему Павел говорит: «кто уразумел ум Господень и кто был советником Ему»? Потому, что Павел, как я выше сказал, хочет показать, что Отец ни в чем не имеет нужды, а пророк показывает равенство чести у Него с Единородным». Исповедуя православную веру в нераздельность Святой Троицы в ее Сущности и во всех действиях, Иоанн Златоуст писал: «Для меня и для всякого верующего остается твердым тот догмат благочестия, что где представляется говорящим один Отец, там разумеется вместе Сын и Дух Святой. Где говорит Сын, там и власть Отца; где действует Дух Святой, там действует и Отец. Слава святой Троицы не разделяется, как не разделяется и учение истины». Христос пришел в мир исполнить волю Бога Вседержителя – своего Небесного Отца, во всех делах Ему сопутствует Святой Дух, у всех трех Лиц – одна Божественная воля и одна Божественная природа, в едином лице Иисуса Христа два естества – предвечное Божественное и воспринятое через вочеловечивание от Святой Девы Марии человеческое, Он – истинный Богочеловек. Со всей пламенностью своей веры Иоанн Златоуст возвещал о том, что Святой Дух – это Бог, Он единосущен Отцу и Сыну, обладает Божественным достоинством, властью и честью, Им вдохновлены пророки и апостолы, через которых были написаны священные книги и изрекали пророчества, творились чудеса и открывались тайны Царства Небесного, Он основал Церковь с ее таинствами и богослужениями, Он соцарствует с Отцом и Сыном на небесах и прославляется Ангелами, обладает всеми Божественными совершенствами и проницает все глубины Божества,  ниспосылает людям дары и таланты, Он – Утешитель, ниспосланный Отцом по ходатайству Сына, все изреченное Богом в Священном Писании – это глаголы Святого Духа, а все священнодействия Церкви – дело Его таинственной и дивной Божественной силы.
Как православный христианин Иоанн Златоуст верует в том, что Бог есть Творец всего сущего на небе и на земле, Он создал Ангелов и духовный мир, материальную вселенную и человека, поселив его в Эдемском саду. Размышляя об Ангелах, Иоанн Златоуст говорит, что Бог – Властитель и Господин, а они – служители Его, Ангелы мудрее всех земных мудрецов мира сего и гораздо выше праведников, они – бессмертные, могущие и бестелесные духи, падшие Ангелы стали демонами, а устоявшие в верности Богу – навеки святы, но у человека его царственное величие, ведь Он создан по образу и подобию Божиему как властитель всего видимого мира. Весь сотворенный Богом мир был прекрасен, а властитель и царь видимой вселенной – человек, нареченный Адамом, был создан по образу и подобию Божиему – имел ум, свободную волю, бессмертный дух и царственное величие, и был сотворен из горсти праха земного, но имел в себе дыхание жизни – душу. Святитель Иоанн Златоуст высказывал мысль, что дух и душа – это однозначные и тождественные понятия: «Бог – творец душ разумных и чувствующих. В людях же нет никакого различия между духом и душей; но эти два названия обозначают одно и то же, как тело и плоть, человек и разумное животное». Но как глубокомысленно замечает архимандрит Киприан Керн – это высказывание Иоанна Златоуста есть упрощение, ведь в Священном Писании – например в посланиях апостола Павла – сказано, что человек имеет дух, душ и тело, дух выше души и является образом Божиим в человеке, ибо душа есть и у животных, а дух – отличительная черта человека, способного к духовной жизни и уподоблению Богу через стяжание благодати Святого Духа. Вслед за эллинскими философами – Платоном и Аристотелем, Иоанн Златоуст называет человека существом разумным и смертным,  замечая, что наша душа – бессмертное творение Божье, а тело – смертно и хрупко, таковым оно стало после грехопадения: «не говори мне об этом падшем, уничиженном, осужденном человеке. Если хочешь знать, каким Бог сотворил наше тело вначале, то пойдем в Рай и посмотрим на человека первозданного». Первозданный Адам обладал духовной мудростью, крепостью и мощью, царским достоинством и  пророческим даром, он непосредственно беседовал с Богом как царь всей земли и иерей Господень, звери земные и птицы покорялись ему, «Ангелы трепетали, Херувимы и Серафимы не осмеливались даже прямо поглядеть на Бога, тогда как Адам беседовал с Ним, как бы друг с другом». Жизнь Адама в земном Раю была счастливой, «у него не было ни печали, ни забот, которые присоединились потом, как наказания за грех». До грехопадения тело первозданных людей – Адама и Евы – было крепким и могучим, прекрасным и нетленным, облаченным в виссон Божественного Света, оно было приникнуто благодатью Святого Духа и причастно Древ Жизни, но когда первозданные люди нарушили заповедь Божью и, послушавшись навета клеветника – дьявола, отведали запретный плод с древа познания добра и зла, то обрекли себя на смертность – они стали наги, ибо лишились благодати Святого Духа, в их душах возгорелись страсти, их ум помрачился, они стали испытывать греховные желания и познали жгучие чувство стыда, тоски и скорби. Размышляя о том, как возникло зло и затрагивая глубочайшую проблему теодицеи, мучавшую человечество с древнейших времен и до наших дней – от Иова и Иеремии до Достоевского, Кьеркегора и Бердяева, святой Иоанн Златоуст говорит, что Господь одарил всех Ангелов и людей свободой воли и самоопределения – величайшим Своим даром, но часть Ангелов злоупотребила свободой и восстала на Творца своего, равно как и люди отпали от Бога через нарушение заповеди и стали удобопреклонны ко греху, следствии падшести своего естества, поврежденного первородным грехом наших эдемских прародителей – Адама и Евы. Размышляя о библейском сюжете изгнания прародителей из земного Рая, святитель Иоанн Златоуст особенно акцентировал внимание на том, что изгнание было актом не столько Божьего гнева и правосудия, сколько Божьей любви: «Так как, человек обнаружил великую невоздержность по отношению к данной заповеди и сделался смертным, то чтобы он не осмелился прикасаться и к Древу Жизни, постоянно поддерживающему жизнь, и не грешил бесконечно, лучше ему быть изгнанным отсюда. Так изгнание из Рая есть дело скорее попечительности Божией о человеке, нежели гнева». Если бы первозданный люди устояли в верности Богу и жили духовной жизнью, то они бы уподобились Ангелам и весь видимый мир через них преобразился:  «Бог дал нам тело из земли для того, чтобы мы и его возвели на небо, а не для того, чтобы через него и душу низвели в землю. Оно – земное, но, если захочу, будет небесным. Смотри, какой честью Он нас почтил, представив нам такое дело. Я сотворил, говорит Он, землю и небо, даю и тебе творческую власть: сотвори землю небом. Ты можешь сделать это... Я сотворил, говорит Он, прекрасное тело; даю тебе власть создать нечто лучшее: соделай прекрасную душу».  Но люди не исполнили замысла Творца и оказались ниже своего призвания, они возжелали быть как боги и отпали от Бога, стали изгнанниками из Эдемского сада, а через грех Адама и Евы их смертность, тленность и страстность – всеобщую болезнь падшего человеческого естества – унаследовали все их потомки, и никто из людей не мог спастись и войти в Царство Небесное.
Вся история Ветхого Завета – это приуготовление к пришествию Мессии и ожидание искупления, ибо никто из людей не мог освободиться от рабства греху, смерти и дьяволу, избавиться от уз адовых, пока не воплотился Бог Слово, чтобы искупить грехи всего рода человеческого. С величайшим трепетом и благоговением приступая к тайне нашего спасения, святой Иоанн Златоуст говорил, что по неизреченной благости Своей Бог Отец настолько сильно возлюбил каждого низ нас (Бог любит каждого человека как всю вселенную и человечество), что отдал самое драгоценное – Своего Единородного Сына, а Христос добровольно принес Себя в жертву ради искупления наших грехов, Он – безгрешный Агнец и Небесный Архиерей, Голгофа – вселенский жертвенник, на котором была принесена страшная цена нашего спасения – было распято пречистое тело Христа Спасителя и пролилась Его святая кровь – кровь Нового Завета во оставление грехов всей вселенной, более того – через таинство крещения мы усыновляемся Богу и можем наследовать плоды искупительной жертвы Сына Божиего, а через таинство покаяния и Евхаристии – очищаемся от греховной скверны, исцеляемся и приобщаемся Его святой и животворящей крови и плоти, духовно возрождаемся, освящаемся и преображаемся. «Христос «восхотел стать нашим братом; ради нас приобщился крови и плоти; Он снова дает нам самое тело и кровь, чтобы мы благодаря им стали Его сродниками. Кровь Христова демонов отгоняет и Ангелов приближает». Если «тело и кровь ветхозаветных жертв очищала совне, то Тело и Кровь евхаристические не телесным образом очищают, а духовно, т. к. это не кровь, истекшая от тел бессловесных животных но от Тела, совершаемого Духом». «Христос сделал нас Своим Телом и дал нам Свое Тело», «человек в Новом Завете имеет главой своим Христа, когда он делается Телом Христовым, когда он становится братом и сонаследником». «Бог обещает ввести нас не в земной Рай, а в самое небо. И не царство райское возвестил, а царство небесное. Ты потерял рай, а Бог дает тебе небо». Бог Слово воплотился и вочеловечился через Пресвятую Деву Марию – самую благочестивую из непорочных дев Израиля,  Она – венец всей ветхозаветной истории и начало новозаветной истории, через осенение Святым Духом Она за веру и целомудрие Свое удостоилась великой чести и стала непорочной Матерью Спасителя мира, а Христос «стал Сыном Человеческим, чтобы сынов человеческих сделать чадами Божиими». «Если Христос есть Сын Божий, а ты в Него облекся, то имеешь Сына в себе, и Ему уподобляешься в единое родство и в един вид». Христос есть совершенный Бог и совершенный человек, Он – Божественный Искупитель, вера в Него – незыблемый и краеугольный камень Церкви, основание всего христианства, Он – Сам всемогущий и вездесущий Бог, имеющий на небесах Свой престол, вочеловечился и страдал за нас, принял смерть на Голгофе, телом возлежал во гробе, а душою сошел во Ад, Он опустошил державу смерти, победил дьявола и аггелов его, восстал из гроба и воскрес, вознесся на небеса, чтобы прославить человеческое естество: «человека, который был ниже камней, Христос поставил выше Ангелов, Архангелов, Престолов, Господств». «Человеческое тело восстает, делается нетленным, восходит на небеса, сподобляется бессмертия, водворяется с Ангелами, преселяется». «Именем Божиим разрушена смерть, связаны бесы, отверсто небе, открыты двери рая, ниспослан Дух, рабы сделались свободными, враги – сынами, чужие – наследниками, люди – Ангелами. Что я говорю: Ангелами? Бог стал человеком и человек Богом». «Человек создан из земли и воды, и помещен был в рай. Воссоздается же от воды и Духа, но обещается ему не рай, а Царство Небесное». Христос есть величайший нравственный идеал и наш Учитель, а каждый человек призван уподобиться Христу через евангельские добродетели, таинства Церкви и верность ее догматам, ибо каждый из нас призван  к заоблачным и сверхангельским высотам совершенства через  подвижническую жизнь на земле.
По воззрению Иоанна Златоуста человек есть совестливое существо, он одарен совестью – моральным сознанием, дающим ему различать добро и зло и встать на путь добродетели и познания Истины. На скрижалях человеческого сердца Господь начертал Свой нравственный закон – «впечатлил в нас совесть, и познание добра и зла сделал врожденным», поэтому  «нам не нужно учиться, что блуд есть зло, а целомудрие – добро; мы знаем это от начала». «Бог Законодатель, давая впоследствии законы, и сказав, не убий; Он только запретил грех, а не учил о нем. Почему же сказав не убий, Он не прибавил, что убийство зло? Потому, что совесть предварительно научила нас этому, и он говорит об этом как уже со знающими и разумеющими».  «Бог показал Свою любовь к роду человеческому тем, что в каждом из нас поставил нелицеприятное судилище – совесть, которая делает строгое различие между добром и злом». По мысли святого Иоанна Златоуста сюжеты библейской истории красноречиво иллюстрируют, что каждый человек одарен совестью, ведь уже первозданные люди понимали, что есть добро, а что есть зло: «Адам сделал первый грех и после этого греха тотчас скрылся. Если бы он не знал, что сделал что-то злое, то для чего бы стал скрываться? Еще не было ни письмен, ни закона, на Моисея: как же он узнал грех и скрывается, и не только скрывается, но еще, будучи обвиняем, пытается сложить вину на другого и обвиняет жену?». Если бы у человека не было совести, он не мог бы жить нравственной жизнью, но совесть заложена Богом в каждого из нас – о ее существовании свидетельствуют душевные мучения и укоры за уклонение от добра и совершение греха. На примере Каина и Авеля святитель Иоанн Златоуст доказывает, что внутренний совесть есть голос, обличающий зло и побуждающий к добру: «Мы хотим доказать примером не только зла, но и добра, что человек по природе знает то и другое. Человек знает, что грех есть зло, – это показал Адам; а что он знает также, что добродетель есть добро, это опять показал Авель. Он принес свою жертву не по чьему-либо наставлению, и не по внушению закона, который говорил бы тогда о начатках, но наученный сам собой и совестью». «Познание добра и зла первоначально вложено в природе человека. Ибо откуда узнал Авель, что доброе дело – приносить жертву, доброе дело – почитать Бога и благодарить за все?». А откуда узнал Каин, что его намерение убить брата – злое. Библия возвещает, что закон совести начертан на сердцах всех людей. Святитель Иоанн Златоуст был убежден, что значение совести в жизни человека грандиозно: она – врожденный нравственный закон, дающий человеку ясно понимать умом и чувствовать сердце, что такое зло, а что такое добро, она – мощная движущая сила в развитии культуры и морали, без совести не было бы нравственности и законотворчества, самих понятий справедливости и милосердия, чести и благородства: «Но от кого научились те люди, которые вначале и первые издали у них законы? Не ясно ли, что от совести? Ведь они не могут сказать о себе, что были с Моисеем, что слушали пророков: как этому быть, когда они язычники? Так, очевидно, что на основании закона, дарованного Богом человеку, вначале при сотворении, на основании его они и постановили законы, и изобрели искусства все и прочее. И искусства так изобретены, т. е. первые люди дошли до них – по внушению природы». В Евангелии сказано – «не судите и не судимы будете», но верховный Судия предоставил человеку ту область, где он имеет полое право судить – это судилище над собственной жизнью и делами, мыслями, желаниями и словами: «Посади в совести своей судиею разум, и поставь пред его судилищем все твои беззакония; исследуй все грехи души твоей, потребуй от нее со всей строгостью подробного отчета… Если ты будешь каждодневно это делать, то с дерзновением предстанешь пред страшное судилище». Покаяние – это строгий суд над самим собой, в преддверии Страшного Суда, это – суд неумолкающей и неусыпной совести, без руководства которой падший человек с его волей, склонной ко злу, окончательно бы погряз в водовороте низких страстей и погубил бы свою душу:  «Пусть человек учинивший грех и совершивший беззаконное дело успеет укрыться от всех людей: но от этого судии укрыться он не может, напротив, всегда носит внутри себя этого обличителя, который беспокоит его, мучит, карает, нигде не дает ему покоя, требует просчета в проступках, и поставляет на вид и тяжесть грехов, и угрожающее грешнику наказание. Как усердный врач, совесть не перестает прилагать свои врачевства».  «Обличение совести есть как бы некоторый священный якорь, не дающий нам совершенно погружаться в бездну греха». В своих пламенных проповедях святитель Иоанн Златоуст говорил, что «не величие власти, не множество денег, не обширность могущества, не роскошный стол, не пышные одежды, и не прочие человеческие преимущества доставляют благодушие и радость; но бывает сие плодом только духовного благоустройства и доброй совести», ибо если совесть человека чиста, то он живет праведно и достигнет высот Боговидения. Страшны муки угрызения совести, но еще страшнее – ее молчание, оно говорит о том, что человек стал бессовестен и уподобился демонам в жестокости и лукавстве. Грех делает нас низкими и ввергает нас в отчаяние, а чистя совесть – возвышает и вселяет надежду. Когда совесть чиста, то на душе светло и жизнь превращается в праздник, а когда нет чистоты в сердце и совесть укоряет нас за грехи, то нет в душе ни счастья, ни покоя, и жизнь предстает в мрачных красках: «Если у тебя чиста совесть, то ты имеешь постоянный праздник, питаясь добрыми надеждами и утешаясь упованием будущих благ; если же ты не спокоен в душе и виновен во многих грехах, то и при тысячах праздников и торжеств ты будешь чувствовать себя не лучше плачущих». Совесть есть естественный нравственный закон, сложенный Творцом в человека, нелицеприятный, неподкупный и праведный судия, неумолимый и суровый обличитель и каратель, терзающий наше сердце, она – наш палач и наш добрый друг, мудрый советник и наставник, но так как все люди – падшие создания, то состояние их совести – поврежденное, ее укоров и призывов недостаточно для благочестивой и праведной жизни – необходима благодать Святого Духа, которая обретается верой во Христа и добрыми делами: «Как свет светильника поддерживается елеем, с уничтожением которого и он прекращается и исчезает, так точно и благодать Духа Святого тогда, когда есть у нас добрые дела и душа окропляется великой благостыней, пребывает в нас как огонь, поддерживаемый елеем, а без нее отступает и удаляется…».
Для того, чтобы спастись необходима вера, действующая любовью, нужно веровать во Христа, исповедовать догматы Церкви, участвовать в ее таинствах и творить добрые дела. Возложив всю жизнь свою, все таланты, ум, волю и сердце на алтарь служения Богу и Его святой Церкви, Иоанн Златоуст возвещал, что вне Церкви невозможно спасение,  истолковывая ветхозаветные и апостольские писания, рассуждая о жизни и ее смысле, о проблемах нравственности и событиях окружающей жизни он неизменно вспоминает о Церкви и с благоговением восхваляет ее, не находя достойных слов, чтобы описать все ее величие: «Церковь есть столп вселенной» «Не так блистательно Солнце и происходящий от него свет, как дела Церкви». «Сила Церкви касается самых небес», «она выше неба, обширнее земли», «она сильнее неба». «Господь возвел ее на высоту великую и посадил ее на том же престоле, потому что, где Глава, там и тело». Проповедуя о том, что Вселенская Церковь – это не человеческое учреждение, Иоанн Златоуст ясно и вдохновенно говорит о том, что ее основание и насаждение по всей вселенной – дело Божьего Промысла, ибо без внешних опор Новозаветная Церковь в лице бедных рыбаков, ставших апостолами, выстояла в борьбе с Римской империей и ее железными легионами, языческими культами и мистериями, нравами, идолами и законами, она преобразила мир – началась новая эра в мировой истории, ее не одолеют и врата адовы, ибо краеугольный камень ее – Сам Христос: «Двенадцать учеников были спутниками Господа; даже название Церкви тогда еще не приходило никому на ум, потому что синагога находилась еще в цветущем состоянии. Когда почти вся вселенная предана была нечестию, что сказал и предвозвестил Господь? «На сем камени созижду Церковь Мою, и врата адова не одолеют Ея... (Мф.;16:18). Кратко изречение: «созижду Церковь Мою», – но не пробегай его без внимания, и вникни в него умом и представь, сколь великое дело – наполнить всю подсолнечную Землю церквами, обратить столько племен, убедить народы, уничтожить отеческие обычаи... жертвенники, капища, идолов и их службы, бесчинные празднества и нечистые жертвоприношения развеять, как дым и воздвигнуть алтари истинному Богу повсюду... И через кого убедил? Через одиннадцать человек неученых, простых, не знавших языков, не знатных, бедных, не имевших ни отечества, ни богатства, ни телесной силы, ни славы, ни знаменитости предков, ни силы слова, ни искусства красноречия, ни преимуществ учености, но рыбарей и скинотворцев... и через них Христос устроил Свою Церковь, простертую от концов вселенной! Великим делом, или, лучше сказать, доказательством чрезвычайного величия и божественной силы было бы – без всякого препятствия, во время мира, при содействии многих и без всяких врагов совершить это. Но эти простые, бедные, незнатные, немногочисленные люди совершили это не во время мира, но при воздвигаемых против них отовсюду бесчисленных нападениях. «В каждом народе и городе – что я говорю: в народе и городе? – в каждом дом предстояла им борьба. Проповедуемое ими учение часто разлучало сына с отцом, невестку со свекровью, брата с братом, раба с господином, подчиненного с начальником, мужа с женою, жену с мужем, отца с детьми, потому что не все вдруг принимали его; это подвергало их ежедневной вражде, непрерывной борьбе, тысяче смертей и располагало людей обращаться с ними, как общими врагами и неприятелями. Все гнали их: цари, правители, простолюдины, свободные, рабы, народы и города, и не их только, но и тех, которые приняли их учение... Была общая война и против учеников и против учителей... И однако... они убедили и устроили Церковь. Как и каким образом? Силою Того, кто повелел им это; Он Сам был их руководителем; Сам делал все трудное легким. Если бы божественная сила не содействовала, то это дело не получило бы ни вступления, ни начала. И как бы оно могло сделаться? Но Тот, Кто изрек: «да будет небо», – и совершил это на деле, Кто сказал: «да созиждется Земля», – и даровал ей бытие, Кто повелел: «да возсияет Солнце», – и явил светило, Кто сотворил все словом Своим, Тот насадил и эти церкви, и Его слово: «созижду Церковь Мою», - совершило все это. Таковы слова Божьи: они совершают дела дивные и чудные». С самого момента возникновения  в день Пятидесятницы на Новозаветную Церковь поднимались ее враги – язычники и иудеи, ее гнали римские императоры, а ересиархи пытались исказить апостольскую веру, но враги Церкви сокрушены – пала Римская империя, рассеяны были иудеи, обратились в руины языческие капища, заросшие плющом, рассеялись лжеучения еретиков от Ария до Аполлинария, а Церковь стоит несокрушимо, ибо ее основание – Сам Христос, ее учителя – пророки и апостолы, она – великое здание, основанное по всей вселенной – столп и утверждение Истины, ее стены – догматы и заповеди Евангелия, она – духовное учреждение, училище любомудрия и школа Богопознания, воспитательница душ и духовная лечебница, наша общая мать и возродительница рода человеческого, надежда падших и тихое убежище: «Не удаляйся от Церкви потому что нет ничего сильнее Церкви: твоя надежда – Церковь, твое cпaceние – Церковь, твое убежище – Церковь». Весь мир охвачен вселенским потопом греха, а Церковь – Ноев Ковчег спасения: «Как ковчег спасал среди моря бывших внутри него, так и Церковь спасает всех блуждающих; но ковчег только спасал, а Церковь делает нечто большее: например, ковчег принял в себя бессловесных и спас их бессловесными; Церковь приняла неразумных людей и не только спасает их, но и преобразует. Ковчег принял ворона и выпустил ворона; Церковь принимает ворона, а выпускает голубем, принимает волка, а выпускает его овцой: когда войдет сюда человек хищный, корыстолюбивый, и послушает вещаний Божественного учения, то переменяет образ мыслей и из волка делается овцой». «Поэтому не погрешил бы тот, кто назвал бы Церковь лучшею ковчега, потому что ковчег принимал животных и сохранял их такими же, а Церковь принимает животных и пременяет их».  Метафорически и образно сравнивая Церковь с кораблем, держащим путь к тихой пристани Царства Небесного через житейскую бурю, Иоанн Златоуст  твердо верил, что, «пустив Церковь носиться по вселенной, как корабль по морю, Христос не уничтожил волнения, но избавил ее среди волнений, не утишил море, но обезопасил корабль». «Много волн и сильна буря, но мы не боимся потопления, потому что стоим на камне. Пусть бушует море, – разрушить камень оно не может. Пусть поднимаются волны, – потопить корабль Иисусов не в силах». Вселенская Церковь обнимает всех верующих во Христа Богочеловека – она соединяет всех людей из разных народов и времен одной верой и любовью к Богу и друг другу, ибо союз Христа и Церкви – это союз любви, без любви нет и не может быть церковной жизни. По великой и неизреченной любви Своей Господь основал Церковь, удостоив человека великих почестей – быть участником таинств, совершаемых Святым Духом через священников, от Духа Божиего – все дары и власть Церкви – ни внешняя и мирская власть, а иная – духовная власть проповедовать, наставлять, совершать таинства и просвещать: «Христос утвердил Церковь таким образом, чтобы она показывала свою власть не во множестве служителей и не в законах, писанных чернилами и не во внешних делах, но каким же образом? В правде, так как нет ничего подобного правде. Потому тех, которые подчиняются его власти, Он удерживает не силою, но их желанием». «Мы не повелеваем, возлюбленные, вашей вере, не деспотически приказываем вам это. Мы поставлены для поученния вас словом, а не для начальствования и самовластия над вами, наше дело советовать вам и увещевать».
Святая Церковь – непорочная невеста Христова, на ней нет и пятна, она великолепна и безупречна, а все грехи ее служителей и членов – это грехи не самой Церкви, а против Церкви, ибо через грех человек отпадает от Церкви и самой нечестивой жизнью своей или лжеучением своим он отсекает себя от мистического Тела Христова до тех пор, пока не раскается и не воссоединиться с Церковью. Со всей пламенностью своего боголюбивого сердца и силой своего красноречия Иоанн Златоуст восставал против тех, кто отвергает догматы Церкви и не желает жить по заповедям Евангелия, против тех, кто вносит расколы и разрывает хитон Христа – разрывает единство Церкви: «Есть два рода отделения от Церкви, один, когда мы охладеваем в любви, а другой, когда осмеливаемся совершить что-нибудь недостойное по отношению к этому телу Церкви. В том и другом случае мы отделяемся от целого. Если же еще нам поручено созидать и других, и мы не созидаем, но сами первые производим разделение, то чего не придется потерпеть за это?.. Ничто так не оскорбляет Бога, как разделения в Церкви. Хотя бы мы совершили тысячу добрых дел, подвергнемся осуждению не меньше тех, которые терзали тело Его, если будем расторгать целость Церкви... Сказанное мною относится не к начальствующим только, но и к подчиненным. Один святой муж сказал..., что такого греха не может загладить даже кровь мученическая... Будучи готовь положить свою душу за Христа, как решаешься ты разорять Церковь, за которую положил душу Христос... Вред от разделений не меньше того, какой причиняют враги, а гораздо больше. Там доставляется Церкви еще больший блеск, между тем как тут она сама себя роняет в глазах врагов, когда против нее воюют ее собственные дети. А это потому, что у них считается за сильное доказательство обмана, когда те, которые родились в Церкви, в ней воспитаны, хорошо узнали ее тайны, вдруг, изменившись, восстают против нее, как враги». «Производить разделения в Церкви не меньшее зло, как и впадать в ереси». С горечью сетуя о том, что внутрь Церкви стали проникать мирские и языческие нравы и обращая свой взор к нравственным идеалам Церкви апостольского века, Иоанн Златоуст писал о печально процессе обмирщения Церкви как социального института: «Церковь была тогда небом, Дух Божий устроил все в народ, руководил и вдохновлял каждого из представителей, а теперь у нас одни только знаки тогдашних дарований. Ныне Церковь подобна жене, лишившейся прежнего богатства, сохраняющей во многих местах только знаки первоначального благоденствия и показывающей сундуки и лари от золотых сокровищ, а самого богатства не имеющей; такой жене уподобилась ныне Церковь. Говорю это, имея в виду не дарования, – не было бы слишком прискорбно, если бы было только это, – но и жизнь не добродетель». Совершенно прав профессор Н.И. Сагарда, полагавший, что служение Христу и Церкви есть жизненный нерв всей деятельности Иоанна Златоуста, цель всех его стремлений и подвигов: «Нам более или менее точно известны главнейшие факты его жизни и деятельности; вместе с многочисленными его творениями, в которых он так искренно выражал свои мысли, чувства и стремления, они показывают, что вся разнообразная деятельность Иоанна Златоустого выливалась непосредственно из души великого христианского пастыря и только с этой точки зрения она может быть постигнута в своих существенных особенностях и неизмеримой ценности для христианского мира. На служение пастырству он принес свои разнообразные и богатые дарования, выполнение пастырского долга, успех и неудача в нем наполняли всю его жизнь, доставляли ему и величайшие радости, и невыразимые душевные муки, о которых так красноречиво говорят его творения, оно же привело его к страданиям последних лет его жизни и к смерти в изгнании, вдали от своей паствы. Но пастырство не является самодовлеющим идеалом, оно само коренится в другом идеале и им определяется в своей сущности. Сам Иоанн Златоустый говорит, что все разнообразные действия пастыря направляются к одной цели – к славе Божей, к созиданию Церкви». Для святителя Иоанна Златоуста Церковь – это не отвлеченное понятие и не социальное учреждение, а мистическая реальность, она – виноградник Христов, разросшийся на земле через апостольскую проповедь и подвиг миссионеров и проповедников, ее неопровержимые истины – догматы, ее краса и слава – мученики и исповедники, средоточие ее жизни – Божественная Литургия и таинство Евхаристии, она – тверда, непреклонна и непоколебима, и «легче погаснуть солнцу, чем уничтожиться Церкви».
Итак, святой Иоанн Златоуст – учитель жизни и страдалец за правду, до дна испивший чашу страданий и до последнего вздоха молящийся – «Слава Богу за все!», он – вселенский учитель, соль земли и совесть Церкви, великолепный и непревзойденный проповедник, умеющий глаголом жечь сердца людей, ученый богослов и знаток Слова Божиего, обличитель пороков и заступник бедняков и обездоленных, пастырь душ и светильник мира, чей величественный образ окружен ореолом мученичества и славой блестящего церковного оратора, чье грозное и огненное слово, обличающее грехи и беззакония, ложь и несправедливость, было проникнуто любовью и милосердием к падшим, оно не смолкнет в веках истории, но будет вдохновлять верующих на служение Христу и Его святой Церкви, чада которой взывают к Иоанну Златоусту в проникновенной молитве: «О святителю великий Иоанне Златоусте! Многая и различная дарования от Господа приял еси и, яко раб благий и верный, вся, данный тебе, таланты добре умножил еси, сего ради воистинну вселенский учитель был еси, яко всяк возраст и всяко звание от тебе поучается. Ты еси отроком – послушания образ, юным – целомудрия светило, мужем – трудолюбия наставник, старым – незлобия учитель, иноком – воздержания правило, молящимся – вождь, от Бога вдохновенный, мудрости ищущим – ума просветитель, витиям доброглаголивым – слова живаго источник неисчерпаемый, благотворящим – милосердия звезда, начальствующим – правления мудраго образ, правды ревнителем – дерзновения вдохновитель, правды гонимым – терпения наставник, всем вся был еси, да всяко некия спасеши. Над всеми же сими стяжал еси любовь, яже есть соуз совершенства, и тою, яко силою Божественною, вся дарования во единем лице твоем во едино совокупил еси и туюжде любовь, разделенная примиряющую, в толковании словес апостольских всем верным проповедал еси. Мы же, грешнии, по единому кийждо свое дарование имуще, единения духа в союзе мира не имамы, бываем тщеславии, друг друга раздражающе, друг другу завидяще, сего ради дарования наша разделенная не в мир и спасение, но во вражду и осуждение нам являются. Темже к тебе, святителю Божий, припадаем, раздором обуреваеми, и в сокрушении сердца просим: молитвами твоими отженй от сердец наших всяку гордость и зависть, нас разделяющия, да во мнозех удех едино тело церковное будет, да по словеси твоему молитвенному возлюбим друг друга и единомыслием исповемы Отца и Сына и Святаго Духа, Троицу Единосущную и Нераздельную, ныне и присно и во веки веков. Аминь».
































Преподобный Ефрем Сирин – богослов, подвижник и поэт

Слез твоих теченьми пустыни безплодное возделал еси, и иже из глубины воздыханьми во сто трудов уплодоносил еси, и был еси светильник вселенней, сияя чудесы, Ефреме, отче наш, моли Христа Бога спастися душам нашим.
Тропарь преподобному Ефрему Сирину, глас 8

Час присно провидя Суда, рыдал еси горько, Ефреме, яко любобезмолвный,  делателен же был еси в делех учитель, преподобне. Темже, отче всемирный, ленивыя воздвизаеши к покаянию.
Кондак преподобного Ефрему Сирину, глас 2

