Содержание
ТОМ IV
Преподобный Григорий Палама – сын Божественного Света 1709
Богословие святого праведного Николая Кавасилы 1797
Личность и богословие святителя Иннокентия Херсонского 1857
Святитель Филарет Московский – священнослужитель Божественного Слова 1956
Жизненный путь священномученика Серафима Звездинского 2086
Старец Силуан Афонский – молитвенник, плачущий за весь мир 2157
Преподобный Григорий Палама – сын Божественного Света
Православия светильниче, Церкве утверждение и учителю, монахов доброто, богословов поборниче непреоборимый, Григорие чудотворче, Фессалонитская похвало, проповедниче благодати, молися выну спастися душам нашим.
Тропарь святителю Григорию Паламе, архиепископу Фессалонитскому, глас 8
Православия наставниче, святителем украшение, Богословцем поборниче непобедимый, Григорие чудотворче, Солуню великая похвало, проповедниче благодати, моли Христа Бога спастися душам нашим.
Иной тропарь святителю Григорию Паламе, архиепископу Фессалонитскому, глас 8
Премудрости священный и Божественный орган, богословия светлую согласно трубу, воспеваем тя Григорие богоглагольниче: но яко ум Уму первому предстояй, к Нему ум наш отче настави, да зовем: радуйся проповедниче благодати.
Кондак святителю Григорию Паламе, архиепископу Фессалонитскому, глас 8
Преподобный Григорий Палама – многогранная и необыкновенная личность, он – вселенский учитель Церкви и ее святой отец, посвятивший жизнь служению Богу и защите догматической чистоты Православия; он – исихаст, пастырь, берец за Православие и общественный деятель, выдающийся византийский богослов, опирающийся на традицию святоотеческой мысли и тонко различающий неприступную, сокровенную и запредельную Сущность Божию и нетварные Божественные энергии, через которые Бог открывает Себя и дает Себя познать. Святитель Григорий Палама – великий православный подвижник, многие годы живший на святой горе Афон и достигший высот духовной жизни, он – учитель молитвы и проповедник любви и покаяния, провозглашающий, что высшая цель христианской жизни – обожение. По воззрению святителя Григория Паламы, через приобщение нетварным Божественным энергиям человек духовно преображается и соединяется с Богом, он живет в Боге и живет Богом – стяжает благодать Святого Духа, исходящую от самой Божественной Сущности, которая остается всегда непричастной для всех тварных созданий, он преображается благодатью Божией – преображается весь человек, ибо его дух, душу и тело охватывает и озаряет нетварное сияние Божественной славы. Как превосходный христианский антрополог и пневматолог, преподобный Григорий Палама проповедовал о том, что человек есть личность, сотворенная по образу и подобию Божиему, в трагически разрыве с Богом он ощущает пустоту и бесцельность своего существования и не способен жить полноценной духовной жизнью, обрекая себя на погибель – только в союзе и единстве с Богом человек обретает истинное счастье и смысл жизни, только через верность Христу, аскетическую победу над страстями и обретение евангельских добродетелей он осуществляет свое высшее предназначение. В проповеди, произнесенной во вторую Неделю святой Четыредесятницы, преподобный Григорий Палама предостерегал о том, что наша земная жизнь скоротечна – со времен грехопадения Адама все люди стали смертными и падшими существами, отсюда – борьба со страстями, доброделание и покаяние должны быть в центре нашей жизни – каждый христианин призван трудиться над очищением души своей, чтобы обрести спасение: «Поскольку пришло Царство Божие, которое у нас внутри и вскоре настанет, давайте соделаем себя достойными его делами покаяния. Давайте принудим себя к тому, чтобы отсечь наши злые привычки и предубеждения. Давайте будем ревностными в терпении, в смирении и в вере наших отцов. Давайте умертвим наши земные уды, всякую злую страсть и любостяжание, особенно же в сии дни поста. Церковь напомнила нам о будущем Суде и изгнании Адама для того, чтобы мы стали более собранными. Не будем предаваться невоздержанию. Не будем отворять двери перед страстями. Не будем разрушать нашу внутреннюю гармонию своими слабостями. Давайте возлюбим путь, который ведет в вечную жизнь». Во всех своих проповедях и в сокровенной духовной жизни своей святитель Григорий Палама был исполнен смирения и сокрушения сердца – чем более преуспевал он в духовной жизни и Богопознании, чем более очищал сердце аскезой и просвещал ум Словом Божиим, тем более обретал покаянное настроение духа и как ветхозаветный пророк Исайя ощущал свою падшесть и немощь, но, не теряя надежды не милость Всевышнего, он днем и ночью взывал в молениях своих: «Боже, просвети мрак души моей». Во дни архиерейского служения своего, как вдохновенный церковный проповедник и свершитель таинств, святитель Григорий Палама всем сердце пламенно любил храм Божий и так описывал свою радость, видя как христиане Салоник участвуют в богослужении: «Предстоя в священном храме пред Богом вместе с вами и поворачиваясь, чтобы взглянуть на вас, я вижу, как вы воссылаете гимны и моления к Богу с пониманием и умилением. Или же, видя, как кто-то из вас стоит молча и слушает со вниманием, я тут же воодушевляюсь и от одного этого зрелища преисполняюсь веселием и прославляю Небесного Отца Христа, без Которого человек не может сотворить ничего доброго. Давайте же постараемся и мы помочь тем, кто видит нас в час, когда мы славословим Бога, – чтобы и они познали, что дом сей имеет в себе Христа, и отсюда человек восходит на небо, туда, где постоянно пребывает Тот, от Кого мы получим воздаяние и наследие». С апостольской ревностью святитель Григорий Палама проповедовал о том, что вне Церкви невозможно спастись, а потому Христос через апостолов и пастырей Своих зовет всех нас в скинию Господню – в святую Церковь Свою и дает нам все средства для нашего спасения – исповедь и Евхаристию, пост и молитву, чтение Священного Писания и Священно Предание, но для спасение необходимо усилие нашей воли – нужно открыть свое сердце Христу и начать жить новой жизнью во Христе – праведной и духовной жизнью, овеянной благодатью Святого Духа. Когда читаешь творения преподобного Григория Паламы, то изумляешься силе его веры, глубокой духовной мудрости, каждое слово его – вдохновенно и сказано от сердца, оно таит глубинный духовный смысл, наполнено истинной мудростью и благодать Святого Духа, а каждая его проповедь – сокровищница нравственного и догматического богословия. По характеристике архиепископа Василия Кривошеина: «Сложная и вместе с тем гармоническая личность святого Григория Паламы и его столь богатая своими различными аспектами святость хорошо отражаются в его духовном и догматическом учении. Это – традиционное, церковное богословие, основывающееся на Божественном откровении в Священном Писании, на решениях Соборов и на творениях отцов, святого Василия Великого, святого Григория Нисского, преподобного Максима Исповедника, Макария Египетского, святого Дионисия Ареопагита и преподобного Исаака Сирина... Без намерения внести что-либо новое, это богословие не опасается, однако, рассматривать вопросы, ставимые духовной жизнью, и искать для них богословских решений. В богословии Григория Паламы данные предания лично переживаются и истолковываются в свете духовного опыта. Нет, однако, никакого противоречия между этими двумя аспектами богословия святого Григория Паламы – традиционным и личным, ибо для него его мистический опыт отождествлялся с опытом всех святых и самой Церкви. К тому же Палама понимал предание динамически, как действие Святого Духа в Церкви, открывающего в ходе ее истории тайны, скрытые от прежних поколений». По мысли святого Филофея, святой Григорий Палама описал в своих творениях изведанный на личном опыте и пребывающий в согласии со Священным Писанием и церковным Преданием путь к обожению, все сказанное и написанное им исходило не от человеческого разума, а от Божественной Премудрости – Григорий имел доброе и боголюбивое сердце, а также высокий и небесный ум, осененный неизъяснимой силой Святого Духа, сам он был Ангелом на земле, пребывающим в непрестанном Богомыслии и пламенных молитвах.
Все богословие святого Григория Палама имеет духовно-опытный характер и основано на Библии, церковном Предании и личном молитвенно-аскетическом опыте Богообщения и подвижнической жизни. По глубокомысленному рассуждению преподобного Григория Паламы: «Опыт по природе своей более надежен, чем доказательство... Тот, кто хочет описать словами ощущение и энергию сияния Божия тем, кто сам не вкусил этого, похож на человека, который пытается описать вкус меда тем, кто его никогда не пробовал... Цель и начало жизни во Христе и духовного созерцания Бога есть неведение, которое превосходит ведение и которое соединено с чистотой и простотой сердца – ведение, превосходящее всякий смысл. Это сокровенное покаяние и невыразимое прозрение, таинственное и неизреченное созерцание вечного света, которого достигает тот, кто преодолел человеческую природу силою Духа, кто видел и стал причастным сияния Божия». Святитель Григорий Палама был истинным святогорцем, в своих творениях он изложил свой личный духовный опыт, пребывающий в согласии с Библией и святоотеческой мудростью, он долгое время жил на святой горе Афон, отдав себя в послушание духовно-опытным и рассудительным старцам, пребывал в молитве, безмолвии и уединении, обретя высочайший опыт Богообщения. Как замечает Иоанн Кантакузен, святой Григорий Палама был церковным мистиком, а не рационалистом, он «доказывал свое мнение не умозаключениями и геометрическими выводами (ибо он и не мог того, что выше нас, доказывать тем, что у нас), но мнениями святых мужей и ученнейших богословов. Он пространно говорил, что свет, воссиявший на Фаворе ученикам, есть слава Божия, и величие, и свет Божества, и Божество, и природный и вечный свет Божий». В «Очерках мистического богословия Восточной Церкви» выдающийся богослов Владимир Лосский писал: «Богословие и мистика отнюдь не противополагаются; напротив, они поддерживают и дополняют друг друга. Первое невозможно без второй: если мистический опыт есть личностное проявление общей веры, то богословие есть общее выражение того, что может быть опытно познано каждым. Вне истины, хранимой Церковью, личный опыт был бы лишен всякой достоверности, всякой объективности; это было бы смесью истинного и ложного, реального и иллюзорного, это был бы «мистицизм» в дурном смысле этого слова». Все догматическое, литургическое и нравственное богословие Православной Церкви по своему характеру мистично, вся литургическая жизнь Церкви таинственна, а догматы – это вечные и богооткровенные истины веры, тайны жизни будущего века, которые не могут быть в полной мере постигнуты нашим рассудком, но воспринимаются в акте веры и глубже всего постигаются святыми – подвижниками, живущими в единении с Богом и преображенными благодатью Святого Духа. По заветной мысли преподобного Григория Паламы нельзя познать Бога через философские умозрения и рациональное мышление, через логику Аристотеля и диалектику Платона, ибо истинный путь Богопознания открывается только через веру и духовное делание, очищение сердца и соединение с Богом. Вслед за преподобным Симеоном Новым Богословом противопоставляя книжной и схоластической мудрости духовно-опытное Боговедение, а мирской учености – духовное делание, преподобный Григорий Палама утверждал, что Богопознание святых основано не на философских умозаключениях и умозрениях, а на их личном опыте Богообщения – они истинные богословы, прославляемые Православной Церковью, их ум, освобожденный от рассудочной ограниченности и взвинченных страстей, был просвещен благодатью Святого Духа и вознесен к Боговидению. Размышляя о том, может ли человек увидеть Бога, святитель Григорий Палама писал, что сокровенная Сущность Божия незрима и непостижима, но через очищение сердца и духовную жизнь каждый человек может стать созерцателем вечного сияния славы Святой Троицы – нетварного Божественного Света, который апостолы видели на горе Фавор в момент Преображения Господня. По православному исповеданию святителя Григория Паламы Фаворский Свет – это нетварное сияние славы и Божественного величия Христа Спасителя, увидеть которое удостоились Его ученики – Петр, Иоанн и Иаков, которые стали боговидцами и созерцали лик Сына Человеческого в блистающих лучах Божественного Света. Таинственное видение Божественного Света в земной жизни – это драгоценный дар Божий и предвосхищение жизни будущего века: «нетварный Божественный Свет ныне дается достойным как залог, а в нескончаемом веке он будет осенять их нескончаемо». Восторженно отзываясь о святителе Григории Паламе как поборнике православного учения о Фаворском Свете и действиях Божиих, митрополит Модест Стрельбицкий в свое время горько сетовал на то, что хоть «святой Григорий Палама есть один из великих подвижников благочестия Христианского, учителей и ревностных защитников Греческой Церкви в борьбе ее с папизмом за Православие и свою самостоятельность, но его высокие подвиги монашеские, его непоколебимая ревность по Православию против западной церкви, не уступающая ревности Фотия и Михаила Келуллария, многочисленные, во многих отношениях полезные для богослова творения этого отца Церкви доселе, к сожалению, не пользуются полной известностью и у просвещенных сынов Православной Церкви. Ни один, можно сказать, поборник веры и благочестия православной Греческой Церкви вообще не испытал столько клевет и не справедливых обвинений в отступлении от православия и правил подвижничества, как святой Григорий Палама. Не только современные ему западные, но и восточные историки и богословы старались затмить высоту подвигов этого святого мужа, находить в его творениях много ересей, как следствие отделения Восточной Церкви от единства с западной». Жизнь святителя Григория Паламы протекала на святой горе Афон, он – был не умозрительным философом и мудрецом мира сего, а философом Святого Духа – великим подвижником, стяжавшим опыт духовной жизни и достигшим святости, ставшим исихастом и созерцателем Божественного Света; он – пламенный молитвенник и любитель безмолвия, а в его учении выражена сущность Православия. По справедливому замечанию митрополита Иерофея Влахоса во времена земной жизни преподобного Григория Паламы Православной Церкви угрожало две опасности – пантеизм, провозглашающий, что Бог по своей Сущности пребывает в окружающей нас природе – единосущен миру, а потому – через созерцание природы мы постигаем саму Сущность Божию, и агностицизм, утверждающий, что человек не может иметь истинного знания о Боге в силу того, что Бог абсолютен, а все люди ограниченны. Перед лицом двух опасностей – пантеизма и агностицизма – святитель Григорий Палама, опираясь на Священное Писание и святоотеческую мудрость от мужей апостольских до каппадокийских богословов и преподобного Иоанна Дамаскина, сумел ясно выразить догматическое учение Православной Церкви о великой и неизреченной тайне неделимого разделения Сущности и энергий Божиих. В богословском споре с калабрийским философом Варлаамом – агностиком и рационалистом, утверждавшим, что мы не можем знать, что такое Святой Дух и нам неведома тайна Его исхождения от Отца и послания Его в мир Сыном, преподобный Григорий Палама защитил Православие от агностицизма и указал на то, что по ипостасному бытию Святой Дух предвечно исходит от Бога Отца, а по энергийному ниспосланию в мир – по ходатайству Бога Сына – Иисуса Христа. Искусно сочетая апофатическое и катафатическое богословие, святитель Григорий Палама говорил, что мы не можем познать Святой Дух по Его Божественной Сущности – единой Сущности Отца, Сына и Духа Божиего, но мы знаем Его энергию. Как тонкий богослов и метафизик, святой Григорий Палама пояснял, что мы не можем постичь Сущность Божию и быть причастниками Богу по Его естеству, но мы познаем Бога по Его действиям в мире и можем быть причастным Ему по Его нетварным энергиям. По глубокомысленному умозаключению православного богослова Владимира Лосского: «Отправная точка богословия святого Григория Паламы – это антиномия между познаваемым и непознаваемым в Боге. Это – антиномия между двумя богословскими путями, установленными святым Дионисием Ареопагитом: путем утверждений (катафатическим) и путем отрицаний (апофатическим). Можно познавать Бога посредством утверждений, относя к Нему те совершенства, которые мы видим в тварном мире: благость, мудрость, жизнь, любовь, бытие. Можно также познавать Его негативно, путем апофатическим, отрицая по отношению к Нему все, что имеет отношение к области бытия, ибо Бог – превыше бытия, превыше всего, что может быть названо. По учению Паламы, который верен в этом мысли Ареопагита, противоположность между этими двумя путями, этими двумя видами богословствования не может быть разрешена никаким согласованием. По учению святого Григория Паламы, который здесь только уточняет основную мысль Дионисия, антиномия между богословием катафатическим и богословием апофатическим имеет свое реальное основание в Боге. Как и все богословские антиномии, например, антиномия между единством и троичностью, постулировавшая различение между природой и Лицами, антиномия между двумя путями раскрывает перед нашим умом некое таинственное различение в самом бытии Бога: это различение между Его сущностью и Его действиями, или божественными энергиями». Если калабрийский философ Варлаам отвергал возможность непосредственного мистического Богопознания и учил, что самое ценное в человеке – это его разум, а древнегреческие философы на основании своих умозрений и умозаключений смогли лучше постичь Бога, чем пророки Ветхого Завета, то преподобный Григорий Палама возвещал, что пророки и апостолы выше философов, ибо рациональным мышлением и умозаключениями – диалектикой Сократа, умозрениями Платона и логическими силлогизмами Аристотеля – нельзя постичь Бога, только чистое сердце в его библейском смысле является органом Богопознания, а истинный путь Богопознания – это исихазм, подвижнический образ созерцательно-уединенной и безмолвной жизни. С юных лет всей душой возлюбив мудрость и всем сердцем желая постичь Божественную Истину, святитель Григорий Палама стал одним из ученейших людей своего времени, он – превосходный философ и великолепный знаток Платона и Аристотеля, освоивший эллинскую мудрость, но как православный мыслитель, ясно осознавал различие между богословием и философией, возвещая, что невозможно «от внешнего знания научиться чему-либо верному о Боге». Размышляя о мирской мудрости и науках мира сего, святитель Григорий Палама обращал внимание на то, что внешнее знание зачастую «настроено враждебно по отношению к истинному и духовному знанию», а истинная духовная мудрость пророков и апостолов есть дар Святого Духа, она обретается не чувственным опытом, умозрениями и умозаключениями, а верой во Христа и подвижнической жизнью. Как православный богослов Григорий Палама учил, что Бог непостижим и неизречен по Сущности Своей, но Он сам открывает Себя человеку и дает постичь Себя через Откровение, следовательно, в основе Богопознания лежат вера и Откровение, а Евангелие есть первая и истинная премудрость, превосходящая всякую мирскую науку и философию. По слову преподобного Григория Паламы, восхищенный на третье небо апостол Павел был просвещен Святым Духом, проницающим все глубины Божии, а потому – он, равно как все пророки Ветхого Завета и апостолы Нового Завета, обладал мудростью намного большей, чем все языческие философы, поэты и риторы, не имеющие благодати Всесвятого Духа Истины и Откровения. Великий афонский монах и исихаст, святитель Григорий Палама прославился в истории Церкви как защитник священнобезмолвствующих, он указывал на то, что монашеская жизнь – это путь духовного делания, возвышенного Богомыслия и непрестанной молитвы, ведущий к истинному Богопознанию. Для нас святитель Григорий Палама – высокий нравственный образец Богомыслия и благочестия, он – великий подвижник и молитвенник, борец за Православие и ревностный поборник веры, претерпевший много скорбей и несправедливых обвинений, но никакая клевета не могла затмить духовную высоту его жизни и аскетических подвигов, его богословскую мудрость и верность Богу, за что Православная Церковь торжественно причислила его к лику святых и определила ежегодно во вторую неделю Великого Поста совершать память в его честь как «великого подвижника, защитника веры и благочестия, непоколебимого столпа Православной Церкви и соревнователя святых апостолов и святых отцов вселенских».
Преподобный Григорий Палама родился в 1296 году в Константинополе и происходил из аристократического рода Малой Азии – он появился на свет в знатной, богатой и благочестивой семье, а его отцом был Константин Палама – влиятельный сенатор, приближенны к императорскому двору. С детских лет Григорий Палама воспитывался в атмосфере христианского благочестия – он проникся молитвой и пламенной верой во Христа Спасителя, читал Священное Писание и отличался любовью к мудрости и знаниям, взращиваясь в атмосфере проникнутой монашеским духом. В качестве духовного наставника Константин Палама занимался воспитанием императорского внука – будущего Андроника III, и был советником у императора, занимаясь непрестанной Иисусовой молитвой даже среди своих служебных занятий. Как поясняет митрополит Иерофей Влахос: «Из святоотеческого Предания мы знаем, что человек, ум которого свободен от порабощения рассудку и просвещен Богом, может жить в миру с его многочисленными заботами и в то же время пребывать в непрестанно молитве». По духовному складу души своей Константин Палама был монахом и незадолго до смерти он принял монашеский постриг, «хотя и прежде он своим благочестивым житием и делами не был далек от подвижнического совершенства». Когда Константин Палама умирал, то на просьбу жены обратиться к императору с просьбой взять их детей под свое покровительство, он поднял взор к иконе Пресвятой Богородице и сказал: «Я не хочу оставлять детей моих на попечение земных и случайных царей, но поручаю их Владычице всех и Матери Царя Небесного, Ей я оставляю детей моих». Как заботливый отец Константин Палама хотел дать своему сыну блестящее образование, но смерть оборвала его жизнь, когда Григорий Палама был еще отроком и осиротевшего мальчика взял под свое личную опеку император Андроник II. В это время между осиротевшим Григорием Паламой и его ровесником – будущим императором Андроником III – завязались дружеские отношения. По свидетельству святого Филофея Коккина, преподобный Григорий Палама, «добившись наилучших успехов равно в грамматике и в риторике, восхищал всех, даже тех, кто были наставниками и словесными учителями». В ходе своего обучения святитель Григорий Палама изучил физику, логику, риторику и всю философию Аристотеля, составлявшую в те дни первую ступень высшего византийского образования, но отказался продолжать обучение и изучать философию Платона, рассматривавшуюся в ту эпоху как венец всякого философского образования. В Константинополе юный Григорий Палама слушал уроки по словесности и светским наукам у ученого Григория Дримиса, а его наставником в догматическом и нравственном богословии был Феолипт Филадельфийский, преподавший ему тайны духовного трезвения и умно-сердечной молитвы. По наблюдательному замечанию протоиерея Иоанна Мейендорфа, получив образование в Константинополе, преподобный Григорий Палама завоевал репутацию блестящего знатока Аристотеля, что опровергает распространенное и схематичное убеждение в том, что Восток интересовался только Платоном, а Запад – Аристотелем, в действительности такого разграничения не существовало. «Когда однажды великий император Андроник, предок императоров, попросил Григория Паламу повести речь о логике Аристотеля, то он в возрасте 17 лет так хорошо философствовал, что все мудрецы, окружавшие императора, пришли в восторг; что же до великого логофета Феодора Метохита, этого универсального мудреца, то он преисполнился восхищения и сказал императору: «Если бы сам Аристотель предстал нам во плоти, он похвалил бы его.» И он прибавил: «Вот каково должно быть природное дарование тех, кто желает изучать логику Аристотеля». Обладая высоким богословским умом и талантами, в возрасте семнадцати лет разбираясь во всех тончайших нюансах логики, этики и метафизики Аристотеля, святитель Григорий Палама не прельстился мирской мудростью – он ценил философию и науки как приуготовление к истинной философии – христианству, но ясно осознавал кардинальное мировоззренческое отличие философии Аристотеля и Платона от Православия, он любил изысканность поэтической речи и глубину философской мысли, изучал и не раз цитировал античных классиков – Гомера, Гесиода и Платона, но сердце его было отдано Христу, а мысль – Священному Писанию и святоотеческой литературе. Все произведения святого Григория Паламы вдохновлены Библией и нравственно-аскетическими, богословскими и мистическими сочинениями святых отцов Церкви. Имея философский склад мышления и склонность к метафизическим тонкостям, святой Григорий Палама на всю жизнь сохранил отталкивание от мирской учености и «внешней мудрости» – он был убежден, что философия не в силах просветить нас и соединить с Богом, но это не мешало ему искусно использовать философские аргументы в богословской полемике – быть великолепным метафизиком и диалектиком. Таинственно ощутив в душе своей монашеское призвание, святитель Григорий Палама полагал, что светское занятие мирской философией и наукой несовместимо с монашеской жизнью, ибо монах заключает ум в слова молитвы и направляет каждую мысль к Богу – помышляет о горнем, а не о земном, монах, чтобы отрекается от мирской жизни со всеми ее попечениями, чтобы всецело соединиться с Богом: «Мы никому не препятствуем постигать светскую образованность, если он того желает, но только если он не вступил на путь монашеской жизни». «Как станет внутренний человек монахом, сообразующимся единственно с высшей жизнью, если он не вознесется над тварным миром и всеми человеческими науками и не устремится всеми своими силами к Богу – единственной цели монаха?». «Господь не запретил явно литературные занятия. Но Он не запретил также и брак, употребление в пищу мяса и совместное проживание с женатыми… Многие вещи делаются большинством христиан, не подвергая их осуждению, которые тем не менее строго воспрещены монахам из-за их особого образа жизни». Для преподобного Григория Паламы существовала только одна истинная премудрость – изложенная в Евангелие и исходящая от Святого Духа, открываемая во Христе – Ипостасной Премудрости и Силе Божией, во всем Его искупительном деле, а единственный источник премудрости – это не разум человеческий, а единственный и несравнимый Бог и Его Откровение, запечатленное в Священном Писании, постичь которое во всей его духовной и таинственной глубине возможно только для подвижников, просвещенных Святым Духом. С юных лет имея в сердце стремление посвятить свою жизнь Богу и служению Его святой Церкви, преподобный Григорий Палама искал общения ни с мирскими учеными, а с духовно опытными подвижниками и наставниками в добродетели, он любил беседовать с монахами, приходившими в столицу со святой горы Афон, которые советовали ему оставить соблазны и суету мира сего, взять на себя крест Христов и принять монашество на Афоне. Вся земная жизнь святого Григория Паламы до приезда на Афон была подготовкой к монашеской жизни – равноангельскому житию на земле, каждый день его был наполнен чтением Священного Писания, молитвой и Богомыслием, он был аскетичен во всем – ограничивал себя в пище и сне, сумел обуздать юношеские страсти плоти и сохранить целомудрие и непорочность. В возрасте двадцати одного года преподобный Григорий Палама покинул блистательную столицу Византии и в сопровождении двух своих братьев – Феодосия и Макария – отправился на Афон. По пути на святую гору Афон святитель Григорий Палама остановился на несколько месяцев на горе Папикион, расположенной между Фракией и Македонией, где подвизались монахи, которые по свидетельству Филофея увидели в лице Григория великого и дивного нравом, видом и словом человека, собранного умом и умудренного в богословии – казалось, что в теле юноши явился старчески опытный отшельник, ставший живым храмом Святого Духа. На горе Папикион святой Григорий Палама обличил мессалиан и их ошибочное представление о молитве, объяснил, что таинства Церкви установлены Самим Христом и нужны для нашего духовного возрождения и спасения, убедив многих мессалиан отвергнуть еретические заблуждения, принести покаяние и вернуться в лоно Православной Церкви. По церковному Преданию, когда преподобный Григорий Палама победил в полемике ересиархов, то не в силах вынести то, что победу в богословском диспуте над ними одержал богомудрый юноша, они намерились отравить его, но Григорий разгадал их коварный замысел и так открылась его прозорливость.
Пребыв на святую гору Афон, святой Григорий Палама отправился к известному афонскому монаху и духовно-опытному подвижнику – преподобному Никодиму, «преуспевшему в делании и созерцании». Всецело отдав себя в послушании старцу Никодиму, преподобный Григорий Палама три года провел «в посте, бдении, духовном трезвении и непрестанной молитве», а после смерти Никодима – перешел в Лавру святого Афанасия Афонского, где был певчим и прожил три года, изумляя монахов своей аскетической жизнью и духовной мудростью, приобретенной подвижничеством. С первых лет монашеской жизни преподобный Григорий Палама постился и пребывал в непрестанной молитве, каждодневно изучал Священное Писание и святоотеческие творения, взывал к Богородице со словами: «Просвети мрак души моей». После двух лет суровых аскетических подвигов Григорию Паламе во время уединенной молитвы, когда он «внимал себе и Богу», было даровано великое откровение – апостол и евангелист Иоанн Богослов явился ему и сказал, что Святая Дева Мария послала его узнать, почему днем и ночью Григорий Палама взывает к Богу во словами – «просвети мрак души моей». В молитвенном изумлении и с благоговейным трепетом Григорий Палама ответил святому Иоанну Богослову, что молил Бога просветить душу, чтобы узнать спасительную волю Вседержителя. Услышав ответ Григория Паламы, апостол и тайнозритель Иоанн Богослов передал ему слова Пресвятой Богородицы: «Я Сама буду твоей Заступницей и Помощницей». Во время монашеской жизни возвышенная душа святителя Григория Паламы всецело устремилась к Богу и отрешилась от всех житейских сует и мирских попечений, он на личном опыте своем сознал, что истинное богословие – это плод духовной жизни и опытного Богопознания, а не результат рассудочных умозаключений и односторонней книжной мудрости. По выражению преподобного Григория Паламы, Афон – это очаг добродетели, расположенный на границе мира и неба, а афонские монахи живут жизнью апостолов и мучеников. Святой Дионисий Ареопагит говорил, что существует три этапа в духовно жизни – очищение, просвещение и усовершение. Преподобный Максим Исповедник утверждал, что три этапа духовной жизни соответствуют – практической философии, очищающей сердце, естественному созерцанию, просвещающему ум, и мистическому богословию и созерцанию Божественного Света. Преподобный Симеон Новый Богослов разделил свои Главы на три части – практические, гностические и богословские. У святителя Григория Паламы есть нравственные, естественные и богословские Главы, он учил, что человек призван очистить сердце свое духовным деланием и просветить ум Словом Божием, это предшествует созерцанию – единению с Богом и мистическому видению Божественного Света. Для преподобного Григория Паламы Афон – это монашеское выражение жизни Православной Церкви, а афонские монахи живут апостольской жизнью, через внешнее безмолвие они затворили уста, а внутренним безмолвием – освободили сердце от страстей, а ум – от мечтаний и помыслов, соединились с Богом в непрестанной молитве и Богомыслии. В своих творениях святой Григорий Палама сравнивает монашество с равноангельской жизнью Адама и Евы в земном Раю до их грехопадения, когда они жили в непрестанном Богообщении и были просвещены Святым Духом. Святитель Григорий Палама советует монахам хранить ум и сердце свое, чтобы не пасть в грех, подобно Адаму и Еве, которые вняли коварному совету лукавого искусителя, хотя были бесстрастны. Монахи призваны избегать всех мирских сует и всецело посвятить себя Богу, возлюбить уединенно-созерцательный образ жизни и безмолвие, жить сообразно пророкам Ветхого Завета и апостолам Нового Завета, осуществить заповеди блаженства, о которых возвещал Христос в Нагорной проповеди, очистить сердце покаянным плачем и просветить ум Словом Божием и молитвой. Для преподобного Григория Паламы монашество – это отречение от мира и подвиг жертвенной любви к Богу и человечеству, за которое возносятся моления в иноческих кельях, это – евангельская жизнь в покаянии и соблюдении заповедей Христовых, очищение сердца и просвещение ума, это – следование по стопам Иисуса Христа и по пути пророков, апостолов, мучеников и исповедников. Преподобный Григорий Палама особенно акцентирует внимание на то, что монастыри – это духовные лечебницы, а цель монашества – исцеление и духовное преображение человека, спасение его души и соединение с Богом, поэтому молитва монаха не должна быть оторвана от покаянного плача о грехах своих, от соблюдения заповедей Евангелия и церковных таинств. Для преподобного Григория Паламы монашество есть пророческое служение, а истинные православные монахи – это святые подвижники Церкви и пророки Нового Завета, их библейский прообраз – Иоанн Предтеча, они оставили мир и отрешились от всех сует житейских, чтобы пребывать с Богом и достичь духовного совершенства – «меры возраста Христова», а высшее дело монахов – молиться за мир и защищать вселенскую истину Православия. Святой Григорий Палама покинул свое афонское уединение, вмешался в догматические споры своего времени и принял активное участие в общественной жизни, когда понадобился Церкви в борьбе с идеями Варлаама, византийских гуманистов и латинских схоластов.
После трех лет подвижнической жизни в Лавре, преподобный Григорий Палама удалился в пустыню Глоссию, где процветало в те дни отшельничество и уединенно-созерцательная жизнь, здесь он избрал милое его сердцу священное безмолвие и познал «прекраснейшие и высочайшие действия Святого Духа, удостоился первого и величайшего созерцания Бога». Проводя дни и ночи в уединении и Иисусовой молитве, имея трепетное сердце, пылающее любовью к Богу и зорко смотрящие вглубь сердца очи, источающие слезы покаяния, святой Григорий Палама удостоился видения Божественного Света, исходящего от преобразившегося Иисуса Христа на Фаворе, ставшего центральною темою и смыслообразующей осью всего его мистического богословия. Проведя два года в Глоссии, святой Григорий Палама покинул свое уединение, чтобы избежать разбойничьих нападений и отправился со своими учениками в Фессалоники, откуда хотел совершить паломничество в Иерусалим, но получил откровение – явление великомученика Димитрия и весть о том, что ему следует пребывать в Фессалониках. В Фессалониках преподобный Григорий Палама был рукоположен в сан иерея – с великим трепетом он принял святое таинство священства, а затем – удалился на гору, расположенную недалеко от Веррии, где учредил училище благочестия, жил аскетической жизнью и занимался духовным деланием – всю неделю пребывал в постах, чтении Слова Божиего, ночных бдениях, непрестанной молитве и уединении, а в субботу и воскресенье участвовал в Божественной Литургии и наставлял монахов. Преподобный Григорий Палама учил, что аскеза – это духовное искусство и путь, ведущий к соединению с Богом, она охватывает всего человека – смиряет плоть воздержанием и постом, сокрушает сердце покаянием и страхом Божиим, закаляет волю и устремляет ум от всего земного, бренного и суетного к вечному, небесному и духовному. По всей вероятности в Веррии святой Григорий Палама познакомился с византийским гуманистом Акиндином – учителем грамматики, причем Акиндин стал его учеником, хотя так и не доучился до конца, а затем впал в еретическое заблуждение. Смерть матери побудила Григорию Паламу временно покинуть уединение и отбыть в Константинополь, где он встретился с сестрами – монахинями, а после беседы с ними, забрал их с собой в Веррию. На протяжении десяти лет Григорий Палама провел в непрестанных молениях, посте и ночных бдениях, он настолько преуспел в духовных подвигах, что праведная жизнь его казалась чудом, а сам он «выше, чем есть обыкновенный человек», в нем изобиловали дары и плоды Святого Духа – в том числе чудеса и пророчества. По сей день на Афоне остались поля и виноградники, которые из бесплодных сделались плодоносными по молитвами преподобного Григория Паламы, а патриарх Филофей в двенадцатой речи против Григораса говорил, что, когда однажды святой Григорий Палама плыл по морю, то Ангелы небесные сопутствовали ему с пением, которое слышали как бывшие на корабле, так и стоявшие на берегу, к которому корабль приставал. В своем исповедании веры Митрофан Критопул изумлялся пророчествам святого Григория Паламы «о раздроблении Римской Церкви на многие части». Во время всенощной в Лавре, отрешив свой ум от всех житейских попечений и даже от песнопений в безмолвной молитве, святитель Григорий Палама вознес все мысли свои к Богу и узрел видение Божественного Света – он прозрел как авва Макарий облачается в епископские одеяния – и в действительности авва Макарий впоследствии стал архиепископом Фессалоникийским. Однажды во сне святителю Григорию Паламе явился Сам Господь и призвал Своего подвижника разделить свою богословскую мудрость с другими людьми. Это видение Иисуса Христа во славе, благословляющего и призывающего его к богословскому творчеству, сподвигло и вдохновило святого Григория Паламу на духовно-литературные труды – на написание его первых гомилий, посвященных святому Петру и Ввведению Пресвятой Богородицы во храм. В суровых аскетических подвигах итак хрупкое тело преподобного Григория Паламы истончилось – великий светильник Православной Церкви едва не угас, и монахи умолили его покинуть пещеру и перейти в скит, где он оставался наедине с Богом в молитвах. По словам митрополита Иерофея Влахоса, святой Григорий Палама «стремился к созерцательному видению Бога и непосредственному единению с Ним, к просвещению ума и обожению, к стяжанию любви и уподоблению Богу, проводя дни и ночи в непрестанных молитвах, безмолвии и плаче о грехах своих». Для преподобного Григория Паламы в основе духовно-аскетической жизни лежало нестяжательство и отречение от мирской суеты, покаянный плач, очищающий сердце и взращивающий в душе драгоценный плод смирения – начала всех добродетелей, а созерцание Божественного Света – это дар Божий и вершина духовно-молитвенного подвига, преддверие и предвкушение жизни будущего века – несказанной и нескончаемой радости Царства Небесного. На короткое время святой Григорий Палама был избран настоятелем монастыря Эсфигмен, а затем осел в скиту святого Саввы, где жил отшельнической жизнью и начал писать, явив себя как проповедник и учитель молитвы, благочестия и Богопознания. По свидетельству святителя Филофея Коккина, описавшего жизнь и добродетели святого Григорий Паламы: «Его смирение было крайней меры, и по отношению к Богу и по отношению к ближнему, как говорит божественный апостол, от сердца исходила нелицемерная любовь, основа и суть, начало, и середина, и совершенство добродетелей». Как исихаст и молитвенник преподобный Григорий Палама любил безмолвие и уединенно-созерцательную жизнь, но когда калабрийский монах и философ Варлаам начал высмеивать афонских монахов и отвергать их духовно-опытное Боговидение – мистическое созерцание Божественного Света, упрекая иноков Афона в ереси мессалианства, то Григорий Палама прервал молчание и выступил в защиту священнобезмолвствующих, чтобы защитить Православие: «Мне давно известно от блаженных отцов наших, что ересь незаметно, без приглашения вотрется в Церковь Христову опять именно в наше время. И вот, к прискорбию, вижу, что пророчество этих святых мужей переходит в дело; кроме этого органа, наиболее пригодного для злобы, никакого другого не мог бы найти начальник зла и виновник подобных соблазнов – змий».
Варлаам Калабриец – итальянский грек, прибывший из Италии в Константинополь в 1329 году, проникнувшись духом итальянского Возрождения, он стремился ближе познакомиться с наследием древней Эллады, родины Аристотеля и Платона; он – сложная и противоречивая личность, принадлежащий двум культурам – византийской и латинской. Родным языком Варлаама был греческий, но он был также знаком с латинским богословием своего времени – схоластикой, а по складу мышления являлся рационалистом и скептиком, дошедшим до исповедания агностицизма в богословии. После приезда в Константинополь честолюбивый и энергичный Варлаам Калабриец сделал молниеносную карьеру – сдружившись с Иоанном Кантакузином – приближенным императора Андроника III, он стал профессором в Константинополе и толкователем творений святого Дионисия Ареопагита. Слава калабрийского монаха и философа Варлаама быстро росла – он занимался литературными трудами и участвовал в богословских спорах, но отличительной чертой его характера была надменность – он заносчиво вел себя с окружающими, за что его невзлюбили византийские гуманисты, участвовавший с ним в публичных диспутах на философские темы Никифор Григора изобразил его хвастуном в своем диалоге «Флорентий», а Акиндин жаловался на то, что «Варлаам прибыл в Фессалонику, исполненный высокомерия, как если бы этот город совсем не знал культуры». В ходе богословской дискуссии с латинянами Варлаам Калабрийский опубликовал более двадцати трактатов, где он яростно нападал на Фому Аквинского – величайшего архитектора средневековой католической схоластики, опирающегося на силлогизмы Аристотеля в деле Богопознания, при этом Варлаам утверждал, что человеку не дано познать Бога – он рационализировал апофатическое богословие святого Дионисия Ареопагита и довел его до агностицизма, который распространил и на вопрос об исхождении Святого Духа. Как рационалист и агностик Варлаам Калабрийский заявил, что нам ничего не известно о тайне исхождения Святого Духа, ибо Богопознание невозможно, а кроме того, он в присущей ему саркастической манере высмеял схоластические методы легатов-доминиканцев и те, оскорбленные, уехали в Керчь. По справедливому умозаключению протоиерея Иоанна Мейендорфа: «в Византии, как и на Западе, явление, условно именуемое «Возрождением», отличалось неимоверной сложностью. Варлаам и ему подобные тоже исповедовали почитание «авторитетов», однако в число этих авторитетов они включали Аристотеля и Платона, причем в области естественных наук авторитет древних считался таким же непререкаемым, как авторитет Писания и Отцов Церкви в области богословия. Подобно своему западному современнику, Уильяму Оккаму, Варлаам скептически относился к возможностям разума в области познания Бога, но этот номинализм приводил его к еще большему возвеличиванию авторитета Писания и Отцов – источника непостижимого откровения. Он считал, что Богодухновенные писания не могут плодотворно воздействовать на мышление, так как оно не в состоянии извлечь достоверных следствий из единственного Откровения. Поэтому деятельность человеческого интеллекта должна развиваться вне области богословия, а его ближайшие интересы влекут его к светским наукам. Таким образом, принимая и авторитет Писания, и авторитет философов – каждый в принадлежащей ему области – Варлаам относился к ним по-разному: Писание было для него лишь источником цитат и ссылок, а не средством живого общения ума с Богом; что же касается философов, то они оказывали плодотворное влияние на деятельность его разума и давали критерии, которым следовала его мысль». Когда Варлаам Калибрийский познакомился с афонскими монахами и узнал от подвижников-исихастов, что во время безмолвной и сосредоточенной молитвы возможно созерцать Божественный Свет, то он со скептическим недоверием и насмешками отнесся к словам монахов и обвинил их в ереси мессалианства – в чувственном видении Бога, и саркастично назвал исихастов «омфалопсихами» – «людьми, чья душа находится в пупе», покусившись на самое ценное в их духовно-аскетическом опыте – на таинственный опыт Богообщения. Не ограничиваясь критикой монахов, Варлаам Калабрийский стал критиковать и святоотеческие сочинения, где возвещалось о возможности Богопознания и излагалось мистическое богословие Православной Церкви. В это время митрополит Исидор Фессалоникийский призвал с Афона «мудрого Григория Паламу с его богословским языком и великою силою духа, так как он один преимущественно пред всякими другими людьми, и по своим способностям, и по умению и силе Божественной благодати достойным образом мог положить конец толикому церковному соблазну». Зная из книги Екклесиаста, что есть время для молчания, а есть время для слов, святой Григорий Палама покинул Афон и приехал в Фессалоники, чтобы вразумить Варлаама и побудить его отречься от богохульства и насмешек над афонскими монахами. Ознакомившись с измышлениями Варлаама, святой Григорий Палама «сокрушался до основания души своей несказанной скорбью», ясно сознавая к каким пагубным последствиям может привести его ересь, в письмах и личных увещеваниях убеждая его прекратить нападки на священнобезмолвствующих, призывая отвергнуть свой рационалистический агностицизм и понять, что Бог непостижим по Сущности Своей, но Сам открывает и дает Себя познать по Своим вечным и нетварным энергиям, а все догматы Церкви – в том числе и тайна Святой Троицы – открыты Святым Духом, действующим как в пророках и апостолах, так и в святых отцах и учителях, сформулировавших вероучительные истины на Вселенских Соборах. Выражая свою церковную позицию, святитель Григорий Палама писал: «Я знаю и убежден, благодаря благодати Христовой, что мой подвиг и мое рвение – в защиту Божественной истины; и я предпочитают быть поруганным за это вместе с нищими по Богу и простыми моими братьями, чем стяжать временную славу и одобрение от людей. Считаю для себя более почетным и более полезным поношение весте с живущими во Христе, чем сокровища целого мира». Преподобный Григорий Палама был убежден, что отрицание возможности Богопознания и мистического опыта Богообщения есть наихудшая ересь, он призывал агностика и рационалиста Варлаама отказаться от своих догматических заблуждений и примириться с афонскими монахами, но на все миротворческие доводы Григория Паламы калабрийский философ ответил еще более яростными нападками на исихазм в письменных трактатах, где не только высмеивалась молитвенно-аскетическая жизнь православных монахов и их опыт Богообщения, но и отрицалось догматически неоспоримое различие в Боге сокровенной Сущности и Его нетварных энергий, отвергалась не только возможность истинного Богопознания, но и возможность всецело соединения человека с Богом – духовного преображения и обожения. В ответ на лжеучение Варлаама Калабрийского преподобный Григорий Палама написал свой знаменитый трактат «Триады в защиту священнобезмолвствующих», где показал, что святые отцы Церкви учили о возможности Богопознания и созерцании Божественного Света, писал о сведении ума в сердце во время молитвы и провозгласил, что Божественная Премудрость, осенившая пророков и апостолов выше мирской мудрости мира сего: «Святой Дионисий Ареопагит говорит: «Присутствие умного света единит все просвещаемое им в истинное знание. Сей Свет знания исходит от присутствия Света благодати и освобождает человека от внутреннего разделяющего неведения». Святой Макарий назвал этот Свет благодати «умным», повергая таким образом всех тех, кто считают светом Божиим знание. Он говорит так: «Ты познаешь Свет, воссиявший в твоей душе, по его действиям, понимая, от Бога Он или от сатаны». Святой назвал бессмертием славу, воссиявшую на лице Моисея, когда Свет Божий осиял его смертное лицо... Священные мужи при неизреченном посещении сияний, способных возводить к совершенству, достигают боготворящего общения с Духом и видят в себе сей богоподобный Свет. Это Свет – одежда их обожения. Ум тогда наполняет сияние и благодать Слова Божия, Которое в соединении с Его телом воссияло на горе Светом Преображения. Ведь Бог Отец дал Ему и послушным Ему Свою славу, захотев, чтобы Его ученики тоже видели её. Когда ум человека восходит на Небеса, он некоторым образом, если можно так выразиться, идет по следам Того, Кто ради нас превознесся над Небесами. Душа, которая явно и неизреченно соединится с Богом, сподобляется сверхъестественных и неизреченных видений. Она наполняется Светом, превосходящим всякое иное ведение. Достигший этой высоты человек уже не просто наблюдатель или знаток божественных символов. Он украшен добротворящей и вневременной красотой, он осиян Божественным Сиянием. Великий апостол Павел для встречи с незримыми и небесными видениями в сем Божественном Свете был восхищен на Небо (2Кор.;12:2–4). Это восхищение на Небо указывает на иное таинство, известное только тем, кто его испытал. Ведь просвещение ума становится зримым для тех, кто очистился сердцем. Этот опыт совершенно отличен от человеческого знания. Святой Нил говорит: «Когда ум совлечется ветхого человека и облачится в нового человека по благодати, тогда во время молитвы он видит, как в его душе сияет Свет. У этого Света небесный цвет. Это и есть то самое «место Бога» (См. Исх.;33:21), Которого видели боговидцы на Синайской Горе». А святой Иоанн Златоуст истолковывает соответствующее место из второго Послания святого апостола Павла к коринфянам следующим образом: «Бог, Который повелел свету воссиять во тьме, Сам воссиял в наших сердцах» (2Кор.;4:6). Святой говорит, что слава Моисея сияет в наших сердцах подобно тому, как некогда сияло лицо пророка. Свет, который видел Моисей, не был знанием. Он был сиянием, которое, переходя на лицо и на душу человека, покоится в его чистом уме (См. Исх.;34:29–35) … Некоторые из людей, не имея подобного Божественного опыта, совершенно отказываются верить, что Бог видим как Свет. Такие люди полагают, что они могут увидеть Бога посредством логики. Они подобны слепцам, которые, чувствуя на своих лицах тепло солнечного света, не верят тем, кто говорит, что Солнце сияет, что оно – свет. Ведь когда ум покрыт темной завесой лукавых страстей, он может ощущать ведение вещей, однако неспособен видеть Божественный Свет… Цель, к которой мы стремимся, – это обетования Бога о будущих благах. Это усыновление, откровение, стяжание будущих благ и наслаждение ими. Знание, которое приобретается внешним образованием, сопутствует миру сему. Знание о Боге – это то созерцание, которое мы именуем богословием… Посредством сего богословия человек достигает общения с Богом и видит чистейший Свет в Духе Святом».
В защите священнобезмолвствующих и полемике с Варлаамом, преподобный Григорий Палама опроверг мнение калабрийского философа о том, что мирское знание – это дар Божий и имеет равную или даже более высокую ценность, чем мудрость апостолов и пророков, указав на то, что мирские знания обретаются через деятельность ума и чувственный опыт, а премудрость Божия – это дар, стяжаемый через веру во Христа, жизнь по заповедям Евангелия, борьбу со страстями, участие в таинствах Церкви и уподобление Богу. Приводя в пример Иоанна Крестителя, который с юных лет жил в пустыне, где не было книг и учителей мирской мудрости, а значит, он не мог получить образования и ознакомиться с философией, но оказался выше пророков и философов, живя аскетической жизнью и просвещенный Святым Духом. Как истинный православный богослов, преподобный Григорий Палама подчеркивал различие между мирскими науками – плодом человеческого ума, и премудростью Божьей – даром Святого Духа, он указывал на то, что мирская философия Платона, Аристотеля и неоплатоников не дает нам познать Бога, ее целью не является Богообщение. «Мы все исполняемся хвалы и восхищения, когда созерцаем это великое создание Божие, я имею в виду все видимое творение; эллинские мудрецы также восхищаются им, когда его исследуют; но мы это делаем во славу Создателя, а они – вопреки Его славе». С точки зрения преподобного Григория Паламы истинная духовная мудрость – это «мудрость благочестивых и почтенных людей, мудрость, осмелившаяся на самом деле отринуть зло, избравшая то, что полезно, привлекшая людей к Церкви Божией и гармонично согласная с мудростью Святого Духа». «Спасительное совершенство в знании и учении состоит в том, чтобы мыслью соглашаться с пророками, апостолами и вообще со всеми Отцами Церкви, через которых, несомненно, Дух Святой глаголал о Боге и тварях. И напротив, то, о чем Дух Святой умолчал, но что было открыто людьми, бесполезно для спасения души, даже если и истинно; ибо учение Святого Духа не пропускает ничего полезного. Вот почему мы и не осуждаем тех, кто разномыслил по поводу этих пропущенных Святым Духом вещей, и не говорим, что блаженны те, кто больше о них знает». По мысли преподобного Григория Паламы христиане должны обращаться с эллинской мудростью, равно как и со всеми мирскими науками и философией, как фармацевты обращаются со змеями – нужно вначале убить змею, а затем препарировать ее, чтобы извлечь яд и приготовить противоядие и полезное лекарство. Мирская мудрость – это суетная мудрость мира сего в сравнении с премудростью, дарованной Святым Духом, ибо как небо выше земли и как мысли Божии выше мыслей человеческих, так и духовная премудрость выше всех мирских наук и всякой философии. Полемизируя с Варлаамом, святой Григорий Палама говорил, что стержень духовной жизни – это молитва, сосредоточение ума в сердце и вознесение моления к Богу, а плодами умно-сердечного моления являются мистическое созерцание Божественного Света и духовная мудрость, превосходящая всякое суетное и мирское знание, потому в Церкви а пророки и апостолы почитаются несравненно выше философов, ибо философы лишь рассуждали и строили гипотезы о Боге, а пророки и апостолы обрели дар Боговидения. Разрешая богословскую антиномию непостижимости Бога по сокровенной и запредельной Сущности и познаваемости по Его нетварным и вечным энергиям, преподобный Григорий Палама писал о том, что «Сущность Божия непричастна и некоторым образом причастна» через Божественные энергии, «мы приобщаемся Божественного естества, и вместе с тем нисколько его не приобщаемся. Итак нам нужно держаться того и другого утверждения и полагать их как мерило благочестия». Разрешая антиномию Богопознания, лежащую в основе катафатического и апофатического богословия, святой Григорий Палама говорил о том, что существует неизреченное различие неприкосновенной Сущности Божией и нетварных энергий Святой Троицы, а потому «когда мы говорим, что божественная сущность приобщима не в самой себе, а в своих энергиях, мы остаемся в границах благочестия». Бог сокровенный в Самом Себе непостижим – Сущность Его незрима и неописуема для всех тварных созданий, но пребывающий абсолютно недоступным по Своей Сущности Бог открывает Себя и делает верующих причастниками Своей благодати. В своих тончайших богословских рассуждениях святитель Григорий Палама проницательно замечает, что все отвергающие различие в Боге сокровенной Сущности и нетварных энергий, приходят или к ереси пантеизма – учению о том, что человек может стать причастником Сущности Божией – единосущным Богу, или к отрицанию всякой возможности быть причастным Богу – к отрицанию реального Богообщения и Боговознания, а следовательно – к отрицанию Боговидения и обожения. Богословское различие между сокровенной и непостижимой Сущностью Бога и Его нетварными энергиями лежит в основе всего православного богословия – апофатического и катафатического, оно есть догматическое выражение Священного Предания о непознаваемости Бога по Его природе и о познаваемых вечных свойствах Божиих, которое мы находим у святого Дионисия Ареопагита и трех легендарных каппадокийцев, у преподобного Максима Исповедника и святого Иоанна Дамаскина. В богословском споре со своими противниками – Варлаамом, Акиндином и Никифором Григорой, которые полагали, что Фаворский Свет в момент Преображения Господня был лишь формой, образом и материальным символом присутствия Божиего – «тварным явлением», отвергали возможность непосредственного мистического общения с Богом в земной жизни и полагали, что в жизни будущего в века знание Бога будет чисто интеллектуальным знанием, святой Григорий Палама защищал реальность мистического опыта Боговидения и исповедовал веру в то, что Бог дает Себя познавать через Свою благодать – нетварную и вечную силу и энергию Святой Троицы, который апостолы созерцали на горе Фавор как сияние Божественного Света, исходившего от Иисуса Христа в момент Преображения. Как тончайший метафизик и великолепный богослов, святой Григорий Палама пояснял, что «Бог именуется Светом не по Своей Сущности, а по Своей энергии», ибо по Сущности Своей Господь выше всякого познания. По воззрению преподобного Григория Паламы видение нетварного и вечного Божественного Света – это тайна жизни будущего века – тайна вечности, в которой мы узрим Бога лицом к лицу, а достойные – великие подвижники – уже в земной жизни удостаиваются великой чести видеть «Царство Божие, пришедшее в силе», как апостолы на горе Фаворской. На страницах своих писаний преподобный Григорий Палама называет Божественный Свет вечным и нетварным, безначальным и вневременным, существующим прежде сотворения мира; это – явление вечной славы Святой Троицы, страшное и нестерпимое великолепие Божие, которое не в силах в полной мере вынести тварные создания; это – неизреченный Свет, ослепивший и просветивший Павла по пути в Дамаск и сделавший его апостолом; это – Свет Воскресения, наполнивший гроб Господень и осветивший все, что находилось кругом; это – Фаворский Свет, созерцаемый апостолами в момент Преображения – они духовно преобразились и прозрели увидели вечную Божественную славу Иисуса Христа – Сына Божиего и Сына Человеческого. «Свет Преображения Господня не начинался и не кончался. Он был не ограничен пространством и не восприемлем чувственно, хотя и был тогда зрим очами телесными... Но изменением своих чувств таинники Господа перешли от плоти в Дух». «Божественный свет невеществен, нет ничего чувственного в свете, осиявшем на Фаворе апостолов». По глубокомысленному разъяснению богослова Владимира Лосского, изложенному в его книге «Боговидение»: «В сущности же, если попытаться дать какую-то характеристику противникам мистического богословия по тому, какое место они занимали в социальной и культурной жизни Византии, то они представляются нам принадлежащими к категории лиц, весьма мало озабоченных защитой церковных догматов. В большинстве своем это были преподаватели риторики из среды тех гуманистов, которых немало тогда было в Византии. Все они увлекались античной философией и иной раз занимались вопросами богословскими, но не столько ради поисков истины, сколько из ученой любознательности. Уже в IX веке логик Михаил Пселл пытался создать своеобразную схоластику, но его ученик Иоанн Итал был осужден Церковью; риторы снова вернулись к изучению философии и светских наук и больше не пытались проникать в область чисто богословскую. Можно сравнить эту интеллектуальную среду Византии с преподавательской средой факультета искусства на Западе, представленную такими философами, как Абеляр, Сигер Брабантский и Вильгельм Охамский. Но в Византии, не знавшей схоластической философии, расстояние, отделявшее философов от богословов, было более значительным, нежели на Западе… В Византии именно философы возомнили себя богословами и, нападая на один из аспектов духовной жизни, столкнулись с догматическим Преданием. Видеть в противниках святого Григория Паламы только лишь представителей религиозной западной мысли, принимать их за «византийских томистов» было бы очень большой ошибкой. Здесь скорее встреча с томистской схоластикой на уровне известного интеллектуализма. Но это был интеллектуализм восточного происхождения: превзойденный богословием античный эллинизм снова проявляется в образе мыслей этих гуманистов, воспитанных на изучении философии и желающих поэтому смотреть на каппадокийцев глазами Платона, на Дионисия – глазами Прокла, на Максима Исповедника и Иоанна Дамаскина – глазами Аристотеля. Проблема видения Бога для противников исихии ставится в плане интеллектуальном: это – гносис, познание; для святого Григория Паламы, как и для всего мистико-богословского Предания, Боговидение неотделимо от обожения и есть один из его аспектов. В сущности спор шел о возможности реального общения с Богом, иначе говоря – о природе благодати».
В течение трех лет своей богословской полемики с Варлаамом Калабрийским, преподобный Григорий Палама затронул широчайший спектр богословских тем – от вопросов духовной жизни, умно-сердечной молитвы, учения о человеке, созданном по образу и подобию Божиему как целостная личность до вопросов мистического и метафизического характера – о созерцании Божественного Света, о незримой Сущности Бога и Его нетварных энергиях, о мистическом единении человека с Богом и спасении как обожении, но всегда он оставался духовным писателем, церковным мистиком и богословом, а его полемика никогда не принимала отвлеченного характера умозрения, оторванного от духовной жизни, никогда не становилось сухой теорией и рационалистической диалектикой. Во всех жизненных ситуациях святитель Григорий Палама оставался святогорцем – даже в разгар богословской полемики с Варлаамом, живя в Фессалониках – посреди многолюдного города и суеты, причинявшей боль его сердцу, он не прекращал молитвенной жизни и хранил духовную тишину в сердце своем. В 1340 году преподобный Григорий Палама уехал из Фессалоник на Афон за поддержкой в борьбе с Варлаамом и духовными советами афонских подвижников, а афонские монахи почтили святителя Григория как истинного богослова и исповедника Православия, поддержав его. На Афоне преподобный Григорий Палама написал «Святогорский томос» – апологию исихазма, где ясно и четко различалось три света – чувственный свет и умопостигаемый свет, являющихся тварными светами, и нетварный Божественный Свет: «Иной свет свойственно воспринимать уму и иной чувству: чувственным светом обнаруживаются чувственные предметы, а светом ума является заключенное в мыслях знание. Следовательно, зрению и уму свойственно воспринимать не один и тот же свет, но каждое из них действует сообразно со своей природой и в пределах ее. Но когда достойные получают духовную и сверхъестественную благодать и силу, они и чувством, и умом видят то, что превосходит всякое чувство и ум. Как – это ведает один Бог и испытывающий такие действия». По поэтичному и глубокому богословскому замечанию архимандрита Рафаила Карелина: «В XIV веке во время знаменитых споров паламитов с их противниками афонские монахи прислали в Константинополь томос, где на основании святоотеческих преданий и мистического опыта Афона утверждали, что Фаворский Свет – это вечные несотворенные Божественные энергии, которые отличаются от Божественного Существа тем, что имманентны (присущи, сообщаемы) сотворенному миру, тогда как Божественное Существо трансцендентно, то есть запредельно, и, будучи внепространственно, во всем всегда остается выше всего. Божественному Существу принадлежит понятие «Личность». Поэтому мы называем Его Богом, а Божественный надмирный Свет – силой и действием Божества. Монахи Афона писали, что существует три вида света. Один свет – чувственный, которым человек воспринимает цвета, линии, очертания, то есть реалии земного мира. Этот свет доступен не только человеку, но и низшим существам. Преподобный Антоний Великий сказал знаменитому катехизатору Дидиму, слепому с детства, когда тот жаловался, что Священное Писание ему пришлось изучить лишь по слуху: «Не печалься, что не видят твои телесные очи, которые имеются у муравьев и стрекоз, а радуйся, что ты обладаешь оком сердца, которое видит Ангелов, созерцает духовный мир». Второй свет – свет интеллекта, свет рассудка; это свет наших мыслей и представлений; свет, достигающий особой интенсивности у философов, ученых, художников и поэтов; свет логических суждений и творческой фантазии. Это свет души, свет сотворенный, которому недоступны реалии вечности. Третий свет – это свет Божественных откровений, это свет Духа, свет Фавора, свет аскетов и подвижников, свет, озаряющий сердце во время молитвы. Это свет, в таинственную область которого нельзя проникнуть путем логизации или силой разгоряченного воображения. Он открывается душе как новая жизнь, как духовное прозрение. Это свет мистиков и богословов, свет Боговидения и Богообщения. Свет, который воспринимается душой как полнота бытия, как полнота гносиса и полнота счастья». На вершине Фаворской горы Христос явил трем Своим ученикам в зримом образе Свое Божественное величие – более яркий, чем лучи солнца, Божественный Свет, наполнивший их души неизъяснимой радостью, небесным покоем и блаженством, в сравнении с которым все земные наслаждения есть горькая чаша полыни, ибо созерцание Божественного Света – это тайна вечной жизни и неописуемое великолепие Царства Небесного во всей его дивной и неизреченной красоте. Это – Неизреченный Свет Фиваиды и Синая, Небесный Свет, озаряющий мучеников и исповедников, воспламеняя их сердца любовью ко Христу, делающий огненными слова проповедников и просвещающий богословов, исходящий от чудотворных икон и мощей святых, открывающийся в церковных таинствах и молитвах, наполняющий кельи святых подвижников и струящийся с «Гимнов» преподобного Симеона Нового Богослова и писания преподобного Григория Паламы. Божественный Свет – это высшая ценность и самое драгоценное сокровище монахов – тех, кто отрекся от всего мира ради Христа; это – Свет Преображения, делающий человека живым храмом Святого Духа, а его сердце – алтарем, на котором непрестанно возносятся священнодействия и молитвы к Бог; это – Свет Истины, сияющий в догматах Православия и Свет воскресения из мертвых, изгоняющий смерть; это – Свят святости, изображающийся на иконах в образе нимба вокруг ликов святых; это – тайна жизни будущего века, когда исполнятся пророчества, сгорят все дела земли, преобразится вся вселенная и будут новая земля и новое небо. Как хранитель церковного Предания и святоотеческой мудрости, преподобный Григорий Палама по Сущности Своей Бог абсолютно недоступен – не существует никакой соприродности Творца и Его творения, но Он дает познать Себя человеку, а таинство Боговидения – это видение Божественного Света, превосходящего наши чувства и наш разум, находящееся выше как чувственного восприятия, так и интеллектуального гнозиса, это – прозрение в тайну жизни будущего века, видение Бога лицом к лицу – не Его незримой и непостижимой Сущности, а окружающего ее сияния славы и лицезрение светозарного лика Христа Преображенного, ибо «Бога не видел никто никогда; Единородный Сын, сущий в недре Отчем, Он явил». По слову преподобного Григория Паламы: «Получивший в благой удел божественное действие... сам есть как бы Свет и со Светом находится и вместе со Светом сознательно видит то, что без таковой благодати скрыто для всех, возвысившись не только над телесными чувствами, но и над всем, что нам ведомо... ибо Бога видят очищенные сердцем, Который, будучи Светом, вселяется и открывает Себя любящим Его и возлюбленным Им». Преподобный Григорий Палама говорил, что для всех живущих в ветхозаветную эпоху пророческие прозрения и догматы новозаветной эры представлялись таинственными, равно как и нам – живущим после пришествия Иисуса Христа – в новозаветную эру – реалии жизни будущего века представляются тайнами, но эти тайны открываются Богом и постигаются теми, кто достигает мистического единения с Ним и преображается благодатью Святого Духа, становясь причастниками неизреченного великолепия святой Троицы и неисчерпаемой и неизмеримой бездны премудрости Божией. В догматическом споре с Варлаамом Калабрийским преподобный Григорий Палама излагал мистическое богословие Православной Церкви и защищал возможность непосредственного Богообщения и мистического Боговидения – созерцания Божественного Света, он тонко различал Сущность Бога и Его нетварные энергии, провозглашал реальность, а не метафоричность обожения святых – тварные создания не поглощаются Божественной Сущностью, а приобщаются Богу через Его энергии – благодатью Святого Духа Господь присутствует во святых как в храмах Своих и освящает их личность и человеческое естество – дух, душу и тело: «Если тело призвано вместе с душой участвовать в неизреченных благах будущего века, оно, несомненно, должно быть причастно им в меру возможного уже и теперь... ибо и у тела есть опытное постижение вещей Божественных, когда душевные силы не умерщвлены, но преображены и освящены». В течение двадцати лет – с 1340 по 1360 год – созывалось несколько церковных соборов, догматическое значение которых для всей Православной Церкви ни в чем не уступают значению семи Вселенских Соборов, а их вдохновителем и выразителем догматических истины веры был преподобный Григорий Палама, нареченный «сыном Божественного Света».
В 1341 году в Константинополе состоялся собор, на котором было подтверждено православное учение о возможности непосредственного Богопознания и мистического Боговидения – созерцании Божественного Света, о различие непостижимой Божественной Сущности и «исходящих от Бога нетварных энергий», а воззрения Варлаама Калабрийского были осуждены, но и после определения собора некоторые византийские философы – Акиндин и Никифор Григора продолжали подвергать своей рационалистической критике мистическое богословие святого Григория Паламы. В то время разразилась гражданская война между Иоанном Палеологом и Иоанном Кантакузином, а патриарх Иоанн Калека в силу своих политических амбиций изменил свое отношение к исихазму и преподобный Григорий Палама впал в немилость. В смутное и драматичное время гражданской распри святой Григорий Палама призывал всех к верности заповедям Евангелия, миру и единомыслию: «Братья вы являетесь не только людьми, но и членами тела Христова. У нас общая вера, у нас общая надежда, общий наш Отец Христос, общая наша матерь – Церковь». Как истинный афонский монах и святогорец, во дни гражданской войны преподобный Григорий Палама призывал враждующие стороны примириться и ежедневно молился «об умиротворении народа», провидя, что междоусобная брань принесет много страданий народу, видя духовные причины смуты и беспорядков в греховности людей и кознях дьявола: «Таким образом, как следствие греховности, приходят гражданские смятения и непорядки, принося с собою всевозможные виды зла, они вселяют в зачинщиков мятежей и мятежников князя зла, который превращает их в зверей». В понимании святого Григория Паламы гражданская война – это великое бедствие, а исцелить озлобленные души людей и вернуть их на праведной путь возможно только через внимание Богу и покаяние, через следованию слову и духу Евангелия: «Не засчитывайте причиненное зло и не желайте воздать злом за зло, но добром побеждайте зло, укрепляя взаимную любовь, чтобы стяжать вам любовь Божию». По заветной мысли Григория Паламы в основе единомыслия людей и их взаимной любви лежит вера во Христа, она соединяет всех нас в Церковь и утишает все раздоры. Когда к проповедям и советам преподобного Григория Паламы не прислушались, то он покинул столицу Византии и поселился в уединенном месте, где пребывал в безмолвии, «беседуя в непрестанных молитвах с Богом и оплакивая, подобно пророку Иеремию, грехи народа». Как пояснял митрополит Модест Стрельбицкий: «По смерти императора Андроника младшего, когда Кантакузен объявил себя опекуном девятилетнего наследника престола, Иоанна Палеолога, и возложил на себя императорские знаки, честолюбивый патриарх – Иоанн Калека, желая присвоить себе честь – быть опекуном юного Иоанна возбудил многих греков к войне против Кантакузена. Вовремя междоусобий, хитрый Акиндин всегда держал сторону Палеологов и патриарха, и выставлял последнему на вид приверженность Паламы к Кантакузену». Тучи сгущались над святителем Григорием Паламой и вскоре разразилась гроза – он был схвачен и брошен в тюрьму, «сын Божественного Света» был оклеветан и заключен «в мрачную темницу, как злодей». Четыре года провел преподобный Григорий Палама в тяжких испытаниях и тюремном заключении, подорвавшем его хрупкое здоровье; он – византийский Иеремия, оплакивавший развращение народов империи и всего человечества, горько сетовавший о раздоре между людьми, печалившийся о том, что апостольское и святоотеческое Предание пренебрегается, а истинное Богопочитание подменилось лжеучением Акиндина, который, несмотря на соборное осуждение в 1341 году, был посвящен патриархом Иоанном Калекой в сан диакона, а затем и священника, выдавая себя за защитника Церкви. Во дни тюремного заключения преподобный Григорий Палама оставался непоколебим в вере и стойким духов в испытаниях, он погрузился в непрестанное Богомыслие и умно-сердечную и безмолвную молитву, проявил себя как истинный исповедник Православия и исихаст, молящийся Иисусовой молитвой и словами святителя Иоанна Златоуста – «Слава Богу за все», всецело вверил себя в десницу Всемогущего и верил, что настанет час и правда Божия восторжествует. Когда патриарх Иоанн Калека попал в опалу и был низложен с константинопольской кафедры, то собор 1347 года снял обвинения с Григория Паламы и осудил его противников, а избранный на патриаршую кафедру Исидор возвел святителя Григория на архиерейскую кафедру в Фессалониках. В течение двенадцати лет – вплоть до самой смерти своей в 1359 году – преподобный Григорий Палама совершал свое архиерейское служение, проявив себя как блестящий проповедник и великий пастырь душ человеческих, как восстановитель церковного мира и борец с ересями за чистоту Православия, как богомудрый богослов и примиритель враждующих, как защитник бедных и угнетенных, обличитель богачей и сильных мира сего. В те дни в Фессалониках разгорелись волнения – зилоты не пустили нового архиерея в город и святитель Григорий Палама, отправился в милый его сердцу Афон, где он был с радостью встречен монахами, жил уединенно-созерцательной жизнью до тех пор, пока мир и согласие не воцарились в Фессалониках и жители города не стали готовы добровольно принять своего архипастыря. В Фессалониках народ торжественно встретил своего архиерея – с радостью, ликованием и пением пасхальных тропарей – «очистим чувствия и узрим неприступным светом воскресения Христа блистающася», а самого Григория Паламу сравнивали со Христом, потому что он пострадал за православную веры и «сошел во ад темницы». По благословению святителя Григория Паламы на третий день состоялся молебен с крестным ходом, прошедшим через весь город, а сам Григорий, «творя молитвы, преподавая благословения, воссылал Богу благодарения за прошедшее и молился о будущем». Как истинный святогорец преподобный Григорий Палама простил всех своих обидчиков и гонителей, а на следующий день совершил Божественную Литургию в кафедральном храме, «чтобы принесением бескровной жертвы еще более очистить и освятить свой народ». По церковному Преданию, когда святитель Григорий Палама причащал одного человека, то исцелил его от одержимости и изгнал демона. На третий день своего пребывания в Фессалониках, когда совершился молебен и крестных ход, преподобный Григорий Палама обратился к жителям с проповедью о мире – он возвестил о том, что всех нас сотворил Господь и всем мы братья – потомки Адама и Евы, у всех христиан общая мать – святая Церковь, глава которой – Сам Христос Спаситель, принесший Себя в жертву ради спасения всех и каждого, у всех христиан единая вера и надежда, единое крещение и единый Бог, соединяющий их с Собою и друг с другом силой Божественной Любви, а потому все христиане призваны жить в мире, любви и согласии, а причина всех раздоров и войн – отступление от Бога и наша греховность, апофеоз которой – ненависть: «Наступила ненависть и изгнала любовь, и уничтожила наше единство, бывшее по причине любви – и в отношении друг к другу, и в отношении Бога. Эта ненависть не только разлучает друг от друга общие члены города и приводит их в расслабленность, но и производит возмущения и непримиримые раздоры и, сделав сограждан врагами друг другу, придала нашему городу вид города, захваченного врагами». Духовно окормляя и просвещая свою паству, преподобный Григорий Палама произносил проповеди и беседы, изумляя прихожан красотой слова и возвышенностью мысли, он утешал скорбящих и научал добродетелям, возвышал нравы жителей и заботился о нуждающихся, давал мудрые советы и говорил о покаянии и обращении человека к Богу, о просвещении ума Словом Божиим и умно-сердечной молитве, о душеспасительности таинств и истинном Богопочитании. В своих пламенных проповедях Григорий Палама изобличал жестокосердие сильных мира сего, порицая сребролюбие и жажду власти князей и богачей: «Можно сказать в нашей репутации мы славимся не иным чем, как только тем, что истребляем друг друга и сильные причиняют ущерб более слабым… И если бы мы вскоре объявили кажущееся взаимное примирение, то мы, находящиеся во власти, еще более будем притеснять бедных, налагая еще более тяжелые подати на живущих от своих трудов. Какой воин ныне довольствуется своим жалованием? Кто из князей не разевает рта на похищение чужого имущества?.. Поэтому бедные горестно вопиют на всех вас: на сущих во власти, на сущих за ними, на состоящих на военной службе, на их прислугу, не снося немилосердный и человеконенавистнический нрав со стороны более сильных на вашей земле; уже, вот, и до монахов дошло течение наводнившей все неправды». Как православный аскет и подвижник святитель Григорий Палама глубоко проанализировал и раскрыл сущность сребролюбия и алчности – пагубного пристрастия души к богатству и дорогим вещам, ненасытной жажды денег, оно – помрачает ум и не дает помышлять о горнем, делает человека жестокосердным по отношению к нищим и чужды Богу и Ангелам света, поэтому Христос и сказал, что легче верблюду пройти через угольное ушко, чем богатому попасть в Царство Небесное. Для того, чтобы исцелиться от сребролюбия, люди должны осознать, что все их имущество – дар от Бога, возблагодарить Творца и употребить имущество в Божьи целях – особенно на помощь бедным и нуждающимся. С горечью в сердце наблюдая печальную картину социальной разобщенности, преподобный Григорий Палама сокрушался о том, что богачи утопают в роскоши, а бедные горестно вопиют, не имея куска хлеба, но изобличая вопиющую социальную несправедливость и защищая бедняков, он устремился просветить угнетенные массы и исцелить сердца людей – исцелить раненные и ожесточенные сердца нуждающихся от зависти и ненависти к богачам, очистить их души и уподобить евангельскому Лазарю, напоминая, что только чистое сердце может воспринять благодать Святого Духа.
Однажды, когда святой Григорий Палама плыл из Константинополя в Фесаллиники, то на море разыгралась сильная и страшная буря. Все находящиеся на корабле впали в отчаяние, но великий архиерей Господень обнадеживал их и побуждал воззвать к Богу с усердной и пламенной молитвой, он «сам как истинный ходатай Бога и человеков непрестанно творил умственные, безмолвные молитвы и посредством их, а также своим обычным к Богу дерзновением утихомирил треволнения моря м, паче всякого человеческого чаяния, спас всех плывших в ним от потопления». Во всех жизненных ситуациях – в уединенной келье и шумных городах, в момент храмового богослужения и в узах темницы, на вершинах Афона и в сердце бушующего моря святитель Григорий Палама непрестанно молился Богу и оставался истинным исихастом и молитвенником. Однажды по Промыслу Божиему преподобный Григорий Палама был взят в плен турками, но посчитав это действием Промысла Божия, он не отчаялся, но целый год проповедовал веру во Христа, одних обратив в Православие, от иных – претерпев поругания и побои, но всегда оставаясь ревнителем апостольской веры. Размышляя о военной экспансии ислама и поражениями Византии, святой Григорий Палама говорил о турках: «Этот народ хвалится, будто бы добился победы над ромеями благодаря своей любви к Богу, не ведая, что мир сей во грехе лежит и что злодеи владеют большей его частью… вот почему вплоть до эпохи Константина… идолопоклонникам почти все время принадлежала власть над миром». Во время архиерейского служения много испытаний выпало на долю святителя Григория Паламы, но он никогда не падал духом и с благодарностью взывал к Богу в молитвах, веруя, что он соразделяет страдания Иисуса Христа и Его апостолов, мучеников и святых отцов Церкви, всегда страдавших за веру: «Следует радоваться всему этому и возносить величайшее благодарение Богу за то, что Он и нас сподобил почетного общения с великими учителями Церкви, Его архиереями, которые, несмотря на то, что были духовными отцами и благодетелями тогдашних царей, все-таки терпели жестокие гонения во всю свою жизнь, как отверженные злодеи и явные царские враги, и в конце концов в большинстве случаем были умерщвляемы». Во дни земной жизни своей преподобный Григорий Палама был почитаем монахами Афона, называвшими его «обителью всесторонней мудрости и защитником Церкви Христовой», «поборником православной веры и учителем божественной мудрости», «истинным учеником Христа», не уступающим великим православным богословам – святителю Григорию Богослову, преподобному Максиму Исповеднику и святому Иоанну Дамаскину, а православный народ почитал его как учителя Вселенской Церкви и святого подвижника, равного древним богоносным мужам апостольского века. С благоговением описав житие святого Григория Паламы и восхищаясь его необыкновенной личностью, святитель Филофей воспел его дары и добродетели, поставив Григория Паламу в один ряд с великими отца ми Церкви, просвещенными Святым Духом и украсившими свою душу евангельскими добродетелями, сочетавшими высокий ум и глубокую мудрость с простотой сердца и смирением, подчеркивая, что нравом святитель Григорий Палама был добр, терпелив в скорбях и испытаниях, к власть имущим относился без заискивания, угнетенных защищал, был опытен в делании и созерцании, а в сердце его безраздельно царила тишина – молитвенное безмолвие, воспетое в его духовных писаниях. В последние годы жизни святитель Григорий Палама был бодр духом, но немощен телом – его жизненные силы подтачивали болезни, а в богословских раздумьях своих он особенно глубоко проник в тайну смерти, страданий и болезней, как горестных последствий грехопадения. Возлежав на смертном одре, святой Григорий Палама произнес свое прощальное напутствие о жизни и ее смысле, о смерти, бессмертии души, воскресении мертвых и Страшном Суде, а душа его уже рвалась в небеса и последними предсмертными словами, сорвавшимися с его уст было восклицание: «В горняя, в горняя!». Когда преподобный Гигория Палама почил и предал дух свой Богу, то тело его засветилось необыкновенным Божественным Светом, а лицо – воссияло как солнце, излучая благодать Святого Духа и неоспоримо возвещая о святости его жизни и истинности его богословия, свидетельствуя, что и в жизни, и в смерти, и в вечности он – сын Божественного Света. Когда святитель Григорий Палама умер, то константинопольский патриарх Филофей почтил его кончину прекрасным надгробным словом, а нетленные мощи святого Григория сделались обильным источником чудес и исцелений. Бурная жизнь Григория Паламы как великого византийского богослова протекала в один из самых критических периодов в истории восточного христианства – накануне крушения Византийской Империи, а основным мотивом всего его богословия и всей его жизни была верность Христу и догматам Православию – за которую на соборе в Константинополе 1368 года он был причислен к лику святых и было определено ежегодно совершать его память во вторую неделю Великого Поста: «Григорию, святейшему Митрополиту Фессалонитскому, который на соборе, в большой церкви Софии посрамил Варлаама и Акиндина, – виновников и изобретателей ересей, который письменными памятниками, речами и прениями весьма мудро и мужественно подвизался за общую Христову Церковь и, согласно с писаниями и богословами, их толкователями, проповедал одно Божество и одного Бога в Троице пребывающего, одаренного способностью действия и воли, всемогущего, во всех отношениях несозданного, – сему святителю вечная память». В историю Православной Церкви святитель Григорий Палама навеки вошел как великий подвижник и богомудрый богослов, защитник священнобезмолвствующих и учитель благочестия, непоколебимый столп Православия и великолепный церковный проповедник, соревнователь апостолов и пророков, светильник Афона и истинный святогорец.
Преподобный Григорий Палама запечатлел свою духовную мудрость и мистическое богословие в своих многочисленных творениях, в которых как в зеркале отразились высокие качества его души – глубокий и тонкий ум богослова и философа Святого Духа, молитвенная сосредоточенность, благочестие и аскетизм монаха, дар красноречия и огненность слова церковного оратора. Константинопольский патриарх Филофей изящно сравнивал творения святого Григория Паламы с небесной росой и ангельским хлебом, называл их – источником воды, текущей в жизнь вечную. Творения святителя Григория Паламы многогранны и многообразны – среди них сочинения догматического, богословско-полемического и нравственно-назидательного характера, а также – письма и жизнеописание Петра Афонского – знаменитого отшельника X века. К догматическим и полемическим произведениям святого Григория Паламы принадлежат «Святогорский томос» – манифест афонских монахов, «Триады в защиту священнобезмолвствующих», трактаты «О Божественных энергиях и их причастии», «О Божественном соединении и разделении», «Исповедание православной веры», «Сто пятьдесят глав, посвященных вопросам естественнонаучным, богословским и нравственным», трактаты против Акиндина и Никифора Григоры; к нравственно-аскетическим произведениям Паламы относятся – «Изъяснение десяти заповедей», трактат «О том, что всем вообще христианам надлежит непрестанно молиться», послание «К Ксении о страстях и добродетелях», «Десятословие по Христианскому Законоположению»; к агиографическим произведения Паламы принадлежит «Слово на житие преподобного Петра Афонского»; кроме того, Григорий Палама оставил обширное эпистолярное наследие и его перу принадлежит проникновенная «Молитва ко Пресвятой Богородице», соединяющая в себе покаянный плач, молитвенное прошение и хвалу Святой Деве: «Дево Владычице Богородице, Яже Бога Слова плотию рождшая, вем убо, яко несть благолепно ниже достойно мне, тако всеблудному, образ чистый Тебе, чистыя, Тебе, Приснодевы, Тебе, тело и душу имущей чиста и нескверна, очима оскверненными зрети и устнама нечистыма и скверныма объимати или молити. Праведно бо есть мене, блуднаго, ненавидети и гнушатися мною Твоей чистоте. Обаче, понеже бысть Бог, Егоже родила еси, человек, яко да призовет грешныя к покаянию, дерзая, и аз прихожду к Тебе, со слезами моляся. Приими мое настоящее многих и тяжких прегрешений исповедание и принеси единородному Твоему Сыну и Богу, моление творящи, яко да будет милостив окаянней моей и смиренней души, ради бо множества беззаконий моих возбранен есмь к Нему взирати и просити прощения. Сего ради Тебе предлагаю молитвенницу и ходатаицу, яко многих вкусив и великих даров от создавшаго мя Бога и беспамятен о всех явився, окаянный и неблагодарный, приложихся скотом несмысленным и уподобихся им, нищ сый добродетельми, богатея страстьми, студа сый исполнь, дерзновения божественнаго лишен, осужден от Бога, плачим от ангел, поругаем от демонов и ненавидим от человек, обличаем от совести, от лукавых моих постыжаем дел и прежде смерти мертв сый, и прежде суда самоосужден сый, и прежде не некончаемаго мучения самомучим бываяй от отчаяния. Темже к Твоему и единому прибегаю заступлению, Владычице Богородице, тьмою талантов должен, блудно с блудницами отеческое расточив имение, соблудив паче блудницы, беззаконновав паче Манассии, паче богатаго немилосерден быв, гортанобесный раб, лукавых помысл приятелище, постыдных и скверных словес сокровищехранитель, всякаго благаго делания чужд. Помилуй мое смирение, ущедри мою немощь; великое имаши дерзновение ко из Тебе Рожденному, никтоже может, яко Ты, Мати Божия. Вся бо можеши, яко вся превосходящи создания, и ничтоже Тебе невозможно есть, аще восхощеши точию. Не презри убо моих слез, не возгнушайся моим воздыханием, не отвержи мою еже от сердца болезнь, не посрами мое еже на Тя упование, но Матерними Твоими молитвами Благаго Сына Твоего и Бога ненуждное понудивши благоутробие, сподоби мя, окаяннаго и недостойнаго раба Твоего, первую и исконную мою восприяти доброту, и страстей отложити безобразие, свободитися от греха, поработитися же правде, совлещися скверны плотския сласти и облещися в святыню душевныя чистоты, умертвитися миру и жити добродетели. Путешествующу ми спутешествуй, в мори плывущу сплавай, бдяща мя укрепи, скорбяща утеши, малодушествующа умири, болящу исцеление ми даруй, обижаема избави мя, оклеветаема неповинна яви, к смерти бедствующа, вскоре предваривши, спаси, невидимым врагом на всяк час страшна покажи мя, да уведят вси, неправедно мучащии, чий есмь раб. Ей, Преблагая Владычице Богородице, услыши окаянную мою молитву и не посрами мене от чаяния моего, еже по Бозе упование всех концев земли. Врение плоти моея угаси, еже в души моей жесточайшую бурю утиши, горькую ярость укроти, надмение и гордость суетнаго мнения от ума моего истреби, нощная мечтания лукавых духов и дневная нечистых мыслей приражения от сердца моего умали, вразуми мой язык глаголати полезная, научи мои очи зрети право добродетели правость, нозе мои тещи непоползновенно сотвори блаженным путем Божиих заповедей, руце мои освятитися уготови, яко да достойно воздежу и к Вышнему. Очисти моя уста, яко да с дерзновением призываета Отца, страшнаго Бога и всесвятаго. Отверзи мои уши, яко да слышу чувственно и мысленно яже паче меда и сота слаждшая Святых Писаний словеса, и живу по сим, от Тебе укрепляем. Даждь ми время покаяния, помысл обращения, напрасныя смерти мя свободи, осужденнаго совестию мя измени. И, наконец, предстани ми при разлучении души от окаяннаго моего телесе, нестерпимую оную облегчающи нужду, несказанную утишающи болезнь, неутешную утешающи тесноту, темнаго мя демонскаго избавляющи зрака, горчайшаго ответа мытарей воздушных и начал темных изъимающи, и рукописания многих моих грехов растерзающи, Богу мя усвой, и одесную Его блаженнаго стояния на Страшнем Судищи сподоби, и вечных и нетленных благ причастника мя сотвори. Сие Тебе приношу исповедание, Владычице моя Богородице, свете помраченных моих очес, утешение моея души, по Бозе упование мое и предстательство, еже со благоволением приими, и очисти мя от всякия скверны плоти и духа, и сподоби мя в настоящем веце неосужденно причаститися всесвятаго и пречистаго тела и крове Сына и Бога Твоего, в будущем же небесныя вечери сладости райския, идеже всех есть веселящихся жилище. Сих же улучив благих, недостойный, прославлю во веки веков прелестное и великолепое имя Сына и Бога Твоего, приемлющего всех от всея кающихся души, ради Тебе, бывшей всех грешных ходатаицы и поручительницы. Ради бо Тебе, всепетая и преблагая Владычице, спасается всякое человеческое естество, хвалящи и благословящи Отца и Сына и Святаго Духа, Всесвятую Троицу и Единосущную, всегда, ныне и присно и во веки веков. Аминь».
В «Исповедании православной веры» – одном из самых блестящих памятников православного богословия по глубине мысли, ясности изложения и точности догматических формулировок, преподобный Григорий Палама изложил догматы, заключенные в Никео-Цареградском Символе Веры, указав на совечность, равночестность и единосущность Отца, Сына и Святого Духа и их ипостасные различия между Собой: «Бог един по существу и Троичен в Лицах: единица в Троице и Троица в единице, неслиянно соединенная и нераздельно разделяемая. Бог Отец один корень и источник Божества, созерцаемого в Сыне и Святом Духе; первая и начальная причина всего сотворенного; больший Сына и Святого Духа только как виновник Их. Бог Сын безначален, как превысший всякого времени, не беспечален, как начало имеющий во Отце. Произошел Он от Отца бестелесно, без излияния и бесстрастно, образом рождения, но нисколько через то не отделился от Него. И Он начало и причина всего сотворенного, Поелику через Него все произошло. Сын Божий, воплотившийся ради нашего спасения от Приснодевы Марии, соединил в Себе неслиянно и непреложно два естества Божеское и человеческое, был распят, умер, воскрес, вознесся на небо и, по обещанию, ниспослал на своих учеников и апостолов Духа Святого. Дух Святой собезначален Отцу и Сыну, произошел от Отца, как и Сын, без излияния и бесстрастно, образом, впрочем, не рождения, а исхождения. Он не отлучен от Отца и Сына, Поелику от Отца происходит и в Сыне почивает, не слитное имея с Ними единство и неразделимую особность. Бог сущий и Он от Бога; не иное Лице, как Бог, а другое, как Утешитель; Дух самоличный, от Отца исходящий и чрез Сына посылаемый, то есть открывающийся; вина и Он всего сущего, яко в Нем совершаемого. Подобен и равночестен Отцу и Сыну, кроме нерождаемости Отца и рождаемости Сына». По исповеданию преподобного Григория Паламы, Бог есть надмирная Личность, когда Бог говорил с Моисеем, то сказал ему – «Я есмь Сущий», а это означает, что «не из Сущности Сущий, а из Сущего Сущность, ибо Сущий сосредотачивает в Себе Самом всецелое бытие, которое не начиналось и не прекратится», иными словами – неизменный в своем совершенстве Бог есть изначально Святая Троица – Триипостасное Божество, а поклонение Отцу неотделимо от поклонения Сыну и Святому Духу. Бог не ограничен Своей природой, Он – сверхсущностная Личность, абсолютно свободен и всемогущ, для Него нет ничего невозможного, Он благ и премудр, а воля Его – свята, Он – живой Бог пророков и Откровения, Бог Авраама, Исаака и Иакова, Пресвятая Троица, а не Бог философов и ученых. Как справедливо замечает протоиерей Иоанн Мейендорф: «Богословский персонализм есть основная черта предания, на которое ссылается святой Григорий Палама; в нем – ключ к пониманию его учения о Божественных энергиях». По заветной мысли преподобного Григория Паламы «три реальности принадлежат Богу – Сущность, нетварная энергия и Троица Божественных Ипостасей». Богословствуя о Божественной Сущности, преподобный Григорий Палама писал: «Сверхсущественное, сверхживое, сверхестественное, сверхблагое Естество, поскольку Оно сверхблагое, сверхбожественное и т. под., Оно неименуемо и непознаваемо, да и вообще никак не созерцаемо, потому что, выделяясь из всего, Оно превышает ведение; а утвержденное непостижимою силою превыше небесных умов, Оно ни для кого, никогда и никак непонятно и неизреченно. Имени Ему нет в настоящем веке, и в будущем Оно неименуемо; не существует для Него слова, составленного в душе или произнесенного языком; нет для Него никакого чувственного или умопостигаемого восприятия или причастия, да и вообще какого-либо воображения. Потому-то богословы предлагают в изречениях определять Его безусловную непостижимость, ибо Оно совершенно изъято изо всего, что есть или как-либо называется. Поэтому при наименовании не дозволено давать в собственном смысле имени Сущности Божией или естеству, так как тут даются определения Истине, превышающей всякую истину». Непостижимость Сущности Божией безусловна и абсолютна не только для человеческого ума, но и для ангельского мира, по своей духовности более близкого Богу: «Нет никого, кто бы Сущность Божию и естество Божие видел или изъяснил. И не только никто из людей, но и никто из Ангелов. И даже шестокрылатые Серафимы крыльями закрывают лица свои от преизбытка ниспосылаемого оттуда сияния». «Сущность Божия безусловно неименуема, так как Она совсем непостижима для ума; именуется же она по всем Своим энергиям, и там ни одно из имен не отличается по своему значению от другого. Ибо каждое из них и все они ничто не выражают, кроме того сокровенного, что никоим образом непознаваемо». «Сущность Божия безусловно неименуема, потому что она превышает имя; точно также она и непричастна, ибо она превосходит причастие». Преподобный Григорий Палама особенно акцентирует внимание на то, что Божественная Сущность принадлежит Святой Троицы, но Бог обладает не только природой, но и свободной волей, не только Сущностью, но и нетварными энергиями – Он всемогущий Господь: «на самом же деле Бог существует Сам, и Ему принадлежат и Божественная Сущность и Божественная энергия». Верный апофатическому Богопознанию, преподобный Григорий Палама утверждал, что «всякое естество в высшей степени отдалено и совершенно чуждо Божественного естества. Ибо если Бог естество, то все остальное не есть естество; если же каждое из остального естество, то Он не есть естество, как Он даже не есть, если другие существа суть; если же Он есть существующий, другие не есть существующие». К непостижимому и запредельному Богу неприменимы понятия нашего философствующего рассудка – Бог выше всех понятий и несоизмерим с нашим бытием, Он бесконечно превосходит все сущее – материальное и духовное, «Он не есть естество, как превосходящий всякое естество; Он не есть существующий, как превосходящий все существующее... ничто из тварного не имеет и не будет иметь никакого общения или близости к высочайшему Естеству». Бог Сам в Себе неименуем и невыразим: «Нет для Него имени, именуемого в нынешнем или будущем веке, ни слова, образуемого в душе или произносимого языком, ни соприкосновения какого-либо чувственного или умного, ни даже вообще какого-нибудь образа, если только не считать совершеннейшей непостижимости, получаемой путем отрицаний и отрицающей посредством возвышения все, что существует или называется. Итак, непозволительно даже назвать Его сущностью или природой употребляющему эти понятия в собственном смысле».
Бог в Самом Себе – непостижимая Тайна всех Тайн, а Его сокровенная и неизреченная Сущность – «таинственная Сверхсущность», но как солнце излучает лучи и окружено сиянием, так и Сущность Божия излучает вечные Божественные энергии и окружено сиянием славы Господней, принадлежащей всей Святой Троице и каждой Божественной Ипостаси, а посему – сокровенный в Сущности Своей Бог открывает Себя творениям Своим и являет миру славу Своего Божественного величия, тем самым – онтологическая грань между Творцом и творением не стирается, ибо Сущность Божия остается неприкосновенной и запредельной, но, вместе с тем, сотворенные создания не лишаются причастности Богу – они причастны Всемогущему и Непостижимому через Его животворящие энергии. Если бы в Боге не было различия между Сущностью и энергиями, то мы неизбежно бы пришли к ереси пантеизма – единосущия Бога и мира, но тонко различая Божественную природу и Божественную волю, мы веруем, что предвечное рождение Сына и предвечное исхождение Святого Духа – дело Божественной природы, принадлежащей Богу Отцу, а потому Сын и Святой Дух единосущны Ему, в то время как сотворение мира – дело свободной Божественной воли, а это означает, что, во-первых, Бог мог бы и не сотворить мир, ибо Он не нуждается в творении и не претерпевает никакого ограничения в Своем могуществе, но Он свободно возжелал стать Творцом в силу неизреченной любви Своей и безмерной благости, а, во-вторых, Бог есть надмирная Личность и Создатель неба и земли, а все сотворенное – иноприродно Ему, отсюда – Сущность Божия неприступна и непостижима для нас, но мы можем быть причастны Богу через Его нетварные энергии – животворящую благодать. «Бог по преизбытку Своей благости отделяется от Самого Себя и, будучи Сам вне всего, приводит Себя во все в силу сверхсущественной Своей способности быть вне Себя, не исходя из Себя. Человеколюбиво снизойдя, поскольку Он Сам захотел и поскольку это было нужно и, создав в шесть дней этот видимый мир, Бог в седьмой день, как и подобает Ему, вернулся на Свою высоту, которую Он и не оставил». Тайна сотворения мира – это тайна безмерной любви Бога и свободной воли Всемогущего, Он от вечности задумал парадигмы – первообразы и архетипы творения Своего, они заключены не в Его сокровенной Сущности, а в Его волениях и мыслях, а кроме того, они – не являются сущностями творений, а лишь их первообразами в уме Божием – вечными логосами во всеобъемлющей мысли Творца. По воззрению преподобного Григория Паламы: «в Боге существуют не только ипостасные различия, но и некие другие; и Дионисий это другое различие в отличие от ипостасного, называет Божественным, ибо различие по Ипостасям не есть разделение Божества. По этим божественным проявлениям и энергиям, он говорит, что Бог умножается и увеличивается; он называет те же проявления я выступлениями. Этим не умножается Божество, прочь от такого мнения! – и не различается то, что в Боге. Ведь Бог для нас есть Троица, но это не есть Три Бога». «Энергия есть нечто иное чем Сущность, от нее отличное, однако неотделимое», отличное и от Ипостасей. «Бог имеет следовательно и то, что есть Сущность, и то, что не Сущность, хотя она и не называется принадлежностью т. е. это божественная воля и энергия». «Мы исповедуем Единого Бога в Трех Ипостасях, имеющего одну Сущность, силу и энергию, и все иное, что созерцается около Сущности, что и называется в Писании совокупностью и полнотою Божества, одинаково созерцаемое и богословствуемое в Каждой из Трех Святых. Ипостасей». Сущность Божия – это то непостижимое, что Бог есть Сам в Себе, она непричастна нам, но мы приобщаемся Богу и познаем Его нетварные и вечные энергии – познаем Его благость, мудрость, сила, величие – то сияние славы, которое окружает Бога и открывается нам в Его творческой и промыслительной деятельности: «Один и Тог же Бог, непостижимый по сущности, постигается в Его творениях, по Его Божественной энергии; иными словами постигается по Его предвечному о нас хотению, предвечному о нас промышлению, предвечной о нас премудрости». Архимандрит Киприан Керн пояснял, что «учение святого Григория Паламы о миробытии вытекает из того же различения в Боге сущности и энергии… Творческая мощь, промыслительное попечение Бога о мире, все Его явления миру и человеку не суть сама Сущность Божия, которая остается неприступней и непознаваемой, а Божественные энергии, или точнее, единая, но многообразная и многочастная энергия (действование) всех Трех Божественных Ипостасей». По глубокомысленному рассуждению преподобного Григория Паламы: «Ни нетварная благость, ни вечная слава, ни жизнь, ни что-либо подобное не суть пресущественная Сущность Бога, ибо Бог как Причина превосходит их; однако мы говорим, что Он есть Жизнь, Благость и тому подобное… Но так как Бог присутствует всецело в каждой из боголепных энергий, по каждой из них мы именуем Его». «Каждая Божественная сила и каждая энергия есть Сам Бог»; во всех Божественных энергиях действует один Бог – Святая Троица. В огненных языках Святой Дух снизошел на апостолов в день Пятидесятницы, не разделяясь в Самом совершенном и вечном бытии Своем, Он таинственно действует в Церкви и дарует дары и таланты людям на служение Богу, но источник всех даров – единый Господь, а все Божественные энергии – лучи, исходящие из Божественной Сущности, принадлежащей Святой Троице. По разъяснению преподобного Григория Паламы: «Божественная Сверхсущность никогда не называлась множественною, но Божественная и несозданная благодать, нераздельно распределяемая на подобие солнечного луча, и греет, и светит, животворит и возращает, посылает озаряемым свое собственное сияние и является взору видящих его. И в этой, как бы темной иконе божественная энергия Божия не только одна, но богословы, как например святой Василий Великий, называет ее множественною. «Каковы, – спрашивает он, – энергии Духа? Несказанны по своему величию; неисчислимы по множеству. Ибо, как поймем мы то, что по ту сторону веков? Каковы были действия Духа прежде умопостигаемой твари?». «Божественная энергия и Божественная Сущность неотделимо повсюду присутствуют. Энергии Божий доступны и нам, сотворенным существам, так как, согласно учению богословов, они нераздельно разделяются, и божественная природа остается совершенно неразделимой». Благодать, разделяемая людям, не означает, что разделяется Святой Дух Утешитель. «В Боге есть неразделимое разделение и раздельное единение». «Мы почитаем Единого нераздельного Духа по Сущности и Ипостаси, и называем Его многочастным по Его священным выступлениям». Размышляя о боговдохновенных стихах пророка Исайи, где сказано о семи энергиях Святого Духа, преподобный Григорий Палама пояснял, что число семь у древних еврее означает полноту – это полнота благодати Святого Духа, единосущного Отцу и Сыну и имеющего с Ними одну Божественную природу и одну Божественную волю, а потому «у Трех Божественных Ипостасей энергия едина не как подобная, как у нас, но она воистину едина и числом. Этого не могут сказать наши противники, ибо они отрицают существование общей всем Трем Ипостасям несозданной энергии; по их мнению Каждая из Ипостасей имеет Свою энергию и не существует одной общей божественной энергии. Отрицая таким образом одну энергию у Трех Ипостасей, и исключая так одной другую, они этим обращают Триипостасного Бога в лишенного Ипостасей». По православному исповеданию святого Григория Паламы, единый Бог имеет три Ипостаси, каждая Ипостась – всецело Бог, ибо обладает всеми Божественными совершенствами, а тайна Святой Троицы заключена в том, что Отец, Сын и Святой Дух имеют одну Сущность и одну волю, Они неслиянно взаимопроникают Друг Друга и действуют во взаимной согласии, являясь совершенной и предвечной Любовью, а каждая Ипостась есть Любящий, Любимый и сама Любовь. Величайший и самый таинственный догмат Православия – догмат Святой Троицы, единый и предвечный Бог есть Сущий в трех Ипостасях – Отца, Сына и Святого Духа; Отец есть корень и источник Божества – от Него предвечно рождается Сын и предвечно исходит Святой Дух, Которые единосущны и равночестны Отцу, каждая Ипостась – всецело Бог, Отец, Сын и Святой Дух имеют одну Сущность и единую волю, одну премудрость, благость и силу, а различие заключено лишь в Их ипостасных свойствах, ипостасное свойства Отца – нерожденность и безначальность по отношению к Сыну и Святому Духу, ипостасное свойство Сына – рожденность, а ипостасное свойство Святого Духа – исхождение. Как богомудрый богослов преподобный Григорий Палама глубже всех проник в тайну исхождения Святого Духа – по ипостасному бытию Своему Святой Дух предвечно исходит от Отца – корня и источника Божества в Святой Троице, а по энергийному явлению в мир и действию в истории – Святой Дух исходит от Отца через Сына.
Для преподобного Григория Паламы истина исхождения Святого Духа от одного Отца возвещена Самим Иисусом Христом, Который есть предвечный Логос, Бог Слово и величайший Богослов, Он – Сама воплощенная Истина, а потому каждое слово Его неоспоримо, Им научены апостолы, познавшие, что Дух Святой от Отца исходит, это – исповедание святых отцов Церкви и боговдохновенная догматическая истина, запечатленная в Символе Веры – мериле подлинного Богопознания и твердого исповедания для всех христиан. По воззрению святителя Григория Паламы католическое учение о Filioque противоречит Священному Писанию и церковному Преданию, оно неизбежно ведет к различию в понимании тайны Святой Троицы и внутритроичных отношений между Божественными Ипостасями, а потому Filioque – это не только догматический водораздел между католичеством и Православием, попрание церковного единомыслия и соборности Вселенской Церкви, но и радикальное духовное различие, касающееся богословской триадологии – учения о Святой Троице. Верный догматам Православной Церкви и ее апостольскому исповеданию, святой Григорий Палама обращался к латинянам со словами: «Никогда мы не примем вас в общение, пока вы говорите, что Дух и от Сына». «Ибо, поскольку мы говорим, что Дух Святой имеет Свое бытие не от Ипостаси Сына, а они говорят, что и от Сына, то невозможно совокупить тех и других в одном учении; ибо един Единородный и едино бытие Духа». Богословствуя о тайне исхождения Святого Духа, святой Григорий Палама обращал внимание на то, что латиняне учат о «двойном исхождении» – от Отца и Сына, нарушая свойства Божественных Ипостасей, ибо источником и корнем Божества в Святой Троице является Бог Отец, от Которого предвечно рождается Сын и предвечно исходит Святой Дух, совечные и равночестные Отцу и имеющие в Нем одно начало ипостасного бытия Своего: «Бог един, не только потому, что Его природа едина, но и потому, что к одному-единственному Лицу восходят те Лица, что из Него». Опираясь на догматическую формулировку святителя Григория Богослова – «Природа едина в трех Божественных Лицах, и это – Бог; но их единство – Отец», преподобный Григорий Палама проницательно замечает, что если латиняне принимают, что Отец и Сын составляют один источник ипостасного бытия Святого Духа, то они должны признать, что Сын «единоипостасен» Отцу. По глубокомысленному суждению преподобного Григория Паламы, единоначалие Отца исключает всякое двуначалие в Святой Троице, ибо Бог Отец есть единственная причина ипостасного бытия Сына и Святого Духа, Он – начало Божества в Святой Троице, Его ипостасное свойство связано с предвечным происхождением двух Божественных Лиц – рождением Сына и исхождением Святого Духа, а это означает, что Святой Дух имеет Свое ипостасное бытие от Отца и исходит от Него, равно как и Сын рождается только от Отца. В святоотеческих писаниях встречается высказывание, что Святой Дух исходит от Отца через Сына, которое преподобный Григорий Палама тонко интерпретирует следующим образом: «Когда ты услышишь, что Святой Дух исходит от Обоих, ибо Он исходит сущностно от Отца через Сына, ты должен понимать его учение в следующем смысле: то, что изливается, есть силы Божии и сущностные энергии, но не Божественная ипостась Духа». «Ипостась Пресвятого Духа не исходит от Сына; она не дается и не получается никем; получается и дается только благодать Божия и Божественная энергия». По слову митрополита Амфилохий Радовича: «решающую роль в богословии святого Григория об исхождении Святого Духа и вообще в его триадологии имеет различие между единым началом Отеческим во внутритроичном бытии и триипостасным началом в отношении Бога к тварному миру. Это различение «богословской» и «икономической» Троицы впервые, может быть, так ясно высказано в богословии Церкви. Оно является действительно неким «выводом и раскрытием» святоотеческой мудрости в том русле, в котором веками развивалась православная богословская мысль. Здесь органическое продолжение триадологии каппадокийцев, святого Максима Исповедника, святого Иоанна Дамаскина, святого Фотия и Григория Кипрского. При таком различении Отец является единым началом в недрах Святой Троицы, Троица же Лиц является общим началом тварного бытия. Поэтому образ бытия Бога иной, нежели образ тварного бытия. Следовательно, мы не можем на основании тварного бытия или на основании проявления Троицы в мире делать выводы относительно предвечного образа бытия Божия. Из божественной икономии мы научаемся образу бытия Бога никак не через аналогическое отождествление явления Бога в Его икономии с образом Его предвечного бытия. Бог Отец рождает Сына и изводит Духа не тем же самым образом, каким Он творит мир и открывается в твари: через откровение мы узнаем, что Он рождает Сына и изводит Духа образом, нам не явленным и недоступным для тварного бытия. Отец рождает Сына и изводит Духа, будучи единым началом Двух и виною различия Лиц, так же как Их единства и единосущия. Отец, Сын и Святой Дух суть вместе общее начало бытия твари и причина ее множественности, но притом одновременно и причина ее внутреннего единства, поскольку она создана единым троическим началом». Размышляя о Святом Духе, преподобный Григория Палама говорит, что Он – единосущный Отцу и Сыну и равносильный Им Господь и Бог, предвечно исходящий от Отца и почивающий на Сыне, Он – сама Любовь и полнота Жизни: «Этот Дух превышнего Логоса подобен некоему неизреченной любви Родителя к непостижимому рожденному Слову, и Его «употребляет» и Само возлюбленное Слово и Сын к Родителю, но как имеющий Его от Отца, сопроисходящего с Ним и в Нем соприродно пребывающего. От Слова, Которое говорило к нам во плоти, мы научились именованию иного образа существования Духа от Отца. Научились также, что Он – не только Дух Отца, но и Сына, ибо сказано: Дух Истины, Иже от Отца исходит (Ин.15:26), – чтобы мы узнали, что не только Слово, но и Дух от Отца, но не рождается – исходит; Он Дух Сына как Дух Истины и Мудрости, и Слова, имеющего Его от Отца. Ибо Слово, Истина и Мудрость свойственны Родителю. Слово сорадуется Отцу, радующемуся о Нем, по сказанному Им через Соломона: Я сорадовался Ему. Он сказал не «радовался», а «сорадовался». Эта превечная радость Отца и Сына – Дух Святой (как общий Им по употреблению; поэтому Он от Обоих и посылается достойным). Но Он – только Отца по бытию. Поэтому только от Него и исходит бытийно». Надо сказать, что еще патриарх Фотий Константинопольский в своей полемике с латинянами различал вечное исхождение Святого Духа от Отца и Его сотериологическую миссию в истории – домостроительство нашего спасения, для исполнения которого Святой Дух исходит от Отца через Сына. По справедливому умозаключению протоиерея Иоанна Мейендорфа, различие между Ипостасью Святого Духа и Его благодатью – «центральный узел паламизма как такового». Как православный персоналист и тончайший метафизик святитель Григорий Палам замечает, что нужно различать Божественную благодать и Ипостась Святого Духа, благодать – это вечная и нетварная энергия Божия, исходящая от всей Святой Троицы – от Отца, Сына и Святого Духа, ибо единая Божественная Сущность является источником всех Божественных энергий, но по ипостасному бытию Святой Дух исходит от Отца, а по энергийному действию в мире – от Отца через Сына – по ходатайству Иисуса Христа: Святой Дух везде и всегда присутствует «с Сыном существенно и нераздельно, почивает на Нем, свойствен Ему и в Нем природно и вечно пребывает». «Святой Дух принадлежит Христу по Сущности и по энергии, потому что Христос есть Бог; однако по Сущности и Ипостаси Он Ему принадлежит, но от Него не исходит, в то время как по энергии Он Ему принадлежит и от Него исходит». Различая в Святой Троице сокровенную Сущность и Ее вечную энергию, преподобный Григорий Палама писал о том, что латиняне не отличают Сущность и Ипостась Святого Духа от Божественной энергии – благодати, они не понимают, что по ипостасному бытию Святой Дух предвечно исходит только от Отца, а действие Бога в мире – дело Святой Троицы и совершается от Отца через Сына в Духе Святом, кроме того, только Отец – Изводитель Святого Духа, поэтому Сын ходатайствует о ниспослании нам Святого Духа перед Небесным Отцом, а мы принимаем не Ипостась Святого Духа, а веяние Его и животворящую силу – Божественную энергию. По справедливому умозаключению профессора Георгия Мандзаридиса: «Учение Православной Церкви – это не ряд догматов, выраженных через соответствующую форму духовной жизни, но органичное целое, охватывающее всех членов Церкви и составляющее основу для их деятельности. Для Григория Паламы вопрос об исхождении Святого Духа – не мелкая догматическая деталь, но важнейшая тема, связанная со всей христианской верой и ее целью – возрождением человека и его обожением во Христе. Григорий Палама смотрит на богословские течения и церковные события своего времени в свете православного предания. Он думает, верит, молится, живет и учит, следуя отцам Церкви. С другой стороны, он считает Варлаама, Акиндина, Григору и противников исихазма в целом последователями древних еретиков или ловкими посредниками между Востоком и Западом. Их учение, как и древние ереси, противоречит сохранённому Церковью опыту обожения, но этот опыт подвергается нападкам с новых позиций. Поэтому в свой век Палама в споре с новыми еретиками не просто повторяет святоотеческое учение, но, вдохновляемый тем же Духом, продолжает творчески свидетельствовать о православном опыте Церкви». Со священным трепетом в таинственных молитвенных созерцаниях и правоверном Богомыслии возвысившись до постижения тайны исхождения Святого Духа как по предвечному ипостасному бытию Своему, так и по энергийному явлению в мир и действию в истории – Божьему домостроительству нашего спасения, преподобный Григорий Палама с благоговением склонялся перед неизреченной тайной Святой Троицы, которая до конца не может быть постигнута ни людьми, ни Ангелами, ибо она – вершина Богопознания и венец высшей духовной премудрости.
По исповеданию преподобного Григория Паламы Бог Библии есть сокровенный Бог, открывающий Себя по Своей свободной воле – Он запределен и непостижим по Сущности Своей для всех тварных созданий – в том числе Ангелов и людей, ибо между Богом и всем сотворенным Им миром – духовным и материальным – лежит онтологическая пропасть, а Сущность Божия всецело неприступна. «Бог есть не только Бог, превосходящий все тварные существа, но Сверх-Бог; величие Того, Кто превосходит все сущее, превышает не только всякое утверждение, но и всякое отрицание; оно превосходит любое величие, какое только можно вообразить». Цитируя слова святителя Василия Великого – «если энергии Божии нисходят до нас, то Его Сущность остается совершенно недоступной», и опираясь на догматическую мудрость преподобного Иоанна Дамаскина, провозглашавшего, что Сущность Божия беспредельна и непостижима, а постигать мы может только свойства и энергии Божии, преподобный Григорий Палама писал о том, что Бог в Своей сокровенной Сущности абсолютно, неизречен и непостижим, но Он открывает Себя и дает постичь в Своих энергиях, они – не внешние акты Божественной воли как сотворением мира и промыслительные действия Творца и Вседержителя, хранящего вселенную во всемогущей деснице Своей, а вечное сияние Его величия и славы. Опираясь на преподобного Максима Исповедника, святой Григорий Палама писал: «Или Бог не обладает природными и сущностными энергиями, и тот, кто так говорит, – безбожник (фактически это то же самое, что открыто отрицать существование Бога, ибо святые отцы ясно говорят, в согласии со святым Максимом, что никакая природа не может ни существовать, ни быть познана без своей сущностной энергии), или же Божественные энергии не сущностны и не природны, и следовательно, они не суть Бог, или же, если это – природные и сущностные, но тварные Божественные энергии, – то сущность Бога, обладающая ими, также будет тварной». «Если ничем не отличается от Божественной Сущности Божественная энергия, то ничем не будет отличаться творчество, которое свойственно энергии, от рождения и исхождения, которые свойственны сущности... Если же творчество не отличается от рождения и исхождения, то и тварь не будет отличаться от Рожденного и Исшедшего... то и Сын Божий и Дух Святый ничем не будут отличаться от тварей. И все твари будут порождениями Бога и Отца, и обожествится тварь и Бог сопричислится к тварям». Как тончайший метафизик, святитель Григорий Палама проницательно указывал на то, что если мы не будем различать в Боге сокровенную Его Сущность и нетварные энергии, то мы придет либо к отрицанию всеведения и всемогущества Божиего, либо к отрицанию Его всеблагости, а проблема теодицеи станет неразрешимой: «Если ничем не отличаются от Божией сущности Божий энергии, то и между собой они не будут иметь различия, воля ничем не будет отличаться от Божиего предвидения, так что если Бог не все предвидит, ибо Он не все желает, что случается, или же Он желает и дурные вещи, так как Он все предвидит». По православному учению преподобного Григория Паламы, Откровение – это свободное действие Бога – Сущий и Непостижимый дает постичь Себя силой Своего всемогущества, оставаясь в Сущности Своей великой и неизъяснимой Тайной всех Тайн: «Бог, по преизбытку благости к нам, будучи от всего отлученным и непостижимым и несказанным, снисходя по пресущественной Своей неразлучной силе, становится для ума причаствуемым и созерцаемым незримо». Единая и невыразимая Сущность нераздельной Святой Троицы непостижима для всех тварных созданий, но открывая Себя в Своих энергиях Бог дает постичь нам свойства Его вечного Божества, отсюда – имена Божии, о которых говорит святой Дионисий Ареопагит, ибо если Сущность Божий непостижима и неименуема, то по свойствам Своим Бог есть Красота и Премудрость, Благо и Мощь, Истина и Свобода, а высочайшее Его имя – Любовь. В богословских размышлениях о Сущности Бога и Его вечных энергиях, преподобный Григорий Палама использует традиционную святоотеческую символику, образно уподобляя Сущность Божию солнечному диску, а исходящих из нее энергий – лучам света и солнечному теплу: «Как солнце неумаленно передав причащающимся от своей теплоты и света, имеет их то есть теплоту и свет своими врожденными и существенными энергиями, так и Божественные передачи, неумаленно существующие в передающем, суть его естественные и существенные энергии». «Подобно тому, как солнечный свет неразделен от луча и от подаваемого им тепла, но для тех из пользующихся им, которые не имеют очей, свет остается непричастным, и они воспринимают только тепло от луча, ибо совершенно невозможно иметь восприятие света лицам, лишенным очей, так, и даже гораздо более, никому из пользующихся Божественным сиянием не будет доступно причастие сущности Создавшего; ибо нет ни одного создания, которое имело бы силу, способную восприять Создавшего». Размышляя о неизреченном различии Сущности Бога и Его нетварных энергий, святой Григорий Палама пояснял, что если бы мир и не был сотворен, то Бог все равно существовал бы не только в Своей недоступной Сущности, но в Своих энергиях, изливающихся из Сущности, они – вечны и нетварны, а Господь – совершенен и самодостотачен. Бог, открывающий Себя и всецело отдающий Себя в Своих энергиях, остается совершенно непознаваемым и несообщаемым в Своей Сущности. По словам преподобного Григория Паламы, даже языческие философы, размышлявшие о Боге, осознали непостижимость Божества и приходили к мысли о Творце вселенной, созерцая великолепие неба и земли. В полном согласии со Священным Писанием и святоотеческой мудростью, преподобный Григорий Палама замечает, что каждый разумный человек может познать Бога через великолепие и красоту Его творения, а отвергающие бытие Творца мира пребывают в заблуждении и умопомрачении: «В самом деле, кто из имеющих ум, видя столь великие и явные различия сущностей, противостояния невидимых сил, уравновешивающиеся стремления движений, равно как и покой, особым образом равновесный, непрерывные превращения друг в друга несовместимого и несмешивающееся взаимное тяготение непримиримо враждебного, соединение различного и неслиянность соединенного – умов, душ, тел; связующую такое множество гармонию, постоянство соотношений и расположений, сущностные свойства и порядок, нерасторжимость всеобщей связи, – кто, рассмотрев все подобное, не помыслит о Том, Кто прекрасно водрузил каждую вещь в отдельности и чудно согласовал все вещи одну с другой, и не познает Бога из Его образа и произведения?». Благосклонно относясь к естественному Богопознанию, преподобный Григорий Палама писал: «Познание тварей заставляло человеческий род возвращаться к познанию Бога до закона и пророков; даже сегодня оно заставляет людей делать то же, и почти весь обитаемый мир – все те, кто не следует евангельскому закону – через него поклоняется Богу, Который есть не кто иной, как Создатель сего мира». Но естественное Богопознание ведет нас к признанию бытия Божиего, не являясь мистическим опытом Богообщения: «Я не просто познаю из тварных вещей, что Он Творец, но разумею и доказываю, что Он един; ибо я вижу, что все предполагает одну и ту же волю, и премудрость, и силу, чтобы прийти из небытия в бытие, и что единая воля, и премудрость, и сила – одной природы. Таким образом, по природе Творец, Бог наш, един». Для того, чтобы духовно-опытно познать Богу человек призван жить духовной жизнью – нужно участие в таинствах, соблюдение заповедей, молитва и борьба со страстями, и только через жизнь в Церкви человек восходит к соединению с Богом и мистическому Богопознанию – созерцанию Божественного Света, которое есть истинное знание Бога, дар святого Духа живущим во Христе, таинство нашего преображения и обожения, венец и вершина мистического богословия. По заветной мысли Григория Паламы в деле Богопознания нужно сочетать апофатическое и катафатическое богословие – признавать непостижимую Сущность Бога и Его неизменное совершенство – то, что Бог есть Любовь и Истина, Мощь и Красота, Благо и Премудрость. Апофатическое богословие не есть запрет богословствовать, оно не исключает катафатического метода Богопознания: «Богословие отрицательное, апофатическое не противоречит и не отрицает богословия катафатического, но показывает, что положительные выражения о Боге, будучи истинными и благочестивыми, для Бога однако не то, что они для нас. Подобно тому, как Бог имеет ведение о существующем, имеем и мы некоторое ведение; но мы познаем все, как существа и явления, тогда как Бог узнает не как существа и явления, ибо Он еще и до бытия существ знал это нисколько не хуже. Поэтому тот, кто скажет, что Бог не знает сущего, как сущее, тот не противоречит утверждающему, что Бог знает сущее, и знает его именно как сущее. Может оказаться, что и положительное богословие приобретает значение от богословия отрицательного, как говорится, что всякое знание имеет дело с каким-нибудь предметом подлежащим, т. е. с тем, что познается, а знание о Боге не говорит ни о каком предмете. Это то же, что сказать, что Бог не знает сущего, как сущее и не имеет ведения вещей, какое имеем мы. Таким же образом можно сказать гиперболически, что Бог и не существует. Но когда выражаются так, чтобы показать, что неправильно говорить о Боге, что Он есть, ясно, что, пользуясь апофатическим богословием не гиперболически, а по его несовершенству, приходят к заключению, что Бог вообще никогда и не существует. Это уже является чрезмерным нечестием». Рассуждая о естественном Богопознании в полном согласии со святыми отцами Церкви, святитель Григорий Палама писал, что «в Боге есть нечто непознаваемое – Его Сущность, и нечто познаваемое – все, что окрест Его Сущности, а именно – благость, мудрость, сила и величие; это то, что Павел назвал невидимым, но, что видимо через рассмотрение творений». Как церковный мистик и исихаст, святой Григорий Палама утверждал, что два метода богословия – апофатический и катафатический – недостаточны, чтобы познать Бога, они дают опосредованное знание о Боге, а не непосредственное знание-созерцание Бога, которое обретается в мистическом опыте Боговидения через духовное делание и аскетическую жизнь, верность Христу и очищение сердца: «Знамение, налагаемое на ум Божественными и таинственными приметами Духа, сильно отличается от апофатического богословия… Богословие столь же далеко от видения Бога в свете, столь же отлично от тесного общения с Богом, сколь знание отлично от обладания». «Созерцание есть нечто другое, чем богословие, так как не одно и то же говорить что-либо о Боге и обладать или видеть Бога. Ибо и апофатическое богословие есть слово, существуют же созерцания, превосходящие слово... следовательно, превосходящее слово созерцание выше этого богословия. Созерцатели того, что выше слова, восходят выше его не словом, но делом и истиною и благодатью Божиею и всемогущего Духа, Который дает нам видеть то, что глаз не видел и ухо не слышало». Как поясняет архиепископ Василий Кривошеин: «Это сверхинтеллектуальное видение Бога не отождествляется у Григория Паламы с апофатическим богословием, противополагаемым богословию катафатическому, как это иногда утверждается. Для Паламы оба богословия – апофатическое, построяемое путем отрицаний, и катафатическое, построяемое путем утверждений, – были то и другое недостаточными, чтобы привести к соединению с Богом. Ни в том, ни в другом богословии не было чего-либо специфически христианского, ибо то и другое доступны нехристианским лицам. Ни то, ни другое не могут заменить мистическое видение Бога». Для преподобного Григория Паламы апофатическое богословие и катафатическое богословие сообщают нам знания о непостижимости Сущности Бога и Его вечных свойствах и совершенствах – всемогуществе, всеведении, вечности, всеблагости, неизреченной красоте, но только Боговидение дает нам постичь Бога и соединиться с Ним, а единственный путь к созерцанию Божественного Света – это новая жизнь во Христе, соблюдение заповедей Евангелия и подвиг жертвенной любви к Богу и все ближним – даже врагам: «все, сподобившиеся верою восприять тайну, могут воспевать Бога посредством отрицаний, но отнюдь не соединяться с Ним и видеть Его посредством Света, если только они не воспримут через исполнение Божественных заповедей сверхъестественную способность к созерцанию». По вдохновенному, богословски глубокомысленому и догматически четкому исповеданию православной веры святителем Григорием Паламой: «Мы принимаем все святые Соборы, проведенные Божиею благодатию в свое время и место для утверждения Благочестия и евангельской жизни; к ним принадлежат те, которые проведены в этом великом городе в славной церкви святой Божественной Премудрости против Варлаама Калабрийского и против Акиндина, который был за него и думал, как он, и спешил, чтобы его с хитростью оправдать; которые учили, что общая благодать Отца и Сына и Святого Духа и свет будущего века, в который праведные будут сиять яко солнце, как это Христос предъявил, когда Он сиял на горе, и просто всякая сила и энергия Триипостасного Божества, и все, что неким образом различается от Божественной природы – что все это создано, рассекая этим злочестиво единое Божество в созданное и несозданное, а тех, которые благочестиво исповедуют, что этот пребожественный Свет несозданный и всякая сила и энергия Божественная – ибо ничего от всего принадлежащего по природе к Богу не возникло недавно – они называют двубожниками и многобожниками точно так как нас знают иудеи, саввелиане и ариане. Но мы изгоняем и первых, и последних как настоящих безбожников и многобожников, и мы их окончательно отсекаем от полноты благочестивых – как это и сделала Святая Соборная Апостольская Христова Церковь Синодиком и Томосом Агиоритским, верующие во Единое, Триипостасное и Всемогущее Божество, никогда не отпадающее от единства и простоты из-за сил или Ипостасей. Мы соединяем все это с нашим чаянием воскресения мертвых и бесконечной жизни будущего века. Аминь».
Все богословие святого Григория Паламы мистично, а его мистицизм – церковен и пневматичен, ибо опыт Боговидения есть дар Святого Духа, проницающего все глубины Божества: «Тот, кто стал един со Святым Духом и видит в Святом Духе, как может не созерцать того, чему подобно его созерцание?…Однако и в самом духовном видении неприступный свет Божий зрится тем более сокровенным». «Те, кто созерцают по откровению Божественный Свет», гораздо яснее видят в Боге Тайну, чем пытающиеся понять непостижимость Божественной Сущности посредством апофатического богословия, ибо тот, кто соединился с Богом, «славит Бога не только превыше разумной способности, вознестись над которой могут и многие сотворенные существа, но также и превыше самого этого сверхъестественного соединения». По слову преподобного Григория Паламы самое утонченное и возвышенное философствование и богословствование не в силах заменить молитву и созерцание, оно может дать человеку подлинного видения Бога и общения с Ним: «Если мы даже и богословствуем и философствуем о предметах совершенного, отделенных от материи, то это хотя и может приближаться к истине, но далеко от видения Бога и настолько различно от общения с Ним, насколько обладание отличается от знания. Говорить о Боге и общаться с Ним – не одно и то же». Но признание непостижимости Бога по Его Сущности не приводит ход мысли святого Григория Паламы к агностицизму – он защищает возможность Богообщения и Богопознания, опираясь как на Священное Писание и Священное Предание, так и на свой личный молитвенно-мистический опыт, на свою духовно-подвижническую жизнь. Человек имеет способности познавать не только внешний мир – природу, равно как и самого себя и окружающих людей, но и возноситься разумом к Богу, он может воспринимать Бога через веру, подвиг и благочестие, может соединиться с Ним. По воззрению святителя Григория Паламы, знание эллинских наук и философской мудрости – это интеллектуальный свет ума и человеческой мысли, но существует высший Божественный Свет, струящийся со страниц Священного Писания, сияющий как светильник в словах ветхозаветных пророков и как восходящая звезда в сердцах подвижников, творящих Иисусову молитву, это – Свет, исходящий от самого Солнца Правды – от Иисуса Христа, превосходящий все чувственное и мыслимое, всякое мирское знание и всякую мирскую мудрость. В отличие от апофатического и катафатического богословия, мистическое Боговидение охватывает всего человека – дух, душу и тело, а созерцание неизреченного Света есть преображение человеческой личности: «Признаком этого Света является происходящее в душе успокоение от нехороших услаждений и страстей, мир и устроение в мыслях, покой и радость духовная... любовь к небесным вещам, вернее, к одному лишь небесному Богу». «Тогда, следовательно, ты воистину будешь иметь Бога в себе, когда ты будешь иметь в душе Божественное состояние. А Божественное состояние есть на самом деле любовь к Богу. Происходит же оно только от священного делания Божественных заповедей... ибо Бог есть любовь и только в этом делании Он обещал Свой собственный приход и пребывание и явление». Неприступный в Своей сокровенной Сущности Бог открывает Себя в Своих нетварных энергиях: «Так как весь Бог находится в каждой из Своих боголепных энергий, мы по каждой из них Его и именуем. Из этого явствует, что Он превыше всех их, ибо, имея в виду, что боголепных энергий много, каким образом мог бы Он быть весь, всецело и нераздельно, в каждой и от каждой весь был бы видим и именовался из-за Своей сверхъестественной и неделимой простоты, если бы Он не был выше всех их?». Размышляя о тайне Преображения Господнего, преподобный Григорий Палама утверждал, что Преображение Иисуса Христа на Фаворе – это богооткровенное свидетельство Божественного достоинства Христа данное апостолам в преддверии Его крестных страданий, это – историческое событие, имеющее сотериаологическое и эсхатологическое значение, ибо созерцание Фаворского Света преображает и освящает человека силой нетварных Божественных энергий, являясь откровением тайны жизни будущего века: как начаток и залог будущей славы спасаемых в Небесном Иерусалиме: «сияние Единородного, которым Христос блистал телесно на горе и облистал учеников», и то сияние, «в котором Он, как «Отец будущего века», придет, дабы озарить сынов Будущего века, а лучше – вселить в них постоянный и нескончаемый свет и соделать самих причастников оного света другими солнцами» – одно сияние. В эсхатологическом значении созерцание Божественного Света – это предвосхищение тайны Царства Небесного и жизни будущего века: «великое видение Света Господнего Преображения принадлежит таинству будущего века, являемому после завершения сего мира». «В жизни будущего века мы будем ясно видеть Божий неприступный свет также и через телесные чувства. Залог и начало этого ожидающего нас великого дара Божия Христос и показал таинственно апостолам на Фаворе». «В будущем веке Сам Господь будет глядящим не только через нашу душу, но и – о чудо! – через наше тело». В земной жизни святые подвижники удостаиваются великой чести Боговидения, а в жизни будущего века – в горнем Иерусалиме – все спасенные будут святыми и как чистые зеркала они будут отражать в себе сияние Божественного Света, их естество будет проникнуто славой Господней и они будут сиять как светильники – каждый будет сиять в меру своего совершенства – один как звезда, иной – как луна, третий – как солнце, но все будут светоносны как Ангелы и каждому будет открыта перспектива бесконечного духовного совершенства. Апостолы «видели ту самую благодать Духа, которая позднее вселилась в них, ибо едина благодать Отца, Сына и Духа, виденная ими хотя и телесными очами, но раскрывшимися так, что они стали из слепых зрячими, согласно божественному Иоанну Дамаскину, и увидели нетварный оный свет, который в грядущем веке будут непрестанно созерцать святые, согласно святым Дионисию и Максиму». Вслед за преподобным Максимом Исповедником и преподобным Иоанном Дамаскиным, святитель Григория Палама подчеркивает, что человеческое естество, воспринятое предвечным Богом Словом в момент Боговоплощения было совершенно и целиком обожено – «Христос неизменно обладает светом, вернее же Он всегда имел, всегда имеет и всегда будет иметь его с Собою», следовательно, чудо Преображения на Фаворе не изменило Его человеческое естество, а преобразило апостолов, осененных сиянием славы Господней и духовно прозревших – благодатною силою Святого Духа ставших боговидцами: «был увиден телесными очами облиставший учеников на Фаворской горе свет, но это потому, что очи получили силу Духа Святого, благодаря которой видели таковое». «Сверкающее от поклоняемого Тела Христова сияние мы воспринимаем чувственно не в том смысле, что будут действовать только телесные чувства, не поддержанные силой разумной души: ведь только она способна вмещать Дух Святой, которым мы видим свет благодати. Но то, что ощущается не через телесные чувства, уже нельзя называть чувственным в собственном смысле слова». По словам богослова П.Ю. Малкова: «изменения на Фаворе, как некое по сути «преображение», произошли не со Христом, а с Его апостолами – отнюдь не как с пассивными свидетелями, но именно как с активными участниками и сотаинниками Фаворского чуда… Апостолы на Фаворе становятся тайнозрителями нетварных Божественных энергий. Но почему же они не видели этой славы Христовой прежде, а увидели ее лишь теперь? Ведь Христос – с мига Воплощения – неизменно обладал этой славой, в совершенстве исполнявшей Его телесность. Просто ли Он скрывал от них Свою славу до этого момента, или же на Фаворе все же произошло нечто такое, что как раз и дало им возможность увидеть то, что прежде они попросту не были способны узреть? В наследии Паламы мы находим ясный ответ на этот наш вопрос: «Христос был таким же и прежде (до Фавора), при Преображении же Он вложил Божественную силу в очи апостолов и дал им воззреть и увидеть… Преобразился Господь, не принимая того, чем не был, и не изменившись в то, чем не был, но показывая Своим ученикам то, чем был, отверзая очи их и из слепых соделывая зрячими»; Бога никто никогда не видел, каков Он по природе; а то, что видел» – то есть сей свет (ибо о нем речь), – в Духе это узрено». Как замечает богослов Владимир Лосский: «Преображение не было явлением, ограниченным временем и пространством; никакого изменения не произошло во Христе в этот момент, даже и в Его человеческой природе; но изменение произошло в сознании апостолов, получивших на мгновение способность увидеть своего Учителя таким, Каким Он был, сияющим вечным Светом Своего Божества». Задаваясь вопросом – «Каким образом телесное чувство восприимет Свет, не чувственный по существу?», преподобный Григорий Палама отвечал – «Силою всемогущего Духа, силою Которого и избранные апостолы увидели этот Свет на Фаворе, сияющий не только от плоти, несущей в себе Сына, но и от облака, несущего в себе Отца Христова. К тому же, и тело тогда будет «духовным», а не «душевным», согласно с апостолом... будучи же духовным и духовно видя, оно естественно восприимет Божественное озарение. И как теперь трудно видеть, что мы имеем умную душу, могущую существовать сама по себе, из-за этой плоти, грубой, смертной и отталкивающей... так в... существовании будущего века... тело как бы скроется, превратившись в ангельское достоинство, по евангелию Христову. После победы ума тело настолько утончится, что совсем не будет казаться материей и не будет противиться духовным действиям. Поэтому сыны Воскресения будут наслаждаться Божественным Светом и телесными чувствами». В сотериологическом значении Фаворский Свет есть свет Преображения – все христиане призваны восходить на вершину Богопознания – вся наша жизнь должна стать восхождением к Боговидению, ибо созерцание Божественного Света есть блаженство Царства Небесного и наше обожение по благодати Святого Духа, делающее людей живыми иконами Христа и Его святыми, которые «раскрыв ум навстречу божественным, безначальным и бессмертным лучам Бога и Отца, и по благодати родившись от Бога через Слово в Духе, и неся в себе неповрежденным подобие родившего их Бога (поскольку всякому рождению свойственно делать рожденное тем же, что и родившее, ибо рожденное от плоти плоть есть, и рожденное от Духа дух есть. – Ин.;3:6), они по справедливости получили наименование не от природных временных свойств, но от божественных и блаженных признаков, коими они преобразили свой вид и для описания которых не достаточествует ни время, ни природа, ни слово, ни ум, ни иное что из сущих». По изречению святителя Григория Паламы Фаворский Свет – это «несказанный, неприступный, невещественный, нетварный, боготворящий, вечный, сияние Божественной природы, слава Божества, благолепие Царства Небесного». Таинственно истолковывая слова Евангелия о том, что «праведники воссияют, как солнце, в Царстве Отца их» (Мф.;13:43), святой Григорий Палама писал, что в неизреченном свете Господнего Преображения – в сиянии Солнца Правды – Христа, все христиане призваны стать малыми светилами, изливающими вовне воспринятую ими славу Божественных энергий – как луна отражает свет солнца, так в святых отражается отблеск славы Господней. По заветной мысли святителя Григория Паламы, обожение есть высшая цель христианской жизни, но оно достигается через содействие Божественной благодати и человеческой воли – через синергию, основанную на вечном Завете любви между Богом и человеком – обожение есть животворящий дар Божественной Любви, обретаемый ответной любовью верующего к Богу и раскрывающейся в соблюдении заповедей Христовых: «Единение Бога со святыми и Его к ним любовь показывает преизбыточествующей, и… одна лишь эта любовь является воистину любовью. Ибо одна лишь она премирно сочетает и воедино неизбежно сводит любящих. Таким образом, прилепляяйся Господеви един дух есть (1Кор.;6:17), и те, кто Христов, воссияют, как Христос воссиял на горе, ибо светлость Бога нашего на нас (Пс.;39:17) – поет боговдохновенный певец». В момент Преображения Господня на горе Фавор исполнились пророческие слова Иисуса Христа: «Истинно говорю вам: есть некоторые из стоящих здесь, которые не вкусят смерти, как уже увидят Царствие Божие, пришедшее в силе» (Мк.;9:1). «Царь Вселенной всюду, и всюду – Царствие Его, поэтому слова, говорящие, что Царствие Его» приходит», обозначают не то, что оно должно прийти из одного места в другое, но то, что оно должно явиться силою Божественного Духа; посему Он и сказал: «пришедшее в силе», которая не кому угодно дается, но стоящим с Господом, то есть утвержденным в вере в Него и подобным Петру, и Иакову, и Иоанну, сначала возведенным Словом на высокую гору, то есть превознесенным над ничтожеством нашего естества; поскольку и ради сего Бог является на горе, согласно сказавшему, Сам снисходя со Своей высоты, нас же возводя из дольнего ничтожества, чтобы, будучи невместимым, вместиться отчасти и насколько это возможно в сотворенное естество».
В полном согласии с Библией и догматическим учением Православной Церкви, преподобный Григорий Палама нарекает Бога Творцом всего сущего – всемогущим Создателем неба и земли, сотворившем из ничего мир духовный, населенный Горними Силами – Ангелами, бесплотными, могучими и умными духами, являющимися вестниками Божиими и Его воинством, блаженными небожителями и созерцателями славы Святой Троицы и воспевателями величия Всевышнего, и материальный мир, населенный птицами и животными, украшенный солнцем, луной и звездами, облаками и горами, лугами, лесами и садами, реками и морями. Разъясняя библейский сюжет книги Бытия о сотворении человека, святой Григорий Палама богословски раскрывает тайну сотворения первозданного Адама в шестой день миротворения – человек был сотворен последним, он – венец Божьего творчества и вошел в во вселенную как царь в свои владения, ибо высшее призвание человека – быть иереем, пророком и царем всего видимого мира: «После всего появился человек, который и прежде создания и после него удостаивается от Бога большей чести и промышления, потому что этот видимый мир образовался до него и для него. И тотчас после создания мира, до человека и для него было уготовано Небесное Царство; о человеке состоялся Предвечный Совет Святой Троицы, и рукою Божией и по образу Божию был он создан. Но не так, чтобы состоять целиком, как и другие животные из этой материи, но так, чтобы только телом принадлежать к этому чувственному миру, а душу иметь премирную, которая через особое и необъяснимое вдуновение от Самого Бога стала чем то великим и чудесным, над всем возвышающимся и все созерцающим, всем руководящим, познающим Бога и лучше всего свидетельствующим, что она есть произведение превосходного величия Художника». Человек создан по образу и подобию Божиему, он сотворен из горсти праха земного – материи, но имеет в себе дыхание жизни – бессмертную душу и животворящую благодать Святого Духа. «Бог благословил в особенности шестой день, в который Он не только извлек из земли живую душу пресмыкающихся и четвероногих, но и показал дело, достойное Его собственного Совета, подведя итог всему, и собрал в одном и величайшем существе чувственное и разумное начало. Ибо Он Своей Божественною благодатию вложил Самого Себя в это существо, сетворив его по Своему образу и подобию, и возвысил на земле человека, сознающего самого себя». С изумлением вникая в тайну сотворения человека, его природы и предназначения, преподобный Григорий Палама писал, что человек есть двойственное существо – духовное и чувственное одновременно, он соединяет небо и землю и является причастником двух миров – горнего и дольнего. «Творец и Владыка всяческих, сотворив по Своей доброте все из небытия, по превосходству Своего могущества и по несказанному и непостижимому богатству Своей премудрости и благости, создал после всего и человека, чудесно сочетав в одно малое создание, и как бы сосредоточив в нем всю тварь. Потому Он создал человека последним, что человек составлен из двух миров и украшает собою оба мира, т. е. видимый и невидимый. И Бог неизреченно соединяет в нем ум и чувства, использовав воображения, намерения и рассуждения, как бы внутренние естественные связи. Бог сотворил человека существом мыслящим и видимым. И как вечнодвижущееся небо, Он связал посредством неподвижной земли, так и того же человека Он сотворил миром, навсегда установленным и движущимся. И т. к. человек и вселенная созданы одним устроением Одного Художника, то они имеют много общих сродных черт: они взаимно превосходят друг друга, – один величием, а другой разумением. И человек является в мире сокровищницей, как некое многоценное богатство в большом доме, гораздо более богатый, чем заключающий его дом. И как некое разнообразное и многоценное царское украшение в царском дворце, ибо дворец и дом устроены из огромных, но дешевых и простых камней, а это украшение убрано малыми, но зато редкими и многоценными каменьями. Насколько превосходнее неба человеческий ум! Ведь он есть образ Божий и познает Бога, и, если угодно, он единственный из земных созданий совозносит до Бога свое тело смирения. Насколько совершеннее земли человеческое чувство, которое не только охватывает ее измерениями и качественными признаками, но даже коснулось своим ведением и небесных сфер и воспринимает различные движения, и быстро познало многообразные и многозначительные сочетания и расстояния звезд и созвездий, и оттуда породило начало испытательным наукам! И то, что находится между небом и землею по достоинству своему незначительнее того, что на грани ума и чувства по той же причине сходства с различными окружающими массами, т. е. неба и земли, с одной стороны, и ума и чувства, с другой... Бог предрассудил это премудро и вместе с тем человеколюбиво, и так почтил наше естество многими и различными милостями; поэтому Он даровал нам сугубые или, правильнее сказать, многочисленные познавательные способности, т. е, ум и чувства, и, кроме того, и промежуточные способности, и вследствие этого предназначил каждого из нас к сугубому, и даже многообразному, знанию и деятельности». Надо сказать, что преподобный Григорий Палама был решительным противником отвлеченного спиритуализма Платона и Плотина, неоплатоников, гностиков и манихеев, полагавших, что материя – это источник зла, а тело – темница души, напротив, он был убежден, что Бог сотворил духовный мир и материальный мир, которые не ведали тления и смерти, были прекрасны как изумительная картина Божественного Художника. Как венец Божьего творчества человек имел дух, душу и тело, сотворенные Богом, а источник зла есть «развращение умных существ, которые плохо пользовались богоданной им свободой», ибо являясь самоопределяющимися и разумными созданиями и обладая богоподобным даром – свободой, Ангелы и люди могли как быть верными Богу, избрав добро и следование святой воли Вседержителя, так и отпасть от Творца и восстать на Него, избрав зло и противление воли Всемогущего. Преподобный Григорий Палама особенно акцентирует внимание на том, что «мы не даем названия «человек» отдельно душе или телу, но тому и другому одновременно, ибо весь человек был создан по образу Божию». В отличием от отвлеченных спиритуалистов, святитель Григорий Палама убежден, что «если тело призвано вместе с душой участвовать в неизреченных благах будущего века, оно, несомненно, должно быть причастно им в меру возможного уже и теперь... ибо и у тела есть опытное постижение вещей божественных, когда душевные силы не умерщвлены, но преображены и освящены». Преподобный Григорий Палама замечает, что только «еретикам пристало» видеть в теле злое начало – еретикам, «которые называют тело злым и созданием злого», для православных же оно – «храм Святого Духа» и «жилище Божие». Вслед за святым Григорием Нисским, святителем Григорием Богословом и преподобным Максимом Исповедником, святой Григорий Палама видит в человеке – микрокосм и микротеоса, замечая, что человек отражает в себе все мироздание и завершает Божье миротворение, а душа человека, имеющая три силы – ум, волю и чувства, является более грандиозным миром, чем целая вселенная: «Человек – это великий мир, заключенный в малом, он является сосредоточием воедино всего существующего, возглавлением творений Божиих; поэтому он и был произведен позже всех, подобно тому, как мы к нашим словам делаем заключения; ибо вселенную эту можно было бы назвать сочинением Самоипостасного Слова».
По воззрению преподобного Григория Паламы, опирающегося на богословские трактаты святого Дионисия Ареопагита, все мироздание иерархично – на вершине и за гранью иерархии стоит Сам Господь Бог, Он – Творец духовного и материального мира, Создатель и Владыка Ангелов, вся красота земного мира – отблеск и отражение красоты горнего мира Ангелов, а они сами – богоподобные духи, сотворенные по образу и подобию Всемогущего, «умное и словесное естество ангелов обладает и умом, и происходящим из ума словом, и эросом ума к слову; и эрос этот из ума, и всегда присутствует слову и уму, и может быть назван духом, потому что естеством сопутствует слову». Как богомудрый догматист святой Григорий Палама уточняет, что хоть Ангелы и богоподобны, но в отличие от Бога они не обладают всемогуществом и всеведением, они не вездесущи и являются тварными духами, сродными с нашей душой: «Ангел и душа, будучи бесплотными, не занимают места, но и не вездесущи; они не содержат всего мира, но сами нуждаются в содержащем. Следовательно, они находятся в содержащем и охватывающем все, будучи им соответственным образом ограничены». Как бесплотные духи Ангелы превосходят нас и ближе к Богу, чем все земные творения, они – «вторые света» и «зеркала», отражающие сияние славы Святой Троицы: «Ангелы чтимее нас, ибо живут вне тела и несомненно ближе к бесплотному Естеству... Ангелы, сохранившие свой чин и любящие то, для чего они созданы, чтимее нас и гораздо превосходнее нас в своем достоинстве». «По этой благодати и сиянию и по единению с Богом ангелы превосходнее людей. Потому они и суть вторые сияния, служители Высшего Сияния, вторые светы отблески Первого Света, умные силы и служебные духи. И Ангел есть первая световая природа после Первоначальной световой Природы, из Которой сияет; и второй свет, некое истечение Первого Света и причастие Его. И божественные умы, круговращаясь, соединяются с безначальным и безконечным осиянием красоты и блага. Сам Бог есть свет, и не что иное. И то, чем солнце является для чувственных существ, то для умных сил есть Бог, И Сам Он есть Первый и Высший светлый Свет всяческого разумного естества». «Я полагаю, что всякий, кто внимательно и с разумением занимается боговдохновенными писаниями, знает, что ангелы насыщаются божественным умом, почему и называются вторичными светами и истечениями Первого Света». «Богом были созданы два рода разумных существ: сначала невещественные Ангелы, а потом и плотские люди; и ни одно из них не сохранило послушания к Творцу и Владыке природы. Так само небесное чиноначалие невещественных Ангелов, будучи первым, первым же задумало и отступничество от Бога. Поскольку же высший чин Ангелов остался непорочным, эти Ангелы суть свет, и всегда светом наполняются и делаются сами еще более световидными, блаженно пользуясь врожденным стремлением к свету, и радостно ликовствуя вокруг Первого Света, всегда взирая на Него, и оттуда непосредственно просвещаясь и воспевая источник Света; они посылают, как слуги света, просвещающую благодать низшим степеням просвещаемых». Но преподобный Григорий Палама замечает, что если Ангелы превосходят нас по своему Богоподобию, то человек превосходит Ангелов по образу Божиему в себе, ибо если Ангелы – служебные духи, то первозданный человек обладал царственным величием и властью над всем видимым миром как царь вселенной: «Хотя Ангелы и превосходят нас во многом, но в некотором отношении они ниже нас... например в существовании по образу Создавшего; в этом смысле мы больше, чем они, были созданы по образу Божию». «В то время как Ангелы определены для служения Творцу и имеют своим единственным уделом находиться под властью, господствовать же над ниже их стоящими созданиями им не дано, если только они не будут посланы на это Содержащим всяческая... человек предназначен не только для того, чтобы находиться под властью, но чтобы и властвовать над всеми находящимися на земле». Для преподобного Григория Паламы, человек – более совершенный образ Бога, чем Ангелы, он одарен царским достоинством и творческими талантами, чтобы преображать окружающий мир – духовно преобразить вселенную. Таинственный образ Божий в человеке многогранен – это бессмертный дух и дар свободной воли, творческая способность и умение любить, ум и дар слова – первозданный Адам возделывал сад, соблюдал заповедь любви к Богу и любви ближнему – жене своей к Еве, сотворенной их ребра его, он нарекал всех птиц и зверей в Эдемском саду, он имел царскую власть и нравственную ответственность за всю вселенную, ибо через человека как властителя, пророка и иерея должен был духовно преобразиться весь мир – он был призван стать живым храмом Святого Духа и приобщить к горнему миру и небесной жизни Ангелов весь космос, но трагедия заключается в том, что человек, имея все силы и условия, чтобы быть верным Богу, не исполнил свое предназначение – Адам и Ева обольстились лукавой речью древнего змия – падшего Ангела Люцифера, ранее увлекшего в падение треть Ангелов – и нарушили волю Вседержителя. Первозданное состояние человека было блаженным, ведь Адам и Евы были облачены в ризу славы Господней – в сияние Божественного Света, они были причастны вечной жизни Бога и не знали смерти и тлениях, их дух, душа и тело находились в идеальной гармонии, их жизнь была счастливой и они не ведали скорбей и страданий, их сердца были чистыми и не знали низменных страстей, их умы были просвещены Святым Духом и обладали мудростью, рассудительностью и проницательностью, они ясно понимали различие добра и зла, их блаженное и радостное бытие в прекрасном Эдемском саду было предвосхищением обожения и жизни в Царстве Небесном.