Преподобный Ефрем Сирин – один из величайших учителей Церкви, он – выдающийся православный богослов, подвижник и поэт, за красоту речи прозванный «пустынным соловьем», за глубокую мудрость и пламенную ревность к Богу – «сирийским пророком»; он – ревнитель веры и благочестия, одна из ярчайших звезд в сонме святых Сирии, столп и утверждение Едесской Церкви. Святитель Григорий Нисский так возвышенно отзывался о преподобном Ефреме Сирине: «Столп Церкви, великий отец и вселенский учитель, духовный философ и глубокий ученый, витийственные уста и цитра Святого Духа». Характерной чертой личности преподобного Ефрема Сирина была его стойкость в вере – «изумительная твердость в Православии», он обличитель ересей, боровшийся с гностической теософией Вардесана и лжеучением Ария, отвергающим Божественность Иисуса Христа – сердцевину христианского вероучения; он – проповедник Божественной Истины и странствующий аскет, видевший и общавшийся с великими христианскими подвижниками – с египетским пустынником Паисием и святителем Василием Великим. Как человек аскетического склада, преподобный Ефрем Сирин всем сердцем любил уединенно-созерцательную жизнь и таинство Богообщения – он не мог жить без молитвы и стал одним из самых пламенных молитвенников Церкви, по высоте Богомыслия и глубине религиозного чувства, духовной силе и проникновенности молитв, сравнимый с псалмопевцем Давидом, оставив нам свое драгоценное литературно-молитвенное наследие, именуемое ныне «Псалтырью святого Ефрема Сирина», – книгу богохвалений и молитвенных возношений. По слову святителя Феофана Затворника, преподобный Ефрем Сирин был превосходным молитвенником, исполненным благодати Святого Духа, он – неугасимая свеча Православия и новозаветный псалмопевец, чьи помыслы – возвышенны и устремлены к горнему, чьи Псалмы – сокровищницы мудрости и содержат в себе исповедание догматов, историю и нравоучение: «Как между пророками святой Давид есть по преимуществу псалмопевец, так между святыми отцами святой Ефрем есть по преимуществу молитвенник. Душа его ни одного божественного предмета не могла коснуться без того, чтобы не восторгаться горе в молитвенных излияниях чувств. Оттого писания его преисполнены молитв. Сего святого отца по справедливости можно назвать христианским псалмопевцем». Как и для святителя Василия Великого для преподобного Ефрема Сирина «Псалом – отогнание демонов. Псалом – оружие против страха нощного. Псалом – успокоение от дневных трудов. Псалом – безопасность младенцев. Псалом – утешение старцам, самое приличное убранство женщинам. Он светлыми делает праздники, он производит печаль по Богу. Псалом и из каменного сердца вызывает слезы. Псалом – дело Ангелов, небесное жительство, духовное кадило. Он просвещает ум, он возводит на небеса, он делает людей собеседниками Божиими, радует душу, прекращает празднословие, изгоняет смех, напоминает Суд, умиряет враждующих. Где псалом с сокрушением, там и Бог с Ангелами. А где песня противника, там гнев Божий и горе - воздаяние за смех. Где священные книги и чтения, там веселие праведных, спасение слушателей и посрамление диавола. А где гусли, и лики, и рукоплескания - там омрачение мужей, погибель жен и печаль Ангелам и праздник дьявольский». По своему темпераменту преподобный Ефрем Сирин был «человеком Востока», он обладал пылким нравом и чуткой душой, проницательным умом и могучей силой творческого воображения, став изумительным церковным оратором и проповедником, речь его всегда изысканна и поэтична, каждая проповедь его отличается лирической проникновенностью и несравненной красотой слога, каждое слово – обжигает сердце.
Преподобный Ефрем Сирин был цельной и многогранной личностью, он всецело посвятил себя служению Богу и оставил колоссальное литературное наследие: в одних своих сочинениях он предстает как изобличитель ересей, в иных – как проповедник и миссионер, в третьих – как толкователь Священного Писания и ученейший богослов, тонко знавший еврейский язык и обычаи Востока, давший превосходные объяснения книг Ветхого Завета, изъясняя Писание буквально, но проникая в глубины духовных смыслов и возвышаясь до созерцания, в четвертых – как учитель христианской жизни и певец евангельской любви, учивший, что нет ничего выше любви, ибо любовь – самое таинственное имя Божие и заповедь, данная каждому из нас, в пятых – как исповедник догматов Церкви и православный мистик-исихаст, взошедший на синайские высоты Богопознания, в шестых – как проповедник сердечного сокрушения и новый Иоанн Креститель, «Ангел пустыни», зовущий нас к покаянию и сокрушению сердца, без которого невозможно спасение, в седьмых – как церковный песнопевец и непревзойденный мастер в области гимнографии, равный преподобному Иоанну Дамаскину и преподобному Симеону Новому Богослову, написавший множество церковных песнопений и стихов – «в обличение еретиков и в назидание верных». По характеристике профессора Н.И. Барсова: «По складу своих духовных сил он был не столько мыслитель, исследователь истины, сколько оратор и поэт, не столько человек рефлексии, сколько глубокого христианского чувства и веры: что совершенно верно выражено в усвоенном ему еще при жизни названии «сирийского пророка». Это действительно был профет в смысле первобытного христианства, человек сподобившийся божественных видений и откровений, энтузиастически воодушевленный чувством величия нравственных благ учения Спасителя мира, пророчески обличавший оскудение веры и заблуждения современной религиозной мысли, вещавший человечеству угрозы за его порочность, оплакивавший эту порочность и предсказываший то будущее людей, которое неизбежно должно было последовать, как плод неправильной церковно-религиозной и нравственной жизни». В творениях преподобного Ефрема Сирина с древности и до наших дней православные христиане находят кладезь духовной мудрости и обильный источник нравственного назидания, в них скорбящие находят утешение, а заблудшие – вразумление, в них – высочайшие образцы Богомыслия и пламенные молитвы, в них – неизмеримые глубины богословской мысли, мелодическое великолепие и мистический трепет священной поэзии, равной Псалтырю, в них – литургические возгласы и песнопения, опора на Библию и верность церковному Преданию, в них – веяние Святого Духа Божиего, вдохновлявшего пророков и апостолов. Протоиерей Георгий Флоровский акцентировал внимание на то, что преподобный Ефрем Сирин обладал огромным поэтическим даром и «оставался лириком и в своем богословии, певчем и певучим. Это сообщает его творениям особую интимность и проникновенность. Лириком он оставался и как проповедник. Он всегда скорее пел, чем говорил. Яркие, иногда слишком сложные образы легко слагались у него, и часто развертывались в драматические картины». Как великолепный церковный оратор преподобный Ефрем Сирин не уступает святителю Иоанну Златоусту, его проповеди отличаются красочностью и экспрессивностью, мысль его касается самых высоких тайн богословия, речь его течет как могучий поток из чистого сердца, каждое слово – ясно и верно, огненно и проникновенно. Во время Блаженного Иеронима в храмах Востока стихи и песнопения преподобного Ефрема Сирина читались всенародно после книг Священного Писания, а блаженный Феодорит Кирский замечал, что от песней Ефрема праздники в честь мучеников становятся более торжественными. Как суровый аскет и проповедник покаяния преподобный Ефрем Сирин никогда не был суров к ближним – он не столько обличал, сколько стремился тронуть сокровенные струны душ человеческих, призывал их одуматься и твердо встать на путь христианской жизни. Преподобный Ефрем Сирин – ярчайший представитель православного богословия поющего сердца, он писал стихи и песнопения не только для того, чтобы уберечь Едессую Церковь от гностических песен Вардесана, но и потому что у него была душа псалмопевца – его сердце пело, и он хотел славить Бога, его сердце сокрушалось, и он слагал покаянный плач. Как учитель христианской жизни и проповедник сокрушения сердца преподобный Ефрем Сирин обрел славу на все века – у него был великий дар покаянных слез. По меткому выражению святого Григория Нисского: «Плакать для Ефрема было то же, что для других дышать воздухом, – день и ночь лились у него слезы; но лицо Ефрема цвело и сияло радостью, тогда как ручьи слез лились из глаз его. Но и там, где Ефрем говорит о сокрушении, он возносится мыслью к благости Божьей, изливает благодарение и хвалу Всевышнему». В центре духовной жизни преподобного Ефрема Сирина были любовь и покаяние – мысль о вечной и безмерной любви Бога и о греховности людей – особенно о личной греховности – не покидала его ни днем, ни ночью: «Когда возлег я на ложе моем, то пришла мне на мысль Твоя любовь, Господи, к людям, и я встал среди ночи, чтобы благодарить Тебя. Но вспомнил о грехах моих и устрашился, весь облился слезами, и готов был упасть духом, если бы Ты не поспешил укрепить меня – полумертвый разбойник, грешница, мытарь, хананеянка, кровоточивая, самарянка как бы говорили мне: восстань, проси со слезами милосердия у всемилостивого Бога и твердо держи в сердце своем, что Он немощью твоего естества подвигнется к милосердию».
Преподобный Ефрем Сирин родился приблизительно в 306 году в Нибизии – крупном и многолюдном городе, расположенном в Месопотамии, которая в те дни причислялась к Сирии, за что он и был назван «Сирином» – сирийцем. По своему происхождению Ефрем Сирин принадлежал к беднейшим социальным слоям – отдаленные предки его жили на подаяние милостыни, а его родители были земледельцами и исповедниками веры во Христа Спасителя. Как благочестивые христиане родители воспитали своего сына в благочестии и страхе Божием – сам Ефрем Сирин вспоминал о летах отрочества и юности: «Я был уже причастником благодати, – от отцов получил наставление о Христе. Родившие меня по плоти внушили мне страх Господень. Видел я соседей, живущих в благочестии, слышал о многих, пострадавших за Христа; отцы при мне исповедали Его перед судьей, я родственник мученикам». Когда преподобный Ефрем Сирин был еще ребенком, то в таинственном видении Господь указал родителям его на то, что их сын обретет дар премудрости Божьей и из уст его будет истекать благодатная река поучений, молитв и песнопений, и вырастет огромное виноградное дерево, которое  разрастется и ветвями своими покроет всю землю, будет обильно плодами и, чем более птицы будут питаться его плодами, тем более будут умножаться плоды –  за это он промыслительно и назван Ефремом – «плодоносным». Во дни юности своей святой Ефрем Сирин, обладая пылким нравом и огненной натурой, был раздражителен – «за маловажные дела вступал в ссоры, поступал безрассудно, предавался худым замыслам и блудным мыслям». По исповедальному признанию Ефрема Сирина, сказанному тоном глубокого смирения, самоосуждения и покаяния, которые составляли его характерную черту как инока, в юношеском возрасте он не только не мог обуздать страстность своей темпераментной натуры, но и усомнился в существовании и благости Промысла Божиего – был искушаем страшной мыслью о том, что вся наша жизнь от дня рождения и до часа смерти, от колыбели и до гроба – игра случая: «В юности когда жил я еще в миру, нападал на меня враг; и в это время юность моя едва не уверила меня, что совершающееся с нами в жизни случайно. Как корабль без руля, хотя кормчий и стоит на корме, идет назад, или вовсе не трогается с места, а иногда и опрокидывается, если не придет к нему на помощь или Ангел, или человек, так было и со мной». Но премудрый и всеблагой Господь не оставил колеблющегося юношу, стоящего на грани отчаяния, а вразумил его и наполнил сердце глубоким сокрушением через событие, которое послужило уроком о Промысле и переходом к иному образу жизни – к иночеству. Однажды, по приказанию родителей Ефрем Сирина отправился за город и остановился ночевать в лесу с пастухов овец. Ночью на стадо наполи волки и растерзали всех овец, а когда пастух рассказал о случившемся хозяевам стада, то они не поверили и обвинили Ефрема в том, что он привел воров, похитивших овец. После ложного обвинения Ефрема Сирина бросили в темницу, где на восьмой день заключения он увидел загадочный сон: «Проведя семь дней, в восьмой вижу я во сне, что кто-то говорит мне, – будь благочестив и уразумеешь Промысел, перебери в мыслях, о чем ты думал и что делал, и по себе сознаешь, что эти люди страждут не несправедливо, но не избегнут наказания и виновные». Пробудившись ото сна, Ефрем Сирин стал размышлять о видении и рассказал о таинственном сне заключенным с ним людям: «стал я размышлять о видении, и, отыскивая свой проступок, вспомнил, что однажды, будучи в этом же селении, на поле, среди ночи, со злым намерением выгнал я из загона корову одного бедного странника. Она обессилела от холода и от того, что была непраздна; ее настиг там зверь и растерзал. Как только я рассказал заключенным со мной этот сон и свою вину, они, возбужденные моим примером, начали рассказывать о своих: поселянин, – что видел человека, тонувшего в реке, и мог ему помочь, однако же не помог; а городской житель, – о том, что присоединился к обвинителям одной женщины, оклеветанной в прелюбодеянии». Накануне дня, когда всем заключенным надлежало предстать на суде, Ефрем Сирин услышал во сне слова: «На следующий день будешь ты освобожден, а прочие подпадут справедливому суду; будь же верующим и возвещай Промысл Божий». Сказанное в таинственном видении исполнилось – виновные были наказаны, невинные – освобождены, а оправданный Ефрем Сирин ночью узрел во сне дивного мужа, сказавшего: «Возвратись в место свое и покайся в неправде, убедившись, что есть Око, над всем назирающее». Все произошедшее столь сильно поразило Ефрема Сирина, что он вознамерился посвятить свою жизнь покаянию и вскоре оставил мир и удалился в горы к отшельникам, где стал учеником святого Иакова Низибийского. Как замечает протоиерей А.К. Соколов: «Жизнь отшельническая рано стала известна между христианами низибийскими. В окрестных горах (Синьджар) пещеры служили жилищем подвижникам; растения и плоды, свободно произращаемые землей, доставляли им пищу; молитва и Богомыслие, не прерываемые шумом и суетой мирской, составляли их постоянное упражнение. Ученик преподобного Антония Аон или Евгений принес первый пример жизни отшельнической из пустынь Египетских на крайний восток Римской империи и вскоре нашел здесь многих себе подражателей. К числу их принадлежал и святой Иаков, епископ Низибийский, столь же известный своими подвигами отшельническими и чудесами, сколь и ревностью в распространении и защите правой веры христианской. Для утверждения христианства в Персии он отправляется в эту страну, смежную с Низибией, а для ограждения православных от нечестивого учения ариан пишет на него опровержения, на которые ссылался святой Афанасий Александрийский. Преподобный Ефрем вскоре стал учеником святого Иакова и строгим исполнителем правил жизни пустыннической, которые святитель свято соблюдал и среди многолюдного города. Несчастный случай заключения в темницу произвел большую перемену в Ефреме. Вместо пламенного, но гневливого, любознательного, но колеблемого сомнениями юноши, Ефрем является смиренным и сокрушенным пустынником, день и ночь оплакивающим свои грехи и с благоговением поучающимся в законе Господнем. Пример святого Иакова довершил духовное образование достойного ученика его. В это время мы видим в Ефреме совершенную покорность путям Промысла и истинно подвижническую твердость в перенесении искушений».
Тяжелым жизненным испытанием и вразумлением от Бога в душе святого Ефрема Сирина пробудились пламенная любовь ко Христу и горькое осознание своей греховности – то скорбно-покаянное настроение духа, которое отразилось в его жизни и творчестве, а среди низибийских отшельников он обрел успокоение от житейских тревог и волнений, духовно окреп через аскезу, пост и молитву, углубился в изучение Священного Писания и решился всецело посвятить себя самоотверженному служению Богу. Во время иноческой жизни преподобного Ефрема Сирина некий член клира Незибийской Церкви, также носивший имя Ефрем, имел блудную связь с дочерью одного из важных граждан Низибийских, а когда девица забеременела, то опасаясь публичного разоблачения, он уговорил ее оклеветать Ефрема Сирина. Вскоре молва об этом происшествии распространилась по городу, и родители девицы обратились с жалобой к епископу, а преподобный Ефрем Сирин не стал оправдываться, но смиренно доверился Промыслу Божиему – пал к ногам епископа и сокрушенным голосом сказал: «Действительно, отец мой, я согрешил!». Отец растленной девицы принес младенца и при полном собрании клира вручил его святому Ефрему Сирину, чтобы тот воспитывал его сам, а Ефрем с горькими слезами взял младенца и перед лицом всех сказал: «Поистине, отцы мои, я согрешил!». Но вскоре Суд Божий оправдал безвинного страдальца и Ефрем Сирин вышел из тяжкого испытания со славой, достойной его смирения. Однажды, когда народ собрался в храм для богослужения, пришел и святой Ефрем Сирин с младенцем в руках, испросив у епископа позволения взойти на амвон, он поднял младенца вверх и сказал ему: «Заклинаю тебя именем Господа нашего Иисуса Христа, открой истину, скажи, кто твой отец?». Младенец произнес трижды – «Ефрем, эконом церковный», после чего умер – душа его разрешилась от бренной жизни и отлетела к Богу, а все присутствующие, потрясенные свершившимся Судом Божиим, со слезами бросились просить прощения у преподобного Ефрема Сирина, и слава о его святости еще более разнеслась среди христиан. Зная о высоких нравственных и духовных достоинствах своего ученика, святой Иаков Низибийский взял его с собой на первый Вселенский Собор в Никее, состоявшийся в 325 году, где преподобный Ефрем Сирин проявил себя как ревностный исповедник веры в Божественность Иисуса Христа и защитник догматов Церкви. С дней иночества и до конца своей жизни святой Ефрем Сирин очищал сердце от страстей через покаянный плач и пост, веру и смирение, он молился непрестанно и усердно изучал Слово Божие, вникая умом и сердцем в смысл каждого образа, слова и сюжета, приуготовляя себя к служению Православной Церкви в качестве ее вселенского учителя. Глубоко сознавая неразрывную связь между христианской жизнью и знанием Слова Божия, между нравственностью и богословием, благочестием и догматами, преподобный Ефрем Сирин образно поучал: «Природа – это земля, нами возделываемая; произволение – земледелатель; а Божественные Писания – советники и учители, научающие нашего земледелателя, какие худые навыки ему искоренять, и какие благие добродетели насаждать. Сколь бы ни был наш земледелатель трезвен и ревностен, однако же без учения Божественных Писаний он и не силен и не сведущ, потому что законоположение Божественных Писаний дает ему разумение и силу, а вместе с тем от собственных ветвей своих и благие добродетели, чтобы привить их к древу природы: веру – к неверию, надежду – к безнадежности, любовь – к ненависти, знание – к неведению, прилежание – к нерадению, славу и похвалу – к бесславию, бессмертие – к смертности, Божество – к человечеству». После смерти императора Константина Великого персидский царь Сапор решил воспользоваться ситуацией и овладеть Низибией, он повелел воску осадить город. Осада города длилась более двух месяцев, и когда жители Низибии уже начали терять надежду, то по благословению святого Иакова Ефрем Сирин взошел на стену и взмолился Богу, а после его молитвы полчища насекомых атаковали персидское войско и Сапор был вынужден снять осаду с города и возвратиться в свою землю. После кончины своего наставника – святого Иакова Низибийского, когда персы овладели Низибией и разрушили в ней училище,  преподобный Ефрем Сирина посетил месопотамский город Амиду – родину своей матери, а затем – отправился в Едессу. По разъяснению святителя Григория Нисского: «Влекло его туда желание поклониться тамошней святыне, а, прежде всего – желание найти ученого мужа, от которого он мог бы получить или ему сообщить плод ведения». По историческому замечанию протоиерея А.К. Соколова: «Город Едесса, славный в летописях христианства усердием своего владетеля (Авгаря) принять к себе Господа Иисуса Христа, гонимого от иудеев, имел что представить благочестивому и любознательному поклоннику. Там хранилось ответное послание Христа Спасителя к Авгарю. Оттуда сделался известным Нерукотворенный Образ Христов. Там погребен был сам благовестник, просветивший Авгаря верой, – апостол Фаддей. Христианская вера имела здесь больше своих последователей, нежели во многих других городах империи Римской; и во время последнего гонения на христиан при Диоклетиане, они искали себе убежища в Едессе, так как в прочих областях империи их преследовали. Славу благочестия этого города составляло и то, что в окрестностях Едессы процветала жизнь иноческая».
Приближаясь к городу, Ефрем молил Бога, чтобы Он послал ему навстречу человека, с которым бы он для пользы души своей мог беседовать о Священном Писании. Когда он с молитвой к Богу, приближался к городу и входил в ворота, то его встретила женщина. Увидев ее, преподобный Ефрем Сирин опечалился и обратился мысленно к Всевышнему: «Господи, Ты презрел моление раба Твоего. Ибо каким образом может она беседовать со мною о книжной мудрости?». Женщина же стояла и смотрела на него. Святой Ефрем обратился к ней с вопросом: «Скажи мне, женщина, зачем ты стоишь и смотришь на меня?». Женщина ответила: «Я смотрю на тебя, потому что женщина от мужа взята, а ты смотри не на меня, а в землю, из которой ты взят». Услышав это, Ефрем Сирин подивился такому ее ответу и прославил Бога, давшего женщине такой ум». Святой Ефрем Сирин жил как бедный странник, но среди разнородных жителей Едессы сиял как ярчайшая звезда на небе – озаряя мир вокруг себя верой, благочестием и мудростью, зарабатывая хлеб трудами рук своих. По соседству с домом, в котором поселился Ефрем Сирин, жила одна женщина – блудница, подстрекаемая бесовским лукавством, она хотела оскорбить святого и с бесстыдной наглостью затеяла непристойный разговор, желая склонить его ко греху, но проницательный Ефрем Сирин предложил ей заниматься блудом посреди города – у всех на виду, заставив ее признаться, что она стыдится людей, а затем произнес слова, которые пробудили в ее сердце стыд и страх Божий: «Если нам стыдно людей, то насколько больше должно стыдиться, а вместе и бояться Бога, знающего все тайны человеческие, ведь Он будет судить весь мир и воздаст каждому по делам его». Тронутая словами святого Ефрема Сирина женщина обратилась в христианскую веру и  оплакала грехи свои, а затем ушла в монастырь и стала монахиней. Живя в Едессе все свободное время Ефрем Сирин посвящал молитве, Богомыслию и изучению Священного Писания, он беседовал с язычниками и многих обратил в христианскую веру, он утешал скорбящих и молился за страждущих, призывал падших к покаянию. Однажды один благочестивый старец из монастыря услышал беседу преподобного Ефрема Сирина с язычниками и был поражен его мудростью, а затем с огорчением обратился к Ефрему – «откуда ты, сын?», как бы вопрошая, что он делает среди порочных и неверных. Преподобный Ефрем Сирин рассказал старцу историю своей жизни, а тот спросил: «Для чего же, будучи христианином, ты позволяешь себе оставаться в толпе язычников? Или ты намерен жить в миру?». Преподобный Ефрем Сирин ответил, что иноческая жизнь – это единственное желание его сердца, а затем последовал в монастырь, где его пустыннолюбивая душа жила молитвой, псалмопением и прославлением Бога, здесь он познакомился с подвижником Юлианом, чья жизнь была покаянным плачем: «Однажды, придя к Юлиану, я увидел, что книги его не только мокры, но там, где встречаются слова: Бог, Господь, Иисус Христос и Спаситель, – буквы почти изглажены. Я спросил его: «Кто так испортил книги?» – «Не скрою от тебя ничего, – отвечал Юлиан. – Когда грешная жена приблизилась к Спасителю, она омыла ноги Его своими слезами и власами главы своей отерла их; так и я, где нахожу написанным имя Бога моего, орошаю его слезами, чтобы получить от Него прощение грехов моих». – «Бог благ и милосерд, – сказал я ему, – Он примет твое благое расположение, но, – прибавил я дружески, – прошу поберечь книги». Для святого Ефрема Сирина характерно бережное отношение к книгам, в которых запечатлена Божественная Мудрость, а дар творчества – поэтического, литературного и богословского – это талант, данный от Бога, указывающий на призвание человека служить Творцу своему, наконец, в изречениях Ефрема Сирина ясно обнаруживается мудрость Соломонова – он соединил в своем лице библейский лиризм псалмопевца Давида и философскую рассудительность его сына – премудрого Соломона: «Если приобрел ты книгу, то храни ее в исправности, чтобы не встретились в ней преткновения читающему или списывающему». «Знание лучше богатства». «Ищи себе обучения, люби общаться со старшими, выслушивай и заучивай речи их. Обучение – новый свет и делает очи светлыми». «Книги пусть будут для тебя трапезой… пусть будут они для тебя ложем». Преподобный Ефрем Сирин был убежден, что каждый монах должен быть грамотным и образованным человеком, чтобы читать Библию и творения святых отцов Церкви, ибо в Священном Писании – особенно в Евангелии – возвещается о духовно-нравственном идеале христианской религии Священное Писание – это основа как незыблемых догматов Церкви и всего ее вероучения, так и всей христианской нравственности: «Кто может доказать, что христианам прилично играть на гуслях, плясать, скакать на улицах, свирять, шуметь, гадать, делать хранилища и носить их, вопрошать бесов, упиваться? Какой пророк, какое Евангелие, какая апостольская книга подтвердят сие? Если христианам прилично сие, то все суета и заблуждение – закон, пророки, Евангелие и апостолы. Если же они богоглаголивы, как и действительно, то делать что-либо из вышесказанного христианам неприлично».
Прозорливый старец, приведший Ефрема Сирина к инокам Едесским, открыл в нем просвещенного Богом наставника иноков и мирян, и однажды ночью, выйдя из своей пещеры, он увидел  дивное видение – лики Ангелов, блистающих небесным светом, одни из которых держал в руках таинственный свиток, снаружи и внутри исписанный. Святитель Димитрий Ростовский в житии преподобного Ефрема Сирина предает этот рассказа так:  когда святой Ефрем Сирин «подвизался на одной пустынной горе, исполненный великого умиления и сердечного сокрушения, один из богоносных отцов видел во сне светлого, сиявшего подобно Ангелам, мужа. Он держал в руке исписанный свиток и спрашивал: «Кто может принять и сохранить этот свиток?». Голос свыше отвечал ему: «Никто другой, кроме Ефрема, угодника Моего». Перед явившимся мужем стоял Ефрем. Он открыл свои уста, а муж вложил ему в рот свиток. Преподобный Ефрем съел свиток, а затем, вскоре после этого, начал говорить и писать назидательные речи, приводившие в умиленье каждого, читавшего их и слушавшего. Они могли в каждом возбудить страх Господень и наставить на путь покаянья, как это ясно из его боговдохновенных книг. Равным образом и другой великий и святой старец имел подобное же видение во сне о святом Ефреме. Он видел сонмы Ангелов, сходивших с неба, по повелению Божьему, и имевших в руках свиток, исписанный внутри и извне. Они говорили друг другу: «Кто может этот свиток принять?». В ответ одни называли одно имя, другие вспоминали другое, а некоторые говорили: «Поистине святы и праведны упомянутые мужи, но ни один из них не может принять этого свитка, а только Ефрем, кроткий и смиренный сердцем». Затем старец видел, как Ефрему был отдан этот свиток. Встав наутро, он слышал, как блаженный Ефрем предлагал братии поучительные назидания. Как будто источник истекал из уст! Из них исходили речи, преисполненные великой пользы. Он уверовал, что все, исходящее из уст святого Ефрема, внушается Духом Святым, и прославил Бога, подающего такую благодать рабам Своим». Это видение в своих чертах напоминает таинственное видение пророку и тайнозрителю Иезекиилю, поэтому Ефрема Сирина и стали называть «сирийским пророком» и «новым Иезекиилем», грядущим с Востока. В эти дни преподобный Ефрем Сирин начал писать книги по толкованию Ветхого Завета – Пятикнижия Моисеева,  а рукопись Ефремова вызвала изумление у иноков и всего клира Едесской Церкви, у простых верующих и самых ученых людей города – с эти пор Ефрем стал известен как искусный экзегет и истинный христианский мудрец. Не желая мирской славы и по любви к уединению, Ефрем Сирин поспешил скрыться на безлюдную гору, но ему явился Ангел Господень и возвестил, что он призван Богом на служение наставником иноков и просветителем. Душа преподобного Ефрема Сирина – это золотая чаша, наполненная до краев кристально чистой водой Божественной Мудрости – водами реки жизни, текущей в жизнь вечную, а то, что изливалось через край – изливалось из его уст в убедительных увещеваниях, мудрых советах, трогательных молитвах и благоговейных размышлениях о Боге, которые он излагал в рукописях. Сам святой Ефрем Сирин говорил: «Вера рождает добрую мысль, а добрая мысль – река воды живой. Кто приобрел ее, тот наполнится водами ее». Возвышенная мысль преподобного Ефрема Сирина возносилась к Богу, как орел возносится к небесам, он прославлял славу вечной любви Господней, плакал о грехах своих и молился за весь мир. В свое пламенное и боголюбивое сердце Ефрем Сирин вобрал изречения и сюжеты библейские, духовный опыт из подвижнической жизни и бесед со старцами и иноками, он горько сетовал на то, что христиане утрачивают ревность в вере и благочестии, неустанно призывая всех к покаянию и самозабвенному служению Богу: «Отцы наши как светила осияли всю землю; по причине высокого и чистого жития их самые враги сделались их подражателями... Наше же учение, оставив прямые пути, идет по стремнинам и местам негладким. Ибо нет человека, который бы ради Бога оставил имение, и для вечной жизни отрекся от мира. Нет ни кротких, ни смиренных, ни безмолвных. Никто не воздерживается от оскорбления, никто не терпит злословия... Земля, приходя часто в страх от лица Господня, колеблется под нами к устрашению нашему, а мы и этого не убоялись. Города поглощены и селения опустошены гневом Божиим, а мы и того не устрашились. Воздвигнуты брани персами и варварами, и опустошили нашу страну, чтобы мы, убоясь Бога, пришли в раскаяние, но и это нас не изменило». По слову преподобного Ефрема Сирина истинный монах подобен целомудренной птице из Псалтыря – горлице, ищущей необитаемых пустынь, он отрешился от всей мирской суеты и всецело посвятил себя Богу, он избрал ангельскую жизнь на земле и стал странником на земле, ищущим горний Иерусалим, он – гражданин Небесного Града, преуспевающий в молитве и Богомыслии, в борьбе со страстями и семи подвижнических деланиях: «Первое – безмолвие, то есть жизнь, проводимая без развлечений, в удалении от всякого житейского попечения, чтобы монаху, став выше человеческого ублажения, можно было прилепиться к Богу. Второе – соразмерный пост, то есть единократное в день вкушение пищи малоценной, и то не до сытости. Третье - соразмерное бдение, то есть употребление одной половины ночи на псалмопение, воздыхания и слезы. Четвертое – псалмопение, то есть телесная молитва, состоящая из псалмов и коленопреклонений. Пятое – молитва духовная, совершаемая умом, удаляющая от себя всякую постороннюю мысль. Шестое – чтение житий святых отцов и их словес; совершенное удаление слуха от учений странных и от всякого иного, чтобы словесами отцов препобеждать страсти. Седьмое – вопрошение опытных о всяком слове и предприятии, чтобы, по неопытности и самоуверенности, вздумав и сделав одно вместо другого, не погибнуть…».
Во времена земной жизни святого Ефрема Сирина Едесса –  город в Месопотамии, расположенный на границе между утесистой пустыней и плодоносной землей, славился своим просвещением и науками, здесь учился Евсевий Емесский, изучавший Священное Писание, науки и философию. Преподобный Ефрем Сирин более всего желал  изучить не эллинскую философию с ее языческой мудростью, а Слово Божие – постичь христианскую мудрость. По признанию самого Ефрема Сирина в Едессе он начал устно и письменно поучать вере и благочестию, с апостольской ревностью защищая Церковь от лжеучений от ереси Ария до гностической поэзии Вардесана. Загадкой остается вопрос о том получил ли преподобный Ефрем Сирин научное и философское образование – здесь нет никаких исторических свидетельств, но есть место предположениям: с одной стороны культурная утонченность, склонность к философствованию и Богомыслию, изысканность речи и блестящее знание не только Слова Божиего и церковного Предания, но и философии, дает право предположить, что он был высоко образованным человеком как святитель Григорий Богослов и святитель Василий Великий, но с другой стороны – бедность его семьи и ранний уход в иноческое житие указывает на то, что Ефрем Сирин не получил превосходного светского образования, но Господь щедро одарил его многими талантами – ораторским красноречием, поэтическим даром и проницательным умом богослова, изящество и образность его речи как объясняется особенностью Востока и национальным сирийским темпераментом, так и личными духовными дарованиями Ефрема. В «Поучениях к египетским монахам» преподобный Ефрем Сирин по своему глубокому как морская бездна смирению называет себя  «неученым и незначительным», а в «Похвальном слове мученикам» – «человеком мало смышленым, неученым и ничего не стоящим», но это – уничижительные формулировки, в то время, как в действительности Ефрем Сирин – один из ученейших богословов своего времени, по мудрости и талантам более всего сравнимый со святителем Григорием Богословом. Обращаясь к египетским инокам, святой Ефрем Сирин писал: «Хочу послужить сведениями, каким благодать просветила ум мой. Но говорить я намерен не ухищренными словами, так как сам я человек неученый и незначительный. Притом ухищренно сказанное не для всех вразумительно, особенно же для незнакомых с мирским любомудрием. А потому надобно предлагать слово ясное, которое могли бы разуметь читающие, по сказанному блаженным апостолом: Аще убо не увем силы гласа, буду глаголющему иноязычник: и глаголющий, мне иноязычник (1Кор.14:11). Но духовное слово может убедить послушных вере даже без пособий грамматики и риторики. Благословен Бог, Который всем и все подает, и каждого просвещает на полезное!». Духовным наставником преподобного Ефрема Сирина был святой Иаков Низибийский – племянник парфянского царя, получивший блестящее образование, а затем – избравший подвижнический путь, просвещенный Слово Божиим и умудренным летами аскетической жизни, он стал превосходным учителем иноков. Если учесть, что преподобный Ефрем Сирин жил в золотой век святоотеческой мысли и письменности, когда гремели догматические споры, то имея склонность к богословствованию, возбуждаемый духовной жаждой Богопознания и ревностью к защите Православия, можно уверенно утверждать, что он углубленно занимался самообразованием – на это настойчиво обращает внимание святой Григорий Нисский. Когда Низибин отошел к персам в 363 году, то преподобный Ефрем Сирин переселился в Едессу, где «предался литературным занятиям и учительствовал», изучал Священное Писание, науки и философию – читал сочинения Иринея Лионского, Оригена, Афанасия Великого, Григория Богослова и Григория Нисского, а также творения Платона и Аристотеля.. В Едессе преподобный Ефрем Сирин вдохновенно проповедовал Слово Божие и полемизировал с язычниками, боролся с ересями – гностицизмом Вардесана и лжеучением Ария, основал библейское училище и общежитие – христианское братство, где преподавалась и изъяснялась Библия.  По замечанию протоиерея А.К. Соколова:  «Училище Едесское, основанное Ефремом, долгое время процветало и после его кончины, доставляя образование не только своей стране, но и христианам Персии и Армении». «Нет причин сомневаться в том, что преподобный Ефрем знал греческий язык. Из некоторых его сочинений видно, что он читал писания греческих отцов Церкви, которые в его время еще не были переведены на сирийский язык. Так, он читал сочинения святого Иринея, епископа Лионского, жизнь Антония Великого, описанную святителем Афанасием Александрийским, и прямо указывает на сочинителя этого жизнеописания. Можно также отметить, что он немного был знаком и с греческими философами – Сократом, Платоном и Аристотелем, которых он характеризует в коротких словах. В его писаниях встречаются объяснения греческих слов. Наконец, преподобный Ефрем, как увидим впоследствии, при толковании Священного Писания во многих местах руководствовался переводом семидесяти толковников». Затрагивая вопрос о том, знал ли преподобный Ефрем Сирин греческий язык, можно историк Созомен  писал о том, что Ефрем Сирин не учился греческому языку, а блаженный Феодорит Кирски замечает, что «он, хотя не вкусил эллинской науки, однако обличал многообразные заблуждения эллинов». По свидетельству церковного Предания преподобный Ефрем Сирин не знал греческого языка при встрече со святителем Василием Великим, но по молитве последнего, он получил дар понимать греческую речь. Затрагивая вопрос о том – «изучал ли Ефрем Сирин сочинения эллинских философов?», А.А. Жданов писал: «Сведения из сочинений греческих отцов и учителей Церкви, понятия о греческих философах и их системах и преподобный Ефрем легко мог почерпнуть путем устной беседы например с святым Иаковом Низибийским, своим учителем, с Евсевием Емесским и другими, или же из оригинальных и переводных произведений сирской богословской литературы, которая ко времени пр. Ефрема находилась в цветущем состоянии». По замечанию профессора Н.И. Барсова: «Сочинения Ефрема обнаруживают в нем не только превосходное, вполне научное, знание Священного Писания, равно как полное и глубокое знание современного ему греческого богословия, но отчасти также классической и современной ему светской литературы. Недаром он пользовался особенным уважением знаменитейших богословов своего времени – Василия Великого, который, по словам Феодорита, «восхищался им, удивлялся его учености» и хотел поставить его в епископа, и Григория Нисского, который составил Ефрему панегирик. Наконец Ефрем мог узнать «эллинскую мудрость», если не по сирским переводам греческих авторов, которых в его время, может быть, не было, то из собеседований с учеными людьми своего места и времени и других и со своими многочисленными учениками и сожителями в монастыре, между которыми не могло не быть лиц образованных, знавших язык и мудрость эллинскую. В виду всего вышеизложенного вовсе не было неожиданоностью, как кажется Созомену, когда Ефрем, как говорит этот историк, «показал столь великую ученость… что постигал высшие умозрения философии, а легкостью и блеском слова, также обилием и мудростью мыслей превзошел знаменитейших греческих писателей». Действительно, хотя Ефрем и порицает философию «лжеименную», «многоречивую» и «суесловную», но в слово о добродетелях и страстях стоить вполне на уровне тогдашнего философского знания». Размышляя о соблазнах  эллинской философии, святой Ефрем Сирин говорил, что она – только смутная тень Истины и зыбкая мудрость мира сего, величайшие языческие мудрецы – Сократ, Платон и Аристотеля не могут сравниться с пророками Ветхого Завета и апостолами Нового Завета, а поэтому всякий изучающий эллинские науки, вникающий в изощренную диалектику и умозрения языческих философов, но не читавший Библию и не верующий во Христа – далек от Божественной Истины, ибо Слово Божие – источник истинной и вечной мудрости, кладезь Богопознания и собрание книг, написанных по наитию Святого Духа. По воззрению преподобного Ефрема Сирина христианские подвижники есть истинные философы во Христе – философы Святого Духа, живущие по заповедям Евангелия: «когда посвящает кто жизнь свою на дела добрые и на все то, что требуется в Писании, тогда всякое слово, писание и сочинение, даже книги нехристианских философов провозглашают о сем, хваля такого человека и величаясь им, и всякий язык свидетельствует о нем, что дела его согласны с требуемым в Писании. Тот истинный философ пред Богом, кто всегда противится худым желаниям своим. А кто украшается и хвалится благовидным именем любомудрия, но не подчиняет себе пожеланий своих, тот, без сомнения, признан будет немудрым и глупым, по испытании его в неразумных страстях. Итак, человеку Божию надлежит не многословию предаваться, но быть внимательным к делу истины, упражняться и проводить жизнь в таких занятиях, какие предписаны Священным Писанием; потому что в Божием Писании, равно как и в мирских книгах, везде говорится о добрых делах, и определяются наказания за худую нравственность».
Заботясь о Едесской Церкви, преподобный Ефрем Сирин не только занимался проповедью и толкованием Священного Писания,  давал наставления инокам и мирянам и отвечал на насущные вопросы, активно занимаясь просветительской деятельностью, но боролся с еретическими лжеучениями – не только с ересь Ария, являющуюся «общей болезнью того времени», но с лжеучениями Манеса, Аудия и мессалиан, а особенно с гностической теософией Валентина, Маркиона и Вардесана, волновавшей Восток. Вардесан Едесский был ученым философом и поэтом, жившим при дворе Авгаря Озроенского, сына Маанова, он боролся против астрологического фатализма – учения о том, что влияние звезд и планет определяет нравственное состояние и жизнь людей, выступал против Маркиона, но в то же время, сам являлся гностиком – проповедовал дуалистическое учение о двух вечных началах – о непостижимом Боге и совечной Ему материи, учил об исшедших из Божества эонах и развертывал гностическую космогонию, утверждая, что Сам Христос – это не Единородный Сын Бога Живого и истинный Богочеловек, а один из эонов, в видимой, но невещественной, небесной плоти пришедший на землю, чтобы спасти человечество. По сути гностическая теософия Вардесана была глубоко чужда христианству и несовместима с вероучение Вселенской Церкви, с ее Священным Писанием и Священным Преданием, догматами, таинствами и литургической жизнью, но он излагал свое учение в поэтической форме – живописным и певучим языком, привлекающим внимание народа, а его песни, равно как и песни его сына – Гармония, получившего образование в Афинах, распространились за пределы Месопотамии и надолго укоренили его заблуждения в умах и сердцах множества людей. Преподобный Ефрем Сирин вспоминал, что когда он читал книгу Вардесана, то испытал скорбь оттого, что обнаружил в его песнях грубые мифопоэтические фантазии гностика, а не сияющие истины Православия, изложенные на языке восточной поэзии: «Я нашел книгу Вардесана, и смущен был на время скорбью, потому что она осквернила мой слух и сердце зловонием своих хулений. Я слышал в стихах его хулы, и в его чтениях злословия... Для рассеивания мрака заблуждений, которые раздавались у меня в ушах, я обратился к Священному Писанию». Для того, чтобы рассеять тьму гностического лжеучения преподобный  Ефрем Сирин освоил метрику стихов Вардесана и облек истины Православия в поэтическую форму песнопений. Песнопения святого Ефрема Сирина – это высокий образец поэтического богословия и священной поэзии, в них отразилась возвышенность его духа и умение выражать свою богословскую мысль в выразительных и запоминающихся поэтических образах, в них веет Дух Истины и Откровения, сила и благодать Божия изливается во всех словах этого святого поэта и богослова. Исповедуя гностическую теософию, Вардесан не отвергал боговдохновенных книг Ветхого и Нового Заветов, а потому Ефрем Сирин изложил в своих песнопениях библейскую мудрость – «чистое учение Слова Божия о Боге и Его отношении к нам, чтобы обличить суемудрие и лжетолкования еретика». Воодушевляемый пламенной ревностью к защите истины Православия, преподобный Ефрем Сирин бескомпромиссно предает позору и проклятию мнимую мудрость Вардесана, призывая всех христиан быть верными Церкви – хранительнице апостольской веры: «Да будет проклят читающий Писания и противоречащий им, читающий апостолов и противящийся их учению. Блаженна ты, Церковь верных, ибо Царь царей утвердил в тебе Свое жилище. Твои основания никогда не поколеблются, ибо Господь страж твой; и врата адова не одолеют тебя, и хищные волки не смогут сокрушить или ослабить твоей крепости. О как велик ты, дом Божий! Как ты прекрасен! Как великолепна ты, дщерь народов». В своих песнопениях святой Ефрем Сирин со всей силой своего поэтического таланта, глубиной своей богословской мудрости, с вдохновением пророка и пламенностью апостольской веры изобличал не только лжеучение Вардесана, но и еретические воззрения Маркиона и Манеса, он проповедовал о том, что единый предвечный – это Сам Бог Святая Троица и нет никакой совечной Ему материи,  обличал ложность гностического учения о раздроблении Божества на эоны и провозглашал, что всемогущий Бог сотворил из ничего небо и землю, что истоки зла таятся не в материи, а в свободной воле разумных тварных созданий – Ангелов и людей, восставших на Творца своего, отсюда – трагедия низвержения трети Ангелов с небес и грехопадения Адама и Евы на земле. Как великолепный поэт и проповедник святой Ефрем Сирин избрал искусство – поэзию – как утонченное орудие в борьбе за чистоту Православия и поразил гностические ереси – народ с восторгом внимал песнопениям святого отшельника – «нового Псалмопевца», забывая песни Вардесана и лжеучения Маркиона и Манеса.
Во дни царствования императора Констанция, исповедующего арианство, многие епископские престолы на Востоке были захвачены арианами, а затем из недр арианства возникло новое лжеучение, не только отвергающее Божественность Иисуса Христа, но и непостижимость естества Божиего. С гордым презрением к догматическому вероучению Православной Церкви, благоговейно исповедующей, что сокровенная и неприступная Сущность Бога – это Святая Святых, закрытая для самих Серафимов и Херувимов, это – Тайна всех Тайн, превышающее наше разумение, равно как предвечное рождение Бога Сына от Бога Отца и предвечное исхождение от Отца Вседержителя Святого Духа, еретики Аетий и его ученик Евномий, стали упрекать православных христиан в том, что они не знают, Кому поклоняются.  Господство арианства на Востоке сопровождалось церковной смутой и всеобщей распрей, грозящей разорвать земную Церковь,  а сторонники Аетия и Евномия зачастую обращали святое дело  – благоговейное размышление о Божественных тайнах –  в предмет праздного любопытства, а иногда и нечестивого суесловия. В горестные дни распространения нового лжеучения, преподобный Ефрем Сирин пламенно молился Богу о том, чтобы Всемогущий хранил мир в Церкви Своей. С грустью в сердце Ефрем Сирин оплакивал  бедственное духовное состояние Востока и раздоры, сотрясающие Церковь, а в своих песнопениях он сокрушался: «Призванные в Церковь спорят и перед лицом Истины обращаются к праздным вопросам; зависть и ревность ожесточили людей; в бешенстве они поражают друг друга; но и звери хранили мир в ковчеге (Ноевом)! Под предлогом защиты истины напрягают лук, мечут стрелы; страсть к прениям и ссорам стала колчаном, всегда готовым давать стрелы сражающимся. Лукавый враг посмеялся над простотой и неопытностью; отведя людей от истинного учения, запутал их неразрешимыми вопросами; возбудил в них стремление к недоступному для них знанию, чтобы отвлечь от дозволенного занятия полезным учением. Занимаются Писанием, но не для того, чтобы, читая, преуспевать в благочестии, а для того, чтобы свободнее проповедовать свои заблуждения и быть искуснее в спорах. Неразумные люди удалились от столпов путеуказательных и, чтобы блуждать беспрепятственнее, обратились в дебри и пустыни. Но только тому дано будет узреть Царя и получить от Него воздаяние, кто верно будет идти путем царским». Выступая с пламенными обличениями, святой Ефрем Сирин указывал на  грозные Суды Божии – на губительное нашествие персов, которое попущено Вседержителем за то, что пастыри возжелали суетной славы, а простые верующие  не проявляли усердия ни в благочестии, ни в Богопознании: «Дело ясное, сами видите, как наказывает нас Бог посредством нечестивых. Вместо того, чтобы быть пшеницей, мы стали пылью; и вот внезапный сильный ветер от Востока развеял нас. Мы не искали убежища в едином убежище спасения; и нас не спасли самые укрепленные города. Наши пастыри из суетной славы стремились к высшим степеням; и вот они лежат поверженные на земле или отводятся в страну магов». Как христианский богослов, исполненный библейской мудрости, Ефрем Сирин поучал: «Блаженны – город, в котором царствуют благочестивые, и корабль, которым правят опытные, и монастырь, которым управляют воздержные. Но горе тому городу, в котором царствуют нечестивые, и тому кораблю, которым правят неопытные, и тому монастырю, которым управляют сластолюбивые. Город, за нечестие державствующих, наполнится варварами; корабль, по неопытности кормчих, сокрушится; и монастырь, от недеятельности управляющих им, запустеет». Выступая против провозвестников нового лжеучения Аетия и Евномия, дерзко вознамерившихся постичь непостижимую и неизреченную Сущность Божию, святой Ефрем Сирин указывал на то, что Бог есть вездесущий и бесконечный Дух, Он превосходит наш ограниченный ум – Слово Божие и несметное множество тайн, окружающих нас, голос собственного сознания, замирающего в священном трепете перед Богом как величайшей Тайной, высшие Ангелы – Серафимы, закрывающие очи свои крылами и не дерзающие взирать на Всевышнего, окруженного сиянием славы – все свидетельствует о безрассудстве тех, которые мечтают приобрести познание сокровенной Сущности Бога: «Небесный Царь, Бессмертный Владыка, Единородный Сын, Возлюбленный Отцу, Который по единой благости, Своею властью создал человека из земли, побежденный щедротами благоутробия Своего, ради того самого человека, которого создали пречистые руки Его, сошел с неба спасти и исцелить всех страждущих. Ибо по действию лукавого все изнемогли во зле: повреждение стало тяжко и неисцельно: ни пророки, ни священники не в силах были совершенно уврачевать язвы. Посему-то Святой, Единородный Сын, видя, что все естество изнемогает во зле, по воле Отца снизшедши с неба, воплотился в утробе Святой Девы и, по благоволению Своему, родившись от Нее, пришел, благодатью и щедротами уврачевать одержимых разнообразными немощами, и словом Своим исцелить все болезни. Всех избавил Он от зловония собственных их язв. Но недужные по уврачевании, вместо того чтобы воздать благодарностью Врачу за исцеление, начали входить в исследование сущности Врача, которая непостижима. Страшное чудо! Бесполезная необузданность неразумных смертных! Кто из них слышал или видел, чтобы исцелены были язвы, загнившие от долговременности? А ты, несчастный, сам исцелен Врачом, и, по грубости своей, входишь в исследование Его сущности? Потому что Врач ради тебя принял на Себя образ твой, чтобы уврачевать тебя, то входишь ты в исследование естества Его. Послушай, что скажу твоей грубости и дерзости: если хочешь войти в исследование сущности Врача, то не найдешь ни пути, ни конца своему исследованию, ибо для всякого, кто вознамерился идти таким путем исследования, путь сей тотчас оказывается непроходимым. Непроходим и пустынен путь сей под ногами его, нет на нем ни пристанища, ни упокоения. Что ж будешь делать, несчастный, в непроходимой пустыне, не находя себе пристанища и упокоения? Куда доспеешь, несмысленный, в страшной непроходимости, вовсе не имея перед собой ни пристанища, ни конца? Куда пойдешь, ничтожный? Исследование о Единородном Сыне - необъятное море. А ты - то же, что ввергающаяся в него малая глыба земной персти. Если захочешь пуститься в это море исследования, где тогда будешь, несчастный? Видал ли кто когда, чтобы рыхлая груда пускалась исследовать всю глубину великого моря? Или слыхал ли также кто, чтобы отваживалось исследовать силу ветра сыпучее вещество, повсюду рассеиваемое даже слабым дуновением ветра, не имеющее в себе ни самостоятельности, ни силы, чтобы на одно мгновение устоять против ветра? И солома отваживается испытывать силу огня! Исследование Бога есть огонь пожигающий. Для чего же, несчастный, сам себя попаляешь в страшном пламени? Скажи мне, безрассудный, как изобразить в уме своем беспредельного, славного и страшного Создателя всей твари, пред взором Которого тает всякая тварь, как воск перед лицом огня. Всякая тварь видимая, а равно и невидимая, тает пред взором Его, как воск, во мгновение ока; а ты, безрассудный, по своей грубости и дерзости, думаешь постигнуть Великого, Страшного, Славного и Несравненного? В упоении находишься ты, несчастный, не зная сам себя, а также ни природы своей, ни своего ничтожества. И того не знаешь, ничтожный, как сам ты сотворен; как же, не зная сам себя, входишь в исследование о страшном и славном Владыке?.. Ужели не боишься, несчастный? Ужели не трепещешь, несмысленный? Не зная самого себя, входишь в исследование о Творце! Кто бы не устрашился, потому что Господь Бог, Единородный от Отца, сидит на высоком престоле одесную Отца! Ангелы, Архангелы, Херувимы и Серафимы со страхом и трепетом предстоят Ему в ужасе, долу всегда поникши взором, а пепел и прах, поверженный на земле, входит в исследование о Создателе! Херувим у престола крылами своими закрывает взор свой, потому что нестерпимо для него взирать на оную славу страшного Владыки; а перстный человек, который не знает сам себя, а также и часа собственной смерти своей, входит в исследование о Владыке и Творце всяческих! Послушай, несчастный: кто входит в исследование о своем Владыке, тот обещает поведать чудное о Божестве и о Единородном возлюбленном Отцу. Ты говоришь, что видишь непостижимое Божество, прославленное в величии Его; посему скажи прежде о твари, и своей мудростью и собственным смыслом приведи в ясность, какие служители совершают службу пред Божеством; скажи и покажи, как свет, природу Ангелов, отличительный признак Херувима, Серафиму свойственный образ, лицо Гавриилово, истинно попаляющий огонь Михаилов, так как все они – служители Божества и духи. Чем смотрит огонь, потому что окрест их свет? Чем также дышит дух служебный? Где очи пламенеющего огня? Где ноздри для вдыхания духа? Какой у них рост: достаточной ли величины или только заметный вблизи? Суть ли они что-либо неосязаемое или осязаемы? Скажи нам все это ты, безрассудный и без меры пытливый, объясни то, чего не знаем мы: какие крыла у огнезрачных, какие ноги у пламенеющих? Скажи, как огнистые мышцы свои сгибают они под огненными крылами? И как опять огненное лицо закрывают крылами, находя невыносимым взирать на бессмертный огонь Владычней славы? Если в этом уступаешь над собою победу, дерзкий невежда, будучи не в состоянии сказать ясно о созданиях безприкладного Владыки, то как же вдаешься в пытливые вопросы о Самом Создателе? Ибо действительно уступает в этом сей жалкий, и говорит: «Естество Ангелов невидимо: горе, на высоте небесной водворяются служители Божества, невидимые по естеству». Скажи же о видимом; возьми, дерзновенный, в уста свои этот, видимый нами и всем нам данный к нашему употреблению горящий уголь, и вкуси его небоязненно, в удостоверение всех слушателей, а равно и зрителей, что возможно для тебя объяснить естество Владыки, страшного Зиждителя. А если не возможно сие для тебя, дерзкий многовещатель, то поди, проливай слезы, оплакивай самого себя; потому что, оставив веру в Святого Создателя, которая может спасти всех хотящих спастись ею, взялся ты за оружие собственной смерти своей; изощрив меч, добровольно вонзил его в сердце свое и, забыв также славу Отца, стал пытливым совопросником о Создателе. Как жалок и окаянен, а вместе и весьма бесстыден, кто хочет входить в исследование о своем Создателе! Тьмы тем и тысячи тысяч Ангелов, Архангелов славят Его со страхом и поклоняются Ему с трепетом; а перстные люди, исполненные грехов, небоязненно разглагольствуют о Божестве! Не цепенеет тело, не трепещет сердце; напротив того, принимаю дерзость, и смело говорю о Христе, Сыне Божием, волею пострадавшем за меня, недостойного грешника».
В основе православного Богомыслия лежит апофатизм – апофатическое мышление было свойственно и преподобному Ефрему Сирину, во всех его писаниях ощущается мистический трепет Божественной тайны, он – проникновенный церковный мистик и тайнозритель, с благоговейным страхом Божиим проповедующий о то, что Бог непостижим по естеству Своему: «не делаюсь отважным, потому что могу рассуждать о Господних Тайнах, или даже прикасаться к сим сокровенным и страшным Тайнам. А если бы и захотел употребить дерзость и стал рассуждать о них, то окажется, что я не в состоянии постигнуть Божиих Таин, что я дерзок, неразумен и сражаюсь только с воздухом, хотя вовсе не могу осязать его по причине тонкости, потому что таинство сие выше моей природы. Напротив того, прославлю лучше Бога и Отца, благоволившего Единородным истинным Сыном Своим спасти меня недостойного, грешника, который верует в Него в простоте сердца, избегает пытливости и всякого посягательства, оскорбительного для Бога. Я смертен, из персти и перстен, из перстного естества создан по благости; добровольно сознаю ничтожность естества своего и не хочу входить в исследование о моем Создателе, потому что страшен Непостижимый по естеству. Благословляю Его владычество и поклоняюсь Ему во веки». Преподобный Ефрем Сирин – поэт тайны и парадокса, в своих стихах, молитвах и песнопениях он возвещает, что между Богом и всем сотворенным Им миром лежит непреодолимая онтологическая пропасть – непостижимый и запредельный всему сущему Бог окружен покровом тайны, но по любви к нам Он Сам открывает Себя дает нам познать Свою мудрость, благость и силу: «Если бы Бог не захотел открыть Себя нам, тогда тварный мир никогда бы не смог выразить что-либо о Нем… Кто не воздаст хвалу Тайному, Самому Тайному из всех, Тому, кто пришел возвестить Откровение, возвестить его всем!». По воззрению святого Ефрема Сирина существует естественное Богопознание – возможно познать Бога через созерцание красоты природы, в которой отпечатлелись отблески величия и премудрости Творца, а также через самопознание, ибо человек создан по образу и подобию Божиему. Во всем присутствует тайна Божия – и в сверкающей мириадами звезд величественной картине ночного неба, и в маленькой чашечке благоухающего цветка, и в улыбке ребенка, тянущегося к своей матери, и в молитве отшельника, затворившегося в своей келье. Весь мир Божий полон тайн и загадок, небо и земля полны символов Божиих – здесь Ефрем Сирин раскрывается как православный символист, предвосхищая преподобного Максима Исповедника, и возвещая: «Повсюду, куда бы ты ни взглянул, Божий символ присутствует, и где бы ты ни читал Писание, ты найдешь Его образы. Все тварное было создано Им. И Он наделил Своими символами Свои владения; пока Он творил мир, Он глядел на него, и мир украсился Его образами. Фонтаны символов открылись и забили, и хлынули наверх, заполняя все, Его символы – во всех частях мира!». Весь мир – это книга Божьих тайн и символов, но чтобы прочесть их и понять нужно духовное око веры, созерцающее «тайны» и «символы», скрытые в природе, в человеке и в Священном Писании: «Священное Писание представляется как зеркало, и человек, чье зрение прозрачно, воспринимает взглядом Истину. Он различает образ Небесного Отца, изображение образа и Сына, и, наконец, образ Духа Святого». По заветной мысли Ефрема Сирина вера – это дыхание жизни для духа, без веры человек духовно мертв и слеп, вера – основа всей духовной и нравственной жизни, она – краеугольный камень благочестия и Богопознания: «Спроси мудрых, и взвесь внимательно слово их: есть у человека другая душа – вера (а не знание). Тело оживляется духом, а дух – верой; без веры он труп». В основе православного Богопознания лежит Божественное Откровение, запечатленное в Священном Писании, и религиозная вера – пламенная, бескорыстная, радостная и церковная, а быть христианином – означает везде и всегда следовать за Христом, жить по Его заповедям, ибо вера без дел мертва, исповедовать догматы Православия, ибо в них заключена богооткровенная истина веры и высшая Божественная Мудрость, участвовать в литургической жизни Церкви и ее таинствах, ибо без святейших таинств и вне Церкви нет спасения: «Вот есть у нас путь в Божественных Писаниях; пойдем же сим путем с верою, потому что без веры никто не может познать всего написанного о Господе нашем, Спасителе мира. Но если хочешь послушать меня, веруй, не входя в исследования. Слышал ты, возлюбленный, что Бог Отец послал Единородного Сына для твоего спасения; будем же несомненно веровать, потому что Святой Бог, нелжив. Слышал ты также и то, что Единородный воплотился во чреве Святой Девы и рожден Ею от Духа Святого; убедись же сердцем своим, что это действительно так, как ежедневно слышишь в Святых Евангелиях, ясно взирая очами веры на самые дела. Со всей верою, сердечными очами взирай на Господа в каждом месте и во всякое время, с сердечным желанием переходи за Ним из места в место; да радуется душа твоя, взирая, как Владыка врачует всякие недуги благодатию, изгоняет бесов силою и властью; взойди с Ним в брак в Кане и пей вино Его благословения; лучше же сказать, созерцай благолепие Владыки, не уклоняй ока от созерцания Святого лица, от сладости Его; предвари Его также в пустынном месте и взирай на величие доблестей, умножающихся в святых руках Его владчества. С любовию, брат, ходи со Христом, куда ни пойдет Он. Если Ему последуешь и с Ним ходишь, не прикоснется к тебе зло и не приблизится к тебе лукавый. Последуй за Ним на оную вечерю, на которой предал Он ученикам Своим Святые Тайны. Будь разумным зрителем, как и ноги омывает Он ученикам Своим, и рассуди сам с собою, в удивлении, со страхом всматриваясь очами чистой веры, скажи сам в себе: «Бог Творец, по благости создавший человека из персти, Сам умывает ноги Своей твари». Всмотрись в это, брат, и, прославляя, поклоняйся Его благоволению. Смотри внимательнее, как, благословляя хлеб, раздробляет его во образ собственного Своего пречистого Тела, и как опять благословляет чашу во образ Крови и дает ученикам Своим, и будь сопричастником Его Таин. И изшедши оттуда, войди со своим Владыкою во двор беззаконного Каиафы и жди мужественно, чтобы увидеть поругания, какие Господь претерпел ради тебя; и окажешься совершенным другом Владычним. Последуй за Ним и на крестное место; предстань, как служитель; смотри, как кровь и вода истекли из ребра Его на искупление души твоей, брат. Смотри внимательно, где Его полагают; утреннюй с женами на гробе Его; узри Ангелов, предстоящих там; вслушайся, что Ангелы говорят женам: воста Господь, якоже рече вам (Мф.28:6). Будь разумным, совершенным, несомненно верующим зрителем всего этого, потому что все действительно так совершилось. Ибо если всего этого не созерцаешь ясно очами веры, то не можешь возвыситься с земли на небо и духовно взирать на страдания Христовы». С молитвенным трепетом святой Ефрем Сирин возвещает, что таинства Церкви непостижимы для нашего ума, поэтому они и именуются таинствами – через них мы соприкасаемся с Самим всесвятейшим Богом, а потому, чтобы быть христианами и приступать к таинствам без осуждения Божиего, нам надлежит веровать всем сердцем в сказанное Иисусом Христом, запечатленное в четырех Евангелиях и бережно хранимое Церковью: «Когда око веры как свет сияет в сердце у человека, тогда ясно, светло и чисто созерцает он и Агнца Божия, за нас закланного и даровавшего нам святое и пречистое Тело Свое для всегдашнего причащения, чтобы причащение сие было нам во оставление грехов. У кого есть это око веры, тот ясно и светло созерцает Владыку и с убеждением совершенной веры вкушает Тело непорочного Агнца. Единородного Сына Небесного Отца, нимало не вдаваясь в пытливость о вере Божией, потому что вера Божия действенна в нас, созерцает будущее и всегда называется верою, а не пытливостью. Веруешь ли, возлюбленный, что Единородный Иисус Христос ради тебя родился на земле во плоти? Что же еще предаешься пытливости? Если любопытствуешь, то надобно назвать тебя не верным, но пытливым. Будь простодушно верным; со всей верою причащайся пречистого Тела Владычнего, в полном убеждении, что истинно вкушаешь Самого Агнца. Таины Христовы –  бессмертный огонь. Посему не будь пытлив, чтобы не опалиться тебе в причащении Таин. Патриарх Авраам небесным Ангелам предложил земные яства, и они ели. Великое, подлинно, чудо –  видеть, как бесплотные вкушают на земле предложенные в снедь плоти. Но всякий ум и всякое слово превосходит то, что сотворил для нас Единородный Иисус Христос, Спаситель наш. Нам плотяным в снедь и питие даровал Он огонь и дух, то есть, Тело Свое и также Кровь Свою».
По богомудрому рассуждению преподобного Ефрема Сирина все противоречия в Священном Писании имеют мнимый характер – они свидетельствуют об ограниченности нашего разума, а посему – чтобы верно понять Слово Божие нужно стяжать благодать Святого Духа и обрести духовную мудрость: «Мудрый исследователь умеет восстановить согласие между такими местами Писаний, которые людям безрассудным кажутся противоречащими; соединяет их, своим разумением соглашая разногласное, и водворяет мир между раздраженными слушателями». В борьбе с еретическими лжеучениями святой Ефрем Сирин действовал как ревностный защитник Православия и рассудительный наставник жителей Едессы, которые продемонстрировали изумительную твердость в вере во дни правления императора Валента, покровительствовавшего арианам и приказавшему префекту претории Модесту разгонять собрания христиан даже оружием: «Когда Модест отправился исполнять такое повеление, ему перебежала дорогу одна женщина с младенцем на руках. «Куда спешишь ты?»– спросил ее префект. «Я узнала, – отвечала женщина, - о замыслах ваших против рабов Божиих, и потому спешу к своим единоверцам, чтобы вместе с ними принять от вас смерть» – «Зачем же с тобой ребенок?»– спросил ее еще Модест. «Для того, чтобы и он был участником вожделенной смерти», – сказала ревнительница веры. Такой ответ слабой женщины ясно показывал, чего можно ожидать от прочих сынов Церкви Православной. Модест немедленно донес об этом Валенту, и приказание было остановлено; Валент только повелел сослать в заточение до восьмидесяти восьми человек из клира Едесского. Такой твердостью в исповедании православной веры и готовностью умереть за нее жители Едессы, без сомнения, были обязаны живому одушевлению песнопений пророка Сирийского». В своих песнопениях преподобный Ефрем Сирин изобличил лжеучение Аудия – ересиарха Месопотамии, известного своими грубыми антропоморфическими представлениями о Божестве. Вульгарно и примитивно понимая слова Священного Писания о том, что Бог создал человека по образу и по подобию Своему, и, опираясь на библейские тексты, где говорится о деснице Бога, Его очах и дыхании, Аудий начал учить, что Бог вещественен и человекообразен по внешнему облику Своему. С целью пресечь это лжеучение, в одном из своих песнопений преподобный Ефрем Сирин пояснял, что Бог есть Дух, а в Библии образно  и символически говорится о человекообразности Бога – уши означают, что Господь внимает нашим мольбам, очи – всеведение Божие, сердце – любовь Всевышнего, десница – всемогущество Его, стопы – участие Бога в истории мира и в нашей жизни, Его непоколебимость в бытии и благости: Восхвалим Того, Кто усвоил Себе именование наших членов: ушей, – чтобы мы знали, что Он слышит нас; очей, – чтобы знали о Его пребывании с нами и умели смотреть за собой». Грубые заблуждения Аудия были не столь опасны как лжеучение мессалиан или евхитов, отвергающих необходимость таинств Церкви для спасения  и борьбы со страстями, полагая, что освобождение от грехов достигается одной силой молитвы. На страницах своих писаний преподобный Ефрем Сирин укорял мессалиан в праздности и развращении, в том, что они отвергают таинство крещения и являются «мнимыми молитвенниками», не борется со страстями и подобно фарисеям времен земной жизни Иисуса Христа провозглашают себя праведниками, не имея в сердцах своих и тени покаяния. Подобно тому, как святитель Василий Великий в Кесарии и святитель Иоанн Златоуст в Константинополе исправляли церковное богослужение, так и преподобный Ефрем Сирин стремился украсить своими песнопениями церковное богослужение, написав молитвенные стихи и песни на дни великих церковных праздников Господних – Рождества, Крещения, крестного страдания на Голгофе, Воскресения и Вознесения Христова, а также прославив в своих песнопениях тайны Божьего домостроительства нашего спасения, написав стихи и молитвы на дни мучеников и на погребение умерших. Для того, чтобы расположить сердца жителей Едессы к богослужению и посещению храмов, Ефрем Сирин призвал к пению дев, посвятивших себя Богу, обучил их напевам и попеременному пению по клиросам, сделав выразительней поэтическую красоту церковных служб, звучание молитв и песнопений. Как ревностный защитник Церкви, вдохновенный проповедник и рассудительный богослов, святой Ефрем Сирин в своих песнопениях изобличал ложь языческих суеверий – особенно астрологии, он отстаивал свободу человека и указывал на нелепость астролатрии и астрологического фатализма – учение о том, что вся судьба человека и его свобода подчиняется влиянию звезд. Во время правления императора Юлиана Отступника, отрекшегося от веры в Иисуса Христа, желающего возродить язычество через мистерии и эллинскую философию, и покровительствовавшего иудеям, надеющимся восстановить разрушенный храм в Иерусалиме, преподобный Ефрем Сирин написал обширное стихотворение на день входа Господ я в Иерусалим и напомнил, что ветхозаветные пророчества, возвещавшие о пришествии Царя и Мессии Израилева исполнились во Христе Спасителе, но трагедия иудеев заключена в том, что они отвергли истинного Мессию: «На радостный праздник призывает вас Сын Царев, пришедший в нашу страну; выходите в сретение Ему с масличными ветвями и пойте: осанна (Мф.21:9). Господь празднеств и времен пригласил вас на праздник сей, Господь месяцев и лет созвал вас на день сей. Ты научил нас, что воспевать Тебе в посвященный Тебе праздник; Ты наставил нас, что возглашать Тебе в день воспоминания нашего спасения. Вместе с нами да радуются Ангелы, и да возгремят трубы их, вместе с нами да ликовствуют народы, и языки да воззовут: осанна! В сей радостный праздник да исчезнут пред Тобой скорби наши, и скверны наши да загладятся благодеяниями, какие Тобой совершены для нас. В Тебе да упокоются души наши, забыв о скорбях своих; в Тебе да обновятся обветшавшие, состарившиеся и сотлевшие твари. В Тебе да обретут крепость свою добродетели наши и да утвердятся в путях своих; Тобой, Господь духовных украшений, да украсятся Церкви наши. Тобой, Творец человеческого нашего рода, да очищены будут души наши, и да благословятся поколения наши… Каждый по-своему да славит Того, Кто преклонил Свою высоту и нисшел. Ныне да хвалят Тебя превыспренние воды, взывая: осанна! Ныне дольние воды да приносят дар хвалений славному и великому имени Твоему. Да ликовствует ныне твердь, да славит Вечного, Который преклонил небеса и сошел на землю обитать с земнородными. Да радуется ныне солнце, да просветлеют еще паче лучи Его, славословя великое Солнце, освещающее миры и твари. Да сияет ныне луна, красуясь величественным сиянием звезд, и в горней обители своей поклоняясь Превознесенному, благоизволившему снизойти долу. Все звезды в великолепии своем да принесут ныне дар хвалений Творцу, украсившему их. Торжествуй ныне земля, взыграйте горы, как агнцы (Пс.113:4), пред Сыном Царевым, Который смирил Себя и пришел посетить дольних. Радуйся ныне море, веселитесь морские острова о Господе, Который из жилища Своего пришел в бедную обитель нашего человечества. Да радуются ныне дубравы и ветви на древах своих, ибо срезаны с них пальмовые ветви и служат прекрасным знамением. Да веселятся ныне четвероногие, да ликуют животные вьючные, потому что Небесный пришел в нашу страну и воссел на жеребенка ослицы. Наипаче же (более всего) ныне да веселится и да облечется в радость град Давидов, потому что Господь всей твари к нему обратил лицо Свое и входит в него. Да веселятся ныне грады, да подвигнутся селения, взывая песенно с детьми, восклицавшими: благословен Грядый! (Мф.21:9). Вконец ныне опустошен и пересажен к язычникам виноград Возлюбленного, с посмеянием попирают его, в поругание обратился он и разорен. Разрушен и пал его оплот, разрушился высокий столп его от гласа восклицаний, как пал Иерихон от звука труб. Ныне совершено обновление виноградных лоз, которые устарели и повредились. На место их посажена лоза, выросшая у язычников. Полевые звери опустошили этот великий бесплодный виноградник, потому что приносил он не спелые гроздья, но кислые ягоды. И прогневался Господин виноградника и огнем попалил годовые побеги его, заповедал облакам, чтобы не давали они дождя во время свое, чтобы засох, опустел виноградник, не было в нем ни плодов, ни зелени. До того оскудели дождь пророков и духовная роса провидцев, что иссох источник Иаковлев, иссяк поток Израилев. Срезаны в саду Авраамовом две лозы умащенные: царство и священство отняты у Израиля. Тот, Кто соплетаст венцы, расторг ныне венец Иудин, Господь из среды народа Своего удалил властелина и мужа почтенного, мудрого и советника, пророка и вождя. В сетовании сидит ныне синагога, любительница празднеств. Поскольку презрела она праздник Сына, то и Он презрел и отверг ее праздники. Отнята ныне слава у народа Израильского; в посрамлении он у язычников, как Каин за преступление свое… Благословен Оставивший на попрание высокомерную синагогу, которая не приняла Его, и Избравший Себе Святую Церковь! И Ему восписуется хвала в восклицаниях: осанна! Прииди лик пророков, провозвестников того, что исполнилось ныне, смотрите: Царь не уклонился от пути, какой проложили вы Ему! Восстань Давид, взирай на Него, Давидова Сына; смотри, как предвозвестил ты о Нем: младенцы и даже грудные воспевают Ему: осанна! Возобновлена хвала, которую исказили старцы и фарисеи, невинные дети заимствовали ее у учителей истины. Восстань, посмотри на учеников своих, на прекрасный лик детей, они в простоте восклицают: осанна Сыну Давидову! Старейшины отказали в торжестве, с каким должны были встретить Царя, а невинные, непорочные дети возгласили Ему: осанна! Что спишь, сын Иессеев, восстань сегодня, возрадуйся с нами, принеси с собой цевницу свою, воспой Святой Церкви. Забуди люди твоя, и дом отца твоего. И возжелает Царь доброты твоея (Пс.44:11-12). Поскольку презрела Его дщерь Еврейская, то приняла Его дщерь языческая. Как приятна мне песнь твоя и сладостны звуки цевницы твоей! Даже невинных младенцев научила она воспеть хвалебные песни. В Сион поспешил Давид, раздались звуки цевницы его, присоединились к нему дети, и научил он их воспеть священную песнь».
В борьбе с ересями преподобный Ефрем Сирин прославился на всем православном Востоке как несокрушимый столп Церкви и ярчайшая звезда Едесса, но проповеди его так раздражали противников Божественной Истины, что однажды они  напали на него посреди города и побили камнями. Едва живой Ефрем Сирин удалился в свою отшельническую пещеру, но и полученные раны не помешали этому пламенному проповеднику Православия и оттуда поражать врагов Церкви своим обличительным словом, поучать проповедью и хранить православных христиан своей молитвой. По справедливой оценке протоиерея А.К. Соколова: «слава Церкви Едесской неразрывно соединена со славой имени Ефрема! Едесса была одним из тех городов, благочестие которых не поколебалось и при Юлиане Отступнике. Во время похода своего против Персов, проходя через Месопотамию, он оставил в стороне этот город, как цветущий благочестием. Однако же он не утерпел, чтобы не выразить жителям Едессы всей ненависти своей к их благочестию, когда представился для этого случай. Последователи Валентина, вероятно из школы Вардесановой, принесли ему жалобу на оскорбление от христиан Едесских. Юлиан, пользуясь этим случаем, приказал отобрать у Церкви Едесской сокровища, а недвижимую собственность, ей принадлежавшую, отписать на себя. При этом он не позабыл присовокупить обыкновенной своей насмешки над блаженством нищеты Евангельской». Как бы ни были велики духовные дарования и аскетические подвиги преподобного Ефрема Сирина, какой бы глубокой не была его мудрость и каким бы самоотверженным не было его служение Церкви, он отличался величайшим смирением и считал себя меньшим всех.  Желая лично увидеть великих пустынножителей Египта – колыбели православного монашества, чтобы перенять их духовный опыт и мудрость, Ефрем Сирин, взяв с собой ученика, отправился к побережью Средиземного моря, а там – сел на корабль и отплыл в Египетские земли. Молитва и упование на силу Промысла Божиего избавили плывших от опасности потопления, а Нитрийская гора «приняла его как давно ожидаемого гостя»  – нитрийские богомольцы радушно прияли святого Ефрема,  которому довелось беседовать здесь с богомудрым иноком Паисеем. Жизнеописатель преподобного Паисия, Иоанн Колов, бывший его сподвижником, так описал встречу старца Паисия с преподобным Ефремом Сириным: «В Сирин жил один великий между подвижниками отец, украшенный различными добродетелями. Однажды во время молитвы пришла ему мысль узнать, кому из угодивших Богу он подобен. Занятый этой мыслью, он услышал Божественный голос, который сказал ему: «Иди в Египет; там найдешь человека по имени Паисий, который, подобно тебе, имеет смиренномудрие и любовь к Богу». Услышав это, старец немедленно, не обращая внимания на дальность расстояния и трудности пути, отправился в дорогу и поспешно пошел из Сирии в Египет. Достигнув горы Нитрийской, старец спрашивал, где живет Паисий; и так как имя Паисия было всем известно, то вскоре он узнал место его жительства. Божественной благодатью возвещено было и Паисию о прибытии старца. Встретившись в пустыне, старцы с любовью обнялись и целовали друг друга целованием святым о Господе. Войдя в келью Паисия и сотворив молитву, они сели. Не зная египетского языка, старец начал беседовать со святым Паисием на сирийском языке через переводчика. Египтянин Паисий весьма скорбел о том, что не знал сирийского языка, ибо не хотел потерять ни одного полезного слова старца. Возведя очи свои к небу, устремив ум к Богу и из глубины души вздохнув, Паисий сказал: «Сыне Божий, Слове! Дай мне, рабу Твоему, силу понимать слово этого святого старца». Едва сказал он это в уме своем, как тотчас стал понимать сирийскую речь старца, и сам, научаемый Духом Божиим, начал говорить на сирийском языке. После этого старцы наслаждались богодухновенной беседой без переводчика, рассказывая друг другу, что, по откровению Божию, каждый научился делать, и каких кто из них сподобился от Бога дарований. В таких беседах провели они шесть дней, насыщаясь духовной сладостью и веселясь о Боге Спасителе своем. По окончании душеспасительных бесед, когда старец хотел отправиться домой, святой Паисий, созвав всех учеников своих, при нем находившихся, сказал: «Возлюбленные дети! Вот муж преподобный, совершенный в добродетелях, исполненный благодати Святого Духа! Приимите от него благословение и молитву в защищение себя от всех нападений вражеских». По слову святого старца все ученики, сотворив поклон преподобному старцу, начали принимать от него благословение. Старец, помолившись Богу об учениках Паисия, облобызав святого Паисия и всем поклонившись, отправился в свою страну. Вскоре после отшествия его пришел к святому Паисию один брат из числа отшельников. Ученики Паисия сказали ему: «Был у нас здесь человек Божий, Сириянин, старец великий между отцами, просвещенный умом и сердцем, душеспасительными словами весьма укрепивший нас; ныне он ушел в свою страну. Если хочешь получить от него благословение, то можешь догнать его, потому что он еще недалеко ушел». Брат этот хотел тотчас же бежать за старцем, но святой Паисий сказал ему: «Не ходи, потому что преподобный несется в свою страну на облаках и прошел уже более семидесяти поприщ». Все удивились словам старца и прославили Бога, дивного во святых Своих». По церковному Преданию святой Ефрем Сирин посетил многих египетских подвижников, оставив о себе память в их сердцах как о просвещенном Богом христианском мудреце, и также, рассказывают, что пребывая в Египте, он прославился как чудотворец, изгнав злого и лукавого духа из одного арианина, яростно хулившего Сына Божиего, а затем обратил исцеленного в христианскую веру.
По пути из Египта, преподобный Ефрем Сирин направился в Кесарию Каппадокийскую, чтобы встретиться со святителем Василием Великим, слава о котором гремела по всему православному миру. Святитель Димитрий Ростовский так описал встречу преподобного Ефрема Сирина и Василия Великого: «Преподобному Ефрему было однажды откровение о святом Василии Великом. Он видел в сонном видении огненный столп, достигавший до неба, и слышал голос: «Ефрем, Ефрем! Каким ты видишь этот огненный столп, таков и есть Василий». Тогда Ефрем пожелал видеть святого Василия. Взяв с собою переводчика, – ибо он не умел говорить по-гречески, – Святой Ефрем пошел в Кесарию Каппадокийскую. Он нашел святого Василия в церкви поучающим людей и начал славить его громким голосом, говоря: «Воистину велик Василий! Воистину он есть столп огненный! Воистину Дух Святой говорит его устами!». Тогда некоторые из народа стали говорить: «Кто этот странник, так восхваляющий архиепископа? Не льстит ли он ему, чтобы получить что-либо из рук его?». Когда преподобный Ефрем вступил в дружескую беседу со святым Василием, последний спросил его: «Почему ты так прославлял меня?». Преподобный Ефрем ответил: «Потому что я видел белого голубя, сидевшего на правом плече твоем и говорившего тебе на ухо то, что ты внушал людям. Кроме того, огненный язык вещал твоими устами». На это святой Василий сказал ему: «Поистине я вижу ныне то, что слышал о тебе, житель пустыни и любитель безмолвия! Так пишется и у пророка Давида: «Ефрем крепость главы Моей» (Пс.59:9). Поистине к тебе относятся эти пророческие слова, ибо ты многих наставил на путь добродетели и укрепил в ней. Кротость же твоя и незлобие сердца сияют для всех, как свет». После того Василий Великий сказал: «Почему, честный отче, ты не принимаешь посвящения в сан пресвитера, будучи достоин его?». «Потому что я грешен, владыка!» – отвечал ему Ефрем чрез переводчика. «О, если бы и я имел грехи твои!» – сказал Василий, и прибавил: – «Сотворим земной поклон». Когда же они поверглись на землю, святой Василий возложил руку свою на главу преподобного Ефрема и произнес молитву, положенную при посвящении в диакона. Преподобный Ефрем пробыл после того со святым Василием три дня, в духовной радости. Василий поставил его в диакона, а переводчика его в пресвитера и потом с миром отпустил их». В сирийском жизнеописании преподобного Ефрема Сирина рассказывается, что святитель Василий Великий приглашал Едесского подвижника занять кафедру епископа, но по смирению, из страха Боиего и по любви к уединенно-созерцательной жизни Ефрем Сирин отклонил это предложения, считая себя недостойным столь высокого сана. Возвращаясь из Кесарии в Едессу, святой Ефрем Сирин побывал в Самосатах, где один из учеников лжеучителя стал нагло издеваться над странствующим подвижником и  ударил  его по лицу. По своему смирению преподобный Ефрем Сирин не возмутился духом, а руку дерзкого юноши вскоре укусила змея и он умер. Присутствующие поняли, что это было наказание Божие за обиду, причиненную святому страннику, а узнав о смерти юноши, Ефрем Сирин пришел к его телу, сердечно взмолился Богу и по молитве его юноша воскрес из мертвых, после чего воскресший и многие жители города уверовали во Христа Спасителя и приняли христианскую веру. Незадолго до своей кончины святой Ефрем Сирин изобличил еретическое лжеучение Аполлинария – искусного в эллинской мудрости и диалектике, но отступившего от чистоты христианского вероучения и многих увлекшего в свое заблуждение. Возвратившись их далеких странствий в Едессу, преподобный Ефрем Сирин хотел провести остаток своих земных дней в уединении, но Промысел Божий не раз вызывал его из кельи для помощи ближним. Когда жители Едессы страдали от голода и вопли отчаявшихся  и плач изнемогших от тяжкого бедствия дошли до Ефрема Сирина, он воспламенился любовью к страждущим и покинул свое уединение,  чтобы утешить бедняков и призвать и богатых и знатных к милосердию – к тому, чтобы они раздали хлеб  нищим: «Разве вы не знаете что вы за богатство свое должны благодарить Бога? Несчастные, умоляю вас, пощадите свои души. Теперь самое благоприятное для вас время действовать и заслужить Царство Небесное. Теперь самое благоприятное время уничтожить рукописание долгов ваших Богу». Обличительные слова, преподобного Ефрема Сирина, обращенные к жестокосердным богачам,  звучали как раскаты грома и многие знатные люди устрашились его речей и дали распоряжение накормить нищих. С благодарственной молитвой Богу приняв приношения богачей, Ефрем Сирин все раздал нуждающимся беднякам, а для бесприютных устроил богадельню. С наступление плодоносного лета миновало общественное бедствие и мир воцарился в Едессе, а преподобный Ефрем Сирин затворился в своей пещере и уже не покидал ее до конца жизни. Вскоре преподобный Ефрем Сирин заболел – слух о его болезни разлетелся по окрестностям и люди со слезами и молитвами стали толпами стекаться к его жилищу, чтобы проститься со старцем и в последний раз услышать его напутствие.  По слову святителя Димитрия Ростовского поучения преподобного Ефрема Сирина изобиловали «душеполезными словами и были преисполнены благодати Божьей, много раз у него изнемогала гортань от напряжения голоса, а язык от произнесения слов; однако, речи его не становились короче, тем более что ум его был преисполнен глубины премудрости и разума».
Предчувствуя близкую кончину и возлежа на смертном одре, преподобный Ефрем Сирин написал свое знаменитое «Завещание», где он с дерзновением пророка брал в свидетели Самого всемогущего Бога, что хранил чистоту Православия как зеницу ока, ибо вера для него была дороже жизни: «Клянусь Снисходившим на гору Синайскую и Вещавшим из камня (Исх.17:6); клянусь устами, возопившими: Элои! (Мк.15:34) и приведшими этим в содрогание всю тварь; клянусь Тем, Кто продан Иудой и биен в Иерусалиме, клянусь могуществом Заушенного по ланите и величием Приявшего заплевание; клянусь тремя Именами и единым Божиим Существом и единой волей, что не отделялся я от Церкви и не восставал против Божия всемогущества. Если возвеличивал я в уме своем Отца паче Сына, – то да не помилует Он меня. Если умалял я Духа Святого пред Богом, – то да покроются тьмой очи мои. Если исповедовал иначе, нежели как говорили, – то да ввержен буду во тьму кромешную. Если говорю лицемерно, – то да буду вместе со злыми гореть в пламени. Если говорю это из человекоугодия, – то да не послушает меня Господь на Суде». Как прозорливец он с горечью предвидел, что еретики и вероотступники как хищные волки в овечьих шкурах буду грозить Церкви и призывал всех христиан не отступать от апостольской веры: «По смерти моей, придут к вам злочестивые люди во одеждах овчих, внутрь же суть волцы хищницы (Мф.7:15). Сладки речи их, но наклонности сердца их полны горечи; добры они по наружности, по происходят от сатаны. Бегайте их и учения их, и не приближайтесь к ним. Не отступайте от веры моей, и не преступайте слова моего». Благоговейно почитая преподобного Ефрема Сирина, жители Едессы, откликавшиеся на его проповеди, принесли приношения для грядущего погребения святого, но Ефрем сказал, что христиане не собирают сокровищ на земле, но ищут Царства Небесного, и повелел раздать все принесенное бедным. На протяжении всей своей иноческой жизни и до последнего вздоха преподобный Ефрем Сирин пребывал в глубоком смирении и сокрушении сердца, о чем свидетельствует и его «Завещание»  – особенно предсмертная просьба не погребать его с пышностью и торжественностью, но вместо украшений почтить его душу сердечными молитвами: «Кто положит меня под жертвенником, то да не узрит он Божия жертвенника, потому что смрадной нечистоте неприлично лежать на святом месте. Если кто положит меня во храме, то да не узрит он храма света, потому что суетная слава бесполезна тому, кто не достоин славы. Для чего воздавать почести тому, кто не сберег своей чести? Не полагайте меня с мучениками, потому что грешен я и ничего не стою; по недостаткам своим боюсь и приближаться к костям их. Кто понесет меня на руках своих, у того руки да покроются проказой, как у Гиезия: но, подъяв меня на рамена, несите как можно скорее, и предайте погребению, как презренного, потому что бедственно прошли дни мои. К чему прославлять вам меня, когда посрамлен я пред Господом? К чему ублажать вам меня, когда нет у меня добрых дел? Если бы кто описал вам дела мои, то всякий из вас оплевал бы мне лицо; если бы зловоние грешника ощущали приближающиеся к нему, то все бы убежали от Ефремова смрада... Грешен я, осквернен нечистотой и непотребством, очернен грехами. Какой нет во мне нечистоты? Какого не лежит на мне греха? Все непотребное, все беззаконное и скверное есть во мне. Вовсе ничего хорошего не сделано мной во все дни мои, вовсе ничего доброго не совершено с тех пор, как произвели меня на свет родители мои. Ничего не берите у меня на память себе, ибо на память вам есть у вас слышанное вами от Господа нашего. Если возьмете что у Ефрема, то Ефрем будет в ответе. Господь скажет мне: «В тебя более веровали они, нежели в Меня». Кто со мной во гроб положит шелковую одежду, тот да будет ввережен во тьму кромешную; кто со мной во гроб положит багряницу, тот да будет низринут в геенну огненную. В моей ризе и в кукуле предайте меня земле, потому что убранство неприлично непотребному. Кто понесет предо мной восковую свечу, того да пожжет огонь из внутренности его. К чему огонь тому, кто сожигается собственным своим огнем? Лучше пролейте, братия, слезы свои о мне и о всех, подобных мне. Во грехах и в бесполезной суете провел я дни свои. Не полагайте со мной во гроб ароматов, потому что честь эта для меня бесполезна; не полагайте благовоний, потому что не избавят меня от суда. Ароматы воскурите во святилище, а меня предайте земле с псалмопениями. Вместо того, чтобы расточать благовония и ароматы, вспоминайте меня в молитвах своих. Не полагайте меня в ваших гробницах, потому что ни к чему не послужат для меня ваши украшения. Я же дал обет Богу, чтобы погребли меня со странниками. Я такой же странник, как и они. С ними положите меня. Положите меня на кладбище, где погребены сокрушенные сердцем».  Преподобный Ефрем Сирин умер с молитвой на устах на руках учеников своих, а тело его было предано земле точно так, как он и завещал, но спустя некоторое время нетленные мощи его были перенесены в храм. Год смерти преподобного Ефрема Сирина точно неизвестен – святитель Димитрий Ростовский, протоиерей А.К. Соколов и митрополит Филарет Черниговский полагают, что он умер в 372 или в 373 году, но исходя из того, что святой Ефрем Сирин оплакал кончину святителя Василия Великого, умершего в 378 году, и защищал веру в Пресвятую Деву Марию как в истинную Богородицу, восставая против тех, кто именует  Ее – «Христородицей», то можно предположить, что Ефрем Сирин дожил до зарождения несторианства и умер глубоким столетним старцем, однако год, день и час его смерти остаются для нас тайной.
Преподобный Ефрем Сирин вошел в историю Церкви как великий богослов и подвижник, он – аскет и молитвенник,  прежде всего – поэт и проповедник, а отличительной чертой его богословствования является библейский лиризм, наконец, он – выдающийся церковным писатель, оставивший после себя колоссальное духовно-литературное наследие. Святитель Григорий Нисский ставил преподобного Ефрема Сирина в один ряд с Василием Великим: «Прославлять мне надобно того, который на устах у всех христиан, Ефрема, которого жизнь и учение сияют во всем мире. Ибо он известен почти всей подсолнечной, и только разве те его не знают, которые не знают великое светило Церкви – Василия Великого». По свидетельству Блаженного Иеронима к творениям преподобного Ефрема Сирина Церковь относилась с величайшим почтением, многие его сочинения были переведены на греческий язык, а на церковных собраниях его песнопения читались после Священного Писания. По слову святителя Димитрия Ростовского: «Святой Ефрем оставил после себя весьма много сочинений. В одних он – толкователь Священного Писания; (святой Ефрем, по словам святого Григория, писал толкование, начиная с сотворения мира до последней благодатной книги); в других – обличитель ересей и песнопевец Церкви, в иных – учитель христианской жизни и в частности проповедник сокрушения сердечного». Протоиерей Георгий Флоровский полагал, что характерной чертой преподобного Ефрема Сирина как учителя веры и благочестия был его библеизм – во всех сочинениях и проповедях, в богословских трудах и песнопениях своих он опирался на Библию, черпая оттуда мудрость и вдохновение. По своему содержанию творения преподобного Ефрема Сирина можно разделить на толкования Священного Писания, духовно-нравственные проповеди и поучения, догматико-полемические книги и гимнографические сочинения – молитвы и песнопения. Преподобный Ефрем Сирин – один из превосходнейших экзегетов Церкви, он блестящий знаток и толкователь Слова Божиего, изъяснивший все канонические книги. По свидетельству святителя Григория Нисского, преподобный Ефрем Сирин истолковал  «все древнее и новое Писание, от сотворения мира до последней благодатной книги». Как пояснял протоиерей А.К. Соколов: «У сирийских писателей находим перечисления толкований Ефрема на разные книги Священного Писания Ветхого Завета, а некоторые упоминают и о толковании на евангелистов, прибавляя к этому, что Ефрем объяснял Евангелия, следуя Четвероевангелию Татиана, ученика святого Иустина Мученика, начав пояснения со слов: В начале бе Слово (Ин.1:1). В древнем армянском переводе сохранился и самый текст этого толкования, и, кроме того, в этом переводе имеются толкования преподобного Ефрема на послания апостола Павла, на Паралипоменон и на Деяния святых апостолов. Но не все объяснения его на Ветхий и Новый Завет дошли до нас. Толковательные творения бесспорно составляют один из лучших трудов Ефрема Сирина. Обладая средствами, доступными и для других древних церковных толкователей Священного Писания, преподобный Ефрем имел у себя много таких, которые не имели другие, и которые поэтому сообщают его толкованиям особенное достоинство. Так, он обладал важным и необходимым для толкователя Ветхого Завета знанием еврейского языка, который тем более мог быть для него доступным, что его родной язык находился в ближайшем родстве с еврейским. Это близкое родство часто служило толкователю верным пособием при определении смысла слов и выражений священных. Обладая знанием еврейского языка и находя немаловажную помощь при толковании в своем родном языке, Ефрем пользовался греческим переводом семидесяти, иногда прямо называя его греческим переводчиком, иногда просто – другим переводчиком… Кроме того, в объяснении Ветхозаветных книг преподобному Ефрему могло помогать и знание Востока, где происходили великие события Ветхого Завета. В опыте настоящего он мог иногда находить объяснения того, что происходило в давние времена. Ему хорошо были известны жизнь, нравы и обычаи евреев, во множестве живших в его время в Месопотамии, и других восточных народов, с которыми евреи находились в соприкосновении. И преподобный Ефрем часто этим пользовался… Иногда преподобный Ефрем пользовался и устными преданиями, сохранявшимися на Востоке и передававшимися из рода в род. Из предания, конечно, почерпнуты краткие сведения о некоторых пророках, оставивших нам свои писания, например, об Авдии, Ионе, Иеремии». По заветному убеждению святого Ефрема Сирина все пророки и апостолы писали по наитию Святого Духа, пророчества Ветхого Завета и благовестие Нового Завета – это изречения Святого Духа, использующего пророков как свою кисть, а Священное Писание – зеркало, отражающее тайны горнего мира, которые видят те, что имеют духовные очи – веру. Существует естественное Богопознание – познание Бога через учение природы и самопознание, через науку и философию, но высшие знания о Боге открыты в Библии: «У тебя пред глазами видимая природа, под руками Священное Писание; природа для нас не ясна, но Писание доступно для нашего разумения. Поелику из природы мы не можем научиться о Христе; остается оттуда познавать Его Божество, откуда знаем о Его человечестве. Одно Писание может научить вас об Отце, и Сыне и Духе Святом». С благоговением и трепетом относясь к Священному Писанию, как к книгам данным Святым Духом через пророков и апостолов, написанным ради нашего спасения, преподобный Ефрем Сирин призывал людей уверовать во Христа и жить церковной жизнью, очищать сердца свои покаянием и изучать Слово Божие – проникнуть в Святая Святых христианской веры, постичь тайны священных книг и их дивное согласие – симфоническое созвучие двух Заветов – Ветхого и Нового, двух арф, на которых играет один Музыкант – предвечный Господь Бог: «Вникни, какой закон, и на какое время дан, и не впадай в заблуждение, когда слышишь глаголы, которые, при сходстве, и различны: – один требует жертв, а другой отменяет жертвоприношения, один объявляет известные яства чистыми, другой дозволяет все без различия вкушать (Деян.10:13), один устанавливает праздники, а другой упраздняет празднества; один освящает известный день, другой отвергает субботы (Кол.2:16); один определяет, да обрежется всяк мужеской пол, другой отменяет обрезание. Когда слышишь все сие, стой в том и другом с рассмотрением, а не заблуждайся вместе с прочими, которых погубила пытливость. Ибо ты слышишь глагол, изреченный одними устами для разных родов. Оба Завета тесно соединены между собою и составляют единое тело истины».  «Благословен, Господь всяческих, Который настроил и поставил два органа – пророков и апостолов, но единым перстом извлекал из обоих различные звуки, – два Завета. И как орган, хотя один, и один художник (ударяющий в него) издает различные звуки: так, сын мой, органы истины разнообразят звуки, но истина одна. И как одна и та же свирель может издавать различные звуки: для слуха сведущего звуки совершенные, для слуха детского звуки простые, для слуха немощного звуки легкие: так точно трубы истины издают для совершенных звуки совершенные, а для детей предлагают обещания млека и меда. Тот же самый, Который издал повеление о ковчеге, устроил храм народу, и Кто соделал все это, Тот же самый создал святую Церковь. Тот самый, Который поддерживает преемство существ сотворенных, устроил преемство пророков и апостолов. Представляя все домостроительство спасения одним продолжительным путем, простирающимся от древа познания добра и зла до креста, от одного древа до другого, от рая до Сиона, от Сиона до святой Церкви и от Церкви до царства небесного, что путь сей есть путь древний и новый. Вначале шли по нему необрезанные (патриархи до Авраама) и несли тайны Господа нашего, как знамя жизни; потом вышли на среду обрезанные, облеченные также образами Сына, Который давал жизнь и первым, и средним и последним. Один путь Он разделил натрое; но начало и конец едино и все содержит Господь всяческих». В борьбе с ересью Маркиона, отвергнувшего Ветхий Завет,  на том основании, что Бог в Ветхом Завете является только Богом карающей, но не любви, в то время как в Новом Завете сказано, что Бог есть Любовь, святой Ефрем Сирин доказывал, что и в Ветхом Завете вместе с правосудием открывалась благость и любовь Божия, равно как и в Новом Завете провозглашалось, что Бог благ и правосуден, ибо правосудие Божие неотделимо от Его благости, а благость – от правосудия. Образно сравнивая Евангелие с алфавитом и пророчески предвидя тех, кто дерзнут исправлять Слово Божие – от древних гностиков до Льва Толстого и всех будущих исказителей Евангелия, Ефрем Сирин говорил о том, что Церковь бережно хранит благовестие о Христа Спасителе, ибо там содержится наивысшая мудрость, к которой нельзя ничего прибавить и убавить: «как состав алфавита имеет полноту в своих членах, и нельзя ни убавить букву, ни прибавить какую-нибудь другую: так Истина, буквами алфавита написанная в святом Евангелии, есть полная мера, не допускающая ни убавления, ни прибавления».
Вся экзегетика преподобного Ефрема Сирина зиждется на православной вере и церковном Предании, она глубочайшим образом связана с христологией: Христос есть предвечный Бог Слово воплотившийся и вочеловечившийся – и Библия есть Слово Божие, изреченное на языке человеческом; Иисус из Назарета есть истинный Мессия и Сын Божий облекшийся плотью – и Библия есть истинное Божественное Откровение, где Бог «облекается в имена и обозначения»; во Христе Богочеловеке две природы – Божественная и человеческая – и в Библии есть буква и дух – буквально-исторические и иносказательно-духовные смыслы; Христос есть нравственный образец и идеал для всех нас – и Библия содержит в себе заповеди, являющиеся фундаментом всего нравственного богословия; отвергающий букву Писания – равносилен отвергающему реальность Боговоплощения, а отвергающий дух – отвергающему Божественность Иисуса Христа; Христу всюду сопутствует Святой Дух – и Библия боговдохновенна, она написана пророками и апостолами по наитию Всесвятого Духа Божиего; Христос добровольно уничижил Себя до страданий и смерти на Кресте – и Господь добровольно уничижил Себя, заговорив на языке человеческом ради нашего спасения: «Возблагодарим Бога за то, что Он облек себя, словно одеждой, в названия различных частей человеческого тела. Писание упоминает Его «уши», чтоб показать, что Он слышит нас. Оно упоминает Его «глаза», чтоб показать, что Он видит нас. Ведь Он облекся именно в названия этих слов, и хотя в Нем нет ни малейшего ущерба, ни умаления, все же Он облекся в эти имена, снисходя к нашей немощи. Мы должны понять, что если бы Он не положил имен для подобных предметов, было бы невозможно для Него говорить с нами, людьми. Он стал ближе к нам, посредством восприятия, что присуще нам. Он облекся в наш язык с тем, чтобы Он смог облечь нас в Свой образ жизни. Он взыскал наш образ и облекся в него, и затем, словно Отец со Своими детьми, Он говорил с нами, словно на детском языке. То, что Он воспринял – наши метафоры, хотя Он не сделал этого буквально. Затем Он сбросил их с Себя, не делая этого на самом деле. Облекаясь в эти одежды, одновременно Он не носил их совсем. Он облекается в них, когда это нужно, и снимает их, чтобы одеть вместо них новые. Сам факт того, что Он снимает их и надевает их, иносказателен. Он говорит нам, что это иносказание не относится к Его истинной Сущности, потому что Сущность скрыта, Он описывал Ее посредством зримых образов. В одном месте Он подобен Старцу, Ветхому днями, и потом снова Он становится героем, доблестным воином. С целью суда Он стал старцем. Но в случае конфликта Он стал доблестным воином. Иногда Он задерживается, в другой раз – бежит до усталости, Иногда Он засыпает, иногда Он бедствует. Но каждый раз Он истощает Себя с тем, чтобы приобрести нас. Но Он благ, хотя мог бы принудить нас силой, чтобы мы ублажили Его, не причиняя Себе никакого беспокойства. Но вместо этого Он всячески утруждает Себя, с тем, чтобы мы смогли услужить Ему по нашему свободному желанию, с тем, чтобы мы смогли запечатлеть нашу красоту всеми красками, которые собрала наша свободная воля, с тем, чтобы, если Он украсил нас, тогда бы мы смогли напоминать Тот портрет, который написал кто-то другой, украсив его Своими собственными красками». По мысли святого Ефрема Сирина в основе написания Библии лежит акт вечной Божественной любви и добровольного самоуничижения Бога, заговорившего на бедном и ограниченном человеческом языке – изрекших Свои тайны и истины на языке наших образов и метафор, а когда мы берем в руки Библию, то должны возблагодарить Бога в молитве, чтобы не оскорбить Его величие. Для преподобного Ефрема Сирина Священное Писание – это сокровищница мудрости и благодати, а ключ к ней – вера во Христа Спасителя: «Откройте эту сокровищницу, братья и сестры мои, и черпайте из нее с проницательностью, так как эти сокровища являются собственностью каждого. И каждый человек, словно он казначей, обладает своим собственным ключом, поэтому кто может здесь не обогатиться! Благословен Тот, Кто устранил причину нашей бедности. Как велик тот дар, что брошен перед нашими глазами, так как, хотя каждый из нас имеет две пары глаз, лишь немногие из нас обладают этим даром, сознают сей дар и то, от Кого он получен. Господи, помилуй всех слепых, так как все, что они видят, – это золото!». Для того, чтобы правильно понять Священное Писание нужно хранить верность Церкви и ее догматам, очищать свое сердце от страстей и научиться дышать молитвой, а самое главное – обрести неугасимую любовь к Богу, ибо любовь дает силы проникать в глубинные и таинственные смыслы Библии: «Человек, который ищет Истину в духе зависти, не сможет познать ее, даже если встретится с Ней, потому что зависть затуманила его разум. При этом он не становится мудрее, даже если цепляется за это знание… То, что ему требуется, – это ощущение чуда и, особенно, – любви: Твой фонтан, Господи, остается сокрытым от человека, который не жаждет Тебя; Твое сокровище кажется тщетным человеку, который отвергает Тебя. Лишь только Любовь – это казначей Твоей небесной сокровищницы». Как экзегет преподобный Ефрем Сирин опирался на церковное Предание и вникал в смысл буквы Священного Писания через тонкий филологический анализ – он разъяснял архаизмы и гебраизмы, а также гармонично сочетал традицию двух богословских школ – Антиохийской и Александрийской. Прежде всего преподобный Ефрем Сирин исходил из буквально-исторического толкования Библии и изложенной в ее книгах священной истории – он был библейским реалистом и, объясняя  первый стих книги Бытие, писал: «Никто не должен думать, что шестидневное творение есть иносказание; непозволительно также говорить, будто бы что по описанию сотворено в продолжение шести дней, то сотворено в одно мгновение, а также будто бы в описании этом представлены одни наименования, или ничего не означающие, или означающие нечто иное». Но вместе с тем в толкованиях преподобного Ефрема Сирина весь Ветхий Завет выступает как совокупность пророчеств о Христе Искупителе – любящая душа его, везде ищущая Христа Богочеловека, и в Священном Писании жаждала видеть его в лицах, событиях и образах. Протоиерей Георгий Флоровский писал: «Для преподобного Ефрема обще характерно неметодическое соединение толковательного буквализма с поэтическим символизмом, когда Библия из книги истории превращается в книгу притч». Преподобный Ефрем Сирин говорил, что «смысл таинственный почти везде следует за историческим. Что пророки говорят о случившемся или имеющем быть с народом Божиим, то надобно относить к будущему состоянию Церкви Христовой, и вообще это служит к изображению Божественных распоряжений относительно всех праведных и нечестивых». По характеристики святителя Григория Нисского, святой Ефрем Сирин «объяснял Писание буквально, но и не оставлял без объяснения глубоких тайн созерцания», он строго осуждал слепых приверженцев буквы Слова Божиего, но также осуждал и излишнюю наклонность к аллегорическому толкованию. Как рассудительный богослов преподобный Ефрем Сирин никогда не отвергал буквально-исторический смысл Священного Писания, но он указывал на то, что в Ветхом Завете не только описывается жизнь, нравы и воззрения древних людей, но содержатся пророчества о пришествии Мессии – весь Ветхий Завет есть тень Истины, а Истина – Христос, но изъясняя Слово Божие одно надо понимать буквально и исторически, иное – иносказательно и духовное, третье – пророчески. Как христианский богослов святой Ефрем Сирин провозглашал, что Новый Завет превосходит Ветхий Завет:  «В Завете Моисеевом является только образ твой, говорит он о вере, в Новом ты издаешь полный свет и свет Твой простирается от первых до последних. Благословен Даровавший нам сперва слабые лучи твои, потом и полный свет». В своих толкованиях преподобный Ефрем Сирин применял буквально-исторический метод, видя в Библии книгу священной истории, он анализировал букву Писания, а затем – проникал в ее таинственный смысл, в Ветхом Завете он видел мессианские пророчества о Христе Спасителе, Его земной жизни, крестных страданиях и искупительной смерти на Голгофе, Воскресении и Вознесении, в событиях истории – нравственный урок и притчи, таким образом, он, подобно святителю Иоанну Златоусту, возвышался до нравственно-аллегорического и типологического толкования, согласуя два смысла – буквальный и таинственный.
В духовно-нравственных творениях своих преподобный Ефрем Сирин предстает по преимуществу как проповедник сокрушенного сердца, он – великолепный церковный оратор, чье огненное слово могло и из каменного сердца источить слезы, он говорит о Боге в страхе и благоговении, а каждая его проповедь проникнута покаянными мотивами. Вся иноческая жизнь преподобного Ефрема Сирина прошла в покаянном плаче – проливать жгучие слезы раскаяния было для него столь же обычно как дышать. Мысль о греховности не оставляла его ни днем, ни ночью, и он взывал к Богу с покаянной мольбой: «На ложе моем, помыслил я о Тебе, Человеколюбец, и в полночь восстал прославить благость Твою. Привел себе на память долги и грехи свои, и пролил потоки слез. Ободряли меня разбойник, мытарь, Мария, грешница, Хананеянка, а также кровоточивая, и Самаряныня при колодце водном. Они говорили мне: «Восстань, умоляй о щедротах; Господь твой исполнен щедрот». В беседах с иноками святой Ефрем Сирин поведал как однажды он узрел очами сердца своего Бог, сидящего на престоле славы Своей, и великий страх Божий охватил его душу, как в давние времена охватил душу пророка и тайнозрителя Исайи: «Господь сказал душе моей для чего ты, душа, возгнушалась небесным своим чертогом, который наполнен светом славы? Для чего ты, душа, невеста Моя, ненавидишь Пречистого и Бессмертного Жениха? Для чего ты, душа, возгнушалась благами, какие уготовил Я тебе во свете жизни?.. Для тебя вошел Я в общение со смертью; для тебя и человеком Я стал... Я сделал, чтобы Ангелы служили тебе... А ты возгнушалась Небесным Женихом... Убоялся я, братия, вникая в страшные слова Господни, и сказал: вы, горы, покройте грешника и нечестивца; преклонив вниз голову свою и проливая о себе слезы, говорил: услышь, Владыка, плач мой, и не поступи со мной по всем делам моим!». Полный сокрушения сердечного, преподобный Ефрем Сирин желал расположить сердца людей к покаянию и по смирению своему изображал свое окаянство и греховность: «Будьте, по сердоболию своему, сострадательны ко мне, братия. Избранники Божии, склонитесь на воззвание человека, который обещал благоугождать Богу, и солгал Сотворившему его; склонитесь, чтобы ваших ради молитв избавиться мне от обладающих мною грехов. С детства стал я сосудом непотребным и нечестным... Увы мне, какому подпал я осуждению! Увы мне, в каком я стыде!.. Подлинно, у меня только образ благочестия, а не сила его». «Приидите, братия мои, приидите отцы, приидите рабы Христовы, сокрушим сердца свои и будем день и ночь плакать пред Господом. Приидите, воспомянем неизреченные и неописанные оные блага, – и сокрушимся. Приидите, воспомянем оный страшный и в ужас приводящий престол и тот стыд, какой ожидает нас пред оным, – и восплачем о себе. Приидите, напомним себе, что праведники просветятся яко солнце (Мф.13:43), а грешники окажутся подобными пригари на горшке, и, сокрушившись сердцем, возревнуем о добрых делах. Приидите, в сокрушении и в простоте сердца, припадем к Богу, потому что Он благ и милосерд и спасает кающихся». В молитвенных воззваниях к душе своей, Ефрем Сирин говорил: «Сокрушайся, душа моя, сокрушайся о всех благах, которые получила ты от Бога и которых не соблюла. Сокрушайся о всех злых делах, которые совершила ты! Сокрушайся и кайся, чтобы не продали тебя во тьму кромешную». По своему личному духовно-аскетическому опыту преподобный Ефрем Сирин знал, что без покаяния нет спасения и очищения сердца, он говорил, что наша чистота в очах Божиих – спасительные плоды сокрушения и слез, ибо никто нечист из нас, доколе не раскается в грехах своих и не загладит грех свой делами любви и милосердия, доколе не воззовет к Богу в плачем и рыданием, обретая Божье прощение. Если бы человек познал своего себя – всю бездну своего падения и неисчислимое множество грехов своих, если бы он прозрел свою страшную участь в геенне огненной, то он бы возрыдал и заплакал – горько заплакал покаянными слезами и взывал бы к Богу – единственной Надежде нашей, умоляя Его о прощении: «Начало плача – познание самого себя... Плач созидает и охраняет. Плач отирает слезами душу и делает ее чистой; плач рождает целомудрие, отсекает прихоти, усовершает добродетели. Что еще сказать? Плач ублажается Богом… Велика сила слез, братия! Умиление вселяет в нас Единородного Сына, когда вожделеваем Его. Умиление привлекает на душу Духа Святого. Удостоверьтесь, братия, что на земле нет радости сладостнее той, какая бывает от умиления. Изведали ли опытно вы, братия, силу слез? Озарился ли кто из вас этой радостью слез по Богу? Если кто из вас, испытав это и усладившись этим, во время усердной молитвы возносился над землей, то в этот час бывал он весь вне тела своего, вне всего этого века, и уже не на земле. Таковый с Богом беседует, во Христе просвещается. Великое чудо, братия! Человек перстный с Богом беседует в молитве своей. Святые и чистые слезы по Богу всегда омывают душу от грехов, очищают ее от беззаконий. Слезы по Богу во всякое время дают дерзновение пред Богом. Нечистые помыслы никак не могут приблизиться к душе, которая имеет всегдашнее умиление по Богу. Умиление есть нерасхищаемое сокровище. Душа, имеющая умиление, ликовствует неизглаголанной радостью; умиление же разумею продолжающееся не один день, но до конца жизни, – ночь и день. Умиление есть чистый источник, орошающий плодоносные насаждения души. Под плодоносными же насаждениями разумею добродетели и заслуги, орошаемые всегда слезами и молитвами». Характерной чертой личности преподобного Ефрема Сирина была непрестанная память о смерти и Страшном Суде – о чем бы он ни размышлял и чтобы не делал, он всегда помнил о том, что всех нас ожидает Суд Божий: «В один день, встав очень рано, ходил я с двумя братиями вне благословенного града Едессы, возвел очи свои на небо, которое подобно чистому зеркалу со славой осиявало звездами землю, и в удивлении сказал: «Если звезды сияют с такой славой, то кольми паче праведные и святые, сотворившие волю святого Бога, в тот час, когда приидет Господь, воссияют неизглаголанным светом Спасителевой славы». Но вдруг при воспоминании о страшном пришествии Христовом содрогнулись кости мои и, ощутив смущение и в теле и в душе, заплакал я с сердечной болью и сказал, воздыхая: Каким я, грешник, окажусь в этот страшный час? Как предстану престолу страшного Судии? Что мне делать, когда святые узнают друг друга в чертоге небесном? Кто меня узнает? Праведные будут в чертоге, нечестивые в огне! Мученики покажут свои муки, подвижники свои добродетели, а я что покажу, кроме слабости своего нерадения? О душа рассеянная, душа грешная, душа бесстыдная, душа, ненавидевшая всегда жизнь свою! Долго ли пресмыкаться тебе по земле?». В своих проповедях и песнопениях преподобный Ефрем Сирин дал потрясающие по силе и проникновенности, исполненные библейской мощью изображения величественной, грозной и таинственной картины второго пришествия Иисуса Христа во славе и Страшного Суда, блаженств Рая и мучений Ада, столь неотразимо действующей на верующее сердце: «Содрогнулся я, и ужас объял меня, когда воспомянул вины и грехи свои. Если постигнет меня Суд, то лучше бы мне было не появляться в мире. Если искусит меня огнь, что делать мне, сену? Если и здешняя жизнь прискорбна, а там - Страшный Суд, то какая мне польза от жизни, что постигнет меня по воскресении? Если Судия правосуден, то нет у Него лицеприятия к злым. Если сильны его воинства, то наказывать будут без милосердия. Если в руках их пламенный меч, то поразят тело и душу. Если там обнаружено будет и сокровенное, то в какой стране сокроюсь? Если будут исследованы и малейшие движения сердца, то может ли кто устоять на Суде? Если здешняя жизнь прискорбна, бедственна, презренна, низка, а там – Страшный Суд, червь, огонь и тьма, то какая польза восстать мне из гроба и воскреснуть? Там место таким приговорам, которые не отменяемы; определение Суда того непреложно, и цари не могут его нарушить. Ни свет там не омрачится, ни тьма там не озарится. Не прекратятся тамошние хвалы, и не умолкнет тамошний плач. Ни блаженство тамошнее не оскудеет; ни посрамление тамошнее не кончится. Там свет объемлет праведных, и пламень – нечестивых. Там жажда и голод – роскошным, блаженство и жизнь – постникам, огненный меч – нечестивым, и светлая риза – победителям. В каком велелепии явятся благочестивые в день воскресения! В каком велелепии предстанут праведные в час увенчания их! Как возвысятся гласы их, когда услышат они глас трубы! Как ускорится полет их, когда увидят они райскую дверь! Как светлы будут лица их, когда восстанут они из гробов своих! В каком велелепии явятся мученики, когда покажут язвы на телах своих! Как горек стоящим ощуюю будет тот час, когда услышат они: «Идите от Меня, проклятые, во огонь, в геенну и в муку!». Что буду делать, братия мои, в тот час, столь ужасный для меня? Обращусь и пойду во Ад, потому что ведущие меня не отпустят меня. Желал бы уйти и прибегнуть ко святым, но не дозволит мне правда; притек бы к праведным, но не дозволят мне Ангелы. Желал бы приблизиться хотя к дверям; но меня отгонят, как скоро увидят приближающимся. Горе мне, как скоро воспомяну там все прегрешения свои! Все тайны мои будут обнаружены там пред Ангелами и человеками. Предстану на Суд, подвергнусь истязаниям, которым нет конца, и буду мучиться непрестанно и вечно. Не сопровождает человека имущество его в час смерти; все, что приобрел человек, отходит и исчезает при дверях гроба. Славные и могущественные – только до двери гроба; и хищники, и грабители - также до двери гроба. До двери гроба – и невежды, и мудрые; до двери гроба – и учители, и ученики. А там, за гробом, - весы правды; там не различаются ни степени, ни достоинства. Ни у царей нет венцов, ни у судей – их отличий; судии осуждаются, а осужденные ими – славе. Богатые просят себе воды, а убогие избыточествуют всеми благами; славные земли – во пламени, а униженные здесь – в чертоге света. Во пламени – облекавшийся в шелковые ризы, а в Царстве – облекавшийся во вретище. Нечестивые в муках, каким они подвергаются, возведут очи свои и, видя, что добрые – в Царстве и в райской славе, скорбным гласом воззовут к ним, прося и умоляя их. Как к Аврааму взывал и умолял его богатый, так праведникам слышны будут вопли нечестивых в геенне. Нечестивые скажут им: «Умилосердитесь над нами, умолите за нас Бога хотя на одно краткое мгновение времени прекратить наши мучения». Но это – вопль отчаяния, который не доставляет утешения. Это – моление, которое, хотя и громогласное, но не приносит помощи! Не поставь меня, Господи, с лукавыми!.. Не поставь меня ошуюю, потому что не был я другом сатаны. Тебя воспевал я гласом своим. Да не вознесутся же вопли мои из пламени! Тебя славословил я в ночи, - да не буду же вопиять во тьме! Не причти к неверным меня, умолявшего Тебя вместе с кающимся. Не причти к распинателям Своим меня, в Кресте Твоем находившего свое прибежище. Знаю, что виновен я, ибо чист Ты один, а всякий, облеченный плотью, опутан и связан грехами. Если бы не было этого, и Ты не облекался бы в плоть нашу! Пощади тело и душу, потому что с плотью нашей срастворена Твоя Плоть, Дух Твой влит в наш дух, ибо вот, на теле нашем – Крещение Твое, в составе нашем – Животворящая Плоть Твоя. Твоя, Господи, есть в нас часть! Да не будем же достоянием пламени. Если благодати Твоей будет благоугодно, вся виновность наша сделается, как тень. Человек не может искать в другом суде избавления от Суда Твоего; нет судии выше Тебя, к которому бы можно было прибегнуть. Кто обижен, тот прибегает к суду цареву; и если оправдает его царь, то кто обвинит? Кого и Бог оправдал, тому не сделает вреда человек. Последний Суд таков же, как и тот, первый, на котором за преступного Адама понесла проклятие земля; и терпят наказание: за Адама – земля, за виновных – сатана. И на последнем Суде сатана и воинство его наследуют огонь, а грешники – милосердие… Не буди же немилосердным, многомилостивый Господи Боже!».
Изобразив величественную и грозную картину Страшного Суда и призывая людей проливать слезы покаяния, оплакивая согрешения и беззакония свои и, преподобный Ефрем Сирин говорил, что истинное сокрушение сердца никогда не бывает безнадежным состоянием души, через покаянный плач человек обретает прощение Божие, а потому в самых горьких словах  Ефрема Сирина струилась тихая небесная радость, истекающая из его горячего сердца, полного любви к Богу и доверия Вседержителю: «К Тебе, Господи, со страхом и слезами взывает Церковь о чадах своих, ибо угнетены они всякими бедами. Вот глады, моровыя поветрия, тяжкие бичи, утеснея от гонителей мучат их. Вот церковь твоя просит Тебя, Сыне Божий: приими служение и молитвы церкви и будь милостив к чадам ея. Спаси ее, Господи, от всякого бедствия, ибо она чтит крест Твой». Духовное настроение души преподобного Ефрема Сирина – это радостопечалие, он печалится по разлуке с Богом, печалится по причине своей греховности и того, что люди не живут по заповедям Евангелия и весь видимый мир лежит во зле, но он всем сердцем радовался о Христе – Победителе смерти и Ада, он не только проливал слезы покаяния, но и возносил хвалебные молитвы в честь Бога, славил творца неба и земли, благодарил Спасителя рода человеческого и воспевал Его любовь. Когда мысль его возносилась из сокрушенного сердца к Богу, то она была озарена тихим светом надежды на беспредельную благость Творца – сурово осуждая себя за согрешения и не внемля укором неусыпной совести своей, Ефрем Сирин был полон надежды на спасение и молил братьев своих никогда не впадать в отчаяние подобно Иуде-самоубийце, но плакать о грехах своих и радоваться о Христе, доверять Богу и каяться с надеждой: «Будем лицом светлы, будем радоваться на дары Господни о Духе Святом; станем же плакать и сетовать мысленно, умоляя Бога, чтобы сохранил нас от всякого вида лукавства… Всех, кого печалит совесть о неприличных делах, умоляю: не отчаивайтесь в себе, не доставляйте радости своему сопернику. Но без стыда приступите к Богу, плачьте перед Ним и не теряйте в рассуждении себя надежды. Ибо Господь наш весьма рад кающимся и ждет обращения нашего». По словам профессора Н.И. Барсова: «Сердце, исполненное любви к Богу, веры и надежды на Господа, не может всецело принадлежать одному такому чувству. Ему предносится мысль о благости Божией и мидосердии, и в его душе является чувство успокоения и отрады. С благодарною любовью и благоговением он обозревает величие благодеяний Божьих и любви Божией к человеку и он снова проливает слезы, но уже не слезы сердечного сокрушения, а слезы радости и умиления». На страницах произведений святого Ефрема Сирина отчетливо и ясно звучит благодарность Богу и желании жить и умереть ради Него, страх Божий и самоотверженная любовь ко Христу: «Люблю Евангелие Твое, Владыка, потому что питает меня, когда я голоден; жажду слова Твоего, потому что служит для меня источником. Кого хочу созываю к снедям твоим, и большая часть найденного остается в избытке. Вкушаю со многими хотя я один. Пию со множеством, хотя мне одному источаешь благодать. Чем возблагодарю Тебя, как не тем, что приведу самого себя с Тобою в согласие; но желаю сего и не могу, ибо отец мой Адам требует дани природе; употребляю усилия и встречаю препятствия. Вижу, в чем погрешаю, и обличая других, самого себя обвиняю. И что же? молчать ли мне? Но как докажу стремление свое к Тебе? Буду говорить и не перестану. Желаю умереть, чтобы Ты славился. Пусть узнают эллины силу любви, потому что готов принять смерть за тебя, хотя не угрожают ни мечем, ни огнем, ни иными орудиями. Уверь меня, что Ты поможешь мне, трудящемуся и убежду эллинов, удостоверь, что ты помилуешь меня страждущего, и впишусь в число борцов, стану с дружинами эллинов, потому что труба призывает уже желающих из эллинов, возвещает нашествие из Эллады на персов, угрожает нам наказанием с Запада».  «Боюсь, потому что ненавидишь Ты согрешающих; но ободряюсь, потому что за них Ты умер. Страшусь, потому что гнушаешься людьми плотскими; но имею утешение, потому что ведома тебе человеческого естества немощь. Как Творец, знаешь, что сотворил. Как Судия, знаешь, что осудил. Как вочеловечившийся знаешь, что промыслил. Если хочешь дать то, чего не имею, воззри на мое расположение. Нищ я, окраденный змием; немощен я, связанный тлением. Утратил я дар твой и потому не имею совершенного благоразумия; утратил я общение с Тобою, потому не знаю, куда иду. Крайне нищ я; если же обогащусь, все это будет Твое дарование. Исповедую, что чрез Тебя спасусь, если спасусь». Затем проповедник говорит, что ему известен один богач, который, узнав о сокровище на пашне, продал все и купил пашню и другой, который сделал то же, чтобы купить драгоценную жемчужину. На этой жемчужине хочет остановиться проповедник, чтобы чрез объяснение ее образования и природы, согласно естественно-историческим сведениям своего времени, пояснить непорочное зачатие и рождение Пресвятой Девой Бога-Сына, вопреки толкованиям о том Маркиона и Манеса. Но прежде чем приступить к такому толкованию, он не может удержаться, чтобы не сделать несколько сравнений. Жемчуг дорог, по самой трудности находить его. Не снедь составляет он, а предмет роскоши. Деньги в металле обременяют, – жемчуг облегчает эту тяжесть, он мал, но многомощен, удобен для ношения, легко его спрятать, хотя трудно находить. Таково и небесное царство, таково Божие слово в кратком объеме заключающее великую силу тайн… В высоком доме есть ступени, по которым восходят на верх; и в Евангелии есть разности между приближающимися к Богу. Нищ ты? оно служит для тебя хлебом. Немощен ты, оно питает тебя зеленью. Тучному дает горчицу, у кого болит печень, тому подается вино. Иным предлагается вместо рыбы или пшеницы. Для некоторых служит серпом или секирой. Оно подает нож для рукоделий, бьет бичом из вервий, вразумляет жезлом, наказует тpocтию. Все это ступени в Евангелии, все это сказано в притчах. Ему известны и богатые добродетелью и нищие, немощные верою и здравые. Знает оно сильных в благочестии и расслабленных. Многих оно убивает мечем, отсекая от идолов. Для недужных оно врач, для подвижников – мздовоздаятель... Много в нем притчей, в которых во всех изображается однако один неизменяемый».  «Благословен Благий, у Которого дверь отверста и добрым, и злым, чтобы входили в нее... Благословен Дарующий всякому средство, чтобы все приобрели наследие Царства: праведники – добрыми делами, грешники – покаянием!». В наставлениях и песнопениях преподобного Ефрема Сирина заключена невообразимая духовная сила, они поражают нечестивых и утешают скорбящих, сокрушают сердце страхом Божиим  и наполняют душу тихим умилением, заставляют лить слезы и каяться, но в них – веет светлая надежда, они согреты любовью, а каждое его слово дышит молитвой. Все проповеди и песнопения святого Ефрема Сирина написаны высоким стилем – возвышенным поэтическим языком, он начинает петь всякий раз, когда говорит о Боге и говорит с Богом, а когда он касается молитвы – таинства Богообщения, то речь его возвышается до хвалебного гимна, а мысль – всецело проникается духом Евангелия и возносится на высоту таинственных созерцаний и поэтического славословия: «Молитва – великое оружие, неоскудевающее сокровище, никогда не истощимое богатство, безмятежная пристань, основание тишины; корень, источник и матерь тысячам благ есть молитва. Она самого царства сильнее. Посему нередко бывало, что облеченный в диадему страдает горячкой, лежит палимый огнем на одре, перед ним стоят врачи, телохранители, слуги, военачальники: и ни искусство врачей, ни присутствие друзей, ни услуги домочадцев, ни изобилие лекарств, ни многоценность утвари, ни богатство, ни всякое другое человеческое пособие не в состоянии облегчить его недуг; но если придет кто имеющий дерзновение к Богу и коснется только тела, и сотворит над ним чистую молитву, то прогоняется весь телесный недуг. И чего не в силах были сделать богатство, множество прислуживающих, знание опытности и величие царства, то нередко в состоянии сделать молитва одного бедного и нищего… Сила молитвы угашала силу огненную, обуздывала ярость львов, решала войны, прекращала битвы, укрощала бури, изгоняла бесов, отверзала небесные врата, расторгала узы смерти, отгоняла недуги, отражала напасти, восстанавливала поколебавшиеся грады, останавливала и свыше наносимые удары, и человеческие наветы; одним словом – всякие бедствия. Разумею молитву, не просто лежащую на устах, но восходящую из глубины ума. Как деревья, пустившие корни вглубь, если принимают на себя и тысячекратные приражения ветров, не ломаются и не могут быть вырваны, потому что корни твердо прикреплены к земной глубине, так и молитвы, воссылаемые из самой глубины ума, как надежно укорененные, простираются в высоту, и никакое приражение помысла не может совратить их».
В «Размышлении при гробах» Ефрем Сирин рассуждал о суетности и бренности временной жизни, словно вновь явившийся Екклесиаст он замечает, что участь царя и нищего одна – могила, ибо все они смертны, а после смерти к чему человеку богатство и слава? Где красота лиц усопших? – погребенная, истлела она во гробе. Где блеск и величие властителей необозримых держав? – обратилось в прах, развеялось как дым. Где мудрецы, написавшие множество книг? – покоятся среди усопших. Где слава героя и память о его подвигах? – бесславно позабыта потомками. «Где жившие прежде нас, которые трудились, не щадили трудов своих, не давали себе покоя? Тела их поглотила земля, и в ней стали они прахом. Где древние цари и могущественная их власть? Где покорившие себе землю во бранях и людей в ратоборствах? У них столько же было золота, сколько праха на земле, и сокровищ более, нежели сколько песка морского. Они для прославления своего имени создавали города, сооружали стены и твердыни. Пред взорами  всех ставили изваяния и величественные изображения, чтобы воздавали им честь. И вот, они в земле, обратились в прах, исчезла их жизнь от дыхания смерти». Все мирские блага суетны и бренны, земное счастье обманчиво, зыбко и непостоянно, а потому каждый человек должен понять правоту Христа, призывающего нас искать не земных сокровищ, а Царство Небесное и правду его. Все нравственные наставления святого Ефрема Сирина омыты слезами покаяния и благоухают сердечным умилением, в их центре – покаяние, память о смерти и Страшном Суде, страх Божий и внимание к самому себе, смирение и любовь. Преподобный Ефрем Сирин – певец целомудрия и евангельской любви: «Храни чистоту тела своего. Любовь есть матерь добродетелей, а чистота – светильник и опора. Светильник также для них – безмолвие, и стена для них – страх Господень. Соблюдем, братия, чистоту тела своего в любви Божией, чтобы Господь сопричел нас к святым Ангелам Своим. О любящем чистоту радуется Дух Святой и подает ему терпение. А чистота достигается воздержанием, кротостью и безмолвием в любви». «Любовь даровал Бог Церкви Своей, чтобы всегда украшалась той же любовью. Она делается залогом Божиим в душе; она – столп и утверждение в святой душе. Та же любовь низвела к нам Единородного Сына. Той же любовью отверст рай; той же любовью связан крепкий, по той же любви душа стала невестой Бессмертного Жениха, чтобы, как в зеркале, отражать в себе Его благолепие. По этой любви пострадал бесстрастный и чистый Жених. А если душа вне любви, то не благоволит о ней Небесный Владыка. Принуждать же ее произволение никогда не хочет Бог, потому однажды и навсегда предоставил ей свободу вести ту жизнь, какую сама хочет». «Если кто говорит языками ангельскими, тот делает это не по собственному изволению, но по избранию Божию, а кто любит, тот имеет собственное избрание. Посему любовь есть путь более великий и превосходный, чем тот, который не зависит от собственного изволения, как, например, ведать пророчество и таинства и переставлять горы». «Не будем, возлюбленные, ничего предпочитать нелицемерной любви, потому что многократно падаем всякий день и час. Приобретем любовь, ибо она покрывает множество грехов. Что пользы, братья, если имеем все, но не имеем спасающей нас любви? Что пользы, если кто учредит великий обед, позовет царя и князей, все приготовит к угощению без всякого недостатка, но не будет у него соли? Невозможно и вкусить такого обеда. Не только траты звавшего будут напрасны, и труды погибнут, но и его самого осмеют позванные. Так и здесь, братья мои, что пользы трудиться нам на ветер, если нет в нас любви? Без любви всякое дело нечисто. Если хранит кто девство, если постится или пребывает во бдении, если молится или дает у себя приют бедным, если в дар Богу приносит или начатки, или и все плоды, если строит церкви или иное что большее делает – все сие без любви ни во что не вменится перед Богом, потому что не благоугодно сие Богу. Итак, ничего не предпринимай делать без любви». «Возлюбим... бедных, как Авраам любил нуждающихся! В нас ныне вливается закваска из дома милосердного Давида; пусть каждый будет милосерд к своему гонителю, как сын Иессеев – к Саулу». «Святые отцы, будучи боголюбивыми, в страданиях и искушениях соделались благоискусными и от Небесного Бога со славой и похвалами прияли неувядающий венец». «Таковы были апостолы: пренебрегали всякой человеческой славой, все в веке сем вменяли они в уметы, ничего не предпочитая любви Божией, но, соблюдая единодушие во всем прекрасном и имея мир и любовь друг к другу, разрушили чрез это все козни диавольские и сокрушили всякую злобу врага; не убоявшись гнева царей и мучителей, своим согласием и миром привели в бездействие и совершенно уничтожили все диавольское беснование; храня между собой мир, отразили диавольские брани; ниспровергнув всякое идолобесие, в ничто обратили все диавольские наругания; будучи невеждами, посрамили философов; недействительными сделали определения советодателей и основали Церковь, водрузили жертвенник, показали нам путь на небо, засеяли вселенную словом спасения. Во всем же этом преуспели святые не телесной крепостью, не действием оружия, но любовью к Богу и к ближнему, взаимным между собой согласием и миром; ибо ничего нет выше любви и мира». Размышляя о подвиге мучеников и исповедников, святой Ефрем Сирин говорит, что они претерпевали теремные узы и гонения, страшные пытки и истязания и ничто не могло сломить их – ни страдания, ни осуждение окружающих, ни темница, ни смерть и сам Ад, вступающий в борьбу с Церковью, не устрашили подвижников Христовых, ибо в их сердцах пылало неугасимое пламя любви к Богу – они возлюбили Всевышнего более самой жизни и доказали это своей мученической смертью: «Ни шипение огня, ни клубящийся пламень в печах, ни клокотание котлов, ни вращение колес, ни железные когти, ни зубы пил, ни великая острота буравов, ни давление оков, ни тяжесть уз, ни угрозы мучителей, ни скрежетание князей, ни все ухищрения ненавиствующего добру врага и его служителей не устрашили мужественных подвижников Христовых и не побудили отречься от своего Бога и Спасителя, но все козни врага попрали они верой, и нимало не приблизилась к ним боязнь. Видишь ли мужество боголюбивых рабов? Видишь ли непреклонность духа христолюбивых подвижников? Видишь ли ревность возлюбивших Царство Всевышнего Бога? Видишь ли совершенную веру этих верных, подлинно совершенных? Видишь ли любовь к Богу, с какой пренебрегли они всем, что есть на земле, чтобы узреть Бога, Которого возлюбили? Видишь ли, как любовь ко Христу возвышает с земли желающих возвышения? Видишь ли, как желает рай увидеть в себе венценосцев радующимися во свете? Прииди, искренний брат мой, и очами сердца изучай плоды мученичества, избыток веры и непреложный благочестивый помысел в совершенных подвижниках. Смотри, как насильственные мучения не могли привести в изнеможение у праведных и помысла о той любви, какую возымели они к Богу; напротив, терзаемые, с великой радостью принимали они удары, как величайшее наслаждение, и с веселым лицом благодарили Бога, что сподобились пострадать за Него». С апостольской силой и вдохновением пророков Библии преподобный Ефрем Сирин воспевал величие евангельской любви и ее несравненной и безмерной силы, он славил ее как величайшее чудо во всех мирах и веках, как неизъяснимую для самих Ангелов тайну всех тайн, ибо Любовь есть имя Самого Бога и тайна домостроительства нашего спасения, она – совокупность всех добродетелей и вершина всякого совершенства, она – средоточие мудрости и источник святости, она – крепость мучеников и слава исповедников, вдохновение пророков и наставница мудрецов, исток жизни и причина всех благ, великолепие Ангелов и единственный путь спасения: «О, несравненная сила любви! О, безмерная сила любви! Ни на небе, ни на земле нет ничего драгоценнее любви. Она – божественная любовь, есть возглавление добродетелей, любовь – причина всех благ; любовь – соль добродетелей, любовь – конец закона. Она вселялась в сердце Авелевом, она была содейственницей патриархов, она охраняла Моисея, она обитала в пророках, она соделала Давида жилищем Святого Духа, она укрепляла Иова. И почему не сказать важнейшего? – Она низвела к нам с небес Сына Божия! Любовью явлены нам все блага: разрушена смерть, пленен ад, воззван Адам; любовью составлена из Ангелов и человеков единая паства; любовью отверст рай, обещано нам Небесное Царство. Она умудряла рыбарей; она укрепляла мучеников; она пустыни преобразовала в общежития; она горы и вертепы наполнила псалмопениями; она мужей и жен научила идти узким и тесным путем. Но долго ли не положу конца слову о любви? Кто в состоянии пересказать все заслуги любви? Даже и Ангелы не перескажут их как должно».
По складу своей души святой Ефрем Сирин был вдохновенным поэтом и лирическим богословом, что не мешало ему быть проницательным и рассудительным мыслителем, блистательным изобличителем еретических доктрин, зорко видящим и властно указывающим на их несогласие с Библией и церковной верой, он излагал православное вероучение на языке поэтических молитв и песнопений,   лучшие страницы его произведений веют библейским лиризмом Псалтыря, он был не столько метафизиком и диалектиком, сколько церковным мистиком и проповедником, противопоставляя утонченной диалектике и остроумию эллинских философов, мифопоэтическим фантазиям гностиков, законничеству и обрядоверию иудеев – апостольскую веру и боговдохновенное Слово Божие, проникновенные песнопения, овеянные покаянными мотивами и евангельской радостью о победе Иисуса Христа над смертью и Адом. С горечью в сердце преподобный Ефрем Сирин сетовал на то, что мирские нравы проникли в Церковь, а крестившиеся во Христа живут как язычники, пренебрегая заповедями Евангелия и таинствами Церкви, не радея о спасении своей бессмертной души, за что все окаянные и нераскаянные пожнут возмездие Божие на Страшном Суде: «Как посмеялся над нами суетный мир! Почему, видя других подвизающимися, сами не подвизались, – слушая Священное Писание, смеялись и издевались над читающими их? Там Бог глаголал и мы не внимали, теперь вопием мы, и Он отвращает от нас лице Свое. Какую пользу доставили нам мирския приятности? Где отец родивший нас? Где мать чревоболевшая нами? Где народная молва и ужины? Где цари и властители? Где мудрецы и витии?». В проповедях и песнопениях святого Ефрема Сирина содержится целая сокровищница нравственного богословия и духовной поэзии, там – глубокие раздумья о жизни и смерти, о тщете мирского величия, мерзости порока и красоте добродетелей, там – возвышенные думы о Боге едином по естеству, но существующем в трех Ипостасях, о грехопадении и искуплении, о Промысле Божием и свободе людей, о Страшном Суде, Рае и Аде, там – превосходнейшие образцы религиозной лирики, не уступающей ни по красоте слога, ни по певучести и мелодичности, ни по глубине смысла Псалтырю. Литературный стиль преподобного Ефрема Сирина необычайно возвышен и поэтичен – это отражение его возвышенно духа, он – великолепный оратор и непревзойденный христианский поэт, а его произведения отличаются неисчерпаемым богатством богословский мысли, они наполнены отсылками к Евангелию и Псалтырю, к посланиям апостола Павла и пророческим книгам Ветхого Завета, речь его образна и метафорична, он любит парадоксы и притчи, но во всех рассуждениях своих строго опирается на Библию и церковного Предание. Протоиерей Георгий Флоровский говорил, что песнопения и проповеди преподобного Ефрема Сирина – это «скорее мистическая поэзия, чем богословие», а «поэтическая форма не благоприятствовала логической ясности», но это – несправедливые упреки и ограниченные суждения рационалиста, испытавшего сильное влияние протестантской исторической критики, в то время как в действительности, все православное богословие и вся литургическая жизнь Церкви глубоко мистичны, а Ефрем Сирин – великий христианский мистик и богослов, что же до поэтичности его языка, то боговдохновенная Библия написана поэтическим языком – образный и мелодичный язык поэзии и молитвы более глубоко воздействует на душу читателя, чем сухой язык рассудочного богословия, установившийся на Западе – в католической схоластике и протестантизме. С художественной стороны церковная поэзия преподобного Ефрема Сирина – это мерная речь и яркий образец сирийского стихосложения, основанное не на количестве, а на качестве  и на ударении, здесь присутствует характерный для Библии «параллелизм» и акростихи, славословия и припевы, с идейно-смысловой стороны – это дидактическая поэзия и поэтическое богословие, а сам Ефрем Сирин – поющий богослов, поэзия которого имеет широчайший диапазон – от покаянного плача и жалобной речи до торжественно дифирамба. По слову протоиерея А.К. Соколова: Ефрем Сирин «оставил Церкви много умилительных молитв и молитвенных песнопений. Они дошли до нас частично на греческом языке, но более на сирийском. Между сирийскими главное место занимают: песнопения на Рождество Христово, покаянные и погребальные. Хвалебные песни Ефрема Господу воплотившемуся отличаются торжественностью. Две из них он влагает в уста Самой Матери Богочеловека; в них Святая Дева прославляет величие Своего Сына и призывает всех к Нему. В одной – священный песнопевец, приглашая всю тварь, небо и землю к прославлению Сына Божия, располагает свои славословия по летам земной жизни Христа Спасителя. Покаянные песнопения Ефрема исполнены умиления, как и все его беседы о покаянии. Преподобный Ефрем сам назначал их для церковного употребления, как видно из заключительных слов последнего песнопения. Посвящая благодатные плоды духа своего Господу, как Анна – благодатный плод молитвы, сына своего Самуила, он говорит: «Плод благодати Твоей, Господи, исшедший от духа моего, да служит в доме Твоем пред Тобою, как служил Самуил, который родился по благодати Твоей и так же был от горы Ефремовой» (1Цар.1:1).  Из погребальных песнопений некоторые написаны, вероятно, по случаю смерти лиц, особенно известных своим благочестием и заслугами перед Церковью, поэтому Ефрем восхваляет их подвиги. Есть особые песнопения на погребение епископов, пресвитеров, диаконов, клириков, монахов, богатых, отцов и матерей семейств, юношей, детей; три погребальные песни скончавшимся во время язвы; одна – на погребение странных, между которыми завещал похоронить себя, по смирению, и сам преподобный. В своих погребальных песнях Ефрем призывает к молитвам за отшедших, растворяет скорбь отрадным упованием на милость Искупителя, напоминает оставшимся о скоротечности жизни, о Страшном Суде и вечной жизни. Иногда эти наставления излагаются в виде беседы между почившим и сопровождающими его во гроб». В исследовательской литературе обычно говорится, что преподобный Ефрем Сирин излагал богословские мысли в стихах, борясь с еретическими лжеучениями Ария и Вардесана, и это отчасти так, но вместе с тем, он был поэтом и песнопевцем по призванию – душа его радовалась, когда он славил Бога, исповедь сокрушенного сердца превращалась в покаянный плач, сострадание к ближним – в моление за них, благоговейные размышления о духовных вещах и возвышенное Богомыслие – в хвалу Святой Троице. Преподобный Ефрем Сирин – вдохновенный молитвенник, он жил пламенной верой и любовью к Богу, его сердце билось с молитвой, а его перу принадлежат молитвы к Святой Троице, Сыну Божием и Святому Духу, молитвы и песнопения, употребляемые в церковном богослужении и домашних молениях: «Господи, Царю Небесный, Утешителю, Душе истины, умилосердися и помилуй мя грешнаго» (молитвы на сон грядущим); «Боже Праведный и Хвальный, Боже Великий и Крепкий...» (молитва после 5-й кафизмы); «Величая величаю Тя, Господи, яко призрел еси на смирение мое...» (молитва на субботней полунощнице), и молитва Пресвятой Богородице: «Нескверная, неблазная, нетленная, Пречистая, Чистая Дево...». Во дни Великого Поста все православные христиане молятся  трогательной и душеполезной молитвой святого Ефрема Сирина: «Господи и Владыка жизни моей! Не дай духу праздности, любоначалия, празнословия овладеть мной. Дух же целомудрия, смиренномудрия, терпения и любви даруй мне, рабу твоему. О, Господи, Владыка, даруй мне возможность видеть прегрешения мои, и не осуждать брата моего, благословен будь во веки веков. Аминь».
Преподобный Ефрем Сирин не только пламенный молитвенник и непревзойденный церковный поэт, равный псалмопевцу Давиду, святителю Григорию Богослову и преподобному Иоанну Дамаскину, но и настоящий христианский мудрец, он – выдающийся богослов, изложивший в своих произведениях догматическое учение Православной Церкви. В основе богословия святого Ефрема Сирина лежат библеизм и апофатика – как библеист, он строго опирался на Библию, а как исповедник апофатического богословия – учил, что Бог неизречен и непостижим по Своему естеству, Он выше всего сущего – духовного и материального, поэтому Его именуют Всевышним, Он один, ибо никто не может сравниться с Ним по величию и совершенству, Он вечен и безначален, всемогущ, благ и всеведущ, Он един по Сущности, но существует в трех Лицах. По словам преподобного Ефрема Сирина тот, кто не исповедует веру в Святую Троицу, не может даже именоваться христианином, ибо без почитания догмата о Святой Троице невозможно жить истинной христианской жизнью: «Как голова, предпочтительнее для тебя всех членов тела твоего, и если занесены на тебя камень, или палка, или меч, подставляешь другие члены тела, только бы спасти от удара голову, зная, что без нее невозможно жить в настоящей жизни: так предпочтительнее всего да будет тебе вера во Святую и Единосущную Троицу; потому что без Нее невозможно жить истинною жизнью». Догмат о Святой Троице – это Откровение о высочайшей тайне Божественного бытия, о том, что Бог един по Сущности, но имеет три Ипостаси – Отца, Сына и Святого Духа, при этом в Святой Троице нет разделения воли и естества, но нет и смешения Ипостасей: «Слышишь, что Он Отец, по Отечеству Его познавай Рожденного Им. Ибо если Отец рождает, Сын Его рожден именно от Него... Слышишь о Духе, что Он Дух Святой, называй Его именем, которым Он именуется. Слышишь Его имя, исповедуй Его в сем имени, и не дерзай испытывать естество Его. Слышишь об Отце и Сыне и Духе, в именах исповедуй лица. Не имена Их только соединены, но на самом деле три Лица соединены. Если исповедуешь три только в именах, а не исповедуешь в Лицах; то чтишь только словом, а на деле, ты неверный. Коль скоро нет лица, то имя, выставляемое на среду, пустой звук... Отец, Сын и Святой Дух объемлются собственными именами; не дерзай испытывать Лица Их, но созерцай в именах Их. Имя Отца да будет для тебя пределом; не переходи к исследованию существа Его. Имя Сына да будет для тебя стеною; не дерзай исследовать рождение Его; имя Духа да будет для тебя забралом; не входи в исследование Его... Истина написана в кратких словах; не пускайся в длинные исследования. Что есть Отец, всякий знает, но каков Он, никто не знает. Все признают, что есть Сын, но кто Он и как велик, сего нельзя определить. Духа Святого все признают, но никто не в силах исследовать Его. Исповедуй, что Отец есть Отец, но не думай, что Он может быть постигнут. Веруй, что Сын есть Сын; но почему верить, что Он может быть постигнут? Содержи, что есть Дух Святой, но не утверждай, что Он исследим. Верь и утверждай, что Они едино, и не сомневайся, что три. Нет между Ними разделения, потому что у Них едина воля; нет смешения в Их теснейшем единении, потому что там великий порядок. Из того, что Они теснейшим образом соединены между Собою, не выводи, что это есть смешение; равно из того, что Они различаются, не выводи, что это есть разделение. Они соединены, но не смешаны, различны, но не раздельны. Их единение не есть смешение, их различия не разделение». С благоговением и трепетом размышляя о тайне взаимоотношения трех Божественных Ипостасей единого Бога между Собой и о личных свойствах каждой Ипостаси, преподобный Ефрем Сирин писал: «Отец безначально из сущности Своей произвел Сына и Духа Святого не по какой-нибудь необходимости, потому что родил Сына естественно из сущности Своей. Равно и Духа Святого явил из сущности Своей... А если же Духа Святого именуем после Сына, то в означение не времени, а лица. Ибо одно время и Духа, и Слова. Отец не имел нужды во времени к рождению Слова, и не во времени, не после в Слова извел Духа Святого. Посему-то Божество Святой Троицы совечно. Отец и Сын и Святой Дух, хотя три Лица, но единой сущности. Посему-то Святая и Единосущная Троица есть единый Бог». На страницах своих сочинения Ефрем Сирин именует Отца первым не по времени, ибо все Ипостаси совечны, а указывая на то, что именно Бог Отец есть начало и корень Божества – Он исток, из Которого был предвечно рожден Бог Сын  и предвечно исходит Святой Дух. С апостольским вдохновением провозглашая веру в Святую Троицу и стремясь приоткрыть ее тайну, преподобный Ефрем Сирин обращался к аналогиям из видимой природы – и прежде всего к образу солнца, солнце есть образ Бога Отца, оно излучает свет и тепло – от Отца рожден Сын и исходит Святой Дух, солнце, луч и тепло неотделимы друг от друга как нераздельна Святая и Единосущая Троица: «Луч солнца не позднее солнца; ибо не было времени, когда бы он не был с солнцем. Свет его второе, теплота третье; они не позднее его, но и не одно и то же с ним. Посмотри на солнце в высоте: первое представляется оно само в себе; склони твой взор долу и увидишь, как второе, его свет; испытай, ты ощутишь и найдешь его третье – теплоту. Сходны они между собою, и не сходны. Соединено с солнцем второе, но отлично от него, соединено также и третье, но отлично, хотя соединено и связано. Три сии вещи троично соединены; каждое особо и в совершенном согласии соединено с другими; они соединены, но не смешаны, связаны, но не стеснены, совокуплены, но без принуждения; расходятся, но не отделяются одно от другого... Видишь, что одно составляет три и три суть едино».  Размышляя о тайне Пресвятой Троицы, святой Ефрем Сирин говорил – «солнце есть образ Отца, свет – Сына, теплота – Духа Святого; и хотя едино Божество, но Троичность является в Нем», но верный апофатическому мышлению, он добавлял, что все аналогии из нашего видимого мира есть лишь слабое уподобление тайне Святой Троице, а совершенно и ясно постичь ее невозможно по аналогиям с природой, ибо небо и земля – творения, а Господь – иносущий и запредельный Творец. По церковному воззрению Ефрема Сирина Сын совечен, единосущен и равночестен Отцу, на что указывают Божественные имена, данные Ему в Священном Писании и апостольская проповедь, сами Силы Небесные воздают Сыну Божескую честь, а естество Его неисследимо и непостижимо для нас, оно – Божественно. «Сын не одинаковой природы с Ангелами, чтобы они могли исследовать Его, как подобного им. Он, не есть один от Херувимов; потому что они носят Его, как Господа. Не летает Он между Серафимами; потому что почтен сидения одесную. Не между слугами Он; потому что Ему служат, как и Его Отцу; все силы небесные от Него приемлют повеления, и не могут видеть Отца иначе, как по мановению Первородного... Преславно сияние Отца. Единый только Сын видит Единого, и Един только может видеть Единого, и чрез Единого видят все твари. По Своей благости Он милует, и по Своему правосудию наказывает; по той награждает, по сему наказывает. Ибо Сам Он есть мера Своих воздаяний. По Своему гневу Он воспламеняется и по Своему милосердию милует; по Своему ведению открывает, и по Своему знанию учит. Сам от Себя научает и сам от Себя обогащает... Ангелы покланяются Ему в молчании, Серафимы великим гласом прославляют Его святость, Херувимы благоговейно Его носят». «Различай имена Отца и Сына, но признавай, что Они равны между Собою; Отец есть Бог, и Сын также есть Бог. Ибо, по свидетельству Священного Писания, Божественно имя Отца, Божественно также и имя Сына. По имени Сын отличен от Отца, потому что Он есть Сын, по имени также и равен Отцу, потому что Он также есть Бог.. Бог Отец и Бог Сын не раздельны в существе Своем, так что никак не может быть отделено могущество Отца от Сына, и Сын не может быть отделяем от Отца. Они едино суть, потому что едино есть Их естество; но, при единстве природы, Они не смешиваются: один в другого не переходит; один с другим соединены, но один от другого различаются». На провокационный философский вопрос – «как Бог Отец родил Сына?», святой Ефрем Сирин отвечает: «Зачем нам мучить себя безрассудным трудом? Зачем утомлять ум бесполезным занятием? Человеческий разум слеп для того, чтобы видеть непостижимое рождение Сына, и не в силах постигнуть, что такое оно и каково; и другого пути к этому нет, кроме веры, т. е. когда будем верить свидетельству Божию. Если справедливо осуждают слепца, который стал бы противоречить словам своего вожатого о свете; то какого осуждения достоин тот, который слышит глас Бога, родившего: Сей есть Сын Мой, и не верует сему гласу?». Обращаясь в молитве к самому Сыну Божиему, преподобный Ефрем Сирин восклицает: «Если Твое рождение видимое привело в недоумение мудрствующих, то кто может понять Твое рождение от Бога? Писание, изображая Сына, не изображает, когда Он стал Сыном, и, возвещая об Отце, не возвещает, как Он стал Отцом». В полемике с арианами, отвергающими Божественность Иисуса Христа и исповедующих Сына Божиего творением, преподобный Ефрем Сирин бескомпромиссно и непреклонно защищал церковное учение о Божественности Сына Божия и Его единосущии с Богом Отцом: «Поелику имя тварей чуждо Творцу, то также оно чуждо и Сыну Творца. Что принадлежит природе Отца, то равным образом должно принадлежать и Сыну Отца... От Отца заключай о Сыне. Если бы Родивший был равен тварям, то и Рожденного должно было бы признавать тварью. Поелику же Отец иного естества, то и Плод Его сроден с Ним. Или должно совершенно отделить Его от Отца, и говорить, что Он не Сын Его, или признавая Сыном прекратить споры. И поелику Он называется Сыном, то и нельзя говорить, что Он раб, или тварь. Самое название раба и Сына отличают состояние того и другого. Название раба не может относиться к Сыну, и имя Сына само собою ясно говорит, что Его нельзя причислять к рабам. Потому что под именем Сына никто не разумеет раба, и наименование Сын Божий не может означать тварь. Умалять Творца сравнением с тварью, потому только, что Господь назывался именем рабов Своих, было бы столько же безумно, как из наименования людей Его именем выводить, будто одна природа человека и Бога». По глубокомысленному суждению святого Ефрема Сирина тайна предвечного рождения Бога Сына превышает понимание высочайших Ангелов, а потому безрассудно спрашивать – «как от Бога Отца произошел Бог Сын?». «Оставь все сии мудрования, и спроси лучше: какая Его воля. Отец хочет, чтобы ты верил, Что Его Сын есть от Него. Когда Он сего хочет, то имени Его соответствует действительность. Если бы Он не хотел сего, то Он сам был бы против Своего имени, и имя Сына не имело бы значения в собственном смысле. Но вполне истинно и имя Отца, и имя Сына Его». На возражение еретиков, что людей и Ангелов Бог называет сынами в Священном Писании, преподобный Ефрем Сирин проницательно замечал, что они именуются сынами по усыновлению – по вере и благодати, но только Иисус Христос именуется Единородным Сыном Божиим – имеющим одну Божественную природу с Небесным Отцом Своим. Как ученейший экзегет и знаток Слова Божиего, святой Ефрем Сирин указывал на то, что два Завета учат о Триедином Боге – Отце, Сыне и Святом Духе, с верой в Святую Троицу совершается крещение и разносится апостольская проповедь Церкви, ибо все Три Лица – равночестны, совечны и единосущи. «Еретики отвергают равенство Святого Духа с Отцом и Сыном. Но пророки нигде не говорят о Его несовершенстве, апостолы – о Его недостаточности как твари; нигде не называют Его рабом, существом служебным, тварью и созданием; потому что Он превознесен над плотью и выше всего». «Еретики Вардесан и Маркион причисляют Сына и Духа Святого к тварям; Создавших всяческое уничижают. Но неверующих в Сына опровергают вышедшие из гробов умершие. А неверующих в бытие Духа поражает Писание, которое говорит, что Дух есть Дух Святой, и Дух уст Господних. И если нет времени, если нет места, когда и где бы не было Духа, то да престанут прения». Преподобный Ефрем Сирин особенно акцентирует внимание на то, что Святой Дух именуется Духом Истины и Откровения, Он – Дух Божий и испытует все глубины Божества – знает сущность Божию и обладает ею, ибо Сам – Бог, Он непостижим в естестве Своем, но всеведущ и вездесущ,  Он – Творец всего сущего, ибо Отец творит через Сына в Святом Духе, а предвечное исхождение Святого Духа по Своему ипостасному бытию от Отца – неизъяснимая тайна, ведомая одному премудрому и всеведущему Богу. «Дух Святой исшел из сущности Отца... Духа Святого Отец явил из сущности Своей... не родив извел Его». «Дух Божий – это Дух Святой Бога Отца, от вечности исходящий от Него и равный по существу и действиям Отцу и Единородному Его Сыну».
Бог есть Творец всего сущего, Он создал мир из ничего, а единственная причина миротворения – благость и любовьТворца вселенной, ибо Господь не имел никакой нужды творить, но совершенно свободно возжелал стать Творцом и по всемогуществу Своему премудро сотворил два мира Своим словом – духовный и материальный миры, искусно украсив их, они – произведение Божьего искусства. «Верховный Художник сотворил все не для того, чтобы чрез это возвыситься; не меньше Он был прежде сотворения мира, и не больше стал от того, что сотворил». «Бог дал тварям, что могли они вместить, и не ставит в вину того, чего не могли вместить. Поэтому вы, человеки, не обвиняйте Его могущества, что не сделало для природы вместимым невозможное. Виною сему не Создатель, но природа твари. У художника золотых изделий есть искусство, но не хочет придать золоту чего-нибудь большого, потому что само оно не допускает того. Так и Бог, хотя может, однако же не простирается далее, потому что нет способного вместить Его... Если и Бог не без труда сотворил существующее, то вы, желающие возражать, вправе заключить тогда, что не может Он сотворить большего. Но хотите ли видеть, с какою несказанною легкостью творит Он? И небеса и все, что на них, сотворил Он словом. А сим доказывается, что может Он творить еще многое и лучше, но не творит потому, что тварная природа не вмещает того. Бог все сотворил соразмерно с потребностью каждой твари и не по нужде какой-нибудь изобрел разности тварей... Благость Его – причина всему; правда Его – устав всему; премудрость Его открывается в разнообразии». «Если бы Он хотел, творить ежедневно; то от умножения и распространения тварей произошло бы нестроение: твари при множестве своем не знали бы одна другую и одна для других были бы бесполезны… Кто в состоянии определить, сколько еще Он может сотворить? Много сотворено, но много оставлено, что могло бы быть сотворено. И того, что сотворил Он, мы не в силах определить, и того, что оставлено, мы не можем исследовать». В деле сотворении мира участвовали все Лица Святой Троицы: «Силою Единородного в начале сотворил мир». «Сокровенный Бог без труда чудно создал все чрез Своего Единородного». «О Духе Святом сказано, что Он носился верху вод, чтобы сообщить им производительную силу. Не только над водами, но, над воздухом и над землею Духу Святому нужно было носиться, чтобы произросли растения, произошли животные и птицы; и чтобы таким образом мы верили, что дело творения мира равно принадлежит и Духу Святому, как Отцу и Сыну. Отец сказал, Сын совершил, Духу Святому прилично было показать Свое участие в творении чрез ношение над водами, чтобы таким образом было ясно, что все сотворено Святою Троицею». Объясняя смысл первого стиха книги Бытия – «В начале сотворил Бог небо и землю», преподобный Ефрем Сирин особенно акцентировал внимание на том, что Бог создал мир не из некой предсуществующей материи, как ошибочно учили Платон и гностики, а из ничего, ибо Всемогущий не нуждался в веществе и материале, Он один именуется Предвечным, а все иное – создано Им и пришло в бытие по Его благой воле. Размышляя о шести днях творения и седьмом дне Божьего покоя, святой Ефрем Сирин полагает, что их нужно понимать не иносказательно, а буквально, ибо для Бога все возможно – Он может сотворить грандиозную вселенную по мановению перстов Своих,  но если духовный мир сотворен мгновенно, то материальный мир за шесть дней, и не потому, что Бог не мог создать все в единый миг, а потому, что шесть дней означают длительность – поток времени, ибо наша чувственная вселенная существует во времени и пространстве. В книге Бытия сказано о небесах – это духовный мир, населенный мириадами Ангелов, они – бесплотные духи и служители Божии, их дело – славить Творца и возносить Ему гимны, они – грозное воинство Господне и вестники Божьей воли, нисходящие с небес к людям, они обладают свободной волей и разумом, а их мудрость превосходит ум человеческий. Но уступают всеведению Божиему: «Ведение человеческое в сравнении с Ангельским – слабое мерцание, но и Ангельское ведение в сравнении с ведением Духа слабый свет». Ангельский мир иерархичен – существуют различные чины Небесных Сил, но среди Ангелов царит мир, любовь и гармония: «Когда, Ангелы желают узнать что-нибудь о Сыне, обращаются с вопросами к Ангелам высшего чина. Но и сии высшие Ангелы научаются мановением Духа. По степеням Ангелов и вопросы Ангелов, так что ни один Ангел не дерзает преступить назначенных ему пределов». Преподобный Ефрем Сирин полагает, что у каждого есть Ангел-хранитель – к пророку Даниилу явился Ангел и назвал себя стражем его, всегда при нем находящимся, а потому – «блажен, кто стал многоплоден о Господе, и потому имеет хранителями святых Ангелов, как и плодовитое дерево имеет хранителем своего вертоградаря». По великой милости Своей Господь ниспосылает Ангелов на служение людям, они возносят молитвы праведников на небеса, утешает души скорбящих, оберегают верующих от демонов, назидают молящихся и укрепляют постящихся, любят милосердных и верных правде Божьих, славят мучеников и исповедников, вдохновляют любящих Бога и возносят души святых в обители Царства Небесного. Размышляя о злых духах – демонах, святой Ефрем Сирин говорил, что они вышли из рук Творца добрыми Ангелами света, но, злоупотребив свободной волей своей, они восстали на Бога и были низвергнуты с небес, лишились своего ангельского достоинства и прежне славы, став демонами – губителями рода человеческого, возглавляемыми зачинщиком мятежа и изобретателем греха – дьяволом.  «Не слыхали разве, что дьявол за гордость ниспал с небес? Не слыхали разве – какой и сколько высокой славы лишился он за противление Богу?».
Все сотворенное Богом было благим и прекрасным, а человек был венцом Божественного творчества – он венец всего видимого творения, причастник двух миров – духовного и материального. Сам Господь образовал тело первозданного Адама и вдохнул в него дыхание жизни из уст Своих, Он облек человека славой и властью, даровал ему дар слова и разум, совесть и свободную волю, ведение Высочайшего и поселил его в земном Раю – Эдеме, даровав ему царскую власть над всей землей.  «В чем состоял образ Божий, это Моисей показывает, когда говорит: да обладает рыбами морскими и птицами небесными и четвероногими и всею землею; т. е, в той власти, которую человек получил над землею и всеми тварями земными состоит образ Бога, Который вышними и нижними обладает». По мысли преподобного Ефрема Сирина образ Божий в человеке – это его царственное величие и разум, совесть и свободная воля, но и телесная природа первых людей – Адама и Евы – была прекрасной и вечно юной, их тела были полны крепости и сил, мощные и неуязвимые для стихий, они не ведали дряхлости и не подлежали смерти, были украшены сиянием славы, как небесной одеждой, а болезни и одряхление, страдание и смерть – это горькие плоды грехопадения. По заветной мысли преподобного Ефрема Сирина, Адам и Ева были созданы в промежуточном состоянии – от их свободного волеизъявления зависела его будущая жизнь – достигнут ли они обожения, устояв в верности Богу, или  соблазниться и пасть. В толковании на книгу Бытия святой Ефрем Сирин замечает, что сотворение человека совершилось не по мановению всемогущества Божиего, а по Совету Святой Троицы – человек создан по образу и подобию Божиему, он обладает свободной волей  и правом личного самоопределения, выбора между добром и злом, а так как он – царь всего видимого мира, то от его выбора зависела и судьба вселенной. Для того, чтобы испытать свободную волю человека, его веру и любовь, Господь дал заповедь не вкушать от древа познания добра и зла – у Адама и Евы было достаточно мудрости и сил, чтобы устоять в праведности, но они обольстились лукавою речью древнего змея – дьявола, усомнились в благости Бога и возжелали сами быть богами. Видя, что весь окружающий мир лежит во зле, преподобный Ефрем Сирин говорил, что это следствие грехопадения первых людей – в первозданном мире Божьем не было зла, оно возникло через грехопадение части Ангелов на небесах и первых людей на земле – Бога благ, а зло вошло в мир через свободу, это – основа православной теодицеи: «Если мы по природе злы, то вина в Творце, но если наша воля зла, то вина в нас». «Если мы не имеем свободной воли, то зачем наша воля подвергается ответственности? Если наша воля не свободна, то Он не по праву осуждает ее. Но если она свободна, то справедливо взыскивает Он. Требование отчета связано со свободою». «Не было бы и зла, если бы не воля; как там, где свет, нет тьмы... Неверные вместе с халдеями, по своей собственной свободе, отвергают свободу; злое начало, говорят они, могущественнее свободы, и судьба связывает ее и подчиняет себе. Покажем, что свобода господствует над всем; она привлекает к себе добро и зло... и нет злого начала, противодействующего ей, и неизбежного насилия судьбы. Вся природа свидетельствует, что зло не от Творца, но от повреждения свободы. Посмотри на природу: все прекрасно вышло от Творца; рассмотри нравы: все испорчены волею. Нравственная порча распространилась на природу, и прекрасная природа осквернилась нечистотами. Так, путем необходимого для тела питания, вкралась в нас несытость, чрез питие – пьянство. Что хорошо по природе, то свободная воля обратила во зло; она превратила всякий порядок и нарушила всякую меру. Как скоро человек оставит греховную привычку, он правильно следует природе». В свободе заключено духовное величие и нравственное достоинство человека – человек создан по образу Божиему и через свободу способен воспринимать Божьи дары – быть мудрым, бессмертным, праведным и облаченным в сияние Божественного Света, но в свободе есть соблазн – возможно злоупотребить свободой и обратить ее во зло, здесь испытывается сердце человека и его истинные намерения. По мысли Ефрема Сирина после грехопадения образ Божий в человеке помрачился, но не истребился – люди сохранили свободу воли, у нас есть выбор между добром и злом, и даже все философские и богословские споры о свободе свидетельствуют о том, что у людей есть свобода – свобода вопрошать, исследовать и дискутировать: «Спрашиваем и спрашивают нас: дал ли Творец нам свободу или нет? Если не дал, то можно спросить, почему не дал? Но если нет у нас свободной воли, то как мы можем об этом говорить? Вопросы и исследования рождаются от свободы. Вопросы и исследования между собою сродны и суть плоды свободной воли... Когда кто поднимает спор и спрашивает, есть ли свобода, то тем самым, что сказал он тебе, опровергает себя. Из самых вопросов узнаем мы, что он господин своей природы... Если ты имеешь возможность спрашивать, значит, ты не необходимо спрашиваешь. Если бы ты лишен был способности сделать вопрос, то лишен бы был и свободы. Природа, лишенная свободы не может спрашивать. Вопросы суть дело свободы. Только свободная природа может спрашивать: ибо ее воля свободна. Немой не может говорить: ибо лишен языка. Кто не имеет недостатка сего, тот может говорить; потому что уста его не связаны. В примере немого, которого язык связан, ты видишь, что такое природа, лишенная свободы. В примере того, который имеет дар говорить, можешь узнать, что такое свобода. Таким образом» сам из себя и по самому себе ты можешь узнать, что такое свобода». Если бы у человека не было свободы, то не было бы и нравственной ответственности за поступки и слова, и тогда злодей бы не нес бы наказание за свои согрешения: «Наказания, которым подвергаются дерзкие, и законоположения, которыми вразумляются неразумные, свидетельствуют о свободе. Судия, наказывающий преступника – убийцу, вора и прелюбодея, показывает и научает нас, что есть у нас свобода. Если нет свободы, зачем наказание». Развенчивая астрологический фатализм, святой Ефрем Сирин учил, что христианство ниспровергло языческое лжеучение о господстве звезд над судьбой человека, а образ жизни христианских подвижников свидетельствует о свободе человеческой воли: «Как могли размножиться в мире подвижники, которых правила показывают пренебрежение к судьбе и побеждают природу? Не звезды вложили праведность в праведных. Посмеиваются над звездами богатые, которые раздали свои богатства; бедные, которые с терпением переносят свои несчастия, постники, с твердостью подвизающиеся в постах, возлюбившие девство свидетельствуют, что нет судьбы. Вот как много противников судьбы, и твердо стоят они, и судьба оставляет их следовать путем, избранным их свободою». В душах людей присутствует совесть и нравственное чувство – естественное расположение к добру и отвращение к злу, но человек волен как поступать и жить по совести, так и быть бессовестным и нечестивым, таким образом, если бы не было свободы, то невозможной была бы и нравственная жизнь и выбор между добром и злом. «Если судьба так устроила руку, чтобы она везде наносила смерть, то почему рука убийцы цепенеет при народе? Кто остановил влияние звезды его? Блудница стыдится судии и раскаивается. Кто сделал целомудренным лице бесстыдной звезды? Если и доброе, и худое от судьбы, если нет свободы, нет способности различать: то откуда в нас наклонность к добру и отвращение ко злу!». Если бы человек не был создан свободным, то он не мог бы делать выбор между добром и злом, а значит – был бы невозможен и Суд Божий над человеком, но Священное Писание возвещает, что всех нас ожидает Суд Господень, ибо каждый из нас свободен и несет нравственную ответственность за всю свою жизнь – внутреннюю и внешнюю, а Бог воздаст каждому по делам его: «Бог создал человека свободным, почтив его умом и мудростью и положив пред очами его жизнь и смерть, так что если пожелает по свободе идти путем жизни, то будет жить вечно; если же по злому произволению пойдет путем смерти, то вечно будет мучиться. Зависящее от природы непреложно, оно не заслуживает ни почестей, ни наказаний; никто никогда не был обвиняем в том, что он бел или черен, велик или мал ростом, потому что сие не в нашем произволении. А в нашем произволении наказания и почести; потому что для сего есть потребность в том и другом, как в нашей воле и хотении, так в Божием содействии и защите: ихже бо преду веде Бог... и предустави... и призва (Рим.8:29,30), но, как говорит апостол, сущих по произволению званных (Рим.8:28), то есть по их хотению и воле. Ибо не восхотевших попустил ходить по собственному их хотению. Бог не позволяет делать принуждение и оскорбление Себе и Своему образу – человеку. Сам Он невидим, а образ Его – человек – видим. Посему, если кто человеку сделает что доброе или худое, сие относится к Нему Самому; потому от Него происходит всякий суд, воздающий по заслугам: Он отмщает за Свой образ». Все люди обладают свободной волей и могут избирать как путь добродетелей, так и путь греха: «Ты знаешь, что враг твой может не ненавидеть тебя; – сим самым ты обличаешь свободу свою, что она может не грешить. Если у него есть сила избирать, то и у тебя также... Естество свободы одинаково во всех людях». Если она совершенно бессильна в одном, то и во всех, и если крепка в одном такова же по своей природе и во всех... Если больной тебе говорит, что на его вкус сладкое горько: это от того, что усилившаяся в нем болезнь заглушила в нем сладкое, – источник приятного ощущения. Равным образом, когда нечистый говорит, что свобода его бессильна, обрати внимание на то, как сам он лишил себя упования, отрицаясь свободы, составляющей украшение природы человеческой... Кто хотя концом пальца своего попробует морской воды, тот узнает, что вся она горька, сколько ее ни много: так по одному человеку можно судить обо всех. Не трудись дознавать обо всех, могут ли они побеждать лукавого; если один мог победить, то и все могут победить. Ибо, если ты возьмешь Ноя, он один может обличить всех современников своих, что если бы они захотели, были бы счастливы. Сила свободы была одинакова у них и у Ноя». Наша свобода настолько драгоценна для Творца, что Всемогущий никого не спасает насильно, ибо нельзя привести человека в Царство Небесное вопреки его свободной воле, но и сам человек не в силах спасти себя – тайна спасения есть тайна синергии, тайна содействия нашей человеческой свободы и Божественной благодати.
Мир создан благим и премудрым Богом, Он – Зодчий вселенной и Архитектор мироздания, по бесконечной и неизреченной любви Своей не оставивший Свое творение, но промышляющий о целом мире и о каждом Своем создании. «Вижу здание, и заключаю о зодчем; вижу мир и познаю Промысл; вижу, что корабль без кормчего тонет; видел, что дела человеческие ничем оканчиваются, если Бог не управляет ими. Вижу город и различное устройство гражданских обществ и познаю, что все держится Божиим распоряжением. От пастыря зависит стадо, а от Бога все, что возрастает на земле. В воле земледелателя отделение пшеницы от терний; в воле Божией благоразумие живущих на земле во взаимном их единении и единомыслии. В воле царя расположить полки воинов; в воле Божией определенный устав для всего. На земле нет ничего невозглавленного, потому что начало всему Бог. Реки от источников, а законы от премудрости Божией. Земля приносит плоды, но если нет дождя с неба, ничего не может произвести сама от себя». Размышляя  о Провидении и различных видах Промысла Божиего, святой Ефрем Сирин писал: «Все от Бога – и доброе и скорбное и недостойное; – доброе по благоволению, скорбное по домостроительству, недостойное по попущению; по благоволению, – когда живем добродетельно; ибо Бог хочет, чтобы мы проводили жизнь безгрешно и жили в благочестии и добродетели; по домостроительству, – когда вразумляет нас поползновенных и впадающих в грех; по попущению, – когда мы и при вразумлении не обращаемся; ибо Бог благоволит о спасении человека, как и Ангелы взывали, говоря: слава в вышних Богу и на земле мир, в человецех благоволение; как домостроитель, Бог вразумляет нас впадающих в грех, да не с миром осудимся, как говорит Апостол: судими же от Бога наказуемся, да не с миром осудимся, и: нестъ зла во граде, еже Господь не сотвори (Ам.3:6), таковы глады, язвы, болезни, поражения на брани. Ибо всем этим истребляется грех. Попускает и совершенное оставление тех которые не хотят проводить жизнь безгрешно, или при вразумлении обратиться, но во грех остаются, как написано: ослепи Бог очи их и окаменил сердца их и предаде их в неискусен ум творити не подобная, то есть, попустил сие им по их свободе, и: ожесточая ожесточу сердце фараона, то есть, попущу ожесточиться сердцу его по причине непокорства его». Величайшая тайна Промысла Божиего – домостроительство нашего спасения, в центре которого стоит чудесная и таинственная Личность Христа Богочеловека, Которого преподобный Ефрем Сирин молитвенно воспевает в своих трогательных гимнах и вдохновенных песнопениях, проникнутых любовью к Спасителю: «Всем обладая, Господи, возлюбил Ты нищету, крепость Свою облек страданиями. Пришел Совершенный, чтобы возрастать, пришел Законодатель, чтобы исполнить закон. Пришел Сильный, на раменах Своих носящий Иессеев корень; пришел Вложенный в лук Свой, как стрела избранная (Ис.49:2). Чертог обещает Он тому, кто любит Его, геенной угрожает тому, кто возненавидел Его. Мира исполнены шествия Твои, во смирении Твоем слава Твоя, Господи. Вера Твоя, с высот нисшедший Вождь, приносит с собой блаженство. Страдания Твои – для нас источник благ, Крест Твой – для нас победный венец, любовь Твоя – полнота лепоты. Свет Твой – одежда славы; кто им облечен, тот праведен. Чистые достойны завета Твоего, победоносные укрепляются во брани Твоей, мужественные с готовностью вступают в борьбу, званые праведники входят на брачную вечерю. Кратко время борьбы, но дает вечное победное торжество. Благость Твоя – зерцало; блажен, кто смотрится в него. Неизреченно блаженство Его, только вкусивший может говорить о нем. Сугубо блажен, кто постоянно благость Твою имеет в мыслях. Все блага приносит она смиренным. Чрез нее человек приобретает ведение Отца, чрез нее облекается в образ Сына. Десница Твоя соплетает венец, и им увенчивается всякий, одержавший победу. Правда Твоя определяет меру. Кто дал взаем - получает от нее богатый прибыток. Для нечестивых тягостна правдивая мера ее, потому что скупа для них и отказывает им в обетованиях, к ним возвращается мера грехов их, вся нечистота их. Кто измерит величие Твое? Кто постигнет Божество Твое? Полный ведения сосуд при всей полноте своей – перед Тобою пуст. Предел мудрости смертного – смерть его. И Ангел – не более чем живое орудие служения Тебе. Что значит тварь перед Творцом своим? Вероятно ли, чтобы тварь могла исследовать Творца? Безумен, кто мечтает, что постиг Тебя. Чем более надмевается он мыслью своей, тем глубже падает высота его. Собственная природа его обличает его свидетельством своим. Законодатель положил на ней знамение, вложил в нее болезни, а также голод и жажду, множество противников дал ей и поставил их Своими свидетелями, чтобы человек не смел выситься и равнять себя с Творцом… Твоим именем, Иисусе, да славлюсь и я. В имени Родителя Твоего да обрету себе убежище. Сын и Плод от вечности, безначально пребывающий в корне Своем, Сын, во времени приявший начало от Давидова дома, истинный Сын, Сын вечно Истинного, благословенно и первое рождение Твое, благословенно и второе рождение Твое! Мал я пред величием Твоим, не в силах я изречь Тебе славу Твою. Какой дух в состоянии исследовать Тебя? И сам он и исследования его в Тебе заключены. В Твоей сокровищнице обретается вся мудрость, в лоне ведения Твоего – всякое истинное ведение. Подобно солнцу сияет истина, и обман исчезает, как тень… Неизреченно рождение Твое, никаким языком не может быть изглаголано, недомыслимо оно для горних Ангелов, превыше всякой мудрости, неудобонизводимо во время и исчисление, неописуемо, неумопредставляемо. Да не дерзают же безрассудные входить в исследования о Твоем, всецело от всех сокрытом рождении. Изумляться и удивляться должны мы, Господи, что Ты – и Бог и Человек. И изумление и удивление да будут в нас неразлучны. Да раздается глас бесконечной хвалы! Да сияет нам, Господи, видимый свет Твоего человечества, да сияет и сокровенный свет Твоего Величия. Один свет да сочетается с другим светом, и да воссияет нам Солнце правды!».
Великое и неизъяснимое чудо совершилось  святой ночью в Вифлееме! – Сам предвечный Бог Слово снизошел с небес на землю, Бог вочеловечился и Ветхий Днями стал младенцем, Господь уподобился рабу, Сын Царя Небес – убогому страннику, тем Самым Всевышний уничижил Себя ради нашего спасения – вездесущий Бог, славы Которого не могут вместить небеса, возлежал в колыбели – «в яслях размерами с земную пядь». «Адам и Ева грехопадением своим внесли в мир смерть, Господь же даровал нам от Марии новую жизнь... Благий преклонил Свои щедроты и чрез слух же вошел в Марию... до чего уничижил Себя Бог ради человека! ...до чего смирил Себя Бог ради раба Своего! ...Давший заповедь уничижил Себя, чтобы возвысить нас. Хвала верховному Милосердию, Которое низошло к земным, чтобы немощный мир исцелен был Врачом, явившимся среди твари!». В лице Иисуса из Назарета Сам Бог явился на землю – через Святую Деву Марию Он воспринял человеческое естество и облекся в плоть, как в ризу, а потому Она – истинная Богородица и колесница Херувимская, носящая Господа Своего, Она – храм и затворенный сад, в котором пребывал Господь, неопалимая купина и новое небо – престол Царя царей, Она – виноградная лоза, произрастившая Грозд нашего спасения, источник воды живой, непорочная Матерь истинного Мессии и Богочеловека, единственного Спасителя мира и Надежды вселенной. «Того, Которого носят Херувимы, носят длани Марии; Бога, Который ни чем не объемлется, объемлет и носит Мариам; Царь, пред Котором трепещут Ангелы, лежит на персях Девы и она объемлет Его и лобызает, как младенца. Небеса – престол Его славы, и Он покоится на коленах Марии». «Зачала неразтленно Дева и родила безболезненно... Сын родился не от семени плотского, и чрево плодоносило отроча без мужа, который бы содействовал деторождению... Едина жена родила без мужа, потому что Рождаемый был чужд повреждения. Родила Дева, ибо Рождаемый Ею есть источник чистоты; не познавшая сласти служила рождению Сына, ибо родила победителя страстей... Не страдала Мария, как жена, и не имела болезней рождения; как Дева... не человек требовал рождения от Девы, но Бог». На высоко поэтичном языке преподобный Ефрем Сирин излагает православную веру в то, что в единой Божественной Личности Иисуса Христа соединились неразлучно, неслиянно и неизменно две природы – Божественная и человеческая, Он – Сын Бога Живого, ставший Новым Адамом – духовным родоначальником всех христиан, Он – всеисцеляющий Врач, пришедший исцелить нас от проказы греха и искупить согрешения наши, унижичивший Себя в безмерной любви к нам до крестной жертвы на Голгофе, Он – Царь Ангелов и Господь славы, в Котором сокрыты все сокровища премудрости и благодати, Он – пречистый и непорочный Агнец Божий, добровольно идущий на заклание – приносящий Себя в жертву ради всех нас: «Господь наш воспринял плоть от крови Адама  и Давида, дабы уничижить и посрамить лукавого во плоти, которую он привел ко греху. И это Твое уничижение, Сыне Божий, превыше всякого слова, ибо кто может отверзть уста, чтобы говорить о Питатель мира, Который сам питался от бедной трапезы Иосифа и Марии? Как Ты, нисшедши от великих, богатых и всеобогащающих недр, возрастаешь в убогих недрах Марии; и на земле есть смертный отец у Тебя, Живый и Всеоживляющий? Славен, но сокрыт был вход Единородного во чрево Марии; явно уничижен Он был во исходе из Нее. Бог во входе и Сын человеческий во исходе. О чудо, приводящее в изумление слышащего! Огнь воссиял во чреве матери, облекся плотью и исшел! Гавриил наименовал Господом Его, Владыку Ангелов. Наименовал Господом, дабы научить нас, что Он Господь его, а не равный ему». «Носила Мария Младенца безмолвного, тогда как в Нем сокрыты были все языки. Носил Его Иосиф, но в Нем сокрыто было естество древнейшее всего древнего. Вышний сделался младенцем, но в Нем сокрыто сокровище мудрости, достаточное для всех. Вышний питался млеком Марии, но от благости Его питаются все твари. Он есть сосец жизни, и дыхание жизни... Нельзя жить человеку без дышания воздухом; нельзя восстать ему без силы Сына. От Его дыхания живого и всеоживляющего зависит всякое дыхание горе; и низу. Тогда, как питался Он млеком Марии, источал жизнь всему; когда заключался в недрах матери Своей, в Его недрах заключались все твари; безгласен был как дитя, но издавал всей твари повеления Свои. Без Единородного человек не может приблизиться к Вечному, Которого Он един объемлет. Тридцать лет, когда был Он на земле, кто правил тварью? Кто принимал все жертвы и хвалы от горних и нижних? Весь был Он в нижних и весь в вышних; весь во всем и весь в одном. Когда тело Его образовалось во чреве сила Его образовала члены всякой плоти. Когда совершалось зачатие Сына во чреве, Он образовывал младенцев во чреве. Немощна была плоть Его во чреве, но не сила, также как истощилась Его плоть на древе, но не сила. Когда Он обитал во чреве, воля Его незримо все совершала. Смотри, когда Он висел на кресте, сила Его приводила в трепет весь мир, омрачала солнце, колебала землю, разверзала гробы, низводила из них умерших. Смотри, как весь Он был на кресте, когда весь был во всем: так весь был и во чреве весь находясь во всем. Как на кресте живил мертвых, так, будучи младенцем, образовал младенцев. Умерщвленный отверзал гробы, и, находясь в утробе, отверзал утробы... Сила Его не заключалась во чреве, как Его плоть. Сила Его обнимала и Ту, Которая обнимала Его. Ибо если бы отъял Он силу Свою, распалось бы все... Как Бог давал Он Марии млеко, и как человек питался млеком Ее. Носили Его руки Ее, потому что умерил Он могущество Свое. Держали Его недра Ее, потому что Он умалил Себя...». «Дивна Матерь Твоя, вошел в Нее Господь и сделался рабом, вошел глаголющий, сделался в Ней безгласным; вошел Пастырь и стал в Ней Агнцем... Изменен порядок в чревоношении родившей Тебя, приводившего все в порядок. Вошел богатый, исшел бедный; вошел высокий, исшел уничиженный; вошел светозарный и, сокрыв Свой свет, исшел уничиженный; вошел крепкий и опасностям подвержен стал, изошедши из чрева». В богословской полемике с гностиками, святой Ефрем Сирин особенно акцентировал внимание на то, что Христос есть предвечный Бог Слово, воспринявший нашу плоть – не призрак и не небесное тело, а нашу плоть, став единосущным нам по Своему человеческому естеству: «Прежде, нежели Ты сотворил Адама, Сам от Себя и в Себе, Ты был велик. Люди уничижали Тебя, когда ты нисходил к ним и принимал на Себя подобие их в Богоявлениях Ветхозаветных для того, чтобы Твоим уничижением возвысить их. И если уподобление образу человеческому, которым Ты облекался, по видимости, уничижало Тебя, то сколько более уничижила Тебя плоть, которою Ты по любви облекся истинно, а не в подобии только». «Плоть, воспринятая от Марии, обличает проповедующего, что Бог обитал в теле не одинаковом с нашим. Небесное тело совершенно; как же тело Иисуса Христа возрастало, питаясь нашим хлебом? Как оно покрывалось потом, проливало слезы и кровь?». Используя образ драгоценной жемчужины из евангельской притчи, рассказанной Самим Спасителем, преподобный Ефрем Сирин возвещает, что Пресвятая Богородица сверхъестественно и непорочно зачала и родила Сына Божиего – рожденный Ей есть истинный Бог, а рождение Его совершилось по человеческому естеству – через Святую Деву как через царские врата Он вошел в наш мир – вочеловечился и воплотился: «Жемчужина не вид только имеет, но существо, и Сын Божий истинно родился, а не по видимости только... Как принят один образ Тому, Кто стал причастным и естества, и сущности и времени рождения?.. Если Слово восприняло только образ, на что было нужно естество? Если произошел только по видимости, на что была нужна жена? Если прошел как чрез трубу, на что было нужно время и зачатие? Если родился таким, каким с неба вселился в Деву, почему не прямо с неба явился на земле? Если Он не воспринял на Себя человеческого естества, то почему не прямо из воздуха явился человеком? Бог не делает излишнего, и не посмеивается. Излишнею была бы Мария, если бы Христос пришел в призраке; посмеивался бы Бог, показав людям рождение при яслях... Имею, и другое доказательство действительности Его воплощения, именно возрастание до совершенного возраста. Если Слово имело один образ то облеклось как одеждою; но укажите одежду, которая бы возрастала. Если Христос пришел в призраки, покажите ризу, которая бы прибывала, становилась светлою, а не ветшала. И если Христос пришел в призраке, то как из младенца возрастал в состояние совершенного мужа? Возрастание свидетельствует о зачатии и зачатие о возрастании. Как одно не было мгновенно, так и другое не переступило определенного природою времени. Призраки не имеют ничего общего с естеством, но, как одежды, суть изобретение искусства. Какая же нужда была в естестве, когда Христу служило орудием искусство?».
Православное учение о двух естествах в Божественном Лице Иисуса Христа святой Ефрем Сирин благочестиво влагает в уста Пресвятой Богородицы, как бы говоря от лица Ее: «Когда взираю на Твой образ внешний, находящийся у меня пред глазами, и когда представляю умом образ Твой сокровенный, о Святой! Во внешнем образе Твоем вижу Адама, в сокровенном вижу Отца Твоего, Который едино с Тобою». По разъяснению Ефрема Сирина как вечный и совершенный Бог Слово Христос предвечно рожден от Отца, а по воспринятому Им человеческому естеству Он рождается от Святой Девы Марии – Он входит в нашу историю как Богочеловек, в Котором Божественное и человеческое естество неразрывно соединились: «Христос, пребывая Словом Божиим, от Марии рождается как человек; не особенное получил естество, почему стал бы инаковым живым существом, но имеет совершенное двоякое естество. Не первое естество – Бог одно являлось на земле, и не второе – человек одно взошло на небо, но совершенный от совершенного, человек от человека, Бог от Бога, и Христос от Девы. Не отдельна была плоть от Божества и Божественное естество не обременяло человеческое естество; не умалился от соединения с воспринятым, и потому не утратил того, что имел, но вполне имеет то, чем был и вполне имеет то, что воспринял. Соединение не произвело слитности; ибо не тело с телом соединено, но человек соединен с Божеством». «Благословен Премудрый, Который счинил и соединил Божество и человечество, одно естество от вышних, другое от нижних, как врачевства смесил и соделалось Лице Богочеловек». «Христос есть благой Господь, Он скорбел и утомлялся, потому что облекся нашею немощью: но взаимно облек нас именами Своего величия. Люди неразумные, видя в Нем, что было нашего, подумали, что воспринятое от нас есть собственное Его, – и не замечают, как сами постыждены: потому что должны были бы приписать нам и собственно принадлежащее Ему. Благий Бог по любви Своей к смертным, именовал их богами (Пс.81:6): а они в своих исследованиях назначают Ему, Сущему Богу, пределы как человеку. Его, облеченного вашею плотью, носят Херувимы; пред Ним благоговеют Серафимы, Ангелы безмолвствуют: а вы, нечестивые, глумитесь над преславным Его рождением. Немощной плоти, которою Он нисшедши облекся, соответствуют Его имена и действия: Он должен был чувствовать голод, равно как должен был молиться. И как Его голод, так вообще ощущение всякой нужды единственно принадлежали плоти… Он описуем, как человек, и не описуем как Бог по естеству». Преподобный Ефрем Сирин особенно акцентировал внимание на то, что Христос есть Свет и в Нем нет никакой тьмы, Он воспринял безгрешную человеческую природу – чистую, здравую и освященную Его Божеством, чтобы исцелить нас от страшного и смертоносного для души и для тела вируса греха: «Господь здравой принял ту природу, здравость которой погибла, дабы человек через здравую природу Господа возвратил себе здравость первобытной своей природы». Все люди лишены славы со времен грехопадения Адама, но по безмерной благости Своей и неизреченному человеколюбию, Господь отдал Своего Единородного Сына – Христос пришел на землю, чтобы искупить грехи наши, умилостивить правду Божию и покрыть нас милосердием Всевышнего, в Нем – наше спасение и оправдание, Он – Бог кающихся и спасающихся, никто кроме Него не мог бы спасти нас: «Долготерпелив Господь и всех нас влечет в Царство Свое. Но потребует у нас отчета за нерадение в это краткое время; Он скажет нам: «Для вас Я воплотился, для вас видимо ходил на земле, за вас был бит, за вас заушен, за вас распят, вознесенный на древе, за вас, земнородных, напоен оцтом, чтобы вас сделать святыми, небесными. Царство Мое даровал Я вам, всех вас наименовал Своими братьями, принес в дар Отцу, препослал вам Духа. Что мог бы Я сделать еще более всего этого и не сделал того, чтобы спасти вас? Не хочу только делать принуждения произволению, чтобы спасение не обратилось для вас в необходимость»… Кто умилостивит за нас Судию, чтобы не осудил нас, грешных? Кто даже из святых испросит нам прощение у Человеколюбца Бога? Кто гнев Божий обратит на милость и правосудие на милосердие, если не умолит Судию тот один, кто сам себе связал бремя грехов и несет, и развязывает, и облегчает его, когда хочет? ...Божие же дело – прощать припадающих к Нему, ибо действительно у нас человеколюбивый Владыка, Который покаянием разрешает бремена рабов». Христос есть Свет миру – Он единый Безгрешный среди нас, святой как по Божеству, так и по человечеству Своему, Он – Бессмертный и Сама Жизнь, принявшая ради нас смерть на Кресте, Он – Первосвященник Церкви и Царь горнего Иерусалима, очистивший нас излиянием крови Своей – принесший страшную жертву, чтобы освободить нас от рабства у тления и смерти, у греха, дьявола  и преисподней. «Дьявола не могли обессилить ни Силы Небесные, ни патриархи, ни пророки; один Еммануил... Крестом сокрушил сатану и всю силу его». «Князь тьмы ни одним из сынов человеческих не мог быть побежден; только один Еммануил мог изгнать князя века сего». Христос взял на Себя грехи наши, Он страдал и умер на Кресте, чтобы избавить нас от владычества дьявола и смерти: «Желая сокрушить смерть, Христос прикрыл Свое естество бессмертное, и уподобившись нам, смертью сокрушил смерть. Смерть воцарилась над Адамом, потому что он преступил заповедь, и заключила во гробы его и рожденных от него, как пленников своих. Но Господь явил милость Свою, и Он послал Сына Своего, Который пришел и сокрушил вереи адовы и возвратил к жизни род наш». «Чтим крест Твой, Христе, крест, которым мы восстановлены, воскрешены, которым мертвые восстают из гробов, и облекаются славою тела их. Слава Тебе, Который в начале сотворил по образу Твоему и почтил естество наше, а в последок дней искупил чрез Сына Твоего Возлюбленного. Благословен Христос, смирившийся и восприявший добровольно смерть, чтобы возвратить Адаму наследие рая, которое он потерял. Крестом Твоим искуплены погибшие потомки Адама, возведены из праха и стали наследниками Твоего царствия».
В благоговейном размышлении о глубочайшей тайне нашего спасения, преподобный Ефрем Сирин восклицал: «Для чего же предается Он, Святый и Безгрешный Владыка? Ибо ни в чем не согрешив, предан сегодня. Приидите, и узнаем, за что предан Христос Спаситель наш. За нас, нечестивых, предан Владыка. Кто же не подивится? Кто не прославит? Рабы согрешили, а Владыка предан, чтобы собственной смертью освободить согрешивших сынов… Владыка… с кротостью, добровольно предал Себя в руки нечестивых. И беззаконные, связав Пречистого Владыку, ругались над Ним, связавшим крепкого неразрешимыми узами и разрешившим нас от уз греховных… Приидите, и познаете чрезмерность щедрот, терпение и милосердие сладчайшего Владыки. Был у Него благо-потребный раб в раю сладости, и он, согрешив, предан истязателям. Но Благий, видя, что немощен он духом, умилосердился к рабу, сжалился над ним и Себя Самого отдал на бичевание за него… За нас пострадал бесстрастный Владыка, за нас распят Единый Безгрешный… За нас, нечестивых, предан смерти Христос, Спаситель наш. Вникни, брат, что значит слышимое тобой. Безгрешный Бог, Сын Всевышнего, предан за тебя». Христос пришел в мир, чтобы исцелить наше падшее естество и искупить грехи рода человеческого, Он пришел смертью смерть попрать и победить дьявола, освободить нас от его владычества и сокрушить врата адовы, извести всех верующих из темницы Ада, примирить нас с Богом и открыть нам врата Царства Небесного и сделать для нас возможным воскресение и жизнь вечную, возвести нас на вершину обожения. По глубокомысленному замечанию преподобного Иустина Поповича наше спасение совершилось через Крест, а «всеспасительную и всепобеждающую силу Христова Креста вдохновенно описывает непревзойденный поэт светлой христианской печали – преподобный Ефрем Сирин»: «Крест просветил всю вселенную. Он разогнал тьму и возвратил свет. Он упразднил идольскую лесть. Он, от запада и севера, от моря и востока собрав народы в единую Церковь, к единой вере и единому крещению, связал их любовью… Сим святым оружием Христос расторг всепоядающую утробу Ада и заградил многокозненные уста дьяволу». «Крест – воскресение мертвых, крест – узда богатых, утешение бедных, отец сирот, совет правдивых, утешение скорбящих, хранитель младенцев, пестун юных, свет сидящих во тьме, велелепие царей, любомудрие для варваров, свобода рабов, мудрость невежд». В основе искупительной жертвы Иисуса Христа и всей тайны домостроительства нашего спасения лежала безмерная и вечная любовь Бога к нам, а сущность христианской веры – ответить на Божью любовь верностью и взаимной любовью, иначе Его жертва останется для нас бесплодной: искупительной жертвой «более всего показывает Христос любовь Свою в нас, то есть через смерть, которую претерпел ради грехов наших. Ведь если ради нечестия нашего умер, то тем более Он оправдает нас Кровию Своею и спасет от того гнева, который придет при кончине мира. Ибо если, когда мы были врагами с Богом из-за дел наших, примирен с нами Бог чрез смерть Сына Его, то не тем ли более, при самом примирении, спасет нас чрез жизнь Его?». «Кровию Сына Божия искуплена грешная душа твоя: потому что все миры не могли быть достаточною за тебя ценою: и земля, и море, и все, что на них, – малая в сравнении с тобою цена. Все горние чины, которые суть пламень и дух, не приняли на себя смерти для твоего искупления. Возлюбленного Сына Своего предал Отец за тебя на смерть, как искупительную цену. Единородный Он Сын, но Отец не пощадил и отдал Его взамен тебя. Твоей ради жизни предал Он на смерть Начало всего живущего; Того, пред Кем трепещет смерть, Отец связал и поверг смерти; она пригвоздила Его ко кресту и гвоздями написала рукописание долгов твоих. Смотри же, какою ценою искуплен ты! Не утраться для Купившего тебя! Жизнь Его обвиняет твою жизнь, если живешь в грехе; смерть Его вопиет против твоей смерти, если творишь дела смерти. Драгоценная кровь Его вопиет к престолу Божества, что пролита она за тебя, а ты гибнешь от греха. Кто купил себе раба, тот, если погибнет купленный им, теряет не только раба, но и данную за него цену. Так и страдание и смерть Бога от нашего нерадения остаются бесплодными для нас; потому что Он отдал Себя ради души твоей, а ты не избавился от смерти. Не пощадил Он Сына Своего возлюбленного, но за тебя предал Его на смерть; если гибнешь ты от греха, то оскорбляешь Искупившего тебя. Данною за тебя ценою – страданием и смертию Бога упразднена смерть». Спасительные плоды искупительной жертвы Иисуса Христа простираются на всех людей – на всех живущих в Его время и на тех, которые будут жить после пришествия Мессии и до скончания мира, равно как и на всех живших со времен Адамовых и до Его пришествия, тем самым совершенное Им искупление имеет космический масштаб и вселенское значение. Для преподобного Ефрема Сирина Христос есть Бог Освободитель – скончавшись на Кресте, Мессия сошел во Ад душою Своей, Он проник в самые сокровенные глубины державы смерти и сокрушил ее, Он воззвал души усопших и извел из адской темнице всех, кто откликнулся на голос  Его и внял проповеди Сына Божиего: «Умерший погребенный Еммануил сошел в преисподняя земли и восходя оттуда извел с Собою Адама. Мертвые восстали от праха и прославили Его, как Спасителя своего». «Голос нашего Господа зазвучал громовыми раскатами в Аду, разрывая на части могилы, одну за другой. И явился Ангел, чтобы вывести из могил мертвых для встречи с Тем Мертвым, Который подарил Жизнь для всех». В песнопениях святого Ефрема Сирина с необычайной богословской глубиной, духовной силой и библейским лиризмом раскрывается тема сошествия Иисуса Христа во Ад, изображаемая в сильных поэтических образах и драматических сценах, где смерть обращается ко Христу с язвительной речью, а когда раздаются раскаты грома и преисподнюю озаряет свет Божества и сила Господня сокрушает врата адовы, то смерть трепещет перед Христом, признавая, что Он – одновременно Бог и человек, Спаситель мира и Ниспровергатель Ада:

Сокрыв могущество Свое, Господь был предан смерти,
Его живительная смерть дарует жизнь Адаму…
«Ты, если Бог еси, яви могущество и славу,
А если человек, терпи жестокие удары.
Адама ищешь? Прочь гряди! Пусты Твои надежды!
Он здесь навеки заключен, и даже Херувимы
И Серафимов горний чин не выкупят страдальца
Какой отчаянный мертвец отдаст сиянье жизни
Своей, чтобы спасти его, откроет пасть Шеола,
В нее проникнув и назад вернувшись к свету солнца?
Шеол уж поглотил его, закрыл навек в темнице.
Я собрала всех мудрецов, я, Смерть, их сонм связала,
И переполнила Шеол вплоть до глухих окраин.
О, сын Иосифа, приди, смотри на этот ужас.
Героев члены сокрушив, Самсона стан могучий,
И Голиафа кость кроша, я Ога-исполина,
Гигантов сына, что себе железный трон для власти
Ковал – со трона ввергла в тьму и трон перевернула:
У врат Шеола гордый кедр смирила, в прах низвергши.
Я смертных тысячи одна бесстрашно одолела,
Меня ли победить Ты мнишь, о жалкий одиночка!
Преславных всех мужей, отцов, священников, пророков,
Я унесла давно в Шеол, согнав их, словно стадо.
Я сокрушила и царей, их воинства столкнувши,
Я исполинов мощью их великою смирила,
Собрала праведных венец, блестящий благородством,
Так, что река из мертвых тел разлилась и в бурленье
Со шумом падала в Шеол, круша непрочный берег.
Но тот поток не утолил Шеола жажды жгучей.
Не важно, близко ль человек к опасному теченью,
Иль, опасаясь, отошел подальше, час последний
Его увлекши, как поток, несет к вратам Шеола.
Сребро богатых ни во что не ставлю, презираю,
Дарами их не подкупить меня, попытки тщетны.
Пусть тысячи у них рабов, не слушаю мольбы их.
Слуга ль расстрогает меня, хозяина спасая,
Иль бедный сможет умолить, вступаясь за вельможу,
Ребенок ли уговорит, за старца заступаясь?
Положим, могут мудрецы, дав волю убежденью,
К словам своим скотов склонить, но силе красноречья
Не суждено достичь ушей моих, я ей не внемлю.
Мне имя «Ненависть к мольбе», «Жестокая к просящим»,
Что мне приказано вершить, всегда я исполняю.
Кто ж он такой, и чей он сын, и из какого рода,
Тот человек, чтоб смог меня повергнуть, уничтожить?
Владею книгой вечной я всех живших поколений;
Себя заставила читать все имена в той книге,
Все, от Адама до сих дней. Какая это мука!
Нет пропуска среди имен, и ни один в ней смертный
Пропущен не был и забыт, все вписаны колена
В мое, конечно, существо, в мою, конечно, сущность.
И для Тебя лишь, Иисус, я их перечитала,
Не пропустила, все сочла, исчислила надежно,
Чтоб доказать Тебе: никто не избежал кончины.
Не будем лгать, двух имена отсутствуют во Аде.
Два: Илия и с ним Енох, во Ад не низвергались.
Искала я и в глубине, куда Иона канул,
Смотрела всюду, где могла, но их не обретала.
Я полагаю, что они в Рай сладости вселились
И ускользнули от меня. У входа в Рай на страже
Пламеннокрылый Херувим стоит, внушая трепет
Иаков лествицу узрел, протянутую в выси:
По ней Енох и Илия поднялись до созвездий.
Исчислит кто песок морей, чтоб у меня исхитить
Песчинки крохотные две? Обильнейшая жатва,
Что собирается серпом моих жнецов, болезней,
Растет во всякий день и час. Но только я снопы их
Беру и в житницу кладу, а с ними и болезни:
Могильщиков-жнецов самих с их жатвой хороню я,
И сборщики снопов тогда в забвенье исчезают.
Со зрелой сладостной лозы, забытой виноделом,
Две сочных ягоды тогда от взора ускользнули,
Но се – ничтожнейшая часть, ведь урожай огромен!
На всех охочусь я, везде я стерегу добычу,
На зыбях моря, на земле, – Смерть говорит с насмешкой, –
Орлы слетаются ко мне с безбрежных далей моря,
Морских чудовищ кличу я, зверей, пернатых с неба,
Я старцев, отроков зову, младенцев: пусть докажут
Тебе лишь, о Марии сын, насколько я всевластна.
Неужто Твой способен Крест лишить меня той власти?
Ведь он из древа: древом я и вырвала победу!
Хотела я продолжить речь, но предаюсь молчанью,
Знай, что без счета у меня речей и доказательств,
Зачем отборные слова нужны? Вглядись в деянья:
Вот все они, и за себя они замолвят слово.
Да, не внушаю я, как вы, всем простецам и детям
О воскресении мечту. Когда они воскреснут?
Дай доказательство сейчас, коль Ты настолько властен,
Чтоб грезы будущих надежд принять сподручно было».
Умолкла Смерть, окончив речь презренья и насмешки,
И вдруг в Аду, как гром с небес, раздался глас Господень,
Раскатами загромыхал, отверз могилы кличем.
И Смерть и сумрачный Шеол, не знающие света,
Вдруг охватил великий страх, и Ангелов когорты
Сверкающие взяв лучи во длань, вошли в потемки,
И перед ликом Мертвеца, Который жизнь дарует,
Подняли мертвых, тлен стряхнув, и мертвецы в веселье
Живыми вышли из могил, в багряный стыд окрасив
Ланиты тех, кто тщетно мнил, что Жизнь Саму убили.
И Смерть, бледнея, говорит: «Где времена былые –
Век Моисея, – что за пир, что за великий праздник
Тогда мне агнец даровал в оазисах Египта:
Я сладких первенцев брала, и горы детских трупов
У врат Шеола, словно снедь, для празднества лежали,
Но Агнец Праздничный, увы, на торжестве желанный,
Вдруг начал грабить мой Шеол, Он дюжины хватает
И забирает мертвецов, бесстыдно похищает!
Тот агнец наполнял гробы, любимые могилы,
А Этот, дерзкий, полноту гробов опустошает.
О, что за пытка для меня кончина Иисуса!
Я предпочла бы, чтоб Он жил, чем умер мне на гибель!
Мертвец мятежный, смерть Его, мне, Смерти, ненавистна!
Смерть всякого услада мне, но смерть Его в соблазн мне.
Надеюсь и мечтаю я: Он оживет вот-вот уж,
Ведь быв живым, Он лишь троим вернул дыханье жизни,
Троих Он мертвых воскресил. Теперь, когда Он умер,
Его кончиной мертвецы вновь ставшие живыми,
Меня, царицу, ввергнув в прах у самых врат Шеола,
Ногами топчут всякий раз, как их сдержать пытаюсь».

Низибийские песнопения и в особенности гимны, повествующие о победе Сына Божиего над смертью и сатаной, о сокрушении преисподней и освобождении томящихся там душ, уверовавших в Иисуса Христа, принадлежат к числу самых ярких творений святого Ефрема Сирина, где со всей силой раскрывается его поэтический гений. Это – блестящий образец духовной поэзии и поэма, основывающаяся на превосходном знании библейских текстов, а сам Ефрем Сирин предстает не только как христианский  мудрец и богослов, но и как превосходный поэт, художник и драматург, равный великим античным трагикам – Эсхиллу, Софоклу и Еврипиду, более того, он не уступает Данте и Мильтону, и может по праву называться «сирийским Данте».
Для нас невозможно спасение без искупительной жертвы Иисуса Христа и благодати Святого Духа, а Святой Дух действует в Церкви, совершает все ее таинства и богослужения и участвует в деле нашего спасения. Когда преподобный Ефрем Сирин говорит о Церкви, то речь его становится особенно возвышенной – он называет Церковь двором великого Пастыря, В котором собрана паства Его, домом Божиим, страж которого – Сам всемогущий Господь, Невестой Христовой. «Блаженна ты, Церковь верных: ибо Царь царей утвердил в тебе Свое жилище; твои основания никогда не поколеблются: ибо Господь – страж твой; и врата адовы не одолеют тебя, и хищные волки не могут сокрушить или ослабить твоей крепости. О как велик ты, дом Божий! как ты прекрасен как великолепна ты дщерь народов!». Святая Церковь есть мистическое Тело Христово, ее глава – Сам Христос, распростертые руки – два Завета, чувства – апостолы, иные члены тела – пророки, праведники и непорочные. Иносказательно изъясняя таинственное описание храма Соломонова, в преддверии которого поставлены два столпа, преподобный Ефрем Сирин писал: «два столпа образуют собою приставленных от двух миров – видимого и невидимого к дому Божию, который есть Церковь, открытая для всех народов: от мира невидимого, т. е. духов, в служение посылаемых, от видимого – пророков, апостолов и их преемников, правителей Церкви, от Бога поставляемых, в свои времена и роды». Церковь есть возвращенный Рай, а Евхаристия – Древо Жизни: «Бог насадил, прекрасный Рай, создал чистую Церковь, в которой, вместо древа познания, насадил закон... Утвердил в ней учение, радостотворное обетованиями и страшное по угрозам. Пренебрегающий его погибнет, а последующий жив будет». Вселенская Церковь имеет на себя печать имени Христова – истинность веры, заключается в хранении апостольского Предания и верности Христу до конца, а царственный образ Христа должен отобразиться в душе и жизни каждого христианина: «Посмотрите, у кого находится учение апостолов. Апостолы никогда не называли Невесту Христову своими именами. Итак, учитель, который полагает свое имя на стадо свое, далек от учения апостольского. А кто называет себя именами Господа своего, у того обитает Истина». «Видите, братия мои, что на всякой монете полагается изображение Царя и не может военачальник положить свой образ ни на кодранте... Сколь же дерзок тот, который вместо изображения Господня полагает свое! Благословен Запечатлевший нас Своим именем... Презренно золото для нашего Царя; образ Его не полагается на серебре. На человеке, который есть царь над всем, напечатлел красоту Свою наш Искупитель, Верующий во имя Божие приемлет печать Божию... Благословен отличивший нас Своим именем». Истинность учения Церкви заключена в том, что она хранит веру, идущую от Адама и Ноя, от Авраама и Моисея, от Давида и пророков до апостолов и всех православных христиан, а всякая ересь есть измышление ума человеческого, искушенного демонами, и отступление от пророческой веры и апостольского Предания: «Истинное учение, пророки предали апостолам. Благословен Виновник порядка! От Адама оно перешло к Ною, от Ноя простерлось до Авраама, от Авраама до Моисея, от Моисея до Давида, от Давида до пленения и от пленения вавилонского до Спасителя... Благословен Хранящий преемство сие. Тот самый, Кто дал повеление о ковчеге, устроил храм народу, и Кто соделал все это, Тот же самый водрузил святую Церковь». Размышляя о церковной иерархии, святой Ефрем Сирин указывает на то, что архиереи и иереи Церкви – это блюстители Истины, имеющие преемство от апостолов, получившие от них свое рукоположение, в то время как еретики не имеют апостольского преемства, они – лжеучителя: «Пусть спросят, еретиков, от кого они получили рукоположение. Если они получили от нас и отреклись, сего достаточно для Истины. Если сами восхитили священное звание, его достаточно для их посрамления. Ибо всякий таким образом будет священником, кто только захочет сам на себя возложить руку... Вышний, сошед на вершину Синая, покрыл рукою Своею Моисея (Исх.33:22), Моисей возложил свою руку на Аарона, и простиралось это до Иоанна. Посему-то сказал ему Господь, что крещение от него есть требование правды (Мф.3:15); дабы не нарушился чин, Господь передал его Апостолам, и преемство его находится в Церкви нашей». Церковь есть хранительница и толковательница Слова Божиего – Божественное Откровение ниспослано Церкви, оно хранится, проповедуется и изъясняется учителями ее, а всякий отступающий от Церкви – далек от Истины и опутывается паутиной лжи, отпадает от Бога и обрекает себя на погибель, восстает на Христа, в Котором вся надежда на спасение. В Церкви хранится истинное исповедание Отца и Сына и Святого Духа, печать помазания и крещение, чаша спасения и Священное Писание, святыня таинств и догматов – все, что нужно человеку для спасения, а всякий находящийся вне Церкви не имеет надежды на спасение, ибо вне Церкви невозможно спастись. Церковная жизнь есть путь в Царство Небесное, а внецерковная жизнь – блуждание по долине смерти. По воззрению преподобного Ефрема Сирина Церковь Христова одна, но она имеет две стороны – небесную и земную,  ибо есть Церковь видимая, образованная все верующими во Христа, живущими на земле, а есть Церковь невидимая, состоящая из Ангелов и святых, обитающих на небесах и молящихся за всех нас. Обращая внимание на то, что храм Соломона был устроен в Иерусалиме, принадлежавшем некогда аммореям, что в строительстве храма принимали участие финикияне, именно, тиряне, сидоняне и сам царь Тирский Хирам, преподобный  Ефрем Сирин находит здесь пророческое указание на то, что в Церковь Христову должны были войти все народы земли. Духовно объясняя историю возведения храма Соломонова, преподобный Ефрем Сирин говорит, что иудейский царь и мудрец Соломон прообразовал Иисуса Христа, устрояющего Свою святую Церковь: «Как Соломон полученные с гор ливанских древа и камни повелел морем перевести, и привезенные употребил на устроение храма: так Христос, изъяв иудеев и язычников из терния неверия и погрузив их в воды святого крещения, употребляет их на устроение храма нерукотворенного». Новозаветная Церковь имеет вселенский характер – все народы земли призваны через апостольскую проповедь уверовать во Христа Спасителя и освятиться духом, душой и тело, а вход в Церковь совершается через таинство крещения, духовный Иордан – купель освящения: «Народу повелевается по переходе чрез Иордан устроить алтарь из необделанных камней, обеленных мелом. Иносказательно: жертвенник есть Христос, слагающийся из верующих после крещения; камни же означают племена народов, которые созидаются в Него после крещения и составляют едино по единству духа. Мел же указывает на белые одежды, которыми облекаются исходящие из воды».
По слову преподобного Ефрема Сирина никто не может войти в Царство Небесное без таинства крещения, ибо лишенные крещения не могут быть сынами Божиими и наследовать жизнь вечную. Духовно толкуя стихи из книги Иисуса Навина – вoстав прейди Иордан» (Нав.1:2), он замечает: «Иордан есть предел, положенный между жизнью и смертью, между царством и геенною, между землею и небом; кто остается на восточной стороне реки, тот лишается духовного наследия небожителей, а кто перешел на другой берег, тот становится гражданином мира духовного. Изображается сим также и Крещение и смерть Еманнуила». Высшая цель человека быть храмом Божиим, а люди, не принявшие крещения – это опустошенные храмы, в которых нет святыни – нет присутствия Божиего и славы Его. Называя воды крещения водами очищена, купелью освящении и источником примирения, святой Ефрем Сирин учил о том, что через крещение мы делаемся сынами Божиими и очищаемся от грехов, на что пророчески указывает знамение, бывшее с руном Гедеоновым – «Окрин воды, истекшей из руна Гедеонова, означал крещение, в котором невидимо присутствует Еммануил, совершающий очищение грехов наших». В таинстве крещения мы отрекаемся от сатаны и посвящаем себя Богу, получаем духовной озарение и способность приносить плод небесной жизни на земле: «Всякий верующий во Христа, через крещение, как бы через духовное озарение, получает в видение о Боге, и после сего, как дождь, прольется учение Его на тех, которые сего будут достойны; а дождь поздний означает то, что сама душа через откровение Духа становится готовою произращать злак и приносить плоды небесные». Храня чистоту Православия и опровергая лжеучение Маркиона, считавшего, что возможно повторение таинства крещения, святой Ефрем Сирин ясно и вдохновенно провозглашает, что крещение едино: «Господь заповедал ученикам Своим, чтобы только единократно очищали водами грехи человеческой природы». В совершении таинства крещения мы исповедуем Святую Троицу и крестимся во имя Отца, Сына и Святого Духа, ибо невозможно быть христианином не веруя в Святую Троицу. «Мы крестимся раздельно имя Отца и Сына и Святого Духа. И такой образ крещения существует в Церкви со времен самих апостолов». В крещении человек именем Святой Троицы изводится на свободу во Христе, а в таинстве миропомазания  он принимает печать Святого Духа: «Ковчег Ноев предзнаменовал то, что придет имеющий устроить Церковь в водах, членов ее именем Святой Троицы извести на свободу; а голубица изображала Духа Святого, имеющего совершить Помазание – таинство спасения».  «Как Бог сошел на вершину горы, просветил лицо Моисея: так от таинственного рога помазания получил озарение Соломон. Это было образом наших времен, когда помазание перешло от одного народа ко многим, и вместо немногих многие помазываются и очищаются». «Печатью Святого Духа запечатлены все входы в главе твоей, печатью Помазания запечатлены все члены твои. Дар как бы положил на тебя письмо Свое, наложил на него печати огня (Мф.3:11; Лк.3:16), да не прочтут его чуждые и не испортят письмен. Не сокрушай печати Царя, чтобы не напали на тебя губители». «Помазанием Дух Святой запечатлевал священников и помазанников; тот же Дух Святой в Помазании полагает печать Свою на овец Своих; как перстень напечатлевает свой знак на воске, так сокровенное знамение Духа в Помазании напечатлевается на телах, помазываемых при крещении и запечатленных крещением». Преподобный Ефрем Сирин указывал на то, что уверовавший во Христа и возрожденный таинством крещения через святой миропомазание укрепляется для преуспеяния в духовной жизни, а духовно изъясняя таинственные строки из книги пророка Иоиля – «и наполнятся гумна ваша пшеницы, и преизлиются точила вином и елеем» (Иоиль.2:24), он сравнивает миропомазание с таинством Евхаристии, подчеркивая, что оно необходимо для нашего спасения: «В таинственном значении это исполнено Христом, Который даровал народу Своему, Им искупленному, т. е. Своей Церкви, пшеницу, вино и таинственный елей. Пшеница, это – святое таинственное тело Его; вино – кровь Его, освящающая; елей – благое помазание, которым запечатлеваются крещенные и облекаются во всеоружие Духа Святого». Размышляя о сакраментальной и литургической жизни Церкви, святой Ефрем Сирин обращает внимание на то, что она была бы невозможной, если бы не было священников – особых служителей Божиих. Священство – это крепкая башня веры, неразрушимая стена, ограждающая верных от лжеучений, имеющее основание на краеугольном камне – Иисусе Христе, и возвышающееся до небес – до горнего Иерусалима, а священники – это совершители таинств и богослужений, проповедники Слова Божиего и учителя, они молятся с Ангелами и находятся в самом близком общении с Богом, получая благодать священства через возложение рук и имея власть священнодействовать, они – наследники пророков и апостолов. По заветной мысли преподобного Ефрема Сирина, священство – это величайший дар и милость Божия к роду человеческому, без священников не даруется отпущение смертных грехов, по призыванию священнодействующих нисходит Дух Святой и освящает  Святые Дары, предложенные в таинстве Евхаристии. Церковь – это небо на земля, на небесах существует ангельская иерархия, а ее отражение на земле – церковная иерархия, и как в Ветхозаветной Церкви одни были первосвященниками, иные – священниками, а третьи – левитами, так и в Новозаветной Церкви одни – архиереи, иные – священники, а третьи – диаконы, но только епископы и священники имеют власть совершать таинства, они – духовные пастыри, окормляющие стадо Христово и велика их ответственность перед Богом – они рискуют подвергнуться осуждению на Страшном Суде если по их небрежению погибнет хоть одна душа.
По мысли преподобного Ефрема Сирина, земная Церковь есть Церковь кающихся, все мы – многогрешные люди, нуждающиеся в таинстве покаяния – никто не мог бы обрести спасение, если бы не было таинства исповеди,  ибо через покаяние, плач и сокрушение сердца смываются с нас грехи и мы очищаемся, а Господь дарует нам Свое прощение. «Град убежища ныне покаяние. Не далеко он, но близко и при вратах его стоит всякий. Еврей великое пространство должен был пробежать, и с трудом только достигал града убежища, а иногда даже и вовсе не достигал. А сей град убежища сам идет навстречу грешникам. Благословен Благий давший нам покаяние – град убежища». В таинстве покаяния грешник с сокрушением сердца и плачем исповедует свои грехи и через священнослужителя получает Божье прощение. «Поелику нельзя во второй раз креститься, то не надлежало бы быть и греху. Но так как существует болезнь греховная, то есть и очищения. Кто даровал надежду спасения в крещении? Тот, чтобы не лишить ее, даровал оставление грехов». Размышляя о таинстве покаяния, святой Ефрем Сирин восклицает:  «чрез грехи я осквернился, но через покаяние и сокрушение я возвращаю свою красоту. В крещении Ты совлек с меня нечистую ризу, и через эту баню я украсился и стал чистым. Покаяние увеличивает красоту моей одежды; одеваюсь плачем и украшаюсь». Изобличая манихеев, утверждавших, что  все грехи, совершенные после крещения, не имеют нужды во врачевании покаянием, преподобный Ефрем Сирин говорит, что всем согрешающим необходимо покаяние для спасения и все жаждущие прощения Божье призваны обращаться к священнослужителям, имеющим власть вязать и решить: «Господь заповедал ученикам Своим, чтобы только единократно очищали водами грехи человеческой природы. Даровавший им власть вязать и решить вместе заповедал, чтобы связанный прегрешением являлся пред лице Того, Который оставляет все грехи, и молил Его о прощении, потому что не без скорби с нашей стороны очищает нас. Согрешившему справедливо болезновать и скорбеть». Христос есть великий Небесный Врач, даровавший нам таинство покаяния как исцеление от язвы греха, а потому всякий пренебрегающий покаянием обрекает себя на вечную погибель. По безмерному и непостижимому милосердию Своему Господь хочет всех спасти, но спасение невозможно без нашего покаяния – кающийся должен осознавать и сокрушать от бездны согрешений своих, но не терять надежду на милость Всемогущего: «Господь твой милостив и благосерд, желает тебя видеть у дверей Своих; радуется, если приносишь покаяние, с радостью приемлет тебя. Все множество неправд твоих не исчерпает и малой капли Его милосердия, и благодатью Своей очистит Он владычествующий в тебе грех. Море беззаконий твоих не противостанет и малому дыханию Его щедрот, неправды целого мира не превзойдут моря благости Его. Если доселе ходил ты во грехах, то удержись от неправд, ударяй в дверь Его, и Он не оставит тебя вне... Господь убелит тебя, как снег. Оставь только, грешник, беззакония свои, приди в сокрушение о грехах, соделанных прежде, и Он примет тебя милостиво. Отложи прежние свои скверны и приходи к Нему; Он примет тебя... Благий Господь примет и... обымет тебя с любовью... Он оставит тебе беззакония твои, и изольются на тебя щедроты Его, потому что жаждет и желает Он обращения твоего. Любит видеть тебя у дверей Своих Тот, Кто за беззаконников и грешников предал Себя на смерть и поругание».
Величайшее таинство Церкви и Святая Святых ее литургической жизни – это святейшее таинство Евхаристии – «святая жертва» и «таинство таинств», освящающая дух, душу и тело человека, делающее верующих сотелесниками Христа Спасителя, «не принявшие крещения и еретики не могут вкушать ее», ибо «Евхаристия совершается только в Церкви». С мистическим трепетом говоря о таинстве Евхаристии, святой Ефрем Сирин всячески подчеркивает ее апофатичность – непостижимость и неизреченной для нас и самих Ангелов, ее нельзя понять умом, оно «превосходит всякий ум и всякое слово», но в это святое таинство можно веровать в простоте сердца: «Я, братья моя, так как не могу понять Господних тайн, не осмеливаюсь идти далее, или вновь касаться сих страшных и сокровенных тайн. А если бы и захотел употребить дерзость и стал рассуждать о них, то не в состоянии буду постигнуть Бoжииx тайн, но окажется, что я дерзок, неразумен и сражаюсь только с воздухом, хотя вовсе не могу осязать его по причине тонкости, потому, что тайны Божии выше моей природы. Напротив, лучше прославлю Бога Отца, благоволившего чрез Единородного возлюбленного Сына Своего спасти меня недостойного грешника, который верует в Него в простоте сердца, избегает пытливости и всякого посягательства оскорбительного для Бога. Я смертен, из персти и перстов, из перстного естества создан по благости; добровольно сознаю ничтожность естества своего и не хочу входить в исследование о Моем Создателе, потому что страшен Непостижимый по естеству. Благословляю Его владычество и поклоняюсь Ему во веки. Аминь». Единственный путь познания сокровенных Божественных тайн – в том числе и таинства Евхаристии – это вера: «со всею верою, сердечными очами, взирай на Господа в каждом месте и во всякое время, с сердечным желанием переходи за Ним из места в место. Если ему последуешь и с Ним ходишь, не прикоснется к тебе зло и не приблизится к тебе лукавый. Последуй за Ним на ту вечерю, за которою Он предал ученикам Своим святые тайны. Как благоразумный наблюдай, как и ноги омывает Своим ученикам... Всмотрись в это, брат, и, прославляя, покланяйся Его благоволению. Обрати внимание, как благославляя хлеб, преломляет его в образ собственного Своего пречистого тела, и как опять благословляет чашу в образ крови, и Дает Своим ученикам, – и будь сопричастником Его тайн. И изшедши оттуда, войди со своим Владыкою во двор беззаконного Kaиaфы...., последуй за Ним и на крестное место...; смотри, как кровь и вода истекли из ребра Его, на искупление души твоей, брат. Смотри внимательно, где Его полагают, утреннюй с женами на гробе Его; узри Ангелов предстоящих там; слушай, что Ангелы говорят женам: возста Господь, якоже рече (Mф. 28:6). Смотри на это, как благоразумный, совершенный, несомненно веруя, что совершившееся – истинно. Ибо если всего этого не созерцаешь ясно очами веры, то не можешь возвыситься с земли на небо и духовно взирать на страдания Христа».  «Око веры, когда в чьем сердце сияет, как свет, ясно и светло в раздельности созерцает Агнца Божия, за нас закланного и даровавшего нам Свое святое и пречистое тело, во всегдашнее причащение, чтоб причащение его было нам в оставление грехов. У кого есть это око веры, тот ясно и светло созерцает Владыку, с несомненностью совершенной веры вкушает тело непорочного Агнца, единородного Сына небесного Отца, и нимало не предается пытливости о вере Божией... Итак, будь верен и непорочен, причащайся пречистого Владычного тела с полною верою, несомненно зная, что ты подлинно вкушаешь самого Агнца. Тайны Христовы суть огонь бессмертный. Не будь пытлив, чтоб причащение оных не сожгло тебя». Христос установил таинство Евхаристии на Тайной Вечере, а суть этого таинства связана с Голгофой – на Кресте Христос был распят пречистым телом Своим и излил святую кровь Свою ради спасения мира. «О, великое чудо! Агнец Божий за тебя заклан, от святой трапезы истекает огнь. Серафимы предстоят и Херувимы парят. Шестокрылатые закрывают свои лица и все силы небесные вместе с иереем молятся за тебя. Огнь духовный сходит, кровь Христова вливается в таинственную чашу за твое очищение».Христос воскрес их мертвых, Он разорвал узы смерти и сокрушил Ад, вознесся на небеса, но мистически присутствует в Церкви Своей и всецело соединяется с нами в таинстве Евхаристии – Христос реально пребывает в таинстве и всецело приникает нас духовно, душевно и телесно, Его святая и животворящая кровь начинает течь в наших жилах. Преподобный Ефрем Сирин ясно и твердо учит, что под видом хлеба и вина причащающимся преподается истинное тело и истинная кровь Христовы, к которым нужно приступать с благоговением, страхом и трепетом, верой, надеждой и любовью, ибо Христос – наш Спаситель и Хлеб Небесный, Он – источник вечной жизни и спасения. «Наполнил некогда Иосиф хлебом бесчисленные житницы в Египте; но в голодные годы они опустели. Единый же истинный колос (Иисус Христос) дал хлеб, хлеб небесный, который не истощается. Хлеб, который преломил Единородный в пустыне, истощился, хотя и много его было. Преломил Он потом новый хлеб, которого не истощат роды и поколения. Иждились семь хлебов Им преломленных, не стало и пяти, Им умноженных. Один хлеб, Им преломленный, превзошел Собою все сотворенное: ибо чем более Он раздается, тем более умножается, Добрым вином наполнил Он водоносы, его черпали, и хотя много его было, но оно исчерпалось. Чаша, которую Он подал ученикам, мало содержала в себе пития, но сила ее весьма велика. И она не иссякает... Это – Таинство, в котором Он сам. Сей хлеб духовен, как сам Деятель, и оживляет духовных духовно». «В хлебе Твоем, Господи, скрывается Дух, который не снедается; в вине Твоем обитает огнь, который не испивается. Дух в хлебе Твоем, и огнь в вине Твоем суть два чуда приемлемые нашими устами... Серафим не прикоснулся к углю перстами своими; и уста Исаии только прикоснулись к нему. Один не взял, другой не вкусил его. А нам даровал Господь то и другое... Ангелам, существам духовным, Авраам предложил плотские снеди, и они вкушали. Новое чудо: великий Господь наш дал плотяным пищу и питие огнь и Дух... Огонь гнева нисшел некогда на грешников и пожрал. Огонь Бога милующего нисходит и пребывает в хлебе. Вместо того огня, поедающего человека, вкушаете в хлебе огнь и живы делаетесь. Ниспал огнь на жертву Илии и попалил; огонь милости есть для нас жертва жизней. Огонь попалил ту жертву: а в Твоей жертве, Господи, сам снедается огонь Твой... Огонь и Дух во чреве Матери Твоей, огонь и Дух в реке, в которой Ты крестился, огонь и Дух в нашем Крещении, в хлебе и чаше огонь и Дух Святой. Хлеб Твой умерщвляет ненасытного, который сделал нас пищей себе, Чаша Твоя истребляет смерть, которая пожирает нас. Тело Господа новым способом соединяется с нашими телами, и чистейшая кровь Его вливается в наши жилы. Весь Он вселяется во всех нас, по благости Своей. И поелику весьма возлюбил Он Церковь Свою, то не манну ее совместницы – синагоги, дал ей, но Сам стал для нее хлебом жизни, чтобы она вкушала Его». Для нашего спасения Христос принес Себя в жертвы, Его мученическая смерть – страшная цена нашего спасения, а посему – всякий приступающий к Евхаристии должен делать это с трепетом и благоговением пророка Исайи, он должен стремиться к нравственному исправлению и благочестивой жизни: «Блажен, кто со страхом, трепетом и благоговением приступает к пречистым Тайнам Спасителя, вполне сознавая, что приемлет в себя неразрушимую жизнь. Небо, земля и море и все, что на них, трепещут пред Господом и уклоняются: как же ты бесстыдно приступаешь? Чистые Ангелы со страхом служат и, закрывая лица, не смеют взирать: а ты, нечистый и нераскаянный, не имеешь стыда и не содрогаешься. Ты можешь уверить людей, что ты достойно причащаешься; но что скажешь Испытующему сердца?».
Самые проникновенные строки преподобного Ефрема Сирина посвящены эсхатологическим темам – они поражают его чуткую душу и поэтическое воображение, изумляют ум и ввергают сердце в трепет. Размышляя о грядущем Суде Божием и называя смерть – горькой чашей, вселяющей в сердца праведников надежду и радость от предвосхищения встречи с Богом и блаженной вечности, а в сердца грешников – отчаяние, жуткое как неугасимое пламя Ада, он писал: «Велик страх в час смерти, когда душа с ужасом и скорбью разлучается с телом, потому что в этот час душе предстанут все дела ее, добрые и злые, сделанные ею днем и ночью». По слову святого Ефрема Сирина догмат о всеобщем воскресении мертвых – богооткровенная истина, изложенная в Священном Писании и один из краеугольных камней Церкви, без веры в воскресение нельзя быть христианином и не к чему быть участником таинств, ибо отрицание всеобщего воскресение мертвых ниспровергает веру христианскую веру и подрывает нравственность: «По язычески мыслишь, когда говоришь, что нет воскресения мертвых... Куда причислим тебя, к язычникам или христианам? Но да не будет, чтоб я причислил тебя к христианам, когда так думаешь».  «Если, как ты говоришь несчастный, мертвые совершенно не воскреснут, для чего крестишься? для чего принимаешь пречистые Тайны? Знай, что доколе ты так думаешь, не в оставление грехов принимаешь, но в суд, и осуждение, и приложение грехов. Если, как ты говоришь недостойный, мертвые не воскреснут, для чего изнуряешь себя постами, бдениями и молитвами? К чему девство и подвиги со слезами? Если, безумный, мертвые совершенно не воскреснут, то все написанное в Ветхом и Новом Завете ложно... И мученики, и все святые были в заблуждении, предавая, ради будущей жизни, свои тела стольким мучениям. Видишь, несчастный, сколько святых ты своими нечистыми устами сделал лжецами, и не только святых, но и Владыку всех святых». Преподобный Ефрем Сирин говорил, для всемогущему Богу, сотворившему из ничего небо и землю, нет ничего сложно в том, чтобы воскресить всех мертвых – каждая душа возвратится в свое тело, которое станет нетленным и духовным, но если тела святых воссияют как солнце и заблагоухают как  райские цветы святости, то тела грешников будут облачены в порфиру тьмы и источать адский смрад их нечестия: «Слыша о воскресении мертвых, не будем оставаться в неверии, христолюбивые братия. Ибо все возможно Богу, и нет ничего для Него невозможного. И как вверженных в печь огненную и в пламени, как в гробе заключенных, сохранил невредимыми, и не только волосы их не были опалены, но даже запах такого страшного пламени не коснулся их; так и мертвые восстанут нетленными так, что не только волосы их не погибнут, но и вони тления не будет в них, по прошествии такого времени по их успении. Ибо все возможно Богу, и невозможного нет для Него ничего... Ибо и люди, и земля, и пучина морская, и бездна, и всякая другая тварь, все в Его руке и как ничто. Земля возвратит тело человека таким, каким приняла. Хотя бы звери растерзали его, хотя бы пожрали птицы, хотя бы рыба разорвала на части – не погибнет даже и волос человеческий пред Судьей. Ибо, по повелению Божию, все преложатся в нетление. Каждый восприимет такое тело, какое заслуживает по делам своим Тело праведных в семдесят крат будет светлее луча солнечного, а тела грешников будут темны и полны смрада». Как бы взирая на последние дни мира с апокалиптического зенита, богомудрый Ефрем Сирин писал, что в конце времен вострубит труба Архангела и  все усопшие воскреснут нетленными, но тела праведных будут сиять ярче солнца, а тела злых – будут мрачнее тьмы кромешной, и слава каждого святого, в зависимости от меры его духовного совершенства, будет разниться, как разнится слава солнца, луны и звезд, и звезда от звезды разнится в славе: «Как в полночь, когда все спят, при внезапном великом шуме с неба, ужасных громах, страшных молниях и землетрясении приходят в страх все, делавшие зло, и, размыслив об этом, начинают ударять себя в грудь, лежа на ложах своих, потому что некуда им бежать и негде скрыться, - так и в оный час Христос возблещет внезапно, как самая быстрая молния, и ужаснет всю землю. Страшно прозвучит с неба труба и возбудит усопших; Небеса и Силы их поколеблются; вся земля, как вода в море, вострепещет от лица славы Его, потому что страшный огнь потечет от лица Его, очищая землю от всего, что оскверняет ее. Ад отверзет врата свои. Смерть придет в бездействие, потому что персть естества человеческого, услышав трубный глас, оживотворится. Чудное дело, возлюбленные братия, видеть, как в оный час кости естества человеческого подлинно, в несчетном числе, подобно множеству рыб, кружащихся в море, в одно мгновение ока устремятся каждая к своему составу. Воскрешенные возопиют и скажут: «Слава Собравшему и Воскресившему нас по человеколюбию Своему!» Тогда праведники возрадуются; со славой в сретение бессмертному Жениху восхищены будут на облаках все любящие Его и старавшиеся исполнять всю волю Его. В какой мере каждый очистил здесь сердце свое, в такой увидит тогда славу Его; и как вожделел Его здесь, так насытится любовью Его! В тот час и первозданный Адам, увидев страшное множество народов, удивится, что от него только и от супруги его произошло такое бесчисленное множество человеков; и удивляясь, еще более прославит Создателя Бога за то, что происшедшие от единого естества и от единой твари стали их наследниками, как в раю и Царствии, так и во аде. Слава Единому Премудрому Богу!».
В последний день мира – в неведомый нам час, сокрушающий страшное царство Антихриста и его нечестивое владычество на земле, как молния с небес блистающая, придет страшный и славный Бог – виться Сам Христос во всем блеске  славе Божества Своего, окруженный сонмами сияющих и грозных Ангелов, вострубят трубы их и отверзнутся гробы, воскреснут усопшие, а небеса совьются как свиток и все дела земли сгорят – духовно преобразится весь мир, будет новое небо и новая земля, праведники возликую и исполнятся радости, а  всех нечестивых ждет неугасимый огонь геенны огненной и тьму кромешная, где лишь плачь и скрежет зубовный. Преподобный Ефрем Сирин в своих творениях изображает таинственную, грозную и величественную апокалиптическую картину второго пришествия Христа и Страшного Суда: «Небо свивается в ужасе, небесные светила падут, как незрелые смоквы со смоковницы и как листья с деревьев. Солнце померкнет от страха, побледнеет луна, содрогаясь, помрачатся светлые звезды в страхе перед Судией. Море, ужаснувшись, восколеблется, иссохнет, исчезнет, и не станет его. Персть земная объята будет пламенем, и вся обратится в дым. Горы растают от страха, как свинец в горниле, и все холмы, как пережигаемая известь, воскурятся и обрушатся. Восстанет Бог на Суд и вознесется над врагами Своими. Ужасом объята будет тварь, и станет как мертвая. Восстанет Бог на Суд, и всякий порядок приидет в расстройство, и нестерпимы будут для тварей гнев и ярость Судии. Восстанет Бог на Суд, и небо и земля разорятся, весь мир разрушится, все красоты его исчезнут. Восстанет Бог на Суд нечестивых и непокорных, и тварь обратится в прах. Кто в состоянии вынести силу Его? Падут пред Ним все высоты, и низринутся все долины; и небо, и земля прейдут и исчезнут как дым! Всю тварь совьет Он и бросит как одежду, чтобы в ярости Своей покарать врагов Своих, возненавидевших Его! Как в ризу облекался Он во вселенную, и теперь во гневе Своем сложит с Себя, чтобы совершить Суд над презрителями. Как разгневанный человек в досаде своей сбрасывает с себя одежды, чтобы отомстить своему противнику, наказать врагов своих, так Судия повергнет всю тварь Свою на нечестивых и мятежных, которые презирали, оскорбляли и уничижали Его. И тварь не стерпит гнева Судии, пламенеющего яростью на врагов и нечестивцев. И перед Ним и окрест Его огонь попаляет и поедает грешных и безбожных. И все те, которые не чтили и уничижали Его, издеваясь над Его долготерпением, как сухие ветви истреблены будут исходящим от Него огнем. Небо омрачится от ужаса! Какой же нечестивец спасется тогда? Море высохнет от страха! Какой же беззаконник останется в живых? Вся земля сгорит! Какой же грешник избегнет наказания?.. Если праведные едва могут остаться живыми среди ужасов Суда, то куда низринутся нечестивые и грешные? И пламенные Серафимы не отваживаются умолять о помиловании при виде огненного прещения (угрозы), но стоят в страхе и трепете и безмолвствуют, как мертвые. И святые не просят о пощаде, потому что восходит дым гнева Его, и содрогаются они от опасения сгореть вместе с грешными. Когда Царь во гневе совершает суд над врагами Своими, тогда гнев Его на злых угрожает и тем, которые стали бы за них умолять Его о милосердии. Судия восседает на огненном Престоле, окрест Его море пламени, и река огненная течет от Него, чтобы подвергнуть испытанию все миры. И в людей вложил Он огонь Свой, чтобы не попалил их оный огонь, когда воспламенит Он всю тварь и будет очищать ее как в горниле. Если этот огонь сохраняется теперь и не утушен грехами, то сохранившие в себе этот огонь спасутся от оного страшного попаления. А если в ком утушен он грехами и не сохранен святостью жизни, то все таковые для того огня, от которого сгорит мир, будут то же, что солома. Царь сходит со Своего места, чтобы совершить Суд над землей, с великим страхом и трепетом сопровождают Его воинства Его. Мощные чины эти приходят быть свидетелями грозного Суда, и все люди, сколько их было и есть на земле, предстают Царю. Сколько ни было и ни будет рожденных на свет, все приидут на это позорище, чтобы видеть Суд. Изыдет трубный звук, чтобы пробудить тех, которые во гробах, и по гласу последней трубы восстанут все мертвецы. По мановению Сына Божия, скорее нежели во мгновение ока, все умершие соберутся на место Суда. Ужасом объята будет смерть, и изблюет всю свою добычу, и не оставит ни одного мертвеца, не представив его в Судилище. Земной персти повелено будет отделить прах умерших, и не останется ни одной пылинки, которая бы не явилась пред Судией. Кто поглощен морем, кого пожрали дикие звери, кого расклевали птицы, кто сгорел в огне, - в самое краткое мгновение времени все пробудятся, восстанут и явятся. Кто умер во чреве матери и не вступил в жизнь, того сделает совершеннолетним то же мгновение, которое возвратит жизнь мертвецам… Равными воскресит Творец сынов Адамовых; как сотворил их равными, так равными же пробудит и от смерти. В воскресении нет ни больших, ни малых! И преждевременно родившийся восстанет таким же, как и совершеннолетний. Только по делам и образу жизни будут там высокие и славные, и одни уподобятся свету, другие – тьме. Там праведные высоки и имениты делами правды, а злые – и худы и низки за свою порочную жизнь. Там добрые, по повелению Судии, будут отлучены от злых, и первые вознесены на небо, а последние низринуты в бездну; одни войдут в Царство, а другие отыдут во Ад».
В представлении Ефрема Сирина всемирная истории апокалиптична – она движется к концу, а каждый человек совершает главный выбор в своей жизни – быть с Богом и обрести спасение или отвергнуть Творца и низвергнуться в бездну погибели. По разъяснению преподобного Ефрема Сирина: «Ни один сердечный помысел не останется там неоткрытым, ни один взор очей не избежит Суда. И срамное слово, сказанное тайно и шепотом, будет в тот день обнаружено перед праведным Судией, Который сокровенное судит открыто. И небо и землю призовет Он быть с Ним на Суде, и горние и дольние предстанут со страхом и трепетом. И небесные воинства, и полчища преисподних вострепещут перед немилующим Судией, Который приидет, сопровождаемый ужасом и смертью… И каждый к Престолу грозного Христа принесет дело как добрый и приятный плод, и слова как листья. Святые принесут плод прекрасный и доброцветный, мученики принесут похвалу терпения в мученьях и озлоблениях; подвижники принесут подвиги, воздержание, бдение, молитвы. А люди грешные, нечестивые и оскверненные со стыдом, плачем и сетованием принесут туда плод гнусный и гнилой – червя неусыпающего в огне неугасимом». «Кто таил в сердце своем лукавство и в уме своем зависть, того сокроет страшная глубина, полная огня и жупела. Кто предавался гневу и не допускал в сердце свое любви, даже до ненависти к ближнему, тот предан будет на жестокое мучение Ангелам. Кто не преломлял хлеба своего с алчущим, не успокаивал томящегося в нужде, тот будет вопиять мучимый, и никто не услышит, и не упокоит его. Кто при богатстве своем жил сластолюбиво и роскошно, а не отворял двери своей нуждающимся, тот в пламени будет просить себе капли воды, и никто не подаст ему. Кто осквернял уста свои злословием и язык свой хулами, тот погрязнет в зловонной тине и лишен будет возможности отверзть уста. Кто грабил и угнетал других, и дом свой обогащал неправедным достоянием, того повлекут к себе немилосердные демоны, и его жребием будут воздыхание и скрежет зубов. Кого распаляла здесь постыдная похоть сладострастия и прелюбодейства, тот вместе с сатаной будет вечно гореть в геенне. Кто преступал запрещение иереев и попирал повеление Самого Бога, тот подвергнется самому тяжкому и ужаснейшему из всех мучению». По церковному воззрению Ефрема Сирина, словно пророчески прозревшего возникновение католического лжеучения о чистилище, между двумя состояниями – райского блаженства и адского мучения – нет никакого среднего состояния: «Кроме сих двух состояний, нет никакого среднего, разумею же одно горнее, а другое дольнее; а средина между ними – множество различий в воздаяниях. Если же это верно, как и действительно верно, то что может быть безрассуднее и безумнее слов: «для меня довольно избежать геенны, а войти в царство небесное не забочусь, потому что избежать геенны и значит войти в царство, равно как быть изверженным из него значит войти в геенну». Размышляя о Страшном Суде и воздаянии Божье каждому по делам его, преподобный Ефрем Сирин, опираясь на Священного Писание, возвещал о вечности как райского блаженства, так и адских мучений: «Тем, которые сойдут в Ад, нет возможности избавиться от мучений. Заключенному там за грехи нельзя разрешиться от уз неразрешимых. Ибо там огонь неугасающий и червь не умирающий... Скорби их не имеют конца. Нет там никакого облегчения, нельзя придумать никакого средства избавиться от тяжких мучений». На языке возвышенной церковной поэзии изображая блаженное состояние святых, преподобный Ефрем Сирин писал: «Там горний Иерусалим, матерь первородных, как украшенная невеста принимает исполнивших заповеди Господни... Там все мирно и безмятежно, все светло и прекрасно, нет обидящего и утесняемого; там невозможны грех и очернение, там свет неприступный, радость неизглаголанная; там нет ни труда, ни слез, ни забот, ни попечений, ни сетований; там нет ни дьявола, ни смерти, ни поста, ни печали, ни ссоры, ни зависти; но только радость, мир, веселие; там жизнь бессмертная, благо неизъяснимое и неименуемое, красота неизобразимая, истинный свет, источник всякого блаженства». Размышляя о таинственном выражении Иисуса Христа – «У Отца Моего обителей много», святой Ефрем Сирин заметит, что каждый получит себе награду по достоинству и мере совершенства своего, ибо Суд Божий – торжество любви и правды: «Многими обителями у Отца, Спаситель называет меры разумения водворяемых в оной стране, разумею же те различия и разности, с какими наслаждаются там сообразно с своим разумением. Ибо Господь наименовал многие обители не по разности мест, но по степени дарования. Как лучами солнца чувственного наслаждается всякий по мере чистоты зрительной силы и впечатления, так в будущий век все праведные водворятся нераздельно, в единой радости. Но каждый в своей мере озаряется единым мысленным Солнцем и по степени достоинства почерпает радость и веселие». По глубокомысленному и рассудительному замечанию святого Ефрема Сирина как различны степени блаженства на небесах, так различна и мера мучений: «Различны места мучений, как слышим в Евангелии. Есть тьма кромешная; явно, что есть тьма и внутренняя. Иное место – геенна огненная и особенное – скрежет зубов. Червь неусыпающий в одном месте, озеро огненное в другом месте; тартар – особенное место, огнь неугасимый – отдельная страна; преисподняя и пагуба в особых местах, дольная страна земли – иное место; ад, куда идут грешники, и дно адово – место особенно тяжелое. Сим-то мучениям подвергаются несчастные, каждый по большей или меньшей мере грехов своих. Как здесь есть разности в наказаниях, так и в будущем веке. Иначе наказывается прелюбодей, иначе блудник, иначе человекоубийца, иначе вор и иначе пьяница». В драматических картинах и ярких поэтических образах, врезающихся в память сердца, изобразив красоту горнего Иерусалима и неописуемое блаженство святых, равно как и ужасы геенны огненной и нескончаемое мучение нераскаянных грешников, Ефрем Сирин взывал к каждому человеку с проникновенным призывом к покаянию, пламенно проповедуя о том, что покаяние и любовь должны быть центром всей нашей духовной жизни, если мы хотим обрести спасение и удостоиться вечной жизни.
Преподобный Ефрем Сирин – вселенский светильник Церкви и пророк Сирии, он – проповедник покаяния и сокрушения сердца, плачущий богослов и певец евангельской любви, духовный философ, чей ум всецело отдан Богомыслию, а сердце – молитве;  он – слава Едесской Церкви и самый поэтичный из всех христианских писателей, превосходный поэт, не уступающий по таланту Эсхилу, Софоклу и Еврипиду,  «сирийский Данте», чья речь отличается образностью и библейским  лиризмом; он – слагатель торжественных гимном и надгробных песнопений, великий подвижник и «богомудрый догматист», для которого вера и Богопознание – это таинство, отсюда – апофатические мотивы его богословия, борьба против попыток интеллектуального постижения сокровенных догматов Церкви и любой рационализации веры, отказ вступать в пустые философские словопрения и желание непрестанно молиться и славить Бога; он – многомудрый богослов, учивший, что «наш путь познания – в Божественных Писаниях», возвещавший о непостижимости тайны Святой Троицы, сотворения Богом мира из ничего, неисповедимых путей Промысла Божиего и таинств Церкви. Все произведения преподобного Ефрема Сирина пронизаны глубоким знанием Библии, поражают орлиным полетом богословской мысли и великолепием литературного стиля, являясь сокровищницей христианской мудрости, а величественный и лучезарный образ его никогда не померкнет в памяти Церкви, хвалебно поющей: «Ублажаем тя, преподобне отче Ефреме, и чтим святую память твою,  наставниче монахов и собеседниче Ангелов».















Блаженный Феодорит Кирский как богослов и архипастырь Церкви

Сказавши все о мудрых тех учителях,
Я подле них Феодорита опишу,
Как Божьего мужа, дивного в учителях,
И как недвижную Православия скалу.
И он, случалось, колебался несколько:
Да не осудишь человека, человек!
Не по нечестию он колебался здесь,
А больше потому, что спорил горячо.
Везде Кирилла можно ль побеждать ему,
Когда в догматах тот, – в науках сведущ был?
Однако же поправился ведь он и тут.
Но пастырям иным славнейшим видя в нем
Поистине равного им мужа в прочем всем,
Я вместе с ними право опишу его.
Митрополит Иоанн Евхаитский