В результате грехопадения люди разлучились с Богом, их души «умертвились» и отпали от источника жизни, их умы помрачились, а в сердцах стали гнездиться низменные страсти, они лишились сияющей ризы Божественного Света и ощутили себя нагими, их тело огрубели и стали тленными и смертными, в царство Адамово – во вселенную – вошли тление и смерть, между людьми воцарился раздор и они утратили истинное Богопознание. «Адам был Богом создан вначале непорочным и молодым, пока добровольно не подчинился дьяволу, не обратился к плотским наслаждениям и не обветшал, подпав греховной скверне и не впал в противоестественное». «Адам, будучи до преступления заповеди причастником Божественного Света и сияния, как поистине облеченный в славную одежду, не был наг, не чувствовал срама наготы, но был более украшен, чем это можно сказать и чем облеченные ныне многим золотом и венцами, украшенными самоцветными камнями». «Фаворским чудом Господь показал каковы будут одежды славы, в которые в будущем веке облекутся приближенные к Богу, и каково одеяние безгрешности, лишившись которого, Адам увидал, что он наг и устыдился». «Грех, царящий в человеке через власть дьявола и смерти, вызывает страх, страдание и стремление к самосохранению. Так через страх и самолюбие сатана вселяет грех в человека… и препятствует осуществлению его изначального предназначения». По словам преподобного Григория Паламы: «Жизнь души есть единение с Богом, как жизнь тела единение его с душой. И как через преступление заповеди, отделившись от Бога, душа умертвилась, так через послушание заповеди, соединившись вновь с Богом, она оживотворяется».«Как отделение души от тела есть смерть тела, так отделение Бога от души есть смерть души. И именно смерть души и есть смерть в настоящем смысле этого слова». «Как смерть души есть настоящая смерть, так и жизнь души есть настоящая жизнь». В своих проповедях Григорий Палама называл отпадение души от Бога – сущностью греха и духовной смертью: «Мы прежде телесной смерти умерли, подвергшись смерти душевной, т. е. отделению от Бога», «отделение души от Бога через грех есть вечная смерть». В своем трактате к инокине Ксении «О страстях и добродетелях» Григорий Палама писал: «Тогда умерла душа Адама через преступление, отделившись от Бога; по телу же он продолжал жить с того времени и далее до 930 лет. Но смерть, прибывшая через преступление, не душу только сделала непотребной и человека подклятвенным, а и тело, соделав многоболезненным, много страстным и тленным, предала, наконец, смерть... Ты – земля и в землю вернешься. Если в том будущем возрождении, в воскресении праведных, воскреснут тела и беззаконных, и грешных, то для того только, чтобы быть преданным второй смерти, т. е. вечной муке, червю неусыпающему, скрежету зубов, кромешной и непроницаемой тьме, мрачной и неугасимой геене огненной, по слову пророка: «сожгутся беззаконники и грешники вместе и не будет угасающего» (Ис. 1:31). Ибо это и есть вторая смерть, как научил нас Иоанн в Откровении (Откр. 21:8)». «Бог не только не создавал смерть, но и запретил ей быть… В Своей мудрости и благости Он нашел способ возбранить смерть человеку, сохранив в то же время его самовластие», Он предоставил человеку свободный выбор между жизнью и смертью, между добром и злом, верностью и отступничеством. Если Бог есть предвечный Свет, то отпадение от Него, изливающийся на всем мироздании и на всех, а в первозданном Божьем мире не было страданий, болезни, тления и смерти, то отпадение от Бога есть отпадение во тьму кромешную – Ангелы, отпавшие от Бога, стали духами злобы и тьмы, а люди, разлученные с Богом через грех, попали во власть изобретателя греха и врага рода человеческого – дьявола. «Сатана, отступив от Света, ниспал во тьму и осужден на вечный мрак; он стал сосудом тьмы, причиной и слугой тьмы, сначала для себя самого и ниспадших вместе с ним Ангелов, а потом и для нас». «Злые Ангелы, как бы суть мрак по существу, ибо не по причастию стали им... Они всегда сами неудержимо стремились к еще более темно-образному и не могут вернуться к светлому началу всякой разумной природы». Когда люди отпали от Бога, то они стали слугами и сосудами тьмы – греха: «Ночь и смерть нахлынули на наше человеческое естество, не потому что истинный свет не побеждает их, а потому, что мы извратились и не можем уже больше сами взирать на тот живоносный Свет». Размышляя о грехопадении Адама и задумываясь о нашей греховности, преподобный Григорий Палама писал, что ни один человек не должен сетовать на грех Адама и обвинять во всем нашего прародителя, ибо все мы грешники: «Вот, многие обвиняют Адама – зачем он послушался лукавого советчика, презрел заповедь и так оставил нам в наследство смерть. Но ведь не столь преступно пожелать попробовать ядовитое растение, не научившись из опыта, сколь хотеть съесть его, зная по опыту, что оно ядовито! Тот, кто принимает яд, уже испытав его действие, виновен более… Итак, каждый из нас виновнее и достоин большего наказания, чем Адам». После грехопадения Адама все люди стали смертными и падшими созданиями, никто из них не мог спастись и унаследовать Царство Небесное, поэтому мир нуждался в Спасителе – Мессии, о Котором возвещали пророки Ветхого Завета и Который явился на землю в лице Иисуса Христа – единственного Спасителя мира и нашего Искупителя. По безмерной любви и неизреченной премудрости Господь от вечности знал, что Адам мог пасть и на предвечном совете Святой Троицы был задуман план спасения человечества и всего мира – вся история Ветхого Завета была приуготовлением к пришествию в мир Иисуса Христа – истинного Богочеловека и Мессии, предвечного Бог Слова, равночестного, совечного и единосущного Отцу и Святому Духу, Он воплотился и вочеловечился через Святую Деву Марию: «Чтобы мы вполне узнали преизбыток человеколюбия и глубину мудрости. .... Бог, отсрочивающий пределы смерти, дает человеку пожить еще не малое время. Прежде всего Он наставляет с милостью, или вернее, допускает наказание с праведностью, чтобы мы не отчаялись совершенно. С самого начала Он дал время для покаяния и благоприятные для того условия жизни. Они ослабили последующим поколениям скорбь смерти. Он возрастил потомство наследникам так, чтобы множество рождающихся с самого начала своим большим количеством превосходило число умирающих. Вместо одного Адама, ставшего несчастным и жалким, благодаря чувственной красоте древа, Бог через чувстве показал множество блаженно обогатившихся Боговедением, добродетелью, знанием и божественным благоговением людей: свидетель Сиф, Енос, Енох, Ной. Мелхиседек, Авраам и те, кто между ними, до и после них обнаружили эти и близкие им качества. Но т. к. среди стольких и таких мужей ни один не жил совершенно безгрешно и не мог исправить известную ошибку прародителей, я излечить язву корня рода человеческого..., то Бог... избрал со временем... то, из чего вышла замечательная отрасль – Святую Деву Марию, из Которой опять таки вырос цвет, от Коего должно было совершиться спасительное домостроительство». «Не Ангел, не человек, но Сам Господь благоволил нас так спасти и воссоздать, Сам оставаясь неизменно Богом, пришел и совершенным как мы человеком». С благоговением почитая Пресвятую Богородицу, преподобный Григорий Палама возвышенно исповедовал, что Она есть «источник и корень племени свободы», Ее тело – храм Божий – «врачевство, спасшее род наш»; «Она одна, став между Богом и всем родом человеческим, сделала Бога сыном человеческим и преобразила людей в сынов Божиих»; Святая Дева Мария «является как бы границей тварной и нетварной природ, и те, кто знает Бога, узнают и в Ней вместилище Невместимого», «никто не может придти к Богу иначе, как через Нее, поскольку единственно Ее посредничеством Он пришел к нам, на земли явися и с человеки общался»; находясь в центре истории спасения, Она есть «причина предшествовавших Ей событий, предводительница событий последующих и подательница вечных благ; Она есть мысль пророков, глава апостолов, утверждение мучеников, основание учителей», Она есть вершина и окончание Ветхого Завета и начало Нового Завета, «все Богодухновенное Писание было написано ради Девы, родившей Бога», Она получила особую привилегию первой увидеть воскресшего Иисуса Христа. По воззрению преподобного Григория Паламы Иерусалимский храм был «прообразом» Святой Девы Марии, ибо Она есть истинное «обиталище Бога», истинный престол Господень, «ибо там, где восседает Царь, и есть престол», Она – вместилище сокровища, дарованного Богом людям, клещи, которыми Серафим взял горящий уголь, коснувшийся уст Исаии, прообразуя тайну Боговоплощения. «Бог предвечно предопределяет Ее для Себя и удостоивает Ее преимущественной пред всеми благодати, соделав ее Святейшей из святых и прежде Ее чудесного рождения». «Итак, была необходимость, чтобы имеющая зачать прекраснейшего из всех сынов человеческих (Пс.;44:3) Сама была во всем несравненна и, можно сказать, от самого детства была снаряжена красотой Имеющего Сродного Ей быть по совершенству, так чтобы Чадо Приснодевственной Отроковицы познавалось и на основании явного во всем подобия Ей». Как православный богослов святой Григорий Палама исповедовал: «Мы принимаем все Святые и вселенские Соборы: Собор триста восемнадцати богоносных отцов в Никее против иконоборца Ария, злочестиво обнищающего Сына Божия в творение и рассекающего в Отце и Сыне и Святом Духе поклоняемое Божество в тварное и нетварное; Собор ста пятидесяти святых отцов, собравшихся в Константинополе против Македония Константинополитянина, злочестиво обнищающего Духа Святого, рассекающего этим не меньше, чем первый, в созданное и несозданное, Божество единое; после этого Собор двухсот отцов в Ефесе против Нестория – патриарха константинопольского, который разделил во Христе единство Его Божества и человечества по Ипостаси и никогда не хотел называть Богородицею Пресвятую Деву, истинно Бога рождшую; и четвертый Собор шестисот тридцати отцов в Халкидоне против Евтихия и Диоскора, злобно учивших, что у Христа выла одна природа; и после этого, Собор ста шестидесяти пяти отцов в Константинополе против Феодора и Диодора, которые думали то же самое, как Несторий, и его учение поддерживали своими трудами, и против Оригена и Дидима и некоторого Евагрия, которые из древних, и старались ввести некоторые мифы в Божию Церковь; и после этого Собор ста семидесяти отцов в этом городе против Сергия, Пирра, Павла от управлявших в Константинополе, которые отнимали от Христа Его две энергии и два хотения, соответствующие Его двум природам; и Собор ста семидесяти семи отцов, который опять был в Никее против иконоборцев». Преподобный Григорий Палама указывал на то, что с трехлетнего возраста пребывая наедине с Богом во Храме, во Святая Святых, Святая Дева Мария в непрестанной молитве к Всевышнему и в помышлении о Нем, вдали от людей и всех житейских сует, стала совершеннейшей и наивысшей делательницей священного безмолвия и умно-сердечной молитвы: «Божия Матерь соединила ум с Богом обращением его к самому себе, вниманием и непрестанной божественной молитвой... став выше многообразного роя помыслов и вообще выше всякого образа. Она проложила новый и неизреченный путь на небеса... умное молчание... Она видит славу Божию и назирает Божественную благодать, совершенно неподчиненная силе чувства, являя Собою священное и любезное зрелище для непорочных душ и умов». «Она, одна из всех людей так сверхъестественно безмолвствовавшая с такого раннего детства, одна из всех неискусомужно родила Богочеловечное Слово».
Христос воспринял на Себя всю полноту человеческой природы, Он пришел, чтобы совершить искупление грехов мира избавить на от тирании греха, смерти и дьявола, просветить всех живущих на земле и освободить души томящиеся во Аде, Он – Спасительный Плод для всех потомков Адамовых – включая Саму Пресвятую Богородицу, Которая нуждалась в спасении. По Своему всемогуществу Господь мог избрать любой способ нашего спасения, но Он избрал путь воплощения и крестной смерти на Голгофе, сошествия во Ад и воскресения из мертвых: «Сын Божий мог всячески, и без Своего воплощения освободить человека от смерти и от рабства дьяволу... Но более соответственный для нашего естества и немощи и более приличный для действующего Слова Божия, был этот способ, т. е: вочеловечение Слева, как несущее с собою праведность, без которой Богом ничего не совершается». Эта мысль преподобного Григория Паламы полностью согласуется со сввятоотеческим богословием: святитель Афанасий Великий писал – «Бог мог только сказать слово, и таким образом разрушить клятву»; по слову святителя Григория Богослова – «Спаситель мог, как Бог, спасти одним изволением», святитель Григорий Нисский риторически вопрошал – «Тот, Кто все составил Своим волением и несущее утвердил одним движением Своего хотения, не мог ли божественною Своею властью восстановить человека?», блаженный Феодорит Кирский говорил – «Весьма легко было для Бога и без воплощения совершить спасение людей, и одною волею разрушить владычество смерти, и совершенно потребить источник смерти – нечестие... Но Он восхотел показать не могущество Свое, но правду промышления». Размышляя о тайне Боговоплощения и Креста, преподобный Григорий Палама пояснял, что Бог вочеловечился, чтобы исполнить высшее назначение наше – явить образец совершенного человека, оправдать нас и открыть нам смысл жизни и показать как мы должны жить, чтобы соединиться с Богом и обожиться: «Бог воспринимает человеческое естество, чтобы показать, что оно настолько свободно от греха и настолько чисто, что может быть соединено с Ним по Ипостаси и нераздельно пребывает с Ним в вечности». «Сын Божий стал человеком... чтобы показать, что естество человеческое, в отличие от всех тварей, создано по образу Божию, что оно настолько сродно Богу, что может с Ним соединиться в одной Ипостаси». «Господь дает Самого Себя и делает уверовавших сосудами, способными принять Его Божество». «Бог украсил наше естество, как Свою будущую оболочку, в которую Он восхотел облечься». «Так оправдывается человеческое естество, ибо оно само по себе не зло. Оправдывается и Бог, т. к. Он не виновник и не творец никакого зла». Христос пришел, чтобы примирить Бога с родом человеческим. «Иного освобождения от этого рабства не было. Итак нужна была жертва Всевышнего Отца, жертва примиряющая и освящающая нас, оскверненных причастием ко греху. Нужна была жертва чистая и очищающая, но и священник был нужен чистый и безгрешный». На Голгофе как на вселенском жертвеннике Христос добровольно принес Себя в жертву во искупление грехов мира. «Господь пришел в мир не уничтожить попорченное, но воззвать создание Своих рук». «Единый безгрешный Сын и Слово Божие становится сыном человеческим; по Божеству неизменный, по человечеству беспорочный» искупает род человеческий. «Христос оправдал нас каждого ипостасно и возвратил к послушанию Небесному Отцу; а самое естество, которое Он принял от нас, Он обновил, показал его Отцу освященным и оправданным послушанием во всем... Он делает наше естество во всем послушным Отцу, исцеляет в нем наше непослушание и изменяет в нем проклятие на благословение, ибо, как все наше естество было в Адаме, так оно все и во Христе; и как все принявшие бытие от земного Адама, возвратились в землю и, о ужас! устремились во ад, так и через Небесного Адама, согласно апостолу Павлу все мы призваны на небо и удостоены небесной славы». Используя мысль святого Григория Нисского, преподобный Григорий Палама писал, что плоть Христа – это приманка, на которую всемогущий Бог Слово поймал дьявола – адского левиафана и древнего змия: «Слово восприняло плоть и богомудро приманило ею и поймало на кресте началозлобного змия, и освободило порабощенный им весь род человеческий». Христос сошел во Ад и сокрушил врата преисподней, освободив томящиеся там души, открыв путь спасения для верующих в Него и ожидавших Мессию, а Его Воскресение разорвало узы смерти – Он воскрес бессмертным и нетленным по плоти Своей, в Нем прообраз и начаток всеобщего воскресения мертвых: «мы нуждались в воскресении не только души, но и тела, и в этом же нуждались и следующие по времени поколения. Следовательно нужно было не только даровать, но и удостоверить нам наше освобождение и воскресение; для этого и вознесение и бесконечная жизнь на небесах. Все это нужно было не только для современников Христа и для будущих поколений, но в особенности для рожденных от начала веков». После смерти Иисуса Христа на Голгофе Его душа отделилась от тела, но Его Божество осталось неразлучным с человеческой природой, поэтому Его тело лежало во гробе и не истлело, а душа сошла в Ад как молния и сокрушила державу смерти, и Христос чудесно воскрес из мертвых. Если в таинстве Боговоплощения Христос воспринял чистое и здравое естество человеческое, которое в Нем обожилось и освятилось, а кроме того – Он добровольно принял на Себя «безукоризненные страсти» – голод, жажду, сон, усталость и смертность, то после Воскресения тело Христово не нуждалось в пище и было свободно от власти тления и смерти, оно воссияло Божественным Светом, явленным апостолам на Фаворе и Марию Магдалине, стоявшей у Гроба Господня: «пещера эта была наполнена Светом Воскресения; божественно видимый Марией, он возбуждал на большее любовь ко Христу и давал силу ее очам воспринимать ангельское видение и быть в состоянии не только видеть, но и говорить с Ангелами». На сороковой день Христос вознесся на небеса, показав нам, что мы «призваны на небеса, и наше естество было посажено на престоле превыше всякого начальства и власти одесную величества на небесах». «Насколько до вочеловечения Слова Божия небо отстояло далеко от земли, настолько далеко было от нас Царство Небесное. А как только Царь Небесный поселился среди нас и благоволил соединиться с нами, тогда ко всем нам приблизилось Царство Небесное». С апостольской радостью преподобный Григорий Палама учил, что все люд призваны быть сынами Всевышнего и обожиться – войти в Царство Небесное и созерцать Божественный Свет через аскетический путь христианской жизни, но в то же время, он предостерегал, что нечестивые погибнут и не узрят славы Господней – их ожидает мука вечная и они не воскреснут на Суд Господень и не узрят сияния славы Его: «И мертвые тела нечестивых воскреснут, но не в славе небесной; ибо они не будут сообразны телу славы Христовой, и не увидят обещанного верным видения Божия, которое называется Царством Божиим».
Христос есть воплощенная Истина и Божественный Логос вочеловечившийся, в Нем одном смысл нашей жизни и наше спасение, Он – нравственный идеал и пример для подражания, все мы призван следовать за Христом и уподобиться Сыну Божиему – возрасти «в меру возраста исполнения Христова» (Ефес.;4:13), Он оставил для нас Свою проповедь и чудеса, притчи и таинства Церкви со всей ее литургической жизнью, а мы призван усвоить плоды Его искупительной жертвы и исповедовать Его небесную философию, помня, что без Него никто не мог бы обрести спасение и смысл жизни: «Бог по преизбыточествующему человеколюбию снисходит к нам с высоты, никак не изменяясь в Своем Божестве и, пожив вместе с нами. Он Сам Себя предлагает нам, как пример возвращения к жизни. И не только это! Но Он становится нашим Учителем, словом показывая путь, ведущий к жизни, и великими чудесами подтверждая слово Своего учения». «Если бы Он не воплотился, не пострадал плотию, не воскрес, и не вознесся ради нас, то мы бы не познали преизбытка любви Божией к нам. И если бы Он не воплотился за нас нечестивых и не претерпел страдания, то мы не были настолько Им возвышены и не удалились бы от унизительного высокомерия». «Итак Сын Божий стал человеком, чтобы показать на какую высоту Он нас возводит; чтобы мы не превозносились, будто мы сами по себе победили порабощение дьяволу; чтобы Он, как сугубый естеством, стал посредником, соразмерно согласуй свойства обоих естеств; чтобы разрешить узы греха; чтобы показать любовь Бога к нам; чтобы показать, в какую бездну зла мы впали, что потребовалось воплощение Бога; чтобы стать для нас примером унижения, которое связано с плотию и страданиями, чтобы стать целительным средством против гордости; чтобы показать, что Бог создал наше естество добрым; чтобы стать начальником новой жизни, подтвердить воскресение и прекратить безнадежность; чтобы, став Сыном Человеческим и причастившись смерти, сделать людей сынами Божиими и участниками божественного бессмертия; чтобы показать, что естество человеческое, в отличие от всех тварей, создано по образу Божию; что оно настолько сродно, что может с Ним соединиться в одной Ипостаси; чтобы почтить плоть, и именно смертную плоть; чтобы высокомерные духи не смели считать и о себе думать, что они честнее человека, и что они могут обожиться вследствие своей бесплотности и кажущегося бессмертия; чтобы сочетать разделенных естеством людей и Бога. Сам Христос становится посредником в обоих естествах». Христос есть Ипостасная Премудрость и Сила Божия, Он – Зиждитель бытия вселенной и Новый Адам – духовный родоначальник всех христиан, Он – адамантовое основание Церкви и ее Архитектор: «Бог, как мудрый Архитектор, положил основание, а другой строит на нем; но каждый смотрит, как строить. Ибо никто не может положить другого основания, кроме положенного, которое есть Иисус Христос». В понимании святителя Григория Паламы таинства Церкви и вся ее сакраментально-литургическая жизнь есть средства к обожению человека, данные нам для нашего спасения, ибо вне Церкви и без таинств никто не может спастись и унаследовать Царство Небесное. «Если мы произволяем жить во грехах, ни божественное крещение, ни последующие за ним божественные таинства не избавят нас от вечного осуждения». По мысли святого Григория Паламы, важнейшие таинства – это Евхаристия и крещение, от них зависит спасение человека. «На этих двух таинствах зиждется все наше спасение, ибо в них сосредоточивается все богомужное домостроительство». В таинстве крещения человек освобождается от власти дьявола и усыновляется Богу, духовно рождается от воды и Святого Духа, становится членом Церкви и начинает идти по пути уподобления Иисусу Христу, это таинство – «воскресение души» и ее возвращение к Богу, начало новой жизни во Христе и начаток обожения, но лишь в жизни будущего века человек достигнет полного обожения. Христос добровольно принес Себя в жертву ради нашего спасения – всемогущий Бог уничижил Себя до страданий и смерти на Кресте, Он пребывает в Церкви до скончания века и является Небесным Мелхиседеком – Царем и Первосвященником – как священник и царь Салима Мелхиседек вынес Аврааму хлеб и вино – прообраз будущей Евхаристии, так Христос – «священник Бога Вышнего» и Небесный Архиерей, принесший в жертву Самого Себя и дарующий нам всего Себя в таинстве Евхаристии – причастии святой Крови и пречистого Тела Христова, Он – совершенный Архиерей и совершенная Жертва, «Приносяй и Приносимый, Приемляй и Раздаваемый», воплощенное Слово Вечного Бога, Он – истинный Богочеловек, наш Спаситель и Судья всех живых и мертвых. Называя евхаристический Хлеб завесой, скрытого внутри Божества и отсылая нас к храмовой завесе, охраняющей место присутствия Божия, святой Григорий Палама замечает, что таинство Евхаристии дано нам Самим Христом «дабы не только по духу, но и по телу мы были одно с Ним – плоть от Плоти Его и кость от Костей Его. Посредством этого Хлеба Он даровал нам соприкосновение с Ним». По заветной мысли преподобного Григория Паламы, таинство Евхаристии есть высшая форма проявления Божественной Любви к нам, таинство нашего обожения и сопричастия Иисусу Христу, оно имеет мистическое, сотериологическое и эсхатологическое значение – мы причащаемся реальным Святым Дарам – святой Крови и пречистому Телу Христа Богочеловека, через Евхаристию совершается наше обожение, а само это таинство есть предварение жизни будущего века. Наше спасение совершается в Церкви, ибо как во Христе соединилось Божественное и человеческое, так и святая Церковь – Его мистическое Тело, в Церкви соединяется небо и земля, люди и Ангелы, она – та святейшая скиния, где человек общается с Богом, в Церкви действует благодать Святого Духа и бытие ее зиждется на силе Всемогущего. «По благодати все мы едины верой в Него и составляем одно тело Его Церкви, имея одну главу – Его; и единым духом напоены по благодати Всесвятого Духа; и единое крещение мы все восприняли; и единая во всех надежда; и единый у нас Бог, сущий над всеми, и через всех, и во всех нас». По слову апостола Павла Церковь Христова есть «столп и утверждение истины» (1Тим.;3:15), отсюда – принадлежность к Православной Церкви нужно рассматривать как причастность Божественной Истине: «Принадлежащие Церкви Христовой пребывают в истине, не пребывающие же в истине не принадлежат и Церкви Христовой».
Со времен грехопадения Адама весь земной мир во зле лежит, а в сердцах людей воцарились страсти – скупость и сребролюбие, тщеславие и сладострастие, зависть и чревоугодие, лицемерие и ложь, уныние и яростный гнев, тем самым, люди стали «удобопреклонны» ко греху, но вместе с тем, у каждого из нас сохранилась свободная воля и совесть, а потому каждый человек совершает смысложизненный и судьбоносный выбор между Богом и миром – «собирательным образом страстей», и «если любовь к Богу есть корень и начало всякой добродетели, то любовь к миру есть причина всякого зла». Профессор Георгий Мандзаридис поясняет, что «путь подвижника и путь падшего человека направлены в разные стороны. Обманутый дьяволом Адам избрал путь страстей и привязанности к миру, а возрожденный Христом подвижник отвергает этот путь и следует путем любви к Богу. Отказавшись от любви к миру и греху, он сосредоточивается на божественной любви, которая сжигает все страсти и привлекает человека к Богу. Отказ человеческой души от страстей и обращение к Богу называют бесстрастием». Напоминая о том, что наша земная жизнь скоротечна, преподобный Григория Палама говорил, что «время жизни есть время покаяния», мы обладаем свободой воли и должны распорядиться ей в согласии с заповедями Христа Спасителя. «Бог создал человека свободным и «отличил его великим даром благоразумия, с тем, чтобы, правильно воспользовавшись этой свободной волей, человек тяготел к добру, а не ко злу». «Началом нашего подражения Христу является святое крещение, образ Господня погребения и воскресения; серединой – добродетельная жизнь и поведение по евангельским заповедям; концом же – победа над страстями через духовные подвиги». «Как земля без обработки не приносит полезных плодов, так и душа без духовных подвигов не приобретает для себя чего либо боголюбезного и спасительного». Для преподобного Григория Паламы аскеза – это искусство невидимой брани с духами злобами и духовное делание, христианину мало не согрешать – нужно творить дела милосердия и жить по Евангелию, но мало и внешнего доброделания – нужно трезвение ума и очищение сердца: «через помыслы ведется мысленная война в нас самих, гораздо более опасная, чем война при посредстве чувств; она всегда действует и для исполнения зла она не нуждается ни в материи, ни за времени, ни в месте». «Поскольку плотские страсти имеют свое начало в страстном уме, то с него и надо начинать их врачевание. Ибо, как при пожаре, если желающий погасит его, станет как-нибудь пресекать пламя сверху, он нисколько не успеет в деле тушения; если же отторгнет горящий материал, то пожар тотчас же стихнет. Так и в отношении к блудным страстям: если не иссушить внутри источник помыслов молитвою и смирением, а только постом и умерщвлением тела, то безуспешна будет борьба». По слову преподобного Григория Паламы только через веру во Христа и соблюдение заповедей Его, через аскетическую борьбу со страстями и участие в таинствах Церкви, через пост и молитву, чтение Слова Божиего и Богосмыслие, через исповедание догматов Православия и стяжание благодати Святого Духа человек может уподобиться Богу и обрести спасение, не только вернувшись к красоте первозданного Адамова бытия, но и взойдя на вершину духовного совершенства – достигнув обожения. Человек есть богоподобное существо, в нем сокрыт образ Божий, который помрачился, но не истребился в грехопадении, а потому через духовную жизнь он может уподобиться Богу и спастись, очистив свое сердце от греха. В православной антропологии святителя Григория Паламы сердце в его целостном библейском смысле – это средоточие всей духовной жизни человека, оно – орган ума, сокровищница мысли и хранитель памяти, оно – седалище совести и арена борьбы добра и зла – дьявол стремиться вложить в сердце человека злой помысел и злое намерение, а Христос в Апокалипсисе стучится в двери сердца и если кто услышит Его голос и отворит дверь, то Он войдет сердце и будет вечерять с верующим. В основе духовно-аскетической жизни христианина лежит хранение ума и очищение сердца, ибо чистый ум возвышается к Богу каждой мыслью – помышляет о горнем, а не о земном, настроен на молитвенный лад и свободен от житейских попечений, а чистое сердце – зрит Бога, созерцает вечное сияние славы Его и озаряется светом Господним как зеркало. Помня, что самое страшное – это духовная смерть, душераздирающая мука и безысходная бездна отчаяния – предвосхищение мук геенны огненной, преподобный Григорий Палама призывал всех людей к покаянию, ибо покаянный плач очищает сердце и сочетает его с Утешителем: покаянный «плач весьма полезен, так как, ему милостиво внимает Бог, снисшедший Своим посещением даже до нас и, таким образом, обещавший плачущим утешение, так как Сам Он есть и именуется Утешителем». Как глубокий аскетический мыслитель, деятель и писатель Православной Церкви, преподобный Григорий Палама напоминал, что для очищения сердца необходимо встать на путь смирения и покаяния: «Стяжаем дела покаяния, мудрование смиренное, умиление и плач духовный, сердце кроткое и исполненное милости, любящее правду и стремящееся к чистоте... ибо Царствие Божие, вернее Царь Небесный... внутри нас есть, и мы должны всегда прилепляться Ему делами покаяния, любя, насколько можем, столь нас Возлюбившего». «Соединиться с Богом, поистине невозможно, если мы, помимо нашего очищения, не станем вне, или лучше сказать, выше нас самих, оставив все, что относится к миру чувственному, и возвысившись над мыслями, умозаключениями и всяким знанием и даже самым разумом, всецело находясь под действием умного чувства... и достигнув неведения, которое выше ведения, или, что то же, выше всякого вида философии». Только через единение ума с Богом человек восходит до истинного Богопознания, того «высшего, чем знание, неведения, сравнительно с которым вся наша естественная философия и наше обычное знание, основанное на постижении тварного мира, оказываются недостаточными и односторонними». Предостерегая о том, что «ум, отступив от Бога, становится или скотоподобным или демоноподобным и, удалившись от законов естества, вожделеет чуждых ему вещей», святой Григорий Палама наставлял, что именно молитва, как «восхождение ума к Богу и непосредственная беседа с Ним», не только хранит ум, но и возвышает каждою его мысль в Богомыслие и моление. «Восхождение ума к Богу берет свое начало через молитву». Как духовно-опытный и рассудительный подвижник, святитель Григорий Палама наставлял, что нужно молиться не только устами, но умом и сердцем – нужна внутренняя умно-сердечная молитва: «Связавши свой ум со Христом псалмами, пениями и духовными песнями, мы делаем сами себя селением спасительного имени», так как «постоянное воспоминание Его имени очищает ум». «Молитва внутренняя, умная помогает молитве устной». «Надо постоянно приводить к Богу ум, удаленный от земного». «Наш ум рассеивается, когда уклонится ко злу, которое по существу многообразно. Наш ум направляет наше вожделение к Единому и Истинному Богу, единому благому, дающему наслаждение, свободное от всякого страдания. А при расслаблении ума душевное стремление к истинной любви сбивается с верного направления, разрываемое на разные сладострастные влечения». В трактате «О священнобезмолствующих» Григорий Палама призывал «собрать отныне рассеянный чувствами ум и ввести его внутрь, в самое сердце, которое есть хранилище помыслов». По воззрению преподобного Григория Паламы завещание апостола Павла – «непрестанно молитесь» (1Фес.;5:17), дано всем христианам – и монахам, уединенным в своих кельях, и людям, живущим в миру, ибо молитва есть таинство Богообщения, она многогранна и включает в себя плач о грехах и сокрушение сердца, благодарение Бога за все Его тайные и явные благодеяния, хвалу Всевышнему и молитвенный гимн в честь Него, псалмопение и краткую Иисусову молитву – «Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя, грешнаго». Преподобный Григорий Палама провозглашает, что всякий христианин – не только монах, но и живущий в миру – призван жить молитвенной жизнью, а в идеале мы должны подобно преподобному Петру Афонскому, «напрягая ум, превратить свое сердце в совершенную божественную колесницу и другое небо, а для Бога в более приятное обиталище, чем настоящее небо». В «Житии святого Петра Афонского» преподобный Григорий Палама писал: «для святого Петра пробным камнем было его зрение души, очищенное устремлением к Богу». Преподобный Петр Афонский «превосходно упражнялся в безмолвии, а оно состоит в обращении и собирании ума в себе. Особливо же, как это ни странно сказать, обращении к уму всех душевных сил и действий их по уму и по Богу». Для преподобного Григория Палама молитва – выше всех добродетелей, она соединяет человека с Богом и есть выражение любви к Творцу и надежды на Него, она – союз веры, надежды и любви, таинство Богообщения, восхождение к Богу и занятие Ангелов, предвосхищение жизни будущего века, она предполагает удержание внимания и благоговейный трепет, ибо молитва рассеянная и без страха Божиего – оскорбление Бога. Наивысшая молитва – это священное безмолвие, состояние исихии, когда человек полностью отрешается от всего мирского и всецело пребывает с Богом, озаряется Божественным Светом и духовно преображается: «Безмолвие есть остановка ума и мира, забвение низших, тайное ведение высших, отложение мыслей на нечто лучшее их; это и есть истинное делание, восхождение к истинному созерцанию и видению Бога», «только оно есть показатель истинно здоровой души, ибо всякая другая добродетель есть только лекарство, исцеляющее немощи души, а созерцание есть плод здоровой души, им обожается человек, не путем восхождения от разума или от видимого мира при помощи гадательной аналогии, но восхождением по безмолвию, посредством которого мы неким образом прикасаемся Божественной неприкосновенной природе. Очистившие сердца посредством священного безмолвия и смешавшиеся неизреченно со Светом, превышающим чувство и ум, видят в себе Бога, как в зеркале». Вся подвижническая жизнь есть восхождение на Фавор, а вершина духовной жизни есть Боговидение – созерцание Божественного Света и духовное преображение: человек, «просвещаясь Божественным Светом, восходит по пути, который возводит на вечные вершины и, о чудо! он становится зрителем премирных вещей в том свете, не разлучаясь от этой жизни. Или вернее, отделяясь от материального, в котором он от начала проходит известный ему путь, он однако восходят не на мечтательных крыльях ума, который кругом всего блуждает, как слепой и не схватывает далекими чувствами и не превыспренными умопостижениями точного и несомненного восприятия; но путь этот возводит к истине неизреченною силою Духа; духовным и несказанным восприятием он слышит неизреченные глаголы и видит несозерцаемое и он уже здесь на земле становится весь чудо. И хотя бы он находился не на небе, он состязается с Ангелами в непрестанном песнопении, став на земле, как некий Ангел Божий и приводит через себя к Богу всякий вид тварей, т. к. и сам находится в общении со всем, он причащается Того, Кто превыше всего, чтобы стать точнейшим образом Бога».
В Священном Писании – в Ветхом и Новом Заветах – образно и поэтично возвещается о том, что Бог есть Свет – неизреченный и нетварный Свет не по Сущности Своей, а по энергиям Своим, грядущий Мессия – Иисус Христос – нарекался пророком Малахией «Солнцем Правды», Христос говорил, что «праведники воссияют, как солнце, в Царстве Отца их» (Мф.13:43), а апостол Павел проповедовал о Боге, «Который обитает в неприступном свете» (1Тим.6:16). Христос сказал о Себе – «Я свет миру» (Ин.8:12), «Я свет пришел в мир» (Ин.12:46); а апостол и евангелист Иоанн Богослов пламенно исповедовал веру в то, что «Бог есть свет» (1Ин.1:5), «в Нем была жизнь, и жизнь была свет человеков» (Ин.1:4), Он – «Свет истинный, который просвещает всякого человека, приходящего в мир» (Ин.1:9). В Псалтыре сказано: «Во свете Твоем узрим свет» (Пс.35:10), а пророк Исайя прорицал: «Тогда откроется, как заря, свет Твой... и слава Господня будет сопровождать Тебя» (Ис.58:8), «тогда свет Твой воссияет во тьме, и мрак Твой будет как полдень» (Ис.58:10). В Апокалипсисе таинственно изображается пророческие видения Небесного Града – вечного Царства Божественного Света: «И город не имеет нужды ни в солнце, ни в луне для освещения своего; ибо слава Божия осветила его, и светильник его – Агнец» (Откр.21:23). «И ночи не будет там, и не будет иметь нужду ни в светильнике, ни в свете солнечном, ибо Господь Бог освещает их» (Откр.22:5). Литургические песнопения Православной Церкви проникнуты образами Божественного Света, в них Христос именуется «Свете тихий», «Свете истинный», а в нашем Символе Веры исповедуется вера Церкви в Бога Сына как «Свет от Света». «Бог есть Свет, и нет в Нем никакой тьмы» (1Ин.;1:5). Христос посылает Своих учеников, чтобы они были светом для людей, а в церковной гимнографии Бог воспевается как Свет чаще, чем как Любовь, ибо Отец, Сын и Святой Дух есть Трисиянный Божественный Свет. О неизреченном Божественном Свете писали и святые отцы Церкви – святитель Григорий Богослов, преподобный Максим Исповедник, святой Иоанн Дамаскин и преподобный Симеон Новый Богослов, которые называли Божественный Свет Преображения – «вечным светом Божества», «неприступным сиянием Святой Троицы», «неописуемым», «вечным и безвременным» Светом, «славой Божией» и «сиянием Царства Небесного». С молитвенным изумлением преподобный Григорий Палама восклицал: «Сам Бог, превосходящий всякий умный свет и сверхсущественно выходящий за пределы всякой сущности, именуемый «огнем» священными богословами, обладает в Себе скрытностью и невидимостью, как бы по тусклому образу огня в чувственных вещах, когда нет вещества, вмещающего Божественное явление. Но когда Он коснется подходящего вещества, ничем не прикрытого (таковым является всякое умное очищенное естество, не прикрытое покрывалом зла), тогда и Он Сам бывает видим, как умный свет». Для преподобного Григория Паламы Бог есть Неизреченная Красота и источник всего прекрасного, вся красота нашего земного мира – лишь отблеск и тень истинного величия Божиего, а Божественный Свет именуется «Неприступным Светом, непостижимым излиянием Божественного сияния», «истинной и вечной красотой», «Божественной славой, Царством Божиим, красотой, благодатью, светлостью», «неизреченной славой и сверхсовершенной и предвечной славой Божества, безлетной славой Сына и Царством Божиим, истинной и вожделенной красотой около Божественной и блаженной природы, естественной славой Бога, Божеством Отца и Духа, отраженно сияющим в Единородном Сыне». С апостольским вдохновением возвещая о том, что святые апостолы и подвижники были причастны славе Божией и защищая реальность мистического опыта Боговидения – созерцания Божественного Света, преподобный Григорий Палама пояснял, что «Бог именуется Светом не по Своей Сущности, но по Своей энергии». В понимании преподобного Григория Паламы, Божественный Свет есть Свет нашего преображения и обожения, превосходящий разум и чувство, а созерцание – предвосхищение жизни будущего века, но Бог открывается Себя те, кто очистил сердце свое покаянным плачем, борьбой со страстями и участием таинствах Церкви. Различая в Боге сокровенную запредельную Сущность и Его нетварные энергии, Григорий Палама убежден, что «озарение, или Божественная и обоживающая благодать, есть не Сущность, а энергия Бога», которая соединяет Его с нами и делает нас причастниками Его вечной жизни и сияния нетварной славы. Оставаясь всецело сокровенным и неприступным по Сущности Своей, «благодатию Бог всецело объемлет тех, кто того достоин, и святые объемлют Бога во всей Его полноте». Мистический опыт созерцания Божественного Света – это видение Бога лицом к лицу и «Царство Божие пришедшее в силе» (Мк.;9:1); это «тайна восьмого дня миротворения» и жизни будущего века; это – Фаворский Свет, осиявший трех апостолов; это – сияние славы святых и неувядающий венец вечной жизни; это – таинство обожения и тайна нашего преображения, ибо «тот, кто причастен Божественной энергии сам как бы становится Светом – он соединен со Светом и вместе со Светом видит совершенно сознательно все то, что остается сокрытым для лишенных этого благодатного опыта: так он превосходит не только телесные чувства, но и все, что может быть познано разумом... ибо чистые сердцем видят Бога, Который, будучи Свет, обитает в них и открывает Себя любящим Его, возлюбленным Своим». «Эта Божественная светлость и боготворная энергия, причащающиеся коей обожаются, есть некая Божественная благодать, но не естество Божие; не потому, чтобы оно отсутствовало... ибо везде находится естество Божие, но как никому не доступное, ибо нет никого созданного... способного приобщаться его; Божественная энергия и благодать Духа, везде присутствуя и неотделимо от Него пребывая, непричастна, как бы отсутствующая лицам, неспособным к причастию вследствие нечистоты». Архиепископ Василий Кривошеин особенно акцентировал внимание на том, что святой Григорий Палама «много говорит об этом Божественном даре обожения – действии Божием, созерцаемом как несозданный Свет и преобразующем нас также в Свет. Это приводит нас к центральным вопросам богословской полемики, возникшей в результате защиты Паламой афонских исихастов и их духовных воззрений. Спор шел об объективной онтологической реальности видений святых. Для Паламы Свет мистических видений, просвещение всего человека не было иллюзией или субъективным психологическим состоянием, ни чем-то созданным в нас, ни даже символом Божества, как это думал Варлаам, но объективной действительностью, вечной и несозданной славой Божией, славою Христа, явленною апостолам в Преображении, первомученику Стефану в его видении, апостолу Павлу на пути в Дамаск и вообще святым. Сам Бог являет Себя в Своей славе, как бы выходя из Самого Себя, оставаясь вместе с тем неприступным в Своей сущности. Это различение в Боге между сущностью и Его несозданными действиями (энергиями), ни в чем не нарушающее Божественную простоту, ибо весь Бог нераздельно присутствует в каждом из Своих явлений, составляет онтологическую основу мистического богословия Паламы, позволявшую ему утверждать действительность обожения, не впадая при этом в смешение Бога с тварью… Основная мысль, которую защищает Палама, когда он говорит о различии в Боге между Его непричастной сверхсущностью и Его причастными энергиями, не состоит в недоступности Бога для творения, как иногда истолковывают его учение, но, наоборот, в Его реальном присутствии в творении и в нашем причастии в Самом Боге». Для преподобного Григория Паламы очевидно, что если мы отрицаем различие Божественной Сущности и Божественных энергий, то мы неизбежно впадаем в еретическое заблуждение, ибо тогда мы либо причащаемся Сущности Божией и растворяемся в Божестве – это ересь пантеизма, либо причастность Богу невозможна для нас, но тогда невозможно спасение и обожение. Ясно понимания эту богословско-догматическую и сотериологическую дилемму, святой Григорий Палама писал: «Если ты уничтожишь, то, что между Неприступным и причащающимися, ты разделил нас тем самым (о какая потеря!) от Бога, устранив связующее и установив великую и непроходимую пропасть между Ним и творением и управлением тварей. Тогда нам будет нужно искать другого Бога, Который был бы не только самоцельным, самодействующим, самосозерцающим Себя в Себе, но и благим... не только ни в чем не нуждающимся, но и сверхпреисполненным... не только неподвижным, но и движущимся... и, проще говоря, искать будет нужно нам Бога неким образом причастного, причащаясь к Которому... мы становимся сущими и живыми и Божественными». На личном духовно-аскетическом опыте познав, что таинство Боговидения есть мистический опыт преображения личности, а спасение и высшая цель христианской жизни – это обожение, преподобный Григорий Палама утверждал: «Богоносной душе подается Свет от живущего в ней Бога. Однако единение Бога, причины всего существующего, с теми, кто того удостоились, превосходит даже это, по Своей сверхсущной силе и всецело пребывающего в Себе, и всецело живущего в нас и передающего нам не Свою собственную природу, но Свою собственную славу и светлость. Следовательно, этот Свет Божественен и справедливо называется святыми «Божеством», так как он боготворит. Не только так, но называется ими и самим обожением и началом Божественности и представляется мне различением в едином Боге и Его преумножением. Тем не менее это есть Начало-Бог и Сверх-Бог и Сверхбезначальный, единый во едином Божестве». Вслед за святым Иринеем Лионским и святителем Афанасием Великим, преподобный Григорий Палама провозглашал, что Бог воплотился и вочеловечился, чтобы человек обожился – стал богом по благодати и причастником вечной Божественной Жизни, соединился с Богом и достиг состояния обожения, в котором «праведники воссияют как солнце» (Мф.;13:43), ибо станут по благодати тем, что Бог есть по Своей природе. Если Божественная Личность Бога Слова восприняла человеческую природу – Христос Богочеловек единосущен Отцу и святому Духу по своему предвечному Божеству и единосущен нам по Своему воспринятому человечеству, то все люди призваны к обожению, достичь которое можно только евангельской жизнью и стяжанием благодати Святого Духа, синергией Божественной благодати и человеческой свободы. Христос вознесся на небо, чтобы воссесть одесную Отца и прославить человеческое естество Свое, ходатайствовать о ниспослании Святого Духа и Его сошествии на апостолов в день Пятидесятницы, когда образовалась Новозаветная Церковь, ибо огненные языки Святого Духа – это небесный огонь благодати, пламя нетварной Божественной энергии. Святой Дух остается незрим по Божественному естеству Своему, но Он являет Божественную благодать и освящает верующих во Христа и живущих по заповедям Его – совершает таинство преображения, о котором говорил все величайшие подвижники Церкви от мужей апостольского века, великих православных мистиков – преподобного Макария Египетского и преподобного Симеона Нового Богослова до величайших русских святых – преподобного Серафима Саровского и преподобного Силуана Афонского. По замечанию профессора Георгия Мандзаридиса: «В эпоху Григория Паламы афонские исихасты посвящали себя особому деланию, чтобы на опыте познать действия обоживающей благодати Святого Духа. Обожение человека во времена великих отцов Церкви было преимущественно христоцентричным, а в исихастский период та же реальность переживалась более духоцентрично. Это различие не затрагивает сущности, а касается способа постижения и переживания обожения. По мнению Григория Паламы, обожение человеческой природы впервые осуществилось в лице Христа. Его человеческая природа соединилась с Божественным Словом и восприняла полноту обоживающей энергии, исходящей из божественной сущности и явленной Христом Своим ученикам на Фаворе. Таким образом, человеческая природа Христа стала сосудом нетварной божественной энергии и с тех пор изливает эту благодать в Святом Духе всем верующим. Возрождаясь через таинство крещения, человек становится одной плотью со Христом через причастие Его обоженного Тела и таким образом участвует в Его новой жизни и становится гражданином Небесного Царства. Благодаря неразрывной связи с Источником истинной жизни, человек больше не боится смерти и не живет под ее угрозой. Нетварная жизнь и энергия Христа сообщаются соединенному с Ним человеку, в котором живет и действует Сам Христос. Жизненные потребности и искушения ведут такого человека не к падению или компромиссу с грехом, а к аскетизму и восхождению к Богу. Его основная забота в земной жизни – сохранение постоянного общения с Богом посредством молитвы и участия в таинствах. Покой его – только в соединении с Богом, благодаря которому он обретает полную уверенность в достижении конечной цели своего пути. Видение нетварного света дает ему опыт высшей славы, к которой он стремится, и залог того, что он увидит Бога «лицом к лицу» в жизни будущего века».
Для преподобного Григория Паламы, созерцание Божественного Света – это не поэтическая метафора и не литературный образ, а реальность мистического опыта Боговидения, это – мистическое богословие Божественного Света, которым проникнуты все литургические тексты Церкви, это – богооткровенная истина веры, оживающая в духовной жизни православных подвижников, ибо христианская вера требует, чтобы мы не только исповедовали догматы Православия, но и жили богооткровенными истинами веры, не только читали Библию, святоотеческую литературы и освоили методы катафатического и апофатического богословия, но и боролось со страстями, участвовали в таинствах Церкви и достигли опытного Богопознания. По глубокомысленному суждению Григория Паламы не теоретическое знание приносит спасение и мудрость, а духовное делание: «Среди нас мы не знаем ни одного исихаста, который бы не стремился, если он умеет читать, изучать Писания; тех же, кто читать не умеет, можно принять за живые книги, ибо они с легкостью читают наизусть большую часть Писаний, но в конце концов «делание, а не знание Писания приносит спасение». «Человек, имеющий Его в себе соблюдением Божественных заповедей, не будет даже иметь нужды изучать Писания, а будет их все знать без изучения». Тайна нашего спасения – это тайна синергии, содействия нашей человеческой свободы и Божественной благодати, потому – никто не может спастись без Бога и Его благодати, но в то же время Царство Небесное силою берется – нужны усилия нашего ума, сердца и воли – необходимо подвижничество, духовное делание, жизнь по Евангелию. Таинственное видение Божественного Света есть созерцание Царства Небесного, это – «предвестие второго пришествия Христа в силе и славе Божества Его», «основание будущих благ», «залог будущего века» и тайна обожения. Для преподобного Григория Паламы новая жизнь во Христе и наше обожение начинается уже в земной жизни – христианин духовно возрастает в меру совершенного возраста Христова через веру, действующую любовью, таинства, евангельские добродетели и благодать Святого Духа, становясь причастником вечной Божественной Жизни, на вершинах Богообщени удостаиваясь высокой чести Боговидения – созерцания Божественного Света, увиденного апостолами на горе Фаворской, доступного святым людям с чистым сердцем, но в полной мере Откровение Божественного Света будет дано только в жизни будущего века, когда мы узрим Бога лицом к лицу. По разъяснению Григория Паламы, видение Бога «лицом к лицу» – это видение не Его сокровенной и незримой Сущности, а Его Божественного Сияния, которое становится доступным для приобщения и видимым человеку в Святом Духе. С точки зрения преподобного Григория Паламы «стать богом и обрести Царство Божие – одно и то же», в Царстве Небесном, которое в полноте унаследуют верующие в будущем веке – вечности праведники удостоятся обожения и созерцания Божественного Света – они узрят сияющий лик Иисуса Христа во славе Его и будут причастниками Божественной Жизни, уподобившись Христу Преображенному и Воскресшему – сияя как солнце, став живыми храмами Святого Духа и истинными сынами Небесного Отца. «Именно во славе Отца придет Христос и… праведницы просветятся яко солнце (Мф.;13:43); они станут светом и будут зреть свет, зрелище приятное и святое, доступное лишь очистившемуся сердцу; отчасти этот свет сияет сегодня в качестве залога для тех, кто бесстрастием вознесся над всем, что проклято, а чистой и бесплотной молитвой – надо всем чистым; но в тот день Он явным образом обожит сынов воскресения (Лк.;20:36), которые насладятся вечностью и славой в общении с Тем, Кто даровал нашей природе Божественную славу и сияние». «Разве не очевидно, что существует лишь один и тот же Божественный свет – тот, что апостолы видели на Фаворе, тот, что очистившиеся души созерцают уже сейчас, тот наконец, что есть само осуществление вечных будущих благ? Вот почему Василий Великий сказал, что свет Преображения Господня был предварением славы Христа во втором пришествии». Задаваясь вопросом – «Разве святые в будущем веке не бесконечно будут преуспевать в Боговидении?» – преподобный Григорий Палама отвечал – «Нет сомнения, что бесконечно, ибо Ангелы, как передает нам изъяснитель небесного мира святой Дионисий Ареопагит, тоже всегда получают в нем прибавление даров, от предшествующего завершающегося озарения идя к более яркому. На земле во все веки мы тоже не знаем и не слышали ни об одном человеке, кто, причастившись его, не стремился бы уже к более совершенному. Если желание сподобившихся его не прекращается, но предшествующая благодать укрепляет их для причастия большего, а подающий Сам Себя бесконечен и одаривает щедро и не скупясь, то каким еще образом могут сыны будущего века не преуспевать бесконечно, получая благодать от благодати и неустанно в радости совершая восхождение? Не всякий ли дар совершенный свыше, а не совершеннейший? Ибо совершеннейшее не принимает прибавления». С молитвенным изумлением и трепетом, с евангельской радостью святитель Григорий Палама благовествует о том, что жизнь Ангелов и святых в Царстве Небесном – динамична, она – вечное устремление к Богу, восхождение от силы к силе, от славы к славе, от совершенства к совершенству, озарение Божественным Сиянием Трисолнечного Божества – бесконечного и неиссякаемого источника всех благ и совершенств. Со священным трепетом в сердце преподобный Григорий Палама замечает, что наша земная жизнь скоротечна, а история мира завершится – все мы предстанем на Суд Божий, будучи озаренными сиянием славы Трисолнечного Божества, поэтому мы призваны возжаждать вечной и непреходящей красоты славы Господней и очиститься от греховной скверны, обратить ум, волю и сердце к Богу, жить по Евангелию и стяжать благодать Святого Духа – светоносный виссон, облачение святых, ибо тот, кто не имеет сияющей ризы Божественного Света не сможет войти в брачный чертог Царства Небесного и будет извергнут во тьму кромешную и геенну огненную, но верные Христу будут озарены сиянием «славы Его и безначального Отца и животворящего Духа, Которых единое сияние и Божество, слава, Царство и сила», они буду прославлены, удостоятся увидеть неизреченную красоту горнего Иерусалима и воссиять в Царстве Небесном, став истинными сынами Всевышнего.
Преподобный Григорий Палама – истинный афонский монах и святогорец, чья славная подвижническая жизнь напоминала житие древних святых Церкви, он – защитник священнобезмолвствующих и исихаст, достигший вершин Богопознания, церковный мистик и созерцатель Божественного Света, сравнимый со святителем Григорием Богословом и преподобным Симеоном Новым Богословом, он – незыблемый столп Православия, тонкий знаток Слова Божиего и хранитель Священного Предания, вслед за апостолом Павлом указавший на кардинальную разницу между мирской мудростью и премудростью Божией, он – духовно-опытный аскет и подвижник, наставник монахов и мирян, пламенный молитвенник и архипастырь Церкви – архиерей Фессалоникийский, вдохновенный оратор и проповедник, обличитель сильных мира сего и богачей, защитник униженных и оскорбленных, целитель отчаявшихся душ и раненых сердец, молитвенник о мире и миротворец, борец с лжеучениями Варлаама и Акиндина, византийских гуманистов и латинских схоластов. Святитель Григорий Палама – блестящий выразитель древней церковной традиции монашества, а его богословские произведения – шедевры святоотеческой мысли, он вобрал в себя соборную мудрость Церкви – духовно-опытную мудрость преподобного Макария Египетского и преподобного Иоанна Лествичника, святого Иоанна Дамаскина и святого Максима Исповедника, святителя Василия Великого, святителя Григория Нисского и святого Дионисия Ареопагита, отсюда – церковность и традиционность всех богословско-догматических и нравственно-аскетических взглядов Григория Паламы, но вместе с тем, он не компилятор святоотеческого богословия, а самобытный мыслитель, выдающийся метафизик и тончайший диалектик, различавший в Боге сокровенную Сущность и нетварные Божественные энергии. Для преподобного Григория Паламы истинное Богопознание имеет не теоретический, а духовно-опытный характер и является причастием Богу и озаренностью Его вечным светом, видение которого удостаиваются те, кто верует во Христа и следует за Ним, очищает сердце своем покаянным плачем, борется со страстями, непрестанно молится, участвует в таинствах Церкви и живет по заповедям Евангелия. Богословие святого Григория Паламы – это богословие Православной Церкви, оно зиждется на библейском Откровении, святоотеческой мудрости и духовном опыте святых подвижников, это – не рассудочное богословие католических схоластов, проверяемое диалектикой Платона и силлогизмами Аристотеля, а богомудрое богословие, идущее от пророков Ветхого Завета и апостолов Нового Завета, теснейшим образом связанное с сакраментально-литургической жизнью Церкви и монашеской традицией Афона, это – великий синтез святоотеческой мысли и великолепный образец мистического богословия, основанного на духовном опыте подвижнической жизни, Богообщения и Боговидения, а сам Григорий Палама – истинный богослов, монах, проповедник и вселенский светильник Церкви, по праву нареченный сыном Божественного Света, к которому мы возносим проникновенное и сердечное моление: «О, всехвальный святителю Христов и чудотворче Григорие! Приими сие малое моление от нас грешных к тебе прибегающих и теплым твоим предстательством умоли Господа Бога нашего Иисуса Христа, яко да, призрев на ны милостивно, дарует нам согрешений наших вольных и невольных прощение, и по велицей Своей милости избавит нас от бед, печалей, скорби и болезней душевных и телесных, обдержащих нас; да подаст земли плодоносие, и вся, яже на пользу настоящаго жития нашего потребная; да дарует нам скончати житие сие привременное в покаянии, и да сподобит нас грешных и недостойных Небеснаго Царствия Своего, со всеми святыми славити Его безконечное милосердие, со Безначальным Его Отцем и Святым и Животворящим Его Духом, во веки веков. Аминь».
Богословие святого праведного Николая Кавасилы
Яко наставник Божественный и вещатель премудрый веры православныя догматов и добродетелей священнейших, просиял еси в мире словом и делом, Николае праведне. Сего ради Солунская земля твоею славою хвалится и любовию празднует всечестную память твою.
Тропарь праведному Николаю Кавасиле, глас 4
Житие свое разумом Боговдохновенным проводил еси, просиявый мудростию и благодатию, и, словес силою прославивыйся, благочестия учитель явился еси. Сего ради поем тя, Николае.
Кондак праведному Николаю Кавасиле, глас 2
Святой праведный Николай Кавасила – одна их крупнейших фигур в богословской мысли Византии XIV века, он – выдающийся православный богослов и религиозный философ, перу которого принадлежат различные сочинения, касающиеся литургике и агиографии, христологии и экклесиологии; он – вдохновенный проповедник и подвижник, аскет и «инок в миру», глубокомысленный литургист и тайнозритель Божественной Литургии, не состоявший в священном сане и принадлежавший к славной восточной традиции богословов-мирян; он – ученый-энциклопедист и яркий представитель византийской традиции исихазма, знакомый с преподобным Григорием Паламой, вместе с которым пребывал на святой горе Афон. В своей жизни и в своем литературном творчестве святой Николай Кавасила был ярким выразителем православного вероучения, он не только византийский богослов, но и мистик-исихаст, чьей миросозерцание укоренено в святоотеческой богословской традиции и основано на духовном опыте жизни во Христе, а в центре его внимания стоял вопрос о сотериологии и таинствах Церкви. Богословие праведного Николая Кавасилы имеет сотериологический характер, оно вращается вокруг тайны Божьего домостроительства нашего спасения, сопряженной с таинствами Церкви, через которые христианин приобщается к Богу и входит в вечную жизнь. Святой Николай Кавасила вошел в историю Церкви как один из лучших выразителей церковного учения о таинствах и систематизатор православной сакраментологии, верный Священному Преданию и опирающийся на богословскую мудрость предшествующих святых отцов Церкви. Богословие святого Николая Кавасилы святоотеческое по своему духу, это – мудрость, рожденная из жизни во Христе и духовно-аскетического опыта, оно пронизано библейскими и литургическими смыслами, глубоко связано с духовным подвижничеством, имеет мистико-реалистический и литургический характер. Все богословские рассуждения святого Николая Кавасилы наитеснейшим образом связаны с обрядами и таинствами Церкви, их символикой и храмовым богослужением. Богословие праведного Николая Кавасилы литургично, а богослужение является не только символическим изображением тайны Божьего домостроительства, но и собирает всех верующих во Христа вокруг Евхаристической Чаши, чтобы освятить верных и приобщить их к вечной жизни Самого Бога: «Все священнодействие, так как оно носит образ домостроительства, Христа Спасителя, и прежде всего – псалмопение… Все священнодействие и оканчивается таинство Божественной Евхаристии, ибо теперь дары уже освящены и освятили иерея и весь священный лик, а чрез них совершили и освятили и остальное собрание Церкви». «Все священнодействие Литургии есть как бы один образ единого Тела и Царства Спасителя, образ, представляющий все его части от начала и до конца во взаимном порядке и согласии». «Совершающееся при освящении Святых Даров имеет непосредственное отношение к домостроительству Христа Спасителя». В своем великолепном «Изъяснении Божественной Литургии» святой Николай Кавасила раскрыл глубокую взаимосвязь между литургическим священнодействием и тайной Божьего домостроительства нашего спасения, а сама Божественная Литургия была для него источником поэтического вдохновения и богословской мудрости, ведь он щедро черпал богооткровенные истины православной веры, касающиеся вопросов сотериологии и Боговоплощения, не только из стихов Библии и святоотеческой литературы, но и из богослужебных книг, обрядов, таинств и литургических текстов. Не случайно обучаясь в Константинополе, Николай Кавасила тосковал по Фессалоникам, украшенным прекраснейшими храмами и явившим великих святых и мудрецов христианского мира. В центре духовной жизни праведного Николая Кавасилы и всего его богословия стояли таинство Евхаристия и Божественная Литургия – сердце всех молитв и богослужений, отсюда – столь яркое описание состояния новокрещенного и священных воздействий, производимых таинствами на душу человеческую, в его книге «Жизнь во Христе», а также – мистический реализм, составляющий характерную черту миросозерцания Николая Кавасилы, позволяющий ему более глубоко и духовно «осязательно» постигать догматы Православия и ставящий его в один ряд с величайшими церковными мистиками – преподобным Макарием Египетским и преподобным Максимом Исповедником, преподобным Симеоном Новым Богословом и преподобным Григорием Паламой. По справедливому умозаключению Р.Ю. Аторина, «исследование наследия святого Николая Кавасилы позволяет сделать вывод о том, что содержание учения святого находится в согласии с Церковным Преданием и имеет его своим источником. Здесь под Преданием мы понимаем личную передачу опыта благодатной жизни в Боге от отцов-исихастов святому Николаю Кавасиле. Учение о таинствах у святого Николая входит органической частью в более широкое учение о спасении, которое находится в тесной связи с прославлением Бога и домостроительства нашего спасения, совершенного Им, с учением о человеке, о Церкви и о Пресвятой Троице».
Сведения о жизни праведного Николая Кавасилы весьма скудны, но не малосущественны – они дают нам лучше узнать этого византийского богослова и церковного писателя. Год рождения святого праведного Николая Кавасилы остается для нас тайной – в исследовательской литературе высказывались суждения о том, что он родился в 1300 году, а умер в 1371 году в сане архиепископа Фессалоникийского, но по данным современных византологов год его рождения – 1320, а год смерти – 1391,если же мы обратимся к книге протоиерея Иоанна Мейендорфа «Введение в святоотеческое богословие», то прочтем, что Николай Кавасила родился в 1332 году, а в книге «Византийская философия. Четыре центра синтеза» болгарский византинист Георгий Каприев высказал мнение, что если место рождения Николая Кавасилы – Фессалоники, то время – между 1319 и 1323 годами. В исследовательской литературе до сих пор нет согласия о точном времени рождения святого праведного Николая Кавасилы, но нам известно, что он происходил из аристократической семьи – «родителей имел славных и добродетельных», а представители его рода играли важную роль в церковной и политической жизни Византии. По материнской линии Николай Хамает унаследовал фамилию Кавасила, а его мать была сестрой трех архиереев, одним из которых был Нил Кавасила – архиепископ Фессалоникийский, защитник исихазма, системно изучивший томистское богословие и дискутировавший с Никифором Григорой, автор богословско-полемических сочинений, направленных против латинян, блестящий полемист и критик схоластической теологии Фомы Аквинского. Как замечает Р.Ю. Аторин в своей статье «Византийская традиция исихазма. Духовное наследие святого Николая Кавасилы», «святитель Нил Кавасила являлся паламитом, автором многих полемическо-богословских сочинений. Он и занимался начальным образованием святого Николая, оказав благотворное влияние на формирование души своего племянника. В раннем возрасте святой Николай знакомится с исихазмом. Происходит это не только через его дядю. Уже в 1330-х годах Николай Кавасила тесно связан с исихастским движением. Его духовный руководитель – ученик преподобного Григория Синаита и будущий Константинопольский патриарх Исидор Бухир, являвшийся другом святителя Григория Паламы». После смерти своего дяди – Нила Кавасилы, благодарный племянник напишет хвалебную эпитафию своему первому наставнику в богословии: «Гроб этот скрывает Нила знаменитого тело, чистейшее жилище девственной души. Нил блаженнейший! Ты, сияя, достиг неба, а нам ослепил взор после того, как закрыл свои прекрасные очи». С юношеских лет в душе Николая Кавасилы пробудилась любовь к наукам – он с усердием изучал астрономию – науку о звездах, пытаясь изъяснить систему Птолемея, обращался к трудам александрийских математиков и астрономов IV века, а в своих письмах он свидетельствует о своей горячей любви к искусству, философии и литературе, провозглашая, что каждый богослов должен духовно-нравственно и интеллектуально развиваться, чтобы приумножать свои таланты и дарования, «ибо несовершенным является тот, кто на самом деле не преуспевает в добре, на которое он был способен». По всей вероятности, с 1335 года по 1340 год святой Николай Кавасила обучался в Константинополе, где в совершенстве освоил грамматику и риторику, изучал философию, математику, астрономию и естественные науки. Во время обучения в Константинополе одним из самых близких друзей Николая Кавасилы был Димитрий Кидонис – видный политический деятель и известный писатель, горячий приверженец идей Фомы Аквинского и западных богословов. Надо сказать, что в сочинении Николая Кавасилы «Вопрос о ценности знания» чувствуется концептуальное влияние Фомы Аквинского – Николай Кавасила активно защищал ценность светского знания, логики, риторики и диалектики, а также познавательною силу человеческого ума – познание Истины возможно через союз ума, веры и любви, в то же время он никогда не был рационалистом и прекрасно понимал границу познавательных способностей человека – путь познания ведет нас к наивысшему Благу – Богу, Который есть Сама Истина, но в сокровенной Сущности Своей Бог остается запределен познанию – Абсолютного, Сущего и Непостижимого нельзя объять нашей ограниченной мыслью. По заветному убеждению Николая Кавасилы, человек может обрести совершенство в любви, а не в познании – можно возлюбить Бога всем сердцем и стать истинным философом, но нельзя постичь всех сокровенных Божественных тайн – тем более тайны Божественной Сущности, вместе с тем, любовь есть истинный путь христианского Богопознания, воспетый в Новом Завете. Ведущий болгарский византинист Георгий Каприев совершенно прав, когда утверждает, что святой Николай Кавасила был высокообразованным мыслителем, высоко ценил философию и защищал светские науки – теоретические и практические, а в его собственных сочинениях «опознаются содержательные элементы творчества Фомы Аквинского, Ансельма Кентерберийского и даже Дунса Скота», но невозможно согласиться с мнением Каприева гласящим, что в богословских текстах Николая Кавасилы заметно «дистанцирование от отшельничества и монашества как истинной жизни во Христе и от мистического подвига как эталона приближения к Богу». На страницах своих богословских сочинений святой Николай Кавасила отмечал, что христианство – это путь к спасению и высшему Божественному совершенству – обожению, этот путь открыт всем верующим во Христа и исповедующим Его Единородным Сыном Бога Живого, а потому Кавасила сосредотачивает свое внимание не столько на практике иноческого жития – непрестанной Иисусовой молитве, монашеском посте и бдениях, отречении от мира и созерцании нетварного Божественного Света, сколько на участии в таинствах Церкви, доступных всем христианам – как монахам, так и мирянам. Жизнь во Христе – это пребывание в Церкви, участие в ее таинствах и литургической жизни, соблюдение заповедей Иисуса Христа, борьба со страстями и стяжание благодати Святого Духа. В богословии святого Николая Кавасилы главный акцент делается на сакраментальной жизни – на участии в таинствах Церкви, к которым призван каждый христианин, ибо таинства установлены Самим Христом для всех верующих в Него – для всех христиан, а не только для монахов, живущих в монастырях и скитах. Для того, чтобы быть христианином не нужно бросать свое занятие и непременно становиться монахом, ибо «и искусствами можно пользоваться без вреда, и к занятию какому-либо нет никакого препятствия, и полководец может начальствовать войсками, и земледелец возделывать землю, и правитель управлять делами». Все сферы человеческой жизни – социальная, художественная и умственная – призваны к воцерковлению, а это значит, что под сенью Креста Христова есть место поэтам и художникам, музыкантам и земледельцам, философам и врачам, простосердечным и ученым, старцам и юношам, если они веруют во Христа и служат талантами и дарованиями своими Богу, приобщаясь к вечной жизни и соединяясь со Христом через таинства. Это – великая преображающая сила Православия и сакраментально-литургической жизни Церкви. Монашество – это высокий образ жизни, но не все люди призваны к иноческому подвигу, а потому для каждого христианина «нет нужды удаляться в пустыню», ведь к полноценной духовной жизни призваны как монахи, так и миряне – через веру, церковные таинства и добродетельную жизнь каждый из нас – будь он монах или мирянин – становится живым членом Церкви и храмом Святого Духа, наполняясь и освящаясь благодатью и преображаясь – становясь подлинным христианином по духу, вере и самой жизни. По замечанию греческого богослова Нелласа Панайотиса, «полнота духовной жизни возможна даже в мире, и наметив очертания такого жительства, Кавасила сделал решающий шаг к тому, чтобы жизненные токи исихастского возрождения XIV века достигли мира – достигли как возрождение литургической и таинственной жизни. Так созданы им основания православной духовности общества – дело, значение которого для нашего времени трудно переоценить и которое необходимо продолжить. Но не менее ценно и учение Кавасилы о том новом устроении, которое приемлет мир, когда преображается в Церковь…». Святой Николай Кавасила был ярким представителем православной традиции исихазма и выразителем «христоцентричного сакраментализма», а его духовным руководителем в юные годы был ученик преподобного Григория Синаита – Исидор Бухир, будущий патриарх Константинопольский. Как верно замечает Р.Ю. Аторин в своей статье «Византийская традиция исихазма. Духовное наследие святого Николая Кавасилы»: «Большое влияние на взгляды и внутреннюю духовную жизнь святого Никалая Кавасилы, особенно после принятия им учения святителя Григория Паламы, оказал исихазм – практика деятельной молитвы, истинное Богообщение. собенно видны параллели между этими двумя святыми при сравнении их гомилий на богородичные праздники или, например, при сравнении Слова второго «Какое содействие оказывает ей Божественное Крещение» книги «Жизнь во Христе» святого Николая с беседой на Крещение произнесенной в навечерие Богоявления святителем Григорием… Говоря о внешних связях богословия святого Николая Кавасилы с наследием Церкви, прежде всего отметим обилие цитат Священного Писания в его творениях. Причем святой Николай цитирует самые различные книги Библии, отдавая, впрочем, предпочтение книгам Нового Завета. Из книг Ветхого Завета чаще всего он цитирует Псалтирь. Помимо Священного Писания святой Николай приводит и святоотеческие цитаты с;указанием на авторов – святителя Иоанна Златоуста и святого Дионисия Ареопагита, но довольно редко. Более часто в его творениях можно встретить неявную цитацию». По слову греческого религиозного мыслителя Нелласа Панайотиса, «прозрачна связь учения Кавасилы как со школой святого Григория Паламы, так и со всей православной святоотеческой традицией в целом. Он ярко показал, что тварь призвана в единение с нетварным Богом и что это возможно – в том случае, когда она всецело, даже до смерти, отрицается автономности, составляющей ядро и движущую силу греха. Оказав, в специфической ситуации XIV столетия, поддержку святителю Григорию, Кавасила с ясностью выразил истину Православия и помог осудить еретический гуманизм своего времени. Однако не менее ярко им засвидетельствовано и то, что для всей полноты творения и, в особенности, для всех проявлений жизни возможно, при отвержении самодостаточности, соединение через таинства с Богом. Именно в этом моменте своего учения, собирая и пересматривая все возможные претензии средневековых гуманистов, он заложил богословские основания для «теоцентричного» гуманизма».
Время земной жизни святого Николая Кавасилы было трагическим в истории Византии – латинская оккупация и нарастание угрозы с Востока – со стороны турок, смятение охватывающее империю и восстание зилотов, сопровождающееся страшной резней фессалоникийской знати. Во время восстания зилотов в 1345 году святой Николай Кавасила с трудом спасся от смерти, спрятавшись в колодце акрополя. В это время Николай Кавасила активно участвует в политической и религиозной жизни Византии – он желает спасти свою страну от междоусобной брани и гражданских раздоров, призывает соотечественников к духовному подъему и культурному возрождению, став секретарем и советником императора Иоанна Кантакузина, поддерживая его во время гражданской войны и занимается дипломатической деятельностью. Несмотря на свое знатное и аристократическое происхождение святой Николай Кавасила был исповедником евангельской морали, защитником народа и искателем социальной справедливости. В своем трактате «Слово против ростовщиков» и в письме «Благочестивой Августе о прибыли», адресованном матери малолетнего императора Иоанна V Палеолога, святой Николай Кавасила не только пламенно высказывал сочувствие всем нуждающимся и униженным, угнетенным и обездоленным, но и порицал жестокосердных богачей и власть имущих, с негодованием восклицая: «Разбойники живут в пустыне или в горах, обнажая меч на путников; если же ими населены города, то, подверженные алчности, они пренебрегают судьями и законами... Если грабители могил совершают преступление ночью, то живых закон разрешает грабить даже днем… И если ты берешь больше, чем даешь, ты обвиняешься как присваивающий чужое». Видя к каким страшным бедствия вело Византию ростовщичество и подчеркивая, что оно противоречит Священному Писанию и Нагорной проповеди Иисуса Христа, святой Николай Кавасила определял ростовщичество как злодеяние и присвоение чужой собственности, ссылаясь на законодательство Ликурга и Солона, отменивших в свое время долги. С нравственным возмущением констатируя, что ростовщичество стало нормой жизни и ростовщик «не несет ответственности перед земными судьями», Николай Кавасила напоминает о грядущем Божьем Суде: «Одно дело сегодняшнее наказание, другое – будущий суд». Власть земных судей ограничена рамками земного скоротечного бытия, а власть всемогущего Бога вечна – Он воздаст каждому по делам его, а потому – праведный судия лишь тот, кто берет пример с Бога и следует Его нравственному закону. «Насколько лучше судьи, в соответствии с судом Божьим несущие мысль, нежели те, которые соглашаются с человеческими законами». Как писала исследовательница М.А. Поляковская в своей статье «Взгляды Николая Кавасилы на ростовщичество»: «Как писатель Николай Кавасила не был одинок в своих выступлениях против ростовщичества. Это явление общественной жизни осуждалось многими авторами античности и периода Средних веков. И на заре Средневековья, и в период его расцвета звучали голоса, осуждавшие взимание процента. Августин, Иероним, Фома Аквинский, Евстафий Солунский, Савонарола, Лютер, Фентон – этот перечень противников ростовщичества эпохи Средневековья может быть продолжен… В гневных проповедях Николая Кавасилы нашло отражение традиционное для Средневекового образа мышления осуждение ростовщичества с этико-религиозной точки зрения». В период гражданской смуты и «всеобщей бури» святой Николай Кавасила возвысил свой голос в защиту бедных и обездоленных, обрушившись с огненной проповедью против ростовщиков, ставящих деньги выше любви, справедливости и соотечественников: «Я называю бурей то время, когда императоры находились в ссоре, когда города снедались распрями, пренебрегали согласием и были разделены между собой, когда был обнажен меч против законов и руки христиан обагрились кровью их соотечественников». Богословие святого Николая Кавасилы имеет не только литургический и сакраментальный характер, но и высоко нравственный характер – каждый христианин призван следовать заповедям Иисуса Христа, иначе он не имеет права именоваться христианином. Для нашего спасения мало одного участия в таинствах и богослужениях Церкви – нужно соблюдать заповеди Евангелия и уподобляться Христу. По своему миросозерцанию святой Николай Кавасила никогда не был отвлеченным моралистом – он убежден, что только через веру и участие в таинствах Церкви человек обретает благодать Святого Духа и встает на путь спасения – получает духовные силы исполнять заповеди Христа и жить новой жизнью во Христе. Нравственное богословие святого Николая Кавасилы и его этика имеют сакраментальный характер – через участие в таинствах Церкви человек соединяется со Христом – молитвенно, мистически и реально, это – не внешнее единство, а духовное, онтологическое и евхаристическое – человек становится членом Церкви, освобождается от власти дьявола и помазуется Святым Духом через крещение и миропомазание, а через таинство Евхаристии становится священным сосудов со святой кровью Иисуса Христа и духовно преображается. По оценке священника Димитрия Батреллоса, «богословие Кавасилы очень близко идеям так называемой «этики добродетелей». Христианская жизнь – это то, что имеет отношение не к деланию прежде всего, а к бытию. Делание есть следствие бытийствования. Грех есть не только действие, но также условие и состояние тления и болезни. Христианское преображение, которое начинается через участие человека в таинствах, есть исцеление и освящение человека и не может быть сведено к улучшению поведения. Цель христианской жизни – сделать людей святыми. Святые совершают святые поступки. И эти поступки, в свою очередь, делают христиан еще более святыми. Святость характера есть основа нравственного поведения. Эта святость одновременно даруется таинствами и поддерживается ими. Она соблюдается посредством исполнения человеком заповедей Божиих и ведет к зрелости христианского характера».
В смутные и драматичные дни земной жизни святого Николая Кавасилы – во дни заката империи, когда Византия находилась перед угрозой крушения, некоторые желали объединения с Римом на любых условиях, а богословские споры, разделившие православный Восток и католический Запад, нашли свое отражение в творчестве Николая Кавасилы и в его богословской полемике с латинянами о времени пресуществления Святых Даров. В своем трактате «Изъяснение Божественной Литургии» святой Николай Кавасила не только стал первым византийским богословом, опираясь на труды святого Дионисия Ареопагита, глубочайшим образом вникшим в понятие «Пренебесный Жертвенник», но и указавшим на то, что молитва «Supplices Te rogamus» – это эпиклеза, в которой обращение к Богу с просьбой об освящении даров облечено в образную и поэтическую форму. Согласно Николаю Кавасиле, в молитве «Supplices Te rogamus» Пренебесный Жертвенник – есть Сам Христос, Ангел – посредник между Богом и земной Церковью, моление Церкви Богу о вознесении рукой Ангела предложенных даров на Пренебесный Жертвенник – это молитва об их освящении. По исповеданию святого Николая Кавасилы, Пренебесный Жертвенник есть Сам Христос, Он – Источник нашего освящения, Он Сам называет Себя Жертвой за людей – «За них Я посвящаю Себя» (Ин.17:19), следовательно, «Христос есть и Священник, и Жертва, и Жертвенник», Он – Небесный Архиерей и пречистый Агнец Божий, принесший Себя в жертву за грехи рода человеческого, при этом акт возложения даров (хлеба и вина) на «Пренебесный Жертвенник» есть акт освящения даров в Тело и Кровь Христовы, «ибо если Жертвенник освящает возложенные на него дары, то одно и то же – об освящении ли даров молиться или о возложении их на Жертвенник». В тот момент, когда священник молит Бога рукой Ангела вознести дары на Пренебесный Жертвенник, то он просит «освятить» дары и «преложить их в самое Пренебесное Тело Господне», отсюда – в молитве «Supplices Te rogamus» священник просит «совсем не о том, чтобы дать дарам другое место или с земли перенести на небо, ведь и после молитвы мы тем не менее видим их освященные Дары перед собою». Обращаясь к западным христианам святой Николай Кавасила писал: «Если ваши священники, созерцая Христа, как то, что освящает, то есть созерцая Христа как Пренебесный Жертвенник, и молятся о возложении на Него даров, то молятся о том же самом – то есть о преложении даров, только в других выражениях и словах». Рассматривая интерпретацию понятия «Пренебесный Жертвенник» в учении святого Николая Кавасилы о Евхаристии в свете его богословской полемике с латинами, А.Е. Елиманов пояснял, что «очень рано, уже в IV веке, на христианском Западе прошение об освящении даров на Евхаристии начинает выражаться на языке метафор, приобретает иносказательную форму: Церковь молится о возложении Ангелом даров на Пренебесный Жертвенник. Так появляются молитвы «Et petimus et praecamur» (медиоланская анафора), «Supplices Te rogamus» (канон римской мессы). Западные христианские писатели патристического периода и начала высокого средневековья понимали слова молитвы «Supplices Te rogamus» о возложении Ангелом даров на Пренебесный Жертвенник как молитву об их освящении. Отсутствие на христианском Западе каких-либо толкований молитвы «Supplices Te rogamus» может быть объяснено тем, что смысл этой молитвы был интуитивно понятен всем. Однако со временем, к концу XIII века, этот очевидный для всех смысл молитвы «Supplices Te rogamus» стал приходить в забвение, на что указывает и святой Николай Кавасила. Именно неясность, неточность, а скорее даже образная, поэтическая форма выражения идеи освящения даров, были тому главной причиной. Поэтому Кавасила в своей дискуссии с латинянами сосредотачивает все свое внимание именно на этом моменте, на толковании молитвы «Supplices Te rogamus». Так святой Николай Кавасила стал первым византийским богословом, который попытался обратить взор современных ему латинских богословов на их многовековую западную традицию понимания молитвы «Supplices Te rogamus» как молитвы к Богу об освящении даров.Ключевым понятием в молитве «Supplices Te rogamus», на котором заострил особое внимание Кавасила, стало понятие «Пренебесный Жертвенник». Святой Николая, опираясь на единственную цитату из Ареопагита и на слова из Евангелия от Матфея (Мф.;23:19), впервые в истории византийского богословия толкует понятие «Пренебесный Жертвенник» в евхаристическом контексте. Согласно Кавасиле, в «Supplices Te rogamus» «Пренебесный Жертвенник» есть Сам Христос, в то время как «Ангел», как представитель «первой иерархии», является посредником между Богом и земной Церковью… Христос есть Источник святости, сообщает ее всему, как следствие, выражения: «быть освященным Христом» или «быть возложенным на Пренебесный Жертвенник» – есть одно и тоже. Именно поэтому моление Церкви Богу о вознесении рукою Ангела предложенных даров (хлеб и вино) на Пренебесный Жертвенник есть молитва об их освящении».
Вступив на Константинопольский престол, Иоанн Кантакузин поручил в 1347 году Николаю Кавасиле сопровождать преподобного Григория Паламу на кафедру как новоизбранного архиепископа Фессалоникийского, но Фесселоники были заняты зилотами – они не пустили Григория Паламу и Николая Кавасилу в город, и те направились на святую гору Афон, где пробыли год. Когда обострились богословские споры, связанные с деятельностью философа Никифора Григоры и 28 мая 1351 года византийским императором и патриархом Каллистом I в одном из залов Влахернского дворца был созван собор для рассмотрения обвинений против преподобного Григория Паламы, то святой Николай Кавасила придерживался твердой православной позиции, в итоге – Григорий Палама был оправдан, а его богословие призвано православным, в то время как его противники были осуждены. Когда патриарший престол Константинополя оказался вдовствующим в 1353 году, то святой Николай Кавасила был одним из трех кандидатов на патриарший престол, а если учесть, что он был мирянином, то это еще более красноречиво и неопровержимо свидетельствует о его высоком моральном и духовном облике. При вступлении на престол императора Матфея Кантакузина в 1354 году, святой Николай Кавасила произнес торжественное слово, но мирская суета угнетала его душу и он желал всецело посвятить себя Богу и уединенно-созерцательной жизни. По всей видимости, мирянином святой Николай Кавасила оставался до конца своей жизни – известно, что со временем он удалился в монастырь, чтобы посвятить себя духовным писаниям, но до нас не дошло ни одного источника, где бы говорились о принятии Кавасилой монашества или священного сана. Святой Николай Кавасила дожил до 90-х годов XIV века, о свидетельствуют поддающиеся точной датировке письма, направленные ему Мануилом II Палеологом, Димитрием Кидонисом и Иосифом Вриеннием. Вероятным временем кончины святого Николая Кавасилы является промежуток между 1397–1398 годами, а за свою верность Православию и богословские труды этот выдающийся литургист и проповедник, церковный писатель и православный богослов был канонизирован Элладской Православной Церковью. Святой Николай Кавасила оставил обширное литературное наследие, в которое входят следующие произведения: «Жизнь во Христе» и «Изъяснение Божественной Литургии», «Изъяснение обрядов Божественной Литургии» и «Изъяснение священных одежд», «Слово на преславное Рождество Пресвятой Владычицы нашей Богородицы», «Слово на Благовещение Пресвятой Владычицы нашей Богородицы и Приснодевы Марии» и «Слово на достопокланяемое и преславное Успение Пресвятой и Пречистой Владычицы нашей Богородицы», «Толкование видения пророка Иезекииля», «Молитва Господу нашему Иисусу Христу», «Слово против нелепостей Григоры», «Благочестивой Августе о проценте», «О ростовщичестве», «Слово против архонтов», «Слово на Вознесение Господа и Бога и Спаса нашего Иисуса Христа», «Похвала святому преподобномученику Андрею Новому, совершившему течение мученичества в Иерусалиме». Два главных богословских сочинения святого Николая Кавасилы – это «Изъяснение Божественной Литургии» и «Жизнь во Христе», в них исповедуется, что истинная жизнь христианина – это литургическая, сакраментальная и духовная жизнь во Христе и мистическое единение с Богом через таинства Церкви, вершиной которых является таинство Евхаристии. Характеризуя главную богословскую книгу святого Николая Кавасилы, профессор А.П. Лебедев писал: «Николаю принадлежит достойное всякого внимания сочинение под заглавием «Жизнь во Христе». Оно не стоит в связи с тогдашней богословской литературой, оно значительно выше много такого, что вышло из-под пера даже лучших тогдашних богословов. Сочинение отличается поразительной свежестью и редкой глубиной мыслей и настолько самостоятельно, что в нем нет ни малейшей компилятивности, какая отличала литературу того времени. Все содержание произведения почерпнуто из глубин души благочестивого автора, проницающей в дух Священного Писания и задачу христианину. Здесь разрешается вопрос, который должен быть первым вопросом для христианского богословия: в чем состоит жизнь, сообразная с Евангелием?». Для миросозерцания святого Николая Кавасилы свойственен абсолютный христоцентризм и сакраментально-литургическая обращенность к Богу, ибо истинная жизнь и спасение обретается нами только через крестную смерть Иисуса Христа и Его победу над смертью и Адом, а через нашу свободную веру, таинства и праведную жизнь Христос воцаряется в наших сердцах и нам открываются врата Царства Небесного. Как совершенно верно отмечал Р.Ю. Аторин, «по учению святого Николая, именно посредством таинств мы делаемся общниками смерти и воскресения Христа, усваиваем себе то искупление, которое Господь приобрел нам. Только через причастность к крестным мукам Христа Спасителя таинства имеют благодатную освящающую силу». По слову профессора И.И. Соколова, «Николай Кавасила был замечательным представителем византийской богословско-мистической литературы XIV века и написал много самых разнообразных сочинений, которые являются украшением византийской богословской литературы, особенно его Слова «Жизнь во Христе», в которых писатель обнаружил не только выдающееся благочестие и богословское образование и литературно-риторический талант, так что должен был войти в число первых греческих церковных писателей средневековой эпохи». Сакраментально-литургическое богословие святого Николая Кавасилы нашло себе возвышенное выражение и в книге «Изъяснение Божественной Литургии», где подробно излагается символический смысл богослужебных священнодействий и молитв Божественной Литургии.
В центре всего богословия святого Николая Кавасилы стоит сотериологический вопрос – тайна Божьего домостроительства нашего спасения, о которой он призывает размышлять и философствовать всех разумных людей, а в сердцевине православной сотериологии – чудесная Личность Иисуса Христа Богочеловека: «Так размышляющих ежечасно о Христе и пекущихся о сем, самое размышление сие соделывает умеренными и знающими человеческую немощь, равно как умеющими и плакать, и кроткими показывает их, и справедливыми, и человеколюбивыми, и целомудренными, и виновниками мира и согласия между людьми, и таким образом обладателями Христа и добродетели, так что получая за сие обиды, не переносят только их, но и радуются, и находят удовольствие в гонениях. Вообще от сих размышлений можно получить самые высшие блага и через них соделаться блаженными, и таким образом сохранить волю во благе, и при таком благоустроении соделать душу прекрасной, и сохранить полученное от таинств сокровище, не разорвать и не осквернить царской одежды. Посему как иметь ум и пользоваться разумом свойственно природе человеческой, так созерцание дела Христова нужно почитать долгом помысла, особенно же потому что образец, на который должны взирать люди, когда или им самим нужно что делать, или других руководить к должному, – есть единый Иисус, который в частности и вообще был для людей в показание истинной правды и первым, и средним, и последним. Потому Он Сам есть и награда, и венец, который нужно получить подвизающимся. Итак, на Него надлежит взирать, и на Его дела обращать прилежное внимание, и сколько возможно стараться прознавать, чтобы знали мы, как должно нам трудиться. Ибо у подвижников награды соразмеряются с подвигами, и на них взирая переносят они труды, столько оказывая мужества, сколько узнали о них, что они прекрасны. Кроме же всего этого, кто не знает, для чего Он один приобрел нас, искупив Своей кровью, и иного нет никого, кому бы надлежало служить, и для кого бы надлежало нам пользоваться и телами нашими, и душами, и любовью, и памятью, и действовать по уму. Посему и Павел говорит: «несте свои; куплени бо есте ценою» (1Кор.6:19–20). Ибо и естество человеческое от начала составлено было для нового человека, и ум, и желание приготовлены были для него, и разум мы получили, чтобы познавать Христа, и желание, чтобы к Нему стремиться, память имеем, чтобы Его держать в ней, потому что и для творимых Он был первообразом. Ибо не ветхий для Нового, но Новый Адам для ветхого служит образцом». По великой и неизреченной любви предвечный Бог Слово, единосущный, равночестный и совечный Отцу и Святому Духу, сошел с небес – Сын Божий воплотился и вочеловечился, стал Сыном Человеческим и нашим Искупителем, Он совершал чудеса, проповедовал и рассказывал притчи, Он принял за нас крестную смерть на Голгофе – Царь славы был вознесен на Крест и распят, а Его святая кровь и страшная жертва стала знамением нашего искупления и освобождения от роковой власти дьявола. Высочайшая цель христианской жизни – соединиться со Христом верой, надеждой и любовью, молитвой и помыслами, таинствами и добродетелями, чтобы обрести спасение и обожиться, а потому – «какого плача и каких слез не достойны мы, которые все иное считаем достойным внимания, а Спасителем и домостроительством Его пренебрегаем так, как будто другим кому-либо нужно искать сего, а не для нас было несказанное Его промышление!». Искупительный подвиг Иисуса Христа – это сотериологическая ось всех богословских размышлений святого Николая Кавасилы, при этом, он глубочайшим образом связывает сотериологию с догматическим учением о Святой Троице – в деле нашего спасения участвуют все Лица Святой Троицы, но каждая Ипостась действует особым образом, тем самым тайна Троичности Божества открывается через тайну домостроительства нашего спасения и сакраментально-литургическую жизнь Церкви, ведь «тем, кои получают священное воссоздание, которое одно показало Бога разделенным, должно при Божественной купели призывать Бога, разделяя Ипостаси (во имя Отца и Сына и Святого Духа). А при Крещении что воспоминаем мы, как не домостроительство и особенно сие? Поистине, но не тем, что говорим, а тем, что делаем. Ибо когда человек, погружаясь трижды, возникает из воды, кто не видит, что сим указывает на тридневную смерть Спасителя и воскресение, что составляет конец всего домостроительства?». Когда читаешь исполненную библейского вдохновения книгу святого Николая Кавасилы «Жизнь во Христе», то всем сердцем ощущаешь, что отдаленный во времени и пространстве искупительный подвиг Иисуса Христа был принесен лично за каждого из нас и духовно-экзистенциально переживаешь Голгофу и Тайную Вечерь, слово становясь современником Сына Человеческого и свидетелем евангельских событий, приникаешь в глубинный сотериологический смысл церковных таинств, молитв и богослужений, изумляешься грандиозному величию жертвы Агнца Божиего и находишь блестящее изображение того, как сокрытая в таинствах благодать Святого Духа преображает верующих во Христа, как вера, Литургия и Евхаристия соединяют воедино всех членов Церкви. По воззрению святого Николая Кавасилы, «жизнь во Христе зарождается в здешней жизни и начало приемлет здесь, а совершается в будущей жизни, когда мы достигнем оного дня». Все мы – христиане – входим в Церковь и призваны жить ее жизнью, а потому – жизнь настоящего христианина – это сакраментально-литургическая жизнь Церкви, новая жизнь во Христе и приобщение к вечной жизни Самого Бога через веру, таинства, Богомыслие и добродетельную жизнь. Наша земная жизнь – это время самоопределения каждого из нас по отношению к Богу, и если в рамках своей скоротечной земной жизни человек не приобщиться к благодатной жизни в Боге и не воспримет плодов искупительного подвига Иисуса Христа через акт веры и участие в таинствах Церкви, то он не сможет войти в Царство Небесное и стать участником вечного и радостного Богообщения в жизни будущего века: «Жизнь будущая, если и приемлет людей, не имеющих сил и чувств, которые нужны для жизни оной, то для таковых нисколько не послужит ко благополучию, но как мертвые и несчастные будут они обитать в блаженном оном и бессмертном мире. А причина та, что хотя свет сияет и солнце доставляет чистый луч, но не образуются тогда глаза ни у одного человека, и благоухание запаха изливается обильно и распространяется повсюду, но чувства обоняния от сего не получает тот, кто не имеет его». По разъяснению протоиерея Иоанна Мейендорфа, «будущая жизнь не есть нечто, совершенно отличное от нашей жизни в этом мире. Между ними существует преемственность на уровне нашего духовного опыта. Совершенство жизни во Христе достигается лишь в будущей жизни, но начинается она уже сейчас. Связь между этой и будущей жизнью представляет собой общую черту учений Николая Кавасилы и Григория Паламы…». Вся наша земная жизнь есть лишь приуготовление к вечности – вечности с Богом или без Бога, приобщение к вечной жизни начинается уже на земле через Церковь, вне веры во Христа и жизнь в Церкви нет спасения, ибо вне Церкви нет таинств, а лишь «посредством Таинств возможно в день оный сообщиться с Сыном Божиим друзьям Его и узнать от Него то, что слышал Он от Отца; но и приходить к Нему нужно, будучи другом Его и имея уши». В священных таинствах мы соединяемся со Христом – в этом их мистическое и сотериологическое значение, «крещение дарует бытие и всецелое существование во Христе», миропомазание – усовершает верующего и дает ему дары Святого Духа, а Евхаристия – освящает нас и причащает нас «Хлебу жизни» – Самому Иисусу Христу и Его вечной жизни. В таинствах Церкви нам даруются силы жить духовной жизнью и бороться со страстями, исполнять заповеди Иисуса Христа, более того – через таинства Сам Христос водворяется в наших сердцах – живет и действует в христианах, которые уподобляются Божественному Спасителю своему.
Весь корпус богословских творений святого Николая Кавасилы преимущественно посвящен духовной жизни – новой жизни во Христе, его миросозерцание христоцентрично, отсюда – христоцентричная экклесиология и христоцентричная сакраментология, а также христоцентричная антропология, являющиеся его самым значительным и ценным вкладом в православное богословие. Размышляя о тайне сотворения мира и человека, о высокой цели Божьего Промысла, опекающего человечество и каждого из нас, святой Николай Кавасила писал, что «цель всего божественного промышления о роде человеческом одна, и к сему направлено все обещание благ и всякая угроза бедствиями, и для того Бог устроил нам мир сей, и положил законы, и наделил бесчисленными благами, посещал многими скорбями, чтобы обратить к себе Самому, и убедить желать и любить одного Себя. Явно, что за все, чем Он благодетельствовал нам, желает Он только одного приношения от нас, чтобы мы желали доброго и имели благую волю. И о сем свидетельствуют все заповеди, свидетельствуют похвалы, и вообще, все Писание, полезное людям, направлено к сему». По исповеданию святого Николая Кавасилы, первозданный Адам был сотворен по образу и подобию Божиему, он имел в себе дыхание уст Божиих – благодать Святого Духа, но его жизнь не была еще самой вечной жизнью Бога, ибо он не достиг вершины обожения и как творное создание не имел ничего общего с природой Божества, ведь «не местом отличается от людей Бог, наполняющий всякое место, но отстоит различием, и природа сама отличает себя от Бога тем, что во всем, что имеет, отличается от Него, а общего не имеет с Ним ничего…». В исследовательской литературе порой высказывалась мысль, что святой Николай Кавасила излагал пессимистическую антропологию – так считал священник Димитрий Батреллос в своей статье «Понимание христианской жизни у святого Николая Кавасилы и его современное значение» писавший: «В знаменитой книге Кавасилы «О жизни во Христе», написанной в более позднем возрасте, он выражает пессимистический взгляд на человека. В этом сочинении, где речь идет о значении таинств крещения, миропомазания и Евхаристии, Кавасила утверждает, что до крещения человек – это ничто, он просто не существует. Здесь мы замечаем типичную для патристического богословия связь между существованием и греховностью. Согласно Кавасиле, вне Церкви человек есть тьма, человек одержим бесовскими силами. Кавасила весьма негативно оценивает человечество в целом. По его мнению, до воплощения человечество от плохого лишь двигалось к худшему. Его духовное состояние все время ухудшалось. Люди были настолько порочны, что даже и не стремились к освобождению от тирании греха. Греховность человечества была столь глубокой и всепроникающей, что даже ветхозаветные праведники были ею порабощены. Для Кавасилы ветхозаветные праведники были столь же подвержены закону греха, как любой другой человек… Кавасила – пессимист также и в том, что касается возможности слов оказывать влияние на души людей и их жизнь». Но если мы вдумчиво вникнем в семь слов святого Николая Кавасилы о жизни во Христе, то поймем, что он был не пессимистом, как его ошибочно характеризует священник Димитрий Батреллос, а православным реалистом – он исповедовал мистический, духовный и трагический реализм, ясно осознавая, что после грехопадения Адама весь земной мир лежит во зле, а люди – потомки падших прародителей – Адама и Евы – находятся в трагическом и падшем состоянии – они попали во власть дьявола, стали страстными, смертными и тленными. Если до преступления заповеди Божией первозданный Адам был здрав духом, душой и телом, не ведал смерти и скорбей, был нетленным и жил в согласии с волей Вседержителя, то после грехопадения все люди и весь видимый мир оказались в трагическом положении – в мир вошли грех, тление и смерть. Богословски сравнивая ветхого Адама со Христом – Новым Адамом и духовным родоначальником всех истинных христиан, святой Николай Кавасила указывал на то, что ветхий Адам не устоял в любви, верности и послушании Богу, а Христос – явил наивысшую святость и добродетельную жизнь, тем самым грех ветхого Адама ввел смерть в мир, а искупительная жертва и Воскресение Иисуса Христа стала победой над смертью и дьяволом, а Он Сам соделался для нас начатком нетления и жизни вечной: «послушание требовалось от ветхого, а оказал его Новый, притом «даже до смерти, смерти же крестныя», – говорит Павел (Флп.2:8), и первый, очевидно, был преступником, несовершенно имея то, что надлежало иметь человеку, ибо закон не превышает природы и преступник его справедливо подлежит наказанию, а другой совершен был во всем, и «Аз, – говорит, – заповеди Отца моего соблюдох» (Ин.15:10). И тот внес жизнь несовершенную, которая имела нужду в бесчисленных вспомоществованиях, а Сей соделался для людей Отцом совершеннейшей, т.е. нетленной жизни, и природа человеческая от начала предназначена была к нетлению, а достигла его впоследствии в теле Спасителя, которое Он воскресил из мертвых в жизнь бессмертную, и потом соделался Вождем бессмертия для рода человеческого, и словом сказать, истинного человека и совершенного в нравах, и жизни, и во всем прочем показал первый и единый Спаситель». В полном согласии со святоотеческим учением святой Николай Кавасила провозглашал, что онтологически зло – это ничто и не имеет бытия в самом себе, оно – не сущность, а негативное состояние свободной воли сотворенных созданий, ибо всеблагой и премудрый Господь всемогущей силой Своей сотворил весь мир прекрасным и всех добрыми – добрыми по природе своей были все Ангелы и первозданные люди, но подобно тому, как треть Ангелов во главе с Люцифером по своей свободной воли уклонились в богоборчество и стали демонами – духами лжи и зла, так и первозданные люди – Адам и Ева – не устояли в верности Богу и не соблюли заповедь Творца своего, но обольстились дьявольской идеей самообоготворения. Для святого Николая Кавасилы, любовь, верность и послушание – это «добродетели воли», заповедь была дана первым людям, чтобы их свободная воля всецело покорилась святой воли Всемогущего и они жили в согласии с Богом – в вечном союзе свободы и благодати, а сущность Адамова падения заключалась в нарушении союза любви с Богом, в недоверии к слову Его и нарушении Его заповеди. Трагедия первозданного Адама состояла в том, что он, «поверив лукавому, презрел Благого Владыку и извратил волю, с тех пор и душа погубила оное здоровье и благосостояние, отчего и тело пришло в согласие и в соответствие с душою и было превращено, как орган рукою художника. Ибо душа сообщается с телом теснейшим единением страстей, а признак сего тот, что краснеет тело, когда стыдится душа, и тускнеет тело, когда озабочена душа, пoелику же естество наше исходит и род человеческий размножается, происходя от первого оного тела, то происходящим от него телам, как и иное что-либо из естественного, передается и зло, пoелику же тело не мимоходом только получает вред от страстей души, но и участвует в них (ибо и радуется душа и скорбит, и целомудренны бывают некоторые и свободны, судя по тому или другому расположению тела), отсюда следует, что душа каждого наследует зло первого Адама, от души его, переданной телу, от тела же его происшедшим от него телам, а от сих тел переходящее на души. И это есть ветхий человек; его, это семя зла, получив от предков вместе с самим бытием, мы не знаем и одного дня чистого от греха…». Грех есть акт свободной воли – первозданный Адам поверил лукавым речам адского змия, а не слову Всевышнего, он возжелал быть богом без истинного Бога и обрести независимость от Творца своего – онтологическую и нравственную автономию, а так, как Бог есть Сама Истина, Жизнь и Благо, то эта жажда автономии роковым образом увлекла Адама во власть зла и смерти. Богословствуя о воздействии греха на первозданного Адама, святой Николай Кавасила писал, что, во-первых, грех разлучил человека с Богом и лишил его вечной жизни, райского блаженства и Боговедения – словно «не зная Божественного человеколюбия, Адам подумал, что Благий завистлив, и, забыв о премудрости, думал скрыться от Премудрого, и, презрев Владыку, прилепился к беглому рабу и за сие изгнан был из Рая и лишился жизни и подвергся скорбям и умер», во-вторых, грех помрачил разум и нравственное сознание Адама – он «бежал от Благого, думая, что подвергся Его ненависти», в-третьих, естество человеческое стало падшим – все потомки Адама и Евы стали смертными, тленными и страстными – «душа каждого человека наследует зло падшего Адама» – страшную язву первородного греха, роковую падшесть естества человеческого, при этом падшесть есть горестное и плачевное состояние рабства у греха и лукавого князя мира сего – дьявола, а горький итог греха – забвение Бога, подверженность страданиям, духовная и физическая смерть, невозможность унаследовать Царство Небесное и жизнь вечную.
Со времен грехопадения люди не только попали во власть греха и смерти, но и постепенно стали воспринимать свое падшее состояние как норму – если Адам и Ева, равно как и все ветхозаветные праведники от Авраама и Иова до последних пророков Израиля воздыхали и тосковали по Богу, жаждали сбросить с себя оковы греха и обрести избавление, то многие люди стали чувствовать себя удобно и счастливо под тяжким игом греха – таковы жившие до всемирного потопа, и все грешники, не раскаивающиеся в грехах своих и не ищущие спасение. Ничто не могло спасти падшее человечество – ни изощренное искусство, ни закон Моисеев, ни философия языческого мира – никакая человеческая сила и мудрость не могла освободить человечество от нечестия – «нужна была сверхчеловеческая добродетель, которую можно было бы избавиться от вины». Размышляя о Ветхом Завете и ветхозаветных праведниках, святой Николай Кавасила утверждал, что они стремились жить по правде Божией и приуготовляли себя к будущей святости, а Ветхий Завет приуготовлял Израиль к пришествию Мессии, равно как и философия у эллинов была лишь приуготовлением к «истинной праведности» и «тенью Истины», но никто из праведников Ветхого Завета и тем более никто из язычников не мог бы обрести спасение и войти в Царство Небесное, если бы не искупительная жертва Иисуса Христа и освящающая благодать Святого Духа, действующая в таинствах Церкви. Какая была бы нужда во Христе и Его крестной смерти, если бы человечество могло спастись через искусство, закон Моисеев или языческую философию? Вся ветхозаветная история свидетельствует, что человечество не могла себя спасти – никакая человеческая сила и мудрость не могли избавить род человеческий от власти греха, смерти и дьявола, но по великой и бесконечной благости Господь ниспослал Своего Единородного Сына и вочеловечившийся Бог Слово добровольно воспринял на Себя плоть, скорби и смерть – Он жил среди людей, проповедовал о Царствии Небесном и принял смерть на Кресте, Он воскрес из мертвых и победил смерть и Ад, вознесся на небеса и даровал всем верующим в Него драгоценную возможность спасения. «Не сами мы подвиглись или взошли к Богу, но Он Сам пришел и нисшел к нам. Ибо не мы искали, но мы взысканы были, потому что не овца искала пастыря и не драхма – госпожу, но Сам Он приник на землю и нашел образ и был в тех местах, где блуждала овца, и поднял ее и восставил от блуждания, не переместив людей отсюда, пребывающих на земле небесными соделал и вложил в них небесную жизнь, не возводя на небо, но небо преклонив и низведя к ним. Ибо, как говорит пророк, «приклони небеса и сниде» (Пс.17:10). И так посредством сих священных таинств, как бы посредством оконцев, в мрачный сей мир проникает Солнце правды и умерщвляет жизнь, сообразную с миром, и восстановляет жизнь премирную, и Свет мира побеждает мир, что обозначает Спаситель, говоря: «Аз победих мир» (Ин.16:33), когда в смертное и изменяющееся тело ввел жизнь постоянную и бессмертную». Для того, чтобы спасти род человеческий Христос не Ангела послал, а пришел Сам – Он воплотился и вочеловечился, чтобы совершить искупительный подвиг и каждый из нас мог обрести спасение – освободиться от тягчайших уз греха и унаследовать вечную жизнь в Царстве Небесном, поэтому Он – наш Избавитель и Освободитель: «В первые времена благодетельствовал роду человеческому посредством видимых сих тварей и руководил человека заповедями, и повелениями, и законами, при содействии то ангелов, то досточестных мужей, теперь же непосредственно Сам Собой и во всем действуя Сам. Дабы спасти род человеческий, Он не Ангела послал, но пришел Сам. Когда надлежало научить людей тому, для чего пришел Он, то, не в одном месте пребывая, посылал Он за слушателями, но Сам ходил, ища тех, кому бы преподать учение. И, нося на языке своем величайшие из благ, входил Он в двери тех, кои имели нужду в благодеяниях Его, и больных исцелял также, Сам приходя к ним, и касаясь их рукой, и очи создал слепорожденному, наложив на лицо брение, которое Сам образовал, плюнув на землю и смешав перстом, поднял Сам и помазал, и Сам «коснулся, – сказано, – одра» (Лк.7:14), и предстоял гробу Лазаря, и голос испустил вблизи его, хотя и издали, если бы восхотел, словом и одним мановением сие и большее сего все соделал бы Тот, Кто небо создал словом. Но то было очевидным доказательством Его могущества, а сие служит знаком человеколюбия, которое и пришел Он показать. Когда же надлежало разрешить узников во ад, и сие дело не вверил Ангелам или начальникам Ангелов, но Сам сошел в узилище. Надлежало же пленным не туне получить свободу, но быть выкупленными, потому и освобождает их, пролив кровь; сим же образом с того времени и до последнего дня освобождает и отпущает вину, и омывает нечистоту души. И Сам Он то, чем очищает; на что указывал Павел сказал: «Собою очищение сотворив грехов наших, седе одесную престола величествия» на небесех (Евр.1:3). Почему Павел и «служителем» называет Его (Рим.15:8). И Сам Он называет Себя «служащим» (Лк.22:27), и говорил, что пришел Он от Отца в мир, «чтобы послужить» (Мф.20:28), и, что больше сего, не в настоящее только время, когда Он пришел и явился в немощи человеческой не для того, чтобы судить мир, и показывал свойственное рабам, и скрывал все свойственное Владыке, но и в будущем веке, когда приидет с силой и явится во славе Отчей, в откровении Царства Своего…». В «Изъяснении Божественной Литургии» святой Николай Кавасила писал, что «радость принес нам один Христос, и если кто на земле радовался прежде, чем Он пришел, то радовался, быв посвящен в Его тайны. Так радовался, говорит, «Авраам... рад бы был, дабы видел день Мой, и виде, и возрадовася» (Ин.;8:56), и сам Давид: «воздаждь ми радость спасения Твоего» (Пс.;50:14), ибо какую радость о Христе имел он до греха, тою наслаждаться молил Бога, когда лишился ее чрез грех. Посему, как, говоря: «приидите и просветимся», возвещал о пришествии Света, так словами: «приидите, возрадуемся Господеви», показывает, что Он явился и принес радость. Потом называет Его Спасителем и Господом. А Спасителем и спасением Писание именует Христа потому, что из Богоначальственных Ипостасей один Сын был Самосовершителем нашего спасения и что чрез Него все соделано. Так сказал и Павел: «Собою очищение сотворив грехов наших» (Евр.;1:3), что и Сам Он выразил в образе Доброго Пастыря, Который не других послал искать погибшую овцу, но искал ее Сам и обрел, и взял, и на раменах принес ко Отцу; посему принял и соответствующее Своему служению имя – назван Иисусом».
По православному учению святого Николая Кавасилы, в домостроительстве нашего спасения принимали участие все три Лица Святой Троицы, но главным Деятелем нашего спасения и Совершителем мироискупительной жертвы является именно Христос – «Художников совместного воссоздания людей является вся Святая Троица, но главным Созидателем нашего спасения – Бог Слово». Тайна домостроительства нашего спасения имеет начало не в воплощении Бога Слова, а в предвечном совете Святой Троицы и не ограничивается рамками земной жизни Иисуса Христа. Вся земная жизнь Сына Человеческого от Вифлеема до Голгофы, Воскресения и Вознесения имеет сотериологическое значение, а домостроительство нашего спасения совершается Христом и после Его Вознесения и продолжается до конца времен и вечности через действие Святого Духа и таинства Церкви. «Христос Спаситель с живущими в Нем всегда и во всем соприсутствует, так что всякую нужду восполняет и есть для них все и не допускает обращать внимания на что-либо иное, ни искать чего-либо в другом месте. Ибо нет для нуждающихся ничего такого, чем бы Сам Он не был для святых, ибо Он и рождает, и взращивает, и питает, и свет для них и дыхание и Собою Самим образует для них око, Собою Самим освещает их и дарует им видеть Себя Самого. Сам Он – Питатель, но вместе с тем и пища, которую Он являет как хлеб жизни. Сам же есть и то, что доставляет. Он и жизнь для живущих, миро для дышащих, одежда для желающих одеться. Им только можем мы ходить, и Он же есть и путь и, кроме того, отдохновение на пути, и предел его. Мы – члены, Он – глава. Подвизаться нужно – Он споборствует, заслуживающим похвалы, Он подвиги положил и побеждаем мы – Он готовый венец наш. Так во всем обращает к Себе Самому и не допускает уму обращаться к чему-либо иному, ни воспламеняться любовью к чему-либо сущему. Ибо если сюда устремим желание, Сам присутствует здесь и подает покой, если туда – и там Он, если в иное место – и на сем пути поддерживает и подкрепляет готовых пасть. «Аще взыду на небо, Ты тамо еси, – сказано, – аще сниду во ад, тамо еси, аще возму криле мои рано и вселюся в последних моря, и тамо бо рука Твоя наставит мя и удержит мя десница Твоя» (Пс.138:8–10). Принуждением некоторым удивительным и насилием человеколюбивым привлекая к Себе одному и соединяя с Собою одним – таково, я думаю, принуждение, которым принудил Он войти в дом и на пиршество тех, кого звал, говоря рабу: «принудь войти, чтобы наполнился дом мой» (Лк.14:23). Что жизнь во Христе не в будущей только, но и в настоящей жизни находится в святых, кои и живут ею и действуют…». Таинственная причина домостроительства нашего спасения – любовь Божия к человечеству и всему сотворенному Им миру – так возлюбил Господь мир, что отдал Своего Единородного Сына, чтобы каждый верующий мог обрести жизнь вечную, а высшая цель домостроительства Божиего – наитеснейшее соединение Бога и человекам, наше спасение и обожение, Богопознания и Богообщение: Бог «телесно явившись людям, прежде всего, требовал от нас познания себя. И сему учил и сие принес тотчас же, даже более, ради сего ощущения он пришел и ради сего делал все. Ибо говорит: «Аз на сие родихся и на сие приидох в мир, да свидетельствую истину» (Ин.18:37). А как истиною был Сам он, то почти так сказал: да покажу Меня Самого. Сие и ныне творит, приходя к крещающимся, и свидетельствует истину, мнимое благо отвергая, истинное же вводя и открывая, и как Сам сказал, Сам являя им Себя Самого (Ин.14:21)». Только таинство Боговоплощения и искупительная жертва Сына Божиего могла «оторвать человека от земли» и побудить его «взирать на небо», возведя к святости: «лики святых – вот цель, вот плод всех благ, которые Господь оказал роду нашему. Ради этого создано нам небо и земля, и все видимое. Для того Рай, для того пророки, для того Сам Бог во плоти, и Божественное учение, и дела, и страдания, и смерть, чтобы люди переселились от земли на небо и соделались наследниками Небесного Царства». В Священном Писании сказано, что Бога никто и никогда не видел, но Единородный Сын, от вечности Сущий в недре Отчем, явил Бога – через Боговоплощение стало возможным видеть Бога лицом к лицу – созерцать чудесный Лик Христа Богочеловека. Воспринятое Христом человеческое естество освятилось и обожилось Его Божеством – «наша природа обожилась в пречистом теле и пречистой душе Спасителя»: Христос «соединился с плотью и кровью, чистыми от всякого греха и от начала будучи Богом по естеству, Он обожил и то, чем сделался после, то есть человеческое естество, а умирая, Он умер и плотью и воскрес. И так желающему соединиться с Ним надлежит и плоть Его принять и в обожении участвовать и гробу приобщиться и воскресению. А затем и крестимся мы, чтобы умереть Его смертью и воскреснуть Его воскресением; помазываемся же, дабы соделаться с Ним общниками в царском помазании обожения. Когда же мы питаемся священнейшим Хлебом и пием божественную Чашу, сообщаемся той самой плоти и той самой крови, которые восприняты Спасителем и таким образом соединяемся с Воплотившимся за нас и Обоженным и Умершим и Воскресшим». Христос «не одним телом облекся Он, но принял и душу, и ум, и желание и все тому подобное человеческое, дабы можно было всецело соединиться с нами, и всецело обитать в нас, и нас разрешить в себя, со всем нашим соединяя все свое; почему с согрешающими Он несообразен и несоединим с ними, ибо в сем только общее у нас с Ним… Нужно было Богу снизойти на землю, в другом нас возвести на небо, там Ему вочеловечиться, здесь человеку быть обожену, там вообще освобождает природу от поношения в одном теле и в одной душе победив грех, здесь каждого из людей очищает от грехов и сопоставляет Богу, а сие человеколюбнее оного. Ибо когда невозможно было нам возшедши соединиться с Ним, Он, сошедши к нам, воспринял наше и столь искренно соединился с воспринятым, что, отдавая нам воспринятое от нас, передает и свое, и приобщаясь плоти и крови человеческой, мы душами принимаем Самого Бога, и тело Божие, и кровь, и душу Божию, и ум, и желание, нисколько не менее, как и человеческое». Предвечный Бог Слово не удовольствовался сотворением мира и промышлением о созданиях Своих, но воспринял человеческую природу, чтобы и ею воспользоваться, дабы, будучи Богом и сделавшись человеком, «уловить возлюбленного» – привести людей к Боголюбию. За века до «Братьев Карамазовых» Ф.М. Достоевского и его гениальной легенды о Великом Инквизиторе, святой Николай Кавасила с апостольским вдохновением писал, что Бог жаждет не рабской покорности и корысти наемника, а ответной любви Своих созданий: «за все блага, какие Христос даровал нам, единственным вознаграждением почитает Он любовь и, если получает ее от нас, прощает долг. А то самое, что у Бога-Судии равноценно бесчисленным благам, как не назвать преестественным? Ясно же, что преизбытку любви совершенно равняется радость и стремлению соответствует во всем удовлетворение и самому большему соответствует самое большее. Явно, что в душах человеческих находится великое некоторое и удивительное предрасположение к любви и радости, которое тогда становится вполне действенным, когда явится поистине радостное и возлюбленное. И это самое Спаситель называет радостью исполненною (Ин.16:24). Посему когда нисходит на кого-либо Дух и сообщает ему обещанные им плоды, первое из них место занимают любовь и радость». Размышляя о крестной жертве Иисуса Христа и тайне кенозиса, святой Николай Кавасила писал: «как человеческая любовь, когда усилится чрезмерно и сделается выше силы приемлющих, выводит любящих из себя, равным образом любовь к людям до умаления низвела Бога. Ибо не на месте пребывая призывает к себе раба, но Сам, низойдя, ищет его, и богатый приходит в обиталище бедного, и пришедши Сам собой, показывает любовь и желает равной любви, и отвергающего не удаляет и на оскорбление не гневается, и будучи изгоняем, сидит у дверей и все делает, чтобы показать себя любящим, и переносит мучения и умирает. Ибо две вещи обнаруживают любовь и доставляют торжество любящему, – 1) всем, чем можно благотворить любимому, и 2) соглашаться терпеть за него жестокости, и, если нужно, за него пострадать. И хотя последнее доказательство расположения гораздо важнее первого, но оно невозможно было для Бога, бесстрастного ко всякому злу. Будучи человеколюбив, Он мог благодетельствовать человеку, а терпеть за него раны не мог; а так как любовь Его была чрезмерна, а знака, коим бы выразить ее, не доставало, а надлежало не скрывать, как сильно любит Он, но дать нам доказательство самой высшей любви, и показать самую крайнюю любовь. Он измышляет сие истощение, делает и совершает то, через что соделался бы способным терпеть жестокости и страдания, и тем, что претерпел, доказать, как чрезмерно любит. Он обращает к себе того, который бежал от Благого, думая, что подвергся Его ненависти. И что всего удивительнее, не только претерпел, перенося жестокости и умерши в ранах, но и оживив и воскресив от тления тело, еще сохраняет сии раны, и носит на теле язвы, и очам Ангелов является с ними, и считает сие украшением, и радуется, показывая, что претерпел жестокости; иное телесное Он отринул, и тело Его духовно, и не осталось в Нем ничего тяжелого, грубого и иной страсти телесной, а ран не отринул совсем и не изгладил в конец язвы, но показывает, что по любви к человеку любит и их, пoелику, через них обрел погибшего и, претерпев мучения, нашел возлюбленного». Тайна кенозиса Сына Божиего – это тайна Божественной Любви, ибо всемогущий и равночестный Отцу и Святому Духу Бог Слово воплотился и вочеловечился – Он не только воспринял человеческое естество – пречистое и святое, став Агнец Божиим, идущим на заклание, но и уничижил Себя до крестной смерти – Всемогущий не ужаснул мир мощью Своего невыразимого и нестерпимого для самих Ангелов величия, но претерпел страдания и принял язвы на пречистое тело Свое, Он добровольно взошел на Крест и пролилась Его святая кровь – кровь Нового Завета.
Крестные страдания Христовы более значимы, чем все совершенные Им чудеса, ибо «они составляют причину нашего спасения и без них невозможно было бы для человека и воскресение». Мученическая смерть Иисуса Христа на Голгофе – это «страдания ради нашего спасения». Христос «не сделал никакой неправды, за которую бы нести такое наказание и не имел в себе ничего такого, в чем мог бы обвинить Его клеветник самый бесстыдный, а раны и скорбь и смерть изначала измышлены были за грехи. Как же допустил сие Владыка, будучи человеколюбив? Ибо благости не свойственно утешаться страхом и смертью. Потому вслед за грехи допустил Бог смерть и скорбь, чтобы не столько наказание налагать на согрешившего, сколько предлагать врачевство заболевшему. Пoелику же к делам Христовым нельзя было применить сего наказания и Спаситель не имел в Себе никакого следа немощи, которую нужно было бы уничтожить принятым врачевством, то на нас переходит сила сей чаши и умерщвляет находящийся в нас грех и раны невинного становятся наказанием за повинных во многом. И пoелику наказание было велико и удивительно и гораздо больше, нежели столько нужно было, чтобы вознаградить за человеческое зло, то оно не только от наказания освободило, но принесло такое обилие благ, что на самое небо восходят и там приобщаются Царства Божия сущие от земли, враждебные, связанные, порабощенные, побежденные. Ибо драгоценна была оная смерть, насколько человеку нельзя и понять, хотя за малую некоторую цену куплена была убийцами по соизволению Спасителя, чтобы и сие восполнило его убожество и бесчестие, дабы чрез продажу претерпев свойственное рабам, сокровиществовать поношение. Ибо приобретением почитал бесчестие за нас, а маловажностью цены означается, что туне и даром принял Он смерть за мир. Добровольно умер никому не сделавший неправды ни в чем, ни в отношении к жизни, ни к обществу, предначав и для убийц благодеяния много превышающие все желания и надежды». Крестный путь Иисуса Христа начался с момента Его рождения в Вифлееме и завершился на Кресте, а Голгофа стала кульминацией всех Его скорбей и страданий. Христос пришел искупить грехи мира – Богочеловек умер на Кресте и святая кровь Его излилась на Голгофе. «Что может быть драгоценнее сей смерти, что страшнее ее? Чем столько согрешило естество человеческое, что нужно было такое искупление? Какова должна быть язва, что для уврачевания ее нужна была сила такого врачевства? Ибо надлежало, чтобы грех был искуплен каким-либо наказанием и чтобы только понесшие достойное наказание за то, в чем согрешили пред Богом, избавлены были от осуждения. Ибо уже не может быть обвинен наказанный в том, за что понес наказание, из людей же нет никого, кто будучи чист, сам потерпел бы за других, так как никто не в силах вынести надлежащее наказание ни за самого себя, ни весь род человеческий, хотя бы как можно было ему умереть тысячекратно. Ибо какая цена в том, что постраждет ничтожнейший раб, сокрушивший царский образ и оскорбивший его величие? Посему безгрешный Владыка, претерпев многие страдания, умирает и несет язву, приняв на Себя защиту людей, как человек, освобождает же весь род от осуждения и дарует связанным свободу, потому что Сам не имел в ней нужды, будучи Богом и Владыкою». Искупительная жертва Иисуса Христа имеет вселенское значение – она принесена за всех и за вся, но для того, что воспринять ее душеспасительные плоды нужно духовно-волевое усилие самого человека – нужна свободная вера во Христа, ибо без Христа Богочеловека было бы невозможно наше спасение, а отрицающий Богочеловечество Христово – «враг Божий и чужд божественных благ». Для спасения нужно участие в таинствах Церкви, молитвенный подвиг и духовно-аскетическая борьба со страстями. В сотериологических воззрениях святого Николая Кавасилы важное место занимало учение о разрушении тройственной преграды, бывшей между Богом и людьми: «люди трояко отстояли от Бога: природою, грехом и смертью, – Спаситель соделал, чтобы истинно сообщались и непосредственно приходили к нему, уничтожив одно за другим все, что препятствовало сему: одно – приобщившись человечеству, другое – смертью на Кресте, а последнее средостение совершенное изгнал из природы Воскресением». Во Христе и через Его мессианское дело три преграды, разделявшие людей и Бога, были сокрушены – через Боговоплощение произошло соединение двух естеств во Христе Богочеловеке – Божественного и человеческого, грехи мира были искуплены через крестную жертву Сына Божиего, а смерть побеждена чудом Его Воскресения. «Перворожденный из мертвых есть Спаситель и никто из умерших не мог ожить в бессмертную жизнь, когда еще не воскрес Он. Подобным образом и к освящению и правде руководит людей один Он, и сие показал Павел, написав: «Предтеча о нас вниде во святая Христос» (Евр.6:20). Ибо вошел в святая, Себя самого принося Отцу, и вводит желающих, приобщившихся Его смерти, умерших не как Он, но в купели изобразивших оную смерть и возвестивших некоторым образом помазанных и благоухающих Самым умершим и воскресшим. И сими вратами вводя в Царство, ведет их и к венцам». Крест Христов расторг силу греха, Воскресение – ниспровергло власть смерти, а чтобы мы могли приобщиться к победе Сына Божиего нам надлежит принять крещение – воспринять силу Креста Его, войти в Церковь и стяжать благодать Святого Духа через участие в таинствах. Все мы призваны к вечной жизни, ибо сотворены вечным и бессмертным Богом – Христос сокрушил владычество Ада и смерти Своим Воскресением, а апостол Павел пророчествует, что «последний враг истребиться – смерть» (1 Корю15:26), ибо «тление нетления не наследует» (1 Кор.15:50), а потому Христос пришел в мир, чтобы избавить нас от тирании греха и дьявола, тления и смерти: «один Господь освободил естество наше от тления, душу от греха, одно – тем, что соделался перворожденным из мертвых, другое – тем, что предтечею о нас вошел во святая святых, так как он умертвил грех и примирил с нами Бога и средостение разрушил и за нас посвятил Самого себя, да и мы будем священны воистину. Ясно, что одни по праву освобождаются от тления и греха, которые сообщаются с ним желанием и естеством в одном отношении как люди, в другом как возлюбившие явление его и страсть, повинующиеся велениям его и возжелавшие того же, что он. А которые одно имеют, а другое не получили – людьми случилось им быть, а веровать во Спасителя во спасение и сообщаться с Благим волею им не случилось, сии пoелику отступили разумом, естественно должны быть лишены отпущения грехов и венцов правды, а получить им оную свободу и воскреснуть нет уже препятствия, так как они имеют то же естество, какое и человек – Христос. Ибо Крещение есть причина только божественной жизни во Христе, а не просто жизни. Ибо просто бессмертную жизнь одинаково доставляет всем Христова смерть и воскресение. Посему воскресение есть дар общий всем людям, а отпущение грехов и венцы на небесах и Царство получают только те, кои оказывают вспомоществующее содействие, кои здесь располагают себя так, какими нужно быть для оной жизни и брачного чертога». Размышляя о тайне сошествия Иисуса Христа во Ад после Его крестной смерти на Голгофе, святой Николай Кавасила вдохновенно провозглашал, что в момент смерти Божество Христа не разлучилось с Его человечеством – ни с пречистым телом, снятым с Креста и возлежавшим во гробе, ни с пресвятой душой, сошедшей во Ад, при этом, сойдя в преисподнюю как Победитель ее и Сокрушитель врат, Он проповедовал всем душам, томящимся в царстве смерти, но на проповедь Его откликнулись лишь те, что «с неудовольствием переносили оное порабощение и рабство и молились, чтобы разрушено было узилище и разрешились оные узы, и желали, чтобы глава тирана сокрушена была пленниками», в то время как нечестивые и беззаконные, не имеющие надежды на Бога, не приняли проповедь Христову, поэтому одни освободились от Ада, когда явился Христос, а иные – остались в узах. Христос есть единственный Спаситель мира и истинный Победитель Ада и смерти – «с тех пор, как взошел Он на крест, умер и воскрес, восстановлена свобода людей, утверждены вид и красота, приготовлены новый образ и новые члены, теперь нужно только придти и приступить к благодати. И сие может доставить нам купель: мертвым – жизнь, связанным – свободу, поврежденным – блаженный образ. Цена уплачена, теперь нужно только выйти на свободу, миро излито, и благоухание его наполняет все, остается только вдыхать, даже и дыхание не нужно, ибо и возможность дышать приготовлена Спасителем…». Христос есть наш Избавитель и Освободитель, а Святой Дух всегда сопутствует Ему на всех путях жизни, ибо «где Дух Господень, там и свобода» (2 Кор. 3:17). По слову святого Николая Кавасилы, «Бог – Тот, Кто осуществляет домостроительство; оно – величайшее дело Божие и исключительно дело рук Его, Он не доверил его какому-либо служителю из числа людей или ангелов, но удержал для Самого Себя. А кто, если не Бог может соблюсти все, что необходимо и в надлежащем порядке? И особенно, когда дело относится не к кому-либо другому, но к лучшему из его творений? Да и кому другому, если не Самому Себе, мог Он поручить то, что здесь требовалось? Ведь и относительно епископа Павел определил, что, помимо общих попечений, он должен хорошо управлять собственным домом (1Тим.3:4–5)… В силу того, что Бог с необходимостью является праведным и Создателем соответствующего Его праведности, располагающим все мерою и весом (Прем.11:21), то Его принесла во чреве Своем Дева, соответствующая Ему во всем. Она явилась Матерью Того, Чьей Матерью в силу Божественной справедливости и должна была стать, так что допустимо сказать, что, если бы не было никакой другой пользы от того, что Бог сделался Сыном Человеческим, тем не менее воплощение должно было бы случиться, так как Дева по справедливости явилась бы Матерью Бога».
Со всем блеском своего ораторского искусства в своем «Слове на Преславное Рождество Пресвятой Владычицы нашей Богородицы» святой Николай Кавасила провозглашал, что на протяжении веков и тысячелетий лучшие представители рода человеческого, жившие в ветхозаветные времена, возносили молитву об избавлении и призывали Бога. «Что же святее уст, обративших к Богу столь действенный глас? Что уподобится душам, которые породили такую молитву? Не угоднее ли они Богу всех жертв, не священнее ли алтарей? Надлежало ведь, чтобы от такого корня и таким путем Божия Матерь получила духовное тело, от корня – ближайшего к Богу из всех людей, путем, который есть сила молитвы. Воспользовавшись сими подобающими зачинателями, пришла в мир Та, Которая доставила человекам Бога, разрушила вражду между ними, открыла путь молитвам на Небо, упразднила средостение разделения. Хотя бы подобное случалось и с другими, и рождение как плод молитвы не было неведомо ни жившим в древности, ни в позднейшие времена, но Она, открывшая для всех сокровищницу благодатных даров, стала причиной не только тех из них, которые были после Нее, но и бывшие в прошлые времена говорят о Ней. Все они восходят к Ней: или в силу того, что древнее относится к новому таким же образом, как тень получает от тела свой вид и форму, или потому что Она была общим украшением еще прежде прихода в мир, когда Бог издревле украсил Свою Мать почестями, которые Он назначил для человеческого рода». Если Христос – Солнце Правды и наш Божественный Спаситель, то Святая Дева Мария есть истинная Богородица, Ее слава – слава луны, отражающей в себе сияние солнца, она – самый благоуханный Цветок Израиля и живая книга, «которая содержала не просто закон, но Самого Законодателя, было явным свидетельством сверхъестественной добродетели», Она «воистину была и результатом святой молитвы, в которой не было ничего противного Богу, и Она же Одна была даром Божиим, который достойно подается просящим и восприемлется желающими». Святой Николай Кавасила воспевал Пресвятую Деву Марию за то, что «не имевшая Небо градом и произошедшая не от сущих на Небе, но от земли, общим со всеми образом, – от того самого падшего рода, который не познал свою природу, – Она одна из всех людей, живших от начала века до последних времен, противостала всякому злу и вернула Богу непорочной от Него полученную красоту и воспользовалась для того всеми возможностями и сбереженным оружием. Любовью к Богу, крепостью души, прямотой стремления и величием разумения Она обратила в бегство всякий грех и установила победный трофей, с которым ничто не сравнится». Размышляя о несравненном духовном величии и святости Пречистой Богородицы, Ее чистоте, целомудрии и непорочности, святой Николай Кавасила пояснял, что Бог в равной мере любит и заботится о каждом Своем создании – «Он хочет всем спастись» и «наделил всех людей способностью к любомудрию», следовательно – «та помощь, которую Он оказывал Деве Марии, никак не была большей, чем та наибольшей из всех помощей, которая была сообща дана всем вообще людям», но «Пречистая Дева из Своих праведных дел Сама сплела Себе венок. Получив от Бога то же самое, что и остальные, Она тем, что добавила от Себя, настолько превзошла других, что не только победила там, где другие уступали, но так преславно победила, что послужила и ко Своей славе и к пользе других людей, как если бы все потрудились для этой победы. Ведь через Свое превосходство Она не показала худшим человеческий род, но украсила его; дала возможность не вниз смотреть как побеждаемому, но показала имеющим большую славу; Своей исключительной красотой Она не изобличила безобразие сродников, но уделила им красоту. Защитив Саму Себя в достаточной мере в том, что касается Ее собственного естества, и ничего не добавив к общей для всех вине греха, Она не сотворила для них еще более тяжких наказаний, но, отличившись неким новым образом, так уличила и победила грех, что послужила освобождению от всякого зла обличенных и побежденных. Таким вот образом не только в Себе Самой, но насколько это было возможно, и во всех людях данную им красоту Она сохранила чистой от того, что противно естеству». От первых дней жизни и до последнего вздоха Святая Дева Мария хранила Себя от всякой скверны и соблюдала заповеди Господни, Она не согрешила ни мыслью, ни словом, ни делом, но пребывала в непрестанной молитве и Богомыслии, воспитываясь при храме и всецело посвятив Себя Единому – Богу. «Бог же, Который тем лучше Ее знал, что зрел внутрь Ее сердца, и потому Один был сведущ, чего Она достойна от Него получить, и Один был способен Ей это уделить, украсил Ее тем, чего Она поистине была достойна. Выведя Ее из тех священных стен, Он привел Ее к иной скинии, сделанной не из облака, не из крыльев ангелов или архангелов, не из чего-либо иного сотворенного и подчиненного, – но Он Сам стал скинией для Блаженной, Сам, Который обитает в неприступном Свете (1Тим.;6:16), Который есть Сила Всевышнего. «Сам Господь осенил Ее» (Лк.;1:35), как возвестил священнейший Гавриил. Ведь Бог Одного Себя Самого счел быть достойной скинией для Той, Которая Одна стала достойной скинией для Бога… Как очертание тени, будучи образом изображаемых тел, чисто запечатлевает и сами тела, таким же образом отделенность Девы от всего человеческого, Ее возвышение над земным, а равно и то, что от земли Она ничего не взяла, но имела ум, неприступный всякой скверне, – все это как в некоем неясном и смутном символе изображалось тем, что было во Святом Святых. Это вполне соответствует и сообразуется с правдоподобным рассуждением и порядком вещей. Ведь кроме того, что Матери Безгрешного следовало и Самой стать в этом Ему подобной, также было необходимо, чтобы человек сам по себе усердием ума и крепостью стал выше всякого греха, и это ради многих причин».
В своем «Слове на Благовещение Пресвятой Владычицы нашей Богородицы и Приснодевы Марии» святой Николай Кавасила на языке самой возвышенной церковной поэзии воспел неувядающую красоту Пречистой Девы Марии и ее верность воле Бога Вседержителя: Святая Дева Мария «принесла и осуществила в Себе то, что привлекло Творца на землю и подвигло созидающую руку. Что же это было? Жизнь пренепорочная, образ жизни всесвятой; отвержение всякого зла; упражнение во всякой добродетели; душа, чистейшая света; тело, во всем духовное; сиятельнейшее солнца, чистейшее неба, святейшее херувимских престолов; полет ума, не побеждаемый никакой высотой, так что и ангельские крылья остаются ниже; Божественная любовь, поправшая собою все страстное начало в душе; отдание (Себя) Богу; общение с Богом, не допускающее никакого помышления о тварном. Украсив всем названным и тело, и душу, Она обратила к Себе взор Божий; Своей красотой Она явила прекрасным и общее человеческое естество, так что Тот, Кто по причине греха оказался во враждебных отношениях с людьми, по причине Девы стал человеком. Средостение вражды (Еф.2:14) и преграда оказалась для Нее ничем, все отделявшее род (человеческий) от Бога в том, что касается Ее, было упразднено, так что еще перед всеобщим примирением Она одна заключила с Богом мир, не имея никакой нужды в заключении мира для Себя Самой. Но для других людей Она стала причиной великих благ. Прежде Ходатая Она явилась Ходатаицей за нас пред Богом – если употребить речение Павла (Рим.8:34), – не руки воздымая к Нему за людей, но Жизнь предлагая вместо моления. И добродетель одной души оказалась достаточной, чтобы препобедить злобу всех от века живших людей. Как ковчег, который спас человека при общем для всей обитаемой вселенной кораблекрушении, и сам не явился жертвой общих несчастий, и для рода человеческого сохранил средства спасения, так произошло и со Святой Девой. Она сохраняла Свой разум столь целомудренным, как будто никакой грех не был испытан людьми, но все пребыли, в чем и были должны, ветхое свое сохраняя обиталище. Пресвятая Дева и представления не имела о разлитой, если так можно сказать, повсюду греховности. Все охватившее наводнение злобы и небо затворило, и ад отверзло, и людей вовлекло в войну с Богом, и изгнало с земли Благого, и поставило на Его место лукавого, но против Блаженной Девы оказалось совершенно бессильным. Хотя оно правило всей вселенной и все привело в смешение, потрясло и разрушило, однако перед одним разумом и одной душой потерпело поражение; и не только перед Ней, но, благодаря Ей, и перед всем человеческим родом отступило. Прежде чем настал тот день, в который Богу подобало, склонив Небеса, снизойти к нам, Дева послужила общему спасению следующим образом: с самого рождения Она строила жилище для Могущего спасти человеческий род и созидала дом Божий прекрасным, таким, который мог бы оказаться достойным Его. И Царь ни в чем не нашел заслуживающим порицания свой царским дворец. Впрочем, Она не только предоставила жилище, достойное царственного величия, но и приготовила для Него из Самой Себя багряницу, пояс и, как говорит Давид, величие, силу и самое царство (Пс.96:6,;92:1). Подобным образом некий преславный град, выделяющийся величиной, красотой, благородством и численностью жителей, богатством и всякой силой, может не только предложить царю кров и гостеприимство, но и становится для него державой, украшением, крепостию и ополчением, и тем самым может ввести необоримое зло для врагов, а для своих спасение и множество всяческих благ». Когда настал час исполниться ветхозаветным пророчества о Мессии, то небесный вестник Архангел Гавриил явился в день Благовещения Святой Деве Марии и возвестил Ей благую весть о грядущем в мир Христе Спасителе, а «Она поверила, вняла и приняла на Себя служение (Лк.;1:28–38); и было все это необходимо и безусловно требовалось для нашего спасения, а если бы не было с Ее стороны такого ответа, то ничего больше не случилось бы с людьми. Ибо если, как я сказал, Блаженная Дева не подготовила бы Себя, то не оказалось бы возможным, чтобы Бог благосклонно обратил взор Свой к человеку и пожелал снизойти, в отсутствии того, кто бы Его принял и мог послужить домостроительству (спасения). Итак, если бы Она не уверовала и не изъявила согласия, то не мог бы быть приведен в действие совет Божий относительно нашего спасения. И это ясно из следующего: Гавриил, обратившись к Деве с приветствием: «Радуйся», и назвав Ее «благодатной» (Лк.;1:28), возвестил Ей все относящееся к таинству спасения. И пока Дева старалась уразуметь образ чревоношения, Бог не сходил еще. Когда же обрел Ее послушной и принимающей предложенное, все дело тотчас было совершено: Бог облекся в человека, и Дева стала Матерью Творца (Лк.;1:38)… Бог, научив и убедив Ее таким образом, делает Ее Своей Матерью. Он заимствует Свою плоть от знающей об этом и желающей этого. Бог желал, чтобы, Матерь носила его во чреве столь же свободно, как и Он воплотился добровольно, чтобы Она стала Матерью по желанию и доброй воле, чтобы Она не просто соучаствовала, как что-либо из того, что движется по воле другого, но, будучи привлеченной к делу домостроительства, Сама принесла Саму Себя и стала соработницей Богу в промышлении о роде человеческом, так чтобы быть имеющей долю и участницей в связанной с этим чести. Далее, как Сам Спаситель не только по плоти был человеком и Сыном человеческим, но имел и душу, и ум, и волю, и вообще все человеческое, то и родиться Он должен был от совершенной Матери, Которая бы послужила Его рождению не только естеством тела, но и умом, и волей, и всем, что Она имела. Необходимо было, чтобы Дева сделалась Матерью и телом, и душой, всецелое человечество принеся для неизреченного рождения. Поэтому, прежде чем принять на Себя служение таинству Божественного воплощения, Она узнает о нем и отвечает верой, желанием и молитвой. Кроме того Бог желал явить добродетель Девы: какова Ее вера к Нему, каковы благородство помыслов, чистота разума и величие души, открывшиеся благодаря тому факту, что Она приняла и поверила дивному и совершенно новому слову, что Бог снизойдет к самодеятельному попечению о вещах, касающихся нас, а Она будет приобщена к этому делу и будет в состоянии послужить Ему». Возвышенно нарекая Пресвятую Деву Марию пречистой и живой скинией Господней и вершиной истинного любомудрия, святой Николай Кавасила отмечал, что Она была посвящена Архангелом Гавриилом в тайну домостроительства Божиего – «Дух Святый найдет на Тебя, и сила Всевышнего осенит Тебя» (Лк.1:34–35), а на благую весть Божию Она ответила согласием – «Се, Раба Господня» (Лк.1:38), тем самым, Она стала сподвижницей и соработницей Бога в деле нашего спасения.
В «Слове на достопокланяемое и преславное Успение Пресвятой и Пречистой Владычицы нашей Богородицы» святой Николай Кавасила обращал внимание на то, что Святую Деву Марию воспевали в своих вдохновенных речах пророки Ветхого Завета, Ее почитали апостолы и молитвенно прославляют все христиане, а потому «для человеческого рода Она является многопетым началом всякой красоты, всякой святости, всех гимнов, и к Ней восходит всякая хвала», «Она явилась единственной путеводительницей для всякой души и всякого разума к достижению Божественной Истины», «Она Сама есть новая земля и новое небо», «из всех людей, бывших от века, Она Одна обитала в Святилище как некая предварительная и очистительная жертва, перед великой жертвой Спасителя, принесенная за весь род, так что, «когда Предтечею за нас во Святая Святых вошел Иисус» (Евр.5:20), туда прежде Спасителя «во внутреннейшее за завесу» (Евр.6:19) Саму Себя принесла Отцу Блаженная Дева. Спаситель, умерев на Кресте, совершенно примирил Отца с людьми; Дева же, принеся Себя Богу, помогла примирению тем, что принесла для людей его Устроителя и соделала Сего Посланника (Евр.3:1) братом для тех, за которых Он будет ходатаем перед Богом как уже единоприродных Ему и Своих». По Своему естеству Пречистая Дева Мария была человеком, но через любовь к Богу и верность Всевышнему Она взошла на вершину святости – «подлинно святее блаженная Дева самих Ангелов, Архангелов, Херувимов и Серафимов», более того, Она удостоилась великой чести – стать истинной Богородицей – Матерью Христа Спасителя. «Святость измеряется близостью к Богу. Сказано в Священном Писании, что Херувимы окружают Бога и принимают от Него исходящий свет, взирать же никак не дерзают. Дева же новым и неизреченным образом приняла в Себе Того, Кто никаким не объемлется местом. И не некое блистание и славу, но Саму восприняла Она Божественную Ипостась. И насколько явнее, чем Херувимам, Бог явился Деве много больше, чем то возможно выразить настолько же Она, с необходимостью, святее и священнее… Если же это так, то кто будет отрицать, что Дева святее всех людей и Ангелов? И если через Ангелов людям были даны Завет Божий, ветхий Закон и все другие знамения правосудия и силы, то Дева не в сих только пределах возвестила Бога, но явила людям Саму Воипостасную Премудрость Божию, не в знамениях и образах, но непосредственно Самого Бога, Спасителя, и явила не людям только, но и самим Ангелам – воссияло Солнце Правды «не только для людей, праведных и неправедных, лукавых и благих, но и для самых премирных Сил… Дева настолько выше всех творений, насколько то, что соделано Спасителем как домостроительство нашего спасения, невозможно сравнить ни с чем иным из сущего. Ведь если Она соделала Ангелов настолько совершеннейшими по сравнению с ними же самими, что, по суждению Апостола, прежнее их блаженство нельзя и сравнить с последующим, то давайте оценим Ее превосходство, каково оно в действительности». С молитвенным изумлением прославляя Пресвятую Богородицу, святой Николай Кавасила восклицал: «О, полнота благ, известных нам в этой жизни и тех, которые узнаем по отшествии отсюда! О, Дева, ставшая при начале блаженства и святости и открывшая путь другим! О, спасение людей, свет миру, путь ко Спасителю, врата, жизнь, и иных достойная именований, которые ради спасения, совершенного Спасителем, могут быть к Тебе приложены. Он ведь Виновник, Ты же совиновница моего освящения и всего то-го, что от Спасителя через Тебя и что от Тебя Одной я получил. Твоя кровь в той Святой Крови Иисуса Христа, которая омывает грехи мира; от Тебя то Пречистое Тело Сына Человеческого, в котором я получил освящение, в котором Новый Завет, в котором вся надежда на спасение. Твое чрево – царство Божие. Но, о высшая всех хвалений и всякого прилагаемого именования, приими песнь, не пренебреги усердием, даруй что лучшее о Тебе помыслить и воспеть и ныне, в этой жизни, и после, в жизни вечной. Аминь». Святая Дева Мария обладала дивной добродетелью и преестественным благом – Она приняла в Себя неописуемого и вездесущего Бога, Которого не могут вместить небо и земля, в настоящем веке – в земной жизни Своей – Она стала общницей вечных благ Царства Небесного, уготованных для праведников, но приняв в Себя Слово Божие, Она познала не только неизреченные небесные и духовные радости, но и печали – «Она стала соучастницей Сыну в бесчестии и поношениях, в бедности, испытанной Им, и во всяком опыте, который возле нареченного родителя Иосифа Он с долготерпением воспринял, разделяя участь Сына для блага моего спасения. Она была возле Него и при начале чудес, и при исправлении Им нашего естества. Она сострадала Ему, терпевшему недоброжелательство от Им облагодетельствованных, так что и Сама не осталась вне ненависти, которой Его ненавидели. Она первая, по избытку человеколюбия, подвигла Сына к благодеяниям человеческому роду», даже до времени, когда Он сказал: Еще не пришел час Мой (Ин.2:4). Этим Он ясно показал, какую свободу обращения к Нему Он сообщил Матери, так что Она могла переменять границы времен, которые Он Сам положил». Величайшую скорбь испытала Святая Дева Мария в тот страшный момент, когда Христос истекал кровью и умирал на Голгофе – сердце Ее было пронзено стрелами скорби, и когда Сын Божий был пронзен в ребра копьем, то Ее сердце пронзил меч страдания, как и предрек Ей старец Симеон Богопреимец. По пламенному исповеданию святого Николая Кавасилы, став соучастницей крестных страданий Иисуса Христа, Пресвятая Богородица стала и участницей в Воскресении – «Она сподобилась созерцания и приветствия Сына, сокрушившего власть Ада и воскресшего, и сопровождала Его, восходившего на Небо, пока это было возможно, а по вознесении Его заместила Его Апостолам и другим спутникам Спасителя общими с Ним благодеяниями». Когда же настал час Успения, то всесвятая душа Девы Марии разрешилась от тела и соединилась с Сыном, пребывающем в Божественном Свете, «тело же Ее по кратком пребывании в земле, и само вместе с душой удалилось из земного мира» – «надлежало Ей пройти по всем путям, по которым прошел Спаситель, воссиять живым и мертвым, в полноте освятить естество и снова получить подобающее место. Поэтому гроб принял Ее на малое время, а затем Небо восхитило эту новую землю, духовное тело, сокровищницу нашей жизни, славнейшую Ангелов и святейшую Архангелов. И возвращен был Трон Царю, Рай – Древу Жизни, диск – Солнцу, древо – Плоду, Мать – Сыну, во всем достойная Своего порождения».