Блаженный Феодорит Кирский – многогранная и одновременно цельная личность, занимающая почетное и видное место среди великого сонма отцов и учителей Вселенской Церкви, он – монах и аскет, учитель жизни и благочестия, яркий представитель и один из самых видных деятелей Антиохийской школы богословия; он –  блестящий проповедник и архипастырь Кира, живший в одну из важнейших эпох в истории Церкви – во время несторианской смуты и возникновения ереси Евтихия, и принимавший живое и деятельное участие в борьбе с монофизитством – сторонниками Евтихия и Диоскора; он – страдалец за веру во Христа Богочеловека, нареченный на Халкидонском Соборе «православным учителем». Размышляя о значении личности Феодорита Кирского, профессор H. Н. Глубоковский писал,  что «по своей обширной деятельности и по своему громадному – часто решающему – влиянию на ход всех важнейших событий первой половины V века блаженный Феодорит есть крупная величина, которую ни замолчать, ни обойти так же невозможно, как нельзя вычеркнуть из истории Церкви весь этот замечательный период».  Блаженный Феодорит Кирский был ученейшим человеком своего времени и плодотворным писателем, знатоком не только Священного Писания, но и эллинской философии – от Пифагора, Сократа, Платона и Аристотеля до эпикурейцев, стоиков и Плотина; он – выдающийся догматист и полемист, изобличавший ложь языческого идолопоклонничества и возвещавший об истине Евангелия, церковный историк, богослов и экзегет – толкователь Священного Писания, духовно изъяснивший Песнь Песней, истолковавший избранные Псалмы и пророческие книги Ветхого Завета, написавший комментарии на все послания апостола Павла. По замечанию  одного из крупнейших современных патрологов Й. Кастена:  «Феодорит – один из самых плодотворных писателей восточной Церкви, и его литературное наследие обладает куда большим разнообразием, чем наследие любого антиохийского богослова. Его творения простираются почти на все области священной науки». Блаженный Феодорит Кирский был одним из величайших церковных писателей и богословов своей исторической эпохи; он – стойкий пастырь Церкви и неутомимый общественный деятель, христианский мыслитель, отличавшийся необычайной глубиной и широтой мысли, энциклопедической эрудицией и изяществом литературного слога, а сердце его пылало неугасимой и пламенной любовью ко Христу Спасителю. По справедливой оценке профессора H. Н. Глубоковского: «В век склонения богословской мысли к упадку он, как дорогое наследие отцов, хранил традиции славного прошлого и твердо и мощно держал знамя науки. Он был последним из представителей золотого века церковной литературы, был носителем и прекрасным выразителем лучших ее заветов во всех областях знания. Его крепкий ум одинаково смело касался всех предметов и повсюду передал нам драгоценные памятники своих самоотверженных усилий, своего редкого таланта». Живя в бедном и маленьком городке Кире, расположенном в окрестностях Антиохии, блаженный Феодорит Кирский приобрел громкую славу на всем христианском Востоке за высокие нравственные достоинства своей личности и всестороннюю образованность, за самоотверженное пастырское служение и вдохновенные проповеди, за богословскую мудрость и сострадательное отношение к бедным, страждущим и обездоленным. Во время несторианской смуты блаженный Феодорит Кирский временно поддерживал Нестория, но на Халкидонском Соборе в его устах прозвучала анафема несторианскому лжеучению, а по определению вселенского суда Православной Церкви он прославляется в числе ее видных учителей, имя его было помещено в диптихах и сохранилось в веках со славою «мужа божественного». Митрополит Иоанн Евхаитский, «постигавший в видениях тайна святых небесных» и написавший много канонов в честь Иисуса Христа, Пресвятой Богородицы и святого Иоанна Предтечи – среди них канон Сладчайшему Иисусу – причислял блаженного Феодорита Кирского к великим учителя и светилам Церкви, в своих стихах о знаменитых церковных писателях возвещая: «изобразив мудрых учителей, причисляю к ним и Феодорита, мужа Божия, учителя великого, несокрушимый столп Православия. Если же он и колебался малое время по некоему случаю, – не осуди, человече: – он был человек. Его колебание не столько происходило от неблагочестия, сколько от увлечения в споре. Но он и поправился потом. Во всех же прочих отношениях видя в нем мужа, ни в чем не отставшего от великих пастырей, по праву причисляю его здесь к ним». На пятом Вселенском Соборе в Константинополе в 553 году  было решено, что личность блаженного Феодорита Кирского как православного пастыря Церкви и учителя благочестия выше всех сомнений и подозрений, большая часть его сочинений имеет учительный авторитет и признается в качестве догматического руководства, сюда относятся толкования на книги исторические  и пророческие Ветхого Завета, на Псалмы, на Песнь Песней, на Евангелие и на послания апостола Павла,  сказания о святых подвижниках сирийских, которые использовались на седьмом  Вселенском Соборе для защиты иконопочитания, но вместе с тем, Церковь отвергла те сочинения Феодорита Кирского, где она выступает против двенадцати глав святого Кирилла Александрийского и защищает Нестория и Феодора Момпсуэстийского. В историю Православной Церкви и в ее священною память Феодорит Кирский навеки вошел с наименованием «блаженного» в чине учителя, за ним сохранилась честь догматического авторитета, а имя его не кануло в бездну забвения, ибо «никогда слава славных не уничтожается со смертью».
Блаженный Феодорит Кирский родился в 393 году в Антиохии –  крупном культурном, экономическом и политическом центре древнего мира; основанная Селевком Никатором – сподвижником Александра Македонского, Антиохия была одним из самых прекрасных и благоустроенных городов Сирии и всей Римской империи – «блестящей столицей Востока», расположенной в живописной местности на реке Оронти и славящейся своими науками и искусствами. По заверению римского оратора Цицерона в Антиохии процветали науки и словесность, это был город ученых и мастеров риторического искусства, говорящих как на греческом, так и на сирийском языке. По своему населению Антиохия отличалась как многочисленностью – насчитывала более 200 тысяч жителей, так и необычайной пестротой разноплеменного населения – здесь проживали сирийцы, греки и евреи, заключались смешанные браки и соприкасались различные культуры. В древние времена Антиохия была средоточием язычества, но со времен апостолов она стала «второй родиной христианства», здесь прозвучала проповедь учеников Иисусовых – первых миссионеров Церкви, которые стали именоваться христианами, отсюда начинал свои миссионерские странствия апостол Павел, несущий языческим народам благую весть о Христе Спасителе. На протяжении долгого времени в Антиохии сохранялось язычество – в окружении язычников и иудеев христианским проповедникам и апологетам приходилось углубленно заниматься не только изучением Слова Божиего, но и осовением «внешней мудрости» – осваивать науку и философию, чтобы отстаивать христианскую веру в напряженной богословской полемике. По замечанию профессора H. Н. Глубоковского: «Если присоединить сюда возможность скорого приобретения основательных филологических познаний из непосредственного сношения с разноязычными жителями города, близость священных мест, свежесть и относительную определенность библейских преданий, возбуждающее действие примера риторов и софистов, живописность окрестностей и богатое и яркое разнообразие восточной природы, – то будет не¬сколько понятно, почему из Антиохии выходили великие христианские ученые: точные экзегеты, победоносные апологеты, многосведущие борцы против иудейства и язычества, блестящие церковные ораторы, строгие подвижники и суровые аскеты, своею жизнью изумлявшие неверных». Антиохия стала колыбелью блаженного Феодорита Кирского, родившегося в состоятельной и христианской семье антиохийских граждан. Известно, что родители Феодорита Кирского были благочестивыми людьми, ведущими свой род из Древней Эллады, а его мать полностью отказалась от светских удовольствий и вела христианскую жизнь, являясь духовной дочерью подвижника Петра. До своего воцерковления она была светской женщиной и имела страсть к щегольству, но однажды у нее заболел глаз – никто из врачей не мог исцелить ее, и тогда она обратилась к старцу Петру, жившему в гробнице, находившейся в окрестностях Антиохии. По рассказу Феодорита Кирского его страждущая мать, даже отправляясь к живущему в уединение подвижнику, облачилась в пышные одежды из шелка, надела золотые серьги и драгоценное ожерелье, она была тщеславна и самолюбива по нраву – «была в цветущем возрасте и красовалась юностью, а совершенства в добродетели еще не стяжала». Приняв болящую женщину, старец Петр обратил внимание на ее страсть к щегольству, дал ей духовное наставление бороться с тщеславием и изменить свою жизнь, призвал ее уверовать во Христа и обратиться с молитвой к Богу: «Верьте, что Тво¬рец всяческих, Содетель и Художник нашего естества, оскорбляется тем, что вы словно обвиняете неизреченную Его мудрость в несовершенстве; иначе не покрывали бы себя красною или черною или белою краскою… Врач недугов, всегда готовый исполнить прошение верующих, есть Бог. Он и теперь исполнит твое прошение – не мне даруя благодать, но видя твою веру. Если имеешь веру искреннюю и твердую, чуждую всякого сомнения, то оставь врачей и лекарства, и прими это Богодарованное врачевство». Произнеся эти слова, старец Петр возложил на больной глаз свою руку, осенил его знамением Святого Креста и изгнал болезнь молитвой – женщина исцелилась. После возвращения от старца Петра мать Феодорита Кирского изменилась – она отказалась от роскоши и стала вести подвижническую жизнь, сообразную заповедям Евангелия,  общаться с антиохийскими аскетами и прониклась духовно-нравственным идеалом евангельской морали. В церковном Предании блаженный Феодорит Кирский по своему рождению сравнивается с Исааком, Самуилов и Иоанном Крестителем – его рождение есть плод любви и молитвы его родителей-боголюбцев. Выйдя замуж на восемнадцатом году жизни мать Феодорита Кирского на протяжении тринадцати лет супружества не имела детей, а ее супруг горько сокрушался о ее бесплодии и обращался к святым подвижникам с просьбой молиться о даровании от Бога его жене детей. В пещере вблизи Антиохии жил пустынножитель Македоний, проведший в отшельничестве сорок пять лет, он утешил скорбящих супругов и обещал, что у них родится сын. Прошло три года, а ребенок так и не родился – благочестивая супруга потеряла всякую надежду стать матерью, ее муж снова отправился к старцу Македонию, а пустынножитель велел ему призвать свою жену, и когда она пришла, то сказал ей, что у нее родиться сын, если она согласится посвятить его Богу. Когда будущая мать блаженного Феодорит Кирского согласилась, то спустя четыре года зачала, но на пятом месяце ей стала угрожать опасность преждевременных родов. В этот страшный момент дом родителей Феодорита посетил старец Македоний – «новый Елисей», который приободрил и утешил страдалицу, напомнил ей обещание посвятить своего сына на служение Богу и взмолился за нее, после чего опасность преждевременных родов миновала. По церковному Преданию рождение Феодорита едва не стоило жизни его матери, но усердные молитвы подвижника Петра уберегли ее от смерти и восставили от одра болезни. В благодарность Богу благочестивые родители назвали своего новорожденного сына «Феодоритом» – дарованным Богом, ведь его появление на свет совершилось после длительного ожидания и многих молитв двух преподобных подвижников – Македония и Петра. С благоговением и благодарностью вспоминая о двух великих подвижниках, блаженный Феодорит Кирский будет вспоминать о наставлениях старца Македония: «Часто я удостаивался благословения и наставления сего мужа. Увещевая меня, он говорил многократно: ты родился, чадо, с большими трудами. Много ночей провел я в молитве к Богу, чтобы родителям твоим получить то, о чем напоминает твое имя. Живи же достойно тех трудов. Прежде рождения обещанием ты посвящен Богу. А что посвящено Богу, то должно быть достоуважаемо для всех и неприкосновенно ни для кого. Так и тебе не надлежит следовать порочным движениям души; но делать, говорить и мыслить ты должен только то, что угодно Богу, Законодателю добродетели». С великим почтением относясь к пустынножителю Петру, блаженный Феодорит Кирский в своих трогательных воспоминаниях расскажет о том, как в детстве старец сажал его на колени и кормил виноградными ягодами, а мать, изумленная духовной мудростью Петра, каждую неделю отправляла Феодорита за благословением к этому подвижнику.
В своей «Истории боголюбцев» блаженный Феодорит Кирский поведает, что бытием своим всецело обязан небесной милости – дару Божиему и молитве двух великих подвижников, а чудесное рождение определило всю его дальнейшую жизнь. С детских лет Феодорит Кирский воспитывался в духе христианского благочестия: «родители мои, прежде зачатия моего, обещали принести меня Богу и, согласно обету, посвятили Ему от пелен и дали мне такое вос¬питание». По справедливой оценке профессора H. Н. Глубоковского: «Долгом справедливости будет при¬числить эту великую женщину к тому списку матерей, давших христиан¬скому миру святых Иоанна Златоуста, Василия Великого, Григория Нисского, Авгу¬стина, – матерей, о которых языческий ритор Ливаний с изумлением восклицал: «какие женщины бывают у христиан!» Неизвестная по имени родительница Феодорита не менее славна, чем Анфуса, Нонна и Моника». С юных лет блаженный Феодорит Кирский желал посвятить свою жизнь служению Богу – он был иноком по духу своему и имел самое близкое соприкосновение с монашеской средой – не только с подвижниками Петром и Македонием, но и с христианским мудрецом Афраатом, о котором он вспоминал: «я сам его видел и получил благословение от его десницы, когда, еще будучи юношею, ходил вместе с материю к этому мужу. С нею он, по своему обыкновению, разговаривал, отворив немного дверь, и наконец удостоил благословения, меня же принял внутрь келии и одарил сокровищем своей молитвы». На восьмом году своей жизни Феодорит Кирский, во исполнение священного обета, был отдан на воспитание в одну из монастырских обителей, располагавшихся в окрестностях Антиохии, где воспитывался и духовно возрастал под наставничеством духовно-опытных сирийских монахов. Протоиерей Александр Горский справедливо заметил: «Нет сомнения, что высокие образцы иноческой жизни, которыми тогда были богаты окрестности Антиохии, которым удивляться и подражать наставлял тогда святого Иоанн Златоуст, сам довольно времени живший между сими подвижниками, оставили в чувствительной душе юного Феодорита глубокое впечатление. Нельзя было не чувствовать величия духа того мужа, который своим дерзновенным предстательством остановил грозную кару на целый город Антиохию, виновный перед Императором в возмущении, но смирившийся. Сей муж был тот самый Македоний, молитвам которого обязан был своею жизнью Феодорит. Удивительно ли, если и в жизни блаженного Феодорита встретим такие порывы жертвовать всем сознаваемому им долгу, хотя это сознание и не всегда было безошибочно. Другой подвижник, с юных лет ему известный Афраат, один из ревностнейших защитников православия в Антиохии против apиан, мог быть для него образцом неустрашимой ревности о чистоте учения веры. «За чем ты, – спрашивал его Валент, – оставив уединение спешил на площадь (где собрались православные чтители Святой Троицы)?» – «Скажи мне, Государь, отвечал Афраат, – если бы я был девицей, и скрываясь в каком-нибудь потаенном тереме увидел, что огонь объял дом отца моего: что бы ты посоветовал мне делать, видя разлившееся пламя и горящий дом»? Имея пред своими глазами такие примеры, живой, впечатлительный юноша готовился и сам быть неустрашимым защитником истины». В двадцатилетнем возрасте Феодорит Кирский был посвящен в должность чтеца в одном из антиохийских храмов,  а когда его родители умерли, то он раздал все свое наследство нищим и обездоленным, отрешился от мирской суеты и с радостью вступил на монашеский путь – удалился в одну из Ницерских обителей, в христианское «училище любомудрии» –  в один из тихих монастырей, расположенных близ Апомеи. Духовная жизнь блаженного Феодорита Кирского, уединившегося в монашеской келье, – это сокровенная тайна, в которую мы можем лишь отчасти проникнуть – в монастыре он духовно окреп, преуспевал в молитве, науках и Богомыслии, боролся со страстями и изучал Священное Писание; здесь он окончательно окреп духом и характером, приобрел бесценный духовный опыт и сложился как личность – как христианский аскет, молитвенник и богослов.
Принадлежа к высшему сословию Антиохии, блаженный Феодорит Кирский получил блестящее и всестороннее образование – христианское и эллинское, он провел в учении много лет – изучал науки и искусства, великолепно знал греческий и сирийский языки, став выдающимся лингвистом своего времени, превосходным стилистом и блестящим оратором, порой возвышающимся до вдохновенного и изящного красноречия самого Иоанна Златоуста. Если по красноречию блаженного Феодорита Кирского можно сравнить со святителем Иоанном Златоустом, то по учености он сравним со святителем Григорием Богословым и святителем Василием Великим – «нет ни одной области знания, которая осталась бы неведомой Феодориту Кирскому», он изучил философию и историю, астрономию, медицину и геометрию, ознакомился со всей эллинской литературой – с произведениями поэтов, ораторов, историков и философов, став энциклопедически образованным человеком своего времени и вызывая изумление современников. Если мы раскроем богословские сочинения блаженного Феодорита Кирского или его письма, то увидим, что перед нами – ученейший и высококультурный человек и глубокий христианский мыслитель, блестящий церковный оратор и талантливый писатель, чьи произведения отличаются чистотой языка и все достоинствами аттической речи. На страницах своих произведений Феодорит Кирский не только обильно и благоговейно цитирует Священное Писание, но и древних эллинских мудрецов и поэтов – Пифагора, Платона и Аристотеля, Гомера, Эсхила и Софокла, Демосфена и Фукидида. Обладая высоким умом и талантом, в усердных трудах стяжав всеобъемлющую ученость своего века, Феодорит Кирский до конца своих дней углублялся в изучение Библии и церковного Предания, наук, философии и искусства, он – перфекционист по натуре, во всем желающий дойти до совершенства – в духовном опыте, в силе веры, в учености и красоте слога. С дней юности в душе блаженного Феодорита Кирского была жажда знания и любовь к мудрости – он достиг высот в изучении «внешней мудрости» и стал знатоком не только Слова Божиего, но и философии – изъяснял не только Псалтырь и Песнь Песней, но и рассуждения Платона и Аристотеля, строки Гомера и античных трагиков, был знаком с курсом, читаемым в академиях, на что намекает в своем письме софисту Аэрию: «вот время, когда ваша академия должна показать пользу слов. Я слышу, что у тебя бывает блестящее общество и что это собра¬ние состоит из мужей, знатных родовою славой и владеющих прекра¬сною речью; у вас происходят беседы о добродетели, бессмертии души и о всем другом, о чем им заблагорассудится». Во времена жизни блаженного Феодорита Кирского великие церковные учителя получали великолепное образование и совмещали светскую образованность с христианской верой – многие из них учились в знаменитых школах и академиях – например в школе известного антиохийского ритора Ливания, где учились святитель Василий Великий и святитель Иоанн Златоуст. Нам неизвестно, где учился блаженный Феодорит Кирский и совмещал ли он лекции в риторских школах с христианской жизнью, но нам известно, что, во-первых, он был прекрасно образован и учен, во-вторых, три крупнейших богослова Антиохийской школы – Диодор Тарсский, святитель Иоанн Златоуст и Феодор Мопсуестийский – скорее всего не были его непосредственными наставниками, а в-третьих, отличаясь усердием, талантом и умом, живя в Антиохии, достигшей апогея своего влияния и славы, он многое освоил путем самостоятельного изучения – как Библии и творений святых отцов Церкви, так и эллинских сочинений – поэтических, исторических и философских. Надо отметить, что огромное влияние на богословские воззрения блаженного Феодорита Кирского, его нравственный облик и литературный стиль оказали творения Иоанна Златоуста, которого он порой цитирует в своих экзегетических трудах. В своих вдохновенных похвальных словах в честь святителя Иоанна Златоуста, Феодорит Кирский называет его мужественным борцом за веру Христову и мучеником за Божественную Истину, «великим светилом Церкви» и «учителем» «вселенной», «громогласным проповедником Истины». В области богословских наук блаженный Феодорит Кирский был одним из ученейших и многообъемлющих богословов – он написал догматические, полемические, апологетические, исторические, аскетические и ораторские сочинений, а в разгар богословской полемике с Феодоритом, даже его оппонент святой Кирилл Александрийский признавался, «этот муж упражнялся в красноречии и, может быть, приобрел непосредственное знание Священ¬ного Писания», а затем назвал его «упражнявшимся в Бого-духновенном Писании». Если бы блаженный Феодорит Кирский родился до пришествия Иисуса Христа в античном мире, то он бы снискал себе славу превосходнейшего философа, равного Сократу, Платону и Аристотелю, а может и превосходящего их, но он был прежде всего христианином – православным философом и богословом, восхищавшимся нравственным идеалом Евангелия, с детских лет взращенным на пророческих писаниях Ветхого Завета, на Псалтыре и Евангелие – «воспитанным на писаниях рыбарей, ставших апостолами». Высоко оценивая античную культуру от Гомера и Платона до ораторов своего века, блаженный Феодорит Кирский полагал, что вся эллинская мудрость есть лишь бледная и смутная тень Божественной Истины, ибо пророки Библии выше поэтов Эллады, а апостолы – выше всех мудрецов мира сего: «И мудрейший Платон, который очень много говорил о бессмертии души, даже слушателя своего Аристотеля не убедил разделять с ним это мнение, а наши рыбари, мытари и скинотворцы не только греков, но и римлян и египтян и вообще все народы убедили, что душа человеческая бессмертна, почтена разумом и способна управлять страстями, что она по своей неосмотрительности, а не по принуждению преступает божественные законы и потом снова обращается к лучшему, отстает от прежнего заблуждения. Вместе с этим и то сказать надобно, что наши догматы содержат не только учителя Церкви, но и сапожники, кузнецы, шерстопряды и другие ремесленники и даже женщины, не только знающие грамоту, но и питающиеся трудами рук своих, и самые рабыни. И не только горожане, но и земледельцы имеют сведение об этих предметах, и можно найти много огородников, пастухов и садовников, которые не хуже других рассуждают о Божественной Троице и творении всех вещей и, может быть, гораздо лучше знают человеческую природу, чем Платон и Аристотель. Заботясь о добродетели и уклонясь от порока, страшась угрожающих наказаний и наступления праведного Суда Божия, любомудрствуя о бессмертной и вечной жизни, они все старание свое употребляют для приобретения Царствия Божия». Для блаженного Феодорита Кирского неоспоримой и вековечной истиной было то, что Божественное Откровение выше всей человеческой философии, он особенно акцентировал внимание на том, что между философами нет согласия, а все пророки предрекали пришествие Мессии и все апостолы благовествуют о Христа Спасителе, учение Церкви основано на незыблемых истинах веры, а вера есть первоначальное основание и опора знания: «Веру и вашим философам угодно было называть добровольным согласием души, а знание – твердым разумным навыком. Поэтому весьма несообразно было бы, усвояя наставникам во всех прочих науках знание, а учащимся веру, в учении о вещах Божественных извращать этот порядок, и знание поставлять прежде веры; ибо для созерцания тех вещей, коих мы не можем видеть плотскими очами, в очах веры мы имеем тем большую нужду…. Итак, вера есть предводительница, а знание последует за нею. Ибо верующим от чистого и искреннего сердца Бог, в которого они веруют, дарует ведение; ведение же в соединении с верою составляет познание истины, которого кто достигает, тот должен считать себя не счастливым только, но и счастливейшим». Как проницательнейший мыслитель Феодорит Кирский в своей полемике с языческими философами обращался к самой истории и заметил, что учение величайших мудрецов античного мира или предается забвению со временем, или их последователи исчезают, а слова пророков и апостолов не исчезнут до скончания времен, ведь они – провозвестники Истины и «громогласные вестники Ветхого и Нового Заветов»: «самые проповедники истины – пророки и апостолы, хотя и неискусные в эллинском красноречии, но, как обладавшие истинною мудростью, всем – и греческим и варварским народам – принесли божественное учение и всю землю и моря наполнили писаниями о добродетели и благочестии, так что ныне все смертные, оставив бредни философов, от рыбарей и мытарей поучаются истине и уважают писания скинотворца, а имен италийской, ионийской и элеатской сект даже и не знают, потому что память о них истребило время, тогда как имена пророков, которые более чем за тысячу с половиной лет жили прежде этих философов, носят на устах своих». Размышляя о том, как христианину относится к языческой культуре, Феодорит Кирский рассудительно призывал всех верующих во Христа уподобиться пчелам, которые собирают все сладкое и полезное с цветов, оставляя все горькое, или искусным врачам, которые из смертоносного змеиного яда делают лекарство: «Садясь не только на сладкие, но и на горькие цветы, пчелы сладость высасывают, а горечь оставляют, и из различных веществ, горьких, кислых и других тому подобных, приготовляют для людей сладчайший мед. Подражая сим пчелам, и мы с горьких ваших лугов собираем для вас сладкий мед. И как врачи телесные из ядовитых животных приготовляют целительные лекарства, даже распластывая самых змей, одно из них выбрасывают, а другое, оставшия, употребляют как средство к прогнанию различных болезней, так точно и мы, имея под руками творения ваших поэтов, историков и философов, иное из них оставляем, а другое, соединив с нашим учением, приготовляем вам чрез то спасительное врачевство, так что те самые, коих вы почитаете нашими противниками, становятся защитниками наших слов и учителями веры».
За свое красноречие блаженный Феодорит Кирский снискал себе славу одного из величайших ораторов Антиохии – он был блестящим церковным проповедником и ученейшим философом, но сердце его желало наивысшего – покинуть круг мирских забот и волнений, удалиться от прекрасной, но шумной Антиохии в тихую монастырскую обитель. Занятие науками и философией не отвлекали Феодорита Кирского от иноческой жизни – он был убежден, что христианские подвижники есть истинные философы во Христе – философы Святого Духа, наследники веры пророков Ветхого Завета и апостолов Нового Завета, продолжатели их славного и высокого дела – служения Богу. Размышляя о монашеской жизни, блаженный Феодорит Кирский особенно акцентирует внимание на то, что монахов именуют любомудрами, подвижниками и боголюбцами, ибо как философы Святого Духа они отдают жизнь свою посту и молитве, чтению Слова Божиего и Богомыслию, как подвижники они укрепляют волю свою и очищают душу аскетическими подвигами, а как боголюбцы они пламенно любят Бога и не могут жить без Него, их ум, воля и сердце обращены к Всевышнему и горнему миру. По мудрому изречению блаженного Феодорита Кирского человек, «принявший божественную любовь пренебрегает всем в совокупности земным, попирает все плотские удовольствия, презирает богатство, и славу, и честь от людей, думает, что и багряница ничем не отличается от паутины, драгоценные камни уподобляет рассыпанным на берегу кремням, телесное здравие не почитает блаженнейшим состоянием, бедность не именует несчастием, благополучие не измеряет богатством и роскошью; но справедливо думает, что все это подобно всегда речным струям, которые протекают мимо насажденных на берегax дерев и ни при одном из них не останавливаются. Ибо бедность и богатство, здоровье и болезнь, честь и бесчестие, и все иное, чем сопровождается естество человеческое, как усматриваем, подобно речным струям, не всегда пребывают у одних и тех же, но меняют обладателей и непрестанно переходят от одних к другим. Многие после обилия впадают в крайнюю бедность, а многие из нищих входят в число богатых. Да и болезнь и здоровье ходят, так сказать, по всяким телам, томятся ли они голодом или роскошествуют. Добродетель же и любомудрие – единственное постоянное благо. Любомудрия не одолевает и рука грабителя, и язык клеветника, и туча вражеских стрел и копий. Не бывает оно добычею горячки, игрушкою волн и не терпит урона от кораблекрушения. Время не умаляет, но увеличивает его силу. А пища для него – любовь к Богу. Ибо невозможно преуспевать в любомудрии, не сделавшись пламенным любителем Бога – лучше же сказать, это-то самое и называется любомудрием, потому что Бог есть Премудрость и премудростью именуется. О Боге всяческих говорит блаженный Павел: «Нетленному, невидимому, единому премудрому Богу» (1Тим.;1:17) – и о Единородном говорит: «Христос Божия сила и Божия премудрость» (1Кор.;1:24), и еще: «Дадеся нам премудрость от Бога, правда же и освящение и избавление» (1Кор.;1:30). Поэтому в действительности любомудрый справедливо может быть назван и боголюбивым. А боголюбивый пренебрегает всем иным и, взирая только на Возлюбленного, угождение Ему предпочитает всему в совокупности: то одно говорит, и делает, и помышляет, что угодно и благоприятно Возлюбленному; отвращается же от всего того, что запрещает Он». Если человек всем сердцем возлюбил истинного Бога – Святую Троицу, то он не страшится умереть за имя Христово, он знает, что все печали и скорби земные – временны, а душа бессмертна, что все царства мира сего и их мимолетная слава – зыбки, а Царство Небесное вечно, что всех отрекающихся от Христа Богочеловека ожидает нестерпимое мучение в бездне геенны огненной, а всех верных Христу – вечное блаженство в горнем Иерусалиме, что ничто не в силах разлучить нас с любовью Божией, открывшейся миру во Христе Искупителе – ничто кроме нас самих и нашей греховности и нераскаянности. Драгоценнейшей нравственной чертой личности Феодорита Кирского была стойкость его веры и неугасимость пламенной любви к Богу – в крепости веры он был равен древнецерковным исповедникам и мученикам, с радостью умирающим за имя Христово: «Если кто за любовь ко Христу причинит мне и скорби, они будут для меня вожделенны и крайне любезны. И ради любви для меня голод приятнее всякого наслаждения, гонение сладостнее мира, нагота привлекательнее багряницы и златотканых одежд, беда усладительнее всякой безопасности, насильственная смерть предпочтительнее всякой жизни, потому что сама причина страданий делается для меня отрадою, так как невзгоды эти принимаю за Возлюбившего и вместе Возлюбленного». Пламенная любовь к Богу была тайной сердца блаженного Феодорита Кирского, она вдохновила его написать толкование на Песнь Песней – самую таинственную книгу Ветхого Завета, драгоценную поэтическую жемчужину, вышедшую из-под пера древнего царя и мудреца Соломона. Во дни своего иноческого жития Феодорит Кирский не только пребывал в трудах и молитвах, уединяясь в келье, но и общался с многоопытными подвижниками, беседуя с ними о Евангелии и духовной жизни, а в своей поучительной «Истории боголюбцев» он описал строгую аскетическую жизнь монахов и пустынножителей, их скудную трапезу и непрестанную молитву, то, как днем они трудились и читали Слово Божие, а ночью – предавались Богомыслию, и как в речах своих они призывали всех беседующих с ними быть христианами не на словах, а на деле – мыслить, жить и поступать в согласии с Евангелием: «Господь каждый день глаголет нам в делах Своего творения, беседует и через божественное Писание; внушает, что нам должно делать, показывает полезное, устрашает угрозами, ободряет увещаниями, – и мы не извлекаем из этого никакой для себя пользы».
Жизнь блаженного Феодорита Кирского до его архиерейского служения во многом окутана тайной, но нам известно, что за его всестороннею образованность и ученость, за ораторское искусство, глубокое знание Священного Писания и за ревность в вере на него обратили внимание в Церкви, а после смерти Исидора, в возрасте тридцати лет блаженный Феодорит был возведен на Кирскую кафедру – стал епископом Кира. По замечанию протоиерея Александра Горского: «строгая иноческая жизнь Феодорита, его обширная образованность и пламенная ревность о благе Церкви вскоре приготовили его к высшему служению». Вся иноческая жизнь Феодорита Кирского была приуготовлением к его архипастырскому служению – в 423 году он с горечью в сердце покидает уединенную и созерцательную жизнь монаха, становясь епископом Церкви, хотя и не считает себя достойным архиерейского звания. Сам блаженный Феодрит Кирский признавался, что никогда не хотел быть архиереем и желал бы навсегда остаться монахом и жить в тишине и уединении: «До епископства я проводил время в монастыре и против воли принял епископскую хиротонию». Ностальгия по иноческому житию отчетливо звучит в письмах блаженного Феодорита – например в его письме к полководцу Ареовинду: «Было время, когда я всему предпочитал спокойствие и безмолвие, проводя монастырскую жизнь согласно правилу той жизни. Однако же Ппоелику Бог повелел мне, недостойному, быть пастырем душ, то я невольно даже вынуждаюсь заботиться о делах, попечение о которых для меня тягостно, но требуется законом и полезно для пользующихся им». Кир был маленьким и бедным, почти пустынным городком с малочисленным населением, находящимся вдали от главных дорог, в двух днях пути от Антиохии, но блаженный Феодорит любил его за тишину и а также потому, что в окрестностях Кира было много подвижников, прославившихся святостью своей жизни и чудотворения, и называл Кир «лучшим всякого другого славного города». По историческому пояснению С.А. Терновского место архиерейского служения блаженного Феодорита Кирского: «Удаленный от главных путей сообщения, город этот был немноголюден и беден; жители его, не имея чем уплачивать подати, переселялись в другие места. Благоденствие города возвысилось несколько только во времена блаженного Феодорита, епископa Кирского, благодаря неусыпным заботам этого епископа. Бескорыстный и нестяжательный пастырь довольствовался для себя только необходимым имуществом, не домогался ни от кого ни денег, ни одежды. Служащие при нем не пользовались от других ничем: единого хлеба или яйца никто не взял себе от посторонних, говорит сам Феодорит. Мало того, на церковное иждивение и на свои личные средства Феодорит оказал много благодеяний городу. Он построил в Кире, на счет церковных доходов, два больших моста, крылатые галереи, возобновил общественные бани, в безводные кварталы города проложил водопроводы, от наводнений обезопасил его каналами, вызвал в него из разных стран врачей (например, из Александрии пригласил священника, знающего врачебное искусство), художников, ремесленников, ходатайствовал пред императором, императрицею Пульхериею и многими знатными сановниками о даровании городу различных прав и привилегий. Из храмов в Кире замечателен был храм Косьмы и Дамиана, описанный Феодоритом. Был еще в Кире храм в честь святого Дионисия, построенный подвижником Юлианом. Благодаря заботам блаженного Феодорита было в Кире много святых мощей: то были мощи патриархов, пророков, апостолов, выпрошенные святителем из разных мест Палестины, Финикии, Сирии и с честью положенные во вновь устроенной им церкви. Епархия Кирская богата была церквами: в ней было до 800 приходов. Она имела и своих мучеников: во времена императора Юлиана пострадал здесь преподобный Дометий с двумя своими учениками». В лице блаженного Феодорита жители Кира обрели одного из самых самоотверженных пастырей Церкви, он проявил себя как рассудительный церковный и общественный деятель, заботился о благоустройстве города и нуждах граждан, об устройстве портиков, мостов, бань и водопровода, он привлекал художников и опекал бедняков, вдов и сирот, изобличал гностические лжеучения от Валентина до Маркиона, неутомимо проповедовал Слово Божие и крестил более десяти тысяч маркионитов, обратил в православную веру многих еретиков – ариан и евномиан. О блестящих результатах своей миссионерской деятельности блаженный Феодорит Кирский писал в 448 году консулу Ному: «во¬семь Маркионитских селений и другие, близь лежащие, местности я убедил настолько, что они добровольно обратились к истине; одно селение, наполненное Евномианами, и другое – Арианское – я привел к свету Богопознания, и по божественной благости у нас не осталось ни одного ерети¬ческого плевела». Когда блаженный Феодорит стал епископом Кирским, то он занялся духовным просвещением своей паствы и борьбой с различными ересями, но борьба эта велась с беспримерной терпимостью – исключительно проповедью, без всякого содействия светской власти  и без принуждения, с кристально ясностью выразив свой взгляд на методы борьбы с лжеучениями в своем толковании на Песнь Песней: «тем, которые получили звание и долг учительства, Бог повелевает преследовать этих развра¬тителей доводами истины, чтобы чрез то сохранить целым созревающий виноград и неповрежденным их ересью».  Борьба с еретиками, которую блаженный Феодорит вел силой вдохновенного слова и убеждения, стояла многих сил – он ездил по Востоку с огласительным и проповедническим словом, прославившись как проповедник и миссионер, учитель веры и благочестия, но много пришлось ему претерпеть и выстрадать за время своего миссионерства: «часто проливалась моя кровь, многократно поражаем был я камнями и казалось, что преждевременно ввергался в самые двери Ада».  Как проповедник Евангелия блаженный Феодорит Кирский был убежден, что «ложь неизбежно уступит перед сиянием Истины», он был против принуждения в делах веры, но твердо веровал, что апостольская проповедь Церкви рано или поздно рассеет тьму лжеучений: «За единородного Сына, мы постоянно сражались и против язычников, и против Иудеев, и против страдающих нече¬стием Ария и Евномия, и против зараженных гнилью Маркиона, – убеждая язычников, что Он есть Творец всего, совечный Сын всегда сущего Отца; – иудеев, что об Нем прорицали пророки; – последователей Ария и Евномия, что Он единосущен, равночестен и равномощен Отцу; – при¬нявших же бешенство Маркиона, что он не только благ, но и право¬суден, Спаситель не чужих, как они баснословят, но своих творений». С активной общественной деятельностью и просвещением блаженный Феодоррит Кирский сочетал близость к инокам и подвижникам, которые открывали перед ним свои затворенные кельи и всегда были рады беседовать с ним о духовных вещах.
Как духовно-опытный и милосердный пастырь Церкви, блаженный Феодорит Кирский призывал христиан не страшиться скорбей и испытаний, но хранить верность Христу и не отступать от заповедей Его, он укреплял слабых и возвращал к вере заблудших, утешал страждущих и поучал их «мужественно переносить постигшие тяжелые несчастия, ибо на войнах открываются храбрые, на состязаниях увенчиваются атлеты, морская буря являет искусного кормчего, огонь искушает золото», а во дни скорбей испытывается вера человека.  В письме к епископу Евлалию блаженный Феодорит Кирский призывает быть милосердным к падших и отзываться на вопли гонимых, простирать руку помощи ко всем людям и увещевать их: «Я прошу твое благочестие иметь особенное попечение о слабей-ших и не только колеблющихся поддерживать, но и упавших поднимать, ибо и пастухи не оставляют в пренебрежении болящих, а отделяют их от других и всячески стараются об излечении их. Тоже нужно делать и нам: поскользнувшихся следует снова поставлять на ноги, про¬стирать руки, увещевать, врачевать раны и не отказываться от спасения их, предавая их в пасть дьявола... Молю вас, прострите руку поскольз¬нувшимся, извлекайте из страшного рва и тинистого болота, ставьте на камне ноги их и влагайте в уста их новую песнь – хвалу Богу на¬шему, дабы пример вреда их сделался примером спасения: пусть увидят это многие и убоятся и будут уповать на Господа Бога. Пусть не запрещается им участие в священных таинствах, пусть не возбраняется им молитва оглашаемых, слушание божественных Писаний и увещание учителей. Пусть они лишаются священ¬ных таинств не до смерти, но на определенное время, – до тех пор, пока не познают свою болезнь, пока не возжелают здравия и не восскорбят достойно о том, что, оставивши истинного царя, дерзнули обра¬титься к тирану и, покинув благодетеля, предались врагу». В своих письмах блаженный Феодорит Кирский обращается ко всем с призывом быть милосердными и снисходительными к падшим, прощать обидчиков и молиться за всех, ибо любовь – высшая добродетель, нам надлежит осознавать свою личную греховность пред Богом, сочувственно относиться ко всем окружающим нас людям и уподобляться милосердному Бога, помня, что «если бы Бог всяческих тотчас подвергал наказанию согрешающих, Он совершенно погубил бы всех. А так как Он по своему челове¬колюбию щадит Своим судом, то одних наказывает, другим же пред¬ставляет наказания их вместо наставлений». Блаженный Феодорит Кирский был нестяжателем и бескорыстным пастырем Церкви, за все время своего архиерейского служении он не приобрел ничего, кроме рубища, в которое был одет, защищал бедных, вдов и сирот, и писал увещевание к одному богатому и знатному человеку:  «Творец и Устроитель всего распределил между людьми богатство и бедность не в силу несправедливого решения, но в скудости бедняков подавая богачам повод явить себя полезными (чрез благотворения). Подобно сему он посылает людям бедствия не только потому, что совершает праведный суд над согрешившими, но еще для того, чтобы и богачам доставить предлог к человеколюбию. Итак, когда в предшествующем году Владыка навел на нас те бичи, значительно легчайшие согрешений наших, но достаточные для удручения земледельцев... то я прошу вас: сжальтесь над землепашцами, понесшими труд, но получившими мало плода! Да будет для вас неплодородие случаем к духовному плодоносию, и да восприимите милость Божественную за подобную милость». По воззрению Феодорита Кирского за богатство и власть человек несет нравственную ответственность перед Богом: «Когда получившие власть не наклоняют весов правосудия и язычок их держат в равновесии, в таком случае они доставляют управляемым обилие всяких благ. Если при этом они вполне рассудительны и в своих решениях руководствуются человеколюбием по отношению к нуждающимся в нем, тогда на подвластных истекают многообразные блага из правительственных учреждений». Блаженный Феодорит Кирский предостерегал всех пастырей Церкви, что они должны оставить все честолюбивые и корыстные цели, чтобы служить одному Богу и с чистой совестью иметь право сказать: «У меня цель – все говорить и делать не в угоду тому или другому, но созидать Церковь Божию и угождать ее Жениху и Господу. А что я не ради временных выгод и многозаботливой чести, которую привык называть жалкою, делаю это, – свидетельствует мне совесть». По яркой и точной характеристике H. Н. Глубоковского: «мужественный и бодрый, Феодорит Кирский был заброшен в глухой городок дикой части Сирии, но не был подавлен неприглядною обстановкой, а господствовал над нею. Он торжествовал победу там, где безвременно гибнет или безвестно чахнет всякая посредственность и слабохарактерность. В административном отношении он проявил мудрость и энергию превосходного гражданского деятеля с отличием начальника униженных и угнетенных; как епископ, он всегда имел пред собою возвышенный и чистый идеал пастыря. Влиянием собственного примера и решительною настойчивостью он все и всех поднимал до себя, никогда не опускаясь в сферу нравственной или умственной низменности. Его бескорыстного и теплого покровительства искал и жалкий бедняк, и несчастный страдалец за веру черпал в нем бодрость, чтобы непостыдно носить имя христианина. Его учительное слово гремело на всем Востоке, и блестящая Антиохия с нетерпением жадности стекалась вокруг кафедры, на которую всходил Феодорит. Всякое малейшее событие в жизни пасомых находило отклик в его отзывчивой душе, освещалось его умом и согревалось его любовью. Он был всем все, по выражению Апостола (1Кор.;9:22). Неутомимый до последних дней своей жизни, он тем поразительнее для нас, что подвергался нередким физическим недугам, которые благодушно переносил от руки Провидения, сокрушаясь более о Церкви, чем о себе». Глубокая мудрость и нравственное величие личности, умение вдохнуть надежду в отчаявшихся и утешить плачущих, самозабвенная защита обездоленных и гонимых, неутомимая борьба за Божественную Истину против еретиков, необычайная ученость и благочестие, высокий ум и сострадательное отношение к людям – в том числе падшим и заблудшим – это главные черты личности Феодорита Кирского как пастыря душ человеческих.
В истории Вселенской Церкви IV и V века – это эпохальное и драматичное время догматических споров, в которых поднимались наиважнейшие богословские вопросы о Богочеловечестве Иисуса Христа и мысль человеческая касалась вековечных и непостижимых тайн – на Никейском Соборе были установлены равночестность, совечность и единосущность Отца и Сына по Божеству, а затем пытливый разум обратился к исследованию тайны соединения двух естеств – Божественного и человеческого –  в единой Личности Христа Богочеловека, а святые отцы Церкви, догматически формулируя православное вероучение, избежали двух крайностей – несторианства и евтихианства. Как выдающийся богослов Антиохийской школы блаженный Феодорит Кирский горячо и ревностно участвовал в догматических спорах своего века – пастырь Церкви, проповедник и толкователь Священного Писания, он был убежден, что христология – это сердцевина христианской веры, а его учение о Богочеловечестве Иисуса Христа выдержано в тонах традиционного антиохийского богословия и неразрывно сопряжено с учением о Святой Троице, антропологией и экзегетикой, а определялось сотериологическим пафосом, ибо вопрос о Христе Искупителе – это вопрос жизни и смерти, ведь если Христос не Мессия и не Бог воплотившийся, если Он не истинный Богочеловек и Спаситель мира, то вера наша тщетна, а мы – самые несчастные из всех людей, ибо не имеем надежды на спасение. Протоиерей Георгий Флоровский особенно акцентировал внимание на том, что по заветному убеждению блаженного Феодорита Кирского вера в то, что Христос есть Сын Бога Живого, совершенный Бог и совершенный человек – это краеугольный камень всего Православия и христианской сотериологии: «если бы Спаситель не был Богом, тогда спасение не осуществилось. И если бы он не был Человеком, то Его страдания, Его «спасительная страсть» были бы для нас бесполезны. Отсюда Феодорит приходит к исповеданию Христа Богом и Человеком», при этом иногда с излишней резкостью подчеркивая «особенность и самостоятельность человечества во Христе». По разъяснению профессора Н.Н. Глубоковского: «В христологии блаженный Феодорит настаивал на человеческой стороне лица Спасителя, чему не мало способствовала неустанная борьба Антиохии с аполлинаристами, к которым Кирский пастырь чувствовал, – можно ска¬зать, – естественное отвращение. Искупитель был человек с разумною душой: это была истина, не подлежавшая для него никакому сомнению и самая дорогая для его христианского сознания, поскольку с устранением ее теряла всякий смысл сотериология, и спасение человечества превращалось в пустую фикцию или, по меньшей мере, оказывалось неполным. Это одна сторона дела. В то же время высказывавший претензии на свое близкое родство с Антиохиею Арий не был признан на «Востоке» законным сыном и подвергся самому суровому порицанию преемников и последователей прес¬витера Лукиана. Равночестность и единосущие Слова с Богом Отцом были столь же неотъемлемыми положениями Антиохийской догматики, как и признание Его совершенного человечества, – и Феодорит скорее решился бы пожертвовать жизнью, чем поступиться хотя одним из этих элемен¬тов. Не так определенно заявляли Антиохийцы свое воззрение на спо¬соб соединения естеств в Иисусе Христе, но неоспоримо, что они охотнее говорили: Бог и человек, а не: Богочеловек. Равным образом и Феодорит утверждал: «соединение сколько нераздельно, столько же и неслиянно, тогда как Александриец сказал бы наоборот, сосредото¬чив всю силу на моменте нерасторжимости».
Время жизни блаженного Феодорита Кирского отмечено несторианскими спорами – после смерти Сисиния в 428 году в Константинополе решились загладить свою несправедливость по отношению к святителю Иоанну Златоусту и возвели на Константинопольскую кафедру Нестория – сирийского монаха, а затем антиохийского клирика, ставшим архиереем Константинополя и объявившим борьбы против ересей, но уклонившимся от чистоты Православия и ставшим очередным ересиархом. Личность Нестория сложна, загадочна и противоречива, она до сих пор остается камнем преткновения для многих исследователей и с их разноречивыми оценками и суждениями. Профессор А.П. Лебедев утверждал, что христологические споры «едва ли возгорелись бы, если бы на сцене церковно-исторической не появилось Нестория, человека с достоинствами, но крайне запальчивого, любившего настоять на своем, гордого; а главное, как питомец монастырский, он мало знал жизнь и ее требования, узко понимал интересы Церкви». В своих «Лекциях по истории Церкви» профессор B. В. Болотов характеризует Нестория следующим образом: «Этот Константинопольский патриарх был совсем не поверхностный ученый и талантливый проповедник... Что это не был характер низкий, за это ручается тот факт, что его бывшие приверженцы, восточные епископы, покидая его исторически погибшее дело, все же сохраняют уважение к его личности... Сама борьба, поведенная Несторием... не была бесцельна и лишена всякого основания». Исследователь Т. Лященко категорически настаивает на том, что «Несторий был человек аскетического настроения, необыкновенно твердой воли, решительный, смелый, не любивший преклоняться ни перед кем, ни перед чем, не знавший жизни вне монастыря, не умевший присматриваться к условиям жизни и соразмерять свои действия с требованиями времени и общества, человек самого горячего темперамента, крайне самонадеянный, честолюбивый, нетерпеливый к чужим мнениям и убеждениям, фанатик, не считавшийся ни с живыми, ни с мертвыми. Если к этому прибавить, что он прекрасно владел диалектикой, но не обладал глубоким умом, что он не получил солидного богословского образования, плохо знал святоотеческую письменность, то увидим, что Несторий имел все данные, чтобы стать самым ярким выразителем антиохийского направления в христологии и самым подходящим человеком для роли ересиарха». По оценке профессора Н.Н. Глубоковского Несторий отличался «притворным аскетизмом и лишенным глубокого содержания ораторским талантом. Гордый и самоуверенный, но не глубокий мысли¬тель, человек, достоинства которого Марцеллин прекрасно характеризует древним изречением Саллюстия: cloquentiae satis, sapientiae parum. Несторий не обладал счастливою натурою людей, умеющих гармонически сочетать в себе тонкость анализа с искусством синтеза. Он грубо напал на священный термин Богородица и, переведши высокий догмат в сферу самых низменных представлений, не мог понять истины человеческого рождения Бога Слова». В своей «Церковной истории» Сократ Схоластик рассказывает, что при интронизации Несторий обратился к императору со словами – «Царь! Сказал он, дай мне землю, очищенную от ересей, – и я за то дам тебе небо; помоги мне истребить еретиков, – и я помогу тебе истребить персов», а затем Сократ  Схоластик добавляет свое глубокомысленное рассуждение о натуре Нестория – «Хотя некоторые простые люди, питавшие ненависть к еретикам, приняли произнесенные им слова с удовольствием, но от людей, умевших по словам заключать о качествах души, не укрылось... ни его легкомыслие, ни вспыльчивость, ни тщеславие; ибо, не удержавшись и на минуту, он уже дошел до таких слов; не отведав еще, как говорится, и городской воды, уже объявил себя жестоким гонителем». Выдающийся русский исследователь патристики – профессор А.И. Сидоров рассудительно указал на то, что при всей сложности и противоречивости характера Несторий не обладал важнейшей добродетелью для христианина – будь он монах или мирянин, обычный прихожанин или архипастырь Церкви – смирением, а весь парадокс его служения заключается в том, что «этот фанатичный гонитель еретиков сам стал ересиархом, что, впрочем, нередко случалось и случается в истории Церкви. Но Господь не только возводит низверженных, но и смиряет возвысившихся: сосланный после своего поражения в глухие места Египта, Несторий претерпел здесь много скорбей и унижений, пока не предстал на суд Божий. Судьба его является как бы пародией на жизнь святого Иоанна Златоуста, также призванного из Антиохии на Константинопольский престол и также сосланного; но если святитель претерпел скорби и страдания за верность самой глубинной сущности религии Христовой, то Несторий – за свое упрямство и гордыню… Несторий разделял основные христологические посылки прочих антиохийских церковных писателей с их антиарианской и антиаполлинаристской направленностью. Но он сделал один шаг, который вывел его за грань, отделяющую Православие от ереси: соположил Божественную и человеческую природы на одном онтологическом уровне, встав в противоречие с апофатической традицией святых отцов, согласно которым Божественная Сущность – «вне и превыше любой онтологии и метафизики». Более того, признав равнозначность двух естеств во Христе, Несторий делает новый шаг, уже явно переступая через названную границу: указывает, что обе природы Господа должны мыслиться как конкретные и индивидуальные сущности». В исследованиях по церковной истории иногда встречается мысль о том, что Несторий был убежденным представителем антиохийской традиции, но в действительности несторианская христология стоит вне Православия – он не смог возвыситься до православного учения о едином Лице Христа Богочеловека и двух Его совершенных естествах – Божественном и человеческом. По справедливому умозаключению Т. Лященко, несмотря на гибкий и динамичный характер христологии Нестория, она «в той форме, в какой явилась... до Собора и на Соборе Ефесском в его собственных устах, а не в истолковании его сторонников, которые сначала и сами не понимали всей бездны его заблуждения, является страшной ересью, совершенно уничтожающею, как справедливо заметил святой  Кирилл, основы, сущность христианства. Ведь действительно, если во Христе страдала только человеческая личность, хотя бы и находящаяся в каком-то чрезвычайном общении с Сыном Божиим, но, сверх того, сама нуждающаяся в очистительной жертве, то какую же ценность, какое значение могли иметь страдания этой личности? А в таком случае и самое пришествие Сына Божия на землю становится излишним». Суть догматических заблуждений Нестория заключалась в том, что Матерь Божью следует именовать не Богородицей, но только Христородицей, так как Пресвятая Дева Мария, являясь творением Божьим, не могла родить Бога, существовавшего прежде всех веков и являющегося Творцом неба и земли. Как красноречиво свидетельствует Сократ Схоластик: «При Нестории был пресвитер Анастасий, приехавший вместе с ним из Антиохии. Несторий весьма уважал его и в делах пользовался его советами. Однажды, уча в церкви, этот Анастасий сказал: «пусть никто не называет Марию Богородицею; ибо Мария была человек, а от человека Богу родиться невозможно». Эти слова устрашили многих – как клириков, так и мирян; ибо все издревле научены были признавать Христа Богом и никак не отделять Его, по Домостроительству как человека, от Божества... Итак, когда в Церкви, сказал я, произошло смятение, Несторий, стараясь подтвердить слова Анастасия, – ибо ему не хотелось, чтобы человек, им уважаемый, обличен был в нечестивом учении, – стал часто проповедовать в церкви о том же предмете, нарочито предлагал о нем вопросы и всегда отвергал название Богородицы. А так как вопрос об этом различными людьми был понимаем различно, то в Церкви произошли разделения, и христиане, как бы сражаясь ночью, утверждали то одно, то другое, то соглашались с новым учением, то отвергали его». Сам Несторий «боялся, как призрака, одного названия Богородицы, и это с ним случилось от крайней необразованности. Быв от природы красноречивым, Несторий считал себя образованным, а на самом деле не имел никакой учености, да и не хотел изучать книги древних толкователей. Ослепленный своим даром слова, он не показывал внимания к древним, но предпочитал всем самого себя».  При всей своей любви к диалектике Несторий не был глубоким мыслителем и выдающимся богословом, он не смог понять, что Православная Церковь учила, что Приснодева Мария родила Иисуса Христа не по Его предвечному Божеству, а по воспринятому Им человеческому, при этом Святая Дева Мария именуется Богородицей, ибо Она родила истинного и вочеловечевшегося Бога Слова. Как писал протоиерей Александр Горский, Несторий «открыто восстал против именования Пресвятой Девы Mapии Богородицею, которое народ привык слышать из уст благочестивых пастырей и сам употреблять в молитвах церковных. Причина такого осуждения имени, соответствующего достоинству матери Богочеловека, скрывалась в неправомыслии Hecтория о лице Самого Богочеловека, занятом от антиохийских наставников. В спорах с Аполлинарием, который в человеческом естестве Иисуса Христа не допускал высшей силы души–ума, усиливаясь раскрыть, что им воспринято было человеческое естество всецело, они представляли человеческое естество самостоятельным лицом, которое отлично от Ипостасного Слова, но с Ним теснейшим образом соединено. Утверждая таким образом, что каждое естество во Христе есть вместе и лице, а не представляя их соединенными во единую Ипостась, они не усвояли и свойств одного естества другому. Отсюда они восставали против выражений: Бог страдал, Бог родился. Отсюда проистекало и несправедливое отрицание именования Пресвятой Девы Mapии Богородицею. Так мудрствовал Феодор Мопсуестский. Так учил вслед за ним и Несторий». Ересиарх Несторий мыслил Боговоплощение как союз двух ипостасей – Божественной и человеческой, в то время как Православная Церковь свято исповедует: Святая Дева Мария непорочно родила от Духа Святого Сына Божиего, Иисуса Христа – родила без нарушения девства, свято и пречисто, таинственно и чудесно не по Его Божеству, ибо Бог Слово предвечно рожден от Бога Отца, а по воспринятому Им человечеству, но рожденный Девой Марией – Христос, истинный Бог вочеловечившийся, именно поэтому мы вышенно воименуем Ее – Богородицей, честнейшею Херувимов и славнейшею без сравнения Серафимов. Христос единосущен Богу Отцу и Духу Святому по Своему предвечному Божеству, и единосущен нам по Своему человечеству, Он – истинный Бог и истинный человек, но в Нем одно Божественное Лицо – Бог Сын, предвечный Логос, Ипостасная Премудрость и Сила Божия. По словам выдающегося православного богослова Владимира Лосского: «во Христе нет личности человеческой: есть личность, но личность Его – Лицо Божественное. Христос – человек, но личность Его – с неба».
Когда Несторий покусился на возвышенное и таинственное наименование Пречистой Девы Марии Богородицей, то он затронул глубинный нерв не только догматического вероучения Церкви, но и православного благочестия – встал в непримиримую оппозицию не только по отношению к ученым богословам, разбирающимся в догматических тонкостях веры, но по отношению к простому верующему народу, который своей религиозной интуицией ощутил страшную опасность для Православия и кощунственное посягательство на святыню. В результате хулы на Святую Деву Марию многие миряне, клирики и монахи Константинополя тайно или явно стали назвать Нестория еретиком, а он прибегал к жестоким физическим насилиям, чтобы расправиться со всеми непокорными – особенно монахами, насмерть стоявшими за почитание Пресвятой Богородицы и с печалью говорящими: «У нас есть император, но нет патриарха». Для того, чтобы пламя догматической междоусобицы не охватило всю Вселенскую Церковь, к Несторию с увещеванием не противиться наименованию Пресвятой Девы Богородицей обратились члены Антиохийского собора с  их посланием, в числе которых, по всей видимости, был и блаженный Феодорит Кирский,  одобрявший богословский термин «Богородица» и учивший о рождении предвечного Сына Божия по плоти от Святой Девы Марии: «Коли мы не будем принимать его с тем значением, какое в нем заключается, то мы неизбежно впадем во мно¬жество заблуждений, – а что всего важнее, – лишим себя спасения, достав¬ляемого неизреченным строительством единородного Сына Божия. Ибо, как скоро отвергается это слово, а следовательно и тот смысл, какой в нем заключается, то отсюда будет следователь мысль, что Тот, Кто для нашего спасения неизреченно являлся на земле, не был Бог, – что Бог Слово, истощивший Себя до принятия образа раба, не показал нам неизреченного человеколюбия; тогда как Священное Писание более всего утверждает Божие человеколюбие к нам, когда говорит, что единородный Сын Бога, вечный и всегда с Ним пребывающий, бесстрастно родился от Девы... Если ради этого рождения отцы называли Деву Богородицею, как и мы ныне называем Ее сим именем: то не знаю, для чего нам приниматься еще за совершенно ненужное исследование этою догмата?». Если бы Несторий внял увещеванию Антиохийского послания, то на корню бы пресек возникновение новой ереси, но по гордости своей он продолжал упорствовать в лжеучении. Видя, что Несторий возводит хулу и на Пресвятую Богородицу и на Ее Божественного Сына, святой Кирилл Александрийский составил двенадцать анафаметизмом – двенадцать развернутых положений, осудивших несторианское лжеучение. Святой Кирилл Александрийский выступил как главный противник Нестория, он – колоссальная личность и борец за чистоту Православия, выдающийся богослов и церковно-исторический деятель, стоящий в центре христологических споров своей эпохи, по происхождению он александриец, почти не покидавший пределов родного города до самой кончины, за исключением пятилетнего пребывания среди нитрийских и скитских монахов.  По своему темпераменту святой Кирилл Александрийский был холерик, он обладал огненной и деятельной натурой, неистощимой энергией и считал, что каждый христианин должен быть воином Христовым; он – блестящий проповедник и богослов, имевший склонность к спекулятивному мышлению и философский склад ума, в своих рассуждениях не останавливающийся на истории и букве Священного Писания, но старающийся проникнуть в смысл событий и слов.  Живя в блистательной, но беспокойной Александрии – крупном центре культуры и образованности того времени, святой Кирилл Александрийский был блестяще образован и глубоко разбирался в Священном Писании и философии, он вобрал лучшие плоды античной культуры и был горячо верующим христианином. В основе его образования и воспитания лежало изучение Священного Писания под руководством Дидима Слепца – «последнего выдающегося представителя «старой» Александрийской школы, ученого монаха и тонкого экзегета», а потому святой Кирилл Александрийский и сам стал выдающимся церковным писателем и одним из наиболее глубоких толкователей Библии, опирающимся в экзегетики и богословии на апостольское Предание и  светоотеческое учение. Как экзегет святой Кирилл Александрийский придавал высокое значение буквально-историческому смыслу Библии, стремился постичь ее таинственный и духовный смысл – он совмещал историческое, аллегорическое и типологическое толкования. Как богослов и полемист святой Кирилл Александрийский обладал глубокими знаниями Священного Писания и огромными познаниями в области философии, а в своих произведениях он цитировал не только пророков и апостолов, но и философов – Александра Афродисийского, Плотина и Порфирия, он активно использовал диалектику Платона и аристотелевскую логику, как апологет аргументировано противопоставлял языческой философии христианскую мудрость. В лице святого Кирилла Александрийского воплощено редкое сочетание впечатлительности сердца и проницательности ума, живости воображения и глубины богословской мысли, он отличался догматической чуткостью и точностью богословских формулировок, его литературный стиль отличается ясностью; он был тонким диалектиком и метафизиком, умеющим анализировать и полемизировать, чутким стражем догматов Православия и неутомимым борцом с ересями, ради истины Православия и торжества Церкви, готовым пожертвовать собственными мнениями и соображениями, но бескомпромиссным в борьбе за веру. Для святого Кирилла Александрийского Христос есть воплотившийся предвечный Бог Слово и Сын Божий, Он воспринял всю полноту человеческого естества – духовную и телесную, остался совершенным Богом и стал совершенным человеком, добровольно уничижил Себя до крестных страданий и искупительной смерти ради нашего спасения, а «тайна Боговоплощения во всей полноте своей непостижима для разума человеческого, а тем более эту тайну невозможно точно изложить человеческим языком». По разъяснению профессора проницательного профессора А.И.  Сидорова самоотверженная и бескомпромиссная богословская борьба святого Кирилла Александрийского  с Несторием была борьбой не только догматической, но и сакраментальной – борьбой за литургическую жизнь Церкви и ее святейшее таинство Евхаристии: «указывая на тесное (ипостасное) единство естеств в Господе, святой Кирилл «не признавал за природой человека особой ипостаси, а объяснял факты жизни этой природы с точки зрения истощания». Отсюда его учение о так называемом communicatio idiomatum, состоящее в том, что «свойства одного естества приписываются другому и обратно». С определенной долей условности и используя язык философии, можно описать данное противостояние христологических воззрений святого Кирилла и Нестория как антитезу метафизически-динамического и логически-статичного подхода. Но главное заключалось не в этом: богословское миросозерцание святого Кирилла глубоко евхаристично; согласно ему, во время каждой Литургии происходит действительное воплощение Бога Слова, Который отдает Свои Плоть и Кровь причащающимся, а без теснейшего ипостасного единения двух природ во Христе такое реальное причащение (как и обожение) людей невозможно. Поэтому святой Кирилл ясно осознавал, что «христологический дуализм», представленный в такой крайней форме, как у Нестория, ниспровергает и уничтожает основное христианское таинство – Евхаристию. Таким образом, борьба святого Кирилла отнюдь не была борьбой за абстрактные идеи, а за само благодатное бытие Церкви Христовой в мире сем – бытие, преображающее этот мир».
В противостоянии двух личностей ересиарха Нестория и святого Кирилла Александрийского разразилась церковная буря, а в самом эпицентре этого шторма оказался блаженный Феодорит Кирский, который отозвался на двенадцать анафаметизмов Кирилла Александрийского резко и сурово – более резко, чем Андрей Самосатский, он сомневался, что они принадлежат Кириллу и ошибочно увидел в них «пустое и нечестивое учение Аполлинария»: «Опечалился я, прочитавши анафематства, которые ты послал к нам с приказанием опровергнуть их письменно и обнажить пред всеми ерети-ческий смысл их... Меня особенно сокрушает то, что под именем и под видом благочестия и состоя в достоинстве пастыря, он (оппонент Нестория) изрыгает еретические и хульные слова и возобновляет уничто¬женное прежде, пустое и вместе нечестивое, учение Аполлинария». Анализируя анафаметизмы святого Кирилла Александрийского, блаженный Феодорит Кирский говорил, что следуя апостольскому учению, христиане исповедуют веру в единого Христа, именуя Его Богом и человеком, он считал лишним прибавлять, что соединение двух естеств во Христе совершилось по ипостаси, и находит неясным наименование Святого Духа «собственным Сыну», предвосхищая православную критику католического с Filioque – веры в то, что, Святой Дух по Своему ипостасному бытию исходит «от Отца и Сына»: «Если сие наименование принимать в том смысле, что Дух Святой единоестествен Сыну и исходит от Отца; – то мы в этом согласны и признаем выражение благочестивым; если же в том смысле, будто Дух Святой от Сына и через Сына имеет бытие, то мы отвергаем, как хульное и нечестивое. Ибо веруем Господу глаголющему: Дух Иже от Отца исходит». Блаженный Феодорит Кирский признавал во Христе Бого¬человека, он настаивал на том, что Господь Искупитель есть Бог и человек, упрекал святого Кирилла Александрийского в том, что «он никогда не упоминает о том, что плоть (вочеловечившегося Слова) разумная, и не исповедует, что воспринятый есть человек совершенный, но, следуя учению Аполлинария, всегда называет ее просто плотью... Он не исповедует, что Слово восприняло душу, но только плоть, вместо же души для этой плоти служило само тело». Протоиерей Георгий Флоровский отметил, что резкость анафаметизм святого Кирилла Александрийского смутила блаженного Феодорита, он «не понимал святого Кирилла, пугался воображаемой опасности, и в увлечении неизбежно склонялся слишком близко к Несторию, называл его «сладкогласною свирелью», предстательствовал за него, защищал» ту часть учения Нестория, которая, по его разумению, соответствовала духу Евангелия, пытаясь убедить его отказаться от тех мыслей, противоречащих церковному Преданию. «Опасность несторианства оставалась Феодориту неясной. Все стоит перед ним призрак Аполлинария... Во всяком случае страх пред мнимым аполлинаризмом Кирилла столь же мешал торжеству Православия, как в свое время, во времена противоникейской борьбы, испуг перед мнимым савеллианством строгих Никейцев. Как в свое время призрак Савеллия заслонял реальный образ Ария, так и теперь зловещая тень Аполлинария закрывала для «восточных», и для Феодорита в их числе, весь догматический горизонт… Только к концу тридцатых годов наступает, наконец, мир на Востоке, в восстанавливается согласие с Египтом, едва снова не нарушенное из-за поднятого в Едесе и Александрии вопроса о вере Феодора и Диодора. Сдержанность святого Кирилла и Прокла Константинопольского предотвратили новый разрыв. В истории этих смут Феодориту принадлежит видное место, он был, если не главою, то душою православного, хотя и подозрительного Востока». Богословские споры все более  разгорались и вскоре был созван третий Вселенский Собор в Ефесе, на котором ересь Нестория была осуждена, сам ересиарх низложен, а святые отцы Собора догматически утвердили почитание Святой Девы Марии как Богородицы.  Первоначально блаженный Феодорит Кирский пессимистично оценивал Собор в Ефесе и осуждение Нестория, написав в письме Андрею Самосатскому: «Телу Церкви грозит опасность быть разодранным, скорее же оно получило уже разрез, если Тот мудрый Врач не восстановит отделившиеся и загнившие члены и не соединит их. Опять безумствует Египет против Бога и воюет с Моисеем и Аароном и слугами Его, и весьма большая часть Израиля соглашается с противниками; здравомыслящих же, которые добровольно подъемлют и труды за благочестие, чрезвычайно мало. Поругано достопочтенное благочестие». По замечанию профессора Н.Н. Глубоковского «Феодориту была дорога та истина, которая – хотя в извращенном виде – была в учении Нестория, – истина неслитного соединения двух естеств в Лице Спасителя... Присоединим к этому решительность полемики святого Кирилла, вытекавшей, несомненно, из чистого православного воодушевления и горячей ревности, – и мы поймем, почему епископ Кирский и Александрийский столкнулись между собою». «Анафематства прямо и исключительно были направлены против несторианства на высшей ступени его развития и потому, естественно, в противовес константинопольскому ересиарху затрагивали только моменты единства. В этом неотъемлемая и великая заслуга святого Кирилла как исторического деятеля. Но Феодорит не обратил внимания на полемическое значение глав» и видел в них лишь положительное раскрытие христианского учения о Лице Иисуса Христа. Такой неправильный прием обусловливал собою то, что относившееся единственно к Несторию Феодорит применял к православному воззрению и нападки на заблуждение принял за борьбу против истины. Посему наиболее отмеченную сторону он обратил своею критикою в крайность. Это печальный, но несомненный и неоспоримый факт». В богословской полемике, возникшей между блаженным Феодоритом Кирским и святым Кириллом Александрийским, имело значение и то, что они принадлежали к разным богословским школам – один к Александрийской, а другой – к Антиохийской, здесь сказывалось культурное недопонимание и различие богословского языка, поэтому двенадцать анафематизмов святого Кирилла Александрийского стали «яблоком раздора» между ним и сирийскими архиереями,  ведь по замечанию протоиерея А. Горского «хоть исповеданием святого Кирилла многие были довольны в Сирии, но его защита своих анафематизмов возбуждало сомнение, а требование осудить Hecтория казалось неудобоисполнимым». Но, несмотря на полемику между святым Кириллом Александрийским и блаженным Феодоритом Кирским и различия их богословского языка, в основе их богословие было созвучным – они веровали, что в единой Божественной Личности Христа Богочеловека соединились два естества – Божественное и человеческое,  для них «Христос есть единое Богочеловеческое лицо», весь их напряженный богословский спор приуготовлял вероучительные формулировки Халкидонского Собора, а десять книг против Юлиана Отступника, написанные святым Кириллом, получили повальный отзыв Феодорита Кирского, изумленного их силой и догматической точностью.
По своей натуре блаженный Феодорит Кирский был монахом и созерцателем, он восхищался подвигами отшельников и желал бы жить уединенной и тихой жизнью, ценя молитву и Богомыслие выше догматических прений, но многошумное море житейское не сулило ему покоя и отдохновения от пастырских трудов. В 444 году умер святой Кирилл Александрийский – «неутомимый труженик на ниве церковной, верный и неусыпный страж дома Божия», а после его смерти место епископа на Александрийской кафедре занял Диоскор – мастер интриг, заносчивый, деспотичный и властолюбивый человек, который под предлогом защиты памяти и веры святого Кирилла поставил вопрос о правоверии всего Востока и блаженного Феодорита, обвиняя последнего в отступлении от решений Вселенского Собора, а себя выставлял ревностным защитником Православия. Как проницательный мыслитель блаженный Феодорит Кирский разгадал в лице Диоскора скрытого врага Православия, ясно и четко отстоял свою правоверность и предрек, что надвигается страшная буря на Церковь – очередное еретическое лжеучение, каковым стало монофизитство – христологическая ересь, к лагерю которой примкнул Диоскор, по своему содержанию она противоположна несторианству. В те дни блаженный Феодорит Кирский был стражем и хранителем всего Востока – пастырем пастырей и учителем учителей, он вдохновлял робких и  поддерживал колеблющихся, увещевал всех христиан хранить чистоту Православия и исполнял миссию миро¬творца, защищая православный Восток от бессовестных наветов Диоскора – лживых обвинений в несторианстве: «думающие противно истине говорят, будто одного Господа нашего Иисуса Христа мы разделяем на двух сынов. Утверждают, что поводы к такой клевете они взяли от некоторых, у вас так мыслящих и раз¬деляющих вочеловечившегося Бога Слово на два лица». Константинопольский архимандрит Евтихий – основоположник монофизитства, не обладал никакой богословской культурой, но прославился строгим аскетизмом и подвижническими добродетелями среди монахов и мирян, он начал учить, что после соединения двух естеств во Христе человеческое естество преложилось в Божественное естество, но тем самым отрицалось Богочеловечество Иисуса Христа – Его единосущность нам по воспринятому Им через Боговоплощение человечеству, а это вело к отрицанию спасительного значения искупительной жертвы Сына Божиего на Голгофе и к примитивному теопасхизму – еретическому воззрению, согласно которому Христос страдал по предвечному и совершенному Божественному естеству Своему. В центре борьбы Вселенской Церкви с монофизитами стояла мощная фигура блаженного Феодорита Кирского – великого богослова и проповедника, на основе Библии и церковного Предания изобличившего лжеучение Евтихия – ересь монофизитства и теопасхизма: «извращая догмат о таинстве воплощения, Евтихий утверждает, что Божеское естество Единородного и человеческое соделались единым естеством, между собою смешались и слились; спасительному страданию делает он причастным самое Божество». Со всей вдохновенностью своего пастырского слова и глубиной богословской мысли блаженный Феодорит Кирский противопоставил ереси монофизитства ясное догматическое исповедание Православия: «Мы исповедуем Господа нашего Иисуса Христа истинным Богом и истинным человеком, не на два лица разделяя единого, но веруем, что неслиянно соединились два естества... Мы утверждаем, что все человеческое Господа Христа, то есть: голод, жажда, утомление, сон, боязнь, пот, молитва, неведение и подобное сему, принадлежит нашему начатку, восприняв который Бог Слово соединил его с Собою, совершая наше спасение. Но мы веруем также, что хожде¬ние хромых, воскрешение мертвых, источники хлебов, превращение воды в вино и все другие чудотворения суть дела божественной силы. Посему я утверждаю, что Сам Господь Христос и страдал и страдания уничто¬жил: – страдал по природе видимой, а разрушил страдания по неизре¬ченно обитавшему в ней Божеству. Это ясно раскрывает история священ¬ных Евангелий. Мы узнаем оттуда, что лежащий в яслях и повитый пеленами возвещается звездою, принимает поклонение от волхвов, и благочестиво рассуждаем, что рубище, пелены, недостаток ложа и великая скудость принадлежат человечеству. Пришествие же волхвов, путеводитель¬ство звезды и хор Ангелов возвещают Божество скрывавшегося... Так в одном Христе чрез страдания усматриваем Его человечество, а чрез чудотворения разумеем Его Божество… Мы не разделяем двух естеств на двух сынов, но в едином Христе мыслим два естества и призна¬ем, что Бог Слово родился от Отца, а наш начаток воспринят от семени Авраама и Давида... Посему мы говорим, что Господь наш Иисус Христос есть единородный Сын Божий и первенец: – единородный и прежде вочеловечения и по вочеловечении, первенец же после рождения от Девы, ибо, кажется, имя первенец (первородный) противоположно имени единородный, так как единородным называется единственный рожден¬ный от кого-либо, а первенец – первый из многих братьев. И боже¬ственное Писание говорит, что Бог Слово только один родился от Отца, но Единородный сделался первенцем, восприняв наше естество от Девы и удостоив верующих в Него называть Своими братьями, что тот же самый есть единородный, поскольку Он Бог, и перве-нец, поскольку человек». В богословской полемике с монофизитами раскрылась драгоценная грань личности блаженного Феодорита – он показал себя как великолепный  ученейший догматист: «Если Христос только Бог и получил начало бытия от Девы, – в таком случае пусть Дева именуется и называется только Богородицею, как родившая Бога по естеству. Если же Христос есть вместе Бог и человек, был вечен (ибо Он не начинал быть и совечен Родившему) и в конце времен произрос от человеческого естества, – то желающий признавать догматами и то и другое пусть прилагает к Деве эти наименования, показывая, какие из них приличествуют естеству и какие – соединению».  «Для боящихся Господа что может быть приятнее неповрежденности божествен¬ных догматов?.. Мы дей-ствительно одинаково отвращаемся как тех, которые дерзают говорить, что одна природа плоти и Божества, так и тех, которые одного Господа нашего Иисуса Христа разделяют на двух сынов и стараются выйти за пределы апостольского учения».
Как один из ведущих богословских умов своего времени и авторитетный пастырь всей Сирии блаженный Феодорит Кирский не мог молчать, когда еретики посягали на Православие, он увещевал всех христиан Востока и Запада хранить чистоту апостольской веры и «не воспринимать ничего из нечестивых догматов», за что и пострадал. Пустив в ход политические и церковные интриги, Диоскор восторжествовал на «разбойничьем соборе» в Ефесе в 449 году, а Феодорит Кирский был лишен епископского звания и обвинен в том, что защищал Нестория и «осмелился мыслить и писать противное сочинениям отца нашего Кирилла». Все сочинения Феодоритовы запрещалось хранить и читать, их было велено сжигать публично. Заточенный в монастырской обители и пребывающий в нужде, блаженный Феодорит Кирский не падал духом и уповал на благость и премудрость Промысла Божиего, хранил трезвомыслие и утешался тем, что пострадал за правду Христову: «настоящее состояние не позволяет ожидать ничего доброго. Я вижу в нем начаток всеобщего отпадения. Чего доброго ожидать от того, что оплакивающие совершившееся в Ефесе, как говорят, по влиянию насилия, не раскаиваются, но остаются при том, на что отважились беззаконно, и на этом основании назидают новые дела неправды и нечестия; а другие им не советуют отречься от сделанного и не удаляются общения с коснеющими в своих беззакониях?.. И для чего лгут так явно, для чего говорят, что относительно догматов не допущено ничего нового? Разве я изгнан за какое- нибудь убийство и волхование? Разве такой-то обличен в любодеянии? Такой-то в гробокопательстве? Ясно для всякого, что и меня и других изгнали за догматы. Читал я их приговор. Меня отлучили, как начальника ереси, других изгнали по той же причине…. Итак нечего обманывать, нечего скрывать нечестие, которое утвердили языком и рукоприкладством. Если же это не так, то пусть объявят нам причину убийств; пусть письменно исповедуют различие естеств в нашем Спасителе и неслиянное соединение; пусть скажут, что и по соединении Божество и человечество пребыло целым и совершенным.... Не обманываюсь их ложными уверениями. Хвалили меня за поучения в Антиохии, когда еще были братьями, потом чтецами, когда рукоположены были на степень диакона, пресвитера, епископа; бывало, – по окончании беседы, – обнимали меня, лобызали главу, грудь, руки, касались даже колен моих, называли учение апостольским: и это учение теперь отвергли, предали проклятию; а я, которого называли светильником не только востока, но и вселенной, отлучен, и, сколько от них зависело, лишен даже хлеба. А кто был недавно низложен, о ком говорили, что он единомысленник Валентина и Аполлинария (т. е. Евтихий), того почтили как победоносного подвижника за веру, припадали к его стопам, просили у него прощения, именовали духовным отцом… Уступаем им и престолы, и достоинства, и временные блага: а сами, держась апостольских догматов, ожидаем кажущихся для других горестными заточений, почитая себе утешением суд Господень».  «Твое благочестие негодует и гневается на приговор, несправедливо и без суда произнесенный против нас; а меня это именно и утешает. Ибо если бы я был осужден справедливо, тогда я скорбел бы, как подавший судьям законные к тому поводы. Поелику же с этой стороны совесть моя чиста, то я радуюсь и ликую и за эту несправедливость надеюсь на отпущение грехов».  Но вместе с тем блаженный Феодорит скорбел оттого, что лжеучение восторжествовало, а многие защитники Истины раболепно молчали и проявили малодушие перед Диоскором – стали приспособленцами: «Какие полипы изменяют свой цвет сообразно скалам или хамелеоны свою краску сообразно листьям так, как эти переменяют свое мнение, смотря по времени». Как замечает патролог А.И. Сидоров: «Борьба блаженного Феодорита и других радетелей о Православии вскоре увенчалась успехом. Смерть Феодосия II и воцарение Маркиана – императора, придерживающегося строго православных взглядов, – способствовали этому успеху. Вскоре был созван Халкидонский Собор, на который, как ни странно, не вызвали Евтихия. Наипервейшей задачей православных на нем было низвержение Диоскора, дело которого сразу оказалось проигранным. «Целыми толпами оставляли его единомысленные прежде с ним епископы и переходили с правой стороны Собора на левую: с Диоскором осталось только несколько египетских епископов. Тщетно Диоскор стал бы искать для себя где-либо защиту и поддержку. Правительство было против него, так как имело сведения, что Диоскор в своем патриархате старался противодействовать воцарению Маркиана; римская кафедра, дотоле всегда поддерживающая александрийскую, была также против Диоскора, ибо он на Ефесском соборе пренебрежительно отнесся к папским легатам и не допустил чтения догматического послания папы Льва и даже предал папу отлучению. Этого греха не мог простить и забыть папа Лев». В подобном стремительном падении «египетского фараона», бывшего основным виновником бед и скорбей блаженного Феодорита, есть нечто трагическое и одновременно промыслительное. Оно как бы наглядно показывает, что упование «на князи и на сыны человеческия» тщетно и пагубно для всякого христианина, а тем более для архипастыря. После низвержения Диоскора отцы Собора приступили к выработке вероопределения, причем под сильным нажимом представителей государственной власти, ибо большинство епископов сопротивлялось этому, считая Никео-Цареградский символ вполне достаточным. Этот символ, наряду с двумя посланиями святого Кирилла и «Томосом» папы Льва, послужил основой для создания знаменитого Халкидонского «ороса», включившего в себя и множество других элементов.  Но все эти элементы были сплавлены в единое и нераздельное целое соборным разумом Церкви». В Халкидонском оросе Церковь дала исчерпывающий православный ответ на две еретические крайности в области христологии – несторианства и монофизитства, когда, по слову русского богослова Владимира Лосского, «с одной стороны человеческое замыкается в самом себе, а с другой – оно поглощается Божеством. Между двумя этими противоположными крайностями Халкидонский догмат определяет по отношению ко Христу – истинному Богу и истинному человеку – истину Бога и истину человека, определяет тайну их единства без разлучения или поглощения». В основе Халкидонского ороса лежало исповедание единой Божественной Личности Иисуса Христа – второй Ипостаси Святой Троицы, предвечного Бога Слова воплотившегося и истинного Богочеловека, единосущного Отцу и Святому Духу по Своему Божественному естеству, и единосущного нам по воспринятому Им человеческому естеству – «подобным нам во всем, кроме греха», Единородным Сыном Божиим и Сыном Человеческим, в Котором две природы соединились «неслитно, неизменною, нераздельно, неразлучно», причем апофатические наречения «неслитно, неизменно» – направлены против монофизитов, а «нераздельно, неразлучно» – против несториан. Блаженный Феодорит Кирский участвовал на Халкидонском Соборе не как раскаявшийся грешник, а как полноправный православный пастырь Церкви, несправедливо подозреваемый в христологических заблуждениях, святой  Лев Великий в своих посланиях поздравлял его с победой над ересью Нестория и ересью Евтихия, наконец, он был восстановлен в архиерейских правах и возвращен на кафедру. После торжественного оправдания блаженный Феодорит Кирский возвратился в свою епархию – в Кир, где посветил все время архиерейскому служению, молитве и богословским трудам, оставив солидное литературное наследие. В 457 году блаженный Феодорит Кирский тихо отошел к Господу – так окончилась земная жизнь великого труженика на ниве церковной, учителя веры и благочестия, православного архипастыря и богослова. По хвалебному слову профессора Н.Н. Глубоковского: «В мире с Церковью, в сознании своей относительной правоты пред Богом и людьми, в маститой старости отошел в вечность безупречно честный, ревностный до самопожертвования, умственно образованный до полного совершенства, – величайший иерарх, какой только встречался в древней истории. Он ярко сиял в течение всей своей жизни и всюду и всегда разливал ясный свет, ослепительный для противников истины и служивший путеводною звездой для ее друзей – от простого верующего до самого царя. Он был всем и вся, чтобы спасти всех. Его луч померк как раз в тот момент, когда он достиг своей цели: его христологические формулы были одобрены и соборно провозглашены в качестве точного выражения апостольского исповедания, а сам он стяжал имя православного учителя. Испуская дух, он мог сказать словами Апостола: подвигом добрым подвизахся, течение скончах, веру соблюдох (2Тим.;4:7)».
Блаженный Феодорит Кирский умер «в мире с Церковью», но вокруг его имени и после смерти разгорелись споры, ведь в монофизитских кругах затаили непримиримую вражду к Феодориту. Как замечает протоиерей Георгий Флоровский: «Для монофизитов осуждение Феодорита связывалось с отрицанием Халкидонского Собора, на котором его приняли в общение и признали его Православие». Блаженный Феодорит Кирский признал вероопределение Халкидонского Собор, рассматривая его орос через призму антиохийской традиции. Но на блаженного Феодорита и после его смерти пала тень подозрения в несторианстве – в конце V века император Анастасий прямо поставил вопрос об анафематствовании Феодорита Кирского. После Халкидонского Собора скрытые сторонники Нестория, пытавшиеся  превратно толковать вероопределения Халкидонского Собора, чествовали память Феодора Мопсуестийского и Феодорита Кирского –  в Кире священник Андроник и диакон Георгий почтили память блаженного Феодорита как учителя несторианства, поставив его изображение в колесницу и торжественно, с пением псалмов, провезя по городу, а епископ Сергий, прибывший в Кир на свое архиерейское служение, сам принял участие в праздновании и назвал Нестория мучеником. Император Юстин повелел строго расследовать дело с чествованием ересиарха Нестория и наказать виновных – епископ Сергий был осужден и низложен, но выяснилось, что позиции несториан весьма сильны в Сирии, в Палестине и даже самом Константинополе. По умозаключению профессора А.И. Сидорова: «Данный эпизод в Кире показывает, что несторианствующие имели еще определенный вес в Православной Церкви, хотя центром их во второй половине V века уже становится Персия. В результате этой деятельности скрытых и явных несториан, осложненной маневрами и интригами монофизитов и «оригенистов», возник в VI веке спор о «трех главах», в котором столь тесно сплелись воедино мотивы догматического, церковнополитического (и просто политического) и личностного характера, что оценки его среди историков Церкви весьма противоречивы и неоднозначны. Император Юстиниан, который имел склонность порой авторитарно решать церковные и догматические вопросы, своим декретом 545 года, в котором осуждались «три главы», вызвал отрицательную реакцию не только на латинском Западе, но и на христианском Востоке. Если Константинопольский патриарх святой Мина, полностью подчинившийся воле императора, одобрил, созвав Поместный Собор в столице, данный эдикт, то остальные восточные патриархи (Зоил Александрийский, святой Ефрем Антиохийский и Петр Иерусалимский) воспротивились ему и уступили лишь под сильным нажимом Юстиниана (Зоил впоследствии, однако, опять встал в оппозицию к эдикту, за что и был низложен). Издавая этот официальный документ, «император-богослов» руководствовался, безусловно, в первую очередь благими намерениями – дать решительный отпор несторианству и именно в таком духе толковал Халкидонский «орос». Но также несомненно, что значительную роль сыграла и слишком эластичная религиозная политика Юстиниана в отношении к монофизитам, его готовность делать им чрезмерные уступки». При царствовании императора Юстиниана наступление монофизитов стало особенно бурным – они стремились опорочить имя покойного Феодорита Кирского и изобразить его приверженцем ереси Нестория. По высказыванию архиепископа Филарета Гумилевского: «Евтихиане продолжали ненавидеть блаженного Феодорита Кирского и довели дело до того, что, спустя сто лет после его смерти, память его была потревожена». Завершение свое вопрос о блаженном Феодорите Кирском и дело о «трех главах» получило на пятом Вселенском Соборе, на котором было решено, что личность Феодорита Кирского как вселенского учителя Церкви и правота его веры все всяких сомнений и подозрений, он – законный архипастырь Кира и выдающийся богослов, чье учение согласно с истиной Православия, но среди его произведений есть сочинения необдуманные и соблазнительные, неточные в богословских суждениях и изречениях – таковы его труды, где он защищает Нестория и Феодора Мопсуестийского, и выступает против двенадцати глав святого Кирилла Александрийского и против первого Ефесского Собора, они не принимаются Церковью, но сам блаженный Феодорит признается православным учителем веры и благочестия, а его богословие – церковным и православным. По замечанию профессора Н.Н. Глубоковского: «Православие его личности и компетентность его учения остались неоспоримыми и должны быть навсегда непреложными, ибо ограждены стро-гим вселенским судом».
Блаженный Феодорит Кирский – знаменитейший пастырь Церкви и ее вселенский учитель, любитель безмолвия и аскет, неутомимый общественный деятель и сладкоречивый проповедник; он – защитник страждущих и бедных, один из величайших богословов своего времени и яркий представитель золотого века церковной письменности, оставивший разнообразное литературное наследие – труды экзегетические, догматические, апологетические и полемические, отличающиеся высокими художественными достоинствами – ясным и образным языком и стилем. Литературное наследие этого антиохийского богослова простирается почти на все области священной науки богословия, а его творения сделали имя блаженного Феодорита известным на всем Востоке, а затем – и во всем христианском мире. Прежде всего блаженный Феодорит Кирский знаток Слова Божиего и великолепный экзегет – экзегетические сочинения составляют значительную часть его творений, он истолковал книги всех пророков Ветхого Завета, написал толкование на Песнь Песней, избранные Псалмы и на все послания апостола Павла, а кроме того разъяснял исторические книги Ветхого Завета. В своих толкованиях Феодорит Кирский предстает как антиохийский богослов – он опирается на историко-грамматический анализ текста, изъясняет буквальный смысл Священного Писания, избегает крайностей аллегорического толковании – «басен неразумных» и «вымыслов суесловов», но вместе с тем, стремится «проникнуть в тайны Всесвятого Духа», а для этого нужна церковная жизнь и озарение свыше от Бога – здесь нет места игре рассудка и воображения, здесь – неизреченная глубина Божественной Мудрости, таящейся под покровом букв. Для блаженного Феодорита Кирского было драгоценным каждое слово Библии, но он никогда не был рабом мертвой буквы, всегда доискиваясь «смысла Писания углублением в его содержание», он признавал, что многое в Священном Писании сказано метафорически – здесь уместно аллегорическое и типологическое толкования. «Не все в Библии можно и должно понимать буквально, и это по той простой причине, что образно-тропическая речь столь же свойственна священно-библейской поэзии, как и всякой другой. Это во-первых. Затем, при буквалистическом разумении не все в Священном Писании будет восприемлемо для разума и, во всяком случае, многое останется загадочным. Уже в этом заключается несколько опасная мысль, поскольку мы будем вынуждены встать в противоречие с идеею о Боге как Абсолютном Разуме, ведущем людей к истине по ясному пути. Наконец, буквализм несовместим с христианством, религиею духа, составляющею раскрытие и завершение ветхозаветного Домостроительства. Посему, держась одной буквы, мы допускаем страшный анахронизм плотяности в век духовности». По справедливой и точной характеристике профессора Н.Н. Глубоковского: «наследник славного прошлого... совмещал в себе все блестящие результаты экзегетических работ в самых разнообразных направлениях, которые не сталкивались у него враждебно, но художественно сочетались в один разумный метод. По отношению к Антиохийской школе он был завершителем ее усилий, носителем ее традиций, оригинальным выразителем ее научных начал. По отношению к александрийцам он был первым ценителем их талантов, будучи сам несколько сроден им по одушевленной выспренности. Таким образом, он постиг важность обоих методов и гармонически слил их в целостный и научный способ познания слова Божия. Наконец, он нашел пункт единения боровшихся ранее сил в сознательном подчинении церковному авторитету. Поэтому противоположность, разрешившаяся в тесное соприкосновение, перешла у него в органическое соединение серьезного буквализма с разумным мистицизмом. Он был последнею блестящею звездой на горизонте Востока и Александрии и заключил в себе всю силу света, сиявшую ранее раздельно в Египте и Антиохии». В своем толковании на Песнь Песней блаженный Феодорит Кирский замечает, что в Ветхом Завете много надо толковать не только буквально и исторически, но и иносказательно, дабы вникнуть в смысл написанного и раскрыть тайну слова. По замечанию протоиерея Георгия Флоровского: «кроме иносказательного и нравственного смысла Феодорит находит во многих ветхозаветных текстах скрытые намеки на христианские истины веры. Так множественное число в рассказе о творении человека он признает за прообраз Троической Тайны а в Купине Неопалимой видит образ девственно зачатия». Исповедуя два Завета боховдохновенными писаниями и провозглашая живую связь между всеми книгами Библии, блаженный Феодорит Кирский учил, что Ветхий Завет есть прообраз и тень Нового Завета. На страницах Ветхого Завета пророчествуется о Мессии, а в Новом Завете рассказывается о Его пришествии, жизни и смерти, Воскресении и Вознесении, поэтому Ветхий Завет приуготовлял Израиль к пришествию Иисуса Христа. Ветхозаветные пророки издали видели то, что осуществилось во времена жизни Иисуса Христа и в Новозаветной Церкви, но в их речах лишь предвосхищение и предзнаменование, а в апостольское проповеди – ясное и вдохновенное благовестие о Христе Спасителе. Блаженный Феодорит Кирский замечает, что не все пророчества имеют мессианский характер, ведь существуют пророчества эсхатологические, но Ветхий Завет полон прообразов того, что исполнится в Новом Завете. В руководстве к правильному толкованию Священного Писания служит, во-первых, сама Библия – все ее книги взаимно дополняют и поясняют друг друга, Ветхий завет нельзя полностью понять без Нового Завета, а, во-вторых, Священное Предание, хранимое Церковью. По замечанию профессора А.И. Сидорова: «Активно используя труды предшествующих церковных толкователей, он отнюдь не был простым компилятором и никогда слепо не следовал их объяснениям, подвергая все тщательному испытанию и рассуждению. Признавая, как и прочие отцы и учители Церкви, богодухновенность Священного Писания, блаженный Феодорит строго придерживался принципа «симфонии», то есть внутреннего созвучия и согласия между Ветхим и Новым Заветом, соответствия между отдельными книгами Библии и гармонии между различными частями и разделами одной и той же книги. Наконец, его подход к священному тексту определялся благоговейным уважением к письменам Писания, смирением перед богодухновенными авторами его и искренним желанием обнаружить и раскрыть истину, что, естественно, не исключало критики текста и разъяснения причин наличия в нем темных мест. Эти сущностные черты Феодорита-экзегета поставляют его в число наипервейших и лучших толкователей древней Церкви».
Первым экзегетическим произведением блаженного Феодорита Кирского считается его великолепное толкование на Песнь Песней, где он превзошел Оригена и ясно изложил духовные смыслы этой ветхозаветной поэмы – дал ее христологическое и екклесиологическое понимание, ставшее образцом для всей последующей святоотеческой экзегетики. По характеристике протоиерея A. Горского, здесь «Феодорит не увлекся ложными понятиями об этой книге, распространенными в толкованиях Феодора Мопсуестского, но, согласно с суждением ближайших к апостольским временам отцев и учителей Церкви и следовавших за ними святого  Киприана Карфагенского, Оригена, Евсевия Памфила, Василия Великого, обоих Григориев, Диодора Тарсийского и Иоанна Златоустого, признав ее Богодухновенное достоинство, отверг мнение Феодора как нечестивое, хотя и не указал прямо на его имя. Он не скрывает, что пользовался трудами предшествовавших толкователей, то сокращая, то дополняя их. Невеста, прославляемая в Песни Песней, по толкованию Феодорита, есть Церковь, Жених – Христос; в других лицах, беседующих то с Женихом, то с Невестою, он видит Ангелов». Блестящим произведением Феодорита Кирского является его «Толкование на видения пророка Даниила», носящее ярко выраженный антииудейский характер, здесь обличается «безумие и бесстыдство иудеев», и ставится целью «раскрыть и привести в ясность предречения Данииловы; потому что иудеи дошли до такого безумия, что Даниила исключают из сонма пророков и даже лишают его и самого наименования пророком. И сие ухищрение их, сверх бесстыдства их, имеет особую цель. Поелику Даниил гораздо яснее прочих пророков предвозвестил пришествие Бога и Спасителя Иисуса Христа, не только предсказав, что совершит Он, но и предрекши и время, означив даже число лет до Его пришествия и ясно изобразив все скорби, какие постигнут их самих за неверие; то, как богоненавистные и враги истины, не без причины осмеливаются они бесстыдно утверждать, что предсказавший сие и многое другое не пророк, такой приговор свой почитая достаточным к подтверждению лжи. И нимало не удивительно, если, с неистовством восстав против Единородного, клевещут на усердных слуг Владыки; последнее сообразно с первым». Патриарх константинопольский Фотий, прочитав толкование Феодорита на книгу пророка Даниила, дал хвалебный отзыв о толкователе: «раскрытием и объяснением пророческих речений сей блаженный муж далеко превосходит не только Ипполита, но и многих других». И потом, сказав о достоинстве его языка, продолжает: «вообще он возвысился до высших достоинств в толкователе, и не легко найти другого, кто бы лучше его объяснял. Можно и у других найти чистоту языка и углубление в смысл созерцаний. Но чтобы вместе с тем и речь была ясна, и, в кратком изложении, ничего не было опущено необходимого, и не было в толковании уклонений, или учености напоказ, или других, хотя не бесполезных, но не относящихся к предмету замечаний, – об этом если заботился кто другой, то и добрый Феодорит: и притом не в одном этом сочинении, но почти во всех своих истолковательных трудах на Священное Писание, – а их много». Мастерски используя типологический метод толкования, блаженный Феодорит Кирский  написал «Толкование на пророчество божественного Иезекииля» и «Толкование на двенадцать Пророков», где дал четкие критерии различия христианского и иудейского подхода к пророческим книгам Ветхого Завета – чтобы понимать слова и смыслы Библии нужно духовное око веры, но иудеи отвергли истинного Мессию – Иисуса Христа из Назарета, они духовно ослепли в национальной гордыни своей, не понимая, что пророчества о Мессии исполнились. В своих толкованиях блаженный Феодорит замечает, что «двенадцать пророков имеют одну книгу не потому, что они современники и жили вместе», но потому, что «предречения свои изложили они в немногих словах и пророчеств каждого по краткости недостаточно было к составлению отдельной книги»; поэтому «заботившиеся издревле о хранении Божественных словес, не без причины совокупив воедино предречения пророков, составили из них одну книгу». В разъяснении на слова пророка Михея о явлении в последние времена горы Господней, к которой стекаются все народы и о новом законе, идущем от Сиона, блаженный Феодорит Кирский видит Церковь и Новый Завет –  «это есть закон евангельский и слово апостольское; начавшись от Иерусалима, как бы из некоторого источника, оно протекло по всей вселенной, напаяя приступающих с верою. И можно видеть дома Божии среди городов и селений и полей, в самых отдаленных странах; они отличаются таким величием и красотою, что сделались известнее и славнее самых высоких гор. Но иудеи этого разуметь не хотят; они говорят, что это предречение относится к возвращению из плена вавилонского. И неудивительно, что они столько неразумны, чтобы понимать так. Но, мне кажется, нельзя перенести равнодушно, нельзя простить того, что и некоторые из учителей благочестия внесли такое толкование в свои книги. Какие народы, ближние и отдаленные, стекались в храм Иудейский по возвращении иудеев из плена, – какие народы приняли их закон и возлюбили слово, исшедшее от них?». В толковании на Псалтырь блаженный Феодорит Кирский указывает на высокое значение Псалтыря среди всех прочих книг Священного Писания, «потому что питомцы благочестия, и в городах и в селах, все преимущественно со вниманием изучают оное, особенно же возлюбившие подвижническую жизнь день и ночь имеют его во устах, песнословя Бога всяческих и усмиряя телесные страсти. Ибо Божественная благодать, срастворив пользу с приятностью сладкопения, предложила людям сие превожделенное и достолюбезное учение. И нетрудно приметить, что большая часть людей о других Божественных Писаниях или никогда не упоминают, или упоминают, но редко, а, напротив того, многие и многократно, и в домах, и на стогнах, и на дорогах, приводят себе на память духовные песнопения богодухновенного Давида, сами себя пленяя песенной стройностью, и в этом наслаждении находят для себя пользу».  Как представитель антиохийского богословия блаженный Феодорит Кирский хотел раскрыть глубинный смысл Псалтыря, бережно и благоговейно относясь к его букве – не впадая в крайний аллегоризм и находя в стихах Псалмов мессианские пророчества о Христе Спасителе: «Прочитав разные толкования и нашедши, что одни с великою неумеренностью вдавались в иносказание, а другие прилагали пророчества к каким-либо прежним событиям, почему толкование их выгодно более для иудеев, нежели для питомцев веры, полезным признал я избежать крайностей тех и других и что приличествует древним событиям, то и ныне к ним применять, проречения же о Владыке Христе, о Церкви из язычников, о евангельском житии, о проповеди апостольской не прилагать к каким-либо другим событиям, как угодно делать сие иудеям, которые пребывают в своей злобе и соплетают оправдания своему неверию». Одним из самых лучших произведений блаженного Феодорита Кирского является его «Толкование на книгу пророка Исаии», здесь со всей силой проявляется его дарование как экзегета и ученого богослова, блестящего аналитика литературного стиля и грамматики, знатока в области филологии и истории – оп приводит экскурсы в древнюю историю Ассирии, Персии и Израиля, демонстрирует знакомство с трудами Иосифа Флавия и произведениями античных историков, блестящее знание Священного Писания и полемику с язычниками и иудеями, искусное и гармоничное сочетание буквально-исторического, нравственного, типологического и изысканно-аллегорического толкования, глубокое проникновение в таинственный смысл Писания и защита исторического реализма Библии. В лаконичных толкованиях на книгу пророка Варуха, на пророчество Иеремии и его плач блаженный Феодорит Кирский стремился в кратких словах раскрыть смысл этих пророческих Писаний, а в «Изъяснении трудных мест Божественного Писания, по выбору», он истолковывает законоположительные и исторические книги Ветхого Завета в жанре «вопросов и ответов». В центре внимания Феодорита Кирского как экзегета стояли не только книги Ветхого Завета, но и новозаветные тексты – он написал обширное «Толкование на четырнадцать Посланий святого Апостола Павла», где с особой силой раскрылось его смиренномудрие и верность святоотеческому Преданию, а в боговдохновенных посланиях апостола Павла он находит точное изложение догматов Православия. Блаженного Феодорита Кирского можно по праву считать одним из лучших толкователей Библии, умеющим ясно изъяснять самые трудные места в Священного Писания.
Среди апологетических произведений Феодорита Кирского самым лучшим является его обширное сочинении под названием «Врачевание эллинских недугов, или познание евангельской истины из эллинской философии», оно написано до Ефесского Собора и возможно даже до епископской хиротонии, и принадлежит к числу самых лучших апологетических сочинений древней Церкви, где со всей своей колоссальной ученостью блаженный Феодорит обрушивается на критиков христианства со стороны язычества, искусно отражает все их насмешки и нападки на Иисуса Христа и Его святую Церковь, опираясь на Библию и эллинскую философию, он опровергает возражения своих идейных противников и защищает истины веры. Архимандрит Борис Плотников обращал внимание на то, что по своей учености Феодорит Кирский превзошел Климента Александрийского и Оригена, он использовал труды предшествующих ему христианских апологетов, но все заимствования «поставлены в его труде в тесную внутреннюю связь с его собственными мыслями, в которых соображения предшествовавших апологетов получили для себя новое подтверждение и дальнейшее развитие. Притом же блаженный Феодорит брал у прежних апологетов большею частью те доводы, которые сделались уже общим достоянием христианской науки, переходя от одного поколения к другому и повторяясь в сочинениях целого ряда христианских писателей. Заимствования эти были не только уместны, но и необходимы, так как по своей задаче апология блаженного  Феодорита должна была дать отповедь на все главные возражения язычников против христианства, неоднократно повторявшиеся с давних пор, и представить свод аргументов в пользу всех главных истин и учреждений христианской религии. По богатству идей, обстоятельности и ясности изложения рассматриваемое творение занимает первое место между апологетическими трудами восточных учителей Церкви в V веке». В богословской полемике с язычниками блаженный Феодорит Кирский стремится почерпнуть «познание евангельской истины из языческой философии», сравнивает христианское вероучение с миросозерцанием многочисленных греческих философов, писателей и поэтов, указывает на кардинальное отличие евангельского жития от жизни языческих мыслителей, и возвещает о христианских подвижниках: «Они удаляются от всякого городского шума, занимают вершины гор и места пустынные, где бы могли беспрепятственно предаваться созерцанию Божественного и вести добродетельную жизнь, не смущаемые попечениями о семействе и внешних благах, возносясь, как лучшие живописцы, к самым первообразам добродетели... Если достоинство религии может определяться жизнью ее последователей, то христианство имеет неизмеримое превосходство над язычеством, ибо нравственная жизнь христиан неизмеримо выше и чище, чем нравственность последователей язычества».  По справедливой оценке протоиерея Георгия Флоровского: «В целях борьбы Феодорит начинает с положительного раскрытия евангельской истины, в особенности в трудных для языческого сознания вопросах, чтобы устранить вражду от незнания. В противопоставлении христианству язычество ярко обличается в своей пустоте и немощи, Феодорит подчеркивает его беспомощные противоречия, бесплодность и неустойчивость языческой мысли». Как писал протоиерей Александр Горский: «Просвещенный пастырь Кирский признавал, что большая часть нападений на христианство зависит как от недостаточного познания его истин, так и от ложного предубеждения в пользу язычества. Большая часть, говорит он о современных противниках христианства, большая часть их не знает даже, что такое «гнев Ахиллесов» – первые слова Илиады, с которых дети начинают учиться свободным наукам; а другие, немного познакомившись с поэтами, немного с ораторами, а философов не зная даже по имени, кроме двух-трех, самых известных, называют божественное Писание варварским и считают за стыд учиться из него истине. Поэтому, Феодорит предпринял изобразить в сжатых, но обстоятельных очерках, что было известно язычникам из их религиозных учений, из их философов, ораторов и поэтов, и что раскрывает нам Священное Писание о главнейших предметах знания человеческого; – как учение Писания о первом начале всего, о духах сотворенных, о веществе и мире, о природе человеческой, о промысле, о конце мира, о добродетели и о других предметах, превосходит своею возвышенностью, чистотой и ясностью все, что могли сказать древние мудрецы и вероучители. Обладая обширными сведениями в языческой литературе, он в яснейшем свете представляет шаткость, сбивчивость их мнений, непрестанные разноречия друг с другом, смешение истины с заблуждениями в самых высоких умствователях, унижение всего божественного грубою чувственностью, противоречие между жизнью и учением. При этом он опровергает и все частные упреки, делаемые христианству непонимающими его силы и духа; раскрывает достоинство веры, признаваемое и самыми языческими мудрецами; обличает несправедливость гордого самомнения образованных еллинов; доказывает, что истина, доступная для всех, не имеет нужды в пустых украшениях; представляет в светлом виде заслуги защитников веры, положивших свою жизнь за ее исповедание; доказывает торжество веры в самом признании ее божественности царями, которые из гонителей сделались ее покровителями и указывает на пример Церкви персидской, где еще не кончилась борьба христианства с язычеством и ничего не могут сделать против него самые усиленные преследования; обличает близорукость суждения, ограничивающегося одними житейскими выгодами; внушает не унижать достоинства учения божественного из-за немощей человеческих и не распространять пороки немногих на всех. Подобный апологетический характер имеют и десять слов Феодорита «о Промысле», в которых усматриваются ясные следы приготовления их для церковной кафедры. Согласно с этим назначением, проповедник не обращается здесь ни к каким посторонним свидетелям, но к живому, наглядному опыту каждого, и раскрывает в прекрасных картинах следы премудрости и благости Творца и Промыслителя в устроении мира и человека. По живости и теплоте благоговейного чувства, по искусству ораторскому, это одно из превосходных творений, оставленных нам древностью». Для блаженного Феодорита Кирского очевидно, что существует премудрое промышление Творца о вселенной: «Смотрите, как Божий Промысл из каждой части творения сам приникает на вас, дает себя видеть, вещает и едва не вопиет самою действительностью, и заграждает дерзкие уста ваши, и обуздывает необузданный язык ваш. Смотрите, он виден в небе и в небесных светилах, то есть в солнце, луне и звездах; виден в воздухе, в облаках, и на суше, и на море, во всем, что на земле; виден в животных словесных и бессловесных, ходящих, летающих и плавающих, пресмыкающихся, водоземных, кротких и свирепых, ручных и неукротимых». По заветной мысли Феодорита Кирского существуют пути естественного Богопознания – каждый человек – будь он эллин, скиф или иудей – может восходить к познанию Творца неба и земли, увидеть перст Божий в природе и в истории мира, а через веру во Христа Богочеловека открывается высшее Богопознание: «Так Владыка Христос, сокрушив смерть и устроив наше спасение, восшел на небеса и питомцам благочестия оставил надежду сего восхождения. Ибо говорит: И когда Я вознесен буду, всех привлеку к Себе (Ин.;12:32). Такова попечительность о людях Бога всяческих. Такова заботливость Первообраза о собственном Его образе. Создал человека в начале, почтил его подобием, но он соделался неблагопризнательным пред Сотворившим и, растлив Божий образ, принял в себя черты звериные и из богоподобного соделался звероподобным. Но Создатель не презрел его и облеченного в звериные образы, но обновил, привел в прежнее благолепие, дал ему первобытное благообразие и недостойных быть рабами соделал сынами». По восторженной оценке профессора Н. Н. Глубоковского десять слов блаженного Феодорита Кирскоого о Промысле Божием – это шедевр древнецерковной письменности и блестящий образец христианской апологетики, «по своему содержанию они отличаются всесторонностию, глубиною и основательностию сведений, неотразимою убедительностию аргументации и научною твердостию выводов, так что и ныне читаются с большим интересом, а многими – и с немалою пользой. С формальной стороны они могут быть названы лучшим выражением художественного ораторства того века и показывают в авторе тонкий вкус и проницательное чутье в сфере изящного слова. За одни эти речи о Провидении Феодорит заслуживает почетное место в ряду славных витий христианской древности, а это только часть обширного целого, погибшего во мраке времен. Ученик Златоустого антиохийца, он был достойным его преемником на поприще церковного учительства в пятом столетии».
К догматическим и полемическим сочинениям блаженного Феодорита Кирского относятся два трактата – «О Святой и Животворящей Троице» и «О вочеловечивании Бога», а также – «Сокращение Божественных догматов» – краткий и полный очерк христианской догматики, опирающийся на библейские тексты. По характеристике профессора Н.Н. Глубоковского, «сочинение это задумано по весьма обширному плану и обнимает все стороны христианской догматики». Поэтому автор здесь излагает «всю христианскую систему, собирая в один фокус все ее части», вследствие чего данное произведение «есть итог всего прежнего развития в догматико-научном плане, последнее слово христианской теологии в пятом веке». Перу блаженного Феодорита Кирского принадлежит произведение под названием «Эранист, или Многообразный», где изобличается новая ересь монофизитства, собирающая из различных и произвольно понимаемых строк Писания пеструю и разноцветную ткань лжеучения – «пестрого и изменчивого мудрования», которому противопоставляется неизменные и вековечные истины Православия, здесь блаженный Феодорит в диалогической форме виртуозно раскрывает всю несостоятельность ереси Евтихия, вступающей в противоречие со святоотеческим Преданием, а вместе с тем дает ясное и четкое изложение православной христологии. Богословское произведение «Эранист» – это великолепный образец гармоничного сочетания догматики и полемики в форме диалогов – здесь художественный блеск Платона сочетается с мощным богословским талантом и глубоким изъяснением стихов Библии, а тонкий анализ евтихианства сочетается с изложением православной веры во Христа Богочеловека; это произведение –  один из лучших шедевров золотого века церковной литературы, который будет сохранять свою неувядающую мудрость до скончания времен. Огромную ценность для историков и богословов представляют исторические труды блаженного Феодорита Кирского – прежде всего его «Церковная история», где он поставил себе цель быть продолжателем Евсевия, описавшего историю Церкви от апостольского века до царствования Константина Великого, и, опираясь на труды Руфина, Сократа Схоластика и Созомена, исторические сочинения Афанасия Великого, проповеди Иоанна Златоуста и творения Григория Богослова, Феодорит описал историю Церкви от «безумства Ария» до возникновения монофизитства. В изображении блаженного Феодорита Кирского история – это не только хроника событий, но и арена таинственного действия Промысла Божиего; он стремится понять провиденциальный смысл в ритме событий и с драматизмом живописует борьбу Церкви с ересями за души людей. В трудах по церковной истории Феодорит Кирский предстает не только как историк древней Церкви, но как метафизик и богослов истории – один из творцов христианской историософии. По уточнению протоиерея А. Горского: «Желание дать своему повествованию характер достоверности побудило его вносить в свою историю многие акты, относящиеся до Церкви, в подлинном виде. Ревность о православии высказалась и здесь в его резких отзывах о лжеучителях: но вместе видна снисходительность к немощам единоверных. Сравнительно с историческими повествованиями о том же времени Сократа и Созомена, история Феодорита богаче описанием событий, относящихся собственно до восточной, или сирской Церкви». К числу исторических произведений блаженного Феодорита Кирского принадлежит «Сжатое изложение еретических басен», написанное после Халкидонского Собора, здесь он, опираясь на предшествующую ересиологическую литературу – более всего на Иринея Лионского и историю Евсевия, и на свое личное знакомство как с еретическими сочинениями – произведениями гностика Вардесана, так и с самими еретиками – от ариан до маркионитов, изобличал лжеучения и защищал Православие, но делал это одновременно с всепрощающей любовью и несокрушимой убежденностью в истине Христовой веры, верный букве и духу Евангелия и бескомпромиссный в борьбе за правду Божью, но снисходительный к согрешающим и прощающий былых недругов. Блаженный Феодорит был великолепным проповедником, он всю жизнь учил вере и благочестию, беря пример со святителя Иоанна Златоуста и посвятив ему пять восторженных и похвальных слов, сказанных с церковного амвона, а кроме того, Феодориту принадлежало более 500 писем, из которых до нас дошло только 200, которые отличаются непосредственною точностью наблюдений, живостью впечатлений и ясностью изложения, они затрагивают все стороны жизни – от богословских вопросов до бытовых проблем, являясь не только прекрасным историческим источником, позволяющим нам лучше понять ту историческую эпоху,  когда жил блаженный Феодорит, но и драгоценным духовным наследием одного из самых неутомимых пастырей Церкви. Самым задушевным произведением блаженного Феодорита Кирского, в котором запечатлелись его пламенная любовь ко Христу и возвышенные идеалы иноческой жизни, стала «История боголюбцев». По суждению профессора А.И. Сидорова:  «Условно данное произведение можно было бы назвать «Древнесирийским патериком». В тридцати главах здесь изображаются жития тридцати шести подвижников и подвижниц: в первых двадцати – уже отошедших ко Господу, а в последних десяти – современных блаженному Феодориту. Хронологические рамки, в пределах которых разворачиваются повествования, – от начала IV века до середины V века, а в «географическом измерении» сочинение объемлет преимущественно Северную Сирию: Антиохию и ее окрестности, Осроену, Кирскую область, район Апамеи и т. д. Создавая такой агиографический сборник, Кирский архипастырь отнюдь не был первым творцом подобного жанра в древнецерковной письменности. Почти несомненно, что он был знаком с Житием преподобного Антония Великого, написанным святым  Афанасием Александрийским. Самого основоположника иночества он высоко ценил и в своей «Церковной истории» так говорит о нем: «Много сияло вождей этого жития, но превосходнейшим руководителем в исполнении подвижнических уставов был тот многохвальный Антоний, сделавший пустыню местом подвигов добродетели для подвижников». Много общего у «Истории боголюбцев» с известным «Лавсаиком», хотя и неизвестно, был ли знаком блаженный Феодорит с этим произведением Палладия. Прежде всего их объединяет общий настрой сочинений духовно-назидательного жанра. Ибо «Лавсаик – это нравственно-назидательное произведение, но он принадлежит к числу таких произведений этого рода, где назидает и убеждает не патетически-возбужденная речь оратора-проповедника, а только простая, спокойная повесть, убежденное слово сказателя. Здесь безмолвно, но весьма красноречиво говорят и поучают самые факты минувшего, самые имена изображенных личностей». И сам Палладий ясно дает понять, что одной из самых главных причин, побудивших его взяться за перо, была нравственная польза читателей, а поэтому «его книга, содержащая высокие образцы подвижничества, имеет в виду возбудить нравственную ревность в сердцах мужей и жен, заставить их быть подражателями великих примеров богоугодной жизни». Примерно такую же цель преследовал в «Истории боголюбцев» и блаженный Феодорит». По словам Н.Н. Глубоковского блаженный Феодорит Кирский «был глубоко благочестивый человек, с самого раннего возраста стоявший под влиянием монахов, не прерывающий с ними тесных связей в звании епископа и сам ревностно подражавший их поведению. Плод молитвы подвижников, он при самом появлении на свет был приветствуем их благословениями, воспитан всецело под их надзором и руководством и воспринял в себя их идеалы нравственной чистоты и духовной светлости вообще. Естественно, что их деяния привлекали его внимание и вызывали нужду в письменном закреплении их памяти. Для него это было моральною необходимостию, долгом любви и знаком благодарного и почтительного уважения. От тревожных волнений мирской и часто грязной суеты он прибегал к их советам; от тяжелых и удручающих впечатлений грубой действительности он старался успокоиться и освежиться воспроизведением их священных образов… По взгляду Кирского епископа, монашество было совсем неординарным явлением; оно переступало границы обычной мирской жизни и было несравнимо с нею, а потому и все действия в его среде не подлежат мерке, принятой для всего заурядного… Тут действуют лица, которые только видимо принадлежат земле, но в сущности превышают ее законы и переходят в сферу, не подлежащую их влиянию. Помимо сего, здесь выступает еще высший агент, благодать Божественная, дающая отшельникам небесную мощь и через них отчасти упраздняющая человеческую ограниченность. Понятно, что в такой среде получается круг явлений, несоизмеримый со всем, что находится вне ее. В последнем случае монашество в своем поведении оказывается чем-то чудесным, но само в себе оно так же естественно, как и все его окружающее на своем месте. Житейская суета и греховная слабость были бы в нем странны и неуместны, и оно необходимо требует того, что кажется ненатуральным, отрицающим конечное».
Как верный наследник заветов святителя Иоанна Златоуста блаженный Феодорит Кирский считал, что высшим идеалом христианского совершенства является совмещение иноческого жития и пастырского служения – истинный иерей Церкви призван быть монахом и всецело отдавать себя служению Богу, стать ревнителем благочестия и пламенным стяжателем благодати Святого Духа, чье сердце бьется с молитвой, а ум – занят Богомыслием и Богопознанием. Высоко оценивая монашескую жизнь, Феодорит Кирский рассудительно замечал, что «Бог не постановил законов о девстве, ибо знал, что оно выше естества», монахи живут ангельской жизнь на земле, а потому не каждый человек призван быть монахом, это – особый уединенно-созерцательный образ жизни для избранных. Вобрав в себя и весь опыт предшествующего сирийского аскетического богословия, блаженный Феодорит Кирский провозглашал, что монахи – это истинный любомудры, стяжающие «философию по Христу», с которой несравнима никакая «внешняя мудрость» Пифагора и Гераклита, Платона и Аристотеля, стоиков и Плотина, они – философы Святого Духа и подвижники веры, очистившие себя от низменных страстей и освятившие усердным исполнением евангельских заповедей, они – подлинные воины Христовы и духовные «атлеты» Божии, борющиеся через пост и молитву, аскезу с князем мира сего и миродержцами тьмы – демонами, их цель – святость и неувядающий венец жизни и бессмертия в Царстве Небесном. Разъясняя слова апостола Павла о том, что все христиане ведут духовную борьбу не против крови и плоти, а против легионов духов злобы поднебесных, блаженный Феодорит Кирский замечает: «Божественный апостол подражает доблестному военачальнику, который с тем намерением, чтобы в воинстве его не было лености, описывает мужество врагов. Указует же и выгоды победы, чтобы воинов соделать более ревностными; потому что, говорит он, борьба с поднебесными, то есть небесными, чинами, и наградою за борьбу сию уготовано Царство Небесное». Вся монашеская жизнь есть искусство духовной брани. Монашество – это высшее любомудрие, христианская академия духовно-опытной философии, в основе которой лежит аскеза – духовное делание, поэтому монашеская жизнь немыслима без волевого усилия. Монах отрешается от всей житейской суеты, сердце его жаждет не преходящих благ мира сего, а вечного Богообщения, дух его рвется к неизреченной Божественной Красоте и высшей свободе во Христе, умеренность должна обуздывать плоть и душу, покаяние – смывать грехи, но высшее совершенство и бесстрастие доступно для святых лишь в жизни будущего века. Монах призван руководствоваться трудолюбием и смирением, поэтому с одной стороны, он должен понимать, что спасение невозможно без его свободной воли – Царство Небесное берется силой духа, веры и воли, с другой, помнить, что человек не в силах спасти себя сам, а победу святым доставляет «не их природа, сама смертная и преисполненная бесчисленными страстями, а их воля, привлекшая к себе благодать Божию». Монашество – это хранение девства и неувядающий цвет целомудрия, совершенный образ жизни и угождение Богу, но Церковь благословляет и священное таинство брака, ибо брак есть хранитель благочестия и союз двух любящих – мужчины и женщины – у Адама была Ева, а у Авраама – Сарра. В области нравственного богословия, опираясь на боговдохновенные послания апостола Павла, блаженный Феодорит Кирский говорит, что существуют два пути благословенные Богом и Его святой Церковью – путь девственной жизни и путь супружеской жизни – на обоих путях достигается благочестие: «у девственника душа свободна от излишних и неразумных забот, и он, сколько возможно, подражает будущей жизни, но и супружеская жизнь достойна всякого уважения, если она способствует духовному преуспеянию. Ибо когда Апостол сказал: выдающий замуж свою девицу поступает хорошо; а не выдающий поступает лучше (1Кор.;7:38), то он показал, что одно хорошо, а другое прекрасно, и тем наложил узы на язык еретикам, осуждающим брак». Великолепным произведением Феодорита Кирского является его «Слово о Божественной Любви», которое входит в золотой фонд святоотеческой мудрости и Богомыслия. Для блаженного Феодорита Кирского очевидно, что евангельская любовь – это святая сущность христианской жизни, а ее наивысшая цель – стяжание благодати Святого Духа, поэтому самое главное для христианина – следовать воле Бога Вседержителя и жить по заповедям Его, изложенным в четырех Евангелиях.
По исповеданию блаженный Феодорит Кирский глубоко православный христианин, он верует, что Бог единый в трех Лицах – Отца, Сына и Святого Духа; Бог Отец есть единое начало всего – от Него предвечно родился Бог Сын и исходит Святой Дух, Которые совечны и равночестны Отцу, а по Своему Божественному естеству Бог есть «вечный, бесконечный, неописуемый, беспредельный, несложный, бесплотный, невидимый, простой, благой, правдивый, мысленный свет, сила, никакою мерою непознаваемая, измеряемая же единым божественным изволением; потому что все то может, что изволяет». По ветхозаветным и новозаветным книгам Бог един – «ни прежде Него, ни после Него нет иного Бога, но Он есть и первый и последний», поэтому апостол восторженно воспевает – «нетленному, невидимому, единому, премудрому Богу, слава, и честь во веки веков». По естеству Своей Бог есть бесконечный и неописуемый Дух – «Сам Бог ничем не описуем, но все зависит от Его Промысла», Он вечен и вездесущ – «Бог вечный, Бог устроивый концы земли, не взалчет, ниже утрудится, ниже есть изобретение премудрости Его» (Ис.;40:28), Он обладает всеми совершенствами – всеблагостью, всемогуществом и всеведением, Он – Творец неба и земли, Ангелов и людей, Творец вселенной и веков, ибо с сотворением мира возникло и время, а когда история мира завершится, то времени уже не будет, но будет вечное Царство Божие, от сотворения мира уготованное святым. Провозглашая веру в Святую Троицу, блаженный Феодорит Кирский возвещает: «Научились же мы веровать как в единого Бога, так и в единого Сына, прежде веков рожденного. Не утверждаем, что, как баснословит Валентин, иной есть Единородный, иной – Слово, иной – Христос, и еще иной Иисус. Также Господа нашего Иисуса Христа не именуем тварию, как богохульствуют Арий и Евномий, – потому что Божественное Писание называет Его Единородным; если же Он сотворен, то не единороден, но и тварь и все части твари – собратия Ему. Если Он единороден, то не имеет ничего общего с существами тварными». В Священном Писании сказано, что Сын Единороден Отцу – единосущен Богу, Он исполнен благодати, а каждое Его слово – истина, Он – наш Господь и Всевышний Бог неба и земли, Творец веков и Властитель над жизнью и смертью, Зиждитель вселенной, Единородный –  Бог Слово и Христос Спаситель, Он – Премудрость и сияние славы Отца: «Вместе с огнем происходит сияние, и вместе с солнцем – луч; ибо как скоро солнце, так скоро и лучи, но виновник лучей – солнце, и виновник сияния – огонь; потому что не солнце от лучей, но лучи рождаются от солнца, и сияние бывает от огня. Так Единородный Сын, хотя рождается от Отца, но соприсущ Родшему, как слово уму, как сияние огню, как луч солнцу. Но слово, сияние, луч не самостоятельны сами в себе, имеют же самостоятельность в том, от чего произошли. А Бог – Слово, сияние славы, есть не какая-либо несамостоятельная сила Отца, но живая, сама по себе самостоятельная Ипостась; потому что именуется не просто Словом, но Богом-Словом, и есть не только «сияние славы», но и «образ Ипостаси». Поелику Божественного невозможно было в ясности изобразить одним подобием, то дознаем сие в некоторой мере из многих подобий». По православному исповеданию Феодорита Кирского: «Дух Святой от Бога и Отца имеет бытие; но в образе происхождения не подобен ни твари, потому что Всесвятый Дух не создан, ни Единородному Сыну, потому что никто из богоносных происхождение Божия Духа не нарек рождением. Священные словеса научают нас, что Дух Святой от Бога и божествен». В Священном Писании сказано, что «Дух Истины от Отца исходит» (Ин.15:26), ибо Отец – источник предвечного ипостасного бытия Святого Духа, единосущного Отцу и испытующего все глубины Божии – обладающего Божественным всеведением и царственным достоинством. «В конце второго послания к Коринфянам апостол Павел слагает такое благословение: «благодать Господа нашего Иисуса Христа, и любы Бога и Отца, и общение Святаго Духа со всеми вами, аминь» (2Кор.;13:13). И в первом послании поставил Духа на первом, а здесь на последнем месте, научая сим, что порядок имен не делает различия в достоинствах. И в настоящем месте Сына предпоставил Отцу, не извращая тем порядка, какой постановил Господь, но показывая равночестность Троицы». Богомудрый апостол Павел возвещал, что Святой Дух делает людей храмами Божиими, что ясно указывает, что Всесвятый Дух – Божественного естества. «Если уверовавшие называются Божиим храмом, потому что прияли благодать Духа, то Дух Святой от Бога; потому что те, в ком вселилась благодать, наименованы храмом Божиим… А если бы Сын или Всесвятый Дух имели тварное естество, то не сопричислялись бы Они к сотворившему Богу; потому что словеса Божии обвиняют послуживших твари паче Творца. Для того и Единородный вочеловечился, чтобы избавить людей от этой прелести и научить различию между Богом и тварию. Уничтожив же поклонение твари, не повелел бы Он снова поклоняться естеству тварному. Ибо всего неуместнее отвлечь людей от богов несуществующих и снова приводить их к служению тварям. Посему явно, что и Сын и Всесвятой Дух имеют не тварное естество. Посему-то и научаемся веровать в Отца и Сына и Святого Духа, и крестимся во имя Отца и Сына и Святого Духа. Поелику первого человека сотворил не один Отец, но и Сын и Святый Дух, ибо сказал: «сотворим человека по образу нашему и по подобию» (Быт.;1:26), то и при воссоздании, при совершении нового творения, справедливо со Отцем иметь участие и Сыну и Всесвятому Духу; и призывание Троицы обновляет каждого из крещаемых».
Критикуя гностическую космологию с ее Демиургом, эонами и мифом о падении Софии Ахамот, блаженный Феодорит Кирский проповедовал, что «все создал Бог всяческих с Единородным Словом и Всесвятым Духом; потому что «Словом Господним небеса утвердишася, и Духом уст Его вся сила их» (Пс.;32:6). И в другом месте, упомянув о видимой и невидимой твари и повелев песнословить Творца, Давид присовокупил: «яко Той рече, и быша: Той повеле, и создашася» (Пс.;32:9); и еще: «простираяй небо яко кожу. Покрываяй водами превыспренняя Своя» (Пс.;103:2–3); и чрез несколько слов: «основаяй землю на тверди ея» (Пс.103:5); и еще: «Сотворшему небеса разумом,... утвердившему землю на водах» (Пс.;135:5–6). И прежде Давида великий Моисей еще удостоверительнее научает нас, что сей Бог сотворил небо и землю со всеми стихиями, что Он создал естество света и украсил небо светилами, а землю лесами, лугами и жатвами; Он же произвел и роды животных, и птицам местом жительства определил воздух, плавающим отделил влажную сущность, а скотам и зверям – сушу и что после всего создал и естество человеческое». Критикуя воззрения эллинских философов – Сократа, Платона и Аристотеля, и демонстрируя превосходство Библии над всей античной мудростью, Феодорит Кирский замечает, что если эллины полагали, что материя совечна Богу и из нее Он созидает мир как скульптор, творящий статуи из мраморной глыбы, то в Священном Писании провозглашается всемогущество Бога – Он единый предвечный и Всемогущий, не имеющий  нужды в вечной материи, Он создал все сущее – небо и землю – из ничего, воззвал мир из небытия: «Итак, эллинские философы, как сказал я, утверждают, что все создано из готового вещества. Но называя оное и совечным Богу, виновником его именуют Бога; не провозглашают же вещества злым, по злочестивому учению Маркиона и Манеса; потому что почитают весьма великою хулою утверждать, будто бы творец зла есть Бог. И сии философы заслуживают, может быть, некоторое извинение как не слыхавшие пророческих глаголов, не имевшие руководителями божественных апостолов, ведение же сущего предоставившие одному рассудку… Мнение философов служит признаком немощи человеческого рассудка. Поелику у людей всякое искусство имеет нужду в готовом веществе, и гончарному нужна глина, строительному нужны камни и кирпичи, плотничному и корабельному – дерева, ткацкому – шерсти, кожевенному – кожи, живописному и лепному – краски, одним словом сказать, всякое искусство требует пригодных ему веществ, то малосмысленные сии предположили, что и Бог не может созидать без вещества, и не уразумели, сколько разности между человеком и Богом, и что невозможно образу иметь все, что имеет Первообраз, и что человек, как образ, созидает из существующего, а Бог из существующего и несуществующего… Бог без всякого затруднения созидает, что Ему угодно; и силы Творца не надлежит измерять тем, что приведено уже в бытие; для Него нетрудно произвести и во много крат большее сего».  Размышляя о тайне возникновения зла, блаженный Феодорит Кирский защищает благость Творца и обращает внимание на то, что все сотворенное Им благо по естеству своему, но разумные создания, обладающие свободой волей – Ангелы и люди – могли как хранить вечную верность Богу, так и отпасть от Творца своего – среди падших оказался дьявол и аггелы его, отринувшие свое ангельское предназначение и ставшие демонами – злодеями по свободной воле своей, именуемой в святоотеческой литературе «произволением»: «знаем, что Бог всяческих справедлив и что Он источник правды. Посему не несправедливо будет мучить Ему демонов и вождя их. И знаем, что благой Бог у всех благомыслящих именуется Создателем благих. Поэтому не создал Он такого естества, которое не в силах делать что-либо доброе, но невольно порождает из себя одну злобу. Если же Бог не создавал лукавого естества, потому что, как благой, Он – Творец благих и не станет наказывать несправедливо, потому что справедлив и Законоположник правды, наказывает же дьявола и подчиненных ему, то следует, что по произволению лукавы и дьявол и полчище его. Как человека благой Бог в начале создал добрым, по собственному же произволению одни принятое ими естество сохранили неповрежденным, а другие уклонились в худшее, растлили в себе божественные черты и из боговидных стали зверонравными, так дьявол и полчище демонов, будучи сотворены с прочими бесплотными, не поревновали их преданности к Владыке Богу, но, допустив в себе страсть кичливости и высокомерия, обратились на худшее и ниспали из первоначального своего жребия».
В книге Бытия рассказывается, что первозданные люди – Адам и Ева – не устояли в верности Богу, впали в грех и были изгнаны из Эдема, с тех самых пор никто из людей не мог обрести спасение и войти в Царство Небесное, ибо их естество было осквернено грехом. Для спасения мира и искупления грехов рода человеческого необходимо было пришествие Христа Богочеловека – истинного Мессии, о Котором прорекали пророки Ветхого Завета, а затем – благовествовали апостолы Нового Завета. В своем христологическом исповедании блаженный Феодорит Кирский стоял на «пути евангельских догматов» и твердо держался церковного Предания, он учил, что предвечный Бог Слово вочеловечился и получил имя Иисус Христос из Назарета – Он принял на Себя все наше человеческое естество – духовное и телесное, чтобы исцелить его: «Исповедуем Господа нашего Иисуса Христа совершенным Богом и совершенным человеком, из разумной души и тела, родившимся прежде всех веков от Отца по Божеству, а в последние дни ради нас и нашего ради спасения от Марии Девы, оного и того же единосущным Отцу по Божеству и единосущным нам по человечеству: ибо совершилось соединение двух естеств». По заветной мысли Феодорита Кирского Боговоплощение и искупительная жертва Иисуса Христа есть дело Божественной любви и милосердия – Сын Божий добровольно взошел на Крест, чтобы спасти всех нас, а если бы Христос Спаситель не был Богом, то и спасение не осуществилось бы, равно как если бы Он не вочеловечился, то не мог бы пострадать, очистить и освятить наше человеческое естество, приобщить его к вечной Божественной Жизни и неизреченной Божественной Славе. Блаженный Феодорит напоми¬нает как следует мыслить о лице Иисуса Христа вопреки «затемняющим евангельскую чистоту ересям: «Вы веруете в одного Единородного, как в одного Отца ли одного Духа Свя¬того; усматриваете в воплотившемся Единородном воспринятое естество, которое, восприняв от нас, Он принес за нас, и отрицание которого делает тщетным наше спасение. Ибо если Божество Единородного бесстрастно (так как божество Троицы бесстрастно) и если мы не испове¬дуем того, что может страдать, то напрасно говорят о страдании, кото¬рого не было: когда нет страдающего, как могло быть страдание? Тогда великая тайна домостроительства явится вместо истины чем-то кажущимся и призрачным. Эту басню порождали Валентин, Вардесан, Маркион и Манес. Издревле же преданное церквам учение признает Господа нашего Иисуса Христа и по воплощении одним Сыном и одного и того же испо¬ведует предвечным Богом и человеком в конце дней, ставшим та-ковым по воспринятию плоти, а не по превращению божества. За грешные тела Он принес безгрешное тело, а за души – душу, свободную от вся¬кого пятна». В единой Божественной Личности Иисуса Христа нераздельно и неслиянно соединились два естества – Божественное и человеческое, Христос есть Бог и человек, а Пресвятая Дева Мария – истинная Богородица, родившая Сына Божиего по плоти – воспринятому Им человеческому естеству. Излагая православное вероучение и зобличая лжеучение монофизитов и несториан, блаженный Феодорит Кирский писал: «Я нахожу одинаково нечестивыми как тех, которые дерзают соединять два естества Единородного в одно, так и тех, которые стараются разделить на двух сынов Господа нашего Иисуса Христа, Сына Бога живого, воче¬ловечившегося Бога Слово». Надо сказать, что богословский язык блаженного Феодорита Кирского не всегда точен в догматических формулировках – иногда он называет Иисуса Христа «богоносным человеком», впрочем, оговариваясь, что Он «всецело обладает единым Божеством Сына», «поэтому и родившийся Богомладенец называется Эммануилом – Богом, не отделенным от человеческого естества, и человеком, не чужды Божества». Вдохновенно излагая православную веру, блаженный Феодорит Кирский писал о том, что вочеловечивание Единородного не увеличило число Ипостасей в Святой Троице, ибо Христос есть вочеловечившийся Бог Слово,  а соединение двух естеств в Нем  таково, что они насквозь проникают друг друга, но их природа не изменяется: «Мы веруем в одного Отца, одного Сына, одного Духа Святого и исповедуем одно Божество, одно господство, одну сущность, три Ипостаси, ибо вочеловечение Единородного не увеличило числа членов Троицы и не сделало Троицу четверицей. Веруя, что единородный Сын Божий вочелове¬чился, мы не отрицаем естества, которое Он принял, но исповедуем и воспринявшее и воспринятое, поскольку соединение не произвело слияния особенностей естеств. Если весь воздух, повсюду проникнутый светом, не перестает быть воздухом, но глазами мы видим свет, осязанием познаем воздух (ибо он является нашим чувствам то холодным или знойным, то влажным или сухим), то будет крайним бессмыслием на¬зывать слиянием соединение Божества и человечества… Золото, при соприкосновении с огнем, принимает цвет и действие огня, природы же своей не теряет, но остается золотом, хотя и действует подобно огню. Так и тело Господа есть тело, но (по восшествии на небо) нестрадательное, нетленное, бессмертное, владычное, божественное и прославленное Божественною Славой. Оно не отделено от Божества и не есть тело кого-либо другого, но единородного Сына Божия. Не иное лицо являет оно нам, но Самого Единородного, воспринявшего наше естество». Великая заслуга блаженного Феодорита Кирского заключается в том, что он провозглашал и защищал неоспоримую истину о бесстрастности и неизменности Христа по Его предвечному Божественному естеству – Бог выше всех страданий, но через воплощение Бог Слово добровольно уничижил Себя и принял на Себя немощь плоти человеческой, Он испытывал скорбь и страдания, претерпел смерть на Голгофе по Своему человеческому естеству. «Мы говорим, что для Бога всяческих все возможно, разумея только хорошее и благое, ибо, как мудрый и благой, Он не допускает ничего противного сему, а лишь одно сообразное Его природе. Многое невозможно для Бога, но это свидетельствует не о немощи Его, а показывает высшее Его могущество. Ведь и говорящие о душе, что она не может умереть, не обвиняют ее в слабости, но признают бес-смертие ее чем-то могущественным. Точно также, исповедуя Христа непре¬ложным, бесстрастным и бессмертным, мы не можем усвоят собственной Его природе ни преложения, ни страдания, ни смерти. Если скажут, что Бог может все, что бы ни захотел, то таким следует сказать, что Он и не хочет того, что несообразно Его природе. По природе Своей Он благ, следовательно не желает чего-нибудь злого; по природе Он спра¬ведлив, следовательно не желает чего-нибудь несправедливого; по природе Своей Он истинен, следовательно гнушается лжи; по природе Своей Он непреложен, следовательно не допускает преложения, а если не допускает преложения, то, значит, Он всегда остается одним и тем же и по су¬ществу Своему и по способу бытия. Если Он выше всякой перемены и превращения, следовательно Он не сделался смертным из бессмертного и страдательным из бесстрастного: ибо если бы Он был в состоянии сделаться таковым, Он не воспринял бы нашего естества. Но поелику Он имеет природу бессмертную, то Он и воспринял тело, могущее страдать, и вместе с телом человеческую душу. И хотя тело Единород¬ного Сына Божия называется телом воспринятым, однако страдание тела Он относит к Себе Самому». В единой Божественной Личности Христа Богочеловека соединились бесстрастность Божества и страдательность человечества – Он страдает не по Божественной природе Своей, по усвоенной человеческой плоти и душе. В Священном Писании сказано, что естество Божие неизменно в совершенстве и бесстрастно – Христос страдал на Голгофе по человеческому естеству Своему, Он принял страдание и смерть, чтобы победить смерть и дьявола, сокрушить врата Ада и открыть для человечества свободу от тления и смерти через воскресение. После воскресения из мертвых Иисуса Христа плоть Его стала бесстрастной и нетленной, а после Вознесения – человеческое естество Христа прославилось и увенчалось неизреченной и сияющей Божественной Славой. Иисус Христос есть наш Господь, Создатель и Спаситель, что Он благ и справедлив, до скончания мира Он мистически пребывает в Церкви, а в конце времен вернется в силе и славе Божества Своего – во втором пришествии Своем Он будет судить мир и все народы земли, всех живых и усопших, ибо мертвые воскреснут, а живые изменятся – преобразятся, и каждый пожнет воздаяние Божие – одни удостоятся чести и славы, войдут в Царство Небесное, а иные – нераскаянные грешники – пойдут в муку вечную и геенну огненную, уготованную дьяволу и аггелам его. Для нашего спасения необходимы искупительная жертва Иисуса Христа и благодать Святого Духа, таинственно действующего в Церкви, необходимо содействие Божественной благодати и нашей человеческой свободы, необходима вера во Христа и крещение, которое «не только дарует нам оставление прежних грехов, но и влагает в нас упование обетованных благ, соделывает причастниками Владычней смерти и воскресения, дарствует нам причастие дара Духа, делает нас сынами Божиими, и не только сынами, но и наследниками Божиими, и сонаследниками Христовыми». «Таинство крещения есть залог будущих благ, образ будущего воскресения, приобщение Владычних страданий, причастие Владычнего воскресения, одежда спасения, хитон веселия, светлая риза, лучше же сказать, самый свет».  Для того, чтобы обрести спасение и войти в Царство Небесное нужна вера, действующая любовью, стремление жить по заповедям Евангелия, борьба со страстями и покаяние, участие в таинствах Церкви и исповедание ее священных и божественных догматов.
Блаженный Феодорит Кирский – великий архипастырь Вселенской Церкви и яркая звезда православного Востока, он вселенский учитель веры и благочестия, гроза еретических лжеучений от Ария и Аполлинария до монофизитства, он – вдохновенный проповедник, по дару красноречия сравнимый со святителем Иоанном Златоустом, ученейший богослов, по обширности познаний приближающийся к святителю Григорию Богослову, знаток Слова Божиего и философии, великолепный экзегет – толкователь Песни Песней, пророческих книг Ветхого Завета, избранных Псалмов и всех посланий апостола Павла; он – монах и аскет, оставивший сказания о сирийских подвижниках, талантливый церковный писатель, чей литературный слог отличался самобытной оригинальностью, изяществом и ясностью, чьи произведения – драгоценные памятники древнецерковной литературы и сокровищницы христианской мудрости, он – убежденный исповедник православной веры и хранитель церковного Предания, носитель и выразитель апостольских заветов, яркий представитель Антиохийской богословской школы.








Мистическое богословие святого Дионисия Ареопагита

О пресущественная, пребожественная
и преблагословенная Троица,
христианского богомудрия наставница!
Вознеси нас на неведомую, пресветлую
и высочайшую вершину познания
Священнотайного Писания, где совершенные,
неизменные и подлинные таинства богословия.
Святой Дионисий Ареопагит

Богословские произведения святого Дионисия Ареопагита, именуемые «Corpus Areopagiticum», являются одними из самых загадочных памятников древнецерковной литературы, а вокруг имени их автора ведется многовековая полемика. Начиная с VI века и вплоть до эпохи Возрождения почти никто на Востоке и на Западе – за исключением Ипатия Ефесского, считавшего Ареопагитики апокрифом, которого не знал и не цитировал никто из древних отцов Церкви, за исключением последователей ересиарха Аполинария, которому хотели приписать книгу «О церковной иерархии», на что обратил внимание в своих знаменитых комментариях к творениям Дионисия Ареопагита преподобный Максим Исповедник, и за исключением патриарха Фотия, сомневавшегося в том, что автором «Ареогатик» является ученик апостола Павла – никто не оспаривал подлинность «творений великого Дионисия Ареопагита», провозглашавшего себя в своих произведениях и письмах как реальное историческое лицо – ученика апостола Павла и очевидца затмения в день смерти Христа Спасителя, свидетеля Успения Пресвятой Богородицы, сотаинника святого Иерофея и друга святого Тимофея. В житии святого Дионисия Ареопагита сказано, что он учредил Церковь в Афинах и отправился с проповедью Евангелия на Запад – стал первым епископом Парижским и умер мученической смертью в Лютеции, а на месте гробницы святого Дионисия Ареопагита и замученных с ним пресвитера Рустика и диакона Елевферия была построена церковь, а затем – воздвигнут величественный собор. С великим и благоговейным почтение к произведениям святого Дионисия Ареопагита относились на православном Востоке – на его богословские трактаты ссылались Север Антиохийский на соборе в Тире и святой Андрей Кесарийский в своем многомудром толковании на Апокалипсис, известный полемист Леонтий Византийский цитировал строки из его творений в своем трактате «Против Нестория и Евтихия», а Леонтий Иерусалимский, использовал лексику Ареопагита в своем трактате «Против монофизитов». Первым толкователем произведений Дионисия Ареопагита был Иоанн Скифопольский с его знаменитыми схолиями, а самым лучшим – преподобный Максим Исповедник, занимавшийся изъяснением наиболее таинственных мест из богословских сочинений святителя Григория Богослова и толкованием трактатов Дионисия Ареопагита. По замечанию выдающегося русского патролога С.Л. Епифановича благодаря толкованиям преподобного Максима Исповедника сочинения святого Дионисия Ареопагита «приобрели непререкаемый авторитет», а в символизме «Мистагогии» Максима Исповедника заметно сильное влияние «Церковной иерархии» Ареопагита. С верой и молитвой черпая мудрость и вдохновение из Священного Писания и Священного Предания, и опираясь на трактаты Дионисия Ареопагита, преподобный Иоанн Дамаскин богословствует о непостижимости Бога и о Божественных именах, возвещает о горнем мире Ангелов и их небесной иерархии. Преподобный Анастасий Синаит в своих богословско-полемических сочинениях защищал возвышенное учение об Иисусе Христе Богочеловеке – православную христологию святого Дионисия Ареопагита, а преподобный Андрей Критский обращал особое внимание на эпизод участия Дионисия в погребении Пресвятой Богородицы. На произведения святого Дионисия Ареопагита опирались православные защитники иконопочитания на седьмом Вселенском Соборе и в более поздние времена – особенно преподобный Феодор Студит, восхищающийся глубиной богословской мысли Дионисия Ареопагита и основывающий на его трактатах свою апологию метафизики икон и символизм священных изображений. Святой Кирилл Просветитель – ученик патриарха Фотия и первоучитель словенский, с благоговением отзывался о «великом Дионисии» и цитировал строки из его творений наизусть. В центре спора между преподобным Григорием Паламой и Варлаамом Калабрийским был не только вопрос о нетварных Божественных энергиях, священном безмолвии исихастов и Божественном Свете, но и вопрос о Богопознании и апофатическом богословии Дионисия Ареопагита. Для философа Варлаама Калабрийского, равно как и для Фомы Аквинского и всех католических схоластов, апофатическое богословие – это интеллектуальная диалектика и умствование, а для святого Григория Паламы и исихастов Афона апофатическое богословие есть путь к мистическому единению с Богом, оно связано с молитвой и духовным деланием, с невыразимым опытом Богообщения. Литургическое богословие Дионисия Ареопагита оказало сильное влияние на праведного Николая Кавасилу и его сочинения «Толкование Божественной Литургии» и «Жизнь во Христе». В области догматического богословия на произведения Дионисия Ареопагита – особенно на его трактат «О мистическом богословии»  – опирались в своих богословских изысканиях величайшие богословы Православной Церкви от Максима Исповедника и Иоанна Дамаскина до выдающихся богослов двадцатого века – священномученика Серафима Звездинского с его размышлениями о непостижимости Бога и ангельском мире, преподобного Иустина Поповича, написавшего великллепное и «Догматическое богословие», протоиерея Георгия Флоровского и Владимира Лосского, который затронул ключевые темы ареопагитского богословия –  катафатика и апофатика, учение о Божественном Мраке и Божественных именах.
 На Западе произведения святого Дионисия Ареопагита стали известны позднее, чем на Востоке, но и там «Corpus Areopagiticum» пользовался почитанием: впервые их цитировал папа Григорий Великий, ознакомившийся с трактатами «О Божественных именах» и «О мистическом богословии», Анастасий Библиотекарь перевел схолии Иоанна Скифопольского и преподобного Максима Исповедника, отрывки произведений Дионисия Ареопагита использовались на Соборах в Риме и в Париже в качестве аргумента против иконоборцев, а в 827 году византийский император подарил королю Людовику Благочестивому греческий кодекс со всеми сочинениями Дионисия. Известно, что в переводе трактата «О небесной иерархии» участвовал Гуго Сен-Викторский, составивший свое толкование на эту книгу, а в целом – произведения Дионисия Ареопагита оказали сильное влияние на многих западных мыслителей, мистиков и богословов – на  мистика Ришара Сен-Викторского и цистерианских монахов – Гильома Тирского и Исаака Этуальского, изумлявшихся учению Дионисия о непостижимости Бога, на богословов Бернара Клервоского и Альберта Великого, составившего огромный комментарий на трактаты «О небесной иерархии» и «О церковной иерархии», на Фому Аквинского – главного архитектора средневековой схоластики с его «Суммой теологии», ставившего Дионисия Ареопагита выше Блаженного Августина, но почти отказавшегося от апофатического богословия трактата «О мистическом богословии», на богослова и католического мистика Бонавентуру, составившего толкование на книгу «О церковной иерархии» и написавшего сочинение «Путеводитель души к Богу». Если схоласт и рационалист Фома Аквинский, пытавшийся соединить Библию с логикой Аристотеля и на страницах своих творений превративший христианское богословие в умозрительную систему, использовал трактаты Дионисия Ареопагита «О Божественных именах», «О церковной иерархии» и «О небесной иерархии», то средневековые мистики католической Европы обращались к трактату «О мистическом богословии», тем самым Дионисий Ареопагит оказал сильнейше влияние на Мейстера Экхарта, Генриха Сузо и Иоганна Таулера с их мистицизмом и апофатической теологией, на Иоанна Креста с его центральной темой восхождения к Богу и учение о темной ночи души, на кардинала Николай Кузанского с его сочинением «Об ученом незнании» и рассуждениях о том, что Церковь основана на таинствах, на Марсилио Фичино, Джованни Пико делла Мирандола, который поставил Ареопагита выше Платона и Аристотеля. Вся художественная и идейно-смысловая композиция кантики «Рай» в «Божественной Комедии» итальянского поэта, философа и богослова Данте Алигьери основана на небесной иерархии Дионисия Ареопагита – на учении о девяти ангельских чинах, а сам Дионисий помещен Данте в горних сферах среди великих богословов. С восхищением отзывался о богословских трактатах Дионисия Ареопагита католический поэт и мистик Ангелус Силезиус, живший в ХVII веке, вдохновлявшийся трактатом «О мистическом богословии» и написавший о мистических путях, ведущих к Богу в книге «Херувимский странник», представляющей собой назидательные изречения и рифмованные александрийские двустишия. На протяжении Средних веков творения святого Дионисия Ареопагита были окружены ореолом благоговейного почитания как на Востоке, так и на Западе, но эпоха Возрождения разразилась бурей сомнений – с началом новой филологической критики вопрос об «Ареопагитиках» был остро поставлен Георгием Трапезунтским и Феодором Газским, Лоренцо Валлою и Эразмом Роттердамским, а в возникшем протестантизме Лютер с присущей ему грубой манерой резко и несправедливо раскритиковал сочинения Дионисия Ареопагита: «Наиболее вреден Дионисий; он платонизирует больше, чем христианизирует». «Я советую вам как чумы остерегаться этого «Мистического богословия» Дионисия и других подобных книг, наполненных пустой болтовней». Как писали многие исследователи – богослов Владимир Лосский, протоиерей Георгий Флоровский и протоиерей Иоанн Мейендорф – поводом для сомнений в подлинности авторства святого Дионисия Ареопагита была громоздкость стиля и тяжеловесность его языка, не исключающего изящества отдельных пассажей, но наполненного неоплатонической лексикой, слишком далекой от первохристианской эпохи, описание богослужебного чина и литургических обычаев – обряда пострижения в монашество и чтения Символа Веры на Литургии, характерных лишь для V-VI веков, а также литературная зависимость «Ареопагитик» от Прокла – последнего неоплатонического учителя и философа. По замечанию профессора Г.М. Прохорова с тех самых пор как на поместном соборе в Константинополе Ипатий Ефесский усомнился в подлинности «Ареопагитик» до нашего времени ведутся споры о том действительно ли они написаны Дионисием Ареопагитом, а основанием для сомнения служит то, что сочинений святого Дионисия Ареопагита не знали отцы Церкви первых пяти веков, в книге «О церковной иерархии»  рассказывается о «древних» учителям и преданиях, об устройствах храмов и богослужений, носящих на себе черты более позднего времени, между тем как подлинный Дионисий Ареопагит – современник первых христиан, а кроме того – изысканный философский язык этих произведений, использование богословских формулировок, которые стали употребляться с III – IV веков, текстуальные совпадения с фрагментами из сочинений неоплатоника Прокла – с книгами «Первоосновы теологии» и «О сущности зла». Но надо сказать, что филологический аргумент – так называемая проблема «литературной зависимости «Ареопагитиков» от неоплатоника Прокла» издавна рассматривалась Православной Церковью и задолго до критики Эразма Роттердамского и Лоренцо Валлы, но всеми ее богословами высказывалось убеждение, что Дионисий Ареопагит до Прокла изложил возвышенное учение о Боге, а «Прокл делал заимствования из писаний Дионисия Ареопагита, хотя и чисто формальные», более того – в связи с прокловским возрождением, Николай, епископ Мефонский в своем сочинении «Опровержение Прокловой теологии», цитировал «Ареопагитики» чаще, чем Платона и Аристотеля, и опровергал неоплатоническое учение о Едином тем, что Бог есть единая и нераздельная Святая Троица – «вышебожественная Единица и Троица», Он является надмирной Личностью – Богом Авраама, Исаака и Иакова, непостижим и выше всего сущего, и «никакое имя, никакое понятие не выводит Сущность Бога из сокровенности в недоступное запредельности».
Архимандрит Рафаил Карелин отметил то, что  в «Институте Рукописей Грузии имеется перевод святого Дионисия на грузинский язык, где рукой переводчика или переписчика приписано, что произведения святого Дионисия хранились в узком кругу древних философов, то есть косвенно указывает на заимствования Прокла у Дионисия. Есть еще одно свидетельство: язык Дионисия глубок, но сложен и тяжеловесен; это язык интеллектуальных созерцаний. Язык Прокла более отшлифован, ясен и точен, если можно так сказать, рафинирован. В философском и филологическом аспектах творение первого похоже на алмаз, второго – на отшлифованный бриллиант. Что прежде существовал: алмаз или бриллиант?».  В настоящее время в научной и богословской среде господствующим стало воззрение – разделяемое Владимиром Лосским, Георгием Флоровским, Киприаном Керном и Иоаном Мейендорфом – по которому автор «Ареогатик» не является подлинным учеником апостола Павла и первым епископом Афинским, ведь в «Corpus Areopagiticum», а был православным христианином, жившим в V веке и знакомым с трудами Прокла – последнего неоплатонического учителя и философа, и присвоившим себе имя Дионисия Ареопагита. По суждению протоиерея Георгия Флоровского «никак нельзя видеть в авторе «Corpus Areopagiticum» того Дионисия Ареопагите, который был обращен проповедью апостола Павла», но  «с этим выводом далеко не все и не сразу согласились; и даже в самые последние годы встречаются запоздалые защитники «подлинности» и апостольской древности «Ареопагитик». Во всяком случае, происхождение памятника остается загадочным и неясным до сих пор». В статье «Ниспровергатели святого Дионисия Ареопагита» архимандрит Рафаил Карелин, защищая подлинность творений Дионисия Ареопагита, заостряя до остроты дамасского клинка, свой апологетический аргумент, замечает, что существует два решения вопроса об авторстве «Ареопагитиков»: либо автор «Ареопагитик» присвоил себе имя Дионисия Ареопагита и стоял истоков грандиозной мистификации, а святые отцы Церкви – это доверчивые и наивные люди, лишенные способности критического анализа, либо автор «Ареопагитиков» подлинный Дионисий Ареопагит – ученик апостола Павла и первый епископ Афинский, великий богослов, проповедник и мученик. Выдающийся православный богослов Владимир Лосский в «Очерках мистического богословия восточной Церкви» обратил внимание на то, что в церковном Предании «Corpus Areopagiticum» всегда приписывали святому Дионисию Ареопагиту, несмотря на то, что на его языке лежит печать позднего неоплатонизма, но до VI века о трактатах Ареопагита не было ничего известно – их впервые огласили еретики-монофизиты, затем преподобный Максим Исповедник дал блестящее толкование этих трактатов и раскрыл их православный смысл – с тех пор они органично вошли в церковное Предание, и хоть по поводу личности Дионисия Ареопагита и времени написания его трактатов и по сей день ведутся научные споры, но никто и ничто не в силах умалить богословское значение «Ареопагитик». По рассуждению преподобного Максима Исповедника автором «Ареопагитик» является святой Дионисий Ареопагит – ученик апостола Павла, живший в век апостолов и ставший епископом Афин, отдельные сходства между его богословскими трактатами и языческой философией неоплатоников – особенно Прокла – имеют чисто внешний характер, ведь «безукоризненно Православие великого Дионисия», а сходство обусловлено тем, что языческие философы зачастую использовали умозрения Дионисия Ареопагита, похищая у него христианскую премудрость, ведь он – «муж, настолько возвышенный обычаем и знанием, способный превзойти все постигаемое чувствами и соприкоснуться с умопостигаемой красотой, а через нее, насколько это возможно, и с Богом». «Не понапрасну, я думаю, из всех, кто уверовал благодаря проповеди божественного Павла, богоносный писатель назвал только благороднейшего Дионисия и к его имени присовокупил звание, величая его Ареопагитом. Я думаю, что именно по причине необыкновенной премудрости и в высшее степени безукоризненной жизни его среди афинян Дионисий был упомянут… Можно удивляться правильности и великой образованности этого святого Дионисия, ведомого воистину глубоким знанием непорочных церковных преданий». Величественный внешний облик умудренного летами жизни и светом веры Дионисия Ареопагита – благородного седовласого старца-мудреца с глубоким и задумчивым взором, иконографически запечатлен на фреске «святой Дионисий Ареопагит» кисти Феофана Критского, трудившегося над росписью Ставроникитского монастыря на Афоне в XVI веке.
Святой Дионисий Ареопагит – глубокий мыслитель и образованнейший человек своего времени, он – созерцатель Божественных тайн и великий богослов, раскрывающий христианское учение о Боге и Богопознании – катафатическое и апофатическое богословие на своеобразном и изощренном  языке эллинской философии; он – мистагог и литургист, для которого вся церковная жизнь зиждется на молитве, таинствах и богослужениях, православный философ, начитанный как в философской литературе, так и в церковной письменности. О богословской гениальности святого Дионисия Ареопагита и его догматической верности Православию, о силе и высоте его ума, обширной эрудиции и личном мистическом опыте Богообщения свидетельствуют его богословские трактаты: «О небесной иерархии» – описание горнего мира и девяти чинов Ангелов; «О церковной иерархии» – описание священноначалия и истолкование церковного священнослужения; «О Божественных именах» – трактат о свойствах Божиих; «О мистическом богословии» – рассуждении о непостижимости и неизреченности Божественной Сущности, о том, что Бог есть Сущий и Непостижимый; десять посланий на богословско-догматические темы (четыре Послания Гаию служителю, Послание Дорофею литургу, Сопатру иерею, Поликарпу иерарху, Димофилу служителю, Титу иерарху, апостолу Иоанну Богослову). По справедливой оценке протоиерея Георгия Флоровского святой Дионисий Ареопагит – великий христианский мистик и созерцатель, в изощренных формулах эллинской философии – на языке неоплатонизма – он излагает православное богословие, его рассуждения отличаются глубиной, размахом и силой, а умозрения – проникнуты пафосом неизреченности  живым литургическим чувством, он – блестящий толкователь священной символики и мистического смыла богослужений. В книге «Введение в святоотеческое богословие» протоиерей Иоанн Мейендорф высказал мысль о том, что Дионисий Ареопагит в учении о Богопознании шел вслед за каппадокийцами путем апофатического богословия – учил, что Бог непостижим по Своей сокровенной Сущности, а в основе Богопознания лежит Откровение – Бог Сам открывает Себя человеку, пытался соединить христианство с неоплатонической философией – «добивался созвучия между своими богословскими взглядами и неоплатонической идеологией философов своего времени», а цель «Ареопагитик» заключается «в объединении христианской системы с иерархическим миром неоплатоников». Но надо заметить, что апофатическое богословие – это не изобретение трех легендарных каппадокийцев – святителя Василия Великого, святителя Григория Богослова и святого Григория Нисского, а богооткровенная истина веры о непостижимости Бога по Его Сущности, открытая Самим Богом и запечатленная в Священном Писании и Священном Предании. В Библии от Пятикнижия Моисея, книги Иова и пророческих писаний до Апокалипсиса возвещается, что Бог непостижим мыслью и неизречен словом, о непостижимости Бога возвещали пророк Моисей,  вступивший во мрак Синая, олицетворяющий покров непостижимости Божества, тайнозритель Исайя, возвестивший, что мы не силах постичь Бога и познать всех замыслов Его, которые выше нашего разумения, как небо выше земли, и апостол Павел, вознесенный на третье небо и услышавший неизреченные глаголы, знаменующие неизреченность Бога и Его самых сокровенных тайн.
Глубоко ошибочна мысль протоиерея Иоанна Мейендорфа о том, что святой Дионисий Ареопагит добивался созвучия между своими богословскими взглядами и неоплатонической идеологией философов своего времени», равно как и утверждение, что главная цель «Ареопагитик» состоит «в объединении христианской системы с иерархическим миром неоплатоников». Христианство – это не философская система, а Божественное Откровение, вера в Бога пророков и апостолов, жизнь по Его заповедям, молитвенное общение с Ним и евхаристическое причастие Ему. По глубокомысленному замечанию архимандрита Рафаила Карелина:  «Идеологией неоплатонизма является пантеизм, а приписать святому Дионисию какой-то компромисс между пантеизмом и монотеизмом это значит просто-напросто наклеветать на него. Надо сказать, что неоплатонизм, по сравнению с платонизмом, не принес философии ничего принципиально нового. Он привел в систему отдельные суждения, догадки и домыслы Платона, рассыпанные в его «Диалогах». Он подобрал то, что было брошено щедрой рукой предшественников, использовавших при этом христианские источники, но лишив их главного – Личного Бога. По отношению к христианству неоплатонизм выступил так, как гностицизм первых веков, только с других позиций. Скорее христианство поставило перед языческим миром задачу – создать некую универсальную философско – религиозную систему для борьбы с ним, и для этого был использован обширный арсенал платонизма. К сожалению, христианская литература I – II веков была беспощадно уничтожена в пламени гонений, осталось только немногое. Но уже Ориген в первой главе «Против Цельса» говорит о философских интерпретациях Евангелия, которые существовали до него. Однако попытки соединить христианство с эллинистической философией от предшественников Оригена до позднего византийского периода были обречены на провал. Что касается «Ареопагитик», то здесь нет ни компромиссов, ни унианализма; здесь – откровение и озарение, переданное через призму тонкого интеллектуализма, не абстрактной рассудочности, а именно интеллектуализма, озаренного духовным светом, насколько это возможно». Вопреки мнению протоиерея Иоанна Мейендорфа, святой Дионисий Ареопагит не пытался объединить в единую философскую систему христианство и неоплатонизм, он – не богословствующий эклектик, а христианский богослов, излагающий вековечные истины, изложенные в Священном Писании на языке эллинской философии, а созвучие его мистического богословия и неоплатонической философии Плотина, Порфирия. Ямвлиха и Прокла – только внешнее, ведь неоплатоники не веровали во Христа Богочеловека и были пантеистами, для них Единое и Благо – это безликое Божество, они не веруют в библейского Бога – Творца неба и земли, и в сотворении мира из ничего, а Дионисий Ареопагит исповедует православную веру в Святую Троицу, грехопадение Адама, Боговоплощение и искупительную жертву Сына Божиего, в таинства Церкви и христианскую этику любви, столь вдохновенно изложенную в посланиях апостола Павла и апостола Иоанна Богослова. Как писал специалист XIX века И. Смирнов «в ареопагитских сочинениях мир представляется непосредственным творением Бога; материя не признается причиною и источником зла; признается воскресение те, и тело не почитается источником зла и греха в человеке; неправильно, хотя и кратко, раскрывается учение о Святой Троице, о воплощении Сына Божия. Все религиозное воззрение их автора чисто христианское и православное». С церковной точки зрения святой Дионисий Ареопагит не христианский платоник, ибо платонизм и христианство – несовместимы, он не поклонник философии Прокла, как его обычно пытаются изобразить в философских исследованиях, а христианский богослов и апологет, между ним и неоплатониками лежит неизгладимая мировоззренческая пропасть: он верует в Бога как надмирную Личность и Святую Троицу, а неоплатоники – в безличное Божество; для него Бог – Творец вселенной, и мир возник из небытия – сотворен из ничего свободным и всемогущим актом Божьего творчества, а неоплатоники учат, что мир возник путем эманаций – излучений, процесса поэтапной деградации Абсолюта – от Единого до мирового ума, затем – от мирового ума до мировой души, одушевляющей наш видимый и чувственный космос. Для святого Дионисия Ареопагита спасение невозможно без Боговоплощения, искупительной жертвы Иисуса Христа и таинств Церкви, а для неоплатоническая сотериология чужда евангельской вере во Христа Спасителя и всей церковной сакраменталогии. Святой Дионисий Ареопагит убежден, что в конце времен совершится второе пришествие Иисус Христа в силе и славе Его предвечного Божества, воскреснут все мертвые и совершится Суд Господень, а неоплатоники считают материю злом, брезгуют плотью – Плотин стыдился, что у него есть тело, они отвергают идею всеобщего воскресения мертвых и Суд Господень над миром, у них нет эсхатологии. Святой Дионисий Ареопагит – это христианский мыслитель, богословствующий на языке неоплатоников, он – православный богослов, воспользовавшийся философским искусством и давший великолепный образец церковной философии, а самое главное различие между ним и неоплатониками – от Плотина до Прокла – состоит в его церковной вере, ведь если для неоплатоников Бог есть безличное Единое, то для Дионисия Ареопагита Бог есть Единственный, Он – надмирная и свободная Личность, возлюбившая каждого из нас – вплоть до страданий и крестной смерти на Голгофе, Его вечная и безмерная любовь и свободная воля – причина всего сущего, Он един в трех Лицах, а Святая Троица –  «самое возвышенное из имен Божиих». Новозаветное Откровение о Святой Троицы – это вершина всего богословия – катафатического и апофатического.
В сочинениях святого Дионисия Ареопагита ясно и четко выделяются два пути Богопознания – путь утверждений, катафатическое богословие, ведущее к знанию о свойствах Божиих, и путь отрицаний, апофатическое богословие, ведущее нас к соприкосновению с Богом как Сущим и Непостижимым, пребывающим выше всякого познания – с Тем, Кто соделал мрак покрывалом Своим, а посему – чтобы приблизиться к Непознаваемому и Неизреченному нужно восходить путем отрицаний до вершины Богопознания.  В великолепном и таинственном трактате «О мистическом богословии» Дионисий Ареопагит призывает Тимофея и всех нас к «мистическим созерцаниям», он  зовет нас отрешиться от чувств и умственных действий, от всего чувственного и умопостигаемого, дабы в незнании достигнуть соединения с Тем, Кто превышает всякого бытия и знания – «в совершенном исхождении из себя и из всего сущего должен возвыситься до надсущностного Луча Божественного Мрака», «превзойдя в восхождении все священные вершины, покинув все Божественные светы, звуки и Небесные словеса, войдут во Мрак, где, как говорит Писание, истинно обитает Тот, Кто вне всего». Блестяще описывая путь апофатического Богопознания, святой Дионисий Ареопагит обращается к ветхозаветному образу пророка и тайнозрителя Моисея – он «слышит многозвучные трубы и видит многие светы, блистающие чистыми и преизобилующими лучами; затем он отделяется от всех и поспешает с избранными иереями к вершине Божественного восхождения; однако и здесь еще не сообщается с Самим Богом и созерцает не Его (ибо Он несозерцаем), но место, где Он пребывает. Это означает, как я полагаю, что высочайшее и самое Божественное из всего видимого и умозримого суть основоположные словеса вещей, подлежащих Тому, Кто превосходит всяческое; через них явствует присутствие Превышающего всякую мысль, покоящееся на умопостигаемых высотах Своих священнейших мест. Наконец, Моисей покидает созерцаемое и созерцающих и входит в поистине мистический мрак незнания, где, закрыв глаза для всяких умственных восприятий, приступает к совершенно Неосязаемому и Незримому, вполне принадлежа Тому, Кто вне всего, и нимало себе или кому иному, будучи в большей мере соединен с совершенно Непознаваемым, при бездействии всякого познания, и тем самым, что ничего не познает, познавая превыше разума». По заветному убеждению Динисия Ареопагита нельзя познать Бога в Самом Себе ни чувственно, ни умозрительно – нельзя охватить его мыслью, ибо Бог превышает все сущее, Он непознаваем по природе Своей, но нами «из порядка всего сущего, Богом произведенного и содержащего образы и подобия Божественных идей, поскольку мы восходим особым путем и последованием к Превышающему всяческое, воспринимая Его в отвлечении от всего, в превосходстве, как Причину всего». Святой Дионисий Ареопагит называет  Бога непостижимым и сверхсущим – Он непознаваем и непостижим в Сущности Своей для всех тварных созданий, ибо между Богом Творцом и всем сотворенным Им лежит непреодолимая онтологическая пропасть – непостижимость и трансцендентность Бога не следствие падшести твари, ибо, во-первых, даже для непорочных и высочайших Ангелов – для Серафимов и Херувимов – сокровенная Божественная Сущность – это Святая Святых, которую невозможно созерцать – ее сияние ослепляет горние взоры и Серафимы закрывают очи свои крылами; во-вторых, если бы непостижимость и запредельность Бога были бы следствием падшести Его творения, то после искупительной жертвы Иисуса Христа и освящения благодатью Святого Духа – после преображения и обожения нашего мы могли бы созерцать Бога в Его Сущности, но в действительности Божественная Сущность выше всех созерцаний и умозрений, она выше всякого познания и всякого бытия, а посему Бог непостижим по Сущности Своей и есть величайшая Тайна всех Тайн, совершенным знанием которой обладает только Святая Троица – Сам Господь Бог. В трактате «О мистическом богословии» апофатическое Богопознание противопоставляется каафатическому богословию, как более совершенное богословие, ведущее нас выше всех знаний и все мудрости тварного мира, ибо «немудрое Божие премудрее человеков» (1Кор.;1:25). По слову святого Дионисия Ареопагита через апофатическое богословие – отречение от всякого знания о Боге по аналогии с миром – «от суждений о Боге по миру», человек восходит выше всех знаний – к таинственному соединению с Богом,  Который превышает все сущее, становясь единым с Богом и Его Премудростью: «Следует знать, что наш разум обладает способностью к познанию, благодаря которой созерцает умопостижимое; соединение же, через которое он приобщается к тому, что; выше его, превосходит природу разума. Путем этого соединения Божественное постигается не нашими силами, но мы сами всецело выходим из самих себя и становимся Божиими, ибо лучше принадлежать Богу, чем самим себе; таким образом, Божественное будет даровано тем, кто стали едины с Богом. Сию бес-словесную, без-умную, не-мудрую Премудрость славословя превознесенно, скажем, что Она есть Причина всякого разума и слова, всякой премудрости и постижения». Вслед за апостолом Иоанном Богословом, святой Дионисий Ареопагит провозглашает, что Бога нельзя постичь без любви – Любовь есть самое возвышенное и таинственное имя Божие, Она – величайшая Сила, а потому через любовь уподобляемся Богу, любовь связывает нас с Богом и друг другом, она – источник гармонии и красоты, Им движется и к Нему возводит людей. Все призвано устремляться к Богу по причине того, что Он – наш Творец и совершенный Бог, Единственный и Несравненный, неизреченная Красота и предвечная Любовь, от Него все исходит и к Нему призвано вернуться; отсюда – тоска в наших сердцах по вечности и духовная жажда Богообщения, чувство неудовлетворенности ничем земным, суетными преходящим, жажда Бога и печаль по Богу – печаль от разлуки с Ним, а в сердцах верующих Бог воспламеняет любовь к Себе нежным дуновением Своей благости, призывая искать не суетных и бренных благ материального мира, а Царства Небесного. По своей композиции трактат «О мистическом богословии» – самый краткий из всех трактатов Дионисия Ареопагита, это – блистательный богословский очерк исихаста и созерцателя Божественных тайн, повествующего о восхождении к наивысшему и отрешении от всего тварного – от чувственного и умозрительного, о высшей теофании и соприкосновении с Тем, Кто непостижим и непознаваем, а потому – это область «неизреченных глаголов», услышанных апостолом Павлом, вознесенным на третье небо, и священной исихии Синая, Скитской пустыни и Афона, здесь нет места многословию, но всякая речь должна умолкнуть, а ум – склониться перед несказанным величием Божественной Тайны. В завершении своего трактата Дионисий Ареопагит с изумлением подчеркивает, что Бог выше всякого богословия – апофатического и катафатического, выше пути утверждения и пути отрицания: «О Причине всяческого не может быть ни утверждения, ни отрицания; утверждая или отрицая то, что ниже Ее, мы не утверждаем о Ней и не отрицаем, ибо превыше всякого утверждения Совершенная и Единая Причина всех вещей, и превыше всякого отрицания Превознесенность вполне отрешившегося от всего, пребывающая вне всех вещей». Обращая внимание на то, что Дионисий Ареопагит часто именует Бога – «причиной», преподобный Максим Исповедник в своих «Схолиях» к творениям Ареопагита говорит о том, что Бог есть причина бытия всего сотворенного мира, всего благого, премудрого и прекрасного – премудрость, сила и любовь Бога является в Его творении, а через уподобление Богу – через жизнь по евангельским заповедям и подражание Иисусу Христу, через стяжание благодати Святого Духа – «сияющего света», мы можем стать причастниками Богу и достигнуть обожения, но и для святых  и Ангелов неприступная Сущность Божия – непостижимая Тайна.
Путь апофатического Богопознания – это путь отрешения от всего сотворенного и восхождения к Тому, Кто выше всего существующего – выше всего материального и духовного, путь к мистическому соединению с Богом, сокровенная Сущность Которого остается непостижимой, восхождение к Тому, Кто не может быть объят умом – к Сущему и Непостижимому, к соединению не с Его неприступной и запредельной Сущностью, а с Его силами и энергиями – «сверхсущностым Лучом Божественного Мрака», который озаряет восходящего и соединяет с Богом, давая испытать предвосхищение  вечного блаженства Ангелов и святых, сынов Божиих и «сынов воскресения». По разъяснению преподобного Максима Исповедника путь апофатического Богопознания ведет нас выше всех имен, понятий и определений – к неизреченному и непостижимому Богу, восходящий человек, вдохновляемый верой во Христа и пламенной любовью к Богу – Святой Троице, восходит выше все слов, небесных звуков и молитв – высочайшее познание Бога достигается, когда он вступает «в священный мрак неведения», это – область таинственного молчания и безмолвия, ибо никакое познание никогда не проникнет в сокровенные и неизреченные глубины Божества – даже в  обоженном состоянии жизни будущего века мы сможем созерцать славу Святой Троицы, а не Сущность Божию: «Дионисий утверждает, что сокровенную реальность («сокрытое» Бога, Бог «в Себе»), то есть Его Сущность, никто не видел и не увидит. Или – говоря еще более возвышенно – что никто не может и не сможет ни достигнуть мысленно, ни выразить словесно того, что есть Бог Сам в Себе». По глубокомысленному замечанию богослова Владимира Лосского апофатизм свойственен для Богомыслия Православной Церкви и особенно характерен для святого Дионисия Ареопагита, но апофатический путь Богопознания ведет ни к пустоте и не означает агностицизма и отказа от Богопознания, а к исповеданию непостижимой Сущности единого Бога в трех Лицах, ибо христианский Бог – это не безликий «Бог» (по сути, умопостигаемый кумир) ученых и философов, а надмирная Личность – Святая Троица, поэтому Православию и святоотеческому богословию чужда мистика «пучины Божества» Мейстера Экхарта с его «безличным апофатизмом Божественной внебытийности» и отчетливо звучащими нотами пантеизма, сближающие проповеди этого католического мистика с неоплатонизмом и Упанишадами более, чем с Библией и патристикой. Символично, что святой Дионисий Ареопагит начинает свой трактат  «О мистическом богословии» с молитвенного воззвания к Святой Троице, прося направить его «к высочайшей вершине тайных словес», где совершенные и неизменные тайны «открываются в блистающем Мраке тайноучительного молчания», исполняя светом «умы, закрывшие глаза». Догмат о Святой Троицы – это вершина Божественного Откровения и Богопознания; непознаваемый и сущий как Троица Бог открывает Себя как Троица, а потому для Православной Церкви Святая Троица есть непоколебимое и адамантовое основание всей религиозной жизни и мысли, всякого Богопознания и благочестия, всякого духовного опыта и  Богомыслия. Апофатическое богословие – это восхождение ума на Голгофу, апофатическое мышление не имеет опоры в зыбкой мудрости мира сего с диалектикой и логикой Платона, Аристотеля, Фомы Аквинского и Гегеля, оно опирается только на веру и Божественное Откровение, оно находит опору в Самом Боге, отсюда – святой Дионисий Ареопагит, предваряет свое возвышенное и таинственное Богомыслие молитвой к Святой Троице. По исповеданию святого Дионисия Ареопагита Бог един в Сущности. Но троичен в Лицах, имена Отца, Сына и Святого Духа отражают Их уникальные ипостасные свойства, Отец есть предвечный источник Божества – от Отца превечно рожден Сын и предвечно исходит Святой Дух, таким образом, догмат о Святой Троице антиномичен  – Бог выше меры и числа, Он парадоксальным и таинственным образом сочетает в Себе единство Сущности и троичность Божественных Ипостасей. Для святого Дионисия Ареопагита апофатическое Богопознание – это не интеллектуальное умозрение, а мировоззренческая парадигма – отказ судить о непостижимой и неизреченной Сущности Бога по тварному миру как чувственному, так и духовному, здесь исключается всякое рационалистическое, схоластическое, диалектическое богословие и тщетные попытки приспособить к ограниченному человеческому разуму и мышлению тайны Божественной Премудрости; более того, апофатизм – это экзистенциальная позиция, при которой ясно, что нет богословия вне опыта – чтобы познать Бога человек должен преобразиться умом, сердцем и волей, нельзя быть богословом не восходя к Богу и не обретая личный опыт Богообщения, а сам путь Богопознания есть путь спасения и обожения.
Сокровенный в Своей Сущности Бог, пребывающий за гранью всякого познания, Сам открывает Себя  и дает нам познать Его любовь, премудрость и силу, но Сущность Его так и остается неизреченной и непостижимой. Неизъяснимый и непостижимый в Своей Сущности Бог исходит во вне – к тварному миру в Своих вечных и животворящих силах – не ослабевающих эманациях неоплатоников, а в сверхмощных лучах сияния слава Господней; тем самым Бог открывает Себя в Своих действиях и дает познать Себя в Своих энергиях, отсюда – различные Божественные имена, являющиеся отображением свойств Божиих. Богомудрый Дионисий Ареопагит писал: «Бог познается во всем и вне всего; познается Бог в знании, познается и в незнании, есть о Нем и разумение, и слово, и ведение, касание и чувство, мнение и представление, имя и все прочее, и в то же время Он не постигается, остается неизреченным, не именуется; Бог не есть что-либо сущее и не познается в чем-либо сущем; Он есть всяческое во всем и не есть что-либо ни в чем; познается всеми из всего, и никем ни из чего; справедливо говорим сие о Боге – Он прославляется из всего сущего, через сообразность всех вещей, коих Он есть Причина. Но все же высочайшее познание Бога – то, которое достигается через незнание, путем превышающего разум соединения, когда разум, отделившись от всего сущего и затем покинув сам себя, соединяется с лучами, сияющими горе, откуда и где он просвещается в непостижимой бездне Премудрости». Два пути Богопознания ведут нас к различию в Боге Его сокровенной Сущности и нетварных Божественных энергий, к признанию непостижимости Бога в Самом Себе – Он выше всякого понятия и имени, выше всех определений, ума, чувств и знаний, а внутри-Божественная жизнь Святой Троицы – неизреченная тайна, но Бог Сам открывает Себя Своим творениях в Своих силах и энергиях – действиях в мире и мы познаем, что Он всеведущ, всемогущ и всеблаг, и если сокровенную Сущность Его нельзя описать и изречь, то Его величие и славу можно воспеть, отсюда – Божественные имена неименуемого по Сущности Бога, Он есть Абсолютная Истина и Премудрость, бесконечная Сила и безмерная Мощь, не знающая начала и конца Вечность и сама Жизнь, неизреченная и вечносущая Красота, окруженная несравненным великолепием, высочайшее и самосущеее Благо, вечная и совершенная Любовь. По разъяснению богослова Владимира Лосского святой Дионисий Ареопагит различает в Боге непостижимую Сущность и Его нетварные силы, в Которых Он открывает Себя миру и дает познать Себя, а силы Божии есть Его творческие воления и замыслы – «логосы», «энергии» и «архетипы». В своих возвышенных рассуждениях Дионисий Ареопагит особенно акцентирует внимание на то, что «мы познаем Боге не из Его природы, которая непознаваема и превышает всякую мысль и разум, но из установленного Им порядка вещей, который содержит некие образы и подобия Божественных идей и первообразов – восходя к Тому, Кто находится превыше всего, особым путем и порядком, чрез отвлечение от всего и возвышение над всем». В красоте сотворенного мира – в великолепии звездного неба, алых лучах утренней зари, майских песнях соловья и в золотой поре осени, в картине зимней ночи, озаренной сиянием луны, и в зрелище летного заката – во всем человек может найти отблеск величия и премудрости Божьей, вознестись мысль от чувственной красоты к красоте горнего мира, а затем – к Богу, Который является «единственной Причиной всего множества благ и красот», сверхсущественной Красотой, «потому, что от Него сообщается всему сущему его собственная, отличительная для каждого краса, и Оно есть причина соразмерности и  во всем сущем; наподобие света источает Оно во все предметы свои глубинные лучи, созидающие красоту, и как бы призывает к Себе все сущее, отчего и именуется Красотой, и все во всем собирает в Себя». В трактате «О Божественных именах» содержится целое православное богословие красоты – Бог есть высшая Красота, неразрывно связанная с Истиной и Добром, все сотворенное прекрасно в той мере, в какой причастно Богу, ибо от Него все прекрасное – Он Сам прекрасен и великолепен «как вечно Сущий и никогда не уменьшающийся и не увеличивающийся», весь мир был сотворен Им премудро и прекрасно – в книге Иова рассказывается, что Ангелы восклицали от радости и славили Творца в молитвенных гимнах и песнопениях. «Бог есть единовидное Прекрасное, поскольку и не рассеивается на свойства и виды, порождающие красоту, и не является для одних прекрасным, а для других нет, но непоколебимо, безначально, абсолютно, естественно и одним и тем же образом вечно является самим Прекрасным. И говорится, что Он предымеет в Себе красоту потому, что Он прежде сотворенного есть Источник, Начало и Причина прекрасного, но все прекрасное – из Него и не как Он прекрасно. Откуда следует, что Он беспричинное Прекрасное, а все – по причине и по причастию. Бог ведь есть единовидно Прекрасное, поскольку из Него – после Него прекрасное, и оно обладает прекрасным как бы в виде качества». Как замечает исследователь В.В. Бычков в своем труде «Символическая эстетика Дионисия Ареопагита»: «Весь материальный мир, убежден Ареопагит, в той или иной мере причастен красоте, несет ее отблески, которые всегда указывают на их Причину – божественную абсолютную Красоту. Сущность красоты во всем тварном мире составляет «логос гармонии и соответствия», который никогда не исчезает полностью при самой казалось бы катастрофической утрате красоты, но лишь как-то меняется, утрачивает способность оставаться прежним». В катафатическом богословии мы восходим к Богу как причине бытия и красоты  тварного мира – к Богу в Его отношении к тварному миру, в Его действиях и откровениях – «Бог как бы исходит из Себя» в любви ко всему сотворенному миру, в желании спасти всех нас и сделать блаженными причастниками вечной и неисчерпаемой Божественной Жизни, Он являет Себя как Творец, Промыслитель и Спаситель, Который по свободной власти и по причине благости творит, животворит, промышляет и спасает.
По церковному воззрению Дионисия Ареопагита творение мира – это совершенно свободный акт всемогущей Божественной воли; не имея никакой необходимости и являясь во всем самодостаточным, Бог возжелал сотворить мир – от вечности «обнимая все превосходящим все умом и, как Причина всего, предзаключает в Самом Себе знание всего», Он задумал все сущее и одним мановением безмерного могущества Своего создал небо и землю – создал из ничего, не имея никакой совечной Себе материи. Возвышаясь над пантеизмом неоплатоников и являясь одним из величайших христианских богословов, святой Дионисий Ареопагит ясно и четко разделяет идеи Бога Творца как первообразы от всего сотворенного Им – замыслы и архетипы творения от вечности были задуманы Богом, они Его «предопределения и Божественные благие воления разделяющие и творящие сущее, в соответствии с которыми пресущественный Бог предопределил и произвел все сущее».  Бог сотворил мир по Своим вечным идеям – сотворил не из Самого Себя, а из небытия – в один миг Он создал небо – духовный мир с Ангелами, и землю – «темную бездну», безвидную материю, которая стала холстом Небесного Художника, поэтому материя не является злом, она – творение благого Бога, а Он украсил ее красками и звуками, соделал вселенную величественной картиной, изумившей Ангелов. Задаваясь вопросом – «зачем Бог создал мир?», святой Дионисий Ареопагит писал, что причина творения мира – благость Бога и Его любовь: «Пресущественный Бог по благости осуществил все сущности сущих и привел их в бытие». «Сам являющийся Причиной всего благодаря любви к прекрасному и доброму во всем, по избытку любовной благости оказывается за пределами Себя», т. е. изливает Свою любовь в мир, ревностно заботится о сущем». «Именно из Блага все возникло и существует, произойдя из Него, как из совершенной Причины, и в Нем все состоялось, будучи хранимо и содержимо в Нем, как во всеобъемлющей глубине, и в Него все возвращается как в свой собственный предел, отведенный для каждого, и к Нему стремится». Бог есть Альфа и Омега, Он – Начало и Конец, первопричина всего сущего и наивысшая цель, Он – всемогущий и благой Творец бытия, а все созданное Им было прекрасно, разумно и благо,  ибо Он Сам есть Любовь, Премудрость и Красота, Его благая воля – источник строя, красоты и гармонии во всем  мироздании – как на небе, так и на земле. Как замечает протоиерей Георгий Флоровский: «Все создано Богом для Себя, для блага и блаженства, для мира и красоты, чтобы все устремлялись к Нему, и, соединяясь с Ним,  приобщаясь к Нему, внутренне соединились между собой в любви». В основе миротворения лежит тайна Божественной Любви, а в сотворенном Богом мире все было стройно и созвучно, все сливалось в единую гармонию и симфонию – в единый хор, при этом мироздание было иерархично, а цель иерархии – любовь к Богу и восхождение к Нему, чтобы каждое разумное и свободное творение – Ангел и человек – по мере своих сил и своего рвения возвышалось и уподоблялось Богу, отпечатлевая в себе образ Божий и становилось причастником Божественной Жизни, становилось чистым зеркалом, отражающим сияние славы Святой Троицы, Которая есть источник жизни и красоты, начало и вершина иерархии. По слову самого Дионисия Ареопагита Бог «наделяет всех по достоинству и определяет для каждого подобающую меру, красоту, порядок и устройство», а цель иерархии – «уподобление Богу и соединение с Ним».  Но если Бог благ и весь сотворенный Им мир прекрасен, то откуда возникло зло? Размышляя о тайне возникновения зла, святой Дионисий Ареопагит говорит, что оно не существовало само по себе и не было сотворено Богом – «Бог не Творец зла», зло ничего не создает, оно – разрушительно и иррационально, оно – отпадение от Блага, отпадение от Бога. Зло возникает в сфере свободной воли тварных созданий – Ангелов и людей – там, где их воля восстает на Творца и вступает во вражду с Божественной волей. Зло – это трагический диссонанс, осквернивший первозданный мир Божий и нарушивший мировую гармонию, оно – разлад и безобразие, отпадение от Блага и Красоты. Тайна происхождения зла связана с тайной свободы – на небесах свершилось  грехопадение трети Ангелов, восставших на Бога и нарушивших иерархию – Люцифер возжелал занять место Бога и воссесть на престоле Всевышнего. Зло есть нарушение богоустановленного порядка, оно – противоестественно и является грехом, помрачением ума и осквернением сердца. Падшие Ангелы  добры по природе своей – они творения Божьи, но по своей свободной воле они восстали на Бога и стали демонами – нарушили мировую гармонию, а затем трагедия грехопадения развернулась на земле, где Адам и Ева нарушили заповедь Божью, послушавшись лукавой речи дьявольского змея-искусителя. Бог сотворил Ангелов и людей по образу и подобию Своему, они – свободные и разумные существа, а потому каждый из нас имеет свободу выбора между добром и злом и право самоопределения по отношению к Богу, а свобода необходима нам, чтобы быть одухотворенными личностями и уподобляться Богу – невозможно любить, верить, надеяться и молиться без свободы.
По православному учению святого Дионисия Ареопагита существует небесная иерархия Ангелов, состоящая из девяти чинов – трех триад, упоминаемых в Священном Писании – как в Ветхом Завете, так и в Новом Завете, по своему естеству они – бесплотные духи и воинство премирных умов, «умопостигаемые и мыслящие сущности и силы», по чистоте духовности ближнее всего стоящие к Богу, а по служению своему они именуются Ангелами – вестниками Божьей воли и Его тайн. По своей духовности Ангелы превосходят все иные создания своей причастностью Богу, они бессмертны и являются неизменными в праведности и верности Богу, они созданы по образу и подобии Божиему и если Бог есть Неизреченный Свет, то они – «вторые света»,  «прозрачнейшие и чистые зеркала» отражающие немеркнущие лучи вечной славы Господней, высочайшие умы, всецело обращенные к Богу и живущие созерцанием, молитвой и священнослужением, они являются посредниками между Богом и людьми. В Псалтыре сказано, то дивны дела Господа, чудно имя Его на земле  и великолепие Его превыше небес, Он все сотворил премудро и весь земной мир полон красот – желтеющие нивы и зеленые луга, горы с заснеженными вершинами и дремучие леса с их несмолкаемыми трелями птиц, безбрежные моря с их бурными волнами и тихие журчащие ручьи, протекающие в зеленых долинах, а сколь великолепно «тысячеокое небо», сверкающее звездами! Но вся красота видимого мира лишь тень и отблеск незримой чувственными очами великолепия духовного мира и неземной красоты Ангелов Божиих, свободных от житейских забот и тревог, они настолько укрепились в послушании Богу своей свободной волей и силой Божественной благодати, что достигли состояния невозможности грешить, и сердца их жаждут вечно пребывать с Богом, созерцать красоту Его и насыщаться несравненной премудрость Божьей. Вся ангелология Дионисия Ареопагита церковна и основана на Библии – Ангелы были руководителями и хрнаителями ветхозаветных пророков и праведников, через Ангелов был дан закон Моисею, а Архангел Гавриил принес благую весть Приснодеве Марии, Ангелы благовествовали пастухам Вифлеема о рождении Христа Богомладенца. Святой Дионисий Ареопагит особенно акцентирует внимание на то, что светоносный и огневидный образ Ангелов в Библии символичен: «Зрительные способности выражают чистейшую устремленность ввысь, к божественным светам и еще нежное, мягкое, беспрепятственное, быстрое, чистое и бесстрастно открытое приятие божественных озарений; различительные силы обоняния означают восприимчивость, в меру возможного, к превышающему разум распространению благоухания и способность искусно различать не таковое и полностью его избегать; силы слуха – причастность к богоначальному вдохновению и разумное приятие его; а вкусовые – насыщение духовной пищей и приятие божественных питающих потоков; осязательные же – способность четко распознавать подходящее и наносящее вред; веки и брови – хранение богосозерцательных размышлений; цветущий и юный возраст есть образ вечно цветущей жизненной силы; зубы означают способность разделять то питающее их совершенство, которое им дается (ибо каждая разумная сущность даруемое ей от высшей божественной сущности единое разумение промыслительной силой разделяет и множит для соответственного возведения меньшей сущности); плечи же, локти и, опять-таки, руки – творческое, энергичное и деятельное начало; а сердце есть символ богоподобной жизни, свою жизненную силу на управляемое Промыслом благодатно рассеивающей; грудь, в свою очередь, являет неутомимость и способность охранять присущее словно бы находящемуся в ней сердцу распространение жизни; хребет же – то, что содержит в себе все животворные силы; ноги – подвижность, скорость и способность к вечному стремительному движению к божественному. Потому богословие и изобразило ноги святых умов окрыленными. Ибо крыло указывает на возносящую ввысь быстроту, близость к небу, направленность их пути к вершине и, благодаря устремлению вверх, удаленность от всего книзу тяготеющего, а легкость крыл – на полное отсутствие приземленности и всецело чистое и ничем не отягченное восхождение к высоте; нагота же и необутость означают вольность, легкость, необременненность и свободу от всякого внешнего прибавления и уподобление, в меру возможного, божественной простоте». Светлость и пламенность одежд – святость жизни и озаренность Божественным Светом, умение просвещать, пояс – собранность ума в Боге, жезл – царственное величие, копья и секиры – мощь и умение разделять свет от тьмы, правду от лжи – рассудительность. Обращаясь к таинственному видению пророка Иезекииля, в котором Небесные Силы символически изображены в образе животных, святой Дионисий Ареопагит писал, что образ льва, означает главенство, силу и неукротимость; образ тельца – силу и цветущую мощь, его рога – способность защищать и непобедимость; а образ орла – царственность, высоту парения и зоркость, бдительность и устремление взора ввысь – к Богу. Задаваясь вопросом о таинственном числе Ангелов, святой Дионисий Ареопагит замечает, что по свидетельству пророка Даниила и Откровения апостола Иоанна Богослова их тьмы тем и тысячи тысяч, для нас «порядки Небесных Сил исчислить невозможно», поэтому число Ангелов ведомо только премудрому Богу и самим Ангелам, просвещенным Богом. Размышляя о том, что горний мир строен и иерархичен – существуют девять ангельских чинов, описанных в трактате Дионисия Ареопагита «О небесной иерархии», священномученик Серафим Звездинский пояснял, что «чины и степени ангельские – это как бы различные тона одной и той же гармонии, различные краски единой картины великого Художника – Творца. Различие ангелов – это различие звезд на небе голубом, различие цветов благоуханных на лугах зеленых; различие Ангелов – это различие голосов в хоре стройном, – различие, создающее гармонию, величие, красоту». Высший и первый ангельский чин – это Серафимы, самые ближайшие к Богу Ангелы, они пламенны и огненные в  любви к Богу, а их умы – реки премудрости, их сердца замирают перед бесконечной, вечной, безмерной, неисследимой тайной любви Бога, их уста – славят Святую Троицу и воспевают предивную песнь, услышанную пророком и тайнозрителем Исайей.  Второй чин ангельский – Херувимы, созерцатели Премудрости Божьей, с трепетом углубляющиеся в тайны Божии, воспевающие в песнях своих Всевышнего и Его славу, с огненным мечом стоящие на страже святынь,  изумляющиеся глубине и богатству разума Божиего. Третий ангельский  чин – Престолы, прославляющие величие Бога и пронизанные неизреченным светом Его славы, полные царственного достоинства, воспевающие Творца как Царя Славы, Царя всего мироздания, творящего суд и правду, как «Бога Великого, Крепкого и Страшного», слагая гимны высокому и безмерному величию Его, переливая в иные сердца чувство величия и славы Божественной. Четвертый ангельский чин – Господства, возносящие хвалу Бога как Промыслителю и изумляющиеся тайнам неисповедимых путей Его Промысла, премудрому промышлению Божиему о всем невидимом и видимом, малом и великом. Пятый ангельский чин – Силы, для Которых Бог – Чудотворец и всемогущий Господь, с Ним нет ничего безнадежного, Его мощь и сила приходит их в неописуемый восторг и трепет, и они воспевают и ревностно служат Творцу своему. Шестой ангельский чин – Власти, созерцающие и прославляющие Бога как властителя вселенной и Владыку всех Ангелов, имеющего власть над жизнью и смертью, и право судить все народы земли. Седьмой ангельский чин – Начала, они властвуют над стихиями природы, громами, молниями, бурями и морями, над целыми народами и царствами, внушая людям царям и властителям, мысли и намерения, относящиеся ко благу народов, и изобличая нечестивых властителей пред престолом Вседержителя. Восьмой и девятый ангельские чины – это Архангелы и Ангелы, учители небесные, хранящие людей и помогающие им устроить жизнь согласно с волей Божией, приносящие вести от Бога и открывающие людям тайны Божии, они – спутники добродетельных, молитвенники за мир, собеседники мудрых, утешители скорбящих и обличители нечестивых и нераскаянных грешников. По воззрению святого Дионисия Ареопагита «каждый чин есть истолкователь и вестник высших себя, а всех высший – истолкователь Бога», но в Священном Писании провозглашается, что каждый Ангел – вестник Самого Бога и имеет непосредственное общение с Ним, а не через вышестоящего Ангела-посредника. По замечанию протоиерея Георгия Флоровского у Дионисия Ареопагита «ангельский мир как бы заслоняет для человека Бога», в то время как в Библии возвещается, что каждый Ангел и каждый человек может непосредственно общаться с Богом, так Иов, Моисей и все пророки Ветхого Завета лично беседуют с Богом, а не через посредников, пророку и тайнозрителю Исайи является высший Ангел – Серафим, а Иезекииль в таинственном видении созерцал Херувимов. Святой Дионисий Ареопагит полагал, что в таинственном видении пророк Исайя видел не Серафима, а Ангела низшего чина, в то время как Православная Церковь и хранимое ей Священное Писание провозглашают, что именно высший  по чину Ангел – шестикрылый Серафим, слетел к Исайе и очистил его, что огненные Серафимы окружают Всевышнего и с трепетом воспевают трисвятую песнь – «свят, свят, свят Господь Саваоф», а их молитвенный гимн – это прославление Святой Троицы.
В своей книге «Ведение в святоотеческое богословие» протоиерей Иоанн Мейендорф утверждал, что в системе Дионисия Ареопагита «нет места вере в Боговоплощение, даже имя Христа почти что не упоминается», а его христология «чрезвычайно туманна». Эти упреки несправедливы – святой Дионисий Ареопагит исповедует веру во Христа Богочеловека и Спасителя мира, он редко говорит о событиях земной жизни Сына Божиего, но признает истинность Боговоплощения, всячески подчеркивая таинственность и неизреченность этого события. На страницах своих богословских трактатов Дионисий Ареопагит не дал систематизированной христологии, но он веровал в Божественность Иисуса Христа – в то, что Христос есть воплотившийся предвечный и совершенный Бог Слово, Он – истинный Богочеловек.  По изречению Дионисия Ареопагита: «Божество приобщилось нашему состоянию поистине и полностью в одной из Своих ипостасей, тем самым призвав к Себе и возвысив человеческую удаленность, из которой и был неизреченно составлен простой Иисус, и тем самым протяженность времени воспринял Вечный, и внутри нашей природы оказался сверхсущественно Превзошедший всякий порядок всякой природы». Иисус Христос из Назарета – «поистине человек, который, будучи пресущественным Богом, принял существо от сущности людей... И придя поистине к нашей сущности, Он воспринял эту человеческую сущность способом, превосходящим всякую сущность». Для святого Дионисия Ареопагита воплощение Бога Слова и пришествие на землю Иисуса Христа – это вершина всех теофаний: «В человечестве Христа Сверхсущностное явилось в человеческой сущности, но Оно пребыло сокрытым и после обнаружения, или, говоря более боголепно, в самом Своем обнаружении».  Будучи вторым Лицом Святой Троицы, единосущным, совечным и равночестным Отцу и Святому Духу, Христос добровольно облекся в плоть и воспринял наше человеческое естество – Он уничижил Себя ради нашего спасения и взошел на Голгофу – пострадал и умер за нас на Кресте, являясь и после Своего воплощения всемогущим Богом, но избрав путь любви и жертвы средством нашего искупления и спасения. Святой Дионисий Ареопагит был потрясен величием крестной жертвы Иисуса Христа и страшной ценой нашего спасения, поэтому сердце его откликнулось на проповедь апостола Павла и он уверовал во Христа Спасителя. Протоиерей Георгий Флоровский бросает святому Дионисию Ареопагиту упрек в том, что «образ Богочеловека не был средоточием его духовной жизни». Но по справедливому замечанию иеромонаха Александра Голицына: «при любом рассмотрении Ареопагитик, если пренебречь или утерять из виду, что Христос воистину занимает в них центральное место, вся система тотчас лишится последовательности. Без этого центра мистическое богословие неизбежно стало бы доминирующим и привело бы к отмене Церковной иерархии. Логика отрицания, трансцендирования символа через возведение, настояла бы на такой отмене, и мы бы остались то ли с язычником, христианизированным лишь по наружности, то ли с неумеренным продолжателем Оригена – в обоих случаях вывод весьма неудовлетворительный». По воззрению Дионисия Ареопагита Христос есть наш Божественный Учитель и высочайший нравственный Идеал, Он – Мессия, пришедший исполнить волю Своего Небесного Отца и «богоначальнейший Дух, Начало, Сущность и богоначальнейшая Сила всей иерархии, всей святости и всех божественных действ». Христос стоит во главе всей небесной и церковной иерархии, Он – Небесный Архиерей, а Голгофа – «божественнейший алтарь», на котором была принесена страшная и священная жертва – Агнец Божий,  Он – посредник между Богом и человечеством, в единении с Которым через веру, действующую любовью, молитву и таинство Евхаристии христиане достигают полного совершенства. Богослов Владимир Лосский особенно акцентировал внимание на то, что в центре сотериологии святого Дионисия Ареопагита стоял образ «круговращения любви» – в нисходящей любви к нам Бог отдает Своего Единородного Сына и Христос возносится на Крест, а в восходящей любви к Богу мы призваны уподобиться Иисусу Христу и обрести ум, сердце и волю Христово, дабы Христос изобразился и жил в нас, а мы были истинными христианами и достигли обожения: «Дионисий говорит, что апостол Павел восклицал: «Уже не я живу, но живет во мне Христос» (Гал.;2,;20), став причастным «экстатической Силе» Божественной Любви, которая требует, чтобы любящие принадлежали не себе, но тем, кого любят. Любовью Бог исходит из Своей Сущности в Силах, творя мир; как Причина любви, Он движет к Себе все сотворенное, заставляя его исходить из себя к Богу. Божественная Любовь является как «вечный круг», нисходя до крайних пределов сущего и оттуда вновь возвращаясь через все сущее, «из Себя, через Себя, в Себе Себя кругообращая и к Себе всегда так же обращаясь». Этот «гимн любви», усвояемый Дионисием своему учителю – святому Иерофею, невольно уводит мысль от церковного богословия в мир неоплатоновской философии, которой широко воспользовался автор «Ареопагитик». Однако это сходство представится нам лишь внешним, если мы соотнесем с круговым путем Божественной Любви два пути в богословии – утвердительный, отвечающий нисхождению Божества в Силах и явлению Его миру через Иисуса Христа, и отрицательный, соответствующий восхождению творений к обожению, или восхищению их, в экстазе совершаемому, так же как и theosis, силой Святого Духа». Христос явится в конце времен, чтобы судить мир, но Он мистически пребывает в свято, соборной и апостольской Церкви Своей и хранит ее –  Он не только воплотился и умер за нас на Голгофе, но и воскрес из мертвых на третий день, вознесся на небеса и ниспослал Святой Дух, образовавший Церковь с ее таинствами и священнодействиями.
Если все богословие святого Дионисия Ареопагита мистично, то его мистика – литургична и связана с сакраментальной жизнью Церкви, ибо путь к Богу и Царству Небесному лежит через Церковь и в Церкви – вне Церкви и без ее таинств невозможно спастись. Духовный мир Ангелов иерархичен, а Церковь – это небо на земле и мистическое Тело Христово, она – мир таинств и богослужений, освящающих нас и соединяющих с Богом, ибо цель молитв и таинств – Богообщение и причастность Всевышнему. Великая тайна Церкви заключается в том, что она соединяет небо и землю – делает людей и Ангелов братьями, гражданами горнего Иерусалима и сынами Небесного Отца, отсюда –  церковная иерархия примыкает к горнему миру Небесных Сил и причастна «ангельскому блеску». Вся земная Церковь есть образ Небесной Церкви Ангелов и святых, она иерархична – Христос есть наивысший Архиерей и Глава Церкви, великая миссия которой – хранить и передавать Божественное Откровение, которое не исчерпывается Писанием, но включает в себя устное и тайное Предание, идущее от апостолов. По замечанию протоиерея Георгия Флоровского у Дионисия Ареопагита силен пафос священной тайны – он провозглашает, что иерархи должны хранить апостольское Предание и предавать его в священных символах, имеющих сокровенный смысл и «как бы прикрывающих от непосвященных Божественные тайны». Вся литургическая жизнь Церкви должна быть сокровенной для внешних, а для верных – благоговейным соприкосновением со святыней Божьей. Как уточняет игумен Дионисий Шленов: «Учение о церковной иерархии появляется у Дионисия как органичное раскрытие богооткровенных истин, данных в Священном Писании и Священном Предании, а не как надуманное уподобление земного небесному путем механического воспроизведения чинов небесной иерархии. Церковная иерархия должна приобщаться к Богу через посредство иерархии небесной… Церковная иерархия имеет множество чувственных символов и образов, соответствующих человеческой природе; с их помощью по мере возможности она поднимается к Божественным созерцаниям, в отличие от небесной иерархии, которая в символах не нуждается». По учению Дионисия Ареопагита в церковную иерархию входят: 1) епископы, 2) священники, 3) диаконы; и посвящаемые: 4) монахи, 5) миряне («священный народ»), 6) нуждающиеся в очищении – оглашенные, кающиеся и одержимые. Назначение епископов, которых Дионисий Ареопагит называет иерархами, возглавлять поместные Церкви и совершать священнодействия, очищать и просвещать, служение священников – очищать и просвещать, а служение диаконов – очищать. Размышляя о монашестве, святой Дионисий Ареопагит замечает, что христианских подвижников называют «монахами» и «терапевтами» за их уединенный и созерцательный образ жизни, за то, что они отрешаются от всякой мирской суеты и всех житейских попечений, устремляя свой дух всецело к Богу, а пострижение в монашество он называет таинством, в то же время Дионисий подчеркивает, что монахи посвящаются для личного духовного совершенствования, а не для руководства – их посвящение осуществляется не через возложение рук и без коленопреклонения перед жертвенником, а через молитву священника, пострижение волос, переоблачение в новые одежды и иноческий обет Богу. Цель всей церковной иерархи – уподобление Богу и единение с Ним, а это невозможно без веры во Христа, жизни по Его заповедям и участия в таинствах Церкви: крещение есть «начало обожения», оно открывает верующему врата в Церковь и усыновляет его Богу, просвещает ум и возрождает душу; миропомазание – таинство мира, освящение которого совершается на «жертвеннике» при пении Псалмов, чтении Священного Писания и специальной молитвы, оно осеняется крылами Серафимов, обозначающих сокровенность таинства и наибольшую близость к Иисусу Христу, открывая цель христианской жизни – восходить все выше и ближе к Богу, а благоухание мира – это благоухание святости, ибо «помазание миром дарует вселение богоначального Духа». Средоточием и сердцем всей сакраментальной и литургической жизни Церкви является Евхаристия, которую святой Дионисий Ареопагит возвышенно именует «таинством таинств», ибо в Святых Дарах, освященных благодатью Святого Духа, реально и мистически присутствует Сам Христос и причащаясь Его пречистому телу и святой крови мы становимся причастниками вечной Божественной Жизни. Высокая цель всей христианской жизни – обожение, оно достигается через веру во Христа и исповедание догматов Православия, через очищение от греховной нечистоты и покаяние, через аскетическую борьбу со страстями, исполнение заповедей и любовь к Богу, через просвещение ума Словом Божиим и участие в таинствах, через молитву, созерцание и восхождение в во «мрак таинственного молчания», где пребывает Тот, Кто выше всего. В основе нашего спасения лежит крестная жертва Иисуса Христа и благодать Святого Духа, действующего в Церкви, но нужно и усилие нашей свободной воли, чтобы воспринять Божественную благодать, уподобиться Христу Богочеловеку и навеки соединиться с Богом. Учение святого Дионисия Ареопагита о спасении как обожении имеет эсхатологическую тональность – к спасению и обожению призван весь человек с духом, душой и телом, а когда завершится история мира, то в наши мир явится Христос Судия и совершится всеобщее воскресение мертвых и Суд Господень, тогда все прославленные и спасенные «сыны воскресения» достигнут обожения – «христоподобного и блаженного удела, в коем, по слову Писания, всегда с Господом будем, исполняемые в чистых созерцаниях видимым Его Богоявлением, которое будет просвещать нас блистающими сияниями, подобно как учеников при Божественном Преображении, и в то же время причастные бесстрастным и нематериальным умом Его умному Свету и соединению превыше разума в неведомых и блаженных устремлениях более чем светлых лучей, Божественно уподобившись поднебесным духам, ибо, по истинному слову Писания, будем равными Ангелам и сынами Божиими, будучи сынами воскресения».




