По православному воззрению святого Николая Кавасилы, сотворенного по образу и подобию Божиему первозданного Адама отделяло от Бога лишь одно препятствие – неизмеримая онтологическая пропасть между природой Самого Бога и Его творениями, но по благости Своей Бог пребывал в Раю с первыми людьми и осенял их Своею благодатью, и если бы Адам устоял в верности Всевышнему, то мог бы жить безгрешной, бессмертной и прекрасной жизнью, духовно возрастать и достичь обожения. Но Адам оказался ниже своего призвания – его грехопадение распростерло непроходимую бездну между падшим человеком и святым Богом, а следствием греха явилась смерть. Восхождение к Царству Небесному и обожение оказалось невозможным для смертного и оскверненного грехами человечества, но для нашего спасения на землю сошел Сын Божий – Он воплотился и вочеловечился и Своими крестными страданиями и смертью искупил грехи рода человеческого, а Воскресением – одержал победу над смертью и Адом. Христос освободил нас от власти смерти, греха и дьявола дорогой и страшной ценой – ценой Голгофы, Он усыновил нас Богу – нашему Небесному Отцу. Как православный персоналист святой Николай Кавасила был убежден, что каждого человека Бог любит как всю вселенную, а каждая личность – бесценна в очах Всевышнего, поэтому не одну только человеческую природу удостоил Христос великой чести спасения и обожения, но и каждого человека Он призывает к венцу славы. Сын Божий за всех умер на Кресте и всех освободил от рабства дьяволу, всех соделал сынами и всем отверз Небеса, всем показал путь, ведущий в Царство Небесное, и каждому подает руку Свою, но никого не принуждает к спасению и восхождению к горнему, бесконечно дорожа свободой всех Своих созданий. В своем «Слове на Вознесение Господа и Бога и Спасителя нашего Иисуса Христа» святой Николай Кавасила отмечал, что Христос не только сошел с Неба, чтобы искупить грехи мира и примирить человечество с Богом через Новый Завет, умер на Голгофе и воскрес из мертвых, но и вознесся на Небеса, чтобы воссесть одесную Бога Отца и ходатайствовать о ниспослании иного Утешителя – Святого Духа Божиего. Христос «возносился на Небо», «хотя ничто не мешало Ему («вдруг, во мгновение ока», по словам Павла) воссесть на Свой престол, куда Он Сам в последний день восхитит с земли и тела святым. Ни малого не истратив времени, Сам, однако, удаляется медленно и понемногу восходит, давая срок зрителям, и не исчезает скоро со взоров смотрящих с земли, чтобы возрадовать учеников, почтить землю и явить человеколюбие, не поступает как убегающий от мира или оставляющий людей, но ради них отправляется в путь и удаляется как посланник ко Отцу за род человеческий, ходатай, посредник. И Он тем более не пренебрегает временем, что как бы Сам оказался под властью времени, поскольку и чревоносится во времени, и упраздняет власть смерти, и воссозидает на третий день разрушенный храм тела: изначально в течение некоего времени и числа дней Он претерпел все это. Но еще и с той целью медлил Он восходить, чтобы, подобно тому как осветил Он Своим пребыванием всю землю и Ад, так был бы освященным и воздух, взявший Его на некоторое время, дабы никакое собственное Его место не было захвачено находящимися в воздухе разбойниками, властителями тьмы. Когда всем уже стало видно солнце, Он как Тот, Кто «полагает облака на восхождение, ходит на крыльях ветров», восходит на облако, чтобы тело явить легче воздуха. Облако объяло Изменившего вид и в последний день доставит Сходящего на землю, и облако же отовсюду соберет Ему избранных. И вообще облако нужно было Ему по всем причинам. Во-первых, потому, что новую тварь, которой Он один пришел Устроителем, ради которой Он все соделал и все обнаружил, составляет Ему дух и вода, а из них состоит облако. Затем и потому, что облако просто было символом равночестного и всегда присутствующего Утешителя, Который и водою зовется, и духом именуется, Коим и равнобожественная оная плоть сообщена была Спасителю, и посредством Коего Он явился Самодетелем сверхъестественных деяний, и Который, представ, свидетельствовал Божество Крещающемуся, и Который, быв рядом с Преображающимся, явился в виде облака и, соисполняя Троицу, присовокупил Себя Самого Третьим к Свидетельствующему и Свидетельствуемому. Ибо по справедливости надлежало, чтобы, тогда как Сын восходил, а Отец был указываем стремлением Отрока, туда, куда возвращался Сын, чрез облако явился спешащим с другой стороны и Утешитель, возводящий Равночестного на небо, как прежде в пустыню (ибо говорит евангелист: «возведен был Духом в пустыню»)». Восходящему на Небеса отверзаются врата – с молитвенным изумлением, неописуемой радостью и священным трепетом все ангельские чины – от Ангелов и Архангелов до Херувимов и Серафимов – созерцали как Сын Божий и Сын Человеческий в лице Иисуса Христа восходит от земли превыше Небес – Царь славы, сошедший с Неба во имя нашего спасения и принявший ради нас крестные страдания и смерть, восходил к Отцу Своему с печатью голгофских ран, оставшихся на Его воскресшем и преображенном теле. «Не надо удивляться, если Несущий тело, имеющее рубцы, минует пределы бестелесных и допускающие эти знаки немощи не считают, что Вышний несогласен Самому Себе из-за смирения, но, напротив, получая оттуда явное доказательство сверхъестественной мощи, соглашаются, что Он Владыка всей твари. И Ангелы не только друг от друга, но и от Самого Спасителя узнают об этом. И спрашивающим: «Почему червлены ризы Твои? Пусть облекся Ты в тело, но зачем подвергся Ты ударам?» - молвит Он: «Точило истоптал. По Своей воле был Я поражен. Ибо не без Моей воли излилась Моя кровь, и не из-за немощи взошел Я на Крест, но Сам истоптал точило», - о чем и прежде страсти говорит апостолам, являя непобедимую Свою силу: «Никто не отнимает душу Мою у Меня, но Я Сам отдаю ее. Имею власть отдать ее и власть имею опять принять ее». «Итак, - говорит, - поднимите врата»… «Одни Ангелы останавливаются на этот глас и недоуменно спрашивают: «Кто есть сей Царь славы?», - другие же учат о Нем, как бы известнейшее приводя имя: «Господь сил». И они умолкают, вновь узнавая Того, Кого ищут, от тех, которые признали Его. Идущего же вперед Сам Отец вводит при этих словах. И пророк Захария, представляя Сего вопрошающим, а Оного – отвечающим, указывает, что тогда учатся и сами Силы, непосредственно пребывающие с Богом, прежде не ведавшие смысла домостроительства. В его таинство, которое открывает Отец через Единородного, посвящаются, похоже, первые из сущностей, предстоящие вокруг самого престола. Тут же намекается и на причину заклания, и на то, что претерпел Он, идя на Крест, когда говорит, что человеколюбие склонило Его. Ибо когда в таких словах Отец вопрошает, откуда раны на руках у Него: «Что это за раны на руках Твоих?».. То, говорит, принесло Ему раны, что сошел Он к возлюбленным: «Уязвлен был Я, - говорит, - в доме возлюбленного Моего», - ибо сжалился Он над лежащими долу, и, сжалившись, сошел, и, сойдя, вновь приобрел их, уязвленный в призывающие руки». Христос есть совершенный Бог во плоти и совершенный человек «в образе Божием», Он – истинный Богочеловек, Небесный Архиерей, приносящий Жертву во искупление грехов мира, и Сама священная Жертва – пречистый Агнец Божий, восходящий на Крест, Он – Умерший и Воскресший, «единожды Себя принесший» в Жертву, Владыка Ангелов и Царь Славы, Единопрестольный Отцу Ходатай за все человечество, увенчанный венцом славы и воспетый небесными силами. Восхищенный чудесной Личностью Иисуса Христа и сотериологической миссией Богочеловека, святой Николай Кавасила с апостольским вдохновением сложил дивную и проникновенную молитву Сыну Божиему, по поэтической красоте и богословскому глубокомыслию, не уступающую Псалтырю, лучшим гимнографическим произведениям преподобного Ефрема Сирина и «Божественным Гимнам» преподобного Симеона Нового Богослова: «О, мир победивший, и сильного связавший, и добычу исхитивший, и связанных освободивший! О, единым желанием все творящий и изменяющий и ради людей на состязание и битву восставший! О, мановением созиждущий из небытия, а павших воздвигнувший вновь тщанием и трудами! О, состязавшийся смертельным подвигом ради обесчещенных и умерщвленных, дабы оживить и увенчать их! О, избавивший от наказания тем, что был оклеветан, прославивший тем, что был распят, смертью ожививший человека! О, Бог, умерший за человеков, Владыка – за рабов, безгрешный – за порочнейших! Из-за них Ты продан был, из-за них биен был, потому что, пострадав, Ты уготовил нам свободу, нетление, чистую радость! О, выкупивший врагов ценою души, ценою крови — нечестивых! О, и ненавидящего человека возлюбивший! Ты нам и Спаситель, и Искупление! О, Путь, и Вождь, и Пристанище! О, ставший для рабов всем, что ведет к Небу! О, чудное и странное от земли преселение, переселяющее родину! О, не оставляющий никакого расстояния между небом и землей, Богом и человеком! О, сошествием на землю приклонивший небо, восшествием же на небо вознесший землю! Ты и Бог наш, и позже – Наследник, и, создав человека, приобрел его, и приял награду за труды, и тех, выкупив, подчинил Себе, которых от века был Владыкой. И опять, тех, кого был полным Владыкою, Ты сотворил Своими братьями, и воспользовался, как Своими удами, и всяческое сродство, и общность, и связь возымел с нами, дабы, всячески к Себе приспособив и через все соединив, Свое богатство сотворить нашим и чтобы о Тебе, Сыне Божием, говорили как о рабе греха, а связанный оказался увенчанным! О, сколь великим должником Себе соделал Ты человека! О долги, от которых никто никогда не мог освободиться! Ибо что мог бы Ты у нас найти, чего бы Ты Сам не принес и не положил? Если и речь Тебе принесем благодарственную за дарованное нам Тобой, то не как воздаяние за уже данное, но как приложение к долгам, ибо и мысль об этом, и способность говорить – от Тебя. Ведь Ты Самому Себе установил этот новый закон, что всякий раз за то, что Ты доставляешь, Себя Самого признаешь должником получивших чужие благодеяния. Посему, если нечто из воспеваемого по отношению к Твоей многопетой милости и принадлежит нам, не презри, напротив, окажись благодетелем не нашего ради скудоумия, но щедрую руку Свою явив, и избавь теперь от всякого долгового наказания, будучи Господом, подаждь чистое чувство Твоей кротости, убеди стыдиться сего несказанного человеколюбия! Когда же вознесешься отсюда, вознеси радующихся, и с благими надеждами припиши к хору Твоих друзей, и поставь вместе с ведающими Твое, которых Ты Сам познал, дабы и там гласом празднующих и от нас присовокупленного воскликновения мы вечно воспевали Тебя, Спасителя, со Безначальным Твоим Отцом и Пресвятым и Благим и Животворящим Духом. Аминь».
Христос вознесся на Небо и воссел одесную Отца Небесного, но Он пребывает с нами во все дни до скончания мира, Его Воскресение – надежный залог нашего будущего всеобщего воскресения мертвых. В конце времен Христос молниеобразно явится в мир во всей силе и славе Своего Божественного величия – в окружении Ангелов как грозный, милосердный и праведный Судия вселенной, все живущие преобразятся, а усопшие – «украсятся нестареющими телами и восстанут нетленными». «Воскресение есть восстановление естества, сие Бог дарует туне. Ибо как создает нас, хотя мы не желали, так и воссозидает, хотя ничего не привнесли прежде. Царство же оное и созерцание Бога и соединение со Христом есть наслаждение желания. Посему доступно только восхотевшим и возлюбившим, и возжелавшим. Ибо им и прилично наслаждаться, когда настанет желаемое ими, а невосхотевшему – невозможно. Ибо как может он и наслаждаться и утешаться, получая то, к чему не имел желания при его отсутствии, пoелику он не может тогда ни желать, ни искать, потому что не видит оной красоты и, как говорит Господь, «не может прияти, яко не видит его, ниже знает его»(Ин.14:17), так как переходил в оную жизнь слепым и лишенным всякого чувства и силы, которыми возможно и знать Спасителя и любить и желать пребывать с ним и иметь к тому силу. Посему не должно удивляться, если все будут жить бессмертно, но не все блаженно, потому что промышлением Божиим о природе наслаждаются все вообще одинаково, а дарами, укращающими хотение, одни только благочестивые в отношении к Богу. А причина та, что Бог желает всем всякого блага и всем равно раздает свои дары: и такие, коими благодетельствует, и те, коими исправляет естество; а мы все и не желая, получаем благодеяния Божии, касающиеся естества нашего, потому что не можем избежать их». Для того, чтобы обрести спасение уже в земной своей жизни мы должны жить духовно и праведно – жить во Христе новой жизнью – жизнью в Церкви, участвовать в ее таинствах, изучать Слово Божие, проникаться литургическими молитвами и аскетически бороться со страстями, соблюдать заповеди Христовы и быть соработниками Богу в деле нашего спасения. По православному убеждению святого Николая Кавасилы, тайна спасения есть тайна синергии – соработничества Бога и человека, ибо сам по себе человек не в силах себя спасти – нужна искупительная жертва Иисуса Христа и освящающая благодать Святого Духа, посылаемая в церковных таинствах, но всемогущий Бог никого не спасает насильно – нужно наше личное, волевое и духовное усилие – Царство Небесное силой берется. «Происходит спасение, с одной стороны, от Бога, с другой – от нашего тщания, и одно – вполне Его дело, другое – и от нас требует ревности». В изображении святого Николая Кавасилы, жизнь во Христе сакраментальна и литургична – это жизнь в Церкви, а вне Церкви и ее таинств невозможно спасение, ибо именно через таинства мы усваиваем плоды искупительной жертвы Сына Божиего, осеняемся благодать Святого Духа и соединяемся с Богом, приобщаясь к Его вечной жизни. «Церковь есть тело Христа, это пречистое равно-божественное тело, согласно апостолу («вы же есте тело Христа» (1Кор.;12:27)), поэтому бывшее с Его пресвятым телом является примером происходящему и тому, что будет происходить в Церкви. И как Он Сам родился от Святого Духа рождением на земле, так и Церковь не от крове, ни от похоти плотския, ни от похоти мужеския, но от Бога родишася. И подобно тому, как Он «умер и воскрес» (ср. 1Фес.;4:14) во славе, так и Церковь воскреснет в своей славе в последние дни. Он вознесся и Церковь будет вознесена на облацех во сретение Его (ср. 1Фес.;4:17). Кто-то из богоносных отцов сказал, что необходимо проливать поты за Христа подвигом и молитвой, так как и Церковь утверждена кровью. Поэтому в священнодействуемые хлеб и вино, ставшие после освящения истинными телом и кровью Христа и лежащие на престоле, иерей вливает теплую воду и приобщается сам, а затем преподносит остальным, что обозначает сошествие Святого Духа на Церковь, который стал совершением домостроительства Христова. Это происходит каждый раз при совершении приносимой жертвы. И Церковь есть посредница, и Он есть посредник, и сама жертва, явленная при Понтийском Пилате приносится сейчас. Поэтому иерей есть всегда Христос (Евр.;5:6,;7:17–21). И снисходящий на Святые Дары Дух Святой не иссякнет». «Церковь присутствует в священных таинствах не только фигурально, но так же, как органы нашего тела присутствуют в сердце, как ветви – в корнях и, как говорил наш Господь, как побеги в лозе. Здесь – не просто одно и то же имя, не аналогия по сходству, но тождественная актуальность. Ибо священные Таинства – Тело и Кровь Христовы, составляющие истинную пищу и питье Церкви. Когда она причащается Даров, она не преобразует их в человеческое тело, как происходит с обычной пищей человека, но сама изменяется в них, так как высшая и божественная стихия преодолевает земную... так что, если возможно было бы видеть Церковь Христову постольку, поскольку она объединена с Ним и участвует в Его святом Теле, то взору бы открылось не что иное, как Тело Господне... Если апостол Павел назвал Христа главой, а нас членами, то не с тем, чтобы выразить Его нежную заботу о нас, Его учение или назидание, или же наше полное подчинение Ему, подобно тому, как мы, преувеличивая, иногда описываем себя как часть наших родственников или друзей, но чтобы продемонстрировать факт – а именно, что отныне через Кровь Христову верные будут жить во Христе, действительно завися от Его Главы и действительно облекшись Его Телом». В «Изъяснении Божественной Литургии» святой Николай Кавасила как выдающийся византийский богослов и мистик-исихаст дал христоцентрическое описание тайны Церкви и писал, что Христос есть духовное сердце Церкви и средоточие всей ее жизни, Литургия – сердцебиение, а сама Церковь – мистическое Тело Христово, мы же – члены ее, приобщающиеся к Богу через таинства. «Со Христом соединиться, ради чего и пришел Спаситель, всячески возможно тем, кои приходят к Нему, ради чего и все терпят и соделываются такими, как и Он Сам. Он соединился с плотью и кровью, чистыми от всякого греха и от начала будучи Богом по естеству, Он обожил и то, чем сделался после, то есть человеческое естество, а умирая, Он умер и плотью и воскрес. И так желающему соединиться с Ним надлежит и плоть Его принять и в обожении участвовать и гробу приобщиться и воскресению. А затем и крестимся мы, чтобы умереть Его смертью и воскреснуть Его воскресением; помазываемся же, дабы соделаться с Ним общниками в царском помазании обожения. Когда же мы питаемся священнейшим Хлебом и пием божественную Чашу, сообщаемся той самой плоти и той самой крови, которые восприняты Спасителем и таким образом соединяемся с Воплотившимся за нас и Обоженным и Умершим и Воскресшим. Почему же мы не сохраняем того же самого, как и Он порядка, но начинаем оттуда, где Он окончил, и оканчиваем тем, чем Он начал? Потому, что Он сошел затем, чтобы мы взошли, и хотя один и тот же предлежит путь, но Его делом было сойти, а мы восходим подобно тому, как на лестнице что было для Него последним, когда Он сходил, то становится для нас первым, когда мы восходим. Иначе и быть не может по самому делу. Ибо крещение есть рождение, миро бывает в нас причиною действования и движения, а хлеб жизни и чаша благодарения есть пища и истинное питье. Прежде рождения нельзя иметь движения или питаться. Кроме сего, Крещение примиряет человека с Богом, миро удостаивает даров от Него, а сила трапезы Плоть Христову и Кровь сообщает принимающему таинство. Прежде же примирения невозможно стать вместе с другими и удостоиться дарований, какие им приличны, и нельзя безгрешную пить Кровь и вкушать Плоть тем, кои подвластны лукавому и грехам. Потому мы сперва омываемся, потом помазуемся, и таким образом, когда мы бываем уже чисты и благоуханны, приемлется нами трапеза». Наша жизнь в Церкви начинается через таинство крещения – в Церкви мы живем, движемся и существует Христом – мы получаем новую жизнь через таинство крещения, оно знаменует начало новой жизни во Христе. В крещальной купели тонет и умирает «ветхий человек» и рождается «новый человек» – христианин: «Креститься значит родиться во Христе и получить самое бытие и существование тем, кои еще не существуют. Уразуметь сие можно многими способами. И во-первых, из порядка, потому что к этому таинству мы приступаем прежде прочих таинств и прежде других оно вводит христиан в новую жизнь, во-вторых – из имен, которыми называем его, и в-третьих – из того, что в нем совершается и поется. С самого начала установлен тот порядок, чтобы сперва омываться, потом, помазавшись миром, приступать к священной трапезе, что служит сильным доказательством того, что купель есть начало жития, основание жизни и тому подобное предуготовление. Потому и Сам Христос, так как со всем прочим, что принял за нас, необходимо было Ему и креститься, принимает Крещение прежде прочего… Самое дело Крещения в нас есть вид и образ, ибо оно начертывает вид и напечатлевает образ на душах наших, являя их сообразными смерти и воскресению Спасителя, почему именуется печатью, так как образует по подобию царского образа и блаженного вида, пoелику же сей вид облекает вещество и сокрывает безобразие, потому таинство сие называем одеждою и погружением. И Павел, объясняя то, что одежда и печать указывают на сие таинство, иногда говорит, что Христос написуется и изображается в христианах, иногда – что облекает их подобно одежде. Сказано также о приемлющем таинство, что он облекается и погружается… И таким образом купель являет чистыми от всякого расположения и действия греховного, поскольку делает общниками сей животворящей смерти. Поскольку же и воскресения приобщаемся через купель, Христос дает нам иную жизнь и члены образует и влагает силы, которые нужны для стремящихся к будущей жизни». Размышляя о таинстве миропомазания, святой Николай Кавасила подчеркивал, что это таинство налагает на нас печать Святого Духа и «с омывшимися совершается то же, что в прежние времена соделывали руки апостолов с крещеными от них, ибо когда апостолы возлагали руки на принявших таинство, сказано, подавался им Дух Святой, и теперь Утешитель нисходит на помазуемых. Доказательства сего следующие. Первое: в Ветхом Завете одинаково помазывались цари и священники, закон же Церкви первых воцаряя миром, на священника возлагает руки и молится о благодати Духа, показывая сим, что то и другое считаем за одно и то же, и что то и другое имеет одну и ту же силу. Потом они имеют общее между собою в именах: оное называется помазанием, сие – сообщением Духа. Ибо рукоположение священников Божественнейшие из иереев называют помазанием, и наоборот, о тех, коих совершают таинством мира, и молятся, и веруют, что они общники Святого Духа, и когда приступающим к таинству объясняют, что оно такое, называют его печатью духовного дара. Сие и воспевают при помазании. Еще же и помазанником соделался Сам Владыка, не потому, что принял на главу излиянное миро, но ради Духа Святого, когда для восприятой им плоти соделался хранилищем всякого духовного действования; и не помазанником только, но и помазанием, ибо сказано: «миро излиянное имя твое» (Песн.1:2), одно с самого начала, другое – впоследствии… Итак, дело таинства – преподать действования Святого Духа, а миро вводит самого Господа Иисуса, в Котором все спасение людей, вся надежда благ и от Него нам общение Святого Духа, чрез Него же и приведение к Отцу. Ибо воссоздание людей хотя производит вообще вся Святая Троица, но деятелем служит одно Слово, и не в одно то время, когда было общником в жизни людей, и себе принесе, – говорит Павел, – «во еже вознести многих грехи» (Евр.;9:28), но с того времени и навсегда, пока еще носит естество наше, ради коего мы имеем в Нем ходатая к Богу, Сам Собою очищает совесть нашу от мертвых дел, Сам Собою подает нам Духа. Сие таинство в прежние времена сообщало крещаемым дарования исцелений и пророчества и языков и тому подобное, что для всех людей служило ясным доказательством превосходящей силы Христовой». В своей книге «Жизнь во Христе» святой Николай Кавасила размышлял о библейском представлении о браке и, вслед за апостолом Павлом, сравнивал это таинство с союзом между Христом и Его мистическим Телом – Церковью, но подчеркивал, что если в ветхозаветном мире брак считался идеалом совершенного союза, то после явления в мир Сына Божиего уже не столько благословенный Самим Богом брак, сколько мистический союз со Христом достоин подражания и восхищения, ибо «члены Христа объединены с Ним теснее, чем со своей собственной головой, и они живут в большей степени Им Самим, нежели своим союзом с Ним».
Вершиной и сердцем всей сакраментально-литургического и мистического учения святого Николая Кавасилы является таинство Евхаристии и Божественная Литургия, ибо Евхаристия – это Таинство Таинств и венец всего в Церкви, это – наивысшее священнодействие и реальное участие в Царстве Божием, самое глубочайшее и теснейшее соединение со Христом. По замечанию протоиерея Иоанна Мейендорфа, «после Евхаристии никакие другие службы духовно невозможны. Добавление молитв после Евхаристии есть свидетельство литургического упадка». На страницах своего богословского произведения «Изъяснение Божественной Литургии» святой Николай Кавасила описывает Литургию как высочайшее богослужение и великое таинство, призывая к богословскому размышлению, сердечному созерцанию и благоговейному молитвенному переживанию Литургии, ибо это необходимое условие для освящающего нас принятия Святых Тайн Христовых. По изъяснению святого Николая Кавасилы, ко всей Божественной Литургии и каждому ее участнику – не только к священнослужителям, но и ко всем христианам – обращено заповеданное Самим Христом «воспоминание» происходившего на Тайной Вечери, когда было установлено «пренебесное таинство Евхаристии», а потому – каждый христианин призван к умно-сердечной литургической молитве и причастию Святых Тайн Христовых. На Божественной Литургии нужно присутствовать с благоговением и благодарностью, вспоминая о страданиях и крестной смерти Христа Спасителя, Его страшной искупительной жертве и Воскресение. С благоговейным трепетом изъясняя богослужебную символику Божественной Литургии, святой Николай Кавасила писал, что «благочестие, вера, любовь к Богу, полная горячности – это все такие чувства, которые непременно мы должны иметь, приступая к Святым Тайнам, без которых даже и смотреть на них крайне нечестиво. Поэтому чин священнодействия, естественно, должен служить выражением того созерцания, которое бы могло возбудить в нас такие чувства, чтобы мы не умом только размышляли, но некоторым образом видели глубокую нищету Богатого, странническую жизнь Того, Кто объемлет всякое место, перенесение оскорблений Благословенным, страдания Бесстрастного видели, до какой степени Его ненавидели, и однако ж как Он сам любил, Кто Он был и как уничижил Себя, что претерпел, что сделал и какую после того уготовал нам трапезу, и, таким образом, пораженные удивлением при виде неожиданного спасения, изумленные множеством Его щедрот, мы почтили бы Того, Кто оказал нам такую милость, Кто даровал нам такое спасение, вверили Ему свои души, предали Ему свою жизнь и воспламенили сердце огнем любви к Нему; потом, достигнув такого состояния, безбоязненно, как свои, приступали к пламени Святых Тайн. Ибо, чтобы достигнуть нам такого состояния, для этого недостаточно того, чтобы в известное время изучить все, касающееся Христа, и знать это; нет, для этого необходимо, чтобы око нашего ума было постоянно обращено к этим предметам, чтобы мы созерцали их, употребив все усилия к тому, чтобы удалить все другие помыслы, так как мы должны при этом иметь в виду сделать свою душу, как я сказал уже, способной к освящению». Всем сердцем и умом погруженный в созерцание высоких смыслов литургических молитв и священнодействий, святой Николай Кавасила необыкновенно глубоко и проникновенно переживал Божественную Литургию и в особенности таинство Евхаристии, предвосхищая таких православных подвижников и молитвенников как святой праведный Иоанн Кронштадтский и священномученик Серафим Звездинский. Для святого Николая Кавасилы, Божественная Литургия была не только жизнью во Христе и сердцебиением Церкви – мистического Тела Христова, но и утешением во дни скорбей, укрепление веры и надежды, воспламенением любви к Богу и ближним, кладезем богословской мудрости, высоких созерцаний и молитвенного вдохновения. Во время Божественной Литургии молящимися вспоминаются события земной жизни Иисуса Христа, величие Его благости и человеколюбия, неизреченная любовь Небесного Отца к миру, ниспославшего Своего возлюбленного Единородного Сына, тайна Боговоплощения и кенозиса Сына Божиего – добровольное самоуничижение Царя славы до самой Голгофы – великий и пречистый Агнец Божий взял на Себя грехи мира и взошел на Крест ради нашего спасения. Во время Божественной Литургии христиане ощущают самих себя как бы присутствующими на Тайной Вечери – в тот момент, когда перед Своими крестными страданиями Христос установил таинство Евхаристии. Во время Божественной Литургии каждый христианин призван пережить величие всех совершенств Божиих и Его безмерного милосердия, непреходящую славу Ангелов, святых, Пресвятой Девы Марии и Самого Иисуса Христа, величие небесных и духовных благ, даруемых Богом, равно как и свою личную греховность – обратить духовное око души своей внутрь самого себя и обрести опыт самопознания и самоиспытания, а самое главное – вознести духовное око души на воплощенную Божественную Любовь, распятую на Кресте нашего ради спасения. Изъясняя обряды Божественной Литургии, святой Николай Кавасила писал, что «происходящее в жертвеннике над принесенным хлебом – есть наглядное изображение Страстей Христовых и совершается в воспоминание (1Кор.11:24–25) о том, как Он пострадал за нас и умер. И таким образом повествуется о смерти Господа (1Кор.11:26) не только через то, что иереи говорят, но и через то, что они делают. Поющееся и читаемое перед Входом Честных Даров есть приготовление к принятию святыни причастия, и творится в воспоминание о Господе и Его домостроительстве. Книги Ветхого Завета пророчески предвозвещают Грядущего, а книги Нового Завета являют уже Воплощенного и рассказывают о Нем. Вход с Евангелием происходит из-за необходимости, так как нужно вынести лежащее в сосудохранилище Евангелие для чтения в храм, сопровождая дориношением, как и надлежит. Это символическое начало проповеди, которая из тайной становится явной для всех. Подобным образом и вход с Честными Дарами совершается по необходимости, так как и они обычно лежат в сосудохранилище и дориношение, и внесение их в храм с песнопениями и каждением, и светом происходит, как и подобает Дарам Бога». По разъяснению святого Николая Кавасилы, только когда после пресуществления выносят Святые Дары должно поклоняться им словно пречистому Телу и святой Крови Христовым. Умовение рук иереем перед Святыми Дарами символизирует, что священнослужитель должен очистить себя перед взором Божиим. Изъясняя сакральный смысл священных одежд иерея, святой Николай Кавасила писал, что «одежда священника, именуемая фелонью – без рукавов, что обозначает непригодность иерея для человеческой деятельности и то, что он и в обыденной жизни пребывает как бы вне плоти и мира, и во время совершения своего служения, которое во всем зависит от одной только божественной длани и в которое он сам не привносит никакой человеческой инициативы. Епитрахиль символизирует изливающуюся благодать священства, которая почивает на шее принявшего ярмо Христово; епитрахиль спускается по груди до ног, умягчая сердце и освящая все тело. Ее следует подвязывать поясом – попечением о добродетелях и наказанием телесных похотей и как бы растопить их, согласно заповеди божественного Павла, повелевающего Тимофею: не пренебрегай благодатью, тебе данной (1Тим.;4:14). Архиереям вместе с фелонью полагается и омофор, полагаемый на плечах. Он обозначает домостроительство и милость к находящимся «под их рукой». Его носят епископы, словно удерживая им подопечных, как матери носят на руках и на плечах детей, еще не умеющих ходить. Это же может и епископ по отношению к тем, кто находится в его попечении».
Все христиане призваны к участию в Евхаристии – ради нашего спасения Христос принес искупительную жертву на Голгофе, а через таинство Евхаристии все достойно причащающиеся – с верой и покаянием, страхом Божиим и любовью к Богу, смирением и прощением обидчиков, с молитвой, радостью и священным трепетом – становятся «святыми ради Святого», ибо, причащаясь Святых Тайн Христовых, «они – члены Тела Его, плоть от плоти Его и кость от костей Его». Христос «не удовольствовался быть только сродным нам, приняв то же естество, но сделал нас общниками самого Тела, и Крови, и Духа, чтобы, о чем присловие с преувеличением говорит касательно друзей, тем на самом деле соделаться Ему для каждого из прилепляющихся к Нему – другим я». По слову В.Е. Елиманова, «святой Николай Кавасила учит, что Евхаристическая Жертва, совершенная Христом на Тайной Вечере, является первообразом для Евхаристической Жертвы, совершаемой Церковью. Как полагает святой, именно через призму этого богословского положения необходимо понимать вообще все богословие Евхаристии. По той причине, что Евхаристическая Жертва, совершенная Христом на Тайной Вечере, является первообразом для Евхаристической Жертвы, совершаемой Церковью, обе Жертвы имеют одинаковую структуру и образ совершения и включают в себя следующие этапы: «избрание дара (хлеба и вина)», «приношение дара», «совершение жертвы», «причащение». Как следствие, «память заповеди», то есть память о том, как на Тайной Вечере заповедовал Христос совершать Евхаристическую Жертву, определяет, во-первых, образ и порядок совершения Евхаристической Жертвы; во-вторых, ее благодарственный аспект, поскольку Евхаристическая Жертва, совершенная Христом на Тайной Вечере, сопровождалась благодарением Бога Отца. Таким образом, опираясь на богословие Евхаристии святого Николая Кавасилы, можно дать следующее краткое истолкование: Церковь совершает приношение даров Богу в соответствии с тем как это сделал Христос на Тайной Вечере и в благодарность Ему, по причине всех Его благодеяний, явленных человечеству, включая все совершенное Им домостроительство спасения. При этом, как было установлено, идея соответствия Евхаристической Жертвы Тайной Вечери с Евхаристической Жертвой Литургии эксплицитно присутствует в евхаристической молитве и Литургии святителя Иоанна Златоуста, и Литургии святителя Василия Великого». «Для святого Николая домостроительство Христово и Его жертвенная жизнь как Дара и как Агнца, ведомого на заклание, является первообразом для Евхаристического Жертвоприношения и для ветхозаветных жертвоприношений. В начале Евхаристического Жертвоприношения совершается избрание даров: из агничной просфоры отделяется агнец и поставляется на дискос, в чашу вливается вино. Так хлеб и вино становятся посвященными Церковью дарами Богу. Сами дары являются «начатками жизни» человека и символизируют жизнь как каждого отдельного христианина, присутствующего на Литургии, так и Церкви в целом, всего церковного собрания. Одновременно приносимые Церковью дары символизируют собой Христа, поэтому Евхаристическое Жертвоприношение также изображает все домостроительство спасения – от рождения Христа до сошествия Святого Духа. Далее следует приношение даров, которое совершается священником и символизирует приношение Церковью самой себя в жертву Богу. Суть Евхаристии как дароприношения Кавасила формулирует в евхаристической парадигме: «Жизнь за жизнь». Каждый христианин «в образе», под видом приносимого хлеба и вина, молитвенно обещает Богу стать живой жертвой Ему, т.е. посвятить Ему всю свою жизнь. Вся Церковь, отдавая свою жизнь в дар Богу под видом хлеба и вина, просит ответного дара от Бога, просит подать ей Саму Жизнь. Христос принимает это приношение и подает ответный дар – Хлеб Жизни (Тело Свое) и Чашу Жизни (Кровь Свою). Так в Евхаристической Жертве христиане принимают от Бога Жизнь Вечную, отдавая и посвящая Ему свою жизнь временную…». В «Изъяснении Божественной Литургии» святой Николай Кавасила рассматривает Евхаристию как новозаветное жертвоприношение – это «истинное заклание и Жертва», приносимая священником от всей Церкви, а собрание верующих молитвенно участвует в жертвоприношении. По воззрению святого Николая Кавасилы, под видом хлеба и вина христиане молитвенно приносит Богу в жертву всю свою жизнь, а Христос откликается на это приношение и реально, мистически и евхаристически подает в дар Самого Себя – Свое пречистое Тело – Хлеб Жизни, и Свою святую Кровь – Чашу Жизни. Размышляя о природе евхаристической жертвы и разрешая вопрос – «когда хлеб становится жертвой – до освящения или после?», святой Николай Кавасила проницательно и рассудительно пояснял, что «если хлеб становится жертвой до освящения, то это не есть жертвоприношение Агнца Божия, так как противоречит правильному представлению. Если же после освящения, то иерей приносит в жертву уже тело, и, следовательно, Христос становится жертвой многократно, что расходится со словами «тако и Христос единою принесеся, во еже вознести многих грехи» (Евр.;9:28)». Для православного сознания святого Николая Кавасилы ясно, что хлеб становится жертвой ни до освящения, ни после, но во время освящения – в этот священный, таинственный и сакраментально-литургический момент «хлеб становится самим пречистым Телом Христовым. Когда же тело Христово принесено и стало жертвой, тогда и Он Сам становится принесенным и жертвой. Именно это обозначает принести хлеб и соделать его жертвой – пресуществить его в тело Господа, принесенное в жертву. Таким образом каждый раз осуществляется спасительная жертва Агнца Божия и тело Христово пребывает единократно принесенным». По исповеданию святого Николая Кавасилы, евхаристическая жертва – это Богочеловеческое таинство – Церковь приносит в дар Богу хлеб и вино и молится об их освящении, а таинственное, неизъяснимое и чудесное преложение хлеба и вина в истинное Тело и истинную Кровь Христову становится возможным благодаря крестной жертве Сына Божиего и освящающей благодати Святой Троицы. Христос есть Небесный Архиерей и Агнец Божий в одном Лице, таинственно связывающий Свою крестную жертву с евхаристической жертвой, ибо хоть Он единожды принес Себя в жертву за грехи мира на Голгофе – жертва Его священна и совершенна, но во все века исторического существования Церкви Он являет Себя в таинстве Евхаристии как Первосвященник и Вечная Жертва, исполняя Свое евангельское обещание – «Я с вами во все дни до скончания века» (Мф.;28:20). «Христос соделался ходатаем Бога и человеков, но не чрез какие-либо слова и молитвы, а чрез Самого Себя, так как, будучи Богом и соделавшись человеком, соединил Бога с человеками, поставив Самого Себя в предел, где входят в общение то и другое естество (Божеское и человеческое)…Что составляет сущность и цель тайноводства, то есть освящение даров и освящение верных, то совершает Он один, а молитвы об этом, и прошения, и моления – дело священника. Ибо то свойственно Владыке, а это – рабу, Один молится, а другой исполняет молитвы; Спаситель дарует, а священник благодарит за дарованное; священник приносит, а Спаситель приемлет дары. Приносит, конечно, и Господь, но – Самого Себя Отцу и эти дары, когда они становятся Им Самим, когда преложены в Его Тело и Кровь. И как Он Самого Себя приносит, поэтому говорится, что Он есть и приносяй, и приносимый, и приемляй: приносяй и приемляй – как Бог, а приносимый – как человек. А пока дары бывают хлебом и вином, приносит их священник, а приемлет Господь. Каким же образом Господь приемлет дары? Освящая их, прелагая в Свое Тело и Кровь, ибо принимать – значит, как сказано выше, усвоять себе. Вот каким образом Христос совершает это священнодействие! Вот то, что доставляет Ему священство!».
По православному учению святого Николая Кавасилы, Господь дал верующим в Него через таинства Церкви восходить к обожению и становиться истинными сынами Всевышнего: «Люди соделываются богами и сынами Божиими, и природа наша чествуется честью божественною, и персть возвышается до такой славы, что соделывается подобочестною и даже подобною божественной природе – с чем можно сравнить сие?.. Бог даровал благо самое большее и лучше коего не имел дать, так что это есть самое большее и лучшее дело благости и конечный предел доброты. А таково дело Домостроительства, совершенное о людях. Ибо здесь не просто сообщил Бог естеству человеческому несколько блага, сохранив большее для Себя, но все исполнение Божества, всего Себя вложил в него как естественное его богатство». По слову святого Николая Кавасилы, через таинства «мы рождаемся и образуемся и преестественно соединяемся со Спасителем», «живем в Боге, переместив жизнь от сего видимого мира в невидимый, переменив не место, но дела и жизнь». В таинствах Сам Бог присутствует в мире и «в мрачный сей мир проникает Солнце правды и умерщвляет жизнь, сообразную с миром, и восстановляет жизнь премирную…». Таинства – это священнодействия, соединяющие нас с Богом, это врата, ведущие нас с Царство Небесное и жизнь вечную. Без участия в таинствах Церкви невозможно обрести спасение: «Жизнь, которую принес Господь, состоит в том, чтобы приходящих посредством сих Таинств соделать участниками Своей смерти и причастниками страданий, а без сего никому нельзя избежать смерти. Ибо не крещенному водою и Святым Духом нельзя войти в жизнь, равно и не вкушающие Плоти Сына Человеческого и не пиющие Его Крови не могут иметь жизни в себе самих». «Нет совершенно никакого блага, сообщаемого от Бога избавленным людям, которое бы получалось без посредника между Богом и людьми, а найти посредника и получить, и принять от него все блага, ничто не дарует, кроме таинств. Ибо они делают нас сродными оной крови и тех дарований, какие получил Он ради плоти, и общниками того, что он восхотел претерпеть». Жизнь во Христе – это жизнь в Церкви и участие в ее таинствах, Церковь – возлюбленная невеста Небесного Жениха – Иисуса Христа, только в ней возможно полноценное соединение с Богом, в ее таинствах верующим во Христа ниспосылается благодать Святого Духа, дующего силы соблюдать заповеди Евангелия. По реалистическому воззрению святого Николая Кавасилы, люди редко меняют в силу услышанных слов – многие слышали воззвания пророков Ветхого Завета и Иоанна Крестителя, проповедь Иисуса Христа и Его апостолов, но не многие уверовали, раскаялись и обратились к Богу, ибо люди преображаются через веру и под воздействием благодати Божией, ниспосылающейся в таинствах. Высоко ценя мудрость и образование, святой Николай Кавасила не считал, что проповедь и учительство бесполезны, напротив – он осознавал всю силу апостольской проповеди Церкви, но проницательно указывал, что в словах апостолов, после сошествия на них Святого Духа в огненных языках в день Пятидесятницы, действовала сила Божия. Церковь – это не академия, она – мистическое Тело Христово, виноградная лоза Господня, столп и утверждение Истины, а пророки и апостолы – это не философы языческого мира, а избранники Божии, исполненные благодати Святого Духа. Церковь есть прежде всего евхаристическая община, она собирает всех верующих во Христа вокруг Евхаристической Чаши, а священник – не только проповедник Слова Божиего и пастырь, но и свершитель таинств и богослужений – «жрец Господень», чье учительство должно быть укоренено в сакраментально-литургической жизни Церкви. Только через участие в таинствах происходит преображение личности человека и его жизни – благодать Святого Духа, действующего в таинствах, могущественна и преизобильна, она освящает и преображает верующих во Христа. О преображающей силе благодати Святого Духа свидетельствует Пятидесятница и подвиг мучеников и исповедников Церкви – они претерпели страдания за Христа и не страшились гонений, испытаний и смерти, ибо велика была их вера и в них действовала сила Божия. Приводя в пример мимического актера Порфирия, который хотел высмеять крещение, но во время таинства испытал воздействие благодати Святого Духа и уверовал за Христа, став исповедников апостольской веры и в тот же день приняв мученическую смерть, святой Николай Кавасила указывал на то, что могущество таинства крещения настолько велико, что лицедей, пытавшийся высмеять христианство, через крещение стал исповедником и мучеником. В своей «Похвале святому преподобномученику Андрею Новому, совершившему течение мученичества в Иерусалиме» святой Николай Кавасила писал о несокрушимой стойкости духа и веры христианских мучеников, с радостью принимающих смерть за Христа: «мученик считал муки за Христа приятнейшими и желаннейшими всякого праздника и так относился к страстям за Него, более всякого цареначальника любомудрствуя в тягостях и в страстях сохраняя и ясно укрепляя присущее, как единому Христу он был, жил и двигался; нечестивые же, отчаявшись совершенно, так как они никакими словами и делами ничего не могли достигнуть (ибо для него, крепко державшегося благочестия, все было нипочем, – и обещания благ, и муки), приговаривают мужа к смерти. Мученик пребывал в темнице, радуясь и приветствуя себя за то, что пострадал и вскоре умрет за Христа, и воздавая многие благодарения Богу за сию прекрасную и во всем ему приятную участь…Он не показывал никакого признака страха, как бы идя на праздник, а не на смерть; ибо он весь приобщился к небесным и Христа одного видел, со Христом сорадовался, Им одним и делами Его услаждался пред отшествием. Так любовь ко Христу ставила его выше природы и побудила представлять себе только Его одного». На возражение тех, которые замечали, что многие христиане ведут греховную жизнь, несмотря на их участие в таинствах Церкви, святой Николай Кавасила отвечал, что не все именуемые христианами являются таковыми по духу и жизни своей, ведь многие добровольно отвергли благодать Святого Духа и живут как язычники и окаянные грешники. Задаваясь вопросом – «Каким образом сохранить нам жизнь, полученную через таинства?», святой Николай Кавасила указывал на то, что участие в таинствах – это начало нашего освящения, а завершение – в жизни будущего века, поэтому на протяжении всей своей земной жизни христианин призван хранить душу свою и бороться со страстями, соблюдать заповеди Христовы, ибо «заповеди Спасителя составляют общие для верующих обязанности, и для желающих исполнять они и возможны, и весьма необходимы, и без них невозможно придти ко Христу тем, кои отстоят от Него большей и лучшей частью, желанием и волей. Ибо необходимо волей сообщиться с Тем, с Кем сообщаемся кровью, а не так, чтобы в одном согласуясь, в другом отдаляясь, иногда любить, иногда враждовать, быть чадами, но заслуживающими порицания, быть членами, но мертвыми, для каковых уже нет никакой пользы в том, что они росли и были рождены вместе с телом, как и для ветви, отделенной от истинной лозы виноградной, которой конец быть выброшенной вон, и засохнуть, и быть брошенной в огонь. Посему избравшему жить во Христе следует соединиться с сердцем и оной главой, – ибо ни из какого другого источника жизнь наша, – а сие невозможно для тех, кои не желают сего, а нужно, насколько возможно человеку, волю свою упражнять по желанию Христову и устроить ее – желать того же, чего хочет Он, и утешаться тем, о чем радуется Он. Ибо противоположные желания не могут совмещаться в одном и том же сердце. Ибо худой человек из худого сокровища сердца своего ничего иного, – сказано, – не умеет извести, кроме зла, а благой износит благое (Лк.6:45); и у верующих в Палестине, пoелику они желали одного и того же, было, – сказано, – «сердце и душа едина» (Деян.4:32). Подобным образом, если кто не сообщается со Христом волей, но противится тому, что повелевает Он, то и жизнь свою располагает не по одному с Ним сердцу, но явно зависит от иного сердца, пoелику, наоборот, по своему сердцу обрел Он Давида, ибо сей говорил: заповедей твоих не забыл. Если же нельзя жить, не завися от оного сердца, а зависеть нельзя не желающим сего, то дабы могли мы жить, посмотрим, как можно любить то же, что и Христос, и утешаться тем же, чем Он. Начало всякого дела есть желание, а начало желания – помысел. Итак, прежде всего нужно стараться отвращать око души от суетного и иметь сердце, всегда полное благих помыслов, дабы, оставшись пустым, не сделалось оно вместилищем помыслов лукавых». Вся жизнь христианина призвана быть соблюдением заповедей Иисуса Христа и подвигом любви к Богу и к ближним. Соблюдение заповедей – нравственный долг всех христиан, они имеет в себе силу Святого Духа Божиего, полученную через участие в таинствах Церкви, и призваны жить новой жизнью – духовной и праведной жизнью, совершенной иной жизнью в сравнении с суетной и греховной жизнью мира сего.
Вся земная жизнь человека есть приуготовление к жизни будущего века. По разъяснению греческого богослова и религиозного мыслителя Панайотиса Нелласа, «поскольку человек носит в себе неискоренимую память о своем Творце, он может создать мир с очень серьезным отношением к Богу, организованный по законам и предписаниям, соотнесенным с представлениями о Боге. Это – то, что называют «религиозной жизнью». Но – лишь учитывая существование Бога и не входя в живое общение с Ним – жизнь и этого плана еще не духовна в строгом смысле слова. Духовная жизнь не есть следование законам и предписаниям, а участие, преданность и любовь, жизнь приобщения Богу и единения с Духом. Поэтому, на какие бы ступени «внутренней», «духовной» или «религиозной» жизни ни взошел человек, он еще не становится от этого подлинно духовным. Апостол Павел удачно называет его «душевным» (1Кор.;2:14). С онтологической точки зрения это значит, что он еще не вполне человек – и именно потому, что единение с Богом не есть для человека нечто дополнительное, но решительно делает человека человеком. Чтобы быть собой, человеку нужно стать тем, чем он создан быть. Николай Кавасила ясно утверждает, что человек был устроен по образу Христову. Христос действительно «рожден прежде всякой твари» (Кол.;1:15) и есть Первообраз и цель Адама. Человеческое естество было сотворено по образу Христову, чтобы от него Божественное Слово могло воспринять Матерь Себе и войти в мир как Человек, и чтобы Бог мог сделаться неложно Богочеловеком, и человек – неложно богочеловеком по благодати и по причастию. В этом конкретное исполнение правды о человеке… Название основного труда святого Николая Кавасилы не случайно. Духовная жизнь для него есть именно жизнь во Христе, или жизнь Христа в нас. Ее сущность недвусмысленно задана Павловым утверждением «Уже не я живу, но живет во мне Христос» (Гал.;2:20), принятым в самом буквальном смысле. Из сказанного ясно, что подлинная природа человека – в его бытии по подобию Бога, а точнее, в его бытии по Христу и во Христе. Следовательно, православная антропология должна строиться как христологическая: как по существенному содержанию, так и по форме и методам. Это буквально «теоантропология», учение о богочеловечестве…». Как исповедник теоцентричного гуманизма или лучше сказать православного теогуманизма, святой Николай Кавасила – вслед за святыми отцами Церкви – святым Иринеем Лионским, святым Афанасием Великим и преподобным Максимом Исповедником – провозглашал, что Христос есть идеальный нравственный образец для каждого из нас, Он – истинный Богочеловек, более того – предвечный Бог Слово воплотился и вочеловечился ради того, чтобы каждый человек мог одухотвориться и обожиться – стать живым храмом Святого Духа и истинным сыном Всевышнего. Высшая цель христианской жизни – обожение, а вся наша жизнь во Христе – это восхождение к горнему и соединение с Богом, освящение и преображение Его благодатью, уподобление Сыну Божиему через веру и таинства, пост и молитву, аскезу и соблюдение заповедей, причем к обожению призван весь человек и вся его жизнь – его ум, воля и сердце, его дух, душа и тело. Вся наша скоротечная земная жизнь протекает на фоне вечности, а история мира устремлена к эсхатологическому финалу – к концу времен и событиям, пророчески описанным в Апокалипсисе, к всеобщему воскресению мертвых, второму пришествию Сына Человеческого и Страшному Суду. В тот величественный, внезапный, небоотверзающий и таинственный момент, «когда явится Владыка, окружит его лик благих рабов, и когда воссияет Он, воссияют также и они. Какое зрелище – видеть бесчисленное множество светильников на облаках, людей возносимых для того, чтобы принести хваление выше всякого образца, множество богов вокруг Бога, красивых вокруг Прекрасного!». В жизни будущего века святые будут как «боги через Бога и наследники одного и того же с Ним, царствующие в одном с Ним Царстве». Христос воссияет как Солнце Правды и «Бог посреди богов», как «прекрасный Вождь» прекрасного сонма святых, а сами святые – это слава Церкви, ибо к святости призван каждый христианин.
Личность и богословие святителя Иннокентия Херсонского
От юных лет прилежа учению благочестия и страху Божию, во благодати Христовой преуспевая, стяжал еси словесная дарования и явился еси неутомимый проповедник спасения, души верных озаряя спасительными смыслы и приводя всех ко исправлению. Святителю отче Иннокентие, моли Христа Бога дати нам оставление грехов и велию милость.
Тропарь святителю Иннокентию Херсонскому, глас 4
Днесь град Херсонский радуется, веселится земля Таврическая, имуще молитвенника святителя Христова Иннокентия, пастыря добра и праведника изряднаго, иже Божия Матери образ Касперовский прославил еси, в крае Новороссийстем веру правую утвердил еси. Темже, святителю отче Иннокентие, моли Христа Бога, спастися душам нашим.
Тропарь святителю Иннокентию Херсонскому, глас 4
Избранный от Господа благий рабе и верный, Церкви Русския украшение, новый Златоусте, Христова стада пастырю предобрый, святителю Иннокентие, от любве душевныя ублажаем тя заступника и покровителя града нашего. Теплыми твоими молитвами у Престола Пресвятыя Троицы укрепляеми, благодарно зовем ти: Радуйся, богомудре отче Иннокентие, святителю преславный.
Кондак святителю Иннокентию Херсонскому, глас 1
Святитель Иннокентий Херсонский – выдающийся православный богослов, в своем литературном творчестве и церковном служении оставивший славный и неизгладимый след в истории Церкви и навсегда вошедший в ее молитвенную память; он – «славный вития, великий мыслитель, благородное, благожелательное сердце и высокий дух», самоотверженный пастырь Церкви и вдохновенный проповедник, которого за ораторское искусство и умение «глаголом жечь сердца» именовали «русским Златоустом». Незаурядная личность святителя Иннокентия Херсонского необычайно глубока и многогранна – по своим разнообразным талантам и дарованиям, по пламенному служению Богу его можно смело поставить в один ряд с величайшими светилами Русской Православной Церкви – со святителем Игнатием Брянчаниновым и святителем Феофаном Затворником, и прежде всего со святителем Филаретом Московским. В исследовательской литературе не раз отмечалось, что святитель Иннокентий Херсонский и святитель Филарет Московский – два великих русских богослова и проповедника, живших в одну историческую эпоху и создавших два направления в отечественной богословии и церковной гомилетике. Русский религиозный философ и славянофил Иван Киреевский полагал, что Иннокентий Херсонский и Филарет Московский были главными и наиболее яркими представителями двух различных направлений в русском богословии и в церковной проповеди, при этом если святитель Иннокентий в своих проповедях прежде всего обращался к сердцу, то святитель Филарет – более обращался к разуму. Размышляя о необыкновенных личностях двух святителей – о Филарете Московском и Иннокентии Херсонском – архиепископ Никанор Одесский отмечал, что они были людьми истинно просвещенными, учеными и глубоко религиозными, они могли «как орлы, цари пернатых, то свободно и легко устремляться к солнцу для созерцания Истины, то порывисто низвергаться до последних самых темных глубин человеческого мышления, почему не все могли, а некоторые даже и опасались следовать за гениальным полетом, в высь и глубь, их гениальной мысли». Святитель Иннокентий Херсонский был вдумчивым и проницательным критиком катехизиса святителя Филарета Московского – отмечая, что филаретовский катехизис полезен Церкви, в своих лекциях Иннокентий подметил и его слабые стороны: «источники религии указаны бедно, именно, указано одно Писание, а о Предании ни слова... Это не подробность, а корень дела... Еще пример неточности. Говорится: видов Богопознания два – Богопознание естественное и Богопознание откровенное. Потом предлагается вопрос: какое лучше? Ответ: христианское! Вопрос легок, а ответ еще легче... Есть неправильности герменевтические, например, излагается догмат о сошествии Иисуса Христа во Ад. Здесь надлежало бы ограничиться одною Библией, ибо для разума этот догмат вовсе не известен... Еще пример неточности: Церковь определяется, что она есть «соединенное множество верующих». Определение неполное и сбивчивое, но надобно бы отличить, каких верующих?». «Составление какого-либо катихизиса... недостаточно, как бы ни была совершенна подобная книга, потому самому, что есть произведение новое, не может иметь достаточно авторитета в той Церкви, которая называется Церковью Апостольской и Вселенской». По замечанию профессора Н.К. Гаврюшина, с момента критического анализа катехизиса святителя Филарета Московского «между двумя богословами-архипастырями возникают напряженные отношения, и если называть вещи своими именами, Иннокентий становится объектом пристрастного внимания со стороны московского архипастыря. По его инициативе Синод учредил секретное дознание об образе мыслей Иннокентия. Не здесь ли главная причина тому, что, как с горечью отмечал М. П. Погодин, «драгоценные сочинения Иннокентия пройдены молчанием от современной критики»?.. Иннокентий постарался снять напряжение, сложившееся в его отношениях с московским святителем. Он написал Филарету искреннее и смиренное письмо, в ответ на которое митрополит дал показательное обещание, что с этого времени «будет преследовать его лишь любовию своею». Но принципиальное различие их церковных и богословских позиций, таким образом, конечно, не снималось, и Иннокентий оставался под опекой духовной цензуры – в частности, близкого к Филарету профессора протоиерея Ф. А. Голубинского». Задачей всей своей жизни святитель Иннокентий Херсонский считал исполнение обета, данного Богу и Церкви при наречении во епископа: «возноситься желанием над всем дольним и парить непрестанно чистою мыслию к Солнцу правды, осенять светом Христовым Церковь Христову; заботиться особенно о том, чтобы свет сей, осеняя многих, отражался в нем самом и озарял собою лепоты тех благих дел, за кои, видя их, все прославляют Отца Небесного». Всю свою жизнь святитель Иннокентий Херсонский положил на то, чтобы исполнить возвышенный архипастырский обет – всем сердцем своим он любил Христа Спасителя и все силы ума и весь свой талант проповедника употребил на служение Богу, став красой и славой Русской Православной Церкви. По свидетельству преосвященного Иеремии – личного друга святителя Иннокентия Херсонского, «святитель Иннокентий от юности и до конца дней своих всегда имел в своем уме и мыслях божественное лице Господа и Спасителя нашего Иисуса Христа. Пред судом Господним и пред материю своею – Церковью он с упованием на милость Господа, мог сказать: не судах ведети что в вас, пиша и устно беседуя, точию Иисуса Христа, и сего распята». В своей книге «Пути русского богословия», ориентированный на тип богословствования и церковной проповеди святителя Филарета Московского, протоиерей Георгий Флоровский крайне критически и тенденциозно оценил богословские воззрения святителя Иннокентия Херсонского и его манеру проповедника: «Иннокентия самого всего больше интересовала философия. Но мыслителем он не был. Это был ум острый и восприимчивый, но не творческий. Исследователем Иннокентий никогда не был. Он умел завлекательно поставить вопрос, вскрыть вопросительность в неожиданной точке, захватить внимание своего читателя или слушателя, с большим увлечением и блеском пересказать ему чужие ответы. Только блестящая манера изложения маскирует этот всегдашний недостаток творческой самодеятельности. Но всегда это именно изложение только, никогда не исследование. Как говорил об Иннокентии Филарет Московский, у него не достает рассуждения, а воображения слишком много. Иннокентий именно оратор, прежде всего. И в этом «краснословии» разгадка его влияния и успеха, – и на профессорской кафедре, и на проповедническом амвоне... В своих богословских лекциях Иннокентий не был самостоятелен. Догматику он читал применительно к «системе» М. Добмайера, как и архимандрит Моисей, у которого он сам слушал богословие, – эта «система» в те годы была принята в католических школах в Австрии. Она очень характерна для этой «переходной» эпохи, – от Просвещения к Романтике, от Лессинга, Гердера и Канта к Шеллингу или даже Баадеру. Основная и руководящая идея этой «системы» есть идея Царствия Божия, истолкованная скорее гуманистически, как «нравственное общение». Влияние Просвещения во всем чувствуется, и христианство изображается, точно некая школа естественной морали и блаженства. Христология остается очень бледной и двусмысленной…». Вышеизложенные суждения протоиерея Георгия Флоровского не только явно тенденциозны, но и откровенно несправедливы, ведь, во-первых, святитель Иннокентий Херсонский был глубоким религиозным мыслителем и подлинным православным философом с острым и проницательным умом, поэтичной натурой и живым творческим воображением, он имел мыслить творчески и самостоятельно; во-вторых, в его образных и проникновенных проповедях, пронизанных пламенной любовью к чудесной Личности Христа Богочеловека и блестящим знанием Библии, содержались глубокие богословские идеи и религиозно-философские раздумья; в-третьих, в своем огромном литературном наследии – прежде всего в богословии – он затронул широчайший спектр богословских вопросов – догматических и нравственных, метафизических и натурфилософских. По справедливой оценке Н.А. Барсова, святитель Иннокентий Херсонский был в некотором смысле новатором в богословии, но в его «выработке новых методов, менее схоластических по изложению, более жизненных по задачам и направлению, не было измены Православию», он принял вызов истории и явил в своем лице «встречу с Западом», а «все воззрения германских экзегетов и богословов Иннокентий пропускал через строгое горнило критики и при непосредственном изучении источников Православия – Священного Писания и святоотеческих творений». Несмотря на то, что святитель Иннокентий Херсонский с преувеличенной похвалой отозвался о книге епископа Макария «Православно-догматическое богословие», написанной в схоластической манере, его личное богословие имело не схоластический, а возвышенно-нравственный, духовно-сердечный и экзистенциально-библейский характер. На профессорской кафедре и на проповедническом амвоне святитель Иннокентий Херсонский никогда не богословствовал отвлеченно – как схоласт, равно как и не подменял догматическое и нравственное богословие различными философскими домыслами, напротив – он богословствовал всем умом и сердцем, опираясь на Библию и Священное Предание, всецело погружаясь в сюжеты библейской истории, словно становясь современником и очевидцем событий, описанных в Евангелии. По слову преосвященного Иеремии, где бы ни жил святитель Иннокентий Херсонский, его дух находился в Иерусалиме и во всей Палестине времен земной жизни Иисуса Христа: «Живя в XIX веке но Рождестве Христове, он был как бы современным, постоянным зрителем дела, исполненного Господом, нашего ради спасения. Поэтому никогда не бывал он так словоохотлив и оживлен во взоре и просветлен в лице, как при воспоминании о Фаворе и Сионе, об Иордане и особенно о Голгофе». Не имея возможности посетить Святую Землю и увидеть своими очами места, освященные земной жизнью Сына Божиего, святитель Иннокентий Херсонский утешал себя мыслию о том, что «путь всякого христианского пастыря, где бы ни пролегал он, если идет верно, то ведет прямо к Иерусалиму Небесному». Накануне кончины своей святитель Иннокентий Херсонский намеревался оставить управление вверенной ему епархии, чтобы провести последние дни своей земной жизни в Иерусалиме. Миросозерцание святителя Иннокентия Херсонского христоцентрично – чудесная Личность Христа Богочеловека, Его земная жизнь, искупительная жертва и Воскресение всегда были той духовной осью вокруг которой вращалась его богословская мысль, а его христология – не «бледная и двусмысленная», как ошибочно думал протоиерей Георгий Флоровский, а невероятно яркая и цельная, основанная на Библии и святоотеческой литературе и снискавшая заслуженную славу.
Святитель Иннокентий Херсонский – в миру Иван Алексеевич Борисов – родился в 1800 году в городе Ельце Орловской губернии в семье священника Успенской церкви Алексия Борисова. Как пояснял историк В.П. Зубов, «отец Алексий не имел школьного образования. Грамоте научился сам. Пробелы в своем образовании восполнил чтением богословских сочинений. Став священником Успенского храма, он много сил отдавал своему приходу, заботился о просвещении его, постоянно проповедовал Слово Божие. Матушка – Акилина Гавриловна, совершенно неграмотная и простодушная, обладала непоколебимой верой в Бога. Мальчик родился настолько хилым, что отцу пришлось крестить его в самый день рождения. Имя нарекли ему Иоанн. Он рос в набожной атмосфере. Очень любил слушать проповеди своего отца и, вернувшись из храма домой, от слова и до слова передавал слышанное, прося разъяснить непонятное. Под руководством отца он рано овладел грамотой и стал читать богословские книги из домашней библиотеки». Несмотря на слабость своего телосложения и хрупкость здоровья, юный Иван был необычайно любознателен – он изучил славянскую азбуку, прочел Часослов и Псалтырь, научился письму, зачитывался проповедями святителя Димитрия Ростовского и горячо возлюбил книги. В январе 1810 года Иван сразу поступил во второй класс Воронежского духовного училища, где уже учился его старший брат Матвей, а на следующий год Иван был переведен уже в четвертый класс. По причине смерти отца братья не смогли окончить духовное училище, но в 1812 году Иван поступил в Орловскую духовную семинарию, где начали раскрываться его разнообразные таланты и способности, любовь к наукам и дар красноречия. По свидетельству митрополита Макария Московского, «его сочинения – в риторическом классе, рассуждения – в философском и проповеди – в богословском, которые он писал очень скоро и с величайшей легкостью, нередко поражали достоинствами своими не только совоспитанников, но и наставников». Окончив с отличием курс семинарии в 1819 году, Иван Борисов поступил в Киевскую Духовную Академию, где всей душой отдался наукам и приобретению знаний, проводил дни и ночи за книгами, выписывал самые глубокие мысли и проникновенные высказывания богословов и философов, составлял проповеди, а учителя предвидели в нем «русского Златоуста». По хвалебному отзыву профессора А.П. Лопухина, «с захватывающим интересом поглощая целые книги от начала до конца, даже целые системы философов, он, как это замечается у многих даровитых воспитанников, обыкновенно делал конспекты прочитанного и нередко записывал их в конце книг. Все это чрезвычайно развивало его восприимчивый ум, и его обширные познания высоко ценились товарищами, которым он, по их просьбе, нередко излагал и раскрывал учение того или другого философа так ясно, легко и подробно, что изумлял всех и совершенно затмевал лекции профессоров. Особенное значение он придавал сочинениям, над которыми работал с увлечением. Обдумав предмет всесторонне, он затем писал сочинение прямо набело. Через два – три дня он пересматривал написанное, и если оно почему-либо не удовлетворяло его, писал другое сочинение на ту же тему, иногда и третье, чтобы подать наставникам то, какое сам считал наилучшим. Этим он приобрел навык – писать с такой стройностью и блеском, которыми отличаются вообще его произведения. Перед экзаменами он бегло прочитывал лекции, которыми до того мало занимался, и, имея большую подготовку и огромный запас знаний, полученных от чтения книг, всегда отвечал блистательно, превосходя и тех воспитанников, которые прилежно корпели над лекциями. В высшем (богословском) отделении Борисов особенно усердно занимался составлением проповедей, и в нем все более и более раскрывался тот блестящий проповеднический дар, который сделал из него русского Златоуста. При этом он, прекрасно владея французским языком, тщательно изучал великих мастеров проповеднического слова, как Массильон и Боссюэт, но конечно самое большое влияние на него оказали творения величайшего из великих проповедников, святителя Иоанна Златоуста. Все это предвещало в нем необыкновенного проповедника, каким он и стал впоследствии». Благодаря своим блестящим талантам и дарованиям Иван Борисов ярко выделялся среди всех своих сверстников-студентов, а когда на выпускном академическом акте он прочел перед собравшимися гостями избранные места из своего произведения «О нравственном характере Господа нашего Иисуса Христа», то чтение было встречено громом рукоплесканий, а присутствовавший митрополит Евгений Болховитинов увидел в юноше восходящее светило русской богословской мысли.
Блестяще окончив Киевскую Духовную Академию со степенью магистра богословия и получив назначение в качестве инспектора и профессора церковной истории и греческого языка в Петербургскую духовную семинарию, спустя семь месяцев он был назначен ректором Александро-Невского духовного училища. В 1823 году Иван Борисов принял монашеский постриг с именем Иннокентий, через полтора месяца он был рукоположен в иеромонаха, а в 1826 году – был возведен в звание экстраординарного профессора и в сан архимандрита. На протяжении всей жизни всем своим глубоким умом и всей душой святитель Иннокентий Херсонский вникал в Священное Писание, творения святых отцов Церкви и богословские науки, а в сердце его горело пламенное желание жить нравственной жизнью по заповедям Христовым и познать тайны премудрости Божией. В скором времени святитель Иннокентий Херсонский прославился по всему Петербургу как «новый Златоуст из Духовной Академии», а его проповеди изумляли красотой и речи и ее художественностью. В лице святителя Иннокентия Херсонского соединился редкий талант богослова и поэта, философа и проповедника – проницательность ума и быстрота суждений, художественная ясность слова и огненность речи, изощренное мышление диалектика и любовь к метафизике, живость воображения и знакомство с богословием и философией Запада, равно как и со святоотеческой мыслью, обширная эрудиция и умение ставить богословские вопросы и разрешать их – все это было достоянием его проповедей, раздававшихся в Александро-Невской лавре и Казанском соборе. Как отмечал В.П. Зубов, «после произнесения проповедей о. Иннокентий стал помещать их в журнале «Христианское чтение», издававшемся при Духовной академии в Санкт-Петербурге. Интерес к этому журналу резко возрос после появления в нем проповедей и научно-литературных произведений о. Иннокентия: «Жизнь святого апостола Павла», «Жизнь святого священно-мученика Киприана, епископа Карфагенского» и «Последние дни земной жизни Иисуса Христа». В последней работе впервые был применен к исследованию жизни Христа историко-археологический метод, тем самым о. Иннокентий на полстолетия опередил свое время». Журнал «Христианское чтение» ожил и начал разбираться нарасхват, когда в нем стали выходить страницы из книги святителя Иннокентия Херсонского «Последние дни земной жизни Иисуса Христа», а слава проповедника стала еще более возрастать. Проповеди святителя Иннокентия Херсонского были проникнуты библейским духом и выходили за рамки схоластического формализма, но это вызвало негативную реакцию в консервативно настроенных кругах и на проповедующего иеромонаха обрушилось обвинение в ереси. Задаваясь вопросом – «чем же вызывалась эта недостойная подозрительность?», профессор А.П. Лопухин отвечал – «лучшим произведением христианской богословской литературы не только того времени, но и всего XIX века. В сочинении «Последние дни земной жизни Иисуса Христа» блистательно применен уникальный для того времени метод исследования жизни Спасителя. Читая его даже теперь, на рубеже XX века, невольно изумляешься, как гений русского богослова мог предвосхитить метод, сделавшийся достоянием науки гораздо позже, когда, благодаря массе новых открытий в области географии и археологии Святой Земли и вообще древности, появилась возможность иллюстрировать факты евангельской истории данными из области исторических и археологических исследований. В то время и на Западе эти исследования были мало известны, а до нас доходили только самые ничтожные обрывки. И тут мы видим, как Иннокентий действительно мастерски пользуется всем собранным материалом, как он всякое событие евангельской истории умеет дополнить подходящей археологической или географической подробностью, не создавая хаотического нагромождения фактов. Материалы исследований размещаются с мастерством художника, который из мелких мозаичных камней создает чудный образ – образ Богочеловека». По складу своей мысли и миросозерцанию своему святитель Иннокентий Херсонский никогда не был рационалистом – он был убежден, что «никакая наука, никакое доброе действие, никакое чистое наслаждение не лишни для религии», но в то же время он был блестящим и великолепным критиком рационализма: «Рационалистами называются те из новейших иностранных богословов, которые в религии христианской не допускают ничего сверхъестественного, – и называются в том предположении, будто они в деле религии поступают сообразно с достоинством разума: другие гораздо справедливее и приличнее называют их неологами, новомодными богословами, новейшими социанами и христианскими деистами». Выступая против главного положения «Кантовой религии в границах чистого разума», святитель Иннокентий Херсонский настаивал на том, что религия имеет сверхъестественное происхождение – Божественное Откровение: «Первоначально откровение сообщено было, в лице Адама и Ноя, всем людям. История религии показывает, что народы, происшедшие от семейства Ноева по столпотворении Вавилонском, сами постепенно искажали и теряли правильные понятия о нем, предаваясь вымыслам и страстям. Христианская религия также предназначена для всего рода человеческого (Мк.16:15), и через апостолов возвещена была всему тогда известному миру (Рим.;10:18)». Критикуя рационалистов за то, что они отрицают Промысел Божий и чудеса как явления всемогущества Божиего, равно как и церковные таинства и библейское учение о первородном грехе и мироискуплении, святитель Иннокентий Херсонский указывал на то, что рационалисты «посягают на отвержение самых основных истин христианства, каковы, например, Божественность Иисуса Христа, личность Святого Духа, падение человека, распространение первородного греха и искупление».
В 1830 году святитель Иннокентий Херсонский был назначен ректором и профессором Киевской Духовной Академии, где он читал лекции по сравнительному богословию и литургике, а в 1835 году он «за отличные заслуги по части отечественной словесности» был избран действительным членом Императорской Российской Академии. Во дни своей педагогической деятельности святитель Иннокентий Херсонский стремился воспламенить в сердцах студентов любовь к наукам и познаниям, расширил преподавательскую программу, восстановил курс экклезиологии и церковного законодательства, ввел преподавание на русском языке. По слову профессора А.П. Лопухина, «его гений вдохновляющим образом действовал и на всю корпорацию, среди которой началось благородное соревнование и выдвинулись славные профессора, впоследствии создавшие себе громкое имя в науке и литературе, каковы Я.К.Амфитеатров – знаменитый гомилет, В.Н.Карпов – славный русский философ, Димитрий Муретов, ставший достойным преемником Иннокентия по херсонской кафедре, С.С. Гогоцкий – издатель философского словаря и другие. Заботясь о возможно более основательном философском образовании студентов, ректор старался привить им любовь к проповедничеству и искусству в нем. Сам перечитывал их проповеди, призывал к себе авторов лучших из них и по целым часам беседовал с ними о том, как нужно писать и произносить проповеди, и этой наглядной, живой гомилетикой достигал превосходных результатов…Работая над великим делом воспитания духовного юношества, Иннокентий в то же время и сам быстро мужал, рос и развивался духовно, что особенно заметно было в его проповеднической деятельности. Его ораторский талант получил необычайную гибкость и силу, и когда он произносил свои тщательно составленные проповеди в Киевософийском соборе и лавре, произносил всегда без конспектов, живой, захватывающей дух речью, то слава о его проповедничестве быстро разнеслась по Киеву и слушать его собирались со всего города. Особенной силой красноречия и вдохновляющего чувства отличались его проповеди на дни Страстной и Светлой седмиц, впоследствии вышедшие в особых сборниках под заглавием «Страстная седмица» и «Светлая седмица». И читая эти превосходные сборники, не знаешь, чему больше удивляться: силе ли и глубине воплощенного в них чувства, ясности мысли, изяществу богословской концепции или изумительной стройности самого построения их и красоте слова. Поистине, к нему более, чем к кому-либо, применимо название русского Златоуста, как и величали его слушатели-современники, съезжавшиеся послушать его со всех сторон, нередко издалека». Удивительных высот достиг святитель Иннокентий Херсонский не только как проповедник, но в научно-литературной богословской деятельности. По слову протоиерея Александра Дернова, «учено-литературная деятельность Иннокентия посвящена была исключительно богословской науке в различных ее отраслях. Богословские его творения всегда будут источником назидания и поучения для православных христиан. Его академические чтения представляют собою замечательное явление в нашей богословской литературе по своей ясности, живости, по гармоническому сочетанию веры с научным знанием и обаятельному изложению… Во всех печатных трудах Иннокентия слышится голос одного из просвещеннейших наших архипастырей, который с неподражаемою простотою и силою слова соединил ясность и возвышенность мысли. И сколько предметов рассмотрено Иннокентием! Религия, Бог вообще, религия откровенная, Святая Троица, учение о мире, о человеке, о последней судьбе человека и мира, нравственность человеческая, учение о Промысле, о духах; особенно учение, любимое для души Иннокентия, об Искупителе, о земной жизни И. Христа, о воскресении Его; евангельская, апостольская и церковная история: вот главные, кроме массы проповедей, труды Иннокентия. И Иннокентий по справедливости может быть назван любимейшим из духовных писателей русской Церкви… Он поистине был и философом, и психологом, и физиологом, и богословом, и историком». В 1840 году святитель Иннокентий Херсонский был назначен на кафедру Вологодской епархии, а через девять месяцев – был перемещен в Харьковскую епархию, где служил в течение семи лет и восстановил Ахтырский и Святогорский монастыри, открыл Никольскую женскую обитель, а также учредил торжественный крестный ход в Харькове по случаю перенесения в город из Куряжского монастыря чудотворной иконы Божией Матери. В 1845 году святитель Иннокентий Херсонский был возведен в сан архиепископа, а через три года назначен в Херсоно-Таврическую епархию. В грозные и драматичные дни Крымской войны под грохот орудий и свист пуль святитель Иннокентий Херсонский бесстрашно совершал богослужения в Одессе, посещал Симферополь и Севастополь, ободрял воинов, утешал скорбящих и страждущих в лазаретах, во всем величии явив подвиг архипастырского мужества, за что историк Погодин провозгласил его «великим гражданином Русской земли». Усердные архипастырские труды надломили хрупкое здоровье святителя Иннокентия Херсонского – он тяжело заболел, но поддерживал себя молитвой, чтением Слова Божиего и принятием Святых Тайн Христовых. В светлый праздник Святой Троицы 25 мая 1857 года святитель Иннокентий Херсонский скончался, а его имя – имя великого богослова и проповедника, архипастыря и подвижника, молитвенника и философа, поэта и блистательного гения своей исторической эпохи, как драгоценный бриллиант, сверкает в памяти Церкви немеркнущей славой.
Всю свою жизнь святитель Иннокентий Херсонский посвятил служению Иисусу Христу и Его святой Церкви – он служил Богу как ученый и богослов, как добрый пастырь и архиерей, как церковный оратор и проповедник, до последних глубин души потрясенный тайной Креста и Воскресения и объятый пламенной любовью к Искупителю. Как рассудительно и глубокомысленно пояснял профессор Н.К. Гаврюшин, проницательно находивший в богословии и проповедях святителя Иннокентия Херсонского проникновенное раскрытие «тайны внутреннего Креста»: «Развернуто изложить свои христологические идеи и в то же время увлечь широкую читающую публику Иннокентию удалось в бытность профессором и инспектором петербургских духовных школ (1823–1830). В это время он публиковал в «Христианском чтении» серию статей о последних днях земной жизни Спасителя. Успех этого сочинения был ошеломляющим. Оно – одно из лучших и ярких творений русской богословской мысли, отвечающих на живые вопросы веры. В нем принципиально предвосхищаются построения М. М. Тареева, митрополита Антония Храповицкого и патриарха Сергия Страгородского. И все, чем впоследствии привлекали читающую публику сочинения Д. Штрауса и Э. Ренана, здесь налицо, но в формах безукоризненно церковных и свободных от издержек рационалистического критицизма и произвольных метафизических конструкций. Флоровский со своей асимметрической христологией, стоящей на грани квазидокетизма, заметил в этой книге только «литературные достоинства». Он оценивает Иннокентия с филаретовских позиций («у него не достает рассуждения»). Иннокентий-де «не выходит за пределы риторического и сентиментального гуманизма», более того: «вместо богословия у Иннокентия всегда только психология, вместо истории риторика». К сожалению, Флоровский не сознавал, что именно без «психологии», без сопереживания, или сострадательности, никакое подлинное понимание, и особенно богословское, невозможно... Для докетизма и квазидокетизма человеческая сторона личности Спасителя либо вовсе безразлична, либо малоинтересна: ведь все вершит Бог... Но для разумной веры именно она и важна, ибо только через нее может человек найти свое участие в деле Богочеловека!.. Можно сказать, что в богословском творчестве святителя Иннокентия как смысловая доминанта проявляется стремление утвердить и раскрыть полноту человечества в воплощенном Боге-Слове. Это стремление сочетается у него с ясным сознанием исторической обусловленности выразительных форм догматического языка. Именно с личностью и пафосом святителя Иннокентия ассоциируются прежде всего многие дерзновенные первопроходцы и романтики русской богословской науки – А. М. Бухарев, протопресвитер И. Янышев, митрополит Антоний Храповицкий, архимандрит Киприан Керн, протопресвитер А. Шмеман и другие. Но глубинной внутренней связи святителя Иннокентия с важнейшими исканиями русской мысли не было дано почувствовать ни Н. Н. Глубоковскому, ни протоиерею Г. В. Флоровскому… Возможно, это произошло отчасти потому, что более влиятельной в свое время оказалась другая линия, связанная с именем святителя Филарета Московского». В своих сокровенных молитвах и размышлениях, в своих богословских сочинениях и проповедях святитель Иннокентий Херсонский выразил свое миросозерцание и свою веру, свою огненную любовь ко Христу и верность Церкви. По слову протоиерея Александра Дернова, «всегда поучаясь в слове Божием и молясь всегда о том, чтобы глагол Божий не возвращался от него тощим, он, при помощи благодати Божией, был верным провозвестником и нельстивым истолкователем святого Слова Божия, непостыдным совершителем и нелицеприятным раздаятелем святейших таинств Божиих. Иннокентий во всю свою деятельную жизнь был и пребыл неуклонным последователем веры и духа мужей апостольских, твердым хранителем живоносных заповедей и преданий святой Православной Восточной Церкви. В первую и последнюю седмицы Великого поста святитель Иннокентий освобождал себя от всяких посторонних дел, даже должностных, и всего себя посвящал молитве, размышлениям богословским и сочинению». Как ученый святитель Иннокентий Херсонский был не только знатоком Библии, сведущим в богословии, но и имел познания в различных областях светских наук – его интересовали философия и естествознание, нумизматика и стратегия, сельское хозяйство, поэзия и ботаника, астрономия и минералогия, ораторское искусство и этика. Вспоминая о личности святителя Иннокентия Херсонского, М.А. Максимович писал: «Незабвенны мне беседы его со мною по вечерам; и его длинная келья в Братском монастыре, вся заваленная книгами и газетными листами; и выходная дверь из нее в небольшой сад, отделенный от мира каменною стеною и ушпигованный, по выражению Гоголя, устремленными к небу тополями». В сочинении «Венок на могилу высокопреосвященнейшего Иннокентия» сказано о любви архипастыря к книгам: «Помнит всяк, кто бывал в комнатах покойного, сколько у него было книг, и кажется, разом читанных: и в кабинете, и в гостиной, и в спальне, и в зале, везде были книги; книги на столах, книги на стульях, на окнах и на полках. Он не только ходил и сидел с книгою, но и засыпал не с книгою только, а и на книгах». В Михайловском монастыре в Киеве святитель Иннокентий Херсонский произнес свою знаменитую проповедь о семи Архангелах – вождях и начальниках ангельских сил, где провозгласил о четвертом Архангеле Урииле – Архангеле мудрости и познаний: «Итак это ваш Архангел, люди, посвятившие себя наукам! Как отрадно должно быть для вас знать, что нощные бдения и труды ваши над собранием познаний, освещаются не одним стихийным мерцанием от лампады, а и светом от пламенника Архангела... Удивительно ли приходить внезапным озарением свыше, когда есть особый Архангел света и познаний?». В словах святителя Иннокентия Херсонского о ночных бдениях в тишине ученого кабинета или в монашеской келье приоткрывается его личный опыт – он сам был подвижником богословской науки и всем сердцем любил книги и природу, черпая в них мудрость и вдохновение. По свидетельствам современников святитель Иннокентий Херсонский сохранил любознательный ум и восприимчивость чувств до последних дней своей жизни – он был необычайно трудолюбив и проводил целые ночи за молитвой и книгой. Молитва и чтение – его любимые занятия. Как замечает протоиерей А. Дернов, «образ преосвященного Иннокентия был бы не полон, если б мы не упомянули о его глубокой религиозности, какою он отличался от юных лет. Кроме молитвы в обычное время, он нередко посвящал ей целые часы. Во время своего путешествия по Крыму с целью восстановления монастырей, он обыкновенно оставлял своих спутников у подошвы гор, а сам поднимался на вершину их для молитвы, в которой проводил иногда у себя дома целые ночи». Пламенный и усердный молитвенник, святитель Иннокентий Херсонский был славным представителем богословской науки. Даже критически настроенный к святителю Иннокентию Херсонскому протоиерей Георгий Флоровский отмечал, что «несомненной заслугой Иннокентия было основание при Киевской академии журнала, под именем Воскресного Чтения», хотя и язвительно добавлял, что «это был скорее назидательный, чем ученый журнал». По восторженному отзыву митрополита Макария Московского: «Это был человек в собственном смысле гениальный: высокий, светлый, проницательный ум, богатое, неистощимое воображение, живая и обширнейшая память, легкая и быстрая сообразительность, тонкий, правильный вкус, дар творчества, изобретательности и оригинальности, совершеннейший дар слова – все это в чудной гармонии совмещено было в покойном иерархе. При таких необыкновенных талантах он имел и необыкновенное образование: знал ни одни духовные науки, которые ему известны были в совершенстве, но и весьма многие светские науки, так что мог рассуждать о них с специалистами и нередко своими меткими вопросами или ответами поражал специалистов. Это был образцовый профессор: своими вдохновенными импровизациями он пробуждал, увлекал, восторгал слушателей!..».
У святителя Иннокентия Херсонского был дар увлекать души – он был оратором и эрудитом, а в его проповедях поражала сила ума и живость воображения, богатство образов и экспрессивность слова. Его манера изложения была не сухой и схоластической, а библейско-образной и экзистенциально-драматургической. Надо сказать, что протоиерей Георгий Флоровский глубоко заблуждался, думая, что святитель Иннокентий Херсонский не возвысился до идеи живого Предания Церкви и увлекался философией только эмоционально и что его «очень увлекали многозначные ответы философов, меньше тревожили его сами вопросы», напротив – в своих проповедях и богословских сочинениях святитель Иннокентий исходил из Священного Писания и Священного Предания – он был церковным человеком и выдающимся православным богословом, истинным философом, которого до последних глубин души волновали вековечные и проклятые философские вопросы, мучавшие Иова и Соломона, Иеремию, святителя Григория Богослова и Августина Блаженного, а подлинные ответы он находил не у философов древних и ему современных, а в Слове Божием. «Сколько ни размышляли мудрецы языческие Сократ и Платон о том, чтобы избавить человека от окружающих его бедствий, – все, однако, было безуспешно, и все размышления свои должны были оканчивать слезами. Никто из них, как говорит апостол, не мог взойти на небо, чтобы свести оттуда Христа. Мильтон, описывая потерянный Рай, представляет Бога среди мира Ангельского, смотрящим на человечество и потом так вопрошающим Ангелов: «Кто из вас может спасти человека?» Хоры Ангельские молчат, признавая этим свое бессилие в произведении столь важного дела. Тогда Сам Сын Божий решается на совершение оного. Эта священная поэзия Мильтона есть не столько поэзия, сколько самое дело. Действительно, человеческому роду мог помочь только Бог. Ибо что требовалось сделать? Требовалось, как говорит апостол, «возглавити всяческая» (Еф.1:10) мир был без главы. Кто же из тварей мог быть сей главой? Все силы натуры ослабели; кто же, кроме Бога, мог укрепить их? из расстройства произвести порядок? зло заменить добром?.. Это мог сделать только один Бог. Потому-то и решился на это Сын Божий, как выражает сию мысль Священное Писание: «Жертвы и приношения и всесожжения не восхотел еси..» (Евр.10:8; Пс.39:7). Отец представляется ничем не удовлетворяющимся, Сын идет удовлетворить правосудию Отца. Таковая решимость Сына и таковое изволение Отца в Священном Писании вообще представляются в виде Завета, который заключается между Лицами Святой Троицы с тем, чтобы, во-первых, уничтожить зло, причиненное падением, и, во-вторых, даровать людям блага, исходатайствованные искуплением (Лк.22:29)». По крайне пристрастной оценке протоиерея Георгия Флоровского, «знаменитая книга Иннокентия «Последние дни земной жизни Иисуса Христа» увлекает своими литературными достоинствами. Но это именно только литература, не богословие. Иннокентий не выходит здесь за пределы риторического и сентиментального гуманизма. Вместо богословия у Иннокентия всегда только психология, вместо истории риторика. В действительные глубины духовной жизни Иннокентий никогда не спускается... Иннокентий был эклектик. В его мировоззрении много элементов еще от эпохи Просвещения, но он очень увлекается и Александровским мистицизмом, – в своих лекциях он много говорит о пиетической традиции, с большим сочувствием отзывается о Фенелоне и Гионе, о Штиллинге и Эккартсгаузене… Оттеняет Иннокентий и космические мотивы в богословии, – «вся природа есть портрет Всевышнего, совершеннейший и полный», – в этом слышится отзвук мистической натурфилософии...». Но если мы глубоко и вдумчиво вчитаемся в книги святителя Иннокентия Херсонского «Последние дни земной жизни Иисуса Христа» и «Иисус Христос – Искупитель рода человеческого», то мы сразу увидим, что они представляют собой не только великолепный образец церковной литературы, но и подлинные богословские сочинения, в них звучит не доносящееся с Запада эхо сентиментального гуманизма, а голос православного пастыря и «глаголы жизни». Это – не одно риторическое искусство, но проникновенный опыт экзистенциального богословствования, а сам Иннокентий – тонкий психолог и пневматолог, столь же зоркий и проницательный как Данте и Мильтон, Шекспир и Достоевский, более того – он выдающийся драматург в области гомилетики. Миросозерцание его совершенно не определяется влиянием идей эпохи Просвещения и романтизмом – он романтик по духу, но при этом его миросозерцание христоцентрично, а его богословие проникнуто библейскими образами и сюжетами: «В три с половиной года всенародного служения Иисуса Христа в качестве Мессии среди народа иудейского уже совершенно оправдалось многознаменательное предсказание о Нем праведного Симеона, изреченное в то время, когда Он, яко мнимый сын Иосифа, еще младенцем принесен был, по закону, в храм Иерусалимский – «поставити Его пред Господем» (Лк.;2:22). Со дня на день становилось очевиднее, что «Утеха Израиля» лежит не только на восстание, но и на «падение многих во Израиле» – в Предмет противоречий, «да открыются помышления многих сердец» (Лк.;2:34–36). Божественный Потомок Давида не являлся еще в виде грозного Домовладыки, Который, по словам Его Предтечи, пришел отребить гумно Свое (народ иудейский), дабы плевелы сожечь «огнем негасающим» (Мф.;3:12); лучшие люди видели в Нем только Агнца Божия, вземлющего грехи мира (Ин.;1:29), во всех беседах Его открывалось одно кроткое веяние духа благодати: но для плевел, давно истлевших от зноя страстей, несносно было и это небесное веяние, они сами собой возметались и летели прочь от Веятеля; неисцельным членам народа иудейского обращался во вред самый благотворный бальзам, который небесным Самарянином был возливаем на их раны (Лк.;10:29–37). Перед концом трехлетнего общенародного служения Иисусова в качестве Мессии уже вся Иудея в отношении к Нему видимо делилась на две стороны (Ин.;11:48), из которых одна веровала в Него и благоговела перед Ним, а другая враждовала против Него (Ин.;12:37) с такой злобой, что не усомнилась вознести Его на Крест». По признанию святителя Иннокентия Херсонского, все его сочинения, посвященные Иисусу Христу, имели «ту цель, чтобы при благословении Божием, возбудить в боголюбивых читателях веру и любовь к Господу нашему Иисусу Христу, Который и во всей земной жизни Своей есть высочайший образец совершенств для всего рода человеческого, а в последних днях своего земного служения человечеству и среди страданий Своих – особенно является яко Единородный от Отца, исполненный благодати и истины». Святитель Иннокентий Херсонский – не только великолепный церковный оратор, но и глубокомысленый христианский философ, он – мастер богословских вопросов: «Чего не дал Господь нам в залог Своего попечения о нас? Земли? – человек сначала еще поставлен царем ее. Неба? – оно давно обещано в наследие верным чадам. Ангелов? – они служат нашему спасению». Для чего Сын Божий низошел на землю? Что принес с Собою? Как нам Его встретить, и что должно при сем делать?». Цель всех вопрошаний святителя Иннокентия Херсонского – побудить человека задуматься и обратиться к исследованию самого себя в свете Божественного Откровения: «Что же производит в нас сие свидетельство? Какой плод его каждодневного явления среди нас? Укрепляемся ли мы им в надежде на жизнь будущую? Утешаемся ли сею надеждою среди горестей и превратностей жизни настоящей? Ограждаемся ли молитвами святителя от соблазнов и греха? Растем ли в вере и благодати, в любви, смирении и чистоте?».
Если по своему уму святитель Иннокентий Херсонский был ученым и философом, то по своей натуре он был поэтом и художником – он горячо любил природу и видел в ней книгу мудрости Божией, а в ее изучении – естественное Богопознание, ибо через познание тайн бытия и устройства мироздания человек восходит к Богу. В своем «Слове о природе» святитель Иннокентий Херсонский вопрошал – «Что такое, братие, природа, нас окружающая, и мир чувственный, в коем мы живем и движемся от нашей колыбели до гроба?», и давал следующий глубокомысленный ответ: «Любомудрые определяют это различно, но для здравого смысла и чувства христианского самое лучшее понятие о видимом мире то, когда он представляется откровением совершенств Божественных, зерцалом, в коем, по выражению апостола, «невидимая Божия ...видима суть, самая присносущная сила Его и Божество» (Рим.;1:20). Поскольку же зерцало сие поставлено не напрасно, и находится всегда перед очами нашими, то само собою следует, что мир, нас окружающий, должен быть для нас не только поприщем для нашего действования, но и училищем для вразумления нас, как действовать и чего достигать. Взирая на порядок, существующий в мире, на законы, в нем господствующие, на цели, достигаемые посредством каждой вещи в особенности и всех вкупе, мы должны чрез сие сами приучаться к порядку, правильности, благонамеренности и постоянству. Так взирали на мир лучшие люди всех времен и мест, и каждое свободное время от дел звания своего посвящали на провождение в недрах природы и на собеседование с нею. Природа была для них книгою, самою любимою. Из святых Завета Ветхого можно указать в сем случае не только на святых праотцов, кои всю жизнь проводили у своих стад и, следовательно, вне градов и весей, но и на великих законодателей, пророков и подвижников, ибо где, например, приготовлялся Моисей к великому званию вождя народа Еврейского? Не при дворе Египетском, а в пустыне Мадиамской, среди гор и юдолей Аравии. Здесь получил он первые откровения; здесь посвящен явлением горящей купины в звание бога фараонова. Где небошественный Илия удостоился видеть откровение славы Божией и беседовать с Богом? Не при храме Соломоновом, а в пустыне; Кармил и Хорив были жертвенниками, на коих он приносил бескровную жертву молитв и славословий. И Новый Завет, подобно Ветхому, произошел и образовался среди храма природы. Предтеча всю жизнь провел в пустыне Иорданской, проповедуя покаяние. Сам Спаситель наш родился не в чертогах, а в яслех, крестился не в купели Силоамской, а в Иордане; совершал дело служения большею частью под открытым небом, на горах и у брегов озера Тивериадского. Величайшие таинства в Его жизни, коими запечатлелось дело спасения нашего, также совершились пред лицом неба и земли: на Фаворе преобразился Он, на Голгофе распят, с Елеона вознесся! Последуя столь великим примерам, и величайшие из святых мужей времен последующих любили ставить себя вдали от молвы градов и весей. Среди пустынь Египта и Палестины процвели Антонии, Макарии, Евфимии, Пахомии, Саввы, Феодосии. Пустыни даровали миру столь великих светильников, каковы Василий Великий, Григорий Богослов и Иоанн Златоуст. И доселе природа и жизнь среди нее остается любимым образом жизни для всех душ возвышенных, в коих житейские заботы и отношения не подавили чистого чувства природы». В воззрениях святителя Иннокентия Херсонского о том, что природа возвещает славу Божию и служит зеркалом, отражающим премудрость и творческую мощь Создателя, придирчивый протоиерей Георгий Флоровский находил отзвуки мистической натурфилософии Запада, но в действительности мысли Иннокентия о естественном Богопознании и его возвышенное отношение к природе имеет библейские и святоотеческие истоки – полностью согласуется со строками Псалтыря, где пророк и царь Давид воспевает Бога от лица всего творения – солнца, луны и звезд, гор, долин и бездн морских, птиц, лесов и полей, равно как и с высказываниями святителя Григория Богослова и святителя Василия Великого о том, что изучение природы ведет нас к познанию ее Творца – предвечного Бога. По воззрению святителя Иннокентия Херсонского, книга природы «похожа на книгу Откровения, в коей история и повесть соединены и, так сказать, перемешаны с пророчествами и предзнаменованиями», а долг естествоиспытателя и философа – стать тайнозрителем природы и чтецом ее – через ее изучение он должен приобретать знания и мудрость, внимать ее урокам и восходить к Богопознанию. По характеристике В.П. Зубова, «святитель Иннокентий – художник и ученый одновременно. Натурфилософия и искусство подают друг другу руки. Природа святителя Димитрия – это средневековые физиологи, бестиарии и лапидарии, природа Платона – буколический пейзаж, природа Филарета – фон сумрачных библейских картин. Только у Иннокентия природа явлена во всей своей нестерпимой сложности… Природа Иннокентия связана с культом, живет культом. Весной, на Пасху, Иннокентий говорил: «Христос мог умереть и воскреснуть в другое время года; между тем воскрес именно тогда, как вся природа может приветствовать Его своим совоскресением». «День сей, – говорил он в праздник Благовещения, – есть день радости не для человек токмо, но для всей твари. Итак, когда услышите из уст простолюдина, что ныне играет солнце, не спешите давать знать ему вашею улыбкою, что он ошибается. Нет, простым языком своим он выражает тоже самое, что говорит нам о сем предмете самое возвышенное любомудрие христианское». И в Троицын день, во время стояния с цветами за литургией, ботаник Иннокентий не забывает отметить в проповеди, что самая видимая природа празднует, «допускаемая в нынешний день являться вместе с человеками пред Престолом благодати». Образы мира растительного появлялись в самых неожиданных контекстах, и когда Иннокентий говорил о «младенцах Вифлеемских, яко первые весенние цветы, внезапно пожатых мечем Ирода», следует помнить о том, как звучит этот образ именно у Иннокентия… Он охотно пользовался образами, заимствованными из мира природы, для изъяснения догматов. Летнее солнце – море – мощи святых, небесный свод – море – солнце – христианская вера, – эти на первый взгляд странные сочетания постоянно встречаются у Иннокентия. У него встречаем редкий образ Млечного Пути…». По воспоминаниям современников святитель Иннокентий Херсонский был «великий любитель природы и весны», он любил смотреть на звездное небо и слушать пение соловьев, а в один из крымских вечеров 1836 году он с умилением созерцал закат под сенью таврической сосны и наслаждался веяньем прохладного дыхания, приходящего с моря. По вдохновенному слову протоиерея Александра Дернова, «во время грома, молнии прогулка под открытым небом была его высшим удовольствием. Его особенно привлекали к себе: темная и густая зелень кипарисов, могучие сосны, ели, пихты, кедры, – волновало его сердце бурное дыхание ветра в сосновом бору. Самое слово «буревой», столько выразительное, мог создать, по словам Иннокентия, только могучий русский язык, который Иннокентий, заметим, знал в таком совершенстве. Иннокентий любил прислушиваться к тому пению, которое проносится через хвою при тихом токе ветра, и искренно сожалел, что, вследствие неумения нашего населения сохранять и беречь леса, в средних широтах России хвойный лес перейдет в область преданий. Иннокентий любил прислушиваться к тихому плеску волн морских или к грохоту их о скалы и нередко говорил: «если у моря такие дивные песни, то каковы они у неба или на небе!..» Он любил всходить на высокие горы и на вершине их «сладко молиться» в самую полночь. Иннокентий чувствовал особенное наслаждение видеть волнующиеся нивы и верить, что то – дар Божий, плод нашей молитвы. Он высказывал убеждение, что наши пахари, в простоте сердца верующие в Творца и Промыслителя, несравненно счастливее людей, умудряющихся разными премудростями. Иннокентия восхищала ширь и даль безграничных степей».
Святитель Иннокентий Херсонский – один из самых вдохновенных певцов весны, и нет ничего удивительного в том, что в одной из его пасхальных проповедей – шедевре гомилетики – он рассказывает о том, как смотрел на цветущие пейзажи весны из окна храма и вспоминал о воскресении Христа Спасителя и Его победе над смертью и Адом: «Смотря на весну из окон храма, невольно видишь в ней некое знамение, коим земля ежегодно приветствует Победителя Ада и смерти». Весенний пейзаж чудится за словами той же проповеди: «Посмотрите на лицо природы: весна для всей земли, все цветет и красуется, а засохшие деревья и теперь голы и безобразны, и портят своим видом красоту природы». По наставлению святителя Иннокентий Херсонского, весна пробуждает в душе много поучительных мыслей и чувств и дает три главных урока: 1) весна приносит память о сотворении мира и райском бытии до грехопадения; 2) весна служит поучительным изображением духовного обновления и освобождения от власти греха и смерти; 3) весна изображает собой будущее обновление всех вещей в конце мира и всеобщее воскресение из мертвых. «Так взирал на весну Сам Господь и Спаситель наш. Припомните последнюю беседу Его с учениками на горе Елеонской о последних днях мира. Желая пояснить для них указанные Им признаки будущей кончины мира и Своего пришествия, Он обратил внимание их на то, что происходит с деревами при наступлении весны. Возьмите, вещал Он, пример со смоковницы: «когда ветви ее становятся уже мягки и пускают листья, то знаете, что близко лето; так, когда вы увидите все сие, знайте, что близко, при дверях» (Мф.;24:32–33). Подобным образом и апостол Павел, чтобы прояснить возможность будущего востания из персти земной наших тел и защитить евангельское учение о сем от недоумений, обращается также к весне, и в судьбе воскресающих в это время от смерти зимней семян находит предызображенной судьбу тел человеческих, имеющих, подобно семенам, принять новый и лучший вид в день всеобщего воскресения. Последуя сим указаниям, взглянем, братья, на весну, как на образ и провозвестницу будущих всемирных событий». В своих поэтичных проповедях о природе святитель Иннокентий Херсонский предстает как Вивальди русского богословия – в них поэзия, богословия и натурфилософия слиты воедино и он духовно рассуждает о временах года, воспевая цветущую весну и меланхолично описывая ненастную осень с ее печальными видами и угрюмыми небесами, размышляет о летнем громе, гремящим из грозовых туч, и изображает зиму с ее метелями и занесенными снегом оврагами – время угрюмое и неприветливое, но изумляющее зрелищем снежинок, главная и существенная форма которых – «вид звезды, основанием которой служит одна на средину другой положенная линия, – или крест! Можно ли после сего отрицать бытие некоей всехудожественной Десницы, из коей во время бурь и вьюг каждый раз сыплется на нас из облаков это дивное многокрестие звездное?.. Всемогущая десница Творца такова, что из нее ничто не может выходить без мысли и значения, и вот, каждая снежинка имеет вид не только правильный и изящный, а, можно сказать, священный…». «Все, падавшее с неба, как ни кружилось в воздухе, как ни спорило друг с другом, но упало, наконец, в порядке, улеглось дружелюбно и составило множество различных фигур, из коих каждая стоит внимания. Сколько тут линий прямых, ломаных, сходящихся, расходящихся, вогнутых, выпуклых, кругообразных! Здесь вся геометрия! И несмотря на хлад и безжизненность зимнюю, не только все на своем месте, но ничто не лишено вкуса и благолепия. Примечаете ли, как изящно преобразован снегом вот этот грубый и безобразный овраг? Какой правильный и тонкий карниз над ним! Какие игривые изгибы внутрь! Какая чистота в отделке! Это – мрамор из-под резца ваятеля! И сколько таких мраморов, такого ваяния! Все это изящество и вся эта художественность в отделке громад снежных останутся незамеченными не только там, где нет человека, но и там, где он есть, ибо многие ли захотят любомудрствовать о снеге? Но творческой Деснице нет никакой нужды в том, есть ли или нет зрителя для ее произведений, производя все весом, числом и мерою, она удовлетворяет самой себе и не может производить иначе, как сообразно своему достоинству, то есть благоизмеренно и великолепно…». Как верно заметил В.П. Зубов, «слова о временах года не могли не быть написаны Иннокентием. И когда в акафисте Покрову мы слышим: «Радуйся, всех стихий земных и небесных освящение, радуйся, всех времен года благословение», мы знаем – это не только слова Церкви, это – Иннокентий». На всех проповедях святителя Иннокентия Херсонского отпечатлелась его любовь к тайнам природы – он призывал всех верующих проникнуться изумлением перед Творцом вселенной с ее мириадами звезд, подобно библейским волхвам читать волю Божью в явлениях видимой природы и слышать глас неба в естественных событиях. В своих натурфилософских рассуждениях святитель Иннокентий Херсонский никогда не опускался до вульгарного пантеизма – его мироощущение христианское и церковно-библейское, а пантеистическая натурфилософия в мистике Якоба Беме, теософии Шеллинга и в идеалистической философской системе Гегеля вызывала его проницательную богословскую критику: «Взяли мир, отняли у него начало и начали различными способами вводить его в состав Божественной Природы, включать в самое сознание Божие, как необходимое его условие... Мир обожается, но Бог нисходит в ряд тварей: вместо недоведомой, но недостаточной жизни Божественной, является ложный призрак полубога... Беспредельный начинает вместе с миром подлежать развитиям, постепенностям, даже усовершенствованиям... Несовершенства включены в образ бытия Божественного, как неизбежное условие жизни и совершенств Божественных». Для святителя Иннокентия Херсонского, природа есть храм Божий, она полна следов премудрости и славы Творца вселенной и Зиждителя бытия, от престола Агнца Божиего исходит река жизни – «поток силы творческой, который, исходя из недр всемогущества Божия и обтекая вселенную, оживляет собою все – от первого Серафима до последнего насекомого». Вся богословская натурфилософия святителя Иннокентия Херсонского есть естественное Богопознание – изучение книги природы возводит ум человека к идее Творца мироздания, а созерцание красоты чувственного мира ведет к прозрению тайн и великолепия мира духовного – от изучения минералов, растений и животных, звезд и вселенной человек призван восходить к самопознанию и Богопознанию, к вопросам богословия – к догматике и литургике. Как православный богослов святитель Иннокентий Херсонский провозглашал, что природа с ее красотами, загадками и чудесами – это лишь тень грядущего, а в Церкви нам дано быть причастниками Самого Бога и жить Его вечной жизнью. Как ни величественен небосвод, сияющий мириадами звезд в ночное время, но это – лишь бледная тень вечной и непреходящей красоты горнего мира – сияющего мира Ангелов и святых. Вся полнота космократии – у Самого Христа Пантократора и Его Пречистой Богоматери – Пресвятой Приснодевы Марии: «У Царицы неба и земли все во власти; речет – и все стихии восстанут на бесчувственного грешника; поразит – и никто не защитит, не исцелит!». «В Ее власти все стихии. Она как влиянию вод, так и пламени огня может рещи: «до сего дойдеши и не прейдеши, но в тебе сокрушатся волны твоя» (Иов.38:2)».
В литературном наследии святителя Иннокентия Херсонского ощущается подлинная богословская ученость, глубокомысленность философа и вдохновение христианского поэта, но по самому складу своей души и талантам он был прежде всего проповедником – он произвел эпоху не столько в богословской науке, сколько в искусстве церковной проповеди. При всей своей богословской учености, преподавании догматического и нравственного богословия в Духовной Академии и любви к книгам и наукам, при всей своей тяге к философствованию и духовной жажде Божественной Истины, святитель Иннокентий Херсонский обрел славу за свой необыкновенный проповеднический талант. Каждая проповедь была для святителя Иннокентия Херсонского исповеданием веры – с горячей молитвой и глубоким богословским раздумьем, с величайшим усердием и искусством он составлял свои проповеди и излагал их на образном и поэтичном русском языке, за что он не только удостоился высокой чести – Императорская Академия Наук и разные ученые общества почтили его литературные заслуги и приняли его в свои ряды, но и более того – «имя Иннокентия огласилось во всех концах неизмеримой России». По слову протоиерея Александра Дернова, «те, кто слушали непосредственно произносимые Иннокентием проповеди, положительно увлекались его вдохновенным словом. Этому содействовал необыкновенный импровизаторский дар Иннокентия, говорившего всегда без тетрадки, действование его по преимуществу на сердца слушателей, ясность и простота слова, художественная картинность представлений и образов, тонкие и остроумные сближения предметов, искусство открывать в них новые и занимательные стороны и уменье Иннокентия применять, как можно ближе, свои поучения к различным случаям и обстоятельствам. Сердце Иннокентия, полное высокой искренней любви ко Христу и ближним, к истине, ко всему доброму и прекрасному, было постоянным и обильным источником ораторского вдохновения. Столь любимая Иннокентием внешняя природа давала ему обильный материал для назидательных проповедей. В кипящем волнами море или в туче, рассекаемой молниями и громами, он указывал образ всемогущества Божия; в усеянном звездами своде небесном, в восходящем и заходящем солнце – образ премудрости Божией; в украшенной цветами весне, ведущей за собой хоры пернатых, – образ благости Божией. При всех этих картинах Иннокентий побуждал слушателей восходить мыслию к совершенствам Творца». В исследовательской литературе не раз указывалось на то, что «как проповедник Иннокентий справедливо ставится наряду с первостепенными светилами церковного риторства… Своею проповедническою деятельностию Иннокентий произвел, можно сказать, настоящий переворот в русской проповеди, образовав целую новую школу проповедников русских, к которой принадлежит большая часть лучших из них в последующее время. Митрополит Серафим, изложивший от лица Синода постановление о «секретном дознании его образа мыслей» и разделявший убеждение в принадлежности киевского ректора к неологам, горячо приветствовал его как проповедника: «Бог дал вам великий дар слова,– употребляйте его ко славе Его». Сам Филарет московский, придирчиво критиковавший его проповеди, не мог не сознаться, что в них много способности». Ораторский талант святителя Иннокентия Херсонского обнаружился еще в его ученические годы, проведенные в семинарии, а со всей силой и блеском раскрылся в его лучших и самых проникновенных проповедях – он умел излагать богооткровенные истины православной веры изящно, вдохновенно и образно – понято как для интеллектуала, так и для простолюдина. Впечатление от его проповедей усиливалось и его манерой проповедовать – святитель Иннокентий Херсонский вступал на амвон с посохом в руке, а диакон нес перед ним Слово Божие. После прочтения стихов Священного Писания святитель Иннокентий Херсонский окидывал взором присутствующих в храме, выходил вперед и начинал свою проповедь. Однажды во время Великой Субботы, когда велась Крымская война и ядра неприятеля обстреливали Одессу, в храме совершалось торжественное богослужение и вдруг во время пения раздался страшный треск, стены храма заколебались и казалось, что рушатся сами его своды. Народ охватил ужас, но святитель Иннокентий Херсонский сохранял спокойствие духа и, растворив Царские врата, вышел из алтаря, обратившись к пастве со словами: «Итак вы не решились оставить гроба Спасителя своего и в эти грозные минуты, когда смерть и пагуба носятся над собственными главами вашими!.. Вы устрашились сего бранного звука, произведенного вражеской рукой, и, стоя на молитве в этом святилище, не устыдились упасть на землю по малодушию... но какой страх и ужас обымет грешную душу, когда возгремит Архангельский глас трубы, чтобы призвать вас на всеобщий Суд...». По меткому выражению М.П. Погодина, «проповеди Иннокентия трепещут минутою» – он всегда обращен к современникам и учитывает условия, время и место произнесения проповеди. В Белавинской Каменной пустыни, находящейся на острове Кубенского озера, святитель Иннокентий Херсонский произнес проповедь, построенную на символике скал и волн – «скала, окруженная шумящим озером», «буря и волны, бьющие в стены обители», а когда глубокой ночью он прибыл в один из монастырей, то начал свою проповедь со слов: «В глубокую полночь достиг я, братья, обители вашей; и однако же застал вас всех бдящими и изошедшими на сретение меня с горящими светильниками. О, если бы всем нам встретить таким образом того великого Архиерея, прошедшего небеса, который приидет некогда в полунощи, и удостоиться войти с ним в светлый чертог Его!». Величайшим образцом проповедника святитель Иннокентий Херсонский почитал Самого Иисуса Христа, указывая на то, что образ Его проповедей чужд изысканности и схоластической тонкости, но поэтичен и образен – Сын Божий говорил на языке притч и поучал образами лилий полевых и птиц небесных, пшеницы и горчичного зерна, которые были понятны как ученым, так и простецам, как старцам, так и детям, ибо слово Его было обращено к каждому, а Новый Завет – это завещание Христово для каждого из нас. Великолепно сравнивая два гомилетических стиля – стиль святителя Филарета Московского и стиль святителя Иннокентия Херсонского, В.П. Зубов писал: «Характерным для Филарета был тихий и властный голос, более властный, чем шум мира. У Иннокентия – вопли и стоны. В проповеди на Великую Субботу есть одно поразительное место. После громкого приступа, полного восклицаний, проповедник делает паузу. «Но что за вопль слышится среди смертного безмолвия?» – продолжает он. «Не жены мироносицы грядут помазать тело Иисусово? Но покой Субботний еще не прошел: и они должны молчать по заповеди.Кто же дерзает нарушить покой Льва от Иуды? – Тот же, кто более всех нарушал его при жизни: днесь, воспевает Церковь, Ад, стеня, вопиет». Для Иннокентия характерны образы израненной и взволнованной психики. «Измученная плоть» умершего Христа, прощальная проповедь Его, состоящая «не столько из слов, сколько из слез и воздыханий», «трепет предсмертный и лепет бессвязный» умирающих, грозный час последнего томления тела и духа, всеконечного смятения мыслей и чувств, стоны внутреннего человека, сердце, готовое «излиться в слезах, излететь в воздыханиях» – этим полны Иннокентиевы проповеди… Asyndeta Иннокентия – горсть рассыпанного жемчуга. Asyndeta Филарета – законченная логическая последовательность образов и мыслей, например, «тьма, скорбь, ужас, труды, болезни, смерть, нищета, уничижение, вражда всей природы»… Филарет требовал строгой текстуальной исторической верности при передаче ветхозаветных и евангельских повествований. У Иннокентия воображение дополняет картины, рисуемые священными книгами… Интересно и поучительно сравнить два описания вертограда Иосифова – описания Филарета и Иннокентия… Филарет эпически медленен и точен; его описание характеризуется постепенным движением: вертоград – холм – пещера – вход – одр, точные указания: «в правой стороне», «налево», точные определения размеров, все дает впечатление некоего спокойствия и торжественности. У Иннокентия преобладают моменты эмоциональные: мирный, безмятежный, ужас, покой, тихие слезы, поспешность. Все повествование Филарета выдержано в praesens historicum; у Иннокентия настоящее время перемежается с прошедшим. У Филарета с начала до конца описания идет речь о Христе; Иннокентий называет Его и Господом, и возлюбленным Учителем, и Иисусом. Филарет подчеркивает воображаемость картины: «представим себе мысленно»; Иннокентий стирает грани: «посмотрите», «видя», – точно вся картина действительно совершается перед глазами слушателей. У Филарета – «вечерний сумрак», зрительный образ, у Иннокентия – «вечерний покой», эмоциональный тон окружения. Филарет обуздывал свое воображение «указаниями слова истины». Воображение Иннокентия порывалось к широким картинам и к реализму конкретных подробностей, опущенных в священном тексте. Вол и осел дыханием своим согревают воздух в пещере Вифлеемской, воздух «слишком суровый для новорожденного Отрочати». Повествуя о поклонении волхвов, Иннокентий не забывает отметить, что их дары никогда не были так нужны, как теперь, «ибо Иосиф и Мария даже из того, что имели в Назарете, не могли взять многого, надеясь скоро возвратиться: а теперь предстояло бегство в Египет». Он делает догадки о том, как происходило избиение вифлеемских младенцев, он рисует картину явления Ангела пастырям, осияние Господней славы среди мрака полунощного, в нагорных высотах, окружающих Вифлеем, он описывает путь из Вифлеема в Египет по горам и дебрям, по местам безводным, среди сыпучих песков, при непрестанной опасности от зверей и разбойников. Когда Иннокентий писал свои «Седмицы» и «Последние дни земной жизни Спасителя», перед его глазами находился эстамп Спасителя Леонардо да Винчи, впоследствии подаренный Максимовичу. Это, конечно, не случайно. Леонардо, изучавший анатомию, натурфилософ и художник, ближе любого другого художника был душе Иннокентия…Филаретов свет был светом гневным и жгучим, он не терпел приближения мipa. Свет Иннокентия – белый, лучистый, как великолепное северное сияние. Слова «лучи», «сияние» характерны для него. Свет его – серебряные иглы, ореолы блестки, искры. «Лучи небесного милосердия», «последние лучи света от лица преобразившегося Господа», «лучи Вифлеемской звезды» – почти всегда именно лучи. Свет Иннокентия – холодный, как свет звезд, без жгучести. В огне священном затушеваны моменты палящие… Богослужебная символика Филарета замыкалась в круге высоких отвлеченных литургических категорий. Иннокентий ощущал данный день как единственный, неповторяемый день. У него есть проповеди, которые не что иное, как изъяснение отдельных конкретных моментов богослужения. Таково, например, его слово на часах в пяток первой недели Великого Поста. Таковы его проповеди на Страстной седмице, когда храм «попеременно представляет собою то Сионскую горницу и Гефсиманию, то Голгофу и вертоград Иосифов». Таково же слово на Пасху, кончающееся восклицанием: «Для чего сидеть в бездействии на реках Вавилонских и довольствоваться одним воспоминанием горнего отечества? Смотрите! Царские двери отверсты, и престол благодати виден всякому: это приглашение домой! Зов на вечерю! Поспешим же, братья, поспешим; воскресший Спаситель призывает нас!»… К Филарету не подходит название рыцаря. В нем слишком много первосвященнического и гиератического. Иннокентий был рыцарем и поэтом, искавшим на земле отражений неба».
Если проповеди с амвона были для святителя Иннокентия Херсонского вдохновенными импровизациями, то его печатные проповеди – значительно переработаны «спокойным рассудком» и сверены с текстом Библии и богослужебных книг. Общеизвестно, что святитель Филарет Московский «желал бы, чтобы спокойный рассудок прошел по работе живого и сильного воображения» святителя Иннокентия Херсонского, увлекающегося драматичностью и художественностью образов Библии. Образно и поэтично описывая вертоград Иосифа святитель Иннокентий Херсонский возвещал: «Посмотрите на погребение, Господа в вертограде Иосифовом: что может быть его мирнее? Видя, как небольшое число друзей Его воздает Ему теперь последний долг, можно подумать, что сему погребению предшествовали не ужасы Голгофы, а кончина совершенно мирная и безмятежная. Вечерний покой вертограда если прерывался теперь чем либо, то разве тихими слезами погребающих, кои, вместе с драгоценным миром, лиются на тело возлюбленного Учителя, и разве некою поспешностию в действии, коея неотложно требовал наступающий покой субботний. Несравненно больше движения и больше шума было недавно при погребении Лазаря; хотя он умер на ложе своем, в объятиях сестер и друзей своих. Откуда и как явился у гроба Иисусова этот покой неожиданный?». Самое главное достоинство проповедей святителя Иннокентия Херсонского это их религиозно-интимная лиричность – он рассказывает о событиях священной истории как очевидец и дает ощутить себя свидетелем и соучастником библейских сюжетов, вникнуть в них умом и сердцем, понять церковное богослужение и вознестись душой и мыслью ко Христу Богочеловеку и событиям Его земной жизни – рождению в Вифлееме, Нагорной проповеди, Тайной Вечери, Гефсиманскому молению о чаше, Голгофе и Воскресении, а в то же время – задуматься о вечном – о Боге и душе, о смерти и Страшном Суде. Характерной чертой проповедей святителя Иннокентия Херсонского была их проникновенность и обращенность к сердцу, о чем писал славянофил и религиозный философ Иван Киреевский: «Читая преосвященного Иннокентия, вы чувствуете, что ему не безызвестны ваши мысленные волнения; что вся гордость разумного развития, все хитросплетения современной науки не могут представить ему никакого нового возражения, еще незнакомого его многотрудившейся мысли, еще непобежденного верою в глубине внутреннего сознания. Этим, кажется, объясняется всеобщее действие его проповеди, равно согревающей сердце человека безграмотного и многоученого: это теплое слово веры твердой, не бессознательной, но уже испытавшей упорную борьбу с разумом, веры мыслящей и непобедимо прошедшей сквозь все нападения светской мудрости, сквозь все затруднения оторвавшейся от неба науки». Речь святителя Иннокентия Херсонского всегда образна, взволнована и выразительна, а его фразы экспрессивны и отрывисто-драматичны: «Как много между нами таких, кои не в состоянии отпраздновать рождение своего Спасителя даже одним – основательным – воспоминанием!». «У Херувимов и Серафимов – океан света и пламени Божественного, но нет – своего – Креста!». «Нас всех окружает грех и смерть, нам предстоит суд и вечность». По вдохновенному исповеданию святителя Иннокентия Херсонского, самые великие миссионеры и проповедники Церкви – это ее мученики и исповедники: «Если, по слову Писания, не мал уже и тот, кто возвещает истину словом и устами; еще более тот, кто проповедует своими делами и жизнью, то на какую высоту должно поставить того, кто за истину проповеди Евангельской пролил свою кровь и претерпел смерть мученическую? Перед такой проповедью все наши слова и все наше витийство суть яко слабое лепетание младенца перед величественной речью мужа и старца. Не такая ли проповедь сокрушила идолов и привлекла ко Христу вселенную? У первобытных христиан, гонимых кесарями и философами, не было не только кафедр проповеднических, ниже храмов; самое Богослужение и Таинства совершались изредка, тайно, под землею, среди безмолвия полунощного. Но глас Евангельской проповеди гремел неумолчно во все концы земли: не давал покоя ни кесарям, ни философам, увлекая всех и каждого ко Христу. Откуда исходил он? Из мрачных темниц, наполненных христианами; из раскаленных печей и конобов, в кои повергали их; с пылающих костров и крестов, облитых кровью свидетелей истины. Является на позор среди града или веси исповедник Христов, – и начинается проповедь! Ему предлагают прощение и свободу, богатства и почести, иногда цветущую красотою невесту, да поклонится идолам; но он возводит очи горе – и вместо ответа знаменует себя крестом!.. Его подвергают мукам, бичуют, жгут различными огнями, рвут тело клещами, лишают очей и уст, – он терпит без ропота и молится о самих мучителях! Его предают на растерзание лютым зверям или пригвождают ко кресту, или повергают с камнем на выи в море, – он встречает смерть с таким светлым лицом, с каким редкие идут под венец брачный… Что же они нам проповедуют? Проповедуют любить Христа до смерти, не бояться на земле ничего, кроме Бога; пренебрегать всеми благами мира, как брением, веровать в жизнь будущую так, как бы она была пред очами нашими. Ибо что могло расположить их отвергнуть все ласки и обещания судии, презреть все угрозы и лютость мучителя, как не живая вера во Христа и упование жизни вечной?.. Видите ли, как справедливо сказано нами, что каждый мученик есть проповедник? Чем привлечен сей новый подвижник? Не проповедью с кафедры церковной, а венцом святых исповедников, стоявших за Христа всю ночь в хладном озере. Может быть, он сто раз слышал проповеди учителей христианских, но оставался во тьме идолопоклонства; когда же увидел страдание и мужество Исповедников; когда без слова и проповеди уразумел истину и тронулся душой: вознебрег своим званием, самой жизнью, и в одну минуту из язычника взошел на высоту мученика».
В богословско-натурфилософских рассуждениях святителя Иннокентия Херсонского и в космических мотивах его богословия отчетливо звучат мысли Шеллинга и Франца Баадера – особенно в его речах о полночи и в его любви к ночной и мистической стороне бытия. Как и многие поэты и писатели-романтики от Новалиса до Лермонтова, Владимира Одоевского, Тютчева и Фета, святитель Иннокентий Херсонский, как романтик по духу, во всей бездонной глубине прочувствовал то, что в литературе именуется «мистикой ночи». По воззрению святителя Иннокентия Херсонского, «в полночь происходит нечто не маловажное для всей видимой природы, для человека, для самого мира духовного». «Люди, имевшие нужду часто проводить весенние и летние ночи под открытым небом, в лесах и долинах, невольно замечали, что чем ближе время движется к полуночи, тем безмолвнее и тише становится природа... В самую полночь бывает так тихо, что ни от одного живого существа никакого не слышно голоса, не слышно духа от многих душистых растений. Все находится в некоем бездействии, и ослабленном положении, в состоянии некоего ожидания и страха. От чего это? От того, что в полночь происходит некоторый перелом жизненной силы во всей природе». «Кто просиживал за полночь один в своем жилище, ни чем не развлекаемый, преданный спокойному саморазмышлению, тот верно замечал, что с десяти часов вечера душа начинает собираться, и как бы свертываться в саму себя, подобно вечернему цветку. Когда на отдаленной колокольне глухой звон возвестил одиннадцать часов, душа приметно начинает беспокоиться и чувствует грусть не ведая причины. Чем ближе к полуночи, тем беспокойство делается живее и тяжелее, малейший шорох заставляет оглядываться, внезапный стук за стеною никогда не может так сильно встревожить, как в полночь». «Именно в ту пору, когда останавливается или ослабевает живая деятельность мира физического, начинается усиленная деятельность мира духовного». В ночное время совершилось Рождество Христово и Тайная Вечерь, молитва Иисусова в саду Гефсиманском, предательство Иуды и чудо Воскресения, а апостол Петр поднимался с одра в каждую полночь и оплакивал свое отречение. Размышляя о «метафизике ночи», святитель Иннокентий Херсонский образно проповедовал о том, что «великая полночь» во всемирной истории настанет в час Страшного Суда и второго пришествия Христова. «Будет полночная реформа всеобщей жизни мира, полночный перелом для всей вселенной, также как теперь совершается перелом для жизни каждого человека и некоторых частей этого мира».Задумываясь о конечных судьбах мира, святитель Иннокентий Херсонский пояснял, что Страшный Суд ознаменует для всех спасенных начало вечного дня – блаженного бытия в Царстве Небесном, а для всех нераскаянных грешников и Антихриста, для дьявола и аггелов его настанет вечная метафизическая ночь – пребывание во тьме кромешной и геенне огненной. Выдающийся русский историк В.П. Зубов в своем историко-научном исследовании сравнивая Иннокентия Херсонского с Филаретом Московским и раскрывая их мировоззренческие черты и гомилетический стиль каждого из этих великих православных богословов, набросал выразительный портрет двух святителей и отметил, что как проповедник и церковный мыслитель Иннокентий – натура увлекающаяся и темпераментная, он всегда обращен к своему конкретному современнику и является романтиком с могучей творческой фантазией: «Мы помним, как низко ставил Филарет фантазию в ряду способностей человеческого духа. Иннокентий влечется к ночной стороне бытия, к иррациональному, – к магнетизму, сомнамбулизму, снам, воображению. «Душа наша окована со всех сторон воображением: образ за образом», – писал он в своих заметках. «Эти образы составляют из себя мир воображения. Мир этот крайне много значит для души. Слепой, например, в нем только и живет. Мертвый им, может быть, только и ограничен». Одно из слов, произнесенных при обозрении епархии в святогорской сельской церкви, целиком посвящено символу развалин. Ум, сердце, совесть приходят в развалины, храм душевный становится виталищем нощных птиц и гадов нечистых и «как среди развалин, в дремучем лесу, нередко избирают себе пристанище люди, отверженные обществом, тати и душегубцы: так между развалинами храма душевного всегдашнее, любимое жилище духов злобы поднебесной». И тем не менее «эти духовные развалины кажутся нередко для других прелестными, подобно развалинам вещественным; потому что они также покрыты мохом, увиты павиликою, испещрены цветами». «Не в таком ли состоянии наш храм внутренний, – спрашивает Иннокентий в другой проповеди, – что надобно призвать опытных знатоков духовной древности и духовного зодчества, чтобы открыть самые следы, где стоял он?». Заметим, что у Филарета нет этой археологической живописности развалин: его развалины – символ разрушения и запустения… Романтизм проявлял особый интерес ко всему иррациональному, расторгающему узы нормального. Патологическое и преступное было всегда предметом его исключительного внимания. «Между людьми есть сумасшедшие», – писал Иннокентий в своих заметках. «Нет ли сумасшедших и между бесами? В известном смысле, они и все суть сумасшедшие, подобно как есть сумасшедший всякий грешник. Но, кроме сего, нет ли таковых духов, кои, подобно сумасшедшим людям, потеряли свое сознание? Как ужасно должно быть сумасшествие в духе!». Одной из любимых мыслей Иннокентия была мысль о родстве греха и сумасшествия. Мир греха рисовал он романтическими красками и в чертах грешника виделся портрет байронического героя. Филарет не знал текучего, вечно-подвижного. У Иннокентия все полно некоей безотчетной тревоги и таинственного беспокойства. Редко можно встретить в гомилетической литературе образ вулкана. У Иннокентия он встречается трижды. «Тяжесть души есть грех. Кто... не сложит с себя сей тяжести, тот естественно по смерти останется долу, или, что еще хуже, влекомый собственною внутреннею тяжестию, устремится вниз. Куда? Туда, может быть, куда стремятся вокруг нас и все тяжести – к средоточию земли. А что там? – Спросите у трех сот огнедышащих жерл, коими со всех сторон испещрена поверхность земная». В другой проповеди дана картина дымящейся горы, символ взрывов зла, таящихся в душе. И наконец, в третьей – слова о «пламени прирожденной злобы, в нас гнездящемся», который «хотя сокрывается во глубине духа, подобно огню подземному, производит нередко ужасные взрывы и потрясения», и далее там же – об отверстиях, из коих выходит чад и дым студенца бездны, о камнях гор огнедышащих и огненной лаве. Рисуя порок, Иннокентий дает образ укушенного тарантулом. Неистовое бешенство от укуса тарантула, стоны и вопли ада, все хаотичное и страдающее, эмоционально-взвинченное, непременно громкое, почти кричащее – все это присуще только речи Иннокентия… Романтики открыли и прочувствовали эстетику гор и горного пейзажа. Именно у Иннокентия горы и горные высоты выступают во всем своем девственно-райском величии. Когда он говорит о том, как увидел Святые горы, облеченные «в лепоту, коею украсила их десница творческая», или повествует о вершинах высоких гор, «кои, быв покрыты снегом и льдом, блещут при каждом восхождении и захождении солнца радужными лучами и восхищают взор» – только у него горы воспринимаются с этой эстетически-живописной волнующей стороны. Святитель Димитрий не знает пейзажа, Платон – равнинен, горы Филарета – горы священной географии – Синай и Фавор, дымящиеся или осиянные Божественным Светом, – такие, какими привыкли мы их видеть на широких полотнах исторических картин». С подлинным литературным мастерством описывая горный Крымский пейзаж, святитель Иннокентий Херсонский писал: «Вообразите сошедшимися три из самых высоких гор и образовавшими среди себя грозное ущелие; вообразите их покрытыми от подошвы до вершины разными древами и зеленью, с обнаженным, как у престарелого человека, теменем; вообразите, что из главного между сими горами ущелия, также покрытого лесом и просеченного малыми утесами, стремится с ревом поток Алмы, а о страну его, за малым утесом, из бока горы бьет огромный ключ, и вскоре соединяется с сим потоком: этот ключ источник святых Козьмы и Дамиана». Среди всех русских богословов святитель Иннокентий Херсонский глубже всех прочувствовал духовно-натурфилософскую символику бездн и высот – в этом моменте как проповедник и богослов он предвосхищает преподобного Иустина Поповича и архимандрита Рафаила Карелина. В свое время А.С. Пушкин восклицал – «Туда б в заоблачную келью – в соседство Бога скрыться мне», и святитель Иннокентий Херсонский подчеркивал, что уединенно-созерцательная и безмолвная жизнь в горах располагает к собеседованию с Творцом – к таинству молитвы – Богообщению, отсюда – большинство Богоявлений происходило в горах – на Синае и Фаворе. Человек есть двойственное существо – небесное и земное, он призван на земле жить духовной, святой и небесной жизнью по образу Иисуса Христа – все мы призваны восходить к небесным высотам горнего Иерусалима, «все мы предназначены к такой высоте, пред коей все высокое и великое на земле есть один призрак и тень». В одной из своих проникновенных проповедей святитель Иннокентий Херсонский экспрессивно изобразил жизнь христианина как восхождение на гору – из пропастей греха верный Христу взбирается к небесным высям – он призван «карабкаться, если то нужно, руками и ногами, но восходить; засыпаться падающею землею и камнями, но восходить; чувствовать уязвление и боль во всех членах тела, но восходить; – обрываться по временам и падать, но паки восходить». Если христианская жизнь как восхождение к горнему – это путь к свободе, то греховная жизнь – это схождение в бездну преисподней, стезя, ведущая к погибели. Все проповеди святителя Иннокентия Херсонского и его литературное творчество принизано контрастами небесного и адского, восхитительной духовной красоты и ужасающего демонизма. В самых мрачных красках и с библейской экспрессией изображая в своих проповедях образ падшей души – окаянного грешника с печатью проклятия и отчаяния на челе и тайным страхом в сердце, он обращался к пастве со словами: «Не пробуждается ли, по временам, ужасное чувство того, что в вас обезображено человечество, что вы где-то ниже, нежели прочие люди, в какой-то бездне, что вы принадлежите к числу отверженных, что в вас живет как бы некий дух злобы, что вами движет какая-то враждебная сила зла?». «Есть в падшем уме человеческом какая-то сторона темная, враждебная небу». «Душа каждого грешника, разрешившись от тела, сама собою примет вид отверженного духа, будет искать мрака, стремиться в бездну, алкать ужасов и разрушения». Если грешник обратится внутрь себя – в свою душу, то ощутит, что он – «как ветвь без корня, как здание без основания, что внутри его пустота, мрак, язва и смерть». Романтизм святителя Иннокентий Херсонского не имеет ничего общего с байронизмом – в письме к Максимовичу он выступил против байронизма как пессимистического умонастроения – умонастроения духа сомнения, разочарования и отчаяния, и писал: «поражайте все кривые призраки изящного, гоните байронизм в ту бездну из коей он возник». Как православный богослов и самоотверженный пастырь Церкви святитель Иннокентий Херсонский пояснял, что духи отчаяния, сомнения и разочарования – это духи злобы поднебесной, падшие Ангелы, именуемые аггелами тьмы, они – непримиримые враги и губители всего рода человеческого, в то время как Святой Дух Божий есть Дух Истины и Любви.
По слову святителя Иннокентия Херсонского, вся наша мудрость должна состоять в познании Бога, вся добродетель – в стремлении к Нему, все блаженство – в соединении с Ним, а союз с Богом есть сущность религии. В своих рассуждениях о религии святитель Иннокентий Херсонский опирался как на Священное Писание, так и на высказывания философов и богословов – он отмечал, что «в Священном Писании религия называется «заветом», «законом», «служением Богу», «путем Иеговы» или «путем». Рассматриваемая в сердце человека, она называется «хождением с Богом, страхом Божиим»; у наших предков называлась верою; ныне у светских людей известна под именем «закона Божия»; обыкновеннее же и чаще называется религией. Слово religio имеет три словопроизводства, из коих каждое рождает мысли о религии, одну другой назидательнее. Так, Цицерон производит это имя от relegre – «перечитывать, перебирать, исследовать». Посему наименование «религия» есть не что иное, как «начитанность, знание», и противополагается невежеству, есть дщерь света и чужда всякого суеверия. Христианский Цицерон, Лактанций, производит religio от ligo – «связывать, соединять». Следовательно, Лактанций называет религию союзом между Богом и человеком; название это лучшим образом выражает существо религии. Блаженный Августин еще более характеризует религию, производя ее от religo – «воссоединять, восстановлять союз между двумя разъединившимися существами». По сему понятию религия есть связь Бога с падшим человеком; название это выражает существо религии, существующей со времени падения человека, и следовательно, религии христианской. Наименования религии в Священном Писании не выражают вполне сущности ее. Так, «завет», если под именем его разуметь обетования со стороны Бога и принятие их под известными условиями со стороны человека, более всего может приличествовать только еврейской религии. Слово «закон» показывает только практическую сторону религии, которою определяется образ деятельности нашей. «Служение Богу» есть только внешность религии. «Путь» есть многознаменательное выражение: оно объемлет и «нисходящий» со стороны Бога: Бог нисшел к человеку в творении, нисходит в промышлении и низойдет в будущем суде; – и «восходящий» со стороны человека: человек восходит к Богу верой, надеждой и любовью. «Хождение» с Богом выражает внутреннее душевное расположение человека и соответствующую ему святую деятельность от чувства вездеприсутствия Божия». Вслед за царем, пророком и псалмопевцем Давидом святитель Иннокентий Херсонский призывал всю тварь – от птиц и зверей до солнца, луны и звезд – хвалить Бога, ибо был убежден, что «если под именем религии разуметь связь между Богом и тварью, то из сказанного видно, что весь мир имеет свою религию, ибо все чувствует свою зависимость от Бога и выражает Ему свое чувство… Все твари в нем оказывают поклонение Самому Богу, как первоначальному источнику всего. Итак, весь мир есть не что иное, как обширный храм Божий, в котором Бог приемлет поклонение от твари, как Творец и Правитель всего». Человек есть существо религиозное – он создал для жизни с Богом и общения с Ним. «В человеке главнейшим образом заметны три стороны: во-первых, сторона разумная – силы познавательные; во-вторых, сторона деятельная – область воли; в-третьих, сторона чувственная – область чувств, не та, которая обращена к материальному, но преимущественно та, которая направлена к высшему – к добру и изяществу. Эти три главные силы суть три нити, связующие человека с Богом. Ибо что такое ум? Сила, стремящаяся к познаниям – к Истине. Где идеал, где источник истины? В Боге. Таким образом, стремясь к Истине, ум стремится к идеалу истины – к Богу. Потеряв Бога, он теряет Истину, – делается пустым: вся область его обращается тогда не в область Истины, а в область логических признаков. Под именем истины должно разуметь здесь Истину метафизическую, состоящую в соответствии представлений наших с вещами, нами представляемыми. Такой истины не может быть в уме без представления Бога, – без представления существа такого, которое одно произвело мир внешний и мир внутренний, и положило основание согласия того и другого. Что такое воля? Ограниченная сила деятельности, стремящаяся в беспредельность по своим законам. Где идеал ее законов и цель, которая достигается через исполнение их, то есть идеал добродетели? В Боге. Если нет Бога, то воля наша есть самая жалкая способность. Нет для нее идеала, следовательно, должно исчезнуть все, что только есть благо для человека. Что есть чувство? Способность ощущать приятное или неприятное. Идеал его есть полное наслаждение совершенным блаженством. Но совершенное блаженство находится в одном Боге, и в человеке может быть осуществлено только через Бога. Эти три узла неразрывны. Ум связует человека с Богом стремлением к истине; воля – святостью, а чувство – стремлением к совершенному наслаждению. Следовательно, «религия есть гармония между истиной, добродетелью и наслаждением». Посему в религии заключается то, чего тщетно сами по себе искали бы самые науки. Ибо все науки зависят от того, существует ли религия, или она только мечта. С падением религии должны пасть все науки, занимающиеся не формальностью, а вещественностью, и прежде всего должна пасть философия». Рассуждая о пяти источниках христианской религии и ее божественном происхождении, святитель Иннокентий Херсонский писал: «Вот пять источников религии: всеобщее озарение – источник частный, практический; появление мужей особенных – источник непрямой, неопределенный; предание – источник сначала весьма обширный, потом весьма краткий, и теперь слишком трудный в приложении; Писание – источник боговдохновенный, полный и ясный для цели, и, наконец, Церковь представительная – источник живой, истолковательный». Но прежде всего следует сказать, что вечный источник нашей христианской религии и краеугольный камень нашей веры – это чудесная Личность Христа Богочеловека, ибо Он – Божественный Основатель нашей Церкви и Учитель жизни и веры. «Род человеческий восстановляется Богом; второе Лице Святой Троицы сходит с неба на землю, творит чудные дела и снова восходит на небо. Таким образом, основа христианства – из мира сверхчувственного. Вместо вознесшегося на небо Иисуса Христа дается христианам Дух Святой, Который не является, но действует невидимо, исключая некоторые частные явления». Предвосхищая возвышенное Богомыслие преподобного Силуана Афонского, писавшего, что «написанное Святым Духом можно понять только силой Святого Духа», святитель Иннокентий Херсонский предостерегал: «Нельзя разуметь смысла Священного Писания без особенного озарения Святого Духа… Как же теперь к разумению буквального смысла присоединить разумение смысла истинного – обнять мысль Божественную? Не иначе, как при содействии Святого Духа». Человек имеет и должен иметь стремление к Богу, ибо Бог – наш Творец, Он – Промыслитель, Спаситель и Судья, в Нем одном – вся полнота блаженства и мудрости, вечной жизни, свободы и счастья, а вне Бога – лишь тьма кромешная. Вопрос о бытии Бога – это вопрос, лежащий в основе всей духовной жизни человека и определяющий его миросозерцание. «Человеку религиозному или здравомыслящему можно вопрошать о бытии Божием только для большей уверенности, ибо и рассудок может подтверждать его уверенность. Но эти подтверждения не суть доказательства в строгом смысле, а доводы к бытию Божию». Никакими самыми изощренными логическими аргументами и самыми убедительными доказательствами нельзя вдохнуть веру в душу человека. Вера – это таинство, происходящее между Богом и человеком, это – дар Божий и свободный подвиг человека, открытость души Богу и Его слову. «Видя, что Бог есть основа всего, человек во всем видит Бога и скорее усомнится в бытии вещей, нежели в бытии Его. Таким образом, на высшей степени деятельности душевной, как и на низшей, бытие Божие несомненно и не требует никаких доказательств». Истинная вера в Бога живет надеждой на Вседержителя и искренней молитвой к Богу, а также – пламенной любовью к нашему Творцу и Спасителю, жаждой Богопознания и Богообщения. Размышляя о Богопознании, святитель Иннокентий Херсонский писал, что одни думали, что «Бог совершенно открывается нашему уму; другие, что Он совершенно непостижим; наконец иные говорили, что Он отчасти постижим, а отчасти превышает всякое разумение. К числу первых принадлежали люди, стоящие на низшей степени образованности – дикие, идолопоклонники… К сему же классу принадлежат люди образованные, руководствующиеся логическим рассудком. Таков был Евномий, который утверждал, что он знал Бога столько же, сколько он сам себя знает. Святитель Григорий Богослов, опровергая мнение Евномия, говорит: понять вещь – значит обнять ее мыслию своею так, как в геометрии меньшая площадь обнимается большею. Но Бог есть Существо бесконечное: как может обнять Его ограниченный человеческий ум?.. Итак, справедливее сказать, что Бог непостижим». Бог непостижим по Сущности Своей, но Он Сам открывает Свои вечные и совершенные свойства и дает познать Себя – Свою безмерную силу и вечную любовь, всеобъемлющую премудрость и неизреченную красоту, а путь, ведущий к истинному Богопознанию, есть путь самопознания и изучения Священного Писания, путь духовной жизни по заповедям Иисуса Христа и участия в таинствах Церкви – путь спасения и духовного преображения нашей личности.
Каждый человек сотворен по образу и подобию Божиему и призван к Богопознанию. «Человек чувствует, что он есть существо производное и держится чужой жизнью; чувствует в то же время, что он имеет свободу, что для него существуют законы и назначена цель, которая достигается этими законами. Следовательно, сколь для него важно знать Того, Кто держит его, Кто дал ему законы и назначил цель для его действия! Не зная Бога, человек не знает себя; все познания облагораживаются познанием Бога; и чем чище понятие о Боге, тем лучше бывает понятие о самом себе. С другой стороны, человек весь, по крайней мере с внешней стороны, подчинен силам видимой природы. Эти невидимые силы имеют основание свое в Боге. Следовательно, не зная Бога, мы не можем знать мира. Кратко: без познания Бога мы не можем иметь познания ни о мире внутреннем, ни о мире внешнем. Все законы и цели связаны в Боге: в существе Божием лежит причина всех явлений, в воле Божией все законы, в области Божией – все цели. Такова нужда познания Бога. Если посмотрим на ум, то опять новая нужда в Богопознании. Мы уже видели, что все науки без учения о Боге суть как бы без головы. Чтобы это видеть ощутительнее, возьмем какой-нибудь конспект философии и выбросим из него учение о Боге, что останется? Смешение и беспорядок. То же вообще бывает и в системе наших мыслей, когда из нее изгоняется мысль о Боге. Оттого-то ум человеческий не может обойтись без познания Бога. Потребность эта не столь еще велика в уме, занятом мелочами или же житейскими попечениями. Но в ком ум развит, те часто, не возмогая удовлетворить этой потребности, доходили до того, что лишали себя жизни. Если в сей жизни так важно и нужно познание Бога, то что должно сказать о важности его в жизни будущей? Но еще нужнее понятие о Боге для человека как существа нравственного. Чистая нравственность во всем зависит от учения о Боге. Правда, правильное понятие о Боге не всегда производит добрую нравственность, это – недостаток человеческой природы, но, с другой стороны, чистая нравственность не может быть без истинного понятия о Боге, и здесь-то выражается, что незнание Бога есть смерть для души. Правильное понятие о Боге чисто теоретическое и практическое составляет вечную жизнь, ибо имеющий оное вечно будет жить у Бога». Размышляя о границах доступного нашего уму Богопознания, святитель Иннокентий Херсонский заявлял: «Бог, по учению Священного Писания и ума, есть Существо, противоположное всем прочим существам сотворенным: те существуют от Него, Он – от Себя; те наполняют пространство и ограничиваются им, Он наполняет все и пространство в Нем; те вращаются во времени, Он стоит над временем, и время только выражает Его бытие; те изменяются физически и нравственно, начинаются и стареют, Он остается Один и Тот же; вот Его образ существования, вот общее очертание Существа Божия. Сии свойства Божии выражаются в делах Его, ибо апостол Павел говорит, что все чрез Него, от Него и для Него в существах нравственных и физических. Но вся ли деятельность выражается? Нет ли деятельности невыражаемой, которая только в Нем Самом? Ум естественный хотел бы обнять Его более и более, ибо это для него услаждение, и Священное Писание побуждает усовершаться в Богопознании. Но если где, то наипаче здесь нужно помнить, что ум ограничен и особенно пока живет здесь, на земле, иначе мы ничего не познаем, вместо существенного в руках наших останется обман. Чистая нравственность, трезвая мысль не покусится на то, чтобы обнять Бога, скорее она будет благоговеть пред Ним; это выразил незабвенный Г. Державин: «Лишь мысль к Тебе взнестись дерзает, в Твоем величьи исчезает»… Мы должны радоваться тому, что Бог непостижим, ибо Он будет предметом познания чрез всю вечность. Если бы ум понял Его, то остался бы без действия, а это для него – мука». Существует естественное Богопознание – познание Бога через природу и ее красоту, постижение мироздания и Творца всего сущего через самопознание человека и внимание глаголам совести, но выше естественного Богопознания – Божественное Откровение, запечатленное в Священном Писании. По слову апостола Павла наше Богопознание в нынешней жизни можно сравнить с видением «сквозь тусклое стекло» и «зерцалом в гадании», в то время как за гробом мы узрим Бога лицом к лицу – «мы познаем Бога в вечности самым достаточнейшим образом». Истолковывая вышеприведенные строки апостола Павла, святитель Иннокентий Херсонский уточняет, что непостижимая Сущность Божия выше всех познаний, о чем громогласно возвещал пророк Исайя, писавший, что мысли Божии настолько же выше наших мыслей как небо выше земли. Существо Божие невыразимо, но Бог Сам именует Себя Иеговой и говорит Моисею – «Я есмь Сущий», Он существует от Себя и Сам по Себе.
В Священном Писании Бога именуют Светом и Огнем, ибо Он – чист и свят, нет в Нем никакой тьмы. Исповедуя евангельскую веру в то, что Бог есть Любовь, святитель Иннокентий Херсонский замечает, что это имя Божие – «Существа Божия не выражает, а выражает сторону Его нравственную». В Священном Писании сказано, что Бог есть Дух – «Существо бестелесное, умное, нравственно-свободное и могущественное… Бог есть Существо по превосходству, Дух – Существо разумное и нравственное, огонь и свет чистейший, и вместе нестерпимый для некоторых существ…Бог есть Существо самобытное; этой одной мыслью утверждается зависимость от Него всего мира… Бог есть Дух – Существо бестелесное; сим уничтожаются все виды многобожия, ибо если в Боге нет ничего телесного, то все эти боги суть идолы, ничто – и в теоретическом и практическом отношении. Бог есть Дух – Существо нравственно-свободное; следовательно, Ему должно кланяться «духом и истиною». Бог есть свет: этой эмблемой, заимствованной из мира внешнего, сильно выражается чистота Существа Божия и, следовательно, представляется сильное побуждение к сохранению чистоты. Бог есть огонь: эта эмблема должна ужасать грех и грешников». Если в Ветхом Завете Бог предстает как Творец, Промыслитель и Судия, то в Новом Завете – как Небесный Отец, настолько возлюбивший сотворенный Им мир и человечество, что отдал Своего Единородного Сына для того, чтобы каждый из нас имел надежду на спасение. Бог существует Сам от Себя – существует Сам по Себе от вечности, Он самобытен и вечен, неизмерим и вездесущ – Он везде и нигде, следовательно – Он выше потока времени и неограничен пространством, Он – незменен в совершенстве Своем и беспределен в могуществе, благости и мудрости, Он – Царь веков и Живущий во веки, Властитель над жизнью и смертью. Ум Божий совершенен и все знает, являясь кладезем премудрости и знаний, а всеведение Божие простирается на все малое и великое. «Бог знает все совершенным образом; в познании Его нет ни малейшего недостатка. Ведение Божие выше пространства и времени, следовательно, наше будущее для Него не есть будущее; а как совместить с этим свободные действия существ ограниченных, это – тайна! Чтобы видеть, что Божие Представление не уничтожает нашей свободы, для этого нужно выйти из круга времени и перейти в вечность; но мы не можем дойти даже до рубежа нашего времени. Бог видит и наше время, и Свою вечность, а мы видим одно только свое время. И потому нам невозможно понять, как временное соединяется с вечным… Священное Писание весьма ясно изображает всеведение Божие, особенно в отношении к роду человеческому и к тайне спасения. Оно часто говорит, что Бог употребляет средства достаточные, мудрые; цели избирает святые, высокие, неизменяемые. Эту мудрость по отношению к тайне искупления восхваляет апостол Павел в Послании к Коринфянам: «в тайне сокровенную, юже предустави Бог прежде век» (1Кор.;2:7). Наконец, чтобы более показать величие ума и мудрости Божией, Священное Писание представляет Бога источником всякой премудрости, Творцом ума, и заставляет просить у Него мудрости… Если Бог знает все совершеннейшим образом, то знание человеческое в сравнении со знанием Божественным есть ничто: все суждения наши, все системы суть детские лепетания. И потому как безрассудно думать, что если чего не знает ум человеческий, то того не знает и ум Божественный. Мы смеялись бы над ребенком, если бы он стал судить о всем как философ; но философы пред Богом менее и ниже, нежели пред нами ребенок… Истина в одном Боге. Мы знаем истину, ибо знаем ум Божественный во Иисусе Христе. Нехристиане говорят, что они знают истину, и также признают, что истина в одном Боге. Почему же они знают ее? Без сомнения, по вере в то, что истина передана Богом их уму: не будь веры у философов в то, что ум Божественный отразился в человеке через ум его, – тогда ум человеческий падет. В основании всякой мудрости лежит вера в ум Божественный – в то, что Бог открылся в человеке…». Бог всемогущ и абсолютно свободен, для Него нет ничего невозможного, но воля Его свята и блага – благость изнутри пронизывает Его всемогущество – все свойства Божии от вечности пребывают в Нем в совершенном согласии: «Священное Писание говорит, что воля Божия свободна, что Бог ни от кого не зависит – как по Существу, так и по действиям. У нас свобода воли состоит в том, что мы можем избирать из двух одно. В Боге этой свободы нет; для Него область возможного и область зла вовсе не существует. У нас свобода основывается на произволе, этот произвол переходит в свободу, в Боге и сего нет, ибо нет колебания человеческого. У Него один путь – одни законы добра, и потому свобода Его состоит в единении воли с умом, в совершенном их согласии… Священное Писание еще представляет волю Божию святою, по каковой святости Бог подчиняет Свою свободу и всемогущество целям разумным. В человеке святость есть стремление к лучшему; в Боге такой святости не может быть; в Нем святость не что иное есть, как совершенное согласие всемогущей воли со святейшим умом; есть тождественность ума с волею; ум представляет одну истину, а воля хочет одного блага, и это составляет святость воли Божией. Священное Писание часто напоминает о святости воли Божией и требует, чтобы и мы непременно были святы. Моисей часто требовал от Израильтян святости на том основании, что Бог свят. В Новом Завете реже напоминается о святости Божией, но с не меньшею силою. «Будьте совершенны, как совершен Отец ваш Небесный» (Мф.;5:48). Здесь совершенство – то же, что святость. Еще о святости Божией говорит апостол Петр в своем послании. (1Пет.;1:16) В Боге святость не похожа на нашу святость; она не есть, подобно нашей, временное стремление к добру, соединенное с борьбой. «Бог не искушается злом» (Иак.;1:13). В Нем нет никаких побуждений ко злу. «Бог есть свет, и нет в Нем никакой тьмы» (1Ин.;1:5). «Добродетель», приписываемая Богу в Священном Писании (1Пет.;2:9), означает нравственную силу совершенства». Бог есть праведный Судия живых и усопших, Он премудр, всемогущ и благ, а Его праведная воля именуется в Священном Писании благой. Это – благость в высочайшем смысле, а самое великое чудо любви Божией – послание в мир Сына Божия и Его восхождение на Голгофу. Единый Бог от вечности существует в трех Лицах – Отца, Сына и Святого Духа; Они – совечны, равночестны и единосущны, каждый из Них – всецело Бог, то есть обладает все полнотой Божественной Природы и всеми свойствами и совершенствами Божества. «Отец ни от кого есть сотворен, ни создан, ни рожден. Сын от Отца Самого есть, не сотворен, ни создан, но рожден. Дух Святой от Отца не сотворен, ни создан, ниже рожден, но исходящ».
Излагая православное учение о сотворении мира, святитель Иннокентий Херсонский писал, что единый и совершенный Бог от вечности Сущий в трех Лицах – Отца, Сына и Святого Духа, воспевается в нашем Символе Веры как Творец неба и земли. Тайна происхождения мира волновала людей с древнейших времен: Эпикур думал, что мир возник случайно, Аристотель почитал Бога вечным двигателем вселенной, Платон учил, что Бог есть Демиург – Он создал мир из вечной бесформенной материи, дав ей форму и целепологание, а неоплатоник Плотин утверждал, что мир возник через эманацию – проистек из Бога и составляет с Ним одно сущее – пантеизм. Верный православному исповеданию, святитель Иннокентий Херсонский писал, что тайна сотворения мира раскрывается на страницах Библии, где описывается, что все сотворено Святой Троицей: «в Евангелии от Иоанна: Вся Тем быша, и без Него ничтоже бысть, еже бысть (Ин.;1:1–3) и в Посланиях апостола Павла: Имже и веки сотвори (Евр.;1:2); яко Тем создана быша всяческая (Кол.;1:16)… И Святому Духу усвояется творение мира, но не так ясно и прямо. В самой книге Бытие о Нем говорится: Дух Божий ношашеся верху воды (Быт.;1:2). Время Его ношения, предмет и действие показывают, что это не есть дух простой, но великий, всемогущий. Давид говорит, что Духом Господним все устроено и держится. Словом Господним небеса утвердишася, и духом уст Его вся сила их (Пс.;32:6). Какое можно заметить различие Лиц касательно творения мира? Отличие сие, по словам святителя Василия Великого, есть следующее: Отец есть причина мира предуготовительная, которая произвела сущность мира в бытие. Сын – причина созидательная, от которой зависит форма мира и устройство. Дух Святой – совершительная, которая направила все к цели. Итак, сущность мира и бытие зависят от Отца. Законы и силы – от Сына, а направление к целям и жизнь – от Святого Духа». По христианскому учению один Бог предвечен и нет никакой совечной Ему материи, а мир создан Богом из ничего – абсолютно свободная воля Божия актом всемогущества создала духовныйи материальный миры. «В начале сотвори Бог небо и землю» (Быт.;1:1). Задаваясь вопросом – «для чего Бог сотворил мир?», святитель Иннокентий Херсонский указывал на то, что Бог есть Существо самодовольное и всесовершенное, Он ни в чем не нуждался, а стало быть – мир создан Им не из нужды, а от преизбытка благости и по совершенно свободной воле – Всемогущий мог бы и не творить мир. «Мир сотворен для того и потому, что он в совершенной зависимости от Бога; он есть отблеск от солнца вечного – тень Божества. И в самом деле, по разуму и по Писанию известно, что мир есть отражение Божия всемогущества и величия сил Его…». В момент сотворения мира – в библейском «в начале» – возникает и само время, ибо сказано в Священном Писании, что Бог «и веки сотвори» (Евр.;1:2), тем самым мир получил свое начало от Бога и не вечен, а существует во времени, но само течение времени и хот истории направлен к вечности, ибо в Апокалипсисе пророчествуется, что времени не станет. В Библии сказано, что Бог сотворил мир в течение шести дней, а на седьмой день благословил Свое творение. По рассуждению святителя Иннокентия Херсонского, «если нужно было счисление, то шесть ли или более дней – не важно различие. Значит, полнота мира могла быть достигнута только в шесть дней; дальнейшая причина сего счисления должна быть в существе Божием – в Его воле. Что в воле Божией причиной седмичного числа дней? – сего не можем сказать. Откровение говорит только, что у престола Божия находятся семь славных духов (в Откровении Иоанна Богослова), что семь даров Святого Духа, и сообразно сему семь таинств в Церкви». Все сотворенное Богом было благо – «и виде Бог, яко добро» (Быт.;1:8), а зло возникло по причине того, что сотворенные Богом разумные создания – треть Ангелов и люди – злоупотребили своей свободной волей – использовали свою свободу во зло и отпали от Творца своего, нарушили Его волю. Бог есть не только Творце мира, но и Зиждитель бытия и Промыслитель, ибо весь сотворенный мир поддерживается в бытии всемогущей силой Божией. «Каким образом Бог поддерживает мир? В эту тайну Священное Писание не вводит человеческие разумения. Впрочем, взгляд на мир, на этот театр действий Божиих, некоторым образом показывает, как Бог действует в мире и поддерживает его бытие… Священное Писание учит, что не только бытие вещей поддерживается Богом, но и силы их, то есть Бог поддерживает вещи со всеми формами и проявлениями во внешности. Мест на сию истину в Священном Писании много. Давид говорит (Пс.18:6–7), что Бог назначил место восхождения солнца, его дневного шествия и заката. У Иова есть места, в которых говорится, что Бог предводительствует звездами, что Он образует различные роды существ на земле и внутри нее, в реках и в горах…». По великой благости Своей всемогущий Господь хранит каждое создание Свое и управляет мирозданием – мир не только поддерживается в бытии и силах, но управляется Вседержителем. «Что же такое управление Божие? Есть такое действие всемогущества и премудрости Божией, по которому Он как бы смотрит и надзирает за действиями тварей, особенно разумных, и по которому Он направляет их к целям, когда они уклоняются, исправляет их погрешности и недостатки и восполняет опущения». Размышляя о том, как совместить управление Божие со свободой человеческой, святитель Иннокентий Херсонский писал, что Бог никогда не нарушает свободы Своих созданий, кроме того «каждое разумное существо, или, скажем ближе, человек, окружен со всех сторон силами других существ так, что, сколь ни свободен, однако же во многом зависит от других…». В своих рассуждениях о Промысле Божием святитель Иннокентий Херсонский высказывал и ошибочные суждения – он считал, что «первый и главный источник недостатков мира есть закон многоразличия», но это – возложение на Бога Творца ответственности на несовершенство мира, в то время как в действительности весь созданный Богом мир был прекрасен, совершенен и благ – в многообразии и полифоничности бытия отразилось неисчерпаемое богатство премудрости Божией и бездна Его творческого гения, а несовершенство проистекает из греха, а не от Бога и многоразличия. Святитель Иннокентий Херсонский утверждал, что существуют три источника всякого зла – многоразличие, противоположность двух миров – духовного и физического, и свобода, но с православной точки зрения – многоразличие есть красота сотворенного Богом мира и стройная симфония бытия, два мира – неба и земля – образовывали единый мир в двух своих гранях – духовном и материальном, смерти и тления не было в первозданном Божьем мире, а свобода – печать Богоподобия, отпечатленная на разумных Божьих созданиях – Ангелах и людях, при этом свобода предполагает право на самоопределение по отношению к Богу, она может быть источником как добродетелей и верности, так и грехопадения. По справедливой оценке святителя Иннокентия Херсонского, все философские теодицеи скорее смущают, нежели успокаивают душу, а истинная теодицея есть одна христианская религия, ее суть – во Христе Богочеловеке, явившем в Себе откровение о любви Бога к нам и тайну Его домостроительства нашего спасения.
Размышляя о неисповедимых путях Промысла Божиего в жизни человеческой, святитель Иннокентий Херсонский провозглашал, что «естественная вера научает нас, что Промысл управляет жизнию каждого человека; а Евангелие уверяет, что без воли Отца Небесного не может упасть с главы нашей ни одного волоса». В то же время святитель Иннокентий Херсонский не закрывал глаза на то, что многие люди в своей жизни не находят следов Промысла Божия, тем самым лишаясь величайшего утешения среди страданий, уныния и самых отчаянных сомнений. По воззрению святителя Иннокентия Херсонского, учение о Промысле Божием – апофатично, ибо судьбы Божии – бездны, а пути и помышления Вседержителя – таинственны и превышают наше разумение и даже понимание высочайших Ангелов – Серафимов и Херувимов. «Что есть жизнь наша? Это непрестанно увеличивающаяся ткань, в состав коей входит бесчисленное множество разнородных нитей, коей поверхность видна всякому, а основание – никому. Для нас трудно определить, каким образом сии нити, при всей их разнородности, сочетаваются в один состав; тем труднее указать, как невидимый перст всемирного Художника производит в сей ткани новые изображения и виды. Что есть жизнь наша? Это совокупность бесчисленных и разнородных явлений, кои, подобно одушевленным теням, движутся вокруг нашего сознания, поражают чувства, занимают воображение, питают рассудок, радуют или печалят сердце и вскоре исчезают, оставляя слабый след в памяти. Все мы зрители и участники сего зрелища; но еще ни один мудрец не открыл, как оно происходит. При таковой таинственности собственной нашей жизни чего необходимо требуется от тех, кои желают видеть в своей жизни следы Промысла? Требуется, во-первых, постоянного и строгого внимания к своей жизни и Промыслу Божию, во-вторых, – верного и чистого взгляда на жизнь и на Промысл… В самом деле, сколько людей, кои совершенно невнимательны к своей жизни! Подобно беспечным плавателям, они довольны, что корабль их жизни плывет по бурному потоку времен, не принимая труда знать, как он переменяет свое направление, какими пользуется ветрами, в какие должен заходить пристани, – не угрожает ли ему опасность, нет ли где повреждения. Можно было бы подумать, что сии люди во всем положились на Промысл, как плаватели полагаются на опытного кормчего, и оттого так беспечны. Нет, они нимало не думают о Боге, не думают даже и о самих себе: механическое исполнение известных дел, увеселения, связи, игры – вот их занятие! Пример, привычка, пристрастие, своенравие – вот их правила! Знание понаслышке некоторых истин веры, присутствие, по случаю или необходимости, при совершении небольшого числа священных обрядов – вот их религия! Судите сами, можно ли ожидать, чтобы такие люди находили в своей жизни следы Промысла?». Весь окружающий нас великолепный мир Божий возвещает о премудрости и всемогуществе Творца, а Промысел Божий хранит каждое создание и участвует в жизни каждого человека – никто не брошен Богом на произвол судьбы, но зачастую сами люди не вникают в свою жизнь и не задумываются о ее смысле – «они никогда не рассматривали этой истории в отношении к Промыслу Божию и удивились бы, услышав, что без Него столь же мало можно изъяснить жизнь каждого человека, как и бытие мира. По мнению сих людей, все происходящее с ними есть или плод их благоразумия, или игра страстей, или дело внезапности и случая; признание невозможности изъяснить что-либо сими причинами для них кажется постыдною слабостию ума. Судите сами, можно ли ожидать, чтобы и сии люди, недоверчивые и боящиеся Промысла, находили его в своей жизни?». Обращаясь к образу святых подвижников Божиих – от ветхозаветных пророков до святых отцов и учителей Церкви, святитель Иннокентий Херсонский с изумлением провозглашал, что они на всех путях жизни своей видели следы Промысла Божиего. «Если бы мы постоянно наблюдали за своею жизнию, имели детское доверие к той спасительной истине, что без воли Божией действительно не падает с головы нашей ни одного волоса, то сколько раз, при размышлении о нашей судьбе, тот же самый рассудок наш, который теперь недоразумевает, теряется в догадках, не знает, что делать, – сколько бы раз он сам остановил наше внимание, говоря: Смотри, это рука Божия! Это Она, всемогущая, отклонила от тебя то или другое бедствие, низложила пред тобою ту или другую преграду, – спасла от тех зол, кои отяготели над тысячами подобных тебе! Это Она, премудрая, провела тебя невредимым сквозь столько опасностей и затруднений, поставила в таком месте, где можешь не только сам быть покоен и счастлив, но и назидать счастие других! Это Она, всеблагая, ниспослала тебе столько неожиданных радостей, столько незаслуженных даров, вознаградила столько, повидимому, невознаградимых потерь, согревала и питала твое младенчество, обуздывала и исправляла юность, благословляла и осеняла мужество». Констатируя, что люди обращаются с самыми проникновенными мольбами к Богу и задумываются о путях Промысла в самые скорбные минуты своей жизни, святитель Иннокентий Херсонский советовал заблаговременно приучить себя находить утешение в Промысле: «Когда ум светел, чувства легки, сердце мирно, тогда надобно размышлять о своей жизни и научаться из нее судьбам правды Божией. Таковые минуты, большею частию, следуют за усердною молитвою: посему молитва должна служить, так сказать, приступом к сим размышлениям. Кто приобретет в сем святом деле навык, тот, подобно Давиду, не падает и среди искушений. А без сего, во время бедствий, лучше искать утешения от других, нежели полагаться на собственное размышление о Боге и Его Промысле». Но как научиться видеть действие Промысла Божиего в своей жизни? По воззрению святителя Иннокентия Херсонского, прежде всего нужно научиться видеть действие Промысла Божиего не только в чудесах и знамениях, но исходя из отеческой любви Бога – род лукавый ищет знамений и чудес, а потому легко прельщается, но тот, кто обрел пламенную веру в то, что Бог есть Любовь, равно как и крепкую надежду на Всемогущего, тот не унывает в дни скорбей и испытаний, и понимает, что хоть «Отцу Небесному, Который есть самая Благость, всего приличнее было бы открывать Промысл Свой одними благодеяниями, но что делать, когда мы все поражены лютым недугом? Милосердый Врач, по самой любви Своей, употребляет горькие вещества. Что делать, когда мы своевольны, стремимся часто на собственную погибель?.. Порой, что нам кажется тяжким, прискорбным, то самое может быть прямым действием Промысла Божия о нас, орудием славы Его в нас и нашего благоденствия... Пусть стопы наши обливаются кровью: это путь нашего Спасителя, он ведет к небесному отечеству. Сердце наше столько огрубело, что на нем не иначе может быть снова начертан закон истины и правды, как среди бурь и громов (Исх.;19:16–18). Будем внимательны к сим грозным гласам, и мы, подобно древним израильтянам, уразумеем в них глас Господа Бога нашего, Бога отцов наших, наказующего нас вмале, дабы помиловать милостию великою; увидим, что несчастные случаи, от коих некогда стенало сердце наше, обратились потом к величайшему благу для нас и для ближних наших, – что исполнение многих желаний, кои мы всеми силами, но без успеха, старались привести в действие, было бы для нас злом, и повлекло бы за собою пагубные следствия, – что то самое, о чем мы молились, чего просили, над чем трудились напрасно, содержало в себе для нас гибель, а то, от чего мы отвращались, на что смотрели, как на вред и наказание, было истинным благословением, оказавшимся в перемене нашего образа мыслей, в исправлении нашего поведения, увидим, и возблагоговеем пред Промыслом, нам благодеявшим!». Сетуя на то, что ищущие в своей жизни следов Промысла Божиего зачастую жаждут временных и материальных благ, видя в них знак Божьего попечения, святитель Иннокентий Херсонский указывал на то, что Промысел Божий сообразуется не с нашими желаниями и помышлениями, а с высшей целью нашего бытия – спасением и обожением. Господь ведет нас к духовно-нравственному идеалу святости и вратам Царства Небесного. Бог свят и праведен и не попускает искушений и испытаний выше наших сил, но стучит в сердце наше и призывает нас к духовной и благочестивой жизни, сообразной заповедям Евангелия, к исканию не бренных и преходящих сокровищ нашего суетного мира, а к исканию сокровищ горнего Иерусалима. По пламенному исповеданию святителя Иннокентия Херсонского, библейский Бог – это не праздный зритель судеб человеческих, Его премудрость и всемогущество не могут оставаться без действия, Его сердце исполнено любви и милосердия, Его благость безмерна, а суд – праведен и безупречен. «Чего не дал Он нам в залог Своего попечения о нас? Земли? – человек сначала еще поставлен царем ее. Неба? – оно давно обещано в наследие верным чадам. Ангелов? – они служат нашему спасению. Будем требовать, чего угодно: все получим! Нужно ли, чтобы для уверения нас сошел Он Сам с неба, жил с нами, даже умер за нас? И это сделано! Сын Божий сходил с неба, обитал между человеками и из любви к нам положил за всех нас душу Свою. После сего кто может сомневаться в попечении о себе Промысла? С сею верою в Промысл Божий и с сим расположением ведать его в приключениях своей жизни, желаем, братие, вступить вам во врата нового года, твердо веруя, что Господь Сам не замедлит явить следы Своего отеческого Промысла тем из вас, кои, не смежая очей своих сомнениями, будут всегда готовы лобызать с благоговением мудрую десницу Его, как бы она ни обнаруживала своего присутствия, явно или тайно, сообразно ожиданию или против оного, дарами любви и милости или лишением и ударами вразумляющими. Аминь».
Излагая православное учение о небесных духах – Ангелах, святитель Иннокентий Херсонский указывал на то, что в Священном Писании сказано, что Бог есть Творец неба и земли – двух миров – материального и духовного. В Священном Писании сказано, что Ангелы пребывают на небе – в духовном и метафизическом мире, «окрест Престола Божия, то есть там, где наиболее Бог открывает для них славу Свою, а через них волю Свою». На страницах Библии – от книги Бытия до Апокалипсиса – рассказывается о Ангелах, а их бытие подтверждено Самим Иисусом Христом. «Ими исполнена вся священная история. Ангелы были руководителями патриархов; через них дан на Синае закон Израилю; Ангелами возвещено зачатие, воспето рождение, оглашено воскресение и проповедано вознесение Спасителя. Ангелы споспешествовали апостолам в распространении веры христианской. Ангелы, как видно из Апокалипсиса, употребляются для совершения великих судов Божиих над Царствами и народами. Ангелы же, в конце мира, соберут всех людей на Суд всемирный». Греческое слово «Ангел» означает вестник, это – служение Ангелов, а их природу лучше всего раскрывает слово «дух» – Бог есть Абсолютный Дух, Он создал Ангелов по образу и подобию Своему, они – бесплотные духи по естеству, а в отношении к людям – провозвестники воли Божией. По естеству своему Ангелы духовны, бесплотны и незримы, они одарены высокой силой и могуществом. «Мысль о бестелесности Ангелов выражает Иисус Христос, когда говорит, что люди по воскресении будут подобны Ангелам. Но утверждает ли Священное Писание, что Ангелы не имеют никакой материальности? Оно не входит в это, а только противополагает их людям. Следовательно, отделяет от них только грубость телесную; но уничтожает ли совершенно телесность – этого не видно. Посему-то еще у отцов Церкви оставалось мнение, что с духовностью их соединена часть материальности. Так думали из восточных: Василий Великий, Климент Александрийский, Ориген, Григорий Богослов. Из западных: Августин. Они представляли тело Ангелов в виде светоносном, основываясь на местах Писания, в которых явление Ангелов большей частью сопровождается светом и некоторым сиянием. Иисус Христос говорит, что дух (без сомнения, разумеет здесь Ангела) «плоти и костей не имеет». И наши тела, когда прославятся, сделаются тонкими, духовными; тем тоньше, чище, выше и духовнее должны быть тела Ангелов. Называя Ангелов безтелесными, Священное Писание утверждает сим то, что они не имеют наших нужд, наших отношений и наслаждений. «В воскресение бо ни женятся, ни посягают, но яко Ангели Божии на небеси суть» (Мф.;22:30), – говорит Иисус Христос. Следовательно, у них нет различия полов, рождения, родственных связей; нет ни жажды, ни глада, ни наготы, ни стужи, ни зноя, ни другого». В Священном Писании возвещается, что Ангелы имеет определенный образ – в виде Херувимов при Ковчеге Завета, в пророчестве Исайи и Откровении апостола Иоанна Богослова описывается образ Ангелов, но естество их метафизично и незримо. Как духи по естеству Ангелы имеют ум и волю, каждый из них – уникальная личность, их ум высок и просвещен Богом, а воля – навеки укоренилась в добре и пребывает в согласии с волей Вседержителя. По свидетельству Священного Писания, Ангелы занимаются спасением кающихся грешников и радуются о каждой душе, обратившейся к Богу. «Приписывая Ангелам мудрость и святость, Священное Писание приписывает им и силу (2Фес.;1:7). Эта сила выражается в их действиях. Примечательные действия Ангелов суть: отваление камня от гроба Спасителева, освобождение от оков апостола Петра, собрание избранных со всех концов земли пред Иисуса Христа, во время второго Его пришествия; в Ветхом Завете Ангел в одну ночь убивает сто восемьдесят тысяч неприятельского войска, делает пещь огненную для трех отроков безвредною, избивает всех первенцев Египетских; особенно сила Ангелов видна в изображениях Откровения Иоанна Богослова, где они повелевают силами природы, стихиями. Может ли простираться их могущество до того, чтобы они могли творить чудеса? Может, ибо они лучше знают природу и ее силы; следовательно, и могут производить такие дела, которые превышают наши понятия и наш обыкновенный образ действования. Впрочем, Священное Писание не говорит нам, как далеко простирается сие могущество». «Велико ли могущество Ангелов? Несказанно выше человеческого. Посему они могут творить такие дела, кои превышают силы природы и суть для нас чудо. Так, например, Ангел в одну ночь поразил сто восемьдесят тысяч ассириян за оскорбление имени Божия». Мудрость Ангелов и их познания весьма велики, но они не всеведущи, равно как они необыкновенно могущественны, но не обладают всемогуществом, ибо всеведущ и всемогущ один Господь Бог от вечности Сущий в трех Лицах – Святая Троица. Все Ангелы – это сотворенные духи, а их Творец – Бог, создавший их прежде бытия всего видимого мира. По слову святителя Василия Великого, был довременной момент бытия Горних Сил – Ангелов, когда еще не был сотворен вещественный мир и человек. Число Ангелов ведомо одному Богу, но, на основе Библии, мы можем сказать, что их чрезвычайное множество – когда пророк Даниил видел Господа сидящим на Престоле, то «тысячи тысяч Ангелов служили Ему, и тьмы тем предстояли Ему» (Дан.;7:10), а когда тайновидец Иоанн Богослов слышал хвалебный глас Ангелов окрест Престола Агнца, то число их было тьма тем и тысяча тысяч (Откр.;5:11), то есть – крайне велико. Христос сказал апостолу Петру о двенадцати легионах Ангелов, а апостол Павел говорил верующим, что они приступили к горе Сионской – Церкви, и к «тьмам Ангелов» (Евр.;12:22). Вслед за святым Дионисием Ареопагитом, святитель Иннокентий Херсонский разделяет Ангелов на девять чинов, разделенные на три разряда: «первый вид – Серафимы, Херувимы, Престолы; второй вид – Господства, Начала, Власти; третий вид – Силы, Архангелы, Ангелы».
Существует семь высших Архистратигов ангельского мира: «Из числа семи верховных духов Святая Церковь первым признает Михаила, поэтому и настоящее празднество именуется Собором Архистратига Михаила и прочих Безплотных Сил. Кто яко Бог – означает имя его; кто яко Бог – выражают собою и все дела его. Он первый восстал против Люцифера, когда сей восстал против Вседержителя. Известно, чем кончилась эта первая ужасная брань, – низвержением Денницы с неба. С тех пор Михаил не перестает ратоборствовать за славу Творца и Господа всяческих, за дело спасения рода человеческого, за Церковь и чад ее. Поэтому и изображается всегда в воинственном виде, с копьем или мечом в руке, имея под ногами дракона, то есть духа злобы. Белая хоругвь, украшающая верх копья его, означает неизменную чистоту и непоколебимую верность Ангелов Царю Небесному, а крест, коим оканчивается копье, дает знать, что брань с царством тьмы и победа над ним самыми Архангелами совершается во имя Креста Христова, совершается посредством терпения, смирения и самоотвержения.... Второе место в ряду Ангелов принадлежит Гавриилу: имя, означающее силу Божию. Поскольку у небожителей название всегда выражает самую вещь, то Архангел сей в деле служения спасению человеческому является особенно провозвестником и служителем всемогущества Божия. Так, имеет ли открыться сила Божия в чудесном зачатии Предтечи от престарелых родителей, – весть о сем зачатии возлагается на Гавриила. Имеет ли произойти безсеменное зачатие Самого Сына Божия, – честь благовестия о сем достается паки Гавриилу. Сей же Архангел, по мнению богомудрых мужей, послан был для подкрепления Спасителя в саду Гефсиманском, и для возвещения Богоматери Ее всечестного успения. Посему Церковь именует его служителем чудес. Но, служа чудесам, он, по тому самому, есть особенный служитель и тайн Божиих, ибо одно предполагает другое. Посему, когда нужно было некогда открыть Даниилу пророку будущие события, то он слышал глас: «Гаврииле, скажи видение оному» (Дан.;8:16). Имея в виду таковое служение Гавриила, Святая Церковь изображает его иногда с райской ветвью в руке, которая принесена им была Богоматери, а иногда с фонарем в правой руке, внутри коего горит свеча, а в левой – зерцало из ясписа. Изображается с зерцалом – поскольку Гавриил есть вестник судеб Божиих о спасении рода человеческого; изображается со свечою в фонаре, поскольку судьбы Божий бывают сокрыты до времени исполнения их и, по самом исполнении, постигаются только теми, кои неуклонно смотрят в зерцало слова Божия и своей совести… Рафаил, или помощь и исцеление Божие, есть имя третьего Архангела, – имя по тому самому любезное всем страждущим. В Священном Писании есть целая книга, в коей описывается, как сей Архангел, в виде человека, сопутствовал праведному Товии, освободил от злого духа его невесту, возвратил зрение его престарелому отцу, Товиту, и потом вознесся от них на небо. Поэтому сей Архангел и изображается с сосудом врачебным в левой руке, а правой ведущий Товию…Четвертого Архангела изображают с мечом, обращенным против персей, а в шуйце с пламенем, ниспускающимся долу; а имя его Уриил, то есть свет или огнь Божий. Как Ангел света, он просвещает умы людей откровением истин, для них полезных; как Ангел огня Божественного, он воспламеняет сердца любовью к Богу и потребляет в них нечистые привязанности земные…Пятый Архангел есть верховный служитель молитвы, и называется Селафаилом. Чистая и пламенная молитва сама может служить вместо Херувима для души, охраняя ее от всех враждебных сил. Но каковы наши молитвы?.. Слабы, кратки, нечисты, холодны. И вот, Господь, зная сколь необходима для каждого из нас молитва, даровал нам целый лик Ангелов молитвенных с их вождем Селафаилом, – да дохновением чистых уст своих согревают наши хладные сердца и подвизают их на молитву, да вразумляют нас о чем, когда и как помолимся, да возносят самые приношения наши к престолу благодати. Когда увидите, братья, на иконе Архангела, стоящего в молитвенном положении, с очами, потупленными долу, с руками, приложенными с благоговением к персям, то знайте, что это Селафаил… У шестого Архангела в деснице златой венец, а в шуйце – бич из трех червленых вервий. Это потому, что обязанность сего Архангела с ликом Ангелов, ему вверенных, есть поощрять наградою благ вечных и защищать именем Святой Троицы и силою Креста Христова людей, труждающихся в различных родах служения во славу Божию, почему он и называется Иегудиил, или хвала Божия… Последнему Архангелу, – последнему по порядку, а не по достоинству и силе, – богомудрые учители Церкви дают название Варахиила. Это Ангел благословений Божиих, как то означает его имя и выражает тот вид, в каком представляется он на святых иконах, ибо его изображают со множеством цветов розовых в недрах его одежды. Поскольку благословения Божия различны, то и служение сего Архангела многообразно: через него посылается благословение домочадия и благоустройства семейственного; через него приемлется благословение плодов земных; через него сподобляются благословенных успехов в куплях и прочих делах житейских. Но когда сподобляются?.. Тогда, без сомнения, когда земные благословения хотят принимать для стяжания благословений небесных и вечных: когда, например, желают иметь чад, дабы воспитать их в страхе Божием; ожидают обилия плодов земных, дабы поделиться ими с бедностью, истаявающею от глада; ищут умножения доходов, дабы иметь возможность украсить храм Божий, призреть сирого, искупить должника невинного, и тому подобное. В противном случае Господь не пошлет, и Архангел не принесет благословения. Как же, скажете, миролюбцы, совершенно забывшие Бога, пользуются иногда всеми дарами счастья земного?..».
Деятельность Ангелов состоит в прославлении Бога – окружая престол Всевышнего, Ангелы неумолчно взывают – «Свят, Свят, Свят Господь Саваоф!», они созерцают сияние Его славы, вникают в тайну Его премудрости, изумляются Его любви и всемогуществу, возносят хвалебные гимны и служат Ему и опекают человечество и весь сотворенный Богом мир. Служение Ангелов Богу и человечеству – это «служение от любви и по примеру Самого Господа, Который приходил на землю, – не да послужат Ему, но послужите и дати душу Свою во избавление за всех нас. Ангелы служат людям, как старшие – малолетним, здравые – недужным, свободные – пленным, зрящие – слепым». В Священном Писании рассказывается о почитании Ангелов – «Иаков непосредственно за призыванием Бога призывает Ангела для благословения детей своих (Быт.48:16). Иисус Навин поклонился Ангелу, явившемуся ему (Нав.;5:14). Даниил тоже пал лицем на землю, когда услышал глас Ангела (Дан.;10:9). Сам Бог заповедал почтение и уважение к Ангелам (Исх.;23:20–21)». Но в то же время в Библии сказано, что служить и поклоняться нужно одному Богу, а Ангелы есть Его служебные духи. По разъяснению святителя Иннокентия Херсонского, «это подтверждает история Церкви, которая повествует, что во II веке были еретики, так называемые ангелики, которые, как пишет о них Ириней, учили, что должно во всем обращаться к Ангелам, и их только признавали своими ходатаями пред Богом, не зная, что Ходатай наш есть Иисус Христос Богочеловек, «толико лучший быв Ангелов, елико преславнее паче их наследствова имя» (Евр.1:4). Еще ссылаются на место в Откровении где говорится, что Ангел не принял поклонения от Иоанна (Откр.22:8–9). Но из этого еще не следует, чтобы Ангелам не должно было поклоняться. Иоанн находился в то время в чрезвычайных обстоятельствах, ибо принимал Откровение о будущей судьбе Церкви, и потому мысль его должна была быть совершенно занята Самим Богом. На основании сих соображений можно в словах Ангела видеть следующую мысль: «Забудь о твари, не помышляй о ее достоинстве, а помни одного Бога». Притом Ангелы сколько высоки, столько же и смиренны. Посему Ангел мог говорить так к Иоанну и по своему смирению; но смирение Ангелов, служащее для нас образцом, не ниспровергает нашего к ним уважения». Задаваясь вопросом – «могут ли Ангелы грешить?», святитель Иннокентий Херсонский отвечал следующим образом: «Как существа свободные, они вначале, подобно людям, могли злоупотреблять своею свободою и впасть в грех, как и впали некоторые. Но те, кои остались верными Творцу своему, в продолжение времени столь утвердились в добре, что теперь грех для них сделался невозможным; не потому, чтобы они не могли преступить воли Божией, но потому, что никогда не захотят сего». Не все Ангелы устояли в добре и верности Богу – треть Ангелов во главе с Люцифером отпала от Вседержителя и ниспала навсегда из мира ангельского в преисподнюю – обиталище темных духов злобы, которыми стали падшие Ангелы, именуемые нами демонами и аггелами дьявола. «Можно сказать согласно с духом Библии, что падение злых духов состояло в неповиновении воле и сопряжено было с гордостью, которая только и могла произвести такое ужасное разделение в мире Ангельском; грех какой-нибудь слабости никогда не произвел бы сего. Но каким образом Ангел, существо высокое и совершеннейшее человека, мог забыть и не понять своих отношений к Богу? Каким образом первый Ангел, как думали некоторые отцы, пришел к той мысли, чтобы сражаться с Богом? Демоны представляются существами, знающими много; следовательно, им всего легче понять то, что противиться Богу невозможно. Между тем, они идут против Бога, – не странно ли? Странность сия исчезает, когда вспомним, в чем состоит тайна существования твари вообще. Мы видели, что существование свободных тварей сопряжено с ограничением Творца; Бог однажды навсегда отказался от неограниченного действия над свободными тварями, уступил им как бы часть Своего Божества; сделал для них, осмелимся сказать, самопожертвование. Злые ангелы, без сомнения, хорошо видели сей отказ Божий и знали, что Бог никогда не возвратит назад данного. Потому и смело могли вступить в брань с Богом, зная, что их самостоятельность будет продолжаться во всю вечность. Так только и можно изъяснять зародыш зла в Ангелах». Размышляя о падении Люцифера, святитель Иннокентий Херсонский провозглашал, что престол Всемогущего непоколебим как вечность, и хотя мы не знаем, как ниспал величайший из Ангелов до безумного восстания против Всевышнего, но он восстал против Творца своего и бросил вызов Всемогущему. «Для всемогущего Творца не было и не могло быть при сем опасности, но мир духовный поколебался; мог весь превратиться в самом основании своем. Это была бы потеря тем чувствительнее, чем более излито на мир духовный даров и совершенств, чем выше его предназначение. И вот в сию-то решительную минуту, когда целому небу предстояла опасность обратиться во Ад, – из среды же Ангелов является поборник славы Божией и защитник чести самого мира ангельского. «Кто яко Бог?» – восклицает Михаил к собратьям своим, и вместе с ними устремляется на безумного возмутителя и клевретов его. Не вдруг одержана победа, ибо Люцифер, как верховный из Ангелов, обладал великими совершенствами, но наконец сила добра превозмогла над силою зла. Денница свергнут с неба, а Михаил и Ангелы его остались навсегда победоносными слугами Царя Небесного. С тех пор (это было до создания человека и, вероятно, еще до сотворения видимого мира), с тех пор в руках Михаила меч, а под ногами его – дракон, ибо сатана, и сверженный с неба, не престает воевать против небожителей». По всей видимости, Люцифер и аггелы его пали по гордости, а горькие последствия их отпадения от Бога – низвержение во тьму кромешную, они стали духами злобы клеветниками на Бога, а Люцифер именуется Сатаной – противником Бога, дьяволом – клеветником, Велиаром – владыкой пустоты и погибели, Вельзевулом – богом мух, скверны и нечистоты, Аваддоном – Ангелом бездны, лукавым князем мира сего. В своих рассуждениях об участи падших Ангелов святитель Иннокентий Херсонский указывал на то, что мнение Оригена о том, что дьявол может спастись и обратиться к Богу – предано Церковью анафемой, а «искупление Иисуса Христа простирается на людей, а на злых духов – нет». «Если любовь Божия избавила людей, то она избавила бы и злых духов, если бы обращение их было возможно». Святилище души человеческой неприкосновенно и для всемогущего Бога – каждый человек обладает свободой духа, воли и самоопределения, но духи злобы поднебесной желают погубить каждого человека и искушают всех живущих. По великой благости Своей Господь не оставил нас даже после грехопадения Адама – наш Творец с любовью и премудростью промышляет о вселенной и каждом создании, и не дает нам испытать искушений, которые бы превосходили меру наши сил и из которых мы не могли бы выйти, одержав духовную победу. Каждый человек, вступающий в Церковь через таинство крещения, обретает Ангела-Хранителя – самого верного друга не всю жизнь. «Ангелом Хранителем называется такой Ангел, который даруется от Бога человеку при его вступлении в Царство благодати – при Крещении, дабы хранить его в продолжение всей жизни и руководить к Небесному Отечеству…Что служит в человеке предметом хранения для Ангела Хранителя? Весь человек: дух, душа и тело, – ум, воля и совесть; а вместе с сим и его внешнее состояние, и притом во всех случаях жизни. Посему от Ангела Хранителя можно надеяться получить всякую помощь, можно прибегать к нему с молением во всякой нужде и обстоянии. Но преимущественно Ангел-Хранитель бодрствует над сохранением нашей души и совести. Ибо, хотя бы все было потеряно, даже здравие и самая жизнь, но если цела душа и совесть, то человек – цел; и Ангел-Хранитель радуется о нем, как о сохраненном. Напротив, хотя бы весь мир был нами приобретен, но если погублены совесть и душа, то мы все потеряли, и Ангел-Хранитель плачет о нас, как о погибших». У каждого христианина есть Ангел-Хранитель, ибо апостол Павел говорит, что Ангелы все «суть служебные духи, посылаемые на служение для тех, которые имеют наследовать спасение» (Евр.;1:14). «Присутствие при человеке Ангела Хранителя неоспоримо утверждается многими примерами и опытами. Так, еще в самой глубокой древности слышим, как патриарх Иаков благословляет детей своих от имени Ангела, который сопровождал и хранил его самого на всех путях его жизни (Быт.;48:16). В древней же священной истории потом видим, как праведный Товит сопровождается Ангелом Хранителем на пути, избавляется им от бедствий, и наконец слышит от Него, что он издавна был хранителем его и свидетелем всех его поступков (Тов.;12:12–15). Что касается до Церкви Новозаветной, то она от начала своего до наших времен представляет столько примеров действия Ангелов Хранителей над людьми, ими хранимыми, что их надлежало бы пересказывать не час, а целый день». Для духовного общения с Ангелом-Хранителем у каждого из нас есть сердце, ум, воля и совесть – нужно вникать в свою жизнь и в свою душу, обратиться молитвенно к Ангелу-Хранителю, искренне желать всем сердцем услышать глас его и внимать совести и заповедям Евангелия, удаляться от всего греховного и нечистого, вести жизнь подобную жизни Ангелов. Каждый христианин должен помнить о своем Ангеле-Хранителе и достичь духовного союза с ним через искреннее покаяние и горячую веру, действующую любовью, через пост и молитву, через участие в таинствах Церкви и изучение Слова Божиего. По наставлению святителя Иннокентия Херсонского, «хотя Ангел-Хранитель дается человеку на всю жизнь и никогда не оставляет его совершенно до самой его смерти, но коль скоро человек, повторяя одни и те же грехи, предается совершенно страстям и, ниспадая от одного порока в другой, доходит наконец до ожесточения в грехе и нераскаянности, то Ангел-Хранитель, хотя не оставляет вовсе такого грешника, но, побуждаемый несовместностью чистого естества своего с грехом, удаляется от него, так что грешник лишается ангельского покрова». Возвещая, что для добрых душ общение с Ангелом-Хранителем – «источник взаимной радости и благодарения, а для душ злых и нераскаянных – источник стыда, печали и вечных угрызений совести», святитель Иннокентий Херсонский напоминал, что Ангел-Хранитель – это спутник, данный христианину до конца его земной жизни: Увидит ли когда-либо каждый из нас своего Ангела-Хранителя? Каждый христианин увидит Ангела-Хранителя в час своей смерти. Ибо Ангел-Хранитель остается единым спутником души, по разлучении с телом исходящей из сего мира».
Память о смерти – неразлучный спутник всех православных подвижников, к числу которых принадлежал и святитель Иннокентий Херсонский, возвещавший: «Перенесемся мыслию к своему последнему дню, вообразим как и нас понесут на кладбище и опустят в землю, как и над нами возвысится дерновый холм и ляжет надгробный камень, как придет любимый нами человек и оросит слезою нашу могилу, а, может быть, и не придет никто, и одна святая Церковь, сия общая матерь, не забудет нас в молитвах своих». Свое слово перед гробом митрополита Антония святитель Иннокентий Херсонский завершил раздумьем о собственной кончине: «препровождая в недра земли гроб сей, возьмем от него в напутствие себе на всю жизнь, если не что другое, то – память о нашей смерти: ибо нет сомнения, что давно растут, а может быть уже и под рукой секущего, те древа, из коих будет устроен и наш гроб». Богословская мысль святителя Иннокентия Херсонского всегда экзистенциальна и лирична, а его раздумья о смерти – наиболее лирически проникновенны: «Ты прожил уже более полвека: сам чувствуешь, что давно за полдень, недалек вечер, в виду ночь: скажи же мне, что приготовил ты для подземного ночлега?». «Смерть скрывается в самых недрах становящегося бытия и состав нынешнего тела нашего таков, что сам в себе содержит семя ничем неудержимого разрушения». «Ангел смерти, склонясь, может быть, на молитвы какого-либо праведника, пощадил нас; но надолго ли? Перенесемся мыслию в будущее, вообразим, что и этот новый год окончился: опять будет в сем храме священное собрание, опять произнесется поучение с сего священного места; но будем ли мы тогда в живых? Известно, что смерть ежегодно похищает четыредесятую часть жителей сего пространного града... значит между нами есть немалое число людей, кои в последний раз вступают в новый год и, может быть, в последний раз слышат теперь слово покаяния». В своих раздумьях о смерти святитель Иннокентий Херсонский не уступает по красоте слога и глубине богословской мудрости преподобному Ефрему Сирину и преподобному Иоанну Дамаскину, а его религиозно-философские думы – это возвышенное поэтическое богословие: «Если кто-либо из небожителей, никогда не бывавших на земле, нами обитаемой, явился на ней и обратил внимание на наш род человеческий, то что бы, вы думаете, наиболее могло поразить его взор? Мне кажется, что его всего скорее удивила бы и поразила наша ужасная смертность. В лице человека он тотчас узнал бы владыку земли, коему все подчинено и волею или неволею служит; а в смерти он тотчас увидел бы лютого врага и тирана, коему этот владыка земли отдан в жертву наряду с последними из бессловесных… Никто не свободен от смерти. Войдите в полуразвалившуюся хижину, увидите гроб, на горах смерть, в долинах смерть, на морях и реках смерть. Всему есть сроки и время: смерти нету. Она мимоходит старца и похищает юношу; оставляет младенца и берет мать, его питавшую; этот употребляет все средства, чтобы избавиться от неважной, по-видимому, болезни и умирает от нее; а тот делает, по-видимому, все, чтобы расстроить свое здоровье и сократить дни, и живет. Мудрец умирает, не довершив своих открытий, над коими трудился целый век; полководец умирает в навечерии битвы, которая должна решить судьбу его отечества; возвращающийся из пути дальнего сын умирает за час пути от крова отеческого; невеста или жених умирает, возвратившись токмо или и не возвратившись из под венца брачного. Смерти нет дела ни до чего нашего, человеческого: это скелет без сердца и души, с одною косою и серпом. Большею частью она любит предпосылать себе, как вестника и предтечу, различные недуги и болезни: иногда, как бы любуясь страданиями своей жертвы, замедляет приход и удар свой; но она же любит поражать и внезапно, как тать ночной. Сколько людей не встало от ложа ночного, легши на него с замыслами на многие годы! Сколько уснуло последним сном за трапезою! Сколько не возвратилось в дом, вышед на несколько минут! Тщетно наука здравия истощает все искусство и все усилия: сила смерти все та же, и та же свирепость и внезапность. Врачи, как бы в отмщение за покушение на невозможное, менее всех пользуются долговечием. Сама религия не спасает от смерти. Вот человек, который всю жизнь посвятил Богу, вере, добродетели и человечеству. Все желали как милости от неба продолжения дней его. Но смерть не внимает ничему, – и праведник лежит бездыханен. Взирая на все сие, кто вместе со святым Песнопевцем не воскликнет от всей скорбной души: Что сие еже о нас бысть таинство? Как предахомся тлению? Како сопрягохомся смерти? Вопрос горький, неизбежный, но кто из людей в состоянии сам собою разрешить его? Нет гласа и ответа из могилы… Если бы можно было умершим по крайней мере передавать каким-либо образом в наш мир свои желания! Многие, если не все, из сродников и ближних наших почли бы за долг для себя привести их в исполнение; но сие невозможно! Лишившись своего тела, человек вместе с ним теряет все средства к сообщению с сим миром и с оставшимися в нем, кои, с своей стороны, будучи облечены телесностию, не в состоянии проникать в область духов, где находятся умершие. Посему как бы вас ни продолжали любить здесь, как бы ни желали вам всякого блага за гробом, никто не в состоянии знать и исполнить вашу волю, ни вы передать ее им. О вас будут жалеть и плакать, о вас будут молиться и во имя ваше благотворить, к чему так располагает всех чад своих святая Церковь; но сообщения с вами ни у кого не будет. Все намерения, желания, нужды наши погребены будут навсегда с вами, и их никто не узнает на земле, разве Сам Господь благоволит открыть о том кому-либо особенным образом, что, как видим из священной истории, бывает крайне редко. Помыслите, братья мои, о всем этом и ужаснитесь! Помыслите и извлеките из сего сами правила для своего поведения в жизни. Они кратки и просты, ко столь же полезны и необходимы для каждого. Если тело наше должно оставить нас в смерти и обратиться в прах, что, может быть, уже весьма близко к нам, то благоразумно ли заботиться непрестанно об одном теле и оставлять без внимания состояние нашей души, с коею мы останемся на всю вечность?».
Размышляя о смерти, святитель Иннокентий Херсонский отмечал, что все мудрецы и естествоиспытатели не могут определить существо смерти – в лучшем случае они определяют ее как прекращение жизни, но проникнуть за ее таинственный покров и постичь тайну ее происхождения они не в силах. Смерть оставалась бы для нас неизъяснимой тайной, если бы не Слово Божие. Сам всеведущий Господь открыл нам истину и возвестил, что в первозданном Божьем мире смерти не существовало – все было причастно Богу и Его вечной жизни. Но откуда и как возникла смерть? Смерть не есть следствие бренности нашей природы, но зло, вторгшееся в нашу природу через грех и преступление нравственного Божьего закона. «Кто учит, что смерть не есть дань природе, а греху, что она в нашу бессмертную природу вторглась случайно – посредством отпадения нашего от Источника жизни – Бога, чрез нарушение Его животворной заповеди? Этому постоянно учит слово Божие; это внушали все пророки и все апостолы; это самое провозвещал Спаситель наш, и за Ним то же всегда принималось и ныне приемлется Церковью Христовою… Слово Божие, приписывающее нашей природе бессмертие, яснее всех мудрецов видит бренность нынешнего нашего тела и неспособность его к тому; почему и называет прямо телом смерти. Если потому усвояется в нем бессмертие, то не нынешней нашей, падшей и греховной, природе, а первобытной, какою она, вышедшая из рук творческих, была в состоянии невинности. Тогда было совсем другое не только с нашею душою и телом, но и со всеми вещами в мире. Нам трудно теперь представить это первобытное состояние нашего бессмертия, потому что мы не видали его и не видим теперь ничего подобного ни в себе, ни в других… Но посмотрите на большую часть умирающих: это ли дело природы и рук Божиих? Нет, или смерть неестественна человеку и есть, как учит Священное Писание, следствие не природы и Творца, а плод повреждения и греха, – или Творец не благ и не правосуден». Риторически вопрошая – «могла ли смерть произойти от Бога и быть делом рук Его?», святитель Иннокентий Херсонский писал, что всемогущий Бог создал человека и весь видимый мир не как жертву и добычу смерти, а как царя, священника и пророка во вселенной, а темный корень смерти – грех Люцифера на небесах и Адама на земле: «Смерти не было и не могло быть во вселенной, как произведения Существа всесовершенного, в Царствии Божием. Она есть произведение не Творца, а самых тварей, следствие злоупотребления их свободы и деятельности. Тут весьма понятно для каждого, что существа разумно-свободные могли употребить и произвол, и волю, и силы свои, как восхотели, – на добро или на зло: могли устремиться по пути правды и жизни вечной или, устремившись по противоположному пути зла и неправды, пойти вопреки законов своего Творца, отделиться от Него, единственного Источника жизни и благобытия, и в сем отделении от Него и противоположности Ему необходимо сретиться с падением, превращением своих сил, истощением и, наконец, смертью. Где и как произошло это ужасное разлучение существ разумно-свободных с Источником жизни и бессмертия – с Богом? Слово Божие сказывает нам – и кто бы мог сказать это нам без него? – что такое ужасное превращение последовало не на земле, а на небе; последовало, по всей вероятности, еще до сотворения земли нашей и рода человеческого… Первый мертвец был не на земле, в Эдеме, как мы обыкновенно представляем, а на небе, у самого престола Божия, и был не человек, а Архангел, даже едва ли не первый из Архангелов. Он был ближайшим зрителем совершенств Божиих, первым преемником света несозданного и, следовательно, блаженнейшим из существ сотворенных. Что могло недоставать к совершенству его, к упрочению за ним сего совершенства на всю вечность, кроме благодарного поминовения и любви к своему преблагому Создателю? Но сего-то именно и недостало! Как и почему недостало? Это тайна, для нас неисследимая! Но сей светоносный Архангел не устоял в своем чине, не удовлетворился своим достоинством и блаженством, восстал против своего Творца и Благодетеля, возомнил безумно, что не только может обойтись без Его благоволения, но и открыто вступить с Ним в борьбу. Произошла брань твари с Творцом: Архангел с клевретами своими (ибо безумие его разделили с ним и другие Ангелы) не устоял против Всемогущего и с неба низринут в преисподнюю!.. Вот первый мертвец и первое кладбище в мире! Не имея, как духи, нашего тела, возмутившиеся Ангелы не могли иметь нашей смерти; но вместе с возмущением своим, с отлучением чрез грех от Бога они тотчас потеряли жизнь и блаженство, соделались мертвыми для жизни в Боге, потеряли силу и блаженство. Как духи нетленные, они не могли потерять вовсе бытия, не могли разрешиться на части и истлеть, как тлеет наше тело, но подверглись стократ большей смерти – вечному и невозвратному отлучению от Бога – единственного Источника всякой истинной жизни. Можете представить, какой ужасный беспорядок должен был произойти во всем сотворенном мире от этого ужасного превращения бесплотных духов, от этой смерти Архангелов и Ангелов!.. Тут можно было ожидать разрушения всей вселенной!.. Можно было ожидать, что само творчество Божественное откажется более творить и производить новые роды существ разумно-свободных. Но здесь-то и открылась преизбыточествующая бездна премудрости и силы Божией. Явился новый мир – наш, и среди него человек... Он также, как увидим, не устоит в данном ему совершенстве, подвергнется в свою чреду смерти, но как бы именно для того, чтобы на нем открылось, что для всемогущества и благости Божией нет пределов, как мечтал безумно первый падший Архангел… Мы видели, как смерть открылась в первый раз в мире, открылась вопреки намерению и воле Творца; видели, как произвел ее в себе падший Архангел и сообщил другим Ангелам. Теперь прибавим только одно, что эта первая смерть в мире ангельском была самая ужасная, ибо она тотчас сделалась смертию и вечною, от коей нет воскресения. Как ни ужасна была эта смерть, на нас она не имела никакого влияния, ибо нас, рода человеческого, даже нашей земли и неба, тогда, по всей вероятности, еще не существовало».
С воздыханием и слезами святая Церковь вспоминает и оплакивает грехопадение Адама, ибо оно помрачило красоту всего видимого мира и лишило человека и все земные создания их первозданного совершенства, низвергло человеческий род в пучину страстей и раздоров, тления и смерти: «Падение Адамово!.. Когда произносишь слова сии, то кажется, весь мир восстает против тебя: со всех сторон несутся вопли, стоны и упреки; всюду представляются потоки крови и слез, нами пролитых; все злое и преступное – в прошедшем, настоящем и будущем – является налицо и требует за себя ответа; небо и земля, солнце и звезды, растения и животные идут на суд против тебя и говорят: ты лишил нас первобытного совершенства! В самом деле, братие мои, не это ли злополучное грехопадение прародителей наших низринуло с высоты богоподобия и блаженства и повергло в прах и тление весь род человеческий? Не оно ли помрачило благолепие и возмутило порядок всей видимой вселенной, изменило первоначальное определение о нас Творца, лишило все твари земные их совершенства первобытного и сделало, наконец, необходимым то, что земля и все, яже на ней дела (2Пет.;3:10), должны некогда сгореть, солнце и луна – померкнуть, звезды, яко листвие спадут с небесе, и самые Силы Небесныя подвигнутся? (Мф.24:29). Не оно ли, наконец, нарушило в некоем отношении величественный покой седьмого дня для Самого Творца, побудило Всемогущего к новым чудесам любви и премудрости и как бы к новому творению, заставило Сына Божия сойти с неба на землю, облечься бедной плотию человеческой, претерпеть уничижение и муку, и умереть за нас на Кресте? Ужасно было падение Ангелов, но грехопадение человека, по его злополучным последствиям для всего мира, могло быть еще ужаснее, если бы в безднах премудрости и любви Божией не обрелось средства восставить нас от падения». Размышляя о грехопадении Адама, святитель Иннокентий Херсонский обращал внимание на то, что оно – есть грехопадение каждого из нас, ибо все мы неразрывными узами связаны с нашими прародителями – Адамом и Евой – нашим человеческим естеством – «союзом природы». С грехопадением Адама мы все как его потомки – весь род человеческий – пали в такую пропасть, что уже не могли жить на высоте святой и духовной жизни, мы стали приходить в мир с воплем и плачем оставляя материнскую утробу, мы стали тленными и страстными. Созданные по образу и подобию Божиему и предназначенные к господству над всем видимым миром, мы стали скованы узами тления и смерти, обременены тяжкими заботами, страхами и скорбями, а в сердцах и помыслах наших стал гнездиться грех. С горечью в сердце осознавая печальную участь рода человеческого, святитель Иннокентий Херсонский с екклесиастовой грустью восклицал: «Увы, куда ни обращусь, везде вижу следы моего падения: вижу и в разрушительной для меня борьбе бездушных стихий, и в некоем постоянном враждовании против меня существ одушевленных; вижу и в грозных явлениях надо мною неба, и в бесплодии возделываемой мною земли; вижу и в бренности моего ума, и в ломкости моих произведений; вижу и в силе страстей человеческих, и в бессилии законов человеческих, и в недостатке веры и в избытке сомнений; вижу в хижине и на престоле, у алтаря и плуга, в минуту радости и печали, наяву и в самом сне...». В самых проникновенных строках, не уступающих по богословскому глубокомыслию и поэтической красоте «Исповеди» Августина Блаженного, богословским стихам святителя Григория Богослова и Псалтырю Давидову, святитель Иннокентий Херсонский задавался вопросом о таинственных истоках зла и страданий: «Кто же виной сего? Откуда и как возникло зло, облежащее меня и весь мир со мной? Не у Творца ли моего недостало, быть может, сил и средств создать меня чистым и праведным, бессмертным и блаженным? Но один простой взгляд на необъятность мира, на порядок и красоту вселенной уже ясно показывает, что десница, меня созидавшая, была всемогуща и всеблага, ибо ею не забыто и снабжено всем нужным самомалейшее творение. А я, между тем, томлюсь и стражду; стражду так, что сам по себе не вижу конца моим страданиям... Не я ли сам потому и виной сего? Во мне есть и теперь способность, по коей могу я усовершать свое состояние или извращать его и губить себя. Это моя свобода!.. В ней же, по этому самому, в ней должна быть причина и моего бедственного состояния на земле. Была некогда, была злополучная минута, в которую я, злоупотребив произволом своим, разорвал нагло первобытный союз, соединявший меня и весь мир с Источником истинной жизни и блаженства; существовала ужасная минута, в которую я ринулся безумно с высоты природных совершенств моих и увлек за собою в бездну зла тварь, мне подчиненную. Когда и как последовало это несчастное падение? Напрасно стал бы я вопрошать о сем природу, меня окружающую: она в этом случае безмолвна, как поле после сражения, на нем происходившего. Везде видны следы поражения; слышны даже отголоски стона и воплей; но кто и как сражался? – неизвестно. Одно заключаю из всего видимого в природе: что все это бедствие должно было произойти и не так давно, чтобы совершенно забыть его, и не так недавно, чтобы можно было сохранить о нем ясную память. Обращаюсь к истории и древнейшим преданиям рода человеческого. Тут со всех концов вселенной слышу, что род человеческий был не таков, как видим его ныне; что на земле не было тех зол и бедствий, от коих страдает теперь все живущее; что настоящий порядок или, точнее.), беспорядок вещей есть следствие грехопадения первых человеков. Но когда, не довольствуясь сим, любопытствую знать, каким именно образом последовало мое падение, то нахожу в древних преданиях столько разнообразия, противоречий и мрака, что не знаю, на чем остановиться; не вижу, где конец истинному свидетельству, и откуда начинается вымысел. Одно боговдохновенное бытописание Моисея, как лучезарный светильник среди моря, возвышается над мутными волнами древних сказаний и тьмой, покрывающей первобытное состояние рода человеческого. Несмотря на краткость сего бытописания, в нем столько света, что все главные вопросы о происхождении зла в нашем мире разрешаются из него столь же любомудрственно, как и благочестиво». Священная повесть о сотворении мира и грехопадении наших прародителей излагается на образном языке – как назидательная притча – на страницах Библии, где возвещается, что первозданный мир, сотворенный Богом, был прекрасен и величественен, но читая книгу Бытия мы вникаем не только в счастливую жизнь Адама и Евы в Эдеме, но и в ужасную клевету змея-искусителя и историю падения первых людей – начало мировой истории: «Узрим змия с его ужасной клеветой – приемлемого, а Творца и Благодетеля с Его святой заповедью – отвергнутого; узрим праматерь всех живущих, легкомысленно простирающую руку к плоду запрещенному и за сие осуждаемую в болезнях родити чада; узрим прародителя нашего, убегающего от лица Божия, слагающего вину на Самого Создателя и за сие подвергаемого на всю жизнь труду в поте лица, с возвращением на конец в землю, от нее же взят бысть; узрим обоих стыдящимися своей наготы, а не греха, от коего нагота и смерть, изгоняемых из рая сладости и влачащих остаток бедственной жизни среди проклятия всей земли; узрим, наконец, Херувима с пламенным оружием, поставленного у врат рая и стрегущего путь к древу жизни, навсегда потерянному для тех, кои не умели пользоваться плодами его. Но в то же время услышим ужасный приговор и врагу нашему, увлекшему нас в преступление; приговор, показывающий, что за нас есть Отмститель, что мы не беззащитны; услышим радостотворное обетование о Семени Жены, имеющем сокрушить главу змия, то обетование, в коем, как древо в семени, заключена вся тайна нашего спасения». Тайна греха и его сущность – нарушение заповеди Вседержителя и акт богоотступничества. Грех есть изобретение дьявола – именно дьявол в образе змея явился Еве и искусил ее своей коварной речью, а через нее – и самого Адама. «Не имея возможности уязвить самого неприступного лица Божия и прикоснуться к Престолу Всемогущего, сверженный с неба и дышащий мщением падший Архангел покушается помрачить и извратить, по крайней мере, драгоценный образ Божий, сиявший в первом человеке, дабы погублением сего нового наперсника и любимца Божия причинить огорчение Создателю. Могла побуждать дьявола на погибель человека и самая выгода: ибо, уловляя род человеческий в сети греха, он умножал сим самым число клевретов и слуг своих; даже подчинял адскому влиянию своему все то, из чего имело состоять будущее владычество Адамово. Каждой из сих причин и одной достаточно было для того, чтобы подвигнуть против нас весь Ад с его владыкой; и вот, гордый Денница, для достижения своей цели забывает свое надмение, входит в бедное пресмыкающееся и его устами заводит речь с Евой… Увы, как не многого стоило погубить нас! Ибо вот все, чем дьявол низринул в бездну прародителей наших! Для обольщения нас не употреблено ни знамений, ни чудес, а только сказано несколько слов, – и мы не могли устоять против них! И какие это слова? Такие, что их, казалось, мог победоносно отразить даже отрок. В самом деле, кто поверит ныне, чтобы Творец мог, как клевещет змий, запретить человеку что-либо по зависти и из опасения, дабы он не сравнялся с Ним в совершенствах? На такую клевету всякий готов с ответом, что у Всеблагого Бога не может быть зависти, и что, с другой стороны, человеку нельзя быть вторым богом: ибо два бога невозможны. Столь же странно было думать, чтобы сего невозможного совершенства можно было достигнуть вкушением от плодов какого бы то ни было дерева. И тут многие и из нас тотчас сказали бы, что никакой на свете плод древесный не может сделать этого. Между тем прародительница наша, – хотя и не одними сими мыслями и обещаниями, а и собственным любопытством и самым видом древа, – но тронется и увлечется, как увидим, до того, что, забыв заповедь Божию и страх смерти, прострет руку свою к плоду запрещенному!.. Не знак ли это, подумает кто-либо, что прародители наши находились по уму своему в состоянии еще не вполне совершенном, и что потому же они не вполне способны были вынести того искушения, коему подвергнуты? Нет, думать таким образом значило бы обвинять Провидение Божие в том, что оно вывело на сражение воина, не снабдив его достаточно ни силой, ни оружием. Так не поступают и благоразумные из людей, кольми паче Бог Всеблагой и премудрый. Если человек подвергнут искушению, то потому, что мог победить его». Первозданный человек как видимый образ Бога невидимого и царь земного мира – наместник Бога на земле, был мудр и могуч, велик и прекрасен, но для проверки его свободной воли нужно было испытание, чтобы открылась тайна его сердца – устоит ли он верности, любви и послушании Творцу или восстанет на Бога и нарушит Его заповедь. «Для сего опыта выбрано было древо познания добра и зла, с запрещением вкушать от плодов его – под опасением смерти. В повиновении сей заповеди заключалось все для человека – жизнь в исполнении ее, смерть в нарушении: ибо чрез исполнение он навсегда оставался едино со Творцом, и потому способным, к чему предназначен Его благостью: чрез нарушение отделялся от своего Творца, становился врагом Ему, и потому вовсе неспособным к своему месту и предназначению. У сего-то таинственно древа явился искуситель в льстивом образе змия, и коварным обещанием, что чрез вкушение плодов его человек не умрет, как угрожал Господь, а сделается подобным Богу, увлек его в преступление воли Творца. С сей злополучной минуты вторгся в наш мир грех со всеми его ужасами. Разорвав преступлением блаженный союз с Богом, несчастный прародитель наш лишился чрез то самое не посредственного, внутреннего сообщения с Источником все: сил и совершенств: ум его померк, мощь исчезла, все существо помертвело. Вместе с тем потерял он способность к высокому своему месту и предназначению в ряду существ. А сделавшись отпадшим от Бога и лишенным первобытных совершенств первый человек не мог уже не передать сего несчастного состояния, то есть падшей природы своей и всем своим потомкам».
Первозданные люди – Адам и Ева – были сотворены по образу и подобию Божиему, они обладали бессмертием и нетленными телами, их телесность, равно и как вся окружающая природа были проникнуты животворящей силой Божией, и пока они жили в согласии с Богом, то были причастны Его вечной жизни и свободны от смерти. Как свободные и самоопределяющиеся личности Адам и Ева могли устоять в верности Богу или уклониться от верности Вседержителю – впасть в грех. По слову святителя Иннокентия Херсонского, свобода духа отражает в нас всемогущество Божие, но в ограниченной форме, ибо Бог – Абсолют, а мы – лишь Его подобия и не обладаем Его Божественной абсолютностью: «Душа имеет свободу. Что такое эта свобода? Она есть ограниченное всемогущество. По форме она действительно беспредельна; ибо Сам Бог не может заставить меня хотеть, чего я не хочу. Она ограничена по содержанию, и сие-то составляет отличие силы человеческой от всемогущества Божеского». Критикуя преосвященного Иринея Фальковского – автора учебника по догматике, впавшего в крайний августинизм и учившего, что вследствие грехопадения человек потерял всю свободу по отношению к вещам духовным и остался свободен только в отношении к делам гражданским и действиям наружным, святитель Иннокентий Херсонский защищал свободную волю человека и писал: «От чего такая разность учения богословов с учением церкви? Она произошла от влияния протестантства. Церковь восточная всегда утверждала, что повреждение есть в потомках Адама, что оно распространяется путем рождения, что человек поэтому лишается Божия благоволения; но мысли о том, что он совершенно потерял свободу вследствие грехопадения, она никогда не приняла. Сходно с сим учили и на Западе до времен Пелагия; с этого же времени явилось направление, известное под именем августинизма. Августин, опровергая Пелагия, отрицавшего наследственную порчу, вдался в другую крайность, – стал учить, что человек вследствие падения все потерял и сделался совершенно злым во всех отношениях. Но Церковь отвергла такое его учение, и Запад снова обратился к взгляду умеренному, господствовавшему в Церкви Восточной, который и дожил до времен реформации». Свобода – «дар высокий, необходимый для существа разумно-нравственного, но вместе и крайне опасный; ибо по силе этой свободы и человек, как прежде Архангел на небе, мог из себя сделать что угодно, мог остаться в соединении с Источником жизни – Творцом своим; мог и удалиться от Него, к величайшему своему вреду и пагубе. Чтобы помочь человеку скорее обнаружить свою свободу и волю и чрез употребление их на доброе утвердиться в добре, Отеческий Промысл Божий дал человеку в испытание положительную заповедь о невкушении от плодов одного из древ райских…Чтобы еще более оградить человека от злоупотребления своею свободою и от всех противных внушений, Всеблагий Творец указал даже на пагубные последствия нарушения заповеди, данной человеку, и объявил прямо, что непосредственным следствием того будет смерть… Поскольку нам необходимо было показать свою свободу, решить самим, яко существам разумным, свою участь, избрать, так сказать, себе образ бытия или в соединении с Богом, по намерению и плану, или по своему мудрованию и прихоти, то для нас нарочно изобретен к тому самый простой и легкий случай. Но вместе с тем взяты все меры, чтобы этот роковой опыт был с нашей стороны удачен и счастлив». Если бы Адам устоял бы в добре, то «не только сам утвердился бы в добре, но возвысил бы собою доброту и изящество всех низших тварей, приблизив их чрез себя к Источнику всех совершенств – Богу. Ниспав же с высоты Богоподобия в змииную пропасть лжи и греха, прародитель наш не только сам пострадал от падения и потерял множество совершенств, но яко глава и средоточие мира дольнего, расстроил в себе и с собою благоустройство всех частей его и остановил все твари на пути естественного всем им стремления к совершенству». Задаваясь вопросом – «чем же лукавый змей обольстил Еву и Адама, побудив их нарушить заповедь Божию?», святитель Иннокентий Херсонский отвечал, что дьявол обольстил наших людей идеей самообоготворения – люди были призваны к обожению через синергию – свободный союз с Богом и исполнение Его святой воли, но Люцифер вложил в сердца первозданных людей дьявольский замысел – стать богами через отвержение истинного Бога. «Простирая руку к плоду запрещенному, Ева думала сделаться через то подобной не Ангелам, а Самому Богу. После сего не остается уже никакого сомнения, что вышесказанные слова обращены не к Ангелам, а к Лицам Божественным и единосущным; то есть Бог Отец говорит сие к Богу Сыну и Богу Духу Святому. Что же говорится о нас в сем великом совете?.. Говорится нечто, как бы в укоризну нам; но поскольку эта укоризна исходит из уст любви Божией, то и составляет не столько явную укоризну, сколько тайное сожаление о нас… Адам, как бы так говорил Господь, сделал, со своей стороны, все для достижения того, что присоветовал змий; он знает теперь доброе и лукавое, уподобился Богу! То есть, другими словами, Адам так уклонился теперь от своего предназначения, так расстроился во всем существе своем, сделался так несчастен, что о нем надобно подумать снова столько же, сколько думано прежде, когда он получал бытие из рук Наших». По определению святителя Иннокентия Херсонского, грех есть болезнь души и распад бытия, горький корень бренности и смерти. Грех – это первый враг, лишивший нас славы Божией и райского блаженства, изгнавший нас из Рай и низвергший в печали и бедствия земные. Грех – это и последний враг, навеки отлучающий нераскаянных грешников от лица Божиего, покрывающий их стыдом и проклятием перед всем миром, низвергающий их во тьму кромешную и муку вечную к дьяволу и аггелам его. Грех есть самый ужасный враг, губящий душу и тело, помрачающий ум и оскверняющий сердце, подвергающий нас болезням и скорбям, предающий смерти и тлению. Грех – извратитель, из Ангела светоносного грех сделал дьявола – духа, отверженного от лица Божиего. Размышляя о язвах греховных, тревожащих и тяготящих совесть, святитель Иннокентий Херсонский подчеркивал, что грех – это беззаконие и безумие, ибо безумно отпасть от Бога – Источника вечной жизни и всех благ, а данная нам от Творца совесть свидетельствует, что после грехопадения Адама весь наш мир находится в катастрофическом состоянии – лежит во зле, как провозглашал апостол Иоанн Богослов. Раскрывая православную амартологию – учение о грехе, святитель Иннокентий Херсонский отмечал, что в человеке зачастую господствует какая-либо одна страсть, но при этом «каждый грешник носит в себе семя всех пороков, подобно тому, как праведник носит в себе начало и семя всех добродетелей. Тем паче нельзя быть с одним каким-либо грехом или пороком по произволу. Человек гордый, например, бывает вместе и завистлив, и мстителен, и жесток, человек скупой – притеснителен, лжив и низок; плотоугодник – клятвопреступен, лицемерен и расточителен. Не все грешники стоят также на одной степени развращения: в грехе, как и в добродетели, есть своя постепенность. Первая степень, когда человек начинает предаваться по временам разным порокам, или одному какому-либо, без особенного расположения ко греху, не забывая по временам и покаяние, хотя без особенных плодов его. Вторая степень – когда худые действия обращаются в навык, порок или страсть, становятся постоянным началом действий и правилом для жизни, не заглушая однако же вовсе желания исправиться и перестать грешить. Третья степень – когда развращение доходит до того, что грешник, совершенно ослепленный грехом, почитает его для себя необходимостью, вовсе забывает закон и страх Божий, грешит нераскаянно, с намерением всегда оставаться таким, как есть. Состояния греховные также различны. Есть состояние греховного неведения, в коем человек, следуя влечению растленной природы и худым примерам, совершает многие грехи, не имея надлежащего понятия о том, как совершаемое им противно закону и природе. В таком состоянии находятся многие из бедных язычников, по недостатку истинной религии. Есть состояние беспечности духовной, в коем находящиеся вовсе не думают о том, что и как должно человеку делать, чего требует закон Божий и что воспрещает, живут как случится, поступают как случится, грешат и беззаконствуют как случится. Пример и обстоятельства, привычка и страсти суть для них вместо всех правил и законов. Есть состояние духовного лицемерия, когда человек ясно видит, чего требуют долг и совесть, и старается сохранять на себе всю личину честности, но в тайне предается всему, к чему влекут его страсти. В таком лицемерии обличал некогда Господь фарисеев. Есть состояние духовного ожесточения, когда грешник выходит из свойственной греху боязни и скрытости, бесчинствует явно, упорно отвергает все вразумления и хвалится своими преступлениями. Есть состояние отчаяния, когда грешник, пробудившись от греха, чувствует крайнее к нему отвращение, но вообразив, что его грех неотпустителен, готов бывает на самые отчаянные поступки и против других и против самого себя: пример сего состояния – несчастный предатель Христов». Задаваясь вопросом о метафизических истоках греха, святитель Иннокентий Херсонский писал, что грех зародился в области духов – в сердце Люцифера: «Люцифер породил в себе первый грех, он перелил сию язву сначала в подобных себе духов, а потом и в сердце неосторожного прародителя нашего. Как зачался и родился грех в духе Ангела светоносного, – не знаем: это тайна! Руководясь истинным понятием о совершенствах Творца и природе существ разумных, мы можем только и должны утверждать, что, первый грех произошел не от природы, а от свободы, и состоял в злоупотреблении разума и воли, а, последуя некоторым указаниям слова Божия, доумеваем, что первым злоупотреблением разума и воли в первом виновнике греха были самомнение и гордость, желание независимости безграничной и стремление сделаться подобным Богу. То же святое Писание, и уже положительно, открывает нам, что сии преступные чувства в люцифере не остановились на одном внутреннем недовольстве и тайном враждовании против Всевышнего, а дошли до явного возмущения и безумного противоборства его всемогущей воле. Такая дерзость и бунт не могли быть терпимы у престола Всемогущего – и гордый денница свержен в преисподнюю, в самую низшую область мироздания, где он действительно образовал из себя с клевретами своими собственное царство тьмы и ужаса, ненависти и отчаяния, смерти и разрушения». Грех – это бунт против Бога и неба, нарушение нравственного закона Всевышнего, которое таит в себе свое неотвратимое наказание. По слову святителя Иннокентия Херсонского, грех есть не только нарушение нравственного закона, заповеданного Богом, но и уклонение от своего предназначения: «Каждое творение имеет закон своего бытия, начертанный для него Творцом премудрым и всемогущим. Уклонение от сего закона жизни и совершенства неминуемо портит и губит все уклоняющееся». После грехопадения Адама «тень греха» пала на весь вещественный мир и все его царства – животное, растительное и минеральное. «Драгоценный камень, когда в нем отразился в точности закон его бытия, крепок, светел, прозрачен и многоценен; в противном случае безобразен, тускл, ломок и малоценен». Смерть есть наказание за грех и горькое следствие греха – отпав от Бога как Источника жизни, люди стали поражены смертью. С грехопадением Адама замысел Божий о человеке был нарушен, земной образ и наместник Всемогущего унижен, поруган и поражен смертью, земля и род человеческий стали царство греха и страстей, а Ангелы «могли сообщить несколько света и теплоты помраченному и охладевшему к добру человеку, могли оказать ему некую помощь в известных случаях, но поднять его из глубины греха, смерти и тления – это было превыше и их сил… Все сие, без сомнения, ясно видел всезлобный враг наш; видел – и радовался и торжествовал над нами. Но непродолжительно было торжество всегубителя! В неисследимых глубинах премудрости Божией от век уже обреталось средство не только восстановить человека падшего, не только посрамить дьявола разрушением всех дел его, но сделать гораздо более… Несмотря на омрачение естества нашего грехом, на унижение его страстями, на нашу нечистоту, безобразие, бренность и тление, Единородный Сын Божий, со всей полнотой Божественных сил, нисшел до нас, падших, принял на Себя естество наше на всю вечность, соделался подобным нам человеком, усвоил Себе все наши немощи, кроме греха, и, в удовлетворение правде Божией, умер за нас на кресте. Примирив таким образом человека с Богом, Он возвратил нам все потерянные права, излил на род человеческий всю полноту Божественных сил, открыл каждому из нас вход на небо и доставил возможность не токмо приближаться к Богу, но и соединяться с Ним во един дух». По совершенному Своему уму – по премудрости Всеведущий предвидел, что человек может пасть в грех. Господь предвидел, что Адам не устоит в добре, а потому на предвечном совете Святой Троице был задуман план спасения – из рода человеческого «непрерывной чередой будут восставать дивные ратоборцы на его поражение. Авель поразит его невинностью и чистотой. Енох – постоянным хождением пред Богом, Ной – упованием, Авраам – верой, Моисей – кротостью и смирением, Давид – необыкновенным покаянием, Иеремия – слезами, Креститель – постом и уединением», а завершение всей ветхозаветной истории и начало Нового Завета – явление в мир Мессии – Нового Адама, ибо Сам Господь сойдет с небес – предвечный Бог Слово вочеловечится и воплотится ради нашего спасения, Он сокрушит самую главу адского змия Крестом, разрушит державу греха и смерти, Он явит идеал любви, кротости и смиренномудрия и совершит искупление грехов рода человеческого. «У всех нас есть и всемогущий Искупитель, Который спас нас от смерти вечной еще в Эдеме, и тогда же, по беспримерному милосердию Своему, принял на Себя изгладить все следы падения и возвратить нам с лихвой наше первобытное совершенство». В своих проповедях святитель Иннокентий Херсонский наставлял всех христиан не скрывать язв совести и нечистот сердца, когда Господь взывающий гласом служителя Церкви воззовет к нам – «Адам, где ты?» (Быт.;3:9), а являться перед лицом праведного Судьи и Вседержителя, никого не обвиняя в своих грехах, кроме себя самого, но с молитвенным трепетом и надеждой, чувством искреннего раскаяния и страхом Божиим, обращаясь к Всевышнему: «Несмотря на всю слабость природы моей и на все искушения от мира и плоти, чувствую, что при каждом из них мог я устоять в чистоте и правде, если бы только восхотел того и оградился, как должно, благодатью Твоею. Но я небрег, окаянный, о своей душе и совести; не только не уклонялся зла, нередко сам искал его. И се, прихожду к Тебе, Врачу душ и телес, прихожду нечистый, помраченный и уязвленный, со знамением отвержения во всем существе моем. Нет у меня ни единого права на милосердие Твое, – я сын гнева и клятвы! И если бы мне надлежало предстать пред Тебя, яко Творца и Господа моего, яко Судии и Мздовоздаятеля, то я уже осужден и низложен моей совестью; мне оставалось бы обратиться к горам и безднам и молить их: да сокроют меня от лица правды и славы Твоея! Но я зрю посреди земли знамения спасения для всех грешников – Крест Сына Твоего! Яко Спаситель мира Он пришел взыскать и спасти не праведных, а подобных мне грешников. Вижду руце Его, со Креста простертые ко всем, – и гряду! Приими заблудшего, нечистого, оскверненного, убитого грехом и преступлениями, но кающегося, желающего быть чистым, здравым и верным Тебе, Господу моему. Покрой Сам наготу мою, сам очисти скверну души и тела моего, разгони тьму, меня обышедшую, сними узы греха, меня гнетущие, коснись моего сердца и преложи его из камня в плоть, коснись моего духа и обнови его силой благодати Твоей, утверди на камени заповедей Твоих слабые нозе мои, огради мя страхом Суда Твоего, да помилованный, очищенный, освященный не возвращусь паки николиже на стропотный путь греха и беззакония! Аминь».
Задаваясь богословским вопросом, стоящим в центре христианской сотериологии, – «что побудило Божество спасти род человеческий?», святитель Иннокентий Херсонский со всей пламенностью своего сердца исповедовал: «То, что Оно – Божество – полнота любви. Посему-то основанием послания Сына Божия в мир Священное Писание поставляет любовь. «Тако бо возлюби Бог мир» (Ин.;3:16; Гал.;2:20; Рим.;5:5). Каков план сего великого дела? План его состоит в том, что второе Лице Святой Троицы решается принять образ человека и исполнением воли Божией удовлетворить правосудию Божию и заслужить для человека Божию милость – уничтожить таким образом смерть и приобрести жизнь… Благость Божия, возбужденная любовью к роду человеческому и переменившая наказание вечной смерти на временную только ссылку, нашла сама в себе средство к восстановлению человека. Она определила спасти род человеческий посредством второго Лица Святой Троицы. Мудрость человеческая не знала сего плана и никогда не узнала бы его. Если бы человеческому роду предоставлено было начертать план сей, то, вероятно, он пожелал бы в Восстановителе своем сосредоточить все могущество – пожелал бы видеть Его славным, то есть сделать бы то же, что сделали иудеи, ожидавшие в Мессии славного и могущественного царя. Многие пожелали бы видеть в Нем необыкновенную мудрость. Этого пожелали бы, без сомнения, все мудрецы. Но чтобы Он мучился и страдал, – это и поэтам не приходило в голову. Между тем, мудрость Божия нашла это средством самым лучшим. Она положила Восстановителю мира явиться в состоянии рабском – уничиженном». Если бы Сын Божий не воплотился и не сошел на землю, то никто из нас не мог бы обрести спасение и не взошел бы на небо. Вникая в преславное чудо и таинство Боговоплощения, святитель Иннокентий Херсонский писал, что «с явлением Бога в плоти, падшее естество наше не только восстановляется на первую степень чести и блаженства, потерянную в Эдеме, но, в лице Богочеловека, возносится «превыше всякаго начала и власти» (Еф;1:21), обожается на всю вечность». По неизреченному милосердию Своему Бог Отец ниспослал Своего Единородного Сына на землю – в чудесном Лице Иисуса Христа воплотился и вочеловечился предвечный Бог Слово, Он – истинный Богочеловек и наш Искупитель. Вся история Ветхого Завета была направлена к явлению Мессии – человечество прошло долгий ряд очищения и освящения в сонме патриархов и всех святых Ветхого Завета, а венцом стала Святая Дева Мария – по чистоте и целомудрию Своему, верности Богу и любви Она смогла стать вместилищем Бога Слова. «Кто познал истинно своего Спасителя, предал Ему себя навсегда и соединился с Ним в духе, принял от Него свет для ума, покой для сердца, нашел в Нем жизнь вечную, тот не может не благоговеть при одном имени Матери Его, тот и без чуждых напоминаний, играет ныне духом, торжествует и воспевает, ибо знает, что где Сын, там и Матерь, и где Матерь, там и Сын. А кто христианин по одному имени, дышит духом мира, а не Христовым, работает плоти и страстям, не знает на опыте, что значит быть спасенным от грехов, и как дорог для человека Искупитель, и как много, по тому самому, мы обязаны тем людям, кои удостоились послужить ближайшим образом тайне воплощения, и в числе коих первая есть Матерь Иисусова, тому сколько ни говори о важности настоящего дня, он останется хладен и не может ощутить истинной радости, ибо в его сердце нет никакого союза со Спасителем и Его Матерью. Для такового все равно, если бы не было Самого Спасителя». Тайна воплощения Сына Божиего совершилась через смиренное согласие Святой Девы Марии – на благовестие Архангела Гавриила Она ответила словами – «се, раба Господня» (Лк.;1:38). Таинственная сила Вышнего осенила Ее и «Слово стало плотью» (Ин.;1:14). По пламенному исповеданию святителя Иннокентия Херсонского, после Божественного Искупителя мы должны более всех благодарить Пресвятую Деву Марию, ибо «Она, единая из всех дщерей Евы, столько обрела благодати у Господа, что возмогла вместить в пречистой утробе Своей Того, Коего не вмещают небеса небес; Она воспитала от непорочных сосцов Своих Того, Кто имел сокрушить главу змия и покорить его под ноги наши; Она вполне вознаградила то, что погублено было в Едеме Евой. Достойно убо и праведно поется и славится имя Ее от конец до конец вселенныя. Достойно и праведно провозглашается Она высшею Херувим и славнейшею без сравнения Серафим. Ибо над кем скорее и во всей силе должна была выполниться высокая цель искупления, как не над Ней? Кому подобало более причаститься Божественного естества, как не Той, от Коей взято человеческое естество? После Сына Божия Пресвятая Матерь Его есть первый и высший образец воссозданного и обоженного искуплением Его человечества. Аминь». Созерцая тайны жизни Пресвятой Девы Марии, Церковь радостно воспевает – «дивны Твоя тайны, Богородице!». Предивные тайны Промысла Божиего раскрываются в Ее чудном введении во храм и чудесном вхождении во Святая Святых, в непорочном зачатии и рождении от Духа Святого предвечного Сына Божия по воспринятому Им человеческому естеству, в перенесении многих скорбей – особенно у Голгофы в момент распятия Христова, в отвержении всей земной славы и в самом Успении. Вся жизнь Святой Девы Марии была соткана из таинств, а час ее Успения – Богородица умерла, «разделяя долг природы со всеми земнородными», но преславное тело Ее не увидело тления, а смерть не удержала Ее узами – одушевленная Скиния Божия и святейший Кивот Нового Завета, Она – честнейшая Херувим и славнейшая без сравнения Серафим, воскресла и была вознесена превыше всех небес, сделавшись источником благословений для всего рода человеческого. «Как Мать Царя Небесного, Она могла бы явиться сидящею на Престоле и с высоты его ниспосылающею благословения на род человеческий; но является – молящейся! Для чего так? Да разумеем, что един верховный Владыка всяческих, на небе и на земле, во времени и вечности, – Бог Отец! Един Искупитель, Провозвестник воли Божией – Бог Сын! Един Утешитель и Податель даров благодатных, Освятитель грешников кающихся, – Бог Дух Святой! Что же Пресвятая Дева? Первейшая преемница благодати и первая ходатаица у Престола Его за род человеческий. Кто в сем духе будет воссылать к Ней молитвы, тот поступит собразно Ее желанию».
По восторженному и радостному исповеданию святителя Иннокентий Херсонского: «Какое великое счастье быть христианином! Где столько света и жизни, как в Евангелии? Где столько упования и утешений, как у Креста? Где Спаситель, подобный нашему? Одни мы, христиане, носим крест, одни мы празднуем и воскресение! Что неизбежнее на земле первого, и что нужнее последнего? -Там, где вся мудрость земная теряется и не знает, что делать, молчит или ропщет, – я разумею над гробом, – там христианская вера наипаче и оказывает свое Божественное действие, – озаряет, утешает и живит. Крест, стоящий на могилах наших, говорит более о предназначении человека, нежели все системы философов». В своих богословских рассуждениях о тайне Боговоплощения святитель Иннокентий Херсонский указывал на то, что Сын Божий вочеловечился и воплотился, чтобы мы могли обожиться и войти в Царство Небесное. «С вочеловечением Сына Божия человечество, в Лице Его, явилось обоженным и исполненным всей силой Божества; а по совершении дела искупления оно превознесено не только превыше первобытного нашего совершенства в Эдеме, а превыше всякого величия Ангелов и Архангелов, так что теперь Бог и Человек во Христе – едино Лицо, Божественное и препрославленное. Вот к чему, сам не зная, вопреки своей злобе, привел человека искуситель! Он не потерпел видеть природы нашей в Раю; а теперь, как ни поднимет очи на небо (если поднимает когда-либо), всегда видит естество человеческое, в Лице Искупителя нашего, сидящим одесную престола величествия на высоких (Евр.;1:3). Но не этот один удар должен перенести враг наш, хотя и его вполне достаточно для сокрушения всей главы змииной. Нет, Сын Божий соделался Сыном Человеческим не для того токмо, чтобы в едином Лице Своем обожить воспринятое Им человечество, но чтобы через Себя и от Себя распространить, до известной степени, это обожение на всех потомков Адама, кои суть теперь единокровные, так сказать, братия Его. Вследствие Его воплощения и обожения Им в Лице Своем природы нашей, должно выйти столько же обоженных людей, сколько есть людей совершенно облагодатствованных, так чтобы враг наш на кого потом ни воззрел из них, в каждом увидел бы величие и славу Божества. Бог человек бывает, да Бога Адама соделает! Не вдруг началось, не вдруг может и кончиться чудо столь великое; ибо не вдруг каждый из падших сынов Адама может быть возведен на сию высоту пребожественную. Потребно множество разных средств, а вместе с тем и времени, чтобы природа человеческая в каждом из верующих исцелилась, очистилась, просветлела, возвысилась и сделалась способной к тому, чтобы быть едино с Богом. Но премудрость Искупителя нашего сделала все, чтобы облегчить, сколько возможно, упрочить и обезопасить для каждого этот восход на высоту уже не Богоподобия токмо, а действительного обожения естества человеческого. И столько уже потомков Адама, кои могут сказать о себе, по примеру святого Павла: живу же не ктому аз, но живет во мне Христос! (Гал.;2:20). Сколько еще до конца мира явится душ, кои возмогут сказать о себе то же самое!.. Посему сии обоженные человеки и производят уже дела не человеческие, а, можно сказать, истинно Божеские: тот единым словом останавливает солнце; сей разделяет жезлом море; другой воскрешает мертвых. Но в продолжение сей жизни слава обожения верных рабов Господних, как некогда слава Божия в скинии свидения, все еще сокрывается под завесой кожаной, то есть под грубой нашей плотью. Откроется же вся полнота сея славы и перед всем миром в последний день, когда паки предстанет, или паче приведется на суд с нами враг наш… К такой неизреченной высоте предназначены все мы, братья мои, вследствие воплощения для нас Сына Божия! Если высота сия изумительна и даже неимоверна, по сравнению с нашей бедностью и ничтожеством греховным, то, с другой стороны, она естественна и, можно сказать, необходима, по сравнению с достоинством и деяниями Божественного Искупителя нашего. Ибо какова причина, таково и действие. Поскольку же воплощение для нас и смерть за нас Сына Божия суть события преестественные и неизмеримые, то таковы же должны быть и следствия сих событий. Коль скоро Бог во плоти, то самая плоть – в чистом виде ее – уже в Боге: «человек Бог бывает, да Бога Адама соделает!». С момента рождения Иисуса Христа в Вифлееме начался Его крестный путь на Голгофу, ибо Сын Божий сошел на землю не только чтобы слагать притчи, проповедовать о Царстве Божием и творить чудеса, но и чтобы взойти на Крест и искупить грехи рода человеческого. По безмерной любви Своей Сын Божий воплотился и сделался Сыном Человеческим, претерпел скорби и страдания до кровавого пота в Гефсиманском саду и до крестных мук на Голгофе, дабы все верующие в Него могли обрести спасение. Размышляя о тайне «внутреннего Креста», святитель Иннокентий Херсонский с особой проникновенностью и библейским лиризмом описывал гефсиманское борение Сына Человеческого, указывая на то, что если бы мы «не зрели Спасителя в саду Гефсиманском, то могли бы подумать, что страдания для Него не стоили ничего или весьма мало, что Божество, с Ним соединенное, делало Его бесстрастным. Тогда все советы к подражанию Ему по необходимости лишились бы той силы, какую они имеют ныне: ибо пример бесстрастного был бы превыше нас страстных». «Богопросвещенный учитель истины не усумнился даже назвать Гефсиманское страдание Иисуса Христа совершением всех предшествовавших и последующих его страданий, таким подвигом, в коем решительно обнаружилось, что Сын Марии достоин быть вождем спасения для сынов Адама, таким подвигом, после коего уже не осталось ничего желать к совершенству нашего Подвигоположника». Предвосхищая богословско-догматические умозрения митрополита Антония Храповицкого, видевшего в гефсиманском борении Иисуса Христа – вершину Его внутреннего подвига, святитель Иннокентий Херсонский писал: «На Голгофе встретил Сына Человеческого Крест более внешний, ужасный сам по себе и окруженный всеми внешними ужасами, но открытый для взора всех, самых врагов Иисуса, потому долженствовавший быть перенесенным с видимым величием, подобающим Агнцу Божию на самом жертвеннике, не открывающий тех сторон искушений и страданий, перенесение коих, сопряженное с выражением немощи человеческой, не могло быть показано нечистому взору всех и каждого. И вот сей-то внутренний Крест, или, точнее, сия-то сокровеннейшая и, может быть, мучительнейшая половина Креста встречает Божественного Крестоносца в уединении вертограда Гефисиманского и обрушивается на Него всею тягостию своею до того, что заставляет преклониться к земле и вопиять: если возможно, да мимо идет чаша! На Голгофе страждущее тело приведет в страдание дух; здесь страждущий дух заставит капать кровавым потом пречистое тело». В богословских рассуждениях святителя Иннокентия Херсонского гефсиманское борение Иисуса Христа до кровавого пота и Его моление о чаше почти затмевает Голгофу, но для православного сознания очевидно, что сокровеннейшую и величайшую муку Искупитель испытал не в Гефсимании, а на Голгофе – в тот страшный момент, когда Богочеловек возопил от лица всего страждущего человечества – «Боже Мой, Боже Мой, зачет Ты оставил Меня» (Мф.;27:46). Это – кульминация крестных мук Христа Спасителя и предел Его кенозиса, отсюда – гефсиманское борение есть предчувствие и предвосхищение Голгофы, а Голгофа – страшная цена нашего спасения и мироискупительная жертва. «Всеми оставленный, поруганный, изъязвленный, умирающий на кресте посреди злодеев Страдалец есть единородный Сын Отца, Слово, Которым все сотворено и все содержится, Бог неба и земли, видимых и невидимых: и вот, предсмертный глас Его сотрясает небо и землю, вся природа свидетельствует Ему покорность, как Владыке, признает торжественно Господом своим и на кресте!.. Умирающий среди поношений и мук Страдалец есть великий Ходатай Бога и человеков, Который, приняв на Себя грехи всего рода человеческого, должен не с кровью (Евр.;9:8–12) козлов и тельцов, но со Своей собственной однажды войти во святилище, чтобы предстать лицу Божьему (Евр.;10:24) и потом, упразднив Своим жертвоприношением все жертвы, оставить после Себя открытым для всех неприступный дотоле путь к престолу благодати (Евр.;10:19). И вот, когда принесена жертва Голгофская, храм иерусалимский – скиния Ветхого Завета, которая должна была стоять, пока не придет Ходатай Завета Нового (Евр.;9:10), колеблется теперь в своем основании, «означая изменение колеблемого так, как уже совершившегося» (Евр.;12:27). Завеса скрывающая Святое Святых, расторгается сверху донизу; престол Иеговы выходит из мрака, его окружающего, – да ведают «священники по чину Ааронову», да ведает весь народ израильский, что «Первосвященник по чину Мелхиседекову» уже пришел и принес Свою жертву, что наступило время Нового Завета сынам Израилевым, который должен быть начертан не на скрижалях, а на сердцах (Евр.;8:9–10,;10:16). Умирающий на кресте Страдалец есть воскресение и живот всех, верующих во имя Его; Он для того и вкусил смерть, чтобы смертью Своей разрушить «державу смерти и избавить тех, которые из страха смерти, через всю жизнь были подвержены рабству» (Евр.;2:14–15). И вот, едва Иисус Христос вступил в область смерти, держава ее начинает разрушаться, гробы отверзаются, тела усопших восстают и восстанием своим уверяют, что Иисусу Христу дана всякая власть не только на земле, но и на небе (Мф.;28:18), что Он имеет «ключи ада и смерти» (Откр.;1:18) и что непременно наступит некогда тот день, когда все находящиеся во гробах услышат глас Сына Божьего и, услышав, оживут (Ин.;5,;25). Явление воскресших во Иерусалиме должно было убедить каждого, что саддукеи, которые тогда весьма оживились со своим безотрадным учением, прельщают и прельщаются, «глаголюще не быти воскресению» (Деян.;23,;8). Умирающий Иисус есть Основатель и Глава Нового Завета свободы и благодати, в котором нет уже греха, побеждающего человеколюбие, в котором где умножается «грех, там преизбыточествует благодать» (Рим.;5,;20), в котором Сын Божий является не только Судьей мира, но и его Спасителем; и как кротки знамения, окружившие крест Иисуса Спасителя! Небо помрачается, но не изливает огня и жупела на Иерусалим неверный, как излило некогда на грады, преогорчившие Бога; земля сотрясается, но убийцы Иисуса Христа стоят на ней так же безопасно, как и плачущие друзья Его. Сами гробы отверзаются не для того, чтобы поглотить живыми гонителей Сына Божьего, достойных смерти вечной; из них восстают сонмы праведных, чтобы своим явлением проповедать Иерусалиму покаяние и веру в Мессию, им отверженного».
С молитвенным изумлением святитель Иннокентий Херсонский сложил великолепный богословский гимн Честному и Животворящему Кресту Господню: «Сын Божий – на Кресте! Большего удовлетворения за грех не могло требовать само небесное правосудие: принесена жертва всесовершенная; ибо принесена в жертву самая жизнь, – жизнь не простого человека, а Того, Кто есть человек и Бог. Что после сего видите вы на Кресте? Видите, что Бог всесвятый, не терпящий беззакония нигде, поражает проклятием и смертью грех в лице Самого Единородного Сына Своего. Что видите в Кресте? Видите, что Бог всеблагий, Который не оставляет без помощи создания Своего, любит самых строптивых чад Своих, и для спасения их Сам восходит на Крест. Что видите в Кресте? Видите таинственное, чудесное сочетание правды и милости, суда и прощения, святости и благоутробия, страха для грешников нераскаянных и упования для грешников кающихся. Это – верх премудрости Божественной, которая изобрела средство и поразить грех со всею строгостью, и не погубить человека со всею его нечистотою… Да умолкнут же те, кои, в ослеплении ума, дерзают говорить, что дело спасения нашего могло бы совершиться без Креста Христова. Отымите Крест – и нет христианства; отымите Крест – и нет спасения миру; отымите Крест – и грешники все паки пред судом правды и гнева; отымите Крест – и нет успокоения кающемуся; отымите Крест – и грех неудержимо воцарится над всем!». Христос совершил искупление грехов мира на Голгофе и умер распятый на Кресте, но предвечное Божество Его не разучилось ни с телом, погребенном во гробе и оставшимся нетленным, ни с душой, сошедшей во Ад и сокрушившей врата адские. Христос сошел во Ад не в виде Страдальца, а в виде Победителя смерти и Ада: «Небо было исполнено Его Божественной славой, земля уже полна Его страданиями; надобно было, чтобы и Ад наполнился Его силою. Что же делал Богочеловек во Аде? – «Проповедовал», – отвечает святой Петр. Где Иисус, там и проповедь! Надлежало показать на деле, что Он есть «свет» всего «мира»… Посему-то Святая Церковь, яко таинница любви Божией, с дерзновением воспевает ныне в честь Жениха своего: «царствует Ад, но не вечнует над родом человеческим»… Господь во Аде: снидем и мы за Ним мыслью во ад, дабы не сойти некогда туда самым делом; поставим себя на время в состояние тех, кои были заключены в темнице духов, и научимся содевать свое спасение со страхом и трепетом. Те, кои жили до явления Христова во плоти, увидели Его во Аде…». Христос воскрес из мертвых и засвидетельствовал, что учение, преподанное Им для нашего спасения, совершенно и истинно, что жертва, принесенная Им за грехи всего мира, принята, что смерть и Ад побеждены, что ни один мертвый не останется во гробе и верующим открыты врата Царства Небесного. «Что смерть действительно попрана смертью Христовой, это явно уже из самого Воскресения Христова: только Победитель смерти мог выйти навсегда из гроба; без сего смерть и Его удержала бы в своем темном царстве, как удерживает всех прочих сынов Адамовых. – Что поражение смерти, совершенное Спасителем нашим, совершено Им не для Себя одного, а для всего рода человеческого, это видно из востания в час смерти Христовой многих усопших святых. Как могли бы они востать из гробов, если бы Господь востал из гроба для Себя одного? То же, то есть, поражение смерти, видно из воскресения людей умерших, которое неоднократно совершено Спасителем, и потом в разные времена и в разных местах многократно совершалось истинными учениками и последователями Христовыми. Таковые воскресения показывают, что смерть ныне есть крепость, потерявшая свою неприступность, есть темница, из вечной обратившаяся во временную. Наконец, попрание смерти явственно и постоянно обнаруживается в нетлении телес многих угодников Божиих, которое служит верным залогом того, что владычество смерти обессилено, и царство тления приближается к концу». Задаваясь богословским вопросом – «почему же люди продолжают умирать и после Воскресения Христова, как умирали до воскресения?», святитель Иннокентий Херсонский отвечал: « Потому, что полное торжество над смертью должно совершиться не в средине бытия мира, когда явился на земле, умер и воскрес Спаситель наш, а в конце, и по исполнении всех времен, ибо торжеству полному прилично быть токмо по совершенном окончании брани». С тех самых пор как Адам пал, смерть довлела над всем родом человеческим, но с пришествием Иисуса Христа, Его искупительной жертвой и Воскресением «со смертью произошла перемена великая» – Христос смертью смерть попрал: «В чем же переменилась смерть? В том, что она есть теперь разлучение души от тела не вечное, а временное; в том, что все умершие по прошествии известного времени должны выйти некогда из гробов и паки облечься телом уже бессмертным; в том, что сама смерть некогда упразднится. Перемена, как сами видите, великая. Ее не было бы, если бы смерть осталась такою, какова она по своей природе. Тогда человек остался бы таковым вечно; тогда тело, разлучившись от души, никогда уже не соединилось бы с нею. Кто же произвел эту великую перемену со смертью? Божественный Искупитель наш Иисус Христос. Каким образом? Тем, что Сам претерпел за нас смерть. Смертию смерть поправ, – воспевает Святая Церковь». Размышляя о смерти и мимолетности дней человеческих, святитель Иннокентий Херсонский проповедовал, что церковный круг богослужений – это образ воцерковленного времени, сопричастного вечности, ибо в центре всех богослужений – Лик страждущего и воскресшего Христа Богочеловека: «С Ним нет никакой перемены! Смотрите: те же язвы, тот же венец терновый, то же сердце, отверстое для всех грешников. Сладчайший Иисус наш весь един и тот же!». До пришествия Иисуса Христа на землю и Его искупительной жертвы никто из рода человеческого не мог удостоиться Царства Небесного – даже души ветхозаветных праведников пребывали во Аде. Но когда Христос искупил грехи мира на Голгофе святой кровью Своей и душою сошел во Ад, то врата адские рухнули – они пали перед безбрежной силой Его Божества и за Ним повлеклись и изошли из преисподней все ветхозаветные праведники и все искренне кающиеся и ищущие Истину.
Вся наша земная жизнь есть приуготовление к часу смерти и Суду Божиему. Наша скоротечная жизнь протекает на фоне вечности. Не нужно прельщаться мимолетными мирскими благами, ибо настанет час и нас постигнет смерть – окончится время земной жизни и совьется свиток нашего временного бытия, а затем – наступит Суд Божий. «Что есть жизнь наша? Это непрестанно развивающийся свиток, наполненный множеством письмен, коего одна часть всегда сокрыта... Это непрестанно увеличивающаяся ткань, в состав коей входит бесчисленное множество разнородных нитей, коей поверхность видна всякому, а основание никому... Это совокупность бесчисленных и разнородных явлений, кои, подобно одушевленным теням, движутся вокруг нашего сознания, поражают чувства, занимают воображение, питают рассудок, радуют или печалят сердце, и вскоре исчезают, оставляя слабый след в памяти». «Свиток времени непрестанно разгибается пред каждым, листы вращаются один за другим; пиши что угодно и как угодно; но нельзя перевернуть ни одного листа назад; нельзя переставить, переменить или уничтожить ни одной буквы: как написано, худо ли, хорошо ли, так и останется вечно, так и будет читано некогда Судиею вслух Ангелов». В своих раздумьях о загадке времени, столь волновавшей еще Августина Блаженного, святитель Иннокентий Херсонский, отмечал, что время – это неизменный спутник нашего земного бытия, оно – реалия мира сего, ибо «у нас в земном мире время слагается вообще из событий и перемен, и определяется их последовательностью и взаимным расстоянием; подобное сему должно быть и там – за гробом». Уточняя свою богословскую мысль, святитель Иннокентий Херсонский писал, что в духовном мире – мире Ангелов нет нашего времени, скованного с тлением и изменчивостью, но там «должно же быть что-либо похожее на время; ибо превыше времени един Бог». Там – «тысяча лет, яко день един и, может быть, день един бывает яко тысяча лет!». Это – не историческое и природное, а то, что русский философ Николай Бердяев впоследствии назовет «экзистенциальным временем». Существует непроходимая и непостижимая грань между двумя мирами – материальным и духовным, но между двумя мирами есть таинственная связь. Весь материальный и феноменальный мир – это завеса мира духовного. «Мир духовный закрыт от нас непроницаемой завесою: но там все для нас драгоценное; там Господь и Спаситель наш; там апостолы, мученики, пастыри и учители Церкви и все Святые; там наши предки, большая часть наших знаемых, сродников и друзей». «Для самого чувственного человека не приподнимается ли видимо завеса духовного мира каждый раз в таинстве Евхаристии? Что это, как не знак и дар из другого мира? Как не залог бессмертия? Как не завет жизни вечной, в коем видимо соединяются живые и мертвые?». Во всех своих размышлениях о смерти и времени, святитель Иннокентий Херсонский устремлен к грядущему – он сетовал на то, что «человек живет, не думая о своем гробе, а гроб, напротив, всегда помнит его, каждое действие обращается в ступень лествицы, – доброе к Небу, а злое – к Аду. Таким образом, умирая человек находит гробовую лествицу уже готовую, им же самим неприметно сделанную во время своей жизни». По наставлению святителя Иннокентия Херсонского, «какова жизнь, такова и смерть! Лествицею бывает собственно не гроб, а дела наши. Кто жил в любви к Богу и ближним, тот и в смерти найдет к себе любовь Бога и ближних. А кто провел жизнь в тине греховной, был хладен к добру и не успел омыть растления своего слезами покаяния, тот и в смерти ничего не найдет, кроме мрака, хлада и тления. Гроб такового, опускаемый в землю, не остановится с миром в матерних объятиях ее, а ниспустится до самых глубин ада. Таков закон бытия нашего: доброе здесь – производит доброе и там, злое здесь – влечет и там за собою зло. Будем ли жаловаться, что наше спасение передано таким образом в собственные наши руки и поставлено в зависимость от дел наших? Но в сем-то и состоит высокое преимущество естества нашего, сие-то самое и равняет нас, земнородных, с Ангелами. Премудрость и всемогущество Божие сделали для невозможного возможное: гроб, устроенный грехами нашими и, по существу своему, жилище одного тления, обратился в лествицу, по коей можно восходить от земли на небо. Но куда обратить сию лествицу – это долженствовало оставаться в нашей власти: без сего мы перестали бы быть человеками». Но зачастую мы «живем, думая как бы нам никогда не умирать? Как бы нам никогда не воскресать… О вере, о бессмертии, об обителях в дому Отца Небесного, о соединении со святыми и с Господом, – нет и воспоминаний. Так ли бы. надлежало умирать христианам? Для этого ли пострадал и воскрес для нас Господь наш? Для сего ли дано нам столько откровений, сколько обетовании, столько таинств?». Все пути нашей жизни ведут нас к таинственному часу смерти – страшному пределу земного существования. «Мы все живые похожи на людей, стоящих у великой и широкой реки в ожидании переправы: ладья, не могшие вместить вдруг всех, непрестанно возвращается, и берет по нескольку. Но возвращаются ли те, кои переправились чрез реку, за оставшимися? Никогда: они, обыкновенно, ожидают их к себе на противоположном берегу. Так конечно ожидают теперь и нас сродники…». Раскрывая христианское отношение к смерти, святитель Иннокентий Херсонский провозглашал: «Смерть, как следствие греха, страшна, и память об ней в Писании называется горькою. Но для истинного христианина смерть не только не страшна, а даже должна быть утешительна. Она страшна для христиан-миролюбцев, живущих телесною только стороною: ибо тело действительно разрушится и истлеет. Но для христианина, который жизнь эту почитает странствованием, который живет здесь, как на чужбине, весьма утешительно умереть, ибо он уверен, что по смерти будет жить с Христом, с Ангелами и святыми».
В своих проповедях и писаниях святитель Иннокентий Херсонский любил обращаться к стихам Гавриила Державина, который не только восславил Бога в своей величественной оде, но и писал, что смерть – «трепет естества и страх». Страх смерти довлеет над людьми – страшно земнородным помышлять о смерти и еще страшнее умирать. Единственное оружие против страха смерти – это вера в благого и всемогущего Бога и живое чувство бессмертия своей личности: «сознайте вполне, что вы бессмертны, – и страх смерти исчезнет. Но чем пробудить сознание своего бессмертия? Сознанием своей духовности. Чем возбудить сознание своей духовности? Отдалением себя от всего, что не-я, – отделением духа от тела, – начатием жизни мысленной, вместо плотской. Мы обыкновенно думаем, что рука есть человек, нога – человек, у нас в этом случае есть подлог мыслей, от этого дух не знает себя и своего бессмертия. Но оставьте дух самому себе, – и он тотчас сознает себя бессмертным. Чувство бессмертия есть общее оружие против страха смерти, но есть еще оружия более частные. Наполните ум представлениями истинными, нетленными, волю – желаниями чистыми, святыми, поставьте в сердце, подобно Давиду, закон Божий, словом, напитайте душу предметами бессмертными, вечными, – и чувство бессмертия будет в ней непоколебимо, а вместе с ним и страх смерти исчезнет. Оттого единственно дух приходит в забвение себя, оттого мысль о бессмертии теперь ускользает от него, что он наполнен вещами тленными, свыкся с смертью. Но особенно чувство бессмертия пробуждается при мысли о Боге и о том, что человек – образ Его. Сказавши с размышлением: жив Бог, уже нельзя не сказать: жива душа моя! Итак, уверенность в бессмертии есть единственный оплот против страха смерти. Но многие имеют ее только на словах, в памяти и воображении, а отнюдь не в сердце, от того-то они с величайшею робостью и приступают ко гробу». Размышляя о вековечной тайне смерти и бессмертия, о непроницаемой загадке, разделяющей и соединяющей два мира – духовный и материальный, святитель Иннокентий Херсонский задавался вопросом – «Почему мертвецы не возвращаются на землю и не отвечают на наши молитвы?.. Вот и ныне принесена уже нами великая жертва за грехи живых и мертвых, уже к концу наше молитвословие, а из почивших здесь братий наших никто не явился на глас и молитву нашу; их как будто никого нет дома; они как бы все уклонились куда-либо от своего праздника. Что бы значило это? То ли, что мертвые не слышат молитв и воздыханий наших? Или в их сердце уже нет более прежней любви к нам? Или они заняты другим чем-либо, более важным, так что им не до нас?.. Нет, среди могильной тишины, не заглушаемой шумом житейских забот, слух мертвых должен быть гораздо тоньше, нежели у нас, живых, особенно на молитву; в их сердце более любви, чем у нас, ибо они и живут теперь одним умом и сердцем; не может быть у них и занятия важнее молитвы; молитва для них теперь то же, что для нас воздух и пища. Что же мешает усопшим братиям нашим явиться к нам и провести среди нас их и наш праздник?». По мысли святителя Иннокентия Херсонского, грубость наших земных чувств не дает нам воспринимать духовные реалии метафизического мира: «для зрения духов и душ нет увеличительного стекла! Тут место не видению, а вере». Если бы всемогущему Богу было угодно, то живые и усопшие могли бы иметь сообщение, но какая была бы в этом духовная и нравственная польза для живых и усопших? «Утешение в разлуке, успокоение сетующих, несколько менее слез на могилу, несколько тише вздохи? Скажите сами, стоит ли из сего поднимать завесу вечности и нарушать безмолвие гробов? И кто еще знает? Утешило ли бы нас это свидание с умершим? Не облились ли бы мы еще горчайшими слезами, узнав о его состоянии? Не отравило ли бы это всей жизни нашей? Но, положим, что свидания с умершими всегда доставляли бы некоторое утешение: думаете ли, однако же, чтобы они были безвредны? Я опасаюсь в сем случае за многое, опасаюсь за живых и за умерших. Всего вероятнее, во-первых, что сообщение наше с миром духов не остановилось бы на должных пределах; многие простерлись бы до того, что отворилась бы пространная дверь гаданиям, суеверию, волшебствам, а потом и самым ужасным порокам нравственным. Именно такому злу подвергались некоторые из древних народов, у коих найдены были богопротивные средства сообщения с миром духов, из-за чего Моисей под опасением смерти запретил израильтянам искать сего сообщения. Во-вторых, на что обратилось бы сношение живых с мертвыми? Думаете ли, что предметом его была бы вера святая, любовь христианская, усовершение себя в терпении, в смирении, в кротости? Увы, и без сообщения с миром духов можно быть заранее уверенным, что все это сообщение обращалось бы, большей частью, около предметов не душеполезных: и у одних оно истощилось бы в суетном любопытстве о тайнах мира духовного, знание коих нисколько не назидает душу; у других излилось бы в жалобах на свои обстоятельства, на свои недостатки, огорчения, земные неудачи; иные потребовали бы от умерших совета, как вести свои дела, выполнить то или другое предприятие. А как исправить свое сердце, как освободиться от страстей, как приуготовиться к вечной жизни на небе – об этом, вероятно, спросили бы немногие, да и для чего спросили бы? Тоже, может быть, более из любопытства, с тем, чтобы завтра забыть то, о чем спрашивали ныне. Таким образом, нравственной пользы от сообщения с миром духов мы приобрели бы мало; а между тем, возможность сообщения с другим миром непрестанно возмущала бы порядок нашего мира, нарушала бы правильное течение наших дел и занятий, наших мыслей и желаний… Наконец, поскольку здешняя жизнь наполнена разного рода неудовольствиями, то, видя часто разверзающимися пред собой двери вечности, многие по нетерпению стремглав начали бы бросаться в другую жизнь; между тем как теперь не только вера и совесть, самый мрак гроба, своей непроницаемостью, останавливает самых наглых и недовольных своей участью». По слову святителя Иннокентия Херсонского, для усопших нет ничего полезного в том, чтобы вновь погружаться в суету земных дел и помышлений. Единственное душеполезное сообщение между живыми и усопшими дано в Церкви. Это – молитва живых за усопших, она есть дело любви и благочестия.
В скоротечной земной жизни происходит самоопределение каждого из нас, а за гробом «каждый сам из себя уже образует или Рай, – если имел в себе семена Рая на земле, или Ад, – если дал место в себе пламени адскому, еще будучи в теле». «Бившееся только для мира и греха сердце не составит ли по смерти само из себя Ада?». «Теперешнее бренное тело, воспламенившись таким образом, тлеет и исчезает: но будущее тело – бессмертное, воспламенившись не может исчезнуть, будет гореть вечно. И вот геенна домашняя, самодельная и вместе неугасаемая!». В своих «Мыслях о бессмертии» святитель Иннокентий Херсонский убедительно доказывал, что истина бессмертия запечатлена в Священном Писании и является достоянием не только христианской метафизики, но и этики. «Может ли быть человек честен и добр, без бессмертия?.. Может, по причине доброты природной, привычки, недостатков искушения сильного, и прочего. Но обязан ли быть?.. Очевидно, нет. Ибо, чтобы быть добрым положительно, в нашем мире надобно жертвовать многим, иногда – даже жизнью. Что же может наградить его за жизнь, если нет бессмертия?.. Тогда закон самосохранения есть высший из всех законов». Предвосхищая рассуждения Ф.М. Достоевского, святитель Иннокентий Херсонский указывал на то, что в основе христианской веры и этики лежит вера в Бога и бессмертие души, а потому – отвергающие бытие Бога неизбежно отвергают и бессмертие души – бессмертие личности человеческой. С неверием в бессмертие несовместима вера в Бога. «Сколько знаем, все, верившие в Бога, верили и в бессмертие; а не верившие в бессмертие не верили и в Бога, или имели о Нем понятие самое темное и бедное… Если нет бессмертия, то смерть наша есть вещь естественная. Почему же мы от нее так отвращаемся? От вещей естественных мы не отвращаемся: от пищи, от сна, от дыхания, от различных видов деятельности. Отвращаемся только от неестественного: от голода, от болезней, от жестокости, пьянства, и прочего. Значит, и смерть принадлежит, поскольку мы отвращаемся от нее, к вещам неестественным. Природе нашей следовало быть без нее. Бог бессмертен. Один ли?.. Не может быть, чтобы в мире не было существ бессмертных. Бог праведен, – и дал нам стремление к праведности. Но праведность в этом мире требует иногда в жертву себе жизни. Где же, в таком случае, опора для нее, если нет бессмертия? В таком случае человек, умирающий за правду, был бы – дерзнем сказать – праведнее Самого Бога. Бог истинен; Он не вложил бы в нашу душу жажду жизни вечной, если бы последней не было, и смертью все оканчивалось». Смерть есть разлучение души и тела. «В смерти – физика уже разрушается, а душа цела… Мы не можем представить душу материальной, не можем представить, как она может разрушаться, тлеть. Мысль нетленна, а душа есть мысль; желание нетленно, а душа есть желание; воля нетленна, а душа есть воля; вообще, сознание нетленно, а душа есть сознание. Все, что мы можем представить в сем отношении, состоит в том, что сознание может померкнуть, престать, как бывает во сне. Но самый же сон, показывая возможность прекратиться сознанию, обнаруживает, что, прекращаясь, оно чрез то не теряется; пробуждаясь, мы всегда находим его опять нерушимым». Высочайшее доказательство бессмертия – это вечная любовь Божия, ибо Бог по безмерной любви сотворил каждого из нас, а потому со смертью мы не канем в лету и не исчезнем в небытии. Если без вечной жизни нет истинного религиозного союза между Богом и человеком, то религиозная вера требует веры в наше бессмертие – в бессмертие нашей души и всеобщее воскресение мертвых. По воззрению святителя Иннокентия Херсонского, «истина бессмертия есть более предмет веры, нежели истина бытия Божия. Последняя подлежит с некоторой стороны даже чувствам: «невидимая бо Божия, – говорит апостол, – твореньми помышляема видима суть» (Рим.;1:20), а первая всецело превыше чувств. Отчего так?.. По естественному ли устройству вещей, или вследствие какого-либо превращения их порядка?.. Слово Божие открывает нам, что истина бессмертия затемнилась случайно, по причине падения человеческого. До падения бессмертие было предметом не веры, а чувства; человек не чаял сего, как ныне, а обладал им – подобно тому, как будет обладать по воскресении; тогда смерти вовсе не было, не только в человеке, но, конечно, и во всем мире; тогда не было века настоящего и грядущего, в том смысле, как ныне, хотя за настоящим и следовало будущее; посему истина бессмертия тогда, если судить по-нынешнему, была яснее и ощутительнее самой истины бытия Божия, ибо Бога не всегда видел человек очами, а себя и в себе жизнь вечную всегда ощущал всеми своими чувствами. Но пришел грех, и все разрушил!.. Он ввел смерть в творение, он лишил человека бессмертия». Человек живет на земле в узах смерти, тело его бренно, но душа его нетленна. Вера в бессмертие души и ее жизнь за гробом была у всех народов земли. Вера в бессмертие души имеет сверхчувственные и метафизические основания. Происхождение человека таинственно и метафизично – он создан Богом и причастен двум мирам – духовному и материальному. «Происхождение человека – тайна, подобная происхождению всего мира. Из нее ничего нельзя извлечь ни pro, ни contra духовности и бессмертия души. Ибо не можем сказать строго, как образуется и тело; удивительно ли, что не можем объяснить, как происходит душа? Очевидно только, что душа является в теле, когда оно уже получило полноту своего состава, и является как бы в сонном состоянии, и потом пробуждается постепенно к сознанию и действию; ясно только, что эта душа прибывает не по частям, прикладываясь одно к другому, а развивается из какого-то целого центра, в коем вся была завита». «Жизнь по смерти для некоторых есть предмет неверия, для некоторых – сомнения, для некоторых – разумного убеждения, для некоторых – чувства, для некоторых – веры, для некоторых – опыта». Сомнение в бессмертие души проистекают из неверия в Бога и существование духовного мира. Отрицающие бессмертие души обычно говорят, что в смерти человек весь исчезает – бездыханное тело хоронят во гробе, а душа остается незрима и не дает знать о своем существовании. Богословски опровергая аргументы отрицающие бессмертие души, святитель Иннокентий Херсонский отмечал, что хоть душа и незрима и не дает о себе знать после смерти, но она «может существовать, как уехавший на корабле куда-либо, когда он к вам не пишет. Доколе вы не получили известия, что он умер, вы, и не видя его и не получая от него никакого известия, думаете, что он жив и что ему мешает что-либо дать вам знать о себе. Так, по крайней мере, думаете и об умерших, коих уехало много, и ни один не пишет – не дает о себе знать. Да этого, во-первых, нельзя сказать: есть явления умерших, или их действия, кои не подлежат сомнению, хотя они редки. Во-вторых, очевидна причина, по коей они не дают о себе знать; у них нет органа телесного, через который могли бы сообщаться с нами; и эта причина действует у всех них равно. Разбейте инструмент у самого лучшего артиста, и не дайте ему другого; он не заиграет перед вами, хотя он жив и цел, со всей способностью к игре. В сонном человеке душа жива и цела; он лежит перед вами; вы кладете на него руку; однако же он не дает вам знать о себе, хотя, может быть, в эту самую минуту видит вас во сне и беседует с вами». Если бы человек случайно возник в материальном мире как дитя природы, то в его душе никогда не возникла бы тоска по вечности, мысли о Боге и духовном мире, жажда свободы и бессмертия, но они есть и указывают на то, что наша личность бессмертна и не исчезнет во тьме небытия, не сгинет на дне безгласной могилы. В человеке есть не только страх смерти, но и чувство своего бессмертия, ведь каждый из нас создан для вечности и предначертан к бессмертию. В нынешнем состоянии человека его тело смертно и бренно, а душа – бессмертна. Смерть побеждена Христом. «Без Христа человек, нисходя во гроб, уже никогда не вышел бы из него. Где же бы был, и что бы с ним было?.. Был бы, очевидно, в мире не нашем, а другом; терпел бы от неполноты своего бытия и греховности, – и, может быть, чем далее, тем с ним было бы хуже. Смерть тела остается, но уже как временное, преходящее бедствие, притом такое, которое, вследствие особенного распоряжения, обращается во благо человеку, служа к очищению его существа от всего, что произошло в нем зловредного от греха». Всемогущество Божие настолько велико, что для Бога нет ничего трудного в том, чтобы воскресить всех мертвых – воскресить их в телах нетленных и бессмертных. В Символе Веры сказано: «чаю воскресения мертвых и жизни будущего века». Это – церковное исповедание веры в бессмертие не только души, но целостного человека, имеющего дух, душу и тело.
В своих проповедях и богословских произведениях святитель Иннокентий Херсонский касался одной из самых таинственных областей православного богословия – эсхатологии. Кончина мира символически описана в пророческих стихах Библии, она будет предварена знамениями, о которых предостерегал Христос и Его апостолы. Последние времена всемирной истории будут иметь трагический характер – явится Антихрист с его мировым царством, он соединит в себе власть светскую и духовную, и будет лицемерно выдавать себя за Мессию. «Как в лице Иисуса Христа явил свои действия свет, так в лице Антихриста покажет свои усилия тьма. Он будет снабжен «силою, знамениями и чудесами ложными» (2Сол.;2:9). Чудеса сии будут производиться искусством дьявола в низшей, чувственной сфере… Вероятно, Антихрист будет скрывать все и выдавать ложь за истину, но видно, что он и прямо пойдет против всего священного, ибо поставит себя выше всего, что называется Богом или же священным, и центром религии и богослужения поставит самого себя. Можно ли представить такое безумие в людях, чтобы они могли поверить ему и последовать за ним? Опыты, к несчастью, подтверждают, что это возможно… С неверующими в него Антихрист будет поступать иначе, пред ними он снимет личину и как тиран будет мучить их. Словом, это будет человек, во всем противоположный Христу. Здесь-то видна будет верность того мнения, по которому утверждают, что дьявол подражает Богу во всем, только противоположным образом… Вообще – сущность учения библейского об Антихристе состоит в том, что он будет человек злой, противник христианства, направляющей против религии ложные чудеса и пророчества, требующий себе поклонения, как представителю Божию, и что концом его будет погибель: ибо Спаситель «убьет его Духом уст Своих и упразднит явлением пришествия Своего» (2 Сол.;2:8). Сражаться с ним не будет Иисус Христос, не удостоит его этой чести, а упразднит его одним Своим пришествием, т.е. коль скоро явится Христос истинный, сей призрак тотчас исчезнет. Продолжительность царствования Антихристова неизвестна, но, как видно из Апокалипсиса, она, кажется, будет не длинна и царство это скоро прекратится ради избранных… Все люди, не имеющие внутри Духа Божиего, увлекутся Антихристом. Средством против него вообще будет служить твердость и неизменность веры, но кто захочет противиться ему, тот найдет и много других средств. Ибо если дьявол употребит тогда все свое усилие, то без сомнения и Бог не воздремлет. Поэтому, кто увлечется Антихристом, тот сам будет виною своей погибели».
В Священном Писании сказано о всеобщем воскресении мертвых по трубному гласу Архангела и преображении всех живых. В конце времен произойдет великая и необыкновенная перемена со смертью – Слово Божие свидетельствует, что все усопшие воскреснут, а живые – преобразятся во мгновение ока – смерти более не будет, ибо воскресшие будут нетленны, так окончится ужасное владычество смерти и она навсегда исчезнет – истребится. «Учение о Воскресении мертвых есть отличительная черта христианства, есть самое ясное учение писания о бессмертии человечества. Древний мир ожидал бессмертия только души, а о бессмертии, или же воскресении, тел мечтали весьма редкие, и то с великою неопределенностью и неясностью. Одно только христианство утвердило эту истину бессмертия тел. В наши времена есть умы, наводящие сомнение на эту истину, но это – остаток взгляда древнего, и взгляд этот не философский, хотя защитники его выдают себя за философов. Для ума истинно философского весьма благоприятен взгляд противный, т.е. мнение о бессмертии тела и о будущем свидании его с душою, ибо в этом соединении бессмертной души с бессмертным телом есть полнота, которой ум везде и преимущественно здесь ищет и которая не может ему не нравится. Ум, судя о будущем состоянии бытия человеческого, снимает для него черты с бытия настоящего, и потому в будущем состоянии не может не представлять союза души с телом, потому что он здесь есть. К отрицанию Воскресения приходит мысль о том, что душе будто лучше быть без тела. Но эта мысль есть плод поверхностного взгляда, в самом же деле тело для души необходимо, с ним, как мы видели, ей лучше, от него она получает твердость и вес. В этом только виде человек может назваться сокращением всего мира, а такое название должно принадлежать ему: ибо он есть связь двух миров. К тому же отрицанию привело некоторых философов мудрование о трудности произойти такому событию, каково Воскресение тел. Мудрование человеческое вообще сильно в теории, а когда дойдет до дела, то оно слабеет и теряется. Это правда, что трудно из персти составиться телу. Но что значит такая трудность для такого действователя, какой здесь будет? Здесь будет действователь не слабый какой-либо мудрец, а всемощный Бог». Воскресшие тела будут нетленны и духовны – у праведников светоносны, а у нераскаянных грешников – окутаны саваном тьмы. С всеобщим воскресением мертвых и преображением всех живых наступит час преображения мира – сказано, что земля и все дела ее сгорят, но это будет не уничтожение мира, а его духовное преображение. В полночь мира явится Иисус Христос – таинственный Жених, грядущий в полуночи: «Жених дивный, грядущий в полуночи, есть дражайший Спаситель наш, Господь Иисус Христос. Между многими знаменательными названиями, которые присваиваются Ему в слове Божием, Он носит имя и нашего Жениха; потому что душа наша обручена Ему, как невеста жениху, на всегдашнее и совершенное соединение с Ним верой, любовью и блаженством. «Обручих вас», – пишет апостол Павел Коринфянам, – «обручих... вас единому мужу деву чисту представити Христови» (2Кор.;11:2). Это святое обручение – со стороны Божественного Жениха нашего – произошло на Кресте, где Он, из любви к нам, для искупления душ наших от грехов и проклятия, и для усвоения нас Себе на всю вечность, претерпел смерть и пролил всю Кровь Свою. А с нашей стороны это драгоценное обручение, по Его же непосредственному распоряжению, совершается в таинстве Крещения, где, отрекшись мира, плоти и диавола, мы, как невеста жениху, сочетаваемся Христу и Богу нашему. Со времени этого обручения, мы уже, как выражается апостол Павел, «не свои» (1Кор.6:19), а принадлежим – душой и телом – Искупителю и Господу нашему». В церковных песнопениях Христос именуется Женихом душ наших – Он стучится в двери нашего сердца и зовет на брачный пир Агнца Божиего. День и час пришествия Сына Божиего в Его славе и славе – тайна, неведомая даже Ангелам: «глубокая неизвестность составляет ту таинственную полночь, в которую, как говорится в рассматриваемом нами песнопении, Жених придет», но все верные ждут с надеждой и радостью второго пришествия Христова. С пришествием Иисуса Христа – Сына Человеческого в окружении сияния Божественной славы и легионов Небесных Сил – Ангелов, настанет час Страшного Суда над миром: «христиане будут судимы по закону Евангелия, иудеи по закону Моисееву, а язычники по внутреннему закону сердца. Впрочем, может быть, до всеобщего Суда Евангелие сделается законом всеобщим, – может быть, все обратятся к Христу... С людьми будут судимы и злые духи… Кто будет судить? Иисус Христос и святые, при этом в решительные минуты они полагают венцы свои на престол Агнца, как говорится в Апокалипсисе». Размышляя о том, как будет производиться Суд Божий, святитель Иннокентий Херсонский писал, используя образный язык двух Заветов: «Иисус Христос явится на облаках с множеством Ангелов, разделит людей, разогнутся книги деяний человеческих и книга предопределений Божиих, будет производится суд чрез вопросы и ответы, и по конце его одни пойдут в Ад, а другие в Рай… Следствием Суда будет вечная жизнь и нескончаемое мучение. Праведники будут наслаждаться первою, а грешники подвергнутся второму. Какие будут виды блаженства? Видов и земного блаженства нельзя исчислить, тем более – небесного. Впрочем, их можно отчасти указать, разделить их на виды блаженства внешнего и внутреннего, так как и самое блаженство разделяется на внешнее и внутреннее. Виды блаженства внешнего суть: 1) гармония с внешними силами природы и стихиями, 2) праведники будут поселены на прекрасной земле, и 3) не будут ни в чем нуждаться». Блаженная жизнь праведников в Царстве Небесном будет подобна жизни Ангелов, а их внутренним блаженством будут – совершенный ум, совершенная воля и совершенные чувства, они будут созерцать Иисуса Христа, а их вечная жизнь – вечное восхождение к Богу. Богословски верный православной эсхатологии и пророчествам Апокалипсиса святитель Иннокентий Херсонский провозглашал, что навсегда останется «вторая смерть» – низвержение в геенну огненную. «В чем будет состоять она? В том, что некоторые из воскресших людей окажутся неимущими в себе жизни Божией, духа Христова, ни даже начатка того и другого, окажутся вследствие грехов своих и совершенной нераскаянности в них всецело проникнутыми духом злобы адской, вообразившими в себе образ врага Божия, дьявола. Над таковыми-то несчастными восгосподствует смерть вторая, и они, подобно праведным, будут облечены в тела нетленные, и на них прежняя нынешняя смерть не будет иметь никакого действия; но, не имея способности к жизни в Боге, ко пребыванию в обителях Отца Небесного, они будут удалены в Ад, к духам отверженным на всю вечность. Такое бессмертие будет стократ хуже смерти, ибо вечность их будет; самая злополучная. Очевидно, кто виновен будет в этой ужасной второй смерти: сами грешники. Освободиться от нее уже не будет возможности. Ибо тогда все кончено, и нет возврата». Все нераскаянные грешники с Антихристом пойдут в муку вечную – они будут гореть в огне геенны огненной и обитать во тьме кромешной, их бедственное и ужасное бытие будет протекать в общении с дьяволом и его аггелами, а их мучениям не будет конца, ведь в их сердцах не будет места раскаянию в грехах и добру, а нечистое не может войти в Царство Небесное и унаследовать жизнь вечную. Вера во Христа и покаяние – это необходимое условие спасения, без которого «Сам Господь не может и не возможет спасти нас. Развращенное, нераскаянное сердце есть такая тяжесть, которой и Всемогущество Его не может поднять на высоту. Будем ли жаловаться на сие? Сетовать о том, что нам невозможно взять с собою на небо земли, внести в Рай и наших идолов? Но это было бы сетование о невозможном. Таким образом из самого неба сделался бы Ад. Если бы чудом милосердия грешник неочищенный и преставлен был в Рай, то не нашел бы там ничего райского». В своих богословских рассуждениях о конечной участи каждого человека святитель Иннокентий Херсонский мудро отмечал, что ни Божественный Искупитель, ни дьявол-искуситель не в состоянии сделать за нас самый главный выбор в нашей жизни. Несмотря на Свое всемогущество Бог никого насильно не загоняет в обители Царства Небесного, а дьявол, несмотря на всю свою злобу и коварство, не в состоянии силой увлечь нас во Ад – эсхатологический исход нашего бытия зависит от нас самих – в нашей воле избрать путь, ведущий в Царство Небесное, или путь, низводящий в Ад и погибель. По апостольскому исповеданию святителя Иннокентия Херсонского, вся сила нашей веры состоит в деятельном христианстве – только жизнь по заповедям Христовым производит в нас истинное участие в таинствах нашего спасения и делает нас истинными сынами Божиими. «Имея в виду все сие и любя всем сердцем жизнь, будем любить всем же сердцем и единственного Источника жизни, Господа Иисуса, – любить не словом и языком, а делом и истиной, – слушая слово Его, исполняя заповеди Его, подражая примеру Его, соединяясь с Ним духом и телом посредством святых таинств. Если будем стараться жить и действовать таким образом, – очищая и истребляя в себе через покаяние все, что может привходить в нашу жизнь и наше сердце нечистого от мира и плоти – то, когда и наши гробы отверзутся, наши телеса из них изыдут прославленные, и внидут во святой град – Иерусалим Небесный, и станут перед лицом всех светлых Ангелов и святых, и мы сподобимся жизни вечной на небесах, – еже буди со всеми нами, благодатью Воскресшего! Аминь».
Святитель Филарет Московский – священнослужитель Божественного Слова
Духа Святаго благодать стяжав, богомудре святителю Филарете, истину и правду разумом просвещенным людем проповедал еси, мир и милость сердцем умиленным страждущим явил еси, яко учитель веры и страж неусыпный паству российскую жезлом правости сохранил еси. Сего ради дерзновение ко Христу Богу имея, моли даровати Церкви утверждение, людем и душам нашим спасение.
Тропарь святителю Филарету, митрополиту Московскому и Коломенскому, глас 4
Яко истинный подражатель преподобнаго Сергия, добродетель измлада возлюбил еси, богоблаженне Филарете, яко пастырь праведный и исповедник непорочный, по святем преставлении от безбожных поругание и поношения приял еси, Бог же знаменьми и чудесы тя прослави и заступника Церкве нашея яви.
Кондак святителю Филарету, митрополиту Московскому и Коломенскому, глас 2
Святитель Филарет Московский – многогранная и незаурядная личность, одаренная колоссальной силой воли и неисчерпаемой энергией, его деятельность коснулась всех сторон церковной жизни; он – крупнейший православный богослов девятнадцатого века – «отец русского богословия» (выражение В.Н. Лосского), оставивший обширное литературное наследие, вдохновенный церковный оратор и гениальный проповедник, нареченный современниками «московским Златоустом», самоотверженный архипастырь Церкви с острым и проницательным умом и возвышенным строем души, принимавший участие в переводе Библии на русский язык, а его перу принадлежит подписанный 19 февраля 1861 года императором Александром II знаменитый Манифест об освобождении крестьянства от крепостного права, завершающийся словами: «Осени себя крестным знамением, православный народ, и призови с нами Божие благословением на твой свободный труд, залог твоего домашнего благополучия и блага общественного». Святитель Филарет Московский – выдающийся церковный и государственный деятель, проживший долгую жизнь, он – тонко чувствующий церковный пастырь и ревнитель монашеского чина, реформатор российской богословской науки и духовно-опытный подвижник, неутомимый основатель монастырей и монастырских скитов, автор знаменитого «Катехизиса» и член Общества любителей русской словесности, академик Императорской Академии Наук, почетный председатель Общества любителей духовного просвещения и почетный член Общества истории и древностей российских, а его авторитет был настолько велик, что его называли «патриархом в отсутствии патриаршества». Размышляя о значении митрополита Филарета Московского как библеиста, иерарха и проповедника, Дмитрий Рыбаков писал: «пастырский опыт одного из величайших иерархов Русской Православной Церкви, выдающегося проповедника современности митрополита Московского и Коломенского Филарета Дроздова, несмотря на смену эпох и общественных настроений, по сей день остается источником отеческой мудрости, архипастырской любви и тончайшего проповеднического мастерства, оставленного в наследие Русской Православной Церкви. Своею проповедью владыка Филарет свидетельствовал об Истине в сложнейший и противоречивый период истории русской духовности, отмеченный как пиком православной государственности в России, так и небывалым до того времени распространением в ней сектантских и лжемистических исканий. И сегодня, в наше не менее смутное время, проникновенная и врачующая проповедь владыки обращена к тем, кто тщетно ищет Христа вне Церкви и Церковь там, где искажается само слово Христово, прикрываемое лишь звуком библейских изречений». Значение личности святителя Филарета Московского необычайно велико не только в истории Русской Православной Церкви, хранящей неугасимую память о нем как богослове, проповеднике и архипастыре, но и в государственной и культурной жизни России, ведь он явил в своем лице украшение истории русского народа» и яркое выражение «громадного богатства и разнообразия его духовных сил», он был «хранителем отечественной славы, истинным гражданином и истинным пастырем Церкви». Как верно подметил А.И. Яковлев, личность святителя Филарета Московского уже современниками воспринималась гораздо шире рамок церковной ограды, в которых он жил и действовал, стремясь воцерковить русскую культуру и усилить влияние Церкви в русском обществе. Необычайная широта и острота ума святителя Филарета Московского сразу бросается в глаза при внимательном и вдумчивом чтении его проповедей – его всеобъемлющий ум занимал широчайший спектр вопросов – от догматического богословия и аскетики до экзегетики, гимнографии и этики, от истории Церкви и археологии до таинственной сферы эсхатологии, религиозного оправдания культуры и вопросов литературы и искусства. По справедливому суждению протоиерея Александра Дернова, «все занимало ум великого человека и обо всем почти он оставил свои замечания, если не заключенные в письме – в его творениях, – то сохраненные преданием. Можно только изумляться и чувствовать всю громадность задачи, которую дает Филарет ученой России, и духовной, и светской, – а также приблизительно реально представить себе, что это за великий человек».
Святитель Филарет Московский – в миру Василий Михайлович Дроздов – родился 26 декабря 1782 года в Московской губернии, в тихом городе Коломне и получил в крещении имя в честь святителя Василия Великого. Как по линии отца, так и по роду матери он принадлежал к потомственному духовенству. Отцом его был Михаил Федорович Дроздов – протоиерей и учитель, человек умный и начитанный, а матерью – Евдокия Никитична Дроздова (Филиппова) – благочестивая женщина с добрым сердцем, к которой сын навсегда сохранил самые теплые чувства. Воспитываясь в благочестивой атмосфере и получив первоначальное образование под руководством своего деда – Никиты Афанасьевича – священника Богоявленской церкви, Василий Дроздов уже в детском возрасте проявил стремление к знанию. С достижением надлежащего возраста, он был зачислен в Коломенскую духовную семинарию и учился там с 1791года – до 1799 года, будучи в числе лучших студентов, а завершил свое обучение в Троице-Сергиевой Лавре, находившейся под покровительством митрополита Платона Московского. Как писал протоиерей Георгий Флоровский в своей книге «Пути русского богословия»: «Он учился в старой дореформенной школе, в которой учили по латыням и по латинским книгам. Впрочем, в Троицкой Лаврской семинарии, где Филарет докончил свое школьное обучение и затем был учителем, дух протестантской схоластики был смягчен и умерен веянием того воцерковленного пиетизма, типическим выразителем которого был митрополит Платон Левшин. Ректор, архимандрит Евграф Музалевский-Платонов, как вспоминал впоследствии сам Филарет, преподавал по протестантским пособиям, – «задавал списывать отмеченные статьи из Голлазия». Уроки в классе сводились к переводу и объяснению этих списанных статей. «Общие нам с протестантами трактаты, как то: о Святой Троице и Искуплении пройдены были порядочно; а другие, например, о Церкви, совсем не были читаны. Образования Евграф не имел стройного, хотя увидел нужду изучать отцов и изучал их». Евграф был представителем переходного поколения. Он любил и увлекался мистическим толкованием Священного Писания («Царствие Божие не слове, а в силе заключается»), старался переходить в преподавании на русский язык. Впоследствии он был ректором преобразованной Петербургской Академии, но вскоре умер. Филарет не был слишком суров, когда отзывался: «богословию учил нас незрелый учитель по крайней мере с прилежанием»… Сам Филарет вынес из школьного обучения блестящее знание древних языков и основательную стилистически-филологическую подготовку. Всем остальным он обязан был собственным дарованиям и самоотверженному трудолюбию. И впоследствии древние языки знал он лучше новых, а по-немецки и вовсе не научился. С основанием, в известном смысле, он любил называть самого себя самоучкой...». Учась в Троице-Сергиевой семинарии, Василий Дроздов был признан одним из лучших студентов «и по прилежанию, и по остроте ума», а особенно – «по скромности». Среди своих однокурсников он выделялся любовью к чтению книг и уединению для молитвы и Богомыслия, а кроме того – он любил играть на гуслях и в шахматы. После окончания образовательного курса Василий Дроздов, будучи ценитель изящных искусств, принял предложение стать преподавателем поэзии. В ноябре 1803 года митрополит Платон Московский назначил его на должность учителя греческого и еврейского языков, а в январе 1806 года Василий Дроздов произнес свою первую церковную проповедь в Троицком соборе Троице-Сергиевой Лавры, вызвавшую восторг у слушателей и одобрение митрополита Платона, считавшегося «первым российским витией» и написавшим своему викарию – епископу Дмитриевскому Августину Виноградскому: «А у меня появился отличнейший проповедник, учитель Дроздов».
Митрополит Платон Московский заметил проповеднический талант Василия Дроздова и прозрел в нем будущего служителя Слова Божьего. 16 ноября 1808 года Василий Дроздов принял монашеский постриг и отрешился от мирской жизни, получив новое имя – Филарет, в честь святого угодника Божия Филарета Милостивого, а 21 ноября инок Филарет был рукоположен митрополитом Платоном в иеродиакона. Казалось, что иеродиакону Филарету уготован путь ученого инока, отрешенного от мирских сует и всецело соединившего свою жизнь с Троице-Сергиевой Лаврой, но Провидение предначертало ему иной путь. В декабре 1809 года Комиссия духовных училищ, созданная М.М. Сперанским с целью преобразования всей системы духовного образования в России, вызвала из разных епархий талантливых выпускников духовных семинарий для служения в столице империи – в Петербурге, а в числе вызванных был и иеродиакон Филарет, назначенный на должность наставника философии в Петербургскую Академию и преподававший церковную историю. Продвижение «по ступеням» инока Филарета было стремительным: в 1809 году он был рукоположен в иеродиакона митрополитом Амвросием и назначен ректором духовного училища, в 1810 году – назначен бакалавром в Духовную Академию, в 1811 году – возведен в сан архимандрита и удостоен наперсного креста с драгоценными камнями «за отличие в преподавании Слова Божиего», в 1812 году – назначен ректором Духовной Академии и настоятелем Юрьева монастыря, в 1813 году – торжественно награжден орденом святого князя Владимира 2-й степени «за неусыпные труды по званию ректора и профессора богословских наук в Петербуржской Духовной Академии», в 1814 году – удостоен звания доктора богословия, а в 1816 году – пожалован панагией «за ревностное служение по части образования духовного юношества» и определен настоятелем московского Новоспасского монастыря. Излагая вехи жизни святителя Филарета Московского, А.И. Яковлев писал: «За несколько лет никому не известный провинциальный монах стал один из видных и авторитетных церковных деятелей. Основаниями для его взлета стали не только очевидные таланты, но и неустанный, самозабвенный труд. В те годы, сложные для молодого провинциального инока в непривычно и чуждой ему столичной петербуржской атмосфере, формировался характер будущего святителя, девизом которого могли бы стать слова вера и стойкость». По разъяснению протоиерея Георгия Флоровского, «контраст был слишком резкий, переход был слишком внезапен. Странно показалось Филарету все в Петербурге, – «ход здешних дел весьма для меня непонятен», признавался он тогда же в письмах к отцу. В Синоде его встретили советами читать «Шведенборговы чудеса», учиться по-французски, – повезли смотреть придворный фейерверк и маскарад, чтобы там, буквально «средь шумного бала», представить его синодальному обер-прокурору, князю Голицыну. На всю жизнь запомнились Филарету эти первые Петербургские впечатления. «Вот торопливо идет по двору какой-то небольшого роста человек, украшенный звездой и лентой, при шпаге, с треугольной шляпой и в чем-то, плащ не плащ, в какой-то шелковой накидке сверх вышитого мундира. Вот взобрался он на хоры, где чинно расположилось духовенство. Вертляво расхаживает он посреди членов Священного Синода, кивает им головой, пожимает их руки, мимоходом запросто молвит словцо тому или другому, – и никто не дивится ни на его наряд, ни на свободное обращение его с ними». Филарет был в первый раз в маскараде тогда, и не видал домино прежде. «Смешон был я тогда в глазах членов Синода», вспоминал он, - «так я и остался чудаком…». Филарета встретили в Петербурге не очень ласково, и не сразу допустили к преподаванию в Академию. Но уже в начале 1812-го года он оказался ректором Академии и архимандритом, с настоятельством в Новгородском Юрьевом монастыре». В Петербуржской Духовной Академии Филарету Московскому было поручено чтение богословских курсов, по которым не имелось никаких учебных пособий. Это было суровое жизненное испытание – за короткий срок – с 1810 по 1817 год – святитель Филарет Московский проделал титанический труд – составил почти полный курс богословских наук, содержащий догматику, экзегетику, гомилетику, церковную историю и церковное право, при этом он использовал как творения святых отцов Церкви, так и произведения западной богословской мысли, а на его первых книгах – «Начертание церковно-библейской истории» и «Записки на книгу Бытия» несут на себе печать не только святоотеческих идей – святителей Василия Великого, Григория Богослова и Иоанна Златоуста, но и западных писателей. Протоиерей Георгий Флоровский отмечал, что «как и все в то время», Филарет Московский читал труды Юнга-Штиллинга, Эккартсгаузена, Фенелона и Гион, но при всем этом его миросозерцание оставалось твердо церковным. Святитель Филарет Московский быстро прославился не только богословской ученостью, но и талантом проповедника, а его проповеди поражали как глубиной мысли и превосходным знанием Слова Божиего, так и блеском и красотой церковного красноречия и искренностью чувства. Вдохновленный высокой миссией перевести Библию на русский язык, святитель Филарет Московский принимал активное участие в работе Российского Библейского общества и усердно трудился над переводом Священного Писания. В августе 1817 года архимандрит Филарет был рукоположен во епископа Ревельского, а 19 марта 1819 года стал архиепископом Тверской епархии и членом Священного Синода. Как епархиальный архиерей он в течение ста дней успел объехать всю Тверскую епархию, лично участвовал в богослужениях и проповедовал в каждом храме, общался с духовенством и мирянами, вникая в их нужды и просвещая паству светом веры Христовой. В 1820 году святитель Филарет Московский был переведен в Ярославскую епархию, а 2 июля 1821 года – на Московскую кафедру. По поручению Священного Синода он в 1823 году составил «Катехизис», а уже в 1826 году был возведен в сан митрополита.
В бурные дни своего архипастырского служения святитель Филарет Московский вступал в споры с власть имущими людьми, вызывать раздражение и интриги со стороны своих тайных и явных противников, он выступал против еретических учений и раскольничества, сектанства и суеверий, и всегда был защитником Православия. «Все сокровища православного вероучения, толкования духовных тайн, раскрытие смысла таинств, руководство к духовной жизни – вся накопленная веками вдохновенная мудрость святых учителей и пастырей церковных, их бесценный опыт отразились в творениях митрополита Филарета. Подобно древним святителям, утвердившим на Вселенских Соборах чистоту Православия, и наш святитель Филарет может быть назван отцом Церкви. По составленному им катехизису училась вся подрастающая Россия». Духовный авторитет святителя Филарета Московского был высок не только в церковном мире, но и в светских кругах – прежде всего среди деятелей культуры. По свидетельству Н.П. Барсукова: «Московский университет, славянофилы и западники, московский Малый театр – служители науки и служители искусства – составляли одно нераздельное целое. А над всеми ними царило Троицкое подворье, в котором пребывал Филарет». Радушный прием на Троицком подворье находили самые разные представители русской интеллигенции – университетский профессора М.П. Погодин и С.П. Шевырев, «басманый философ» и западник П.Я. Чаадаев, апологет православной веры и славянофил А.С. Хомяков. Когда Е.М. Хитрово зимой 1829 года передала святителю Филарету Московскому знаменитые стансы А.С. Пушкина «Дар случайный, дар напрасный…», то архипастырь Церкви увидел в стихах поэта, находящегося в зените своей славы, чувство «жизненной безысходности» и ропот отчаянной души, и, как духовный врач, откликнулся следующими животрепещущими и в наше время стихами:
Не напрасно, не случайно
Жизнь от Бога мне дана,
Не без воли Бога тайной
И на казнь осуждена.
Сам я своенравной властью
Зло из темных бездн воззвал,
Сам наполнил душу страстью,
Ум сомненьем взволновал.
Вспомнись мне, Забвенный мною!
Просияй сквозь сумрак дум,
И созиждется Тобою
Сердце чисто, светлый ум.
Великий русский поэт отозвался на стихи святителя Филарета Московского и обратился к нему с новыми стансами – благодарственными стихами, наполненными не екклесиастовой печалью и душевной горечью от суеты сует, но надеждой, благодарностью и радостью бытия:
В часы забав иль праздной скуки,
Бывало, лире я моей
Вверял изнеженные звуки
Безумства, лени и страстей.
Но и тогда струны лукавой
Невольно звон я прерывал,
Когда твой голос величавый
Меня внезапно поражал.
Я лил потоки слез нежданных,
И ранам совести моей
Твоих речей благоуханных
Отраден чистый был елей.
И ныне с высоты духовной
Мне руку простираешь ты,
И силой кроткой и любовной
Смиряешь буйные мечты.
Твоим огнем душа согрета,
Отвергла мрак земных сует,
И внемлет арфе Филарета
В священном ужасе поэт.