Жизненное дело Боэция и его религиозная философия

Произведение Боэция – вдохновение для богослова, который стремится к точности определений, для философа, уже исходившего коридоры этики, для общественного деятеля, которому нужны универсальные обоснования самых справедливых его решений. Но также оно вдохновение и для каждого из нас, потому что мы и в нашей обычной жизни сталкиваемся с универсальными правилами, как вести себя с друзьями и врагами, старшими и младшими, как встречать опасности, угрозы и внезапные дары.
А. Марков

Аниций Манлий Северин, прозванный «Боэцием» –  по-гречески – «Помощником» – один из образованнейших и ученейших людей своего времени, знаменитый римский ученый, логик и диалектик, теоретик музыки и поэт, в своих стихах подражающий античным пиитам от Гомера до Вергилия, заложивший основу средневекового образования и перенесший на средневековую почву «семь свободных искусств», разделив их на «тривиум» – грамматику, логику и диалектику, и «квадривиум» – арифметику, геометрию, астрономию и музыку, написавший учебники – «Наставления к арифметике» и «Наставление к музыке», переводивший на латинский язык сочинения Аристотеля; он – оригинальный мыслитель, конгениальный величайшим эллинским мудрецам – Сократу, Платону и Аристотелю, религиозный философ, размышлявший о счастье и предназначении человека, об изменчивости фортуны и напряженных и полных драматизма поисках Истины, о суетности мирских благ и о Боге как наивысшем Благе, о Провидении и свободе, активно использующий в своих сочинениях понятия «субстанция», «эссенция» и «персона», «рациональный» и «иррациональный», «натуральный» и «формальный», «темпоральный», «дефиниция», «акциденция» и «атрибут», прочно вошедшие в наш философский и научный словарь. Боэций – один из отцов средневековой схоластики, излагавший христианское богословие в категориях античной философии и писавший теологические трактаты о догмате Святой Троице и Богочеловечестве Иисуса Христа, «латинский Аристотель», чья слава пережила века и тысячелетие, и о котором великий итальянский поэт Данте Алигьери писал с изумление, а Петрарка почитал его как учителя мудрости и нравственности. Боэций – великолепный знаток и толкователь Платона и Аристотеля, стремившийся гармонически соединить их учения, а также – вобрать лучшее у стоиков и неоплатоников; он – наследник тысячелетней античной культуры и защитник римской государственности перед лицом варварского нашествия, остро ощущавший величие, хрупкость и высокую ценность культуры; он – общественный и государственный деятель, «последний политик античного мира» – римский гражданин и консул, выступавший в защиту сената и живший на рубеже исторических эпох –  в драматичное и переломное время перехода от античности к Средневековью. Когда читаешь о жизни и мученической смерти Боэция, то ясно понимаешь, что он был одной из самых ярких и трагических фигур своего времени, а потомки, нарекшие его «последним римлянином», верно уловили нерасторжимую связь Боэция с его исторической эпохой – эпохой заката  некогда великой римской цивилизации – он «посетил сей мир в его минуты роковые», как бы сказал наш несравненный поэт Тютчев, тем самым Боэций стал своего рода самим олицетворением и последним носителем классической античной культуры. Нельзя без сочувствия читать полные глубокой печали строки Боэция о катастрофическом падении культуры и нравов в его время: «Куда бы ни обратил я свой взор, всюду встречает он, то ленивую косность, то завистливое недоброжелательство; а потому лишь напрасному оскорблению подверг бы божественные трактаты тот, кто предложил бы их этим человекоподобным чудовищам скорее для надругательства, нежели для изучения». Как сильно, образно и проникновенно писала В.И. Уколова, «Боэций, как оставшийся в одиночестве оркестрант в «Прощальной симфонии» Гайдна, сыграв заключительный аккорд, должен был погасить свою свечу и покинуть сцену, некогда освещенную, наполненную прекрасной музыкой, чтобы оставить ее темной и немой, унося с собой затихающие отзвуки погибающей культуры. Но ведь Боэция называли и «отцом средневековья», тем самым причисляя его к творцам нарождавшегося мира, следовательно, и сам этот мир тоже был «его временем». Боэций не только «последний», но и «первый» протянувший руку европейскому грядущему. И это был не просто жест приветствия, в руке Боэция лежали сокровища – любовно отобранные и отшлифованные знания, которые он хотел передать, чтобы те, кто придет за ним, могли не только взглянуть на мир удивленными глазами ребенка, но и проникнуть в глубины мира, используя то, что уже было понято и осмыслено до них.  Время Боэция не ограничивается годами его жизни, это целая эпоха, охватывающая последние века античности и первое столетие средневековья. Это – время гибели рабовладельческого и зарождения феодального общества. Это – время жесточайшей идейной и религиозной борьбы, попыток сохранения древнего культурного наследия и создания фундамента будущей средневековой идеологии, консолидации христианской доктрины, укрепления организационных основ Церкви… В эту переломную эпоху именно Боэций оказался подлинным «учителем Средневековья», во многом благодаря ему сложилась «традиционная картина непрерывности и связи интеллектуальной жизни значительной части средневековья с античностью». В осуществлении задачи переработки и приспособления античного духовного наследия к новым историческим условиям Боэций пошел по пути, естественно вытекавшему из самого развития позднеантичной культуры… Прежде всего Боэций занялся философским обоснованием системы образования и созданием для нее соответствующих учебников, обобщивших и интерпретировавших в доступной, но в то же время и не слишком упрощенной форме достижения греков и отчасти римлян в области арифметики, музыки, геометрии и астрономии». Напоминая об историко-культурном контексте эпохи, К. Морескини верно подметил, что живя во времена, когда латинский мир попал во власть варваров, все слабее становилась его связь с православным Востоком и встала угроза утраты античного наследия, Боэций, как выдающийся интеллектуал своего века, пытался реставрировать античную культуру, переводя на латинский язык фундаментальные философские и научные труды древнегреческих мыслителей, но дворцовые интриги, обвинения в государственной измене и мученическая кончина не дали его замыслу осуществиться в полной мере. Живя в драматичную эпоху – на переломе истории, Боэций не впадал в эсхатологическое настроение, но видел свою жизненную миссию в том, чтобы сберечь драгоценное наследие античной культуры и защитить ее от надвигающегося хаоса – он был своеобразным апостолом разумной веры, а его культура мышления скорее античная, чем библейская – о чем свидетельствует его итоговая книга «Утешение философией», но в отличие от Сократа, Платона и Аристотеля его мысль более взволнована и экспрессивна. В исследовательской литературе о жизни и творчестве Боэция было давно подмечено, что уже неоплатоники пытались опереться на философские труды Аристотеля по метафизике, этике и логике, чтобы глубже изъяснить учение Платона, но Боэций обращался к «Диалогам» Платона для вдохновенного изъяснения мыслей, идей и суждений Аристотеля. В трагические и переломные периоды истории, когда рушится прежнее мироустройство и в тяжелейших муках возникает новая эпоха – на руинах прежней – обостряется чувство зыбкости, хрупкости и конечности земного человеческого существования, что стимулирует экзистенциальные переживания и философскую рефлексию – с наибольшей остротой ставит перед каждым мыслящим человеком – тем более перед философом – вопросы о смысле и ценности жизни, о неизбежности смерти, о назначении человека, о превратностях судьбы и свободном выборе, о добре и зле, о времени и вечности, о смысле истории и путях обретения личного счастья, о нравственных идеалах и наивысшем Благе – Боге. Когда читаешь сочинения Боэция –  прежде всего его теологические трактаты и предсмертный шедевр – «Утешение философией», то поражаешься не только его эрудиции и глубоким суждениям, стоическому пренебрежению к блеску суетной мирской славы и духовной жажде познать Божественную Истину, но и убеждаешься, что его миросозерцание теоцентрично – он глубоко религиозный мыслитель, напряженно рассуждающий о назначении человека, его жизни и смерти, о счастье и страданиях, о Промысле Божием и свободе каждого человека, о «превратностях фортуны», нашедшей себе место как в богословских средневековых трактатах, так и в куртуазных романах, в поэзии трубадуров и «Божественной Комедии» Данте, в то же время приходится констатировать, что миросозерцание Боэция не христоцентрично – он ни разу не упоминает о Христе Искупителе на страницах «Утешения философией», а его философия имеет синкретический характер и опирается не на Слово Божие и церковное Предание, а на отвлеченные умозрения Парменида, диалектику Платона, формальную логику Аристотеля и стоическую этику. По своему стилю и своей букве, по самому своему духу философия Боэция скорее ближе Платону и Аристотелю, отчасти стоикам и неоплатоникам, чем Библии и святоотеческой мудрости. Как известно, свое главное сочинение «Утешение философией», оказавшее столь сильное влияние на европейскую культуру, Боэций написал в ожидании казни – в своей «золотой книге» он не только излил скорбь своей души, но и задался глубочайшими вопросами философии – этическими и метафизическими – в том числе вопросом о счастье и проблемой теодицеи, но он разрешает эти «вековечные» и «проклятые» философские проблемы в духе Платона и Аристотеля, а не Библии – через диалектику, логику и умозрения – лишь отвлеченно и умозрительно, можно сказать, что он философствует «по преданиям человеческим, а не по Христу», и здесь наблюдается поразительный контраст с книгой Иова. Если многострадальный Иов взывает к Богу и ищет утешения в вере и молитве, в Богоявлении и Божественном Откровении, ибо никакие человеческие рассуждения и никакая логика не в силах утешить страдальца и разрешить проблему теодицеи, то на страницах «Утешения философией» мы не найдем пламенной молитвы, обращенной к живому Богу пророков и Откровения. В ученых кругах до сих пор ведутся жаркие споры о том, почему Боэций, в своих теологических трактатах называющий себя учеником Августина Блаженного и писавший о Святой Троице и соотношении двух природ во Христе Богочеловеке, цитирует античных философов и поэтов, вспоминает о Пармениде, Платоне и Аристотеле, стоиках и эпикурейцах, но не обращается к строкам Священного Писания, не цитирует ветхозаветных пророков и новозаветных апостолов, не пытается воззреть на жизнь свою в свете Евангелия, не высказывает нужды в причастии Святых Тайн Христовых и не обращается к библейским сюжетам, образам и притчам, не взывает в молитвах к Богу и не изливает Ему горечь своего сердца, довольствуясь утешением умозрительной философии с ее рациональными методами – логикой и диалектикой, не вспоминает об Иисусе Христе и совершенном Им искупительном подвиге, о Его жизни, смерти и Воскресении, о Его святой Церкви и ее догматах. Складывается впечатление, что Боэций философствует в полном отрыве от библейского Богомыслия и святоотеческого богословия – так, словно он не читал Слово Божие и не принял апостольской веры, отсюда – возникает вопрос о том, был ли Боэций христианином по своему миросозерцанию и своей вере или же он являлся тайным приверженцем языческой философии, а загадка предсмертных дней и раздумий «последнего римлянина» и «отца Средневековья» до сих пор притягивает и волнует умы и сердца всех истинных философов, вдумчиво штудирующих его «Утешение философией».
По своему миросозерцанию и основным темам своей философии Боэция был не только сыном своего времени, но и «опередил свое время» – он не только наследник и хранитель античной культуры, но и отец средневековой схоластики, равно как и гуманист – защитник свободы и достоинства человеческой личности, он – тонкий логик и диалектик, философствующий на манер Платона и Аристотеля и затрагивающий сложнейшие философские проблемы и кардинальные вопросы человеческого бытия – этические и метафизические, при этом его литературный стиль – это стиль рефлексирующего античного мудреца, живущего в драматичную историческую эпоху – его рассуждения взволнованны и экзистенциально-проникновенны, на страницах «Утешения философией» стройные логические и диалектические рассуждения сочетаются с образностью и исповедальными строками, но не возвышаются до святоотеческих высот христианского Богомыслия. Как бы мы не разрешали вопрос о миросозерцании Боэция и его религиозной вере, но его драматичная судьба и незаурядная личность, считавшаяся эталоном нравственности и высокого служения идеалам, равно как и его сочинения – прежде всего теологический трактат «О Троице» и «Утешение философией»  – оказали сильнейшее влияние на европейских мыслителей и поэтов Средневековья, эпохи Возрождения и Нового времени. Средневековые схоласты – в числе которых были Эриугена и Фома Аквинский, которые высоко ценили не только трактаты Боэция, но его переводы на латинский язык логических произведений Аристотеля и труды по логике, по слову А. Маркова – «одни названия которых повергают в трепет» – «О категорическом силлогизме», «О делении», «О гипотетическом силлогизме», «О различиях в топике». Известно, что в девятом веке англо-саксонский король Альфред Великий перевел книгу «Утешение философией» на староанглийский язык и этот перевод стал одним из древнейших памятников англоязычной литературы. На рубеже Х-XI веков «Утешение философией» было переведено на немецкий язык Ноткером Косноязычным и сохраняло широкое хождение в германских землях вплоть до XV века. На провансальский язык «золотая книга» Боэция была переведена в форме переложения в XI веке, на итальянский язык «Утешение философией» перевел Брунетто Латини, а в XIV веке – Альберт Флорентийский, среди же английских переводчиков творений Боэция были Чосер и английская королева Елизавета I. Задаваясь вопросом – «почему же коронованные особы, ученые и поэты переводили и пересказывали Боэция?», В.И. Уколова отмечала, что «образованный человек в средневековой Западной Европе не мог не знать Боэция. Знать же его глубоко, иметь о нем тонкое суждение было своеобразным свидетельством высокой образованности, знаком особого культурного престижа. Но чтобы достичь этого, достаточно было изучить «Утешение» в оригинале, особенно в конце средневековья, когда знание латыни уже само по себе становилось признаком некоей культурной элитарности.  Представляется, дело было в том, что переводчики «Утешения» считали необходимым довести его до широкого круга читателей, сделать его более близким для времени, в котором жили. Они стремились, чтобы приобщение читателей к «Утешению» было более интимным, человечным, чтобы это сочинение становилось не вызывающим любопытство раритетом, но действующим элементом культуры их времени». Идеи Боэция и мотивы его философии не исчезли бесследно с его смертью, но оказали влияние на  Исидора Севильского – «первого энциклопедиста Средневековья» с его призывом познать самого себя и не мириться со злом даже под угрозой смерти, на каролингское возрождение и эрудитов Академии Карла Великого – Алкуина, Ремигия и Хинкмара Реймсского, на средневековых схоластов и мыслителей – Иоанна Скота Эриугену и Фому Аквинского, Петра Абеляра и Петра де Компостелла, на ученого-математика Герберта из Реймса, обращавшегося к математическим и логическим трудам Боэция. В итальянской поэзии и литературе наиболее сильное влияние «Утешения философией» оказало на Данте Алигьери и его творчество – на «Новую жизнь» и «Пир», написанные с использованием литературных приемов Боэция и содержащие реминисценции из его сочинений, а самого Боэция Данте поместил среди великих богословов Церкви, увековечив его славу в словах своей бессмертной и монументальной «Божественной Комедии»: «безгрешный дух, который лживость мира являет внявшему его словам». Несмотря на то, что Боэций являлся «отцом схоластики», в эпоху Возрождения он продолжал оставаться «властителем дум» – Петрарка и Боккаччо почитали Боэция, воспринимая его не столько как первого схоластика, сколько как хранителя античной культуры и «последнего римлянина», последователя Платона и Аристотеля, Цицерона, Сенеки и неоплатоников, а итальянский гуманист Полициано риторически вопрошал: «Кто же такой Боэций? Не тот ли, кто столь опытен в диалектике и столь тонок в математике? И не тот ли, кто столь же убедителен в философии, сколь и возвышен в теологии?». «Утешение философией» Боэция оказало влияние и на миросозерцание и драматургию Шекспира и на основной мотив шекспировской драматической и лирической поэзии – мотив непредсказуемости и превратности судьбы и величия свободного человеческого духа, возвышающегося над судьбой. Среди ученых и философов Нового времени идеи Боэция оказали влияние на астронома Иоганна Кеплера, на Спинозу и Гоббса, Локка и Гегеля, и хотя в наши дни немногие читают и изучают сочинения Боэция, но его напряженное искание Истины, глубокие раздумья о страданиях и счастье, равно как и призыв – победить все земные тяготы и устремиться к надзвездному – жить, чтобы мыслить, творить и любить, не отступая перед лицом испытаний и самой смерти – отзывается в сердцах всех истинных философов, возлюбивших Божественную Истину больше своей скоротечной земной жизни. По характеристике исследовательницы Л.Г. Тоноян, изучавшей логику и теологию Боэция, этот «последний римлянин и первый схоласт» «известен как переводчик на латынь «Органона» Аристотеля. Благодаря своим переводам он сделал логику наукой римлян, а через них она сделалась наукой всего за-падного мира, сформировав рационалистический стиль мышления христиан¬ского Запада… Живя в переходный период от античности к христианству, Боэций в своем мировоззрении пытался органично их соединить, а также сохранить и передать новой эпохе все самое ценное из разрушающейся античной культуры. Судя по его трудам, самой ценной для него была философия, наука, в особенности логи¬ка. Среди основных заслуг Боэция отмечают то, что он сделал логику наукой римлян, а через них она сделалась наукой всего западного мира, сформировав рационалистический стиль мыш¬ления Запада. Авторитет Боэция как логика был в Средние века чрезвычайно велик: его имя называли вторым после Аристотеля. Преувеличение его заслуг сменилось в Новое время их приниже¬нием – Боэция стали признавать лишь в качестве переводчика трудов Аристотеля. Задача современных историков логики, в том числе и задача данного исследования,- найти адекватное ме¬сто Боэция в истории логики, теологии, а может быть, и науки вообще». Возвышающаяся на «перекрестке эпох» – античной и средневековой – яркая и загадочная фигура «последнего римлянина» Боэция и его книга «Утешение философией», которую называют первым «философско-психологическим романом», не перестанет привлекать к себе вниманием исследователей – ученых и философов, поэтов и писателей, культурологов и историков – до тех пор, пока люди буду философствовать и задаваться вековечными вопросами. По многогранности и масштабам своей личности и деятельности – как государственный деятель и вдохновенный оратор, поэт, философ и богослов, ученейший эрудит и хранитель античного наследия, стоящий у истоков средневековой цивилизации – Боэций навсегда войдет в историю мировой культуры и философской мысли как труженик и подвижник культуры, наследник Платона и Аристотеля и неутомимый искатель Истины, человек, «связующий времена» и олицетворяющий собой классическую культуру. Но при всей высокой оценке Боэция, следует отметить справедливость слов исследователя Г.Г. Майорова в статье «Жизнь и судьба Боэция» писавшего, что «слава Боэция сияет не столько своим собственным, сколько отраженным, заимствованным светом», «человечество должно быть вечно ему признательно не за творческие самобытные идеи, а, скорее, за великое трудолюбие и хороший вкус – за то, что своей неустанной деятельностью просветителя, переводчика и комментатора он сохранил для латинского Запада в самый трудный период его истории высокие образцы греческой и римской образованности, без которых существование умственной жизни в латинском мире раннего средневековья невозможно себе и представить».
Аниций Манлий Северин Боэций родился в Риме в 480 году – четыре года спусти после крушения Римской империи в 476 году.  По своему происхождению Боэций принадлежал к древнейшему и почтенном роду Анициев и Манлиев – высшее римской знати, давших Риму выдающихся полководцев и государственных деятелей, при этом род Анициев славился своими богатствами и родством с императорами – «со времен Диоклетиана и вплоть до окончательного разрушения Западной империи блеск этого рода не уступал по мнению народа блеску императорского достоинства». Отцом Боэция был консулом и префектом претория при Одоакре, а его дед –  сражался вместе с Аэцием –  победителем гуннов на Каталаунских полях, а затем – пал от рук наемных убийц. В детском возрасте Боэций остался сиротой и был отдан на воспитание в семью знатного патриция – Аврелия Меммия Симмаха, занимавшего в Риме высокий пост и славящегося своей ученостью. Современники сравнивали его с легендарным Катоном – олицетворением высочайших гражданских добродетелей. С раннего возраста Боэций усвоил, что человек должен быть верен своим убеждениям и отстаивать духовную свободу, свою честь и достоинство даже высокой и страшной ценой своей жизни. Естественно, что воспитываясь в доме Симмаха, Боэций получил блестящее образование – возможно, он даже обучался в школах Афин и Александрии, но по более достоверным сведения он с ранней юности обучался в лучших школах Рима и уже в юношеском возрасте достиг славы разностороннего, ученого и талантливого человека – пламенного любителя мудрости. По всей видимости, главным источником знаний для Боэция служила обширная домашняя библиотека Симмаха, о которой он с такой щемящей сердце тоской вспоминает на страницах своего «Утешения философией», она содержала творения Платона и Аристотеля, Цицерона и Сенеки, Порфирия и Августина Блаженного, Плотина, Ямвлиха и Прокл, Евклида и Птолемея, Гомера и Софокла, Еврипида и Вергилия, Овидия, Стация и Ювенала. В круг регулярных занятий Боэция входили грамматика и риторика, арифметика и геометрия, астрономия и музыка, а когда он перешагнул рубеж своего двадцатилетия, то написал целый цикл трактатов по арифметике, музыке, геометрии и астрономии, из которых до нас дошло два сочинения – «Наставления к арифметике» и «Наставления к музыке», отмеченные точностью формулировок и глубокой эрудицией и вошедшие в канон «энциклопедического» образования.  Размышляя о том, почему Боэций написал учебники «квадривиума», но не написал учебники по наукам «тривиума», А. Марков высказал догадку, что как логик и диалектик Боэций понимал логико-филологические науки как «способ общения с великими умами прошлого – с Платоном и Аристотелем, а не как содержание учебника». О семейной жизни Боэция исследовательница В.И. Уколова писала следующее: «В течение многих столетий бытовала легенда, будто в двадцатилетнем возрасте Боэций по романтической страсти женился на некой Элпис, уроженке Сицилии, поэтессе, украшенной всяческими добродетелями, и даже имел от нее двух сыновей. Достоверно же известно, что Боэций был женат на Рустициане, дочери своего приемного отца. Свидетельства глубокого уважения и любви Боэция к ней, правда скорее из признательности, чем пламенной, обнаруживаются в его предсмертном сочинении «Об утешении философией». Как показали события, последовавшие за трагической гибелью Боэция и Симмаха, Рустициана проявила себя как женщина сильного характера, большого мужества, недюжинного ума и благородства. У них было двое сыновей, названных в честь отца и деда Боэцием и Симмахом». Как замечает Г.Г. Майоров: «О первом периоде его жизни мы знаем очень немногое, да и то в основном только предположительно. Источниками сведений служат нам здесь отдельные автобиографические указания, содержащиеся в трудах Боэция, особенно в таком, как «Утешение Философией»; сообщения его современников и соотечественников Кассиодора и Эннодия; свидетельства некоторых других авторов, живших примерно в то же время или чуть позднее». Римский сенатор и консуляр Флавий Маги Аврелий Кассиодор – современник Боэция, историк и систематизатор грамматики, основатель  монастыря  «Вивариум» – крупного центра культурной, научной и просветительской деятельности, автор исторических хроник и трудов по грамматике, философии и богословию, долгие годы бывший начальником королевской канцелярии и ведший от имени Теодориха государственную переписку, обращался к юному Боэцию с хвалебной речью: «Нам известно, что искусства, которыми обычно занимаются несведущие, ты испил в самом источнике наук. Ведь ты вошел в школы афинян, находясь далеко от них, и таким образом к хорам плащеносцев ты присоединил тогу, чтобы учение греков сделать наукой римской... Ты передал потомкам Ромула все лучшее, что даровали миру наследники Кекропса. Благодаря твоим переводам музыкант Пифагор и астроном Птолемей читаются на языке италийцев; арифметик Никомах и геометр Евклид воспринимаются на авзонийском наречии; теолог Платон и логик Аристотель рассуждают между собой на языке Квирина. Да и механика Архимеда ты вернул сицилийцам в латинском обличии... Всех их ты сделал ясными посредством подходящих слов, понятыми – посредством точной речи, так что, если бы они могли сравнить свои творения с твоим, то, возможно, предпочли бы твое». Как эрудит и интеллектуал Боэций очень рано приступил к литературной, научной и философской деятельности – вскоре он приобрел не только славу ученого, переводчика и поэта, вступившего в литературу со сборником буколических стихотворений, как некогда великий Вергилий, но и признание как философ и богослов. В одной из сохранившихся исторических хроник сказано, что он «написал книгу о Святой Троице, а также несколько глав по догматике и книгу против Нестория». Высокую, хоть и несколько преувеличенную оценку трудов и дарований Боэция мы находим к Магна Феликса Эннодия – ритора и поэта, епископа и автора церемониального «Панегирика королю Теодориху», поэм, гимнов и эпиграмм – в одном из своих писем к Боэцию он прославляет его как мастера риторики, сравнивая с Демосфеном и Цицероном, хвалит за виртуозное владение латынью и с изумлением восклицает: «Ты для меня самый выдающийся из людей... В твоих руках огонь древней мудрости засиял с удвоенным жаром. Ведь то, чего великие предки достигали лишь к концу жизни, у тебя изобилует уже в самом ее начале». Нужно отметить, что хоть павийский епископ Эннодий, стяжавший себе славу как панегирист Теодориха, всегда с похвалой относился к Боэцию и находился с ним в отдаленном родстве, сам Боэций не любил  Эннодия за его явно преувеличенное самомнение о себе как о поэте, равно как и за льстивость его речей. Боэций отличался добрым нравом и более всего ценил в людях искренность и верность высоким нравственным убеждениям, а современники почитали его не только как выдающегося государственного деятеля и философа, но  как человека долга и чести. Нет ничего удивительного в том, что при жизни Боэция воспринимали как образцового гражданина и универсального ученого, «достигшего всеобщего признания и вершин всех наук», а после смерти его слава еще более возросла. Церковный историк Прокопий Кесарийский, живший в VI веке, утверждал, что Боэций «превзошел всех других римлян и чужестранцев своими деяниями в философии и справедливостью».
При всей своей учености  и колоссальной эрудиции Боэций никогда не был кабинетным ученым, тяготясь общественной суеты, он занимался философией, чтобы осуществить ее идеи на практике – в государственной жизни. В государственной службе Боэций пошел по стопам своего отца и рано стал сенатором, а в 510 году – достиг звания консула, в своих комментариях на «Категории»  сетуя на то, что общественные дела не оставляют времени на научные занятия, но с усердием исполняя свой служебный долг. По всей вероятности, несколько лет Боэций был комитом священных щедрот – распорядителем финансов Остготского королевства, занимался вопросами содержания войска и распределения продовольствия, а король Теодорих обращался к нему в делах просвещения и культуры. Двенадцать лет жизни Боэция – с 510 года по 522  год –  были не только временем активной общественной и политической деятельности, но  и сосредоточенных и плодотворных научных, философских и литературных занятий. По тонкому замечанию А. Маркова, «Манлий Боэций был первым, кто ходил на заседания сената не только с готовыми речами или восковыми табличками для деловых записей, но и с глубокомысленными свитками в руках и мог в разгар бурных дебатов читать книги поэтические и философские. Прекрасная память позволила ему запоминать самые сложные философские концепции, уносясь мечтой к разным философским школам и примиряя их в уме под гулкий шум политических споров». Как справедливо подметила В.И. Уколова: «С юности и до последних дней свой досуг Боэций всецело посвящал научным и философским изысканиям, плодом которых стал ряд обширных сочинений, относящихся к различным областям знания, в том числе комментарии к «Введению» Порфирия (один – к этому произведению в переводе Мария Викторина, другой – к собственному переводу), уже упоминавшиеся выше трактаты по арифметике, музыке, геометрии, астрономии, комментарии к «Категориям» Аристотеля, комментированные переводы его же Первой и Второй Аналитик, трактаты о категорических силлогизмах и о силлогизмах гипотетических, комментарии к «Топике» Цицерона и  теологические трактаты. Постоянный творческий импульс интеллектуальным занятиям философа придавала неизменная поддержка близких ему людей, в которых он находил благосклонных слушателей и справедливых ценителей. Вокруг него сложился дружеский кружок, спаянный общностью культурных и политических интересов. Высшим авторитетом в этом кружке почитался Симмах, широко известный как человек, до конца преданный идеалам римской свободы… К этому кружку, вероятно, примыкал и сенатор Маворций, изучивший и комментировавший тексты латинских поэтов. Особый интерес он проявлял к Горацию, наиболее языческому из них, а также к Пруденцию, наиболее христианскому, противопоставившему великой военной и государственной мощи Рима вселенскую религиозную миссию вечного города. В политическом и культурном отношении члены кружка в определенной мере ориентировались на Восточную Римскую империю, где в несколько иных формах шел аналогичный процесс переработки античного наследия, приспособления его к требованиям христианизирующегося мира». Когда в 512 году в Риме вспыхнули христологические и теопасхитские споры, то Боэций углубился в занятия богословием и в период между 519-522 годами написал свои «теологические трактаты».  Многие годы фортуна благоволила Боэцию и осыпала его щедрыми дарами – в 522 году Боэций занял высший пост, став магистром оффиций и произнеся свою хвалебную речь в честь короля Теодориха, а два сына Боэция были одновременно избраны консулами. После завершения торжественной церемонии шествуя с сыновьями-консулами по улицам города, окруженный патрициями и приветствуемый народом, «вознаграждая ожидания толпы с триумфальной щедростью», Боэций признался, что «достиг вершины счастья», но римскому философу вскоре пришлось убедиться насколько переменчива фортуна и как зыбко земное счастье, как ненадежны бывают единомышленники и как безжалостны и коварны враги – явные и тайные. Славная жизнь и трагическая судьба Боэция была неразрывно связана с историческими событиями его эпохи – в 493 году произошло завоевание Рима и Италии остготами, которое завершилось образованием готского государства. Если мы обратимся к личности вождя готов Теодориху, то увидим, что он покровительствовал римской культуре и занятиям наукой, искусством и инженерным делом – его двор в Равенне был блистателен, а он сам не только проявлял религиозную терпимость и приближал к своему двору самых выдающихся римлян, ставя их на высокие государственные должности, но и был тонким дипломатом – смог установить добрососедские отношения с различными германскими королевствами – с бургундцами, вестготами, франками и вандалами, а также добился признания своего суверенитета со стороны Византии.  Как поясняет Г.Г. Майоров, в правлении короля Теодориха наметился «подъем экономики, оживилась торговля и гражданская жизнь, обновились города, начали возрождаться науки и искусства», но в то же время нарастали противоречия между готами как народом-завоевателем, находящимся на более низком культурном уровне, и более цивилизованными римлянами, кроме того – готы исповедовали арианство – еретическое учение, отрицающее Божественное достоинство Иисуса Христа, а римляне исповедовали христианство – веровали в Святую Троицу и Богочеловечество Иисуса Христа. По суждению Г.Г. Майрова, всю жизнь Боэция можно разделить на два этапа – первый этап – «восходящий», ознаменовавшийся невиданным успехом во всех областях жизни – «в науке, искусстве, философии, политике, в сфере материального благополучия, в жизни личной и семейной», а второй этап – «кризисный», с наступлением которого «Боэций оказался в самом центре готско-римского конфликта, и это кончилось для него скорой и трагической гибелью». После невероятного взлета политической карьеры в 522 году – назначения на высочайший пост «магистра всех служб», Боэций с усердием исполнял все свои государственные обязанности, руководствуясь намерением помочь всем благонамеренным гражданам и защищать их честь, достоинство, доброе имя и имущество от нечестивых и злонамеренных людей – он препятствует  беззакониям влиятельных придворных готов – Конигаста и Тригвиллы, поддерживает разоряющихся, нищих и обездоленных, спасает от голодной смерти Кампанскую провинцию и выручает из беды сенатора Павлина. Как искренний и борющийся за правду и справедливость философ и государственный деятель, Боэций был далек от политических интриг – он не обладал ни гибкостью ума обходительного и расчетливого Кассиодора, ни льстивой вежливостью Эннодия, а его верность идеалам римской государственности и культуры, равно как и  прямодушие, неподкупность и честность – настроили против него многих из круга власть имущих. Как известно, Боэций стал жертвой придворных интриг – в 523 году его  обвинили в государственной измене – в причастности к заговору против Теодориха и в попытке восстановить полноту полномочий сената. Все началось с доноса на сенатора Альбина, входившего в круг общения Боэция, его обвинили в тайной переписке с  византийским императором Юстином, а когда Боэций выступил в сенате с речью в защиту Альбина и весь сенат единодушно поддержал его, то это еще больше укрепило подозрения Теодориха. По проникновенному слову В.И. Уколовой, полному сочувствия к трагической судьбе Боэция и восхищения перед его незаурядной личностью, «к концу царствования Теодориха все противоречия – экономические, социальные, политические, религиозные, культурные, этнические –  обнажились и обострились. Над Остготским королевством все больше нависала и внешняя опасность со стороны Византии. И Теодорих становился все более подозрительным, легко поддающимся гневу. Он вольно или невольно стал искать «виновных» в неудаче его политики. И трудно было найти для его гнева фигуру, более подходящую, чем Боэций… С Теодориха слетела маска просвещенного монарха, ибо речь шла уже не о позе, а о том, чтобы удержать в слабеющих руках власть. Король перестал думать о том, как он будет выглядеть в глазах общественного мнения, о чем так настойчиво пекся в течение трех десятилетий. Он не побоялся осуждения современников и потомков. Вождь варваров взял в нем верх над покровительствовавшим просвещению монархом... Теодорих – воплощал воинскую доблесть, спаянную с доблестью государя и сюзерена как организующего хаос общественной жизни начала. Боэций – это идеал сугубо нравственный, вырастающий из чисто человеческих ценностей и потому общезначимый, и Теодорих – воин и правитель, носитель государственности в противовес анархии... Идеал, воплощенный в Теодорихе, потускнел с закатом средневековья, идеал, запечатленный в Боэции, не утратил своей ценности и до наших дней». Все знали, что для Боэция величие и слава Рима – священны, а потому он был обвинен в том, что хочет укрепления власти сената и возвращения «римской свободы», его порицали за занятие философией и «оскорбление святынь» – вероятно за отказ исповедовать арианскую ересь. По велению Теодориха Боэций был арестован и заточен в тюрьму – в Кальвенциано под Павией, где он находился до самой своей казни. Состоялся суд и из страха перед гневом короля Теодориха сенат предал своего защитника – Боэцию был вынесен смертный приговор, равно как и его наставнику и воспитателю Симмаху, чья жизнь и мученическая смерть описаны в «Диалогах» Григория Великого. В ожидании казни Боэций не пал духом и не сломился под тяжкими ударами судьбы, но до конца остался философом и поэтом – заключенный в темнице и дожидаясь своего смертного часа он не стал просить о помиловании земного властителя, но обратился к философии как целительнице скорбящей души, и написал свое самое лучшее и самое проникновенное произведение – книгу «Утешение философией», спустя много лет возвышенно названую историком Эдуардом Гиббоном за обилие сверкающих мудростью мыслей «золотой книгой», которую можно поставить в один ряд с «Диалогами» Платона, «Этикой» и «Метафизикой» Аристотеля и рассуждениями «Наедине с собой» Марка Аврелия. После нескольких месяцев заключения Боэций был казнен в конце 524 года, войдя в историю как мученик за правду, а его славный образ запечатлен в как на средневековых миниатюрах, так и на одном из порталов Шартрского собора, где он изображен как ученик и викарий Философии, равно как и в могучих терцинах «Божественной Комедии» Данте Алигьери. После казни «последнего римлянина» неизвестный поэт начертал на его могиле следующие пророческие строки: «Здесь покоится Боэций, толкователь и питомец Философии, стяжавший славу, достигшую звезд. Его превозносит Лациум, о нем скорбит поверженная Греция. Но не погиб ты от чудовищного злодеяния тирана. Твое тело принадлежит земле, но имя переживет века!».
Как верный последователь Платона и Аристотеля, Боэций возвышенно именовал философию вершиной всех наук, но для того чтобы овладеть ею нужно быть всесторонне развитой личностью с превосходной памятью, огромной эрудицией и отточенным логическим мышлением. Если философия есть высочайшая наука, то классическое образование – квадривиум и тривиум – это приуготовление к занятием философией, путь самосовершенствования человека и его восхождения к высшему знанию. В области гносеологии Боэций выделял чувственное познание, дающее «расплывчатое и обманчивое представление о мире», и духовно-интеллектуальное познание, дающее человеку истинное знание о Боге, мире и самом себе, ибо только «взором духа можно исследовать или обозреть Истину». «Чувство и разум представляют собой как бы инструменты гармонической способности: чувство схватывает смутно и приблизительно в предмете то, что составляет сущность этого ощущаемого предмета, тогда как разум судит о целом и, проникая вглубь, выявляет различия. Итак, чувство обнаруживает нечто смутное и приближающееся к истине, но целостное представление – результат деятельности разума».  Вслед за древнегреческими философами Пифагором, Сократом и Платоном, Боэций считал, что математические науки очищают душу и оказывают благотворное воздействие на разум – освобождают мыслящий дух из темницы плоти и сковывающих телесно-чувственных уз, при этом – арифметика сообщает уму остроту и проницательность, а геометрия – развивает философское мышление. Опираясь на пифагорейско-платонические представления о числе и учение Аристотеля о высшем разуме-перводвигателе, Боэций полагал, что мир устроен по образу, пребывающему в высшем разуме – все многообразие сущего, порядок, формы и движение берет начало из «неподвижного божественного разума». Все в мире сформировано «расположением чисел» – числа определяют развертывание бытия во времени, смену времен года, движение небесных светил и вращение неба, они – источник стройности и гармоничности космоса, энергийное начало, оформляющее бесформенную материю,  связующее звено между идеальным и материальным мирами. В философской системе Боэция числа имеют онтологическое, энергийное и символическое значение – единица лежит в основе исчисления как «математический атом», ее образ в пространстве – точка, «не вмещающая никакой длины» и «не будучи ни промежутком, ни линией», порождающая пространственную протяженность. По типу своего мышления Боэций – эллин, он мыслит число структурно-пластически и убежден, что из чисел, покоящихся в высшем разуме, возникает течение времени и пространство с фигурами на плоскости и объемными трехмерными объектами. Если единица – «первична и не составлена», она – первоначало всего, неизменность и мужское начало, то двойка – таит в себе неустойчивость и изменчивость, она олицетворяет собой женское начало. Как диалектик Боэций исповедовал веру в диалектическое единство противоположностей: «Всякое число, следовательно, состоит из совершенно разъединенного и противоположного, а именно из чета и нечета. Ведь здесь стабильность, там – неустойчивое изменение; здесь – крепость неподвижной субстанции, там – подвижная переменчивость; здесь – определенная прочность, там – неопределенное скопление множества. И эти противоположности тем не менее соединяются в некоей дружбе и родственности и, посредством формы и власти этого единства, образуют единое тело числа». «Все, что существует, до тех пор лишь продолжается и имеет бытие, пока является единым, но обречено на разрушение и гибель, если единство будет нарушено». «Небесполезно, стало быть, и не без оснований те, кто, рассуждая о нашем мире и общей природе вещей, исходили именно из этого деления субстанции всего мира. Так, Платон в «Тимее» говорит о всем сущем в мире как имеющем ту же самую и иную природу и одно полагает пребывающим в своей природе неделимым, неслитым и первоначальным, иное же – делимым и никогда не пребывающим в состоянии своего же собственного порядка. А Филолай утверждает: необходимо, чтобы все существующие вещи были или бесконечны, или конечны, то есть он хочет доказать, что все сущее состоит из этих двух из конечной природы и бесконечной – без сомнения, наподобие числа, которое слагается из единицы и двойки, из нечетного и четного, каковые, очевидно, суть определенные и неопределенные субстанции равенства и неравенства, того же самого и иного. И потому сказано не без причины – все слагающееся из противоположностей объединяется и сочетается некоей гармонией. Ибо гармония есть единение многого и согласие разногласного». В изображении Боэция, весь наш мир есть стройный космос – гармоничное сочетание конечного и бесконечного, духовного и материального, временного и вечного, дискретного и непрерывного, а гармония – основной мировой закон, сливающий разнородное воедино, благодаря чему «враждебные начала сохраняют вечный союз»: «В мире с добром постоянным рядом живут перемены, вечен союз двух враждебных, разных вполне оснований. Феб на златой колеснице розовый день нам приносит. Геспер восходит ночами. Море смиряет волненье. И не дозволено суше в водный простор разгоняться. Связью единой скрепляет все лишь любовь в этом мире, правит землею и морем, и даже небом высоким. Если бразды же отпустит, все, что слилось воедино, Сразу к борьбе устремится. Все, что рождает движенье в дружном согласии, мигом Гневным противником станет, мир повергая в руины. Только любовь и способна смертных в союзе сплотить всех. Таинство брака чистейших свяжет влюбленных навеки, верным диктуя законы. Счастливы люди, любовь коль царствует в душах. Любовь та правит одна небесами». Вслед за древнегреческим философом-диалектиком и парадоксалистом Гераклитом Боэций утверждал, что гармонию можно «уподобить сладкой игре на податливой кифаре», но в свои рассуждения он вносит христианские мотивы и высказывает мысль, столь восхитившую Данте Алигьери и нашедшую себе выражение в заключительных строках его «Божественной Комедии» – «Любовь, что движет солнце и светила». Любовь – наивысшая Божественная Сила, что несет в себе гармонию и мировой порядок – без любви все перестало бы существовать. Гармоничное единство и согласие разногласного мира было бы невозможно, «если бы не существовало Единого, сочетающего столь различное и несогласное». В философской системе Боэция Единое – источник мировой гармонии Гераклита и сверхсущее Божество неоплатоников, высший разум Аристотеля и верховное Благо Платона, а в то же время – вечная и совершенная Любовь как жизнетворческая и зиждительная сила, хранящая вселенную. Как эллинский мыслитель Боэций утверждал, что основным принципом гармоничного единства во всем является мера и давал ей своеобразную музыкальную интерпретацию: мера есть то, «что не позволяет понижению звука дойти до полного безмолвия, а в струнах высоких соблюдается такая мера высоты, которая не позволяет сильно натянутой струне лопнуть от тонкости звука; поэтому в музыке мира, очевидно, не может быть ничего настолько чрезмерного, чтобы оно своей чрезмерностью разрушало другое». По замечанию В.И. Уколовой, «мысль о прекрасном постоянно волновала Боэция. Ответы на вопросы о том, в чем заключена гармония мира, гармония мира и человека, что такое красота и каковы ее конкретные проявления, он искал, начиная с ранних сочинений – «Наставления к арифметике» и «Наставления к музыке», и даже ожидание казни не сделало его мироощущение мрачным и пессимистическим. До последнего часа философ верил в неизбежность торжества разума, блага и красоты. Гармоническое единение всего сущего происходит на основе пропорциональных соотношений. Учение о пропорциях изложено Боэцием в пифагорейско-платоновской трактовке. Желая создать всеобщую картину музыкально-математической пропорциональности, он в своих «Наставлениях к арифметике», помимо трех основных типов пропорций –  арифметической, геометрической и гармонической, выделяет еще семь. Именно пропорциональные соотношения определяют степень приятности музыкальных созвучий, пластическую красоту видимых форм. Прекрасное для Боэция есть прежде всего соразмерность, пропорциональное соединение частей. Космос, по Боэцию, также построен на принципах музыкальной пропорциональности. Отношения между сферами неба равны отношениям, выражающим музыкальные интервалы. Семь небесных сфер составляют музыкальный гептахорд, в котором каждая планета соответствует определенной струне кифары, т. е. космос представляется в виде гигантского, особым образом настроенного музыкального инструмента, - идея, весьма характерная для античной эстетики». Размышляя о «силе чисел» как типичный пифагореец, Боэций восклицал – «все созданное из первоначальной природы сущего кажется сформированным расположением чисел», в основе бытия, великолепия и стройности мира лежит число – числа пребывают в высшем разуме Бога, а постигающий числа – постигает гармонию небесных сфер.
 В полном согласии с Платоном, Боэций провозглашал, что изучение математических наук ведет нас к музыке и астрономии – математика есть мать всех наук, она занимается абстракциями – числами самими по себе, в то время как геометрия – числам, приложенными к пространству и материальным объектам, музыка – выявляет «музыкальную мерность» и числовые основы созвучий, звуковой строй и лад, гармонию и дисгармонию, а астрономия – обращает душу к небу. В своем трактате о музыке – «Наставление к музыке» Боэций, опираясь на драгоценное античное наследие Пифагора, Платона и пифагорейцев римской эпохи, излагал систему трех уровней музыки, в своеобразной форме оказавшей сильное влияние на средневековых трубадуров, Данте Алигьери и романтиков.  «Первая – это музыка мировая, вторая – человеческая, третья – предназначенная для тех или иных инструментов, как-то: кифары, флейты и им подобные». В пифагорейско-платоническом представлении Боэция, весь мир есть музыкальное произведение – все в мире гармонично, потому что музыкально. Мировую музыку «следует прежде всего искать в устройстве самого неба, в сочетании элементов или в разнообразии времен года. Ведь невозможно, чтобы махина неба столь быстро двигалась в бесшумном и беззвучном беге». Высший уровень музыки – это «гармония небесных сфер», «мелодия семи планет» и «законы движения небосводы», стройный мусикийский порядок в мире и музыкальная красота космоса как своеобразной Божественной симфонии. Средний уровень музыки – «человеческая музыка» как гармония здорового духа и здорового тела, приятность внешнего вида и красота души, настроенной как музыкальный инструмент на возвышенный лад. Эту музыку может постичь всякий, кто углубляется в самого себя, ведь «что иное сочетает бестелесную живость разума с телом, как не согласие и некое гармоничное соотношение, подобное тому, которое рождает единое созвучие из низких и высоких голосов? Что иное соединяет друг с другом части души, состоящей, как полагал Аристотель, из частей рациональной и иррациональной? Что связывает друг с другом элементы тела или должным образом согласует одну с другой его части?». По воззрению Боэция, человеческая музыка – это гармония души и тела. Низший уровень – «инструментальная музыка», музыка, рожденная из музыкальных инструментов и голоса – концерт, пение и аплодисменты – все это относит Боэций к разряду инструментальной музыки. «Она получается либо путем натягивания, например жил, либо путем выдыхания, как в флейтах, либо посредством инструментов, приводимых в движение водой или каким-то ударом, например по вогнутым медным инструментам, отчего получаются различные звуки». Акцентируя свое внимание на различные музыкальные лады – лидийский, фригийский, дорийский, Боэций замечает, что каждое племя веселит свой музыкальный лад – «народы более суровые наслаждаются более жестокими ладами гетов, а люди более мягкие – ладами средними». По своим эстетико-музыкальным воззрениям Боэций был платоником и пифагорейцем – подобно Пифагору и Платону он был убежден, что наша душа – это своеобразный музыкальный инструмент, отсюда выражения – «играть на струнах души», «играть на нервах», «пребывать в расстроенных чувствах». Музыка влияет на обычаи и нравы людей, она возбуждает и успокаивает чувства, настраивает души на возвышенный или низменный лад. Музыка есть область соприкосновения с душевным миром через звуки. Музыка оказывает наиболее сильное воздействие на людей потому, что «нет лучшего пути учения, чем через уши. Поскольку, стало быть, через них достигают глубин души ритмы и лады, нет сомнения, что они-то и воздействуют на чувства, делая их сообразными им самим». В понимании Боэция, музыка – это не столько способ внутреннего самовыражения человека, сколько средство воздействия на душу, отсюда – рассуждения о музыкальном воспитании и врачевании музыкой недугов души. Пифагор своей музыкой смог умирить буйных пьяных юношей, взбудораженных звуками фригийского лада. Если Платон высоко ставил кифару и флейту, а Аристотель – только кифару, то Боэций обращал внимание не столько на музыкальный инструмент, сколько на саму музыку и был убежден, что «лучшая охрана государства – музыка степенная и достойным образом слаженная, а не дикая или разнообразная». Для того, чтобы создать духовно совершенную музыку – нужно быть не только талантливым композитором и виртуозным исполнителем, но и настоящим «человеком музыки», постигшим музыку небесных сфер, нужно быть философом – созерцателем неба. Прославляя красоту звездного неба, Боэций поэтично нарек Бога Творца в своей книге «Утешение философией» – «Звездоносного мира Создатель». Обращая свой взор к звездным небесам, мы становимся лучше – очищаемся и возвышаемся душой, отвращаемся от суетного и преходящего и начинает искать вечного и нетленного – искать Самого Бога. Нет ничего удивительного в том, что спустя более, чем тысячу лет после жизни и смерти Боэция на его размышления откликнется немецкий философ с аналитическим умом Кант, в своей книге «Критика практического разума» писавший, что существуют две вещи, вызывающие его восхищение – звездное небо над головой и нравственный закон внутри сердца. По воззрению Боэция, астрономия не только стоит выше арифметики и геометрии, но и превосходит музыку: «В астрономии же – окружности, сферы, центр, круговые параллели, средняя ось – все это находится на попечении геометрии. А поэтому явствует, что сила геометрии –  более древняя, ибо всякое движение происходит после покоя и всегда по природе покой первоначален; астрономия – наука о движущихся телах, геометрия – о неподвижных. Само движение звезд осуществляется посредством гармонических модуляций. Поэтому известно, что в древности сила музыки считалась предшествующей движению звезд; ее же, без сомнения, арифметика превосходит по природе… Все движения звезд и весь астрономический порядок основываются на природе чисел». По заветной мысли Боэция, только изучив арифметику и геометрию, музыку и астрономию, очистив свою душу и возвысив ее от свидетельств чувств к абстрактному мышлению и умозрению, человек может заниматься истинной наукой – философией. По справедливой оценке В.И. Уколовой, в сочинениях «школьного» цикла Боэция «нет даже и намека на какие-либо попытки связать образование с христианской традицией. Интересно сравнить его трактаты с аналогичными сочинениями Кассиодора. В «Изложении псалмов», относящемся к 40-м годам VI века, Кассиодор утверждает, что мир познаваем, но главный источник познания –  это Откровение. Священное Писание имеет одну и ту же природу и порядок, что и человеческое мышление, ораторское искусство, речь. Именно поэтому оно доступно всем без опосредования. Уже в конце 50-х – 60-х годов, когда Остготское королевство пало под ударами Византии, бывший королевский канцлер написал «Наставления в науках божественных и светских». Используя кое-что из учебников Боэция, он по-иному интерпретирует цели и суть обучения. Кассиодор, снова подтверждая, что источником светских наук является Откровение, старается убедить, что они ему не только не противоречат, но и представляют собой средства его познания… Кассиодор уже со схоластической премудростью доказывает, что риторика берет начало из Библии, содержащей, по его мнению, все разнообразие последующей литературы. Он включает светское знание в интеллектуальные и стилистические рамки, очерченные Писанием, и доказывает их несомненную, с его точки зрения, общность. Тем самым он намечает путь для деятелей культуры Запада, следуя по которому можно было согласовывать истины Писания и светскую образованность, веру и разум. Сочинения Кассиодора и Боэция разделяет немногим более полувека, но сколь различны они в своих фундаментальных установках!». В области гносеологии Боэция различал чувственное познание, свойственное всем людям, рациональное познание – присущее любителям наук, и высшее познание – «интеллектуально-духовное», до которого возвышаются истинные философы, богословы и метафизики, но при этом он совершенно не вникает в богословский вопрос о религиозной вере и Божественном Откровении, оставаясь в рамках «чистой философии» и не возвышаясь до высот христианского Богопознания.
Размышляя о красоте, Боэций связывал понятие «прекрасного» с такими категориями античной философии как гармония и мера, соразмерность и пропорции, согласованность и музыкальность, сияние и блеск, ибо прекрасное в его понимание – это то, что услаждает взор и слух. Воспевая вдохновляющую поэтов, ученых и мудрецов красоту вселенной в своей книге «Утешение философией», Боэций писал, что самое прекрасное в природе – это великолепие звездного неба, но все прекрасное в природе – это лишь отблеск вечной и совершенной красоты Единого Божества. В этих суждениях «последний римлянин» близок как неоплатоникам – Плотину и Проклу, так и христианским богословам – святому Дионисию Ареопагиту и преподобному Максиму Исповеднику. Человек имеет не только разум и совесть, но и эстетическое чувство – он восхищается красотой звездного неба, алыми лучами рассвета и багровым заревом заката, видом зеленеющих полей и бескрайностью спокойного моря, ароматом весенних трав и цветов, пением птиц и звучанием кифары и флейты, но эстетическое наслаждение чувственной красотой должно вести нас к восприятию духовной красоты. Порицая бессмысленные чувственные утехи и развлечения, Боэций решительно выступал против эстетов-эпикурейцев и заявлял, что духовная красота и истинное благо заключены не во внешних вещах – суетных и тленных, а в душе человека: «Разве таков порядок мира, чтобы существо, сопричастное божественному разуму, могло блистать не иначе как через обладание неодушевленными предметами? Другие существа довольствуются принадлежащим им, вы же, разумом подобные богу, ищете в низменных вещах украшение отличнейшей природы и не понимаете, какое оскорбление вы наносите своему происхождению… Ваше заблуждение простирается столь далеко, что вы считаете, что вам может придать блеск чужая красота, но это невозможно; ведь если нечто приобретает блеск благодаря украшениям, то прославляется само то, что приложено, скрытое же под ним сохраняет свое безобразие». На всей чувственной красе земного мира лежит отпечаток бренности, она имеет преходящий характер и «более быстротечна и склонна к исчезновению, чем изменчивость весенних цветов», а истинно прекрасное – то, над чем не властны время, тление и смерть – о вечной красоте Бога, души и духовного мира пророчит великолепие необъятного звездного неба с его светилами, сияющими в таинственном и непроглядном мраке космической бездны как рассыпь драгоценных камней. Когда читаешь сочинения Боэция от его учебников по арифметике и музыке до «Утешения философией», то бросается в глаза, что  в области онтологии и космологии платоническая идея Бога Демиурга, оформляющего безвидную материю, ему гораздо ближе, чем библейская вера в Бога Творца, абсолютно свободным актом всемогущества сотворившего мир из ничего, ведь Боэций писал, что Бог «упорядочил громаду хаотической материи». Можно согласиться с мыслью В.И. Уколовой о том, что «отталкиваясь от платоновской концепции мироздания, от стоического учения о логосе, пройдя через горнило мистической диалектики Плотина и Прокла, Боэций отобрал из них лишь наиболее созвучное его своеобразно рационалистическому взгляду на мир». В миропонимании Боэция, космос есть стройное и целое произведение – все в бытии в большей или меньшей мере причастно Благу – Единому Божеству, поэтому в его «золотой книге» словно игнорируется, что наш земной мир лежит во зле, более того – там нет ни слова о грехопадении Адама, о царстве тьмы – преисподней, и ее обитателях – падших Ангелах, ставшими демонами.
Как известно, Боэций не только написал учебники по «квадривиуму», но и занимался переводами на латинский язык трактатов Птолемея и Архимеда, а также писал комментарии к трудам неоплатоника Порфирия – ученика Плотина,  и переводил сочинения Аристотеля – «Категории», «Аналитики», «Топика», «О софистических опровержениях». В зените своей жизни Боэций вознамерился не только осуществить великий и трудный замысел – перевести на латинский язык все сочинения Платона и Аристотеля – двух величайших древнегреческих мыслителей, но и осуществить их творческий синтез: «Все тонкости логического искусства Аристотеля, всю значительность моральной его философии, всю смелость его физики я передам, придав его сочинениям должный порядок, переведу, сопроводя моими пояснениями. Более того, я переведу и прокомментирую все диалоги Платона. Закончив эту работу, я постараюсь представить в некоей гармонии философию Аристотеля и Платона и покажу, что большинство людей ошибаются, полагая, что эти философы во всем расходятся между собой; напротив, в большинстве предметов, к тому же наиболее важных, они в согласии друг с другом. Эти задания, если мне будет отпущено достаточно лет и свободного времени, я, непрестанно трудясь, исполню на общее благо». В поздней античности, а затем в Средневековье и в эпоху Возрождения две вершины философской мысли – Платона и Аристотеля – четко разделяли и противопоставляли – в лице Платона находили метафизика и теолога, а в Аристотеле прежде всего видели физика, учителя этики и логика. Это восприятие двух античных философов гениально выражено на фреске Рафаэля «Афинская школа» – одном из величайших шедевром мирового искусства, в самом центре которого изображены две беседующие фигуры – величественный и благородный беловолосый старец Платон, держащий в руке кодекс, на котором начертано «Тимей» – название знаменитого «Диалога» об устройстве мироздания, и воздевающий указующий перст к небесам – указывающий на духовное, и мощно и уверенно шагающий по земле ученый муж Аристотель, держащий трактат под названием «Этика» и своей рукой показывающий на землю – материальное. Надо сказать, что еще до Боэция были попытки согласовать учения идеалиста Платона и реалиста Аристотеля – неоплатонизм как величественный, грандиозный и всеобъемлющий синтез античной философской мысли в лице Плотина, Порфирия и Прокла явил в себе поразительный сплав возвышенных умозрений и изощренной диалектики, отточенной аристотелевской логики и платонической мистики, но именно Боэций, будучи выдающимся ученым и философом, крупным государственным и общественным деятелем в переломную эпоху, стремился не только приобщить латинский мир к наследию Платона и Аристотеля в условиях нахлынувшей варваризации, но и открыть новые горизонты перед западноевропейской культурой. К сожалению, Боэцию не удалось осуществить свою заветную мечту – гармонично согласовать Платона и Аристотеля в главных вопросах их философии, но как отмечал Кассиодор, благодаря Боэцию «теолог Платон и логик Аристотель рассуждают между собой на языке Квирина», более того – он не только пытался перевести и истолковать произведения двух гениев античной философии, но и проявил себя как тончайший диалектик и логик – «отец схоластики». По разъяснению Г.Г. Майорова, «в эпоху античности и в Средние века диалектикой называли в первую очередь вообще искусство доказывать истинное и опровергать ложное, а кроме того, искусство правильно определять и классифицировать понятия (герменевтика), правильно строить суждения и умозаключения (аналитика), правильно отыскивать нужные аргументы (топика). Для обозначения всего этого применялся и другой термин – «логика», который именно в этом смысле употребляется и сейчас, в то время как под «диалектикой» теперь чаще понимают (особенно после Канта) учение о противоположностях. Поскольку то, что мы называем теорией познания, тогда не выделялось в особую область, постольку гносеологическая проблематика также частично входила в компетенцию диалектики, т. е. логики, частично же передавалась психологии (учение о познавательных способностях) и метафизике (учение о границах познания и его предмете). К диалектике относились такие гносеологические вопросы, как вопрос о формах достоверного и вероятного знания (аспект проблемы соотношения знания и веры), вопрос о ступенях и модусах познания, вопрос о критериях истины... Боэций употребляет термины «логика» и «диалектика» почти синонимично, но, как и введший их когда-то в латинский литературный оборот Цицерон, слово «логика» он чаще применяет для выражения как бы структуры и теории, а слово «диалектика» – для обозначения как бы функции и метода… Влад Боэция в «диалектику» велик и разнообразен; это видно уже из того, что мы перечислили. Особенно значителен его вклад в техническую ее часть – в то, что мы теперь называем формальной логикой. Однако и здесь его оригинальных идей немного, хотя они и есть; величие его вклада в другом – в том, что он подвел своеобразный итог развитию античной логики и фактически заново создал эту науку для латинского мира. Ведь до Боэция из наук тривиума латиняне уже вполне освоили на своем языке и «грамматику» и «риторику». Это произошло еще во времена Цицерона и Доната. А вот с «диалектикой» у них долго не получалось; здесь они оставались (даже в технической части) только «бессловесными» учениками греков. Боэций изменил это положение: самая космополитическая из всех наук – логика стала и наукой римлян. К слову сказать, латиняне очень быстро перестали вспоминать, откуда пришла к ним эта наука и вполне оправданно связывали ее открытие более всего с именем Боэция. С его именем в средневековом латинском мире связывали и судьбу «диалектики» в том более широком смысле слова, о котором мы говорили выше, то есть диалектики как общей теории знания, включающей вопрос о реальности того, что постигается в общих понятиях. Указанный вопрос получил в Средние века очень широкий резонанс и вошел в историю как философская проблема универсалий». По воззрениям Боэция, слова должны соответствовать мыслям – всякий, берущийся за исследование природы, должен не только овладеть риторическим искусством Цицерона, но и усвоить «науку размышления» – аристотелевскую логику,  без которой «невозможно добраться в рассуждении до неискаженной и действительной истины». «Размышления о логике заставляют прийти к выводу, что этой столь замечательной науке нужно посвятить все силы ума, чтобы укрепиться в умении правильно рассуждать: только после этого сможем мы перейти к достоверному познанию самих вещей». Перу Боэция принадлежит комментарий на «Введение» Порфирия – сочинение, ставшее фундаментом католической схоластики с ее скрупулезным, тяжелым и сухим языком, далеким от риторических красот, с ее опорой не столько на Священное Писание и Священное Предание Церкви, сколько на методы рационального мышления, с ее пристрастием к формальной логике и аристотелевским силлогизмам и проблемой универсалий, ставшей камнем преткновения для средневековых богословов. Задаваясь схоластическим вопросом – существуют ли роды и виды сами по себе или существуют лишь в человеческом уме как общие понятия, Боэций выступал против «крайнего реализма» в концепции универсалий, представленного теорией идей Платона, и писал –  «все, что является одновременно общим для многих «вещей», не может быть единым в самом себе», а все не обладающее единством – не существует,  в то же время, Боэций не мог бы принять «крайний концептуализм» и «крайний номинализм», поясняя, что если бы универсалии были бы лишь чистыми конструкциями нашей мысли, то они не имели бы никакого отношения к существующим вещам, но жизнь свидетельствует, что они находят себе выражение в существующей действительности. В исследовательской литературе не раз отмечалось, что разрешая логическую и чисто схоластическую проблему универсалий, Боэций – этот первый классик и отец средневековой схоластики, предвосхитивший жизненное дело Фомы Аквинского, опирался на одного из лучших комментаторов Аристотеля – на Александра Афродисийского, придя к следующему умозаключению: «Итак, вещи такого рода существуют в чувственно воспринимаемых телах. Но мыслятся они отдельно от чувственного, и только так может быть понята их природа и уловлены их свойства. Поэтому мы мыслим роды и виды, отбирая из единичных предметов, в которых они находятся, черты, делающие эти предметы похожими друг на друга. Так, например, из единичных людей, непохожих друг на друга, мы выделяем то, что делает их похожими, «человечество» или свойство быть человеком; и эта черта сходства, обдуманная и истинным образом рассмотренная духом, становится видом; в свою очередь сходство различных видов, которое не может существовать нигде, кроме как в самих видах или в составляющих их единичных предметах, становится объектом духовного созерцания и производит род. Именно таким образом обстоит дело с частными понятиями. Что же касается общих понятий, то здесь следует считать видом не что иное, как понятие, выведенное на основании субстанционального сходства множества несхожих индивидуальных предметов; родом же – понятие, выведенное из сходства видов». Образно назвав Боэция «коварным Сфинксом», предложившим европейским интеллектуалам разгадать логическую загадку универсалий, над которой билась и изощрялась вся средневековая схоластика, В.И. Уколова совершенно верно отмечала, что «в сочинениях Боэция обретают плоть и кровь, кристаллизуются основные проблемы и подходы схоластической философии».
Как христианскому мыслителю Боэцию принадлежат богословские трактаты «О Троице», «Сказываются ли Отец, Сын и Святой Дух о Божестве по сущности» и  «Против Евтихия и Нестория», посвященные вопросам христианской догматики – тринитарной, христологической и теопасхической проблемам, и пользующиеся популярностью в эпоху Средневековья среди католических богословов. В своем трактате «О Троице», посвященном Симмаху, Боэций рассуждал о границах познавательных способностей человеческого ума и стало бы и философии – философ призван испробовать все способы рационального познания Бога, но, вникая в Божественную Тайну, он рано или поздно на опыте узнает о том, что существуют границы рационального исследования – Божественная Истина сверхразумна, а потому самые глубинные, сложные и высокие вопросы богословия нельзя разрешить рациональными методами. Разграничивая область научного знания – естествознания и математики, и богословия, Боэция писал: «Спекулятивное знание вообще делится на три части: естествознание, математику и теологию. Первая часть – естественная, рассматривает вещи в движении… Она исследует формы тел вместе с материей, ибо в действительности формы неотделимы от тел… Вторая часть математическая, неотвлеченная, рассматривает вещи без движения. Она исследует формы тел без материи и потому без движения… Третья часть теологическая, отвлеченная, или отделимая, с движением дела не имеет, поскольку божественная субстанция лишена как материи, так и движения. Так вот, предметы естественно должны рассматриваться с помощью рассудка, математические – с помощью науки, а божественные – с помощью интеллекта. В последнем случае не следует опускаться до воображения: надо вглядываться в форму, истинную форму, а не образ; ту форму, которая есть само бытие и из которой происходит бытие. Ибо всякое бытие – из формы». Мировоззренческая позиция Боэция в вопросе Богопознания аналогична воззрениям Августина Блаженного, на трактат которого «О Троице» «последний римлянин» и опирался в своем богословствовании, называя себя учеником Блаженного Августина и признаваясь в том, что именно идеи этого богослова стали источником вдохновения. Надо сказать, что философская система Боэция – это своеобразный творческий синтез различных идей и достижений предшествующей философской мысли, в этике – он обращается к Катону и стоикам, в метафизике – к Платону, в логике и физике – к Аристотелю, в математике и музыке – к Пифагору и Евклиду, в теологии – к Августину Блаженному. В своем трактате «О Троице» – одном из первых схоластических произведений, Боэций попытался рационально и логически описать тайну Божественного Триединства – излагая христианское богословие в категориях античной философии, он отмечал, что основание единства трех Ипостасей заключено в Их субстанции – все три Лица Святой Троицы имеют одну субстанцию – единую сущность. В интерпретации Боэция, хотя христиане и именую Бога Святой Троицей, но «сами по себе три Единицы не составляют числовой множественности», ибо у Них – одна сущность, но Они различаются между собой ипостасно – по Лицу Своему. Лица Святой Троицы не тождественны между Собой, ибо хоть единая субстанция сохраняет единство Бога, но отношения Лиц «размножают Его в Троицу», поэтому – Отец, Сын и Святой Дух – единый Бог по сущности Своей, но по ипостасному характеру Они различны между Собой, тем самым именование «Отец», «Сын» и «Святой Дух» относятся не к субстанции Божества, а к Его Лицам, в то время как именование «Бог» относится к субстанции. В этом моменте своих изощренных и глубокомысленных диалектических рассуждений Боэций допускает серьезную богословскую ошибку – относя имя «Бог» лишь к субстанции, а не к Ипостасям, он словно забывает, что Богом христиане именуют каждую Божественную Ипостась – Бог Отец, Бог Сын и Бог Святой Дух, а кроме того –  Боэций считал, что ни Отец, ни Сын, ни Святой Дух не выражают сами по себе всей полноты Божественной Природы, в то время как по православному вероучению каждая Божественная Ипостась есть «всецело Бог» и совершенным образом выражает и носит в Себе всю полноту Божественной Природы. В то же время Боэций совершенно прав, утверждая, что Бог не имеет в Себе преходящих свойств – в Боге нет акциденций, все Его атрибуты – это вечные свойства Божественной Природы, но следует отметить, что слова «Бог» и «величие» относятся не только к Божественной Сущности, но и к каждой Божественной Ипостаси. Тайна единого Бога в трех Лицах заключается в том, что субстанция Божества одна, но ее Носители – три Ипостаси. «Троица состоит именно из трех Лиц, а ее единство – в одной субстанции». Размышляя о могуществе, всеведении и благости Бога, Боэций утверждал, что они неизмеримы, а «величие» – это не отдельное свойство Бога, но весь Бог, который пребывает везде, но не зависит от пространства, властвует над миром в каждый момент его исторического бытия, но пребывает в «вечном настоящем», оставаясь непричастным потоку времени, а Божественная вечность  совпадает с неизменностью и невыразима в категориях времени – время несоразмерно вечности, а стало бы вечность нельзя представлять себе как бесконечное время. При всей своей опоре на богословские идеи Августина Блаженного, Боэций был прежде всего философом, а не самостоятельным богословом – он рационалист по складу мышления, поклонник Платона и Аристотеля, а потому на всем его богословствовании отпечатлелись рационально-аналитические и логические методы его познания. Для Боэция разум есть главный инструмент познания,  а его богословие – это попытка рационально осмыслить христианские догматы и предвосхищение средневековой схоластики. Как писал известный исследователь жизни и литературного наследия Боэция – Э. Рэнд,  «только преждевременная смерть помешала Боэцию осуществить великий синтез, который совершил выдающийся доминиканец в XIII столетии – Фома Аквинский». По глубокомысленному, ценному и проницательному разъяснению Г.Г. Майорова, «в духе всей платоновско-аристотелевской традиции Боэций трактует материю как источник множественности и сложности, а форму как источник единства и простоты, чтобы, соединив это с учением о форме как чистом бытии и источнике бытия, сформулировать понятие о Боге как субстанции: «Божественная субстанция есть форма без материи, а тем самым она едина и есть то, что она есть». Совпадение в простоте божественной субстанции самого бытия и того, что обладает этим бытием является важнейшим тезисом не только этого, но и двух последующих теологических трактатов Боэция. Этот тезис станет основополагающим и для будущей схоластики. Он, как и учение о совпадении в Боге всех его атрибутов, проистекает из требований последовательного монотеизма. Ведь если Бог мыслится как абсолютное единое начало всего, то он не может «состоять из чего-то», не может быть множественным, а, следовательно, не может быть сложным, материальным (ибо все материальное множественно), материально-формальным, вообще таким, в котором бы одно отличалось от другого, например, бытие от качества, качество от другого качества и т. п. Все же остальные вещи, происходящие от Бога, этого свойства лишены, ибо лишены абсолютного единства, так что они по необходимости состоят из материи и формы и в них бытие не совпадает с тем, что им обладает, т. е. одно в них обладает большим бытием, другое – меньшим, но ничто не обладает бытием полным. Заметим, что в подобной аргументации уже складывается знаменитое онтологическое доказательство Ансельма–Декарта, выводящее существование Бога из самого понятия о Нем как Абсолюте. Ведь Абсолют – это как раз и есть то, в чем уже нет никакой раздвоенности или множественности, а, значит, нет и реального различия между бытием и качеством или свойством. Поэтому, как справедливо заметил когда-то Лейбниц, если Бог (как Абсолют) возможен, то он с необходимостью есть. А то, что подлинная простота и неделимость, обеспечивающие необходимое бытие субстанции, присущи одному только Абсолюту, знали уже и Аристотель, и Августин, и Боэций… На самом же деле Боэций, задавая тон будущей схоластике, использует в своем трактате не столько философский разум – intellectus, сколько формально-логический рассудок – ratio. И в этом его трактат сильно отличается от одноименного трактата Августина, где та же проблема толкуется не в рассудочной, а скорее в разумно-диалектической форме, когда божественное триединство понимается именно как непостижимое для рассудка диалектическое тождество одного и трех. Опыт формальной интерпретации тринитарной проблемы, проведенный Боэцием, вряд ли можно признать теологически удачным. Но в трактате затрагивалось немало и философских, метафизических и логических проблем, а самое главное – в нем был четко сформулирован имевший большое будущее метод: метод философствования на теологической теме, т. е. метод схоластики в средневековом смысле слова. Поэтому-то данный трактат Боэция вызвал такой большой интерес у тех мыслителей средних веков, таких как Гильберт Порретанский и Фома Аквинский, которые имели особый вкус в применении формально-логических методов к теологии. Не случайно и то, что Фома, как и Боэций, принадлежал в философии к партии аристотеликов». В богословском трактате «Против Евтихия и Нестория», посвященном христологической проблематике, Боэций тщательно, вдумчиво и скрупулезно проанализировал значение таких понятий как «природа» и «субстанция», «личность» и «бытие», выступив против несторианства и монофизитства и исповедуя, что в единой Личности Христа Богочеловека наличествуют две природы – Божественная и человеческая. В Иисусе Христе две природы, но одна Божественная Личность – Он воплотившийся и вочеловечившийся Бог Слово, воспринявший человеческое естество от Святой Девы Марии. «Природа Того, Кто единый есть Бог, соединилась с отличной от нее человеческой природой так, чтобы соединением двух природ стало одно лицо». По заветной мысли Боэция, Боговоплощение – это уникальное и единственное событие в истории мира, ничего подобного никогда не было и не будет в грядущих веках, это – величайшее чудо истории. Критикуя учение Нестория, Боэций провозглашал, что если бы во Христе было два Лица – Божественное и человеческое, то никакого соединения Божественного и человеческого в одной Личности не произошло бы – Христос не был бы истинным Богочеловеком и Спасителем мира. В понимании Боэция, Рождество Христово – это чудесное историческое событие, имеющее прежде всего сотериологический смысл – Христос пришел в мир, чтобы спасти нас, Он принес Себя в жертву, чтобы каждый верующий мог обрести спасение. Возвещая о том, что Церковь исповедует веру в Бога единого по Сущности, но сущего в трех Лицах, а во Христе Богочеловеке – одно Божественное Лицо, но две природы – Божественная и человеческая, Боэций тонко подметил, что если богословской ошибкой Нестория распределение Божественной и человеческой природ по разным Лицам, то догматическое заблуждение Евтихия состояло в непонимании разницы между «лицом» и «природой», ибо Евтихий – один из лидеров монофизитского движения, утверждал, что Божественная природа Христа поглотила в себе Его человеческую природу и растворила ее в себе, тем самым монофизиты не понимали и отвергали тайну Бгочеловечества. Богословски опровергая ересь Евтихия, Боэция указывал на то, что во Христе «человечество никоим образом не могла стать Божеством, и еще менее можно поверить, что две природы смещались и растворились друг в друге», отсюда – истинным является ортодоксальное христианское вероучение, гласящее, что во Христе одно Лицо и две природы – Он есть истинный Богочеловек, совершенный Бог и совершенный человек, Сын Божий и Сын Человеческий.
Вершина творчества Боэция – его «золотая книга», названная «Утешение философией» и написанная во дни заключения в темнице в преддверии казни, и содержащая в себе сетование на суровость судьбы и коварство фортуны, плод горького жизненного опыта и высоких мыслей, мучительный и напряженный поиск ответов на вековечные философские проблемы, волновавшие человеческий дух и относящиеся к этике и метафизике, логике и теории познания, попытка осмыслить трагедию своей жизни, исповедь скорбящего и завещание потомкам, последнее слово философа, обреченного на смерть. «Утешение философией» – это лучшее произведение Боэция, где неразрывно связаны логика, этика и теология, итог его поэтических опытов, научной деятельности и духовных поисков, книга жизни и кладезь философских раздумий о суетности земных благ и переменчивой фортуне, об исцелении души от скорбей и  истинном счастье, о добре и зле, о свободе и Провидении. «Утешение философией» – это не только философское, но и литературное произведение – шедевр, вошедший в сокровищницу мировой литературы, книга, написанная на века и тысячелетия. По стилистическим особенностям «золотая книга» Боэция гармонично сочетает в себе различные литературные приемы и жанры – он соединяет исповедь и нравственную проповедь, изощренную диалектику аналитического ума и проникновенную поэзию, трогающую сердце, но прежде всего это – «книга-завещание», содержащая самые заветные думы «последнего римлянина», его философствование в самой трагической жизненной ситуации – перед лицом смерти. Когда вдумчиво читаешь «Утешение философией», то душу охватывает то же чувство, что и при чтении диалога «Федон» Платона, а сам Боэций напоминает героическую фигуру Сократа, осужденного на смерть, но до последнего вздоха остающегося человеком, философствующим о смерти, бессмертии души и Божьем воздаянии, поднимающим вопросы этические, логические и эстетические. Вопрошая – «Почему для многих христиан Сократ – олицетворение христиан¬ских добродетелей, «христианин до Христа»?», исследовательница Л.Г. Тоноян отвечала: «Смерть Сократа перевернула мировоззрение части афинян, а мно¬жество христианских мучеников, которые спокойно принимали смерть, потому что слышали слово Бога в своей душе, переверну¬ло мировоззрение всей Античности. Жизнь и смерть Боэция – в ряду подобных примеров. Как и для Сократа, для Боэция логика и этика неотделимы». На страницах «золотой книги» Философия ободряет скорбящего Боэция словами – «Сократ разве не с моей помощью добился победы над несправедливой смертью?», тем самым нравственная победа Сократа – торжество мыслящего духа над смертью, это – цель Боэция и его сочинения – исцелить душу от смертной печали и возвыситься через акт философствования к наивысшему Благу – к Богу. «Утешение философией» – это своеобразный литературно-философский и поэтический итог тысячелетней античной культуры, ведь пытаясь разрешить вековечные философские проблемы пред лицом смерти, Боэций соединяет все достижения эллинской мудрости – именуемый «воспитанником элеатов и академиков – последователем величайших метафизиков Древней Эллады – Парменида и Платона, он обращается к их трудам и идеям, равно как к сочинениям Аристотеля – «Метафизика», «Физика», «Никомахова этика», «О душе», «О небе», и к произведениям древнеримского оратора Цицерона – к «Тускуланским беседам», к трактатам «О природе богов», «О предвидении», «О судьбе», «О государстве», к классическим произведениям античной поэзии – к творениям Сапфо, Овидия, Вергилия и Катулла, а также к трудам неоплатоников – Плотина, Прокла и Ямвлиха, световую символику которых он использовал в своих философско-художественных образах. В своих предсмертных размышлениях Боэций высказывал классическую неоплатоническую идею о том, что наивысшее Благо – Единое Божество и источник неиссякаемого света Истины и Красоты, а сияние Его убывает по мере приближения к материальному миру – пристрастие к дольнему миру веду людей к забвению высшей Истины и рабству у страстей и плоти:  «Ведь как только глаза людей обращаются от света высшей Истины к мрачному дольнему миру, тотчас их окутывает облако незнания. И начинают терзать гибельные страсти, подчиняющие их настолько, что люди как бы попа¬дают в рабство, и происходит это, некоторым образом, по их собственной воле». По своему жанру «золотая книга» Боэция относится к уходящему вглубь веков жанру утешительной литературы, к которому обращались платоник Крантор и оратор Цицерон, написавший «утешение» на смерть своей дочери Туллии, стоик Сенека, сочинивший целый ряд «утешений» к матери Гельвии, к Полибию, к Марции, но в то же время в сочинении Боэция жанр утешений сочетается с древним литературным жанром «протрептика» – наставлении в мудрости, классиками этого жанра считались Цицерон, написавший свой знаменитый диалог «Гортензий», и неоплатоник Ямвлих, сочинивший «Протрептик». О литературно-художественных особенностях «Утешения философией» глубокомысленно писала В.И. Уколова: «В «Утешении» проза чередуется со стихами – Боэций избрал довольно редко встречающуюся в античной литературе форму сатуры, т. е. своеобразного сочетания прозы и стихов. До него лишь несколько римских авторов прибегли к ней: видный деятель просвещения Варрон, писатель-сатирик Петроний, философ-стоик Сенека и Марциан Капелла, автор популярного в средние века сочинения «О браке Филологии и Меркурия». Однако сам факт использования сатуры в произведениях «утешительного» жанра не имеет аналога в предшествующей Боэцию литературе. Писатели последующего времени также избегали обращения к этой сложной форме, и лишь через семь столетий Данте, страстно почитавший Боэция, вновь прибег к ней при создании «Новой жизни». Композицию пяти книг «Утешения философией» с удивительной афористической четкостью описал Г.Г. Майоров: «Из пяти книг «Утешения» первая напоминает исповедь, вторая – моралистическую диатрибу, третья – сократический диалог, четвертая и пятая – теоретический трактат». В статье «Философский роман Боэция» Александр Марков высказывал мысль о том, что Боэций создал поэтику романа – в его произведении «Утешение философией» моралистическая проза сочетается со стихами, которые являются не только эстетическим украшением книги и лирическими зарисовкам, но музыкой души, выражением надежд, сомнений и исканий Боэция.
Прозаический текст книги «Утешение философией» написан в форме диалога между узником и Философией, предстающей в образе богини – томящегося в темнице философа окружают музы, но они  не в силах утешить страдальца, и к несчастному является сама Философия – целительница скорбящих душ. В представлении Боэция, философия – это путь постижения Истины, а сам ее возвышенный образ – образ Девы из книги «Утешения философией» – «провозвестницы истинного Света», чей образ глубоко поэтичен и символичен: «мне показалось, что над моей головой явилась женщина с ликом, исполненным достоинства, и пылающими очами, зоркостью своей далеко превосходящими человеческие, поражающими живым блеском и неисчерпаемой притягательной силой; хотя была она во цвете лет, никак не верилось, чтобы она принадлежала к нашему веку. Трудно было определить и ее рост. Ибо казалось, что в одно и то же время она и не превышала обычной человеческой меры, и теменем касалась неба, а если бы она подняла голову повыше, то вторглась бы в самое небо и стала бы невидимой для взирающих на нее людей. Она была облачена в одежды из нетленной ткани, с изощренным искусством сплетенной из тончайших нитей; их, как позже я узнал, она соткала собственными руками. На них, как на потемневших картинах, лежал налет забытой старины... Но эту одежду рвали руки каких-то неистовых существ, которые растаскивали ее частицы, кто какие мог захватить. В правой руке она держала книги, в левой – скипетр». Зоркость очей  Философии с  их блеском и неисчерпаемой силой – ее проницательность и умение видеть Истину, ее царственное достоинство – духовное благородство, ибо подлинный философ и мудрец в очах Божиих выше земных властителей и царей, ее возраст – «во цвете лет» – указывало не ее неземную красоту и причастность горнему миру – она выше течения времени и всей суеты мирской, рост ее – казалось не превышал человеческой меры – соразмерность философии людям, ибо каждый человек призван философствовать, являясь разумны и словесным существом, в то же время Философия головой своей касалась неба – ее возвышенность и принадлежность небесным сферам, ее нетленные одеяния, сплетенные из тончайших нитей ее собственными руками – виртуозная искусность, философия – не только наука наук, но и искусство искусств, ее сокровища – вечны и не истлеют, на ее облачениях налет старины – она во все века сопровождала мыслящих и совестливых людей, ищущих Истину, кроме того образ ее сближается с библейским образом Премудрости – от вечности бывшей у Бога Художницы из Книги притчей Соломоновых, это – ипостасная Премудрость и Сила Божия – ветхозаветный образ Самого предвечного Бога Слова, наконец, одежды ее пытались разодрать на части, как разодрали хитон распятого Иисуса Христа, – как часто мудрецы мира сего пытаются выдать свое учение, содержащее частичную истину, за всю Абсолютную Истину по всей полноте, что же до книг и скипетра в руках Философии, то закрытые и открытые книги – это явленная и сокровенная мудрость, а скипетр – символ власти. Когда взор Философии остановился на музах поэзии, окружавших страдальца Боэция, томящегося в темнице, и облекавших его рыдания в поэтические речи, то она, гневно сверкнув очами, грозно промолвила в духе Платона, изгонявшего поэтов из своего «идеального государства»: «Кто позволил этим распутным лицедейкам приблизиться к больному, ведь они не только не облегчают его страдания целебными средствами, но, напротив, питают его сладкой отравой? Они умерщвляют плодородную ниву разума бесплодными терзаниями страстей и приучают души людей к недугу, а не излечивают от него. Но если бы их ласки увлекли кого-либо непросвещенного, что вообще им присуще, я думаю, что перенесла бы это менее болезненно, ибо тогда моему делу не было бы нанесено никакого ущерба. Но его, взращенного на учениях элеатов и академиков? Ступайте прочь, сладкоголосые Сирены, доводящие до гибели, и предоставьте его моим музам для заботы и исцеления». В экспрессивном художественном изображении Боэция, после гневных слов «Девы-Философии» музы, опустив опечаленные лица к земле, покинули темницу – не в поэтическом искусстве ищет утешения в скорбях Боэций, а в философии, которую возвышенно чествует как «наставницу всех добродетелей», спустившуюся с высоких сфер в мрачную темницу к несчастному узнику. Как справедливо указывалось в исследовательской литературе образ Философии у Боэция – это классическая средневековая аллегорическая фигура, над ее головой подпись как на иконах святых, в ее руках – царский скипетр и книги – знак власти над мыслями и жизненными устремлениями людей, она изгоняет муз и возвращает Боэцию бодрость духа, являясь покровительницей всех философов – в особенности страждущих философов как Сократ, она выслушивает рассказ о трагическом финале жизни Боэция и о его бедах, напоминает о суетность и эфемерности земных благ – богатства, знатности, славы и власти, об изменчивости коварной и капризной фортуны, то осыпающей смертных своими дарами, то отбирающей у них все, рассуждает о времени и вечности, о свободе и Провидении. Как верно писала В.И. Уколова: «Утешительницей Боэция становится Философия – персонифицированная Мудрость. Она заново проводит его по лабиринтам выпавшей ему судьбы, сопрягая ее с судьбой мира и вечностью. Факелом знания Философия освещает тропы, по которым души, «словно пьяные», бредут в поисках истины. Философия предстает в образе величественной женщины, однако она не неприступная госпожа, но чуткая и заботливая наставница, которой можно поверять свои сомнения и которая сопровождает ищущих истину в их странствиях. Чем прекраснее и глубже смысл, придаваемый человеком мудрости, тем вернее и прочнее сложит она ступени, ведущие к высшей Истине». На страницах «Утешения философией» Боэций высказывает критические мысли в отношении эпикурейцев, материалистов и стоиков – тех, кто философствует «по стихиям мира сего», в то же время к числу философов пострадавших за честь философии он относит не только Сократа и Зенона Элейского, но и стоических мудрецов – Сенеку и Цицерона, при этом у стоической школы Боэций взял различные идеи и аргументы – особенно в этике и в учении о судьбе и Провидении. По слову Г.Г. Майорова, «философия Боэция сложилась из идей, почерпнутых из самых разнообразных источников, но главными из них, по нашему мнению, были все-таки неоплатонизм, Платон, Аристотель, римские моралисты и Августин. Но видеть в Боэциевом сочинении чистую компиляцию было бы не верно. В нем есть много личных раздумий, собственный достаточно целостный взгляд на вещи, но есть, конечно, и то, что ему не принадлежит, хотя, по сути дела, многое из этого вообще не принадлежит никому. Что бы там ни говорили, но у философии все-таки есть вечные проблемы. Они перекочевывают из системы в систему, не получая окончательного решения и всегда с новой силой воспламеняют сердца и умы философов. Их ценность – в самой их проблемности. С их разрешением – если бы оно было возможно – опустошилась бы и умерла философия. Некоторые из таких проблем составляют содержание Утешения философией».
На протяжении всей жизни Боэция волновал гносеологический вопрос – вопрос о познании Истины, который он, на манер античных поэтов, сформулировал следующим образом: «Где ж понимание мира скрыто тогда в человеке? Сила, что частности видит, знанье от тьмы отделяя, та, что опять собирает разъединенное вместе, путь пролагая к вершинам, иль, до земли опускаясь, правду вздымает над ложью, снова к себе возвратившись?». Как приверженец Платона и Аристотеля, Боэций провозглашал в своих математических и теологических трактах и сочинениях по логике, что человек познает Истину через философию, а философия – это «любовь к мудрости» и «постижение Истины», путь познания вещей видимых и невидимых, разделяя ее на практическую и созерцательную, и полагая, что практическая философия – это основание, на котором зиждется созерцательная и умозрительная философия. Жизнь истинного философа – это непрерывное восхождение к наивысшему Благу, путь от исполнений основополагающих положений практической философии к умозрения и созерцаниям – от этической проблематики к горним сферам метафизики и теологии – учению о Первоначале бытия – о Боге. В книге «Утешение философией» Боэций писал, что человек по-разному постигает мир через чувства, воображение и разум – чувство воспринимает форму, овеществленную в материи, воображение схватывает нематериальный образ, а идеи и смыслы, общие понятия – универсалии, доступны только разуму. Цель познания – восхождение от чувственного к духовному – через изучение наук человек постигает устройство мироздания и приобщается к свету высшего разума – к Богу, а его ум обретает крылья – возносится над вселенной, чтобы обрести «божественное знание», превосходящее все прочие виды знаний. Высшее назначении философии в том, чтобы наш разум обрел крылья – «поднялся в небо» и «обозревал землю», обретя познание небесное и земное, приобщаясь к источнику всех знаний и всякой мудрости – к Богу. «Происхождение всех вещей, и развитие изменяющейся природы, и то, каким образом все движется, причины, порядок, формы берут начало из неподвижности божественного разума». По воззрению Боэция, философия – это знание, заложенное в умы мудрых, ее «отчизна» – обитель высшего разума, а человеческая душа имеет в себе первоначальное и врожденное знание – «сокровенную форму и тайну сущего», но под тяжестью земного бытия душа словно забывает саму себя и Бога, отсюда – путь познания Истины есть описанный Платоном путь «припоминания» и возвращения в обитель высшего разума – Бога. Это возвращение к Богу Боэций именует исцелением души от земных забот и страстей – забывший себя человек, страждущий и несчастный, пребывающий в некой летаргии духа, начинает прозревать и вспоминать о самом себе – о своей душе и о Боге  благодаря философии – «целительнице душ», он размышляет о смысле жизни и смерти, борется со страстями и привязанностями к суетным благам земного бытия, возносясь мыслью до высоких метафизических истин и обретая мудрость и блаженство в Боге. Вся религиозная философия Боэция и его богословие – это рациональная теология, ведь не мистическое озарение, не религиозная вера и Откровение, а логика и диалектика, припоминание и восхождение к созерцанию вечных идей является стержнем всех гносеологических рассуждений «последнего римлянина», глубоко и проникновенно задумывающегося над смыслом бытия, но следующего не Библии, а Платону и Аристотелю, словно не осознавая познавательных границ рационального мышления и не понимая, что Абсолютная Истина есть Бог и для познания Бога нужно Откровение и его восприятие через акт веры. Верность классическим идеям античной философии и рационализм – это характерные черты мировоззрения Боэция, отпечатлевшиеся на всей его философии – этике, гносеологии и метафизике, в то же время, как он ищет высшую Истину и вечное Благо за пределами земного существования – через философию он искал утешения в житейских невзгодах, душевных скорбях и в преддверии смертного часа, но сама философия его как по букве, так и по духу своему – не столько философия по Христу, сколько по преданиям античного мира. По проницательному умозаключению русского философа и великолепного знатока античной культуры А.Ф. Лосева, «Боэция утешает не Христос и не Богородица, а диалектика чистого разума, которая, с одной стороны, вполне христианская, а с другой стороны, и притом тоже в последней глубине, также и языческая. И кто хочет характеризовать фигуру Боэция как переходную, тот не должен ограничиваться наличием у него чисто христианских и чисто языческих тенденций, а дол¬жен указать то, в чем и то, и другое действительно тождественны. Вот эта диалектика чистого разума и судьбы как раз и есть то, в чем христианство и язычество, по крайней мере времен Боэция, тождественны». По суждению А. Ф. Лосев «миро¬воззрение Боэция исторически явилось и не полным язычест¬вом и не полным христианством, а только переходом от одного к другому», отсюда – если Августин Блаженный ищет спасение через веру и молитву, то Боэций ищет утешение в философии – утонченной форме интеллектуализма – «аристотелевски осложненного платонизма». Когда вдумчиво и глубоко вчитываешься в «Утешение философией», то возникает вопрос – почему христианский мыслитель Боэций не упоминает о Христе Спасителе, не возносит молитву к Богу, не ищет утешения в религиозной вере и не обращается к строками Священного Писания? В исследовательской литературе были различные попытки ответить на этот вопрос: одни исследователи считали, что Боэций не обладал глубокой религиозностью и не был безраздельно предан христианской вере; иные – утверждали, что в конце жизни Боэций отрекся от христианства; третьи (Р. Картон, Э. Сил к, Э. Жильсон) – находили в «Утешении философии» христианские мотивы и неявные цитаты из Библии четвертые – рассматривали «золотую книгу» Боэция как часть более обширного труда, который он не успел дописать по причине своей мученической кончины; пятые, такие, как П. Курсель, полагали, что Боэций ставил перед собой задачу оправдания свободного философствования «в рамках теоцентрической средневековой культуры»; наш исследователь Г.Г. Майоров сперва высказал гипотезу,  что «Утешение философией» принадлежало одному из учеников Боэция, а затем – пришел к иной версии, гласящей, что Боэций «не терял надежду на милость фортуны, а его нежелание касаться вероисповедальных тем в философской книге становится понятным: ведь именно конфессиональные и богословские разногласия явились той искрой, от которой затаенная вражда между готами и римлянами вспыхнула с новой силой, приведя Боэция в столь печальное состояние. И кто знает, не послужили ли теологические трактаты Боэция одним из поводов для его ареста!». Надо ясно сказать о том, что все эти версии весьма сомнительны и неубедительны, во-первых, нам точно известно, что «Утешение философией» принадлежит перу самого Боэция и написано во дни его заключения в темнице; во-вторых, он не надеялся на милость фортуны и понимал, что его ожидает смертная казнь, отсюда – исповедальный характер его последнего произведения и предельная искренность его мыслящего духа и сердца; в-третьих, Боэций ставил пред собой задача не оправдания разума в рамках теоцентрического и религиозного миросозерцания, а разрешения самых волнующих и вековечных философских вопросов о добре и зле, о свободе и Провидении, о страданиях и счастье;  в-четвертых, «Утешение философией» – это цельное произведение, и нет никаких оснований утверждать о том, что оно является лишь первой частью более грандиозного творения, а далее Боэций приступил бы к написанию книги «Утешение верой»; в-пятых, Боэций не отрекался от христианской веры и память о нем хранится как память о мученике, но при этом он оставался утонченным интеллектуалом и «последним римлянином», наследником и хранителем античной культуры. Богословские трактаты Боэция свидетельствуют о  его христианской вере, но по образованию и культуре своего мышления он был эллином – преемником Парменида и Сократа, Платона и Аристотеля – «воспитанником элеатов и Академии», в своих произведениях он пытался соединить Афины и Иерусалим – античное и христианское мировоззрения, найти общее в них, при этом его философия была философией по античной традиции, а не по Христу, его этика – скорее ближе Цицерону и стоикам, чем христианству, а метафизика – Платону и неоплатоникам, чем Библии и святоотеческому богословию. Как классический неоплатоник Боэций верит в существование мировой души и как Платон и Ориген убежден в предсуществовании душ и называет тело – темницей души, Бог в его платонически-аристотелевском представлении не создал мир из ничего, а является Демиургом, оформляющим безвидную материю, наконец, его воззрения о том, что космос не имеет начала и конца – несовместимо с как библейским учением о сотворении мира, так и с христианским пониманием истории и эсхатологии. Миросозерцание Боэция теоцентрично, но не христоцентрично – он убежден, что существует Бога – Создатель и Вседержитель всего сущего, Он – высшее Благо и цель бытия, имя Ему – «Любовь, что движет солнце и светила», но ни в теологических трактатах Боэция, ни тем более в его стихах и книге «Утешение философией» нет священного трепета и молитвенного изумления перед Богочеловеческим Ликом Иисуса Христа. В ярких художественных красках Боэций пишет о высокой целительной и душеспасительной миссии философии и описывает философию как целительницу душ – он убежден, что философия утешает душу, просвещает ум и исцеляет сердце, а единственный способ лечения – рассуждения, опирающиеся на логику и диалектику, иллюстрирующиеся поэтическими образами и назидательными изречениями, при этом «последний римлянин» ни обращается к свидетельствам веры и Библии, к молитве и сверхразумному Откровению, оставаясь представителем античной рационалистической традиции. Как разительно отличается «Утешение философией» от книги Иова и «Исповеди» Августина Блаженного! – в лучшем сочинении Боэция нет ни слова о первородном грехе, искупительной жертве Христа и таинствах Церкви – перед лицом смерти Боэций возвращается к Платону и Аристотелю, Цицерону и стоикам – мысль его вращается вокруг идей античной философии. В самый драматичный момент своей жизни и в преддверии мученической смерти Боэций остается рационалистом – он пытается чисто рациональными методами – логикой и диалектикой – разрешить и найти ответ на вековечные и проклятые философские проблемы, но оставаясь в «границах чистого разума» он не смог дать всеразрешающий ответ – книга его не утешит страдальца – ни плачущего изгнанника Адама, чей молитвенный плач столь поэтично описан преподобным Силуаном Афонским, ни безвинного страдальца Иова, в неистовых речах вопиющего к Богу, ни печального царя Соломона, утомленного суетой сует и томлением духа, тем самым философская мысль Боэция не возвысилась до проникновенной молитвы и духовных высот христианского Богомыслия, а его книга «Утешение философией» наглядно продемонстрировала невозможность дать утешение скорбящим и разрешить все ключевые метафизические, эстетические, этические и экзистенциальные проблемы с позиции рационального мышления.
Одной из центральных тем в рассуждениях Боэция – это тема судьбы ил лучше сказать непостоянной, коварной и капризной фортуны с ее нечаянным счастьем и нежданными бедствиями. Кто из людей не сетовал на свою судьбу в минуту тяжкого горя и в отчаянии не восклицал – «за что?», и кто не радовался, когда ему благоволила фортуна, щедро осыпая его своими дарами? Размышляя о капризах фортуны, Боэций утверждал, что изменчивость – закон ее бытия, ибо если бы она стала постоянной, то перестала бы быть сама собой, более того – само латинское слово «fortuna» происходит от слова «forte», означающего «случайно» и «нечаянно», следовательно, дары фортуны – это то, что обретается не по заслугам человека, а в силу внешних обстоятельств. Как с блеском остроумия и изящным экскурсом в историю мировой культуры писала В.И. Уколова о фортуне в философии Боэция: «Властительница случая и распорядительница земных благ, несмотря на решительное сопротивление христианских теологов, утверждавших, что она просто не существует, проникает в культуру средних веков и Возрождения и прочно обосновывается там, чтобы затем, приняв более мужественное обличие судьбы, заставить биться над решением своей загадки философов-идеалистов от Новалиса и Шопенгауэра до Ницше и Шпенглера. У истоков средневековых представлений о судьбе-Фортуне высится трагическая фигура Боэция, который шел к этой теме не только от философии, но и от жизни, казалось, задавшейся целью проверить крепость его души и искренность теоретических рассуждений. Долго оставаясь счастливейшим из смертных, он в один миг потерял все. Из отвлеченной философской категории судьба превратилась в грозного последнего судью. Длительные ласки Фортуны обернулись западней, из которой не было выхода. Люди, слывущие баловнями судьбы, подчас утрачивают стойкость, ибо из не тренированного препятствиями и несчастьями духа незаметно истекает способность к сопротивлению. Но не таков Боэций. Зная, что его ждет смерть, он останется верным себе и решит победить судьбу не напряженными всплесками чувств, но доводами разума. Индивидуальная борьба человека с обрушившимися на него несправедливостью и непоправимым несчастьем оборачивается философским осмыслением судьбы как одного из главных законов мироздания». В рассуждениях Боэция о фортуне и ее нежданных дарах и карах отразились не только идеи античных трагиков, Платона и Аристотеля, стоиков и неоплатоников, но и личные раздумья римского философа, его стремление вникнуть в тайну человеческой судьбы со всем ее трагизмом и комизмом, со всеми страданиями и с загадкой счастья. К дарам фортуны Боэций относит знатность и власть, славу, почести и богатство,  подчеркивая, что они имеют преходящий характер – «изменчивый» и «быстротечный», а источником мук является пристрастие к мирским благам – суетным и преходящим, в то время как истинный мудрец призван устремляться к Богу и искать не тленные и земные сокровища, а сокровища нетленные, духовные и небесные. Самое драгоценное сокровище на земле – это друзья, что дает на право вспомнить евангельские слова –  «нет больше той любви, как если кто положит душу свою за друзей своих» (Ин.15:13), а самое драгоценное сокровище на небе – это Бог. Для Боэция очевидно, что большинство людей считает, что счастье заключено в материальных благах – одних манит власть, но царская власть и близость к трону не наделяет человека истинным могуществом, более того – сердца властителей зачастую охвачены страхом потери власти; иные жаждут богатства, но все сокровища этого суетного мира не удовлетворят глубокую душу; третьи думают обрести счастье в славе, но «какой смысл заключен в славе для выдающихся людей, о которых идет речь, стремящихся к славе ради добродетели? Что, я спрашиваю, им до славы после уничтожения тела смертью? Ведь если предположить то, что наш рассудок отказывается допустить, будто люди умирают полностью, слава вообще ничто, поскольку тот, кому она воздается, вообще больше не существует. Если же душа, осознающая самое себя, освободившись из земной темницы, устремляется в небо, разве она не посмотрит с презрением на все земные деяния, она, которая, вкушая радости неба, ликует, что освободилась от земных пут!». По воззрению Боэция, все мирские блага – это «ложные формы счастья», ибо ни богатство, ни чувственные наслаждения, ни царская власть, ни слава – ничто не может дать человеческой душе истинное счастье: «Если ты пытаешься скопить деньги, то вынужден будешь их отнять у того, кто теперь владеет ими. Жаждешь почетных должностей – преклонишь колена перед дающими их, желая всех превзойти – обесславишь себя унижением. Стремишься к могуществу – на тебя обратится вероломство подданных, и ты будешь окружен опасностями. Ищешь славы – но отречешься от нее из-за трудностей и беспокойства, связанных с ней. Желаешь проводить жизнь в наслаждениях – но кто же не станет презирать и не сочтет ничтожнейшим человека, порабощенного страстями своего тела? Ведь те, которые ставят блага тела превыше всего, стремятся к обладанию столь малой и хрупкой вещью. Ибо разве можешь ты превзойти слонов величиной тела, а волов – силой или, быть может, тигры уступят тебе в ловкости? Обратите же свой взор к простору небес, их неизменному и стремительному вращению и перестаньте, наконец, восхищаться вещами, которые не имеют подлинной ценности. Ведь даже небо достойно восхищения не из-за этого вращения, но из-за того порядка, посредством которого оно управляется. Что касается внешней красоты, то она преходяща и более быстротечна, чем весеннее цветение. Если бы, как говорит Аристотель, люди обладали глазами Линкея то они своим взглядом проникали бы через покровы. И если бы можно было увидеть то, что находится внутри человека, разве не показалось бы безобразным тело Алкивиада, славившегося своей красотой? Следовательно, то, что человеку кажется прекрасным, не вытекает из его природы, но является следствием слабости взирающих на него глаз. Теперь поймите, сколь тщетно желать блага красоты лица и тела. Ведь то, чему поражается человек, может быть уничтожено жаром горячки за три дня. Из всего этого следует, что и эти блага не могут дать того, что обещают, и не являются собранием всех благ; они не указывают путей к блаженству и сами не делают людей блаженными». Задаваясь вопросом – «как человеку обрести счастье?», Боэций использует евангельское слово «блаженство», выражающее истинное и вечное счастье –  «блаженство – это совершенное состояние, которое является соединением всех благ», оно «есть благо, которое, когда оно достигнуто, не оставляет желать ничего большего». «Нет нужды говорить, что блаженство есть состояние, не подверженное ни тревогам, ни печали, ни тягостной скорби, ибо даже в самых малых вещах, которыми люди стремятся обладать, заключены радость и удовольствие. Еще раз перечислю то, чем люди хотят обладать, – они жаждут богатства, чинов, верховной власти, славы и наслаждения по той причине, что надеются с их помощью обрести достаток, уважение, влияние, известность, радость. Итак, благо есть то, к чему различными путями стремятся люди; в этом легко угадывается сила природы, вследствие которой хотя суждения людей и различны, однако их объединяет тяготение к одной цели – благу». Но как обрести блаженство? По проницательному суждению Боэция, многие люди несчастны, ибо гоняются за призраками счастья – суетными, временными, мирскими благами, в то время как подлинное счастье – блаженство – заключено в источнике всех благ – в Боге, Который есть не только Творец бытия и Повелитель всего сущего, но и цель нашего бытия. Как христианский мыслитель, Боэций был убежден, что человек сотворен по образу и подобию Божиему и имеет не только смертное тело, но и бессмертную душу, а значит – цель человеческого бытия не в том, чтобы накоплять земные сокровища, а в том, чтобы возвыситься к своему Создателю и стать причастным Тому, Кто заключает в себе совершенное благо и превосходит все существующее. «Бог есть наивысшее Благо и совершенное Блаженство». Если человек стремиться к низшему и пренебрегает Богом, то он оскорбляет своего Творца и утрачивает смысл и цель своего существования. Если человек обольщается мирскими благами, то его душа становится рабыней низменных страстей и он утрачивает свое предназначение. Для того чтобы проиллюстрировать свою мысль Боэций излагает в стихах описанный в «Одиссеи» Гомера миф о волшебнице Кирке – Цирцее, дочери бога солнца Гелиоса, превращавшей попадавших на ее остров странников в свиней и диких зверей. Если над человеком начинают властвовать «скотские похоти», то он расчеловечивается – постепенно утрачивает образ человеческий и свое высокое предназначение, уподобляясь не Богу, а бессловесным животным. Человек есть высшее существо в иерархии земного бытия, смертное тело его принадлежит материальному миру, а бессмертный дух – устремлен ввысь, к вечной Истине. Нравственный идеал Боэция – это не столько святой христианский подвижник, сделавший Евангелие путеводной звездой своей жизни и непрестанно молящийся Богу, сколько стоический мудрец, невозмутимый духом в самых трагических жизненных ситуациях, силой своего разума вырывающийся из оков времени и пространства. Человек обладает разумом и свободной волей, каждый из нас может избрать как путь восхождения к высшему Благу – приобщения к Богу и познания Истины, так и путь нисхождения – интеллектуальной и нравственной деградации. По слову Боэция, порок – это «болезнь души», а добродетель – благо само по себе, пребывающий в пороках, под воздействием губительных страстей забывает о Боге и своей душе, сам приуготовляя себе наказание, в то время как добродетельный обретает блаженство, ибо, если «ты украсил душу наилучшими добродетелями, нет тебе дела до судьи, определяющего награды: ты сам приобщил себя к наилучшему. Если же ты склонишься к пороку, не сетуй на наказание, ты сам предопределил себя к самому плохому концу». В понимании Боэция, не Господь Бог предопределяет человека к наградам и наказаниям, а сам человек избирает путь, ведущий его к наивысшему Благу или уводящий от высшей цели нашего существования.
Как и всех величайших мыслителей человечества – Иова и Соломона, Августина Блаженного, Канта, Достоевского, Бердяева  и Вышеславцева – Боэция волновал вопрос о теодицее – как примирить веру в существование благого и всемогущего Бога с тем горестным фактом, что в  мире существует зло? В беседе с Философией Боэций признавался: «Истинная и величайшая причина моей печали заключена в том, что я не понимаю, как может вообще существовать или избегать наказания зло, если благо – повелитель всего сущего. Подумай только, ведь это достойно удивления! Но с этим сопряжено нечто большее, ибо когда процветает и правит подлость, добродетель не только лишается наград, но, поверженная, она попирается ногами порочных людей и принимает на себя наказания, причитающиеся преступникам. И это происходит в царстве всеведущего, всемогущего, притом желающего исключительно блага Бога! Нет человека, который мог бы не удивляться и не жаловаться, видя это». По своему миросозерцанию Боэций глубоко религиозен – он верует в то, что Бог есть благой и всемогущий Творец мира и Зиждитель бытия, Он руководит вселенной и совершает суд Свой, а потому – «порок никогда не остается без наказания, а добродетель – без вознаграждения. Добрые всегда обретают счастье, а злые – несчастье». «Никогда не может случиться так, чтобы добродетель и честность не получали соответствующего вознаграждения. Сколько бы ни свирепствовали дурные люди, венок мудрого не упадет и не увянет. И не уничтожит чужая порочность славу добрых. А если бы это была слава, заимствованная извне, то ее мог бы отнять тот, кто наделил ею, или кто-нибудь еще. Поскольку же она есть то, что человеку приносит его способность творить добро, то, только перестав быть добрым, он лишается ее. Напоследок я скажу, что если всякую награду желают, потому что полагают ее благом, то человек, сопричастный благу, разве не получает награду? И какую награду! Самую прекрасную и великую из всех. Вспомни же мои недавние размышления и сделай вывод: если само благо есть блаженство, все добрые люди уже тем самым, что они добродетельны, достигают блаженства. Но те, которые блаженны, как мы решили, суть боги, для добрых же награда, которую ни время не может истребить, ни власть уменьшить, ни порочность очернить, состоит в том, чтобы стать богами. А раз так, то мудрый человек не может сомневаться в том, что порочные люди будут наказаны с неотвратимостью. И если благо и зло, как и награда и наказание, совершенно различны между собой, то мы справедливо полагаем, что неизбежно добро заслуживает награды, а зло – наказания. Так, наградою добрым служит сама их порядочность, а наказанием дурным – их порочность… Кроме того, она делает их тем более несчастливыми, чем дольше длится, и была бы преисполнена несчастья, если бы продолжалась вечно. Поэтому, очевидно, наиболее несчастны злодеи, избежавшие справедливого наказания, а не получившие его. Этому рассуждению созвучно, что самое тяжелое наказание достается им, если, как представляется, они остались безнаказанными. Наказывать дурных людей – справедливо, оставлять ненаказанными – непозволительно. Горько сетуя на то, что привыкшие к темноте – ослепленные страстями люди, редко обращаются к свету очевидной Истины и подобны птицам, чье зрение сильнее ночью, чем днем, Боэций предостерегал, что только глупец считает, что безнаказанность преступления – это счастье, в то время как мудрый человек понимает следующую истину: «Если ты украсишь душу наилучшими добродетелями, нет тебе дела до судьи, определяющего награду: ты сам себя приобщил к наилучшему. Если же ты падешь в грязь, не сетуй на наказание извне: ты сам избрал себе наихудший жребий. Так, когда смотришь поочередно на землю и на небо, кажется, что ты падаешь в грязь или возносишься к звездам. Но толпа этого не понимает». В своих рассуждениях о страданиях, счастье и теодицее Боэций возносится мыслью к идее бессмертия души человека и его небесной отчизне, о суетности  мирских благ и скоротечности земной жизни, о благости Творца, управляющего миром, о справедливом воздаянии добрым и злым, о любви к Богу и единение с Ним, которое составляет величайшее благо для человека – истинное блаженство и величайшую свободу. Вдохновленный платоновским диалогом «Тимей», Боэций изображает величественную картину созданного Богом и управляемого Божественным Провидением космоса, предвосхищая мысль Лейбница о том, что созданный Богом мир – наилучший из всех возможных миров, но встает вопрос – откуда в мире возникло зло, что оно такое и как Бог попустил существование зла? Мученически бьющаяся над проблемой теодицеи, мысль Боэция восходит к идее благости Творца вселенной – Бог благ по Своему естеству, Он – источник мировой гармонии и красоты, зло же меонично, оно – отпадение от Бога и разлад с самим собой, отсюда – злодей не причастен Богу – высшему Благу, не имеет истинного блаженства, в то время как добрый – причастен Богу и находит в Нем блаженство и утешение в скорбях. Бог всемогущ, но Он никогда не сотворит зла, ибо всеблаг и всеведущ, все сотворенное Им благо, зло же – ничто, оно – лишь нарушение гармоничного порядка вещей, а не совечное и не равносильное Богу начало, имеющее независимое бытие. В нашем суетном мире человек подвержен страданиям и смерти, мирское благополучие зыбко, милость фортуны – непостоянна, а значит – только Бог есть высшая цель и прибежище для скорбящего, скитающегося по путям земного существования.
В своей книге «Утешение философией» Боэций пытался разрешить одну из самых сложных проблем христианского богословия – вопрос о Божественном Провидении и свободе воли человека: Если Бог всемогущ и всеведущ, управляет всем во вселенной и все предвидит, то, как возможно существование свободной воли Его разумных созданий – людей? Прежде всего Боэций исповедует веру в благость Творца и Его Провидение – миром правит не слепой случай и не безжалостный рок из античных трагедий, а справедливый, благой и всеведущий Бог – все вещи и события в мире имеют разумные основания, заложенные в логике вечного разума Бога: «Провидение есть сам божественный разум, стоящий во главе всех вещей и располагающий все вещи, судьба же есть связующее расположение изменяющихся вещей, посредством нее Провидение упорядочивает их существование. Провидение объемлет в равной степени все, как отдельное, так и бесконечное. Судьба же упорядочивает движением отдельное, распределяя и наделяя местом и формой. Таким образом, разветвление временного порядка, заключенное в самом божественном разуме, есть предзнающее Провидение, а воплощение этого порядка непосредственно во времени зовется судьбой. Провидение и судьба хотя и различаются, однако взаимосвязаны между собой. Порядок судьбы вытекает из простоты Провидения. Подобно тому как мастер уже имеет в уме форму вещи, которую собирается сделать, как бы держа ее перед своим мысленным взором всю сразу, приступает к ее осуществлению во времени, так и Бог в своем Провидении располагает единственным и непреложным образом того, что должно свершиться. Судьба же предписываемое Провидением направляет относительно времени и места. И не важно, ткет ли она свою нить с помощью духов, близких к божественному Провидению, или с помощью мировой души, или послушной ей природы посредством движения небесных светил, или силой Ангелов, или хитростью различных демонов, с помощью чего-то одного из этого или же посредством всего этого, вместе взятого, очевидно, что Провидение есть простой и неизменный образ всего того, что предопределено к воплощению, судьба же представляет собой беспрестанно меняющееся сплетение и временной порядок того, что Бог в своей простоте располагает к возникновению. Отсюда следует: все, подчиненное судьбе, подвластно и Провидению, которому подчиняется и сама судьба, но некоторые вещи, подвластные Провидению, находятся выше линии судьбы… Ход судьбы движет небо и звезды, располагает в должном соответствии элементы и совершает цепь изменений. Она возобновляет бытие всего сущего, даруя подобие через оплодотворение семени, чередуя рождение и смерть. Она связывает действия и ход жизни людей нерушимой цепью причин, берущих начало от неизменного Провидения и также с необходимостью являющихся неизменными. Так наилучшим образом управляется мир – пребывающая в божественном разуме простота извлекает из себя неизменный порядок причин, этот порядок удерживает изменчивый мир в своей неизменности и подчиняет себе все вещи, находящиеся в движении. Отсюда следует, что вам, не могущим понять этот порядок, все кажется беспорядочным и неустроенным, тем не менее во всем сущем заключен порядок, направляющий его к благу. И нет ничего такого, что происходило бы по причине зла или потому, что оно задумано самими порочными, а они, как мы уже в полной мере доказали выше, отклоняются от желанного им блага из-за ошибки или заблуждения, тогда как порядок, который исходит от высшего блага в мировом центре, никого не может отклонить от его начинания». Как глубокомысленно и рассудительно поясняет исследователь Г.Г. Майоров, в философской системе Боэция, «Бог-Творец подобен художнику, который заранее имеет в своем уме идеальный образ творимого произведения. Этот образ, т. е. полнота всех оснований, предназначенных к существованию вещей и событий, составляющих единую и неделимую мысль Бога, и есть Провидение. Но Бог – не такой художник, у которого произведение может отличаться от замысла по причине недостатка силы и мастерства. Он – Мастер совершенный и всемогущий, и поэтому все, что Он изначально замыслил, с неизбежностью осуществляется: мир, как он есть, в точности совпадает с божественным идеальным порядком мира, и ни одна вещь не выходит за пределы этого порядка Разница здесь только в том, что идеальный порядок весь сразу, вечно, пребывает в неделимом единстве, т. е. простоте, божественной мысли, а мировой порядок развертывается постепенно во времени и пространстве, подобно произведению художника, часть за частью переходящего из единого идеального замысла на материальное полотно… От своей судьбы не уйдешь, ибо судьба только исполняет предначертания Провидения, а воля Провидения непреложна. Судьбы людей многоразличны, но в простоте Провидения они полностью согласованы и составляют все вместе единую судьбу мира человеческого, в котором каждый занимает свое, наиболее соответствующее ему, место, и никто не забыт. Вместе с тем, если избежать своей судьбы и невозможно, можно все-таки избежать ее превратностей. Ведь линия судьбы – это функция времени. Чем сильнее вы зависите от времени и временного, а значит, от нестабильного и преходящего, тем превратнее и изменчивее ваша судьба, тем менее надежно и менее прочно ваше положение. И наоборот, чем ближе вы к Божественной жизни с ее неизменной вечностью, тем меньше ваша зависимость от времени, а следовательно, и от превратностей (неожиданных изменений, превращений) судьбы… Центр – это ось и начало бытия; это – Сам Бог. Уподобьтесь в своей жизни Богу, и судьба перестанет бросать вас вверх и вниз». В богословских рассуждениях Боэция о судьбе и Провидении отчетливо звучит римское отношение к судьбе – античный и языческий принцип amor fati – «любовь к року», гласящий, что каждый человек должен любить всякую данную ему Богом судьбу, помня о том, что выпадающие на его долю радости и страдания находятся в согласии с его собственным благом и с благом целого мира. По своему миросозерцанию Боэций остается классическим античным мыслителем, его суждения не свободны от сетей провиденциального фатализма, а его теодицея имеет рационалистический и откровенно языческий характер – она скорее ближе Платону, стоикам, Плотину и Лейбницу с убеждением последнего в том, что все, что свершается в мире –  к лучшему, но эта теодицея не смогла бы утешить страдальца Иова, печального мудреца Соломона и плачущего пророка Иеремию, она словно не вникает в метафизический трагизм бытия, с такой изумительной мощью, силой и образностью раскрытый в книге Иова, Псалтыре, Евангелии и Апокалипсисе, не вмещает роковую тайну зла и то, что в мире действует не только благой Бог, но и дьявол-искуситель, а весь наш земной мир во зле лежит, как писал апостол и тайнозритель Иоанн Богослов. Восторженно отзываясь о Боэции как о христианском мыслителе, «который как пророк призван знамениями, чудесно совпавшими с логическими значениями», Александр Марков писал, что «мудрость друзей библейского Иова – не для Боэция», но когда я читаю окончание четвертой книги из трактата «Утешение философией», то не могу согласиться с этой неумеренно-восторженной и экзальтированной похвалой Боэцию, ведь «последний римлянин», вдохновлявшийся не библейской мудростью веры, а языческой философией, идущей от Парменида, Платона и Аристотеля до стоиков и неоплатоников, равно как и описанные в Ветхом Завете друзья-утешители скорбящего праведника Иова, заявляет, что «зла нигде нет», а все, что нам представляется злом – на самом деле злом не является и оправдано логикой Провидения – это суждение Боэция есть классический аргумент Елифаза, Вилдада и Софара, споривших с Иовом.
Размышляя о неисповедимых путях Провидения, Боэций в полном согласии с Библией отмечал, что человек не в состоянии охватить умом и описать словами все загадки Божественного Провидения. По воззрению Боэция, все в мире упорядочено Богом – не существует случайности как беспричинных событий, более того – ничто не случается без ведома Провидения, охватывающего все времена и предвидящего все события и все поступки людей. Но если Бог все предвидит и судьбы всех людей предвидены божественным разумом во всех деталях, то существует ли свобода воли человека? Как христианский мыслитель Боэций защищал идею свободной воли и утверждал, что «свободная воля существует, и нет такого разумного существа, у которого бы отсутствовала свободная воля». Пытаясь разрешить метафизический парадокс свободы и Провидения, Боэций писал: «Кажется слишком противоречивым то, что Бог предвидит все – и тем не менее существует некая свобода воли. Ведь если Бог все предвидит и никоим образом не может обмануться, то с необходимостью следует, что Провидение предзнает то, что будет иметь место в будущем. Если же от века не только свершенное людьми, но и их помыслы и желания Бог предзнает, то не может быть никакой свободы воли, так как невозможно существование какого-либо поступка или желания, которые были бы сокрыты от божественного Провидения, не ведающего заблуждения. Если же нечто имеет возможность отклониться от того, что было предвидено, то в таком случае нельзя говорить о непогрешимости Провидения относительно будущего. Однако думать такое о божественном предопределении я считаю недостойным. И я не одобряю тех средств, с помощью которых некоторые пытаются распутать этот узел. Они говорят: то, что должно произойти, осуществляется не оттого, что Провидение определило его к бытию в будущем, но скорее наоборот, то, что будет иметь место в будущем, не может быть скрыто от божественного Провидения. Таким образом, эта связь ставится с ног на голову: отрицается непреложная необходимость того, что наличествует в самом Провидении, и она сохраняется лишь в самих будущих событиях и вещах, которые предвидены. Не то, что наличествует в самом Провидении, должно обрести существование в будущем, но то, что будет иметь место в будущем, должно быть предвиденным. В результате возникает вопрос, что является причиной: предзнание необходимости будущего или необходимость, заключенная в самом будущем, предузнанная Провидением? Я же хотел бы показать, что каков бы ни был порядок причин сам по себе, то, что предузнано, должно произойти, даже если, как кажется, предзнание не влечет за собой необходимости появления событий и вещей в будущее». В  своих богословских рассуждениях о тайне Божьего Промысла Боэций проницательно замечает, что Бог всеведущ и для Него нет ничего сокровенного, Он от вечности предвидит и знает все, что было, есть и будет, но, во-первых,  при всей изощренной диалектике Боэция, нужно признать, что он не смог разрешить метафизический парадокс свободы и Провидения – Боэций ошибочно утверждает, что все в мире совершается по необходимости, заложенной в Провидении – «все происходит с необходимостью, а предзнание есть знак этой необходимости»; во-вторых, Боэций не понимает трагизма всемирной истории как Богочеловеческой драмы и столкновения свободных воль; а в-третьих, хоть Боэций и верно говорит о том, что все события, происходящие в будущем, совершенным образом известны всеведущем Богу, но он заблуждается, утверждая, что они входят в вечный план Творца и совершаются строго по Его воле. Если бы Боэций глубже вник в боговдохновенные строки Библии, то осознал, что не все в мире происходит по воле Вседержителя, ибо если бы все свершалось по святой воле Бога, то не было бы грехопадения Адама и Евы, не было бы смерти, крови и слез, оросивших землею. В то же время, понимая, что нет ничего более кощунственного, чем  мысль о том, что все предопределяется Провидением и не зависит от воли людей, ибо это ведет к нечестивому мнению, что злые поступки совершаются по воле Творца всех благ, Боэций мудро утверждал, что если все происходящее «связано несокрушимой цепью» причинно-следственных связей и всюду царствует необходимость, то в нашей жизни не остается места для надежд и молитвы, но тогда исчезает «единственное общение между Богом и людьми, то есть упование на Его милость и молитва, если, конечно, ценой должного смирения мы не оказываемся достойными божественной милости. Ведь молитва – единственное средство, как кажется, с помощью которого люди душой могут общаться с Богом, с этим недоступным светом, соединяясь с Ним еще прежде, чем мы достигнем Его обители. Итак, если признать, что необходимость сокрыта в самом будущем, людям не останется ничего такого, посредством чего они могли бы единиться с высшим началом всего сущего». Пытаясь рационально разрешить метафизический парадокс свободы и Провидения, Боэций обращает внимание на то, что Бог вечен, а наш мир пребывает в потоке времени – в строгом смысле Бог не предвидит будущее, а пребывает выше времени и созерцает все сущее с позиции вечности – Он совершенным образом видит все наши будущие действия, но Его предвидение не является причиной наших действий – Он оставляет неприкосновенной свободу Своих созданий. «По мнению всех живых существ, наделенных разумом, Бог вечен. Рассмотрим, что есть вечность. Она раскроет нам природу Бога и его знания. Вечность есть совершенное обладание сразу всей полнотой бесконечной жизни, это с очевидностью явствует при сравнении ее с временными явлениями. У того, что существует во времени, его настоящее с наступлением будущего переходит в прошлое. И нет ничего существующего во времени, что могло бы охватить сразу всю протяженность своей жизни, ибо оно, не достигнув еще завтрашнего, уже утратило вчерашнее. Ваша нынешняя жизнь не больше чем текущее и преходящее мгновение… Бог – вечен и сохраняет состояние, в котором, кроме настоящего, нет ничего, то и знание Его, превосходя движение времени, пребывает в простоте Его настоящего, содержа в себе в совокупности бесконечную протяженность будущего и прошедшего, и все это Бог обозревает в непосредственности своего знания, как если бы все это происходило в настоящем... Если можно сравнивать настоящее Бога и человека, то нужно отметить, что как вы, люди, видите обычно некоторые вещи в вашем преходящем настоящем, так и Бог созерцает все в своем вечном настоящем. Следовательно, божественное предзнание не изменяет природы и свойств вещей, оно только в своем настоящем видит все таким, каким то станет в будущем, и не выносит о вещах неясных суждений, но одним взором своего разума распознает, что произойдет в будущем, будь то по необходимости или нет. Так вы, когда видите идущего по земле человека и восходящее на небе солнце, хотя и воспринимаете их одновременно, однако оцениваете их по-разному, считая первое действие произвольным, а второе – необходимым. И божественное прозрение, во все проникающее, не изменяет сущности вещей, которые для него всегда настоящи, а относительно времени – будущи; отсюда следует, что когда Бог знает, что нечто должно будет произойти в будущем, и знает, что оно лишено необходимости существования, то это не предположение, но обоснованное знание истины… Бог на то будущее, что зависит от свободы воли, смотрит как на существующее, но оно только относительно божественного видения является необходимым по условию природы божественного знания; рассмотренное же само по себе относительно своей природы, оно не теряет своей неограниченной свободы. Без сомнения, будет существовать все, что Бог предзнает как будущее, но кое-что из этого зависит от свободы воли. Таким образом, некоторые события хотя и произойдут в будущем, однако не утрачивают и своей природы, поскольку до того, как они произошли, могли и не произойти». Исповедуя веру в то, что Творец и Зиждитель вселенной есть и наблюдающий за всем свыше Бог Промыслитель, все предзнающий и с высоты вечности охватывающий Своим взором, знающий все наши будущие деяния, определяя добрым награды, а дурным – наказания, Боэций провозглашает, что «не пусты надежды на Бога и молитвы, ибо если они искренни, не могут остаться безответными», призывая отвергнуть пороки и жить добродетельно, устремить свой дух к праведным надеждам и вознестись к небу смиренные молитвы. «Великая и невыразимая необходимость благочестия возложена на все, ибо живете вы под оком Всевидящего Судьи!». Этими патетическими словами завершается «Утешение философией» – один из шедевров мировой философской литературы, вышедший из-под пера Боэция – религиозного мыслителя, приговоренного к смертной казни, но до последнего вздоха остающегося подлинным философом, размышляющим о самых главных вопросах человеческого бытия и оставившим нам свою «золотую книгу» – завещание «последнего римлянина» и «отца латинской схоластики», жившего на переломе эпох – на закате античного мира и на заре Средневековья.

