По требованию цензуры А.С. Пушкин внес изменения в свои стихи, в исправленном виде последняя строфа звучала следующим образом: «Твоим огнем душа палима, отвергла мрак земных сует, и внемлет арфе Серафима в священном ужасе поэт». Как верно подметил А.И. Яковлев, «данный эпизод, уникальный в истории русской культуры, имеет не только биографическое значение. Протянутая рука Русской Церкви в лице ее видного представителя была принята первым русским поэтом, олицетворением русской культуры». Когда 5 августа 1867 года торжественно отмечалось пятидесятилетие служения святителя Филарета Московского, то в Троице-Сергиеву Лавру во всех концов России приехали архиереи и священники, монахи и представители учебных заведений, а после Божественной Литургии и молебна в архиерейских палатах состоялся торжественный акт – было оглашено приветствие императора и всей царской фамилии, а высочайшим рескриптом Филарету было предоставлено патриаршее право ношения креста на митре и двух панагий «за непрерывные заботы о духовном преуспеянии паствы, о насаждении и утверждении единоверия, о развитии и приумножении благотворительных и воспитательных учреждений, за щедрую поддержку оных, многочисленные пастырские писания, глубокую опытность в делах высшего церковного управления, пастырскую попечительность о высших интересах Православия и живое внимание к судьбам православного мира». По свидетельству великого русского поэта и мыслителя Ф.И. Тютчева: «Маленький, хрупкий, сведенный к простейшему выражению своего физического существа, но с глазами, полными жизни и ума, он непобедимой силой господствовал над всем, что происходило вокруг него. Пред своим апофеозом он оставался совершенством простоты и естественности; казалось, что он принимает все эти почести только затем, чтобы передать их кому-то другому, чьим случайным представителем он теперь является. Это было прекрасно! Воистину это был праздник духа». Внешний вид митрополита Филарета Московского производил неизгладимое впечатление на современников – весь истонченный постом – «трудно было найти человека скуднее и слабее по плоти» – святитель был исполнен огромной духовной силы – никто не мог выдержать его острого испытующего и проницательного взгляда, в котором горело напряжение ума и воли. В торжественном слове в честь святителя Филарета Московского протоиерей Александр Дернов восклицал: «Мы невольно готовы упасть ниц пред его величавым образом. Невольно спросишь: да что же это такое? Где родятся такие люди, какой счастливый, какой даровитый народ производит такие феноменальные существа? И чем более изучает жизнь и деятельность Филарета, тем яснее представляется, что как будто найден в действительности тот идеал русского православного человека, который составляет заветную, сердечную мечту лучших истинно – русских людей, и который и всеми силами стремились разбить. И не должны ли мы удивляться ему, не должны ли благоговеть пред ним, не должны ли мы ставить такое народное сокровище на самом высоком свещнике, да светит всем? Не должны ли мы также удивляться и считать счастливым и тот народ, посреди которого являются подобные личности?». Незадолго до своего юбилея святитель Филарет Московский перевел элегические и проникновенные стихи своего любимого церковного писателя и одного из величайших церковных философов – святителя Григория Богослова, гласящие:
Близок последний труд жизни, плавание злое кончаю.
И уже вижу вдали казни горького зла:
Тартар ярящийся, пламень огня, глубину вечной ночи,
Скрытое ныне во тьме, явное там в срамоте.
Но, Блаженнее, помилуй и, хотя поздно, мне даруй
Жизни остаток моей добрый по воле Твоей.
Много страдал я, о Боже Царю, и дух мой страшился
Тяжких судных весов, не низвели бы меня.
Жребий мой понесу на себе, переселяясь отсюда –
Жертвой себя предавая скорбям, снедающим дух.
Вам же, грядущие, вот заветное слово: нет пользы
Жизнь земную любить. Жизнь разрешается в прах.
В этом изумительном богословском стихотворении – величественной элегии святителя Григория Богослова, нашло себе выражение и мироощущение святителя Филарета Московского, до дна испившего горького чашу земного бытия, непрестанно помнящего о смерти и Страшном Суде, тяготящегося суетностью нашего существования и держащегося за горнее – вечное и небесное. По дару прозорливости святитель Филарет Московский за два месяца предвидел день своей кончины, которая последовала в воскресенье 19 ноября 1867 года вскоре после Божественной Литургии. Накануне кончины владыка Филарет увидел во сне своего покойного отца, который повелел ему беречь 19-е число. Кончина митрополита Филарета Московского была безболезненной и мирной. Двенадцать ударов Царь-колокола Ивановской колокольни в Кремле возвестили Москве и всей России о его смерти. По сильному слову И.С. Аксакова, со смерть святителя Филарета Московского «сходит в могилу целая историческая эпоха…Смолкло художественное, важное слово, полвека и более полвека раздававшееся в России, то глубоко проникавшее в тайны Богопознания, то строгой и мощной красотой одевавшее разум Божественных истин». В церковной литературе справедливо писалось, что святитель Филарет Московский завершил свой жизненный путь и почил, но «не умер для Православной Церкви и долго еще будет жить в ней своими творениями и своею пастырскою деятельностью». «Православный русский народ чтит святителя Филарета как теплого молитвенника, великого светильника Православной веры, многочисленные творения которого и поныне излучают свет Истины Христовой».
По своему жизненному призванию и церковному служению святитель Филарет Московский был прежде всего учителем веры и благочестия, архипастырем Русской Православной Церкви, чья неутомимая и кипучая деятельность была направлена на служение Богу и духовное просвещение народов России, а его глубокомысленные сочинения заключают в себе неисчерпаемый источник как христианской богословской мудрости, служащей руководством к постижению Слова Божиего и ясному пониманию догматов веры, так нравственного назидания и пастырского поучения для всех православных христиан. Святитель Филарет Московский неутомимо трудился над распространением света Христова учения среди языческих племен нашего необъятного отечества, в то же время он увещевал отпавших от Православия возвратиться в лоно истинной Церкви. Бдительно следя за всем происходящим как внутри Церкви, так и в российском обществе, святитель Филарет Московский с херувимской зоркостью стоял на страже Православия и с духовной мощью библейских глаголов обличал всякое отступление от Истины Христовой. В лице его находили сурового обличителя, но эта внешняя суровость проистекала из скорби и тревоги за Церковь и историческую судьбу России. Для святителя Филарета Московского каноны апостольских времен и решения Вселенских Соборов были непреходящими, но он мирился с порядками современной ему России, понимая, что «нельзя девятнадцатый век сделать четвертым или пятым, и Вологодскую губернию Фиваидою». Рассудительно критикуя наивно-утопическую теорию прогресса, по которой река времен течет в море совершенств, святитель Филарет Московский вглядывался в драматичную историю Европы и наблюдал как «неукращаемый дух беспокойства и тревоги одних приводит в воспламенение ярости, других в оцепенение недоумения; и стогны городов устилаются мертвыми от язвы междоусобия». Как истинный аристократ по духу своему он подобно нашему поэту-романтику Баратынскому изобличал пошлые и расчетливые нравы «промышленного века» и в 1834 году говорил: «Мудрость сделалась не более, как промышленностью, и познания товаром, книги и зрелища наполнены преступлениями и ужасами, как темницы и места казни». С пророческой зоркостью святитель Филарет Московский задолго до Константина Леонтьева, Освальда Шпенглера и Ортеги-и-Гассета предвидел, что грядет эпоха исторических катастроф, социальных катаклизмов и восстания масс: «Твердая земля превращается в волнующееся море народов». Видя как на Западе наступает «апокалиптическая ночь», о чем писал в своих стихах наш русский религиозный философ и славянофил А.С. Хомяков – «ложится тьма густая на дальнем Западе – в стране святых чудес», святитель Филарет Московский противостоял Европе как «волнующемуся морю» «спокойную твердость России» и обращался к своему земному отечеству с пастырским призывом: «Когда темнеет на дворе, усиливают свет в доме. Береги, Россия, и возжигай сильнее твой домашний свет: потому что за пределами твоими, по слову пророческому, тьма покрывает землю, и мрак на языки (Ис.60:2)». Но если в своих церковных проповедях святитель Филарет Московский погружающемуся во тьму Западу противопоставлял Россию, которая «стоит твердо и спокойно, подобно каменной горе, у подножия которой сокрушаются волны», то в своих письмах и частных высказываниях он признавался, что и Россию начинают охватывать волны нигилистического движения. В исследовательской литературе писалось о консерватизме святителя Филарета Московского – он был консерватором в лучшем смысле этого слова, хранителем Священного Предания Церкви, но ему был чужд пафос «старины» – он исповедовал Истину Христову не потому, что она древняя, а потому, что она вечная: «На необъятном расстоянии времен и мест виден опыт одной и той же Истины». По слову святителя Филарета Московского, старообрядцы были «любителями мнимой старины, у которых любовь к старине превратилась в благоговение к старинным ошибкам», в то время как для православного сознания очевидно, что в храмах следует искать «не старинные только имен и летописных чисел, но наипаче нашего обновления и освящения», ибо спасает нас не древний обычай и обряд, а вечный Бог. Мысль о древности величественна тем, что «в ней созерцаем мы образ вечности, которая сама в себе превышает наше созерцание... Однако мысль о святости храма отнюдь не должна быть смешиваема с мыслию о древности. Храм Соломонов был нов, когда Бог явился Соломону и сказал: освятих храм сей, eгoжe создал еси (3Цар.9:3). Храм сей был древен, когда сей же Бог предал его язычникам на осквернение и разрушение». Защищая вечную и непреходящую ценность христианства, святитель Филарет Московский писал в 1858 году: «Воюют против современных идей. Да разве идеи Православия и нравственности уже не современные? Разве они остались только в прошедших временах?». В представлении святителя Филарета Московского в Церкви происходило воцерковление времени – ее святыни и таинства, Священное Предание и Слово Божие – вечно актуальны и имеют животрепещущий характер во все века. Как пояснял исследователь В.П. Зубов: «В эпоху Филарета формировались археологические вкусы и уже завершался фундамент русской археологии. Мираж историзма манил соблазнами хронолатрии – времяпоклонничества, – когда древностью измеряется святость, и прошлое почитается священным только за то, что оно – прошлое. Застывшая громада веков была всегда перед глазами Филарета, но чужд ему был мечтательный историзм эпохи. Цепь веков не была ушедшей далью; его прошлое – патриархи, геронты, старцы, мудрые вожди настоящего… Чувство непреходящей актуальности всегда отличало его. Святыня и предание были здесь, перед глазами. Церковь была вечным «сегодня». Времена апостольские, эпоха Златоуста для Филарета – такое же наличное, присутствующее, praesens, как Святейший Синод и Московская митрополия XIX столетия. Здесь, в мире Церкви, все дано сразу, вне хронологии, и все – один вечный непрекращающийся день». В отличие от романтиков – как западных во главе с Байроном и Новалисом, ностальгирующему по Средним векам, так и русских – славянофилов и Шевырева, с душевным волнением и восхищением описывающих ушедшую эпоху Древней Руси, святитель Филарет Московский не бежал от современной ему исторической эпохи в романтизированное «былое», ибо сердце его влекло не ушедшее, а вечное и непреходящее. Если романтики идеализировали минувшее – как немецкий поэт Новалис западное Средневековье, а славянофилы – Древнюю Русь, то святитель Филарет Московский искал во временном отблеском вечности – он находил величие там, где мы созерцаем образ вечности в истории, и почитал прошлое – особенно прошлое Церкви – как икону вечности, как кладезь нестареющей мудростью и многоценного жизненного опыта. В своих автобиографических записках историк С.М. Соловьев, крайне критически относившийся к личности митрополита Филарета Московского и считавший, что он «убил творческий дух в Московской Духовной Академии», писал, что у Филарета была «горячая голова и холодное сердце». В действительности же, сердце святителя Филарета Московского было чуткое и впечатлительное, а ум его был необычайно проницателен – истинный богослов с печатью глубокой и бессонной думы на сухом лице и философ по складу ума и мышления, он всегда носил в своем сердце затаенную боль и душевную тревогу за судьбу отечества и мира, за судьбу Русской Православной Церкви. В минуту пророческого прозрения и скорбных раздумий о происходившем в России и ее драматичном будущем, святитель Филарет Московский однажды задумчиво произнес: «Кажется, уже и мы живем в предместьях Вавилона, если не в нем самом».
Весь мир, отвергнувший заветы Христа и лежащий во зле, представал в сознании святителя Филарета Московского в апокалиптическом образе нового Вавилона. В своих очерках по истории русской проповеди исследователь В.П. Зубов отмечал, что «в этом восприятии мира как Вавилона – трагизм Филаретова миросозерцания… Весь мир оказывался в глазах его опустошенным, отравленным горечью пессимизма и скепсиса… Пессимистическая горечь и острый ум Филарета без труда обезоруживали благодушное или самоуверенное мечтание о прогрессе… В нем не было хилиазма, веры в прогресс и рай на земле. Его основным убеждением было, что на земле всегда и неизбежно все дурно, что историческая жизнь идет не к уменьшению, а к увеличению страданий, что чем дальше, тем будет становиться хуже. И наряду с этим в нем жило твердое сознание, что Бог и святость не нуждаются ни в чем, кроме себя. Отсюда совершенно необходимо вытекало, что христианину дано разрешить все вопросы христианской жизни совершенно независимо от среды, что прогрессирующее «хуже» мировой истории никак не задевает христианства. «Новое» религиозное сознание и «богоискательство» требовали всяческих подпорок для христианства». Надо сказать, что В.П. Зубов верно уловил трагизм мироощущения святителя Филарета Московского и отсутствие в его богословии хилиастических чаяний – веры в возможность Царства Божиего на земле, но в то же время невозможно согласиться с определением миросозерцания Филарета как «христианского пессимизма» и «утверждения страдания и боли, – «тесного пути», – как естественного и неизбежного». Миросозерцание святителя Филарета Московского трагично, ибо он видел, что обыденная и повседневная жизнь людей оторвана от нравственных заветов Христа Богочеловека, но в то же время его богословие проникнуто евангельскими добродетелями – верой, надеждой и любовью. Богословие святителя Филарета Московского основано на его личном духовном опыте веры и богослужебной жизни Церкви, на Слове Божием и Священном Предании, оно – святоотеческое по духу. С екклесиастовой грустью святитель Филарет Московский смотрел на реалии нашего суетного мира – в своих проповедях он изобличал не мир Божий, а именно падшесть нашего бытия – мира, лежащего во зле, развенчивая мнимое величие и мимолетную славу нового Вавилона – мирского общества, где забыт Бог, а грех возведен в норму. По своему церковно-нравственному пафосу проповеди святителя Филарета Московского – это вызов новому Вавилону, а он сам – борец против обмирщения Церкви. В душе святителя Филарета Московского всегда жила апокалиптическая тревога перед вторжением суетного и мирского в область духовного и священного – страх мерзости запустения на святом месте и поругания святыни, что символически выразилось в его сне, относящемся к 1836 году и описанном в письме архимандриту Антонию: «Я вошел в собор Невской Лавры и в левой стороне увидел дверь в другую, меньшую церковь, которой на яву нет. В сей церкви видел я несколько отставных от училищной службы. Двое облачались, а один просил меня о месте. От запада услышал я музыку, потом стук, и, наконец, несли в алтарь комнатную мебель, на которой сидят или спят. В иконостасах обеих церквей позолота была видна, а изображения не ясны. Свет был как от ночного освещения, но не было в виду ни одного светильника. В большой церкви сквозь икону на аналое проросла трава попутник. Я пошел было к западным дверям большой церкви; но обратясь, чтобы взглянуть еще на внутренность, увидел, что внутренность с половины церкви опущена тремя ступенями ниже внешней части, пол не ровен, и камни пола разошлись один от другого. Приближась к алтарю, не мог я рассмотреть царских врат; а обратясь опять, чтобы идти вон, увидел среди церкви большой колокол, висящий так низко, что кто-то идущий у меня по левую сторону начал ударять его по краю рукою и качать. Я упрашивал не делать сего, потому что колокол может упасть; меня не слушали; колокол упал, не задев меня, хотя я стоял очень близко и не мог отсторониться, на нем я увидел трещину. Мне неприятно было, что я при сем был, хотя не участвовал; и я проснулся. Странно, что сновидение, столь многосложное (я еще сократил некоторые подробности), до сих пор ясно помнится во всех частях». С горечью в сердце святитель Филарет Московский видел, что апокалиптическая ночь сгущалась не только на дальнем Западе, но и над бескрайней Россией, не только за оградой Церкви, но и над самой Церковью: «Как время наше походит на последнее! Соль обуявает. Камни святилища падают в грязь на улицу». «С горем и страхом смотрю я на изобилие людей заслуживающих лишение сана». В проповедях святителя Филарета Московского отчетливо звучали апокалиптические ноты – он не столько страшился исторических катастроф и конца света, сколько предощущал гнев Божий и Суд Вседержителя – «ныне суд миру». «Примечайте, христиане, как со дня на день умножаются знамения Его пришествия». «Если время за тысячу восемьсот лет до нашего называлось уже кончиною лета, то наши дни, конечно, еще ниже висят на конце веков, над бездною вечности». «Осмотритеся, живущие на земли и мори; не приметите ли вы уже сей ярости дьявола в самом ее действии вокруг себя?». Богословская мысль святителя Филарета Московского всегда была эсхатологически напряжена – он остро ощущал, что со дней Христовых наша история разворачивается в тени Страшного Суда и движется к своей апокалиптической развязке. Но нужно заметить, что в своей книге «Русские проповедники: Очерки по истории русской проповеди» В.П. Зубов несколько преувеличивает апокалиптический пафос святителя Филарета Московского, ибо последний был убежден, что творческое слово Бога не только сотворило небо и землю и хранит вселенную, но и действует в истории мира – Промысел Божий охватывает все сущее – ход всемирной истории и судьбу как всех народов и цивилизаций, так и каждого отдельного человека. Весь мир лежит во зле, но в то же время – «во всем земном есть нечто небесное» – в том числе в государстве с его учреждениями власти и суда, в обществе и культуре, тем самым мирская жизнь и духовная жизнь имеет точки соприкосновения. Со свойственной ему проницательностью святитель Филарет Московский провозглашал, что христианство не вмещается в узкие рамки мира сего и не может быть применимо к устроению социально-мирской жизни, но вместе с тем, Церковь призвана воцерковлять и благовествовать о Христе распятом и воскресшем. Возвещая о том, что Церковь должна иметь свой дух, отличный от государственного, святитель Филарет Московский напоминал, что «апостолы и древние отцы церкви устроили и распространяли Церковь, и разрушали взгромождение ересей не силою внешних законов языческого мира, но силою крепкой веры, любви и самопожертвования». В своих проповедях и богословских раздумьях святитель Филарет Московский поднимал вопрос об оправдании истории и культуры – история мира обретает оправдание и смысл во Христе, а культура – в Церкви и области духовной жизни, ибо вне Христа и Его святой Церкви вся наша цивилизация и жизнь, вся наша литература, искусство, наука, публицистика и быт, все наши «изуродованные суетою обычаи» будут брошены в огонь, как плевелы. Святитель Филарет Московский всегда опирался на Слово Божие и духовный опыт святых отцов Церкви, он не допускал мечтаний в богословии, церковном искусстве и духовно-молитвенной жизни, не терпел романтического фантазирования о прошлом, равно как и наивно-утопических и хилиастических грез о светлом будущем. Трагическое мироощущение святителя Филарета Московского зиждилось на остром ощущении того, что вся наша жизнь висит над бездной вечности, а сквозь все земное творение просвечивает небытие: «Что такое тварь сама в себе, вне Бога? Ничто; поскольку она из ничего сотворена. Что может она произвести сама собою, разве опять тоже ничто, из которого сама произведена, хотя, может быть, покрытое призраком вещественности, что называется суетою?». В предсмертный час великий русский поэт Г. Державин дрожащей рукой написал на грифельной доске свою знаменитую оду «На тленность» со строками: «Река времен в своем теченьи уносит все дела людей и топит в пропасти забвенья народы, царства и царей». Эти грозные строки поэта глубоко созвучны раздумьям Филарета Московского, говорившего: «Представьте себе человека, который стоит над потоком, и видит, как его сокровище низвергается в глубину. Касаясь вод, оно производит звук, и рождает круги, один другого пространнейшие: но в тоже мгновение скрывается в глубине, и только трепетание вод остается приметным зрителю. Подобно сему, кто может созерцать, пусть станет теперь над потоком времен, над водами народов, как изъясняется язык Пророческий. Смотри, как драгоценная жизнь явилась; подвигла своею силою народы; наполнила своею деятельностью многочисленнейшие круги, один другого пространнейшие; произвела громкие звуки славы: но вдруг она погрузилась в вечность, и одно трепетное движение грозной нечаянности простерлось по всем известным народам». «Если ты не взойдешь туда, где Христос одесную Бога: то подумай, земнородный, что с тобою будет, когда видимые небо и земля прейдут, и вне горнего Царствия Христова ничего не останется, кроме Ада? Смотри, как земля под тобою рушится, и Ад разверзается: нет иного средства спасения, как всею силою держаться за горнее». На протяжении всей своей жизни святитель Филарет Московский всей силой своей души держался за горнее и искал опору только в вечном и незыблемом – в Божественном. С херувимской зоркостью, архипастырским трезвомыслием и апокалиптической тревогой он вглядывался в темнеющие дали грядущего, но нельзя согласиться с мыслью, что «из Апокалипсиса он взял только суд и гнев Божий». Апокалиптика святителя Филарета Московского – это не только апокалиптический образ семи грозных чаш, изливающих на землю ярость гнева Вседержителя, не только чаяние Суда и неусыпное бодрствование в ожидании Небесного Судии, но и чаяние всеобщего воскресения мертвых и окончательного торжества правды Христовой.
Хранящий в сердце своем заветы Иисуса Христа и грозные предостережения Апокалипсиса, просвещенный библейской мудростью и убежденный, что «без святых мир не был бы достоин хранения Божия, и не мог бы стоять», святитель Филарет Московский во всех своих проповедях стремился обратить людей от земных и суетных дел и забот к небесному и вечному. Во времена перепутья эпох, когда неверие и скептицизм распространялись среди образованного российского общества, святитель Филарет Московский явил себя как несокрушимый столп Церкви – зоркий зритель за событиями своего века и неусыпный блюститель христианской веры, он защищал веру в чудеса Божии и догматы Православия перед лицом научного сообщества. Как воспоминал преосвященный Платон Фивейский, «когда некоторые из ученых в Москве начали пред митрополитом Филаретом высказывать свои недоверия к сказаниям о чудесах святых, владыка быстро и строго ответил сомневавшимся: составитель Четии-Минеи – святитель Димитрий Ростовский – был умнее нас с вами. Сам Господь Бог, прославил его и присоединил к сонму Своих угодников». По замечанию протоиерея Николая Флоринского, для того, чтобы «более утвердить верующих в Того, Кто изрек ученикам Своим и, в лице их, всем своим последователям – «истинно, истинно говорю вам: верующий в Меня, дела, которые Я творю, и он сотворит, и более сих сотворит, потому что Я к Отцу моему иду» (Ин.14:12), митрополит Филарет поручил Московской Духовной Академии дать студентам тему для сочинения: святитель Димитрий Ростовский и его Четьи-Минеи, где было бы показано, какими историческими документами пользовался составитель Четьи-Минеи и насколько они достоверны». Вспоминаются и слова святителя Иннокентия Херсонского, на обращенные к нему вопрошания скептиков – «не удивительно ли, владыка, что в житиях святых мучеников постоянно являются Ангелы и сам Господь?», ответивший – «я более удивился бы, если бы они не являлись, ибо самоотвержение мучеников было необычайное». Из огненности сердца проистекала резкость в словах святителя Филарета Московского – он мог сказать резкое слово М.М. Тучковой – будущей игуменьи Марии, а затем – поехать к ней с извинениями. Письмо к своей духовной дочери – к графине Е.В. Новосильцевой от 12 августа 1822 года, митрополит Филарет закончил просьбой о прощении: «Простите, если сказал много и ненужное». По свидетельствам современников митрополит Филарет Московский мог горячо спорить с добрейшим доктором Ф.Ф. Гаазом, а позднее – честно и искренне признать его правоту, он порой мог быть резок со священниками своей епархии, но его высокая требовательность диктовалась духовной высотой нравственных норм церковной жизни. Святитель Филарет Московский был строг с людьми, но он был строг и по отношению к себе самому – строгость эта проистекала из желания быть искренним перед лицом всезрящего Бога Судии, испытующего все глубины сердец человеческих. В одном из своих писем Муравьеву он с грустью Екклесиаста писал о суетности своей жизни: «Дни мои исчезают, может быть, только в суете, а не в деле, но исчезают: так, что я не умею уловить их, и употребить по желанию». При всей твердости церковных убеждений и строгости в делах веры и духовной жизни – прежде всего к самому себе – святитель Филарет Московский отличался не только острым и проницательным умом, но и необыкновенной терпимостью, внимательностью и добросердечием, о чем свидетельствуют его письма. «В них покойный владыка является прежде всего мужем духовна делания, созерцателем тайн Божиих в проявлениях духовного мира, приемлемых им со синенною верою древних святых отцов, которые столь остро удостаивались непосредственного проявления благодати Божией. Верный последователь их примерам, он внимательно следит за иноческими подвигами подчиненной ему братии, указует ей прямые пути к духовному преуспеянию, радуется спехам и глубоко скорбит при встречающемся иногда уклонении от иноческих обетов. Всегда строгий к самому себе, он и от подчиненных требует неуклонного исполнения их обязанностей; – но строгость начальственных взысканий смягчает отеческою любовью и старается скорее врачевать греховные язвы, нежели наказать согрешившего». Как опытный духовник и проницательный душеведец митрополит Филарет Московский указывал на то, что невидимые, но подлинные грехи человеку мешают увидеть видимые, но мнимые добродетели. В своих письмах к игуменьи Марии он призывал не страшиться печалей и скорбей, взыскать радости духовной, в которой не было бы жала мирской печали, и увещевал: «Врачуйте уязвленное сердце здравым рассуждением, молитвою и упованием на Бога». Рассуждая о врачебном искусстве – подлинно человеколюбивом деле – святитель Филарет Московский настаивал на том, что «врач не слишком должен полагаться на одну свою проницательность и знание, и что взор ума его не должен погрязать в веществе», ведь человек – это не одно тело, а целостная личность, имеющая дух, душу и тело. По возвышенному слову святителя Филарета Московского, «исцелять есть дело Божественное» и каждый христианин по завету Христа призван посещать болящих и утешать скорбящих, а пастыри Церкви есть врачи духовные, они – духовники, прозревающие сокровенное – смотрящие внутрь души, а это «требует возвышения духа к горнему Духу премудрости и разума. Как всякую истинную, так и врачебную – Господь дает премудрость и от лица его познание и разум». В своей торжественной речи, сказанной на столетие святителя Филарета Московского, протоиерей Александр Дернов, говорил, что «будучи великим иерархом Церкви Православной, покойный митрополит Филарет был и замечательным духовным администратором… Каждый епархиальный архиерей помянет в митрополите Филарете мудрого наставника в тяжелом деле управления духовною паствою, – в его бесчисленном множестве резолюций найдет прекрасное руководство на всякий почти случай в епархиальной практике... А сколько иерархов и пастырей вышло вообще из духовно-учебных заведений, благоустроителем которых был почивший иерарх, как член комиссии духовных училищ, как начертавший проекты уставов для многих из них. Это был искушенный в государственных делах муж правды и закона, муж труда и совета… Этот иерарх был и горячим патриотом в истинном смысле этого слова. Устраняясь, как духовный деятель, от политических, литературных и иных при разных случаях заявлений, тем не менее он постоянно следил за современными стремлениями в России и одобрял их, когда они были направлены на общее благо, негодовал, когда они клонились ко вреду народа, и обличал их ложь и зло, указывая на них – в своем годовом отчете Священному Синоду, в служебной и частной переписке своей, в проповедях и личных беседах с людьми всех слоев общества». Будучи горячим патриотом, святитель Филарет Московский всем сердцем любил свое отечество – его искренняя и пламенная любовь к России запечатлелась в его богословских творениях и во всей его пастырской жизни – он печалился за весь народ и всегда возносил молитвы за Россию – как во дни успехов, так и в тяжкие годины исторических потрясений и испытаний, а вместе с тем, он был иерархом-бессребреником и благотворителем, жертвующим средства для нищих и обездоленных. По свидетельству отечественного библиографа Пономарева, «преосвященный Филарет Дроздов чутко отзывался на всякие крупные события общественной и государственной жизни; сжатые очерки былого, немногие черты, схватывающие существенный смысл явлений, меткие, сильные намеки, а порой даже картины событий и рисующие характеристические отзывы встречаются очень часто в его проповедническом слове; самые тексты Священного Писания, выбираемые им темы для своего слова, являлись иногда чрезвычайно знаменательными и близкими по отношению к данному времени; встречая государей, он в слове своем порой как бы подводил итоги их минувшей деятельности и изрекал свой освящающий приговор». Во всех проповедях святителя Филарета Московского ощущается сопричастность библейской истории – стремясь высветить смысл происходящих исторических событий в свете двух Заветов и христианской веры, он возводил их к библейской и богослужебной парадигме. В своей великолепном послесловии «Дар слова» к книге филаретовских проповедей «Мудрость христианская» протоиерей Павел Хондзинский тонко подметил, что митрополит Филарет Московский не только пытался на образном языке описать и освятить разворачивающуюся перед ним историческую действительность – «литургизировать русскую государственную жизнь», но и направить ее в русло священной истории, отсюда – как активное участие в воздвижении храма Христа Спасителя и переводе Библии на русский язык, так и глубокая связь его богослужебного творчества с событиями современной ему истории – «Благодарственный молебен о избавлении от нашествия двунадесяти язык», «Молебен на совершеннолетие наследника престола», «Молитва на тысячелетие России», «Молитва на восьмисотлетие Москвы», «Последование празднования пятидесятилетия Бородинской битвы». По заветной мысли протоиерея Павла Хондзинского, в своем архипастырском служении, в своих проповедях и богословских сочинениях святитель Филарет Московский путем жизнетворческого синтеза и силой евангельского, пастырского и богослужебного слова – «глаголов жизни» – стремился преодолеть антитезу – «Афон – Константинополь», или иными словами антитезу – «пустыню или царство», «бегство от мира или христианский мир». «Между путями царства и пустыни есть и еще одно парадоксальное единство: единство свободы. Если пустыня есть свободное бегство из мира, свободный отказ от града пребывающего ради обетованного града грядущего, то и царство – свободный отказ от своих сил, свободное подчинение – «послушание любви» – требованиям богопоставленной власти и общественного блага. И то, и то во всяком случае, противоположно своеволию, которое есть сумасшествие свободы». Знаменательно при этом, что если тема Креста преобладает в ранних проповедях святителя, то богословие свободы становится одним из важнейших моментов его позднего творчества». Помня, что Христос есть Абсолютная Истина и Вечная Жизнь, митрополит Филарет Московский пламенно веровал в то, что познание Истины Христовой есть путь к духовному преображению и освящению самой жизни – к ее претворению в христианское житие, отсюда – его убеждение, что не внешние реформы, а только духовное преображение жизни, происходящие изнутри, может преодолеть раскол русской жизни на гражданскую и церковную, и возвести ее в русло священной истории. В лице святителя Филарета Московского находили идеолога русской государственности и апологета идеи священного царства, но, во-первых, он резко критически относился к теократии (в ее католической версии), находя в ней обмирщение духовного и порабощение церковного светскому, во-вторых, Филарет провозглашал полную независимость Церкви от всего мирского – в том числе и от государственной власти – «благо и благословение царю, покровителю алтаря; но не боится алтарь падения и без сего покровительства», а в-третьих, он всегда осознавал великое призвание священнослужителя и стремился прежде всего угодить не мирским властителям, а Богу – когда император посещал храм, то Филарет не выходил торжественно встречать его как подданный, а в полном облачении, с возженными свечами ожидал при входе в храм и как пастырь вводил монарха в дом Божий. По справедливому замечанию В.П. Зубова, «когда Филарет произносил приветственные речи царям, его слова звучали властно и независимо. Святитель никогда не мог допустить ничего, роняющего достоинства иерархии… Филарет говорил с царями как иерарх, помазывающий их на царство». В своих проповедях на освящение храмов святитель Филарет Московский никогда не опускался до льстивых панегириков богатым жертвователям на благоустройство церквей, но возвещал: «Если бы кто сказал, что он щедрыми приношениями храму Божию составил славу его: то я повторил бы ему проповедь Аггея Пророка: Мое серебро и мое злато, глаголет Господь Вседержитель». В торжественный день празднования юбилея князя С.М. Голицына – 26 марта 1837 года святитель Филарет Московский произнес назидательную речь, в которой указал на то, что священническое служение «назначено не для похвалы и славы человеческой, но для провозглашения славы Божией».
Земная жизнь во всей ее суетности и многообразии впечатлений глубоко не волновала душу святителя Филарета Московского – он смотрел на мир «суровым оком инока, отрекшегося от мира», а взор его был обращен к небесам: «Наше житие на небесах есть, – должно не смотреть на видимое, но на невидимое», «видимая временна, невидимая же вечна», «Евангелие произносит суд на всякую любовь мира без исключения: любы мира сего – вражда Богу есть», «суета сует – всяческая суета»... По разъяснению протопресвитера Василия Виноградова: «Эта сурово-аскетическая настроенность Филарета раскрылась в нем в связи с характерной особенностью его душевного склада: он был человек прежде всего мысли, а не непосредственных впечатлений жизни. Впечатления жизни сами по себе, непосредственно, не в состоянии были вызывать в нем сильные чувства; лишь освещенные, пережитые мыслью, лишь претворенные в идеи и мысленные образы эти впечатления пробуждали в его душе отклик чувства; и в этом случае чувство было глубоко и сильно, по мере напряженности и глубины работы мысли, и могло доходить до сильнейшего глубокого одушевления. Сам Филарет говорит об этом своем свойстве в одной из проповедей: «убеждение ума само собою перерождается в живое чувство сердца, и по той мере, как свет от солнца правды умножается в уме, согревается и воспламеняется сердце». Холодный к непосредственным впечатлениям жизни, Филарет был горяч сердцем к умосозерцаемым им религиозным идеям и образам; он воспринимает их не как холодный учений, а переживает их, одухотворяете, оживляет горячим, сильным чувством, как религиозный поэт. Отсюда проповеди Филарета полны глубокой возвышенной поэзии в той мере, как он, отрешаясь от земных будничных явлений и запросов, витает мыслью и чувством в мире религиозных идей и образов: здесь Филарет дает поразительно чудные образцы религиозной поэзии». Для мироощущения святителя Филарета Московского характерно чувство колеблющейся земли – зыбкости земного бытия. Все в нашем суетном мире зыбко и непостоянно, то, что многим представляется нерушимой крепостью легко превращается в пыль и прах, а мимолетная мирская слава и власть – это письмена на песке. В основе своего бытия все сотворенное меонично – мир не мог бы возникнуть без воли всемогущего Бога и не мог бы существовать без Его благой творческой мощи: «Бог творит из ничего; потому, если бы Он прекратил Свое действие, осталось бы не более, как ничто». Перед лицом Всемогущего все ничто – вся роскошь царских дворцов и величие мирских правителей, вся мудрость философов и все знания ученых, все сокровища богачей и все головокружительные достижения науки, вся красота мира и все шедевры искусств – все меркнет перед величием Бога, а потому – Бог есть высочайшая Святыня. В мистическом восприятии святителя Филарета Московского явление Бога есть испепеление всего суетного и мирского – в описанных в Ветхом Завете моментах Богоявления пред лицом Всемогущего меркла вселенная, утихали моря и горы таяли как свечи, а в эсхатологический час второго пришествия Иисуса Христа в силе и славе Его Божественного величия сгорит земля и все дела ее. «Господь щадит сынов мира, когда им не является. Ибо может ли сухая трава также выдержать присутствие огня, как выдерживает золото, которое им очищается и совершенствуется? Не превратит ли он ее мгновенно в пепел и прах?». С необычайной проницательностью святитель Филарет Московский разоблачал иллюзию мирского благополучия и предостерегал, что мирное время – «скороспелое и дешевое благополучие», «краткая дремота под шумом опасной бури, безопасность, основанная на неведении». Предвосхищая рассуждения двух русских религиозных мыслителей – Константина Леонтьева и Николая Бердяева о том, что христианство не вмещается в мир, святитель Филарет Московский, зная и чувствуя всю сотрясающую силу христианской веры, двигающей горами, пророчески предрекал, что в конце времени крестная сила Христова потрясет всю землю и разрушит новый Вавилон – царство Антихристово, низринет то, что казалось незыблемым и затмит то, что блистало обманчивой славой. Метафизическое чувство страха Божиего и трепет перед Святыней – характерная черта религиозного мироощущения святителя Филарета Московского: «Если вы знаете, что такое страх раба пред царем, обвиненного и повинного пред нелицеприятным судиею, то увеличив меру даже до безмерия, вы можете понять, что такое должен быть страх человека пред Богом». С мистическим трепетом святитель Филарет Московский совершал Божественную Литургию и переживал трепет Голгофы в таинстве Евхаристии: «Возобновляется то самое, что на Голгофе всю тварь привело в трепет, и землю потрясло, и камни сокрушило, и на животворное око мира навело смертный мрак… Но если так: то, что с нами будет, когда и земля не тверда под нами, и небо над нами не спокойно? Куда убежать с колеблющейся земли? Куда уклониться из-под грозящего неба?». В тревожный и страшный тридцатый год – год эпидемии холеры, с библейской силой грозно зазвучали слова святителя Филарета Московского: «Уместно ли дремать беспечно на краю пропасти? Бог положил нас на весы правосудия Своего, так что одна пылинка, прибавленная к тяжести грехов наших, одна минута, не употребленная для облегчения сей тяжести, могут низринуть нас». Мистический опыт святителя Филарета Московского – молитвенное предстояние перед Сущим и Непостижимым, священный трепет перед Высочайшим Судией живых и мертвых. В восприятии Филарета Московского, храм – это не только дом молитвы и лечебница душ, но и судилище Божие, а Бог Библии есть Бог правды и любви: «Приблизьтесь и рассмотрите грозное лице правосудия Божия, и вы точно узнаете в нем кроткий взор любви Божией». Всемилостивый Бог милосердия есть и грозный Бог правды. Для религиозного сознания святителя Филарета Московского характерно чувство запредельности Святыни всему мирскому и суетному – пафос трансцендентности Божества и Его неописуемого величия, апокалиптическое ощущение, что Царство Небесное – это мир Сияющей Святыни, где нет места ничему скверному, греховному и падшему. Только через искупительную жертву Иисуса Христа, а также нашу веру и покаяние раскрываются врата Царства Небесного. На языке возвышенной литургической поэзии святитель Филарет Московский возвещал, что Христос – «Царь тернового венца», Он искупил грехи рода человеческого Своею страшной жертвой, а наше дело – «вечно палящие слезы покаяния», ибо без веры, действующей любовью, и покаяния, очищающего душу, невозможно войти в горний Иерусалим. В скоротечной земной жизни нужно искать не мимолетных наслаждений и суетных развлечений, а спасения души: «Жажду приятного угаси жаждою голгофскою; в сладости земные положи оцет и желчь, поднесенные распятому Господу». Миросозерцание святителя Филарета Московского – это трагический реализм православной веры. Со времен грехопадения Адама весь мир – это пустыня изгнания, мрачная пещера и темница, а каждый человек – «узник мира» или лучше сказать царь, заключенный в темницу и тоскующий по свободе. В проповедях святителя Филарета Московского наш суетный и бренный земной мир есть «мрачный Египет, теснота духовная», «рудокопная пещера». «Что такое вся земля, после Рая, как не пространная темница? Что человек вообще, как не осужденный преступник райского закона, изгнанник рая, пленник греха узник бренной плоти, отягощающей душу? И не гнушалась чистота Твоя. Ты пришел; и в сей темнице, для сего преступника, изгнанника, пленника, узника, поставил Твой голгофский крестный жертвенник». Столь же чутко и остро как М.Ю. Лермонтов и Н.А. Бердяев, Владимир Эрн и преподобный Иустин Попович – предвосхищая их всех – святитель Филарет Московский ощущал метафизическое рабство падшего человека – рабство у греха, смерти и тления. Тюрьма и мрачная пещера – образ нашего падшего мира, а свобода обретается во Христе и в Церкви – через стяжание благодати Святого Духа, ибо, где Дух Господень, там и свобода.
Живя среди волнующегося моря житейского – посреди шумной Москвы и в бурном кипении общественной жизни, святитель Филарет Московский хранил свой внутренний мир и был истинным молитвенником. Если духовно-аскетическими подвигами в пустыне стяжается Царство Небесное внутри сердца, то в трудах – пастырских, богословских, сострадательных, научных, общественных и культурных – в царстве мира сего может созидаться внутренняя пустыня – Фиваида в сердце человеческом. В сердце святителя Филарета Московского всегда жила жажда пустыни, хотя в земной жизни пустыня была желанна, но недостижима для него: «Мне же, который недолго беседую с пустынею и о пустыне, и потом долго пребываю в молве и попечениях града и дел человеческих, – кто даст ми криле яко голубине; и полещу, и почию? Могу ли сказать себе, – или когда наконец возмогу сказать: се удалился бегая и водворихся в пустыни?». Крылья святителя Филарета Московского – это крылья пустыни, о которых он писал незадолго до кончины своей в исповедальном письме архимандриту Антонию: «Кто даст мне крылья и полечу, и почию в Лавре и в ските? Но дела сильно опутывают меня». В своей знаменитой проповеди на освящение Михеевского храма святитель Филарет Московский с пронзительным библейским лиризмом писал о крыльях пустыни и воспевал монашество как бегство из суетного мира: «Расторгнуть всякие узы, привязывающие нас к миру, бежать из него, как Израильтяне из Египта, как Лот из Содома» – это путь к Богу. Крылья святителя Филарета Московского – это крылья, уносящие в пустыню отшельников и аскетов, пребывающих в непрестанной молитве и Богомыслии. С горечью сетуя, что душа его отягчена чувственностью – «птица с отягченными свинцом крыльями», которая «только бьется о землю, вместо того, чтобы возноситься к небу», святитель Филарет Московский всем сердцем жаждал свободы – освобождения от гнета суетного мира для вечной жизни с Богом. Всем сердцем чая избавления от суеты житейских дел, святитель Филарет Московский писал: «Жизнь безмолвия не для многих. Но посещение безмолвия для всякого должно быть вожделенно. Кто не упраздняет себя, хотя однажды в день, хотя на непродолжительное время, от всякого внешнего земного занятия, попечения, пристрастия, и не вводит своей души в благоговейное безмолвие пред Богом: тот еще не познал пути мира для души своей». По наставлению святителя Филарета Московского, духовной жизнью можно жить и в миру – среди суеты мира можно быть истинным подвижником Божиим и каждое мгновение своего бытия ощущать себя пред престолом Всесильного. Нужно, чтобы молитва воцарилась в нашем сердце, а последнее обратилось в пустыню – очистилось от мирских страстей. По слову святителя Филарета Московского, мир есть пещера, а человек без Бога – жестокий зверь, более того – как истинный православный подвижник и инок по духу, он, как великие аскеты древней Церкви – преподобный Макарией Египетский и преподобный Исаак Сирин, ясно осознавал, что «сердце человеческом подобно граду, осажденному со всех сторон и таящему крамолу внутри». Каждый человек создан по образу и подобию Божиему, а следовательно – предназначении к идеальному – к святой и духовной жизни, но с грехопадением Адама язва греха поразила естество человеческое – «подавлены силы нашей духовной природы», сердце же – средоточие темных страстей, гнездящихся там, как змеи гнездятся в темных пещерах. Для полноценной духовной жизни нужен подвиг деятельной веры – нужны пост и молитва, милующее сердце и рассудительный ум, крепкая воля и верность Богу, стяжание благодати Святого Духа и следование заветам Христа, запечатленным в Евангелии. Пост и молитва – это крылья духа, уносящие человека во внутреннюю пустыню его сердца, а затем в небеса – в вечный и нездешний Град, возвышая его к Богу. По сильному выражению протоиерея Георгия Флоровского, святитель Филарет Московский был «трагическим икономистом» – он желал жить тихой уединенно-созерцательной жизнью и служить священником при святых мощах преподобного Сергия Радонежского, а по неисповедимой воле Провидения его архипастырское служение протекало среди суетной и шумной мирской жизни, но вся его кипучая и энергичная церковно-общественная деятельность была не столько следствием уступок миру, сколько стремлением служить Христу и Его святой Церкви везде и всегда – «явиться истинно верным не только пред царем и отечеством, но и пред Богом». Один из современников свидетельствовал, что святитель Филарет Московский «погрузился так сказать на самое дно мелочей духовной администрации», но это – лишь картина его внешней жизни, видимой миру, в то время как внутренняя жизнь его оставалась тайной. В личности святителя Филарета Московского было нечто загадочное – он словно воплотил в жизни своей девиз тютчевского стихотворения «Silentium» – «молчи, скрывайся и таи и чувства и мечты свои»; отсюда – его бросавшаяся в глаза окружающим скрытность. Святитель Филарет Московский никогда не обнажал свою душу перед окружающими людьми – свои сокровенные думы, печали и чаяния, сомнения и переживания он вверял лишь своему духовнику – архимандриту Антонию Медведеву. По справедливому умозаключению протоиерея Георгия Флоровского, «вполне открытым был он только перед Богом, не перед людьми – во всяком случае не перед всеми и не перед каждым». До последних и самых сокровенных глубин свое сердце святитель Филарет Московский раскрывал в опыте самоанализа и в таинстве Богообщения – в сокровенной и исповедальной молитве.
Молитва есть лучшая и самая возвышенная форма общения с Богом, Ангелами и людьми, она – источник мудрости и утешения. Молящийся возвышает душу свою и уподобляется библейским пророкам от Моисея и Давида до Иоанна Крестителя, а Бог дарует утешение Своей благодатью. Все истинные христиане – мученики и исповедники в мире, лежащем во зле, а их Утешитель – Сам Господь Бог. Как путь нисхождения Бога в мир ведет от Фавора на Голгофу, так и путь восхождения сынов человеческих к Богу ведет через Голгофу на Фавор. В проповедях святителя Филарета Московского отчетливо звучат исихастские мотивы. Обращаясь к евангельскому сюжету о восхождении Иисуса Христа на Фавор и преображении Господнем он задается вопросом – зачем евангелист Лука акцентирует внимание на том, что преображение Сына Человеческого совершилось в тот, момент, когда Он взошел на гору и молился? По рассуждению святителя Филарета Московского, евангелист Лука благовествует о молящемся Христе Богочеловеке, «чтобы указать нам в молитве путь к свету Фаворскому, ключ тайн духовных, силу откровений Божественных». «Если богомудрый евангелист Лука нашел столь нужным с изображением славы Фаворской соединить мысль о молитве, то конечно не излишне будет и нам, христиане, с воспоминанием славного Преображения Господня соединить хотя некое малое размышление о силе и действии молитвы». По определению святителя Филарета Московского, человек есть существо молящееся – даже язычники могут быть свидетелями о силе молитвы – не имея истинного Богопочитания, они, тем не менее, ощущают в душе своей духовную нужду по Богу и жажду молитвы – в их омраченных сердцах Господь оставляет искры Своего света, который «просвещает всякого человека, грядущего в мир», более того – через опыт молитвы человек может придти к истинному Богопознанию, а следовательно – во все века и «во всем роде человеческом известна была сила и действительность истинной молитвы, несмотря на последовавшее повреждение Богопочитания, осталось неизгладимое всеобщее уверение как о необходимости самого Богопочитания, так и о пользе молитвы, то есть о ее силе и действительности». Вслед за апостолом Павлом богословски критикуя мирскую философию «по стихиям мира сего», которая пренебрегает Священным Преданием и Словом Божием и «думает надежнейшее свидетельство Истины дать сама себе», святитель Филарет Московский восставал против рационально-механистического мировосприятия и детерминизма, учащего, что «весь мир связан узами причин и последствий, в которых и свободные существа более или менее запутаны», а следовательно – все молитвы бесполезны и бессмысленны – «разве только для своего смирения и покорности пред властью и величеством Творца». Со всей силой своего ума и пастырского слова святитель Филарет Московский защищал свободу человека – человек есть не искусная машина, а разумное и свободное существо – личность – произведение всесовершенного Творца неба и земли, а Бог есть не только Художник и Вседержитель, но и Царь и Властитель – Он всемогущ и царствует над всеми мирами и веками, и нет ничего удивительного, «если Всеблагой Отец Небесный, по молитве земнородных чад Своих, дает новое, необыкновенное направление природе, управляемой законом необходимости. Сим уподоблением изъясняет действие молитвы сама Истина и само Слово Божие». Сетуя на то, что многие совершают священное дело молитвы более наружно – по обряду, нежели внутренне – по духу и сердцу, святитель Филарет Московский предостерегал, что только исходящая из глубин сердца молитва сильна и действенна, а одно наружное моление не даст душеспасительного плода и даст повод для сомнений в Истине и силе молитвы, а затем – поколеблет веру или же введет в состояние лености и уныния, к мысли, что «молитва сильная и действительная есть, может быть, особенный дар благодати, предоставленный только для некоторых избранных Божиих и для некоторых только чрезвычайных случаев». По мудрому наставлению святителя Филарета Московского, всякая молитва, идущая от сердца и сопряженная с верой и упованием на Бога – имеет действенную силу, «если только предмет молитвы не противен премудрости и благости Божией и благу молящегося». «Представьте себе человека, который силою молитвы затворяет и отверзает небо для прекращения и низведения дождя; велит, чтобы горсть муки и немного елея достаточны были для пропитания нескольких человек, на несколько месяцев, и даже, может быть, не на один год, – и сие исполняется; дует на мертвого, – и он воскресает; низводит с небес огнь, дабы он попалил жертву и жертвенник, погруженный в воду. Что может показаться необыкновеннее сея силы молитвенные? Но так кажется только для человека, не знающего силы духовной; а для знающего сие есть дело подобного нам человека. Это не мое мнение, но учение Апостольское. Апостол Иаков, поучая нас «молиться друг за друга», в убеждение к сему говорит, что «много может молитва праведного», и сие общее для всех наставление, и убеждающую мысль подтверждает именно примером необыкновенного человека, которого мы теперь изобразили и которого он называет подобным нам человеком… Для чего сказано, что сей чудодействующий Илия был «подобострастен нам»? Точно для того, чтобы, почитая его необыкновенным человеком, не обленились мы подражать ему и достигать силы в молитве». Если язычников молитва делала христианами и вела к истинному Богопознанию и Богопочитанию, то разве христиане не должны уподобляться пророками и апостолам в молитве и быть подобны Ангелам? Молящийся не будет безутешен, ибо молитва – это ключ, отверзающий небеса. В Священном Писании рассказывается, как в самые ужасные минуты – когда целый народ Израильский впал в идолопоклонство в тот момент, когда Моисей восходил на Синай за Скрижалями Завета – когда казалось, что Израиль отвратился от Бога и целый народ «уже поглощается Адом», Моисей показал, что молящемуся все возможно, ибо ему внемлет всемогущий Бог. С молитвенным трепетом и изумлением перед Моисеем, стоящем на горе и вымолившем прощение Божье своему народу, святитель Филарет Московский восклицал: «О, Господи Боже духов и всякой плоти! неужели сей раб Твой, который только Твоею силою силен, может воспрепятствовать исполнению воли Твоей? Оставь Меня, глаголет, Я хочу явить праведный гнев Мой, хочу погубить сей народ; но ты меня удерживаешь… Но молитвенник и тогда не оставляет Бога, но усугубляет молитву, и гнев непобедимого Всемогущего уступает силе молитвы бренного человека… Измеряйте здесь, если можете, чудесную силу молитвы, и найдите после сего, чего бы не могла она совершить во спасение!». Возвращаясь к евангельскому сюжету о преображении Господнем, святитель Филарет Московский провозглашал, что молитва Иисусова была молитвой о Кресте, а во время преображения с Христом беседовали Моисей и Илия. «Как же среди молитвы о страдании открылась слава? Как самородный, так сказать, цвет и плод обильной живою силою молитвы. Дух молитвы, сливаясь с Духом Божиим, исполнил светом душу Иисусову; преизбыток сего света, не удерживаясь в душе, пролиялся на тело – и просиял в лице; не вмещаясь и здесь, осиял и преобразил самую одежду; расширяясь еще далее, объял души Апостолов – и отразился в восклицании Петровом: «хорошо нам здесь быть» (Мф.17:4); прошел в область внутреннего мира – и привлек оттоле Моисея и Илию; достиг самых недр Отца Небесного – и подвигнул любовь Его к торжественному свидетельству о возлюбленном: «Сей есть Сын Мой возлюбленный» (Мф.17:5). О, чудо молитвы, единым действием объемлющей небо, и землю, и самое Божество! – Да не скажет кто, что сей пример молитвы до нас не относится, как дело Богочеловека… Молись, христианин, молитвою крепкою, от всея силы души твоей, молитвою прилежною и неотступною, молитвою благою и чистою, а если сего не обретаешь в себе, молись о самой молитве, и ты молитвою сперва приобретешь молитву истинную и действительную, потом сия все победит с тобою, и все тебе приобрящет, возведет тебя на Фавор, или в тебе откроет Фавор; низведет небо в душу твою, и душу твою вознесет на Небо. Аминь».
В своем знаменитом Слове в день венчания на царство и миропомазания императора Александра I святитель Филарет Московский раскрыл апостольское учение о молитве, опираясь на слова боговдохновенного апостола Павла: «Молю убо прежде всех творити молитвы, моления, прошения, благодарения, за вся человеки, за царя, и за всех, иже во власти суть: да тихое и безмолвное житие поживем во всяком благочестии и чистоте» (1Тим.;2:1–2). Задаваясь вопросом – «о чем так настоятельно просит апостол ученика своего Тимофея – епископа Ефесского?», святитель Филарет Московский отвечал, что апостол Павел заповедует через епископа всей Церкви и каждому христианину молится за всех людей – в том числе и за царя, который должен не только скипетром и мечом ограждать нашу жизнь и безопасность, но духом и всею жизнью своею подвизаться, «дабы проводить нам жизнь тихую и безмятежную во всяком благочестии и чистоте». Молитва – это главное и высшее дело каждого христианина, она предваряет всякое благодеяние, является самым надежным путем Господним, дает уразуметь Истину, пробуждает в нас голос совести и покаянное чувство, распинает плоть со страстями и похотями, очищает и оживотворяет душу посредством света Христовой веры, а через любовь она возносит молящегося к Богу и соединяет с Ним. «Молитва есть одна из высших потребностей души человеческой, одна из существенных принадлежностей Богопочитания. Душа, погруженная в чувственность, рассеянная, омраченная грехом, не чувствует, что по своему началу она есть дыхание уст Божиих. Но сила этого чувства без ее ведома возникает из ее глубины и движет сердце к Богу, хотя бы и к неведомому или только погрешительно знаемому. В наше время мы много хвалимся и не довольно каемся. А время советует меньше хвалиться и больше молиться. Сердца твоего требует Господь. Молитву Церковь влагает в уста, чтобы она проникла в сердце. Чтобы нищему принять милостыню, надобно ему протянуть руку; чтобы младенцу принять пищу, надобно ему открыть уста. Подобно сему надобно человеку простираться к Богу, чтобы достигнуть благодати его, надобно иметь отверстую душу, чтобы принять дары Его. Молитва есть простертая рука для принятия благодати Божией, отверстые уста для вкушения пищи Небесной. Благодатный дух дарован молитве от Бога для помощи грешникам, восчувствовавшим и возненавидевшим свою греховность, решительно возжелавшим очищения и совершенного исправления, – тем, у кого недостает только силы делать добро, а не доброго намерения». Размышляя о том, какая молитва угодна Богу, святитель Филарет Московский писал: «Приносишь фимиам, но не приносишь молитвы; возжигаешь свечу, но не горишь духом! Молитва духом есть такое молитвенное состояние, в котором человек, воскрыляемый верой и любовью, самой, так сказать, вершиной существа своего, своей высшей способностью и силой, которой он как бы сопределен Божественному, стремится и восторгается к Духу Божию, приемлет наитие Его, предается этому наитию, так что уже не столько сам человек молится, сколько дышит в нем Дух Святой, дышащий, идеже хощет, Сам Дух Святой ходатайствует о нем воздыханиями неизглаголанными (Рим.;8:26), то есть глаголом, нередко превышающим разумение человека чувственного. Молиться Отцу Небесному во имя Господа Иисуса значит не устами только произносить звуки этого имени, но к Самому призываемому возводить внимание ума, обнимать Его верой, любовью принимать Его в свое сердце. Молитва умом есть такой образ молитвы, когда ум молящегося хоть и возвышается к Богу с благоговейными мыслями, с благочестивыми желаниями, со святыми чувствами умиления или радости, но не предается влечению духовного восторга неограниченно, а управляет своими мыслями, желаниями, чувствованиями так, что духовные силы действуют в обыкновенном, им свойственном порядке, а молитвенные прошения и славословия изрекаются в словах, понятных всем. Посему и слушающих могут побуждать к участию в молитве. Надобно различать дело молитвы от услаждения в ней. Дело делает человек и должен делать постоянно и неослабно по правилу и порядку, а утешение дарует Бог по благодати, когда это нужно для привлечения или подкрепления человека и когда человек оное принять может. Подобным образом и чувство собственной немощи не на то употреблять должно, чтобы тяготиться и упадать духом, но чтобы оставлять надежду на себя и через молитву о помощи переходить к надежде на Бога». Молитвой освящается каждый день жизни, она – неизменный спутник каждого подлинного христианина, благодать испрашивается молитвой – «щедро Бог дарует благодать, но не расточает ее напрасно», а кроме того – молитвой проверяется духовное состояние человека. Молитва – это «главная нить, которою разрешается весь узел духовных тайн, и ключ, которым отверзаются все сокровища благодати». В самой сущности своей молитва есть дыхание Божественной жизни – «сам Дух воздыхает в нас воздыхании неизглаголанными» (Рим.;8:26). Где нет дыхания, там нет жизни. Где нет молитвы, там нет и не может быть духовной жизни, ибо духовность и духовная жизнь – это таинственное веяние Всесвятого Духа Божиего в нас, призванных стать Его живыми храмами. По слову святителя Филарета Московского, «состояние человека без духа молитвы есть состояние бездыханного по внутреннему человеку. Посему, как для жизни естественной прежде всего нужно возбудить дыхание: так для жизни духовной прежде всего нужно возбуждать дух молитвы… Молитвы должны мы приносить Богу, яко Богу, моления, как Судии, прошения, как Царю, благодарения, как Творцу и Подателю благ. Прошениями можем просить от Него благ, преимущественно вечных, а частью и временных; молениями нужду имеем умолять Его, да избавит нас от зол, от греха и от наказания за грех; за исполнением прошений и молений естественно следуют благодарения; молитва в собственном и высшем ее знаменовании забывает некоторым образом и зло и собственное благо, и устремляется к созерцанию верховного и всеобщего блага в Боге, так что в ней душа человека, по выражению таинственного Песнопевца, «восходит» к Богу, «аки стебло дыма кадильного» (Песн.;8:6). Моления сетуют пред Богом и утешаются; прошения дерзают и смиряются пред Ним; благодарения веселятся и торжествуют; молитва благоговеет пред Ним, и горит в любви, как жертва всегда живая и всесожигаемая». Молитва есть душа всех христианских добродетелей, а тот, кто не молится – не имеет в себе Духа жизни вечной. Всякий не приносящий моление о прощении грехов – не видит греха в себе по невежеству или закрывает их от себя по гордости, но в любом случае, он не принадлежит Царствию Божиему, в то время как кающийся – очищает сердце свое покаянными слезами и находит утешение и надежду в Боге и Его милосердии. Кто не возносит Богу благодарения и хвалы, тот не верует в благость, силу и премудрость Творца вселенной, не славит Его с Ангелами и святыми, не возносит к престолу Предвечного песнь многооких Херувимов и шестикрылых Серафимов, не имеет благодарности в сердце своем и страха Божиего, а следовательно – чужд христианского благочестия. Каждый христианин призван молиться за всех – не только за себя, но и за ближних своих, более того – «молиться за всех других без изъятия», от мала до велика – в том числе за царей и властителей. «Сам Иисус Христос дал всем нам одну молитву, не каждому за себя, но всем и каждому за всех, повелев просить «у Отца нашего» небесного «воли Его» для всей «земли», и «насущного хлеба, прощения долгов, избавления от искушений» для всех «нас» (Лк.;11:2–4). Итак, не отрекайся от молитвы за других под предлогом опасения, что за себя умолить не можешь: но в самом деле опасайся, что не умолишь о себе, если за других молиться не будешь. Если каждый о себе только молиться будет; то каждый останется только с своею молитвою, хладный с хладною, немощный с немощною: но если каждый будет молиться за всех; то каждый вспомоществуем будет многомощною молитвою всея Церкви Христовы и всех Святых Божиих». Обращая внимание на духовную, нравственную и общественную значимость молитвы, святитель Филарет Московский писал, что цель наших молитвенных возношений – соединение с Богом и мирное житие в благочестии и чистоте, благосостояние Церкви и отечества, а так как предмет наших молитв и чаяний – возвышен и духовен, то и наши сердца должны быть возвышенны и мы сами – истинными христианами и людьми духовными – имеющими в себе Духа Божиего и живущими духовной жизнью. Вспоминая слова древнего мудреца Екклесиаста – «есть время для всякой вещи под солнцем», святитель Филарет Московский заповедует христианам хранить время для молитвы. Если есть время на зрелища и суету земных дел и попечений, то нужно найти время и для молитвы, ибо духовное и священное – прежде мирского и обыденного. Бог есть совершенное единство Правды и Любви, а потому каждый молящийся должен ощущать себя повинным перед правосудием Божиим и возносить покаянные молитвы, но в то же время, помнить, что милосердный Небесный Отец по всеведению Своему знает наши нужды и по любви Своей не оставляет нас, Он щедр и благ, одно слово и имя Его наполняет сердце трепетом, надеждой и радостью. «Расширим сердце наше молитвою, и обымем ею всех человеков. В ней и отдаленное да соделается близким, и чуждое собственным, высокое и низкое равным пред лицом Всевышнего; в ней да угаснет вражда, и любовь да воспламенится более сильным и чистым пламенем. Особенно взыщем чрез молитву блага тем, которых Бог поставил особенными подвигами созидать наше благо. Кто знает, сколько может молитва веры за царя и отечество? Некогда молитва одного Елиссея для царя и царства Израильского была сильнее войска; ибо привела целое неприятельское войско пленным в столицу Израиля… Искренним сердцем, и всею душою да приносим «молитвы за вся человеки, за царя, и за всех, иже во власти суть», с чистым намерением, «да тихое и безмолвное житие поживем во всяком благочестии и чистоте».
Молитвенная жизнь святителя Филарета Московского остается для нас сокровенной тайной, она была целомудренно сокрыта от окружающего его многошумного и суетного мира – он хранил сердце свое и возвышал ум к Богу, читал Священное Писание и просвещался глаголами жизни Иисуса Христа и апостольскими наставлениями. В исследовательской литературе сказано, что даже келейники не знали, сколько часов святитель Филарет Московский посвящал молитве, а в его келейном дневнике лишь вскользь упоминается о ночных бдениях, проведенных в молитве. В своей ежедневной молитве святитель Филарет Московский молил Всемогущего научить его молиться и обращался к Богу со словами: «Господи: не знаю, чего мне просить у Тебя? Ты один ведаешь, что мне потребно. Ты любишь меня паче, нежели я умею любить себя. Отче! Даждь рабу Твоему – чего сам я и просить не умею. Не дерзаю просить – ни креста, ни утешения! Только стою пред Тобою; сердце мое – отверсто. Ты зриши нужды, которых я не знаю. Зри! – и сотвори со мною по милости Твоей: порази и исцели, низложи и подыми меня. Благоговею и безмолвствую пред Твоею святою волею и непостижимыми для меня Твоими судьбами. Приношу себя в жертву Тебе. Предаюсь Тебе. Нет у меня желания, кроме желания – исполнить волю Твою... Научи меня молиться. Сам во мне молись». Для святителя Филарета Московского, молитва – это священное таинство Богообщения, совершающееся в сердце молящегося как в алтаре храма – в Святая Святых, отсюда – ее сокровенность. В своей беседе в день обретения мощей преподобного Сергия Радонежского, святитель Филарет Московский поучал, что только через веру и молитву достигается действительное общение с Богом и даруются духовные дары: «Что нужно тебе, для приближения ко Христу и действительного с Ним общения? Нужна, по собственному Его изречению, «любовь» к Нему, которая заключается в «соблюдении заповедей» Его. А что нужно для соблюдения заповедей? Нужна сила отвергнуть свою греховную волю, свои страсти, свои незаконные вожделения, – нужна сила творить благоугодное Богу. Итак «проси...» ее прилежною, неотступною молитвою: и, по обещанию Господню, «дастся» тебе. Тебе нужна истина, которая бы верно показала тебе «путь заповедей» (Пс.;118:32), ведущий ко Христу, и охраняла тебя от распутий заблуждения, порока и самопрельщения. Итак «ищи...» ее в слове Божием, в учении и примерных для нас деяниях Святых: и, по обещанию Господню, «обрящешь». Тебе нужно окамененного земными пристрастиями сердца сокрушение, умягчение, оживление, отверзение, дабы с тобою могло совершиться то, что радостно исповедал о себе Богу один из праведных: «путь заповедей Твоих текох, егда расширил еси сердце мое» (Пс.;128:32). Итак, с усилиием веры, благоговейными желаниями, смиренными воздыханиями «толцы...» в двери милосердия Господня; – смиренным в молитве самоуглублением, призывая имя Господа Иисуса860, «толцы...» в дверь собственного твоего сердца: и, по обещанию Господню, должно уповать, что по мере твоего тщания о своем очищении, по мере веры и любви твоей, «отверзутся» тебе двери милосердия Господня, и Господь снидет; «отверзется» дверь сердца твоего, и Господь внидет. Тогда можешь не гадательно, а опытно уразуметь, что значит внутренно поучаться от Христа, как удобно и приятно «тещи ...путем заповедей» Его, когда Он «расширяет сердце» наше, и как верно чрез Него и в Нем «обретается покой душам». Но слово изнемогает пред благодатным действом в душах истинно верующих и христолюбивых, которое, по Апостолу, есть «тайна сокровенная, ...явленная святым», иже есть «Христос в вас, упование славы» (Кол.;1:26–27). Я желал только в труждающихся и обремененных грехами, «от них же первый есмь аз» (1Тим.;1:15), возбудить деятельное желание истинного покоя души, и хотя издали перстом указать на путь к оному. Господи Иисусе Христе, истинный живот и покой наш! При предстательстве обретшего в Тебе блаженный покой преподобного отца нашего Сергия, молим Тя, Сам невидимым влечением призови и привлецы нас к покою душ наших, обретаемому в вере и любви к Тебе, в умиротворенной благодатию Твоею совести, в уповании вечного блаженного покоя во царствии Твоем небесном, да славим Тя со Отцом и Святым Духом во веки. Аминь». Подлинным шедевром молитвословия святителя Филарета Московского стала его «Молитва заключенного в темницу», проникнутая библейским лиризмом и духовной мощью Псалтыря, веющая молениями Давидовыми и вдохновленная ими, являясь своего рода новозаветным Псалмом: «Господи Боже, Создателю и Спасителю мой, благословенно да будет имя Твое святое! Благодарение и слава Тебе, Господи, за все хорошее, что я получил от Тебя в этой жизни. В настоящее время я приобрел скорбь и болезнь, и имя Твое призываю. Оскорбления напали на меня. Ты положил меня в ров преисподний, во мрак, в бездну (Пс.;87:7). Скорблю об этом, и после сей скорби понимаю, что я согрешил пред Тобой, и из-за грехов моих пришли на меня беды. Ибо праведники Твои не унывая и в темницах воспевали Тебя, и во страданиях радовались. Если Ты, Господи, будешь замечать беззакония, – Господи! кто устоит? (Пс.;129:3) Потому что нет такого человека, который не согрешит. Но Ты, Господи, грехи всего мира носишь и покаянием очищаешь. Верю, что и меня, грешного, не отвергнешь от лица Твоего (Пс.;50:11). За весь мир Единородный Сын Твой излил Свою Божественную Кровь. Верю, что и меня от грехов моих омыть может и хочет. Вот почему я вместе с Давидом говорю: исповедаю Господу преступления мои (Пс.;31:5), Ты же, поскольку Благ, снял с меня вину греха моего (Пс.;31:5). Боюсь суда и осуждения человеческого, но особенно да будет мне в страх Твой неподкупный Суд и вечное осуждение. Если неправда восстанет на меня: дерзаю словом Давида молится Тебе: Услышь, Господи, мольбу мою о справедливости (Пс.;16:1), и встань на мою защиту (Пс.;34:23) и по Своей праведности спаси меня! (Пс.;70:2) Если я что-то неправильно сделал, милосердием Твоим исправь мою ошибку. Не попусти уклониться сердцу моему в лукавые слова, к скрытию истины и к ложному оправданию. Помоги мне и понимать, и возненавидеть неправду мою, возлюбить правду и в истине обрести облегчение души моей. Облегчи время бедствия моего. А если мне суждено понести, да понесу с терпением ради очищения от грехов моих и ради умилостивления Твоего правосудия. Если и стыд покроет меня перед некоторыми из людей, да потерплю со смирением, да умилостивлю Тебя, Господи, да не буду застигнут перед лицом всего мира на Страшном Суде Твоем. Прихожу к Тебе скорбный и печальный, не лиши меня духовного утешения. Прихожу к Тебе омраченный, покажи мне свет упования спасения. Падаю перед Тобой на колени изнемогший, подними и укрепи меня благодатью Твоей. Более всего даруй мне желание и помоги мне, Господи, научи меня исполнять волю Твою (Пс.;142:10), да в мире со совестью прославлю имя Твое святое, Отца и Сына, и Святого Духа. Аминь». Как проницательно подметил протоиерей Георгий Флоровский: «В своих проповедях, особенно во дни страстных воспоминаний, Филарет подымается до подлинных высот молитвенного лиризма, в его словах слышится трепет сердца. Этих слов нельзя пересказывать, их можно только перечитывать и повторять... У Филарета мы не найдем связной системы, он говорит всегда скорее «по поводу». Но у него мы найдем нечто большее – единство живого опыта, глубину умного созерцания, «тайные посещения Духа». И в этом разгадка или объяснение его богословского влияния».
Каждый христианин призван быть непрестанно молящимся и молитвенником, а каждый христианский храм – это дом молитвы и святилище, где совершается величайшее из всех таинств – Евхаристия. Задаваясь вопросом о том, что такое православный храм и для чего он нужен христианину, святитель Филарет Московский восклицал – «Для молитвы? Так. Он есть «дом молитвы» (Лк.19:46), по слову Господа. Однако молитва может быть совершаема и совершается и в простых домах, и на открытых местах. Для поучения в Слове Божием? И это правда. Однако и сие возможно и кроме храма. Для совершения таинств? Справедливо. Но и некоторые таинства по нужде совершаются без помощи храма… Для чего же наипаче храм? К чему особенно предназначено и приспособлено его устроение? Для чего, кроме мест читающих, поющих, молящихся, святилище внутреннее, доступное только посвященным? Для чего средоточие святилища, на которое обращена вся сила освящения храма, имеет образ трапезы? Очевидно сие приспособлено к совершению таинства Тела и Крови Христовы». По православному воззрению святителя Филарета Московского, человек есть существо литургическое – он сотворен как царь, пророк и священник Господень в земном мире, а первым храмом на земле был земной Рай – цветущий Эдем, где величайшей святыней было Древо Жизни, от которого питался первозданный человек, как ныне мы – православные христиане – «от плода пшеницы и лозы, таинственно и существенно вкушаем бессмертную жизнь Божественного Тела и Крови Христовых». С грехопадением Адама на весь земной мир легла печать падшести и возникла потребность в храме «видимом и тайноводственном». Это – не только духовная потребность людей, но и повеление Божие – «Бог Сам желает и требует Себе храм». Бог ищет Себе поклоняющихся в Духе и Истине – Ему можно молиться везде и всегда – в любой час каждый человек может вознести уединенную молитву Богу, но Господь открывает Свое особое и таинственное присутствие в Церкви через храм – образ горнего мира на земле. Храм – это место таинственного присутствия Бога и апокалиптическая скиния, где Господь обитает с человеками и соприкасается с ними «не существом, а действием». Как истинный исихаст и продолжатель богословия преподобного Григория Паламы и подвижников Афона, святитель Филарет Московский возвещает, что Сущность Божия запредельна, непостижима и неприкосновенна, но Бог Сам открывает Себя миру и дает познать Свою благость, премудрость и силу, воздействует на сердца человеческие и ход мировой истории через вечные и нетварные энергии Свои, а храм – это дом имени Божиего, где возносится поклонение Всевышнему. Человек соприкасается с Богом через молитву и таинства Церкви, через прославление имени Божьего, а храм – это место собрания верующих, единящихся вокруг Евхаристической Чаши и духом, душой и телом участвующих в богослужебной симфонии молитв и песнопений – в Божественной Литургии. В богословской историософии святителя Филарета Московского, вся история рода человеческого, описанная в Библии, есть история храма – от первозданного Эдемского храма до Ковчега Завета Моисея и Скинии пророка, царя и псалмопевца Давида, до ветхозаветного храма премудрого Соломонову, а от Иерусалимского храма к Иисусу Христу и новозаветным храмам христиан, от них же – к горнему Иерусалиму. Судьба ветхозаветного храма в Иерусалиме исторически и сакрально-символически совпадает с судьбой древнего Израиля. Как глубокомысленно подметил протоиерей Павел Хондзинский, «история храма с очевидностью представляет общую мысль святителя: слово Божие есть творческий логос человеческой истории вообще. Чтобы познать его «внидем в Иерусалим, в котором Евангелие показывает нам сокращенный образ мира». Как Иерусалим есть сокращенный образ мира, так и священная история есть сжатая история человечества, и события последней суть множественное преломление первой во времени; исторический процесс есть не круг и не прямая, но представляет из себя некую сложную форму движения, где на поступательный ход времени накладываются проекции сконцентрированного в слове Божием логоса истории». По мудрому предостережению святителя Филарета Московского – знатока Библии, жизнь народов «благословляется и освящается» храмом, но когда преумножаются беззакония царей и грехи народа, то оскверняется и разрушается храм: «От храма зависит судьба нашей жизни, которая им благословляется и освящается: но и от нашей жизни зависит судьба самого храма. Щедро Бог дарует благодать; но не расточает ее напрасно. Верующих, кающихся, исправляющих свою жизнь, благодать святого храма очищает и освящает: а неверующие, нераскаянно преданные греху, оскорбляют благодать, удаляют, и преумножением беззаконий самый храм оскверняют и разрушают. «Аще отвращающеся отвратитеся вы, и чада ваша от Мене, и не сохраните заповедей Моих, и повелений Моих: – и храм сей, егоже освятих имени Моему, отвергну от лица Моего» (3Цар.;9:6–7), то есть: храм, лишенный благодати, будет опустошен и разрушен. Кто не знает, как верно, и как страшно, сей суд Божий исполнился над храмом Соломоновым?». При всем своем трагическом мироощущении святитель Филарет Московский никогда не впадал в беспросветный пессимизм – он верил, что врата адовы никогда не одолеют Церкви Христовой. В Священном Писании Церковь с ее храмами именуется мистическим Телом Христовым – на храме исполняется евангельская притча и пшеничном зерне: Иерусалимский храм – храм истинного Бога – разрушается, чтобы возродиться в бесчисленном множестве христианских храмов, где совершаются богослужения и таинства Церкви. Весь ход всемирной истории – это странствие Церкви как скинии Господней в пустыне мира сего, а конец истории – восшествие верных в новую Землю Обетованную – в горний Иерусалим, сходящий с небес, где уже не будет рукотворных храмов, ибо Сам Агнец Божий будет храмом, как пророчествуется в Апокалипсисе. В Царстве Небесном не будет храма – отдельного места молитвы и совершения таинств и богослужений, ибо на новой земле и в новом небе все освящено, а жизнь всех спасенных и вошедших в горний Иерусалим – это непрестанное таинство Богообщения и вечная Божественная Литургия, там «человек живет в Боге и во Христе, как во храме, и в Нем Самом обретает без труда все, к чему мы подвизаемся проникнуть посредством храма». Но пока мы живем в мире – существуем во времени как члены Церкви шествующей в веках, то нам нужны рукотворные храмы – нам нужна скиния Господня, где действует Божественная сила и возможно соприкосновение с Богом через таинства – особенно через святейше таинство Евхаристии. Храм есть «риза Христова» и «истканная Церковь» для нашего исцеления и спасения – риза «священных знамений, изображений и обрядов» укрывает Церковь от внешних и делает для нас возможным соприкосновение с Богом. В сакральном пространстве храма земной мир освящается – воцерковляются время и пространство, сопряженные с вечностью и горними сферами, а мы становимся свидетелями и участниками библейских событий и восприемниками освящающей нас благодати Святого Духа. Назначение Церкви и суть ее мистической жизни выражается в храме и богослужениях, ибо храм – это место воплощения Церкви, где Бог пребывает Своим словом и Своей силой, а благодать освящения «сходит с неба на землю, яко роса аеронская на горы Сионские, течет непрерывно и неиссякаемо, и орошает священноначалие и священнодействия, яко миро на главе, сходящего на браду Ааронову». Войдем в храм Господень с благоговением и «благословим Господа, в начале даровавшего роду нашему бытие и жизнь, Свой Божественный образ и блаженное райское пребывание, и райскую Церковь основавшего. Восхвалим Господа, яко и грехопадением прародительским в конец разрушиться Церкви Своей не попустил, но ее обетованием Спасителя вновь на веки утвердил, и человека грешника покаянием в нее паки призвал; и во времена неведения человеческого не несвидетельствованна Себе оставил, но благодеяниями Своего промысла и чудесами Своими Свою благость и силу возвещал, Божественными судами и наказаниями пути грешных пресекал, житием Святых Своих и словом Пророков Своих путь спасения показывал, жертвами, священством и храмом Ветхаго Завета, единую всемирную, крестную жертву Нового Завета, священство Христово и Церковь Христову спасительно предзнаменовал, озаряя единым светом веры настоящее, прошедшее и будущее. Наипаче прославим Бога Отца, яко Он Единородного Своего Сына Господа нашего Иисуса Христа для спасения нашего в мир послал, и Его краеугольным каменем Церкви Своея положил, с таким утверждением, что «и врата адова не одолеют ей» (Мф.;16:18), и будет Ему «слава в Церкви о Христе Иисусе во вся роды века веков» (Еф.;3:21). Прославим Его, яко и Духа Своего Святого на Апостолов и на всю Церковь Свою излиял, и Его благодатью таинства церковные исполнил: а дабы благодать таинств, как требует самое имя и понятие таинства, имела чистое, верное и ненарушимое тайнохранилище, для сего дал нам и освятил Свой благодатный храм, сие хранилище таинств, сокровищницу благодати, чертог Тела Христова, дом молитвы, училище Боговедения и благочестия, источник освящения, пристанище обуреваемых, прибежище бедствующих, врачебницу недугующих, утешение скорбящих, жилище радости духовные, преддверие обителей небесных». По наставлению святителя Филарета Московского, посещать храм Божий нужно с благоговением и страхом Божиим – с трепетом пред Всезрящим и Вездесущим, испытующим все глубины сердец человеческих и знающим все сокровенное; со вниманием – внимая Слову Божию, псалмопению, пастырской проповеди; с молитвой – «старайся, чтобы слышало не только ухо твое, но и сердце, и чтобы молитва Церкви сделалась твоею собственною молитвою»; с верой – «только вере дано великое обещание исполнения всякой молитвы», «только вера обретает и объемлет благодать сокровенную в таинствах»; с верностью Богу и Церкви и духовной жизни – О Господи! Сподоби каждого из нас сего последнего дара в жизни настоящей, сего спасительного напутствия к будущей, якоже и Твоя первообразная Тайная Вечеря была напутственная пред Твоею спасительною для нас смертию и славным воскресением! Но кто знает, братия, будет ли отдано в наше распоряжение наше предсмертное время, и будем ли мы уметь им воспользоваться, особенно после того, как мы не умели, или небрегли пользоваться временем жизни? «Смерть не замедлит, – угрожает Премудрый, – завет же адов не показан ти бысть». Нельзя сказать смерти: помедли. Ад не станет договариваться с тобою, чтобы ему не разверзать челюстей до часа, который ты назначишь. Пока свободно пользуешься жизнью, питайся пищею жизни и благовременно предохраняй себя от опасности сделаться самому пищею смерти и Ада.
Священнослужители есть служители алтаря, слова и таинств, хранители церковного Предания и возвестители Слова Божиего – продолжатели апостольского дела. Как пламенный любитель и ценитель церковных богослужений, святитель Филарет Московский был не только слагателем молитв и свершителем таинств, знатоком апостольских писаний и богослужебных текстов, но и великолепным проповедником, а «склад, движение, торжественность его речи напоминают читающему не только речь вдохновенных богословов и учителей Церкви, но и прикровенные слова пророчеств и таинственное Откровение». Для святителя Филарета Московского, проповедь есть часть богослужения, а ее тематика связана с литургическим кругом и библейским чтением – чтением евангельских, апостольских и ветхозаветных текстов. В своих церковных проповедях святитель Филарет Московский не только опирался на Библию, но и на богослужебные книги. Богослужебные тексты и литургическая гимнография в проповедях святителя Филарета Московского были представлены как прямыми цитатами, так и аллюзиями. В исследовательской литературе не раз отмечалось, что обилие богослужебных цитат и аллюзий сближало пастырскую речь митрополита Филарета Московского с гимнографической стилистикой, а его проповедь возвышалась до молитвенного славословия Богу: «Поистине, ты сам увидел бы то видение, которое изображает тебе церковная песнь: увидел бы здесь Царя всех ангельскими дориносима чинми… Чистые Небесные Силы окрест нас и между нами… Здесь Бог Всемогущий. Да благоговеет вся земля пред лицем Его! Да смирится человек! Да вострепещет грешник! Здесь Бог Всеблагий. Да хвалит Его всякое дыхание!». Когда читаешь эти возвышенные строки из проповеди святителя Филарета Московского, то вспоминаешь наставление святого Дионисия Ареопагита, напоминавшего, что «цель слова – не в том, чтобы разъяснить, каким образом сверсущественная Сущность сверхсущественна, так как это невыразимо, непознаваемо, совершенно необъяснимо и превосходит самое единение, но – в том, чтобы воспеть творящее сущность выступление богоначального Начала всякой сущности во все сущее». Выражение «чистые Небесные Силы» восходит не только к Библии, но и к богослужебным текстам – к Литургии Преждеосвященных Даров, находясь в логически-смысловой связке с цитатой из Херувимской песни Литургии святителя Иоанна Златоуста. Святитель Филарет никогда не отделял библейский текст от Священного Писания и Предания, а Библию от Церкви и ее литургической жизни. В восприятии святителя Филарета Московского, Псалтырь – это не только библейская, но и богослужебная книга – Церковь использовала ее как гимнографический источник для создания богослужебных уставов, а сами стихи Псалтыря звучат во время богослужения. Как православный священнослужитель святитель Филарет Московский мыслил не только библейскими образами и сюжетами, но и богослужебными песнопениями – он проповедовал на образном языке Библии и богослужебных книг – щедро черпал из служебника и октоиха, постной и цветной триоди. Глубоко личное и трепетно-благоговейное отношение святителя Филарета Московского к Божественной Литургии и его любовь к Библии и богослужениям сформировали гимнографическую поэтику его проповедей, наложившую неизгладимую печать на его пастырскую речь. Когда читаешь «Слово в день Святой Пасхи» святителя Филарета Московского, то изумляешься его восторженной религиозной лирике и гимнографическому характеру его проповеди, которая является богословским гимном и религиозной одой: «Христос Воскресе! Так, Он воскрес, христиане! «Воссияла истина от земли» (Пс.;84:12), куда низвели ее неправды человеческие и правый суд Божий. Печать, наложенная неверием на хладном, гробе ее, растаяла от огня Божества, в нем таившегося. Тяжелый камень соблазна, покрывавший его упал, и только поразил Иудейскую жестоковыйность и Еллинское высокоумиe. Сей гробь, в котором недавно погребено было «чаяние» всея «твари (Римл.;8:19), теперь пусть, и небесный вестник, сидя в его возглавии, кажется, чертит на нем доселе ни одному смертному неприличествовавшее надгробие, но которое отныне будет общим надгробием смертных: «Где ти, смерте, жало? Где, ти, аде, победа?» (1Кор.;15:55). Как одно мгновение изменяет лицо мира! И не узнаю ада; я не знаю, что небо и что земля. Ад ли это, заключивший рабов проклятия, который теперь отдаете сынов свободы? Земля ли это, где, Божество сияет пренебесною славою? Небо ли это, где поселяются земнородные и царствует человечество? Непостижимое прехождение от совершенного истощения к полноте совершенства, от глубочайшего бедствия к высочайшему блаженству, от смерти к бессмертию, из ада в небо, из человека в Бога! Великая Пасха! – Торжествуйте Пасху cию счастливые странники страны несчастной! «И будет ваш, день сей в память и празднуйте той праздник Господу во вся годы ваша: законно вечно празднуйте его» (Исх.;12:14). Раскроем более свойство вечной Пасхи, дабы тем лучше определить внутреннюю цену торжества настоящего». С кокой лирической проникновенностью и каким неподражаемым мастерством изобразил святитель Филарет Московский духовную брань между плотью и духом, разворачивающуюся в сокровенных глубинах сердца человеческого: «О, бедная плоть! ленивый прах, коим подавляется дух деятельный! Бремя, которое и в бегстве, от мира следует за мной! друг вероломный, враг льстивый! Помощник – изменник! Страшный – любимый! Куда я сокроюсь от тебя? Мирюсь с тобою, не победив тебя, не насладясь миром, возобновляю брань. Ты стонешь, когда изнуряю тебя; когда поблажаю тебе, своевольствуешь. Острые терны прободают тебя; благовонные розы погружают в негу и расслабление. Ты служишь целью для разженных стрел лукавого и даже прикрываешь ковы его. Я стремлюсь к свету Сиона: ты удерживаешь меня во тьме египетcкой. И тогда, как ты в непонятной тебе тоске сама совоздыхаешь о Господе моем, – и тогда, приближаясь к самому источнику жизни, подобно как оная Магдалина, все ждешь мертвого тела, – чувственных образов. «Не прикасайся Мне» (Иoaн. 20:17), глаголет тебе Господь: и самый дух, более или менее, принужден разделять с тобою сие осуждение. – Кто из нас обеспечен от сих разнообразных искушений, сокрушавших иногда избранные, по-видимому, сосуды благодати?..». Характеризуя святителя Филарета Московского как гениального проповедника, протоиерей Александр Дернов восторженно писал: «Глубокая сосредоточенность мысли, строжайшая последовательность в развитии темы, сила выражения составляют неотъемлемую принадлежность каждого слова этого архипастыря. Никто из наших проповедников не обладает таким великим искусством проникнуть в самую глубину содержания текста, избранного для проповеди, осмотреть его со всех сторон, раскрыть весь его смысл. Сжатость и совершенная чистота, сила и точность, строжайшая правильность, простота, нисходящая до языка простой беседы, и вместе необыкновенное изящество – суть отличительные свойства его образцового слова. Как по внутреннему содержанию, так и по языку, по форме, по тщательной отделке, речи его представляют верх совершенства ораторского искусства. От них веет творениями древних великих учителей Церкви, теми творениями, которые он так любил изучать. Не могут также не вспомнить нашего иерарха многие наши ученые и другие учреждения и общества, где он был членом и где оставил по себе никогда не умирающую память. Императорская Академия наук всегда будет вспоминать ординарного своего Академика, совершеннейшие образцы духовного витийства которого, представляющие собою мощный, русский, богатейший язык». По оценке профессора С.С. Горского, в проповеди святителя Филарета Московского – это произведения богословствующего ума и великого оратора, а сам он – не только богослов и церковный ритор, но молитвенник. Известно, что святитель Иннокентий Херсонский приближаясь к своему смертному часу, «успокаивал свою душу чтением проповедей Филарета Московского», которые не только содержали в себе глубокую богословскую мудрость, но и настраивали душу на возвышенный молитвенный лад.
В лучших и самых гениальных своих проповедях святитель Филарет Московский предстает как великолепный гимнографист и церковный поэт, достигающий библейских высот религиозного лиризма и богословского созерцания. По своим талантам и дарованиям святитель Филарет Московский был не только великим иерархом Церкви и рассудительным богословом, стремящимся к точности теологических формулировок, но и незаурядным проповедником – блестящим мастером пастырского слова. По справедливому суждению протоиерея Павла Хондзинского, «мистическое переживание слова как Божественного дара и творческой силы есть основание филаретовской мысли. В своем развитии оно открывалось нам все новыми гранями, представая то словом, созидающим мир, то словом молитвы, то именем, то логосом истории, то словом свободного волеизъявления твари, то, наконец – крестным словом любви». По своему призванию святитель Филарет Московский был великий иерарх Церкви и мудрый богослов, искусный оратор и проповедник, а на всех его проповедях – от самых ранних до последних – отпечатлелась своеобразие его личности как служителя слова. В проповедях святителя Филарета Московского слово и сюжет Священного Писания выступает не только как боговдохновенный текст, служащий для доказательств истинности своей мысли, но смыслообразующее ядро всей речи проповедника – слово Истины и «глаголы жизни», дающее верное направление богословской мысли. С благоговением и мистическим трепетом воспринимая Библию как скрижаль слов Самого Бога, святитель Филарет Московский был убежден, что каждый богослов и проповедник, каждый пастырь Церкви должен сверять свою мысль, речь и жизнь с Божественным Откровением, запечатленным в Священном Писании. В своей книге «Пути русского богословия» протоиерей Георгий Флоровский – один из самых выдающихся церковных историков и православных богословов двадцатого столетья, так писал о проповедническом таланте святителя Филарета Московского: «Даже Герцен признавал за Филаретом этот редкий дар слова: «владел мастерски русским языком, удачно вводя в него церковно-славянский». В этом «мастерстве» языка и первая причина влиятельности его слова, – это было всегда живое слово, и мыслящее слово, вдохновительное размышление вслух. Проповедь у Филарета всегда была благовестием, никогда не бывала только красноречием». По характеристике протоиерея Георгия Флоровского, святитель Филарет Московский «выдвинулся, прежде всего, своим усердием и отличием «в проповедывании Слова Божия», своими «назидательными и красноречивыми поучениями об истинах веры», – как проповедник и стилист, Филарет привлек внимание к себе еще в Троицкой Лавре. Действительно, у него был редкий дар и мера слова. Из отечественных проповедников у него чувствуется влияние Платона и еще Анастасия Братановского, – в Петербурге он читал французских проповедников ХVII века, Массильона и Бурдалу, Фенелона больше других. Но очень слышится и влияние отеческой проповеди, Златоуста и Григория Богослова, которого Филарет всегда как-то особенно любил и ценил. Темы для своих проповедей Филарет выбирал современные, – говорил о дарах и явлениях Духа, о тайне Креста, «о гласе вопиющего в пустыне»,– излюбленные темы пиетизма и квиетизма. Нередко проповедовал и в домовой церкви князя Голицына, даже в будни». В своих проповедях святитель Филарет Московский прибегал не только к Библии и богослужебным текстам, но и к творениям святых отцов Церкви – он цитировал святителя Василия Великого и преподобного Иоанна Дамаскина, святителя Иоанна Златоуста и преподобного Макария Египетского, не говоря уже о сочинениях его любимейшего церковного писателя – святителя Григория Богослова. По свидетельству преосвященного Платона Фивейского, «проповеди митрополита Филарета Московского глубоки и высоки по содержанию, почему не всякому доступны к пониманию. Но в Церкви всегда так было. Для умов сильных и крепких являлись Григории Богословы: для простейших – Иоанны Златоусты. Наш Владыка Митрополит Филарет последует святителю Григорию Богослову, которого творения изучил совершенно. И для перевода на русский язык назначил их первыми, чтобы были переведены при жизни самого Филарета. За точностью перевода сам следил. Но знаете ли, сколько трудов положил митрополит Филарет при составлении своих первых проповедей? По месяцу писал он каждую из них. Теперь легко ему дается составление каждой проповеди». Святитель Филарет Московский – великолепный стилист и аристократ духа, испытывающий духовно-эстетическое отвращение от неряшливости литературного стиля – он отшлифовывал свои проповеди, как мастер ограняет алмаз, чтобы сделать из него сверкающий и драгоценный бриллиант. Для святителя Филарета Московского была свойственна как простота, так и неподражаемое изящество в манерах, а в натуре его был заложен духовный аристократизм и тонкое эстетическое чувство богослова. Однажды увидев картину по мотивам Апокалипсиса, на которой изображался Агнец на горе Сионской, он глубокомысленно заметил: «Свет не от Агнца исходит, а падает на него свыше... Не есть ли это отрицание Божества Христова?». По слову протоиерея Александра Дернова, «митрополит Филарет Московский – «строгий порицатель неправильного направления сценического искусства» и «противник художества», в тоже время «был художником в душе и почитателем искусства, глубоким знатоком и ценителем народной и духовной музыки и богослужебного церковного пения; сам был музыкантом и принимал участие в пении, и прилагал не мало усилий к восстановлению древнего церковного пения во всей его простоте и чистоте». Святитель Филарет Московский не только отличался ораторскими дарованиями и богословским складом ума, но и был неустанным тружеником на литературном поприще, ценителем поэзии. В его проповеднических словах, беседах и речах веет истинная поэзия, согретая пламенной любовью к Богу и наполненная высокими мыслями и проницательными суждениями, а лучшие его строки достойны славы бессмертного псалмопевца – в них изливается музыкальная стройность и художественная ясность, духовная сила и величавость. Когда вдумчиво читаешь проповеди святителя Филарета Московского – иерарха Церкви и аскета-молитвенника, то сразу вспоминаешь о «серафимской арфе», по выражению А.С. Пушкина, изгоняющей своими мощными звуками «изнеженные звуки безумства, неги и страстей». С херувимской зоркостью митрополит Филарет Московский следил за всеми направлениями русской литературы, читал журналы и сборники, был лично знаком с многими из наших писателей – от Державина до Гоголя, а как критик он был особенно строг к комедиям, безнравственным операм, водевилям и стихам без мысли и без чувства, хотя не пренебрегал сатирой и эпиграммой, если они были написаны благопристойно. Общеизвестно, что святитель Филарет Московский любил поэзию и литературу, которые проникнуты любознательностью, содержат искренние чувства и глубокие размышления, но считал вредным для религиозной, нравственной и гражданской жизни общества малоназидательную и тем более развращающую литературу – особенно ту, что подвергает сомнению Божественное Откровение и Священное Предание, сравнивает христианство с мифологическими баснями, проповедует неверие в чудеса и извращает душу человеческую.
По определению святителя Филарета Московского, человек есть мыслящее и словесное существо, а дух, разум и дар слова – это образ Божий в человеке, ибо человек создан по образу Святой Троицы – Бога Отца как наивысшего Ума, Бога Сына – предвечного Слова, и Святого Духа. Существует вечное ипостасное Слово Отца – Божественный Логос, творческой мощью Слова Своего Бог создал мир – небо и землю, далее – слово Божие как глагол Истины, запечатлен в Священном Писании, и, наконец, - существую «неизреченные глаголы» Ангелов, услышанные апостолом Павлом на небесах, и слово человеческое. Слово – это священный дар Бога человеку, как личности, созданной по образу и подобию Творца: «Поелику человек сотворен по образу Божию, то из сего самого можно заключить, что в даре слова он получил нечто по образу творческого Бога Слова». По меткому замечанию В.П. Зубова, «мировоззрение Филарета – логократия, или панлогизм, в том смысле, что всякое бытие есть слово, подражание Логосу». В своей беседе в день рождения императора Александра II, святитель Филарет Московский вопрошал каждого присутствующего в храме: «Размышлял ли когда-нибудь ты, словесное творение Божие, – ты «глаголивый» (Иов.;38:14), как назвал тебя праведный Иов, не знаю, в похвалу ли твоей природе, или в укоризну твоему многоглаголанию, – размышлял ли, любомудрствовал ли ты о слове, восходил ли мыслию к его началу, созерцал ли его достоинство и силу на высоте его? – Где начало слова? – На небесах, превыше небес, в вечности, в Боге. «В начале бе Слово, и Слово бе к Богу; Сей бе искони к Богу» (Ин.1:1–2). Какое достоинство слова? – Достоинство Божественное: «Бог бе Слово». Сын Божий, для выражения Своих Божественных свойств, не нашел в языке человеческом лучшего наименования, как наименование Слова: «нарицается имя Его Слово Божие» (Откр.;19:13). Какую силу имеет слово? – Силу «вседетельную: вся тем Быша» (Ин.;1:3); словом сотворен видимый мир; «Словом Господним небеса утвердишася» (Пс.;32:6). Скажешь, что это не такое слово, как у тебя и у меня. Так. Слово Божие бесконечно выше слова человеческого. Но пoелику ты сотворен по образу Божию: то и в слове твоем должен быть некий образ слова Божия и силы его, если ты не затмеваешь его злоупотреблением слова, если не обессиливаешь слова невниманием и легкомыслием. Слово поставило человека на лествице творений выше всего земного, и выше луны и солнца; слово соединило людей в общества, создало города и царства; в слове живет и движется знание, мудрость, закон; словом образуется, поощряется и распространяется добродетель; слово в молитве восходит к Богу, беседует с Ним, и приемлет от Него просимое. Мир видел, что слово подобострастных нам человеков, в союзе с истиною боговедения и правдою веры, и вследствие сего в союзе с Словом и Духом Божиим, владычествовало над природою, исцеляло больных, прогоняло темные силы, воскрешало мертвых. Видите ли, какое сокровище расточает человек, какой высокий дар повергает и попирает, какую могущественную, животворную и благотворную силу делает бездейственною и мертвою, или напротив злотворною, когда употребляет слово не для истины, правды и благости, но на празднословие, на срамословие, на ложь, на обман, на клевету, на злоупотребление клятвы, на распространение зломудрия! Не будьте к сему невнимательны или равнодушны, чтущие достоинство словесного существа и общества словесных существ; ревнуйте о достоинстве слова; одушевляйте и вооружайте ваше слово истиною и правдою…». Великая сила слова заключается в том, что оно покоряет сердца людей – «полновластное и творческое» слово Христа Богочеловека покорило сердца Его учеников – апостолов, и они стали благовествовать миру о Распято и Воскресшем. Сила слова Божиего запечатлена в Священном Писании, которое читается в храме, где таинственное присутствие Божие среди верующих и молящихся обнаруживается в Его благодатном воздействии на них. В храме мы «каждый день в Евангелии слышим слово Христа, Сына Божия. А оно есть едино и тоже слово, которым Он сотворил мир, которым Он «носит... всяческая», как «глаголом силы Своея» (Евр.;1:3), которое во днех плоти Его, исцеляло больных, прогоняло бесов, воскрешало мертвых. Чего же не сделает оно и здесь для верующего и молящегося? И, посему, благознаменателен и достоин внимательного соблюдения тот обычай, что во время чтения Евангелия вы преклоняете главы, а некоторые подклоняют главы под самое Евангелие, чтобы вас осенила благодатная сила слова Христова». Для святителя Филарета Московского – как и для всякого православного священнослужителя и христианина – было свойственно благоговейное отношение к храму как к святилищу, где Бог обитает с людьми и горний мир соприкасается с нашим миром и нашими сердцами: «Взирая на святой алтарь, помышляйте, – и это совершенно истинная мысль, – что в нем сокрыто небо, что в нем Ангелы сослужат священнослужащим человекам, что в нем Сам Господь наш Иисус Христос, в известные времена, Божественным Телом Своим является, и непрестанно духом Своим присутствует». «Здесь Он, посреди нас, во слове Евангелия, в облаке таинств, в духе и пламени молитв единодушных». С молитвенным изумлением проникаясь мощью творческого слова, святитель Филарет Московский провозглашал, что сила слова Божиего – коренное начало всех вещей и глубочайшее основание их бытия – всемогущий Бог Творец не только создал мир из ничего Своим словом – «творческим глаголом», но и удерживает все сущее в бытии, ибо «в Боге нет ничего прекращающегося, ничего исчезающего, слово Его исходит, но не проходит». «Творческое слово есть как адамантовый мост, на котором поставлены и стоят твари, под бездною Божией бесконечности, над бездною собственного ничтожества». Для святителя Филарета Московского очевидно, что слово имеет в себе великую творческую силу – слово созидает и участвует в деле познания, оно выражает мысли и чувства, соединяет ум и сердце, и хотя слово человеческое не есть Слово Божие, но наши слова имеют в себе отпечаток божественного, если мы не оскверняем уст своих ложью. В своем «Слове в день обретения мощей преподобного Сергия Радонежского» святитель Филарет Московский, размышляя о великой силе слова, задавался вопросом – «где первоначальный его источник и глубочайший корень его силы?», и отвечал: «самая жизнь или сила, которая есть в Боге Слове, соделалась светом человеков. Внутренний свет человека проявляет себя в слове. Итак, пoелику Бог Слово «рече, и Быша» (Пс.32:9), и притом «вся добра зело» (Быт.1:31): то не удивительно, что и человек, когда он находится в возвышенном состоянии образа Божия, из полноты веры в Бога Слова, Которого «живот бе свет человеком», из глубины благости сердечной, изрекает слово, и оно действует, оказывается могущественным, творит благо… Глубокий, при всей простоте слова, созерцатель вещей Божественных и человеческих, Макарий Египетский, о состоянии человека, «когда он еще небесного образа был причастник», пишет следующее: «доколе Слово Божие было с ним, и хранил заповедь, все имел»… Слово Божие было человеку и могуществом его собственного человеческого слова; в Слове Божием имел он и силу благословения. Не удивительно, если сила сия была велика: сие напротив очень естественно, когда она так близко происходила от Божественного начала. Гораздо страннее было бы представлять ее столь же ограниченною в человеке совершенном, как и в человеках, отчужденных от жизни Божией. Обыкновенный разум человеческий не знает духовного могущества слова, и даже боится догадок об оном. Сему почти так и надлежит быть: пoелику он берет образы своих познаний уже не с того человека, который сотворен по образу Божию, но с того, который, ниспадши с сей высоты грехом, «приложися, – как говорит Псалмопевец, – скотом несмысленным и уподобися им» (Пс.;48:13). И сему-то человеку принадлежит и самый сей разум, который теперь рассуждает о способностях и силах человека. Какой же мудрости ожидать от такого разума?.. Если хотим видеть или познавать силу и действие духовное, то надобно и предметом наблюдения избирать не людей плотских, хотя они всегда в глазах, но людей духовных, хотя сии не часто встречаются; – людей, которые нравственным очищением и самоотвержением уменьшили тяжесть вещества, подавляющего дух человеческий, а постоянным обращением ума и сердца к Богу, приблизились к Нему, возвратились к причастию образа небесного, возобновили внутреннее общение со Словом и Духом Божиим. Если вы, как должно, расположены к сему роду наблюдения: то мне не трудно показать вам в опытах, как много заключается в выражении Клеопы: «муж силен словом» (Лк.;24.;19). Словом Иисус Навин остановил солнце. «От уст словесе» (3Цар.;17:1) Илии зависели роса и дождь, в продолжение трех лет с половиною. «По глаголу Господню, его же глагола рукою Илииною», горсти муки в водоносе, и столь же малого количества елея в чванце, достало на все время голода. Трикратным дуновением и словом Илии воскрешен сын вдовы Сарептской. Елисей исправил злокачественные источники Иерихонские, всыпав в них соль: но как всякой знает, что соль не имеет такой силы, то по необходимости должно заключить, что сила сего действия заключалась в сем слове Пророка: «сице глаголет Господь: исцелих воды сия» (4Цар.;2:21). Словом Апостол Петр исцелил хромаго, и воскресил Тавифу. Не собирая более примеров, замечу в особенности, как ясно в некоторых из приведенных теперь, действие Слова Божия в слове человеческом, как-то: в словах Елисея: «сице глаголет Господь», и в словах Апостола Петра к хромому: «во имя Иисуса Христа Назорея, востани и ходи» (Деян.3:6). .. Если же таким образом познано, что Слово Божие, являясь ли открыто в устах человеков, приближенных к Богу, или действуя сокровенно из сердец их, творит дела чудесные, некоторым образом подражательные творческим действиям Божества: то не менее должно быть понятно и достоверно, что то же Слово Божие, чрез тех же людей, теми же способами, изрекает и преподает благословения, некоторым образом подражательные действиям Божеского Провидения».
Возвещая о чудесной и тайнодейственной силе священного слова, святитель Филарет Московский восклицал: «Представьте себе человека, который силою молитвы затворяет и отверзает небо для прекращения и низведения дождя; велит, чтобы горсть муки и немного елея достаточны были для пропитания нескольких человек, на несколько месяцев, и даже, может быть, не на один год, – и сие исполняется; дует на мертвого, – и он воскресает; – низводит с небес огонь, дабы он попалил жертву и жертвенник, погруженный в воду». Великая духовная сила слова раскрывается на страницах Библии и в событиях священной истории: «Слово исцеляло болящих, воскрешало мертвых, низводило с неба огнь, останавливало солнце и луну, и, что всего важнее, соделавшись орудием Воплощенного Слова Божия, оно претворяло и претворяет растленных грехом человеков в новую тварь, чистую и святую. Так действует слово человеческое, когда крепко быв заключено в горниле благоговейного молчания, и разжигаемо тайною, внутреннею молитвою, получает свойственную ему чистоту и силу, или лучше сказать, становится причастным силы Слова Божия и Духа Святого. И сие ли могущественное, зиждительное, священное орудие, мы обращаем на действия нечистые, разрушительные, святотатственные, – на злоречие, клевету, хуления; или легкомыслием раздробляем оное в легкий прах, и рассыпаем по ветру в суетном празднословии?». В своем «Слове при вступлении в управлении московской паствой» святитель Филарет Московский охарактеризовал свое пастырское служение как «священнодействие слова Истины». На протяжении всей своей жизни святитель Филарет Московский боролся на чистоту церковного языка от Вавилона – смешения высокого и низкого стиля, от будничного языка обыденной жизни и повседневности – он ощущал и осознавал себя не только хранителем веры, но и хранителем Слова Божиего. Во всей пламенностью своего сердца защищая высокий стиль церковной проповеди, святитель Филарет Московский был убежден, что проповедник должен изъясняться на библейско-литургическом языке Церкви. Порицая разговор прихожан во время богослужения, святитель Филарет Московский говорил, что «греховный шум празднословия сражается со святыми звуками чтения и пения», а обличая столичные балы и народные гуляния, называл их «чадом тучного пира» и «мусикийским громом в чертогах роскоши», «недобрыми скиниями, приготовленными для служения лакомству или пьянству, для суетных зрелищ». Язык проповедей святителя Филарета Московского – это не столько аристократически-абстрактный язык, как его охарактеризовал В.П. Зубов, сколь язык сакраментально-церковный и библейско-литургический, язык наполненный архаизированными словами и выражениями – небошественная, древлеподражательный, отцепреданная, сномечтательная. Святитель Филарет Московский умел виртуозно влетать церковно-славянские изречения в канву русского языка – он хранил церковный язык от профанации и осуждал литературное празнословие: «Праздные слова, говорят, не вредны, а праздные мысли – еще менее: да, мелкие насекомые большею частью не ядовиты и не смертоносны; однако хотел ли бы ты жить в воздухе, ими наполненном, где непрестанно толпятся они в глаза, жужжат в уши, тревожат осязание, и сотнями наносят, подлинно, несмертельные раны?». «Ни в каком случае не расточай безрассудно слова, словесная тварь Слова Творческого!». Веря в великую силу Слова Божиего и храня его как святыню, вносящую в мир хаоса, смерти и бушующих страстей свет смысла, гармонии и вечной красоты, святитель Филарет Московский возвещал – «в каждой черте слова Божия скрывается свет, в каждом звуке премудрость». Как гениальный проповедник святитель Филарет Московский знал не только язык громов, но тихий голос совести и звуки ангельского славословия, заглушаемый «шумом празднующих, суетными беседами, пением, растлевающим чистоту духа». По афористичному выражению святителя Филарета Московского, «глас благодатный тих, а мир шумен». Вслед за преподобным Исаакам Сириным он знал, что «молчание есть таинство будущего века». По замечанию В.П. Зубова, «шуму, звуковому потопу мираи его суеты противопоставлял Филарет свои слова, тайные, негромкие, повелительные. Никакой аффектации, ни тени пафоса – невозмутимое спокойствие владеющей собою речи. Всем известна та простая манера говорить, которая отличала Филарета, всем известно, что он говорил твердым негромким голосом. Едва ли не обликом Филарета навеяна характеристика православного проповедника в гоголевских «Выбранных местах из переписки с друзьями». «Пусть миссионер католичества западного бьет себя в грудь, размахивает руками и красноречием рыданий и слов исторгает скоро высыхающие слезы. Проповедник же католичества восточного должен выступить как перед народ, чтобы уже от одного смиренного вида, потухнувших очей и тихого, потрясающего гласа, исходящего из души, в которой умерли все желания мира, все бы подвигнулось еще прежде, нежели он объяснил бы самое дело, и в один голос заговорило бы к нему: Не произноси слов: слышим и без них святую правду твоей Церкви!». Здесь вновь обнаруживалась антиномия, скрытая в глубочайших недрах Филаретовой души: власть над всем и отрицание этого всего. Все – слово, а в действительности все – во тьме бессловесия, и слова – пыль. И перед вечным Словом бессильны и ничтожны слова человеческие». Могучая и таинственная сила слова Божия особенно сказывается в именах. В Священном Писании сказано, что мудрость и царственная власть первозданного Адама открылась в тот момент, когда он нарек всякую тварь земную – дал имена животным и птицам, а в Псалтыре премудрость и всемогущество Божие прославляется тем, что Бог дал имена Ангелам, чья слава сияет на небесах как яркие звезды, наконец – в Апокалипсисе сказано, что в последней битве с воинством тьмы Бог дает новое имя верным. Размышляя о том, что такое имя, святитель Филарет Московский писал: «Имя есть существо или свойство вещи, представленное словом; имя есть некоторым образом сила вещи, заключенная в слове: ибо, например, имя Иисуса, как заметили самые Апостолы, даже в устах людей не последовавших Иисусу, ниже приявших Духа Святого, изгоняло бесов». «Божие имя есть вещь священнейшая в мире. Им совершаются наши спасительные таинства; им печатлеется верность наших клятв и обещаний; его полагаем мы в основание начинаний наших. Было время, когда оно, исходя из уст рабов Божиих, владычественно потрясало природу, и низлагало их врагов видимых и невидимых». С грехопадением Адам утратил возможность безошибочного нарицания имен, но имя Иисуса Христа – свято и всевластно, оно вобрало в себя всю историю нашего спасения и все обетованные дары благодати, оно ключ к сокровищам Царства Небесного. Загадочные и поэтичные стихи Песни Песней – «миро излиянное имя Твое (Песн.1:2) святитель Филарет Московский относит к благоухающему имени Иисуса Христа: «Что такое – «просить во имя Господа Иисуса»? – Просто сие для простых, искренних и смиренных сердец, и, без изследовательного изъяснения, или понятно для них, или ощутительно. «Миро излиянное имя Твое», Господи Иисусе! Когда изливается миро его благоухание распространяется, и непритупленное или неподавленное обоняние, без искусства и усилия, получает ощущение услаждающее и ободряющее. Когда имя Господа Иисуса изливается в молитве: от него распространяется благоухание Святого Духа; и не отягченное земными пристрастиями сердце, не заглушенное страстями чувство внутреннее, легко и просто приемлет ощущение благодати, услаждающее и возвышающее. Так верующая душа, во имени Господа Иисуса, и чрез то во благодати Духа Святого, приближается к Отцу Небесному, и со дерзновением вопиет Ему: «Авва Отче»; и с детскою простотою сказует Ему свои прошения; и Он благоприемлет ее прошения, сопутствуемые ходатайством Его Единородного Сына и Единосущного Духа». Благоухание имени Иисусова изливается на всех равно с безмерной Божественной щедростью, но чтобы воспринять его нужно очистить свое сердце от страстей и хранить ум своей и укреплять волю свою в верности Христу: Потребно искусство, потребно усилие, чтобы очистить чувство, чтобы открыть сосуд Божественного мира, – искусство благоговейного размышления; – усилие внимания в молитве. Помысли, бедная душа, что без общения с Богом блаженна быть ты не можешь; но и доступ иметь к Богу сама собою также не можешь. Рай, в котором некогда ходил Бог, и беседовал с человеком, грехом утрачен, и правосудием Божиим от тебя затворен. Можно было и в раю сделаться грешником, и за то быть изгнану из него: но войти в него грешником не можно. Пламенное оружие Херувима заграждает от тебя вход его; проклятие гремит против тебя; закон осуждает тебя. С другой стороны ты не имеешь силы сама собою исторгнуться из области тьмы: потому что наследственным и произвольным поползновением продана под грех; а как область греха принадлежит к владычеству имущего державу смерти, то ты ли, порабощенная, преодолеешь своих поработителей? Ты ли, проданная, искупишь себя от рабства?.. Но после сего, помысли, бедная прежде, и уже почти блаженная душа, что сделал для тебя Единородный Сын Божий Иисус Христос. Он сошел с небес, чтобы к тебе приблизить Божество, к которому без сего ты не могла бы приблизиться. Дивно и непостижимо приобщился Он твоего сотворенного естества, твоей плоти и крови, кроме греха, дабы Своим крайним снисхождением положить основание твоему восхождению, да возможешь благодатно и спасительно быть причастницею Его Божественного естества, Его животворящей плоти и крови. Будучи безгрешен, Он взял на Себя твои грехи, со грехами всего мира, чтобы тяжесть их не подавила тебя и всего мира. Понес на Себе заслуженную тобою клятву, осуждение, смерть, мучение, и тем заслужил и приготовил тебе благословение, оправдание, жизнь, блаженство. Чрез смерть и чрез самый Ад прошел Он для тебя, чтобы отовсюду тебе открыть новый и живой путь, и Своим воскресением и вознесением отверз тебе не только райские, но и небесные двери, ниспослав также и свет, и силу свыше, для твоего восхождения по стопам Его. Как сокращение Своих для тебя дел, как залог Своих даров, как ключ к сокровищам благодати, дал Он твоей вере, любви и надежде Свое Божественное имя…». В учении святителя Филарета Московского о благоухающем святостью имени Иисуса Христа и Иисусовой молитве отчетливо звучат исихастские мотивы, ибо в его понимании молитва – это не только уподобление Ангелам, искренняя беседа с Богом, отрешенность от житейских сует и уход во внутреннюю храмину сердца, собирание рассеянных помыслов и совершенствование в покаянии, но погружение ума во глубине Священного Писания в поисках света Истины Христовой, восхождение к созерцанию Фаворского света славы Господней.
Размышляя о значении митрополита Филарета Московского в истории русской проповеди, протопресвитер Василий Виноградов восторженно писал: «В ореоле неумирающей славы, окружающем величавый исторический облик митрополита Филарета, наиболее поражала современников слава церковного витии. Филарет, как несравненный проповедник, был для широких слоев общества более осязаем, более виден, и потому более поразителен, чем в других проявлениях своего гения. «Слава проповеднического дара была постоянным спутником служения» митрополита Филарета, и «эта слава, как проповедника, предваряла славу его служения на всех других поприщах». Именно дар проповедничества резко выдвинул Филарета из среды его сверстников в годы учения в Троицкой семинарии, сделал его любимцем знаменитого церковного витии – архипастыря Екатерининской эпохи – митрополита Платона, и поставил его на путь восхождения по степеням церковно-иерархического величия: заметив в Филарете еще в бытность его на школьной скамье «особенный дар проповедничества», великий архипастырь-вития „особливое прилагал, в рассуждении его воспитания, отеческое старание» поощряя постоянным вниманием и отеческой любовью; а по окончании курса сделал его учителем поэзии в семинарии и проповедником при Троицкой Лавре… В области литературного стиля Филарет делает в проповеди такой же огромный шаг вперед, какой Карамзин в литературе светской: между стилем проповедей Филарета и стилем его знаменитого великого учителя – Платона такая же очевидная громадная разница, как между стилем Карамзина и стилем его предшественников в истории литературы. Но главное в том, что блестящие литературные достоинства проповеди не препятствуют ей достигать удивительной гармонии формы и содержания, и между собою, и с формой и содержанием библейского текста». По слову архиепископа Амвросия Харьковского, «всюду единственный и везде неподражаемый» святитель Филарет Московский «создал своими писаниями особый мир, неудободосягаемый для обыкновенного ума. Это – идеал, и мерою приближения к сему идеалу долго будет измеряться достоинство церковного писателя. Удел его литературных трудов – бессмертие, наряду со всеми гениальными произведениями. Его творения блещут мыслями, как алмазами. Его слово – как будто сковано из стали и золота, а его проповеди – навсегда останутся недосягаемым идеалом церковной проповеди – глубокой, блещущей обилием, силою и высотою мысли, – идеалом, к которому должен стремиться всякий проповедник православной церкви... Всегда будут изучать их, как образец истинно-христианского витийства в православной России». В проповедях святителя Филарета Московского уже современники находили идеал церковной проповеди – он был гениальным представителем русского проповедничества, ведь в его лице наша церковная проповедь достигла не только неоспоримой художественной красоты и трогающего сердца библейского лиризма, но богословских высот в раскрытии смысла слов Священного Писания. По меткой характеристике славянофила И. С. Аксакова, проповедническое слово святителя Филарета Московского было действительно неподражаемое «художественное слово, глубоко проникавшее в тайны Богопознания, строгой и мощной красотой одевавшее разум Божественных истин». В исследовательской литературе – от протоиерея Георгия Флоровского до протоиерея Павла Хондзинского – не раз отмечалось, что святитель Филарет Московский не создал богословской системы, но его проповеди – это великолепные шедевры не только гениальной ораторской речи, но и глубокой богословской мысли, в них – неиссякаемый источник мудрости и богословских озарений. «Как у Пушкина был дар все превращать в поэзию, так под пером святителя Филарета все становилось богословием. При этом его мысли было свойственна одна загадочная черта: хотя эта мысль всегда органична, самостоятельна, точно выражена и не сводима ни к чьей чужой, она (при малом количестве прямых цитат) несет в себе множество аллюзий на сочинения самых разных авторов. Примирить одно с другим возможно, только усвоив святителю дар синтезировать исходный материал на ином, высшем уровне. Скрупулезное исследование его наследи подтверждает догадку». Подобно тому, как А.С. Пушкин был «солнцем русской поэзии», так и святитель Филарет Московский блистал светилом церковной мудрости – он был истинным светочем знаний в области догматов церковной веры, истин и фактов Божественного Откровения, а его мысль всегда возносилась выше всех философских идей и понятий его времени, ибо он нашел опору в вечном и незыблемом – в Священном Писании. Как православный богослов святитель Филарет Московский в своих изысканиях опирался исключительно на боговдохновенные слова Священного Писания и их святоотеческое истолкование. В представлении святителя Филарета Московского, нужно опираться на Слово Божие, а не на полет фантазий и грезы воображения, ибо они – низшие способности человеческого духа. «Божественное Откровение говорит в глубоком значении, что слово Божие, или Истина Божия есть хлеб жизни… Уничтожьте Истину: в уме останется пустота, глад, жажда, томление, мука, если только он не в омертвении или не в обмороке от крайнего невежества. Если вздумаете питать его образами воображения, имеющими преходящий блеск, но не заключающими в себе твердой истины: ему вскоре наскучит черпать воду бездонным сосудом; и жажда его останется неутолимою, и мука неисцельною». Известен отзыв святителя Филарета Московского о «Страстной Седмице» святителя Иннокентия Херсонского – «я желал бы, чтобы спокойный рассудок прошел по работе живого и сильного воображения, и очистил дело». Надо сказать, что святитель Филарет Московский не отвергал воображение, но подвергал его строгой поверке – не столько проверки разумом, сколько свидетельством Божественного Откровения. «В предметах, которые не в круге опытов настоящей земной жизни, не надежно полагаться на собственный философствующий разум, а надобно следовать Божественному Откровению и объяснениям оного, данным людьми, которые более нас молились, подвизались, очищали свою внутреннюю и внешнюю жизнь, в которых потому более прояснялся образ Божий, и открылось чистое созерцание, которых дух и на земли ближе нашего граничил с Раем».
О святителе Филарете Московском говорили – «он был епископом с утра до вечера и от вечера до утра», ведь он осознавал себя как иерарха Церкви, отсюда – его пастырская требовательность и херувимская бдительность. Как архипастырь Церкви святитель Филарет был убежден, что «каждая богословская мысль должна быть принимаема только в свойственной ей мере силы», каждое богословское суждение должно опираться на Слово Божие. Однажды, когда митрополит Макарий захотел причислить ум человеческий к источникам богословской науки, то святитель Филарет Московский с настороженностью написал Муравьеву: «Не довольно ли для ума, чтобы он был малым ковшем, которым почерпают из источника?». Вопреки мнению исследователя В.П. Зубова, святитель Филарет Московский никогда не был нигилистом – он никогда не отрицал пользу естественных наук, философии и искусств, но всегда выступал как пламенный защитник церковного вероучения и иронически изобличал абсурдность притязаний науки, которая «из могил древнего минерального, растительного и животного мира хотела выкопать космогонию». Намного глубже и проницательнее немецкого философа Канта святитель Филарет Московский осознавал границы чистого человеческого разума и то, что величайшие тайны Божии и догматы Православия вызывают неразрешимые логические парадоксы и антиномии для нашего ограниченного рассудка, ибо не все можно постичь рационально. В «Беседе в день Благовещения Пресвятые Богородицы» святитель Филарет говорил о непостижимости тайны Боговоплощения: «Можно ли горстью исчерпать море? И если бы и возможно было сие; потому что море имеет пределы и меру глубины: то все не возможным оставалось бы – малым сосудом разума человеческого исчерпать бездну премудрости Божией, которой широта беспредельна и глубина безмерна». По православному исповеданию митрополита Филарета Московского, «существо Божие выше всякого познания не только человеков, но и Ангелов», ибо Бог не только «во внутренних Своих свойствах, силах и действиях непостижим и бесконечен», Он «таков же и во внешних своих откровениях и явлениях». Бог – свет неприступный (1Тим.6:16). «Если пред сотворенным светом видимого солнца изнемогает наше око: как не изнеможет око нашего ума пред светом вечного Солнца духов, пред которым и высшие из Ангелов закрывают свои лица». Непостижимость Божества предполагает ограниченность наших познавательных способностей, «несоразмерность ограниченного зрения с предметом бесконечным». Мир полон неизъяснимых тайн и чудес, а «видимые создания Божии, по слову Самого Создателя, представляют только задняя Его: лица же Его показать не могут. Свет сотворенных вещей есть не более, как тень Света несотворенного; а тень, конечно, не может быть так ясна, как свет». В своей проповеди, произнесенной в Московском университете в присутствие профессоров и студентов, святитель Филарет Московский говорил о «справедливом уважении и любви к известным наукам», но в то де время возносил мысль на недосягаемую высоту богословия – обращал внимание к «Тому, Который есть Само-премудрость, и единственный источник всякой мудрости, в Котором «вся сокровища премудрости и разума сокровена» (Кол.2:3), Который, открывая Свои сокровища, «дает премудрость», и «от лица» Которого исходит «познание и разум» (Прит.2:6), – Он пришел сюда ныне, и притом не только как посещающий Гость, но и как водворяющийся Обитатель; и открывает здесь Свое училище, какого никто, кроме Его, ни до Него, ни после Его, не мог образовать; – училище, всегда довольно высокое для самых возвышенных умов и душ, и вместе довольно простое для самых простых и смиренных земли; – училище, которое не ласкает надеждою степени учительской, а хочет сделать все народы, не более, как «учениками», но которое, будучи так не приманчиво, при первоначальном образовании своем, привлекло и переучило по своему древле ученый мир; – училище, в котором, без нарушения справедливого уважения и любви к известным наукам, можно заметить преимущественно достойные неповерхностного любопытства предметы учения». В своем «Слове по освящению храма святой мученицы Татианы при Московском университете» святитель Филарет Московский провозглашал: вот дом молитвы под одним кровом с домом любомудрия. Святилище тайн приглашено в жилище знаний, и вступило сюда, и здесь основалось и утвердилось своими тайнодейственными способами». «Видно, что религия и наука хотят жить вместе и совокупно действовать к облагорожению человечества. Снисходительно, со стороны религии: возблагодарим ее снисхождению. Благоразумно, со стороны науки: похвалим ее благоразумие». Храм святой великомученицы Татианы при Московском университете – это алтарь Живого Бога пророков и апостолов в самом сердце храма наук и знаний – Афины и Иерусалим под одними сводами, мудрость небесная и мудрость земная в их симфоническом согласии. В отличие от гносимахов всех мастей святитель Филарет Московский никогда не отвергал науку, но он ясно видел и четко определял границы научного познания мира и желал бы, чтобы миросозерцание человека обрело опору в горнем – вечном и небесном, а изучение наук вело бы к признанию наивысшей премудрости, явленной в Божественном Откровении. В храме науки Христос открыл Свое училище, где преподается не мирская философия по стихиям мира сего, а «слово жизни» о Святой Троице – «истинного корня всего числимого и безмерного основания всего измеряемого», а потому – «познание земли и неба, не то могильное познание земли, которое по глыбам и слоям сходит в глубину ее, как в могилу, и остатками разрушения хочет истолковать жизнь погребенную и оставшуюся, без надежды воскресить погребенную, и сохранить оставшуюся, не то стеклянное познание неба, которое посредством дальнозрительных стекол следит пути звезд, не пролагая зрителю пути в небо, но познание земли и неба, в начале добрых зело, потом земли проклятой в делах человека, и неба сделавшегося «нечистым» (Иов.;15:15), далее, земли, которая с сущими на ней делами сгорит, и неба, которое прейдет, наконец «нового неба и земли новой», в которых правда живет» (2Пет.3:13), и в которые можем переселиться и мы, если правдою жить будем, – законодательство, не какое-нибудь древнее Греческое и Римское, которому время дало важность, и которого время показало слабость, потому что государства, которые хотели благоустроить и упрочить сие законодательство, давно исчезли, но законодательство, которым Царь неба и земли благоустрояет Свое царство всех веков и Свое владычество во всяком роде и роде, и, что особенно важно для каждого из нас, законодательство, которым Он хочет устроить Свое царство внутрь нас, если мы решительно и деятельно возжелаем сделаться сынами Его царствия, – врачебная наука душ, преподающая средства не только исцеления от болезней душевных, но и воскресения от смерти духовной, показывающая способы не только сохранять от разрушительных нравственных недугов жизнь, какую имеем, но и обретать новую, лучшую, открывающая не мечтательное, а подлинное, всеисцеляющее врачевство, Плоть и Кровь Богочеловека, и единственное начало высшей жизни, Благодать Святого Духа…». Как пояснял протоиерей Павел Хондзинский: «Это не означает, что нужно оставить занятия науками и затворить «обители высших знаний», но указывает единый истинный источник всякой человеческой премудрости, вне связи с которым она будет пустым и бесполезным знанием. Подвиг мученичества не для всех, но для всех мудрость мучеников. Для постижения этой мудрости бессмысленно прибегать к руководству философов, «которые в виду премудрости Христовой, независимо от нее столько раз предпринимали построить всеобъемлющую науку; но разрушали создание один другого, и не составили даже плана, благонадежного и общеприемлемого, для предполагаемого построения» Напротив того, Слово божие говорит о премудрости, что она целомудренна и учит разуму, правде и мужеству… Эта мудрость мучеников подобна закваске, которой должна быть проквашена всякая научная и культурная работа в христианском обществе для того, чтобы обрести органическое жизненное всеединство и смысл: и любомудр, и естествоиспытатель, и изыскатель истины бытописаний человеческих, и исследователь звезд, планет и их законов, и любитель и возделыватель изящного слова равно нуждаются в ней».
Задаваясь вопросом о значении разума в богословских науках, святитель Филарет Московский мудро писал, что естественное Богопознание «может служить только приготовлением к вере или некоторым пособием к познанию Бога из Его Откровения», а источником догматического и нравственного богословия является сверхъестественное Откровение Божие, сохраняемое в Церкви Христовой. Существует естественное Богопознание – познание Бога через науки и философию, но они черпают свои познания из изучения видимого мира и на основе разума, в то время как человеческий разум не является источником догматической и нравственной богословской науки, ибо догматы и заповеди – это не измышления человеческие, а вечные истины Божественного Откровения. По слову святителя Филарета Московского, существуют две основные богословские науки – догматическое и нравственное богословие, ибо для спасения нам надлежит исповедовать догматы – открытые Богом истины веры, и жить по заповедям Христовым. Догматическое богословие есть систематическое изложение христианской веры по истинному разуму Священного Писания и Священного Предания. По выражению святителя Филарета Московского, учение христианской веры «разгоняет мглу сомнений и неведения». «Бедствие человека непорочного и доброго есть одна из трудных загадок, какие предлагает видимая вселенная человеку размышляющему. Видя доброго страждущего, другой добрый страждет и сам, поскольку чувствует сострадание, и таким образом, от одной загадки родится другая: за что и сей страждет? Видит сие слабый верою – и подвергается искушению в вере. Видит склонный к пороку – и разрешает загадку на свою голову: какая же, говорит, польза быть добродетельным? Видит склонный к неверию – и непонятную загадку разрешает другою, несравненно более непонятною; он говорит: случай господствует в мире и в делах человеческих». В своей земной жизни человек постоянно сталкивается с горькими тайнами жизни и смерти, с неразрешимыми и проклятыми вопросами, а разрешить их способна не мирская мудрость, которая есть «не более, как лунное мерцание света и жизни, а не полный свет и жизнь духа», а свет веры Христовой. Человек страждет от сомнений и безуспешного искания Истины, он «родится, живет и умирает под законом страдания, и более прочих тварей покорен сему закону. Рождающая мучится, рождаемое плачет; умирающий страдает, плачут оставшиеся после умершего. С начала жизни человек страждет от недостатка сил и способностей: если между сими крайностями есть какая средина, она через край наполняется страданиями от того, что человек никогда не находит способностей и желаний своих удовлетворенными. А сколько разнообразных случайностей! Болезни, страсти, оскорбления от людей, беспомощная бедность, обременительное богатство, тяжкая подчиненность, расстроенное управление, – сколько стрел, или точнее, сколько тулов, наполненных стрелами, на уязвление сердца человеческого! Какая участь! Страдать не хочется, но страдать надобно! Несносно, а неизбежно!». Все философские утешения – это горькая чаша, она не избавляет от скорбей нашего тягостного существования и страха смерти, а христианство «примиряет ум с зрелищем бедствий, которое возмущает его», ибо «только в христианстве можно найти чудесный камень, превращающий мрачное железо в чистое золото, горечь в сладость, зло в добро, смерть в жизнь, страдание в блаженство». Христианство утешает страждущего учением о милосердом Небесном Отце, Который непрерывно промышляет о каждом создании Своем, оно воспитывает в человеке преданность благой воле Творца даже в дни скорбей и тяжких испытаний. По складу своего любознательного и испытующего ума святитель Филарет Московский никогда не был гносимахом – он всегда возвещал, что человек призван стремиться к познанию Божественной Истины, но при этом он, вслед за апостолом Павлом, пояснял, что истинная мудрость заключена не в философии по стихиям мира сего и по преданиям человеческим, а во Христе Богочеловеке – ипостасной Премудрости и Силе Божией, а стало быть – от изучения видимого мира и исследования самого себя человек должен возвысить ум свой к Творцу вселенной – к Тому, Кто обладает совершенной премудростью и всеведением, Кто является Самой Истиной и несет свет высшего просвещения миру: «где та мудрость, которая бы научила меня утешиться в печали греха? Где то просвещение, которое осветило бы мне путь избавления от скорбей жизни; и наипаче от скорбей совести? Где та наука, которая бы удовлетворительно разрешала, ни для кого из нас не посторонний, вопрос о возможном облаженствовании человека, и особенно человека согрешившаго и повинного пред Богом: ибо хотя издревле не мало любомудрствовали о блаженстве человеческом по разуму, но мало имели успеха, частию потому, что не понимали главной трудности вопроса, происходящей от мысли о грехе и о виновности пред Богом, частью потому, что суетились, как бы облаженствовать временную жизнь человека бессмертного, то есть, хотели подсластить каплю, не заботясь, сладко или горько будет море, которое после нее пить надобно? Где человек, который бы просветил меня так, чтоб «лице мое не постыдилось» пред Богом и пред собственным сердцем, зазирающим согрешающему? Изыскатели сил, движущих небо и держащих оное в порядке и равновесии! не найдете ли вы мне силы, которая бы исправляла мое уклонение от истинного пути неба, которая бы достаточно противодействовала моему вольному и невольному тяготению к Аду?». В своей проповеди святитель Филарет Московский четко обозначил гносеологические границы естественных наук – они изучают устройство мироздания, но не в силах разрешить вековечные философские вопросы и дать роду человеческому духовное просвещение, что возможно только Христу, к Которому возносится молитвенное песнопение: «Тебе Единому возможно сие, от Бога пришедший Учителю, Свете мира, Посетителю душ, Господи Боже, Спасителю Иисусе! Твое чудесное явление в мире, Твое слово, которому подобно «николиже глаголал человек» (Ин.7:46), наипаче же Твои за меня страдания, Твои раны, Твоя крестная смерть суть такие доказательства спасающаго милосердия, которые сильны и достаточны, – и они только сильны и достаточны, – не только земную тьму неведения, сомнения, скорби, но и адский мрак отчаяния просветить сладким, животворным, неугасимым светом. Как бы ни глубоко «уязвлено было» сердце мое «печалью греха»; как бы ни было изранено и растерзано скорбями земной жизни; – когда внутренним движением веры прилагаю мои сердечные раны к Твоим крестным ранам: текущая из них Твоя бессмертная и воскрешающая жизнь касается моей жизни умирающей или уже умершей; и Твой Божественный свет просвещает омраченного; творческое Слово Твое восставляет падшего, исцеляет недугующего, воскрешает умерщвленного: утешение Духа Твоего или избавляет от всех скорбей, или самые скорби делает утешительными, самые страдания радостными, в причастии Твоих спасительных скорбей и страданий; с тобою «лице» мое «непостыждается» пред Богом Отцом Твоим и пред собственною моею совестью; ибо «кровь Твоя очищает совесть мою от мертвых дел» (Евр.9:14); правда Твоя покрывает мою самоосужденную неправду; ходатайство Твое дарует мне дерзновение пред Отцом Твоим, и, как Ты научил и дал нам право нарицать Его и нашим Отцом, сего ради славлю Тебя, Единственный Просветитель, и хотя недостойным гласом, с достойным служителем Твоего вечного просвещения, взываю о Тебе ко всем просвещенным и непросвещенным века сего». По проницательному и афористичному суждению святителя Филарета Московского, дело естественных наук – изучать устройство мироздания, а не разрешать вековечные вопросы бытия, ибо они не могут заменить философию и тем более богооткровенную религию.
С недоверием относясь к нецерковной философии, святитель Филарет Московский рассудительно указывал на то, что мирская философия, не утвержденная на христианской вере, «не столько послужит к утверждению ума, сколько к брожению, кружению и опасному рысканию по стремнинам и пропастям». В своем «Слове в день совершившегося столетия Императорского Московского университета» святитель Филарет Московский с апостольским вдохновением возвещал, что Христос есть Премудрость Божия и Истина, в Нем все сокровища познания и разума, свет Его озарил таких великих мудрецов как Иустин Философ и Василий Великий, Григорий Богослов и Григорий Нисский, которые после всех афинских мудрований и учености всецело посвятили себя Христу и Его святой Церкви, став не только ревнителями мудрости и знания, но и ревнителями веры и Истины. В Священном Писании сказано, что не хлебом единым жив человек, а всяким глаголом, исходящим из уст Божиих. Истина есть самая существенная потребность человеческого духа, ибо томимый духовной жаждой человек ищет Истину, и если не найдет, то ум его станется в пустоте, а сердце испытает муку бессмысленной жизни, а если познает, то обретет Самого Бога и жизнь вечную. По слову святителя Филарета Московского, искание Истины заложено в сердце человека как духовного существа: «Что значит любопытство детей, их желание о всем спросить, и все узнать? Это естественная жажда истины, еще не знающая определительно, чего жаждет, и потому стремящаяся поглотить, что только можно. Чего ищет судия в законе и в судебном деле? – Истины. Если бы вы могли уверить его, что он не найдет истины: вы уничтожили бы закон и правосудие. Чего ищет наука в неизмеримом пространстве вселенной, и в тайных хранилищах природы человеческой? – Истины. Утвердите, что нельзя найти ее: вы поразите науку смертельным ударом. Но можно ли действительно находить Истину? – Должно думать, что можно, если ум без нее не может жить, а он, кажется, живет, и конечно не хочет признать себя лишенным жизни. Были люди, которые хотели доказать, что Истина недоступна познанию человеческому. Но что значит доказать? – Значит Истину, скрывающуюся во мраке неизвестности, или во мгле сомнений, вывести на свет, посредством одной или нескольких истин, ясно познанных, и несомнительно признанных. Итак, Истина существует прежде доказательств; уже присутствует при их рождении, и смеется над теми, которые хотят доказать ее отсутствие или несуществование, но для сего принуждены ее же призвать на помощь». Если бы человек не мог познать Истину, то его духовная жажда осталась бы неисцелимой мукой. Во все времена философы искали Истину, но ее невозможно обрести вне христианской веры. Размышляя о эмпирической и рационалистической философии Нового времени – любомудрии секуляризированного сознания – святитель Филарет Московский предостерегал, что, во-первых, чувственно являемое – изменяющееся и преходящее не представляет совершенной Истины, ибо совершенная Истина вечна, а стало быть должна быть найдена в непреходящем, в неизменяемом, в умосозерцаемом; во-вторых, он указывал на малую понятность и вразумительность философии от Декарта, Спинозы, Лейбница и Канта до Гегеля, и вопрошал – «разве Истина только для немногих мучителей собственного ума, а не для всего человечества? И неужели к началу света надобно идти непременно темным путем?»; а в-третьих, благовествовал, что совершенное познание Истины стало для нас возможным «посредством воплощенного Слова – Единородного Сына, Господа нашего Иисуса Христа». На все возражения со стороны утилитарно настроенных ученых, что Истина Божия – это Истина верующих, молящихся и богословов, а наука ищет истину естественную и полезную для человечества, святитель Филарет Московский отвечал: «Мне, братия, предлежит забота и подвиг о том, чтобы вы не отстраняли от себя Истины Божией. Для чего хотят рассекать истину? Рассекать – значит убивать. Нет жизни без единства. Неужели думают, что Истина Божия и Христова есть нечто постороннее для истины естественной, полезной человеку и обществу человеческому, и что последняя так же может жить без первой, как и в соединении с нею? Посмотрите на народы и на общества человеческие: христианские и нехристианские. Не там ли ясно светит истина естественная: естествоиспытательная, умственная, нравственная, созидательная, благоустроительная и благоукрасительная для человеческих обществ, где сияет солнце истины Божией и Христовой? Не ночь ли покрывает естественные способности и жизнь народов, над которыми не взошло благодатное солнце истины Божией и Христовой? Исторгните солнце из мира: что будет с миром? Исторгните сердце из тела: что будет с телом? Надобно ли сказывать? Исторгните Истину Божию и Христову из человечества: с ним будет тоже, что с телом без сердца, что с миром без солнца». Обращаясь с пастырским словом ко всем христианам, святитель Филарет Московский призывал всех и каждого к подвигу Богопознания и следованием по пути Христа Спасителя: «Все мы, христиане, и любомудрствующие, и в простоте смиренномудрствующие, да не забываем никогда, что Христос есть не только «Истина», но и «Жизнь». В Своем слове и в Своем примере он соделался для нас «путем», чтобы привести нас «к Истине», и чрез истину к истинной «жизни». Кто думает обеспечить себя достижением некоторого познания Истины Христовой, и недовольно старается обратить ее в действительную жизнь по учению и примеру Христову: тот самою истинною обманывает себя; и подвергает себя опасности умереть на пути, и никогда не достигнуть истинной, вечной, блаженной жизни со Христом в Боге. Путем Истины стремитесь к истинной жизни». В своем обращении к Обществу любителей духовного просвещения святитель Филарет Московский указывал на то, что жажда духовного просвещения есть любовь к Богу и Церкви, к своей душе и к ближним, а труд просвещения – это апостольский подвиг, ибо мир нуждается в свете Истины Христовой, а несущие свет горней премудрости – самоотверженно служат Богу и Церкви, но при этом, каждый трудящийся на ниве истинного просвещения духовного должен помнить, что «мудрость христианская должна быть чиста, – чиста по ее источнику, по ее побуждениям и цели. Ее чистый источник есть Бог, – Его слово, заключенное в священных писаниях, уясненное церковными определениями, учением и духовными опытами богомудрых мужей. Ее чистая цель также есть Бог, – Его познание во Христе, и Ему благоугождение блаженнотворное. Деятельное нужно внимание для охранения сей чистоты от нечистых влияний не смиренного разума, который сам хочет быть источником истины, – который не признает своих пределов пред бесконечным и непостижимым, который Истину вечную находя старою, имея побуждением любопытство и целью тщеславие, без разбора гоняется за новым, и, как руководительному началу, следует духу времени, хотя бы это было время предпотопное, – который, ленясь потрудиться, чтобы возникнуть в истинную область духа, погружается в вещество, и здесь погрязает. Мудрость христианская мирна и подвизающийся для нее должен быть мирен. Он должен быть мирен в себе, не взволнован страстями. Только в тихой, а не волнуемой воде отражается образ солнца: только в тихой, неволнуемой страстями душе, может отразиться вышний свет духовной истины. Мирным нужно быть любителю мудрости и в отношении к другим, «не словопретися, – как учит апостол Павел, – ни на кую же потребу, на разорение слышащих» (2Тим.;2:14), и, если нужно стать за Истину против нападающих на нее, должно делать сие с спокойною твердостью, без раздражения… Мудрость христианская кротка... Мудрость христианская благопокорлива. Она проповедует и дарует свободу: но с тем вместе учит повиноваться начальству Господа ради. Нынешнее мудрование много разглагольствует о свободе; но нередко забывает о повиновении Господа ради, и производит непокорливость. Ревнители истинного просвещения должны поднимать дух народа из рабской низости и духовного оцепенения к свободному раскрытию его способностей и сил: но в то же время утверждать его в повиновении законам и властям, от Бога поставленным, и охранять от своеволия, которое есть сумасшествие свободы».
В то время, когда по выражению одного современников – «самые набожные люди имели несчастную мысль, что от чтения священной книги люди с ума сходят», а из страха мистических заблуждений вдруг стали избегать умно-сердечной Иисусовой молитвы и духовных писаний преподобного Макария Египетского и преподобного Исаака Сирина, святитель Филарет Московский проповедовал о христианской мудрости, убедительно доказывал, что позволительно писать новые толкования на послания апостола Павла и иные библейские книги. Для святителя Филарета Московского богословие было умным деланием, а потому он горько сетовал на то, что «есть в природе человеческой странная двоякость и противоречие направлений – с одной стороны, чувство нужды в Божественном и желание общения с Богом, с другой – какая-то тайная неохота заниматься Божественным и наклонность убегать от собеседования с Богом... Первое из сих направлений принадлежит природе первозданной, а последнее – природе, поврежденной грехом…». «Поскольку ты имеешь ее в Слове Божием и в Символе Веры, постольку она принадлежит Богу, Его пророкам, апостолам, отцам Церкви, а еще не тебе. Когда имеешь ее в твоих мыслях и памяти, тогда начинаешь усвоять ее себе; но я еще боюсь за твою собственность, потому что твоя живая вера в мыслях, может быть, есть только еще задаток, по которому надлежит получить сокровище, т. е. живую силу веры...». Для того, чтобы обрести христианскую веру во всей полноте нужно усвоить догматическое сознание Церкви, нужно чтобы веры стала началом и средоточием духовной жизни. По справедливому замечанию протоиерея Георгия Флоровского, «Филарет всегда подчеркивал необходимость богословствовать, как единственное и незаменимое основание целостной духовной жизни. «Христианство не есть юродство или невежество, но премудрость Божия…». Стало быть, никто из христиан не смеет останавливаться в начале или оставаться при одних начатках только. Христианство есть путь... И Филарет постоянно напоминает, «чтобы никакую, даже в тайне сокровенную премудрость не почитали мы для нас чуждою и до нас не принадлежащею, но со смирением устрояли ум свой к Божественному созерцанию». Только в таком постижении и разумении складывается христианская личность, складывается и образуется совершенный Божий человек». По излюбленному выражению митрополита Филарета Московского – «богословие рассуждает», но святитель никогда не был рационалистом – богословие рассуждает не из схоластической потребности вывести доказательства бытия Божиего и не из стремления холодного рассудка втиснуть тайну жизни, смерти и бессмертия в схему, рационально осмыслить все загадки и чудеса Божьего мира, а из духовной жизни и духовного опыта, из веры, надежды и любви, из молитвы и сердечного убеждения. Русский религиозный мыслитель и славянофил Иван Киреевский утверждал, что если в проповеди святителя Иннокентия Херсонского были обращены к сердцу, то проповеди святителя Филарета Московского – к уму, но ради справедливости нужно сделать важное уточнение, ведь святитель Филарет был одним из самых ярких и незаурядных представителей русского «богословия сердца» и мог бы согласиться с Неандером в том, что «сердце образует богослова». По заветной мысли святителя Филарета Московского, воспитание сердца важнее образования ума, ведь «непостижимый для разума Бог хочет обитать только в сердце; наши настоящие познания служат нам только для времени, а сердце для вечности; как от сердца исходят помышления злая (Мф.15:19), так в нем же скрываются исходища живота (Притч.4:23)». «Мудрость мира сего» – не лучшее средство к возвышению сердца; она «заботится украсить ум, но не улучшает сердца», а мирской ум «висит над пропастью чувственности, и нет в природе человеческой силы, которая была бы достаточна безопасно поддержать его», иное дело – премудрость Божия, запечатленная в Священном Писании, она – образует из человека истинного мудреца, а «внимательное размышление о Боге засвечивает некоторый свет познания в уме, возжигает огонь любви в сердце, и от сего восходит в душе чистая радость и святое желание к Богу». Призванный к высшему иератическому служению святитель Филарет Московский богословствовал с амвона – в проповедях, а его слова и речи составляют главное богословское наследие его архипастырской жизни. Все проповеди святителя Филарета Московского – это эскизы православного богословия, ведь хоть он и не создал богословской системы, но его проповеди представляют собой симфонию богословской мысли – в них ощущается единство веры и духовного опыта, богословской рефлексии и пастырской мудрости, выстраданной и закаленной в молитвенных бдениях. По суждению протоиерея Георгия Флоровского, «в истории русского богословия в новое время Филарет Московский был первым, для кого богословие стало вновь задачей жизни, непреложной ступенью духовного подвига и делания. Филарет не только богословствовал, – он жил, богословствуя... В храме, с церковного амвона, с епископской кафедры уместно было преподавать только твердое учение веры. И Филарет был очень сдержан в слове. Никогда не говорил, всегда читал или произносил по написанному. Этого требовала и та словесная школа, к которой он принадлежал по годам... Как богослов и учитель, Филарет был, прежде всего, библеистом. В проповедях своих он, прежде всего, толкователь Слова Божия. На Священное Писание он не только ссылается в доказательство, в подтверждение или опровержение, – он исходит из священных текстов. Как удачно выразился о Филарете Бухарев, для него библейские тексты «имеют значение нисшедших из своей неисследимости к нашему разумению мыслей самого Бога, живого и самопремудрого». Он мысленно живет в библейском элементе. Он размышляет вслух, всматриваясь в черты библейского образа или рассказа… Напряженный библеизм Филарета тесно и глубоко был связан с его церковностью. И это был возврат к патристическому стилю и навыкам в богословии. Вместе с тем Филарет всегда подчеркивал необходимость в новейших филологических пособиях для точнейшего определения «внешнего смысла» Писания...».
По своему дарованию святитель Филарет Московский был великим церковным учителем и изъяснителем Слова Божиего – его проповеди были всегда проникнуты глубокими богословскими рассуждениями и возвышенными молитвенными созерцаниями, он умел проникновенно погружаться в смысл библейских текстов и в тайну Креста, всесторонне раскрывая христианское вероучение. Все проповеди святителя Филарета Московского – это не церковная апологетика и не богословско-исторические комментарии библейских текстов, а именно их истолкование. Библия – это та духовная ось, вокруг которой вращалась вся духовная жизнь святителя Филарета Московского, вся его испытующая богословская мысль, все его надежды и молитвы, более того – библейский текст был начальной точкой и импульсом для акта богословствования в каждой проповеди. В исследовательской литературе – от Толмачева до протоиерея Александра Дернова – было замечено, что в проповедях митрополита Филарета Московского боговдохновенный текст Священного Писания не только давал основную мысль, но и определял саму форму проповеди, изумляя эстетической выразительностью и делая ее «художественной гомилеей», ибо из Библии он щедро черпал художественные образы и сюжеты, а из церковно-славянского языка – поэтичные словесные выражения. По характеристике М.М. Тареева, «Митрополит Филарет в своем воззрении на Слово Божие стоял на почве традиции русского богословия, – и он разработал этот пункт русского богословия с свойственною ему тщательностью, наложил на него печать своего высокого авторитета. Мысли Филарета можно резюмировать в следующих тезисах: 1) Священное Писание есть главный и первый, по сравнению с церковным Преданием, источник вероучения и нравоучения христианского, так что ему подчиняется и им поверяется Священное Предание; 2) Священное Писание есть самый главный критерий учения и деятельности христиан, решитель правости и Православия их мнений и нравственности их действий. 3) Священное Писание заключает в себе все необходимое для спасения христианина, так что Священное Предание служит только для изъяснения Священного Писания. 4) Священное Писание необходимо для каждого христианина». По разъяснению протоиерея Георгия Флоровского, богословие святителя Филарета Московского – это прежде всего библейское богословие, основанное на Истине Откровения, при этом «внешнее влияние той «старо-протестантской» богословской школы, в которой Филарет вырос и был воспитан, чувствуется у него достаточно сильно, в ранние годы особенно сильно. Внешним образом Филарет не порывает сразу и с русской традицией Феофана Прокоповича. Очень многое в определениях и в самом способе выражаться внушено или даже заимствовано Филаретом из протестантских книг, и к таким книгам и пособиям отсылает он и в своем «обозрении». Отсюда и характерная неполнота и схоластическая неточность ранних формулировок Филарета. Он имел обыкновение называть Священное Писание «единым чистым и достаточным источником учения веры», и к этому прибавлял: «допускать ненаписанное Слово Божие, равносильное писанному, не только в управлении Церкви, но и в догматах, значит подвергать себя опасности разорить заповедь Божию за предание человеческое». Конечно, это было сказано с полемическим заострением. Но со стороны невольно казалось, что Филарет, если и не отрицает, то умаляет значение Предания в Церкви, что он проводит или воспроизводит протестантскую мысль о «самодостаточности» Священного Писания. В своем раннем «Изложении разностей между Восточной и Западной церквами в учении веры» (составленном в 1811 году для императрицы Елизаветы Алексеевны), и даже в первых изданиях «Катихизиса», о преданиях и о Предании Филарет не говорил; и в окончательной редакции «Катихизиса», уже в тридцатые годы, вопрос-ответ о Предании был внесен под сторонним внушением. Однако, это был скорее только условный язык эпохи, нежели действительная неточность или неверность созерцания... Подлинное, несомнительное, Священное Предание есть бесспорный «источник» веры. Но остается вопрос, как распознать, как распознавать это «несомнительное» предание, как отличать предание веры от преданий школы. Именно этим вопросом и был всегда занят Филарет. Сдержанно говорит он не о самом начале Предания, но о ссылках на «предания». Он возражает против схоластического обычая и привычки обосновывать или доказывать доктринальные положения простым подбором текстов или авторитетных свидетельств». Как пламенный исповедник библейского богословия святитель Филарет Московский писал, что в Священном Писании изложено все, что нужно нам для спасения, ибо Библия – Слово Самого Бога, которым поверяются определения церковных Соборов и все церковное Предание, оно – исток и корень богословских наук, а Церковь как столп и утверждение Истины есть хранительница Божественного Откровения – Слова Божиего. «Слово Божие должно быть непрестанно во устах каждого христианина, посвятившего себя служению веры и Церкви. В оном должно сосредоточиваться всякое человеческое учение. От него должны заимствовать дух и свет все науки». «Для человека Слово Божие есть нетленное семя, от которого он возрождается из естественной в блаженную жизнь, есть хлеб, которым он духовно живет, и вода, которою утоляет духовную жажду; есть светильник, сияющий в темном месте, пока придет рассвет и заря взойдет в сердце, и есть самый дневной свет, то есть, живое и блаженное познание Бога и чудес Его во времени и в вечности. Без Слова Божия человек мрачен, гладен, жаждущ и мертв духовно. По сей необходимости Слова Божия для истинного и лучшего существования человека, Всеблагий Бог, от самого начала мира, многократно и многообразно говорил отцам чрез пророков; а наконец говорил Он нам самым Ипостасным Своим Словом, Единородным Сыном Своим, Иисусом Христом. И дабы слово Его, открытое некоторым, в некоторые времена, было для всех, и навсегда; Он повелел боговдохновенным мужам написать оное в священных книгах». Священное Писание есть не только слово о Боге, но и Слово Самого Бога – изреченное и записанное боговдохновенными пророками и апостолами – слово действенное и действующее и ныне и присно и вовеки веков, оно – таинство Божией премудрости и силы. «В каждой черте Слова Божия скрывается свет, в каждом звуке премудрость». «Достоверность Священного Писания простирается далее пределов нашего разумения». Это – Божественное сокровище – священное, творческое и животворящее слово, хранящееся Церковью, в которой действует Дух Божий. Со всей огненностью своего пастырского слова митрополит Филарет Московский провозглашал, что в Священном Писании содержатся все догматы Православной Церкви, но в то же время, невозможно согласиться с его мысль, гласящей – «все выражения в Никео-Цареградском Символе взяты из Священного Писания», ведь богословские термины «ипостась», «сущность», «энергия» и слово «единосущный», входящее в Символ Веры, взяты не из библейских текстов. Надо уточнить, что когда святитель Филарет Московский говорил о Священном Писании как о «едином и достаточном» источнике вероучения, он имел в виду не просто книгу, но Слово Божие, живущее в Церкви, животворящее душу верующих и молящихся, познаваемое и изъясняемое Церковью. Священное Писание есть Слово Божие и записанное Предание, а церковное Предание – это не «просто видимое и словесное предание учения, правил, чиноположений, обрядов, но с сим вместе и невидимое, действительное преподаяние благодати и освящения», таинственное и благодатное действие Святого Духа в Церкви. «Древнейший и первоначальный способ распространения Откровения Божия есть Священное Предание. От Адама до Моисея не было священных книг. Сам Господь наш Иисус Христос Божественное учение Свое и установление предал ученикам своим словом и примером, а не книгою. Тем же способом сначала и Апостолы распространяли веру и утверждали Церковь Христову». «Но когда откровенное учение уже достаточно было раскрыто и сделалось более удобоприемлемо: тогда образ наставления в нем более приближен к обыкновенному и естественному порядку; и оно для непрерывного и единообразного сохранения заключено в Священные Книги». «Богодухновенное Писание есть только продолжение и неизменнее, особенным устроением Духа Божия, упроченный вид предания (Лк.1:2)». «Провидение Божие имело намерение преподать в Священных Книгах (и действительно преподало) полный и достаточный состав истин вероучения и нравоучения (2Тим.3:16–17)». «В Священных Книгах Церковь получила всеобщее и достаточное правило веры (Фил.3:16), допускать ненаписанное слово Божие, равносильное писанному, не только в управлении Церкви, но и в догматах, значит подвергать себя опасности разорять заповедь Божию за предание человеческое (Мф.15:6)». В отличие от протестантов святитель Филарет Московский никогда не рассматривал Священное Писание обособленно от Церкви – Библия дана и хранится Церковью, а «Священное Писание верховным судиею в делах веры поставляет Церковь». На вопрос – «должно ли соблюдать Священное Предание и тогда, когда мы имеем священное Писание?», святитель Филарет Московский отвечал: «Должно соблюдать Предание, с Божественным Откровением и с Священным Писанием согласное». Для того, чтобы быть источником вероучения Священное Предание должно быть проверено Священным Писанием. «Если же предание противоречит Слову Божию, то это – человеческое, не истинное предание». Но и само Священное Писание, как источник вероучения, нуждается в свидетельстве церковного Предания. «Откуда известно, какие книги суть священные, и почему та или другая из них точно принадлежит к числу священных? – Сие известно большею частью из предания. Итак, самое Священное Писание пользуется пособием Предания». «Все, нужное ко спасению, излагается в Священном Писании с такою ясностью, что каждый, читающий его с искренним желанием просветиться, может разуметь оное (2Кор.4:3; Пс.118:105)», потому что «Дух Святой изглаголал Священное Писание, чтобы просвещать, а не затемнять»; но «когда в основание догматов будем полагать Священное Писание, не присоединяя Предания», то «не будет доставать точности, и полноты в изложении православного учения». Как справедливо отметила Н.Ю. Сухова, в богословии святителя Филарета Московского «Слово Божие имело основополагающее значение, как для догматических формулировок Церкви, так и для личной веры и духовного роста каждого Ее члена. Слово Божие запечатлено в Священном Писании, уясняется в Священном Предании, пополняя его церковными определениями, богословскими учениями отцов Церкви, литургическими практиками, духовным опытом. Священное Писание – после его появления и окончательного закрепления Церковью его состава, кано¬на – является первым в этой последовательности источников христианского знания, на него прежде всего опирается и им поверяется всякое предание, богословское постановление всей Церкви и ее отдельных час¬тей, любое частное богословское утверждение. Через Писание осуществляется личное общение верующего с Богом. Поэтому святитель Филарет ставил Писание во главу угла, настаивая на его обязательности для всякого церковного общества и всякого христианина. Критерием формирования Священного Писания, в свою очередь, явилось Священное Предание, в кон¬тексте которого и в дальнейшем осмысляется и проживается Писание, проявляется его истинное значение, глубина и богословское содержание. Писание не только допускает толкование, как словесное, так и духовно-опытное, но и подразумевает его. В учении святителя Филарета так тесно соединяются Писание и Предание, что становится ясным необоснованность самого противопоставления и даже разделения Писания и Преда¬ния как источников христианского знания. Слово Божие исходит от Бога, принимает его и свидетельствует об его истинности Церковь. Правило веры – догматы, сформулированные и принятые на Вселенских Соборах Церкви – в значительной степени определяют наше понимание Слова Божия, что не умаляет значимости личного и непосредственного осознания Слова Божия. Священное Писание, являясь непосредственным чистым источником и единым критерием христианского знания, оставляет широкое пространство для вероопределительной деятельности Церкви и богословской интерпретации. Более того, эта церковная интерпретация необходима вследствие особых задач Церкви. Слово Божие, пришедшее в мир в Боговоплощении, открыло Истину, познаваемую, переживаемую и утверждаемую на всех уровнях бытия Церкви, Которая есть «столп и утверждение истины» (1Тим;3.;15)». Священное Предание – это не только историческая память Церкви, но прежде всего неиссякаемый поток животворящей благодати Святого Духа, открывающего Истину и дающего силы жить духовной жизнью. Священное Предание выражается в Символе Веры и решениях семи Вселенских Соборов, в догматах и литургической жизни, канонах и толкованиях святых отцов Церкви, оно нужно «для руководства к правильному разумению Священного Писания, для правильного совершения таинств и для соблюдения священных обрядов в чистоте первоначального их установления».
Святитель Филарет Московский был не только великим иерархом Церкви, вдохновенным проповедником и библеистом, но и талантливым педагогом, стоящим у истоков реформы российской духовной школы, выступавшим не только за обновление учебных курсов, но и за внедрение русского языка в преподавание основных богословских наук. Со времен первых русских Духовных Академий XVII века до времени святителя Филарета Московского преподавание основных богословских наук – догматики, патрологии, канонического права, философии и гомилетики осуществлялось исключительно на латыни, а потому ученые священнослужители лучше знали языческих писателей, нежели священных и церковных, лучше говорили и писали на латинском языке, нежели на русском, они были более способны блистать в кругу ученых латинскими выражениями, нежели проповедовать народу на живом русском языке Слово Божие. По слову рассудительного Филарета Московского, «богословские понятия, преподаваемые на латинском языке, основанные тяжелой школьной терминологией, не свободно действовали в умах во время учения, и после учения с трудом переносимы были на русский язык для сообщения народу…». У святителя Филарета Московского был блестящий талант педагога – ректор Духовной Академии и реформатор духовного образования в России, он был незаурядным профессором, а его уроки были вдохновенными проповедями. Как свидетельствовал даже подозрительный архимандрит Фотий о филаретовских проповедях: «Речь внятная; говорил остро, высоко, премудро; но все более к уму, менее же к сердцу. Свободно делал изъяснение Священного Писания: как бы все лилось из уст его. Привлекал учеников так к слушанию себя, что когда часы кончались ему преподавать, всегда оставалось великое усердие слушать его еще более без ястия и пития. Оставлял он сильные впечатления в уме от учений своих. Всем казалось истинно приятно, совершенно его учение. Казалось он во время оно оратор мудрый, красноречивый, писатель искусный. Все доказывало, что он много в науках занимался…». В своих сочинениях святитель Филарет Московский резко критически отзывался о старинном типе духовной школы и в полемической форме излагал свои взгляды о церковно-образовательных преобразованиях: «До преобразования духовных училищ некоторые из сих училищ полагали свою славу в преимущественном перед другими знании латинского языка. Отсюда священники, которые лучше знали языческих писателей, нежели священных и церковных, лучше говорили и писали на латинском языке, нежели на русском, более способны были блистать в кругу ученых отборными выражениями мертвого языка, нежели светить народу живым познанием истины. Богословия преподаваема была только догматическая, по методе слишком школьной. Отсюда знание сухое и холодное, недостаток деятельной назидательности, принужденный тон и бесплодность поучений, неумение говорить с народом о истинах, которые казались очень знакомыми в училищах... Со времени преобразования духовных училищ, в 1814 году, введено преподавание деятельной богословии; таким образом богословское учение сделалось ближе к употреблению в жизни... Дозволено преподавать богословские уроки на русском языке; от сего, правда, знание латинского языка сделалось слабее, но зато школьная терминология начала уступать место более чистому и ясному изложению истины, распространение существенных познаний усилилось и сообщение оных народу в поучениях облегчилось». На протяжении всей своей архипастырской и преподавательской жизни святитель Филарет Московский боролся за русский язык преподавания в духовной школе – он верил в великую силу Слова Божиего и всем сердцем желал, преподавание богословских наук совершалось не по обветшалым и избитым конспектам с латинскими фразами, а на живом русском языке православного богословия, чтобы евангельские «глаголы жизни» звучали на русской речи: «Я предлагал учить в семинарии богословие на русском, чтобы удобнее было и принимать учение и передавать народу, и чтобы недоверчивые не говорили, зачем мы закрываем святое Евангелие языком неправославных. Я говорил, что странно и уродливо в греческой Церкви дать владычество латинскому языку, что Феофан Прокопович сим образом изуродовал учение вопреки общему мнению тогдашней Российской иерархии, вопреки примеру всей древности восточной; но я должен был замолчать, чтобы кончить разногласие, которое затруднило бы нас и дело». Одного, впрочем, он добился, и в Синодальное решение был внесен особый пункт: «дабы преподаваемое в духовных училищах учение вернее направлять к цели народного наставления в вере и нравственности через образованное духовенство, для сего поощрить способных людей к составлению учебных книг богословских с изложением истин точным и не запутанным схоластическими тонкостями, с приспособлением учения к состоянию восточной греко-российской Церкви…». По воззрению святителя Филарета Московского, отход от латинизма – это начало освобождения Русской Православной Церкви от схоластического плена, а «обратный ход от внятного учения на природном языке к латинскому схоластицизму не может способствовать улучшению образования готовящихся к священству, и удивительно, что во время, особенно хвалящееся ревностью о Православии, возвращается пристрастие к латинскому языку…». По историческому замечанию протоиерея Георгия Флоровского, «спор о языке преподавания был разрешен в явочном порядке. В короткое время всюду перешли в преподавании на русский язык, несмотря на запреты. В Петербургской Академии по-русски читал уже сам Филарет и после него Григорий Постников, в Московской – Кирилл Богословский-Платонов, – оба из воспитанников первого выпуска Петербургской академии. В Киеве по-русски преподавал уже ректор Моисей, за ним – Мелетий Леантович, а позже – Иннокентий... Постепенно и в семинариях латынь выходила из употребления, в сороковых годах вряд ли где еще учили богословию по-латыни... Впрочем, переход на русский язык не означал еще действительного освобождения от схоластического плена или рабства. И как раз в сороковых годах русскому богословию пришлось пережить еще один рецидив латинского схоластицизма...». Раскрывая значение личности святителя Филарета Московского в истории русской духовно-академической учености, Дмитрий Рыбаков писал о нем как о просветителе, возвращающем русскую богословскую мысль от латинской схоластики к святоотеческой традиции: «Святитель Филарет весьма точно оценил, что лишь непрерывная связь со святоотеческой традицией является тем непременным условием, в котором единственно и может развиваться православное богословие (а не отвлеченные схоластические студии), не говоря уже о духовности в целом. Решительным шагом в этом направлении было издание переводов на русский язык творений святых отцов. Для этой цели с благословения владыки Филарета в 1842 году создается печатный орган лаврской Академии – творения святых отцов в русском переводе, где издавались не только заново переведенные, но и до сих пор не известные в русском переводе памятники святоотеческой мысли. Тогда же увидело свет и прибавление к изданию творений святых отцов, где кроме самих текстов размещался богатый справочный аппарат и историко-филологические комментарии».
С архипастырским служением святителя Филарета Московского и всей его жизнью неразрывно связано великое и славное дело перевода Библии на русский язык – прежде всего, чтобы облегчить всем образованным людям чтение Слова Божиего, ибо церковно-славянский язык уже вышел из повседневного употребления, хоть и оставался языком церковного богослужения. Высоко оценивая замысел митрополита Филарета Московского по переводу Библии как самоотверженный подвиг, протоиерей Георгий Флоровский с сочувствием указывал на то, что этот подвиг «был связан с великими испытаниями и скорбями. В самый разгар антибиблейского «восстания» в Петербург Филарет в Москве свидетельствовал, напротив, что «самое желание читать священные книги есть уже залог нравственного улучшения». И, если кто предпочитает питаться кореньями, а не чистым хлебом, не Библейское общество в том виновато». Великое дело перевода Библии на русский язык – это жизненный подвиг святителя Филарета Московского – неоценимый, но отягченный великим скорбями и испытаниями, а «восстание» против перевода Библии ультраконсерваторов – таких как архимандрит Фотий и адмирал Шишков – он метко называл «обратным ходом ко временам схоластическим». Со всей пламенностью своего сердца и апостольской ревностью святитель Филарет Московский боролся за русский язык – не только в преподавании богословских наук, но и в Библии, а на вопрос противников перевода Священного Писания на русский язык – «для чего сие новое заведете в деле столь древнем и не подлежащем изменению, как христианство и Библия», Филарет рассудительно отвечал: «для чего сие новое заведете? Но что здесь новое? Догматы? Правила жизни? Но Библейское общество не проповедует никаких, а дает в руки желающим книгу, из которой всегда истинною Церковью были почерпаемы, ныне почерпаются и православные догматы, и чистые правила жизни. Новое общество? Но сие не вносит никакой новости в христианство, не производит ни малейшего изменения в Церкви...». О необходимости перевода Библии на русский язык говорил еще святитель Тихон Задонский, а во дни царствования императора Александра I эту задачу взяло на себя Российское Библейское общество, созданное в 1813 году с целью распространения и перевода на русскую речь священных книг – в первую очередь Нового Завета. По историософскому изображению протоиерея Георгия Флоровского, Александровская эпоха – это время взволнованное и патетичное, период великого творческого напряжения и пробуждения сердца, когда воображение еще не было закалено в умном искусе – интеллектуальной аскезе, это – время сентиментального гуманизма, мистических грез и соблазнов, мечтаний и вздохов, когда, по слову нашего выдающегося историка В.О. Ключевского, «эстетическая культура сердца заменяла нравственные правила тонкими чувствами», но «под покровом мистических соблазнов Филарет Московский сумел распознать живую религиозную потребность, жажду духовного наставления и просвещения. Потому и принял он участие в работах Библейского общества с таким увлечением. Его привлекла самая задача, ему казалось, что за библейское дело должны взяться церковные силы – да не отымется хлеб чадом». Как отмечал А.И. Яковлев, «духовная увлеченность императора Александра I и обер-прокурора христианскими идеями, не подкрепленная богословским образованием и церковной традицией, обернулась пришедшей на Россию тучей духовного мистицизма», но осознавая вредность еретических мистических увлечений, святитель Филарет Московский видел, что в век неверия и вольтерианского скептицизма в душах образованных людей не угасла духовная жажда Истины и «в ответ на жажду религиозного наставления и просвещения» возникло его намерение «предложить просвещенным россиянам Слово Божие на русском языке». В исследовательской литературе было верно подмечено, что Российскому Библейскому обществу для перевода Библии на русский язык не хватало личностей твердых в догматах Церкви и православном вероучении. Эту нехватку восполнили истинные богословы Церкви – святитель Филарет Московский, взявшийся за перевод Евангелия от Иоанна – самого богословски сложного, возвышенного и глубокого, архимандрит Поликарп Гайтанников – переводил Евангелие от Марка, протоиерей Герасим Павский – Евангелие от Матфея, а архимандрит Моисей Антипов-Платонов – Евангелие от Луки. Правила для перевода Библии на русский язык были составлены лично святителем Филаретом Московским – надлежало переводить с греческого, но в переводе удерживать слова и выражения церковно-славянские, если они ближе русских подходят к греческим словам, а напечатанный перевод должен был параллельно сопровождаться текстом церковнославянским. В переводе Слова Божиего святитель Филарет Московский призывал держаться точности и ясности языка, напоминая, что «величие Священного Писания состоит в силе, а не в блеске слов; из сего следует, что не должно слишком привязываться к славянским словам и выражениям ради мнимой их важности». Как выдающийся богослов и иерарх Церкви святитель Филарет Московский понимал, что перевод Священного Писания на русский язык – это дело не узкого круга ученых библеистов, а соборное дело всей Русской Православной Церкви – нужно было дать русскому православному читателю не только церковный перевод Библии на родной и понятный русский язык, но и отразить в нем сам дух Русской Православной Церкви, бережно хранящей Кирилло-мефодиевскую богослужебную традицию. По замечанию диакона Георгия Малкова, «прекращение в 1826 году деятельности Российского Библейского общества, печатавшего поначалу переводы священных текстов, на время приостановило подготовку издания на русском языке всей Библии. Но во второй половине 1850-х годов работа по переводу продолжилась, а с 1868 года вновь начали печататься тексты Священного Писания…». Колоссальными усилиями всех четырех российских Духовных Академий – Петербургской, Московской, Киевской и Казанской – вся Библия была переведена на русский язык лишь в 1876 году, уже после кончины святителя Филарета Московского, став своеобразным бессмертным памятником всей его архипастырской жизни. Как совершенно верно заметил Дмитрий Рыбаков: «В наши дни труд святителя Филарета на этой ниве трудно переоценить. Владыка словно предвидел, что наступит время, когда православные люди в России на долгие десятилетия окажутся оторваны от отеческой церковно-славянской языковой традиции, так что редко кто обрящется из способных понимать буквальный смысл даже утренних и вечерних молитв, не говоря уже о том, чтобы читать и понимать текст Священного Писания. В противном случае большинству воцерковляющихся сегодня пришлось бы изучать Новый Завет параллельно со славянской филологией. Многим ли это оказалось бы под силу? Владыка Филарет будто осознавал эту надвигающуюся необходимость и на протяжении тридцати лет настойчиво добивался от Синода благословения на создание близкого к разговорному языку текста Священной Библии для домашнего чтения. Он словно понимал, что краток тот час, когда для осуществления этого безмерно ответственного мероприятия имеются наиболее благоприятные возможности – вероятно, за всю историю Русской Церкви!».
Как православный богослов святитель Филарет Московский ревностно исповедовал веру во Святую Троицу, провозглашая, что именно христианство сообщает нам возвышенное понятие о Троичному Боге, причем если в Ветхом Завете о трех Божественных Лицах сказано намеками, то в Новом Завете ясно и очевидно. Святитель Филарет Московский указывал на то, что когда Бог сказал о Адаме после его грехопадения – «стал как один из нас, нельзя думать, что эта речь обращена к Ангелам, ибо гордость сотворенного по образу Божию не могла состоять в желании уподобиться Ангелам. Итак, здесь представляется внутреннее, так сказать, собеседование Святой Троицы и новый торжественный совет о судьбе падшего человека, подобный первому совету о его творении». В ветхозаветных книгах есть стихи, намекающие о существовании трех Божественных Лиц, а само «троичное число» в Ветхом Завете было «священно и божественным действом было ознаменовано». Явление Аврааму трех странников всегда понималось Церковью как Откровение о трех Лицах единого Бога, а самые ясные указания на троичного Бога находятся в 32 Псалме и у пророка Аггея: «Словом Господним небеса утвердишася и Духом уст Его вся сила их, – говорит псалмопевец». «Когда Аггей, в ободрение народа Божия, уверяет его, что среди его находится Господь сил, Слово завета и Дух Божий – он, без сомнения, возвещает таинство Триипостасного». «Три Ипостаси Пресвятой Троицы суть совершенно равного Божеского достоинства. Как Отец есть истинный Бог, так равно и Сын есть истинный Бог, и Дух Святой есть истинный Бог». Все три Божественных Лица совечны, равночетны и единосущны, но между Ними существуют ипостасные различия: «Различие между Лицами Св. Троицы состоит в том, что Бог Отец не рождается я не исходит от другого Лица; Сын Божий предвечно рождается от Отца, Дух Святой предвечно исходит от Отца». Священное Писание называет Сына Божия Единородным (Ин.1:14–18), тем «изображая то личное свойство Сына Божия, которым Он отличается от других Лиц Святой Троицы», а «дабы кто не подумал, что было время, когда Сына Божия не было», в Символе Веры сказано, что Он рожден «прежде всех век». О вечном рождении Сына Божия говорится во 2 Псалме, в словах, обращенных от Бога Отца к Сыну Божию: «Сын Мой еси Ты, Аз днесь родих Тя», при этом «Божие днесь, несомненно, есть неизреченное продолжение вечности, не имеющее ничего прошедшего и будущего. Сие днесь относя ко внутреннему действию Божества, каковое есть рождение сына, не можем предположить, что оно совершается медленно. Дабы удалить сие понятие, присоединено уже действие совершившееся: родих. На сей конец Иисус Христос сказал о себе прежде даже Авраам не бысть, Аз есмь (Ин.8:58)». Предвечное рождение Сына Божия от Отца – непостижимая тайна, но она возвещается как в Слове Божием, так и в Символе Веры. «Смотря на солнце, мы видим свет; от сего света рождается свет, видимый во всей подсолнечной; но тот и другой есть один свет нераздельный, одной природы. Подобно сему, Бог Отец есть вечный Свет (1Ин.1:5); от Него рождается Сын Божий, Который также есть вечный Свет; но Бог Отец и Сын Божий есть единый вечный Свет, нераздельный, единого Божеского естества». Ипостасное свойство Святого Духа – это предвечное исхождение от Бога Отца, ибо как сказал Сам Христос – «Дух Истины, иже от Отца исходит, той свидетельствует о Мне (Ин.15:26)». Критикуя католический догмат об исхождении Святого Духа не только от Отца, но и от Сына, святитель Филарет Московский замечает, что в католической теологии нарушается принцип единоначалия в Святой Троице, ибо Бог Отец – предвечный корень и безначальный исток ипостасного бытия Сына и Святого Духа, от Него предвечно рождается Сын и предвечно исходит Святой Дух, а когда Христос говорит, что будет ходатайствовать перед Отцом и ниспошлет верующим иного Утешителя – Святого Духа, то Он говорит не о предвечном ипостасном исхождении Святого Духа, а о Его ниспослании во временный мир и раздаянии Его даров. С херувимской ревностью защищая догматы Православия, святитель Филарет Московский провозглашал, что «учение о исхождении Святого Духа от Отца не может быть подвергнуто какому-либо изменению или дополнению, во первых – потому, что Православная Церковь, в учении сем, повторяет точно слова Самого Иисуса Христа; а Его слова, без сомнения, суть достаточное и совершенное выражение истины; во вторых – потому, что второй вселенский собор, которого главный предмет был утвердить истинное учение о Святом Духе, без сомнения, удовлетворительно изложил сие учение в Символе Веры…». «Дух Святой, как третье Лице Святой Троицы, исходит от Отца и почивает в Сыне».Внутри-Божественное и предвечное единство Святой Троицы зиждется не на тождестве Лиц, ибо Они ипостасно различны, а на единстве Сущности и Воли. «Бог есть един по существу, но троичен в Лицах, Отец, Сын и Святой Дух, Троица единосущная и нераздельная». «Как един Бог есть в трех лицах – мы не постигаем сей внутренней тайны Божества, но веруем ей по неизреченному свидетельству слова Божия: Божия никто же весть, точию Дух Божий». Бог Отец есть «верховное начало всех сущностей и тварей», из существа Его от века происходят Сын и Дух Святой. «Как человек, рождающий сына, сообщает человеческое: так Бог – Божественное, впрочем непостижимым и от человек сокровенным образом», так что Сын Божий, как «рожденный из существа Бога Отца, потому есть единого существа с Богом Отцом». «Пресвятая Троица неразделима и неразлучна». «Бог от вечности открыт Самому Себе в вечном рождении единосущного Сына Своего и в вечном исхождении единосущного Духа Своего; и таким образом единство Его во Святой Троице сияет существенною, непреходящею и неизменяемою славою».
Существует единство вечных Божественных свойств – каждая Ипостась есть всецело Бог, а потому Отец, Сын и Святой Дух в равной мере обладают всеми Божественными совершенствами – Они абсолютно совершенны и равночестны. В Священном Писании сказано, что Бог есть Дух, а потому – Бог есть Абсолютный Дух, а все чувственно-образное сказанное о Нем в Библии нужно мыслить духовно – сердце Божие означает благость и любовь Бога, очи – всезрение, уши – всеслышание, ум – всеведение и премудрость, десница – всемогущество, крылья – то, что Бог вездесущ, стопы – Его таинственное присутствие в мире и шествие в веках мировой истории, а лицо – сияние славы Господней и Его открытость общению с Ангелами и людьми. По природе Своей Бог есть Дух, и по вечным Божественным свойствам Своим – Дух вечный, всеблагой, всеведущий, всеправедный, всемогущий, вездесущий, неизменяемый, вседовольный, всеблаженный». По слову святителя Филарета Московского – следующего в своем Богосмыслии за святителем Григорием Богословом и преподобным Иоанном Дамаскиным, Сущность Божия – беспредельна и непостижима, два основных свойства Божества – беспредельное совершенство и любовь, ибо в Новом Завете сказано, что Бог есть Любовь – в любви «обитает Его всемогущество всею полнотою своею; она есть Его истина, когда осуществляет возлюбляемое; она есть Его премудрость, когда учреждает существующее или существовать имеющее, по закону истины; она есть Его благость, когда премудро раздает истинные дары свои; наконец, она есть Его правосудие, когда степени и роды ниспосылаемых или удерживаемых даров своих измеряет премудростью и благостью, ради высочайшего блага всех Своих созданий». Величие Божие несказанно и несравненно, оно выше всего тварного – небесного и земного. «Сила Божества бесконечно велика, все Его свойства бесконечны», ничто не может ограничить беспредельности Существа Божия и бесграничной мощи и творческого гения Его – «неограниченному нельзя определять путей». «Воистину велик Бог! И един Он велик и в великих и в малых земли». «Как малы пред Богом все народы! Они, по слову пророка, яко капля от кади, и яко притяжание веса вменишася (Ис.40:15)». В Боге гармонично сочетаются все совершенства: «Если стихийное даже мудрование повелевает искать величия там, где соединяется мудрость, благость и могущество: то где найдут человеки внутреннейшее средоточие сего единения, первоначальный источник сих совершенств, кроме Единого Триипостасного, Который от Своего исполнения дарует мудрость их помышлениям, благость – хотениям, и мощь – действованию». Абсолютный в совершенствах Своих Бог самобытен и независим, неизменен по отношению к времени и вездесущ по отношению к пространству, Он везде и нигде – «никакое место не может заключить в себе Божия присутствия, и никакое место исключить из себя оного не может», Он «един есть существо самодовольное» и не имеющее ни в чем нужды, Он выше времени и пространства – «пространство исчезает в беспредельности» Божией. «Бог вездесущ и, по неизреченному Своему снисхождению, столько приближается ко всем и каждому, что, готов бы дать осязать Себя, когда не могут видеть Его и внимать Ему». Христианин «может обрести Бога в своем сердце, поскольку душам христианским дал Он сие обещание: вселюся в них и похожду (2Кор.6:16), и действительно вселяется в них благодатью крещения. Еще проще искать Его во храме, священных знамениях, в слове Евангелия, в таинствах – снисходящего и приближающегося, сокровенного и являющегося, и посещающего душу». «Бог в неприступном свете (1Тим.6:15–6), Бог – во всем мире (Пс.138:7–10), Бог – на небесах (Пс.113:24), Бог – во храме (3Цар.9:3), Бог – в человеке (2Кор.6:16)». «Как же столь разные образы познания (божественного вездеприсутствия) согласить в одном, самим с собою сообразном, ведении единого присутствия Единого Бога? Не трудно на сие ответствовать вообще, что как Бог во внутренних Своих свойствах, силах и действиях есть непостижим и бесконечен, таков же Он есть и во внешних Своих откровениях и явлениях; и потому ни мало не странно, а весьма естественно, что откровения единого присутствия Его непостижимо различны, и явления Его бесконечно разнообразны, потому и не могут быть обняты каким-либо частным образом познания; но во всех возможных образах познания одно необъятное Боговедение таинственно проявляют и, проявляя, оставляют таинственным. Но дабы не ведущий не имел причины жаловаться, что ему неизвестное объясняют тем, что совсем неведомо: испытаем, если можно, приблизить необъятное Боговедение к ограниченному познанию человеческому. Слово Божие явление Божества в мире... изображает подобием благотворно воссияющего солнца (Мал.4:2). Воспользуемся сим естественным подобием для некоторого созерцания истины сверхъестественной». «Как есть первоначальное и существенное присутствие солнца на небе, в светоносном круге оного, так есть первоначальное и существенное присутствие Божества на небесах небес, в неприступном свете, в Его средоточной и всеобъемлющей вечности, для которой средоточие – везде, а окружия нет. Как солнце, не оставляя места своего на небе, деятельно присутствует во всей подсолнечной, поскольку всюду светит, греет, движет: так Бог, живя в неприступном свете на небесах небес, тем не менее истинно и действительно присутствует во всем мире – и невидимом и видимом, поскольку носит всяческая глаголом силы Своей (Евр.1:3)».
Бог запределен в Своем немыслимом величии – «престол небес не досягаем для ума земнородного», а «небо, на котором живет Господь, бесконечно превыше неба видимого, нежели сколько сие превыше земли. Это есть твердь духовная, неприступная по свету и славе, беспредельно высокая по святости и силе, всеобъемлющая и необъемлемая по бесконечности». «Тот, Которого престол есть небо и земля подножие, Который, по уверению прозорливца, и глубины Ада проницает Своим присутствием (Пс.138:8), Который наполняет, объемлет и носит всяческая глаголом силы Своей так, что мы в Нем живем, движемся и есмы (Евр.1:8; Деян.17:28), – заключается в тесном, бренном жилище»; «для конечного и плотоносного духа сокращает, так сказать, Свое духовное вездесущие в чувственные знамения и явления преходящие», «применяет Себя к мере человека ограниченного, снисходит (не существом, а действием) от вечности во время, от вездесущия в место, являет Свое присутствие в благодатных знамениях и действиях». Бог зорко стоит на страже Своего творения – Он все видит и есть праведный Судия вселенной, но в то же время – милосердный Отец Небесный, дающий блага просящим у Него – молящимся, совершающий чудеса и не оставляющий верных, осеняющий милостью кающихся, вразумляющий заблудших и судящий нечестивых. В книге Бытия Бог говорит о Себе – «Я Бог всемогущий» (Быт.17:1), Он – всемогущ и для Него нет ничего невозможного, «могущество и благость Божия не делает различия между великими и малыми чудесами», Он абсолютно свободен и все может, но всемогущество Его проникнуто благостью и премудростью. «Бог творит тогда, когда Он благоволит». «Все свойства Божии суть облачения любви; все действия-выражения любви». «Осмотримся во вселенной. Кто положил под ногами землю, которая нас держит над бездною, дает нам жилище, пищу, одежду?.. Кто засветил в небесах светила, которые дают нам возможность видеть вселенную с ее чудесами, которые из мертвой земли вызывают для нас жизнь, красоту, благоухание, сладость, пищу, лекарство, и которые нашу собственную земную жизнь питают тонкою, но не менее земной существенною пищею?.. Кто заповедал древу, сверх нужного ему семенного зерна, приносить плод нам, а не ему надобный? Не все ли сие и прочее неисчислимое – Божие устроение, Божия собственность и, когда предоставлено в пользу нашу, Божие нам благодеяние? Точно, мы погружены в благодеяниях Божиих, как в бездне». Благодеяния Божии проявляются еще в устроении обществ человеческих и в управлении ими. «Сколь, впрочем, ни многи и велики благодеяния Божии человеку в жизни естественной и гражданственной, но преимущественно велики, важны и неисчислимы, неописанны благодеяния Божии, относящиеся к жизни человека духовной и вечной. Первые два рода благодеяний почесть можно только предуготовительными и споспешествовательными для последнего. Там даруется ничтожеству бытие и бытию благоустройство; здесь подается грешнику непорочность, осужденному – прощение, духовно умершему – жизнь, погибшему – спасение и блаженство. Там сотворенное уготовляется и употребляется в пользу сотворенного; здесь Творец Сам приходит на помощь твари, служит ей, предает ей Самого Себя; Сын Божий не пощадевается, но за нас всех предается; плоть и кровь Богочеловека предлагается как пища и питие, как врачество, как источник жизни; сердце Божие отверзается; любы Божия изливается в сердца наши; Дух Святой подается; обители многие на небесах земнородным отверзаются, и в сердце человека обитель Божия сотворяется... Что же касается до высших даров благодати: просвещения, освящения, соединения с Богом, о сем и познавший прочие благодеяния Божии так мало может сказать, как видевший только мелкую милостыню, подаваемую нищим на крыльце, не может сказать о том, какие щедрые, драгоценные, сладкие дары во внутренности чертогов раздает Царь своим приближенным, домовладыка – друзьям своим, исполненный любви отец – своим присным чадам». Бог свят и благ, Он праведен и премудр, ибо «благость без истины есть добродетель слепая, которая идет наудачу и часто падает». «О правосудии Божием Давид поет: праведен Господь и правды возлюби, правоты виде лице Его (Пс.10:7). Апостол Павел говорит, что Бог воздаст каждому по делам его» (Рим.2:6)». Бог «показал примером потопа, как Его правосудие исполняет свои законы, не смягчаясь множеством виновных; как легко Ему карать преступление, и как невозможно преступлению избежать гнева Его». «Не полагая меры величию гнева Божия (Пс.89), видим различные следы гнева Божия: в сокращении дней жития человеческого (Пс.89:9), в предании сердца в похоти и нечистоту (Рим.1:24) в страсти бесчестия и неискусен ум, пагубе гражданской (Иез.7:14–5), пагубе духовной, когда пророк лишается ведения, священник способности к проповеданию закона, старец совета». «Благотворные действия природы, благоприятные случаи жизни говорили нам: познай Бога милосердного; события грозные, разрушительные, карательные взывают к нам: познай Бога правосудного». Размышляя о сокровенной и гармоничной взаимосвязи благости и правосудия Божиего, святитель Филарет Московский писал, что любовь Божия всегда согласна с правдой, а суд Господень и правда Его – согреты любовью и милосердием. «Истина без благости подобна лунному свету, который хотя несколько разгоняет тьму, но не согревает и не оживляет». По великому милосердию Своему «Бог до времени долго терпит, ожидая исправления грешника. Но когда к Нему восходит вопль злобы, Он укрощает ее грозными судами Своими, чтобы она не истребила добра». Он – «Бог мира по существу, Господь воинств, сильный в брани, для низложения восстающих против мира Его». Бог всегда благ и свят – даже в грозный час наказаний Своих, ибо цель наказания – не погубить, а исправить грешника, а «самый гнев Божий бывает милостью». Высочайший ум Божий всеведущ и премудр – Бог знает все сущее во всех малейших нюансах и сокровеннейших свойствах, Ему ведомо прошлое, настоящее и будущее, Он знает тайны сердца и нет ничего скрытого от Его взора, неисчерпаема «глубина богатства и премудрости и разума Божия» (Рим.11:33) и «нельзя не удивляться, как Бог, вся мерою и числом и весом расположивший (Прем.11:21) в мире вещественном, покоренном закону необходимости, и на мир нравственный, управляемый законами свободы, без нарушения свободы, простирает точность меры и числа». «Всякое действие Божественной премудрости исполнено глубокого знаменования», потому что «Бог не может делать ничего излишнего и ненадобного: сие было бы не сообразно с Его премудростью».
В книге Бытия и в Символе Веры сказано, что Бог есть Творец неба и земли: «В начале сотворил Бог небо и землю (Быт.1:1). Таинственное начало – означает «предел, от которого начинается бытие мира», «который, с одной стороны, касается неизмеримой вечности, а с другой – ограничивает измеряемое время». В сотворении мира участвовала вся Святая Троица – «Бог Отец все сотворил Сыном Своим, как вечною премудростию Своею и вечным Словом Своим» – через Слово все начало быть, а «действие Ипостаси Святого Духа в акте сотворения мира, изображается в книге Бытия словом «Дух Божий носился над водами», как птица с распростертыми крыльями сидящая над птенцами и их согревающая Он сообщил жизненную силу творимому. По вечному совершенству Своему и всеблаженству Бог не имел никакой нужды в тварном мире, но «по бесконечной благости и любви Своей Бог желал сообщить блаженство Свое, иметь благодатных причастников славы Своей», Он хотел, чтобы «твари получили от Него столько добра, сколько принять могут, и радовались, и блаженствовали». В совершенно свободном акте Бог сотворил небо и землю, а цель его творения – «блаженная жизнь и благобытие тварей». Бог сотворил небо и землю из ничего – актом Своего безмерного всемогущества, а «невидимое было сотворено прежде видимого» – «прежде видимой и разумной твари, то есть человека, Бог сотворил невидимую разумную тварь, духов», тем самым в начале Бог создал «высший духовный мир и жилище блаженных» Ангелов. Как писал святитель Григорий Богослов: «В первых, вымышляет Бог ангельские и Небесные Силы, и сия мысль стала делом, которое Словом исполнилось и Духом совершилось». В боговдохновенных стихах Священного Писания – от книги Бытия до Апокалипсиса – возвещается о Ангелах: «Херувим стережет путь древа жизни (Быт.3:24); Ангел утешает отчаянную Агарь (Быт.16:7–12); Ангелы вместе с Господом гостят у Авраама (Быт.18); Ангелы спасают Лота из погибающего Содома (Быт.19); Ангел сохраняет жизнь умирающему от жажды Измаилу (Быт.21:17–19); Ангел, – и может быть более, нежели Ангел по существу, однако же Ангел по явлению и по наименованию в священном бытописании, – удерживает руку Авраама, вознесенную на заклание Исаака, и осыпает его благословениями (Быт.22:15.;17); Ангела обещает Авраам в руководство рабу своему (Быт.24:7), и сей раб дивно руководствуется в обретении Ревекки. Иаков, то спящий во множестве видит Ангелов, по лествице восходящих на небо и нисходящих на землю (Быт.28:12), то бдящий встречается с полками Ангелов (Быт.32:1); Ангел является Моисею в горящей купине (Исх.3:2) для приготовления его к изведению Израильтян из Египта; Ангел в столпе огненном и облачном предшествует Израильтянам из Египта, заграждает их от преследующих Египтян (Исх.14:19), сопровождает через Чермное море и сорок лет непрерывно странствует с ними по пустыне; под распоряжением Ангелов приемлют (Деян.7:53) Израильтяне закон Моисеев; Архистратиг силы Господни является Иисусу Навину (Нав.5:14) и распоряжает чудесное завоевание Иерихона; Ангел, вместо Пророка, проповедует Израильтянам, и плачущий от его проповеди народ ознаменовывает место сего явления именем плача (Суд.2:1–6); Ангел призывает Гедеона к избавлению Израильтян от порабощения (Суд.6:11); Ангел двукратно посещает родителей Самсона, предсказывает необыкновенное рождение и научает воздержанием матери охранять плод чрева (Суд.13); Ангел поражает Иерусалимлян за тщеславие Давида (2Цар.24:16) и Ассириян за гордость Сеннахирима (4Цар.19:35); Пророк Илия неоднократно в действиях своих руководствуется Ангелом (3Цар.19:5; 4Цар.1:15); Елисей показывает отроку своему сонм Ангелов, подобный охранительному воинству (4Цар.6:17); Исаия видит Серафимов, окружающих престол Господень, и от одного из них приемлет огненное очищение (Ис.6); Даниил зрит тысячи тысяч служащих Ветхому деньми и тмы тем предстоящих Ему (Дан.7:10); иногда встречает он Ангела хранителя и, может быть, более нежели Ангела, в разжженной пещи (Дан.3:92); иногда во рве львином (Дан.6:22); иногда Гавриил парит над ним, и прикасается к нему и изъясняет ему видения (Дан.9:21)». В Новом Завете «мы видим Ангела, возвещающего неплодное зачатие Предтечи (Лк.1:11) и бессеменное зачатие Спасителя (Лк.1:26), целое воинство Ангелов, воспевающих славу рождества Спасителя (Лк.2:13), Ангела, разрешающего недоумение Иосифа (Мф.1:20) и устрояющего безопасность Младенца Иисуса от ищущих души Его (Мф.2:13), Ангелов, служащих Иисусу по искушении Его в пустыне (Мф.4:11), Ангелов, усвоенных каждому младенцу, выну видящих Отца небесного (Мф.18:10), Ангела явившегося для укрепления Иисуса в Гефсиманском подвиге (Лк.22:43), Ангелов, отверзающих гроб Его (Мф.28:2), возвещающих Его воскресение (Ин.20:12), Ангелов, сопровождающих Его вознесение и возвещающих Его паки пришествие (Деян.1:10–11), Ангелов, разрешающих узы (Деян.12:7) и отверзающих темницы для Апостолов (Деян.5–19); наконец – Ангела, только еще возникающему от тьмы язычества Корнилию явившегося для того, чтобы указать ему вход в церковь христианскую (Деян.10:3–6)». По определению святителя Филарета Московского, Ангелы по природе своей есть «духи бесплотные, одаренные умом, волею и могуществом», они различаются между собою по степеням совершенства и приближения к Богу. «В Небесной Иерархии, как поведают нам богопросвещенные созерцатели, не все равно способны принимать Божественный свет, но блаженные духи высших чинов передают оный блаженным же духам низших степеней». Архистратиг Михаил «не простой Ангел, но Архангел – начальствующий над многими Ангелами; при том и не из тех Архангелов, которые начальствуют над чином Ангелов, ближайших к человекам, низших из девяти чинов небесного чиноначалия, но один из семи верховных Ангелов, которые превыше всех небесных чинов, непосредственно предстоят престолу Триипостасного Божества». Как сотворенные создания Ангелы отличны от Бога по естеству своему – Он их Творец, а они – Его творения и служители, вестники Его святой воли – «Ангелы суть духи служебные, хотя по роду служения и называются иногда властями и господствиями, а по благодати сынами Божиими». «Горние благодатные сыны Божии, чистые духи – даже высшего чина, ближайшие предстоятели престола Божия, светы вторые (по слову святых отцов Церкви), полные сосуды света, переливающие его на низшие чины небесные, не дерзают взирать на Свет Несозданный, не смеют предстоять Ему с открытым лицом, благоговейно закрывают очи, уста, лица свои двумя крылами…».
Если духовный мир Ангелов был сотворен Богом мгновенно, то видимый мир – за шесть дней: «вещество всего видимого мира» – темный холст Всемогущего Творца – представляло собой темную и пустую космическую бездну, но великий Художник одарил мир красками, формами и созвучьями – за шесть дней Он создал великолепный космос, а «после сего Бог увенчал Свои творения созданием человека». Человек есть «венец земли и зеркало неба», он создан из горсти праха земного, но имеет в себе душу и сотворен по образу и подобию Божиему. «Душа, основание жизни, есть дыхание Бога Творца; тело, жилище и орудие души – дело рук Божиих. Ум, без которого не существовали бы для нас ни истина, ни мудрость, – сердце, без которого не было бы для нас ни блага, ни блаженства, – чувства, без которых вселенная, нас окружающая, была бы для нас закрыта и не доступна, – все сие не так же ли Божие дело, Божии дары нам – ничтожеству?» Человек образован руками Творца – его тело есть скульптурное произведение, а «в лице устроенного состава телесного Творец вдыхает, как читается в оригинальном тексте бытописания, дыхание жизней». «Бог вдыхает в человека душу не так, чтобы по сему ее можно было в собственном смысле назвать с язычниками divinae particulam aurae, – частицею Божия дыхания: ибо человеческая душа живая далеко разнится от Божия Духа животворящего (1Кор.15:45). Сие вдохновение показывает только начало ее бытия и образ бытия, отличный от тех душ, которые прежде сотворены были Словом Божиим». Тело есть жилище и орудие души, душа призвана жить духовной жизнью, ибо ее источник благобытия – Сам Господь Бог, Который есть Дух, отсюда – дух и ум, или лучше сказать мыслящий, творческий, свободный и созерцающий дух – высшее начало в человеке. В книге Бытия Господь говорит: «сотворим человека по образу Нашему и по подобию» (Быт.1:26). «Совет Божий присвояет сотворение человека Святой Троице, а не предоставляет сего действия единому Лицу Ее». Высокое достоинство человека и его превосходство над всеми земными творениями состоит в том, что он сотворен по образу и подобию Божию. «Образ Божий в человеке есть такое сокровище, которое не только человека, но в нем и весь мир делает Богу драгоценным и любезным». «Бог бестелесен, следственно человек сотворен по образу Божию в душе». «Образа Божия можно искать в существе человеческой души духовном и бессмертном». По определению святителя Филарета Московского, душа – «невидимая тонкая сила», она – «существо духовное и бессмертное». Духовность и бессмертие души – «черты слишком общие», поэтому тайна образа Божиего раскрывается «в силах или способностях души» – в человеке есть «ум, без которого не существовали бы для него ни истина, ни мудрость». Образ Божий в человеке есть ум, дух и дар слова, ибо Адам был создан умной, одухотворенной и словесной личностью – он нарек имена птицам и животным, а кроме того – у него есть совесть. «Бог сотворил человека существом нравственным, имеющим тонкое внутреннее чувство различения добра и зла». Образ Божий в человеке есть свобода, ибо подобно тому, как Бог всемогущ и свободен, так и человек обладает могучим духом и свободной волей. «Бог хранит ненарушимою свободу воли человеческой, храня в ней черту образа Своего; а потому и при действии неограниченного всемогущества, когда Его действие должно коснуться внутреннего духовного состояния человека, приемлет во внимание свободное изволение человека». «Любомудрие учит, что свобода есть способность и невозбранность разумно избирать и делать лучшее; и что она по естеству есть достояние каждого человека». «Истинная свобода есть деятельная способность человека, не порабощенного греху, не тяготимого осуждающею совестью, – избирать лучшее при свете истины Божией, и приводить оное в действие при помощи благодатной силы Божией». В начале Бог создал Адама, а потом сотворил из его ребра Еву – жену его, «для того, чтобы человек, сотворенный по образу Божию, был единственным началом существ своего рода, подобно как Бог единственное начало всех родов существ, дабы жена всегда была близка к сердцу мужа, дабы облегчить взаимное сообщение мыслей, чувствований, совершенств и соделать род человеческий единым телом». Адам и Ева «приемлют от Творца благословение умножения рода своего, по Его намерениям, в чистоте побуждений и радости чадолюбия, и благословение беспрекословного владычества над всеми земными тварями». «Обетованием умножения рода Бог дал человеку силу производить подобных себе: посему не нужно искать иного источника человеческих душ, кроме души первого человека». Задаваясь вопросом – «почему человек создан после сотворения всех тварей видимого мира?», святитель Филарет Московский отвечал, что человек есть малый мир – «сокращение и как бы чистейшее извлечение из всех естеств видимого мира», создан Богом после всех тварей видимого мира, он занимает центральное место во вселенной как «владыка видимого мира» и пророк Господень: «он должен быть царем над всем, окружающим его, дабы повсюду распространять влияние блага. Все твари должны приносить Богу служение благоговения и благодарности; если их служение не восходит выше чувственного, человек должен быть их священником, дабы в себе вознести оное до престола Всевышнего. Твари, не одаренные разумением, должны являть разумное Божие и поведать славу Божию; человек должен быть их пророком, дабы высшим языком духа разрешать их чувственные вещания». Бог хотел «ввести его в мир, как владыку в дом, как священника в храм, совершенно устроенный и украшенный». «Приближение к Богу, по благотворному намерению Творца, соответственно потребности существа, сотворенного по образу Божию, есть для человека истинная и законная цель стремления на поприще жизни. Сотворенный по образу Бесконечного не может удовлетвориться конечным... Ум, сотворенный по образу Бесконечного, только вечною истиною может утолить жажду знания. Сердце, сотворенное по образу Бесконечного, только бесконечного». Размышляя о том, «как может человек приближаться к Богу невидимому и непостижимому?», святитель Филарет Московский писал, что «для достижения общения и блаженного соединения с Богом обращать к Нему свои способности, ознаменованные чертами образа Его, устремлять к Нему свои ум, волю, сердце, особенно же соединять свою волю с Его волею, движением свободного изволения, посредством веры и любви». «Земная жизнь дана ему для того, чтобы из нее рукою свободной воли, силою Божией благодати, выработать вечное блаженство». Первозданный человек жил счастливой жизнью в Раю: «Человек, при сотворении своем, поставлен был в состоянии приготовления и на пути к полному своему совершенству». «Действием особенного намерения Божия» устроено было «прекрасное и блаженное жилище первого человека, описанное в книге Бытия подобным саду», так называемый Рай, который «был для тела вещественный, как видимое блаженное жилище, а для души духовный, как состояние благодатного общения с Богом и духовного созерцания тварей». По повелению Божиему человек был призван возделывать Рай и умножать свои познания. «Знание вещей Божественных человек в первобытном своем состоянии мог черпать из непосредственного беседования с Богом или Ангелами, так как сие с вероятностью можно заключить из упоминаемого в Священно Писании хождения Бога в Раю». Первозданный человек обладал «способностью исполнять закон, по сознанию его совершенства, из любви к законодателю», но такая способность «не исключала возможности делать зло». «Бог и даровал человеку свободу, чтобы он свободно сделал выбор между злом и добром, между тварью и Творцом, между собою и Богом», чтобы, «непрестанно избирая добро, Бога и Его волю», он «утвердил и расширил свою свободу (2Кор.3:17)».В книге Бытия сказано, что Бог дал заповедь Адаму и Еве не вкушать запретный плод от древа познания добра и зла. Это – испытание свободы, данное, «чтобы открыть человеку случай свидетельствовать Богу свое послушание и укреплять свою в Него веру испытанием, Бог употребил древо познания добра и зла, от плода коего запретил человеку вкушать, под опасением близкой, неизбежной, сугубой смерти по душе и по телу». Бог заключил с первозданными людьми райский Завет, а «условия сего Завета со стороны человека состояли в том, чтобы он искренно любил Бога и ближних, и оказывал Творцу своему совершенное послушание во всех Его повелениях». «Условия же со стороны Бога были сии: продолжение блаженного состояния человека, его безопасность от смерти или болезненного разрушения тела и, наконец, жизнь вечная». Первозданный человек мог жить святой и духовной жизнью только «посредством общения с Богом Словом», ибо человек «не так сотворен, чтобы ему быть и оставаться в разлучении с Богом и в удалении от Него. Если душа человека есть дыхание жизни от уст Господних, как сказует книга Бытия, то какова близость между дыханием и дышащим, такова должна быть близость между человеческою душою и Богом. Разлучение человека от Бога есть состояние неестественное» В Священном Писании провозглашается, что жизнь и свет в Ипостасном Слове Божием, а Древо Жизни было величественным образом «благодатной жизни в Боге, в каковом знаменовании употребляется и в Новом Завете имя древа жизни (Откр.2:7;;22:2)»; оно «служило символом жизни небесной и самого источника ее, которого человек не должен был искать в себе, но в единосущном Слове Божием». Если бы человек выполнил условия Завета с Богом, то свет благодати Святого Духа «беспрепятственно изливался на природу и непрестанно исполнял ее благом и блаженством, сохраняя в ненарушимом совершенстве и бессмертии даже и то, в чем скрывалась возможность тления, – тело человека», а «Сын Божий обитал в человеках и царствовал во всем мире открыто и торжественно, и непрестанно проливал свет и силы небесные на землю дотоле, доколе наконец не соделал бы ее самым небом». Земля не была бы «вечною темницею для человеческого бессмертия»; «совершив на ней определенное поприще, человек восходил бы на небо так легко, как в Иаковлевом видении лествицы, досязающей до небес, Ангелы Божии восхождаху и нисхождаху по ней. Возможность сего перехода в Енохе и в Илии отчасти нам показана». «Неужели вы думаете, что с земли на небо нет иной дороги, кроме той, которая лежит через гроб и могилу?.. Не растленный грехом человек несравненно менее зависел в жизни от произведений земли, нежели ныне; а земля, без его труда, несравненно щедрее была в его произведениях, нежели ныне... Нетленная жизнь безгрешного человека рассчитана была провидением лучше, нежели ныне, поскольку же вечное Провидение от века провидело и то, что превосходный и необходимый для блаженства дар свободы будет человеком употреблен во зло, и тем рушится первоначальное устроение человека и земли: то нет сомнения, что премудро и благодетельно рассчитано им и последовавшее за сим смешение добра и зла, которое нас изумляет и поражает».
В книге Бытия рассказывается, как на заре времен произошло драматичное событие, изменившее ход мировой истории и судьбу человечества – трагедия грехопадения, в результате которой весь земной мир стал лежать во зле. Грехопадению Адама и Евы на земле предшествовало грехопадение Люцифера и трети Ангелов на небесах. По слову святителя Филарета Московского, «прежде видимой и разумной твари, то есть человека, Бог сотворил невидимую разумную тварь, духов, которые называются Ангелами. Один из сих светлых духов, с некоторыми подчиненными ему духами, имел дерзость выйти из послушания всеблагой воле Бога, Творца своего, и через то лишился дарованного ему света и блаженства, и сделался злым духом». Злые духи – падшие Ангелы, именуемые демонами и бесами, «сделались таковыми через отпадение от Бога», они «впали в самолюбие, гордость и злобу», став «духами нечистыми, прогневавшими Бога, осужденными, хотя приговор сего суда не во всем еще царствии Божием обнародован и не во всей силе исполнен». Демоны настолько укоренились во зле, что стали совершенно не способны полюбить добро и раскаяться во грехе, более того – они «стараются коварствовать над человеками и, обольщая их, внушать им ложные мысли и злые желания (Ин.8:44)», за что и называются дьяволами – клеветниками или обольстителями. Для того, чтобы погубить Адама и Еву дьявол употребил хитрость – «вошел в змия и склонил Еву вкусить запрещенного плода» – нарушить заповедь Божию, а первозданные люди вняли его коварным речам и пали в согрешение. По великой благости Бога «первый человек, получив при сотворении высокие способности и могущественные силы, быв поставлен владыкою Рая и земли, пользовался обширнейшею свободою, какую может иметь сотворенное существо». Но «сей свободе поставлен был предел – древо познания добра и зла», – «Адаму не предоставлено было свободы вкусить от плода его», тем дана была возможность злоупотребить свободой. Это – испытание свободой.«Бог, по благости Своей давший человеку свободную волю, естественно расположенную любить Бога», не виновен в том, что «человек употребил во зло сию свободу», имея очень много побуждений к исполнению заповеди Божией. Искушение от дьявола не оправдывает грех Адама и Евы инее снимает с них нравственную вину. «Переступивши за предел, положенный заповедью Божией», человек «уклонил свою душу от Бога, истинного всеобщего средоточия и полноты, образовал для нее ложное средоточие в ее самости, заключил ее во тьме чувственности, в грубости вещества», «его ум, воля, деятельность отвратились, уклонились, ниспади от Бога к твари, от небесного к земному, от невидимого к видимому». Бог есть единственный источник блаженства и вечной жизни, Он – Истина, Жизнь и Свет, а отпав от Него люди обрекли себя помрачение ума, грубую чувственность и смертность. Принятый в душу грех, быстро разлился по их естеству – осквернил сердце низкими страстями, волю – пристрастием к греховному, ум – помрачением и забвением небесного. «Адам точно умер в день грехопадения: умер в своем уме, который, быв причастен Божественного света, облекся во мрак чувственности; умер в своей воле, которая утратила силу стремиться ко благу духовному; умер в своем сердце, которое упало с высоты небесной любви и блаженства и раздробилось по числу земных прелестей; умер в своей деятельности, которая с сего времени могла производить только мертвые дела (Евр.9:14)». Яд греха отравил все естество Адамово, наложив печать падшести на всех его потомков – на «тысячи и миллионы сынов Адамовых», они, как «отрасли первого человека», «все одинаковой с ним природы, все, как он, перстны, все, как он, заражены язвою греха». Горькие последствия греха в истории рода человеческого – забвение невидимого и пристрастие к видимому, распространение зла и бесчестия, ибо одни не захотели устремлять ум и сердце к невидимому Богу и впали в нечестие; иные впали в идолопоклонство и суеверие, третьи – на видимую красоту телесную смотрят с вожделением и похотью, впадая в неистовство сладострастия, четвертые – дошли до звериной жестокости, пятые – сребролюбцы, падкие на злато и иные видимые блага, шестые – чревоугодники, седьмые – гордецы и завистники, но все они – «находится под игом чувственности» и «ярмом греха». Со времен грехопадения Адама все люди – смертные и падшие существа, а весь земной мир – лежит во зле. «Будучи сотворен владыкою твари, человек в своем падении увлек за собою все свое владычество», «вся тварь в своем владыке потеряла часть совершенства своего и благословения». «Человек остановил в себе присноживотное обращение славы Божией, решась не возвращать ее Богу, но присвоить ее себе, в надежде, по обещанию обольстителя, самому быть яко Бог. От сего в духовном человеке произошло нечто подобное тому, что происходит в чувственном человеке, когда останавливается обращение крови. Человек духовно умер для славы Божией, или, по крайней мере, омертвел так, что в нем остались слабые, в сравнении с прежним состоянием, движения душевной жизни, омраченной, обнаженной, болезненной и тленной ,поскольку же и во всем видимом мире слава Божия распространялась преимущественно через человека, отражаясь в нем, как в образе Божием, то, сокрывшись от человека, она уже не столь ясно, как в начале, просиявает и во всем видимом мире. Хотя очистивший чувствия псалмопевец и после сего слышал глагол небес, поведающих славу Божию и звук их, проходящий по всей земле; но сей звук, без сомнения, уже не так высок и великолепен, как был в начале; ибо тогда слышны были только величественные и сладостные звуки жизни и согласия, а ныне к ним примешиваются раздирающие звуки страдания и шум разрушения». Помрачив в себе драгоценный и таинственный образ Божий, человек утратил прежнюю царственную власть над природой. По суждению святителя Филарета Московского, люди нарушили заповедь, ибо возжелали обрести счастье не в Боге, а в мире и в самих себе – в тварном бытии, но счастье заключено в Боге – Он един самодоволен и является высшим Благом, в Нем – корень святости и источник вечной жизни, Он – исток премудрости и красоты, Сам вечная Премудрость и неизреченная Красота, Он – безмерная Мощь и неотразимая Истина, а потому отпав от Бога люди обрекли себя на жалкую участь смертных существ, затерянных в космической бездне – в бескрайней пустыне мира сего.
По неизреченной премудрости Своей и праведному суду Своему Бог попустил падшим людям испытать трагизм бытия мира, лежащего во зле, отпавшего от Бога, чтобы человек разочаровался в суетных и преходящих мирских благах и искал бы вечного и небесного – Бога. «Каждым воплем обманутых и неудовольствованных желаний» наш Небесный Отец говорит, что человек должен искать не мимолетных земных благ, а Царства Небесное и правду его. На своем личном и горьком жизненном опыте каждый человек «побуждаем обратиться к истинному благу» и единственному источнику его – к единому Богу. «Грех есть болезнь, внедряющаяся в существо человека». Посему, «как иногда телесный врач внедрившуюся в тело и заражающую его язву болезненно выжигает или отделяет железом, и причиняет искусственную боль, чтобы излечить болезнь; подобно сему Врач душ и телес употребляет орудие скорбей, чтобы исторгнуть корни и изгладить следы греха, и огнем страдания выжигает заразу наклонности к греховным услаждениям». «Как для уврачевания расстройства в здоровье, произведенного роскошью и неумеренностью в пище и питии, употребляются горькие врачества; так для уврачевания души, зараженной впечатлениями греховных услаждений, требуются скорби покаяния и горькие слезы». Если грех не поддается врачеванию и его распространение нельзя остановить обыкновенными мерами пресечения, то Бог прибегает к более грозным судам Своим, но и тогда Он долго терпит, ожидая исправления грешников. В Ветхом Завете рассказывается, что Бог предрек разрушении Ниневии за грехи ее жителей и возвестил об этом через пророка Иону, но когда жители Ниневии искренне покаялись, то «в раскаянии их Господь нашел средство остановить наступавшее зло наказания». Перед всемирным потопом «Бог троекратно возвещает людям суд Свой. Сперва Он повелевает проповедовать им, что не вечно могут они употреблять во зло Его милосердие и что Он оставляет им на покаяние сто двадцать лет, в течение которых мера Его долготерпения должна исполниться. Потом, когда сей кроткий зов к исправлению не имел успеха, Он хотел подвигнуть сердца страхом, повторив уже не условно, а решительно Свое определение об истреблении всех живущих на земле. Наконец, когда пренебрежено и сие, тогда Бог обратился от всего рода человеческого к одному Ною», потому что «Провидение не имеет причины беречь того, кто решился жить без пользы для других и во вред собственной душе». «Общий закон су¬да над грехом, частью впечатленный в природе, частью приводимый в действие Провидением, открывается не всегда очевидно, не всегда скоро, не всегда одинаково по видам, степеням и обстоятельствам греха, легкого, тяжкого, вопиющего, невольного, вольного, по неведению, по увлеченно, по пристрастию, борящегося, превозмогающего, преобладающего, ненавидимого, любимого, окаяваемого, нераскаянного, испра¬вимого судом временным, оставляемого суду вечному. Кто может измерить глубину, исследовать пути Божиих судеб». Размышляя о всеобщих бедствиях в их отношении к неисповедимым путям Провидения, святитель Филарет Московский писал: «в общем бедствии должны пасть и виновные, которым продолжение жизни послужило бы токмо к умножению их преступлений; но могли без неправосудия пострадать и невинные, которых бы страдание более очистило и запечатлело мученичеством, нечаянная кончина только ускорила привести к блаженному концу бытия их, и которые спасены таким образом от преткновений, угрожавших им в спокойном продолжении земного странствования». В своих богословских рассуждениях святитель Филарет Московский особенно акцентировал внимание на апофатическом характере Промысла Божиего: «Царствие Божие над царством человеческим не для всех и не всегда бывает явно, во-первых, потому, что Царь небесный безмерно высок и непостижим, и Его нисходящее действие нередко скрывается в цепи посредствующих естественных причин и действий; во-вторых, потому, что, царствуя над царствами, которым даровал свободу, Он хранит неприкосновенным свой дар, оставляет довольно простора свободе человеческой; и от того случается, что мы довольно долго слышим шум и видим движение дел человеческих, нередко смешанных и беспорядочных, и не примечаем, как за ним тихо шествует Божий Промысел и суд, утверждающий, охраняющий и возвышающий то, что служит царствию Божию, и ранее или позже низлагающий то, что ему противоборствует. Посему, чтобы видеть царствование Божие над царством человеческим, надобно наблюдать со вниманием особенные случаи, в которых оное, по требованию обстоятельств, с особенною ясностью открывается». «Случаи сынов человеческих, которые многоразличная премудрость Божия ведет путями праведного и благого Провидения, так многочисленны, так разнообразны, так соплетены взаимными отношениями, так глубоко со¬крыты своими началами в сердцах, которые один Сердцеведец испытует, так далеко простерты своими последствиями по смертному и бессмертному бытию человеков, что желать все темное в оных понять, все трудное изъяснить, значило бы хотеть пересчитать песок, или горстью вычерпать море». По великой премудрости Своей Бог попускает людям пережить искушения и страдания, ибо «Небесный Царь требует свободного и сердечного служения Себе», Он не покупает нашего повиновения видимыми выгодами и не устрашает нас угрозами, но ищет бескорыстной любви нашего сердца и искренней веры. Констатируя, что наша земная жизнь наполнена страданиями и испытаниями, святитель Филарет Московский поучал: «Куда ни обращайся с догадками, отовсюду принужден будешь возвратиться к одной неоспоримой истине, что если как допущено в мире бедствие, то допущено не иначе, разве как средство Провидения. Как же иначе могло прийти в мир бедствие! Украдкою? Нельзя. Бог всеведущ. Насильственно? Нельзя. Бог всемогущ. По слепому движению сил природы? Нельзя. Ими управляет Бог премудрый и всеблагой». Задаваясь вопросом – «почему страдают безвинные – малые дети и праведники?», святитель Филарет Московский во-первых, отмечал – «если знаем, что всякий грех есть отступление от закона, следственно восстание против воли Бога-Законодателя, мятеж в Царстве Божием, оскорбление вечного величества Божия, то скажите: какой грех слишком мал для временного бедствия и какое временное бедствие слишком велико для греха?», во-вторых, настаивал на том, что взор Бога проницает в глубину души и сердца – Он видит сокровенное – корень греха и страстей, и «орудием искушения извлекает наружу сии болезненные начала для их уврачевания и для возведения души к высшей чистоте», а если «и есть страждущие неповинно в отношении к себе и своим делам, правосудие и благость Божия с избытком являются над ними в делах Божиих чудесных и спасительных, совершаемых в воздаяние за неповинное страдание». Если благой и премудрый Бог попускает праведным быть гонимым и угнетаемым, то для того, чтобы показать, что истинная их награда не на земле находится, а на пренебесных небесах.
После грехопадения Адама и Евы никто из них и их потомков не мог унаследовать Царство Небесное и освободиться от ига греха, смерти и дьявола своими силами, но по великому милосердию Своему Господь не оставил Свое падшее творение и от вечности задумал план нашего спасения. Всеблагой Бог Отец, чтобы «не уступать Своего дела злу», побуждаем был «возобновить в человеке Свой образ» через искупительную жертву Своего Единородного Сына. «Как мы полагаем свою печать или на такие вещи, которые утверждаем в нашу собственность, или на такие, которые желаем сокрыть от других, так Бог запечатлел человека своим образом, как Свою собственность, которую бы никакое существо не дерзало себе присвоять, и как рукописание, которого бы никто не отверзал, кроме Единородного Сына Божия. Человек сокрушил сию священную печать, обнажил сокрытую в себе тайну познания добра и зла и божественную собственность продал под грех»; он «не хотел принадлежать Богу; похитил себя у Бога, отвергся господства Божия; возмечтал сам для себя быть Господом и Богом». Но всеблагой Бог возжелал «отъять его у Ада и вновь усвоить его Себе», а средство нашего спасения должно было примирить правду и любовь Божию – «не мог правосудный Бог без пламенного гнева взирать на ежеминутного преступника», но в то же время «может ли благой Творец с хладным пренебрежением внимать стоны бедствующей твари? Правосудие пробуждает мстительные громы, благость удерживает руку, готовую пустить их... Если бы неограниченная Премудрость не знала средства согласить непостижимые сии противоречия, разрушающие гармонию созданий и союз их с своим создателем; если бы не умела примирить – да, скажем по человечески, – Бога с Богом и потом Бога с человеком, то бы никогда не было речено в предвечном совете: сотворим человека (Быт.1:26)». По совершенному предведению и бесконечному милосердию Своему Бог предначертал путь нашего спасения – Творец не бросил мир на произвол судьбы и игру случая, но промышляет о каждом создании Своем и о целой вселенной, являясь Зиждителем бытия и Вседержителем: «Сила Божия, Слово Божие – вот глубочайшее основание их бытия и благобытия! Ибо нельзя воображать Слово Божие подобным произносимому слову человеческому, которое, вышед из уст, тотчас прекращается и в воздухе исчезает. В Боге нет ничего прекращаемого, ничего исчезающего; Слово Его исходит, но не преходит: глагол Господень пребывает во веки (1Пет.1:25). Творческое слово есть как адамантовый мост, на котором поставлены и стоят твари, под бездною Божией бесконечности, над бездною собственного ничтожества. Сила Божия есть, по применению к нашему образу представления, рука Вседержителя, в коей Он держит и круг земной, и каждую его пылинку, и все круги небесные, сколько считает Сам Он, Един сосчитавший звезды (Пс.146:4). Это не любомудрствование, но чистое Откровение самой премудрости Божией через апостола, который говорит, что Сын Божий носит всяческая глаголом силы Своея (Евр.1:3); носит, т. е. непрерывно действует в тварях словом Своим и силою Своею, если не так же, то по крайней мере подобно тому, как действовал в первые дни сотворения их». Таинственное и неисповедимое промышление Бога о мире раскрывается «в происхождении, возрастании, совершении, сохранении, управлении, возобновлении тварей, особенно в дивном для внимательных наблюдателей провидении о человеке», оно «действует как первоначальный свет, просвещающий вторые светы, чистые умы, – как неточная жизнь, оживляющая и облаженствующая бессмертное бытие духов». Для того, чтобы спасти мир и искупить грехи рода человеческого Бог задумал воплощение Своего Единородного Сына и мироискупительную жертву – «сияние славы Отчей» и «Сын предвечный», носитель благой воли Отца Своего, в предвечном совете Святой Троицы, по бесконечной любви Своей к Богу Отцу и к миру, согласился исполнить волю Небесного Отца – воплотиться и явить на земле Идеал святости и премудрости, совершить искупление, примирить Бога и человечество и изречь тайны Царства Небесного сынам человеческим, чтобы каждый из них имел надежду на спасение и возможность унаследовать жизнь вечную. Христос есть Новый Адам – Господь с неба, в то время как ветхий Адам есть «человек от земли перстный» (1Кор.15:47), а потому Христос есть духовный родоначальник нового человечества – царственного священства, рода христианского, Новый «Адам, Который животворящим Духом Своим силен проникнуть и, проникнув, разрушить царство смерти, основанное на разрушении первого Адама, возглавить в себе всяческая (Еф.1:10) и сочетать конец с началом». Христос есть истинный Богочеловек, Он соединяет в Себе два естества – Божественное и человеческое, «Он един среди рода человеческого является в соответствии первому человеку, происходя от Бога непосредственно, чудесно, неприкосновенно греху, открывая в себе новый источник благодатного рождения для рода человеческого». Христос пришел в мир, чтобы «ввести в человечество жизнь Божию, которая бы воцарившуюся в нем смерть победила и уничтожила», чтобы сообщить душе человеческой «врачество, очищающее и исцеляющее, которое истребляет в ней смертоносный яд греха, и вместе врачество укрепляющее и предохраняющее, которое не допускает сей заразе возобновляться и усиливаться новыми грехопадениями». Бог Отец от вечности предопределил «низвести облеченное человечеством Божество Сына в состояния человеческие, кроме греха, даже в немощи, страдания и смерть», чтобы через это вочеловечившийся Сын Божий, как Агнец Божий, берущий на Себя грехи мира, освободил нас «от повинности вечному правосудию», «скрыл нас от взоров правосудия Божия под одеждою заслуг Своих». Наше искупление совершилось страшной ценой святой крови Иисуса Христа, пролившейся на Голгофе, а вся ветхозаветная история – это приуготовление к часу пришествия Сына Божиего, отсюда – мессианский характер пророчеств Ветхого Завета. В ветхозаветные времена Бог избрал Себе народ еврейский и возвещал истину через пророков – до пришествия Христа Спасителя свет истинной веры хранился в роде Авраамовом и потомках его, в древнем Израиле, но и «язычники не все были глухи и слепы, когда Бог торжественно возвещал им о Себе посредством Своих исповедников и являлся в чудесах Своих». «По мере, как собрание священных книг, объясняющих веру в грядущего Мессию, приходило к окончанию, Божий Промысел открывал обильнейшие случаи к распространению содержавшегося в них учения», а кроме того перед пришествием Христа Спасителя «нелепости язычества мало-помалу обличала философия» и тем облегчала для языческого мира переход к христианскому миросозерцанию.
Мир был сотворен ради человека – как священник, царь и пророк он был введен во вселенную, чтобы через него животворящий свет благодати Святого Духа освятил весь видимый космос. Как свободная и самосознающая личность человек был призван свободно ответить сыновней любовью на вечную Божественную Любовь и тогда весь земной мир преобразился бы в небо, но грехопадение расторгло райский Завет между Богом и первозданными людьми – Адамом и Евой, и началась драма всемирной истории со всеми ее печальными страницами от братоубийственного греха Каина до грозных событий, пророчески предсказанных в Апокалипсисе. По слову протоиерея Георгия Флоровского: «У Филарета было живое историческое чувство. В этом грань, отделяющая его и от запоздалых схоластов, с их логическим педантизмом, и от мистиков, для которых Библия слишком часто разрешалась в притчу или символ, как то было и со Сперанским и с Лабзиным, а раньше со Сковородою... Для Филарета Библия всегда есть книга историческая, прежде всего. Открывается она описанием творения неба и земли, и заключается явлением нового неба и новой земли, – «вся история нынешнего мира», замечает Филарет. И эта священная история мира есть история Завета Бога с человеком, – тем самым есть история Церкви... В представлении Филарета, история Церкви начинается в раю. И даже раньше. «История Церкви начинается вместе с историей мира. Самое творение мира можно рассматривать, как некоторое приготовление к созданию Церкви, потому что конец, для которого устроено царство натуры, находится в царстве благодати»… Вся история есть путь Бога к человеку и путь человека к Богу. Этот священный пульс времени и истории в особенности слышится в Ветхом Завете. Это время мессианских ожиданий и приготовления. Человечество ждет и чает обетованного Спасителя, и сам Бог точно ожидает движения человеческой свободы и любви… В своих богословских размышлениях Филарет исходит всегда из фактов Откровения, и движется среди фактов. Никогда не отрывается он от истории, чтобы в отвлеченном умозрении торопливо вознестись «до пренебесной высоты созерцания». Не любил Филарет «холодной философии», и в богословии руководствовался не столько умозаключениями, сколько именно историческим Христова. До самого порога грядущего царствия славы непресекаемой струей продолжится освящающий ток благодати. «Когда таинственное тело последнего Адама, которое ныне, Им Самим будучи слагаемо и составляемо, чрез взаимное сцепление членов, соответственным действием каждого из них, возрастает в своем составе, созиждется совершенно и окончательновидением. Таинства Божии он созерцает всегда в их историческом откровении и совершении. И вся история раскрывается перед ним, как единое и великое явление Божественной славы, обращающейся в твари, и Божественной любви. Тема его богословия есть всегда Завет Бога и человеков, во всей сложности и многообразии его исторических судеб...». Ветхий Завет – это время ожиданий и предварений, движение избранных в человечестве навстречу грядущему Богу, а Новый Завет – время исполнения мессианских пророчеств и явления в мир Мессии.«Общее основание Богоявлений, наипаче в образе человеческом, есть вочеловечение Сына Божия, ибо корень и начало Его святого человечества находились в человеках от самых первых прародителей». В предвечном совете Святой Троицы было предрешено, что мир будет спасен через таинство Боговоплощение и искупительную жертву Единородного Сына Божиего – Христа Богочеловека, а «тайное действие Провидения изыскивало в роде человеческом и уготовляло благословенную в женах, которая бы могла своею чистотой Божественную молнию привлечь, принять, вместить, удержать, не быв опалена огнем Божества, и таким образом через себя существенно усвоить всему человечеству благословение Христово». Евангелие от Матфея начинается с родословной Христа Спасителя по воспринятому Им человеческому естеству, а венцом ветхозаветной истории выступает образ Святой Девы Марии и день Назаретского Благовещения – кончается Ветхий Завет и начинается Новый Завет. В лице Пресвятой Богородицы человечество свободно откликнулось на зов Божий: «Для чего Архангел не довольствовался изрещи к Пресвятой Деве слово благовещения, но употребил, можно сказать, настоятельные средства, чтобы достигнуть слова ее согласия? Неужели без сего слова Марии не совершилось бы воплощения Сына Божия? Неужели всемогущей воле Божией нужно соизволение воли человеческой?.. Архангел Гавриил, без сомнения, исполнял в точности то, что внушил ему Божий повелевающий глагол; но Архангел, не ограничиваясь словом благовещения, не прекратил беседы своей с Пресвятою Девою дотоле доколе не услышал от Нее слова согласия: буди Мне по глаголу твоему. Следственно, так угодно было Богу. Следственно, сего непременно требовала Божия премудрость и Божия судьба». Богословски осмысливая великую тайну свободы, святитель Филарет Московский писал, что как созданный свободным, человек не может быть спасен, если «в его воле недостает соответствия воле Божией», если у него нет желания спастись и «готовности для принятия действия Божия». Тайна спасения есть тайна синергии – содействия Бога и человека. Бог не мог привести грешника к высшему совершенству и ввести его в Царство Небесное, если грешник не раскается в грехах и не очистит сердце свое слезами покаяния, не примет Христа и Его благую весть и не отзовется на зов Господень. В лице Пресвятой Девы Марии человечество отозвалось на зов Божий и удостоилось великого чуда Боговоплощения, ибо «Она неограниченно вручила себя желанию Царя Царей, и обручение Божества с человечеством навеки совершилось». Иисус Христос родился от Пресвятой Девы Марии по наитию на Нее Святого Духа, а непорочное зачатие Богомладенца совершилось после того, как небесный вестник – Архангел Гавриил «предсказывает Марии зачатие во чреве, рождение Сына, Его спасительное имя, Его достоинство Божественное, воцарение чудесное, царство бесконечное». Святая Дева Мария обязала Себя обетов хранить девство, Иосиф был стражем Ее девства, «хранящегося под наружным покровом брачного союза», а потому Она изрекла из сердца Своего слово вопрашания «како будет сие, идеже мужа не знаю?». Архангел Гавриил ответил на ее вопрос следующими таинственными словами – «Дух Святой найдет на Тебя, и сила Вышнего осенит Тебя», и когда Святая Дева приняла его благовещение, то Слово Божие воплотилось через непорочное зачатие – «обретеся имущи во чреве от Духа Святого». Чудо непорочного зачатия от Духа Святого было подтверждено недоумевающему Иосифу (Мф.1:20). Так исполнилось пророчество Исайи о рождении Еммануила от Девы. Если Святая Дева Мария зачала от Святого Духа без мужа, то следует сказать с Ангелом: «тем же рождаемое свято» (Лк.1:35). Прославляя высокое духовно-нравственное достоинство Святой Девы Марии и Ее чистоту, святитель Филарет Московский проповедовал, что Она была удостоена высочайшего избрания Божия по правде Божией. «Превыше всех вознесена Она избранием, потому что превыше всех явилась достойною избрания, по Своим душевным качествам и расположениям и, между прочим, по чистейшему девству, которым Она, как солнце, взошла, очевидно, превыше всего древнего, верно же и превыше всего грядущего мира». «Ее смущение от высокого Архангелова приветствия было движение души глубоко смиренной. Удержание сего смущения в молчаливом размышлении знаменовало мудрость, твердость и спокойное величие духа... В решительном изречении: се раба Господня: буди, мне по глаголу твоему, – изрекло себя послушание веры. Если, как учит Апостол, верою вселяется в сердца Христос (Еф.3:17), уже приближавшийся к человечеству и приобщившийся оному воплощением, то колико превосходнейшая и крепчайшая вера потребна была Деве Марии, дабы первоначально воплощением вселился в Нее Сын Божий, так еще не близкий к человечеству и по недоступной ни для какой твари высоте своего Божества, и по причине средостения, которое грех поставил между Божеством и человечеством!». В силу высоких духовно-нравственных совершенств Пресвятой Марии «Архангел нарек Ее благодатною, то есть исполненною высоких даров Божиих, превышающих естественную доброту, и благословенною в женах что по свойству священного языка, значило: благословенною преимущественно пред всеми женами всего рода человеческого». «Если бы нашлась добродетель выше, нежели Ея: то была бы несообразность в том, что Она преимущественно избрана быть жилищем, престолом, Материю Бога Слова. Но в судьбах и делах Божиих несообразности быть не может.. Следственно, как верно то, что Мариам есть «благословенная в женах», то есть, благословенная высочайшим благословением пред всеми прочими женами: так же верно и то, что добродетель Ея есть высочайшая, чистейшая, совершеннейшая, хотя впрочем Она чиста и совершенна помощию того же Христа, Который соделался наградою Ея чистоты и совершенства… Тайну высокого достоинства Девы Богородицы более или менее открывали Ангелы, звезда, волхвы, пастыри, Симеон: но Ангелы возвратились на небо; волхвы на Восток; звезда скрылась; Симеон с миром отпущен из мира сего; свет Вифлеемской славы потушен гневным дыханием Ирода и кровию младенцев; Мария скрывалась то в Египте, то в Назарете, а Ея достоинство и знаменитость – в Ея сердце. «Мариам же соблюдаше вся глаголы сия, слагающи в сердце своем» (Лк.2:;19). Пришло время, когда слава премудрости и чудотворений Сына Мариина просияла в Иудее и Галилее. Надлежало бы отблеску славы Сыновней вскоре озарить и лице Матери». Иисус Христос родился от Пресвятой Девы не по предвечному Своему, а по человечеству, но «Она достойно наречена Богородицею потому, что родившийся от Нее в самом зачатии и рождении от Нее был, как и всегда есть, истинный Бог». Название Богородицы «взято из следующих слов Пророка Исаии: «се Дева во чреве приимет, и родит Сына, и нарекут имя Ему Еммануил, еже есть сказаемо: с нами Бог» (Ис.7:14). Также праведная Елизавета называет Пресвятую Деву Матерью Господа. А сие наименование равносильно наименованию Богородицы. «Откуду мне сие, да приидет Мати Господа моего ко мне (Лк.1:34)» – сказала Елизавета, и таким образом провозгласила воплощение Сына Божия, как уже совершившееся». «По качеству Матери Господа, Дева Мария превосходит благодатью и приближением к Богу, а следственно и достоинством, всякое сотворенное существо, и потому Православная Церковь чтит ее превыше Херувимов и Серафимов». Так как Дева Мария «пребыла и пребывает Девою прежде рождения, во время рождения и после рождения Спасителя, потому нарицается Приснодевою». «Жизнь Матери Света, как тихая заря после Божественного Солнца Христа сиявшая для Церкви, угасла пред очами апостолов», но и после чудного дня Успения Своего – воскреснув и вознесшись на небеса, вслед за Христом Спасителем, восприняв славу Божию, Он не оставляет человечество – усердная Молитвенница, Она молится со слезами за весь мир, радуется о каждом спасенном и печалится о каждом погибающем, Она внимает гласу молитв и славословий Церкви и совершает дивные чудеса, являет светлый Лик свой подвижникам и молитвенникам, воспевает девство и целомудрие, призывает нас следовать за Христом и исполнять Его заповеди, творить добро и самоотверженно служить Богу. С молитвенным трепетом перед чудным образом Приснодевы Марии, святитель Филарет Московский восклицал, слагая изумительный богословский гимн в честь Пречистой Богородицы: «Приидите девствующие и от Девы Марии приимите утверждение вашего подвига, созерцая в Ней беспрекословно высокое достоинство – девство, пoелику оно Бога в себе носит. Приидите живущие в супружестве, и от обрученные, но не сочетанные приимите благословение ваших супружеств: поскольку все человеческие супружества рождали бы только чад гнева и наследников ада, если бы Матерь-Дева не родила Сына, Который перерождает их в сынов и наследников Божиих. Приидите любящие уединение, и от размышляющей Марии вразумитесь, что зерно уединения есть смиренное Богомыслие; а без сего уединение часто есть пустое упрямство или жестокое человеконенавидение, гнездо лукавых помыслов и виталище духа безумия. Приидите пристрастные к сообществу и возьмите себе на замечание, что не в суете мирских дел, не в развлечении многолюдства, не в шуме праздных бесед посещают душу небесные силы, и слово Божие сеется в сердце».
Иисус Христос – Личность единственная в земном мире, чуждая первородного греха, ибо Он есть святой и безгрешный Бог воплотившийся и вочеловечившийся, Его происхождение необыкновенно – непорочное зачатие Его совершилось по наитию Святого Духа, а воспринятое Им человеческое естество было свободно от язвы греха. По предвечному достоинству Своему Иисус Христос есть вечный Бог Слово, единосущный Отцу и Святому Духу, а по воспринятому человеческому естеству – Новый Адам и Единый Безгрешный среди рода человеческого, Он – истинный Богочеловек и Искупитель, пречистый Агнец, берущий на Себя грехи мира, Его рождество в Вифлееме – утренний свет, проникший во мрак ветхозаветного святилищ и завершивший долгую ночь ветхозаветных ожиданий, Он – Небесная Манна в золотом сосуде, жезл Иессеев, прозябший вместо увядающего жезла Ааронова. «По воле и предопределению Бога Отца, Сын Божий, единосущный Отцу, сходит на землю, не оставляя неба; под осенением Святого Духа, Отцу и Сыну единосущного, входит в утробу Девы, предочищенную Духом Святым; приемлет человеческую душу и тело и соединяет с Собою во единое Лице Богочеловека Иисуса Христа, сохраняя свойства и действия Божества и человечества неизменными в семь соединении, дабы таким образом родиться в нашу человеческую жизнь, пройти через ее степени и состояния и через самую смерть, и все человечество, грехом падшее и тяготеющее ко аду, но прилепляющееся к воплощенному соестественностью и верою, на раменах Божественной силы восподнять и вознести выше, нежели откуда оно пало, – в небесное вечное царствие Божие». Христос «есть истинный Бог, ибо наше воссоздание может совершиться силою единого Создателя; но вкупе и человек, дабы мы безопасно и дерзновенно приближались к Нему». «Чтобы признать Господа Иисуса Спасителем мира, согрешившего против Бога и Богом осужденного на смерть, для сего нужно совершенное удостоверение, что Он есть Единородный Сын Божий и истинный Бог». «Священное Писание стократно и непрестанно свидетельствует о Божестве Иисуса Христа». Божественность Иисуса Христа ясно просвечивало во всей Его жизни. «Рождение Иисуса Христа ознаменовано рядом происшествий, в которых вместе с глубочайшим унижением открывается Его Божественная слава». По слову святителя Филарета Московского, евангелист Иоанн «устами большого из рожденных женами провозглашал вечность Христа и Его безмерное величие» (Ин.1:27). Великая и несравненная сила Божия проявлялась на всех путях жизни Иисуса Христа, а особенно в сверхъестественных чудесах, Им изреченных, а в Своих притчах и проповедях Он явил Божественное всеведение. «В ответ на вопрос учеников Иоанна: Он ли точно есть ожидаемый Мессия, Иисус указал на свои чудеса» (Лк.7:18–22). Чудеса Христовы доказывают, что Он – истинный Мессия, они подтверждают Божество Его, но при этом «чудеса, являя присутствие Божественной силы, не проявляют решительно Божеского Существа в лице чудотворца, потому что могут быть и человеками совершаемы, по воде и силе Божией». «В самом деле, чудеса, которые творил Господь Иисус во время земной жизни Своей над другими, даже и самое дивное из них, воскрешение мертвых, творили и пророки, хотя и не с таким полномочием, как Он». Для удостоверения в Божестве Иисуса Христа нужно было самое поразительное чудо: «Сильнейшее удостоверение о Божестве Иисуса Христа заключается в Его воскресении. Сию мысль подал Он Сам». «Никогда не было, и не можно представить возможным того, чтобы человек воскресил сам себя, и потому самовоскресением Господа Иисуса дано совершеннейшее удостоверение в том, что Он истинный Бог, владычествующий над жизнью и смертью, и Божественный Спаситель, имеющий могущество воскресить всех человеков, умерщвленных прегрешеньми». Апостолы исповедовали, что Христос – Сын Бога Живого, а «при чудесах (сопровождавших крестную смерть Христа) некоторые стражи Его тела признали Его Сыном Божиим». Христос называл Себя Сыном Божиим и Судиею мира. «Слово Христа твердо было, как слово самой Истины, и подтверждаемо было Его чудесами». Божество Христа раскрывается на Фаворе, когда Бог Отец «подвигся от Своей недоведомой высоты, преклонив небеса, облек Свой неприступный свет в доступный созерцанию светлый облак, сократил Свое бесконечное ведение и откровение бесконечного в подобие человеческого гласа, и Сам проповедал единосущное с собою Божество рабий зрак носящего Иисуса, нарекши Его Своим Сыном возлюбленным, ибо Сын возлюбленный в священном языке означает Сына Единородного, а Сын единородный не иный быть может, как Единосущный Отцу Своему». Когда предвечное Слово воплотилось, то «Сын Божий принял на Себя плоть человеческую, кроме греха, и сделался человеком, не преставая быть Богом». «Чтобы кто не подумал, что Сын Божий принял одну плоть или тело, но чтобы признавали в Нем совершенного человека, состоящего из тела и души», – для этого «в Символе Веры, после того, как о Сыне Божием сказано, что Он воплотился, еще прибавлено, что Он вочеловечился». В Священном Писании сказано, что Иисус Христос – наш Божественный Искупитель и истинный Единородный Сын Бога, Он – равный Богу, в Нем произошло ипостасное соединение двух природ – Божественной и человеческой. Во Христе «находятся нераздельно и неслиянно два естества, Божеское и человеческое, и, по сим естествам, две воли», но одно Лицо, ибо Он – Богочеловек, тем самым собезначальное Отцу Слово «становится ближе к нам, нежели к Ангелам; потому что естество Ангельское только приближается к Нему, а естество человеческое находится в единстве Ипостаси Его». Воспринятое Иисусом Христом человеческое естество было обожено, а Он Сам – «неистощимый источник Божественной благодатной, животворящей, всеисцеляющей, спасительной силы», ибо в Нем «сходятся края бездны, разделившей человека грешника от Бога, и первоначальное общение человека с Богом восставляется в большем прежнего совершенстве». Воспевая несказанное величие Иисуса Христа Богочеловека, святитель Филарет Московский со всей пламенностью своего сердца и апостольским вдохновением проповедовал, что Христос есть истинный Сын Божий, сияние славы Отчей и образ Ипостаси Его, а также – истинный Сын человеческий; Он – Бог воплотившийся и понесший на Себе немощи человеческие; Он – Богочеловек, сделавший нас «причастниками Божественного естества «(2Пет.1:4); Он – Сын Адамов и Новый Адам, искупающий грех нашего прародителя, а вместе с Тем, Он – Сын Авраамов, явившийся, чтобы по образу Исаака представить Себя чистейшею, совершеннейшею жертвою Господу; Он – Сын Давидов, чтобы наследовать и восстановить царство благодати. Насколько высока чудесная Личность Христа Богочеловека, настолько же она и непостижима – никто из людей и Ангелов не может постичь тайны Боговоплощения. «Мысль пред безмерною высотою и глубиною таинства теряет крила. Созерцание изнемогает пред силою невидимого света, подобно как телесное око пред видимым солнцем. Слово немеет пред необъятностью созерцания. Какой ум проникнет в совет превечный, в недоступном для твари святилище Триипостасного Божества? Какой слух вместит, в ответ на соизволение Бога Отца, соизволительное слово Бога Слова, впрочем, коснувшееся некогда слуха одного из Пророков: се иду сотворити волю Твою, Боже (Пс.39:9; Евр.10:9)? Как не поколебались и не сокрушились небеса схождением на землю живущего превыше небес и небесами невместимого? Как земля, проклятая в делах еще первого человека и в течение многих веков оскверняемая грехами рода человеческого, не поядена огнем, при сошествии на нее Бога, Который есть огнь поядаяй нечистое (Евр.12:29)? Как не опалена утроба Девы, огнь Божества приемшая? Когда и как Дух Святой предочистил ее для сего и возвел до чистоты, достойной непосредственного соприкосновения с чистотою Божества? Как, превыше законов естества, родился в ней новый Адам, Который есть Господь с небесе, и не возгнушался Господь с небесе облещись в зрак раба, в естественный образ Ветхого Адама, который есть персть от земли, в землю отходящая»? Кто поймет сочетание противоположностей, которое усматривается в Лице Богочеловека? Он в одно и то же время есть «новорожденный – и сущий прежде всех веков; младенец – и отец будущего века; Сын человеческий, но Сын Девы, теперь и после истинный Сын Девы, а ныне и присно и во веки веков также истинный Сын Божий; недавно в числе земных тварей, но Тот Самый, Которым в начале сотворено все и небесное и земное; днесь немотствующий между бессловесными, но присно глаголющий и носящий всяческая глаголом силы Своей». Каждый православный христианин призван «разуметь Иисуса Христа, как Единородного Сына Божия, Единосущного Богу Отцу и Святому Духу, истинного Бога, всемогущего, всеблагого, всепремудрого, и питать нашу веру уверенностью, что Он, яко всемогущий – совершенно может, яко всеблагий – совершенно желает, яко всемудрый – имеет в готовности совершенные средства устроить нам и благовременное, и блаженство вечное». Задаваясь сотериологическим вопросом – «как же устроил Христос нам блаженство вечное?», святитель Филарет Московский отвечал следующим образом: «Для спасения падшего человека Христос совершил служение пророческое, первосвященническое и царское. Это ясно из самого названия Его: «Христос» значит помазанник. Так издревле называли царей, первосвященников и пророков».
Христос раскрыл миру непостижимые тайны Царства Небесного, Он исповедовал веру в Святую Троицу и проповедовал о Царствии Божием; Он «исповедал Бога, не только как Творца и Вседержителя, но, что особенно и дивно, и вожделенно, как Отца, милующего, любящего и спасающего»; Он основал Новый Завет между Богом и человечеством, дал верующим новый нравственный закон – заповеди любви и возвысил дух заповедей Моисеевых: «заповеди Моисеевы запрещали убийство, прелюбодеяние, клятвопреступление, обиду: Господь запретил и гнев, и любодейный взгляд, и справедливую клятву без нужды, и сопротивление обижающему, заповедуя вместо того любить врагов», «потому что все суть создания единого Бога и произошли от одного человека». «Любить себя нужно только для Бога, и частью для ближних, любить ближних нужно только для Бога, а любить Бога должно для него Самого и больше всего. Любовь к себе нужно приносить в жертву любви к ближним, а любовь к себе и ближним нужно приносить в жертву любви к Богу». «Ветхий Завет, как приготовительный к совершенству христианскому, открытым образом говорил наиболее о наградах земных, потому что, применяясь к понятиям людей, которым был дан, по необходимости должен был и духовные созерцания небесного блаженства облекать в чувственные изображения благополучия земного. Завет Новый, как открывающий совершенство Царствия Небесного, в его духовной силе и высокой чистоте, обыкновенно указует своим подвижникам и страдальцам награды небесные, а земными не только пренебрегает, как маловажными, но иногда почитает даже уроном». Для святителя Филарета Московского, Христос есть, прежде всего, таинственный Первосвященник – великий Архиерей не по чину Ааронову, но по чину Мельхиседекову, приносящий мироискупительную жертву, Он пречистый Агнец Божий, приносимый на алтарь – возносимый на Крест. «По предвечному совету Божию, Христос есть не только жертва страждущая, но и вечный священник, Божественною силою священнодействующий спасение наше. Бог, у пророка, сию великую и спаситель¬ную истину изрекает с подтверждающею ее клятвою: клятся Господь и не раскается: Ты иерей во век по чину Мелхиседекову (Пс.109:4)». «Сын Божий перенес на себя бремя, подавляющее человека, усвоил Себе крест его и предоставил ему только придержаться сего креста»... «Кто измерит всемирный сей крест, понесенный Начальником нашего спасения? Кто извесит его тяжесть? Кто исчислит разнообразное множество крестов, из которых он, как из каплей море, составляется?.. Вся жизнь Иисуса была единый крест: и никто не прикасался к бремени его, разве для отягчения его». Христос возложил на Себя тяжкий крест мировых страданий с самого момента воплощения. «Божественное соединяется с человечеством, вечное со временным, всесовершенное с ограниченным, несозданное с своим созданием, самосущее с ничтожным: какой необозримый и непостижимый крест из сего уже слагается! Богочеловек, которого нисшествие прославляют небеса, является здесь в униженнейшем возрасте человечества, в малейшем граде малейшего из царств земных; нет для Него ни дома, ни колыбели; кроме убогих родителей, едва несколько пастырей занимаются Его рождением. Исчисляют Безначальному восемь дней Нового бытия и порабощают Его кровавому закону обрезания. Господь храма приносится во храм поставити Его пред Господем, и пришедый искупить мир искупляется двумя птенцами (Лк.2:22.24). Тогда, как Он еще немотствует, уже изощряется на Него в устах Симеона оружие слова крестного, и проходит сердце Его Матери (Лк.2:34.35). Некоторые иноплеменники приходят возвеличить Его именем царя Иудейского; но сия малая слава воздвигает на Него злобу Иудейского царя, соделывает Его невинною виною кровопролития и принуждает удалиться от народа Божия в страну идолослужителей. Всеобъемлющая Премудрость Божия не иначе, как с возрастом, преспевает премудростию у Бога и человеков. Источник и Податель благодати приемлет благодать (Лк.2:52). Тридесять лет Владыка небес и Царь славы сокрывается от неба и земли в глубоком повиновении двум смертным, которых удостоил наречь Своими родителями. Чего потом не претерпел Иисус от дня вступления Своего в торжественное служение спасению рода человеческого! Святой Божий, грядущий освятить человеков, вместе с ищущими очищения грешниками, преклоняется под руку человека, и приемлет крещение: воистину крещение, то есть погружение, не столько в водах, сколько в обилии креста! Испытующий сердца и утробы Сам поставляется в искушении. Хлеб небесный предается земной алчбе. Тот, пред Которым должно преклоняться всякое колено небесных, земных и преисподних, допускает князя преисподних требовать от Себя поклонения (Мф.4:9). Ходатай Бога и человеков открывает Себя человеком; но Его или не узнают, или не хотят узнавать. Его учение почитают богохульным (Мф.9:3), Его дела беззаконными (Ин.9:16), Его чудеса Вельзевуловыми (Мф.12:24.). Если Он чудотворит и боготворит в субботу, Его называют нарушителем субботы. Если обращает заблудших, приемлет кающихся, Его порицают другом грешников (Мф.11:19). Там ищут уловить Его словом (Мф.22:5); здесь ведут Его на верх горы дабы низринуть (Лк.4:29)... Он воскрешает умершего; – завистники совещаются умертвить Его Самого (Ин.11:43–6.53). Народ во вратах Иерусалима приветствует Его царем; – все земные власти восстают, дабы осудить Его, как преступника. В избранном сонме Своих другов Он видит неблагодарного предателя и первое орудие смерти Своей; лучшие из них служат Ему соблазном, помышляя человеческое в то время, когда Он идет на дело Божие (Мф.16:23)... Крест последует за Иисусом на самый Фавор, и слово крестное не разлучается от слова прославления... Долго носил Иисус крест Свой, как бы не чувствуя его тяжести; наконец предан был ему, аки льву, да сокрушит вся кости Его (Ис.38:13). Внидем за Ним с Петром и сынами Заведеевыми в вертоград Гефсиманский и проникнем бдящим оком во мрак последней нощи Его на земле. Уже Он не сокрывает креста, сокрушившего душу Его: прискорбна есть душа Моя даже до смерти (Мф.26:38). И молитвенное беседование с Единосущным Отцом не освобождает Его, а удерживает под тяжестью страдания: Отче мой, аще возможно есть, да мимо идет от Мене чаша сия: обаче не яко же Аз хощу, но яко же Ты (Мф.26:39). Носящий всяческая глаголом силы Своей имеет теперь нужду в укреплении от Ангела (Лк.22:43)». Христос был предан лобзанием Иуды и схвачен войнами, в доме Каиафы «допрашивается по доносам лжесвидетелей, и по исповедании Себя Сыном Божиим, будучи признан достойным смерти, терпит различные поругания. В сие время Петр, отважившийся видеть, но не разделять судьбу своего Учителя, три раза отрицается Его во дворе Архиерея»... Затем – суд у Пилата, первосвященники иудейские требуют смерти Иисусу и свободы разбойнику Варавве, «судия бьет Иисуса, увенчивает тернием, облекает в багряницу, и в сем позорном виде показывает народу». «Около полуденного времени, ведомый на лобное место, изнемогает Иисус под тяжестью креста».«На Голгофе некоторые, из человеколюбия к умирающему, приносят Ему, по обыкновению, вино, смешанное со смурною; но Его ругатели мешают оное с желчию. Вознесенный на крест, Иисус видит ругающийся народ и воинов, разделяющих Его ризы... слышит, от одного из распятых с Ним разбойников хулу... наконец, призвав Отца Своего, вкусил оцта, смещенного с желчию, и возгласив: совершишася, предает Богу дух Свой». Христос страдал за грехи всего мира и всех людей, а горечь чаши страданий Иисусовой – «это горечь наших грехов, это тягость нашей виновности пред Богом и заслуженных нами казней, которые все принял на Себя Агнец Божий, вземляй грехи мира (Ин.1:29); и таким образом Он скорбел, тужил, ужасался, прискорбен был душою даже до смерти ее потому, чтобы истощалось Его терпение, но потому, что Своими внутренними страданиями очищал Он наши внутренние нечистоты, заглаждал нашу виновность, удовлетворял раздраженному на нас Правосудию Божию». В центре Евангелия стоит чудесная Личность Иисуса Христа из Назарета, Его жизнь и проповедь о Царствии Небесном, Крест на Голгофе и Воскресение, отсюда – в образе Богочеловека святитель Филарет Московский видел прежде всего распятого и воскресшего Спасителя мира, подчеркивая, что «судьба мира висит на кресте Его, жизнь мира лежит во гробе Его. Сей крест озаряет светом плачевную страну жизни, из гроба Его взыдет солнце блаженного бессмертия…». Христос страдал добровольно – по любви к Небесному Отцу и всему сотворенному миру. «Если Отец Небесный из любви к миру предает Единородного Сына Своего, то равно и Сын из любви к миру предает Себя Самого; и как любовь распинает, так любовь же и распинается». Тайна Голгофского Креста есть таинство Божественной Любви: «так в духовной области тайн, по всем измерениям Креста Христова, созерцание теряется в беспредельности любви Божией». В Великий Пяток святитель Филарет Московский проповедовал на слова «Так возлюбил Бог мир», и призывал вникнуть в сокровенный смысл Креста: «Что там!.. Ничего, кроме святой и блаженной любви Отца и Сына и Святого Духа к грешному и окаянному роду человеческому. Любовь Отца – распинающая. Любовь Сына – распинаемая. Любовь Духа – торжествующая силою крестною…». Как проницательно подметил протоиерей Георгий Флоровский, святитель «Филарет вполне свободен от сентиментального или моралистического перетолкования крестной любви. Он подчеркивает, напротив, что Крест Христов укоренен в неисследимости Божественного благоволения. Таинство Крестное начинается в вечности, «в недоступном для твари святилище триипостасного Божества». Потому и говорится в Писании о Христе, как об Агнце Божием, предуведенном или даже закланном от сложения мира». По разъяснению святителя Филарета Московского, внешний крест, «сложенный из вражды иудеев и буйства язычников», есть «орудие страдания и смерти Иисуса Христа; во-вторых, самое страдание и смерть Его на кресте; в-третьих, в более обширном смысле, все последование и разнообразие страданий, унижения и постепенного умерщвления Его, и внутренний крест скорби, в глубоком ощущении, и еще ранее в предчувствии видимого креста и страдания», но все это – «земной образ и тень небесного Креста любви». Любовь побудила предвечного Бога Слова воплотиться и взойти на Крест, а значение Его крестной жертвы имеет вселенский масштаб – Христос «принес Себя в жертву за всех и всем приобрел благодать и спасение», «чашею Своего вольного неповинного Богочеловеческого страдания Христос исчерпал и упразднил чашу вечных мучений осужденного за грех человечества. Своею смертью Он проник в замкнутую область всеобщей смерти человеческой, чтобы светом Божества рассеять мрак ее, чтобы силою Божества расторгнуть узы ее».
Когда Христос умер на Кресте, то пречистое тело Его было положено во гроб, а душа – сошла в преисподнюю, чтобы освободить всех томящихся и ожидающих Его пришествия, при этом Божество Его не разлучилось ни с телом нетленным, ни с душой безгрешной. Христос сошел во тьму сени смертной и озарил души верных. «Христос нисходил во Ад для того, чтобы там проповедать победу над смертью, избавить души, которые с верою ожидали Его пришествия» (1Пет.3:18–9). До сошествия Иисуса Христа во Ад «патриархи, пророки и праведники Ветхого Завета, хотя не были погружены в глубокой тьме, в которой погрязают неверующие и нечестивые, однако и не выходили из сени смертной и не наслаждались полным светом. Они имели семя света, то есть веру во Христа грядущего; но только Его действительное к ним пришествие и прикосновение Божественного света Его могло засветить их светильники светом истинной небесной жизни. Их души, как мудрые девы, были близ дверей небесного чертога; но только ключ Давидов мог отпереть сии двери». «Ключ Давидов, отпирающий все двери, есть Богочеловечество Иисуса Христа, которым как Божество проникает во все состояния человечества, так человечество входит во внутренняя Божества. Всеотверзающее движение сего ключа есть воскресение Христово. Им отверзается темница и отдает заключенных, отверзается рай и приемлет изгнанных, отверзается небо и ожидает избранных». Шествие Христа Богочеловека как царя славы начинается во тьме и сени Ада, в «вместе с воскресением Своим Он ввел на небо патриархов, пророков ветхозаветных». Задаваясь вопросом – «Что Ад, после того, как, по сошествии во Ад, Христос воскресе?», святитель Филарет Московский отвечал: «Крепость, в которую под видом пленника вошел победитель; темница, у которой врата сокрушены и стражи рассеяны; вот подлинно, по изображению Христову, чудовище, которое поглотило сверженного с корабля пророка; но, вместо того, чтобы пожрать и истребить его, сделалось для него другим, хотя не столь покойным, кораблем, чтобы вынести его на брег жизни и безопасности. Теперь становится понятным, как надеялся некто через самый ад пройти безопасно: аще и пойду посреде сени смертные, не убоюся зла, яко Ты со Мною еси (Пс.22:4), – Ты, Который для нас сошел с неба, подобно нам, ходил по земле и, подобно нам, нисшел в сень смертную, дабы и оттоле проложить Твоим последователям путь во свет жизни». Христос воскрес – и Ад расхищен, а смерть повержена. Воскресение Христово «в вере нас непоколебимо утверждает, и совершенною надеждою утешает», оно воспламеняет в сердцах любовь к Богу и чаяние всеобщего воскресения мертвых и жизни будущего века. Христос «воскрес, чтобы воскресить в Нового человека, то есть возбудить в нас благодатную духовную силу, жившую в нас прежде греха Адамова». «До воскресения Христова ходили между людьми темные и нетвердые мнения о бессмертии души человеческой; но о воскресении души с телом всего менее думали даже те, которые более других усиливались мыслить. Не светел был и взор избранного народа на сей предмет. Когда Христос Спаситель, обличая Саддукеев, в наименовании Бога Авраамова, Исаакова, Иаковлева открыл мысль о воскресении мертвых, тогда не только Саддукеи, но и лучше их мыслящие поражены были новостью сего открытия: «слышавше народи, дивляхуся о учении Его» (Мф.22:32–3)… Христос Спаситель, через Свое учение, на место шатких мнений о бессмертии, поставил твердую истину воскресения и через Свое воскресение соделал сию истину даже опытною». Если бы Христос не воскрес, то вера наша была бы суетной и тщетной, но Христос воскрес из мертвых, а потому – Воскресение Христово есть опора нашей надежды, оно есть «начало воскресения всех умерших человеков, – воскресения уже не в жизнь временную, как было воскресение Лазаря и других прежде его, но в вечную». «Надобно ли основать веру, сотворить надежду, воспламенить любовь, просветить мудрость, воскрылить молитву, низвести благодать, уничтожить бедствие, смерть, зло, дать жизненность жизни, сделать, что¬бы блаженство было не мечта, но существенность, слава – не призрак, но вечная молния вечного света, все озаряющая и никого не поражаю¬щая? На все сие найдется довольно силы в одном чудодейственном слове: Христос воскресе». По пламенному исповеданию святителя Филарета Московского, «как воскресением Своим Христос сокрушил двери Ада и открыл верующим исход из мрачных уз преисподней, так вознесением Своим отверзает двери неба и открывает верующим вход в Царство Небесное». Христос «вознесся на небо, дабы всеобъемлющею властью Своего Божества все соестественное Себе человечество привлечь от земли на небо». «Если падение Ветхого Адама превратило стремления человека от горнего к дольнему и преисподнему; то воскресение и вознесение Нового Адама, Богочеловека, Иисуса Христа, не с сугубою ли силою обратило сие стремление в первоначальное направление, не поставило ли лествицу к небесам»? «Своею крестною заслугою приобретши человекам право на благодатные дары Духа Святого», Христос, после Вознесения Своем на небо, благодатно устремляет к Себе все человечество. «Сошествие Святого Духа не возжгло ли в человечестве духовно горящий огнь, естественно горе идущий, горе влекущий то, в чем он обитает?» Куда же вознесся Христос Спаситель и «где предел, до которого простирается вознесение Господа?» Христос вознесся на вершину небес, чтобы воссесть одесную Бога Отца на сияющем престоле славы и ходатайствовать о ниспослании Святого Духа, образовавшего Новозаветную Церковь в огненных языках Пятидесятницы, сойдя на апостолов, собравшихся в Сионской горнице.
Последнюю беседу с апостолами Христос завершил молитвою о новосозидаемой Церкви Своей. «Всем верующим в Него просил Он от Отца Своего Небесного единения в вере и любви между собою, восходящего до единения с Самим Богом: да вси едино будут: якоже Ты, Отче, во Мне, и Аз в Тебе, да и тии в Нас едино будут (Ин.17:21)». В основе Новозаветной Церкви лежит краеугольный камень веры в распятого и воскресшего Христа Богочеловека, а сама Церковь – храм и скиния Господня, странствующая в веках истории; она – хранительница Божественного Откровения и возвестительница Слова Божиего, труба Иерихонская, разрушающая державу лукавого князя мира сего, и виноградная лоза Христова, проросшая по лицу земли и питающая верующих глаголами жизни и святым таинством Евхаристии; она – союз Бога и человечества, непрестанно продолжающаяся Пятидесятница и сокровищница благодати Святого Духа, столп и утверждение Истины и ковчег таинств и богослужений, ее не одолеют врата адовы. Церковь есть мистическое Тело Христово, она «есть Святая, хотя в ней есть и согрешающие – согрешающие, но очищающие себя истинным покаянием, не препятствуют Церкви быть Святой… Церковь есть Святая, потому что освящена Господом Иисусом Христом через его страдания, через его молитву и через Таинства. Церковь называется Соборной, или что то же, Кафолической, или Вселенской, потому что она не ограничивается никаким местом, ни временем, ни народом, но заключает в себе истинно верующих всех мест, времен и народов. Церковь есть верное хранилище Священного Предания… Церковь называется Апостольской, потому что она непрерывно и неизменно сохраняет от Апостолов и учение, и преемство даров Святого Духа через священное рукоположение. В этом смысле Церковь называется также Православной или Правоверующей. Церковная иерархия или священноначалие, сохраняющее преемство апостольского служения, ведет свое начало от Самого Иисуса Христа и от сошествия на апостолов Святого Духа, и с тех пор непрерывно продолжается через преемственное рукоположение в Таинстве Священства. Священноначалием, которое может действовать от имени всей Кафолической Церкви, является Вселенский Собор». «Истинная Церковь созидается так, что всем верующим глава и основание есть Христос, на Нем утверждаются, и преемством от Его апостолов священного рукоположения, и общением прочих таинств неразрывно соединяются всех времен и мест православные пастыри и учители, а с ними и прочие верующие». «Священноначалие и священство, которое от единые живые Лозы, Христа, через Апостолов, исходит в подобии ветвей, простирающихся по всем местам, продолжающихся через все времена и никогда не пресеченных, прививает верующих к единой и той же живой Лозе духовной и Божественной». Церковь одна, ибо «если Церковь должна быть телом Христовым», то Вселенская Церковь должна быть одна, потому что «никто никогда не приписывал Христу многих тел». «Если Вселенская Церковь есть тело Христа Сына Божия, то сие тело, без сомнения, есть всегда чистое, потому что противное сему было бы недостойно Сына Божия». Верующие во Христа освящены и постоянно освящаются Им «через Его страдания, через Его учение, через Его молитву и через таинства». «В чистом единении веры и любви на земле должна образоваться способность к высочайшему соединению с Богом и святыми на небе». Эта высокая способность даруется только в Церкви земной, которая есть «от Бога установленное общество человеков, соединенных православною верою, законом Божиим, священноначалием и таинствами». Различая земную и небесную Церковь, святитель Филарет Московский писал, что к земной Церкви принадлежат все православные христиане, живущие на земле, а к Небесной Церкви – «все скончавшиеся в истинной вере и святости». Земная Церковь соединяет верующих во Христа не только между собой, но и с Небесной Церковью. «Святая Церковь многообразно подвизается приближать нас от видимого к невидимому. Так, при тайнодействии она не только невидимых Ангелов присутствующими и сослужащими представляет, но и нам самим повелевает таинственно изображать в себе Херувимов. Так, она призывает нас торжественно творить память святых, пришедших из видимого в невидимое. И Провидение Божие частью привлекает нас к общению с ними через их видимые чудодейственные останки, частью же и сии скрывает от нашего видения, чтобы вера училась, и без помощи видимого, восходить к невидимому». В своей статье «Град или храм? – к вопросу о ключевых понятиях экклесиологических концепций блаженного Августина и святителя Филарета Московского» протоиерей Павел Хондзинский отмечал, что в основе экклесиологической концепции Августина Блаженного лежит прочтение Ветхого Завета как пророчества не только о Христе, но и о Церкви – граде Божием на земле, в то время как для святителя Филарета образ Церкви есть храм – дом молитвы, обитель Господня и новый град Небесного Царствия на земле. По слову апостола Павла, христиане на земле своего града не имеют, они град грядущий взыскуют – горний Иерусалим, а святитель Филарет Московский провозглашал, что Господь «устрояет новую ризу спасения, новые сосуды благодати, новый живой град Небесного Царствия на земли, Он несет избранные Им живые камни из ветхого града на свободное, чистое, высокое место, дабы здесь благословить новосозидаемую Церковь Свою». По пламенному исповеданию святителя Филарета Московского, Церковь непрерывно пребывает в благодати Божией – «пастыри и учители, или, иначе, священноначалие церковное должно сохраняться в Церкви непрерывно, так как непрерывно должно продолжаться созидание тела Христова», а потому «очевидно, что благодать тайнодейственная и чин священноначалия, по предречению Апостола, пребудут в Церкви во все времена, и хотя не всегда равно обильным потоком, но никогда непресекаемою струею потекут даже до пределов царства славы». С апостольским вдохновением свидетельствуя о непоколебимости Церкви до скончания веков, святитель Филарет Московский пояснял, что «Церковь Христова непоколебима, во-первых, в Самом Иисусе Христе, на Котором, как на вечном основании, навеки утверждена, и с Которым, как тело с главою, соединена союзом бессмертной жизни; во-вторых, она непоколебима в своем вселенском единстве, не так, чтобы никакая часть, большая или меньшая, не могла отпасть от сего единства, но так, что, несмотря на отпадение иногда некоторых частей, всегда остается единая, Святая, Соборная и Апостольская Церковь, сохраняющая чистое исповедание веры и учение жизни, неповрежденное Священное Писание и священное предание, и непрерывное преемство священноначалия и таинств».
По ходатайству Иисуса Христа Святой Дух сошел на апостолов и образовал Церковь, а благодать Его веет в Священном Писании и церковных таинствах, ибо в Евангелии слышатся «глаголы жизни» Христа Спасителя, а в таинствах действует благодать Божия. В таинства «Бог ввел Свою Божественную благодатную и спасительную силу, чтобы через них вводить ее в христиан». «Таинство есть священное действие, через которое тайным образом действует на человека благодать, или, что то же, спасительная сила Божия». Таинства – это драгоценные сосуды, в коих благодатная, Божественная сила, победоносная над злом, благопомощная для добра, заключена и открыта – заключена видимо, открыта невидимо, заключена для испытующего разума, открыта для верующего сердца». «Благодатью Всесвятого Духа в таинствах совершается дело, видимое в своих знамениях, невидимое в существе своем, таинственное в отношении между знамениями его и существом его, – дело, имеющее вид человеческого по своим орудиям, но воистину Божественное по силе, в нем действующей, не столько понятное для разума, сколько ощутимое верою, – может быть, не довольно ощутимое по нашему несовершенству, тем не менее действительное и существенное». Человек нуждается в спасении – никто из нас не мог бы спастись без искупительной жертвы Иисуса Христа и освящающей благодати Святого Духа, действующего в церковных таинствах, но Бог никого не спасает насильно – нужно участие нашей свободной воли, нужен подвиг личной веры – требуется «соответствовать благодати верою, тщанием и подвигом», «принимать сие семя вечной жизни верою, полагать оное в сердце любовью, углублять смирением, согревать молитвою и Богомыслием, питать или напоять слезами умиления, укреплять подвигами добродетели». Вера во Христе – это необходимое условие нашего спасения и восприятия благодати Святого Духа. «Душа без веры есть сосуд, запертый для благодати, а душа верующая – открытый. Вера открывает душу для принятия благодати». В Священном Писании сказано, что «все возможно верующему» (Мк.9:23), маловерие порицается, а герои веры – Авраам, Иов и Давид воспеваются. Вера имеет сотериологическое значение – «вера твоя спасла тебя» (Мф.9:22), а Христос совершал чудеса по вере приступающих к Нему. Вслед за апостолом Иаковом, святитель Филарет Московский предостерегал, что нас спасает живая вера, проявляющаяся в добрых делах: «Оправдание через веру, будучи тайною благодати еще во времена апостольские, превратно понимаемо было некоторыми плотскими человеками. Они хотели довольствоваться умозрительною и хладною верою и думали, что она как избавляет их от осуждения за беззакония, так освобождает от обязанности ходить в законе Божием. Сию то бесплотную мертвую веру осуждает Апостол Иаков и примером Авраама показывает, что истинная оправдывающая вера от дел совершается». «Истинно вселенская вера» есть та, «которая в Авеле множившую жертву принесла паче Каина; которая в Ное угодила Богу и спасла род человеческий от конечного истребления потопом; которая в Аврааме принесла в жертву Богу единородного сына и, сквозь отдаления многих веков, видела день Христов; которая в Моисее жезлом пресекла море и через бездну провела народ Божий; которая отверзала очи пророков и делала их современниками последующих событий; которая в учениках и свидетелях Иисуса Христа оставила все, чтобы идти в след Его, и потом Его силою исцеляла всякий недуг и всякую язву; с Ним ходила но водам, не умерла в ужасные дни смерти Его, прияла обетование Святого Духа по вознесении Его; повелевала именем Его всей природе, победила именем его целый мир его гонителей». Надежда есть необходимая спутница живой христианской веры, она есть «успокоение сердца в Боге с уверением, что Он непрестанно печется о нашем спасении и дарует нам обещанное блаженство». «Если верующий, но не вступивший на степень совершенной надежды, хощет изрещи слово и совершить дело веры, хотя не гору двинуть, но какое-нибудь препятствие, на пути спасения затрудняющее, удалить, помыслы сердца его разделяются и представляют ему, что желаемое им трудно, что Бог не всякому являет особенную Свою помощь, что времена чудодейственной веры прошли, и от таковых безнадежных помыслов дух веры рассыпается, слово его изнемогает и дело ее не совершается. Так не подвизающийся вступить на степень совершенной надежды и со степени веры упадает». «Вера рождает любовь, а надежда вместе с верою воспитывает» ее. Вера и надежда по отношению к любви есть «временные, приготовительные и частные добродетели ко всеобщей, полной и вечной», а любовь «всему верит, всего надеется, и никогда не отпадает» (1Кор.13:7–8). Любовь благотворно действует на веру и надежду, приобретает «доброе свидетельство совести» для человека, «утверждает надежду на милость Божию», а «надежда на Бога милосердного приводит за собою уверенность в средствах Его милосердия, или веру». Христианство есть религия любви, а потому если в нашем сердце нет любви, то мы не обретем спасение. Любовь есть дыхание Святого Духа, она животворит душу и делает нашу веру деятельной и спасительной, а без любви мы не унаследуем жизнь вечную и Царствие Небесное. Человеколюбие есть плод истинной и живой веры, а где нет любви, там нет и веры деятельной и спасительной. «Если кто усвоил себе веру сердцем, то есть, в глубине души почувствовал ее достоинство, святость и силу, возлюбил ее, прилепился к ней, то вследствие сего надлежит, по слову апостольскому, вселиться Христу верою в сердце (Еф.3:17), то есть внести в него Свою благодать, Свой свет, силу и жизнь, Свое мудрование, любовь и добродетель; и тогда такой человек возлюбит всех человеков, – иначе и быть не может, – любовью Христовою; и в любви и благодарности к пострадавшему и умершему за него готов будет пострадать и умереть за спасенных Его любовью и искупленных Его смертью; кратко сказать, по мере совершенства в вере будет совершен в человеколюбии. Таким образом, одно из двух: или человек имеет чистую веру, и купно, с нею человеколюбие, и вообще христианскую добродетель и непорочность, или, если сих не имеет, то пусть не будет дерзновенен, хвалясь одною верою, только словесною, или мысленною».
Рассуждая о последних судьбах каждого человека и мира – о сокровенных и сверхразумных тайнах эсхатологии личной и всеобщей, святитель Филарет Московский напоминал, что нам нужно помнить о смерти – наша земная жизнь скоротечна, а падший человек смертен, но душа его бессмертна и он не исчезнет в небытии, когда его тело возляжет во гроб: «Подлинно вся природа вопиет против ужасной мысли об уничтожении. Растения увядают и прозябают; зерно умирает, чтобы дать жизнь дереву или злаку; засыпает пресмыкающееся – и пробуждается окрыленным; грубейшие сущности разрешаются в тончайшие; свет удаляется и возвращается; времена оканчиваются и начинаются; исчезающие гласы воскресают в отголосках; все соразрушается для воссоздания, умирает для жизни, погибает для хранения: один ли человек, толь громкое имя, издаст минутный звук и более не отзовется? Напротив, если бы даже существование видимого мира могло сократиться в пределы земной жизни человеческой, бытию духа человеческого не свойственно было бы стесниться в существовании видимого мира. Бытия чувственные совершенствуются поспешно, и достигают своего назначения: человек, возрастая непрестанно и всегда чувствуя внутреннее воззвание к высшему совершенству, дотоле старается приблизиться к небу, доколе не снидет в землю; и возможно ли, чтобы сей сын неба родился токмо для младенчества и воспитания? Животные, водимые чувственностью, находят свое счастье и покой в удовлетворении нужд, ограниченных сохранением бытия. Человек, управляемый высшими побуждениями, живет более в будущем, нежели в настоящем, и не может насытить бесконечного желания. Неужели в сем случае владыка мира должен быть несчастней покоренных под ноги его? Неужели никогда не постигнет сего будущего, которое он столь неутомимо преследует? Неужели сие бесконечное желание могло быть насаждено в конечной природе? Что будут его высокие побуждения любви к Богу и ближнему, если один из сих предметов никогда не достигается, а другой всегда исчезает? Что будет кроткая добродетель, если дерзкое злодеяние, которое иногда упреждает ее в сникании благ земных, смешается с нею в прахе могилы и, может быть, переживет ее в памяти потомства? Жив Господь порядка, правды и благости, – и в Нем жива по смерти душа наша! Впрочем, сколь ни естественно сие умозаключение, признаемся, что естественный разум не может сделаться победителем смерти. Подобно малодушному воину, он гордится блестящим оружием, доколе находится вне опасности, но при виде врага трепещет и опускает оное из рук своих». Слагая дивный поэтический дифирамб царственному достоинству человека, святитель Филарет Московский не только провозглашал христианскую веру в бессмертие души, но и с проникновенным и трогательным библейским лиризмом, достойным книги Иова и Псалтыря, возвещал чаяние всеобщего воскресения мертвых и жизни будущего века: «Солнце заходит, чтобы взойти опять; звезды утром умирают для земного зрителя, а вечером воскресают; времена оканчиваются и начинаются; умирающие звуки воскресают в отголосках; реки погребаются в море и воскресают в источниках; целый мир земных прозябений умирает осенью, а весною оживает; умирает в земле семя, воскресает трава или дерево; умирает пресмыкающийся червь, воскресает крылатая бабочка; жизнь птицы погребается в бездушном яйце и опять из него воскресает. Если твари низших степеней разрушаются для воссоздания, умирают для новой жизни; человек ли, венец земли, и зеркало неба, падет во гроб для того только, чтобы рассыпаться в прах, безнадежнее червя, хуже зерна горчицы?». Когда человек умирает, то «состояние души человеческой по смерти определяется внутренним состоянием ее, и нет никакого чистилища, в котором бы она должна была выдержать огненное мучение, дабы приготовиться к блаженству (Ин.5:24). Нет нужды ни в каких других очищениях, когда кровь Иисуса Христа очищает нас от всякого греха». Всех нас ожидает Суд Божий и воздаяние: «Кто возбудил и сохраняет в себе жизнь (по вере во Христа), тот и во гробе не уснет в смерть, но и с одра тления воспрянет в нетление, в жизнь, в небо, в блаженство, во славу. Но кто, не подвизаясь проникнуть в высшую, блаженную жизнь духа, живет жизнью Ветхого Адама, проводит жизнь плотскую, чувственную, греховную, движимую помыслами страстей и похотей, тот среди признаков жизни погружается в действительную внутреннюю смерть, потому что грех содеян рождает смерть (Иак.1:15); потом, если не обратится и не покается, умирает видимою смертию грешника, которая люта (Пс.83:22), потому что ею, наконец, он переходит в смерть вечную, которую как бы ни желал он превратить в глубокий сон, чтобы забыться от ее мук, но не возможет, потому, что его непрестанно будить будут – огнь неугасающий, червь неумирающий, жупел кипящий, и будить будут не к жизни, но всегда к новой смерти». По суждению святителя Филарета Московского, «души усопших в вере» находятся в состоянии, соответствующем тому, «к чему приготовили себя в земной жизни» – одни на лоне Авраама (Лк.16:23) и в покое, (Прем.4:7), а иные – в сетовании и скорбях, как предвещал Иаков – «сниду к сыну своему сетуя во Ад» (Быт.36:35). Душам умерших с верою «к достижению блаженного воскресения вспомоществовать могут приносимые за них молитвы, особенно соединенные с приношением бескровные жертвы Тела и Крови Христовы, и благотворения, с верою совершаемые в память их». «Смерть тела не разлучает верующих с Церковью Христовою, которая, подобно виденной Иаковом лествице, стоит между небом и землею, простирается из видимого в невидимое, от нижних от земли степеней досязает до выспренней на небесах степени лицезрения Божия, призывая к вожделенному восхождению и допуская благословное снисхождение». Заветная кровь Иисуса Христа – Небесного Архиерея и пречистого Агнца Божиего – пролита за всех – и за праведников, и за грешников; каждому дарована возможность спасения и «во всеобщем воскресении участие иметь будут не только святые, но и грешные, не только блаженные, но и подлежащие осуждению в муку вечную». Настанет час и ход мировой истории завершится – это будет внезапным событием, ибо сказано в Священном Писании – «придет день Господень, как тать в ночи» (1Сол.5:2), ведь о дне и часе конца времен никто не знает, кроме всеведущего Бога, но совершится второе пришествие Иисуса Христа – «как молния исходит от восток и видна бывает даже до запада, так будет пришествие Сына Человеческого» (Мф.24:27). Царство Небесное не от мира сего, а христианство есть религия эсхатологическая, в ее основе лежит непрестанное чаяние – ожидание с надеждой второго пришествия Иисуса Христа: «Если желает кто собственным рассуждением исследовать, до какой степени надежда и непрестанное ожидание явления Христова входит в существо христианства, пусть советуется с лучшим своим разумением и совестью. Кто чувствует в себе грех, тому не существенно ли потребна твердая надежда совершенного прощения и очищения? Без сего не угрожало ли бы ему отчаяние, которое есть Ад в душе, прежде нежели низведет во Ад душу? Кто страждет, тому не существенно ли нужна отрадная надежда лучшего состояния? Кто испытывает или хотя видит несправедливость, тот для успокоения сердца и совести не имеет ли также нужды в надежде правосудия? Кто подвизается до изнурения, не имеет ли нужды в ободряющей надежде воздаяния?.. Что было бы с христианином, если бы он не надеялся и не ожидал непрестанно воскресения Христова, которое во всех частях, даже до тела смирения, должно преобразить его в славный образ Христов, причем, без сомнения, и малейшие останки нечистоты греховной исчезнут, и всякая брань греха, всякое искушение на веки прекратится?». Зазвучит труба Архангельская и явится Христос во всей силе и славе Божества Своего и в окружении сияющих Ангелов Своих – Он придет на облаке славы как Судия живых и мертвых. Это – радостный день второго пришествия Иисуса Христа и грозный день Страшного Суда. Все мертвые воскреснут в нетленных и духовных телах, а живые преобразятся. Все предстанут на последний Суд Господень – Христос и святые Его будут судить мир. Каждому воздаст Бог по делам его – праведники и кающиеся унаследуют небесное блаженство и жизнь вечную в горнем Иерусалиме, их слава будет различной от степени их веры, мудрости и добродетелей, а нераскаянные грешники пойдут в вечную муку с дьяволом и Антихристом – «они будут преданы вечной смерти, иди, иначе сказать, вечному огню, вечному мучению». «Судите посему, сколько теряет тот, кто теряет право видеть Бога? Мы, не видя Его ныне, по грубости наших чувств и естественной немощи, сколько от того терпим! Какая тьма в разуме! Какая пустота в сердце! Какой глад в желании! Но какой ужасной крайности достигнут сии бедствия, когда они будут не слабостию нашею, но бесконечными следствиями гнева Божия, когда сии случайности существа нашего перейдут в самую природу!.. Так отверженный Богом грешник предпочтет смерть своему состоянию; только он не найдет ее. Он будет умирать непрестанно, а не возможет умереть и один раз… Наказание осужденных на Страшном Суде не состоит в одном лишении благ и лицезрения Божия, но в действительном претерпении зол. Судия посылает их в огнь. Так угодно будет строгому Правосудию, чтобы человек весь был подвержен действию Его мщения, так как он весь предавался действию беззакония... Так отчуждение от Бога, угрызающее воспоминанием непорядков жизни, совершенное отчаяние, суть казни, снедающия душу, и постольку простираются на тело, поскольку сие соединено с нею. Огнь есть вещественное мучение, которое терзает тело и чрез него проходит в душу. И посему напрасно изъясняют сей огнь действием совести; напрасно вопрошают: какие это мучения? какой это огнь, который бы мог действовать на бессмертного человека? Но разве пределы разумения человеческого должны быть пределом Божия всемогущества? Кто может сие тленное «облещи... в нетление» (1Кор.;15:53) и сделать тело духовным, тому трудно ли приготовить столь тонкий и проницательный огнь, чтобы также был ощущаем бессмертным составом, как нынешний огнь нынешним телом... Тщетно некоторые, для смягчения сей страшной угрозы, прибегают к милосердию Божию. Но какое милосердие для тех, кои с непреодолимым упорством отвергают милосердие? Бог есть единое, бесконечное благо; уклонение от Него единое бесконечное зло. Бог создал человека для Себя; грехопадение удалило человека от Бога; милосердие паки открыло путь соединиться с Ним. Кто не следует по сему пути, тот, по закону Правосудия, остается подверженным вечному злу, как необходимому следствию удаления от Бога». В час второго пришествия Иисуса Христа и всеобщего воскресения мертвых не только совершится всеобщий Суд Божий, но и духовно преобразится вся природа – «сей тленный мир кончится тем, что преобразится в нетленный», будет новое небо и новая земля, на которую сойдет от Бога горний Град – Иерусалим, где Бог будет храмом и светильником, а блаженная и вечная жизнь Ангелов и святых будет нескончаемой и радостной Божественной Литургией.
Жизненный путь священномученика Серафима Звездинского
Господу нашему подобяся, преобразившемуся пред ученики, небесную красоту и свет любви Божия непрестанно являл eси, озаряя cим светом паству твою; чистотою души и любовию Серафимам уподобился ecи, служение архипастырское добре совершил ecи, с кротостью и смирением крест свой бестрепетно до конца понесл еси, и кровию своею обагрился ecи, непорочно за Христа до смерти пострадав; темже и нашу немощь духовную и телесную посети, и от всякия скверны греховныя сердца наша очисти, священномучениче Серафиме, отче наш.
Тропарь священномученику Серафиму Звездинскому, епископу Дмитровскому, глас 4
Священномученик Серафим Звездинский – ревностный учитель веры и наставник благочестия, архиепископ Дмитровский и один из великих подвижников Русской Православной Церкви в двадцатом веке, пламенный молитвенник, в юношеские годы тяжело заболевший и получивший чудесное исцеление, молясь преподобному Серафиму Саровскому, на протяжении всей жизни прибегавший к молитвенной помощи Пресвятой Богородицы, преподобного Сергия Радонежского и святого Николая Чудотворца; он – русский инок, духовниками которого были старцы Зосимовой пустыни – Алексий и Герман, по благословению которых он и принял монашество; он – вдохновенный проповедник, имеющий дар от Бога «глаголом жечь сердца людей», уже в годы учебы в Духовной Академии прославившийся своими огненными и трогательными проповедями настолько, что многие сравнивали его талант с даром святителя Иоанна Златоуста, прозвав его – Серафимом Среброустом. Все проповеди священномученика Серафима Звездинского проникнуты духом Нового Завета, они напоминают послания апостола Иоанна Богослова, овеяны библейским лиризмом и содержат глубочайшую духовную мудрость, запечатленную в проникновенных словах и нравственных наставлениях: «Цветите для Царствия Божия, завяньте совсем для ада. Будьте Божии, а не вражьи. Друг друга любите, друг друга прощайте, не укоряйте, не судите, гнилых слов не говорите. В мире со страхом Божиим живите, смертный страшный час воспоминайте и суд Христов нелицеприятный никогда не забывайте, храм Божий усердно посещайте, в грехах кайтесь. Святых Христовых Таин причащайтесь. Милость Божия и покров Царицы Небесной да будет со всеми вами отныне и до века. Аминь». Священномученик Серафим Звездинский – это православный подвижник и проповедник с поэтической натурой, по таланту и духу он близок величайшим вселенским учителям и проповедникам святой Церкви – святителю Григорию Богослову и святителю Иоанну Златоусту, он – поэт-молитвенник, со священным трепетом пророка Исайи приступающий к совершению таинств и Божественной Литургии, которую он любил всем сердцем и возвышенно истолковал в своих великолепных проповедях. Священномученик Серафим Звездинский – один из лучших литургистов за все историю Православной Церкви, а его проповеди о Божественной Литургии – не только возвышенное и таинственное изъяснение ее духовного смысла, но и хвалебная песнь Творцу и дивный поэтический гимн, прославляющий Литургию как драгоценнейшее сокровище, данное Богом для всех христиан, как духовную ось всей церковной жизни. В толковании Божественной Литургии святой Серафим Звездинский по красоте слога и глубокомыслию превзошел самого преподобного Максима Исповедника с его «Мистагогией». Как и для преподобного Иустина Поповича, для него Литургия – это сердце всех молитв и богослужений, прообраз и предвосхищение жизни будущего века. В боговдохновенных посланиях своих апостол Павел дал заповедь всем христианам – «непрестанно молитесь» (1 Фес.5:17), и, как истинный христианский подвижник, святой Серафим Звездинский исполнил апостольскую заповедь – он омолил всего себя – свой ум, свое сердце и свою волю, ибо молитва была для него дыханием жизни и таинством Богообщения. Учась в Духовной Академии, священномученик Серафим Звездинский каждый день молился Николаю Чудотворцу о том, чтобы Господь ниспослал ему дар слова и научил вдохновенно и красиво произносить проповеди, а во дни преподавания церковной истории в Вифанской семинарии, а затем в Московской семинарии он молился за всех учеников своих и «вынимал за каждого частицу на проскомидии». В своих духовных беседах святой Серафим Звездинский образно и метафорично сравнивал нашу мирскую жизнь с изменчивым и бурным морем: «вся наша жизнь – что иное, как не море, море безбрежное, непостоянное, бурное? Недаром и поется в одной церковной песне: «Житейское море, воздвизаемое зря напастей бурею, к тихому пристанищу Твоему притек, вопию Ти: возведи от тли живот мой, Многомилостиве!» (ирмос 6-го гласа, песнь 6). Море – жизнь наша... Волны на море то прибьют к берегу, то снова отхлынут... всплеснут – уйдут, вспенятся – исчезнут...». Наша земная жизнь есть плавание по бурному и изменчивому морю житейскому – скорби сменяются радостью, а мимолетные мгновения и дни счастья – печалью и испытаниями, все мирские блага – обманчивы и непостоянны, и нам не доплыть до конечной цели – тихой гавани Царства Небесного – без верного Кормчего, Которого надлежит звать с молитвой: «О, Господи Иисусе, прииди, поспеши на помощь, «приближися, приближися нам, везде Сый» – прииди и Сам управляй нами! Сам через волны житейского моря веди и приведи нас во Свой град – Иерусалим Небесный, идеже празднующих глас непрестанный и безконечная радость зрящих Твоего лица доброту неизреченную». Во всех письмах, духовных беседах и проповедях священномученика Серафима Звездинского ощущается возвышенное молитвенное настроение его духа – каждая его мысль о Боге и духовных вещах увенчивалась молитвой, каждое его размышление разрешалось в молитвенный возглас, обращенный к небесам: «Братья! Земля у нас есть драгоценная, нами забытая, нераспаханная – сердце, земля та зовется! Ея умиления дождь не орошает, и засыхает она… засыхает… Выходят оттуда хулы, рвение, зависть, татьбы, гнев, вожделение, всякая ненависть, грех всякий, всякая страсть… О, мой Господь, возставь, подними, причащением Таин Твоих Пречистых, святых, дорогих горечь греха услади, помилуй, помилуй, спаси! Спаситель! Христе мой! Te6e я молюсь: приди! Помоги: в суете я кружусь, ум мой разсеян, нечист и безплоден, сердце безчувственно, оледенело… О, как Петру, мне дай покаяние! Как мытарю, мне дай воздыхание! Слезы блудницы дай мне! Да велиим гласом взываю Тебе: Благий, Святый, Милосердный Боже, спаси! Боже, помилуй!». Миросозерцание святого Серафима Звездинского христоцентрично, он говорил, что каждый христианин призван украсить свою душу золотой цепью с восемью золотыми звеньями – хождением пред Богом, страхом Божиим, самоконтролем, покаянием, смирением, миром душевным, миром со всеми, Раем в душе – правдой, миром и радостью о Духе Святом, но обрести эти евангельские добродетели и стяжать благодать Святого духа можно только через молитвенную жизнь – особенно через Иисусову молитву, восемь слов которой, владыка сравнивал с восемью драгоценными камнями: «Есть восемь драгоценных камней, на которые можно купить дивную золотую цепочку с восемью золотыми звеньями. Эти камни следующие: «Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя грешнаго»… Ложась на ложе свое, отходя ко сну, твори непрестанно молитву Иисусову устами лишь, ибо иначе уже невозможно от утомления, но твори ее устами до тех пор, пока не погрузишься окончательно в глубокий сон. Просыпаясь, старайся, чтобы самая первая мысль твоя была молитвой к Богу, ибо бес стремится и сторожит твою первую мысль, стараясь овладеть ею, и тогда весь день будешь в его власти. Как проснешься, не оставайся лежать на ложе твоем, но немедленно вставай, чтобы не нагнал на тебя бес какого мечтания или мыслей неподобных». Священномученик Серафим Звездинский – выдающийся пастырь и архиерей Русской Православной Церкви, он – неугасимый светильник евангельской веры, мудрости и благочестия, еще при жизни «слывший за святого человека», верный Христу Спасителю до конца, он претерпел скорби и гонения за Православие, но не пал духом в отчаяние, находя утешение в молитве – арестованный и заключенный в Бутырской тюрьме, он написал акафист Христу Страждущему, где восклицал: «Имея пред очима моима, Иисусе, Спасе мой, преднаписанный Божественными Евангелистами образ Тебе страждущаго, всего уязвленнаго, се прихожду к Тебе аз страждущий, с неисцельными гноящимися язвами сердца моего страстнаго и, веруя несомненно, яко язвы Твоя – исцеление мое и болезни Твоя – здравие мое есть, сице вопию Ти: Господи, мой Господи, от беззаконных уст оплеваемый, безчествуемый, унижаемый, умилосердися, воззри на мя: страсть греховная душу мою безсмертную – дыхание уст Твоих – безчестит, унижает: исхитити мя от плена страсти сея потщися, погибаю. Иисусе мой, Сладчайший Иисусе, венчаяй землю цветами, тернием острым увенчанный, виждь, колико острых терний, нелепых помышлений, неподобных мечтаний терзает главу мою: исторгни их, молю, и цветами благих мыслей, святых чувствований украси мя. Христе мой, Пресладкий Христе, одеяйся светом яко ризою, в ложную багряницу от области темныя облаченный, ризу мне подаждь светлу, яко лежу наг пред враты Твоими и срамляюся, стыждуся плоти своея. Сыне Божий Единородный, на небесех от Ангел с трепетом священным и любовию огнепламенною присно окружаемый, на земли же страха ради всеми оставленный, исполни всего мя дерзновения и мужества, да никоего же убоюся страха человеческаго, никия муки, самыя лютейшия, да дерзновенно Тя исповедаю, Твое величие проповедуя: Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, в несении креста спасительнаго, десницею Твоею мне низпосланнаго, укрепи мя, вконец изнемогающаго!». Пройдя крестным путем православного исповедника и мученика, Серафим Звездинский был расстрелян 26 августа 1937 года, войдя в сонм святых Небесной Церкви, пламенно и непрестанно молясь за всех живущих на земле, а его жизненный путь – высокий пример для всех православных христиан.
Священномученик Серафим Звездинский (в миру – Николай Иванович Звездинский) родился 7 апреля 1883 года в Москве в семье настоятеля единоверческой Троице-Введенской церкви протоиерея Иоанна Звездинского и был назван Николаем в честь святого Николая Чудотворца. Отец будущего архиерея и проповедника Русской Православной Церкви – Иоанн Гаврилович Бонефатьев происходил из среды старообрядцев-беспоповцев, но уверовав в истинность Православия, отправился пешком, пройдя почти тысяч верст из Солигалича в Петербург, с прошением причислить его к Православной Церкви и был принят с новой фамилией – Звездинский. После присоединения к Православной Церкви, Иоанн Звездинский, равно как и два его брата, перешедшие в Православие, был проклят своим разгневанным отцом – раскольником Гавриилом Илларионовичем, и тяжко переживал родительский гнев, но в то же время он нашел утешение в молитвах и богослужениях, став чтецом при храме на Волковом кладбище в Петербурге. По милости Божьей у Иоанна Звездинского открылся редкий музыкальный талант и чудный певчий голос, а женившись на дочери священника – Евдокии Васильевне Сланской, славящейся не только внешней красотой лица, но и сокровенной духовной красотой кроткого духа, воспетой апостолом Петром, он принял духовный сан и стал священников во Ржеве, где у него родился старший сын Михаил, а «младенцы Константин и Ольга отошли к Господу». В восьмидесятых годах XIX века Иоанн Звездинский стал настоятелем Троице-Введенской церкви, где стал знаменит и почитаем за пламенную молитвенность, неутомимость в пастырских трудах, подвижническую жизнь, добросердечие и прекрасный певчий голос, а также – как проповедник, обративший многих старообрядцев в Православие. На шестой недели Великого Поста – 7 апреля 1883 года, в день, посвященный памяти святителя Николая Чудотворца у Иоанна и Евдокии родился сын, нареченный Николаем – будущий владыка Серафим Звездинский, который с малых лет воспитывался в атмосфере христианского благочестия, храмовых богослужений и молитвы. С юношеских лет Николай Звездинский почитал святого Николая Чудотворца как своего небесного покровителя и на протяжении все жизни усердно подражал ему в ревности о чистоте Православия и самоотверженной любви ко Христу и Его святой Церкви, часто вспоминая слова из Триоди Постной, которые читались в день его рождения за церковным богослужением и находя в них пророчество о своем монашестве: «Даждь Ми, сыне, твое сердце, очи же твои Мои пути да соблюдают» (Притч.;23:26). Вскоре в семействе Звездинских родилась вторая дочь, названная Екатериной, но после родов, незадолго до престольного праздника Введения во храм Пресвятой Богородицы скончалась Евдокия – горячо любимая жена Иоанна Звездинского, который перед выносом ее гроба в великой скорби и с горьким плачем распростерся по земле и предал в молитве себя и осиротевший детей благой воле Бога Вседержителя. Прожив всего шесть лет, умерла и Екатерина – дочь Иоанна Звездинского. С нежной любовью и лаской воспитывая своих детей, Иоанн Звездинский стремился привить каждому из них любовь к храму, богослужению и церковному пению, он брал с собой своего сына Николая на ночные службы, велел подставлять скамейку к аналою с Часословом, чтобы маленький Коля мог читать на клиросе. Однажды Коля вошел в алтарь через Царские врата, а видевшие это уверенно сказали, что в будущем мальчик станет служителем престола Божиего, что и свершилось. В алтаре Николая поразило изображение Страстей Христовых, а спустя много лет, окидывая мысленным взором свою жизнь, он говорил: «Видно, папа за меня молился в то время. Может быть, он испросил у Бога молитвы, несения Креста на Голгофу и Воскресшего Господа». Как замечает И.Г. Менькова, Николай Звездинский рос мягким и добросердечным, воспитываясь в атмосфере церковной жизни, «дома его любимым занятием было брать кадильницу и кадить. Для этого приспособили старенькую лампадочку на цепочке – сестра хранила ее до его архиерейской хиротонии. Великим постом готовился Коля ко Святому Причащению. Исповедовался у отца Григория, старого священника, который требовал, чтобы исповедник знал наизусть псалмы Давидовы, и в наставление приводил слова Священного Писания: «Мужа льстива гнушается Господь». А в полумраке храма, при множестве мерцающих лампад он видел, как тянулись вереницы к отцу Иоанну за разрешительной молитвой и слышалось: «Чадо... прощает тя Христос невидимо... и аз грешный...» – и опять: «Чадо... прощает тя Христос невидимо... и аз грешный…». Долго в тишине движется очередь исповедников. С радостью встречал Коля Святую Пасху, стоял около отца, принимавшего поздравления». С юных лет Николай всем сердцем возлюбил церковное богослужение и находил величайшее счастье в том, чтобы молиться в храме и участвовать в Божественной Литургии.