Преподобный Макарий Египетский – светоч православной мудрости

Пустынный житель, и во плоти Ангел, и чудотворец явился еси, богоносе отче наш Макарие, постом, бдением, молитвою Небесная дарования приим, исцеляеши недужныя и души верою приходящих ти. Слава Давшему тебе крепость, слава Венчавшему тя, слава Действующему тобою всем исцеления.
Тропарь преподобному Макарию Великому, глас 1

Блаженную жизнь скончав в житии с мученическими лики, в земли кротких достойно водворяешися, богоносне Макарие, и пустыню, якоже град, населив, благодать приял еси от Бога чудес, темже тя почитаем.
Кондак преподобному Макарию Великому, глас 1

В дому Господь воздержания воистинну тя положи, якоже звезду непрелестную, световодящу концы отче отцев, Макарие преподобне.
Кондак, глас 4

Преподобный Макарий Египетский – ученик святого Антония и великий скитский подвижник Православной Церкви, живший в IV веке нашей эры, уже современники называли его «Ангелом во плоти», а по выражению Паладия он жил точно странник на земле, отрешенный от мирских забот и всецело обращенный к Богу; он – созерцатель Божественных тайн и просвещенный Святым Духом христианский мудрец, закаленный постом, бдением и молитвой; он – пламенный молитвенник за весь мир, сердце его не билось без молитвы; он – любитель безмолвия и уединения, пустынножитель и исихаст, так прославившийся своими аскетическими подвигами, что стал образцовым подвижником, не имел себе равных и получил имя – «Великий». Благодаря свидетельствам Руфима и Созамена нам известно, что преподобный Макарий Египетский «большую часть времени своей жизни проводил с Богом», занимался молитвой и Богомыслием больше, чем земными делами, он был учителем молитвы и благочестия, проповедовал о том, что каждый человек призван уверовать во Христа и стремиться жить по заповедям Евангелия и тогда он будет иметь честь называться христианином.  По словам святого Иоанна Кассиана Римлянина преподобный Макарий Великий первым поселился в Скитской пустыне, он был подвижником и аскетом, мудрецом и учителем иноческой жизни, непрестанным молитвенником и чудотворцем. Святой Макарий Великий был «зеркалом», явившем в себе сияющий образ Божий, он жил ангельской жизнью на земле и показал каждому христианину как нужно вести себя, а сама земная жизнь его напоминает собрание назидательных притч.  Преподобный Макарий Египетский осуществил в своей жизни духовно-аскетический идеал христианского анахорета, отличавшегося необыкновенной высотой нравственного совершенства; просвещенный Евангелием и посланиями апостола Павла, он учил, что человек – это странник на земле, его земное существование – мимолетно и скоротечно, а истинная отчизна – Царство Небесное, поэтому он должен заботиться не о суетных и бренных материальных благах – славе, власти и богатстве, житейском комфорте и мирском счастье, а о спасении бессмертной души своей и очищении сердца от страстей.  Как великолепный наставник монахов и отшельников, Макарий Великий провозглашал, что суть монашеского подвига – это отречение от всего мирского ради Бога, а быть монахом – значит совлечь с себя ветхое рубище житейских забот и мирских попечений, суетных желаний и мечтаний, чтобы очиститься покаянным плачем и стать живым храмом Святого Духа, чтобы облечься в светоносный хитон Божественной славы и благодати. По наставлению святого Макария Египетского анахорет – это высокое имя, он оставил суетный и многошумный мир, чтобы пребывать в безмолвии и молитве – непрестанно беседовать с Творцом своим; он должен заботиться, чтобы подвиги его текли непрерывной рекой, животворящей внутреннюю пустыню его души, чтобы ни один день не пропал напрасно, ибо драгоценное и невозвратимое время жизни дано нам для любви к Богу и нашим ближним – ко всем окружающим нас людям. Велик подвиг монашества – человек отрешается от всего мира и отказывается от чувственных наслаждений и гедонистических «радостей жизни», он заточает себя в келье, плачет о грехах своих и самоотверженно борется со страстями, проходит через скорби и искушения, он живет в бедности – как Лазарь, пророк Илия и Иоанн Креститель, а подвиги его зачастую остаются неведомы миру, но милосердный Христос не оставит Своего подвижника без награды – велика слава святых. Всем избравшим иноческий путь преподобный Макарий Египетский советовал затвориться в келье и оплакивать грехи свои, искоренять мирские страсти из своего сердца и просвещать ум чтением Слова Божиего, Богомыслием и молитвой, быть вдали от мирских соблазнов и утех, но молиться за мир – сердечная молитва за мир есть высочайший подвиг. Однажды к святому Макарию пришел монах, которого терзали помыслы оставить келью и возвратиться в мир, чтобы ухаживать за больными и страждущими. Преподобный Макарий Великий заметил: Сам Христос обещал, что посещающие больных и заботящиеся о страждущих унаследуют Царство Небесное,  это – дело бесспорно прекрасное, но главное занятие монаха – молитва, а молитва за мир – самый высокий подвиг, она незримый свет, противостоящей сгущающейся тьме, она – духовная сила, хранящая мир от разрушения. С пророческой зоркостью преподобный Макарий Египетский предрекал, что «впоследствии придет время, когда будут издеваться над теми, кто останется сидеть в келье, и исполнится слово Антония: если увидят кого-либо, что он не распутствует, то восстанут против него, говоря: «ты – безрассудный», потому что он не похож на них. Я тебе говорю, сын, что, если б Моисей не ушел в облако, то не были бы даны ему таблицы закона, написанного рукою Бога». В древних патериках рассказывается как Господь  открывал монахам, что подвиг исихии – безмолвия и молитвы – это величайший и самый трудный подвиг, стоящий выше ухода за больными, милостыни, заботы о бедных и воспитания сирот, что мир храним молитвами монахов, отрекшихся от мира и посвятивших себя Богу, а потому через молитву монах исполняет две заповеди Евангелия о любви к Богу и ближним, а самоотверженная, пламенная, жертвенная, непрестанная и сердечная молитва за мир является большим благодеянием, чем уход за больными и страждущими с утра до вечера. По слову апостола Павла и учению святых отцов Церкви все люди призваны молиться – молитва заповедана и монахам и мирянам, но живущим в миру трудно молиться чистой и сердечной молитвой, ведь все, что мы видим и слышим, все, что окружает нас – вся мирская суета оседает в памяти нашего сердца, как пыль оседает на зеркало, а потому нам трудно сочетать сердце со словами молитвы, молиться внимательно и усердно, нам ум зачастую рассеян и немощен в молитве, а монашеская жизнь с ее отрешенностью, аскетичностью, тишиной и уединенностью и нацелена на то, чтобы укротить страсти и усмирить бурю помыслов, дыбы человек научился молиться умной, сердечной, непрестанной и безмолвной молитвой.  Размышляя о духовно-нравственном и аскетическом идеале монашеской жизни архимандрит Рафаил Карелин рассудительно и справедливо, а быть может и парадоксально для многих наших современников, замечает, что  на Страшном Суде христиане будут судиться по заповедям милосердия, а монах, уединившийся в своей келье, молитвой своей посещает больных, приходит в темницы и утешает невинных, призывает к покаянию виновных, пробуждает совесть в людях, а по молитвам порой случаются чудеса – молитва преподобного Арсения Великого спасла Византию от страшного землетрясения и никакая благотворительность не может с этим сравниться. После святых таинств Церкви и Божественной Литургии молитва – это самый великий дар Бога человечеству, а монахи, отрекшиеся от мира и живущие Богом, защищают весь мир своими молитвами от самых страшных и коварных врагов – демонов. Тайна монашества – это всецелая любовь к Богу, Песнь Песней, звучащая в сердце человека, это – тоска по Богу и потерянному Раю, искание Царства Небесного и устремление духа к горнему и вечному, отречение от всего мира во имя единения с Богом, а истинные монахи – это «Ангелы во плоти», они живут духовной и небесной жизнью на земле, обретают великую радость в пребывании с Богом, а их молитвами хранится вселенная.
По замечанию И.М. Концевича святой Макарий Великий жил в то время, когда Церковь вышла из катакомб и закончилась эпоха гонений, в смуте и борениях воцерковлялся древний мир, проносящий в Церковь свои тревоги, сомнения и соблазны, а ответом на угрозу обмирщения Церкви стало монашество: «В эпоху гонений каждый христианин должен был быть готовым в любой момент к подвигу исповедничества и мученичества. Такое состояние могло быть уделом лишь немногих избранных. Теперь религия становится достоянием масс, и прежний высокий духовный уровень неизбежно снижается. В миру становится трудно жить по христиански. Новая эпоха требует нового способа стяжания «небесных венцов». Чтобы достигнуть бесстрастия, надо пройти долгий путь борьбы со страстями. Мученический подвиг сменяется добровольным мученичеством: самоотречением и аскезой, жизнью в пустыне среди труда и лишений. Начинается великий исход в пустыню. Зарождается эпоха монашества. Чудное и поразительное зрелище представляет изумительное распространение монашества при самом его начале. Египет, в котором язычество имело себе главную опору, где суеверие и идолопоклонство достигло высшей степени, теперь объединил такой сонм иноков, что в пустыне было не меньше жителей, чем в городах. Как быстрый, сильный поток, доселе сдерживаемый в своем течении, разрывает преграду и стремится наводнить всю страну, как оплодотворял все вокруг себя некогда обожествляемый Нил, так ныне монашество разлилось по всему Египту и дало плодоносие не земных, но небесных плодов. То был неземной мир среди этого мира, изумляющий величием своего духа, дающий разуметь, какую чудную силу являет природа человеческая, какая власть и могущество заключены в ней, когда человек весь проникается силой благодати Христовой». По возвышенному и поэтичному слову святителя Иоанна Златоуста: «Не столь светло небо, испещренное сонмом звезд, как пустыня Египетская, являющая повсюду иноческия кущи... Она лучше Рая, там видим в образе человеческом бесчисленные лики Ангелов, сонмы мучеников, собрания дев; увидим, что все тиранство дьявольское ниспровергнуто, и царство Христово сияет». С изумлением Руфин писал о христианских подвижниках той исторической эпохи: «Видел я в Египте отцев, живущих на земле, но проводящих жизнь небесную... новых пророков, о достоинстве которых свидетельствует дар знамений и чудес. Все они не заботятся о пище или об одежде, ибо знают, что всех бо сих языци ищут (Мф.;6:32). Они ищут правды и царствия Божия, и все сие по обещанию Спасителя прилагается им. Их вера такова, что может горы переставлять. Посему некоторые молитвами останавливали стремление волн реки, готовых затопить соседние селения, как по суху переходили по воде, укрощали лютых зверей и совершали бесчисленные чудеса, так что нет сомнения, что их добродетелями стоит мир». Апостол и тайнозритель Иоанн Богослов заповедовал: «Не любите мира, ни того, что в мире... ибо все, что в мире – похоть плотская, похоть очей и гордость житейская» (1Ин.2:15-16). Избрав иноческое житие и став монахом, через духовое делание и аскетические подвиги человек стяжает благодать Святого Духа и побеждает похоть плоти обетом целомудрия и воздержанием, похоть очей – обетом нестяжательства, а гордость житейскую – обетом послушания. Созерцая славу горнего Иерусалима и присутствуя на Божественной Литургии, совершающейся на небесах, апостол и тайнозритель Иоанн Богослов видел великую честь, возданную девству – «И взглянул я, и се, Агнец стоит на горе Сионе, и с ним сто сорок четыре тысячи, у которых имя Отца Его написано на челах»; он слышал священную песнь, которую непорочные подвижники пели перед престолом Всевышнего – «и никто не мог научиться песне той, кроме сих ста сорока четырех тысяч, искупленных от земли»;  ему открылось, что поющие –  суть девственники, не познавшие жен, они верны Богу и идут за Иисусом Христом, куда бы Он ни пошел, как первенцы Богу и Агнцу, и в устах их нет лукавства; они непорочны пред престолом Божиим. (Откр.14:1,3–5).К числу славных и непорочных подвижников, в устах которых нет лукавства, в сердцах – пылает любовь к Богу, а ум – всецело отдан молитве и Богомыслию, относились и основоположники православного монашества – святой Антоний Великий и его ученик преподобный Макарий Египетский.
Как рассудительный аскет и подвижник Макарий Великий предостерегал, что не каждый монах призван к отшельнической жизни и уединению, но каждый нуждается в духовном руководстве опытного и рассудительного старца, что для многих лучше жить не в уединенных скитах, а в монастырском общежитии, чтобы поучаться у более опытных, являть подвиг деятельной любви к собратьям-монахам, учиться искусств молитвы и верному пониманию Священного Писания, не стать бесчувственными и каменносердечными, но отдать сердце свое Богу и посвятить жизнь свою служению Всевышнему. В своих наставлениях Макарий Египетский умолял монахов не откладывать заботу о спасении души «со дня на день», но каждый день и час всецело отдаваться Богу через молитву, Богомыслие, доброделание, искоренение из сердца и ума всего низменного, греховного и нечистого. Превосходя не только мирян и клириков, но отшельников и пустынножителей высотою своей нравственной жизни, Макарий Великий стал многомудрым наставником монашества и звездой пустыни, указывающей путь от соблазнов мира сего к горнему Иерусалиму; он говорил, что дело монахов – непрестанная молитва и пребывание пред лицом Божиим, учил, что истинные монахи «похожи на Ангелов», они свободы от пристрастий к земным вещам, их ум обращен к Богу, а сердце – отдано молитве и созерцанию, они – верные ученики Иисусовы, отрекшиеся от самих себя, взявшие крест и последовавшие за Христом Спасителем. В своих беседах и наставлениях преподобный Макарий Египтский говорил, что не только монах, но каждый христианин – живет ли он в миру, в монастыре или в пустыне – призван к высшему Божественному совершенству – быть совершенным как Отец наш Небесный, ведь  Бог ищет не имени монаха и мирянина, а нашей любви и нашего свободного подвига веры, и Евангелие обращено ко всем людям. Духовно опытный аскет и подвижник святой Макарий Великий говорил, что цель монашеской жизни – освободить человека от всего мирского и соединить его с Богом, а монашество – это свобода во Христе, что пристрастие к земным вещам содействует возникновению и возрастанию в сердце страстей, делает человека одержимым жаждой наживы, низких наслаждений и удовольствий, сребролюбцем и властолюбцем, а отрешение от мира сего и пламенная любовь к Богу делает его равнодушным к материальным вещам и свободным – освобождает от власти греха и дьявола. По рассуждению Макария Египетского свобода во Христе достигается через отречение от привязанностей к суетному миру – чтобы взлететь к небесам нужно оторваться от земли; мирские люди подобны суетящимся муравьям, не обращающим взоры к небу, а настоящие христиане – это царственное священство, они подобны орлам, которые на могучих крылах унеслись от земли к небесам. Размышляя о мирской жизни преподобный Макарий Египетский сравнивал ее с бурным морем, воды которого соленые от человеческих слез, это означает, что жизнь людей полна печалей и страданий, она была бы беспросветной без Христа, благословенное имя Его – сладко на устах и в сердце, Он – единственная наша надежда и истинная драгоценная жемчужина, ради которой можно отречься от всех земных благ материального мира, ибо ею обретается для нас Царство Небесное, сияющее нетленной, духовной и вечной красотой.
Характерной чертой миросозерцания Макария Египетского было то, что он в жизни своей и в беседах своих не отделял догматов Церкви от нравственных истин веры, он знал, что заповеди и догматика, жизнь и богословие глубочайшим образом взаимосвязаны – нельзя жить святой жизнью, будучи еретиком и не понимая Священное Писание, а потому всякий христианин призван изучать Слово Божие и вникать в Евангелие, переживать каждую истину веры сердцем. Все догматы Церкви были для Макария Великого не отвлеченными умозрительными формулами, а святынями сердца – он веровал в  Святую Троицу, мыслит о Боге Отце, как Творце и Создателе всего сущего, о Сыне Божьем как единственном Спасителе мира, о Духе Святом как о Боге Освятителе, провозглашая, что догматы уясняются и освещаются через опыт христианской жизни, они принимаются сердцем и приобретают значение непоколебимых истин веры. Нет ничего удивительного в том, что являясь подвижником, просвещенным Святым Духом, преподобный Макарий Египетский везде исповедовал  догматические истины христианской веры, касаясь области учения о первородном грехе, о спасении, Промысле Божием и свободе человека, учения о Церкви и эсхатологии. Преподобный Макарий Египетский прекрасно знал Священное Писание, он был тонким экзегетом – толкователем Слова Божиего, для него весь Ветхий Завет был тенью и прообразом Нового Завета, обрезание преобразовало крещение, суббота ветхозаветная была образом – покоя души в Боге, пребывание Евреев в Египте и избавление их от Египетского рабства есть прообраз бедственного состояния человечества до пришествия Христа и спасения через искупительную жертву Сына Божиего, Моисей – это прообраз Иисуса Христа, заклание агнца – крестной смерти Спасителя, помазание кровью входных дверей – помазание Кровью Спасителя наших сердец, горькие травы – скорбь, горечи, которые должны претерпевать души при борьбе с грехом, препоясание чресел, надевание сапог, и держание в руках дорожного жезла – постоянная готовность к борьбе с противниками нашего спасения, фараон – дьявол, сосуды золотые и серебряные, взятые из скинии – добрые помыслы, которыми должна вооружаться душа, столп огненный – Дух Святой, окружающий христиан.  Убежденный, что Ветхий Завет – тень и приуготовление Новаго Завета, святой Макарий Египетский истолковывает ветхозаветные тексты прообразовательно, а иногда – аллегорически и анагогически: слова Господа к пророку Иезекиилю о граде Иерусалиме и о его удалении от Бога – возвещают и о душе, удаляющейся от Господа, слова  из Псалтыря – «вкусите и видите, яко благ Господь» (Пс.;33:9), указывают на вкушение христианином Божественной благодати и на таинство Евхаристии. Не отвергая буквального и исторического смысла текстов Библии святой Макарий Великий пытался раскрыть их таинственный смысл и пророческое значение, особенно когда обращался к образным выражениям и притчам, например – евангельское изречение Христа «соль земли» он относил к святым и Святому Духу, называя Его благодать небесной солью, уничтожающей «зловоние страстей», а под светильником, озаряющим целый мир понимал Вселенскую Церковь, просвещающую все народы апостольской проповедью.
При всей нравственной высоте своей жизни и обилии благодати Святого Духа, святой Макарий Великий хранил смирение и  говорил, что без смирения спасение невозможно, что вся наша мудрость и наши знания – это дары Святого Духа,  что гордость и надменность изгоняют благодать Божию из нашего сердца: «Если увидим, что кто-нибудь превозносится и надмевается тем, что он причастник благодати, то хотя бы и знамения творил он, и мертвых воскрешал, но если не признает душу свою бесчестной и уничиженной, а себя нищим по духу и мерзким, окрадывается он злобой и сам не знает того». «Если царь положит свое сокровище у какого-нибудь нищего, то приявший на сохранение не считает сие сокровище своей собственностью, но везде признается в своей нищете, не смея расточать чужого сокровища, потому что всегда рассуждает сам с собой: это сокровище не только у меня чужое, но еще положено ко мне сильным царем, и он, когда захочет, возьмет его у меня. Так имеющие благодать Божию должны о себе думать. Если они превознесутся, и станут надмеваться сердца их, то Господь отъемлет от них благодать Свою, и останутся они такими, какими были до приятия ея». По великому смирению своему преподобный Макарий Египетский говорил – «я не монах, а только видел монахов», через веру во Христа и любовь к Богу, память о смерти, молитву и смирение он искоренил из сердца своего дух гордыни – мерзость в очах Божиих; он – непревзойденный наставник покаяния, всю жизнь плакавший о грехах своих и незадолго до своей смерти давший душеспасительный совет инокам Нитрийской пустыни «плакать о своих грехах, пока еще не поздно». Если кто не в состоянии плакать о своих грехах, тот не обрел благодать Святого Духа и увидел всех грехов своих, он должен молиться о том, чтобы Господь дал ему увидеть его согрешения, а благой Бог дарует просящему у Него «скорбь сердца» о грехах и «любовь к слезам более, чем к смеху».  По воззрению святого Макария Великого Бог есть святой Господь и Творец неба и земли, Он – наш Спаситель и Судья, а мы – многогрешные и окаянные люди, падшие создания Его, поэтому нам надлежит предстоять перед Ним с печалью – не мирской печалью, а покаянной печалью о наших грехах, разлучающих нас с Богом и оскорбляющих Его, нам нужно осознать наши согрешения и проникнуться стыдом и страхом Божиим, плакать о грехах не только слезными очами, ибо сие – лишь плач наружный, но рыданием сердца. По слову преподобного Макария Великого молитва – это приближение к Богу, а покаяние – плач, очищающий сердце, а потому – нужно молиться покаянным плачем, «чтобы Бог проявил к нам Свою милость, чтоб воскресил наши души от греховной смерти и чтоб мы» могли «жить по Его милосердию». Господь – «великий Врач, исцеляющий души и тело; будем молить Его об исцелении болезней наших душ и о просвещении наших мыслей, а также чувств нашего сердца».  Преподобный Макарий Египетский напоминал, что Бог всевидящ и нет ничего сокровенного от Него – вся наша жизнь – внешняя и внутренняя –  протекает пред Его зоркими очами, Он печется о нашем спасении и возлюбил каждого из нас  до крестной смерти и сильнее смерти, а потому в покаянии нам нужно быть искренними – со всей строгостью осуждать себя на суде совести нашей, но, вместе с тем,  не теряя надежды на спасение и уповая на милосердие Всемогущего. Святой Макарий Великий – утешитель всех страждущих и скорбящих, он проповедовал о том, что истинная радость заключена во Христе и общении с Богом, что милосердие Божие открывается в Его долготерпении по отношению к каждому грешнику, в ожидании их нравственного исправления, что благой Господь противится гордым, но утешает угнетенных и униженных, Он милосерден и справедлив, никогда не оставляет доброго дела без награды, а злого – без наказания, но воздаяние Его откроется на посмертном Суде, к которому мы должны приуготовлять себя, живя на земле. По рассуждению преподобного Макария Египетского покаяние – это начало нравственного исправления человека, а видение своих грехов и плач о них – первый дар Святого Духа: человек прозревает и видит свое окаянство и то, как он нечист в очах Божиих, он ощущает себя погибающим и вопиет к небесам – зовет Небесного Отца, Христа и Утешителя, а милосердный  Господь являет доброту Свою и прощение – Он прощает всех искренне кающихся, очищает их от скверны грехов и пороков, ибо любовь Его к нам сильнее, чем любовь самой самоотверженной, преданной и нежной матери к своему возлюбленному ребенку. С молитвенным изумлением и евангельской радостью святой Макарий Египетский говорил, что милосердный Господь любит всех нас и всем сердцем радуется о каждом кающемся грешнике – одни нераскаянные не могут надеяться на прощение Божие, а каждому кающемуся Господь по неизреченной доброте Своей дает силу вести праведную жизнь, но и от человека требуется его свободное усилие – содействие Богу в деле спасения.
Преподобный Макарий Египетский – многомудрый наставник монахов и мирян, воздвижитель храмов и чудотворец, изгонитель бесов и неувядающий цветок любви и смирения, цветущий в египетской пустыни, христианский философ Святого Духа и восхвалитель Господа, чьи уста слагали множество молитвенных славословий: «слава щедротам Божьим», «слава страданию и долготерпению Его во веки», «во веки слава Тому, Кто дал Себя Самого и святое естество Свое приводит в единение с душами христианскими», «слава благоволившему так Отцу и Сыну и Святому Духу во веки». По наставлению преподобного Макария Египетского покаяние проистекает от памятования смерти, ведь помнящий о смерти не может грешить. Существует картина, на которой изображен Макарий Великий, размышляющий о смерти. Тихая ночь опустилась на бескрайнюю пустыню, вдали едва виднеются египетские пирамиды – надгробия над могилами фараонов, около пещерных келий на камне сидит Макарий, перед ним бледный свет луны падает на человеческий череп, в глазах святого – глубокое раздумье о скоротечности земной жизни, за его спиной стоит смерть, в одной руке она держит губящую косу, символизирующую неумолимость, а в другой – песочные часы – время, данное человеку, а справа от Макария стоит Ангел со свитком в руках, на котором написано: «Макарий, помни о смерти спеши делать добро». Вместе с тем, преподобный Макарий Египетский учил, что наша земная жизнь не только приуготовление к часу смерти и вечности, время покаяния и плача, трудов и воздыханий, но и время Богопознания и Богообщения – уже в земной жизни человек может обрести счастье пребывания со Христом, спокойную совесть, мир в душе и успокоение духа в Боге: «Божественное веяние Святого Духа проникает все существо души, и помыслы, и всю сущность, и все телесные члены, прохлаждает и упокоевает Божественным и неизглаголанным упокоением». Преподобный Макарий Египетский – не только великий подвижник и аскет, но и выдающийся христианский антрополог, тонкий христианский психолог и аналитик душевной жизни человека, он – проницательный пневматолог, чьи суждения возвышались до прозорливости, он умел проникать в сердца и видеть души людей, в своих наставлениях он исходил из своего внутреннего опыта и глубокого знания своей души; он – тончайший знаток душ человеческих, призывающий всех людей к самопознанию и углублению в самого себя, чтобы понять самих себя – свою натуры и свои страсти, свои сокровенные желания и помышления, устремления своего духа и сердца, искания своей мысли и ума, отыскать свой жизненный путь и понять свое личное предназначение, осознать свое окаянство и увидеть высочайший духовно-нравственный идеал, к которому мы все призваны и который запечатлен на страницах Евангелия, явлен в образе Христа Богочеловека. Миросозерцание преподобного Макария Египетского религиозно и мистично, он – великий христианский мистик, чье сердце билось с пламенной молитвой и неугасимой любовью к Богу, он учил, что высшее назначение человека заключается в обожении – становлении живым храмом Святого Духа, обителью небесного и истинного Христа Царя: «Как небо и землю сотворил Бог для обитания человека, так тело и душу человека создал Он в жилище Себе, чтобы вселиться и упокоиться в теле его, как в Своем доме, имея прекрасной невестой возлюбленную душу, сотворенную по образу Его». Когда душа наша соединяется со Святым Духом, то она «становится вся светом, вся – оком, вся – духом, вся – радостью, вся – упокоением, вся – радованием, вся – любовью, вся – милосердием, вся – благостью и добротою». Мистицизм святого Макария Великого теоцентричен, пневмоцентричен и христоцентричен, что резко отличает его от языческого мистицизма – неоплатонического, индийского и гностического: вся жизнь христианина направлен на молитвенное общение со Святой Троицей и непрестанное пребывание с Богом, на то, чтобы стяжать благодать Святого Духа и уподобиться Христу Богочеловеку, явившему миру высочайший нравственный идеал для всех христиан, живут ли они в миру или в уединении монастырской обители, ведь со страниц Евангелия Господь обращается ко всем людям без исключения и всех призывает жить христианской жизнью.
Преподобный Макарий Египетский, в отличие от иного соименного и современного подвижника, родившегося в Александрии, по своему происхождению был египтянином, коптом, на что указывают Палладий и Руфин, а Сократ Схоластик в «Церковной истории» добавляет, что Макарий, за свою святость и мудрость нареченный «Великим», происходил из «верхнего Египта», что скорее относится к родителям святого, а сам он родился в 300 году в селении Пижижвир, находящемся на западному берегу Нила, недалеко от Нитрийской пустыни. Меланхоличность и торжественность местности, овеянной воспоминаниями о ветхозаветных событиях, глубокое и безбрежное небо, в ночной час утопающее в сиянии луны и несметных звездах, величественный вид пирамид, возвышающихся над песками, и развалины гигантских языческих храмов, ставших руинами – все это возвещало о суетности мирского величия, невольно вызывало мысль о бренности земного бытия и располагало к самоуглублению и созерцательной жизни. Родителями святого Макария Египетского были благочестивые и добродетельные люди, которые были бездетны до старости и соименные древним святым праотцам – Аврааму и Сарре, отца звали Авраам, он был пресвитером, священнослужителем Божиим, а мать – Саррой, она была богобоязненной и целомудренной христианкой. Разорившись и потеряв все имущество по происку злых и завистливых людей, они переселись из верхнего Египта в поселение Пижижвир, здесь Авраам, не решаясь нарушить канонические правила и священнодействовать в чужой епархии, занялся земледелием, а Сарра «родила красивого и исполненного всякой прелести сына», которого нарекли Макарий. По разъяснению святителя Димитрия Ростовкого: «в течение многих лет жили родители Макария, соединенные духовным сожитием, а не плотским. Они украшали свою жизнь воздержанием и постом, частыми молитвами, неослабным бдением, щедрою раздачею милостыни, странноприимством и многими другими добродетелями. В то время, по Божественному произволению, напали на Египет варвары, которые разграбили все имущество жителей Египта. Вместе с другими и родители Макария лишились всего своего имущества, почему хотели даже удалиться из своего отечества в какую-либо иную страну. Но однажды ночью, когда отец Макария – Авраам спал, явился ему во сне Святой патриарх Авраам, в виде почтенного, убеленного сединами, старца в блестящей одежде. Явившийся Святой патриарх утешал Авраама в его несчастии, повелевая ему уповать на Господа и не отлучаться из пределов египетских, но переселиться в селение Пижижвир, находящееся в той же стране. При этом патриарх Авраам предсказал родителю Макария, что Бог скоро благословит его рождением сына, как некогда благословил Он самого патриарха Авраама, когда он был пришельцем в земле Ханаанской, дав ему сына в старости (Быт.21:2). Пробудившись от сна, пресвитер Авраам пересказал бывшее ему видение жене своей Сарре, и они оба воздали хвалу Богу. Немедленно после сего Авраам и Сарра переселились в указанное селение Пижижвир, которое находилось в недалеком расстоянии от пустыни Нитрийской. Все это произошло по Божественному произволению, дабы имевший родиться от них сын – преподобный Макарий – сильнее возлюбил пустынническое житие, коему он предался, как мы увидим впоследствии, всей душой. Во время жительства родителей Макария в селении Пижижвир, случилось, что отец Макария – Авраам так сильно заболел, что был близок к смерти. Однажды ночью, когда он лежал на одре болезни, он увидел, в сонном видении, будто Ангел Господень вышел из алтаря в храме, где служил Авраам, и, приблизившись к нему, сказал: «Авраам, Авраам! встань с одра твоего». Авраам отвечал Ангелу: «Я болен, господин, и потому не могу встать». Тогда Ангел, взяв больного за руку, с кротостью сказал ему: «Бог помиловал тебя, Авраам: Он исцеляет тебя от болезни твоей и дарует тебе Свое благоволение, ибо жена твоя Сарра родит сына, соименного блаженству. Он будет жилищем Святого Духа, ибо в ангельском образе будет жить на земле и многих приведет к Богу». Пробудившись после сего видения, Авраам почувствовал себя совершенно здоровым; исполнившись страха и радости, он тотчас рассказал своей жене Сарре все, что он видел в видении и что говорил ему Ангел. Истинность же сего видения удостоверялась внезапным исцелением его от тяжкой болезни. И оба они, Авраам и Сарра, возблагодарили премилосердного Господа Бога. Вскоре после этого Сарра зачала в старости, и, по прошествии определенного времени, у нее родился ребенок мужского пола, которому нарекли имя Макарий, что значит «блаженный», и просветили его святым крещением».
С самых ранних лет Макарий воспитывался в христианской вере и благочестии, он отличался добрым нравом, подавал милостыню и был трудолюбив, а обычными его занятиями было земледелие и уход за скотом. В третьей коптской апофтегме, переданной аввой Пафнутием – учеником преподобного Макария ,сказано: «Когда я был юношей, я пас коров с другими мальчиками». В достопамятных сказаниях об авве Макарии Египетском рассказывается, что во дни отроческой жизни его сверстники пошли в чужой сад воровать смоквы, а на обратном пути уронили одно из них на дорогу. Заметив упавшую смокву, Макарий поднял ворованный плод и съел его, но это тяжелым бременем легло на его чуткое сердце – совесть стала терзать его и на протяжении всей своей жизни он не мог вспомнить без слез о том, что съел ворованный плод. Добрый нрав Макария, его честность и благочестивый характер заметили односельчане, а по просьбе местных клириков добродетельный юноша был поставлен чтецом в их храме. В одном автобиографическом рассказе – греческой апофтегме 1 – Макарий Египетский рассказывал о себе: «Когда я был молод и жил в келлии в Египте, взяли меня и сделали клириком в селе. Не желая быть им, я убежал в другое место». По замечанию выдающего русского патролога и историка Церкви А.И. Сидорова в те дни для того, чтобы состоять в клире вне сомнения требовался определенный «образовательный ценз». По всей вероятности Макарий Египетский получил образование и не был чужд книжной грамотности – он умел читать и писать на коптском и на греческом языках, а в своих «Духовных беседах» он не только цитирует Священного Писание, но и упоминает воззрения мирских мудрецов – Сократа, Платона и Аристотеля, демонстрирует знание естественных наук, грамматики, риторики и поэзии. В книге «Золотой век святоотеческой письменности» архимандрит Киприан Керн высказал мысль о том, что Макарий Египетский получил блестящее образование в Александрии и был не только великим подвижником и суровым аскетом, но и глубоко ученым человеком своего времени: «Житийные данные говорят о том, что в пустыне он появился в возрасте тридцати лет. Почему обязательно думать, что до этого возраста Макарий не мог получить какого-нибудь образования в Александрии или в ином городе? Язык, составленный из аллегорий, метафор и иных риторических фигур, язык, богатый ссылками на светских авторов и на мифы, есть настолько естественное явление, что оно не должно было в то время никого удивлять. Кроме того, есть еще одна подробность, заставляющая думать о Макарии как вовсе не о безграмотном феллахе, а как о человеке, хотя бы немного просвещенном: Макария в пустыне удостоили священного сана. Для принятия в число иноков пустыни образования, естественно, не требовалось, так как проходить покаянное житие может всякий, без всякого образовательного ценза. Но для пресвитерского сана нужна была все же известная грамотность, какая-то, пусть и элементарная, книжность». По замечанию епископа Арсения Жадановского: «Как известно, отец преподобный Maкapия был священник – следовательно человек более или менее просвещенный, он – то, прежде всего, и мог передать сыну свои познания и позаботиться об его образовании. Не благодаря ли грамотности, нашего отца рано избирают чтецом, а затем и дьяконом? Но если бы преподобный Макарий и не получил школьного систематического образования, то и в таком случае нет ничего удивительного в том, что он по письменным своим творениям является многосведущим и просвещенным. От природы преподобный мог обладать великими дарованиями, на почве которых развился его ум и обогатился познаниями. А обогатиться ум его познаниями мог, благодаря чтению святых книг и книг мудрецов и затем через общение с людьми образованными. К нему, как известно, приходило множество людей, между которыми несомненно были и ученые. Преподобный Макарий, например был знаком с Макaрием Александрийским, человеком образованным, стоявшим в продолжение десяти лет во главе александрийского училища. Не надо также забывать того, где жил преподобный Макарий и в какое время. Он жил близ Александры – ученого центра и в  IV – золотом веке, когда наука греческая находилась в расцвете. Александрия – несомненно проливала свои лучи просвещения и на окрестности. Эти лучи могли коснуться и нашего отца. Во всяком случае мы можем констатировать факт, что знания преподобного Макария незаурядные; и надо согласиться с тем, что они иногда напоминают школу». Преподобный Макарий Великий знает курс наук, преподаваемых в александрийском училище, он знает о воззрениях языческих мудрецов  и красноречии риторов и поэтов, знаком с естественными науками и обладает обширными знаниями не только в области Священного Писания и в богословии, но и в философии, являясь прекрасно образованным и просвещенным человеком, о чем свидетельствуют и строки из его «Духовных бесед»: «Кто хочет учиться словесным наукам, тот идет и заучивает буквы и когда будет там первым, поступает в латинскую школу, где бывает из всех последним. Когда же опять и там делается первым, поступает в грамматическую школу и опять бывает из всех последним и новоначальным; потом, когда сделается схоластиком, из всех правоведов бывает новоначальным и последним; а когда опять и там сделается первым, тогда становится правителем и когда сделается начальником, берет себе в помощники сотоварища». «Были разные мудрецы в мире: одни из них показали свое превосходство в любомудрии другие удивляли упражнениями в софистике, иные показали силу в витействе, иные были грамматиками и стихотворцами и писали по принятым правилам истории. Но были и разные художники, упражнявшиеся в мирских искусствах; одни из них, делая из дерева рыб и птиц и изображения людей, старались в этом показать свое превосходство; другие предприняли устроить из меди подобия истуканов и чего – либо иного; другие воздвигали огромные и красивые здания, иные, роя землю, извлекают из нее тленное серебро и золото или драгоценные камни».
В «Житии» преподобного Макария Великого содержится рассказ о том, как его родители, побуждаемые благими намерениями и как бы забыв предсказанное о нем Ангелов, вознамерились женить его на одной благочестивой девушке. Всеми силами Макарий Египетский противился уговору своих родителей, желая обручиться с единой нетленной невестой – чистой и непорочной целомудренной  и девственной жизни, но в итоге по смирению своему не желая прекословить отцу и матери, он женился, но не притронулся к жене своей и жил непорочно и целомудренно, молясь Богу и надеясь, что Господь укажет ему истинный жизненный путь. Живя в целомудренном браке и оставшись непорочным преподобный Макарий Египетский желал оставить мирскую жизнь и стать иноком, его сердце горело пламенной любовью к Богу, а наивысшим счастье для него было чтение Священного Писания, Богомыслие и молитва. Не далеко от того места, где жил Макарий Египетский, был расположен город Нитрий и Нитрийская гора, где находились залежи натра, сюда стекали жители с окрестных поселений, сюда направился вместе с одним из родственников своих и Макарий. Когда караван с верблюдами достиг подножия Нитрийской горы, то путники разбили лагерь, чтобы отдохнуть у озера, здесь Макарию Египетскому в сонном видении явился дивный и блистающий светом муж, предрекший, что Макарию предстоит поселиться и жить уединенной в этих пустынных местах. Пробудившись от сна, Макарий в изумлении стал размышлять о сказанном ему в видении, ведь в то время никто не селился в пустыне, кроме Антония Великого и никому не известного пустынника Павла Фивейского, а когда Макарий возвратился домой после трехдневного путешествия к Нитрийской горе, то застал свою супругу страдающей сильной горячкой и находящейся при смерти. Вскоре она скончалась на глазах Макария Египетского, непорочной девственницей отойдя в вечную жизнь, а Макарий взмолился за ее душу и увидел в кончине жены своей – тайну неисповедимого Промысла Божиего и попечение о своей душе, ясно поняв, что Господь призывает его вступить на путь монашеской жизни. Со дней юности своей Макарий Великий имел сильное стремление к уединенно-созерцательной жизни, он с трудом переносил мирскую суету и желал оставить все земные заботы и житейские попечения, уйти в пустынное место от шумных городов и обрести свободу во Христе, жить не жизнью суетящегося муравья, а жизнью свободно летящего в небе орла. Сердце Макария Египетского рвалось к Богу, после смерти жены своей он непрестанно молился и пребывал в храме, читал Священное Писание, был задумчив и погружен в размышления. Время шло – родители Макария Великого пребывали в преклонных летах, а отец его от болезни лишился зрения. С любовью и усердием Макарий заботился о своих престарелых родителях, но вскоре старец Авраам отошел к Господу, а спустя шесть месяцев его жена Сарра и мать Макария скончалась. Похоронив своих родителей по христианскому обучаю, Макарий Египетский отставил все мирские заботы и решил всецело посвятить себя Богу, он раздал все имущество бедным, усердно молился Богу и по совету многоопытного и рассудительного старца, имевшего благолепный вид – длинные седые волосы и бороду, доходившую до пояса, бледное лицо от продолжительного поста, но самое главное – сияющую душу, украшенною мудростью и добродетелью, Макарий, наставленный азам иноческого жития – посту, бдению и молитве, а также иноческому рукоделию – плетении корзин, удалился в уединенную келью, где и началась его подвижническая жизнь. Епископ Арсений Жадановский так описал начало иноческой жизни Макария Великого: «Свято храня память о своих родителях, преподобный, однажды, в праздничный день позвал к себе нищих, хромых, больных – для раздачи им милостыни за упокой родителей. В числе приглашенных оказался один подвижник – анахорет. Последний жил в уединенной келье вдали от селения и время – от времени приходил в приходскую церковь для принятия Святых Тайн. Пришлось быть старцу в церкви и в тот день, когда Maкapий устраивал поминальную трапезу по родителям. Когда после церковной службы Макарий звал присутствующих в церкви нищих к себе в дом, он заметил анахорета и убедительно стал просить его зайти к нему разделить общую трапезу. Анахорет прозорливым оком усмотрел доброту души Макария и зашел к нему в дом. Знакомство с этим отшельником и имело решающее значение в жизни Maкapия. Когда все насытились и стали расходиться, Макарий немного поудержал анахорета, припал к его ногам и со слезами просил дозволить ему прийти для беседы в его пустынную келью. Отшельник дал на это согласие. Макарий на другой же день по утру явился к старцу. В беседе с последним Maкapий высказал свое заветное желание всецело посвятить себя на служение Богу в тиши и уединении от мира. Как не удивлялся святой отшельник благодатному настроению Макария, однако сразу не решился дать ему совет. Он ожидал откровения свыше. Целый день святой старец и юный Макарий провели в беседе и молитве, пока вечер не разлучил их. И вот ночью, когда Макарий спал, старец увидал около гостя целый сонм монахов и при этом как бы некий голос призывал его. Теперь отшельник понял, что Господь зовет его гостя себе. На утро он посоветовали Макарию делать то, к чему влечет его сердце, а отпуская, дал ему наставление не уходить сразу в пустыню, а поселиться сначала в келье вблизи какого-нибудь селения. Так начинали монашескую жизнь, говорил анахорет, все великие подвижники: Павел Фивейский и Пахомий. Пpеподобный Maкapий поступил согласно указаниям старца. Явившись домой, он роздал свое имущество бедным, покинул родину и поселился в одной уединенной келье вблизи селения».
Поселивший в уединенной келье Макарий Египтский занимался молитвой, псалмопением и Богомыслием, он плел корзины и продавал их, а на вырученные деньги доставал себе пищу. Вскоре весть о добродетельной жизни Макария Египетского, о его благочестии и мудрых советах и наставлениях облетели все окрестные земли и жители одного из близлежащих селений захотели, чтобы он стал их священнослужителем и упросили епископа рукоположить его в священнический сан, но, тяготясь служением клирика и по любви к уединению и безмолвию, спустя несколько дней Макарий ушел в пустынное место, где прежний знакомый доставлял ему все нужное для жизни. В возрасте тридцати лет Макарий Великий стал монахом и, как свидетельствует Палладий в своем «Лавсаике», он шестьдесят лет жил подвижнической жизнью и умер глубоким старцем в возрасте девяноста лет. Во время своей аскетической жизни святой Макарий Великий на личном опыте познал, что такое духовная борьба – враг рода человеческого, властитель преисподней и ненавистник всего доброго, именуемый дьяволом, использовал различные козни – клевету, внушал греховные помыслы и являл образ страшных чудовищ, потрясал основания земли, когда Макарий ночью бодрствовал и молился в своей келье, являлся подвижнику в обличье страшного и громадного змея, но Макарий ограждал себя молитвою и крестным знамением, восклицая строками Псалтыря: «Не убоишься ужасов в ночи, стрелы, летящей днем, язвы, ходящей во мраке» (Пс.90:5). Слава Макария Великого как подвижника и молитвенника росла, но на жизненном пути его ожидали многие скорби и испытания, огорчений и искушения. В ближайшем селении жила красивая девушка, которую полюбил бедный юноша простого звания, поэтому родители девушки не соглашались отдать за него свою дочь, но она полюбила его ответной любовью, сошлась с ним  и вскоре забеременела. Желая оправдаться, молодые люди задумали возложить вину на живущего за селением анахорета – они оклеветали Макария Египетского, надеясь, что возмущенные жители селения не станут долго расследовать дело, а быстро расправятся с пустынником. Когда клевета облетела селение, то рассвирепевшие жители направились в келью святого Макария, вытащили его наружу и стали избивать его, обвиняя в том, что он растлил молодую девицу. Без ропота и кротко Макарий Египетский перенес побои, хотя был близок к смерти, а по своему милосердию он решил принять на себя обязанность доставлять пропитание для оклеветавшей его девушки и изнурял себя усиленными трудами. Когда наступило время родить ребенка, то девушку, оклеветавшую невинного подвижника, постиг праведный Суд Божий – она долгое время не могла разрешиться от бремени и страшно страдала дни и ночи, горько плача от невыносимой боли, пока не объявила о невинности Макария и не созналась в клевете своей, указав на бедного юношу как истинного отца своего ребенка: «О, горе мне окаянной! Я достойна ужасного наказания за то, что оклеветала праведника, сказав, что он виновник моего падения. Не он виновник сего, но тот юноша, который хотел жениться на мне». На жителей селения напал сильный страх и мучимые раскаянием за оскорбление невинного отшельника, они с плачем бросились к нему, называя его преславным и невинным страдальцем, и прося его прощения, а Макарий Великий, выслушав их, скрылся в Скитскую пустыню. В житии преподобного Макария Египетского рассказывается, что после перенесенных огорчений и перед исходом в Скитскую пустыню во время молитвы его осиял невообразимый Божественный Свет, от которого он упал ниц и услышал голос: «восстань, Макарий, я – Херувим, являвшийся тебе и раньше. В настоящий раз я послан дать тебе наставление и указать новое местожительство для тебя. По попущению Божию ты претерпел искушения, чтобы сделаться совершенным. Будет время, когда тебя станут искушать целые полки невидимых сил, искушения эти будут тяжки и многоразличны, но Божественная сила укрепит тебя и украсит терпением. Теперь же оканчивай Божественную службу, причащайся Тела и Крови Христовой, которая да утвердит тебя в Божественной Любви, и переходи на другое местожительство. Я буду твоим спутником и руководителем, при отыскании нового жилища». В Ливийской пустыне поныне существуют четыре монастыря, один из которых наречен именем святого Макария, а три прочие носят имя Абу-Макар – отца Макария, более того вся местность называется Макариевой пустыней. По своим высоким аскетическим подвигам и напряженной духовной жизни анахоретов именовали «светлыми Ангелами во плоти, живущими на земле небесной жизнью», а отшельники Скитской пустыни славились своей мудростью и суровой аскезой – отрешенностью от всего мирского ради Бога, что же до святого Макария Великого, то его уже в первые годы подвижнической называли «отроком-старцем», а в возрасте сорока лет он обрел дар исцеления, чудотворения и пророчества, отличался глубоким знанием Слова Божиего и прозорливостью, привлек в пустыню многих подвижников и воздвиг четыре храма, для умножившихся собратьев, избравших монашество. По церковному Преданию преподобный Макарий Великий стал учеником святого Антония Великого, подвизавшегося в пустыне Фаранской, придя к нему уже известным в иноческих кругах и затрагивая в своих беседах с ним самые животрепещущие вопросы духовной жизни отшельников. В «Истории египетских монахов» сказано, Антоний Великий сказал Макарию – «Вот, дух мой почил на тебе, и ты потом будешь наследником моих добродетелей», а в коптской редакции «Лавсаика» сообщается, что преподобный Макарий Египетский был тем ближайшим и ревностным учеником, который похоронил тело Антония Великого – славного отца православного монашества. По церковному Преданию святой Макарий Египетский не только был учеником Антония Великого и присутствовал при его кончине, но и получил в дар его посох, приняв его как драгоценную святыню, восприняв дух Антония Великого, как в ветхозаветные времена пророк Елисей воспринял дух пророка Илии.
Необыкновенная личность и равноангельская жизнь святого Антоний произвела сильное впечатление на преподобного Макария Египетского, он еще усерднее занялся молитвой и Богомыслием, проявил себя как строгий и ревностный подвижник. До нас дошло не много сведений о жизни Макария Великого – только отрывочные сказания о нем, каждое из которых напоминает притчу, но в них приоткрывается его внутренняя и сокровенная жизнь во Христе, сокрытая от внешнего мира, а лучшим источником о его духовной жизни являются его «Духовные беседы» и слова. На страницах своих духовно-аскетических писаний святой Макарий Великий предстает как настоящий христианский мудрец и многоопытный наставник иноков, изрекающий тайны духовной жизни и рассказывающий о невидимой брани не по философскому умозрению, а по личному опыту – изрекая то, что изведал сам, восходя по лестнице духовного  и нравственного совершенствования. По воззрению преподобного Макария Египетского  человек по природе своей добр, он – создание Божие и на нем Господь изобразил Свой образ, поэтому каждый из нас обладает бессмертный духом, совестью и свободой, но со времен грехопадения Адама наши души окутаны «порфирой тьмы», а естество поврежденного грехом, мы стали страстным и смертны, наше сердце обуреваемо страстями, наша воля маятник как колеблется между добром и злом, наш ум рассеялся в веке сем – стал приземленным, помышляющим более о земном, чем о небесном, осажденным многими греховными помыслами, а потому для духовной жизни необходима аскеза – хранение сердца и собирание ума, устремление души к Богу. В какой мере человек хранит сердце свое и собирает ум, вознося его в молитве к Богу, а такой мере Господь одаряет человека Своею благодатью и успокаивает душу его, наполняя ее несказанной радостью, а нашу жизнь – духовным и религиозным смыслом. Вездесущий и благой Господь зовет каждого из нас в Царство Небесное, Он проницает Своим всезрящим взором наши сердца и все их желания и намерения, наши умы и все их помышления, нашу жизнь со всеми ее делами и речами, а потому – пока человек не отрешится от пристрастия к земным и суетным вещам, пока не освободит душу свою от пристрастия к преходящему и мирскому и не устремится всецело к Богу, пока не обуздает помыслов своих и не вступит в борьбу со страстями, гнездящимися в самых сокровенных глубинах сердца, подобно тому  змеи гнездятся на дне темного ущелья, и не сокрушит лукавого змея греха святым именем Иисуса Христа – до тех пор человек не достигнет чистоты сердца и не может по праву именоваться христианином. Размышляя о христианской жизни, святой Макарий Египетский говорил, что даже живущие в миру христиане должны быть как странники, ищущие Царства Небесного и правды его, по мере возможности отрешенные от мирских сует и житейских попечений, а иноки, ушедшие из мира должны всецело посвятить себя Богу и соделать каждое мгновение своей жизни, каждое чувство, каждую мысль и каждое желание – проникновенной, сердечной и чистой молитвой. Как великий мудрец и многоопытный подвижник Макарий Египетский наставлял монахов, что христианская жизнь требует от нас преуспевания в добродетелях и премудрости, деятельной веры и волевых усилий – подвижничества, ибо Царство Небесное силою берется, а потому Сам Христос завещал нам молиться и поститься, жить аскетической жизнью и помнить, что наша высшая цель – спасение и вхождение в горний Иерусалим, достижение высшего духовного совершенства и уподобление Самому всесовершенному Богу. Для каждого настоящего христианина жизнь в мире, лежащем во зле, это – мученичество кровное и бескровное, но скорби и несчастья, обрушивающиеся на нас, должны приниматься нами с верой и надеждой на Бога, ибо, страдая, мы начинаем задумываться об иночестве: «Скорблю я и несчастен в мире, пойду в монастырь и отрекусь от мира, буду служить Богу и жить верой, любовью и молитвой». По слову преподобного Макария Египетского скорбь – это бич, удар которого благой и всемогущий Господь попускает по Своей неизреченной премудрости, чтобы мы осознали, что мир полон зла, несправедливости и соблазном, прониклись отвращение к греху и порокам, отрешились от мирской суеты и вступили на путь борьбы со страстями, возжаждали мирной, светлой и тихой, духовной и святой жизни.
По предостережению Макария Великого когда человек начинает отрешаться от мирской суеты и оставляет греховные обычаи мира сего, чтобы жить новой жизнью во Христе, то дьявол во злобе и аггелы его своей начинают преследовать его скорбями и искушениями, здесь – испытывается вера и решимость человека следовать за Христом Спасителем, изводящим из греховного Египта и Содома и ведущим нас узким путем евангельских заповедей в Царство Небесное, а на этом крестном пути каждого человека ожидают многие скорби и горести – духи злобы и лжи сделают все, чтобы ввергнуть его в отчаяние или обольстить – ввести в прелесть, устрашить страданиями и смертью, сбить с истинного пути и отвратить от Сына Божиего, увести из лона святой Церкви и низвергнуть в яму пороков и лжеучений. На своем личном опыте преподобный Макарий Великий испытал, что такое духовная брань – демоны устрашали его ужасными видениями, стараясь изгнать из пустыни, они стремились разжечь в его сердце страсти, осаждали ум его нечистыми помыслами, стремились ввергнуть то в отчаяние и богохульство, то в тщеславие и гордыню. Однажды ночью спящего Макария Великого окружило полчище ужасающих демонов, которые разбудили его и сказали – «Встань, Макарий, пой с нами и не смей спать», но святой подвижник, поняв, что это – бесовское искушение,  ответил словами из Евангелия – «Идите от Меня, проклятые, в огонь вечный, уготованный отцу вашему дьяволу» (Мф.25:41). Но демоны не исчезли и вновь воззвали к Макарию – «Зачем ты оскорбляешь нас, Макарий, такими словами?», а преподобный анахорет возразил  – «Разве, может быть, чтобы кто-либо из демонов пробуждал кого-нибудь для молитвы и хвалы Богу или наставлял в добродетельной жизни?». Несмотря на ответ святого Макария, голоса демонов не умолкали – в течение долгого времени они призывали его на молитву, а затем – с яростью набросились на подвижника. С надеждой на заступничество Всемогущего святой Макарий Великий возопил к Богу: «Помоги мне, Христе Боже мой, окружи меня радостями избавления, ибо псы окружили меня, раскрыли на меня пасть свою». Внезапно полчище демонов застыло и исчезло с великим шумом словно наваждение. В другой раз случилось, что Макарий Великий набрал в пустыне пальмовые ветви для плетения корзин, а когда он нес их в свою келью, то его встретил демон с серпом и хотел ударить святого, но не смог это сделать из-за заступничества всемогущего Бога. Раздосадованный демон воззвал к Макарию со словами: «Макарий! Из-за тебя я терплю великую скорбь, потому что не в состоянии победить тебя. Во всем я превосхожу тебя, что делаешь ты. Ты постишься, я ничего не ем, ты бодрствуешь, я никогда не сплю. Но в одном ты превосходишь меня». С глубоким раздумьем и осторожностью Макарий Египетский спросил демона – «В чем же я мог превзойти тебя?», а нечистый дух ответил – «В смирении». Авва Макарий Египетский учил, смирение есть основа христианской жизни: «Если увидим, что кто-нибудь превозносится и надмевается тем, что он причастник благодати, то хотя бы и знамения творил он, и мертвых воскрешал, но если не признает душу свою бесчестной и уничиженной, а себя нищим по духу и мерзким, окрадывается он злобой и сам не знает того». Имея изобилие духовных даров преподобный Макарий Великий хранил благоговейное чувство смирения. По своему великому смирению авва Макарий Египетский, которого за мудрость и святость жизни называли «земным богом» и подвижником в земной жизни достигшим обожения, говорил о себе монахам Нитрийской пустыни – «Я еще не монах, но видел монахов», и рассказал им случай, когда по наитию Духа Божиего он вошел во внутреннюю пустыню и встретил там двух неведомых миру подвижников, полностью отрекшихся от мира ради Христа, сорок лет проведших в непрестанной молитве и Богомыслии. На вопрос Макария Египетского – «Что должен я делать, чтобы быть монахом?», они ответили – «Если не можешь отречься от мира, как мы, то иди в свою келью и оплакивай свои грехи». Для смирения премудрый Господь открыл святому Макарию Египетскому, что в миру живут две женщины, достигшие большего совершенства в добродетельной жизни, чем он – аскет и пустынник. Тотчас покинув пустыню, Макарий Великий отправился в город, разыскал этих двух женщин и по просьбе подвижника они открыли ему тайну своего благочестия: «Мы вышли замуж за двух братьев и прожили вместе в одном доме пятнадцать лет. За это время мы не произнесли ни одного злобного или дурного слова и жили всегда в мире и согласии. Мы хотели оставить своих мужей и уйти в монастырь, но, несмотря на наши просьбы со многими слезами, мужья нас не отпустили. Тогда мы заключили завет с Богом и между собой – не произносить ни одного мирского слова до самой нашей смерти». Преподобный Макарий Великий сказал: «Поистине Бог не ищет ни девы, ни замужней, ни инока, ни мирянина, но свободного намерения, принимая его, как самое дело, и добровольному произволению всякого человека подает благодать Святого Духа, действующего в человеке и управляющего жизнью каждого желающего спастись». После посещения двух благочестивых женщин, святой Макарий Великий прославил Бога за то, что Он укрепил его в смирении, и взмолился Творцу, чтобы Он сподобил его жить в пустыне такой же чистой и добродетельной жизнью, какой жили эти женщины в миру. По наставлению святого Макария Египетского человек познавший Бога – благого и премудрого Творца своего, почитает себя самым окаянным грешников и чем глубже он входит в познание Бога и сокровенных Божественных тайн, тем более он почитает себя невеждою, нечего не знающим, а «душа истинно боголюбивая и христолюбивая, даже если бы совершила тысячи праведных дел по ненасытимому стремлению своему ко Господу, думает о себе, будто ничего еще она не сделала. Даже если бы узнурила тело свое постами и бдениями, при таких остается чувствованиях, будто бы не начинала еще трудиться для добродетелей. Даже если бы сподобилась достигнуть различных духовных дарований или откровений и познания небесных тайн, по безмерной и ненасытимой любви своей ко Господу сама в себе находит, будто бы ничего еще не приобрела. А, напротив того, ежедневно алкая и жаждая, с верой и любовью пребывая в молитве,  не может насытиться благодатными тайнами и благоустроением себя во всякой добродетели». Пройдя через напряженную и суровую духовную борьбу, зорко следя за каждым помыслом ума и каждым чувством сердца, святой Макарий Великий со временем стал проницательным и рассудительным руководителем монахов, он учил, что время земной жизни – это пора скорбей и испытаний, искушений и духовных борений, но страдая на земле, человек обращает свой взор на небеса, помня о смерти, перестает обольщаться суетным, отрезвляется от страстей и начинает искать вечного и непреходящего, проходя через искушения и испытания он становится более опытным и рассудительным, твердым вере, непоколебимым в надежде и пламенным в любви к Богу, он осознает свою немощь и обретает смирение, постигая меру своих сил, обращается в молитвах к всемогущему Богу Вседержителю и уповает на Его милосердное и премудрое заступничество, а озаряясь благодатью Святого Духа, рассеивающего сгущающиеся над миром силы тьмы, обретает духовные дары и испытывает неизреченную радость Богообщения, с которой не могут сравниться никакие земные наслаждения и чувственные удовольствия, ибо ничто не в силах заменить Бога для тех, кто возлюбил Его всем сердцем и не может жить без Творца своего.
Жизненный путь, ведущий в горний Иерусалим, проходит через многие скорби и испытания – по великой премудрости Своей всеведущий Господь не сразу дает благодать, успокоение души и духовную радость человеку, а медлит – удерживает дар Свой для испытания свободной воли человека, чтобы сам человек познал себя и увидел тверда ли его вера и имеет ли он пламенную, бескорыстную и жертвенную любовь к Богу, почитает ли Бога, давшего обетование отверзать дверь Царства Небесного, всем стучащимся. По наставлению преподобного Макария Египетского человек не в силах спасти себя сам и искоренить грех из своего сердца – для нашего спасения необходимы искупительная жертва Христа Спасителя и благодать Святого Духа, Бога Освятителя, но само спасение совершается не помимо нашей свободной воли, а через нее – всякая добродетель есть одновременно дар Божий и плод усилий человеческой воли, ибо человек призван бороться со грехом и желать обрести исцеление от нравственной порчи, а искоренение греха и исцеление нашего естества – это Божье дело, а всемогущий Господь «вспомоществует немощи человеческой». По воззрению святого Макария Египетского вся жизнь христианина – это духовная борьба, нелегкое дело – приобрести чистое сердце, чистый ум и чистую совесть, обуздать бурую помыслов и укротить страсти, полностью искоренить из души своей всякое зло, это – невозможно для падшего и смертного человека самого по себе, но все возможно для всемогущего Бога, и если человек имеет веру во Христа и смирение в сердце своем, если он отвращается от мирской суеты и плачет о грехах своих, ищет спасения и взывает к Богу, то он находит прибежище в Троичном Божестве, облекается в силу Божию и обретает успокоение свыше – побеждает в духовой брани и освящается через веру и молитву, смирение и любовь. Но духовная борьба ведется человеком с самых ранних лет и до последнего вздоха – до часа смерти, и как только какой-либо подвижник думает, что достиг совершенства и вступил в безопасную пристань, как бушующие волны скорбей и искушений по попущению Божьему вновь обрушиваются на него, чтобы он отрезвился и осознал свою немощь, не впал в гордыню и самодовольство, понял насколько далек от евангельского идеала – от Самого Иисуса Христа, научился смирению и воззвал к Богу с молитвой, с новой силой устремился бы к Царству Небесному, осознав, что восхождение на небеса – это путь, длинною в жизнь. По наставлению Макария Египетского, ставшего основателем Скитского пустынножительства: «Монах так должен поститься, словно собираясь прожить в теле сто лет, а страсти душевные обуздывать, обиды забывать, скорби отвергать, болезнями и лишениями же так пренебрегать, словно ежедневно должен умереть. В посте необходимо полезное и благоразумное рассуждение: монах должен поступать всегда с одинаковой строгостью, чтобы под предлогом слабости тела не переходить от чрезмерной суровости к гибельной распущенности. А в подавлении страстей состоит спасительное величие души, что значит: не увлекаться видимым благополучием настоящего мира, не унывать в несчастиях и скорбях, а пренебрегать ими, как маловажными и ничтожными, постоянно имея взор ума своего устремленным туда, куда ежедневно и ежеминутно можем переселиться». Известно, что Макарий Великий был строгим и суровым аскетом – когда ему случалось присутствовать за трапезой вместе с пустынниками и выпить вина, то за одну чашку вина он целый день не пил воду, изнуряя себя, а когда его ученик и ближайший сподвижник Евагрий, томимый жаждой, просил позволения напиться, то Макарий ответил: «Будь мужественным, сын мой и доволен тем, что находишься под тенью, На протяжении двадцати лет не вкушал я до сытости ни хлеба, ни воды, ни сна. Ибо хлеб я ел, отвешивая малый кусок; воду пил, отмеривая малой мерой; а малую толику сна урывал, прислонившись к стене». Для преподобного Макария Великого аскеза – это путь восхождения к Богу, на вершины тайнозрительного Богопознания, и нет ничего удивительного в том, что он «непрестанно возносился умом в горняя и большую часть своего времени устремлял свой ум к Богу, нежели к предметам мира сего». Тело святого Макария Египетского отличалось худобой, а фигура его была истонченной, которую он объяснял следующим образом: «Как кочерга, которой переворачивают горящие дрова и хворост в печи, всегда опаляется огнем, так у человека, который устремляет ум свой всегда ко Господу и всегда содержит в памяти страшные мучения в огне геенском, – этот страх не только снедает тело, но и иссушает кости». За советами и молитвами к преподобному Макарию Египетскому приходило много разных людей – одни просили его молитв, благословения и отеческого наставления, иные –  чтобы он исцелил их от недугов. Испытывая нехватку времени для молитвы и Богомыслия, святой Макарий Великий  выкопал под своею кельей глубокую тайную пещеру, где скрывался от постоянно приходящих к нему людей и уединялся для молитвы.
Вскоре после того, как святой Макарий Великий поселился в Скитской пустыне, вокруг него стали стекаться ученики – самоотверженные иноки, превосходящие иных монахов как пламенностью веры и ревностью к подвигам, так и совершенством духовной жизни. В «Истории православного монашества на Востоке» профессор П.С. Казанский писал, то около преподобного Макария Египетского «собралось много ревнителей благочестия, которые вверяли себя руководству сего подвижника; скитские иноки славились между всеми по совершенству жизни и по своей мудрости. Чем страшнее была пустыня Скитская, тем более требовалось мужества, чтобы селиться в ней. Таких только и принимал Макарий к себе». По дошедшим до нас сказаниям о жизни Макария Великого, он был кроток со смиренными, но суров и строг с гордыми и самонадеянными, но с каждым приходящим к нему иноком он вел себя как любящий отец – любовь его пламенного сердца струилась и в кротости и в строгости. Однажды к Макарию Египетскому пришли два знатных юноши, возжелавшие жить монашеской жизнью. Желая испытать их, Макарий рассказал юношам о трудностях иноческого жития и, снабдив их секирой, корзиной с хлебом и солью, велел им идти в гору и сделать себе там пещеру, а затем заниматься молитвой и иноческим рукоделием – плетение корзин. Таинственные юноши не смутились, они взошли на гору, вырыли себе пещеру и пребывали там три года, лишь время от времени приходя в храм для причастия Святых Тайн Христовых. Видя их безмолвную аскетическую жизнь, преподобный Макарий Великий решил навестить юношей и пришел к ним в пещеру, где разделил с ними трапезу, а по молитве к Богу ему открылось чудное зрелище – он видел как демоны слетались к младшему юноше и хотели осквернить его уста и глаза, но сияющий Ангел Господень стоял на страже и отгонял их, к старшему же юноше демоны не могли приблизиться. Наутро Макарий Великий увидел, что юноши начали петь Псалмы, и подвижнику явилось, что из уст старшего выходила огненная веревка, которая касалась небес, а из уст младшего – светлый луч. Уходя, святой Макарий Египетский попросил у юношей молитв, а спустя некоторое время узнал, что они мирно скончались и Господь забрал их души в чертоги Царства Небесного. Когда число монахов увеличилось, то преподобный Макарий Египетский воздвиг четыре храма и при каждом поставил пресвитера, а сам жил в отдаленной уединенной келье, находящееся в пустыне и имел при себе только двух учеников. Преподобный Макарий Египетский – великий исихаст и молитвенник, любитель безмолвия и уединенно-созерцательной жизни, он наставлял всех иноков обуздывать чрево и язык, затворятся в кельях своих, славить Творца, петь Псалмы и плакать о грехах своих.Архимандрит Киприан Керн характеризовал преподобного Макария Египетского как исихаста: «Макарий – один из первых исихастов. Его наставления в борьбе со страстями, в очищении сердца, в освобождении ума, то есть в его трезвении, преследуют главную цель: просветление человека. Мистика света, достигаемая в успокоении ума от всего, что может его волновать и возмущать, уже была прекрасно известна этому пустыннику IV века, то есть на тысячу лет раньше, чем о том же учили Григорий Палама и исихасты». Распуская в Скиту иноческое собрание, Макарий Великий сказал монахам: «Бегите, братья!». Удивленные монахи спросили авву Макария – «Куда нам бежать из пустыни?», а он положил перст на уста и сказал им: «Бегите от многословия и спасайтесь молитвой». Как многоопытный подвижник Макарий говорил, что без веры во Христа, любви к Богу и покаяния невозможно спастись. Когда один из монахов пришел к Макарию и спросил его о том, как обрести спасение, то подвижник ответил: «Бегай людей, сиди в келье и плачь о грехах своих, обуздывай язык и чрево, никого не осуждай, но моли и прощении Всевышнего». Выше всего для иноков Макарий Великий почитал нестяжательность и добровольную нищету ради Христа. Однажды авва Феодор Фермейский, имевший три книги, пришел к нему и спросил: «Вот у меня три книги, и сам я получаю от них пользу, и братия, употребив их, получают назидание; что мне полезнее делать: оставить их у себя для собственной пользы и для пользы братии или продать и полученное раздать нищим?». Авва Макарий Египетский ответил: «Первое хорошо, но нестяжательство всего лучше». Однажды святой Макарий Великий  застал в своей келье воров, выносивших оттуда скудные и немногочисленные вещи – преподобный не только не воспрепятствовал им, но и помог погрузить краденное у себя на осла и, не подавая виду, что он хозяин, отпустил их с миром.
О нравственной высоте преподобного Макария Египетского свидетельствует и то, что он снисходительно относился к немощам и согрешениям людей, с легким сердцем прощал обидчиков своих и проповедовал евангельские идеалы любви, всепрощении и неосуждения. Когда разнеслась весть, что в Скиту два брата впали в грех и Макарий Александрийский отлучил их, то преподобный Макарий Египетский сказал: «Не братия отлучены, а Макарий отлучен». Приняв эти слова святого Макария Великого за отлучение, Макарий Александрийский удалился к озеру и пребывал там в покаянии, пока Макарий Великий не пришел к нему и не сказал: «ты отлучил братий, и вот они хотели уйти в село; я отлучил тебя, и ты убежал сюда, как девица в свою внутреннюю горницу. Впрочем, я призывал к себе падших братий, расспрашивал их, и они говорили: «Ничего такого не было». Смотри же и ты, брат, не посмеялись ли над тобой демоны? Ты сам ничего не видал. Проси прощения в своем согрешении». Макарий Александрийский ответил: «Если хочешь, то наложи на меня епитимию». Авва Макарий Великий ответил ему: «Иди и постись три недели, принимая пищу только раз в день».  Преподобный Макарий Великий призывал людей к прощению обидчиков и забвению обид: «Если мы будем помнить о зле, какое сделали нам люди, в нас ослабеет памятование о Боге; если же будем помнить о зле наносимом демонами, будем безопасны от стрел их». Однажды, узнав от демона-искусителя о том, что один монах подвергся искушению, преподобный Макарий Великий сам пришел к нему в келью, и когда увидел, что тот стыдится исповедовать свои нечистые помыслы, то Макарий со смирением  расположил его к откровенности беседой. «Много лет я подвизаюсь, – сказал Макарий Египетский,  - но и меня, старика, терзает и беспокоит дух блуда». Услышав слова аввы Макария, монах воскликнул: «Поверь, авва, и меня беспокоит дух блуда». После беседы с аввой Макарием Великим и раскрытия своих нечистых помыслов, монах стал более ревностным подвижником, чем иные иноки и стал зорко следить за своим умом и сердцем. Видя даже тяжко согрешающего человека, Макарий Египетский не спешил порицать его, но говорил: «Если Бог, Творец его, терпит грех, когда мог бы сжечь огнем, то кто я, чтобы мог осуждать его?». «Христиане не должны никого осуждать, ни явную блудницу, ни грешников, ни людей бесчинных, но взирать на всех с простодушием и чистым оком. В том и состоит чистота сердца, чтобы, видя грешников и немощных, иметь к ним сострадание и быть милосердным». В своих беседах и наставлениях преподобный Макарий Египетский поучал, что там, где есть любовь, нет места злу и ненависти, зависти и лукавству; он настолько проникся евангельской любовью, что молился не только за людей – живых и усопших, но и за птиц и зверей, он не мог смотреть на их страдания и умолял Творца облегчить их участь. С кротостью и милосердием наставляя иноков, преподобный Макарий Великий стремился научить их прощению и взаимной любви друг к другу: «Если ты, делая кому-либо выговор, приходишь в раздражение, то удовлетворяешь своей страсти. Таким образом, не спасая других, причиняешь вред и себе». Когда Макарий Великий пришел навестить одного отшельника и увидел, что он заболел, то спросил его, не хочет ли тот съесть чего-нибудь, больной отшельник признался, что хотел бы сладкой пастилы, и авва Макарий, не раздумывая, отправился в далекий и трудный путь в Александрию,  чтобы принести своему собрату-монаху утешение в виде сладости. Мудростью, любовью и кротостью Макарий Великий обращал заблуждающихся на истинный путь намного лучше, чем иные пытаются обратить строгими порицаниями.  Однажды преподобный Макарий Великий шел из Скита на Нитрийскую гору и обратил в христианскую веру одного языческого жреца. В начале этого «идольского жреца» встретил ученик Макария, но он обозвал его демоном, за что жрец оскорбился и побил его до полусмерти. Но когда святой Макарий Египетский встретил по пути языческого жреца, то  он добродушно поприветствовал его –  «Будь здоров, будь здоров, человек трудолюбивый!», а изумленный язычник ответил: «Твое приветствие поразило меня и я вижу, что ты человек Божий. Теперь я не отпущу тебя, пока не сделаешь меня таким, как ты сам – монахом». После этого преподобный Макарий Египетский крестил языческого жреца, а потому через новообращенного сделал многих язычников христианами, достойно проявив себя на славном поприще миссионерства. Вспоминая этот поучительный случай, Макарий Египетский говорил: «Худое слово и добрых делает худыми, а доброе слово и худых делает добрыми».
Слава о мудрости и святости Макария Великого облетела многие земли – из далеких стран за советом к нему приходили люди, чтобы услышать его наставления, отличающиеся кротостью, любовью и глубокой опытной мудростью подвижника, призывающего людей познавать самих себя, заниматься молитвой и Богомыслием, бороться со страстями и помнить, что нельзя угодить Богу без смирения и спастись без покаяния. Однажды к преподобному Макарию Египетскому пришел юноша, желавший стать монахов, и спросил – «Как мне спастись?», а Макарий послал его на кладбище сначала бранить, а потому хвалить мертвецов. Когда юноша исполнил повеление Макария Великого, то авва спросил его, что ответили мертвые, а юноша сказал: «Они были безмолвны и к похвале, и к порицанию». «Так и ты, – сказал старец Макария, – если хочешь спастись, будь мертв подобно мертвым: не думай ни об обидах от людей, ни о славе людской». Когда другой монах спросил авву Макария – «В чем тайна спасения?», то преподобный Макарий ответил: «Никого не осуждай, никого не обижая, соблюдай сие и спасешься». Преподобный Макарий Египетский имел великий дар любви, за который его именовали «человеколюбцем», он обладал духовной мудростью и прозорливостью, был ревностным защитником Православия – он победил в богословском диспуте одного ересиарха. По милосердию своему преподобный Макарий Египетский устроил в монастыре гостиницу для паломников и лечебницу для больных, он каждый день исцелял одного больного, чтобы остальные дольше пребывали в монастыре и получали духовную пользу. Однажды к авве Макарию пришел страждущий пресвитер с головой, пораженной гангреной, со сквозными ранами на шее – прозорливый подвижник указал на причину тяжкого недуга – пресвитер дерзал литургисать после совершенного им прелюбодеяния. Как только пресвитер сознался в тайном грехе своем и покаялся, преподобный Макарий Великий исцелил его своей молитвой. По свидетельству Сократа Схоластика святой Макарий Великий творил много чудес, для описания которых потребовалась бы целая книга – он исцелял бесноватых и изгонял демонов, а также воскрешал мертвых. Как рассказывает святитель Димитрий Ростовский: «Преподобный Макарий получил от Бога такую благодатную силу, что мог воскрешать даже мертвых. И вот, один еретик, по имени Иеракит, который учил, что воскресения мертвых не будет, пришел из Египта в пустыню и смущал умы братий, проживавших там. Потом пришел к преподобному Макарию и, в присутствии многочисленных братии, состязался с ним о вере. Будучи сам искусен в слове, он насмехался над простотою речей преподобного. Преподобный Макарий заметив, что братия начинает колебаться в вере от речей сего еретика, сказал ему: «Какая польза препираться нам словами, более для колебания слушающих наш спор, чем для утверждения в вере? Пойдем на могилы скончавшихся о Господе братии наших, и кому из нас дарует Господь воскресить мертвого, то тогда все убедятся, что вера того правая и свидетельствуется Самим Богом». Братия одобрили эти слова преподобного, и все отправились на кладбище. Там преподобный Макарий сказал Иеракиту, чтобы он вызвал из гроба какого-нибудь усопшего из братии. Но Иеракит сказал Макарию: «Сначала ты это сделай, потому что ты сам назначил такое испытание». Тогда преподобный Макарий простерся на молитву к Господу и, после продолжительной молитвы, возвел свои глаза горе и воззвал к Господу: «Господи! Ты Сам яви ныне, кто из нас двоих правильнее верует в Тебя, яви же сие, устроив так, чтобы восстал из гроба один из лежащих здесь мертвецов». Помолившись так, преподобный назвал по имени одного недавно погребенного инока, и мертвый тотчас ответил на его голос из гроба. Тогда иноки поспешно раскопали могилу и нашли в ней своего собрата воскресшим. Развязав бывшие на нем повязки, они вывели его живым из могилы. При виде столь дивного чуда, Иеракит пришел в такой ужас, что обратился в бегство. Все иноки гнали его, как прогоняют врагов, и отогнали далеко за пределы той земле. В другой раз преподобный Макарий также воскресил еще другого умершего, о чем повествует авва Сисой. «Я находился, – рассказывает он, – с преподобным Макарием в скиту. Наступила в это время пора жатвы хлеба. Семеро из братии нанялись для жатвы. Во время ее одна вдова подбирала за нами колосья и при этом все время плакала. Преподобный Макарий, призвав хозяина нивы, спросил его: «Что это такое произошло с сей женщиной, и почему она непрестанно плачет?» Хозяин нивы рассказал преподобному, что муж той женщины, взяв на сохранение у одного человека деньги, внезапно умер, не успев открыть своей жене, куда он положил взятое им. Посему и желает заимодавец тот взять эту женщину с ее детьми в рабство. Тогда Макарий сказал ему: «Скажи женщине, чтобы она пришла к нам на то место, где мы отдыхаем в полдень». Когда она исполнила слова преподобного и пришла к нему, преподобный Макарий спросил ее: «Отчего ты постоянно плачешь, женщина?». «От того, – отвечала вдова, – что мой муж внезапно умер, а незадолго до смерти взял у одного человека на сохранение золото и не сказал мне о том, куда положил взятое золото».»Покажи нам, где погребен твой муж», – сказал Макарий. Взяв с собою братию, преподобный пошел на указанное место. Подойдя к могиле мужа той вдовы, преподобный сказал ей: «Ступай к себе домой, женщина!». Затем, помолившись, Макарий воззвал к мертвецу, спрашивая его, где положил он взятое им золото. Тогда мертвый отвечал из могилы: «Я спрятал его в своем доме в ногах под моею постелью». «Почивай опять, – сказал ему авва Макарий, – до дня всеобщего воскресения!». Братия, увидав такое чудо, от сильного страха упали к ногам преподобного. Старец в назидание братии сказал: «Все это произошло не ради меня, ибо я – ничто, но ради вдовицы сей и детей ее сотворил Бог чудо сие. Знайте же, что Бог соизволяет безгрешной душе, и чего она ни попросит от Него, получает». Затем, преподобный пошел к вдовице и указал ей, где скрыто взятое ее мужем золото. Та взяла спрятанное сокровище и отдала владельцу его, и, таким образом, избавила от рабства как себя, так и детей своих. Услыхав о таком дивном чуде, все прославили Бога. Церковный писатель Руфин –  пресвитер Аквилейский повествует еще и о воскрешении преподобным Макарием третьего мертвеца. Однажды, – рассказывает он, – невинный человек был обвинен в убийстве, случившемся в тех местах, где была келья преподобного. Обвиняемый прибежал к жилищу Макария, куда за ним пришли и те, которые хотели схватить его, как убийцу и предать законному суду. Он же божился и клялся, что невиновен в крови убитого, но обвинители старались представить его виновным. Когда и обвинители и обвиняемый в течение продолжительного времени спорили между собою, преподобный Макарий спросил: «Где погребен убитый?». Узнав место погребения, преподобный встал и отправился туда вместе с пришедшими к нему. Помолившись долгое время над могилой коленопреклоненно, преподобный сказал предстоящим обвинителям: «Сам Господь ныне явит, действительно ли этот человек, обвиняемый вами в убийстве, виновен в нем». Воззвав, затем, громким голосом, Макарий Великий назвал убитого по имени. И тот отвечал из могилы на его зов, и преподобный спросил его: «Верою Иисуса Христа, Сына Божьего, повелеваю тебе ответить нам, тем ли человеком убит ты, который приведен сюда». Тотчас мертвец ясным голосом ответил из могилы, что он убит не этим человеком, и его обвиняют в убийстве напрасно. Все пришедшие на могилу, пораженные сим дивным чудом, пали на землю. Припав, затем, к ногам преподобного, они стали усиленно просить его, чтобы он вторично вопросил мертвеца о том, кем он убит. Но преподобный Макарий Великий ответил им: «Не буду спрашивать о сем, ибо достаточно для меня того, что я избавил от гибели невинного человека, виновного же предавать суду не буду».
Живя во времена господства ариан при царствовании императора Валента (364–378), преподобный Макарий Египетский встал на защиту Православия от еретического лжеучения. После смерти святителя Афанасия Великого его кафедрой в Александрии силой завладел арианин Луций, изгнав законного преемника – святителя Петра, и задумав жестокими мерами и гонениями принудить к арианству египетских пустынников, которые были ревностными защитниками и исповедниками Никейского Символа Веры. В те печальные времена многие из святых пустынников были сосланы в заточение – в числе первых были схвачены Макарий Великий и Макарий Александрийский, их собирались тайно ночью отвести на остров, где жили только язычники и не было ни одного христианина.  Но по великой и неизреченной премудрости Господь показал миру славу угодников Своих – дочь местного жреца было одержима злыми духами, почувствовав приближение святых подвижников, она побежала к ним навстречу крича громким голосом: «Для чего вы пришли на этот остров, который с давних лет был нашим жилищем!». По молитве двух угодников Божиих дочь языческого жреца была исцелена и вскоре все обитатели острова обратились в христианскую веру, они приняли крещение, ниспровергли идолы, а на месте капища – возвели храм Богу. Когда весть об этом чуде дошла до Александрии, арианин Луций, опасаясь народного волнения, вынужден был вернуть изгнанников в их пустыню. После возвращения в пустыню преподобный Макарий Египетский вернулся к монашеской жизни – подвигам поста и молитвы, чтению Священного Писания и Богомыслию, духовному окормлению иноков и исцелению больных. Шестьдесят лет провел Макарий Великий в Скитской пустыне – ни дня не прожил он без молитвы, чтения Слова Божиего и Богомыслия; непрестанно заботясь о спасении души своей он пребывал в беседе с Богом более, чем занимался земными делами и стал подобен Ангелу во плоти, жизнь его стала исполнением заповедей Евангелия, но по смирению своему он считал себя окаянным грешником и каждый день проливал слезы, убежденный, что только оплакивающий грехи свои может надеяться войти в таинственные и сияющие чертоги горнего Иерусалима, где всех нас ожидает наш Небесный Царь – Иисус Христос. Незадолго до смерти Макарий Великий посетил пустынников Нитрийской горы и по их просьбе оставил им наставление: «Восплачем, братия, очи наши да проливают слезы, прежде, чем отойдем душой из этого мира». Все зарыдали и обратились к Макарию с просьбой: «Авва, помолись о нас!». За девять дней перед смертью святому Макарию Великому явились вестники горнего мира – основоположник пустынножителей Антоний Великий и основатель общежительных монастырей в Египте Пахомий Великий, которые обратились к старцу с радостной вестью: «Радуйся, Макарий, нас послал Господь Иисус Христос возвестить тебе твою радостную кончину. В девятый день после нынешнего ты отойдешь в вечную жизнь. В тот день мы снова придем к тебе и с радостью возьмем тебя с собой, чтобы вместе с нами предстать тебе перед Владычним престолом и насладиться бессмертной жизнью». В день кончины духовным очам Макария Египетского предстал Херувим со множеством Ангелов, сказавший: «Восстань, последователь Господень, и приди вместе с нами в вечную жизнь». Указав на сонмы святых, вышедших навстречу преподобному Макарию, Херувим воскликнул: «Взгляни, вот собор апостольский, вот сонм пророков, вот множество мучеников, вот лик святителей, постников, преподобных и праведников. Предай мне теперь душу свою, которую мне повелено было Богом охранять во время ее земной жизни». На девяностом году жизни в 390 году преподобный Макарий Египетский за мудрость и святость свою нареченный «Великим», тихо скончался с предсмертной молитвой – «Мой Господь Иисус, весьма любимый моей душой, прими мой дух». Составитель жития преподобного Макария Египетского – Серапион, епископ Тмуитский, рассказывает, что слышал от преподобного Пафнутия – ученика аввы Макария, как некоторые из подвижников духовными очами видели как возносилась душа святого с Херувимом, как грозные и полчища ужасающих демонов в исступленной ярости вопили – «Избежал ты наших рук, Макарий, избежал!», а достигнув врат Царства Небесного, Макарий ответил – «Да, ограждаемый силой Христа моего, я избежал ваших козней!». Когда монахи узнали о смерти аввы Макария, то пустыня огласилась рыданиями и плачем, а погребен преподобный был с пением Псалмов и духовных песен в Скиту, близ храма, который он воздвиг. Со смертью своей преподобный Макарий покинул землю, но вошел в Небесную Церковь, воссияв как звезда горнего мира, к нему как к заступнику, молитвеннику и сподвижнику обращаются все православные христиане с проникновенной молитвой: «О, преподобне отче Макарие! Молим тя мы, недостойные, испроси предстательством твоим у Всемилостиваго Бога нашего нам здравие душевное и телесное, тихое и богоугодное житие и добрый ответ на Страшнем Суде Христове. Угаси молитвами твоими разжжены стрелы диавольския, да не прекоснется нам злоба греховная, да благочестно скончавше временное житие, сподобимся наследовати Царствие Небесное и купно с тобою славити Отца и Сына и Святаго Духа во веки веков. Аминь».
Необыкновенная личность святого Макария Великого производила неизгладимое впечатление уже на его современников – на святого Антония Великого и Макария Александрийского, Церковь высоко ценила его и в последующие века –  о нем с восхищением высказываются святитель Игнатий Брянчанинов, преподобный Иустин Попович и архимандрит Рафаил Карелин, он был истинным христианским мудрецом, во всей его личности – в его глубоком и задумчивом взоре, тихом, но сильном голосе, спокойной и рассудительной речи – во все ощущалось необыкновенное веяние евангельской любви, а все написанное и сказано им исполнено божественной мудрости и силы, оно приникает до самых сокровенных глубин человеческого сердца и затрагивает самые потаенные струны человеческого духа. Драгоценным наследием духовной мудрости и аскетического опыта преподобного Макария Египетского являются его писания – пятьдесят бесед, семь слов и два послания. Величайшее произведение святого Макария Великого – это его «Духовные беседы», написанные на основании его личного духовно-аскетического опыта; это – не отвлеченные богословские рассуждения, а записи святого, возвещающего о греховности каждого человека и призывающего всех нас к покаянию, указывающего на путь единения души с Богом и препятствиях – искушениях и коварстве злых духов, предостерегающего о том, к чему ведет отпадение от Бога, наставляющий и провозглашающий, что наше спасение совершается Иисусом Христом, что для спасения человеку необходимы его личные волевые усилия и Божественная благодать; это –  раздумья, прозрения, созерцания и назидания подвижника, описывающего пережитое на ясном и выразительном языке, отличающемся необыкновенной образностью и силой. По справедливому суждению архиепископа Филарета Гумилевского «предмет бесед и наставлений святого Макария – внутренняя духовная жизнь, и преимущественно в том ее виде, как она совершается на пути созерцательного уединения. Несмотря на глубокий и малопонятный предмет, беседы и наставления опытного учителя ясны и вразумительны; духовное, столь мало известное для иных из нас, в устах духоносного Макария близко и к сердцу, и к уму; то, что было бы темно по возвышенности духовной, у Макария приближается к разумению сравнениями и образами, которые всегда просты и тем более поразительны». На страницах «Духовных бесед» преподобный Макарий Египетский излагает тайны горнего мира и высшей духовной жизни, сокрытые от ограниченного человеческого разума, не озаренного светом Христовой Истины; он весь в молитве и Богомыслии, он говорит о борьбе со страстями, единении с Богом, о бдении, посте и аскетических подвигах, о хранении ума и сердца, более чем за тысячелетие он предвосхищает рассуждения преподобного Серафима Саровского о стяжании благодати Святого Духа, составляющем смысл и высшую цель нашей жизни, он затрагивает самые таинственные и возвышенные темы, но всегда рассуждает ясно и вразумительно. Размышляя о мудрости и сопоставляя мирских мудрецов и христианских философов Святого Духа, преподобный Макарий Египетский писал о том, что христианство – это философия высочайше пробы, небесная мудрость Самого Иисуса Христа, хранимая Церковью, исповедниками которой становятся ее великие и святые подвижники, вдохновленные Святым Духом Божиим и ставшие созерцателями сокровенных Божественных тайн:  «Эллинские философы учатся владеть словом. Но есть другие философы, невежды в слове, которые радуются и веселятся о Божьей благодати. Подлинная философия есть аскетическое делание, стяжание Духа Премудрости и Разума. Духоносный созерцатель или тайновидец есть истинный мудрец или философ». На каждой странице «Духовных бесед» Макария Великого чувствуется блестящее и глубокое знание Священного Писания, он – знаток Слова Божиего, призывающий к тому, что Библию нужно понимать духовно – просвещаясь благодатью Святого Духа, раскрывая таинственный и возвышенный смысл каждого стиха в свете Евангелия и церковного предания, читая Библию с трепетом и благоговением, ибо каждая ее книга – это письмо, написанное Богом каждому человеку, но чтобы понять его, нужна благодать Божия, обретаемая через церковную и подвижническую жизнь.
«Духовные беседы» преподобного Макария Египетского – это шедевр святоотеческой литературы, где по личному духовном опыту излагается о счастливой жизни первозданных людей в земном Раю, описывается бедственное состояние человека после грехопадения, раскрывается зачем понадобилось пришествие Иисуса Христа и Его искупительная жертва, возвещается о том, что свобода совершается через содействие человеческой свободы и Божественной благодати, описываются плоду духовного преуспеяния христианских подвижников и затрагиваются тайны смерти и будущей жизни. Нет никаких оснований подвергать сомнению подлинность церковного Предания, гласящего, что автором «Духовный бесед» был святой Макарий Великий – о нем как муже великой прозорливости и его беседах, восторженно отзывался преподобный Исаак Сирин, Фома Маргский, живший в начале IX века, в своей «Истории монахов» цитирует «Духовные беседы» Макария Египетского, патриарх Иоанн Антиохийский, в своем сочинении «О монастырях» перечисляя душеспасительные писания пастырей Церкви и пустынных отцов, упоминает книгу Макария, подвижника Скитского, наконец «Духовные беседы» во всех греческих списках и арабских и сирийских переводах по древним рукописям приписывают именно Макарию Великому. По замечанию протоиерея Георгия Флоровского и профессора А.И. Сидорова литературный и мировоззренческий стиль «Духовных бесед» – это стиль не догматистов и полемистов, а умудренного летами подвижнической жизни аскета и наставника монахов, далекого от сухих абстракций и отвлеченных понятий, он – тайнозритель, воспаряющий на крыльях Святого Духа к высотам Богомыслия, богодухновенный поэт и провидец, чья речь наполнена священными глаголами пророков Ветхого Завета и апостолов Нового Завета, чьи писания – «один из самых сладкозвучных инструментов святоотеческого ансамбля». Нет никаких оснований полагать, что «Духовные беседы» возникли среди мессалиан или что сам преподобный Макарий Египетский принадлежал к мессалианской секте, как полагают некоторые западные ученые – особенно из протестантской среды как Герман Деррис, ведь мессалианство – это одно из течений дуалистического манийхейского учения, пришедшего из Персии и  утверждавшего, что зло и добро – это два совечных и равносильных начала, в то время как Макарий Египетский – яркий образец православной духовности, осуждавший еретиков, которые думали, что материя совечна Богу, а зло – равносильно Творцу неба и земли. По историческому экскурсу профессора А.И. Сидорова: «Наименование «мессалиане» есть калька с сирийского  представляет собой причастие от глагола «молиться», а поэтому буквально обозначает «молящиеся». Греки именовали этих еретиков еще «евхитами», иногда «энтузиастами»; сами же еретики предпочитали называть себя «духовными». Уже названия ереси указывают, что она являлась типично и специфично «монашеской» ересью, распространялась преимущественно в среде древних иноков, хотя захватывала и прочие слои церковного общества. Первые свидетельства о ней восходят ко второй половине IV века; о мессалианах упоминает святой Ефрем Сирин в «Гимнах против ересей», написанных в 363–373 годах, и святитель Епифаний Кипрский в «Панарии», говорящий о присутствии мессалиан в Антиохии около 376–377 годов. Эти ранние свидетельства, как и само название ереси, ясно говорят о ее восточно-сирийском (месопотамском) происхождении. Иногда высказывается даже шаткое предположение, что мессалианство зародилось в атмосфере «духовной мистики», традиционной для древнесирийского христианства, которая нашла свое отражение прежде всего в творениях Афраата, Персидского Мудреца, и анонимном аскетическом сочинении «Книга степеней» (хотя признается, что сами эти произведения отнюдь не являются мессалианскими). Благодаря блаженному Феодориту Кирскому, преподобному Иоанну Дамаскину и патриарху Фотию Константинопольскому известны имена и первых представителей этой ереси: Дадой, Савва Монах, Ерм, Симеон, другой Савва, по прозвищу Кастрат, и не кий Евстафий Эдесский. Сирийские источники в качестве родоначальников этой ереси называют еще Евсевия Эдесского и Адельфия. О личности последнего интересные данные приводит монофизитский автор рубежа IV и V веков Филоксен Мабуггский. Согласно ему, Адельфий был учеником известного сирийского подвижника Иулиана Савы.Он путешествовал по Синаю и Египту, где встречался со многими выдающимися отшельниками, в том числе с преподобным Антонием Великим. Филоксен говорит, что Адельфий воспринял многие существенные черты аскетического богословия египетских подвижников (учение о чистоте ума, созерцании, бесстрастии и пр.). Затем он возвратился в Сирию (Эдессу), проводил здесь строго аскетическую жизнь, но затем впал в прелесть, приняв сатану за Утешителя. Вследствие этого Адельфий стал считать, что подвижнические труды ему уже не нужны, ибо он достиг полноты совершенства. У Адельфия появились и последователи, которые проникли в район Антиохии, но тамошний епископ Флавиан изгнал их из города. Блаженный Феодорит повествует, что Флавиан для этой цели собрал Собор, на котором имел беседу с Адельфием, в результате чего и была изобличена вся еретическая суть мессалианского учения. «После такого открытия болезни их они были изгнаны из Сирии и, удалившись в Памфилию, наполнили ее своею заразою». Памфилия, Ликаония и другие районы Малой Азии становятся после этого главным средоточием данного еретического движения. Мессалиане здесь, вероятно, соединились с крайними сторонниками Евстафия Севастийского. Это заставило малоазийских пастырей Церкви собрать Поместный Собор в Сиде (ок. 388 года), который возглавлял святитель Амфилохий Иконийский; данный Собор, как и аналогичный в Антиохии, провозгласил церковное осуждение мессалианской ереси. Однако такое осуждение не останавливает распространение мессалианства. В самом начале V века (а возможно, и в конце IV века) оно проникает (скорее всего, посредством монахов, прибывших с Востока) даже в Северную Африку, и блаженный Августин вынужден был противостоять этой ереси8. В начале V века мессалиане появляются и в Константинополе. Феодосий II издает против них специальный эдикт (428 год), повелевающий изгонять евхитов из пределов империи. На Третьем Вселенском Соборе (431 год) дело мессалиан специально рассматривается, и два епископа – Памфилий Ликаоникийский и Валериан Иконийский – выступают обвинителями еретиков, представив Собору их сочинение под названием «Аскетикон». Вследствие этого Вселенский Собор еще раз осуждает их, подтвердив вердикт двух Поместных Соборов. Все эти меры, хотя и достаточно действенные, не пресекают полностью мессалианской пропаганды. Несомненно, что в первой половине V века ересь эта проникла и в Египет (возможно, это случилось значительно раньше): одно послание святого Кирилла Александрийского, написанное накануне Ефесского Собора 431 года, показывает его озабоченность проповедью мессалиан. Повествование об авве Лукие (вероятно, середина V века) также свидетельствует об отпоре, даваемом православными подвижниками евхитам. Блаженный Диадох Фотикийский должен был отводить полемике с мессалианами значительное место в своих. Около середины V века мессалианство получает новый стимул развития благодаря некоему Лампетию, долго жившему в Египте, а затем путем обмана посвященному в пресвитеры епископом Алипием Кесарийским (в Каппадокии). Лампетию удалось основать мессалианский монастырь (муже-женский, или двойной) в горах между Киликией и Исаврией и заручиться еще поддержкой одного египетского епископа по имени Алфей. Из-под пера Лампетия вышло сочинение под названием «Завет» (о нем сообщает патриарх Фотий), способствующее распространению мессалианских взглядов. В VI веке появляется новая разновидность мессалиан, именуемая «маркианистами» (от некоего Маркиана, жившего в эпоху Юстиниана). Следы мессалианства ясно прослеживаются в Византии еще в VII-IX веках, но затем эта ересь сливается с ересями павликиан и богомилов и как нечто индивидуальное уже растворяется, хотя обвинения в «мессалианстве» раздаются еще в XIV веке. На сирийском Востоке мессалианство также пускает глубокие корни; по крайней мере, крупнейший несторианский богослов VII века – Бабай Великий – выступает непримиримым оппонентом его. Но и здесь начиная с IX века реальные следы этой ереси исчезают и она уходит в небытие». Протоиерей Иоанн Мейендорф справедливо писал о том, что месасалианские анахореты были «харизматиками» своего времени, они отрицали необходимость Церкви и таинств в деле спасения, считали, что таинство крещения есть лишь внешний символ внутреннего перерождения, в то время как для Макария Великого вне Церкви и без таинств нет спасения. В отличие о мессалиан преподобный Макарий Великий с благоговением относился к Церкви, Божественной Литургии и таинствам, а его идеал иноческой жизни органично вписывался в православную аскетику, он учил, что зло не субстанциально – «нет самосущего зла», зло не совечно Богу, а проистекает из свободы Его разумных созданий – Ангелов и людей, которые вступают на путь греха, противопоставляя свою волю святой и праведной воли Бога Творца и Вседержителя.
К числу творения Макария Египетского принадлежат два послания изданные Флоссом – оно на греческом языке, а другое – в латинском переводе, последнее известно по рукописям, о нем упоминается в сочинении «О писателях церковных», а преподобный Исаак Сирин  прямо ссылается на послание Макария Египетского, считая его одной из самых драгоценных жемчужин святоотеческого наследия, где ясно указывается, что благой и премудрый Бог попускает подвижниками пройти через искушения, чтобы сделать их борцами с грехом, чтобы они очистили сердце свое покаянным плачем, искали Божьего заступничества, обратили свой взор к небесам, возрастали в премудрости, смирении, благочестии и терпении, будучи угнетаемы страстями и страхом падения и погибели души, непрестанно обращались к Богу, преуспевали в вере, надежде и любви. Ключевая тема послания Макария Египетского – описание духовной борьбы, которую ведет человек против духов тьмы и злобы, постепенный путь восхождения к Богу через видение своих грехов и скорбь сердца о них, через бдение, пост и молитву, отречение от мирской суеты, через сокрушение сердца, смирение и страх Божий, дающий человеку не осуждать других, но зорко следить за своим сердцем и умом – за каждым чувством и помышлением. Преподобный Макарий Великий писал, что демоны стремятся посеять в человеке «злохудожные помыслы» – уныние и чувство собственного бессилия, а если человек устоит в надежду, то лукавые духи внушают ему тщеславие – они подхлестывают его рвением к подвигам, которые он не может выдержать, чтобы затем ввести его в отчаяние, а потому – чтобы устоять в духовной борьбе и не пасть ни в гордыни, ни в отчаяние, человек призван хранить смиренномудрие и трезвомыслие, он должен взращивать в себе рассудительность изучением Священного Писания и Священного Предания, беседой с духовно опытными подвижниками, молитвой и Богомыслием, надеясь не на свои силы – ограниченные силы своего разума и своей воли, а взывая к всемогущему Богу, Который может исцелить душу и очистить сердце, водворить мир и покой в душе, вернуть надежду отчаявшемуся и смирить гордеца. По воззрению святого Макария Египетского человек не в силах спасти себя сам, но и всемогущий Господь никого не спасает насильно – для нашего спасения нужна синергия человеческой воли и Божественной благодати: «своими свободными стремлениями к добру и подвигами, предпринимаемыми для своего нравственного очищения, человек привлекает к себе благоволение Божие, ниспосылающее ему Духа Святого. Видя усилия человека, Бог изливает на него Духа Святого и в Святом Духе соединяется с ним, творит его Своею обителью». Святому Макарию Египетскому приписываются многие молитвы, вошедшие в церковное употребление: утренняя молитвы –  «Боже очисти мя грешного», «От сна востав, полунощную песнь приношу Ти, Спасе», «К Тебе, Владыко Человеколюбче, от сна востав прибегаю», «Господи, иже многою Твоею благостию и великими щедротами Твоими, дал еси мне, рабу Твоему», «Святый Ангеле, предстояй окаянной моей души, и страстной моей жизни», вечерние моления на сон грядущий – «Боже вечный, и Царю всякого создания», «Что Ти принесу, или что Ти воздам, великодаровитый бессмертный Царю».
По воззрению святого Макария Египетского Бог есть беспредельный, неприступный, предвечный, бесконечный и непостижимый, всеблагой, всеведущий, вездесущий и неописуемый Дух, Он – един по Сущности, по существует в трех Лицах – Отца, Сына и Святого Духа, имя Ему – Любовь. По великой и неизреченной любви всемогущий Господь создал все сущее из небытия – Он сотворил небо и землю, мир духовный, населенный Горними Силами – Ангелами, и мир материальный, украшенный звездами, солнцем и луной, реками и морями, горами, долинами и лесами, но человек – высшее из творений Господних, он выше не только всего видимого мира с его зверями и птицами, но выше и Ангелов, ибо сотворен по образу и подобию Божиему и одарен царским величием и властью. «Человек драгоценнее всех тварей... не только видимых, но и невидимых, то есть служебных духов. Ибо об Архангелах Михаиле и Гаврииле не сказал Бог: сотворим по образу и подобию Нашему, но сказал об умной человеческой сущности, разумею бессмертную душу».  Весь видимый мир был создан для человека и предназначен ему как царство, а сам первозданный Адам с женой своей Евой не знал страданий, тления и смерти, но жил счастливой и райской жизнью в Эдеме, он имел утонченное и могучее тело, и бессмертную душу – духовную и незримую сущность, великое и чудное Божье творение, исполненное красоты, на котором был отпечатлен небесный образ Бога. По слову преподобного Макария Египетского душа – дороже всего мира, она – наше духовное естество, имея в себе богоподобный дух, человек причастен не только материальному, но и духовному миру, он – «царственный Ангел во плоти», имеющий честь общаться с Богом, а образ Божий в нем – это бессмертный дух и свобода, царственное величие и имение любить, разум и совесть, данные каждому из нас, чтобы мы жили разумной и праведной жизнью. Размышляя о душе, святой Макарий Великий напоминает, что все сотворенное иносущно Богу, и нужно помнить, что Он – Бог, а душа наше не Бог; Он – Господь, а она – раба; Он – Творец, а она – тварь; Он – Создатель, а она – создание, и нет ничего общего в ее и в Его естестве – Сущность Божия есть неприступная и сокровенная тайна. Как и боговдохновенный и премудрый апостол Павел, святой Макарий Египетский убежден, что состав человека троичен – человек имеет дух – образ Божий в себе, он имеет душу есть образ духа, и тело – прекрасное одеяние и инструмент души, которое изначально было свободно от страданий и болезней, не знало старения и предназначалось быть храмом Святого Духа. Первозданный человек был создан праведным и чуждым греха, он пребывал в Святом Духе и жил Словом Божиим, образом Которого в книги Бытия является Древо Жизни, ибо источник жизни – это Сам Господь Бог, а потому до падения Адама – Слово Божие пребывало в нем и Дух Святой осенял его, он был царем и иереем Господним, логосным созданием с богообразной душой, безгрешной личностью.  По рассуждению Макария Египетского душа имеет нематериальный и духовный образ уподобляющийся Ангелу. По заветной мысли преподобного Макария Великого: «Бог создал человека для нетления и соделал его образом вечного бытия Своего». Бессмертное и нетленное тело первозданного Адама сияло и было облачно в свет славы Господней, он обладал великой силой и несравненной мудростью – дал имена всем земным творениям, он жил в Боге и для Бога, каждая его мысль и каждое намерение сердца, каждое чувство, слово и дело были праведны и святы.  По рассуждению Макария Великого ум –  это «душевное око», которое провидит сокровенные тайны Божии, «престол Божества есть ум наш, и наоборот, престол ума – Божество», поэтому он как царь «управляет своей душой и телом». Если душа наша сотворена по образу и подобию Божиему, то она имеет непреходящую духовную и метафизическую ценностей, дух – богообразная и таинственная сущность человека, корень и исток всех его дум, чувств, надежд, желаний и устремлений, всей его жизни – внешней и внутренней. Если душа наша сотворена по образу и подобию Божиему, то каждый человек может прийти к Богопознанию через самопознание: «Кто возмог познать достоинство души своей, тот может познать силу и тайны Божества». При сотворении Господь даровал Адаму крылья Святого Духа, чтобы они возносили его ум, сердце и волю к горнему, вечному и небесному, тем самым Дух Божий действовал в первозданном Адаме как Он впоследствии действовал и в библейских пророках. Преподобный Макарий Египетский говорил, что тайна Святой Троицы отобразилась на душе первозданного Адама и отображена в душах всех его потомков – это означает, что душа наша не только Бого-образна, но и Христо-образна и Духо-образна, он сотворена по образу Христа Слова и Святого Духа, а потому наше высшее призвание – обожение, свосхождение к над-ангельским высотам духовной жизни и уподобление Богу. По разъяснению преподобного Иустина Поповича, Макарий Еипетский учил, что «личность Адама до грехопадения представляла собой идеальное, гармоничное целое, созидаемое и оживотворяемое троичным богообразием души. Личность обусловлена Божественной Троичностью; где ее нет, там нет и личности. Это богообразие и делало Адама безгрешным, «чистым от греха» и бесстрастным. Безгрешность и бесстрастие дают возможность к созиданию безгрешного и бесстрастного познания. Вся личность живет и действует богообразно. В каждой своей мысли, в каждом своем чувстве, в каждом своем действии она присутствует всем своим существом. Господь пребывает в ее ведении, в ее вере, в ее любви, в ее мудрости». Как царь земли Адам был мудр и справедлив, он был чужд общению с демонами и чист от греха, не зал пороков и страстей, жил небесной жизнью на земле, тело его было неуязвимо – ни огонь, ни вода, ни скала, ни молния – ничто не могло повредить ему и нанести даже малейшую рану. Необъятное небо и земля, звезды, солнце и луна – все создал Бог для человека и увенчал его свободной волей – сделал его самодержцем над самим собой. Свобода – это величайший и царский дар Бога человеку: «Ты создан по образу и подобию Божиему, потому что, как Бог свободен и творит, что хочет, так и ты свободен. И ели захочешь погибнуть, то природа твоя удобоизменяема. Если захочешь извергнуть хулу, составить отраву, или убить кого-то, никто тебе не противится и не возбраняет. Кто хочет, тот и покорствует Богу и идет путем правды». Свобода – это богоподобная черта в человеке, благодать Божия не связывает и не упраздняет свободу человека, а освящает и преображает ее, но человек всегда остается свободен в своем личном выборе и священном праве самоопределения. По определению Макария Египетского свобода – это самовластие духа, Бог одарил человека свободой, ибо жаждет свободной любви его, а человек оказался ниже своего призвания, он воспользовался свободой своей в злых целях – возжелал стать богом и нарушил заповедь Божию,  стал послушником лукавого змея – дьявола, и тем самым попал в его власть. Зло не от Бога и не сотворенном Богом, оно противно всемогущему и святому Богу и Его замыслу о творении, Он сотворил все благим и прекрасным, а тайна происхождения зла – это злоупотребление свободой, на которое дерзнули вначале падшие Ангелы во главе с сатаной, а затем – Адам и Ева, которые нарушили заповедь и уклонись от Бога и Его святого закона. По глубокомысленному рассуждению преподобного Макария Египетского: «Конечно, есть лукавые духи, сатана и бесы держат ум и стреножат душу. Ибо изворотливый дьявол, имеющий запоры, тройные двери и множество других ухищрений, овладевает пастбищами души и помыслами, не дозволяет правильно молиться и приближаться к Богу. Ведь само естество человеческое после грехопадения общается, с одной стороны, с бесами и духами лукавства, а с другой –  бывает равным образом в общении с Ангелами и со Святым Духом. Оно бывает и храмом сатаны, и храмом Святого Духа. Поэтому, братия, внимательно исследуйте ум свой: с кем общаетесь вы – с Ангелами или с бесами? Чей вы храм: Бога или дьявола?».
Драму грехопадения Адама предваряла трагедия на небесах – падение Люцифера и части Ангелов, последовавших за ним и восставших на Бога; сатана стал изобретателем греха, он был низвержен с небес и не возжелал раскаяться, чтобы вернуть себе прежнее достоинство, но из зависти к человеку, решил погубить Адама и Еву и соблазнил их нарушить заповедь Божию и «как мгла накладывается на воздух, так и сила сатаны наполнила сердца потомков Адама и дым этой силы окутал все произволение их». Если до грехопадения человек был богоподобной личностью, а все его духовные и физические силы пребывали в идеальной гармонии, сердце, ум и воля его были устремлены к Богу, а тело – бессмертно и нетленно, то в результате грехопадения он разлучился с Богом – Адам и Евы были изгнаны их Эдемского сада, в сердцах первых людей и их потомков поселились низменные страсти, их ум стал приземленным, воля стала колебаться между добром и злом, осквернилось все естество человеческое. Весь человек осквернился грехом –  от метафизической вершины духа до физического тела, в сердце его открылся источник зла, оно стало малым Адом, душа его облеклась «порфирой тьмы», а ум осквернился нечистыми помыслами, прежде могущее тело стало грубым и безболезненным, подверглось болезням, страданиям и смерти, а жилищем Адама и Евы и всех их потомков стал не Эдем, а юдоль изгнания и скорбей – земля, ввергнутая во власть лукавого князя мира сего. «Адам, преступив заповедь, погиб двояко; потому что утратил, во-первых, чистое, прекрасное, по образу и подобию Божию созданное достояние природы своей, а во-вторых, самый образ, в котором, по обетованию, состояло все его небесное наследие». «Но, не говорим, что человек всецело утратился, уничтожился и умер; он умер для Бога, живет же собственным своим естеством». «Лукавый князь облек душу человека грехом, все естество ее, и всю ее осквернил, всю пленил в царство свое, не оставил в ней свободным от своей власти ни одного члена ее, ни помыслов, ни ума, ни тела, но облек ее в порфиру тьмы». «Как в темную и глубокую ночь дует какой-нибудь жестокий ветер и приводит в движение, смятение и сотрясение все растения и семена: так и человек, подпав власти темной ночи дьявола, страшно дующим ветром греха приводится в колебание, сотрясение и движение; у него в смятении вся природа: душа, помыслы и ум, в сотрясении и все телесные члены. Ни один член души и тела не свободен и не может не страдать от живущего в нас греха». Грех есть изобретение дьявола и противление Божьей воли, грех – это беззаконие и безумное отпадение от Творца, являющегося Зиждителем вселенной и источником жизни, через грех в мир вошли тление и смерть, грех обезобразил Божье творение – сделал из прекрасных Ангелов, отпавших от Бога, ужасающих и коварных демонов, низверг человека и обезобразил его, извратил всю жизнь и весь существующий миропорядок – весь видимый мир лежит во зле и задыхается в атмосфере греха. Дьявол «осквернил и увлек к себе всего человека, душу и тело, и облек человека в человека ветхого, оскверненного, нечистого, богоборного, непокорного Божию закону, – в самый грех». Адам «преступил Божию заповедь и послушал лукавого змия, продал и уступил себя в собственность дьяволу», стал рабом лукавого князя тьмы. По разъяснению преподобного Иустина Поповича, святой Макарий Египетский утверждал, что «вместе с Адамом пал человек вообще, ибо в Адаме неким таинственным образом потенциально, а отчасти и реально, содержится то, что составляет физическую и метафизическую сущность человека и человечества. Святой Макарий глубоко чувствует многостороннюю вовлеченность существа Адама в существо всего человечества. Вселенскостью своего существа Адам присутствует во всем, что именуется человеком. Каждое его действие неминуемо является вселенским, соборным. Поэтому и грех его носит вселенский характер и по содержанию, и по последствиям. С его падением – падает все человечество; с его преступлением – все человечество преступает границу богоданного закона и уклоняется в область беззакония; оно оставляет жизнь «по образу Бога» и заменяет ее жизнью «по образу лукавства». Преступив заповедь Божию, Адам принял в себя закваску зла, а через наследие и все его потомки стали общниками этой закваски. Некая сокровенная нечистота, некая всеобъемлющая тьма страстей вползла через преступление Адама во все человечество, в чистую природу человека, так что она помрачает и душу, и тело. Таинственно и неощутимо грех вплетается в естество человеческое, действует через его мысли и дела, через его чувства и хотения и становится собственным человеку, а человек становится собственным греху». Грехопадение Адама – это трагедия вселенского масштаба, по своием горестным и плачевным последствиям охватившее весь космос и все человечество, всю драму всемирной истории, ибо как царь всего видимого мира, первозданный и богоподобный Адам имел власть над своим царством – от человека зависело, будет ли земной мир жить богообразной жизнью в гармонии с Богом и духовно преобразится или же предустановленная гармонии будет нарушена, а потому после грехопадения Адама «вся тварь стенает и мучится» (Рим.8:22), а все человечество было осквернено грехом, отсюда – каиниада мировой истории, все войны и несправедливость, все слезы и кровь, вся вражда между людьми и всеобщая смертность. Преподобный Макарий Египетский глубокомысленно писал в «Духовных беседах», что последствие греха – это двоякая смерть, физическая – разлучение души и тела, и духовная – разлучение души и Бога: «смерть обдержит душу Адама, и душевные помыслы заключены во тьму. И когда слышишь о гробах, - представляй мысленно не только видимые гробы; потому что гроб и могила для тебя – сердце твое». «Душа без небесной души и Божиего Духа является несовершенной и увечной. Поэтому, по соблаговолению Господа, истинному христианину должно обладать двумя душами: одной – сотворенной, а другой – небесной, происшедшей от Божиего Духа. Ибо только подобным образом христиане могут быть совершенными и пригодными для Царства Небесного, воспаряемые и возносимые туда крыльями Духа». «Все Ангелы и святые Силы радуются о душе, рожденной от Духа и соделавшейся духом. Ибо тело сие есть подобие души, а душа – образ Духа; и как тело без души мертво и не может ничего делать, так без небесной души, без Духа Божия, и душа мертва для Царства и без Духа не может делать того, что Божие».
По слову преподобного Макария Египетского Сам всемогущий и благой Господь Бог, Ангелы света – все Силы Небесные, и все твари земные горько оплакивали падение человека и то, на что он обрел себя, своих потомков и весь земной мир. Все мы – сыны омраченного рода падшего Адама, в каждом из нас заложена закваска греха – семя порчи, все мы – от самого могущественного царя до последнего нищего – смертны и страдаем, никто из нас не может обрести счастье, освободиться от власти дьявола и войти в горний Иерусалим. «Святой Дух через Писания возвестил нам, что от преступления Адама, первого человека, преступившего заповедь Бога, вшедший в мир грех (Рим.;5:12), дух лукавства, древний змий, называемый диаволом (Откр.;12:9), обманувший Адама и стянувший его с его славы под свою власть, и, взяв его рабом и подчиненными всех его детей, он самый своей тьмой покрыл душу, чтобы не могла она видеть Сотворившего ее и не способна была наслаждаться Его светом. Это есть причина и несчастье, от начала случившиеся с человеком, – не видеть своего Владыку и не делать Ему угодное, но быть во тьме греха и выполнять волю греха, вошедшего в человека и ослепившего очи души, потому что, прежде чем преступить Адаму, он, будучи чистым от греха, видел своего Владыку и удостаивался Владычного общения и с Ангелами веселился. С тех же пор, как был пленен лукавством, очи его души ослепли, и он более не видит ее Господа, здесь пребывающего, но Он стал ей невидимым. Во всех, следовательно, и повсюду существует Бог, но из-за покрывала тьмы, лежащего на душе, Он находится от души как бы далеко». С момента грехопадения люди утратили духовную мудрость, а с течением времени истинное Богопознание сменилось языческими культами, мистериями и идолопоклонством – демоны обольщали людей, а люди воздвигали в честь духов тьмы капища, храмы и статуи, приносили кровавые жертвоприношения, воздавали демонам почитание как богам и дошли до демонолатрии, стали жить порочной и греховной жизнью. В великолепном и экспрессивном изображении преподобного Макария Египетского грехопадение есть велика и грандиозная катастрофа, в результате которой дьявол стал князем мира сего и воцарился в сердце Адама, уязвил его жалом греха – смертью, влил в его душу сокровенную тьму, осадил ум тьмою лукавых и нечистых помыслов, а потому всякий желающий соединиться с Богом восстает на дьявола и вступает в духовную борьбу – на него обрушиваются скорби, испытания и искушения и он не одержит победу, если не обратится к Богу и не стяжает благодать Его через веру, молитву, пост и жизнь по заповедям Евангелия, через таинства и благочестие. Корень всякого греха, его метафизическая суть и мистическая тайна – это жажда самообожения, высшее выражение гордыни – желание быть богом, которое является негативом истинного предназначения человека – обожения, поэтому здесь – трагическая подмена, дьявол подменил цель и указал неверные средства, обольстил первых людей лукавой мечтой стать выше Бога, а в итоге – человек лишился царской печати, чести и славы, он лишился Богообщения и стал несчастен, стал рабом смерти, тления и греха, лик Божий перестал отображаться в его душе, утратившей свой «небесный образ» и помрачившейся, принявшее на себя «подобие Каинского лукавства».  Если до грехопадения человек был осенен Святым Духом, жил святой и безгрешной жизнью и был един с Богом – причастен Божественному Слову, именуемому Христом Логосом, то после грехопадения ум, как око души его, ослеп, а совесть помрачилась – сложно стало человеку различать что есть добро, а что есть зло, жажда познания обратилась от горнего мира к дольнему миру – стала приземленной, молитву, созерцание и Богомыслие сменили искусства, науки и ремесла, но самое страшное, что весь падший человек проникся влиянием дьявола – в своем безумии падшие люди дошли до того, что стали оправдывать зло, отстаивать идею логичности, рациональности и целесообразности зла. Размышляя о тайне трагичности всемирной истории, Макарий Великий говорит, что источник мирового трагизма есть грех, «мир сей противится горнему миру, и век сей противоположен горнему веку», а «грех царствует от Адама до пришествия Христа». По воззрению Макария Великого с древних времен люди изнемогали от страданий, искали счастье, задумывались о смысле жизни и грозной тайне смерти, они пытались избавиться от тиранической власти греха, но никакая мудрость мира сего, никакие искусства и знания – ни софистика, ни красноречие, ни живопись, ни скульптура, ни поэзия, ни науки и все искусства, ни самое справедливое правление царей, ни закон Моисея и ветхозаветные богослужения и священнодействия – ничто не может спасти  от смерти и исцелить от греха падшего человека, ибо мирская мудрость – лишь тень премудрости Божьей, мирское искусство со всеми его шедеврами – лишь тень непреходящего и предивного великолепия горнего Иерусалима, весь Ветхий Завет – лишь тень Нового Завета, а единственный Спаситель мира и наш Божественный Искупитель – это Сам Иисус Христос Богочеловек.
Миросозерцание преподобного Макария Великого христоцентрично – Христос ест единственный центр духовной жизни христианина, Он – воплотившийся предвечный Бог Слово и Сын Божий ставший Сыном Человеческим – вочеловечившийся ради искупления грехов рода человеческого и нашего спасения: «Невыразимый и непостижимый Бог в Своей благости уничижил Себя; Он облекся членами этого видимого тела, покинул Свою собственную неприступную славу; в Своем милосердии и человеколюбии Он преображается, воплощается, смешивается со святыми, набожными, верными, становится, согласно апостолу Павлу, «един дух» с ними (1 Кор.6:17) – душа в душу и лицо в лицо, так сказать, делая возможным для каждого живого существа жить в вечной молодости, испытывать бессмертие и участвовать в бессмертной славе». Для преподобного Макария Египетского основополагающие догматы Православной Церкви – учение о Святой Троице и Богочеловечности Иисуса Христа – это вечные, богооткровенные и непреложные истины:  «Полностью доверяйте божественнейшему и священнейшему определению истинного и благочестивого учения и веры, поскольку оно право догматствует о едином поклоняемом Божестве, единосущии Троицы, единой воле, единой славе и едином поклонении одному триипостасному Божеству, как благочестиво исповедовали мы благое исповедание пред лицем многих свидетелей во Святом Таинстве Святого Крещения». Никейский Символ Веры и учение Церкви с ее догматами и таинствами – краеугольный камень всего миросозерцания Макария Великого, но он не столько ученый догматист и полемист, сколько – подвижник, молитвенник и церковный мистик, его литературный стиль – образен и поэтичен, все его богословие зиждется на вере во Христа Богочеловека, в Котором неслиянно и нераздельно соединились две природы – Божественная и человеческая, а потому в привычной поэтической манере о излагает православное вероучение – прежде всего христологию: «Христос есть Бог и Он же – Человек; Он – Живой и Он – Умерший; Он – Господь всех и Он – Раб всех; Он – Агнец и Он – Жертва... Он – претерпевающий страсти и Он – Бесстрастный». «Господь наш Иисус Христос для того и пришел, чтобы изменить, преобразить и обновить естество и эту душу, вследствие преступления низложенную страстями, создать вновь, растворив ее собственным Своим Божественным Духом. Он пришел верующих в Него соделать новым умом, новою душою, новыми очами, новым слухом». По справедливому замечанию профессора А.И. Сидорова: «Центром же всего миросозерцания преподобного Макария и его средоточием является таинство Домостроительства Божиего о человеке, немыслимое, естественно, без триадологии и христологии и органично сопрягающее в себе сотериологию и антропологию». Преподобный Иустин Попович восторженно писал о том, что «христология наученного Богом Макария Великого основывается на церковной христологии. Своей благодатно-мистической душой он проникает в недостижимые глубины Лица Христова, переживает там Его бесконечную мистику и создает свою опытную христологию. Его христология по своей чистоте и глубине представляет собой исключительный образец мистическо-опытного оправдания церковной христологии». Христос есть «образ первозданной и неизреченной Красоты», Он – Сам благой, премудрый и всемогущий Бог Слово, возжелавший спасти нас и вочеловечившийся, Он – Абсолютная Святыня и высочайший Идеал для каждой человеческой личности, Он единосущен и совечен Отцу и Святому Духу по Своему предвечному Божеству, и единосущен нам по человечеству, воспринятому от Приснодевы Марии, Он – совершенный Бог и совершенный человек, истинный Богочеловек, Он – единый Безгрешный и наш Спаситель, пришедший на землю, чтобы искупить грехи мира и обновить в человеке небесный образ, воссоздать душу, чтобы вернуть царственное достоинство Адаму и всех его потомкам, просветить всех, пребывающих во тьме, вернуть нам свободу и утраченное богоподобие, сделать нас сынами Божиими и призвать во Святой Град – горний Иерусалим, в жизнь вечную и блаженную, в славу нетленную и непреходящую, приобщить нас к царской Своей трапезе.
По великой и неизреченной любви Своей к нам Христос пришел в мир – на предвечном совете Святой Троицы было решено, что Бог Слово облачится в плоть и скроет Свое Божество и вочеловечится, чтобы спасти нас – «через подобное спасти подобное», сойдет со святых небес, примет на Себя разумную природу человеческую, «срастворит плоть, которая от земли, с Божественным Своим Духом, чтобы перстный человек принял небесную душу», «положит душу Свою на кресте», чтобы смыть с нам скверну греха и очистить человеческое естество. Если падший Адам есть родоначальник ветхого радо человеческого, зараженного вирусом греха и смерти, он олицетворяет подпавшее под грех человечество, Христос – освобождение от греха, Он – Бог Освободитель и родоначальник нового христианского рода – рода царственного священства, Он – Новый Адам, Победитель смерти и Ада. Преподобный Макарий Египетский в своих «Духовных беседах» связывал новозаветное событие сошествия Христа во Ад с темой духовного воскресения души при ее мистической встречи с Богом, а сам догмат о сошествии Христа Спасителя во Ад рассматривается не как отвлеченная богословская истина, и не как констатация исторического факта и предмет исповедания, а как мистическая тайна, связанная с духовной жизнью всех истинных христиан, обретающих свободу во Христе, тайну, которую каждый верующий человек должен познать и пережить в сокровенных глубинах своего сердца, ибо в сердце нашем таится тьма и Ад, оно есть гроб, когда не умеет любить, но если человек откроет сердце свое Богу через веру, надежду и любовь, то душа его воскреснет и сердце расцветет как Эдемский сад и станет храмом Святого Духа, ибо Дух Божий будет обитать в нем: «Но когда слышишь, что Господь во время oно избавил души от ада и тьмы и что Он сходил во ад и совершил славное дело, не думай, что все эти события далеки от души твоей. Ибо человек способен к тому, чтобы вместить и принять в себя лукавого, ибо смерть обладает душами тех, кто произошел от Адама, и во тьме заключены помыслы души. И когда слышишь о гробах, не думай только о видимых гробах, ибо гробом и могилой является твое сердце. Ибо когда начальник зла и ангелы его гнездятся там... тогда разве ты не ад, не гроб, не могила и не мертвец для Бога?.. Итак, приходит Господь во взыскавшие Его души, в глубину ада сердца, и там приказывает смерти, говоря: «Освободи заключенные души, взыскавшие Меня, которые ты удерживаешь силой». И сокрушает Он тяжелые камни, лежащие на душе, открывает гробы, воскрешает истинного мертвеца, выводит из мрачной темницы заключенную душу... Душу, связанную оковами смерти, Господь разрешает от уз и освобождает ум, чтобы он беспрепятственно и в покое ходил в божественном воздухе... Душа, потонувшая в бездне тьмы и в глубине смерти, захлебывается и становится мертвой для Бога... И кто может сойти в эти тайники и глубины ада и смерти, кроме самого Художника, сотворившего тело? Он приходит в две области – во глубину ада и, опять же, в глубокое недро сердца, где душа вместе со своими помыслами удерживается смертью, и выносит из темной глубины умерщвленного Адама... Что трудного для Бога войти в смерть и, опять же, в глубокое недро сердца и оттуда призвать умерщвленного Адама?.. Если солнце, будучи тварным, проходит повсюду через окна и двери – даже в пещеры львов и в норы пресмыкающихся – и выходит оттуда и не претерпевает никакого вреда, то тем более Бог и Владыка всего входит в логова и жилища, в которые вселилась смерть, и в души, и, освободив оттуда Адама, остается неподвластным смерти. И дождь, сходя с неба, достигает низших слоев земли, увлажняет и обновляет засохшие там корни и производит там новую поросль».  Сойдя в преисподнюю и сокрушив врата адовы, Христос говорит, обращаясь к державе смерти: «Повиновался тебе Адам, и овладел ты всеми сердцами его повиновалось тебе человечество. Что же делает здесь тело Мое? Оно безгрешно. Тело первого Адама стало должным тебе, и по праву ты удерживаешь его рукописания. О Мне же все свидетельствуют, что Я не согрешил; ничем тебе не должен. Все свидетельствуют о Мне, что Божий Я Сын... Посему искупаю тело, проданное тебе первым Адамом, уничтожаю твои рукописания; Я отдал долг Адамов тем, что распят и снисшел во Ад. И повелеваю тебе, ад, тьма и смерть, исторгни заключенные души Адама». И таким образом, лукавые силы, вострепетав, отдают заключенного Адама».  Христос есть истинный Спаситель мира и праведный Судия живых и мертвых, но чтобы увидеть в распятом Иисусе из Назарета истинного Богочеловека и Мессию, Который для иудеев – соблазн, а для эллинов – безумие, необходима вера –единственное око, которое проницает тайну распятого и воскресшего Христа Искупителя. Как безгрешный и пречистый Божий Агнец, Христос заклан за нас и святая кровь Его – страшная цена нашего спасения, и как золото посредством раскаления очищается от примесей, так и посредством пречистых страданий Сына Божиего очищается от всякой страсти и от всякого греха наше человеческое естество. Христос возвратил естеству человеческому достоинство первозданного Адама и даровал верующим небесное наследие, через Свое воплощение, жизнь, крестные страдания, смерть, сошествие в Ад и Воскресение Он совершает дело нашего спасения, в Нем – наша «жизнь, искупление и святость», Он – Ипостасная Премудрость Божия и Сила Божия. Христос есть Сын Бога Живого, Он безгрешен и свят, в Нем нет тьмы, Он – Абсолютное Добро и Свет, тьма не могла объять Его и осквернить – все искушения дьявола в пустыне провалились, ибо Христос – Избавитель от греха и смерти, Он – наивысший идеал и вечный смысл нашей жизни, никто не мог бы спастись без Него, Он явился на землю, чтобы искоренить грех – вырвать корень зла из наших сердец и сделать нас подобными Себе – стать для нас Путем к спасению и обожению, показать нам славу и неизреченные небесные красоты, сделать нас причастниками Божественной Жизни, сынами Отца Небесного и храмами Святого Духа, облачить нас в светоносную ризу благодати. На высокопоэтичном языке святой Макарий Египетский изложил древнецерковное и православное учение о том, что к обожение и духовному преображению призван весь человек – ум, сердце и воля, дух, душа и тело: «Как сопрославлена багряница с царем, и не бывает поклоняем царь без багряницы, так была сопрославлена плоть Господа с Его Божеством и поклоняем Христос вместе с Его плотью; ибо плоть с душою и Божеством стали чем-то единым, хотя они двое. Ведь как шерсть, окрашенная багряным, хотя из двух состоит естеств и ипостасей, образует один боголепный вид (поскольку не может шерсть отделиться от краски после окраски или краска от шерсти), так и плоть, соединенная душой с божеством, стала с Ним чем-то единым, то есть образовалась одна Ипостась, Небесный Бог, поклоняемый с плотью. Искупил, следовательно, Господь всякую плоть Своею собственною кровью, и всякая плоть, уверовавшая и последовавшая за Ним и принимающая Его, ныне сопрославляется с плотью Господа в тот день, когда Он, как говорит апостол, преобразит тело нашего смирения, чтобы стать сообразным Телу славы Его».
Обратив внимание на христоцентризм миросозерцания преподобного Макария Египетского протоиерей Иоанн Мейендорф писал о том, что центральность Христа и верность догматам Церкви и ее таинствам выводит богословское и духовно-аскетическое учение Макария за узкие рамки мессалианства, он – православный подвижник, мистик и богослов, ведь «спасение для него происходит через Христа в крещении и таинственно присутствует в Евхаристии, а единство христиан, «сияющих братьев» Христа, осуществляется в Церкви». Преподобный Макарий Египетский называет Христа – неизреченным и великолепным Божественным Светом, а христиан сравнивает со светильниками, зажженными огнем Святого Духа, сошедшим на апостолов в день Пятидесятницы, и сияющими светом Евангелия. С точки зрения святого Макария Великого подлинные христиане – это люди, уверовавшие во Христа и уподобившиеся Ему в жизни, они духовно возрождены таинством крещения и будучи на земле имеют жительство на небесах, являясь гражданами Горнего Града, их сердце чисто и ум видит славу Света Христова, они пребывают с Богом в непрестанной молитве, они наследники пророков и апостолов, в них действует сила Святого Духа, поэтому уже в земной жизни начинает процесс их обожения, простирающийся на целокупный состав человека, охватывающий всю его личность и все естество – метафизическое и физическое, а высшая точка обожения будет достигнута в жизни будущего века, когда преобразится и сделается световидным и небесным воскресшее тело наше по образу воскресшего тела Христа Спасителя: «Те, которые уже ныне носят одеяния славные и небесные, те, которые сеют в землю сердца своего семя небесное и духовное, – они несомненно вкусят от славы тела воскресшего. Ибо ныне сокрытая и обитающая в душе красота Божия проявится при Воскресении, покроет собой и прославит внешнее тело вечным Светом». По воззрению преподобного Макария Египетского спасение невозможно и немыслимо вне Церкви, исповедания ее догматов, жизни по ее заповедям и участия в ее таинствах, ибо Церковь есть органичное продолжение пришествия и воплощения Бога Слова, ее основание и краеугольный камень – Сам Иисус Христос, соединивший небо и землю, примиривший Бога и человечество, сделавший Ангелов и людей братьями, она – мистическое Тело Христово, а ее члены – христиане, помазанные Святым духом, делающим из них новых людей – с обновленным духом и сердцем, с новой жизнью во Христе, единых в вере во Святую Троицу, собирающихся вокруг Евхаристической Чаши. По рассуждению Макария Великого как Христос есть Богочеловек, имеющий два естества – Божественное и человеческое, так и Церковь едина в двух аспектах – земном и небесном, она – не только социальный институт, но и тайна Божьего домостроительства нашего спасения, а каждый человек призван быть церковным существом – он должен воцерковляться на протяжении всей своей жизни, стяжая благодать Святого Духа через веру, покаянный плач и борьбу со страстями, пост и молитву, духовное делание и жизнь по заповедям Евангелия, через участие в таинствах и богослужениях через верность догматам Православия и преуспевание в вере, мудрости и добродетелях, через уподобление Иисусу Христу.
Вся внешняя сторона Церкви  есть тень Небесного Града на земле, а ценность таинств имеет непреходящий характер – все таинства есть священнодействия Святого Духа, они необходимы для того, что возродить человека и сделать его святым храмом и наследником вечной жизни. Впоследствии преподобный Максим Исповедник будет писать о том, что «святая Церковь Божия есть человек; алтарь в ней представляет душу, божественный жертвенник – ум, а храм – тело. Потому что Церковь является образом и подобием человека, созданного по образу и подобию Божию. И храмом, как телом, она представляет нравственную философию; алтарем, словно душой, указывает на естественное созерцание; божественным жертвенником, как умом, проявляет таинственное богословие».  «Человек есть в таинственном смысле Церковь, ибо телом своим, словно храмом, он добродетельно украшает деятельную способность души, осуществляя заповеди в соответствии с нравственной философией; душой, как алтарем, он приносит Богу, при посредничестве разума и в соответствии с естественным созерцанием, логосы чувственных вещей, тщательно очищенные в духе от материи; умом же, словно жертвенником, он призывает при помощи возвышающегося над многословием и многозвучием молчания многовоспеваемое в Святая Святых Молчание незримой и неведомой велеречивости Божества». Во всех таинствах Церкви действует и присутствует Святой Дух, Он дарует дары достойным, а от недостойных Он – далек, поэтому для спасения мало участвовать в таинствах – нужна вера во Христа и жизнь по Его заповедям, нужно усилие нашей свободной воли. Преподобный Макарий Египетский дает совет каждому христианину: «Старайся соделаться неукоризненным чадом Божиим и войти в оный покой, куда предтечею за нас вошел Христос (Евр.;6:20). Старайся быть написанным в Церкви на небесах с первородными, чтобы обрестись тебе одесную величествия Всевышнего. Старайся войти во святой град, умиренный и горний Иерусалим, где и Рай». «Пусть душа твоя сочетается с Христом, как сочетается с женихом невеста... Ибо никто не будет записан в Церкви первенцев на небесах (Евр.;12:23), кроме непорочной души». Бог даровал святой, соборной и апостольской Церкви Свой Святой Дух, чтобы все христиане имели Утешителя и освящали Им, Он устроил соединение Его со святым жертвенником и водой святого крещения, чтобы духовно возрождать людей и Самому присутствовать при каждом богослужении Церкви, побуждать верных сердцем к тому, чтобы жить небесной жизнью на земле. Ветхозаветная Церковь есть образ и тень Новозаветной Церкви, а земная Церковь – образ и тень Небесной Церкви, но в то же время, это – единая Церковь, здесь – тайна триединства, ибо Церковь одна – она есть Град Небесный и горний Иерусалим на земле, она – невеста Христова, ибо тайна взаимоотношения Христа и Его святой Церкви есть тайна любви. Мистическая экклесиология Макария Египетского войдет как драгоценная жемчужина в сокровищницу святоотеческой мудрости и окажет сильное влияние не только не преподобного Максима Исповедника, но и на преподобного Симеона Нового Богослова, который будет писать, что в полноте Церковь  «есть Иерусалим небесный», она «есть украшенный мир и сам весь человек, в котором, как говорится, живет и прохаживается Бог». По воззрению Макария Великого  человек усыновляется Богу и становится членом Церкви через таинство крещения, являющееся начало обожения и освобождением от власти дьявола: «После пришествия Христа люди вновь, благодаря силе Крещения, достигают предшествующего состояния Адама, становятся владыками страстей и бесов, и последний враг – смерть, под ноги (1Кор.;15:26–27) Адама покорился». «Задаток неизреченного благодеяния Духа мы, верующие, получили через святое и трижды блаженное призывание Святой Троицы в Таинстве Крещения для возрастания и преуспеяния в совершенном наследии Царства Небесного и для приумножения таланта, доверившись великому и чистому Таинству. Ибо Божественный Дух Утешитель, данный апостолам, а через них – единственной и истинной Церкви Божией для служения ей, различным и многообразным способом, соразмерным вере, сопребывает от часа крещения с каждым, кто приступает к этому Таинству, побуждаемый подлинной верой. Ведь, как говорится в Евангелии, каждый получает свою мину, чтобы пустить ее в оборот, приумножить и преувеличить». В полном согласии с церковным вероучением Макарий Великий провозглашает, что таинство крещения «не есть только видимое или чисто символическое священнодействие, а с ним внутренно и нераздельно соединяется, и через него подается крещаемому невидимая благодать Божия, которая духовно возрождает его или, что то же, дарует вместе с оставлением всецелое очищение всех, со включением и первородных, грехов, а также новую во Христе жизнь с правом быть благодатным чадом Божиим». Размышляя о таинстве Евхаристии, преподобный Макарий Египетский подчеркивает онтологичность и библейский реализм этого таинства, поясняя, что мы причащаемся не символичному и метафоричному, а действительному пречистому Телу и животворящей Крови Христа Спасителя: «Истинная Плоть жизни, которую вкушают христиане, и Кровь, которую они пьют, Слово Его и Святой Дух; Сам Господь обитает в благодарении хлеба и освящает его словом и силой Духа – и этот хлеб становится Плотью и Кровью Христовой».
В своих наставлениях и беседах святой Макарий Великий возвещает, что вся жизнь христианина – это подвижничество: Христос совершил искупление грехов мира и сокрушил врата Ада, Он разорвал узы смерти чудом Своего Воскресения и отверз врата Царства Небесного для каждого из нас, но путь восхождения на небеса совершается через подвиг веры – человек призван устремиться к Богу всем сердцем, волей и умом, ибо только в уверовавших и обращенных к Нему душах Христос живописует небесный образ Свой, а если человек от всего сердца и всей воли своей не воззовет к Богу и не устремится к Нему, не уверует во Христа и не оживотворит веру свою делами милосердия, то он останется чужд Богу и далек от духовной жизни, не примет благодать Святого Духа и не просветиться светом Истины. По воззрению Макария Великого духовный путь человека начинается с веры – человек должен твердо уверовать в догматы Православия, сущность веры – осознание своей духовной нищету и неугасимая любовь к Богу, это «основа пути, ведущего к Богу», «царского пути, ведущего в Царство Небесное», а сама вера – это духовное око, которым душа видит свое окаянство и падшесть, а вместе с тем созерцает любовь Бога, Его бытие и благость. «Та душа есть нищая духом, которая познает язвы свои, познает и окружающую ее тьму страстей и всегда просит избавления у Господа, переносит и труды, но не радуется ни о каком земном благе, полагается же на одного только прекрасного Врача и на Его врачевание». Если душа видит свое окаянство и с плачем вопиет к Господу, усердно молит Его удостоить ее вечной жизни – стенает и плачем, ожидая Божьего прощения и милосердия. Если человек хочет обрести спасение, то должен он поставить святую Божью волю выше своей личной воли, для того чтобы стать «обителью Христовой» и исполниться Духом Святым, он должен «крепко уверовать в Господа и всецело предать себя вещаниям заповедей Его и во всем отречься от мира». В понимании Макария Египетского вера – это подвиг всецелого предания себя Иисусу Христу, отречение от себя ради Бога и служения Богу, это – личная мистическая встреча со Христом и духовный опыт Богообщения, это – тайна и таинство, через веру человек освещается Святым Духом и связует себя с Богом, становится безумным для мира сего и благоразумным в очах Божиих,  ставит духовные ценности выше материальных, это – теоцентризм и христоцентризм миросозерцания, узкий и крестный путь – сораспятие Христу, ибо многими испытаниями и скорбями человек восходит в Царство Небесное, это – одновременно дар Божий и личное избрание человека ведь в основе веры лежит свобода, вера охватывает всю личность – ум, волю и сердце, внутреннюю и внешнюю жизнь, она – великое дело и высочайшая благодатная и молитвенная философия, наконец, христианская вера – надежный путеводитель ума, ищущего Божественную Истину. Для того чтобы человек мог жить христианской жизнью, он предварительно должен очистить царскую часть души – ум, сделать его способным к различению добра и зла: «Много потребно борения и тайного невидимого труда, чтобы испытывать помыслы и изнемогшие чувства души нашей обучить долгим учением в рассуждение добра же и зла». «Кто хочет христианскую жизнь с великою точностью вести в совершенстве, тот обязан всеми силами позаботиться прежде всего о совести и разуме, чтобы, приобретши способность в точности различать доброе и худое, во всяком случае распознавать, что в чистую природу привзошло несвойственного  ей».
По слову преподобного Макария Египетского христианская вера живет надеждой и любовью к Богу, жаждой Богообщения и исканием неизреченной и небесной красоты: «через великие труды, усилия, долгое подвижничество и совершенную борьбу такие души всегда восхищены небесными духовными таинствами и увлечены разнообразием Божьей красоты, в великой жажде ища лучшего и величайшего. Ибо в Божественном Духе заключена разнообразная и неисчерпаемая, неизреченная и немыслимая красота, открывающая себя достойным душам на радость и наслаждение и жизнь и утешение, чтобы чистая душа, томящаяся ежечасно сильнейшей и пламенной любовью к небесному Жениху, никогда уже более не оглядывалась на земное, но была всецело объята влечением к Нему». Надежда – это твердая и непоколебимая скала, на которой должна быть воздвигнута жизнь христианина, вера отверзает врата надежде, а надежда – основа веры и всех подвигов, она – упование на милосердие Божие и победа над отчаянием, она – светлый луч в отчаянной трагедии мира, лежащего во зле,  она –  оптимизм веры и ее стойкость, основание молитвы и спутница всех добродетелей – христианин призван все совершать с верой, надеждой и любовью. Размышляя о любви, преподобный Макарий Великий писал, что Любовь – это самое возвышенное и таинственное имя Божие, она – совокупность всех совершенств и высочайшая добродетель, любовь выше молитвы, она – душа и сила молитвы, душа наша укрепляется в вере и надежде через любовь к Небесному Жениху – Иисусу Христу, а сама духовная любовь – это пламенное и негасимое устремление к небесной и неизреченно красоте горнего Иерусалима, она наполняет сердце человека духовной тоской по вечности жаждой Богообщения, вселяет в его душу желание непрестанно молиться и скорбь от разлуки с Богом, она неразрывна со страхом Божиим – боязнью оскорбить Бога и разлучиться Ним, она – наивысшее блаженство и ее тоска и жажда утоляется в мистическом браке души со Христом – в таинственном и неразрывном соединении человека с Богом, которое есть достояние Ангелов и святых. Любовь есть сущность всей христианской веры, ибо как вдохновенно писал апостол Павел: «Если я имею все дары... и отдам тело мое на сожжение, если я говорю языками ангельскими, а любви не имею, – то я ничто… И если имею пророчество, и знаю все тайны и все познание, и если имею всю веру, так что могу и горы переставлять, а не имею любви, – то я ничто». По убеждению Макария Египетского без духовной любви человек – ничто, любовь к Богу и ближним дает каждому из нас право называться человеком и христианином, она – корень человечности, через любовь познается Бог, она приносит душе успокоение от мирских волнений и ставит ее «вне всего материального, грубого и земного», она украшает нас благодатью Святого Духа  и «освобождает от всяких уз зла», она возносит ум к горнему и уподобляет нас Иисусу Христу, она – дар от Бога и единственный путь спасения и Богопознания, она побуждает нас быть милосердными и бескорыстными, служить Богу до самозабвения, любящий никого не осуждает, но всех жалеет, любовь дает силы прощать обидчиков от чистого сердца и молиться за всех – за добрых и злых, за живых и усопших, наконец, она – верность Христу и свобода во Христе, «любящий Бога не согрешит», он свободен от сетей греха, но чтобы достичь любви нужна подвижническая жизнь – многие труды и усилия: «Не бывает того, чтобы любовь к Богу зародилась в нас просто и самодвижно, но сопряжено сие со многими усилиями и великими трудами, при содействии Христовом». Высочайший образец любви – это Сам Христос Богочеловек и наш Спаситель: «Воззри на Иисуса. По любви к нам и ради нашего спасения Христос, Сын Божий и Бог, от какой славы отрешился и на какие снизошел страдания, на какое поругание и Крест!.. Все ихищрений против нас разрушаются споборающим Христом. Помыслим же, что Он – наш защитник и покровитель: поносимый, гонимый, наконец, поруганный, довершил все позорною смертью на Кресте. Если мы хотим легко претерпевать всякую скорбь и искушения, то да будет для нас вожделенною и всегда пред очами нашими смерть за Христа. Ибо такова дана нам заповедь – взяв крест, последовать за Ним, то есть быть благоустроенными и готовыми к смерти. Если так будем расположены, то, по сказанному, весьма легко перенесем всякую – и тайную, и явную – скорбь. Ибо кто желает умереть за Христа, тот едва ли огорчится, видя труды и скорби. Потому и тяжкими почитаем скорби, что не вожделенна еще нам смерть за Христа и мысль наша не прилепилась постоянно ко Христу. Кто желает быть наследником Христовым, тот пусть жаждет также соревновать и страданиям Христовым. Поэтому утверждающие о себе, что любят Господа, из того познаются, что с упованием на Него всякую встречающуюся скорбь переносят не только мужественно, но и охотно». По образному и подобному малой притче изречению Макария Великого: как пчела летает по полям и лугам, чтобы собрать пыльцу и наполнить улей сладким медом, так и христианин собирает добродетели, чтобы наполнить сердце любовью и ощутить  сладость пребывания со Христом.
По изображению Макария Великого, пламенная любовь ко Христу составляет сущность христианской веры и основу духовного подвига, она охватывающая всего человека до самозабвения, она уязвляет сердце духовной тоской по пламенным устремлением к Небесному Жениху, она чужда экзальтированности и гордости, но сопряжена с трезвомыслием и смиренномудрием, оны дышит молитвой и всепрощением, в сравнении с ней  тысячи праведных дел, пост и бдение, духовные дарования и откровения небесные тайны – все это ничто, ибо любовь Христова вливает в нас новые силы, чтобы мы жили по заповедям Евангелия. Любовь к Богу и ближним приобретается молитвой,  любовь рождается из молитвы и возрастает с ростом молитвы; душа, которая не молится, не любит Бога, ибо молитва есть всецелая устремленность к Богу и отречение от мирских сует и помышлений, это – жажда быть с Богом, поэтому молитва – собирает ум в Боге и укрощает помыслы и страсти, она хранит сердце, как Херувим с огненным мечом стоит на страже Эдема, она освобождает от греха и исправляет совесть, она – орудие самопознания и Богопознания. Во время молитвы человеческий ум «входит в покой, и в такой мере противостоящую стену злобы подкапывает он и углубляется под нее, что в итоге та разрушается, и человек входит в видение и мудрость, до чего не достигают сильные, или мудрые, или витии, и они не могут постигнуть или познать тонкость ума его; потому что занят он Божественными тайнами». Молитвой не только человек очищается и освобождается от греха, но и «демоны, крепкие, как твердые горы, пожигаются молитвою, как воск – огнем». Молитва – это «регент в хоре добродетелей. Чрез нее испрашиваем у Бога и прочие добродетели». Молитва служит мерилом подлинной христианской жизни, она –  устремленность к горнему миру, ее сестра – Богомыслие, ее мать – вера, ее плоды – все евангельские добродетели, составляющие звенья единой золотой цепи. «Плоды же искренней молитвы суть: простота, любовь, смиренномудрие, постоянство, незлобие» и прочие добродетели, она выше всех остальных дел – с молитвой христианин живет, с молитвой он и умирает. «Все добродетели между собою связаны, как звенья в духовной цепи, одна от другой зависят: молитва от любви, любовь от радости, радость от кротости, кротость от смирения, смирение от служения, служение от надежды, надежда от веры, вера от послушания, послушание от простоты». Для духовной жизни «надлежит принуждать себя к молитве, если не имеет кто духовной молитвы; в таком случае Бог, видя, что человек столько подвизается и против воли сердца с усилием обуздывает себя, даст ему истинную духовную молитву». Бог «научает и дарует истинную молитву»; «молитву чистую, духовную» Он дает лишь тому, чей «ум утвержден в Боге», а стяжавший истинную молитву имеет «в разуме своем сияющий светильник Духа», освещающий все пути нашей жизни и сокровенные области горнего мира – тайны Царства Небесного. Непрестанная молитва есть светильник Святого Духа в душе человека, огонь – пламенная любовь к Богу и ближним, а свет – просвещение от Бога, смиренномудрие и кротость, ибо истинные христиане чужды гордыни и высокоумия, они  никого не уничижают, но живут как сыны Божии на земле, живут ангельской жизнью и остаются неприступны для дьявольских искушений. В книге «Боговидение» и в «Очерках по мистическому богословию Восточной Церкви» богослов Владимир Лосский обратил внимание на то, что мистика преподобного Макария Великого – это мистика сердца и огня, а в его «Духовный беседах» провозглашается, что путь христианской жизни есть стяжание благодати Святого Духа, ниспосылающего душе мир, радость и покой, блаженство и вечную жизнь, воспламеняющего очищенное от страстей сердце как зажженный светильник, сияющий светом веры, надежды и любви. По слову преподобного Макрия Египетского благодать Святого Духа – это Божественный Огонь, озаряющий и испытывающий души людей, сошедший на апостолов в образе языков пламени в день Пятидесятницы, озаривший ум апостола Павла и ослепивший его очи, исполняющий светом Ангелов Господних, изгоняющий демонов и истребляющий  грехи, озаряющий души святых, которые становятся всецелым оком, обращенным к Богу. По замечанию протоиерея Георгия Флоровского мистика Макария Великого есть мистика огня и света: Бог есть Огонь, в огненных языках Святой Дух сошел на апостолов, огнем пылала Неопалимая Купина, увиденная Моисеем, в огненной колеснице пророк Илия вознесся на небо; Бог есть Свет – неизреченный свет осиял апостола Павла, светозарны Ангелы, чьи лики сияют светом, отблеск славы Господней блистал на лице Моисея, когда он сходил с Синайской горы после Богообщения, в момент преображения Господнего на Фаворской горе Иисус Христос блистал как солнце, а очи Его – как молнии сверкающие, и одежды сделались белы как снег.
Как многоопытный православный аскет и подвижник святой Макарий Египетский наставлял, что никто из людей не может спасти себя сам, существует только один Спаситель – Господь Бог, для спасения нужны искупительная жертва Сына Божиего и благодать Бога Освятителя, именуемого Святым Духом, но, даже веруя во Христа и участвуя в таинствах Церкви, мы не обретем спасение, если не приложим волевое усилие, ибо тайна и основа спасения – это синергия, содействие и соработничество Божественной благодати и человеческой свободы. «Человек сам собою не в состоянии избавить себя от противоречий, от скитания помыслов, от невидимых страстей и козней лукавого»; «сия же брань может быть прекращена благодатию и силою Божией». «Кто останавливается на своей только праведности и думает сам себя избавить, тот трудится напрасно». «Как невозможно усвоить возрастание преуспеяния посредством одной лишь Божией силы и благодати, без содействия и усердия самого человека, так невозможно и достичь совершенной воли Божией и прийти в полную меру свободы и чистоты лишь посредством собственной силы, усердия и настойчивости, без содействия и помощи Святого Духа».  Как справедливо поясняет иеродиакон Онуфрий Шушания «Тесное единение и органическое, нераздельно-совместное функционирование благодати и воли зиждутся на натуральном родстве идеальных запросов человека с небесными законами жизни Духа. Благодать – не чуждая для нас, но родственная нам сила. Поэтому в действиях благодати мы сознаем себя свободными в своем жизнеопределении и не испытываем вмешательства чуждой силы. Божественная благодать, будучи воспринята человеком, сливается с его самосознанием и, как закваска, становится в его природе чем-то естественным и неопределенным, как бы одною сущностию. Теперь ясно, почему Бог не принуждает, а только побуждает человека ко спасению. Если бы сила Божия подавляла силу человека, то получилось бы раздвоение человеческого самосознания, а это было бы не спасением, а уничтожением личности». Вся жизнь христианина – это духовное делание, не только борьба со страстями, хранение ума и сердца, но и стяжание благодати Святого Духа в меру наших усилий и достоинства, ибо благодать Божия есть единственная сила, освобождающая нас от греха и уподобляющая нас Самому Богу, она – животворные водопад Псалтыря и, смывающий с нас скверну греховную, она – звезда, восходящая в сердце и изгоняющая тьму, она умиротворяет и руководствует ко спасению, возвращает духовную красоту нашей личности и освящает нас в меру нашей веры, она освящает нашу волю, а не упраздняет ее. «Человеческая воля есть, следовательно, существенная принадлежность; если нет воли, Сам Бог ничего не делает, хотя и может по свободе Своей. Посему совершение дела Духом зависит от воли человека». «Человеку надобно по собственному произволению возделывать землю сердца своего и трудиться; потому что Бог требует от человека труда, усилия и делания. Но если в душе его не дуют ветры Духа Святого, если не явятся свыше небесные облака и благодатные дожди, чтобы орошать душу, весь труд человеческий нисколько не увенчивается плодом». Благодать Божия стяжается через веру во Христа и добрые дела, через пост и молитву, через надежду и любовь, а самое главное – через смирение и осознание своего окаянства, того, что благодать – это дар Божий и милость Всевышнего, а не наша заслуга, ибо никакое самое строго подвижничество и самое усердное моление не может сравниться с благодатью, все наши подвиги – это медная монета, а благодать – царская сокровищница, а потому всякий человек, думающий, что может заслужить благодать или надеющийся принести плод праведной и святой жизни без благодати – глубоко заблуждается: «Если человек ограничится лишь своим деланием и не будет надеяться приять нечто высшее природе своей, то он не сможет принести достойных плодов Господу». По великой и неизреченной премудрости Своей непостижимый, всесильный и от вечности все знающий, предвечный и благой Господь испытывает сердца людей и их свободную волю, чтобы каждый из нас свободно и осознано избирал путь христианской жизни, очищался от грехов через горнило страданий и покаянный плач, не прельщался суетными и преходящими сокровищами мира сего, но всем сердцем искал единого Бога и Царство Небесное.
Если в сердце благодать воцаряется как мир и радость, в воле – как добродетельность и верность Христу, то в уме – как мудрость и прозорливость, ибо каждый человек призван стать христианином, а каждый христианин призван к познанию Бога и сокровенных Божественных тайн: «Все считают себя христианами за исповедание веры во Христа или за какие-либо немногие добродетели. Но мало истинных христиан, богатых Святым Духом, вкушающих изысканные блюда благодати, радующихся небесным вожделением Духа, украсивших душу различными одеяниями небесных даров, стяжавших христианство не одним только исповеданием и простой верой, но силой и действием Духа непрестанно в уме осязающих руками души небесное золото, то есть ведение и истолкование небесных тайн. Таковы истинные христиане». Создав человека по образу и подобию Своему, Бог «вложил в его душу законы добродетелей, рассуждение, ведение, благоразумие, веру, любовь и прочие добродетели по образу Духа. И даже доныне, благодаря ведению, благоразумию, любви и вере души, обретается ею и является ей Господь, ибо предназначение души – быть невестой и наследницей Его вечной жизни». Первый спасительный шаг для человека  – это вера во Христа, а из союза веры, надежды и любви рождает мистический гнозис – знание о Боге, истинная мудрость, ибо христианин не только добровольно повинуется Богу и служит Творцу своему, живет молитвой и очищает сердце свое, чтобы соделать себя храмом Святого Духа, но и устремляется к Богопознанию – познанию Того, Кого нельзя постичь даже удостоившись величайших откровений и созерцания небесных тайн, ибо Он Сам – величайшая Тайна – «Господь бесконечен и непостижим», а потому ненасытимое стремление души к Богу, ее жажда Богопознания все более воспламеняется и устремляет душу к Господу, все более преображает человека и делает его восприимчивым к познанию сверъхъестественных тайн, все более наполняет его несказанной мудростью и познанием неизъяснимого Бога. Святой Макарий Великий выделяет следующие ступени духовных созерцаний – ощущение, видение, озарение и откровение:  «Есть ощущение, есть видение, и есть озарение. И кто имеет озаренье, тот выше имеющего ощущение. У него озарен ум; a сиe значит то, что получил он некоторое преимущество пред имеющим ощущение; ибо сознал в себе некую несомненность видений. Но иное есть откровение, когда душе бывают открыты дела великие и Божьи тайны». Для преподобного Макария Египетского Истина – это не дискурсивное, психическое и метафизическое понятие, а Божественная Личность Иисуса Христа, светильник Христов, сияющий в уме и сердце, «отверзает внутреннейший, глубочайший и сокровенный свет; почему человек, всецело поглощенный оною сладостью и оным созерцанием, не владеет уже собою, но бывает для мира как бы безумцем и варваром, по причине преизобилующей любви и сладости и по причине сокровенных тайн; так что человек, получив в это время свободу, достигает совершенной меры и бывает чистым и свободным от греха». Молитва – это путь познания, путь самого высокого познания Бога, восходящий к созерцанию, но опыт пребывания с Богом есть область сокровенного и неизреченного,  это – то, что нельзя выразить языком и устами, но можно пережить и испытать на своем личном опыте. Во время чистой и сердечной молитвы Сам Христос воцаряется в сердце, душа обретает мир, радость и покой, ощущает Царство Небесное внутри и человек готов воскликнуть: «О, если бы душа моя отошла вместе с молитвой!». Духовное познание – это плод синергии – деятельного участия Духа Святого в творческого напряжения человеческого ума, когда «все мысли становятся небесными, чистыми и святыми, обращаясь в Божественной сфере», а Господь ведет  «колесницу души» по бесконечным пространствам тайн жизни и направляет ее к небесным и Божественным тайнам, исполняя ее «Божественной мудростью и разумением и неисследимым ведением Духа». Преподобный Макарий Египетский подчеркивает, что «без Господа Иисуса Христа и действия Божественной силы невозможно познать тайны и премудрость Божию, или стать духовно богатым и христианином». Можно согласиться с мыслью преподобного Исутина Поповича, писавшего о том, что вся новозаветная по духу гносеология Макария Великого «ограждена Лицом Богочеловека; в ней все – лично и опытно; ни малейшее познание невозможно без личного участия в жизни Личности Богочеловека, без обогочеловечения. Богочеловеческая жизнь создает Богочеловеческую философию; жизнь предшествует философии; философия – это естественное излияние жизни; богочеловеческую, христианскую философию создают личности обогочеловеченные, христоносные, опытно переживающие Христа как сущность своей жизни и познания. Философы Божии – те, чей внутренний человек – т. е. весь ум, и душа, и сердце – исполнен Христом, имеют в себе Христа и наставляются Им.Философы Божии – это единственные истинно мудрые. Их философия – жизненная, опытная, благодатно-деятельная, а не повествовательная, не безблагодатная греческая философия, ибо «греческие философы учат словам», проповедуют слова; их философия – это философия слова, лишенная опыта и благодати, небогодухновенная». По слову преподобного Макария Египетского: «Мудрые века сего – Аристотель, или Платон, или Сократ – при основательном своем ведении уподоблялись большим городам, но опустошены были врагами –  бесами, потому что не было в них Божия Духа». Вся языческая философия – это лишь тень Истины, ибо мудрецы мира сего не имели Святого Духа и не могли познать саму Божественную Истину – Христа, в лучшем случае они могли что-то предчувствовать и приблизиться к Истине, а христианские философы Святого Духа «созидаются Божественным ведением и Божией благодатью», они «умудряются благодатью в разумении чего-либо, в неизреченной мудрости и в ведении неиспытуемого Духа, чего невозможно изглаголать языком и устами». Вся новозаветная и христианская философия – это благодатная философия во Христе, небесная мудрость Святого Духа, обитающего в умах святых, она открывается в догматах Церкви и на страницах Священного Писания, ее исповедники – святые подвижники, ставшие вселенскими отцами и великими учителями Православной Церкви.
Высшее назначение человека – обожение личности, уподобление Богу и восхождение к высочайшему духовному совершенству. «Для того пришел Господь, чтобы души наши изменить, воссоздать и соделать их, по написанному, причастницами Божественного естества, и в душу нашу вложить душу небесную, то есть Божественного Духа, путеводствующего нас во всякой истине, чтобы могли мы жить вечною жизнью». Великие подвижники Христовы уже в земной жизни освящаются Святым Духом, в них веет и дышит Его животворное дыхание, в их сердцах воцаряется Христов, они преображаются, надеждой и любовью через содействие свободы и благодати, они – совершенные христиане, в них отпечатлевается небесный образ Христа: «Небесный образ – Иисус Христос – таинственно ныне озаряет душу и царствует в душе святых». Для преподобного Макария Египетского тайна спасения и обожения – это тайна облачение во Христа – обретения ума Христова, воли Христовой и сердца Христова, а для того, чтобы уподобиться Христу – не только внешне подражать Сыну Человеческому, но и внутренне преобразиться – нужно подвизаться подвигом веры, надежды и любви, и тогда душа будет в общении с Духом Святым и Христос войдет в душу нашу, а мы будем совершенными людьми в Боге, наследниками и сынами Его, в нас будет изливаться благодать Божия. Христиане – это «сыны Адама небесного, новое рождение, чада Духа Святого, светоносные братья Христовы, подобные Отцу своему, Адаму духовному и светоносному». Господь обитает в святых Своих, а они – в Господе, и «Сам Господь без труда творит в них Свои собственные заповеди, исполняя его духовного плода», ибо в них живет и действует Сам Христос. Когда душа наша соединяется со Святым Духом, то сама становится духовной – она становится «вся светом, вся – оком, вся – духом, вся – радостью, вся – упокоением, вся – радованием, вся – любовью, вся – милосердием, вся – благостью и добротою».  По церковному воззрению Макария Великого обожение есть великое и неизъяснимое таинство, которое охватывает всего человека – всю его личность и его естество. Таинство обожения охватывает душу человека – невесту Христову, и тогда вся объятая верой, надеждой и любовью душа горит «ненасытным духовным желанием стремиться к Небесному Жениху», она непрестанно «общается лишь с Небесным Женихом», уязвленная любовью, тоскует по Нему и изнемогает от мистического общения с Ним, жаждет, чтобы Бог «омыл и исцелил язвы ее», «привел ее к Небесному Жениху» и удостоил ее чести войти в Небесный Град. Святой и всемогущий  Господь, «селящий в Небесном Граде на престоле величествия на высоких, весь пребывает с душою в теле ее, потому что образ ее положил Он горе, в небесном граде святых Иерусалиме, а собственный образ неизреченного света Божества Своего положил в теле ее». Таинство обожения охватывает ум человека и соединяет его с Богом, отрешает его от мирских попечений и возносит к горнему, обновляет и исцеляет от духовной слепоты, одаряет мудростью и проницательностью, а «совершенно очищенный ум всегда видит славу Света – Христа и с Господом пребывает день и ночь, подобно тому, как тело Господне, соединившись с Божеством, всегда сопребывает с Духом Святым». Таинство обожения охватывает волю человека и укрепляет ее в добродетели, освящает благодатью Господней, соединяет со святой волей Бога Вседержителя, путеводительствует ко спасению, делая ее стойкой и крепкой как адамант. Таинство обожения охватывает сердце человека – необъятную бездну и средоточие всей его личности, ее внутренней и внешней жизни,  очищает от греха и страстей, освящает сердце благодатью Святого Духа и делает чертогами Христовыми, дарует видеть Бога, воспламеняет огнем неугасимой любви к Всевышнему и неутолимой на земле жаждой Богообщения. Но всей полноты преображение и обожение достигнет в эсхатологической и апокалиптической перспективе – в день всеобщего воскресения мертвых слава и сила Духа Божиего воссияет в телах святых и всех, удостоившихся спасения: «В какой мере сподобляется каждый за веру и рачительность стать причастником Святого Духа, в такой же мере прославлено будет в оный день и тело его». Воскресшие тела святых станут нетленны и бессмертны, они будут светиться Духом Святым, «ибо всем великолепием светлости и красоты небесной соделается тогда для них Дух Божества, Которого еще ныне сподобились они приять в себя». «Небесный огнь Божества, который христиане еще ныне, в веке сем, приемлют внутрь себя, в сердце, действуя внутрь сердца их, когда разрушится тело, начнет действовать совне и снова сопряжет члены, совершит воскресение разрушенных членов». Таинственный и небесный огнь сей – это «сила воскресения», что «воскрешает истлевшие тела». «В воскресение все члены будут воскрешены и, по написанному, влас не погибнет... и все соделается световидным, все погрузится и преложится в свет и огнь». По воззрению святого Макария Египетского для христиан, удостоившихся в земной жизни уверовать во Христа и принять благодать Святого Духа, смерть – не возмездие за грех, а успение – отдохновение от всех земных трудов до эсхатологического часа всеобщего воскресения мертвых, когда временно разрушенные смертью тела наши – бренные сосуды души – воскреснут и восстанут их праха, станут неразрушимы и нетленны. Как духовно опытный подвижник и тайнозритель Макарий Великий говорил, что смерть страшна для нераскаянного грешника и отрадна для праведника и кающегося, ибо всех праведных и кающихся встречают светлые Ангелы, возносящие их души в Царство Небесное, а нечестивых окружают ужасающие демоны, уносящие души их в преисподнюю – царство тьмы и страданий. Настанет час, когда закончится история мира, прозвучит труба Архангельская, Христос придет с небес и воскресит все племена Адамовы –  всех почивших, а на Суде Господнем произойдет разделение всех людей на два лагеря – нераскаянные грешники пойдут в муку вечную, уготованную дьяволу и аггелам его, а праведные – унаследуют Царство Небесное и жизнь вечную. «Как в месяц Ксанэик, называемый Апрелем, закрытые землей корни износят плод свой, дают свои цветы и украшения и оплодотворяются; и тогда обнаруживаются добрые корни и явными делаются те, на которых есть терния, так и в день суда всякий покажет и обнаружит и доброе и худое, что сделал он при помощи собственного своего тела. И вот люди, которые в жизни земной оставались верными Христу, в которых еще на земле отпечаталась печать Духа, будут поставлены одесную, при этом с душой их будет прославлено и тело и в такой мере, в какой они удостоились быть причастниками Божественного Святого Духа еще на земле».
Развенчивая ересь языческого пантеизма, преподобный Макарий Египетский провозглашал непреходящую ценность и значимость каждого человека, возвещая, что наши уникальные  личности не только не утрачиваются, но и восстанавливаются до чудесной и таинственной полноты во всей драгоценной многогранности в грядущем всеобщем воскресении «Петр остается Петром, Павел – Павлом, и Филипп – Филиппом; каждый, исполнившись Духа, пребывает в собственном своем естестве и ¬ личном бытии». Прообраз преображения воскресших явлен Христом на горе Фавор: «Как тело Господа, когда взошел Он на гору, прославилось и преобразилось в Божескую славу и в бесконечный свет, так и тела святых прославляются и делаются блистающими. Ибо как внутренняя слава Христова в такой мере распростерта была и воссияла в теле Христовом, так, подобно сему, и во святых внутри сущая сила Христова в оный день будет изливаться вовне – на тела их; потому что еще ныне умом своим причащаются они Христовой сущности и Христова естества… Как одним огнем зажигаются многие светильники, так необходимо и телам святых – сим членам Христовым – соделаться одним и тем же с Самим Христом». Как христианский богослов Макарий Великий был убежден, что Бог – праведный Судия, Он справедлив и милосерден, Он всех рассудит на Суде своем и вынесет Свой вердикт о нашей жизни – наказывая и вознаграждая по мере нашей праведности и нашей греховности: «Одни в мире убийцы, другие прелюбодеи, иные хищники, а некоторые раздают имение свое нищим. Господь взирает на тех и на других, и делающему добро дает упокоение и награду; есть меры избыточествующие и есть меры малые. в самом свете и в самой славе есть разность. В самой геенне и в наказании есть отравители и разбойники и другие, прегрешившие в малом. А те, которые утверждают, что одно царство, одна геенна и степеней нет, говорят худо». «Праведен Бог и правы суды Его, и нет у него лицеприятия, но по мере благодеяний или телесных или духовных, или ведения, или рассудительности (каковые дары Бог различно вложил в человеческую природу), судя каждого, взыщете плодов добродетели, и в достойной мере воздаст каждому по делам его. Ведение же и разумение, поясняет наш отец, понимай различно, или то, которое дается по благодати и по небесному дару Духа, или то, которое бывает естественным следствием разума или рассудка и изучения Божественных Писаний. И вот от каждого потребуются плоды добродетели, по мере оказанных ему Богом благодеяний, или естественных, или дарованных Божьей благодатью. Поэтому, в день суда безответен пред Богом всякий человек, потому что от каждого, слышал ли он, или иногда не слыхал слова Божия, потребуются плоды веры и любви и всякой соразмерной ему добродетели, как воздаяние от произволения и воли». Если грешники буду ввергнуты в геенну огненную и тьму кромешную, ибо тьма покроет их тела и захлестнет их души, то праведники будут прославлены за то, что в земной жизни стяжали благодать Святого Духа верой, надеждой и любовью, но как мучения грешников не одинаковы, а в мере их греховности, так и слава святых различна: «Как птицы из тела своего производят свою одежду – перья, но между ними большая разность: одни летают по земле, а другие носятся высоко в воздухе: или – как небо одно, а звезд на нем много, то светлее, то больше, то меньше, но все утверждены на одном небе: так и святые на едином небе Божества и на невидимой земле укоренены различно». В «Духовных беседах» ярко выражен эсхатологический аспект Боговидения: преподобный Макарий Египетский учил, что истинные христиане всегда обращены умом и сердцем к Богу и небу, они ищут горнего Иерусалима – жилище горнего света, небесный Сион – обитель Ангелов и святых, а в конце времен – воскресшие праведники будут жить вечной жизнь в Царстве Небесном и созерцать видение Несказанного Света – Святую Троицу – сияющий лик прославленного Иисуса Христа, сидящего одесную Бога Отца и осененного сиянием Святого Духа Божиего. По мысли преподобного Макария Египетского таинственная и до конца неизъяснимая для нас жизнь будущего века – это вечное устремление к Богу, неугасимый поры ввысь и ненасытное успокоение в Боге и Его любви: «вкусившая сладость Бога и принявшая чувства благости духовной и несказанной радости, которая есть Господь, ставшая причастницей и приобщившаяся небесного богатства Света Божества, коснувшаяся скрытых сокровищ премудрости, осиянная небесными лучами Лика Христова и обретшая опыт мира Божества, будет воспламенена неисчислимыми и неизреченными благами, войдет в неутолимое духовное желание и будет охвачена ненаполнимой сытостью Божественной Любви, причастившись такой благости, радости и мира Божества».
Преподобный Макарий Египетский, нареченный за свою мудрость и святость «Великим», есть многогранная и выдающаяся личность, чья слава не померкнет в веках истории; он – один их самых выдающихся подвижников Вселенской Церкви, многоопытный аскет и рассудительный наставник мирян и монахов, учивший искусству духовной борьбы и хранению ума и сердца; он – знаток Слова Божиего и молитвенник, сердце которого не билось без молитвы, великий христианский мистик и тайнозритель, познавший неизъяснимые Божественные тайны, а его мистический опыт, равно как и миросозерцание отличаются христоцентризмом; он – светоч православной мудрости и философ Святого Духа, превзошедший всех языческих мудрецов – Сократа, Платона и Аристотеля, стоиков и неоплатоников; он – великий и несравненный богослов, черпающий мудрость из Священного Писания и Священного Предания, из молитв и созерцаний, вслед за боговдохновенным апостолом Павлом, учивший, что вся ученость и все знания, все дары и вся вера – ничто, если в  сердце человека нет любви к Богу и ближним; он – достойный ученик Антония Великого, Елисей Скитской пустыни, начертавший идеал монашеской жизни и провозглашавший, что иночество – это отречение от всего мира ради любви к Богу, ангельская жизнь на земле и искание Небесного Града – горнего Иерусалима; он – чудотворец и мудрец, просвещенный Святым Духом, наставляющий, что тайна спасения – это содействие Божественно благодати и человеческого свободы; он – исихаст и любитель уединенно-созерцательной жизни, проводивший дни и ночи в песнопениях и молитвах, а его «Духовные беседы» являющиеся драгоценной жемчужиной церковного Предания, они поражают богатейшей палитрой жизненного опыта и разнообразием оттенков богословской мысли – здесь мистические откровения и созерцания тайнозрителя сочетаются с трезвомыслием и зоркими наблюдениями за внутренней и внешней жизнью человека, тончайший психологический анализ органично и гармонично соединен с глубочайшими богословскими рассуждениями. Преподобный Макарий Егиетский – великий подвижник Церкви, прославленный в лике святых, к нему православные христиане обращаются в своих молитвах со словами: «О, священная главо, преподобне отче, преблаженне авво Макарие, не забуди убогих твоих до конца, но поминай нас всегда во святых твоих и благоприятных молитвах к Богу. Помяни стадо твое, еже сам упасл еси, и не забуди посещати чад твоих. Моли за ны, отче священный, за дети твоя духовныя, яко имеяй дерзновение к Небесному Царю, не премолчи за ны ко Господу, и не презри нас, верою и любовию чтущих тя. Поминай нас недостойных у Престола Вседержителева, и не престай моляся о нас ко Христу Богу, ибо дана тебе бысть благодать за ны молитися. Не мним бо тя суща мертва, аще бо телом и преставился еси от нас, но и по смерти жив сый пребываеши. Не отступай от нас духом, сохраняя нас от стрел вражиих и всякия прелести бесовския и козней диавольских, пастырю наш добрый. Аще бо и мощей твоих рака пред очима нашима видима есть всегда, но святая твоя душа со ангельскими воинствы, со безплотными лики, с небесными силами, у Престола Вседержителева предстоящи, достойно веселится. Ведуще убо тя воистину и по смерти жива суща, тебе припадаем и тебе молимся: молися о нас Всесильному Богу, о пользе душ наших, и испроси нам время на покаяние, да невозбранно прейдем от земли на небо, от мытарств же горьких, бесов воздушных князей и от вечныя муки да избавимся, и Небеснаго Царствия наследницы да будем со всеми праведными, от века угодившими Господу нашему Иисусу Христу, Емуже подобает всякая слава, честь и поклонение, со Безначальным Его Отцем и с Пресвятым и Благим и Животворящим Его Духом, ныне и присно и во веки веков. Аминь».