После обучения в церковном училище, Николай Звездинский учился в Московской духовной семинарии, где выучил наизусть величественную оду русского поэта Державина «Бог» и признавался: «Из всех наук я любил одну лишь науку – богословие. Если изучать, то Бога: это единственно святое, драгоценное и нужное». На третьем курсе Московской духовной семинарии Николай тяжело заболел гнойным лимфаденитом – неизлечимой в то время болезнью. Никакие лекарства не облегчали страшных страданий Николая, от которых он грыз подушку, чтобы сдержать вопли боли, но в это время игумен Иерофей Мелентьев – друг и почитатель его отца – Иоанна Звездинского, привез с собой образок старца Серафима Саровского, еще не прославленного в лике святых, и сказал Иоанну: «Отец протоиерей, не теряй надежды, не скорби чрезмерно. Старец Серафим творит предивные чудеса, с верой к нему обращающимся дарует исцеления бесчисленные и преславные, и нет для его молитвы ничего невозможного. Проси его, он исцелит и твоего сына». Вручив Николаю образ преподобного Серафима Саровского, Иоанн сказал своему сыну: «Вот, Коля, тебе истинный врач, проси его, он исцелит». С горячей молитвой и слезами Николай принял нежданный дар и припал к образу Серафима Саровского – молясь до тех пор, пока от бессилия не уснул, а когда проснулся, то обнаружил, что боль исчезла и болезнь отступила. Изумленный свершившимся чудом, о. Иоанн Звездинский под присягой перед Крестом и святым Евангелием свидетельствовал об исцелении своего сына по молитвам старца Серафима Саровского от гнойного воспаления желез, грозившего неминуемой смертью, а в письме к игумену Иерофею Мелентьеву писал: «В этот незабвенный день через посланного Вашим Высокопреподобием в 6 часов вечера я получил книгу «Житие старца Серафима» и образок его на белой жести; я этот образок принес к страждущему сыну, попросил его перекреститься и с верою приложиться к образу преподобного; он с трудом перекрестился, поцеловал образ и приложил к больному месту... О дивное чудо! Болезнь утихла, страдания прекратились, больной успокоился. Ночью, сидя в постели, он молился и несколько раз целовал образок. В 5 часов утра он впал в забытье и уснул; через час просыпается и приглашает сестру, говоря: «Я весь мокрый, должно быть сильно вспотел», – но она увидела, что нарыв прорвался, белье и постель вся покрыта гноем, которого вытекло весьма много. В настоящее время сын мой совершенно поправился. Таковое милосердие Божие, оказанное моему сыну Николаю за молитвы святого старца Серафима, свидетельствую я и дети мои своею подписью и приложением именной печати. Вашего Высокопреподобия сердечно благодарный сомолитвенник и покорный слуга протоиерей Иоанн Звездинский, благочинный единоверческих церквей, Московской единоверческой Троицкой церкви». В слове, произнесенном во время посвящении в сан епископа, святой Серафим Звездинский так вспоминал о чуде своего исцеления: «Ты влек меня, Господи, к служению Тебе и гласом хлада тонка, тихим веянием ветра благодати Твоей, влек и бурею земною, вихрем крепким… А когда я дерзнул сопротивляться Тебе, послал Ты мне болезнь лютую, от которой восстать живым я не чаял, будучи приговорен к смерти двумя врачами: гомеопатом и аллопатом. И когда врата смерти раскрылись уже предо мною, предстал у одра болезни моей врач небесный, чудно меня исцеливший, в память чего и воспет был святой сей в песнях духовных покойным отцом моим, протоиереем Иоанном». С тех самых пор образ старца Серафима Саровского стал семейной реликвией и почитался как икона, хотя на изображении его еще не было нимба, ибо Серафим Саровский в то время еще не был прославлен Русской Православной Церковью в лике святых, но святость его стала неоспоримой истиной для Николая Звездинского, который 26 сентября 1908 года будет пострижен в монашество с именем Серафим в честь своего исцелителя – преподобного Серафима Саровского. Незадолго до поступления в Духовную Академию, еще будучи воспитанником Московской семинарии, в1903 году Николай Звездинский стал свидетелем и участником торжественного и незабываемого события – прославления преподобного Серафима Саровского и открытия его мощей, а его отец Иоанн, исполненный благодарности за спасение сына, с радостью исполнил поручение Священного Синода написать стихиры, канон, тропарь и кондак преподобному Серафиму Саровскому. Во дни своей юности Николай Звездинский, как идеалист с поэтической натурой, пережил возвышенные чувства и романтическую влюбленность в свою ровесницу – Татьяну Филиппову, воображая ее Ангелом во плоти, чистой и прекрасной девушкой, глубоко привязавшись к ней сердцем, но сама Татьяна оставалась к нему холодной и безучастной. Как замечает И.Г. Менькова: «Сердце тосковало. Грустные мелодии и стихи, одинокие прогулки, слезы перед Распятием... Чувство это длилось всю юность, захватило и молодые годы». По рассудительному слову проницательного старца Зосимовой пустыни Алексия: «Господь нарочно привязал сердце его к сей девице, дабы возвышенной любовью оградить от увлечений более грубого характера, свойственных юношам». Время шло и здоровье протоиерея Иоанна Звездинского пошатнулось – врачи нашли у него диабет, а в последние годы жизни он уже не имел физических сил священствовать, находился на лечении в санатории «Надеждино», куда к нему приезжал Николай, впоследствии со скорбью вспоминая о последних годах жизни своего болящего отца: «Тяжелый камень был у меня на сердце, когда я видел его в светской обстановке. Сердце сжималось от невыносимой грусти и боли при разлуке. Он провожал меня, и долго виднелась его маститая фигура в белом подряснике; опершись на пастырский посох, прощальным взором он провожал меня». После окончания семинарии, Николай Звездинский поступил в Московскую Духовную Академию, где был одним из лучших студентов и прославился как проповедник – жители Сергиева Посада и братья Троице-Сергиевой Лавры приходили послушать студента Звездинского, а его сочинения стали печататься в богословских журналах. Изумляясь глубокомыслию, образностью и поэтичностью проповедей Николая Звездинского, Е.Л. Четверухина вспоминала: «Какие же блестящие и интересные проповеди стал он говорить, еще будучи студентом Академии! Какой красивый голос у него, какая прекрасная дикция! Мне довелось слышать его только один раз за всенощной под праздник Введения во храм Пресвятой Богородицы, но до сих пор словно звучит в моих ушах его голос». По восторженным отзывам преподавателей Московской Духовной Академии, в сочинениях Николая Звездинского были «собраны из святых отцов поучения, как бриллианты, рассыпанные всюду, – все воедино». Учась в Духовной Академии, Николай Звездинский старался читать богословскую и нравственно-аскетическую литературу, жить подвижнической жизнью и молиться, но по строгим порядкам студентам весь день приходилось находиться на людях, было трудно найти время для уединенных молитв. В то бурное время началось повсеместное брожение умов – в учебные заведения проникал мятежный дух, в стенах Академии стали процветать разнообразные и не всегда легальные кружки, а некоторые профессора так не любили студентов, стремившихся к духовной жизни, монашеству и иерейскому служению, что незаслуженно снижали их отметки. В годы обучения в Московской Духовной Академии духовником Николая Звездинского стал старец Зосимовой пустыни Алексий Соловьев, который стал наставлять своего духовного сына.
В сочельник праздника Крещения Господня 1907 года скончался отец Николая – протоиерей Иоанн Звездинский, умерший с ударом церковного колокола, зовущего народ на богослужение ко всенощной. На последнем году обучения в Духовной Академии Николай Звездинский познакомился с архимандритом Чудова монастыря Арсением Жадановским, ставшим его другом и наставником. В Чудове монастыре Николай познакомился и с прозорливым старцем Герасимом, который пророчески сказал о Звездинском – «это наш будущий настоятель, архимандрит Чудовский». В сентябре 1908 года Николай Звездинский, вознамерившийся посвятить всю свою жизнь служению Богу, посетил Зосимову пустынь с просьбой о благословении на монашеский постриг, а получив благословение от старца Алексия, Николай был пострижен в монашество с именем Серафим – в честь преподобного Серафима Саровского. В письме к своему брату Михаилу, Николай Звездинский описал душевные переживания и внутреннюю духовную борьбу, предшествующую монашескому постригу: «внутреннее решение быть иноком внезапно созрело и утвердилось в душе моей 27 августа. 1 сентября я словесно сказал о своем решении Преосвященному ректору, оставалось привести решение в исполнение. Решение было, не было еще решимости – нужно было подать прошение. И вот тут-то и началась жестокая кровная борьба, целая душевная трагедия. Подлинно был «силен я и трясыйся», за этот период времени до подачи прошения. А еще находятся такие наивные глупцы, которые отрицают существование злых духов. Вот если бы пришлось им постригаться, поверили бы тогда! Лукавый не хотел так отпустить меня. И, о, что пришлось пережить – не приведи Бог! Ночью неожиданно проснешься, бывало, в страхе и трепете. «Что ты сделал, – начнет нашептывать мне, – ты захотел быть монахом? Остановись, пока не поздно». И борешься, борешься: какой-то страх, какая-то непонят¬ная жуть сковывает всего, потом в душе поднялся целый бунт, ропот, возникла какая-то бесовская ненависть, отвращение к монахам, к монашеским одеждам, даже к Лавре. Хотелось бежать, бежать куда-то далеко-далеко. Борьба эта сменялась необыкновенным миром и благодатным утешением – то Господь подкреплял в борьбе. Эти минуты мира и благодатного утешения я и назвал в письме к тебе «единственные святые, дорогие, золотые минуты». А о минутах борьбы и испытания я умолчал тогда. 6 сентября я решил поехать в Зосимову Пустынь к старцу, чтобы испросить благословения на подачу прошения. Что-то внутри не пускало меня туда, силясь всячески задержать и остановить. Помолился у Преподобного и поехал. Беру билет и только хотел садиться в вагон, вдруг из одного из соседних вагонов выходит Таня Филиппова и направляется прямо навстречу мне. Подумай, никогда, кажется, не бывала у Троицы – индифферентка, а тут вот тебе, приехала, и именно в такой момент! Я не описываю, что было со мной, целый рой чувств и мыслей поднялся в душе, хотелось плакать, одна за другой стали проноситься светлые нежно-ласковые картины семейной жизни, а вместе с тем и мрачные, страшные картины монашеского одиночества, тоски, скуки и уныния. О, как тяжко, тяжко было! И был момент, когда я хотел (с болью, покаянным чувством вспоминаю об этом) отказаться от своего решения, подойти к ней и поговорить. И, о, конечно, если бы не благодать Божия поддерживающая, я отказался бы от своего решения, ибо страшно было. Но нет – лукавый был посрамлен. Завидя, что Таня Филиппова подходит по направлению ко мне и так, словно участливо, посматривает на меня, я поспешил скорее войти в вагон и там скрылся, сел так, чтобы нельзя было видеть ее. Поезд тронулся. В Зосимовой пустыни старец много дивился и не велел больше медлить с прошением. «Иначе, – сказал он, – враг и еще может посмеяться». Когда монашеский постриг совершился, то новопостриженный инок Серафим послал из Сергиева Посада письмо своему брату Михаилу: «Дорогой, родной мой брат! Христос посреди нас!.. Как выражу я то, что переживала и чем теперь живет моя душа, какими словами выскажу я то, что преисполнило и преисполняет мое сердце… Монах я теперь, как это странно, непостижимо и страшно. Новая одежда, новое имя, новые, доселе неведомые, никогда неведомые думы, новые, никогда не испытанные чувства, новый внутренний мир, новое настроение, все, все новое, весь я новый до мозга костей. О, какое дивное сверхъестественное действие благодати. Всего переплавила она меня, всего преобразила. Пойми ты, родной, меня, прежнего Николая (как не хочется повторять мирское имя), нет больше, совсем нет, куда-то взяли и глубоко зарыли, так что и самого маленького следа не осталось… Умер я и перешел в другой мир, хотя телом я еще здесь. Что чувствовал, что пережил я, когда в монашеском одеянии стоял перед образом Спасителя у иконостаса с крестом и свечой, не поддается описанию. Всю эту ночь по пострижении провел в храме в неописуемом восторге и восхищении. В душе словно музыка небесная играла, что-то нежное-нежное, бесконечно ласковое, теплое, необъятно любвеобильное касалось ее, и душа замирала, истаивала, утопала в объятиях Отца Небесного… Кратко сказать тебе, родной мой, о моей теперешней жизни, скажу словами одного отца Церкви – инока: «Если бы мирские люди знали все те радости и духовные утешения, кои приходится переживать монаху, то в миру никого бы не осталось – все ушли бы в монахи; но если бы мирские люди наперед ведали те скорби и муки, которые постигают монаха, тогда никакая плоть не дерзнула бы принять на себя иноческий сан, никто из смертных не решился бы на это». О, какое счастье, глубокая правда, великая истина, и какой в то же время великий и долгий подвиг… Слава Богу за все!». По уставу новопостриженному икону Серафиму надлежало пробыть в Гефсиманском скиту три дня и три ночи, а так как в Академии был престольный праздник, то его оставили на пять дней и ночей. В непрестанной молитве и Богомыслии находясь в храме Успения Пресвятой Богородицы, Серафим Звездинский вкушал только просфору по ежедневном причащении Святых Тайн Христовых, а навещавший его монах обеспокоенно спрашивал: «Жив ли ты, отец Серафим? А то ведь здесь новопостриженные и умирают». По исповедальному признанию святого Серафима Звездинского в эти дни и ночи он пережил страшную духовную брань: «Неожиданно в душе поднялся ропот, ужас, страх и отчаяние: что я сделал?! Зачем стал монахом? Потерял все. Заживо себя похоронил. На душе холод, бесчувствие, что делать? Куда деваться, сердце рвалось на части, душа металась – готов об стену биться. И вдруг грохот – все зашаталось, иконостас с грохотом провалился, и адский сатанинский хохот раздался под церковными сводами. То было диавольское наваждение, его адское стреляние и омрачение. Но Христос Спаситель рассеял его Своей благодатью. Свет, мир, тишина и сладостная радость наполнили сердце, и все вокруг утихло: иконостас стоит на месте, кругом благоухание... Слава Тебе, Христе Царю, слава Тебе... Христос моя сила, Бог и Господь, – честная Церковь боголепно поет, взывающи». После семи дней духовных испытаний и уединенных молитв, старец Ипполит, прочитав молитву, завершил обряд пострижения и начался иноческий путь священномученика Серафима Звездинского. В торжественный день иконы Казанской Божией Матери – 22 октября 1908 года Серафим Звездинский был посвящен в иеродиакона, а 8 июля 1909 года он был посвящен в сан иеромонаха. В 1909 году завершилось обучение святого Серафима Звездинского в Московской Духовной Академии, а по окончанию курса он написал великолепный богословский труд на соискание степени кандидата богословия – «Учение Иоанна Златоуста о спасении», о котором благосклонно и одобрительно отозвался известный профессор А.Д. Беляев: «Крупное достоинство труда отца Серафима – полная самостоятельность в его сочинении. Все, что он написал, ничего и ни у кого им не заимствовано, за исключением только слов самого Златоуста. Другое достоинство его сочинения – документальность. Чуть не на каждой странице он говорит словами Златоуста. Но в этом достоинстве заключается и слабая сторона сочинения, та именно, что автор сочинения уж слишком отступает на задний план, систематически излагая мысли Златоуста, но мало их изъясняя и оценивая. Должно отметить, что автор сочинения с таким высоким почтением относится к творениям Златоуста, что, может быть, даже не считал себя вправе подвергать оценке учение его о спасении. Автор сочинения вполне достоин степени кандидата богословия».
Окончив академический курс, иеромонах Серафим Звездинский был назначен преподавателем церковной истории в Вифанскую духовную семинарию, а с 21 сентября 1912 года он стал преподавателем гомилетики – искусства проповедничества в Московской духовной семинарии. Во время своей преподавательской деятельности святой Серафим Звездинский произвел глубокое впечатление и покорил сердца учащихся своим пастырским словом и своей подвижнической жизнью. Впоследствии владыка Серафим вспоминал: «Я молился за каждого своего ученика. Вынимал за каждого частицу на проскомидии, и это, видимо, чувствовали они своими душами». На престольный праздник апостола Иоанна Богослова в Вифании состоялась Божественная Литургия, которую служил митрополии Владимир Богоявленский – звучало чудное пение и у всех молящихся был духовный подъем – «торжество на душе», а иеромонах Серафим Звездинский произнес проповедь об апостоле Иоанна Богослове, стоявшем у Голгофского Креста в момент страшных крестных мук Сына Божиего, зревший Его кровавые раны и мученическую смерть. В своей проповеди Серафим Звездинский увещевал верующих следовать за страждущим Христом и быть верным Ему, стоять на страже Господней и не страшится страданий, ибо многими скорбями нам надлежит войти в Царство Небесное, а верный до конца – спасется и обретет венец жизни. Иеромонах Серафим Звездинский хранил верность монашеским обетам, он жил уединенной, пребывал в посте и молитве, днем молился Иисусовой молитвой, а по ночам взывал к Богу с проникновенными словами и с укором совести обращался к душе своей: «Душе окаянная, бедная, душе моя страстная, грешная! Возстани! Воспряни! Что спиши? Конец ведь уже приближается, смутиться ты имаши! Возстани! Воспряни! От сна пробудись! Душе окаянная, бедная, душе моя страстная, грешная! Обратись, возстени, возопий: «Сердцеведче, ущедри меня! Сердцеведче, помилуй меня! Сердцеведче, спаси Ты меня!». Душе окаянная, бедная, душе моя страстная, грешная! Грехи твои тайные, мысли, от взоров сокрытыя, Бог назирает, Бог знает. Убойся! Покайся! Обратись, возстени, возопий! «Сердцеведче, ущедри меня! Сердцеведче, помилуй меня! Сердцеведче, спаси Ты меня!». В письме к своему брату Михаилу, святой Серафим Звездинский писал, что духовная жизнь и монашеские подвиги были бы невозможны для человека, если бы не благодать Божия и причастие Святых Христовых Тайн – святейшее таинство Евхаристии было для него духовной основой и сердцевиной всей христианской жизни, а Бог – источником сил и надежды, высочайшей Святыней и Спасителем, без Которого невозможно преуспеть в вере, мудрости и благочестии: «Приходится мне порою очень и очень трудно, изнемогаю и прямо сознаюсь, если бы не помощь Божия, если бы не причащение Святых Таин Христовых, я совсем бы умер. Враг и грех, внутри живущий, исказил бы вконец всю душу, трудности преподавания окончательно обессилили бы меня. Господь помогает, и я жив. И даже иногда весел и радостен, чувствую себя необыкновенно счастливым. Да, мой милый, трудно порвать с миром, и тот, кто порывает с ним, кто становится монахом, тот чудо содевает, невозможное творит. А без Бога бывает разве истинно чудесное? Помощь Божия сугубо потребна здесь, и без помощи Божией, действительно, ничего не сделаешь». Весной 1912 года архимандрит Арсений Жадановский предложил иеромонаху Серафиму Звездинскому отправиться с паломничеством в Иерусалим – их путь оказался нелегким, оба страдали от морской болезни, но достигнув Святой Земли, они служили у Гроба Господня, со слезами молясь Господу, а затем – поднялись на Елеонскую гору, побывали в Вифлееме и Назарете. Во время паломнического путешествия Серафим Звездинский заразился малярией и был при смерти, но исцелился и выздоровел: «Я лежал в жару, почти без сознания. Подошла ко мне сердобольная старица, обслуживавшая путников: «Что это ты, батюшка, заболел лихорадкой-то, нетрудно тебе и поправиться. Вот я сварю тебе питья, напьешься и тут же поправишься». Сварила бальзам, напоила густым ароматным питьем. На другой день я чувствовал себя совершенно здоровым». Со времени монашеского пострига святому Серафиму Звездинскому стал особенно близок Чудов монастырь, где настоятелем был архимандрит Арсений Жадановский, а когда архимандрит Арсений был рукоположен во епископа Серпуховского, то иеромонах Серафим был избран настоятелем монастыря. В книге «Житие епископа Серафима Звездинского. Письма и проповеди» рассказывается, что духовные узы и дружба между архимандритом Серафимом Звездинским и епископом Арсением Жадановским не прервались, более того – по смирению и послушаю Серафим ничего не делал без согласия Арсения и совета с ним. В это время архимандрит Серафим Звездинский прославился на всю Россию как пламенный проповедник – «московский Среброуст», чьи речи согревали сердца людей и воспламеняли их любовью к Богу и Его святой Церкви, побуждали к молитве и чтению Библии, а одна прихожанок Чудова монастыря восторженно писала в своем письме: «Дорогая сестра, твоими молитвами ныне паки Господь приводит меня к описанию дорогих моему сердцу воспоминаний... Каждое праздничное богослужение отца Серафима соединялось с горячей проповедью о любви ко Христу, о Его страданиях, о Его вечной всепрощающей любви к роду человеческому. Помню проповеди о том, что Антоний Великий, уязвленный Христовой любовью, «оставил мир и яже в мире», о том, что всепрощающий Христос Спаситель имеет на каждой язве своих распятых рук «прощаю, разрешаю». Помню грозное обличение неверных, помню хвалу родившемуся Богу, Его угодникам, Его Божественному Промыслу, Его милосердию...». Как настоятель архимандрит Серафим Звездинский стал известен своей «строгостью» и требовал от всех иноков соблюдения монашеского устава, ставя в пример мирян-тружеников: «Миряне несут тяготу на фабриках, заводах и трудах, поэтому монахам должно со смирением являться на молитвенное бдение в урочный час». В драматичные годы Первой мировой войны Серафим Звездинский не только проповедовал о верности Христу и церковному Преданию, нравственно-аскетическом идеале и соблюдении церковных канонов, о страданиях Иисуса Христа и жизнь по Его заповедям, но и написал ряд богословских произведений, опубликованных в журналах «Душеполезное чтение» и «Голос Церкви»: в 1915 году вышло в свет его сочинения «Ангелы. Ангельский мир по учению Православной Церкви» и «Иноческий быт в описании преподобного Нила Синайского», в 1916 году – «Покаянный плач» и «Страничка из жизни Чудова монастыря при митрополите Филарете», а в 1917 году – «Страдания Господа нашего Иисуса Христа по благочестивым сказаниям святой старины».
Перу священномученика Серафима Звездинского, как вдохновенного поэта-молитвенника и богослова, принадлежит одно из лучших произведений об Ангелах в истории богословской литературы, ведь его богословский этюд «Ангелы» – это шедевр православной ангелологии. Начиная свои богословские рассуждения со слов Символа Веры как с высокой литургической ноты – «Верую во Единого Бога... Творца небу и земли, видимым же всем и невидимым», Серафим Звездинский замечает, что всемогущий Господь Бог есть Творец двух миров – духовного и материального, Он – Поэт и Музыкант неба и земли, дивно украсивший вселенную, ибо все сотворено Им премудро и прекрасно, но вся чувственная красота земного мира есть лишь отблеск и бледная тень вечной красоты горнего мира, населенного блаженными небожителями – Ангелами: «Много дивных красот рассеяно перед нашими взорами щедродательной десницей Вышнего. Поля, луга, желтеющие нивы, испещренные изумрудными цветами, одетыми так, как и Соломон не одевался во всей славе своей, дремучие леса с их несмолкаемыми трелями пернатых, дикие горы, ущелья и скалы, застывшие как бы в своей величавой задумчивости, море безбрежное, синее, со своими пенящимися бурливыми волнами, тихий ручеек, мирно и нежно журчащий где-либо в зеленой долине, звонкая песнь жаворонка, уносящаяся ввысь, небо тысячеокое, звездное – все это, и в поле каждая былинка, и в небе каждая звезда, – все мироздание полно таких неизъяснимых красот, что, правда, по признанию одного учителя Церкви, не выдержал бы ум, не вместило бы сердце, если бы мы, рождаясь сразу взрослыми и сознательными, вдруг увидали бы все эти красоты; правда, понятен становится и восторженный гимн Царя-псалмопевца в честь творца всей этой красоты: «Яко возвеличишася дела Твоя, Господи, дивна дела Твоя, Господи, вся премудростию сотворил ecи! Господи, Боже наш! Как чудно имя Твое по всей земле! ...Взятся великолепие Твое превыше небес!» (Пс. 103:24, 8:2) Но... что суть все эти видимые красоты в сравнении с невидимыми! Что суть эти видимые красоты, как не отблеск, как не тени от незримого очами? Есть, возлюбленные, за этим видимым нами звездным небом, есть другое небо – небо небес, куда восхищен был некогда великий апостол языков и где слышал и видел он то, «ихже око не виде и ухо не слыша, и на сердце человеку не взыдоша» (1Кор.2:9). Небо это также усеяно звездами, но такими, которых мы и представить теперь себе не можем, звездами, никогда не спадающими, присно сияющими, утренними звездами, как написано в Писании: «при общем ликовании утренних звезд... утверждены были основания земли и положен краеугольный камень ее» (Иов. 38:6–7). Эти утренние звезды – Ангелы Господни». Богословие священномученика Серафима Звездинского всецело церковно – в своих возвышенных рассуждениях он всегда опирается на Библию и святоотеческие писания, излагая свои мысли образно, поэтично и вдохновенно – в том числе и мысли об Ангелах – первенцах Божьего творения, вестниках Его воли и грозном небесном воинстве Всемогущего: «Ангелы... Что же они такое? Что это за существа? Много ли их? Что делают, как живут они на небе? Бывают ли они когда-нибудь на земле у нас? Что такое Ангелы? У всех народов, во все времена, вместе с врожденной мыслью о Боге всегда жила мысль и то или иное понятие и о мире ангельском. И мы, хотя и не видали ангелов телесными очами, но можем начертать их образ, можем сказать, что они за существа: в нашей душе глубоко внедрена мысль о них; мысленно каждый из нас представляет себе Ангелов. Ангел... Не правда ли, когда мы своими устами произносим это слово, или слышим его произносимым устами других, или, когда мы размышляем об ангеле, то всякий раз это имя вызывает в нас представление о чем-то необыкновенно светлом, чистом, совершенном, святом, прекрасно нежном, о чем-то таком, к чему невольно рвется душа, что она любит, пред чем преклоняется? И все, что ни подмечаем мы на земле святого, светлого, чистого, прекрасного и совершенного – все это есть у нас склонность называть и обозначать именем ангела. Смотрим мы, например, на миловидных детей, любуемся их доверчивыми глазами, их наивной улыбкой, и говорим: «как ангелы», «ангельские глаза», «ангельская улыбка». Слышим стройное, умилительное пение, звонкие, нежные голоса, прислушиваемся к их всевозможным переливам и мелодиям, то тихо-грустным и задумчивым, то восторженно-торжественным и величественным, и говорим: «словно на небе, как Ангелы поют». Побываем ли мы в семье, члены которой живут во взаимном согласии, взаимной любви, молитве, где все носит на себе печать какой-то тихости, кротости, какого-то необыкновенного мира, где невольно душа отдыхает – побываем в такой семье, и говорим: «живут, как Ангелы». Поразит ли наш взор какая-либо необыкновенная красота, опять скажем: «ангельская красота». И если нас попросят, если поручат нам нарисовать Ангела, и если мы владеем красками, как изобразим мы его? Непременно в виде прекрасного юноши, в белоснежной одежде, с светлым, ясным лицом, чистым взором, с белыми крыльями – словом, постараемся изобразить нечто привлекательное, нежное, чуждое земли и всего чувственного. И чем ярче в нашем рисунке отпечатлеем мы эту отчужденность от земли, эту, как бы воздушность, легкость, духовность, эту бесплотяность, небесность, тем и рисунок будет совершеннее, тем больше взоров привлечет он к себе, тем яснее он будет напоминать взирающим о небожителе. Итак, вот, стало быть, что такое Ангелы, как об этом говорит нам, прежде всего, наше внутреннее чувство, внутреннее духовное чутье, наш внутренний непосредственный опыт. С именем Ангела у нас связывается понятие о всем самом для нас дорогом, святом, привлекательном, чистом, совершенном, прекрасном, неземном. Ангел преднаписуется нашему внутреннему взору, как существо не от мира сего, духовное, свободное от всякой грубости и чувственности, словом, как существо небесное. И что внутреннее наше чувство говорит нам об ангелах, быть может, не совсем ясно, смутно, то с особенной ясностью и очевидностью открывает нам слово Божие». В полном согласии с апостольскими писаниями и святоотеческим богословием Серафим Звездинский поясняет, что по природе своей Ангелы – это бесплотные духи, а по назначению – служители Господни, они не сеют, не жнут, не собирают в житницы, их не тяготит наша забота о завтрашнем дне, они жаждут быть с Богом и просвещаться Его светом, устремляться к Всевышнему, они «не знают ни нашего пространства, ни времени; наши способы передвижения, сопряженные со многими усилиями и трудностями, им неведомы. Ангелы быстролетны, быстродвижны: ангел сейчас в одном месте, в мгновение ока – в другом; ни стен, ни дверей, ни запоров для ангелов нет... На крыльях своих быстролетных неудержимо, свободно носятся ангелы: пред «шумом духа их» (Дан. 14:36), как дым, исчезает, всякое пространство… Как духи бесплотные, Ангелы, видели мы, не знают пространства. Не ведают они и времени нашего. На небе нет ни нашего вчера, ни сегодня, ни завтра, или, лучше, там есть только сегодня, днесь, приснобытие; не знают Ангелы ни наших дней, ни ночей, ни минут, ни часов; нет в их царстве ни зимы, ни весны, ни лета, ни осени, или, лучше, есть там только одна весна, светлая, радостная; среди ангелов – всегдашняя Пасха, непрестанный праздник, веселие вечное, – Ангелы, по слову Спасителя, «умереть уже не могут» (Лк. 20:36). Разверстая, мрачная могила, могильные плиты и памятники не смущают взора ангельского, надгробные скорбные песни не тревожат их слуха, наше последнее, душу раздирающее «прости», незнакомо им, горечь разлуки не снедает их сердца, смерть тлетворным дыханием своим не искажает, не обезображивает красоты ангельской. Жизнь, други, одна только жизнь жительствует на небе, вечная, блаженная жизнь с Богом и в Боге – «в Нем жизнь» (Ин. 1:4). Видали мы море широкое, безбрежное... глядишь, и конца нет ему, мысль теряется, как песчинка, как пылинка какая в необъятности его. Так вот и жизнь ангельская: безбрежна она, конца ей нет и меры нет. Мы с каждым днем все слабеем, стареем, дряхлеем, Ангелы же с каждым приближением к Богу все более и более юнеют, восходят от силы в силу, от совершенства к совершенству». На заре времен треть Ангелов во главе с Люцифером отпала от Бога, а остальные устояли в верности Творцу и устремились к Нему всем сердцем, в песнопениях прославляя Его безмерное величие, они уже не могут грешить и всецело послушны воле Вседержителя. На вопрос – «Много ли Ангелов и можно ли их исчислить?», святой Серафим Звездинский говорит, что число Ангелов для нас неизмеримо – оно ведомо только Богу и самим Ангелам, их легионы, их больше, чем звезд на небе: «мир ангельский – необъятный. Вот почему в слове Божием и сравниваются ангелы со звездами (Иов. 38: 7). Звездами можно любоваться, можно, взирая на них, прославлять Творца, но счесть их нельзя; так и ангелов: можно им молиться, можно воспевать их, но сказать, сколько их, нельзя. Замечательные мысли о необъятности ангельского мира высказывает святой Кирилл Иерусалимский. «Представь, – говорит он, – как многочислен народ римский; представь, как многочисленны другие народы грубые, ныне существующие, и сколько их умерло за сто лет; представь, сколько погребено за тысячу лет; представь людей, начиная от Адама до настоящего дня: велико множество их, но оно еще мало в сравнении с ангелами, которых более. Их девяносто девять овец, а род человеческий есть одна только овца; по обширности места должно судить и о многочисленности обитателей. Населяемая нами земля есть как бы некоторая точка, находящаяся в средоточии неба: посему, окружающее ее небо столь же большее имеет число обитателей, сколько больше пространство; а небеса небес содержат их необъятное число; «тысячи тысяч служаху Ему, и тьмы тем предстояху Ему» (Дан. 7:10); это не потому, чтобы такое именно было число ангелов, но потому, что большего числа пророк изречь не мог». Так велик, так необъятен ангельский мир! И какой порядок, какая дивная гармония, стройность и мир царят в ангельском мире при всей его необъятности! Не думайте искать среди ангелов, взирая на взаимную любовь их, равенства или разнузданной свободы, что выставляется и проповедуется часто у нас как идеал, как верх совершенства». Размышляя о том, зачем на небесах существует ангельская иерархия, священномученик Серафим Звездинский рассудительно замечал: «Чины и степени ангельские – это как бы различные тона одной и той же гармонии, различные краски единой картины великого Художника – Творца. Различие ангелов – это различие звезд на небе голубом, различие цветов благоуханных на лугах зеленых; различие ангелов – это различие голосов в хоре стройном, – различие, создающее гармонию, величие, красоту».
Вслед за святым Дионисием Ареопагитом, святой Серафим Звездинский выделяет девять ангельских чинов: «все ангелы разделяются на три лика, а в каждом лике находится по три чина. Так, первый лик: в нем – три чина. Первый чин – Серафимы; второй чин – Херувимы; третий чин – Престолы. Далее следует второй лик: в нем также три чина. Первый чин – Господства; второй чин – Силы; третий чин – Власти. Наконец, третий лик, и в нем следующие три чина: первый чин – Начала; второй чин – Архангелы; третий чин – Ангелы. Итак, вы видите, все ангелы разделяются на три лика и на девять чинов. Так и принято говорить: «девять чинов ангельских». Какой божественный порядок, какая дивная стройность!.. Первый чин ангельский – Серафимы. Из всех чинов небесных Серафимы – самые ближайшие к Богу; они – первые участники божественного блаженства, первые осиявают светом велелепной божественной славы. И, что всего более поражает, изумляет их в Боге, так это любовь Его бесконечная, вечная, безмерная, неисследимая. Они во всей силе, во всей, непонятной нам глубине, воспринимают, ощущают Бога именно как Любовь, через это приступая как бы к самым дверям, к самому Святому Святых того «неприступного Света», в котором живет Бог (1Тим. 6:16), через это входя в наитеснейшее, преискреннейшее общение с Богом, ибо Сам Бог – Любовь: «Бог любы есть» (1Ин.4:8)… Сами горя любовью к Богу, шестокрылатые Серафимы воспламеняют огнь этой любви и в сердцах других, огнем божественным предочищая душу, исполняя ее силы и крепости, вдохновляя на проповедь – глаголом жечь сердца людей… О, Серафимы пламенные; огнем любви божественной очистите, зажгите и наши сердца, да, кроме Бога, никакой другой не пожелаем мы красоты; Бог да будет нашему сердцу единой утехой, единой усладой, единым благом, красотой, перед которой всякая земная красота блекнет! Второй чин ангельский – Херувимы. Если для Серафимов Бог является, как пламенногорящая Любовь, то для Херувимов Бог – выну светящаяся Премудрость. Херувимы непрестанно углубляются в божественный разум, восхваляют, воспевают его в песнях своих, созерцают тайны божественные, с трепетом проникают в них. Вот почему, по свидетельству Слова Божия, в Ветхом завете Херувимы изображаются над Ковчегом Завета приникающими… Какая, действительно, «глубина богатства, премудрости и разума Божия» предлежит перед очами Херувимов! Недаром и именуются они «многоочитые». Это значит: от непрестанного созерцания Божественной Премудрости Херувимы сами полны ведения, а потому они видят и знают все в совершенстве, и людям обещают ведение. Третий чин ангельский – Престолы… Престол является олицетворением царского величия, царского достоинства. Вот и на небе есть свои Престолы, не наши вещественные, бездушные, сделанные из золота, серебра, кости или дерева и служащие лишь символами, а Престолы разумные, живые носители величия Божия, славы Божией. Престолы, преимущественно перед всеми чинами ангельскими, ощущают, созерцают Бога, как Царя Славы, Царя всего мироздания, Царя, творящего суд и правду, Царя Царствующих, как «Бога Великого, Крепкого и Страшного» (Втор. 10:17). «Господи, Господи, кто подобен Тебе?» (Пс. 34: 10)... «Кто подобен Тебе в бозех. Господи, кто подобен Тебе: прославлен во святых, дивен во славе» (Исх. 15:11). «Велий Господь и хвален зело и величию Его несть конца» (Пс. 144:3)... «Велико и не имат конца, высоко и безмерно» (Вар. 3:25)! Все эти гимны величию Божию, во всей их полноте, глубине и истинности, понятны и доступны одним лишь Престолам. Престолы не только ощущают и воспевают величие Божие, но и сами исполняются этим величием и славою, и другим дают его чувствовать, переливают, как бы в сердца людские, преисполняющие их самих волны величия и славы Божественной. Четвертый чин ангельский – Господствия… Для Серафимов Бог – пламенногорящая Любовь; для Херувимов – выну светящаяся Премудрость; для Престолов Бог – Царь Славы; для Господств Бог есть Господь-Промыслитель. Преимущественно перед всеми другими чинами Господствия созерцают Бога именно как Промыслителя, воспевают Его попечение о мире: усматривают «и в мори путь, и в волнах стезю Его крепкую» (Прем. 14:3), со страхом взирают, как «Той променяет времена и лета, поставляет цари и проставляет» (Дан. 2:21). Полные священного восторга и умиления, приникают Господствия в многоразличные заботы Божий: одевает крины сельные, «яко ни Соломон во всей славе своей облечеся, яко един от сих» (Мф. 6:29), как одевает Он «небо облаки, уготовляет земли дождь, прозябает на горах траву и злак на службу человеком: дает скотом пищу их, и птенцам врановым призывающим Его» (Пс. 146:7–9). Дивятся Господствия, как Бог, столь великий, обнимает всех и вся попечением Своим; хранит и бережет каждую былинку, каждую мошку, самую малейшую песчинку… Пятый чин ангельский – Силы. Преимущественно перед всеми другими чинами, этот чин ангельский созерцает Бога как творящего многие силы или чудеса. Для Сил Бог – Чудотворец… О, как же восторженны, как торжественны, как дивны должны быть эти песни их! Если и мы, облеченные плотью и кровью, когда бываем свидетелями какого-либо явного чуда Божия, например, прозрения слепого, восстановления безнадежно больного, приходим в неописуемый восторг и трепет, поражаемся, умиляемся, то что же сказать о Силах, когда им дано видеть такие чудеса, которых наш ум и представить не может. Да при том, они могут вникать в самую глубину этих чудес, им открыта их цель высочайшая. Шестой чин ангельский – Власти… Ангелы шестого чина – самые ближайшие, постоянные свидетели Божия всемогущества, предпочтительно перед другими им дано ощущать его. От постоянного созерцания Божественной власти, от постоянного соприкосновения с нею, эти ангелы исполняйте проникаются этой властью так, как раскаленное железо проникается огнем, почему и сами становятся носителями этой власти и именуются: Власти… Седьмой чин ангельский – Начала. Ангелы эти так называются потому, что Богом вверено им начальство над стихиями природы: над водой, огнем, ветром, «над животными, растениями и вообще над всеми видимыми предметами»… Гром, молния, буря... всем этим управляют Начала, и направляют, как угодно то воле Божией… Начала имеют начальство также и над целыми народами, городами, царствами, обществами человеческими… Восьмой чин – Архангелы… Архангелы – это учители небесные. Чему же они учат? Учат они людей, как жизнь им свою устраивать пo-Божьи, т. е. согласно с волей Божией. Разные пути жизни предлежат человеку: есть путь иноческий, путь брачного состояния, есть различные роды службы. Что выбрать, на что решиться, на чем остановиться? Вот тут-то и являются на помощь человеку Архангелы. Им открывает Господь волю Свою о человеке. Архангелы знают, посему, что ожидает известного человека на том или другом пути жизни: какие невзгоды, искушения, соблазны; поэтому от одного пути они отклоняют, а на другой направляют человека, научают избирать верный путь, пригодный для него. Кто разбился жизнью, колеблется, не знает, каким путем идти, тот должен призывать в помощь Архангелов, дабы научили они его, как жить ему должно: «Архангелы Божьи, Самим Богом определенные для научения нашего, вразумления, научите меня, какой мне выбрать путь, воньже пойду, да благоугожду Богу моему!». Последний, девятый чин ангельский – Ангелы. Это – самые близкие к нам. Ангелы продолжают то, что начинают Архангелы: Архангелы научают человека узнавать волю Божию, поставляют его на указываемые Богом путь жизни; Ангелы же ведут человека по этому пути, руководят, охраняют идущего, дабы не уклонился он в сторону, изнемогающего подкрепляют, падающего поднимают… Из числа Ангелов Господь, с момента нашего крещения, приставляет к каждому из нас еще особого ангела, который называется Ангелом-Хранителем. Этот Ангел так любит нас, как никто на земле любить не может. Ангел-Хранитель – присный друг наш, незримый тихий собеседник, пресладостный утешитель. Одного лишь каждому из нас он желает – спасения души; к этому все заботы свои направляет он. И если видит нас также заботящимися о спасении, радуется, если же видит нас пребывающими в нерадении о душе своей, скорбит… Чтобы не порывать общения с Ангелом-Хранителем, необходимо ежедневно молиться ему, утром, при пробуждении от сна, и вечером, при отходе ко сну, читая положенные Православной Церковью молитвы, а также и канон Ангелу-Хранителю. Благодарение Господу, оградившему нас ангелами Своими, и еще посылающему каждому Ангела мирна, верна наставника и хранителя душ и телес наших, – слава Тебе, Благодетелю нашему, во веки веков!».
После октябрьского переворота прозорливый старец Алексий, словно пророчески предвидя грядущий ход событий, прочел над Серафимом Звездинским тропарь священномученику: «И нравом причастник, и престолом наместник Апостолом быв, деяние обрел еси Богодухновенне, в видения восход; сего ради слово истины исправляя и веры ради пострадал еси даже до крове». В бурные дни революционного смятения архимандрит Серафим Звездинский стремился к тому, чтобы Чудов монастырь жил по заведенному уставу, а в одной из своих проповедей изобличил богоборческий пафос большевиков – строителей новой Вавилонской башни: «Вижу, вижу: строят башню, хотят ею до неба достать, но нет, не будет этого!». Когда большевицкие власти закрыли для верующих Кремль, то владыка Арсений Жадановский и архимандрит Серафим Звездинский нашли временный приют у духовной дочери владыки – схиигумении Фамари Марджановой в Серафимо-Знаменском скиту. Впоследствии, став архиереем, Серафим Звездинский будет призывать христиан не печалиться о том, что Кремль закрыт для них, а воздвигнуть духовный Кремль в душе своей – сделать ее жилищем Богу через евангельские добродетели, ограждающие от греха: «Теперь Кремль закрыт, святитель в затворе. Но у каждого из нас есть свой кремль, о чем и поговорим сегодня. У каждого, говорю, други мои, есть свой священный кремль, Божественною силою воздвигнутый, кремль души нашей, необходимый, чтобы охранить от врагов внутреннее духа. У кремля нашего священного, как и у всякого, четыре стены. Первая, обращенная к внешнему миру, самая большая, называется смирение. Вторая – самоукорение. Если первая учит не превозноситься, считать себя хуже всех, то вторая гласит: «Что бы ни случилось, помни, ты виноват во всем один». Третья стена – страх Божий. У кого она воздвигнута, тот будет избегать греха, чтобы не оскорбить Господа. Четвертая стена – память Божия. Когда она есть, человек ни на одну минуту не забывает, что ходит пред лицем Бога, Который видит дела его, мысли. Но, кроме стен, Божественный кремль защищают четыре стража, по одному у каждой стены. У первой страж – внимание: следит за входящими и допускает только тех, кто имеет билет добродетели, остальных не допускает. У второй стены сторож, на долю которого выпало очищать кремль, если врагам все же удается проникнуть, – покаяние. У третьей на страже ревность по Боге. Страж грозный, избивает врагов, которые проникли в кремль. И четвертый страж бичом изгоняет и поражает всех врагов, которые спрятались от первых стражей. Имя четвертому – молитва Иисусова. Так укрепляется кремль, и в него не проникнуть никаким врагам, потому что их не допустят стражи: каждый смотрит, в порядке ли стены. Не обрушились ли? На месте ли стража? Если так, будь спокоен за дом души своей. Кремль охранит ее, и дом этот станет жилищем Самого Бога, а кремль подобен дому, построенному на камне. Ни бури, ни волны житейские не обрушат его».
В лесном скиту для двух изгнанников была устроена киновия, где они могли жить в тишине и покое, молясь, читая Священное Писание, трудясь на огороде и совершая службы в келейном храме. В это время святой Серафим Звездинский написал акафист сестре Господней по плоти, Фамари блаженной, жене мироносице праведной», предварив его посвящением: «Сей Акафист сестре Господней по плоти, Фамари блаженной составлен в 1919 году в киновии, в Неделю Жен Мироносиц, и вручается его составителем сестрам Серафимо¬Знаменского скита с горячим молитвенным пожеланием, да будет каждая из них сестрою, по духу, Господа Иисуса Христа. А будете вы сестрами Господа Иисуса Христа тогда, когда будете любить друг друга, ибо в сем-то и заключается воля Божия, выраженная в законе Божием, как говорит апостол: «Весь закон в одном слове заключается: люби ближнего твоего, как самого себя». Итак, любите, сестры, друг друга – через взаимную любовь станете вы исполнителями воли Отца Небесного, и, как таковых, Господь Иисус Христос каждую из вас наречет сестрою Своею, по реченному Им в Евангелии: «Иже бо аще творит волю Отца Моего, Иже есть на небесех, той брат Мой, и сестра, и мати Ми есть». В акафисте сказано, что «праведная Фамарь возжигает в сердце любовь к Сладчайшему Господу Иисусу Христу», а затем рассказывается ее посещении Гроба Господня с женами мироносицами и благовестие Ангела о победе Христа Воскресшего над смертью: «Ангела, яко молнию, седяща на камени, видела еси, святая и праведная жено Фамаре, егда со другими Женами Мироносицами утру глубоку предстала гробу Живодавца, сего ради похвальная вопием ти сице: Радуйся, видением Ангела обрадованная. Радуйся, сладчайшею вестию о Воскресении Христовом утешенная. Радуйся, утешение сие, яко миро благовонное, апостолом принесшая. Радуйся, яко крепко веровати Воскресению Христову всех нас научающая. Радуйся, праведная жено Фамаре, мироносице и сестра Господня». В лесном скиту архимандрит Серафим Звездинский явил себя как пламенный молитвенник и любитель безмолвия, он наслаждался созерцанием красоты природы, находя в ней – отблеск величия Божиего и премудрости Творца вселенной, а особенно милы его сердцу были птицы, к которым он испытывал трогательную любовь: «Наделав у окна кормушек, он ежедневно приготовлял им в тарелках пищу, а вычитав у Брема, что зимой для поддержания в теле тепла птицы особенно нуждаются в жирах и даже с охотой глотают кусочки сальных свечей, стал прибавлять к пище и этого снадобья». Однажды, когда Серафим Звездинский рубил сучья, в лесной скит прибыл Вениамин Патанов – бывший иеродиакон Чудова монастыря, он вручил архимандриту Серафиму послание от святейшего патриарха Тихона, желавшего видеть его в епископском сане. Когда старей Алексий благословил Серафима Звездинского на архиерейское служение, то архимандрит Серафим оставил уединенную жизнь в скиту и на всенощной под праздник святителя Петра Московского, была совершена хиротония – его посвящение во епископа Дмитровского. Патриарх Тихон обратился со словами напутствия к новонареченному архиерею: «Как ты думаешь, даром ли кадят архиерея трижды по трижды? Нет, не даром. За многие труды и подвиги, сие за исповеднически верно хранимую веру. Иди путем апостольским. Ничего не смущайся, неудобств не бойся. Все претерпи». Во время праздничного обеда участвовавший в хиротонии митрополит Сергий Страгородский, взяв столовую ложку, задумчиво сказал Серафиму Звездинскому: «Советую, владыка, запастись предметом сим, в тюрьме пригодится». Тайна неисповедимого Промысла всеведущего Бога приоткрывалась в этих словах и напутствиях архиерейских – через служителей Своих Господь приуготовлял Серафима Звездинского к будущему подвигу исповедника и мученика за веру.
В преддверии своей хиротонии священномученик Серафим Звездинский произнес трогательную, поэтически прекрасную и таинственную пророческую речь о предстоящем ему тернистом пути архиерейского служения, словно предвидя свой грядущий мученический подвиг следования за Христом Богочеловеком – Небесным Архиереем – на Голгофу: «В наши скорбные и тяжкие дни виднее для меня становится вторая, далеко не всеми видимая сторона архиерейства, второй тернистый путь. И вижу на нем то же, что видел некогда ветхозаветный пророк и, видя, со страхом воскликнул: «Кто сей, исходящий из Эдема в червленых ризах от Восора, столь величественный в одежде Своей, выступающий в полноте силы Своей?"» – «Аз есмь, изрекающий правду, силен еже спасати». – «Почто убо червлены ризы Твоя и одежды Твоя, как от топтания в точиле?» – «Аз, – глаголет, – един истоптах точило, и из народов никого не было со мною». За Сим, от Эдема исходящим, за Сим Архиереем Великим, прошедшим небеса,и следует сейчас мысль моя, сердце мое, все существо мое, дабы видеть истинный, подлинный путь архиерейский, Сим Архиереем Великим проложенный. «Владыка мой Господи, Архиерею преславный, Учителю, где живеши?» – вопрошаю Его с Андреем и Иоанном и слышу ответ Его: «Прииди и виждь». Се по глаголу Твоему прихожу и хочу видеть архиерейство Твое: кое оно, кое величие его, кая слава его, кая честь его? Нарекаемый ныне во архиерея, хочу видеть наречение Великого Архиерея Иисуса: како и где бысть оно? Облекаемый ныне в светлый чин архиерейский, хочу видеть и светлость Архиерея Иисуса, встречу, Ему оказанную, облачение Его Архиерейское... Хочу слышать: «Да возрадуется душа Твоя», «Ис полла эти деспота», – Ему петые, кое все это есть. Восходя ныне на кафедру архиерейскую, xoчy видеть и ту кафедру, на нейже стоясте нозе Сего Великого Архиерея Иисуса... Хочу видеть и первую Архиерейскую резолюцию, Сим Архиереем начертанную... хочу видеть Его благословляющим десницею и шуйцею... Хочу видеть – и что же вижу? О, смущается дух, трепетом священным объемлется, исполняется и преисполняется сердце... Вижу прежде всего наречение Его. Глубокая ночь... весь Гефсиманская... дремлющий масличный сад... Петр, Иаков, Иоанн... и яко «вержением камене» Иисус, от них отошедший. Да, святители Божии, здесь именно в Гефсиманской веси свершилось первое наречение Новозаветного Архиерея, здесь, именно в Гефсиманском саду, десница Отчая ткала первый архиерейский омофор и возлагала омофор сей – заблуждшее, яко овча, человечество, грехи всего мира – на плещи Архиерея Искупителя… О, посмотрите, сколь тяжел, сколь невыносим омофор сей для Самого Богочеловека… Таинственное страшное наречение! Наречение «с воплем «крепким и со слезами»; наречение с мольбою: «Отче Мой, аще возможно есть, да мимоидет чаша сия», наречение, потребовавшее явления Ангела с небеси, укрепляющего Нарекаемого, – се наречение Архиерея Иисуса! Хочу видеть и первую встречу, оказанную Сему Архиерею, Гефсиманский омофор на Себя подъявшему. «Прииди, – глаголет, – и виждь!» Что же вижу?.. Какая торжественная пышная встреча Архиерею архиереев: Иуда... слуги архиерейские и фарисейские... народ мног... светилы и свещи – се дикирий и трикирий Архиерея Иисуса!. Оружия и дреколья – се рипиды Его! Что же? И под руки, в знак чести, взяли Его, как обычай есть оказывать честь архиереям. Да, взяли: «они же возложиша руце свои на Него и взяша Его... Емше же Его ведоша». Се встреча архиерея Иисуса! Хочу видеть и митру, и посох, и облачение Его. «Прииди, – глаголет, – и виждь». Что же вижу? Вижу, «яко воини, сплетше венец от терния, возложиша на главу Его, и трость в десницу Eгo». Трость... Какой драгоценный посох в руках Архиерея Иисуса! Багряная риза... Какое великолепное на Нем облачение! Терновый венец... Какая блестящая митра на Главе, Главе Церкви небесной и земной – митра, вместо бриллиантов каплями крови украшенная!.. Хочу слышать, како пели и «Да возрадуется душа Твоя» вслух Архиерея Иисуса. Что же слышу? Слышу: «И поклоньшеся на колену перед Ним, ругахуся Ему, глаголюще: Радуйся, Царю Иудейский!». Се «Да возрадуется душа Твоя», Архиерее Иисусе! Хочу слышать: «Ис полла эти деспота», Ему петые. Слышу их: «Егда же видеша Его архиерее и слуги прилежаще гласы великими, излиха возопиша глаголюще: распни, распни Его«». Какое дружное единодушие, какое громогласное «Ис полла эти деспота» Архиерею Иисусу! Хочу далее видеть и ту кафедру, на нейже стоясте пречистеи нозе Его. «Приди, – глаголет, – и виждь». Что же вижу? Вижу две кафедры, на них же стоял Архиерей Иисус. Одна, на которой стоял Он, в архиерейское Свое облачение облаченный; другая, на которой стоял Он, совсем разоблаченный… Вторая кафедра, о которой пишется еще: «И пришедше на место, нарицаемое Голгофа, еже есть краниево, лобное место». Лобное... краниево место... Голгoфa – се вторая кафедра, где разоблачили Архиерея Иисуса, «разделиша ризы Его, вергше жребия». На сей Голгофской кафедре вижу Архиерея Иисуса благословляющим люди Своя десницею и шуицею, на кресте распростертым... Се на сем алтаре крестном вижу Архиерея Иисуса, Кровию Своею пишущим и первую архиерейскую резолюцию: «Отче, отпусти им, не ведят бо, что творят». Се благословение и резолюция Архиерея Иисуса! Святители Божии! Се путь архиерейский, Архиереем Великим указанный и проложенный! Три главные стези на пути сем видны. Первая стезя, на которой написано: самоотвержение; вторая стезя, на которой написано: крестоношение; третья стезя, о которой вопиет евангельский Иоанн Богослов: «возлюби Своя сущия в мире, до конца возлюби их» – любовь необъятная. Из самоотвержения, крестоношения и любви сотканы и все одежды архиерейские Архиерея Иисуса; из сего же и в сем же состоит и вся слава, и честь, и великолепие, и величие архиерейства Его… Аз ли немощный, малодушный и слабый, не убоюся, восходя ныне на сию завидную, но опасную высоту архиерейства! Аз ли не ужаснусь, вступая на путь Христов тернистый и тесный!.. О, святители Божии, Ангелы Церквей Христовых, предстаньте, явитесь мне ныне святыми молитвами вашими, яко же Архиерею Иисусу, при наречении Его в саду Гефсиманском «явися Ангел с небесе, укрепляя Его», и егда прострете преподобные руки ваша, да ими низвести на меня огнеобразную Духа благодать, вознесите тогда единодушно о мне ко Господу глас ваш молебный, да не буду я в архиерействе своем подобен тому Петру; «тогда начат ротитися и клятися, яко не знаю Человека сего», но да буду подобен тому Петру, иже с дерзновением рек тем, кои прещением запретили ему с Иоанном проповедовать и учить о имени Иисусовом, рек: «Судите, справедливо ли пред Богом слушать вас более, нежели Бога?.. Должно повиноваться больше Богу, нежели человекам». Облеките меня самоотвержением Иисусовым, да возмогу и аз с апостолом взывать: «Злословят нас, мы благословляем, гонят нас, мы терпим, хулят нас, мы молимся... Мы отовсюду притесняемы, но не стеснены, мы в отчаянных обстоятельствах, но не отчаиваемся... низлагаемы, но не погибаем». О! Укрепите меня крестоношением Иисусовым, да возмогу и аз с Павлом восклицать: «Мне же да не будет хвалитися, токмо о Кресте Господа нашего Иисуса Христа, имже мне мир распяся, и аз миру». О, вдохните в меня Духом Святым, возжгите в сердце моем любовь огнепламенную к Богу и будущей пастве моей, да во огне любви сей горя и пламенея, огненный гимн апостольский выну и устами и сердцем моим пою и воспеваю: «Кто отлучит нас от любви Божией: скорбь, или теснота, или гонение, или голод, или нагота, или опасность, или меч? Как написано: за Тебя умерщвляют нас всякий день, считают за овец, обреченных на заклание». Но все сие преодолеваем силою Возлюбившего нас. «Ибо я уверен, что ни смерть, ни жизнь, ни Ангелы, ни Начала, ни Силы, ни настоящее, ни будущее, ни высота, ни глубина, ни другая какая тварь не может отлучить нас от любви Божией во Христе Иисусе, Господе на шем», Которому со Безначальным Его Отцем и Пресвятым, Благим, Животворящим, Единосущным и Сопрестольным Его Духом слава, честь, держава, великолепие и поклонение во веки вся неисчетная – во веки веков. Аминь». Пророческие слова святого Серафима Звездинского отозвались скорбью в сердцах всех собравшихся, и верующие поразились тому, как много страшного он предрек, а Серафим уверенно сказал: «Не сомневайтесь, так и будет».
Приехав на свою архиерейскую кафедру и зайдя в Дмитровский собор, новонареченный епископ Серафим Звездинский вспомнил как пять лет назад произошел знаменательный случай – когда он еще архимандритом Чудова монастыря и проезжал мимо Дмитровского собора, то лошади встали как вкопанные и не желали сходить с места. В тот день святой Серафим Звездинский вошел в собор и горячо взмолился перед главной святыней города – Животворящим Крестом, который по преданию увидела плывущим против течения на реке Яхроме слепая девушка, чудесным образом исцелившаяся. С тех пор перед Животворящим Крестом молились во время эпидемий и бедствий, и совершали с этой святыней крестный ход. Когда лошади остановились у Дмитровского собора, то сопровождавший Серафима Звездинского владыка Арсений проницательно заметил, что это событие – знак Божий, и вот спустя пять лет – Серафим Звездинский стал настоятелем Дмитровского собора и принял на себя крест архиерейского служения. В драматичные и трудные времена владыка Серафим Звездинский учредил братство в честь Животворящего Креста Господня и призывал всех христиан держаться установлений апостолов и святых отцов, быть в Церкви, изображаемой в таинственных стихах Апокалипсиса как Жена, облаченная в солнце, скрывающаяся в пустыне от красного дракона – дьявола: «Крест – наш якорь и в наше время нужен больше, чем когда-либо, людям. Корабль наш, Церковь нашу обуревают страшные волны, угрожая потопить совсем. Волны своими солеными струями проникли внутрь корабля и угрожают окончательно потопить его. Крепко нужно держаться нам за наш якорь. Радуюсь, что понимаете значение его, любите и доказали свою любовь. Но мало иметь хороший якорь, надежный, ибо без цепи корабль не может удержаться во время бури. Цепи могут быть разные: золотые, серебряные, медные и др. Наша цепь – вера Православная, вера в Церковь нашу. Православная Церковь – золотая цепь. Одна принадлежность к ней спасает. Чудные звенья составляют ее: первое – Сама Пречистая Богородица, далее Иоанн Предтеча, пророки, апостолы, мученики, преподобные и многие-многие святые. За нею идут другие цепи: серебряная – католическая, медная – лютеранство, железная – прочие церкви, а потом веревки гнилые – секты разные. Вы держитесь пока за золотую цепь. Смотрите, чтобы ее не подменили. Будьте внимательны, други! Страшное переживаем время, и пока я с вами, считаю долгом предупреждать, потому что сказано: «Две будут молоть, одна возьмется, другая оставится». Недавно был у старца своего, он сказал: «Я боюсь за спасение своей души!» Подумайте, други, старец боится за спасение души. Страшное время наступает, может быть, мы стоим уже при дверях, может быть, уже грядет час Суда. Многие из предзнаменований исполняются: страшная, бессмысленная, братоубийственная война, голод доводит людей до людоедства, тяжелые смертные болезни, мор – по древним предсказаниям. Откровение Иоанна Богослова говорит о появлении зверя, борющегося с Агнцем Божиим. Говорится о Жене, надлежащей родить Сына, которого преследовал страшный, низверженный с неба дракон. Но Жена скрылась в пустыне. По толкованию святых отцов, Жена – Церковь Христова. Они предсказывали, что придет время, когда снова верующим придется уходить в подземелье, скрываться в пустыню. Не наступает ли оно теперь? Будьте крепки духом, внимательны. В последние дни, говорит Писание, восстанут лжепророки, чтобы, если можно, прельстить и избранных. Крепко держитесь золотой цепи – веры православной и установлений святых отцов и апостолов. Крест Животворящий да утвердит вас. Утверждение на Тя надеющихся, утверди, Господи, Церковь Твою, юже стяжал еси Честною Твоею Кровию». Пламенно проповедуя о Христе Спасителе, владыка Серафим Звездинский всей душой стремился объединить людей в любви к Богу и друг другу, вдохновить их на соблюдение заповедей Евангелия и на борьбу со страстями, призывая к покаянию и непрестанной молитве, предостерегая остерегаться лености и праздности, похоти, тщеславия и гордости житейской, возвещая о том, что безбожие – это страшный адский ров сатанинский, молясь за всю паству свою архиерейской молитвой и наставляя ее архипастырским словом: «Когда светит солнце, в комнате тепло и светло. Но можно завесить окно, и будет темнее; если легкой занавеской закроешь, солнышко будет светить, но тускло; если черной – еще темнее; ставню поставить – совсем темно, разве в щелочку проникнет луч. А если еще сверху завесить тяжелым ковром, и луч солнечный не пройдет. Так можно насидеться в темной комнате, что решишь, что солнца нет: станет темно, сыро, нехорошо. А за окном солнце по-прежнему светит и греет, люди ходят и пользуются светом и теплом. Так и душу можно закрыть от солнца благодати Божией, от первых, главных лучей этого Солнца – Плоти и Крови Господа Иисуса Христа, от служб, канонов, молитв, можно закрыться так, что и не вспомнить. Начинается с легкой занавески – нерадения: велика ли беда пропустить раз правило? Господь не взыщет, вычитаю половину. Скоро захочется лежа молиться, оправдываясь, что и великие люди лежа молились. Или заменить четками, что легче. Скоро явится леность – черная занавеска. Затем ставня из двух половинок – ожесточения и нечувствия – закроет благодать почти совсем и погрузит душу в полную тьму поверх забвения. Трудно душе сдернуть сии занавески и снова освежиться солнцем благодати. Не дай нам, Господи, такого состояния. В аду стоит громадная помойка с человеческими грехами – бес помелом брызгает оттуда на людей. Конечно, не в равной степени, но почти на каждого человека попадают адские брызги. Главные из них три. О них упоминает евангелист Иоанн в послании: «Три господствуют в мире: похоть плоти, похоть очей и гордость житейская». Похоть плоти – всякого рода нечистота. Похоть очей – тщеславие, когда человек тщеславится или все делает напоказ, забывая, что Господу известны все тайны сердечные. Наконец, гордость житейская – гордыня, самовозношение. Подобно тому как мы, чтобы очистить грязь и пятна, берем тряпку или веник, иногда мягкую щетку, иногда жесткую, так и Господь употребляет разные способы очищать сердце человека от адских пятен. На каждое пятно особая щетка. На пятно нечистоты, похоти плоти – болезнь. Человек изнуряется, нечистые пожелания спадают и совсем исчезают. На пятно тщеславия Господь отнимает то, чем человек тщеславится: красотой – отнимается красота, тщеславится талантом – отнимается дарование и т. д. Для пятен гордости употребляет Господь особо жесткую щетку: ставит человека в положение, где его все время укоряют, упрекают, считают за ничто… Итак, осенняя темная ночь... В непроглядной тьме идет путник. Вдруг под ногами разверзается ров, и он упадает туда. Жутко и темно, холодно, сыро. Гады во рву, змеи. А путник спадает все ниже, до самого дна. Страшно! И вдруг видит: протягиваются к нему руки, выносят наверх, уводят к свету, на воздух, на дорогу. Как не ухватиться путнику за эти руки, как утопающий хватается для спасения? Конечно, ухватиться, дать вывести себя из ужасного рва. Путник, о котором я говорю, други мои, это – мы, люди. Мы бредем во тьме ночной, которая в наше время особенно темна и мрачна. Ров, куда падает путник, вы знаете, что такое. Я постоянно говорю о страшном, этом ужасном и мрачном рве. Ров – это безбожие. Безбожие, вот наш страшный, невыразимо жуткий ров! Безбожие отцов и матерей, безбожие учителей и учительниц, воспитателей и воспитательниц. И самое страшное, ужасное, уродливое – безбожие детей. Да, детей, которые подражают взрослым. Вот ужасный ров, вырытый дьявольским заступом под ногами людей самим сатаною. И падают люди в адский ров, все ниже и ниже скатываются туда, где находится вход в самый ад. На дне гады, змеи. Страсти наши, возлюбленные мои, страсти – вот эти гады. Неужели отвергнем спасающие нас, протянутые к нам руки Христа? Сегодня Он снизойдет долу, до самого праха спустится. Возлюбленные мои други, паства моя, ухватитесь за эти руки, крепче держитесь, как держится погибающий! Сейчас, когда будут петь «Господи, помилуй!», я недостойный, но по благодати Божией ваш архипастырь, буду воздвигать и ниспускать Крест Живоносный. Не я буду это делать, а Сам Спаситель сойдет к нам, низко, до праха спустится, чтобы вы могли взять Его простертые крестообразно спасающие нас руки. Паства моя, дмитровцы мои родные! Молю Господа я, архипастырь ваш, чтобы вы избегли страшного рва сатанинского, крепко держались за простертые к вам руки, чтобы всем нам воспевать: Слава Тебе, показавшему нам свет!». С апостольской ревностью и пламенностью духа священномученик Серафим Звездинский стремился вдохнуть в каждого прихожанина горячую и неугасимую любовь ко Христу Спасителю и Его святой Церкви, любовь к храму и богослужению, призывая всех верующих быть сияющими лампадами, подобно пророкам и апостолам, мученикам и исповедникам, чьи чистые и возвышенные души как звезды сияют в Царстве Небесном: «Люблю я, друзья мои, когда в храме возжжено много лампад, люблю их тихие огоньки! Вспоминается мне, когда я был в Палестине и зашел помолиться гробу Матери Божией, в пещере сверкало много-много лампад, больших и маленьких, золотых и серебряных. Все они горели тихими огоньками, напоминая бесконечные миры, которые движутся в небесном пространстве, подчиняясь неизменным законам. И в светлом Царстве Божием есть сверкающие лампады, дивно горящие. И самая ценная, горящая елеем всепрощения и любви – лампада нашего спасения – Царица Небесная, Матерь Божия, радость человеков, Ангелов удивление, Архангелов поклонение, восторг Херувимов, красота Серафимов. Она горит пред Престолом Господним для нас светом Своея благодати и любви, озаряя наши души. И другие лампады – пророки, мученики, преподобные – горят в небесных чертогах, освещая нам путь к Господу. И вы, дорогие мои, – лампады Божии. Вы мои лампады, данные мне на хранение. Тело ваше – сосуд, душа – огонь, всаженный Божией рукой, а елей, которым питается этот огонь, – Животворящая Кровь Господа Иисуса Христа. И пока душа питается Живоносным чудным елеем, она горит тихим огнем лампады Божией. Кто не причащается, отвернулся от Христа, оттолкнул от себя Божественную Чашу, ушел из Церкви Божией, тот не Божия лампада, а факел сатаны. Потому что есть Божия лампада и есть факел дьявола. Сатана знает эту разницу, почему и подымает ужасающую бурю, чтобы затушить Божии лампады, лишить душу благодатных Таин Животворящих. Горите же, мои лампады, горите ярко пред Богом, чтобы, когда я оставлю вас, возлюбленные, и предстану на Суд Небесный, не отвратила Владычица Своего светлого лица от меня за то, что я не учил вас, мою паству, спасению, не звал к Животворящей Чаше. Горите ярче, мои возлюбленные, чтобы я мог сказать: Господи, вот мои лампады, не затушил их огня вихрь сатаны и не иссяк елей их».
За три года своего архиерейского служения на Дмитровской кафедре святой Серафим Звездинский проявил себя как великолепный и вдохновенный церковный проповедник, равный святителю Иоанну Златоуста, он духовно просвещал и усердно окормлял свою паству и клир, чувствовал на себе нравственную ответственность перед всевидящим Богом за каждую порученную ему человеческую душу, заботился о вдовах и сиротах и был другом и защитником всех страждущих. Размышляя о том, в чем состоит корень духовной жизни, священномученик Серафим Звездинский говорил, что цель и смысл всех духовной жизни – единение с Богом и святость, хождением пред лицом Творца и Судии, спасение души: «Постоянное хождение перед Богом, или память Божия, не отходящая от человека. Все подвиги, молитвы, поклоны – только пути к единственной цели. Правило молитвенное, которое читаем, – путь. Но если пути не доведут до цели, они предприняты тщетно. Если путник пойдет в дорогу и не дойдет до города, в который собрался, к чему было идти. Так и в духовной жизни: если не дойдет человек до цели – внедрить в себя память Божию, добиться, чтобы постоянно ходить перед Господом, значит, тщетны были его молитвенные подвиги и другие труды. Надо уподобиться царю Давиду, воспевшему: «Предзрех Господа предо мною выну, яко одесную мене есть». Тогда только и может исполниться то, о чем ежедневно несколько раз молимся в церкви: «Дне сего совершенна, свята, мирна и безгрешна у Господа просим». Когда постоянно будем помнить, что Господь близ и наблюдает за нами, видит каждое дело, слышит каждое слово, знает всякую мысль и, даже, когда спим, над нами есть недремлющее око, тогда только мы перестанем грешить, так как спасительный страх Божий поселится в сердце. Ведь подвиги – только пособия к достижению единой цели». По вдохновенному слову священномученика Серафима Звездинского, человек призван омолить всего себя – сделать молитву альфой и омегой своего бытия, начинать и заканчивать ей каждый день своей жизни – держаться за молитву с утра и до ночи, осеняя себя крестным знамением и усердно взывая ко Христу – молясь с трепетом, вниманием и благоговением, не спеша, но проникая умом в каждое слово и пропуская все сказанное через сердце свое, ощущая себя предстоящие пред Всевышним: «Человеческое сердце никогда не пустует: в нем живет или Господь или дьявол. Пустоты быть не может. Человек работает или Господу или дьяволу. Когда приходится встречаться с человеком, работающим демону, чувствуется, что близ него кто-то виден, кто-то глядит в его глазах. Особенно у бесноватых. Что нам делать, чтобы вселился в нас Господь? Главное, с утра помнить о Господе. Спящего всегда сторожит бес-предводитель, который стремится схватить первую мысль проснувшегося. Только откроешь глаза, осени себя истово крестным знамением. Так призывается Господь: жест, установленный Святой Церковью, чтобы приблизить, призвать к себе Господа Иисуса Христа. Нам, родившимся в Православии, привыкшим к крестному знамению, оно так обычно, что мы не обращаем внимания на чудодейственную силу Креста. Но вновь обратившиеся и крещенные свидетельствуют о великой его силе и помощи. Истово перекрестившись, встань с постели и сделай несколько земных поклонов с молитвою Иисусовой. Сколько можешь, по силе. Прочти, не спеша, утреннее молитвенное правило и иди в церковь или на послушание. Этот прием, исполненный со всем усердием, много приносит помощи». Как духовно опытный подвижник, святой Серафим Звездинский пояснял, что познание Бога связано не только с умом, но со всеми силами души человека, и особенно – с его сердцем, а для богословствования необходимы вера, смирение и любовь к Богу – стремление познать Его и жить по заповедям Евангелия, очистить свое сердце покаянием и духовно преобразиться животворящей благодатью Святого Духа: «Нечистая жизнь препятствует уразумению высоких истин, говорит святитель Иоанн Златоуст. Познавательные способности изменяются в зависимости от внутреннего состояния. Очищать душу и тело надо не меньше, чем усваивать теоретические истины, говорит святитель Григорий Богослов. Это требование ко всем членам Святой Церкви, а для богословствования нужно пламенное стремление к познанию Бога. Бог хочет, чтобы «искали Бога, не ощутят ли Его и не найдут ли; хотя Он и недалеко от каждого из нас: ибо мы Им живем и движемся и существуем». Познание Бога тесно связано не с одними мыслительными способностями, но со внутренним состоянием познающего Его сердцем. Познание Бога есть не одно убеждение разума в Его существовании, но совершенно особое ощущение бытия Его и близости».
Во дни своего архиерейского служения епископ Серафим Звездинский посещал приходы своей епархии и особое внимание уделял монастырям, устно и в письмах наставляя монахов и раскрывая смысл и сущность иноческого жития: «Что такое монашество? Монашество есть чистым сердцем пребывание человека в Боге и Бога в человеке. Или: монах есть тот, чье сердце поглощает Христа и Христос сердце, или: чье сердце обнимает Христа и Христос в сердце». Рассуждая о несказанно великой тайне монашества, священномученик Серафим Звездинский говори, что иноческое житие зиждется на любви к Богу, исполненной жертвенности и самоотречения, монашество – это отречение от мира во имя Бога и добровольное мученичество за Христа, а каждый истинный монах – мученик и исповедник, молитвенник за мир и «жертва, обреченная на заклание». Наставляя инокинь, владыка Серафим Звездинский обращался к ним со своим пастырским словом в своих проповедях, беседах и письмах: «Инокиня не должна злиться, не должна браниться. Молчание дает мир, многословие приносит душе брань. Гневливая и бранчливая дева из чертога Христова изгнана будет, как Ева. Позавидуешь – Ангела Христова от себя отгонишь. Сердце блюди, очи храни, молитву Иисусову чаще твори. Тогда ты в чистоте себя соблюдешь, когда о плоти всей вознебрежешь». «Сестры дорогие, я говорю это вам по любви к вам. Я сам монах и люблю монашество. Монашество – это дорожка, протоптанная святыми подвижниками и подвижницами. И как отрадно идти по ней. Пусть же не будет ничего, что бы отделяло сердце наше от Господа. Ничто не должно стоять в середине: ни отец, ни мать, ни сестра, ни брат... Христос и твое сердце – и больше ничего в мире. Мы жалуемся, что нет у нас молитвы, смирения, нет чистоты, – это значит, что сердце наше не любит Христа больше всего, чем-нибудь посторонним оно занято. Забываем мы, что Христос – Жених душ наших, вся полнота жизни нашей. Любовь Христова такая могучая сила, которую ничто не победит!». В одной из своих проповедей, Серафим Звездинский метафорически сравнит восемь низких страстей с восьмью адскими змеями, яд которых отравляет душу и может убить ее – сделать неспособной к духовной жизни, расскажет о восьми добродетелях, побеждающих страсти и прославит любовь ко Христу, которой не страшны никакие гонения и испытания, ради которой подвижники отрекались от всего мира и затворялись в монашеских кельях: «главных грехов святые отцы считают восемь, остальные – только языки этих восьми змей, ядовитые их зубы. Назову сначала змей, а потом и детенышей их. Первая – чревообьядение. Больно кусается она. Вторая страшная, отвратительная, развернулась на всю землю Русскую и больно кусает – любодеяние. Третью змею отцы святые называют сребролюбием. Четвертая – гнев, пятая – печаль, шестая – уныние. Седьмая, от которой не освобожден почти никто, – тщеславие. Восьмая, самая страшная, – гордость… Мы рассмотрели восемь змей нашей души. Грехи смертные, ибо душа, одержимая ими, умирает медленною смертью. Слишком затянулось мое слово к вам, други мои, а потому скажу кратко: если есть в душе змеи, то там же растут и небесные цветы, которых змеи боятся. Первая змея – чревообъядение – боится цветка воздержания. Любодеяние не выносит крошечной росинки с цветка целомудрия, чистоты. Сребролюбие боится милосердия. Гнев убивается чудным цветком кротости. Печаль – неизреченною, неизглаголанною радостью о Духе Святом. Уныние – цветами терпения. Тщеславие не выносит небесной красоты смирения. Что касается последнего небесного цветка, малейшая росинка которого, как страшный яд, убивает гордость со всеми ее змеенышами, то имя ему – любовь. Любовь ко Христу – самый дивный, прекрасный цветок души. У кого расцвел он, тому не страшны никакие змеи – всегда радость. Чтобы найти его, трудятся подвижники, отрекаясь от всех благ мира, проливают кровь святые мученики. Кто понимает, как прекрасен этот цветок, тот ничего не пожалеет на приобретение его, но отдаст все силы души». В завершении своей проповеди священномученик Серафим Звездинский рассказал историю из жизни одного православного подвижника, напоминающую притчу: Один подвижник тридцать лет взывал ко Христу: «Дай мне каплю любви». И через тридцать лет молитву его Господь услышал. Старец впал в тяжелую болезнь, и во время тяжелых страданий упала в его сердце чистейшая капля с небесного цветка, и такое блаженство охватило душу, что он благословлял свои страдания».
В своих пламенных проповедях священномученик Серафим Звездинский говорил, что каждый христианин призван сораспяться Иисусу Христу и взять на себя крест – отречься от мира: «Что же это за крест у христианина? Крест этот называется мироотречение. Мира нужно отвергнуться, не того мира, в котором светит яркое солнце, не того, в котором цветут прекрасные цветы – нет, через этот мир мы только познавать можем Творца, прославлять… Есть у христианина и четыре гвоздя, которыми он пригвождается ко кресту. Первый – самоотвержение. Десную руку пронзает этот гвоздь, потому что именно правая наша рука, главным образом, творит, действует. Ее-то образ действующего начала и пригвождает гвоздь самоотвержения. Что же значит отвергнуться себя? Не обращать внимания, не замечать себя; бранят – не огорчаться, хвалят – не радоваться, как будто не о нас идет речь. Второй гвоздь – терпение, им пригвождается левая рука, потому что левая сторона считается символом злого начала, протеста. Правую ногу христианина прибивает ко кресту гвоздь бдения молитвенного стояния молитвенного. «Непрестанно молитесь», – говорится в слове Божием (1Сол. 5:17). Нужно, чтобы даже когда тело спит, отдыхает, душа бы бодрствовала, молилась. Четвертый гвоздь, которым пронзается левая нога христианина – это труд молитвенный. Неправильно говорят, что молитва легка, что молитва – радость. Нет, молитва есть подвиг. Святые отцы говорят, что когда человек молится легко, с радостью, это не он молится сам, а Ангел Божий молится с ним, вот ему и хорошо так! Когда же молитва не ладится, когда ты устал, хочешь спать, когда не хочется тебе молиться, а ты все же молишься, вот тогда-то и дорога для Бога твоя молитва, потому что ты тогда молишься сам, трудишься для Бога, Он видит этот твой труд и радуется этому твоему усилию, этой работе для Него». По вдохновенному слову Серафима Звездинского на главе каждого истинного христианина возлежит терновый венец – это помыслы, которые набегают на ум и смущают душу, пронзают сердце христианина, и он вырывает все житейские помыслы из сердца и обращает мысли свои к горнему – к Богу, а копье, пронзающее сердце христианина есть пламенная и серафическая любовь к Христу до готовности умереть за Него: «Стоит человек на молитве, помыслы набегают и смущают в храме; даже пред Чашей Животворящей беспокоят эти помыслы, часто они бывают ужасные, пугают они человека, и он должен их вырывать. Больно от них делается человеку. Копие, которым прободается сердце христианина – это любовь, любовь горящая, пламенная, серафимская ко Христу. У кого есть эта любовь, тот всегда видит пред собою Сладчайшего Господа; кто имеет эту любовь, у того всегда в сердце звучит: «Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй нас». Такому человеку уже некогда думать о мире, о мирском, его мысль всегда занята образом Спасителя его, ему некогда судить других, разбирать их поступки – он только себя судит, чтобы не обидеть возлюбленного Господа». По слову святого Серафима Звездинского, Христос – наш единственный Спаситель и Искупитель грехов рода человеческого, Он – истинный Богочеловек и Сын Бога Живого, предвечный Бог Слово воплотившийся и Агнец Божий, взявший на Себя грехи мира, Он – Сын Человеческий, не знавший где главу преклонить, Небесный Архиерей, добровольно принесший Себя в жертву ради спасения мира, а три человека обрекших Его на смерть – Иуда, Каиафа и Пилат, олицетворяют собой – материализм, рационализм и зыбкость в вере: «Посмотрим, за что же возложил свои путы Иуда. Ведь он один из любимых двенадцати, кому Господь открывал все тайны Своего учения, ему дал дар чудотворения, и все-таки Иуда предал Его, Учителя своего и Господа. Почему? Всматриваясь в характер Иуды, отметим самую яркую особенность: Иуда – материалист. В общине апостолов охотно исполнял роль казначея, а святой евангелист Иоанн прибавляет, что даже среди своих был не вполне честен. На вечере при виде дара грешницы Иуда негодует: зачем позволила себе непозволительную трату. Предавая Учителя, спрашивал врагов Его: «Что дадите мне, и я предам Его?» Материализм и оттолкнул его от Христа. Он примкнул к ученикам Господа в надежде, что явился Мессия, устроитель могущественного царства здесь на земле, царства народа Израилева, где ученики займут подобающее место первых помощников царя. А Учитель проповедует нищету, обещает Своим последователям гонения, скорби, лишения. Говорит, что Царство Его не от мира сего, – понятно и разочарование Иуды. Он уже из казны, которую собирал для Христа, стремился что-то утаить. Евангелист прямо указывает, что он был вор. Вероятно, указывали и остальные апостолы, возможно, и Сам Учитель, что озлобляло Иуду. Разочаровавшись в мечте стать помощником Царя Иудейского, решился отомстить, предав Его врагам. Но и в них обманулся. Думал предательством Спасителя заслужить благодарность князей еврейских, извлечь выгоду, но враги Христа, использовав его, с презрением швырнули ему сребренники и отвернулись. Так Иуда сам наказал себя, оставив общество апостолов, был оттолкнут и синедрионом. Как похожи на него современные материалисты, которым понятны только земные блага, рай только на земле, а все, что недоступно внешним чувствам, ими осмеивается, гонится, отрицается. Как Иуду, обманывает их мир, не дает того, чего они ждали. Это ведет к раздражению, отчаянию, иногда к самоубийству. Второй враг Христа – Каиафа. Посмотрим на него: видный деятель, заботится о своем народе, боится, что придут римляне и завладеют их царством. Потому открыто решается сказать: «Лучше пусть один человек погибнет, нежели весь народ». Каиафа – рационалист, предшественник Ренанов, Толстых и им подобных. Гордым своим умом он не может принять учения Христа, его возмущают просто верующие, про которых презрительно говорит, что они прокляты в законе. даже чудо воскресения Лазаря не убеждает его. Как похожи на него наши современные умники, которые гордо заявляют, что могут принять Христа как великого учителя, но не как Бога; что учение Его не Откровение Божественное, но обычное человеческое, в которое другие могут вносить поправки и изменения. В результате появилось евангелие Толстого – безобразно грубое, полное земных мыслей. Теперь посмотрим на Пилата. Он не прочь принять Христа и решается Его открыто исповедовать. Как похожа на него наша современная интеллигенция, хромающая на оба колена, и как жалки такие неустойчивые, колеблющиеся умы. Но не этих трех видим мы у драгоценного для нас Гроба: безбоязненного Иосифа достославного, дерзновенно просившего у Пилата тело Иисуса Христа и с честью похоронившего, не боясь угроз и злобы синедриона. Никодима, принесшего умершему Учителю дорогой дар любви: смирну и алоэ. Вижу и сотника, искренно исповедовавшего: «Воистину Он Сын Божий». Возлюбленные мои, пусть среди вас не будет материалистов, променявших дар апостольства на мишуру мира, на 30 сребренников, пусть не будет гордых умников, Каиаф и Пилатов пусть не будет среди вас. Будьте подобны смелым исповедникам Христа – сотнику и Иосифу, принесите лежащему во Гробе миро-смирение и алоэ-любовь, обвейте Его чистою плащаницею добрых дел, чтобы быть достойными узреть Его воскресшим из Гроба».
Вслед за апостолом Павлом, владыка Серафим Звездинский замечал, что Христос есть Победитель смерти и Ада, а если Христос не воскрес, то и вера наша тщетна и мы обманулись в Боге, но о победе Христа над смертью возвещают четыре Евангелия и апостольская проповедь Церкви, ее богослужебные песнопения и гимнография: «В Евангелии на утрени говорилось, что Христа сняли со креста, положили во гроб, привалили ко гробу камень и даже приложили печать. Но у гроба мы слышали песнь: «Не рыдай Мене Мати ... восстану бо и прославлю верою и любовию Тя величающих». У этого Гроба мы читали и пели песнопения и псалмы, которые создают картину отпевания, но сейчас, во время литургии, слышим радостную песнь победы: «Поем Господеви, славно бо прославися». Настроение усиливается другим песнопением: «Господа пойте дела и превозносите Его вовеки». Наконец перед самым Евангелием слышим могучий торжествующий призыв: «Воскресни, Боже, суди земли, яко Ты еси наследиши во всех языцех». Во время пения этой песни спадают со священнослужителей одежды скорби, и они облекаются в блестящие, белые. Само Евангелие говорит уже о Воскресении, только эта радость воспринята ангелами, а люди, за исключением мироносиц, еще не знают о нем. Но узнала природа, которую освятил погребенный и воскресший Спаситель. Он освятил землю возлежанием во гробе, растения, допустив погребение Свое в саду Гефсиманском. Освятил воздух Своим восхождением к Отцу, солнце, лучи которого озарили Его Воскресение. И за радость обновления и победы вся вселенная возносит благодарность Восставшему. Обычно, когда в какой-либо праздник хотят почтить и порадовать виновника торжества, приглашают хор, приветствуют речами, стихами и пением. Сегодня я слышал божественно дивный хор, которым Святая Церковь почитала Искупителя мира. Громадный хор, голос его могуч, музыка исполнена чудной гармонии, воспевая несмолкаемо: «Господа пойте дела и превозносите Его во веки». Кто это поет? А вот послушайте: «Благословите, ангели Господни, небеса Господня, Господа пойте и превозносите Его во веки». Вот чья первая арфа звучит в этом хоре. Ангелы, небеса небес прежде всего несмолкаемо поют чудную песнь. К ним присоединяют свои гимны воды, яже превыше небес, вся силы Господни. К хору небесных сил присоединяются голоса святых пророков, провозвестивших Искупителя, апостолов, хоры победные мучеников, мучениц, страстотерпцев, исповедников, хоры преподобных, тесным путем, тяжелою борьбою с собою, со своим «я», достигших светлых чертогов; хоры всех праведных воспевает песнь. На весь мир звучит победная арфа, согласно, гармонично звучат ее струны… Воспрянь духом, подыми скорбно поникшую голову и слушай, как хор в честь Воскресения наполняет небо и землю, спускается в самый ад, куда несется весть Воскресения и прощения. И в твоей душе грешной, скорбной, унылой звучит этот гимн; прислушайся к нему и присоедини свой голос к хору Воскресшего».
В смутное, страшное и трагическое время революционных потрясений и гражданской войны, Серафим Звездинский призывал в проповедях своих всех христиан хранить православную веру и держаться апостольского Предания Церкви, рассказав поучительную притчу, проникнутую евангельским духом: «Отец, умирая, призвал детей своих и отдал им ящичек, а в нем драгоценный камень и сказал: «Вот, я ухожу от вас, и на прощание оставляю вам ящичек и камень. Не простой камень, а чудесный талисман. Когда на пути жизни, которым вам суждено идти, постигнет вас болезнь, возьмите талисман, и получите исцеление. Если скорбь наполнит душу, возьмите его в руки, и скорбь превратится в радость. Когда лишения и другие невзгоды придут на вас, возьмите талисман, и выйдете из невзгод спокойными и крепкими, так как камень не просто драгоценный, но в нем скрыта великая сила». Умер отец, дети получили в наследство ящичек с камнем. По-разному отнеслись они к дару отца. Разбились на четыре группы. Первая не только не радовалась подарку, но отнеслась к нему с насмешкою, издевательством, и говорили: «Смешно, что отец придавал камню такое значение. Разве может он оказать какую-нибудь помощь? Не можем мы, люди культурные, образованные, поверить в силу камня, глупо это». И с пренебрежением отвергли. Некоторые пошли далее: стали плевать на ящик, ударять по нему топором, поносить ящичек и камень. Но вот случилось чудо: плевки обратились в бриллианты, рубцы топора – в сверкающие лучи. Вторая группа детей стала изучать камень, рассматривала его со всех сторон, клала под микроскоп, проводила исследования. Было высказано мнение: «Камень ничем не отличается от целого ряда так их же камней, даже не слишком драгоценный». Наконец, некоторые сказали, что попытаются сделать точно такой, и вот появилось много подделок, похожих на талисман. Вторая группа гордилась своими успехами. Дети третьей группы отнеслись к камню с величайшим равнодушием: ни разу не заглянули в ящик, не полюбопытствовали, что в нем. И только дети четвертой группы отнеслись к подарку отца с величайшим вниманием, искали утешения и радости в силе талисмана и получали их. Возлюбленные мои, отец в этой притче – Христос. Уходя от апостолов, Он оставил Церковь Свою, и в ней драгоценный талисман, утешающее и укрепляющее нас Божественное Свое Евангелие. Но люди, как и дети из притчи, по-разному относятся к дару своего Спасителя. Есть такие, что не только отвергают святое Евангелие, но и стараются уничтожить, насмехаются над ним. Таковы Нерон и другие гонители. Но гонения их достигли противоположного: плевки превратились в бриллианты, рубцы топора – в блистающие лучи. Мученики наши – сверкающие лучи Церкви Христовой. Есть среди нас похожие и на вторую группу детей, испытующих, умствующих, подменившие Евангелие Христово своим. Разве не сделал такой подмены Толстой? Таковы Ренан, Штраус и др. Много в третьей группе людей, равнодушных к евангельским словам. Наконец, есть и четвертая, искренне и горячо верующих детей Христовых, которым дорог дар нашего Господа. Паства моя, крепче держи в руках Евангелие. Пусть не выпадет оно из рук твоих, ибо в нем сила обновляющая, оживляющая, утешающая».
Как и в Чудове монастыре, архипастырь Серафим строго требовал исполнения всех монашеских уставов и канонов. Когда однажды насельники Зосимовой пустыни обратились к Серафиму Звездинскому с просьбой дать им нового настоятеля по причине того, что схиигумен Герман Гомзин стал стар и не мог смотреть за хозяйством, а отец Феодорит – замечательный хозяин, и выращенные им овощи занимают первые места на сельскохозяйственных выставках, то огорченный до глубин души владыка Серафим сказал монахам: «Стар летами о. Герман, но своими трудами он воздвиг монастырскую обитель, днем и ночью молится в своей келье за всех насельников Зосимовой пустыни, а когда он не сможет уже перебирать четки, то ни одной души не останется в монастыре». Напоследок владыка Серафим Звездинский добавил: «Господу ваша капуста не нужна!». Безмерно могущественному и благому Богу нужно чистое сердце человека, о чем сказано в книгах Ветхого Завета – в Притчах Соломоновых и Песни Песней, а также в Новом Завете – Сам Христос возвещает, что только чистые сердцем узрят Бога – сияние Божественного Света. Как пламенный молитвенник и церковный поэт, каждая мысль которого вьется вокруг Святого Евангелия и Песни Песней, подобно тому, как пчела летает у ароматного и душистого цветка, святой Серафим Звездинский на языке высокой библейской поэзии возвещал, что душа наша – невеста Небесного Жениха – грядущего Иисуса Христа, она должна быть верной Ему, а Он, грядущий в полуночный час – в конце времен, взывает к ней: «Жду письма Я от тебя – сердца чистого, молитвою слезною написанного! Се, уже полночный час бьет... Се, уже полночь настает... Се, Жених грядет!». Огорченной приземленностью монахов Зосимовой пустыни и их неблагодарностью к своему настоятелю, епископ Серафим Звездинский не остался на праздничное всенощное бдение, а когда спустя полгода умер о. Герман, то сбылись пророческие слова владыки – едва монахи успели совершить погребение старца, как большевицкая власть и закрыла Зосимову пустынь. Когда в 1922 году в Поволжье разразился город, епископ Серафим Звездинский с незыблемой верой и неугасимой надеждой на Вседержителя призывал всех верующих не унывать и не впадать в отчаяние, но молиться Богу и проявлять милосердие к ближним: «Не унывайте, не ослабевайте вы, Христу служащие, за Христом потекшие, – иноки, инокини, христолюбцы, в миру находящиеся! Не отходите от Христа, приседите Ему. Не бойтесь, что голод настанет, голодать будете! Нет! Если Христу вы действительно приседите, не будете голодать, хотя бы и голод был всюду. Христос о вас Сам позаботится, и о вас также Он скажет, как сказал о тех, кои три дня находились при Нем, слушая сладчайшее паче меда и сота, учение Его: «Жаль Мне их... они приседят Мне... и нечего им есть...». И накормит вас, напитает, насытит чудесно: хлеб явится ко всем оттуда, откуда вы и не предвидите и не ожидаете получить его. Только сами вы позаботьтесь искренно, от всего сердца, усердно служить Христу, а Он непременно о вас позаботится. Если же вы все заботы ваши, все попечения ваши, все усердие ваше направите только на то лишь одно, как бы хлеба себе достать, o Христе совсем забудете, служить Ему, молиться Ему не будете, и вспоминать о Нем в заботах ваших о хлебе насущном вам будет некогда: «Не до Христа нам, – скажете вы, – хлеба у нас нет, хлеб добывать надо...». Поверьте, тогда, хотя все силы свои вы напряжете, все уменье свое приложите – хлеба все равно не будет у вас, голодные будете. Может случиться, что и много хлеба повезете, да до места не довезете, а до места довезете, да с места-то у вас завистливые, злые люди унесут, а если и не унесут, на месте своем хлеб лежать будет – сами можете так занемочь, так тяжко заболеть, что и малого-то кусочка привезенного вами хлеба не проглотите... Как только сами о себе начнете вы всецело заботиться, сейчас же почувствуете, как Христос Господь о вас заботиться перестал. Мука одна да горе горькое будет!». Как ревностный православный архиерей, Серафим Звездинский был верен канонам Православной Церкви и являлся непримиримым противником обновленчества. Тучи сгущались над головой епископа Серафима и приближался час страданий за веру – на Пасху 1922 года владыка был вызван в исполком Дмитрова, но возмущенные жители города собрались возле дверей исполкома и требовали – «Отдайте нам нашего владыку!». Власти разрешили Серафиму Звездинскому выйти на балкон, своим приветствием успокоить собравшихся, но народ требовал отпустить владыку, после чего власти были вынуждены отпустить архиерея на свободу, а когда Серафим Звездинский вышел из государственного учреждения, то люди торжественно запели – «Христос воскресе!», и отправились в собор вместе со своим епископом. Но события разворачивались стремительно – под предлогом борьбы с голодом в стране происходило изъятие церковных ценностей. К изъятию церковных ценностей святой Серафим Звездинский относился отрицательно – в одной из своих проповедей он указывал на то, что предметы религиозного культа священны для верующих, а потому неприкосновенны, их изъятие – кощунство. Но, понимая, что сопротивление действиям большевицких властей тщетно и будет губительно для верующих, Серафим Звездинский не препятствовал изъятию, а в декабре пришла повестка – Дмитровского епископа вызвали в Москву, а затем последовал ожидаемый и предчувствуемый арест и начались мучительные, горькие и изнурительные годы тюремного заключения – Лубянка, Бутырка и Таганка.
Горестно, тревожно и мучительно текли дни в Лубянской тюрьме, но святой Серафим Звездинский не падал в отчаяние, храня надежду на милость Божию, в письмах к дмитровцам он писал, что дух его будр, а плоть немощна, просил их молитв и поведал о великом утешении, которое он обрел в тюремном заключении: «Боясь по завету отеческому прелести, не принимаю того, что видел в сонном бдении – легком сне на Лубянке, когда валялся, яко скот (какой и есть в действительности), на нарах, в грязи, табачном дыму, боюсь принимать это без старца яко истинное видение какое. Вхожу в какой-то глубокий темный подвал, подземелье, сыро, жутко, овладевает уныние, отчаяние невыносимое, чувство брошенности. Вдруг светлая полоска... Вглядываюсь – все светлее... светлее. Вижу изумленными очами седалище, а на нем восседает Христос. Но такой, как изображается Он беседующим с самарянкой, весь в белом-белом одеянии, якоже белильник не может выбелить на земли. Лицо Его такое же, как на картине Плацгорта. Благословляет Он ее. (Помнишь, мы вместе любовались ею в красках, она у Сани есть?) Увидав это, я остановился, и обрадованный, и пораженный, изумленный и устрашенный. Дух захватило мой: хотел говорить, молиться Ему – не мог. Не отверзая уст своих, яко нем стоял; Господь, тако узренный мною, посмотрел на меня всепрощающим взором. «Если, – подумал я, – сейчас такой взор Его проницательный, каков же будет Он на Страшном Суде?». Так я и не вымолвил ни слова, в изумлении будучи. Посмотревши на меня, Господь простирает руку Свою, указывая ею горе, и быстро встает, идет из этого подземелья решительной, быстрой походкой, я стою в страхе и трепете, и, продолжая идти, рукою зовет меня за собой. исполненный уже не только страха, но и неизреченной радости, я пошел за Ним, удивляясь необыкновенной белизне Его ризы и как бы ослепленный блеском ее. Господь подходит к высокой винтовой лестнице, поднимается быстро-быстро вверх – лестница крутая, узкая. Я опять остановился. Тогда Господь обернулся в мою сторону, воззрел на меня, окаянного, а так как я стоял внизу и не входил еще ни на одну ступеньку, то Господь дал мне знак рукою Своею, – решительно-властно сделавши сие мановение. Сам остановился, ожидая, когда взойду к Нему. И так мне было сладко, когда я стал подниматься. Вывел Он меня на широкую площадку и светлую. Здесь от избытка сердца я, упавши ниц, воскликнул: «Господь, Господь, Господь!!!». Но Господь скрылся от взоров моих. Очнувшись, я почувствовал великое умиление. Это было в 4 часа утра. Смотрю... кругом все сияет, вверху меня дремлет человек... Встал в углу, прочитал молитву наизусть, причастился... Потом все встали, начался шум, гам, песни, ругань, всякие неистовства. У меня «тишина велия», будто один хожу, тяну четки, радость неизреченная. Дивно. Сознание, что на груди Святые Дары, ободряет и всякий страх отгоняет. И понял я тогда, что написано в Книге псалмов: «расширил еси сердце мне – в тесноте Ты дал мне простор». Слава Тебе, Господи!». Вскоре владыка Серафим Звездинский был переведен в Бутырскую тюрьму, где он утешал узников словами сострадания, молитвой и любовью, ободрял отчаявшихся и потерявших надежду, исповедовал тех, кто никогда не был на исповеди, обращал к Богу отверженных обществом, прикрепил на стену своей камеры образ Божией Матери «Скоропослушница» и взывал к Пречистой в своем заточении. Из Бутырской тюрьмы пострадавший за веру священомученик Серафим Звездинский писал на волю трогательные письма к своим друзьям и духовным чадам: «Благодарю вас, благодарю, друзья мои, детки мои, за ваши заботы о мне, грешном. Baшa любовь ко мне – солнце, ваши заботы о мне – лучи этого солнца, горячие, нежные. Темно в камере моей. От этих лучей светло стало. Да утешит всех вас Господь, как вы меня утешаете. Я духом бодр, крепок, телом занемог, но теперь поправляюсь. Христос и в тюрьме есть, сладко беседовать с Ним можно и здесь. Библию не передали мне... Молюсь за вас, родные мои, молитвенно с любовью приветствую вас всех с праздником Рождества Христова...». «Радости мои, бесценные и драгоценные, мир вам всем, всем из темницы, из заключения моего. Благодарю вас от всего сердца за все дары любви вашей, за все заботы о мне, грешном. Только беспокоюсь, что вы так много на меня тратитесь. Передатчицы мерзнут, руки, ноги отмораживают. Господь вам воздаст за все заботы обо мне и Сам позаботится о вас. «В темнице был и пришли ко Мне». Спаси вас Господи… Благодарю за память отца Димитрия Копытина, и от него получил письмо. Сухарики, платок от матушки Евхаристии получил. Через передатчицу тюремную было передано». «Друзья мои дорогие, детки мои милые, много, много хотел бы сказать вам, так много, что сердце разрывается. Но нельзя, нельзя, нельзя. Благодарю вас за любовь вашу, благодарю и московских друзей моих, не забывающих меня.... Благодарю моих деточек за счастливого страдальца, за дорогую картинку. Благовестником утешаюсь. Мудрые вы уменя. Ваши надписочки на посылках – звездочки денные для меня: я всякий раз по получении представляю их Солнцу Христу. Нафталин, гвоздичное масло помогли мне, я в первый раз получил возможность заснуть. За стаканчик, ложечку и блюдечко благодарю. Будьте добры, Христа ради милость сотворите... Мой сосед инок разут и раздет, помогите мне помочь ему. Пришлите мою теплую жилетку и какую-нибудь обувь ему. Господь да хранит вас. Духом и сердцем с вами...». «Бодр я, по Вашим молитвам, бодр и радостен внутреннею радостию, скажу словами преподобного Феодора Студита: Не со слезами и скорбию мы переносим кажущееся изгнание, но радуемся и веселимся по поводу того, что мы, хотя и недостойны неба и земли, удостоились потерпеть это изгнание за Господню заповедь». «Все дорогие, родные дети мои, непрестанно в темничной молитве моей поминаемые: благослови вас Господь, слава Богу за все – и за тюрьму, слава Ему, что не обошел Он меня Своею милостию… Благодарю вас всех за вашу любовь ко мне».
В Бутырской тюрьме сильно подорвалось здоровье Серафима Звездинского – плоть его истончилась и настолько сильно была искусана вшами, что покрылась струпьями – он напоминал нового страдальца Иова, а вскоре у него начались сердечные приступы. Много страданий пережил владыка Серафим Звездинский в Бутырской тюрьме, но велико было и утешение от Господа – именно здесь он написал великолепный и проникновенный акафист Господу Иисусу Христу, Терноносному и Крестоносному, страждущему Христу Спасителю, к Которому он взывал в молитвах: «Возбранный Воеводо и Господи Иисусе Христе, Сыне Бога Живаго, мене, грехом умерщвленнаго, мене, тьмою страстей помраченнаго, просветити и оживити хотя, приклонив небеса, снизшел еси ко мне даже до смерти, смерти же крестныя. Пред сим неисповедимым величием любви Твоея Божественныя преклонялся, пред Крестом Твоим Честным, потоками Животочныя Крови Твоея изобильно напоенном, ниц распростирался, со благодарением многим, со умилением теплым, с молением слезным, с сердцем горящим, вопию Ти песнь сицевую, мольбу Ти приношу таковую: Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, в несении креста спасительнаго, десницею Твоею мне низпосланнаго, укрепи мя, в конец изнемогающаго. Ангелов Творче и Господи Сил, Ангел предста Ти, в саду Гефсиманстем, укрепляя и утешая Тя, егда бремя тяжкое грехов моих толико отяготе на рамех Твоих, яко скорбети Ти зело и ужасатися. В сию скорбь Твою Гефсиманскую со благоговением, со страхом и трепетом великим, Господи мой, Господи, учеником Твоим в скорби рекий: «Молитеся, да не внидите в напасть», – се найде на мя напасть велия, се постиже мя скорбь лютая, молитвою неотступною удержи мя, молю, от отчаяния, молитвою слезною удержи мя, прошу, от роптания. Иисусе мой, Сладчайший Иисусе, Петра и обоих сынов Зеведеевых, Иакова и Иоанна, в глубь Гефсимании взявый с Собою, да будут свидетелями вопля Твоего крепкаго, воздыханий неизглаголанных, слез молитвенных, возьми и мя, люто страждуща ныне, с Собою и соделай созерцателем честных страданий Твоих, да своя страдания с терпением перенесу аз малодушный. Христе мой, Пресладкий Христе, в Гефсиманстей веси скорбевший, ужасавшийся и туживший, призри на мя, яко скорблю, яко ужасаюся, яко тужу; скоро услыши мя, вонми души моей и избави ю от туги сея горчайшия. Сыне Божий Единородный, носяй всяческая глаголом силы Своея, в молитве за грехи моя падый лицем Своим Пречистым на самую землю, подыми мя падшаго, воззови долу поникшаго. Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, в несении креста спасительнаго, десницею Твоею мне низпосланнаго, укрепи мя, в конец изнемогающаго. Вижду Тя, Господи Боже мой, в вертоград Гефсиманский вшедшаго, на вержение камня от апостол отошедшаго, вижду, о Спасителю мой, колена преклоньшаго, молящагося, и со удивлением благоговейным вопию Ти: Аллилуиа. Разум изумевает пред глубиною богатства премудрости и разума Твоего, Боже Спасителю мой: воистину неиспытаны суды Твои и неизследованы пути Твои в деле спасения падшаго человека. Темже взываю Ти, Благодетелю моему, гласом мольбы сицевыя: Господи мой, Господи, в молитве Отцу Твоему сице воззвавый: «Отче Мой, мимо неси от Мене чашу сию», – се, припадая Tи, молюся аз, во искушении тяжцем сый: умилосердися надо мною, мимо неси от мене чашу испытаний моих, да вера моя не оскудеет во мне. « Иисусе мой, Сладчайший Иисусе, в молитве Гефсиманстей волю Свою в волю Отца всецело предавый, тако моливыйся: «Не якоже Аз хошу, но якоже Ты, обаче не Моя воля, но Твоя да будет», – услыши мя, слабаго и непостояннаго, в час испытания моего и невзгод моих, сице молящагося Ти: «Боже мой и Господи мой, аще угодно сие есть пред Тобою, да скорби, нужды и искушения обдержат мя отовсюду; аз грешный, всякия казни достойный, не смею противовещати Ти, но смиряюся под крепкую руку Твою: буди воля Твоя; не якоже аз хощу, но якоже Ты, да будет воля Твоя, благословен еси, Господи! Христе мой, Пресладкий Христе, от туги тяжкия Гефсиманския весь изнемогающий в молитве, но николиже ослабевающий, неотступно прилежно в подвизе молитвенном пребывающий, даже до пота, каплями крове каплющаго на землю, Ты вдохни в мя, нерешительнаго, молюся, решимость подвигом добрым даже до смерти подвизатися, да не ктому себе живу, но Ты, Жизнь Безконечная, да живеши во мне, да и аз в Тебе. Сыне Божий Единородный, от молитвы ко учеником Своим возвративыйся и обретый их спящими от печали, бяху бо очи их отяготели, се и аз отяготех от печали моея, страх и трепет прииде на мя, и покрыла мя есть чуждая тьма, окаяннаго; возбуди мя спящаго, воодушеви мертваго, помози безпомощному. » Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, в несении креста спасительнаго, десницею Твоею мне низпосланнаго, укрепи мя, в конец изнемогающаго. Сила моя во мне оскуде, Господи, Всемогущий Господи, се утрудихся зовый, изсше гортань мой, истомилися суть очи мои от ожидания Тебе, Христе мой, Христе мой! Се поношения поносящих Тя нападоша на мя: аз заключен и не могу выйти, изнеможе крепость моя, се жду соскорбящаго и – несть, и утешающих и – не обретаю, нищ и боляй есмь аз... Услыши мя, Иисусе, услыши, мене ради обнищавший, укрепи мя, мене ради изнемогший, спасение Твое, Боже, да приимет мя, да от души исцеленныя вопию Ти: Аллилуиа. Имея пред очима моима, Иисусе, Спасе мой, преднаписанный Божественными Евангелистами образ Тебе, страждущаго, всего уязвленнаго, се прихожду к Тебе аз, страждущий, с неисцельными гноящимися язвами сердца моего страстнаго и, веруя несомненно, яко язвы Твоя – исцеление мое и болезни Твоя – здравие мое есть, сице вопию Ти: Господи, мой Господи, от беззаконных уст оплеваемый, безчествуемый, унижаемый, умилосердися, воззри на мя: страсть греховная душу мою безсмертную – дыхание уст Твоих – безчестит, унижает: исхитити мя от плена страсти сея потщися, погибаю. Иисусе мой, Сладчайший Иисусе, венчаяй землю цветами, тернием острым увенчанный, виждь, колико острых терний, нелепых помышлений, неподобных мечтаний терзает главу мою: исторгни их, молю, и цветами благих мыслей, святых чувствований украси мя. Христе мой, Пресладкий Христе, одеяйся светом яко ризою, в ложную багряницу от области темныя облаченный, ризу мне подаждь светлу, яко лежу наг пред враты Твоими и срамляюся, стыждуся плоти своея. Сыне Божий Единородный, на небесех от Ангел с трепетом священным и любовию огнепламенною присно окружаемый, на земли же страха ради всеми оставленный, исполни всего мя дерзновения и мужества, да никоего же убоюся страха человеческаго, никия муки, самыя лютейшия, да дерзновенно Тя исповедаю, Твое величие проповедуя: Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, в несении креста спасительнаго, десницею Твоею мне низпосланнаго, укрепи мя, вконец изнемогающаго!». В тяжкие дни тюремного заключения был написан Серафимом Звездинским акафист Господу Иисусу Христу, Искупителю и Спасителю грешных, Сладчайшему, в нашествии горчайших искушений и страстей, в кондаках и икосах которого было краестрочие: «Весь от страстей безмерных, яко во огне, сгораю аз, помилуй мя!». С пламенными словами, идущими из глубин сердца, и слезами покаяния и надежды, священномученик Серафим Звездинский взывал ко Христу Спасителю: «Зрю себе, Господи, близ погибели суща, ибо, яко пчелы сот, обышедше обыдоша мя дуси нечистии, и несть мне ослабления, несть мира, несть покоя, несть отрады от стужений и борений лютых, понеже бо мнози борют мя с высоты, мнбзи возстают на мя, мнози глаголют души моей: «Несть спасения ему в Бозе его». Темже в борении сем находяся, яко безпомощен, взываю Ты о помощи: «Приими оружие и изостри, и возстани в помощь мою»: Иисусе мой, Христе Многомилостиве, силою Креста Твоего запрети духу гордости и тщеславия, духу ненависти и злопамятования, духу зависти и лести, возмущающим мя. Иисусе мой, сила моя, силою Креста Tвoeгo запрети духу нечистому, сластолюбивому, злосмрадному, любодейному, блудному, оскверняющему мя. Иисусе мой, Христе Многомилостиве, силою Креста Tвoего запрети духу уныния, тоски, боязни, духу безнадежия и отчаяния, томящему мя. Иисусе мой, Христе Многомилостиве, именем Твоим Божественным да угаснет всякое разжжение и движение плоти моея, от диавольскаго действа возбуждаемое. Иисусе, ада Победителю, победи ад души моея и воскреси мя, умерщвленнаго страстьми. Помилуй мя, Святый Боже, яко образ есмь неизреченныя Твоея Славы, аще и язвы ношу прегрешений. Помилуй мя, Святый Крепкий, яко не токмо немощен есмь, но и Твое есмь создание. Помилуй мя, Святый Безсмертный, яко прах есмь и пепел, земля есмь и по глаголу Твоему в землю пойду, от неяже взят бых. Темже прежде, нежели возмеши мене отсюду и отыду, и к тому не буду, прежде конца моего устнам моим не возбраню, во еже взывати в покаянии Ти всегда: помилуй мя, Боже, помилуй мя!». В тюремном заключении Серафим Звездинский написал и краткую молитву Господу Иисусу Христу Спасителю: «Господи, спаси мя, погибаю, се кораблец мой бедствует от искушения волн житейских и близ потопления есть. Но Ты, яко Бог Милосердный и сострадательный немощем нашим, властию убо Tвoeю всесильною запрети волнению бедствий, хотящих погрузите мя и низвести во глубину зол, и да будет тишина, яко ветры и море послушают Тебе». Как истинный православный христианин и пастырь Церкви, святой Серафим Звездинский жил молитвой – он оставался молитвенником и учась в Духовной Академии, и будучи настоятелем в Чудове монастыре, и уединившись в лесном скиту, и свершая Божественную Литургию в Дмитровском соборе, и затворяясь в келье своей, и заключенный в темнице, откуда он писал: «Внутренне Господь так стал утешать меня, таким миром и сладостию и радостию увеселяет душу мою, чего на свободе никогда не испытывал. Так в страданиях – Христос… Слава Богу за все. Праздную, светло торжествую четвертый месяц душеспасительного заточения моего». В апреле 1923 года епископа Серафима Звездинского перевели в Таганскую тюрьму, а перед отправкой заключенные наставляли его: «Как ты, отец Серафим, войдешь в камеру, тебе и постелят чистое полотенце, а ты не обходи его, встань, да ноги оботри – все поймут, что ты милость оказал, и никто тебя не тронет». Путь христианина ведет в Царство Небесное через Голгофу, это – единственный путь спасения, ибо только сораспявшийся Христу Страждущему будет прославлен с Христом Сияющим во славе Его. Велика была любовь ко Христу в сердце священномученика Серафима Звездинского – как и святой Игнатий Богоносец он был готов умереть за Христа, а прощаясь с дмитровцами, он писал: «Родные, бесценные, драгоценные дмитровцы, весна моя и московские друзья. Зная, что настал час отойти мне от вас, только теперь вижу, как люблю вас, до конца возлюбил вас. Скажите, чтобы умер за вас, умру. Пусть дмитровцы возносят молитвы при богослужении за своего законного епископа… Только тело мое с одеждою на нем перевезут в Зырянский край, а сердце мое останется во граде и весях Животворящего Креста. Этим оком – сердцем – я вижу всех вас. Храни вас всех покров Пречистой». «Родные и бесценные дети и детки мои! Из камеры пересыльного поезда шлю вам всем свое благословение. Еду не один, а со всеми вами, ибо увожу вас с собою в сердце моем, вас любящем и о вас горячо молящемся». Когда вечером 13 мая 1923 года владыку Серафима Звездинского должны были вывести из Таганской тюрьмы для отправки на вокзал, то у ворот ее ожидали его духовные чада – о. Серафим вышел с перламутровой панагией на груди, панагией от Гроба Господня с образом Воскресшего Христа. В двенадцать часов ночи – в канун праздника в честь иконы Божией Матери «Нечаянная радость», с Ярославского вокзала по направлению к Вологде тронулся вагон с зарешеченными окнами, где находился священномученик Серафим Звездинский, за которого со слезами и плачем молились его духовные чада. Одна из духовных дочерей Серафима Звездинского написала потрясающее стихотворение о прощании с владыкой – оно оказалось созвучно переживаниям многих людей и как драгоценное сокровище хранилось в архиве епископа Афанасия Сахарова:
... Мы грустно сидели пред мрачной тюрьмою,
Решетками окна глядели на нас,
И сердце сжималось тяжелой тоскою,
И слезы невольно катились из глаз.
...Но вот стук замка, и раскрылись пред нами
Тяжелые створки железных ворот.
И узники вышли пред нами рядами,
Толпясь, расступился пред ними народ.
...Кругом восклицанья, и вопли, и слезы:
«Прощай наш святитель, наш пастырь родной!»
Напрасно суровые слышны угрозы,
Напрасно толпу отгоняет конвой.
О, дайте взглянуть на страдальца Христова,
Пустите поближе к нему подойти,
Услышать его заповедное слово,
И с болью сказать ему наше: «Прости!»
... Оставьте винтовки, не бойтесь восстанья,
Поверьте: ваш узник от вас не уйдет,
Не сам ли внушал он всегда послушанье,
Не сам ли смиренью учил он народ.
...Он Господа молит за паству родную,
Он молит за всех, за врагов и друзей.
Хотел бы он каждую душу больную
Согреть и утешить любовью своей.
Иди же, невинный святитель-изгнанник,
Твой путь незнаком, и тернист, и далек,
Но, Бога слуга и достойный избранник,
Не будешь ты с Ним никогда одинок.
Да будет с тобою всегда Он незримо,
Иди же, Христу уловляя людей,
И чудное имя нося Серафима,
Небесной любовью, как он, пламеней.
Будь яркой звездою в далеком изгнанье,
Как здесь ты светил, так свети же и там.
Но верим, настанет конец испытаньям
И снова во славе вернешься ты к нам.
Приговоренный к двум годам ссылки в Зырянском крае на вольном поселении, священномученик Серафим Звездинский продолжал оставаться архипастырем Церкви и молиться за вверенный ему Богом удел – за Дмитровскую эпархию, равно как и за всю Россию. Во всех жизненных обстоятельствах он оставался христианином и молитвенником, поддерживая переписку во своими духовными чадами, наставляя и утешая их, вознося за них своим моления и рассказывая о своей жизни – о горестях и радостях изгнанничества: «Родные мои, дорогие Христа Господа любящие и Христом Господом любимые дмитровцы, паства моя верная! Помню вас всех, в сердце моем ношу вас. Далекое расстояние, реки, озера, леса дремучие не отделили вас от меня, не скрыли вас от очей духа моего. Телом далеко от вас, духом с вами присно. Молюсь за вас, нужды ваши, печали и скорби пред Господом милосердным всегда представляю, да укрепит Он вас силою своею в вере православной, да утешит вас утешением Своим благодатным в скорбях ваших, да оградит Вас терпением страданий своих в несении безропотном креста своего, каждому по силе его Господом ниспосланного. Молитесь за меня, Архипастыря вашего, с вами пред Крестом Животворящим молившагося. Люблю вас любовию Христовою. Благословение Господне на вас – Его благодатию и человеколюбием всегда, ныне и присно и во веки веков. Аминь». «Миp сердцу твоему, мир мыслям твоим, мир всем силам души твоей – тот мир, о котором воспели Ангелы: «Слава в вышних Богу и на земли мир». Миp этот изобильным источником течет в Церкви Православной, во всех таинствах ея чудных, во всех ея уставах, повелениях светлых. В них части тьмы не единыя, веет этот мир гласом хлада тонка – веянием тихаго ветра во всех ея молитвах, пениих и песнях духовных, а наипаче в пренебесной, предивной, Божественной чудодейственнейшей страшной Литургии. Мир тебе сей, Кровию Христовою нам добытый, Анечка, радость моя! Да даст тебе сладчайший Иисус, Господь и Бог и Жених душ наших, восчувствовать, коль сладко есть любить Его – Любовь вечную. Темна жизнь, детка моя, без света Любви этой, холодна без огня ея, неуютна без гармонии сей Любви, нестройна, беспорядочна, а без красоты ея безобразна, уродлива... Спаси тебя Господи за розы твоей любви. Сереженьке милому благословение. Очень вкусны его крендельки. Маме твоей благословение. Побереги ея душу и приласкай во Христе. Всем помнящим меня, недостойнаго, – благословение и привет мира. У нас морозы в 20° и обилие снега. Храни тебя Господь». Два годы в ссылке протекли мирно и спокойно – по утрам владыка Серафим Звездинский совершал Божественную Литургию, а под праздники и всенощную, днем он уединялся в ближайший лес на молитву, общался с ссыльными иереями и молился вместе с ними, наслаждался величием и красотой природы, прославляя премудрость и творческую силу Создателя ее. В ссылку к Серафиму Звездинскому его несколько раз приезжала его духовная дочь – инокиня Параскева, оставившая в своем дневнике исповедальное признание о том, какое огромное духовное значение имело общение с владыкой Серафимом, которого она почитала как святого старца и мученика Христова: «Не умею выразить словом, как многополезна, утешительна моя последняя поездка к моему Господину Старцу. Мир, радость, спокойная совесть, освобожденная от пленниц греха, просветление ума и сердца, перемена во всем существе моем, словно я другая. Господи, какое благо даровано падшему – покаяние. Какая великая власть дана св. апостолам вязать и решить. Благословен тот час и день, когда Господь приводит предстоять честнейшему лицу святого Старца и принимать столь непостижимые Тайны. О, глубина премудрости! О, бездна милосердия! Я, маленькая песчинка, теряюсь в этой бездне: ничтожная, скверная, преступная, оплеванная, изувеченная, изнуренная и изможденная грехом, растерзанная и изможденная своим неразумием. Опять оживленная, успокоенная, исцеленная, поднятая, очищенная, одетая. Видя такие дары, туне даваемые лишь по единому милосердию Божию, что можно сказать или как возблагодарить? Нет слов. Тут бренные уста смыкаются. Да молчит всякая плоть и да стоит со страхом и трепетом. О, если бы и всегда пред очами Божьими ходить со страхом и трепетом, но как грустно, обидно, но вместе и преступно, получая такие дары и такую милость, паки опутываться пленницами греха, как страшно, как страшно за свою немощь и непостоянство. Боже мой, Боже мой, как же мне быть: я так слаба, так непостоянна, так грехолюбива. О, поддержи, подкрепи, не дай мне пасть, затвори хляби греха и положи предел, да не прогневляю Тя больше и да хожду во Истине Твоей молитвами Старца моего и всех святых». Когда священномученик Серафим Звездинский получил телеграмму о кончине патриарха Тихона, то срочно направил письмо в Дмитров со словами утешения и пастырского наставления. Это письмо – апостольское послание двадцатого века, по литературному стилю и духовному содержанию напоминающее боговдохновенные послания апостола Павла и свидетельствующее, что наша Православная Церковь есть Церковь святая и апостольская, а пребывание в Церкви есть пребывание со Христом и в Истине: «Всем, всем, оставшимся верным дмитровцам. Мир вам, утешение в скорбях ваших, исцеление в болезнях ваших, терпение в долгой разлуке нашей, родные мои, возлюбленные о Господе Иисусе, дорогие приснопоминаемые в недостойных молитвах моих, дмитровцы мои, Бога любящие и Богом любимые чада мои, мир и благословение. Давно не видал я уже вас, давно не молился с вами, давно не причащал вас Чашей вечной Жизни, давно не беседовал с вами усты ко устам, лице к лицу, давно... Паства моя любимая, потом моим политая, трудами моими вспаханная, в болезнях немалых засеянная. Блюди убо, зорко смотри, да не плевелы греха, неверия или расколов покроют тебя. Да цветешь ты присно цветами веры православной, апостольской, святительской, да благоухаешь надеждою на всеблагой и премудрый Промысл Божий, скорбями и испытаниями грехи наши очищающий, да не увянет в тебе присно любовь христианская, все покрывающая, прощающая, немощи немощных носящая, а не себе угождающая. Дмитровцы мои верные, дмитровцы мои родные, скорбит мое сердце вместе с вашим сердцем и за Ангела Хранителя нашего, веси, нивы наши благословлявшего всегда. Не стало его, ушел он. Словно не выдержало сердце его всей горечи, всей боли, всей скорби, всей неправды, измены Евангельской правде церковной. Не выдержало, разбилось. Помоги вам, Господи, это лишение с терпением понести и утерянное сокровище паки увидать. Умоляю вас, яко детей своих родных: бойтесь волков в овечьей шкуре, живцов. Они полны дьявольской гордыни, самочиния, бесчиния, они сладко говорят, но горько их слушать, на языке у них мед, а на сердце лед. Яд аспидов под устами их, гроб отверст – гортань их, и, когда они говорят, говорят ложь, яко чада отца лжи – диавола. Блюдитесь от них, не молитесь с ними. Они лишают души спасения. Храни вас Господь в вере православной тверды и незыблемы – о сем ежедневно молитвы мои к Пастыреначальнику Христу воссылаю. Благослови вас Господь, укрепи, утверди. Видеть вас хочу, беседовать, петь Господу вместе хочу, стосковался уж по вас. Болящие, не унывайте, ибо болезнями спасаетесь, бедные, не ропщите, ибо нищетою богатство нетленное приобретаете, плачущие, не отчаивайтесь, ибо утешение ожидает Духа Утешителя вас. Не гневайтесь, не сетуйте друг на друга, не злобьтесь, не бранитесь, не гневайтесь, а злобьтесь только на грехи, на беса, к греху влекущего: гневайтесь на еретиков, с ними не мирствуйте, а между собой верными в мире, в любви, в согласии живите. Имущие, помогайте неимущим, богатый, больше давай, убогий, по силе своей милосердствуй... По сему уразумеют все, яко мои ученицы есте, аще любовь имате между собою. Мир посылаю вам, мир Христов даю вам. Благодать Господа нашего Иисуса Христа и любы Бога и Отца и причастие Святого Духа буди со всеми вами. Аминь».
После возвращения из ссылки епископу Серафиму Звездинскому не разрешили вернуться на Дмитровскую кафедру. Лето он провел в Аносиной пустыне, где совершал Божественную Литургию и страдал от возобновившейся каменной болезни. Остро ощущая хрупкость земной жизни человека и богословствуя о болезнях, священномученик Серафим Звездинский говорил: «через болезни дух сотрясает стены своей темницы, разрушает ее, чтобы удобнее и легче потом было выйти из нее. Тайна – человек, тайна – жизнь его, тайна – вход сюда... тайна – исход его отсюда. И как близок, как близок тот мир безболезненный, беспечальный, безвоздыханный! Мы ближе к нему, и он ближе к нам, чем самые близкие – одноверстое или полуверстое расстояние от земли». В сентябре 1925 года Серафим Звездинский переехал в Москву и стал ближайшим помощником местоблюстителя патриаршего престола митрополита Петра Полянского. Вскоре митрополит Петр был арестован, а владыка Серафим Звездинский снова поселился в Аносиной пустыни, где совершал богослужения, принимал приезжающих к нему духовных чад и иереев, совершал постриги в монахи и проповедовал о Христе. На праздник апостолов Петра и Павла Серафим Звездинский служил Божественную Литургию и произнес слово о первоверховных апостолах: «Петр, отрекшись трижды, получил право и первенство отверзать вход в рай. Отрекшийся может простить отрекшихся, как и сам был прощен Господом за горькие слезы покаяния, и Павел гонитель и затем страдалец за Христа, да всех гонящих и покаявшихся приемлет». На следующий день владыку вызвали на Лубянку и потребовали, чтобы он выехал из Москвы, разрешив ему жить в Дивееве. Приехав в Дивеевскую Лавру летом 1926 года епископ Серафим Звездинский произнес двадцать две проповеди о Божественной Литургии, чтобы участие молящихся в богослужении было сердечным, духовным и осмысленным, он излил из своего растроганного сердца горячую любовь ко Христу и благодарность за Его жертву, принесенную ради спасения всего рода человеческого, воспел Божественную Литургию как высочайшую радость и средоточие всей христианской жизни: «Я уже неоднократно свидетельствовал, что если еще живу, дышу, окаянный, грешный, если не сгнил еще от язв греховных, то только потому, что дышу чудным ароматом литургии Божественной, что мои уста омочены Живоносною Кровию Господа Спасителя моего. Божественная литургия – соль, сохраняющая меня от греховного гноения. Она – роза моя, услаждающая меня своим ароматом небесным. Она – посох мой, поддерживающий меня от падения. Она – якорь мой, спасающий меня от потопления. Она – солнце мое, освещающее мрак бездны грехов моих. Она – радость, восторг, крепость, жизнь моя! Здесь я только начинаю Божественную литургию, а закончу ее там, на небесах, с теми чадами моими, которые останутся верными мне, которые здесь со мною посещают Божественную литургию, любят ее, питаются из этого благоуханного, животворного источника». С растроганным молитвою сердцем и умилением, святой Серафим Звездинский исповедовал пламенную любовь к Божественной Литургии, она была алмазным стержнем и сокровенной осью всей его духовной жизни, животворным источником радости и надежды, рекой, текущей в жизнь вечную. Со всей пламенностью своего молящегося сердца и возвышенного духа священномученик Серафим Звездинский возвещал о то, что на земле нет ничего драгоценнее Божественной Литургии, пред ней ничто все драгоценности нашего мира – все золото и серебро, весь жемчуг со дна морского и все драгоценные камни, сокрытые в тверди земной, она – величайшее сокровище Церкви и духовная ось всего мира – без Божественной Литургии, совершающейся на небе и на земле, померк бы свет солнца, луны и звезд и погибла бы всякая плоть, а небесный огонь попалил бы всех нас за наши беззакония, без Божественной Литургии мы бы задохнулись в пучине наших житейских треволнений и сует, «наше колесо жизни может двигаться, только имея Божественную литургию, во время которой приносится бескровная Жертва». «Из всех чудес самое величайшее, непостижимейшее, предивнейшее чудо есть Божественная Евхаристия. Ради Божественных Таин и солнце на небе светит днем, и луна ночью, и звезды небесные тихий свет посылают, и земля дает хлеб – да будет Святой Агнец на престоле! Только ради Божественной литургии дает земля плод свой. Хлеб, которым мы питаемся, – это крохи от Трапезы Господней. Не будь литургии, солнце померкло бы, земля перестала бы производить плоды. В Апокалипсисе святой Иоанн Богослов описывает видение: Жену, облеченную в Солнце правды. Из бездны выходит змий и старается пустить в реку яд. Жена бежит от него в пустыню. По объяснению всех святых отцов, Жена, виденная святым Иоанном, есть Церковь, облеченная в Солнце правды – Христа. В последнее время воздвигнется такое гонение на Церковь, что скроется она в пустыне. Божественная Литургия будет совершаться под землею. Не будет Божественной Литургии на земле, померкнет солнце, и земля перестанет давать хлеб». Проповеди владыки Серафима Звездинского о Божественной Литургии – это восторженный и прекрасный поэтический гимн, чудное и вдохновенное молитвенное песнопение поющего сердца: «Много на небе светлых звезд, этих искорок ризы Божией, но всех их краше, светлее, ярче – солнышко. Много чудных, душистых цветов на пажитях и нивах, но всех их лучше, прекраснее, благоуханнее – роза. Много ярких прекрасных камней хранится в недрах земли: там есть сапфиры, изумруды и яхонты, но всех прекраснее, чище, ярче сверкает бриллиант. Много рек, ручьев, речек бежит по лицу земли, и все они сходятся, сливаются в безбрежном, огромном, безмерном, огромном океане. И в духовном мире есть и звезды, и камни драгоценные, и цветы на пажитях духовных. Много чудных звезд – песнопений, святоотеческих творений хранится в Церкви Православной, но все они сходятся в солнце Церкви нашей – Божественной Литургии. Много чудных цветов растет на пажитях церковных, но всех их прекраснее роза – Божественная Литургия. Дивные, драгоценные камни Церкви нашей – обряды, но всех их ярче блистает бриллиант – Божественная Литургия. Все источники, все ручейки и реки – таинства наши – сливаются в глубочайшем, святейшем таинстве – в Божественной Литургии. У нас в Церкви есть руки Христовы, уста и очи Его, есть также и сердце Его Божественное. Руки Его – обряды Церкви, язык уст Христовых – Евангелие святое, очи Его – таинства святые, через которые Он заглядывает в наши души. Сердце же Его – Божественная Литургия». Божественная Литургия – это венец всех молитв и богослужений, всеобъемлющий, огнепламенный гимн Богу – нашему Творцу, Промыслителю и Спасителю, излившему на людей свои неисчислимые милости и открывшего Свою вечную, безмерную и неизреченную любовь. «Серафимы, видя Его бесконечную любовь к людям, видя Его, грядущего на жертву, с трепетом приветствуют Его, и весь мир вторит им. Вся природа, все окружающее восхваляет Его». Разъясняя величайшую и до конца непостижимую тайну Божественной Литургии, священномучник Серафим Звездинский говорил, что ее сердцевина – это святейшее таинство Евхаристии, свершаемой в память о Христе Богочеловеке – каждый день в православных храмах приносится таинственная и страшная Бескровная Жертва, изумляющая Серафимов и Херувимов, повергающая в священный трепет все Горние Силы, некогда зревшие как на Голгофе всемогущий и неописуемый в величии Своем Господь добровольно принес Себя в жертву из любви к нам – Он был вознесен на Крест и пригвожден, истекал кровью и принял мученическую и страшную смерть на Голгофе. В момент крестной смерти Сына Божиего содрогнулись небеса и восколебалась земля, Ангелы поверглись в трепет и изумление – Всемогущий умер, униженный и изнемогающий на Кресте, ибо такова была сила Его любви к нам и желание спасти каждого из нас, не ущемляя нашу свободу. Божественная Литургия – это небесная жемчужина, более ценная, чем все земные сокровища, она – «фотография жизни Христа», источник радости, жизни и мудрости, она есть «точный снимок – земная жизнь Спасителя. От Вифлеема, куда Пресвятая Дева пришла для переписи и где родился Господь, до Иордана; от Иордана до Гефсимании, от Гефсимании до Голгофы; от Голгофы до Воскресения; от Воскресения до Елеонской горы – все видим в Литургии». Святой Серафим Звездинский замечает, что у Божественной Литургии много названий, ее называли Пасхой и трапезой, обедней и общением со Христом, она – Тайная Вечерь, которую Господь дарует пережить каждому из нас, она – царский пир, на который всех нас зовет Бог, чтобы мы причастились Святых Тайн Христовых и Христос жил в нас, но многие из людей не внемлют Богу и остаются глухи к Его призывам, а из приходящих не малое число не имеют покаянного трепета и благоговения, а потому таинству Евхаристии предшествует соборная молитва и таинство покаяния – душа человека настраивается на молитвенный лад Богообщения, отрешается от житейских попечений и начинает помышлять о горнем, осознает нечистоту свою в очах Господних и молит о прощении грехов, приступает к Святой Чаше омытая слезами покаяния и облаченная в светлый виссон Божьего прощения и благодати. В своих огненных проповедях святой Серафим Звездинский восклицал: «Моими устами, только что принявшими Пречистое Тело, моим языком, омоченным Живоносною Кровию, моим сердцем, исцеленным Святыми Тайнами, взываю я к тебе, несчастный, скорбный друг мой, грешный, слабый, погрязший в страстях, изнемогающий в борьбе с искушениями! Приди сюда, к Святой Чаше и укрепишься, потому что здесь – сила. Приди сюда и возродишься, потому что здесь – жизнь. Приди сюда и просветишься, потому что здесь – свет. Приди сюда и выйдешь из пропасти ада, даже если бы ты был в самих когтях сатаны. Только приди сюда, потому что здесь – спасение». Божественная Литургия – это благодатное исцеление падших и надежда скорбящих, она – величайшее чудо Божие во всех мирах и во всех веках, в бездну страстей и отчаяния с небес слетает могучий Орел – Христос Спаситель, на двух крылах Своих Он вознесет души к Богу, эти два крыла – Пречистое Тело и Животворящая Кровь Его. С великим и неизъяснимым трепетом Ангелы мириадами слетаются во храм в момент совершения Божественной Литургии, с благоговением предстоят они перед святым престолом, закрывая лица крылами и прославляя великую тайну Бескровной Жертвы – и нам надлежит уподобиться Ангелам небесным и, отрешившись от всех мирских сует, научиться дышать непрестанной и умно-сердечной молитвой, жить Божественной Литургией, с благоговением и трепетом почитая ее великую, страшную, священную и непостижимую тайну.
Живя в Дивеевской Лавре священномученик Серафим Звездинский каждый день вставал в 4 часа утра, совершал Божественную Литургию в подвальном храме под Тихвинской церковью, затем шел на «канавку» и читал полтораста раз «Богородице Дево, радуйся», летом уходил в лес, где совершал молитвенное правило, каждый день читал Новый Завет, в проповедях говорил образно, торжественно и таинственно, а службы его – были торжеством. На праздник Введения в храм Пресвятой Богородицы, священномученик Серафим Звездинский произнес одну из самых вдохновенных и поэтически прекрасны своих проповедей – шедевр церковной гомилетики и дивный гимн Святой Деве Марии и монашеству, где он восхваляет Матерь Божию как Покровительницу всех христиан и в особенности монашествующих, образно и возвышенно сравнивает каждую монахиню с лепестками белоснежной лилии, принесенной Архангелов Гавриилом в день Благовещения Святой Деве Марии, призывает всех монашествующих взывать к Богородице в молитвах и хранить душу от ропота и нечистоты – двух черных пятен осквернения: «Матерь Божия – Покровительница всего рода христианского, но монашествующие находятся под особым Ее покровом. Пресвятая Дева, можно сказать, держит всех христиан в шуйце, а монашествующих – в деснице Своей. Она положила начало монашеству, первая из всех людей, живших до Нее, дала Богу тот обет, который дали и все мы: обет девства. Девства до Пресвятой Девы Марии мир не знал. Язычество жизнь плотскую ставило выше всех жизней. Иудейство брак, чадородие считало наивысшей добродетелью. При ветхозаветном храме воспитывались многие девицы, но все они, как только вырастали, – выходили замуж. Когда Пресвятой Деве Марии исполнилось четырнадцать лет, и она также должна была по закону выйти замуж. Она сказала: «Я обещала Богу сохранить Свое девство». Это было тогда настолько необычайно, что Ее для видимости обручили мужу Иосифу, которому было 80 лет. Он и был хранителем Ее девства. Когда Антоний преподобный молился: «Господи, укажи мне, как жить, чтобы спастись», ему явился ангел, который плел корзины, потом молился, потом опять плел корзины. И Пресвятая Дева, живя в храме, проводила истинно монашескую жизнь: Она занималась рукоделием, молитвою и чтением слова Божия; Сама вышила омофор епископу Лазарю, воскрешенному Господом. Много делала Она для храма Божия – мыслию же всегда возносилась к Богу. 25 марта, когда Пресвятая Дева была в доме Своего обручника Иосифа, было Ей благовещение. Архангел Гавриил явился Ей, неся в руке райскую ветвь – белоснежную лилию, и сказал слова, которые и мы часто повторяем: «Радуйся, Благодатная, Господь с Тобою». Эту ветвь, принесенную Архангелом, Пресвятая Дева хранила всю Свою жизнь до успения. Сохранилось предание, что, когда Пресвятая Дева вернулась с Голгофы, исполняя закон субботы, в дом Иоанна Богослова, которому Ее вручил со Креста Сам Господь, Она принесла с Собой терновый венец Господа. Лилия предвещала Ей радость – «радуйся, Благодатная!», а терновый венец, который Она принесла в Своих руках с Голгофы, Она обливала слезами. Когда было успение, Иоанн Богослов нес белую лилию, принесенную во второй раз Архангелом Гавриилом, перед гробом Пресвятой Девы. Иоанн Богослов – не кто иной, как девственник-монах. Что же стало с этой лилией после успения Божией Матери? Завяла она? Нет. Пресвятая Дева рассадила лепестки этой лилии, и из них произросло монашество. Где бы ни возникали обители иночествующих – Матерь Божия являлась всегда Покровительницей их. Она Сама избрала гору Афон, обратила живших там язычников ко Христу и благословила там монашество. Все вы, начиная с вашей матушки до последней послушницы, – лепестки с лилии Божией Матери. Бывает, что белоснежная лилия начинает покрываться пятнами. Есть два пятна, которые особенно не любит Пресвятая Дева, которые Ее особенно огорчают. Первое пятно – это ропот. Матерь Божия была безропотна. Живя при храме, Она с покорностью делала все, что Ей говорили священники, под руководством которых Она находилась. Она говорила про Себя: «Я раба Господня, Господь призрел на смирение мое». Читая в слове Божием: «Се, Дева во чреве приимет, и родит Сына» (Ис.;7:14), Матерь Божия думала: «Как бы я хотела быть последней рабой у Той Девы». И когда Она так размышляла, предстал Ей ангел и сказал: «Радуйся, Ты и есть Та Самая Дева». Вот какое у Нее было смирение. И потому ропот монашествующих Ей особенно больно слышать. Другое пятно – нечистота, когда мы не боремся с нечистою страстью, когда без боя отдаемся во власть этому тирану. За последнее время пятна эти особенно ярко выступили на белоснежной лилии монашества. И Пресвятая Дева, скорбя и заботясь о ней, делает то же, что делаем мы с засоренным полем. Мы перепахиваем его. И Матерь Божия как бы говорит Сыну Своему: «Господи, срой все обители, пусть удобрится земля скорбями, изгнанием и потом на этой земле опять возрастет моя лилия и зацветет еще пышнее». Сестры, вы сейчас живете под особым покровом Матери Божией. Когда бушующее море потопило уже многие большие корабли, ваша ладья все еще плывет и борется с волнами. Вы чудом сейчас живете!! Это чувствуют все, кто прикладывался к Тихвинской иконе Божией Матери, кто лобызал образ Успения. Я сам испытал на себе прикосновение руки Божией Матери от Ее образа Тихвинской. Каким же усердием, каким трудом должны вы поливать эту белоснежную лилию!! Да поможет вам Пресвятая Дева Мария предстательством Своих родителей – донести ее чистою даже до Страшного Суда Божия. Аминь». С благоговейным трепетом Серафим Звездинский почитал Пресвятую Богородицу и по пламенной вере своей удостоился таинственного видения. После всенощной под Сретение Господне –14 февраля 1927 года, владыка Серафим Звездинский бросился к окну и воскликнул в молитвенном изумлении: «Пречистая Дева Богородица идет по канавке. Не могу зреть пречудной Ее красоты и неизреченной милости!».
Когда в июле 1927 года появилось «Послания Синода ко всем верующим» – декларации заместителя патриаршего местоблюстителя митрополита Сергия Страгородского о лояльности Русской Православной Церкви по отношению к богоборческой советской власти, о «сорадовании» ее успехам и обязанности быть солидарными с политикой советского государства, поддерживать все его мероприятия, владыка Серафим Звездинской выступил с нравственным протестом и отверг «новую церковную политику» как кощунственное примирение с безбожием. Осенью 1927 года в Дивеево нагрянули советские власти и обитель была закрыта, а епископа Серафима, игуменью, все духовенство и старших сестер арестовали и отправили в Нижний Новгород. Вскоре священномученик Серафим Звездинский был освобожден и вызван в Москву к чекисту Е.А. Тучкову, занимавшемуся вопросами борьбы с Церковью и предложившему владыке сотрудничать с советской властью, но верный Православию о. Серафим отказался и с октября 1927 года проживал в Меленках во Владимирской губернии. Всем приезжающим к нему владыка Серафим Звездинский дарил благодарственный акафист по причащении Святых Христовых Тайн, составленный в ссылке, и содержащий проникновенные молитвенные слова: «Проповедую, Господи, Твою благодать, исповедую милость Твою, не таю благодеяний, ихже обильно ныне излиял еси на мя в Святых Твоих Тайнах, пою и вопию Тебе: Аллилуиа. Возсия во мраце души моея солнце пресветлое от приятия ныне Пречистых Тайн Твоих. Сим светом Небесным озаренный, взываю Ти: Иисусе, Свете Тихий, благодарю Тя, яко во тьме моей светло светиши, и тьма моя Тя не объят. Иисусе, Сияние Славы Отчия, благодарю Тя, яко во свете Tвoeм зрю Свет Отца, Свет Духа Святаго. Иисусе, прострый небо яко кожу, благодарю Тя, яко во мне самом небо таинственно ныне простерл еси. Иисусе, Егоже поет солнце, Егоже славит луна, Емуже молятся звезды, благодарю Тя, яко Святыми Тайнами Твоими всего мя подвигл еси пети, славити Тя, молитися Тебе. Иисусе, Женише Краснейший, в полунощи мудрыми девами со светильники горящими сретаемый, благодарю Тя, яко светильник сердца моего погасший паки возжегл еси. Иисусе, Хлебе Живый, Хлебе Небесный, Хлебе Сладчайший, благодарю Тя за Тайны Святыя Твоя». Хошу, Господи, во Святых Твоих Тайнах Тебе ощутивый, николиже уже от Тебе разлучатися, всегда Тобою наслаждатися, всегда в Тебе пребывати, всегда благодарне Тебе воспевати: Аллилуиа. Дивны, чудны, непостижимы Тайны Твоя Пречистыя, Господи! Мертв быв душею, ныне же сих причастившися, живу аз всем существом моим! Тебе же, Воскресителю моему, с велиим благодарением вопию: Иисусе, Лазаря четверодневнаго из гроба воззвавый, благодарю Тя, яко и мене, грехом возсмердевшаго, из гроба моего смрадного ныне воззвал еси. Иисусе, Источниче приснотекущий вечныя жизни, благодарю Тя, яко мене, нерадением от источника сего бедне отторгшагося, ныне паки с ним чудне возсоединил еси. Иисусе, поток сый неизъяснимыя сладости, благодарю Тя, яко сладостйю сею вся внутренняя моя ныне наполнил еси. Иисусе, Небесных чинов присное радование, благодарю Тя, яко Святыми Твоими Тайнами, всего мя, печалию подавленнаго, радости духовной и веселия Божественнаго наполнил еси и тако согбеннаго подъял мя еси. Иисусе, скорбящих утешение, благодарю Тя, яко мене, скорбию всего соугнетеннаго и стесненнаго, на простор Твой широкий благодатный ныне извел еси. Иисусе, Хлебе Живый, Хлебе Небесный, Хлебе Сладчайший, благодарю Тя за Тайны Святыя Твоя». «О! Иисусе мой, Хлебе Живый, Хлебе Небесный, Хлебе Сладчайший, Хлебе превожделенне, Тобою питаются Ангели на небесех преизобильно! Благодарю Тя, яко и аз, странник и пришлец на земли сей, насытился ныне Тобою! О, Пище моя крепкая, Питие неисчерпаемое, Источниче безсмертия и жизни Подателю! О, Пасха таинственная, Пасха всечестная, Пасха непорочная, Пасха великая, подавай мне истее Тебе причащатися в невечернем дни Царствия Твоего! Подавай мне пети Тебе в веки неисчетныя песнь великую, в вышних трегубо песнословимую: Аллилуиа. Аллилуиа. Аллилуиа». По воспоминаниям монахини Таисии Арцыбушевой, в 1930 году священномученик Серафим Звездинский подарил ей свой акафист «Благодарение по причащении Святых Христовых Тайн» и сделал на нем следующую надпись: «Для Божественной Литургии и солнце светит, и луна, и звезды тихий свет свой посылают, и земля дает плод свой, да будет Святой Агнец на престоле. Весь смысл жизни сей земной не в чем ином, как в постоянном приготовлении себя к принятию Святых Тайн Христовых в молитвенном подвиге, воздержании, чистосердечном покаянии. В таком приготовлении к Святым Тайнам и в самом причащении Святых Животворящих Тайн Христовых заключается весь смысл жизни христианина. Христианин должен причащаться наивозможно чаще». Миросозерцание священномученика Серафима Звездинского христоцентрично – для него Христос есть Все: «Христос – покой, свобода души и свет неизреченный». Высочайший смысл христианской жизни – приуготовлять себя к вечности и принятию Святых Тайн Христовых, к единению с Богом и духовному преображению, а совершается это – через деятельную веру и жизнь по заповедям Евангелия, борьбу со страстями и покаяние, пост и молитву.
Священномученик Серафим Звездинский был вдохновенным молитвенником-поэтом, восклицавшим в молитвах – «поет дума моя, Тобой вознесенная!», а вместе с тем – строгим подвижником и аскетом. На первой неделе Великого поста Серафим Звездинский просил никого не приезжать и уединялся в келье, что проводить время в чтении Слова Божиего и молитве. На Страстной Седмице он начинал утреню в пять часов, часы с полным чтением Евангелий, Литургия Преждеосвященных Даров – и так до четырех часов дня без отдыха, но по свидетельству очевидцев – Господь давал ему силы и он словно не уставал, лицо его светилось радостью, а в глазах – сияла любовь к Богу и любовь к ближним. Владыка Серафим Звездинский поучал в своих проповедях и беседах, что вся жизнь христианина есть духовная борьба: «У людей, старающихся провождать духовную жизнь, бывает самая тонкая и самая трудная война – через помыслы. Каждое мгновение жизни – война духовная. Надобно быть каждое мгновение оком светлым, чтобы замечать втекающие в душу помышления от лукавого и отражать их. Сердце свое должно иметь всегда горящим верою, смирением, любовию. В противном случае в нем легко поселится лукавство диавольское, за лукавством – маловерие или неверие, а затем – всякое зло, от которого скоро не отмоешься и слезами. В этой невидимой войне и нужен нам Спаситель, вводимый верою, чрез сердечную молитву, в сердце. Если жив Бог в сердце, жива душа наша. Без Бога не может быть ни одного движения нашей мысли и сердца. Молитва Иисусова избавляет от невидимых врагов наших, ранящих наш ум и сердце и убивающих источник нашей жизни в самом чувствительном месте». Земная жизнь скоротечно, она – юдоль изгнания и скорбей, данная нам для покаяния и приуготовления к вечности, а это означает, что не время развлекаться и искать суетных наслаждений, нужно жить глубокой и напряженной духовной жизнью, ибо высшая цель нашего земного бытия – спасение и соединение с Богом, а спастись невозможно без очищения сердца и молитвы. «Молитва есть возношение ума и сердца к Богу. Очевидно, не может молиться тот, кого ум и сердце крепко привязаны к чему-либо: деньгам, чести – или кто имеет в сердце страсти: ненависть, зависть. Страсти парализуют сердце, связывают, в то время как Бог, напротив, расширяет его, доставляет ему истинную свободу; где Бог, там свобода – где грех, там плен. Сердце наше нередко спит на молитве, хотя внешний человек молится, а внутренний – нет. Часто мы льстим только языком на молитве. Многострастное сердце наше любит услаждение и спокойствие, не терпит горечей, скорбей, не любит делать что-либо для других. А Господь не знал покоя на земле при служении нашему спасению, и апостолы тоже. Сердце простое, наученное Богом, знает, умеет сочетаться с Богом и не имеет никакого общения с диаволом. Господь так свят – одна святость. Диавол – одна греховность. А человек тоже одно – или добро, или зло, но не одновременно. Человек переменчив: из злого – в доброго, из доброго – в злого, но Бог и диавол не изменчивы. Господь так свят, так прост в святости Своей, что один помысел лукавый или нечестивый лишает нас Его сладкого и пресладкого мира и света души. Отсюда святые все – свет, все – единое благоухание, все – как свет солнца, как самый чистый воздух. Господи, даждь нам сию простую святыню. Враг, зная это, обыкновенно вселяется в нас, кто не внимает сердцу, не трезвит ум, не творит молитву Иисусову сердечно, чрез один лживый помысел, или мысль ложную, или вожделение греховное и потом действует в нас, беспокоит нас – так он прост. Не паче ли Господь Бог духов вселяется в нас чрез единую сердечную мысль, любовь истинную и святую и с нами бывает, и в нас действует, и бывает для нас всем. Итак, молись без сомнений, чисто, просто, без тени греховных помыслов, в безмолвии ума и сердца, в простоте сердца, т. е. без примеси в уме и в сердце. Как мыслить легко, так и молиться должно быть легко, т. к. диавол прост по существу, одна злоба, без примеси добра, а Бог – без примеси зла, а в нас¬то беда – примесь, вот с ней и борьба чрез молитву, откровение, покаяние. Молитва утренняя: «Боже! Творче и Владыко мира, призри милостиво на создание Твое, украшенное Твоим Божественным образом, в сии утренние часы! Да оживит, да просветит Твое око, тьмами тем крат светлейшее лучей солнечных, мою душу темную и умерщвленную грехом. Отыми от меня уныние и леность, даруй же мне веселие и бодрость душевную, да в радовании сердца моего славлю Твою благость, святость, Твое беспредельное величие, бесконечные Твои совершенства на всякий час и на всяком месте.Ты бо еси Творец мой и Владыка живота моего, Господи, и Тебе подобает слава от разумных созданий Твоих на всякий час, ныне и присно, и во веки веков. Аминь». По красивому поэтическому сравнению Серафима Звездинского, душа наша есть орел, а леность – малый отрок, ловящий орла в сеть и опутывающий его крылья, поэтому нам надлежит хранить себя от лености и устремляться к горнему – к Солнцу Правды, Иисусу Христу, подобно тому, как орел, взлетает ввысь небесную – к солнцу. Душа наша есть зеркало, отражающее в себе образ Божий, но если его не протирать – не очищать покаянием, то оно покрываются пылью греха и начинает тускло, смутно и слабо отражать образ Божий. Но самое страшное, когда это зеркало обращается не к небу, а в преисподнюю – душа начинает отражать в себе образ дьявола и уподобляться ему в страстях и злобе. Для того, чтобы обрести спасение и унаследовать Царство Небесное каждый из нас призван очищать зерцало души своей, чтобы сияющий Лик Христа отобразился с нас. Толкуя загадочные строки Псалтыря и Апокалипсиса, и обращаясь к теме эсхатологии – последних судеб мира, священномученик Серафим Звездинский говорил: «Выражение из псалма: «Глас Господень, пресецающий пламень огня», относится к Страшному Суду. Огонь, как известно, обладает двумя силами: силой света и силой жжения. В день Страшного Суда, после изречения над людьми последнего приговора: «Приидите, благословеннии Отца Моего, наследуйте Царство, уготованное вам» и «Отойдите от Мeнe, проклятии, в огонь вечный», люди разделятся: одни пойдут в Царство света с Ангелами, другие – в преисподнюю с диаволом и слугами его. И тогда Господь пресечет пламень огня, т. е. разделит его: весь свет уйдет в Царство Небесное, а сила жжения – в Ад. В Аду не будет света, а лишь жжение бесконечное». «Видел торжество и брак Агничий святой апостол Иоанн Богослов в Откровении, видел он и невесту – Церковь Христову – на браке в брачных одеждах ее, слышал он и песни хвалебные, здесь воспевавшиеся; и виденное и слышанное записал в своей книге Апокалипсис. Перед тем как открыться Агничьему браку, пишет апостол, «голос от престола исшел, говорящий: хвалите Бога нашего все рабы Его и боящиеся Его, малые и великие». Потом, продолжает апостол, «слышал я как бы голос многочисленного народа, как бы шум вод многих, как бы голос громов сильных, говорящих: аллилуия! ибо воцарился Господь Бог Вседержитель. Возрадуемся и возвеселимся и воздадим Ему славу; ибо наступил брак Агнца, и жена Его приготовила себя. И дано было ей облечься в виссон чистый и светлый; виссон же есть праведность святых» (Откр.;19:5–8). О, Господи! Хотя бы издали мне, грешному, посмотреть на брак сей таинственный, дивный, хоть издали послушать песней его сладких, гимнов, свыше вдохновенных; хотя издали мог бы созерцать я сей «виссон чистый и светлый», в который облечется Невеста Твоя – Церковь Святая!». «У Церкви Христовой есть прекрасная, боготканая одежда, чистая и светлая. Одежда, сотканная из подвигов святых угодников Божиих, убелена их молитвами, омыта их слезами. В этой одежде Церковь, как невеста, предстанет на брак Агнца, когда будут новое небо и новая земля. Вот будет праздник, вот торжество!». Вне святой Церкви невозможно спасение, ибо путь спасения есть путь восхождения на небеса и преображения, очищения и облачения в виссон чистый и светлый – сияющую ризу немеркнущего Божественного Света.
С 1930 года поднялась новая волна гонений на Церковь, а в 1932 году под Лазареву субботу после всенощной владыка Серафим Звездинский был арестован и посажен в Лубянскую тюрьму вместе с епископом Арсением Жадановским, затем – в Бутырку, а 7 июля 1932 года он был приговорен к трем годам ссылки в Казахстан. Начались самые горькие годы скитаний и испытаний – священномученик Серафим Звездинский в скудости и нищете отбывал ссылку в Алма-Ате, Гурьеве и Уральске, где тяжело заболел малярией, а в январе 1935 года он был отправлен в Сибирь – в Омск, где провел всего пять дней, а после – в небольшой город Ишим, где и остался после окончания срока ссылки в мае 1935 года. В своих скитаниях Серафим Звездинский смог отправить своим духовным чадам пастырское письмо, проникнутое надеждой на Бога, горячей верой в благость Промыслителя и воскресной радостью, а также содержащее молитву Пресвятой Богородице: «Всем, всем моим о Христе Иисусе Господе нашем возлюбленным чадам, ихже имена в сердце моем ношу, мир, благодать и Божие благословение. Свершаю длинный и долгий путь с пересадками, утомительными стоянками. Но весь этот путь от Меленок до Москвы, от Москвы до Алма-Аты, от Алма-Аты до Уральска, предстоящий от Уральска до Гурьева на Каспийском море, есть путь длинный и незабвенный. Кратко сказать, это есть путь чудес от чтения 150 «Богородице Дево, радуйся!». Порой думается, что Господь нарочито и послал меня этим путем, чтобы воочию показать мне, сколь сильна пред Ним молитва Пречистой Его Матери и сколь действенно приносимое Ей с верою архангельское приветствие «Богородице Дево, радуйся!». Верую и исповедую, яко аз познах, как никогда еще на совершаемом мною сейчас пути, все тепло, всю защиту, весь покров чудного приветствия сего «Богородице Дево, радуйся!». Это воззвание в самых непроходимых местах пролагало мне углаженную дорогу с верными моими спутниками, в безвыходных обстоятельствах давало выход, располагало не расположенных ко мне, злые сердца неоднократно умягчало, а не смягчавшиеся обжигало и посрамляло. Яко исчезати им, яко дым. Архангельское приветствие «Богородице Дево, радуйся!» при полной беспомощности подавало неожиданную помощь, и притом с такой стороны, откуда и невозможно было никак ее ожидать. Не говорю уже о внутреннем мире среди бурь, о внутреннем устроении при окружающем неустройстве; сие приветствие архангельское праведно движимый гнев Божий от главы нашей отстраняет и самый приговор Судии Сердцеведца отменяет. О, великое дерзновение! О, страшное заступление! Из огня страстей изымает, со дна падения горе к небесам восхищает. Ограждайте же себя чаще и усерднее сею стеною нерушимою, оградою сею неразоримою: «Богородице Дево, радуйся!» С сею молитвою никак не погибнем, в огне не сгорим, в море не потонем. Если же сатана, ненавидящий нас, и запнет нас на пути нашем и сшибет нас, то и тогда, архангельское приветствие воссылая, воспрянем, восстанем добре, затемненные просветимся, больные душой исцелимся, загрязненные грехом очистимся и убелимся, яко снег, чистотою «Высшей небес и Чистейшей светлостей солнечных». Мертвые, убитые страстями, воскреснем, оживем и в восторге духа возопием: Христос воскресе! Воистину воскресе». Во дни скорбей и тяжких раздумий епископ Серафим Звездинский пламенно молился Святой Деве Марии и сложил каноны Пресвятой Богородице – канон «Мати милосердая, не отрини, приими, прости, благослови» и канон «Владычице Пресвятой Богородице, поемый в безнадежии», завершающийся словами: «Воистину Богородицу Тебя исповедуем, спасеннии Тобою, Дево Чистая, с бесплотными лики Тя величающе. Пресвятая Богородице, спаси нас! Надеждо моя, Богородице, крепко надеюся на Тя аз окаянный, яко взирая с молитвою и верою на образ Твой пречистый, никогдаже погибну, но спасуся всенепременно. Пресвятая Богородице, спаси нас! Расслабленным Ты еси сила, Владычице, болящим исцеление, мертвым оживление. Всем вся Ты еси, Пречистая; буди и мне, нищему, богатство, слава, сокровище, жизнь, едина радость, помощь, заступление, свет, сила, крепость, ограда, утешение, вся подавающая мне, Благая, еже к животу моему и благочестию. Слава: Твой Божественный видя образ, Владычице, зрю в нем Тя, якоже яве мне присутствующую. Сего ради, ненавидя безумие еретиков на земли, отвергаюпщх почитание честнаго образа Tвoeгo, покланяюся святейшему зраку Твоему. И ныне: Исцелений бездну и благодати пучину зрю Тя, Чистая: темже николиже унываю, аще и зело грешен есмь, веруя, яко вся грехи моя, яко песчинка малейшая, исчезнут в пучинах и бездне благодати Твоея. Аминь». В конце 1936 года святой Серафим Звездинский глубоко задумался о схиме. «Уйду в схиму, в затвор, и никого не буду принимать и видеть, даже любимых чад». Схимонахиня Мария подарила ему схиму, а в Уральске он получил письмо от священника села Даниловско – отца Николая Федорова, который писал: «Владыка, Ваша схима – ваши болезни». Наступил трагический и страшный 1937 год – владыка Серафим Звездинский предчувствовал наступление скорой беды и его опасения сбылись – со светлого дня Рождества Христова начались аресты священников и ожесточенные гонения на верующих, преследования христиан и их бесчеловечные истязания. Заканчивая Божественную Литургию и принимая Святые Дары, священномученик Серафим Звездинский всегда отдавал свечу с жертвенника горящей, а в последние три дня гасил ее и отдавал погасшей. Это было знамение его скорой мученической смерти. Вечером 23 июня 1937 года владыку Серафима Звездинского арестовали, но перед арестом он успел накормить детей хозяев дома, родители которых пребывали в пьяном состоянии. Заключенный в Омской тюрьме Серафим Звездинский тяжело болел и страдал от камней в почках, испытывал страшные боли, претерпел оскорбления и был приговорен к «10 годам без права переписки», негласно означавшим расстрел, но оставался светел, бодр и радостен духом – он утешал заключенного, избитого уголовниками до полусмерти, до последнего вздоха молился Богу, а жизненный путь его завершился мученической смертью. Пройдя путь архиерейского служения до конца – претерпев ссылки и болезни, оскорбления и тюремные заключения, испив до дна горькую чашу скорбей, владыка Серафим Звездинский принял смерть христианского мученика и исповедника и был расстрелян в Омске 26 августа 1937 года. На юбилейном Архиерейском соборе в августе 2000 года священномученик Серафим Звездинский был канонизирован в лике новомучеников и исповедников Российских как святой архиерей, мученик за веру и святитель земли Русской, воссиявший как яркая звезда в Небесной Церкви и не оставляющий своими непрестанными молитвами российскую паству и всю земную Церковь.
Старец Силуан Афонский – молитвенник, плачущий за весь мир
Серафимския любве ко Господу пламенный ревнителю и Иеремии, о народе плачущему, усердный подражателю, всеблаженне отче Силуане, ты, зову Матере Господа Сил внемляй, змия греховнаго мужемудренно изрыгнул еси и в Гору Афонскую от суеты мира удалился еси, идеже в трудех и молитвах со слезами благодать Святаго Духа обильно стяжа. Ею же сердца наша воспламени и с тобою умильно взывати укрепи: Господи мой, Жизнь моя и Радосте Святая, спаси мир и нас от всяких лютых.
Тропарь преподобному Силуану Афонскому, глас 2
Смиренномудрия исповедниче предивный и человеколюбия Духом Святым согреваемая доброто, Богу возлюбленне Силуане, о подвизе твоем Церковь Российская радуется, иноцы же Горы Афонския и вси христианстии людие, веселящеся, сыновнею любовию к Богу устремляются. Егоже моли о нас, равноангельне боговедче, во еже спастися нам, в горении любве тебе подражающим.
Кондак преподобному Силуану Афонскому, глас 2
Преподобный Силуан Афонский – один из величайших православных подвижников двадцатого века, летами духовно-аскетической жизни стяжавший неугасимую любовь к Богу и всему Его творению, он – пламенный молитвенник, плачущий за весь мир – молящийся за всех живых и усопших, его мысль была обращена к Богу, его сердце билось с верой во Христа Спасителя и молитвой к Нему, а молитва была проникнута чувством любви и покаяния. Вся жизнь монаха – это покаянный плач о грехах и молитва за мир. По слову святого Силуана Афонского, непрестанная молитва монахов «держит мир»: «Благодаря монахам на земле никогда не прекращается молитва, и в этом – польза для всего мира, ибо мир стоит молитвою, а когда ослабеет молитва, тогда мир погибнет». Для преподобного Силауна Афонского молитва – это средоточие всей духовной жизни христианина, она – устремление души к Богу, дыхание жизни для души и таинство Богообщения, источник духовной мудрости и слово, обращенное к Богу из глубин сердца, она – основа истинного, духовно-опытного богословия – «кто чисто молится, тот богослов». Вслед за преподобным Симоном Новым Богословом, старец Силуан учил, что источник богословской мудрости – это Сам Бог, а истинный богослов обретает высочайшее Боговедение не из книг и общения с людьми, а на своем личном духовном опыте Богообщения – непосредственно от Духа Божиего, Который научает знать Бога и жить по Его воле, любить врагов и молиться за всех – за весь мир. Святоотеческое богословие – это богословие духовно-опытное, основанное как на Священном Писании, так и на личном опыте Богообщения и Богопознания, а старец Силуан Афонский – один из величайших православных святых и светильник святоотеческой мудрости, чей духовный опыт всецело вошел в духовно-аскетическую и мистическую традицию Православной Церкви, поэтому он по праву может быть назван святым отцом Церкви, свидетельствующим, что благодать не оскудевает в ней, ибо она – непрекращающаяся Пятидесятница, столп и утверждение Истины. Христос дал ученикам Своим заповедь – духовно-нравственный ориентир для каждого из нас: Заповедь новую даю вам, да любите друг друга; как Я возлюбил вас, так и вы да любите друг друга (Ин.;13:34). Жизнь по заповедям Иисуса Христа – это новая жизнь во Христе, предвосхищение тайны будущего века, ибо любовь есть основа и сущность жизни всех святых, ставших украшением и славой горнего Иерусалима. В русском церковном сознании старец – это духовно-опытный и рассудительный подвижник и молитвенник, летами монашеской жизни и аскетическими подвигами стяжавший благодать Святого Духа и дар прозорливости, таковым был преподобный Силуан Афонский, более сорока лет подвизавшийся на горе Афон в русском монастыре Святого Великомученика Пантелеимона. По справедливой оценке протоиерея Георгия Флоровского, старец Силуан Афонский – один из самых ярких выразителей традиции православного монашества за всю историю Церкви и свидетель тайн Царства Небесного, он – молитвенник и аскет, прошедший через напряженную духовную борьбу, длинной в земную жизнь, на пути своего духовного восхождения испытавший горький опыт Богооставленности, но сквозь бездну всех мук, горя и испытаний евангельский Лик Христа Богочеловека сиял и вел его в горний Иерусалим, он – живое напоминание всем нам, поглощенным мирскими заботами, о новой жизни во Христе и ее высшей цели – стяжания благодати Святого Духа и обожении, а в центре всей его жизни была евангельская любовь: «Любовь – это и начало, и самый центр устремлений христианина. Но на «новизну» христианской любви так часто не обращают внимания и пренебрегают ею. По словам Самого Христа, единственно истинная Любовь – это «любовь к врагам». И это вовсе не настоятельное указание и тем более не свободный выбор. Это скорее первый критерий, отличительный признак подлинной Любви. Этот взгляд столь же настойчиво высказывал и апостол Павел. Господь любил нас и тогда, когда мы были к Нему враждебны. Сам Крест – это вечный символ и знак такой Любви. И христиане должны разделять искупительную Любовь своего Господа. Иным образом невозможно «устоять в Его Любви». Старец Силуан не только говорил о любви, но и люби – жил любовью. Со смирением и в то же время бесстрашно он отдавал свою жизнь молитве за врагов, за погибающий и отвращающийся от него мир. Но без абсолютного смирения такая молитва – опасная и сомнительная попытка. Легко восчувствовать свою любовь, но потом она окажется разъеденной и зараженной тщеславием и гордыней. Невозможно любить совершенно, кроме как любовью Самого Христа, вливающейся в смиренное сердце и действующей в нем. Невозможно быть святым, кроме как осознавая себя «жалким грешником», безусловно нуждающимся в помощи и прощении. Только Божия благодать смывает весь позор и исцеляет всю немощь. Слава святых является в их смирении, так же как слава Единородного является в абсолютном унижении Его земной жизни. Любовь Сама распинается в мире».
Для преподобного Силуана Афонского истинное богословие – это пребывание в Боге и жизнь с Богом, непрестанное Богообщение и стояние в Церкви Христовой, принятие в сердце свое слова от Бога и верность Православию. Архимандрит Софроний Сахаров – ученик старца Силуана Афонского, говорил о нерасторжимом единстве в лице Силуана подвижнической жизни и ясного догматического сознания, о том, что догматы молитвенно переживались им как глаголы вечной жизни, изреченные Господом: «Нельзя упускать из виду, что подвижническая жизнь и молитва самым тесным образом связаны с нашим догматическим сознанием, то есть с верным пониманием Откровения, данного нам Единым в Трех Ипостасях Богом». Богословие преподобного Силауна Афонского проникнуто молитвенностью – оно выражается в молитвенных воздыханиях и воззваниях, обращенных к Богу, в покаянном плаче и благодарении Творца неба и земли, в пламенном исповедании Православия и молениях за мир – о всех народах земли: «О, народы всей земли, на коленях припадаю пред вами и умоляю со слезами: придите ко Христу. Я знаю Его любовь к вам. Я знаю и потому кричу всей земле. Если чего не знаешь, то как будешь говорить о том?.. Не скорбите, народы, что вам трудно жить. Боритесь только с грехом и просите у Господа помощи, и даст вам, ибо Он милостив и любит нас. О, народы. Слезно пишу я эти строки. Душа моя хочет, чтобы вы познали Господа и созерцали милости Его и славу.... О, я посадил бы вас на высокую гору, чтобы с высоты ее вы могли увидеть кроткое и милостивое лицо Господа, и возрадовались бы сердца ваши. Истину говорю вам; я не знаю в себе ничего доброго, и много у меня грехов, но благодать Святого Духа изгладила мои многие грехи, и знаю я, что тем, кто борется с грехом, Господь дает не только прощение, но и благодать Святого Духа, Который радует душу и дает ей глубокий и сладкий мир. О, Господи, Ты любишь создание Свое; и кто может уразуметь любовь Твою или насладиться ею, если Ты Сам не научишь Духом Твоим Святым? Молю Тебя, Господи, пошли на людей Твоих благодать Святого Духа, да познают они любовь Твою. Согрей печальные сердца людей; пусть они в радости славят Тебя, забывая скорби земли. Утешителю благий, слезно прошу Тебя, утешь скорбные души людей Твоих. Дай народам услышать Твой сладкий голос: «Прощаются вам грехи». Ей, Господи, в Твоей власти творить чудеса, и нет большего чуда, как любить грешника в его падении. Святого легко любить: он достоин. Ей, Господи, услышь молитву земли. Все народы скорбят; все жили в грехе; все лишились благодати Твоей и живут во тьме. О, народы, воззовем к Богу вся земля, и услышана будет молитва наша, ибо радуется Господь покаянию людей; и все небесные силы ждут нас, чтобы и мы насладились сладостью любви Божией, и видели красоту лица Его».
По слову преподобного Силуана Афонского, Церковь есть «столп и утверждение Истины» (1 Тим.3:15), ибо ее Глава – Сам Иисус Христос – Ипостасная Премудрость Божия и Истина, она образована в день Пятидесятницы сошествием огненных языков Святого Духа на апостолов. Пребывание в Церкви есть пребывание в Истине, в таинствах и богослужениях Церкви таинственно и неисповедимо действует Святой Дух Истины и Откровения, просвещающий подвижников и исповедников Христовых, а вне Церкви нет и не может быть спасения и вечной жизни в Царстве Небесном, равно как и истинного понимания Слова Божиего. Преподобный Силуан Афонский говорил, что Библия именуется Священным Писанием, ибо написана Святым Духом через пророков и апостолов, а написанное Святым Духом надо понимать и толковать только через благодать Святого Духа – действующего в сердцах святых людей, каковыми были святые отцы и учителя Церкви, имеющие дар духовного рассуждения и живущие праведной жизнью. По разъяснению игумена Никона Воробьева: «Каждый человек находится в состоянии падения, при котором Слово Божие может быть понято очень ограниченно. По мере роста внутреннего, «нового» человека, открывается и более глубокий скрытый смысл Писания. И как духовному росту человека поставлен идеал: «Будьте совершенны, яко же Отец ваш небесный совершен есть»,– так и понимание Слова Божия беспредельно углубляется. «Мы имеем ум Христов», – говорит апостол Павел, «подобны мне бывайте, якоже аз Христу». При росте духовном открываются такие тайны через Слово Божие и через внутреннее озарение («помазание», по апостолу Иоанну; «звезда утренняя», по апостолу Петру; «Дух Святой научит вас всему»), о которых ветхий человек не может ничего знать. Поэтому богословы академические, не пришедшие от ветхости своей в состояние обновления, пробавляются «молоком» (Евр.;5:13) Слова Божия, переливая его в разные формы. Потому и протестанты никогда не войдут в глубину познания Слова Божия, что толкуют его своим падшим разумом. Обновляется же христианин (и только христианин) исполнением заповедей Божиих, всех заповедей (а не по выбору), и покаянием, постоянным, глубоким, приводящим к смирению». Выдающийся православный богослов Владимир Лосский полагал, что в преподобный Силуан Афонский – это простец, не знакомый с «внешней мудростью» – книжной ученостью, наукой и философией, но стяжавший великую благодать и достигший высот Богопознания и духовной жизни. В самом деле, преподобный Силуан Афонский – это не диалектик и метафизик, в его духовных писаниях мы не найдем тонких диалектических рассуждений, а его безыскусная речь изливается из глубин его сердца по действию Святого Духа. Когда читаешь писания преподобного Силауна Афонского с их темами любви и всепрощения, покаянного плача и сокрушения сердца, молитвы за мир, тоски и радости о Боге, то ощущаешь огромную духовную мощь и благодатное веяние Святого Духа, проницающего все глубины Божии, научающего смирению и любви – в том числе и любви к врагам. Вся речь старца Силуана проникнута смирением, кротостью и сострадательной любовью, отсюда – изумительное созвучие его духовных писаний Новому Завету – особенно Евангелию и посланиям апостола Иоанна Богослова, для Которого Христос есть мерило всего, а цель и смысл христианской жизни – уподобиться Христу через жизнь по Его заповедям и стяжание Святого Духа, дарующего истинное Боговидение – возводящего к Боговидению: «будем подобны Ему, потому что узрим каков Он есть» (1Ин.3:2). Преподобный Иустин Попович – один из величайших сербских подвижников и православных богословов, с изумлением ознакомившись с писаниями святого Силуана Афонского, сказал, что старец Силуан столь же велик, как и преподобный Симеон Новый Богослов, а святитель Николай Сербский был убежден, что Силуан Афонский «более велик, чем Макарий Египетский». По глубокомысленому замечанию французского православного богослова Жан-Клода Ларше: «Сочинения святого Силуана свидетельствуют о его сокровенном духовном опыте. Они настолько ярко показывают глубокое познание старцем высочайших духовных реальностей и близость его с Богом, что могут показаться странными «обычному» человеку, далекому от подобного духовного переживания… Святой Силуан свидетельствует о духовной жизни в ее высшей точке, исполненной основополагающими христианскими ценностями – совершенным смирением и совершенной любовью, и потому он говорит словно с достигнутой им вершины. Его сочинения подобны высокой горе, широкое подножие которой незаметно, а видна только вершина, до которой, как кажется издалека, нетрудно дойти, на самом же деле, чтобы ее достичь, нужно проделать утомительный и долгий путь по многочисленным крутым и нередко опасным тропам. Подобно совершенному произведению искусства, чья безукоризненная красота скрывает муки создания непринужденный характер и непосредственность Писаний старца, тот факт, что они словно естественным образом преисполнены благодатию, может позволить читателю упустить из виду, что состояние духовной жизни, описываемое в сочинениях, есть результат сорока лет духовной брани (преподобный сам напоминает об этом), заключающейся в неукоснительном соблюдении заповедей, в долгой и последовательной борьбе со страстями и в терпеливом стяжании всяческих добродетелей, являющихся плодом синергии человеческого подвига и божественной благодати». Для преподобного Силуана Афонского сущность христианства заключается в стяжании благодати Святого Духа и жизни по заповедям Иисуса Христа – заповедям о любви к Богу, ближним и даже врагам, в них – весь дух Нового Завета, они – алмазный стержень православной веры, ибо истинная любовь к Богу неразрывно сопряжена с истинной любовью к ближним – любовью к образу Божиему в них. Подвижническая жизнь – это искусство духовной борьбы с демонами, желающими искусить и погубить подвижника, и со страстями, гнездящимися в глубинах сердца, она сопряжена с покаянием и хранением ума и сердца от помыслов и грез воображения, с непрестанной молитвой и соблюдением заповедей Христовых, а ее цель – стяжание животворящей благодати Святого Духа и уподобление Самому Иисусу Христу через смирение и любовь, прощение обид и молитву за врагов. Преподобный Силуан Афонский различал «первоначальное смирение» и благодатное «смирение Христово», связываемое со смирением Самого Христа и действием благодати Святого Духа: «Благодать Святого Духа делает всякого человека похожим на Господа Иисуса Христа еще на земле. Кто в Духе Святом, тот похож на Господа еще здесь, а ведь Господь такой кроткий и смиренный, и если бы ты увидел Его, то от многой радости хотел бы сказать: «Господи, я таю от Твоей благодати», но в эту минуту ты не можешь сказать ни единого слова о Боге, ибо душа твоя изменилась от обильного Духа Святого». По глубокому смирению своему и сокрушению сердца старец Силуан говорил о себе: «Я недостоин называться монахом. Более сорока лет прожил я в монастыре и записал себя в новоначальные послушники». Как верно подметил религиозный мыслитель и исследователь исихазма С.С. Хоружий: «Таков тип духовности преподобного Силуана – высокий духовный опыт в смиренном обличье неискушенного опыта новоначальных». Преподобный Силуан Афонский – подвижник с милующим сердцем, как апостол Иоанн Богослов он провозглашал, что в ком нет любви – к Богу, ближним и даже врагам, тот не познал Бога, а вслед за преподобным Исааком Сириным, он говорил, что истинному христианину всех жалко и он проливает кровь сердца своего в молитве за врагов и за весь мир: «нужны смирение и любовь Христова, которой «всех жалко». Кто не любит врагов, в том нет благодати Божией. Милостивый Господи, Духом Твоим Святым научи нас любить врагов и слезно молиться за них. О, Господи, дай Духа Святого на землю, чтобы все народы познали Тебя и научились любви Твоей. Господи, как Сам Ты молился за врагов, так и нас Духом Твоим Святым научи любить врагов. Господи, все народы – создание рук Твоих, – обрати их от вражды и злобы на покаяние, да познают все Твою любовь. Господи, Ты заповедал любить врагов, но трудно нам грешным, если с нами нет Твоей благодати. Господи, излей на землю Твою благодать; дай всем народам земли познать Твою любовь, познать, что Ты любишь нас, как мать, и больше матери, потому что и мать может забыть исчадие свое, но Ты никогда не забываешь, ибо Ты безмерно любишь создание Свое, а любовь не может забыть. Господи Милостивый, богатством милости Твоей спаси все народы… Господь есть Любовь; и нам повелел любить друг друга и любить врагов; и Дух Святой учит нас этой любви. Душа, которая не познала Духа Святого, не разумеет, как можно любить врагов, и не принимает этого; но Господу всех жалко, и кто хочет быть с Господом, тот должен любить врагов». По справедливому замечанию профессора Жан-Клода Ларше, «святой Силуан Афонский особенно близок к двум отцам, очень почитаемым православными: святому Симеону Новому Богослову и святому Исааку Сирину. С первым его сближают видения Христа и последовавшее за ними духовное преображение, со вторым же – огромное сострадание, которое он испытывал не только к людям, но и ко всякой твари». В «Словах подвижнических» преподобный Исаак Сирин писал: «И что есть сердце милующее?.. Возгорение сердца у человека о всем творении, о людях, о птицах, о животных, о демонах и о всякой твари. При воспоминании о них и при воззрении на них очи у человека источают слезы, от великой и сильной жалости, объемлющей сердце. И от великого терпения умаляется сердце его, и не может оно вынести, или слышать, или видеть какого-либо вреда или малой печали, претерпеваемых тварью. А посему и о бессловесных, и о врагах истины, и о делающих ему вред, ежечасно со слезами приносит молитву, чтобы сохранились и очистились; а также и о естестве пресмыкающихся молится с великой жалостью, которая возбуждается в его сердце до уподобления в сем Богу». Старец Силуан Афонский по религиозному духу своему был необычайно близок преподобному Исааку Сирину, он с любовью молился за весь мир и плакал за всех – особенно за тех, кто не познали Бога и Его вечной и неизреченной любви, за тех, кто отвергают Бога, противятся Ему и обрекают себя на геенну огненную и вечные муки, он жалел каждое создание и хотел, чтобы все спаслись и пришли к познанию Истины – видению славы Господней, призывал молиться за всех и обнимать весь мир евангельской любовью, как старец Зосим в романе «Братья Карамазовы» Достоевского говоривший: «Любите все создание Божие, и целое, и каждую песчинку. Каждый листик, каждый луч Божий любите. Любите животных, любите растения, любите всякую вещь. Будешь любить всякую вещь и тайну Божию постигнешь в вещах». С апостольским вдохновением рассказывая о молитвенном плаче за мир, преподобный Силуан Афонский проникновенно говорил о том, что «когда душа полна любви Божией, то от безмерной радости скорбит и слезно молится за весь мир, чтобы все люди познали своего Владыку и Отца Небесного, и не знает покоя, и не хочет она покоя, покамест не насладятся все благодатью Его безмерной любви».
В Священном Писании сказано, что «Бог есть Любовь», «Бог есть Свет, и нет в Нем никакой тьмы», но в то же время апостол Иоанн Богослов свидетельствует, что после грехопадения Адама как мировой катастрофы, совершившейся на заре времен, весь мир во зле лежит, а библейские пророки и мудрецы от Иова до Соломона и Иеремии сетуют на то, что на земле нет торжества правы Божией и наша жизнь полна скорбей и страданий. Горько скорбел страдалец Иов, вопиющий к Богу: «Дни мои прошли; думы мои – достояние сердца моего – разбиты. А они ночь хотят превратить в день, свет приблизить к лицу тьмы. Если были ожидать стал, то преисподняя – дом мой; во тьме постелю я постель мою; гробу скажу: ты отец мой, червю: ты мать моя и сестра моя. Где же после этого надежда моя? и ожидаемое мною кто увидит» (Иов.;17:11–15). В ответ на все скорбные думы, изложенные в книгах Ветхого Завета, Христос свидетельствует, что Бог с вечной и безмерной любовью промышляет о всем творении Своем и ни один цветок, ни одна самая малая птица не забыта Им, Он украшает лилии полевые и хранит вселенную, Он промышляет о человеке и никогда не оставляет создания Свои. Но если мы вглядимся в нашу жизнь и в драматичный ход всемирной истории, то сердце наше будет уязвлено страшным зрелищем неудержимого разгула зла – перед нами с неотразимой силой встанет вопрос о смысле жизни и теодицее, волновавший всех величайших мыслителей человечества – от Иова, Екклесиаста и Иеремии до Достоевского и преподобного Силуана Афонского, который по свидетельству его ученика, архимандрита Софрония Сахарова, с неудержимым плачем молился Богу многие месяцы – дойдя до отчаяния, испытав как личную муку Богооставленности, так и страдая от всеобщего мирового трагизма – от того, что мир во зле лежит: «Миллионы жизней, часто едва начавшихся, прежде, чем достигнуто самое осознание жизни, с невероятной жестокостью вырываются. Итак, зачем же дана эта нелепая жизнь? И вот, жадно ищет душа встречи с Богом, чтобы сказать Ему: Зачем Ты дал мне жизнь? ... Я пресыщен страданиями: тьма вокруг меня; зачем Ты скрываешься от меня? ... Я знаю, что Ты благ, но почему Ты так безразличен к страданию моему? Почему Ты так... жесток и беспощаден ко мне? Я не могу Тебя понять!». Когда душа преподобного Силуана Афонского «изнемогла от отчаяния», то совершилось таинственное явление Христа – он на личном духовном опыте познал, что Бог есть непостижимая, вечная и безмерная Любовь, огонь Святого Духа исполнил его сердце, а взгляд невыразимого кроткого и беспредельно любящего Христа навсегда запечатлелся в его памяти. Христос есть предвечный Бог Слово, равночестный Богу Отцу и Святому Духу, Он – Единородный Сын Бога Живого и истинный Богочеловек, по воспринятому человеческому естеству Своему рожденный от Пречистой Девы Марии и Святого Духа, Он – единственный Спаситель мира, добровольно принесший Себя в жертву на Голгофе ради искупления грехов рода человеческого, Он – воплощенная Божественная Любовь и ожидаемый Мессия, Он – единственный ответ на проблему теодицеи и антроподицеи, в Нем – оправдание Бога перед лицом страждущего человечества и оправдание человечества на Суде Господнем, Он преодолел все искушения дьявола в пустыне и победил Ад и смерть, в Нем ответ на все вопрошания Иова и высочайший нравственный образец для всех нас. Господь любит нас и никогда не забывает о нас, а любовь Божия настолько сильна, что невозможно описать ее – изнемогает от любви Божией душа, ибо человек не может выдержать всю несравненную и неизмеримую мощь любви Господней. Миросозерцание преподобного Сиуана Афонского было христоцентрично и пневмацентрично – новая жизнь во Христе есть пребывание в Святом Духе, а пламенная любовь ко Христу была осью всей его духовной жизни, средоточием всех его молитв и надежд, сердцевиной всей его религиозной веры. Преподобный Силуан Афонский не только из Священных Книг, но и на личном духовном опыте Святым Духом познавший Иисуса Христа, говорил, что Христос милостив, смирен и кроток, Его любовь вечна, непостижима и безмерна, а красота Лика Его – неизреченна, Он окружен сиянием Божественной славы Своей – неприступным светом, Он – наш Спаситель и Судия, внимающий каждому молению и воздыханию нашему, Он – всемогущий Бог Сын, вочеловечившийся и воплотившийся, чтобы искупить грехи мира – уничижившей Себя ради нашего спасения до крестных мук и смерти на Голгофе, Он – кроткий и смиренный Агнец Божий, взявший на Себя грехи рода человеческого, Он явил величайшую любовь – отдал жизнь Свою за нас, молясь за убийц Своих, тихий кроткий взор Его незабываем, с Ним душа обретает неописуемую радость и покой, в Нем – тайна нашего спасения, истинная свобода и счастье. На своем личном духовном опыте познав безмерную силу неизреченной любви Христовой, старец Силуан мог со всей искренностью своего сердца сказать вслед за апостолом Павлом: «Кто отлучит нас от любви Божией: скорбь, или теснота, или гонение, или голод, или нагота, или опасность, или меч?... Я уверился, что ни смерть, ни жизнь, ни Ангелы, ни Начала, ни Силы, ни настоящее, ни будущее, ни высота, ни глубина, ни другая какая тварь, не может отлучить нас от любви Божией во Христе Иисусе, Господе нашем» (Рим.;8:35–39). По слову преподобного Силуана Афонского, всемилостивый, премудрый и всемогущий «Господь любит нас больше, чем мать своих детей, и дает нам благодать Святого Духа», а все мы в ответ на любовь Божию призваны верой и покаянием, борьбой со страстями, участием в таинствах Церкви и соблюдением заповедей Евангелия стяжать благодать Святого Духа, просвещающего ум и научающего любить Бога, ближних и наших врагов, непрестанно молясь за них: «надо любить тех людей, которые тебя обижают, и молиться за них до тех пор, пока душа не примирится с ними, и тогда даст Господь непрестанную молитву, ибо Он дает молитву молящемуся за врагов».
Старец Силуан Афонский умел видеть в каждом человеке образ Божий, он с почтением относился ко всем людям, никогда и никого не осуждал, в словах и поучениях его не было ни ироничной насмешки, ни суровости, он всегда держался и разговаривал кротко и с сердечной чуткостью, но с духовным благородством, а непрестанная молитва, сострадательность сердца и его сокрушение были причиной его молитвенного плача. По свидетельствам современников на фотографиях старец Силуан Афонский не получался – исчезали кротость и благодушие его лица, выступала суровость, которой не было в характере старца, но благодаря труду жизнеописателя, мы имеем описание его внешности: «Ростом он был выше среднего. Крупный, но не великан. По телу он не был сухим. Но не был также и грузным. Сильный торс, крепкая шея, крепкие, пропорциональные торсу ноги с большими ступнями. Рабочие руки, сильные, с большими ладонями и крупными пальцами. Лицо и голова очень гармонических пропорций. Красивый, округлый, умеренный лоб, чуть больший длины носа. Нижняя челюсть крепкая, волевая, но без чувственности и жеcтокости. Глаза темные, небольшие. Взгляд спокойный, мягкий, по временам проницательно-пристальный, часто усталый от многого бдения и слез. Борода большая, густая, несколько с проседью. Волосы на голове темные, до старости умеренно густые». Характерной чертой преподобного Силуана Афонского было его всецелое устремление к Богу и неудовлетворенность духа всем земным, трансцендентная тоска по Богу и жажда молитвенного Богообщения, искание Бога и горячее желание всегда пребывать с Ним: «Скучает душа моя о Господе, и слезно ищу Его. Как мне Тебя не искать? Ты прежде взыскал меня, и дал мне насладиться Духом Твоим Святым. И душа моя возлюбила Тебя». «Душа моя, Господи, занята Тобою целый день и всю ночь, и ищу Тебя. Дух Твой влечет меня искать Тебя, и память о Тебе веселит мой ум. Душа моя возлюбила Тебя, и радуется, что Ты – мой Бог и Господь, и до слез скучаю я по Тебе. И хоть в мире все красиво, но ничто земное не занимает меня, и душа жаждет только Господа. Познавшая Бога душа ничем не может удовлетвориться на земле, но все стремится ко Господу и кричит, как малое дитя, потерявшее мать: «Скучает душа моя по Тебе, и слезно ищу Тебя». Душа от любви Господа, стала как бы безумною: сидит, молчит, говорить не хочет; и как безумная смотрит на мир, и не хочет его, и не видит его. И люди не знают, что она созерцает любимого Господа, и мир остался как бы позади, и забыт, и душа не хочет мыслить о нем, потому что нет в нем сладости. Так бывает с душой, которая познала сладость Духа Святого». Старец Силуан Афонский говорил, что искать Бога может лишь тот, кто имел общение с Ним и потерял Его: «Как будешь искать то, чего не терял? Как будешь искать то, чего не знаешь вовсе? Но душа знает Господа, и потому ищет Его». По мысли блаженного Феодорита Кирского, всеведущий и вездесущий Бог попускает душе испытать Богооставленность, чтобы она искала Его днем и ночью, звала Его в молитвах своих, оставила все земные вещи и суетные мирские блага, ища Возлюбленного своего. В духовных писаниях преподобного Силуана Афонского есть молитвенные строки, напоминающие плач души, томящейся на земле и ищущей Бога: «Сердце мое возлюбило Тебя, Господи, и потому скучаю по Тебе и слезно ищу Тебя. Ты украсил небо звездами, воздух – облаками, землю же – морями, реками и зелеными садами, где поют птицы, но душа моя возлюбила Тебя и не хочет смотреть на этот мир, хотя он и прекрасен. Только Тебя желает душа моя, Господи…». В духовной борьбе преподобный Силуан Афонский получил наставление от Самого Иисуса Христа – «держи ум твой во аде и не отчаивайся», которое, по суждению архимандрита Софрония Сахарова, стало «эпохальным» для всей духовной жизни Силуана на его подвижническом пути. «Держать ум свой во Аде» – означает осознавать свою падшесть и недостойность унаследовать Царство Небесное, видеть свои грехи, бесчисленные, как морской песок, почитать себя достойным адских мучений, понять, что никакие аскетические подвиги не спасут нас, если мы не обретем смирения и любви, а призыв «не отчаиваться» – означает не падать духом, но взывать к Богу с молитвами и воздыханиями, не терять надежду на милосердие Всевышнего и всеми силами души стремиться жить по Его заповедям и исполнять волю Вседержителя. Старец Силуан жил Богом и по смирению своему он богословствовал только тогда, когда Святой Дух осенял его и возвышал его мысль к невыразимым высота Боговедения: «Слава, Господи, Твоему милосердию, Ты даешь душе познать, как Ты любишь Свое создание, и душа познала Своего Владыку и Творца. Господь дал душе человека довольное познание Себя, и душа возлюбила Творца своего, и рада зело. «Милостив наш Господь». И на сем пределе кончается мысль... Дух Божий всех наставляет по-разному: один безмолвствует в одиночестве, в пустыне; другой молится за людей; иной призван пасти словесное стадо Христово; иному дано проповедовать или утешать страждущих; иной служит ближнему от своих трудов или имений – и все это дары Духа Святого, и все в разной степени: кому на тридцать, кому на шестьдесят, кому и на сто (Мк.4:20). Если бы мы любили друг друга в простоте сердечной, то Господь Духом Святым показал бы нам многие чудеса и открыл бы нам великие тайны. Бог – ненасытная любовь...». Преподобный Силуан Афонский черпал вдохновение и мудрость в Священном Писании и Священном Предании, в личном молитвенном опыте Богообщения, а его духовные писания овеяны благодатью Святого Духа – они проникнуты любовью к Богу, ближним и врагам, глубоким смирением и молитвенным плачем за мир, благодарностью Богу за все Его тайные и явные благодеяния, за всю Его бесконечную любовь к каждому человеку и ко всему миру. По смиренномудрию своему, старец Силуан Афонский писал не от своего ума, а усердно молился Богу и записывал то, что Святой Дух влагал в его сердце, побуждаемый и вдохновляемый любовью: «За писание мое, кто будет читать, за все простите, за ошибки мои, и прошу вас молиться за меня. Но писал я потому, что влекла меня любовь Божия, в которой я сытости не знаю. Я сидел, и вся душа моя была занята Богом, и не единая мысль не приближалась ко мне и не мешала уму моему писать о любимом Господе. И когда я пишу слово, то другого еще не знаю, но рождается оно во мне, и я пишу его. Когда же кончаю писать, то помыслы, бывает, приходят и тревожат мой слабый и немощный ум, но я тогда жалуюсь Милостивому Господу, и Господь милует меня, падшее создание Свое». «Дух Святой научил меня, и потому я пишу о Боге без труда, ибо Он влечет меня писать». Преподобный Силуан Афонский – не только ревностный подвижник и аскет, но вдохновенный поэт-молитвенник, его духовные писания дышат истинной поэзией – в них богословие возвышается до высот боговдохновенного поэтического творчества, как в поэтических библейских книгах – Песни Песней и Псалтыре, как в церковной поэзии и гимнографии святителя Григория Богослова, преподобного Ефрема Сирина и святого Симеона Нового Богослова, а его «Плач Адамов» – одно из самых проникновенных богословских и поэтических произведений в истории Вселенской Православной Церкви, это – драгоценная жемчужина христианской культуры и молитвенная поэма, отмеченная высокими художественными достоинствами и глубоким религиозно-богословским содержанием, без которой немыслима антология русской литературы.
Один из самых великих святых подвижников двадцатого века – старец Силуан Афонский (мирское имя – Семен Иванович Антонов) родился в семье крестьянина Иоанна Антонова в 1866 году в селе Шовском Тамбовской губернии. Нам мало, что известно о детстве Силуана Афонского, однако мы знаем, что его родители были неграмотными и бедными, но благочестивыми и богобоязненными людьми, отличавшимися гостеприимством и душевной чуткостью, готовые поделиться последним с нуждающимися. После многих лет монашеской жизни старец вспоминая своих родителей, Силуан будет с любовью отзываться о своей кроткой и заботливой матери, а отец останется для него образцом терпеливого и мудрого человека: «Я в меру отца моего не пришел» и «вот такого старца я хотел бы иметь. Он никогда не раздражался, был ровный и кроткий». Однажды летом в пятницу, забыв о посте, Семен наварил свинины и отнес в поле, где шла жатва, его отец перекрестился и стал есть, и только через полгода, когда уже настала зима, он с мягкой улыбкой сказал: «Сынок, помнишь, как ты накормил меня в поле свининой? А ведь была пятница. Знаешь, я ел мясо, как стерву». С изумлением Семен спросил – «Что же ты не сказал мне?», а отец ответил – «Я не хотел тебя смутить». Старец Силуан Афонский вспоминал, что в отрочестве его отец, стремившийся к знанию и просвещению, в праздничный день пригласил к себе в дом книгоношу, а тот оказался вольнодумцем и уверял, что Бога не существует. Мальчика Семена поразили слова вольнодумца – «Где Он, Бог-то?», он глубоко задумался – «В самом деле, где Бог?», и решил – «Когда выросту – пойду искать Бога». На протяжении всей жизни он искал Бога и до последнего вздоха всем сердцем стремился к Нему, оставляя все мирские блага как прах и преходящую тень вечных сокровищ Царства Небесного. Родители Силауна Афонского были не только трудолюбивыми и хозяйственными людьми, но и глубоко верующими христианами, они всегда находили время для посещения храма, а Семен с ранних лет полюбил богослужение, услышал Слово Божие и ознакомился с жизнью святых. Как крестьянский сын Семен ходил в школу в родном селе «только две зимы» и получил самое простое образование – научился писать и читать, трудился с взрослыми и помогал отцу в поле, а став юношей – работал столяром в артели в имении князя Трубецкого. У артельщиков была кухарка, которая ходила на богомолье и однажды посетила могилу святого подвижника – Иоанна Сезеновского, а после возвращения рассказала о святой жизни затворника и о том, что на его могиле свершаются чудеса. Услышав рассказ о святом затворнике, Семен глубоко задумался: «Если он святой, то значит Бог с нами, и незачем мне ходить по всей земле – искать Его». В сердце юного Семена возгорелась любовь к Богу – с самых ранних лет воспитывавшийся в духе христианского благочестия, он возжелал избрать монашескую жизнь, дать обету Господу и уйти в Киево-Печерскую Лавру, но отец предостерег сына от поспешности принятия столь важного решения и настаивал, чтобы он испытал себя на воинской службе. Испытав первый «таинственный опыт» соприкосновения с Богом и любви к Богу, Семен усердно молился, но это благодатное время продлилось лишь несколько месяцев, а затем он вновь вернулся образу жизни, «отмеченному грехом». В бурные дни юности Семен жил как его обычные сельские сверстники – он был высокого роста, мощного телосложения и отличался недюжинной физической силой, любил музыку и играл на гармонике, охотно посещал гуляния и был не чужд мирским соблазнам и удовольствиям. Юноша Семен отличался не только трудолюбием, но и огромным аппетитом – однажды на Пасху, после обильного обеда, мать сварила ему целый чугун – до полусотни яиц, а он все съел. По праздникам он ходил в трактир и за один вечер мог выпить «четверть» водки – 2.5 литра, хотя никогда не пьянел. Однажды на престольный праздник, отмечаемый всеми жителями села, миролюбивый и веселый Семен встретил двух напившихся братьев-сапожников – старший из них был задиристым скандалистом огромного роста и силы, он стал отнимать гармошку у Семена и насмехаться над ним, желая показать свое мнимое превосходство. Спустя много лет вспоминая этой случай, старец Силуан рассказывал: «Сначала я подумал уступить, но вдруг стало мне стыдно, что девки будут смеяться, и я сильно ударил его в грудь; он далеко отлетел от меня и грузно повалился навзничь посреди дороги; изо рта его потекла пена и кровь. Все испугались и я; думаю: убил. И так стою. В это время младший брат сапожника взял с земли большой булыжник и бросил в меня, я успел увернуться; камень попал мне в спину, тогда я сказал ему: «Что ж, ты хочешь, чтоб и тебе то же было?» – и двинулся на него, но он убежал. Долго пролежал сапожник на дороге; люди сбежались и помогали ему, омывали холодной водой. Прошло не менее получаса прежде, чем он смог подняться, и его с трудом отвели домой. Месяца два он проболел, но, к счастью, остался жив, мне же потом долго пришлось быть осторожным: братья сапожника со своими товарищами по вечерам с дубинками и ножами подстерегали меня в закоулках, но Бог сохранил меня». Этот случай произвел на Семена сильное впечатление – осознание совершенного греха не давало покоя его совести. Во время праздника, когда на селе водили хороводы, он подошел к плясавшему мужику, незадолго вышедшему из тюремного заключения, и спросил его – «Как же ты пляшешь? Ты же человека убил!», а тот отвел его в сторону и сказал: «Я в остроге много Бога молил за свой грех, и Бог меня простил. И вот теперь я пляшу». Семен понял, что грех можно отмолить, прося прощение у Бога и изменив образ своей жизни. Незадолго до поступления Семена на военную службу произошло событие, которое помогло ему преодолеть соблазны разгульной жизни – в сонном видении он увидел во сне, как отвратительная змея заползла ему в рот, ощутил сильное омерзение и проснулся, а затем услышал слова: «Ты проглотил змею во сне, и тебе противно; так Мне нехорошо смотреть, что ты делаешь». По глубокому убеждению старца Силуана – это был голос Самой Пресвятой Богородицы, он не видел ее сияющего лика, ибо был нечист и осквернен многими грехами, но Ее слова пробудили в его душе чувство стыда и сокрушение сердца. До последнего дня своей земной жизни он благодарил Святую Деву Марию за Ее милосердие и доброту, за то, что Она не возгнушалась им и обратила его ко Христу и покаянию, воспламенила его ревностью о Господе и вразумила жить в согласии с совестью. Настало время военной службы и Семен отбыл в Петербург – он служил в лейб-гвардии саперного батальона, переносил все тяготы армейской жизни и не переставал помнить о Боге и молиться. Служа в армии, Семен все более задумывался о монашеской жизни, желая оградить свою душу от мирских соблазнов и бессмысленной суеты, посвятив себя Богу. Однажды в час веселья, когда гвардейцы отмечали праздник в столичном трактире, где играла музыка и громко беседовали люди, Семен был молчалив и задумчив, а затем со вздохом произнес: «Я думаю: сидим мы сейчас в трактире, едим, пьем водку, слушаем музыку и веселимся, а на Афоне теперь творят бдение и всю ночь будут молиться; так вот – кто же из нас на Страшном Суде даст лучший ответ, они или мы?». С тех пор между сослуживцами сложилась поговорка о том, что Семен пребывает умом на Афоне и Страшном Суде. Когда окончился срок воинской службы, то Семен решил посетить святого праведного Иоанна Кронштадтского, чтобы получить его пастырское напутствие и благословение на монашество, но не застав его, оставил записку со словами: «Батюшка, хочу пойти в монахи; помолитесь, чтобы мир меня не задержал». На следующий день Семен почувствовал, что находится в средоточии гудящего адского пламени – это чувство преследовало его в Петербурге, в поезде, в Одессе и на пароходе, окончательно утвердив его в желании оставить мир и стать монахом.
Приехав на святую гору Афон осенью 1892 года и поступив в русский монастырь святого великомученика Пантелеимона, как новоначальный послушник Семен провел несколько дней в полном уединении и покое, чтобы вспомнить свои грехи за всю прожитую жизнь, изложил их письменно и исповедовал духовнику, с великим страхом и трепетом с неудержимым и горячим чувством раскаяния желая освободить свою душу от отягощающих ее согрешений и обрести Божье прощение. После исповеди духовник сказал Семену: «Ты исповедал грехи свои перед Богом и знай, что они тебе прощены... Отныне положим начало новой жизни... Иди с миром и радуйся, что Господь привел тебя в эту пристань спасения». Живя в Афонской обители, Семен погрузился в вековой духовный уклад монастырской жизни с ее долгими храмовыми богослужениями и келейными молитвами, послушаниями и непрестанной памятью о Боге, борьбой со страстями и исповедями, постами и бдениями. Каждодневное посещение храма и благоговейное участие в Божественной Литургии, внимательное слушание всего читаемого – во время длительных всенощных бдений на Афоне читают Священное Писание и творения святых отцов Церкви – способствовало тому, что с годами иноческой жизни он просвещался глаголами жизни, запечатленными в Слове Божием, и постепенно осваивал святоотеческую мудрость. На Афоне началась новая подвижническая жизнь Семена – он прилежно исполнял послушание и усердно молился, но необычайно тяжело для не имеющего глубокого духовного опыта «новоначального» было противостоять искушениям. По исповедальному признанию Силуана Афонского в начале его иноческого пути он испытал страшную борьбу с помыслами, которые вначале гнали его в мир – образы мирской жизни восставали перед ним и одно время, он настолько пал духом, что задумал оставить монастырскую обитель, но страх Божий и благоговейная мысль о том, что этим он огорчит Пресвятую Богородицу отрезвила его смутившуюся душу. Когда помыслы о возвращении в мир перестали терзать его сердце, то лукавый князь мира сего стал обольщать его помыслом оставить монастырь и уйти в пустыню, чтобы в затворе и уединении обрести спасение, но Семен остался в монастыре и твердо сказал себе: «Помысел гнал меня сначала в мир, теперь гонит в пустыню. Не буду его слушать. Лучше умру здесь за грехи мои». На своем личном духовном опыте Силуан Афонский познал неоспоримую истину мудрых слов преподобного Иоанна Дамаскина о том, что вся жизнь христианского подвижника протекает между отчаянием и надеждой. В духовной борьбе Силуан Афонский испытал два искушения – одни помыслы водворяли в сердце его гордыню и тщеславие, а иные – доводили до отчаяния и чувства безнадежности. Для того, чтобы противостоять искушению молодой послушник усилил молитву и пост, сократил время сна до полутора часов в сутки, но скорбь и печаль в душе его нарастала и дошла до последнего отчаяния – горького чувства Богооставленности, страшного предвосхищения невыразимых и невыносимых адских мук, когда сидя в своей келье он возопил: «Боже, Ты неумолим». Архимандрит Софроний Сахаров рассказывает, что еще будучи послушником Силуан Афонский испытал высокий опыт Богообщения – видение сияющего Лика Христа Спасителя и созерцания Божественного Света: «во время вечерни, в церкви Святого пророка Илии, что на мельнице, направо от царских врат, где находится местная икона Спасителя, он увидел живого Христа. «Господь непостижимо явился» молодому послушнику, и все существо, и самое тело его исполнилось огнем благодати Святого Духа, тем огнем, который Господь низвел на землю Своим пришествием. От видения Симеон пришел в изнеможение, и Господь скрылся. Невозможно описывать то состояние, в котором находился он в тот час. Мы знаем из уст и писаний блаженного старца, что его осиял тогда великий Божественный Свет, что он был изъят из этого мира и духом возведен на небо, где слышал неизрекаемые глаголы; что в тот момент он получил как бы новое рождение свыше. Кроткий взор всепрощающего, безмерно любящего, радостного Христа привлек к Себе всего человека и затем, скрывшись, сладостью любви Божией восхитил дух его в созерцание Божества уже вне образов мира». «Познавшая свое воскресение и увидевшая свет подлинного и вечного бытия, душа Симеона первое время после явления переживала пасхальное торжество. Все было хорошо: и мир великолепен, и люди приятны, и природа невыразимо прекрасна, и тело стало иным, легким, и сил словно прибавилось, и слово Божие радует душу, и ночные бдения в храме и особенно молитвы в келлии наедине – стали сладостны. От избытка радости душа жалела людей и молилась за весь мир». По воспоминаниям старца Силуана Афонского, в тот самый день за вечерним богослужением Господь явился ему и наполнил его душу огнем Своей Божественной благодати и она опытно познала великую и безмерную любовь Божию, воспламенилась молитвой и ощутив несказанный мир и покой, радость и счастье. Но с течением времени послушник Семен стал ощущать, что благодать Святого Духа оставляет его душу и она погружается в чувство тоски и печали, а духовная брань с демонами усиливается. В духовной борьбе Семен обратился советом к афонскому подвижнику старцу Анатолию из Старого Русика, а тот дал духовно-аскетическое наставление – «во время молитвы ум храни чистым от всякого воображения и помысла и заключай его в слова молитвы», и закончил свою поучительную беседу словами изумления: «Если ты теперь такой, то что же ты будешь под старость?». Восхищение, выраженное старцем Анатолием, посеяло в сердце молодого подвижника семена гордыни и тщеславия, которые являются главными причинами духовно-нравственного падения – благодать оставляет сердца гордых, их молитва ослабевает, ум рассеивается и наполняется страстными помыслами. Старец Силуан Афонский с горечью рассказывал, что по причине гордости благодать Святого Духа отступила от него и он испытал страшную боль Богооставленности: «попущено было мне испытать за гордость: благодать Святого Духа ушла от меня, и я почувствовал себя скотиною в человеческом теле. Умом я не забыл Бога, но душа стала пустая, как у скотины». «Ты отнимаешь благодать Свою от меня, потому что душа моя не пребывает всегда в смирении». «Знаю я, как один послушник получил Духа Святого, прожив в монастыре полгода; другие получили, прожив десять лет, а иные живут по сорок и более лет, прежде чем познают благодать. Но удержать сию благодать никто не мог, потому что мы не смиренны». «Слава Господу, что он дает разуметь пришествие благодати и учит нас познавать – за что она приходит и за что теряется». Для того, чтобы вернуть потерянную благодать Божию, молодой подвижник жил аскетической жизнью и воздерживался в пище, беседах и сне, непрестанно творил покаянную Иисусову молитву и отсекал свою волю. В 1896 году Семен принял монашеский постриг и получил новое имя – Силуан, а в 1911 году он был возведен в схиму. На своем личном духовном опыте Силуан Афонский познал как неописуемую радость Богообщения и безмерную любовь Святой Троицы, так и невыразимую и страшную муку Богооставленности – печаль от разлуки с Богом и мучительное переживание утраты благодати Святого Духа, доходящее до отчаяния.
На церковном и христианском языке Богооставленностью называют страшное чувство покинутости Богом и утраты Его животворящей благодати, горестное ощущение разлуки с Ним. Блаженный Диадох Фотикийский пояснял, что в духовной жизни каждый христианский подвижник испытывает как благодатный опыт Богообщения, так и горестный опыт Богоосталенности – разлуки с Богом и утраты Его благодати, попускаемый премудрым Богом, чтобы человек приобрел смирение и не впадал в гордыню: «Благодать вначале обыкновенно озаряет душу своим светом с сильным того ощущением; а когда успехи в духовно¬ христианской жизни подвинутся вперед, тогда она большею частию неведомо для боголюбивой души свои совершает в ней таинства: чтобы после того (по умиротворении души) ввести нас в радовании на стезю божественных созерцаний, как будто бы мы только что призываемы были из неведения в ведение, посреди же подвигов (об умирении души от страстей) блюсти наш помысел не тщеславным. Подобает нам в меру быть ввергаемыми в печаль, как бы мы были оставлены благодатию, да паче смиримся и научимся покорствовать Господним о нас определениям, а потом благовременно входить в радость, благою окрыляясь надеждою: ибо как безмерная печаль вводит душу в нечаяние и безнадежие, так и чрезмерная радость приводит ее к самомнению и кичению. Говорю – о младенчествующих еще жизнью и разумом. Между просвещением благодати и оставлением средина – надежда». Блаженный Диадох Фотикийский рассудительно различал Богооставленность двух видов – обучительную и наказывающую: «Попущение обучительное сначала поражает душу великою скорбью, чувством унижения и некоторою мерою безнадежия, чтоб подавить в ней тщеславие и желание изумлять собою и привесть ее в подобающее смирение. Но тотчас потом наводит оно в сердце умиленный страх Божий, и слезную исповедь, и великое желание добрейшего молчания. А оставление, по отвращению Божию бывающее, оставляет душу самой себе, и она исполняется отчаянием и неверием, надмением и гневом». В «Зерцале иноков и инокинь» Евагрия Понтийского сказано о том, что одна и главных причин Богооставленности – это гордыня: «Не отдавай сердца своего гордыне и не говори пред лицем Божиим: силен я, – дабы Господь не оставил души твоей и лукавые бесы не смирили бы ее». В Священном Писании и в святоотеческой литературе Богооставленность рассматривается в различных смыслах: как наказание Бога за гордыню и тщеславие, как испытание веры, нравственное исправление и предупреждение – вездесущий и любящий Бог никогда не оставляет Свое творение – Он ближе нам, чем наше собственное сердце, но по неизреченной премудрости Своей Он попускает испытать горестное чувство Богооставленности подвижникам Своим для их духовной пользы – чтобы избавить их от гордыни и тщеславия, привести их к смирению и покаянию, нравственно исправить их жизнь, чтобы пробудить в них духовную жажду и неудовлетворенность земным, а также – явить всему миру их скрытую добродетель, как было с многострадальным Иовом. Преподобный Максим Исповедник различал четыре вида Богооставленности: «Первый – домостроительная Богооставленность, как это было с Господом, дабы через кажущуюся Богооставленность были спасены покинутые. Второй – Богооставленность ради испытания, как это случилось с Иовом и Иосифом, дабы явить одного столпом мужества, а другого – столпом целомудрия. Третий – Богооставленность ради отеческого назидания, как это произошло с апостолом, дабы, смиряясь, он сохранил бы изобилие благодати. Четвертый – Богооставленность в силу отпадения от Бога, как это произошло с иудеями, дабы они, наказываемые, могли бы обратиться к покаянию. Все эти виды Богооставленности спасительны и преисполнены Божией Благости и Премудрости». Размышляя о различных видах Богооставленности, преподобный Анастасий Синаит писал: «В соответствии с двоякой целью Божьей все виды Богооставленности приходят или для улучшения и исправления, как делает отец по отношению к своему сыну, или по отвращению – как царь ведет себя по отношению к врагу. Такова была позднее Богооставленность Христом Иуды. Лазарь и расслабленный подверглись Богооставленности для оставления своих грехов, ибо написано: Ты исцелен, иди и больше не греши. Павел был исправляем из-за превозношения своими подвигами, чтобы ему не возгордиться. Иов был исправляем, чтобы ему стать более праведным, как и сказал ему Бог... Пророки попадали в заточение ради примера и пользы народа. Поэтому нужно тому, кто впал в Богооставленность, искать в самом себе причину Богооставленности, и чтобы она его исправила, иначе из-за нее он попадет под власть врагов или станет игрушкой для своих друзей: он будет унижен людьми малозначительными и незнатными, или он попадет во власть страстей, позора, испытаний, слабостей по справедливому суду Божию. Ибо часто гордыня, пустое самодовольство, осуждение ближнего, то, что мы не презираем себя и себя не осуждаем, а также наши прошлые грехи – все это связывает нас со страстями души и тела». В «Духовных беседах» преподобный Макарий Египетский писал о том, что Бог дает испытать Своим подвижникам горький опыт Богооставленности, чтобы испытать их свободную волю и дать человеку глубже познать самого себя, побудить его более напряженно искать Богообщения через молитву, силу веры, сокрушение сердца и покаянный плач, через чтение Слова Божиего и надежду на милосердие Всемогущего: «Ибо многим взыскавшим Бога дверь была отверста, они видели сокровище и вступили в оное. А как скоро в радости стали говорить: «Нашли мы сокровище», – Бог затворил пред ними двери; начали они вопиять, плакать и тужить: «Нашли мы сокровище, и утратили». По особливому смотрению благодать удаляется от нас, чтобы мы усильнее искали ее. Сокровище показывается по мере искания».
По глубокомысленому рассуждению профессора Жан-Клода Ларше причины Богооставленности различны: «Иногда человек в этом не виновен (как это было с Христом на кресте или с Иовом); Богооставленность – это испытание, позволяющее проявить свою добровольную преданность Богу и показать свои добродетели: веру, надежду, терпение, смирение, любовь к Богу. Иногда человек согрешил – тогда Богооставленность приводит к подвластности страстям (причем человек сам ее предпочитает) и действию бесов; в этом случае Богооставленность играет наказующую или, точнее, исправляющую роль, ибо цель Бога – всегда в том, чтобы человек каялся и находил Его вновь. Чаще всего Богооставленность наступает из-за небрежения или расслабления в духовной жизни; почти всегда человек провоцирует небрежение помыслами гордыни; роль Богооставленности в этом случае в том, чтобы человек через смирение обрел вновь свое прежнее добродетельное состояние и благодаря пережитому опыту возрос бы духовно. В некоторых редких случаях Богооставленность оказывается следствием изначального очень сильного опыта благодати, когда она ощущается в полноте в видении Бога. Речь идет об исключительном даре Божьем немногим людям. Цель такого дара – дать этим людям почувствовать вкус тех благ, которые они обретут и будут хранить, когда станут совершенными, и, следовательно, побуждать их к поискам Бога, поощрять их свободное усилие вновь обрести ту благодать, которую они познали, но при этом давая понять, что обретение благодати – не результат их собственных усилий, а всегда бескорыстный и милостивый дар Божий. Все эти уровни духовной жизни в разной мере присутствовали в богатом опыте святого Силуана, но последний уровень, бесспорно, преобладает». Для преподобного Силуана Афонского, как и для преподобного Исаака Сирина, страшный опыт Богооставленности – это опыт «вкушения геенны огненной» и предвосхищение адских мук, самое болезненное и горестное чувство разлуки со Христом, которая по слову святителя Иоанна Златоуста ужаснее тысячи геенн огненных, это – опыт потери Божественной благодати, опустошенность сердца и величайшая скорбь души: «Нет большего горя, чем потерять благодать. Душа скучает тогда о Боге, и чему уподоблю это скучание. Уподоблю его плачу матери, которая потеряла единственного возлюбленного сына своего, и взывает: «Где ты, утроба моя возлюбленная, где ты, радость моя?». Так и еще больше скучает душа по Господу, когда потеряет благодать и сладость Божественной любви. «Где Ты, Боже мой милостивый; где Ты, Свете Незаходимый? Почто скрылся Ты от меня, и не вижу больше Твоего кроткого и светлого лица?». «Когда умалится благодать в душе, тогда снова просит она у Господа той милости, которую познала. Мятется тогда душа, потому что злые помыслы терзают ее, и ищет она защиты у Господа, Создателя Своего, и умоляет дать ей смиренного духа, чтобы благодать не оставляла душу, но давала бы силу непрестанно любить Небесного Отца своего. «Господь любит нас больше, чем мать своих детей, и дает нам благодать Святого Духа туне, но мы должны крепко хранить ее, потому что нет большего горя, как потерять ее. Когда душа потеряет благодать, то сильно скорбит и думает: «Чем-нибудь я оскорбил Владыку». В эти скорбные минуты душа как бы с неба упала на землю и видит все скорби на земле. О, как душа умоляет тогда Господа, чтобы снова дал Свою благодать. Это скучание о Боге невозможно описать. Душа, вкусившая сладость Духа Святого, не может забыть ее, и жаждет день и ночь, и стремится к Богу ненасытно. Кто опишет жар любви к Богу, Которого познала душа, как Отца своего Небесного. Нет минуты на земле, чтобы душа была довольна, покамест не даст Господь Своей благодати. Душа, потерявшая благодать, скучает по Владыке и плачет, подобно Адаму по изгнании из Рая. И никто не может тогда утешить ее, кроме Бога. Слезы Адама были велики и текли ручьями, смочая лицо, и грудь, и землю; и воздыхания его были глубоки и сильны, подобно кузнечному меху. Он вопиял: «Господи, возьми меня паки в Рай». Душа Адама была совершенная в любви Божией и знала всю сладость рая, но была неопытна, и не отразил он искушения Евы, как отразил искушение своей жены многострадальной Иов (Иов.2:9–10). Что хочешь ты, душа моя, и о чем скорбишь и слезы льешь? Я скорблю по Владыке, что так долго не вижу Его, и никто не утешит печали моей по Нему. Он дал мне познать милость Его, и я хочу, чтобы Он всегда пребывал во мне. Мать плачет по любимом сыне, когда долго не видит его, и говорит: «Где ты, утроба моя возлюбленная?» Но материнская любовь ничтожна пред любовью Божией: так она велика и так ненасытна. Когда душа полна любви Божией, то от «безмерной радости скорбит» и слезно молится за весь мир, чтобы все люди познали своего Владыку и Отца Небесного, и не знает покоя, и не хочет она покоя, покамест не насладятся все благодатью Его любви». Если в таинственном состоянии Богообщения человек испытывает радость, ибо душа его осеняется благодатью Святого Духа и ощущает вечную, безмерную и неизреченную любовью Божию, то в состоянии Богооставленности он ощущает, что разобщен с Богом и испытывает утрату благодати как адскую муку, но вместе с тем, горькое чувство Богооставленности становится источником переосмысления жизни и нравственного исправления, духовной жажды и тоски по Богу, осознания, что жизнь без Бога лишена смысла и счастья, пламенного желая обрести благодать Святого Духа и быть с Богом, вселяет в душу смирение и покаяние, научат помнить о Боге и всегда устремляться к Нему всем сердцем и душой, помышлять о горнем, а не о земном.
Раскрывая тайну Богооставленности, святой Силуан Афонский особенно обращал внимание на то, что не Бог виновник нашего горького чувства оставленности и покинутости, а мы сами – по великой, безмерной и непостижимой любви Своей Господь никогда и никого не забывает и не оставляет – Он дарует благодать Свою людям, а они впадают в грехи и отступают от заповедей, тем самым отдаляются о Бога и утрачивают Его животворящую благодать, ибо всякий грех есть оскорбление Творца и отпадение от Него, противление святой воли Вседержителя и дьявольский яд, отравляющий душу. «Господь отымает благодать Свою от души, и тем милостиво и премудро воспитывает душу, за которую в великих страданиях простер руки Свои на кресте, чтобы она была смиренна. Он дает душе явить свое произволение в борьбе с врагами нашими, но душа сама бессильна победить их, и потому печальна душа моя, и скучает по Господу, и слезно ищет Его. Господи, Ты видишь, как немощна душа без благодати Твоей и как не имеет нигде покоя. Ты – сладость наша, Отец наш Небесный, дай нам силу любить Тебя, дай нам страх Твой святой, как трепещут и любят Тебя Херувимы. Ты, Свет наш, просвещаешь душу любить Тебя ненасытно. Ты отымаешь благодать Свою от меня, потому что душа моя не пребывает всегда в смирении, но Ты видишь, как я скорблю, и прошу Тебя, дай мне смиренного Духа Святого. Человек сам бессилен исполнить заповеди Божии, поэтому и сказано: «просите, и дастся». И если мы не просим, то сами себя мучаем и лишаем благодати Святого Духа; а без благодати душа во многом смущается, потому что не разумеет воли Божией. Чтобы иметь благодать, человек должен быть воздержан во всем: в движениях, в слове, в смотрении, в помыслах, в пище. И всякому воздержанию помогает поучение в слове Божием. Сказано: «Не одним хлебом будет жить человек, но всяким словом, исходящим из уст Божиих» (Мф.4:4)». Всеведущий и благой Бог попускает Своим подвижникам испытать страшное чувство Богооставленности и возопить – «Боже мой, почто Ты скрылся от меня?», чтобы души их обрели смирение и мудрость, томились по Богу и жаждали таинственной встречи с Ним, искали Его и взывали к Господу в молитвах, ощутили горечь разлуки и всем сердцем устремлялись к Богу – рвались к Нему, как могучий орел рвется в небеса, как невеста, разлученная со своим женихом и томящаяся по нему, ищет встречи с возлюбленным своим, как любящая мать, долго не видевшая своего сына, молится за него и хочет увидеть его: «Душа подобна невесте, а Господь – Жениху; и любят они друг друга, и скучают друг о друге. Господь по любви Своей скучает о душе и печалится, если нет в ней места Духу Святому, а душа, познавшая Господа, скучает по Нему, потому что в Нем жизнь ее и радость». «Мать плачет о любимом сыне, когда долго не видит его, и говорит: «Где ты, утроба моя возлюбленная?» Но материнская любовь ничтожна перед любовью Божьей: так она велика и так ненасытна». «Господь любит нас больше, чем мать своих детей». По слову старца Силуана Афонского, непостижимая и вечная любовь Бога более велика, чем самая нежная жертвенная и возвышенная любовь всех любящих матерей рода человеческого, но безмерно любви все создания Свои и желая их спасти, всемогущий Господь по любви к нам и из уважения к нашей свободе никогда не навязывает Себя человеку – Он долготерпелив и стучится в двери нашего сердца, как Небесный Странник из Апокалипсиса, и ждет, чтобы мы открыли Ему дверь – возлюбили Его всем сердцем, непрестанно взывали к Нему в молитвах и страшились хотя бы на мгновение разлучиться с Ним, искали Его, как прекрасная Суламита из Песни Песней искала возлюбленного жениха своего, осознали, что разлучение с Богом – самая трагическая и страшная потеря. Для преподобного Силуана Афонского очевидно, что нет более страшной потери и более великого горя, чем разлучится с Богом и потерять благодать Его. На страницах своих духовных писаний преподобный Силуан Афонский сравнивает душу потерявшую Бога и разлучившуюся с Ним, испытывающую горькую муку Богооставленности с матерью, потерявшей своего единственного ребенка; с ребенком, потерявшим своих любящих родителей; с невестой, разлученной с возлюбленным женихом – образ, восходящий к Песни Песней; с сыном великого царя, затерянным в далеких землях и горько рыдающим от разлуки со своим отцом – образ, восходящий к евангельской притче о блудном сыне; с Иосифом, проданным в рабство египтянам и увезенным в далекую и чужую страну, плачущем о разлуке с отцом на могиле своей матери, не находя утешения; с апостолами в момент крестной смерти Иисуса Христа на Голгофе; с Пресвятой Богородицей, потерявшей Божественного Отрока Христа в Иерусалиме. Для того, чтобы описать горький опыт Богооставленности, святой Силуан Афонский обращается к трогательному и печальному библейскому образу плачущего Адама, изгнанного из Рая – в первозданном состоянии он жил блаженной райской жизнью и пребывал в непрестанном Богообщении, он был счастлив и ощущал дивную близость Божию, но после грехопадения Адам лишился благодати Святого Духа и разлучился с Богом, он был изгнан Эдема и не только тосковал по утраченному Раю, но и горько рыдал о том, что оскорбил любимого Бога – ничто не могло утешить его, ибо ничто не может заменить Бога: «Адам, отец вселенной, в Раю знал сладость любви Божией, и потому, когда был изгнан из Рая за грех и лишился любви Божией, горько страдал и с великим стоном рыдал на всю пустыню. Душа его терзалась от мысли: «любимого Бога я оскорбил». Не так жалел он о рае и красоте его, как о том, что лишился любви Божией, которая ненасытно каждую минуту влечет душу к Богу. Так всякая душа, познавшая Бога Духом Святым, но потом потерявшая благодать, испытывает Адамово мучение. Больно душе, и сильно жалеет она, когда оскорбит любимого Господа. Скучал Адам на земле, и горько рыдал, и земля была ему не мила. Он тосковал о Боге и говорил: «Скучает душа моя о Господе и слезно ищу Его. Как мне Его не искать? Когда я был с Ним, душа моя была весела и покойна, и враг не имел ко мне доступа; а теперь злой дух взял власть надо мною, и колеблет, и томит душу мою, и потому скучает душа моя о Господе даже до-смерти, и рвется дух мой к Богу, и ничто на земле не веселит меня, и ничем не хочет душа моя утешиться, но снова хочет видеть Его и насытиться Им. Не могу забыть Его ни на минуту, и томится душа моя по Нему, и от множества скорби стоном плачу я: «помилуй мя, Боже, падшее создание Твое». Так рыдал Адам, и слезы лились по лицу его на грудь и землю, и вся пустыня слушала стоны его; звери и птицы замолкали в печали; а Адам рыдал, ибо за грех его все потеряли мир и любовь». Молитвенная поэма преподобного Силуана Афонского «Адамов плач» – это одно из самых поэтически прекрасных и трогательных произведений в истории мировой литературы, одна из вершин богословия, ставшего боговдохновенной церковной поэзией. Для старца Силуана Афонского, Адам – отец всего рода человеческого, он не только первый грешник и страдалец, но и проникновенный молитвенник, рыдающий от разлуки с Богом и молящийся за весь мир, он плакал за всех и вышел победителем из духовной борьбы – в православной иконографии запечатлено, что Христос Спаситель сошел в преисподнюю и сокрушал адские врата, выведя оттуда Адама и Еву, ветхозаветных праведников и всех те, кто откликнулся на проповедь Его и уверовал в Мессию – Сына Бога Живого, Он не только проповедовал на земле и совершал чудеса, искупил грехи всего рода человеческого на Голгофе, но и освободил томящихся во Аде узников и возвел их в вечное Царство Небесное, где ныне пребывает Адам: «О, Адам, отец наш, ты живешь на небесах и видишь Господа, сидящего во славе одесную Бога-Отца. Ты видишь Херувимов и Серафимов и всех Святых, и слышишь песни небесные, от сладости которых душа твоя забыла землю. Мы же печальны на земле и много скучаем о Боге. Мало в нас огня, чтобы пламенно любить Господа». «О, Адам, пой нам небесную песню, чтобы слушала вся земля и усладилась миром любви к Богу. Мы хотим слышать эти песни, они сладки, ибо поются Духом Святым». Адам потерял земной Рай и плача искал его; «Рай мой, Рай, прекрасный мой Рай». Но Господь любовью Своею на кресте дал ему иной Рай, лучший прежнего, на небесах, где Свет Святой Троицы. Что воздадим мы Господу за любовь Его к нам?».
На своем личном духовном опыте преподобный Силуан Афонский испытал то, что пережил Адам и смог лучше всех понять и описать его молитвенный плач, сравнивая себя с рыдающим Адамом, чья душа плакала за весь мир и томилась на земле, печалясь о Боге и сокрушаясь всем сердцем о том, что оскорбила возлюбленного Творца своего: «Велика была скорбь Адама по изгнании из Рая, но когда он увидел сына своего Авеля, убитого братом – Каином, то еще большею стала скорбь его, и он мучился душою, и рыдал, и думал: «от меня произойдут и размножатся народы, и все будут страдать и жить во вражде и убивать друг друга». И эта скорбь его была велика, как море, и понять ее может только тот, чья душа познала Господа и как много Он нас любит. И я потерял благодать и вместе с Адамом зову: «Милостив буди мне, Господи. Даруй мне духа смирения и любви». О, любовь Господня! Кто познал тебя, тот неустанно ищет тебя день и ночь и кричит: «Скучаю я по Тебе, Господи, и слезно ищу Тебя. Как мне Тебя не искать? Ты дал мне познать Тебя Духом Святым, и это знание Божие влечет мою душу слезно искать Тебя»… Адам по изгнании из Рая болел душою и много слез проливал он от скорби. Так всякая душа, познавшая Господа, скучает по Нему, и говорит: «Где Ты, Господи? Где Ты, Свете мой? Почто скрыл лицо Твое от меня, и душа моя долго не видит Тебя, и скучает по Тебе, и слезно ищет Тебя». Где Господь мой? Почто не вижу Его в душе моей? Что мешает Ему жить во мне? Значит нет во мне Христова смирения и любви к врагам». Бог есть ненасытная любовь, и описать ее невозможно. Ходил Адам по земле, и от многих болезней сердца своего плакал, а умом помышлял о Боге, и когда изнемогало тело его и не мог он уже проливать слезы, то дух его и тогда горел к Богу, ибо не мог он забыть рай и красоту его; но еще больше душа Адама любила Бога, и влеклась к Нему силою самой любви. О, Адам, я пишу, но ты видишь, слабый ум мой не может разуметь, как скучал ты о Боге и как нес труд покаяния. О, Адам, ты видишь, я, чадо твое, страдаю на земле. Мало во мне огня, и едва не потухает любовь моя. О, Адам, пропой нам песнь Господню, да возвеселится душа моя о Господе, и да подвигнется хвалить и славить Его, как хвалят Его на небесах Херувимы и Серафимы, и как все чины небесных ангелов поют Ему трисвятую песнь. О, Адам, отец наш, пропой нам песнь Господню, чтобы слышала вся земля, и все сыны твои подняли умы свои к Богу, и усладились звуками небесной песни, и забыли горе свое на земле». В исповедальных строках старец Силуан Афонский поведал, что принес в монастырь одни грехи, но по великой и неизреченной милости Господь даровал ему Свой безмерный дар – благодать Святого Духа: «Одни грехи принес я в монастырь и не знаю, за что Господь даровал мне, когда я был еще молодым послушником, столь много благодати Святого Духа, что и душа и тело были полны благодатию». «Благ Ты, Господи. Благодарю я милость Твою: Ты излил на меня Духа Твоего Святого и дал мне вкусить Твою любовь ко мне, столь многогрешному». «Я не могу Тебя забыть. Как забуду Тебя? Твой тихий, кроткий взор привлек мою душу, и радовался дух мой в раю, где я видел лице Твое. Как забуду я рай, где любовь Отца Небесного веселила меня?» «Нет, не забыла я душа сколь великую милость излил на меня Господь, и помню сладость благодати Святого Духа». «Теперь я опытом знаю, что значит быть в Духе Святом». «Дух Святой дает, насколько это возможно, еще здесь познать полноту райской радости». По слову преподобного Силуана Афонского, мистический опыт Богообщения – это опыт неизреченной радости и несказанного покоя, опыт созерцания Божественного Света – славы Господней, и ощущения бескрайней любви Бога ко всем Своим творениям, Его великого милосердия, ибо, по слову апостола Иоанна Богослова – «Бог есть Любовь» (1Ин.;4:8), Он являет Себя именно как Любовь. С молитвенным изумлением растроганной души старец Силуан восклицал: «Если бы Ты не привлек меня Своею любовью, то не искал бы я Тебя так, как ищу». Таинственный опыт Богообщения – это опыт мистической встречи со Христом Богочеловеком и созерцания Божественной славы Его – вечного и нетварного света, исходящего от лика Христова, перед сиянием которого меркнет вся слава земных царей и властителей: «Я видел земных царей во славе и дорого это ценил, но когда душа познает Господа, тогда за малое будет почитать всю славу царей». «С тех пор как познал я Господа, душа моя влечется к Нему, и ничто меня более не веселит на земле. Но единое мое веселие – Бог. Он – моя радость; Он – моя сила; Он – моя премудрость; Он – мое богатство». В скорбные дни Богооставленности душа как бы с неба падает на землю и видит все скорби на земле, она ощущает великую печаль и ни чем не может утешиться, ибо разлучилась с Богом:«Когда душа, которую взыскал Господь и дал ей Свою благодать, по какой-нибудь причине потеряет ее, то сильно скорбит по ней и снова желает обрести ее». «О, братья, если бы вы могли разуметь томление души, которая носила Духа Святого, а потом потеряла Его. Томление это нестерпимо. Душа тогда в неописуемой скорби и печали». «Ты видишь, Господи, печаль мою и слезы». «Скучает душа моя по Тебе, Господи: Ты скрыл лице Твое от меня, и я смущен». «Скучает душа моя по Тебе, Господи, и слезно ищу Тебя. Воззри на скорбь мою и просвети тьму мою, да возвеселится душа моя». «Блажен, кто не теряет благодать Божию, а восходит от силы в силу. Я же потерял благодать, но Господь много меня пожалел и дал мне вкусить большую по единой милости Своей». По слову преподобного Силуана Афонского, «кто не познал Бога Духом Святым, тот не может слезно искать Его, и душа его всегда бывает борима страстями; ум его помышляет земное и не может прийти в созерцание и познать Иисуса Христа». «Душа, познавшая Бога Духом Святым, рвется к Нему; память о Нем сильно влечет ее, и она легко забывает мир». «Душа моя снова смертельно желает видеть Тебя, ибо Ты привлек душу мою. Если бы Ты, Господи, не привлек меня Своею благодатью, то не мог бы я так скучать по Тебе и слезно искать Тебя. Как искать и чего искать будет тот, кто не познал и не терял?». «Ты Сам взыскал меня грешного и дал мне познать любовь Твою».«Ты сжалился надо мною и явил мне Твое Лицо, и ныне душа моя влечется к Тебе». «Как мне не искать Тебя, Господи? Ты Сам прежде взыскал меня и дал мне насладиться Духом Святым – и теперь душа моя скучает по Тебе». «Господи, дай мне смиренного Духа Твоего, дабы снова не потерял я Твою благодать и не стал бы рыдать о ней, как рыдал Адам о Рае и Боге». Преподобный Силуан Афонский испытал опыт Богообщения и созерцал сияющий Лик Иисуса Христа во славе Его, для души его померкли все суетные и преходящие блага мира сего, она всецело устремилась к Богу и не желала разлучаться с Ним, горько оплакивала согрешения свои как оскорбление Бога: «Душа, вкусившая сладость Духа Святого, не может забыть ее, и жаждет день и ночь, и стремится к Богу ненасытно. Кто опишет жар любви к Богу, Которого познала душа как Отца своего Небесного». «Душа, познавшая Господа, влечется к Нему любовью, и жар любви к Богу не дает ей забыть Его ни днем ни ночью ни на одну секунду». «Душа моя уже ничего не хочет в мире сем, кроме Господа. Любовь Господня так горяча, что если вкусит ее душа, то уже ничего другого не желает она». «Душа, познавшая Господа, влечется к Нему любовью, и жар любви к Богу не дает ей забыть Его ни днем ни ночью ни на одну секунду». «Скучает душа моя о Боге и слезно ищет Его. Милостивый Господи, Ты видишь падение мое и скорбь мою, но смиренно прошу Твою милость: излей на меня грешного благодать Твоего Святого Духа».
С молитвенным плачем преподобный Силуан Афонский взывал к Богу: «Скучает душа моя по Тебе и не может найти Тебя. Ты видишь, Господи, как влечется она и плачет, ища благодати Твоей. Ты восхотел и дал мне ее, и снова Ты восхотел и взял ее от меня. Когда я не знал ее, то и просить так не мог. И как могу я просить того, чего не знаю? Но теперь молю Тебя, потому что душа моя познала Тебя, и усладилась Духом Твоим Святым, и возлюбила Тебя, Создателя своего. Ты дал Свою благодать Святым Твоим, и они возлюбили Тебя до конца и возненавидели все мирское, ибо сладость любви Твоей не дает возлюбить землю и красоту мира сего, потому что она ничтожна по сравнению с Твоею благодатью. О, как немощна душа моя и не имеет силы, чтобы взлетел я ко Господу и стал бы пред Ним во смирении и плакал бы день и ночь. Душа, которая познала Бога, своего Творца и Отца Небесного, не может иметь покоя на земле. И помышляет душа: «Когда явлюсь Господу, то во всем Его милость умолю за весь род христианский». И вместе думает: «Когда узрю Лицо Его любезное, то от радости не смогу ничего сказать, ибо от большой любви не может человек ничего говорить». И опять думает: Буду молиться за весь род человеческий, дабы все люди обратились ко Господу и успокоились в Нем, ибо любовь Божия всем хочет спастись». Во всех мирах и во всех веках нет никого и ничего равного Богу, пребывание с Ним – величайшее счастье и неизреченная радость во Святом Духе, а разлука с Ним – адская мука и нестерпимое страдание. Преподобный Силуан Афонский испытал неутолимую жажду Богообщения – днями и ночами душа его рвалась к Бога и жаждала пребывать в единении с Ним, возносила покаянные моления к Нему, умоляя Всевышнего о милости и прощении. По проникновенному исповедальному слову старца Силуана Афонского, если душа теряет благодать Святого Духа, то она безутешна, а подвижник с воздыханиями, слезами и коленопреклонениями взывает к Богу, и готов как преподобный Серафим Саровский «выстоять три года день и ночь на камне, ибо душа его познала Господа и усладилась Его благодатью». На протяжении пятнадцати лет со дня явления Иисуса Христа, святой Силуан Афонский находился в напряженном состоянии духовной борьбы с демонами. Однажды ночью, когда Силуан Афонский молился в своей келье и хотел сделать поклон перед иконой Христа Спасителя, то перед ним возникла огромная темная фигура ужасающего и отвратительного демона, заслонившего икону и ожидающего поклона себе, а затем – вся келья наполнилась страшными и зловещими демонами. Со скорбью в сердце и надеждой на Бога, Силаун воззвал ко Христу: «Господи, Ты видишь, что я хочу молиться Тебе чистым умом, но бесы не дают мне. Научи меня, что должен я делать, чтобы они не мешали мне?». Вняв сердечному молению Силуана Афонского, Господь ответил ему: «Гордые всегда страдают от бесов. Держи ум свой во Аде и не отчаивайся». Это наставление Христово было Божественным Откровением, в корне преобразившим всю подвижническую жизнь святого Силуана Афонского – он последовал совету Христа и проникся глубочайшим смирением, считая себя достойным адских мук, но не теряя надежды на Бога, часто повторяя в покаянных мольбах своих: «С тех пор я держу ум свой во аде, и горю в мрачном огне, и скучаю о Господе, И слезно ищу Его и говорю: Скоро я умру, и окаянная моя душа снидет в тесный черный Ад, и я один буду томиться там в мрачном пламени и плакать по Господе: где Ты, Свет души моей? Зачем Ты оставил меня? Я не могу жить без Тебя». «Держи ум твой во Аде и не отчаивайся» – переноси все страдания здешнего мира с твердой верой и надеждой на благость Бога Творца и Промыслителя, переноси скорбь разлуки с Богом и утрату Его благодати со смирением и покаянной молитвой, непрестанно помни о смерти и Страшном Суде, считай себя по грехам своим достойным адских мучений, но не отчаивайся и взывай к Богу, уповая на милосердие грозного и праведного Судии, ибо для Всемогущего все возможно – в том числе спасти кающегося и вернуть падшему чистоту сердца, а его душе ниспослать мир и покой, радость и праведность во Святом Духе. С покаянным трепетом в сердце и молитвенной благодарностью Богу за все Его милости и благодеяния, святой Силуан Афонский говорил: «Я погибал от грехов и давно уже был бы во Аде, если бы не пожалел меня Господь и Пречистая благая Богородица»; «я мерзок пред Богом и отчаялся бы в своем спасении, если бы Бог не дал мне Свою благодать Святого Духа». «Надо осудить в душе самого себя, но не отчаиваться в милосердии и любви Божией». «Господь научил меня держать ум во Аде и не отчаиваться – и так смиряется душа моя».
Все святоотеческое богословие основано на Божественном Откровении, запечатленном в Священном Писании и Священном Предании, и на духовно-аскетическом опыте великих православных подвижников. На личном духовном опыте преподобный Силуан Афонский познал, что спасение невозможно без смирения и покаяния – быть смиренным означает осознавать все свои согрешения, бесчисленные как морской песок, почитать себя достойным адских мук и понимать, что никто из нас не может спасти себя сам – никакими аскетическими подвигами нельзя обрести Царство Небесное и обожение, если человек не обретет деятельной веры во Христа и не стяжает благодати Святого Духа, ибо мы спасаемся через синергию нашей свободной воли с Божественной благодатью, а в основе нашего спасения лежит искупительная жертва Сына Божиего на Голгофе и освящающая благодать Святого Духа, которая стяжается верой, действующей любовью, покаянным плачем о грехах и прощением врагов, борьбой со страстями и участием в таинствах Церкви, соблюдением заповедей Евангелия и новой жизнью во Христе. Преподобный Силауна Афонский молился Богу – «Господи, дай нам Адамово покаяние и Твое святое смирение», а обращаясь к людям, он говорил – «умоляю всех вас: покайтесь и смиритесь». Для старца Силуана Афонского покаяние есть молитвенный плач о грехах своих и укорение самого себя – осуждение себя на суде совести до Страшного Суда, ненависть ко греху и любовь к Богу, готовность терпеть скорби и нужду ради спасения – смиренный и кающийся «с готовностью терпит всякую скорбь: голод и наготу, холод и жар, болезни и нищету, унижения и изгнания, неправды и клеветы, ибо душа стремится к Господу и не заботится о земном, но чистым умом молится Богу». Вслед за преподобным Исааком Сириным, святой Силуан Афонский проницательно обращал внимание на то, что до согрешения демон нашептывает нам, что Бог милосерден и простит наш грех, а после согрешения – терзает душу помыслом о том, что Господь есть неумолимый Судия, в обоих случаях демон ведет себя как клеветник – в первом случае он клевещет на правду Божию и злоупотребляет Его милосердием, а во втором – клевещет на любовь Божию и очерняет Его правосудие, поэтому подвижник должен знать и исповедовать, что Бог есть совершенная Любовь и высшая Правда, Он призывает всех нас к святости и хочет, чтобы мы спаслись, но никто не войдет в Царство Небесное, если не уверует во Христа, не пребудет в святой Церкви Его и не очистится покаянием. По безмерному и неизреченному милосердию Своему Бог спасает всех истинно кающихся, ибо все наши грехи – лишь горсть песка или капля в сравнении с океаном Божественного милосердия: «Многие думают:«Я много нагрешил: убивал, грабил, насиловал, клеветал, распутничал и многое другое делал» – и от стыда не идут на покаяние. Но они забывают, что все грехи их пред Богом – что капля в море». Познавший Бога через благодать Святого Духа знает «как Он много нас любит и желанно ждет, чтобы все люди покаялись и спаслись». «Обратись ко Господу душой и скажи: «Господи, прости меня», и не думай, что Господь не простит – Его милость не может не прощать, и Он сразу прощает и освящает. Так Дух Святой учит в нашей Церкви». «Кайтесь пред Господом и просите. Он любит человека и все даст». Безгранично милосердие Всевышнего, но праведен, свят и безукоризнен в правде Своей Господь, а спасение наше невозможно без покаяния. С великой скорбью преподобный Силуан Афонский оплакивал тех, кто не хочет каяться в грехах своих и обрекает себя на вечную погибель: «Много я плачу, жалея тех, кто не хочет каяться. Они не познали Духом Святым, как велико Божие милосердие». Если человек обрел покаяние, то Господь прощает грехи его и возвращает душе его мир и благодать Святого Духа, ибо покаяние – исцеляет душу и исправляет нрав, изгоняет демонов и очищает ум и сердце, прекращает терзание души и освобождает человека от тяжести грехов, является источником многих духовных благ и дарует подлинную свободу в Боге и любовь к ближнему и врагам своим, ибо истинно кающийся никого не осуждает и от всего сердца прощает обидчиков своих. По слову преподобного Силуана Афонского, каждый может обрести спасение через покаяние, о чем в унисон свидетельствуют все четыре Евангелия. «Слава Господу, что Он дал нам покаяние, и покаянием все мы спасемся, без исключения. Не спасутся только те, которые не хотят каяться». «Знает душа моя милость Господа к грешному человеку, и истину пишу пред лицом Божиим, что все мы грешные спасемся, и ни одна душа не погибнет, если покается». «Кающемуся Господь дает Рай и вечное Царство с Собою». «Святые были такие же люди, как все мы. Многие из них пришли от больших грехов, но покаянием достигли Небесного Царства». С апостольским вдохновением святой Силуан Афонский призывает к покаянию всех людей и все народы земли: «Если какой народ или государство страдает, то надо всем покаяться, и тогда все исправится от Бога». «О братья мои, вся земля, покайтесь, покамест есть время». «Молю я всех людей: прибегнем к покаянию – и тогда узрим милость Господню». «Милостивый Господь иногда дает душе покой в Боге, а иногда – сердечную болезнь за всю вселенную, дабы все люди покаялись и вошли в Рай». «Если бы все люди покаялись и хранили заповеди Божии, то Рай был бы на земле, ибо Царствие Божие внутри нас. Царствие Божие есть Дух Святой». В писаниях старца Силуана Афонского содержится не только призыв к всеобщему покаянию, но и молитва о покаянии всех людей и народов: «Господи, все народы – создание рук Твоих, – обрати их от вражды и злобы на покаяние, да познают все Твою любовь». Покаяние должно сопровождать христианского подвижника всю жизнь и до последнего вздоха – всю жизнь нужно плакать о грехах и молить Бога о прощении. Плачущий о грехах своих и помнящий о Страшном Суде обретает смирение, в основе которого лежит евангельская Личность Христа Богочеловека, сказавшего о Себе: научитесь от Меня, ибо я кроток и смирен сердцем (Мф.;11:29). Христос есть идеальный нравственный образец для христианина, Он – наш единственный Спаситель и высочайший Учитель, а любовь ко Христу выражается через уподоблением Ему и соблюдение Его заповедей, через обретение смирения: «Когда душа увидит Господа, как Он кроток и смирен, тогда она и сама смиряется до конца и ничего так не желает, как смирения Христова». «Духом Святым душа моя познала Христово смирение, которому Он повелел нам научиться от Него, и влечется душа моя к Нему непрестанно». «Душа моя жаждет стяжать Христово смирение и скучает по нем день и ночь». По рассуждению старца Силуана Афонского, смирение Христово «познается благодатью Святого Духа», она – великая тайна, которую нельзя до конца понять и объяснить – всемогущий Бог облекся в плоть и вочеловечился, Он принял на Себя наши немощи, был гоним и возведен на Крест, принял страшные страдания и мученическую смерть – смирил Себя до Голгофы, чтобы искупить наши грехи и спасти всех нас, а потому – каждый из нас призван обрести смирение Христово через веру и покаяние, пост и молитву, борьбу со страстями и жертвенную любовь, через самоотречение во имя Божие и стяжание благодати Святого Духа. Духовные плоды смирения – прощение всех обидчиков и любовь к Богу, ближним и врагам, покой в сердце и истинная свобода в Боге, страх Божий и надежда на Него, терпение скорбей без возмущения ума и сердца – скорби утопают в душе смиренного, как камень, брошенный в море, уходящий на дно едва возмутив его. По слову старца Силуана Афонского, смирение – это пребывание в Святом Духе, оно радует сердце и дает узреть славу Господню: «Когда Душа смиренна и Дух Божий в ней, то человек блаженствует духом в любви Божией». «Только смиренным являет Себя Господь Духом Святым, а если не смиримся, то Бога не узрим». «Смирение есть свет, в котором мы можем узреть Свет Бога, как поется: «Во свете Твоем узрим свет». Но мы, братья, смирим себя, и тогда увидим славу Господню еще здесь, на земле, ибо Господь смиренным дает познать себя Духом Святым». «В смиренной душе живет Дух Святой, и Он дает душе свободу, мир, любовь, блаженство». «Кто познал Бога Духом Святым, тот от Него научился смирению, и уподобился своему учителю – Христу, Сыну Божию, и на Него стал похож». Преподобный Силуан Афонский до последнего часа своей жизни взывал в молитвах своих к Богу, Пресвятой Богородице и святым о даровании смирения: «О, помолитесь за меня, все святые, чтобы душа моя научилась смирению Христову; жаждет его душа моя, но стяжать не могу». «Молю Бога, и все небо Святых, и вас всех, кто познал смирение Христово: помолитесь обо мне, чтобы сошел на меня дух Христова смирения, которого слезно желает душа моя. Я не могу его не желать, ибо душа моя познала его Духом Святым, но я потерял этот дар, и потому скучает душа моя до слез». «Смиренно прошу вас, братья, которые знают любовь Христову: молитесь за меня, да избавлюсь от гордого духа, да вселится в меня смирение Христово». «Владыко многомилостивый, даруй нам духа смиренного, чтобы души наши обрели покой в Тебе. Пресвятая Матерь Господа, испроси, Милостивая, нам смиренного духа».
На личном опыте преподобный Силуан Афонский познал, что сердце человека является полем духовной битвы добра со злом, что гордыня – самый глубокий корень греха и бич человечества, отпавшего от Бога и погрузившегося в неисчислимые скорби и беды, что христианин призван сосредоточить все силы, чтобы стяжать смирение Христово и Его любовь, а высшее дело монахов – молиться за мир. «Монах – молитвенник за весь мир; он плачет за весь мир; и в этом его главное дело. Кто же понуждает его плакать за весь мир? Понуждает Господь Иисус Христос, Сын Божий. Он дает монаху любовь Святого Духа, и от этой любви сердце монаха всегда печально о народе, потому что не все спасаются. Сам Господь до того был печален о народе, что предал Себя на крестную смерть. И Божия Матерь ту же печаль о людях носила в сердце Своем. И она, подобно Своему Возлюбленному Сыну, всем до конца желала спасения. Того же Духа Святого дал Господь апостолам и святым отцам нашим и пастырям Церкви. В этом служение наше миру. И потому ни пастыри Церкви, ни монахи – не должны заниматься мирскими делами, но подражать Божией Матери, Которая в храме, во «Святая святых», день и ночь поучалась в законе Господнем и пребывала в молитве за народ… Благодаря монахам на земле никогда не прекращается молитва; и в этом – польза всего мира, ибо мир стоит молитвою; а когда ослабеет молитва, тогда мир погибнет». Старец Силуан Афонский говорил, что молитва за мир равнозначна пролитию своей крови за людей, это – акт жертвенной любви, обращенный ко всему человечеству и высшее служение Богу, ибо если на земле смолкнут молитвы и люди окончательно забудут о Боге, то придет конец нашему миру – мир стоит молитвами святых. «Мир стоит молитвами Святых; и монах призван молиться за весь мир. В этом его служение, и потому не обременяйте его мирскою заботою… Мир думает, что монахи – бесполезный род. Но напрасно они так думают. Они не знают, что монах – молитвенник за весь мир; они не видят его молитв и не знают, как милостиво Господь принимает их. Монахи ведут крепкую брань со страстями, и за эту борьбу будут велики у Бога». По глубокому смирению своему преподобный Силуан Афонский говорил на закате своей земной жизни: «Сам я недостоин называться монахом. Более сорока лет прожил я в монастыре и записал себя в новоначальные послушники; но я знаю монахов, которые близки к Богу и к Божией Матери. Господь так близок к нам; ближе, чем воздух, которым мы дышим». Испытав безмерное милосердие Божие и познав непостижимую и неизреченную любовь Святой Троицы ко всем созданиям, святой Силуан Афонский начал молиться о том, чтобы каждый человек познал Бога и обрел спасение – он стал молиться о спасении всех людей, плакать за весь мир и «за всего Адама» – за весь род человеческий, молиться за друзей и врагов, за живых, усопших и еще не рожденных, даже «за томимых во Аде». «Жалко мне людей, которые мучаются во аде, и каждую ночь я плачу за них, и томится душа моя так, что жалко бывает даже бесов». В серафическом сердце святого Силуана Афонского пламенная любовь к Богу была неотделима от любви ко всем Его созданиям – к нашим ближним и врагам, ко всем окружающим нас людям. Когда святой Силуан Афонский нес послушание эконома, а на попечении у него находился монастырский склад и трудилось около двухсот работников, то он молился и плакал за каждого из них: «Я никогда не прихожу утром к этим людям, не помолившись о них. И когда я встречаю их, мое сердце полно жалости и любви к ним; я прихожу в мастерскую, а душа моя плачет от любви к ним. Я раздаю им работу, которую каждый, как мне кажется, может выполнить за день; и все то время, пока они работают, я молюсь о них. Я ухожу в свою келью и начинаю молиться за каждого из них. Я встаю перед Богом и говорю: «Господи! Посмотри на Николая! Он совсем молод, ему всего-то двадцать лет. В деревне он ставил жену, которая еще моложе, и новорожденного ребенка. Как же они бедны, если ему пришлось их оставить, потому что дома нечем было прокормиться! Защити их в его отсутствие. Покрой их от всякого зла. Дай ему терпения на этот год, помоги вернуться с заработком, дай им радость встречи, но и мужество, чтобы встретить любые испытания». Сначала я молюсь со слезами жалости о Николае, о его молодой жене, о ребенке, но постепенно с молитвой нарастает во мне чувство Божия присутствия, и в какой-то момент оно становится так сильно, что я теряю из вида Николая, его жену, ребенка, его нужды, его деревню, я уже ощущаю только близость Божию, все больше ухожу в глубины Божии, пока вдруг в этих глубинах я встречаю Божественную любовь и в ней – Николая, его жену, ребенка, и снова молюсь о них, но уже не своей молитвой, а Божественная Любовь побуждает меня молиться. И так я целыми днями молюсь за каждого из работников по очереди; а когда день прошел, я выхожу к ним, каждому говорю несколько слов, мы вместе молимся, и они уходят отдыхать. А я иду к своим монастырским обязанностям». Великая тайна Божьего милосердия открылась старцу Силуану Афонскому, а его молитва стала иметь вселенский характер и вышла за пределы времени – он уподобился Иисусу Христу, молящемуся в Гефсиманском саду до кровавого пота – со скорбью и любовью он молился за всех и желал, чтобы каждый обрел спасение. В беседе с одним монахом-пустынником, который с неким удовлетворением говорил – «Бог накажет всех безбожников и они будут гореть в вечном огне», старец Силуан с душевным волнением спросил – «Ну, скажи мне, пожалуйста, если посадят тебя в Рай, и ты будешь оттуда видеть, как кто-то горит в адском огне, будешь ли ты покоен?». Жестокосердный монах ответил – «А что поделаешь, сами виноваты», а старец Силуан со скорбью сказал – «Любовь не может этого понести... Нужно молиться за всех»». В «Главах о любви» преподобный Максим Исповедник замечал, что «совершенная любовь не разделяет единого естества человеков по различным их нравам, но, всегда смотря на оное, всех человеков равно любит». «Совершенный в любви и достигший верха бесстрастия не знает разности между своим и чужим... и взирая на одно естество человеческое, на всех равно смотрит, и ко всем равно расположен бывает». По вдохновенному слову святителя Иоанна Златоуста, истинные христиане «заботятся не только о себе самих, но о всей вселенной, как об одном доме, и молят Бога о всех людях». Преподобный Симеон Новый Богослов говорил, что истинный христианин плачет с плачущими и сострадает всем страждущим, он хочет, чтобы все спаслись и пришли к познанию Истины – Богопознанию, он осознает себя достойным адских мук, но молит Бога за спасение всех людей, ибо в сердце его действует Святой Дух: «Знаю я человека, который о тех, кои согрешили словом или делом и оставались в грехе, так сильно скорбел и сокрушался, как бы не сомневался, что он один имеет дать ответ за всех их и быть вверженным во Ад. Знаю я и такого, который так сильно желал спасения братий своих, что много раз с теплыми слезами умолял Бога, чтоб или и они спасены были, или и он вместе с ними предан был мукам. Движимый богоподражательной теплою любовию, он никаким образом не хотел спасен быть один, без братий своих. Ибо так соединился с ними духовно, союзом святой любви, в Духе Святом, что и в Царство Небесное не желал внити, отделясь от них». Преподобный Силуан Афонский был истинным христианином и монахом, молящимся за всех – он не только плакал о грехах своих и возносил к Богу воздыхания души своей, но и скорбел всем сердцем, видя, что мир лежит во зле и живущие страдают, он плакал за усопших, лишенных славы Божией и томящихся во Аде, скорбел оттого, что люди не ведают Бога и Его вечной, безмерной и неисповедимой любви.
В духовных писаниях святого Силуана Афонского содержится возвышенный поэтический гимн Божественной Любви, не знающей границ и конца: «Страх и трепет обдержит душу мою, когда хочу писать о любви Божией. Бедна душа моя, и нет сил описать любовь Господню. И боится душа, и вместе влечется написать хоть несколько слов о любви Христовой. Изнемогает дух мой писать сие, но любовь понуждает. О, человек, – немощное создание. Когда благодать в нас, то горит дух и рвется ко Господу день и ночь, ибо благодать связывает душу любить Бога, и она возлюбила Его, и не хочет оторваться от Него, ибо не может насытиться сладостью Духа Святого. И нет конца любви Божией… Чем больше любовь, тем больше страданий душе; чем полнее любовь, тем полнее познание; чем горячее любовь, тем пламеннее молитва; чем совершеннее любовь, тем святее жизнь… На небесах у всех единая любовь, а на земле одни много любят Господа, другие – мало, а иные совсем не любят Его. Душа, исполненная любви Божией, забывает и небо и землю; дух горит и невидимо видит Желанного, и множество сладких слез проливает душа и не может забыть Господа ни на одну секунду, ибо благодать Божия дает силы Любимого любить. О, в какой славе Господь, и какими песнями Он величается на небесах, и сколь сладки эти песни, которые изливаются от любви Божией. Кто достоин слушать песни сии, которые поются Духом Святым, и в которых величается Господь за страдания Свои, и какая будет радость от слышания песни сей? На земле едва душа прикоснется любви Божией и уже от сладости Духа Святого бывает в восторге к любимому Богу и Отцу Небесному. Братья возлюбленные, смирим себя, чтобы быть достойными любви Божией, чтобы Господь украсил нас Своею кротостью и Своим смирением, чтобы мы стали достойны небесных обителей, которые уготовал нам Господь… Господь Сам есть – «одна Любовь». Как солнце согревает всю землю, так благодать Святого Духа согревает душу любить Господа, и она скучает по Нему и слезно ищет Его. Как мне Тебя не искать? Ты непостижимо явился душе моей и пленил ее Своею любовью, и благодать Духа Святого усладила душу мою, и забыть ее невозможно. Как забудем Господа, когда Он в нас? И апостолы проповедовали народам: «Да вообразится в вас Христос» (Гал.;4:19). О, если бы знал весь мир Господа, и как Он нас любит, и как сладка сия любовь, и как все небесные силы питаются ею, и как все движется Духом Святым, и как величается Господь за страдания Свои, и как славят Его все святые. И славе этой не будет конца». По слову старца Силуана Афонского, только познавший любовь Христову и стяжавший благодать Святого Духа может молиться за весь мир и плакать за всех. В «Словах подвижнических» преподобный Исаак Сирин предостерегал, что прежде чем наставлять других подвижник должен обрести духовный опыт и дар рассудительности, а желающий молиться за всех, должен прежде позаботиться о здравии души своей – победить страсти и духовно окрепнуть в евангельских добродетелях: «Многие совершали силы, воскрешали мертвых, трудились в обращении заблудших и творили великие чудеса; руками их многие приведены были к Богопознанию, и после всего этого сами, оживотворявшие других, впали в мерзкие и гнусные страсти, умертвили самих себя и для многих сделались соблазном, когда явны стали деяния их, потому что были они еще в душевном недуге и не заботились о здравии душ своих, но пустились в море мира сего исцелять души других, будучи еще сами немощными, и утратили для душ своих надежду на Бога». «Прекрасное дело научать людей благости Божией, привлекать их непрерывностью Промысла Божия и от заблуждения приводить к познанию истины. Ибо таков был образ действия у Христа и апостолов, и он весьма высок. Если же человек при таковом образе жизни и частом общении с людьми чувствует в себе, что немощна совесть его при воззрении на существующее, и возмущается тишина его, и помрачается ведение... желая врачевать других, губит он собственное свое здравие и, оставляя собственную свободу воли своей, приходит в смятение ума, то пусть вспомнит таковой апостольское слово, внушающее нам, что совершенных есть твердая пища (Евр.;5:14), и пусть возвратится вспять, чтобы не услышать от Господа сказанного в притче: врачу, исцелися сам (Лк.;4:23). Пусть осуждает сам себя и охраняет здравие свое, и вместо чувственных слов его да служит доброе его житие, и вместо гласа уст его да учат его деяния. И когда узнает, что душа его здрава, тогда пусть пользует других и врачует своим здравием. Ибо когда будет вдали от людей, тогда может больше сделать им добра ревностью о добрых делах, нежели сколько сделает словами, будучи сам немощен и более их имея нужды в исцелении. Слепец слепца аще водит, оба в яму впадут (Мф.;15:14)». В своих «Духовных беседах» преподобный Макарий Египетский предупреждал подвижников остерегаться поучать других, когда у них самих нет достаточного духовного опыта и мудрости, иначе – человек может пасть жертвой гордыни и самообольщения и нанести вред душам ближних и даже погубить их неверными советами. По наставлению преподобного Симеона Нового Богослова: «Господь называет блаженными не просто учащих, но тех, которые сначала через исполнение заповедей удостоились прозреть, и увидели в себе просвещающий и блистающий свет Духа, и благодаря ему в этом истинном видении, знании и действии познали, о чем следует говорить и чему учить других. Ибо стремящимся учить надлежит, как мы сказали, сначала возвыситься, чтобы, говоря о том, чего не познали, они не прельстили и не погубили вместе с теми, кто верит им, и самих себя». Известно, что великие каппадокийцы – святитель Василий Великий, святитель Григорий Богослов и святитель Григорий Нисский, прежде чем стать пастырями Церкви и наставниками людей, живущих в мире, жили монашеской жизнью в пустыне и уединении, изучали Слово Божие и святоотеческие писания, боролись со страстями упражнялись в соблюдении заповедей Христовых до тех пор, пока их души не обрели благодать Святого Духа. Преподобный Серафим Саровский провел в затворе более тридцати лет, прежде чем начал давать советы приходящим к нему людям, которым он говорил, что смысл христианской жизни – стяжание благодати Святого Духа и давал совет: «Стяжи Дух мирен, и вокруг тебя спасутся тысячи». Только через напряженную духовную жизнь – через веру во Христа и борьбу со страстями, через пост и молитву, через изучение Слова Божиего и святоотеческих творений, через подвижничество обретается истинная любовь и истинное Богопознание. Преподобный Макарий Египетский говорил, что существуют два вида любви – естественная любовь, присущая душе, и сверхъестественная любовь, изливаемая в сердца людей Святым Духом, это – евангельская любовь к Богу, ближним и врагам, которая является достоянием чистого сердца и выражается в молитвах, а значит, чтобы научиться святой, небесной и духовной любви человек должен очистить сердце покаянием и победить страсти. Преподобный Силуан Афонский – великий православный подвижник и аскет, он прошел через наряженную духовную борьбу и стяжал благодать Святого Духа, став молитвенником, плачущим за весь мир и наставляющим, что молитва есть проявление любви к Богу, ближним и врагам, она сокрушает сердце покаянием и хранит его от страстей, просвещает ум и обращает его к Богу, молящийся перестает осуждать людей и укоряет только самого себя – он научается смирению и страху Божиему, помнит о смерти и Страшному Суде, уповает на Бога и непрестанно взывает к Нему о спасении себя и ближних своих, ибо молящийся за ближних угоден Богу.
По воззрению святого Силуана Афонского, истинный христианин желает, чтобы все спаслись – по благодати Святого Духа и милующему сердцу своему он молится за всех людей без исключения – «за все народы земли», за всех ныне живущих, уже умерших и тех, кто родится в будущем, ему всех жалко и он всем сердцем хочет, чтобы все просветились Богом, отринули ненависть и зло, раскаялись в грехах своих и познали любовь Бога. Святое желание всеобщего спасения всех людей согласно со святой волей Бога Вседержителя – Господь пришел не погубить, а спасти людей, «Господня любовь такова, что Он хочет, чтобы все люди спаслись», Он «хочет всех спасти, и по благости Своей призывает весь мир». Не только из Священного Писания и святоотеческих писаний, но и из своего личного духовного опыта преподобный Силуан Афонский познал, что Бог хочет всех спасти: «Дух Христов, Которого дал мне Господь, всем хочет спасения, да все познают Бога».«Господь любит нас грешных без конца, и дает человеку Духа Святого, и душа Духом Святым знает Господа, и... в Нем... жалеет весь мири сильно желает, чтобы все люди познали Бога, потому что и Сам Господь того всем желает». Знание старца Силуана Афонского о безмерной и неизреченной любви бога, простирающейся на все Его творение и на всех людей, о желании Божием, чтобы все спаслись - это сокровенное и духовно-опытное знание, оно было открыто подвижнику Святым Духом: «Духом Святым познается любовь Божия к нам... и я не знал бы этого, если бы не научила меня благодать», Бог «много нас любит и желанно ждет, чтобы все люди покаялись и спаслись». Таинственным наитием Святого Духа старцу Силуану Афонскому была ясно открыта воля Божия, а если по милосердию Своему Господь хочет, чтобы все были спасены, то «и мы должны иметь одну мысль: чтобы все спаслись». Желание, чтобы все спаслись, основывается на неизреченной любви Бога Творца ко всем Своим созданиям – и прежде всего к людям, ибо Бог бесконечно милостив и долготерпелив, Он прощает грехи кающемуся и спасает погибающего, возвращает надежду отчаявшемуся и просвещает заблудших. Высочайшим выражением любви Бога к сотворенному миру и Его воли о спасении рода человеческого является пришествие Иисуса Христа и Его уничижение ради нас до крестной жертвы и смерти на Голгофе: «Господь пожалел заблудших и послал Сына Своего Единородного спасти их», Он «до того возлюбил нас, что страдал за нас на Кресте», Сын Божий умер за нас «в великих страданиях», Агнец Божий положил душу Свою за всех и во имя спасения каждого. Христос есть высочайший нравственный идеал, Он – наилучший образец для подражания, суть христианской жизни заключена в уподоблении Иисусу Христу – мы призваны быть милостивыми и сострадательными ко всем, ибо Богу всех жалко и Он всех любит: «Господь любит всех, и мы должны подражать Ему и любить всех». Высочайшим образом для всех христиан является Пресвятая Богородица, Она – величайшая Молитвенница, любовью своей объемлющая весь мир и молящаяся за каждого, желающая, чтобы все раскаялись к грехах и очистились слезами покаяния, спаслись и унаследовали Царство Небесное: «Божия Матерь ту же печаль о людях носила в сердце Своем. И Она, подобно Своему Возлюбленному Сыну, всем до конца желала спасения». «Душа моя в страхе и трепете, когда размышляю о славе Божией Матери. Мал ум мой и бедно и немощно сердце мое, но душа радуется и влечется написать о Ней хоть несколько слов. Боится душа моя прикоснуться, но любовь понуждает не скрывать благодарности за Ее милосердие. Божия Матерь не предала писанию ни мыслей Своих, ни любви Своей к Богу и Сыну Своему, ни страданий души Своей при распятии, потому что все равно мы не могли бы постигнуть, ибо любовь Ее к Богу сильнее и горячее, чем любовь Серафимов и Херувимов, и Ей удивляются все небесные силы Ангелов и Архангелов. И хотя жизнь Божией Матери как бы покрыта святым молчанием, но Господь нашей Церкви Православной дал знать, что любовью Своею Она объемлет весь мир, и в Духе Святом видит все народы на земле, и подобно Сыну Своему, всех жалеет и милует. О, когда бы мы знали, как любит Пресвятая всех, кто хранит заповеди Христовы, и как жалеет и скорбит о тех, которые не исправляются. Я испытал это на себе. Не лгу, говорю пред лицом Бога, Которого знает душа моя: духом я знаю Пречистую Деву. Я Ее не видал, но Дух Святой дал мне познать Ее и Ее любовь к нам. Если бы не Ее милосердие, то я давно бы погиб; но Она восхотела посетить меня и вразумить, чтобы я не грешил. Она мне сказала: «Нехорошо Мне смотреть на тебя, что ты делаешь». И слова Ее приятные, тихие, кроткие, и действуют на душу. Прошло более сорока лет, но душа моя не может забыть этих сладких слов, и не знаю, что воздам я грешный за эту любовь ко мне нечистому, и как буду благодарить благую, милующую Матерь Господню. Воистину Она Заступница наша пред Богом, и одно имя Ее радует душу. Но и все небо и вся земля радуются о любви Ее. Чудное и непостижимое дело. Она живет на небесах и непрестанно видит славу Божию, но не забывает и нас убогих и Своим милосердием покрывает всю землю и все народы. И сию Пречистую Матерь Свою Господь даровал нам. Она наша радость и упование. Она наша Матерь по духу, и близка нам по природе, как человек, и всякая душа христианская влечется к Ней любовью». Желание, чтобы все люди спаслись, проистекает из нашей жалости и сострадания ко всем людям и из нашей любви к Богу и выражается в молитве за весь мир – любящий Бога хочет вечно пребывать с Ним, исполнять Его святую волю и уподобляться Ему в Его любви: «кто научился любви Божией от Духа Святого, будет проливать слезы за весь мир», «кто познал любовь Божию, тот любит весь мир», ибо «Дух Святой научил монаха любить Бога и любить мир». По милующему сердцу своему старец Силуан Афонский желал, чтобы все люди в конце концов «увидели славу Господню», в его душе была эсхатологическая вера и надежда на то, что каждый человек может войти в Царство Небесное и соединиться с Богом в вечной жизни, но вместе с тем, он не отрицал того горестного и пророческого факта, изложенного в Священном Писании, что люди отвергающие Бога сами обрекают себя на вечную погибель и ужасы геенны огненной. По замечанию епископа Каллиста Диоклийского, «преподобный Силуан, конечно, настаивает на том, что наша молитва, проникнутая любовью, должна распространяться и на находящихся в Аду, что мы должны «скорбеть о людях, которые не спасаются», и до слез жалеть людей, которые не знают Бога. Однако с характерной сдержанностью он избегает всех спекуляций относительно конечного всеобщего восстановления – апокатастасиса. Старец не пытается уточнять, кто из людей спасется, а кто нет: это сейчас известно только одному Богу». Преподобный Исаак Сирин изрек великую и неизъяснимую тайну о том, что любовь Божия безмерна и непостижима, она охватывает все существующее – небо, землю и даже преисподнюю, ибо и томящиеся в преисподней не оставлены любовью вездесущего Бога, но если для кающихся и праведных, верующих и любящих Бога любовь Его – величайшая радость и блаженство, то для ненавидящих Его и нераскаянных грешников и демонов она – страшнейшая мука. Постигнув эту истину, запечатленную в писаниях святого Исаака Сирина, преподобный Силуан Афонский горько скорбел за тех, кто отвергают Бога и не имеют любви в своем сердце, молился за мир и говорил: «Сердце мое болит за весь мир, и молюсь, и слезы проливаю за весь мир, чтобы все покаялись». «Когда душа научится любви от Господа, то ей жалко всю вселенную, всякую тварь Божию». «Дух Божий учит душу любить все живое, так что и зеленого листа на дереве она не хочет повредить, и цветка полевого не хочет потоптать. Так Дух Божий научает любви ко всем и душа сострадает всякому созданию». «О Господи, дай нам сию любовь во всем мире Твоем!».
С жалостью и состраданием ко всему миру святой Силуан Афонский, наученный любви от Святого Духа, плакал о всех и молился до слез, он всю жизнь скорбел о людях, которые не спасутся – за тех, которые не познали Бога и идут в Ад, за всех заблудших и окаянных, за весь наш мир, утопающий в крови и слезах: «Не могу молчать я о народе, который люблю до слез. Не могу я молчать, потому что душа моя скорбит всегда о народе Божием, и слезно молюсь я о нем». «Жалею, и плачу, и рыдаю о людях». «И плачет душа моя за весь мир». Для преподобного Силуана Афонского очевидно, что спасение невозможно вне Православной Церкви, в которой действует благодать Святого Духа, совершающего все ее таинства: «Господь любит человека и благодать Его будет в Церкви до времени Страшного Суда так же, как была она в прежние времена». «Блаженны мы, православные христиане, потому что живем под милостью Божиею. Нам легко воевать: нас Господь пожалел и дал нам Духа Святого, Который живет в нашей Церкви». «Нашей Православной Церкви дано Духом Святым разуметь тайны Божии». «О, как жаль тех людей, которые не знают Бога. А мы, православные христиане, счастливы, ибо знаем Бога. Научил нас Дух Святой». «Так счастливы и блаженны мы, православные христиане, что Господь даровал нам жизнь в Духе Святом». В полном согласии с благовестием апостола Иоанна Богослова, старец Силуан Афонский говорил, что только любящий знает Бога и познал, что Бог есть Любовь и как сильно и нежно Он нас любит, пребывание в Царстве Небесном – это жизнь в любви, а потому Господь дал нам заповеди любить Бога, ближних и врагов, молиться за всех, стяжать Святой Дух кротости, любви и смирения. «Господь нам Отец, самый родной, самый близкий, самый дорогой, самый лучший, и нет большего счастья, как любить Бога всем умом и сердцем, всей душой, как заповедал Господь, и ближнего, как самого себя. И когда эта любовь есть в душе, тогда все радует душу, а когда она теряется, то человек не обретает покоя, и смущается, и обвиняет других в том, что будто они его обидели, и не понимает, что сам виноват, – потерял любовь к Богу и осудил или возненавидел брата. От любви к брату приходит благодать, и любовью к брату хранится она; но если не любим брата, то и благодать Божия не придет в душу. Если бы люди хранили заповеди Христовы, то на земле был бы Рай, и все имели бы все необходимое в достатке с малым трудом, и Дух Божий жил бы в душах людей, ибо Он Сам ищет душу человеческую и хочет в нас жить и если не вселяется, то только из-за гордости нашего ума… Чтобы придти в любовь Божию, надо соблюдать все, что заповедал в Евангелии Господь. Нужно иметь милующее сердце, и не только человека любить, но и всякую тварь жалеть; все, что создано Богом. Листок на дереве зеленый; и ты его сорвал без нужды. Хотя это и не грех, но почему-то жалко и листок; жалко всю тварь сердцу, которое научилось любить. А человек великое создание. И если видишь, что он заблудился и гибнет, то молись за него и плачь, если можешь, а если нет, то хотя бы воздохни за него пред Богом. И душу, которая так делает, любит Господь, ибо она Ему уподобляется». По заветной мысли преподобного Силуана Афонского, каждый человек призван стать храмом Святого Духа, без благодати Которого невозможно наше спасение, ибо тайна спасения – синергия человеческой свободы и Божественной благодати. В проникновенных молитвах святой Силуан Афонский молил Бога дать познать Его любовь и милосердие силой Святого Духа: «Господи милостивый, дай благодать Твою всем народам земли, да познают Тебя, ибо без Духа Твоего Святого не может человек познать Тебя и разуметь Твою любовь». «Как дал Ты мне грешному познать Тебя Духом Твоим Святым, так да познают Тебя народы земли и да хвалят Тебя день и ночь». Вслед за преподобным Макарием Египетским, святой Силуан Афонский говорил, что «силу любить дает Дух Святой», никто из падших людей не мог бы возлюбить ближних и врагов чистой, святой, духовной, небесной и евангельской любовью, если бы не стяжал благодать Святого Духа, а «кто носит в себе Духа Святого хотя бы и немного, тот скорбит о всем народе день и ночь и сердце его жалеет всякое создание Божие, и особенно людей, которые не знают Бога или противятся Ему и потому идут в огонь мучения». «Кто же понуждает его плакать за весь мир? Понуждает Господь Иисус Христос, Сын Божий. Он дает монаху любовь Святого Духа, и от этой любви сердце монаха всегда печально о народе, потому что не все спасаются». Старец Силан Афонский был убежден и пламенно верил в то, что по великому и безграничному милосердию Своему Господь, пекущийся о спасении всех, внимает нашим молениям, исходящим от сердца и выражающим нашу любовь к ближним, а наше сострадание и наши молитвы вдохновлены Богом и выражают Его волю о спасении наших ближних через нас: «Душа моя испытала и видела великие милости надо мной и над теми, за которых она молилась; и я понял, что когда Господь дает скорбь о ком-нибудь и желание молиться о нем, то это значит, что Господь хочет помиловать того человека. Поэтому если кому придет скорбь о ком-либо, то надо молиться за него, потому что Господь ради тебя хочет помиловать его». По неизреченной и непостижимой благости Своей Бог хочет спасти всех нас, Он – праведный и милосердный Судия, прощающий кающихся, но для того, что нам спастись нужна не только благодать Святого Духа, но и наше свободное усилие – мы призваны уверовать во Христа и воспринять плоды Его искупительной жертвы, стяжать благодать Божию и жить по заповедям Евангелия, мы призваны очистить свое сердце покаянием, ибо без покаяния нет спасения: «Слава Господу, что Он дал нам покаяние, и покаянием все мы спасемся, без исключения. Не спасутся только те, которые не хотят каяться, и в этом я вижу их отчаяние, и много я плачу, жалея их». Преподобный Силуан Афонский говорил, что Церковь живет верой во Христа и молитвой, она – тайна новой жизни в Святом Духе, ибо Дух Божий пребывающий в подвижниках Своих Сам учит их молитве и воспламеняет их сердца любовью, и тогда сердца молящихся то ликуют о несказанном величии Божием и наполняются радостью о Боге, то скорбят за весь мир и за всех страждущих, и из очей исторгаются слезы, а в устах звучит тихий молитвенный плач.
По замечанию архимандрита Софрония Сахарова, молитва преподобного Силуана Афонского за мир было «сердечной болью за всю вселенную» и актом жертвенной любви, глубоким молитвенным плачем милующего сердца, ибо чтобы молитвой своей охватить весь род человеческий и все живое, всю тварь Божию и всю вселенную, нужно иметь милующее сердце, проникнутое благодатью Святого Духа. Преподобный Силуан Афонский говорил, что если подвижник обрел милующее сердце, то он прощает обидчиков своих и желает им спасения, он молится не только за друзей, но за врагов – в его сердце пылает любовь ко всем людям, а любовь к врагам – это отличительная черта христианства и высочайший духовный подвиг – подвиг самоотречения и бескорыстной, жертвенной и возвышенной любви. Христос дал новую заповедь ученикам Своим – любить врагов, она заключает в себе весь дух Нового Завета: «Вы слышали, что сказано: око за око и зуб за зуб. А я говорю вам: не противься злому. Но кто ударит тебя в правую щеку твою, обрати к нему и другую; вы слышали, что сказано: люби ближнего твоего и ненавидь врага твоего. А я говорю вам: любите врагов ваших, благословляйте проклинающих вас, благотворите ненавидящим вас и молитесь за обижающих вас и гонящих вас, да будете сынами Отца вашего Небесного, ибо Он повелевает солнцу Своему восходить над злыми и добрыми и посылает дождь на праведных и неправедных «(Мф.;5:38–45). «И как хотите, чтобы с вами поступали люди, так и вы поступайте с ними. И если любите любящих вас, какая вам за то благодарность? ибо и грешники любящих их любят. И если делаете добро тем, которые вам делают добро, какая вам за то благодарность? ибо и грешники то же делают» (Лк.;6:31–33). «И если вы приветствуете только братьев ваших, что особенного делаете? Не так же ли поступают и язычники? Итак будьте совершенны, как совершен Отец ваш Небесный» (Мф.;5:47–48). Если мы не будем любить врагов наших, то не сможем быть учениками Иисуса Христа – христианами, ибо именно любовь к врагам отличает христиан от язычников и иудеев. На вопрос – «Кто те враги, которых велел нам любить Христос?», святитель Василий Великий отвечал следующим образом: «Врагу свойственно вредить и злоумышлять. Поэтому всякий, кто делает кому бы то ни было и как бы то ни было вред, может быть назван врагом». По рассуждению святого Силауна Афонского, наши враги – это наши личные недоброжелатели и обидчики, это и враги Божии – все те, кто сознательно отвергают Христа и Его святую Церковь, блуждают вне Истины и обрекают себя на адские мучения, все восстающие на Бога и гонители Церкви: «Душа жалеет врагов и молится за них, что они заблудились от Истины и идут во Ад». «Жалко тех людей, которые не знают Бога или идут против Бога; сердце болит за них, и слезы льются из очей». Кто носит в себе Духа Святого хотя бы и немного, тот скорбит о всем народе день и ночь, и сердце его жалеет всякое создание Божие, и особенно людей, которые не знают Бога или противятся Ему и потому идут в огонь мучения. За них он молится день и ночь, больше, чем за себя, чтобы все покаялись и познали Господа». «Господь дал нам заповедь: Любите врагов ваших (Мф.;5:44). Но как же их любить, когда они делают зло? Или как любить тех, кто гонит Церковь Святую? Когда Господь шел в Иерусалим и самаряне не приняли Его, то Иоанн Богослов и Иаков готовы были свести огонь с неба и истребить их за это; но Господь им милостиво сказал: «Я не пришел погубить, а спасти» (Лк.;9:54–56). Так и мы должны иметь одну мысль: чтобы все спаслись». Вслед за преподобным Исааком Сириным, который учил, что милующее сердце есть молитвенное возгорение и плач «о всем творении, о людях, о птицах, о животных, о демонах и о всякой твари», святой Силуан Афонский говорил, что «Дух Святой научает любви, и тогда будет жалко даже и бесов, что они отпали от добра, потеряли смирение и любовь к Богу».
В христианском понимании любить врагов означает – не воздавать злом за зло и прощать обидчиков своих от чистого сердца, молиться за гонителей своих и не испытывать ненависти к обидчикам, не презирать их и не мыслить зла, жалеть их и испытывать сострадание, желать им познать Бога и обрести спасение. Благовествуя о евангельской любви к врагам как сердцевине христианской жизни, старец Силуан Афонский наставлял: «кто не будет любить врагов, тот не может познать Господа и сладость Духа Святого. Дух Святой учит любить врагов так, что будет жалеть их душа, как родных детей. Есть люди, которые желают своим врагам или врагам Церкви погибели и мук в адском огне. Так мыслят они потому, что не научились любви Божией от Духа Святого, ибо тот, кто научился, будет проливать слезы за весь мир. Ты говоришь, что он злодей, и пусть горит в адском огне. Но спрошу тебя: – если Бог даст тебе хорошее место в Раю, но ты будешь видеть в огне того, кому ты желал огня мучений, неужели и тогда тебе не будет жалко его, кто бы он ни был, хотя бы враг Церкви? Или у тебя сердце железное? Но в раю железо не нужно. Там нужны смирение и любовь Христова, которой «всех жалко». Кто не любит врагов, в том нет благодати Божией. Милостивый Господи, Духом Твоим Святым научи нас любить врагов и слезно молиться за них. О, Господи, дай Духа Святого на землю, чтобы все народы познали Тебя и научились любви Твоей. Господи, как Сам Ты молился за врагов, так и нас Духом Твоим Святым научи любить врагов. Господи, все народы – создание рук Твоих, – обрати их от вражды и злобы на покаяние, да познают все Твою любовь. Господи, Ты заповедал любить врагов, но трудно нам грешным, если с нами нет Твоей благодати. Господи, излей на землю Твою благодать; дай всем народам земли познать Твою любовь, познать, что Ты любишь нас, как мать, и больше матери, потому что и мать может забыть исчадие свое, но Ты никогда не забываешь, ибо Ты безмерно любишь создание Свое, а любовь не может забыть. Господи Милостивый, богатством милости Твоей спаси все народы». Рассуждая о любви к врагам как высочайшей евангельской добродетели, святой Силуан Афонский произносил слова Иисуса Христа из Евангелия – «человекам это невозможно, но Богу все возможно» (Мф.;19:26), и говорил, что только благодать Святого Духа очищает наше сердце и дарует нам духовную силу любить наших врагов нелицемерно и от чистого сердца, «а кто не научен Духом Святым любви, тот, конечно, не будет молиться за врагов». «Господь заповедал любить врагов, и кто любит врагов, тот уподобляется Господу; но любить врагов возможно только по благодати Святого Духа, и поэтому, как только обидит тебя кто-нибудь, молись за него Богу, и тогда сохранишь мир в душе и благодать Божию». «Господи, Ты заповедал любить врагов, но трудно нам грешным, если с нами нет Твоей благодати». «Без благодати Божией не можем мы любить врагов». «Господь есть любовь; и нам повелел любить друг друга и любить врагов; и Дух Святой учит нас этой любви. Душа, которая не познала Духа Святого, не разумеет, как можно любить врагов, и не принимает этого; но Господу всех жалко, и кто хочет быть с Господом, тот должен любить врагов». Любовь к врагам – это заповедь Христа Спасителя, Он призывает нас возлюбить всех людей равным образом как любит Сам Господь – призывает любить как друзей, так и врагов: «Но вы любите врагов ваших, и благотворите... и будете сынами Всевышнего; ибо Он благ и к неблагодарным и злым. Итак, будьте милосерды, как и Отец ваш милосерд» (Лк.;6:35–36). Христос явил совершенную любовь к врагам – Он умер на Кресте за грешников и врагов Истины, распятый и истекающий кровью, Он молился о спасении и прощении убийц Своих. По слову апостола Павла, Христос «умер за нечестивых. Ибо едва ли кто умрет за праведника; разве за благодетеля, может быть, кто и решится умереть. Но Бог Свою любовь к нам доказывает тем, что Христос умер за нас, когда мы были еще грешниками» (Рим.;5:6–8); «ибо благоугодно было Отцу... посредством Его примирить с Собою все, умиротворив через Него, Кровию креста Его, и земное и небесное. И вас, бывших некогда отчужденными и врагами, по расположению к злым делам, ныне примирил в теле Плоти Его, смертью Его» (Кол.;1:19–22). В своих боговдохновенных посланиях апостол Павел призывал всех христиан подражать Иисусу Христу: «Итак, подражайте Богу, как чада возлюбленные, и живите в любви, как и Христос возлюбил нас и предал Себя за нас в приношение и жертву Богу, в благоухание приятное» (Еф.;5:1–2). По замечанию святителя Василия Великого, Сам Христос «показал и засвидетельствовал», что любовь к врагам реальна, «когда явил любовь Отца и Свою собственную в послушании даже до смерти (Флп.;2:8) ради врагов, а не ради друзей». Святитель Иоанн Златоуст пояснял, что Христос является совершенной Любовью, а мы призваны подражать Ему в любви к Богу, ближним и врагам: «Владыка наш любил и призывал к Себе ненавидевших Его... насколько великое бесчестие причинил Ему народ иудейский, настолько, или, лучше сказать, гораздо больше Он оказывал ему попечения и расположения. И ты подражай Ему. ...Итак, докажи это на себе, не переставай говорить: «сколько бы ты меня ни ненавидел, я не перестану любить тебя»; «а те, которые получили от Него благодеяния, говорили: «Беса имать (Ин.;10:20). Он хульник, безумец и обманщик» (Мф.;9:3;;27:63). Что же, отогнал ли Он их от Себя? Нет, напротив, слыша это, благотворил еще более, шел к тем, которые намерены были распять Его, как будто им-то Он и должен был послужить во спасение. И будучи распят, что Он говорил? Отче! отпусти им, не ведят бо что творят (Лк.;23:24). И прежде, и после того терпя зло, Он до последнего издыхания все делал для них и молился за них. И после распятия чего не совершил для них?.. Так должно любить врагов из подражания Христу!». По слову преподобного Силуана Афонского, Христос явил Свою сострадательную любовь и милосердие ко всем людям без исключения, Сын Божий пришел спасти всех нас – Он есть совершенная Любовь и мы призваны прощать обидчиков и молиться за гонителей, научиться от Духа Святого любить врагов и уподобиться нашему Спасителю, чтобы быть Его истинными учениками, обрести спасение и унаследовать Царство Небесное и жизнь вечную: «Господь – милостивый Создатель, и Ему всех жалко. Господь жалеет всех грешников, как мать жалеет своих детей даже тогда, когда они идут недоброй дорогой». «Господу всех жалко, и кто хочет быть с Господом, тот должен любить врагов». «Когда Господь шел в Иерусалим и самаряне не приняли Его, то Иоанн Богослов и Иаков готовы были свести огонь с неба и истребить их за это; но Господь им милостиво сказал: «Я не пришел погубить, а спасти». Так и мы должны иметь одну мысль: чтобы все спаслись». «Когда Иуда задумал предать Господа, то Господь милостиво вразумлял его; так и мы милостиво должны поступать с теми, кто заблуждается». «Господи, как Сам Ты молился за врагов, так и нас Духом Твоим Святым научи любить врагов». «Архидиакон Стефан молился за тех, которые побивали его камнями, чтобы Господь не вменил им этого во грех. И мы, если хотим сохранить благодать, должны молиться за врагов».
Любовь к врагам – это плод нашей деятельной веры и благодати Святого Духа, ибо только Святой Дух научает любить врагов и жалеть всех, никто из нас не в силах любить врагов от чистого сердца без благодати Духа Божиего, но чтобы исполнить заповедь Христа и воспринять благодать Божию нужна вера и церковная жизнь. Для того, чтобы научиться любить врагов нужно быть в Церкви и «всеми силами просить у Господа – любить всех людей», молиться Богу, Пресвятой Деве Марии и святым: «И если мы немощны и нет в нас любви, то будем горячо просить Господа, и Его Пречистую Матерь, и всех святых – и во всем поможет нам Господь, Который так много нас любит». «Я всегда молю Господа, чтобы Он, Милостивый, дал мне любить врагов». «Господи, как Сам Ты молился за врагов, так и нас Духом Твоим Святым научи любить врагов». Любовь к врагам неотделима от любви к Богу – если мы любим Бога, то исполняем волю Его и живем по заповедям, как и Он, желаем, чтобы все спаслись и молимся за весь мир, проливаем слезы о врагах наших, не оправдываем их грехи, а любим образ Божий в них. По воззрению преподобного Силуана Афонского, любовь к врагам неразлучна с кротостью и смирением – если мы уподобились Христу и обрели кротость и смирение, то в душе нашей нет места гордости и злопамятству, мы прощаем обидчиков и молимся за них, никого не осуждаем, но всем сострадаем и всех жалеем. Благовествуя о духовных плодах жертвенной и самоотверженной любви к врагам, старец Силуан Афонский говорил, что любовь к врагам уподобляет нас Иисусу Христу и делает подлинными христианами, оберегает нас от гордости и наполняет наши души смиренномудрием, дает силы прощать обидчиков и не помнить обид, водворяет мир и покой в душу, дает познать Бог и обрести «радость непрестанно славословить Его день и ночь». «Господь знал, что если врагов не будем любить, то мира в душе не будет, и потому дал нам заповедь: Любите врагов ваших. Если не будем любить врагов, то лишь по временам душа будет как бы спокойна, но если мы любим врагов, то мир в душе пребывает день и ночь» «Кто любит врагов, тот скоро познает Господа Духом Святым». «Кто познал Господа Духом Святым, тот становится похож на Господа, как сказал Иоанн Богослов: и будем подобны Ему, потому что увидим Его, как Он есть». Любовь к врагам – предвосхищение жизни будущего века и характерная черта всех наследников Царства Небесного – не имеющий любви к врагам чужд Богу и не достигнет высшего духовного совершенства, о котором сказал Христос в Своей проповеди: будьте совершенны, как совершен Отец ваш Небесный (Мф.;5:48). Святитель Игнатий Брянчанинов подчеркивал, что «любовь к врагам есть высшая степень узаконенной Евангелием любви к ближнему». По слову старца Силуана Афонского, «кто помышляет злое о врагах, в том нет любви Божией», «кто не будет любить врагов, тот не может познать Господа и сладость Духа Святого». «Если ты не жалеешь грешника, который будет мучиться в огне, то, значит, нет в тебе благодати Святого Духа». Любовь к врагам – это соблюдение заповеди Евангелия и верность Христу, путь уподобления Богу и залог спасения, ибо Бог есть Любовь и познается в любви, а милостивые – обладающие милующим сердцем и прощающие обидчиков своих – будут помилованы на Суде Божьем, они обретают благодать Святого Духа и познают Божьи тайны, молятся за весь мир и взывают о спасении всех погибающих, являются причастниками вечной жизни и наследниками Царства Небесного.
Преподобный Силуан Афонский – один из величайших пневматологов Православной Церкви, никто так вдохновенно и возвышенно не писал о Святом Духе. В «Духовных беседах» преподобный Макарий Египетский писал о том, что цель христианской жизни есть стяжание Святого Духа, о чем впоследствии говорил и святой Серафим Саровский в «Беседе с Мотовиловым»: «истинная цель христианской жизни состоит в стяжании Духа Святого». В «Божественных Гимнах» преподобного Симеона Нового Богослова духовная жизнь и познание Бога – это пребывание в Святом Духе и видение сияющего Лика Христа Спасителя в вечном и нетварном свете Святого Духа. Многие святые отцы Церкви писали о Святом Духе, но в миросозерцании и писаниях старца Силуана Афонского Святой Дух занимает центральное место, а его богословие имеет мистический и пневматический характер, ибо в его основе лежат не умозрения и умозаключения, а таинственный опыт Богообщения и Боговидения, пребывание в Святом Духе. Миросозерцание преподобного Силуана Афонского христоцентрично и пневмоцентрично – для него быть христианином означает жить новой жизнью во Христе и пребывать в Святом Духе. Святитель Григорий Богослов обращал внимание на то, что существуют разные этапы Божественного Откровения – сначала людям открыл Себя Бог Отец, чтобы утвердилась вера в единого Бога, затем Бог Сын – наш Спаситель и Искупитель, а потом – Святой Дух, сошедший на апостолов в день Пятидесятницы. Для преподобного Силуана Афонского, в основе нашего спасения лежит любовь Бога Отца, искупительная жертва Иисуса Христа и освящающая благодать Святого Духа, а нравственный идеал христианского жития – духовная и святая жизнь есть жизнь в Святом Духе, животворящего Церковь и совершающего все ее таинства. Следуя Священному Писанию и святоотеческому учению, старец Силуан Афонский верил в Святую Троицу и в то, что Святой Дух – предвечный и совершенный Бог, единосущный, совечный и равночестный Отцу и Сыну, Он – источник всех благ и духовной мудрости, Он проницает все сокровенные глубины Божества и дает нам познать Бога, Он – совершенная Любовь, действующая в Церкви и в душах святых. С молитвенным изумлением Силуан Афонский восклицал: «О, братья мои, припадаю я на колени и молю вас: веруйте в Бога, веруйте, что есть Святой Дух, Который свидетельствует о том во всех церквах, и в моей душе. Дух Святой есть любовь; и любовь эта разлита во всех душах святых небожителей, и тот же Дух Святой на земле в душах, любящих Бога. В Духе Святом все небеса видят землю, и слышат наши молитвы, и приносят их Богу…О Душе Святый, мил Ты душе». Описать Тебя невозможно, но душа знает Твое пришествие, и Ты даешь мир уму и сладость сердцу. Господь сказал: «Научитесь от Меня кротости и смирению, и обрящете покой душам вашим». Это о Духе Святом говорит Господь: только в Духе Святом обретает душа совершенный покой. Блаженны мы, православные христиане, потому что много нас любит Господь, и дарует нам благодать Святого Духа, и в Духе Святом дает нам видеть славу Свою. Но чтобы сохранить благодать, мы должны любить врагов и за все скорби благодарить Бога». Таинственное ниспослание Святого Духа – это неоценимый дар Божий, превосходящий подвиги всех подвижников и аскетов, мудрость всех богословов и философов, это – акт неизреченного милосердия и безмерной любви Божией к нам, а наше призвание – принять благодать Святого Духа и Его дары, хранить ее и служить Богу всей жизнью, жить по замыслу Творца и исполнять Его волю. Таинственная и животворящая благодать Святого Духа есть «дыхание жизни» из книги Бытия и река, текущая в жизнь вечную, из Нового Завета, поэтому Святой Дух именуется не только Богом Освятителем, но и Животворящим Духом, ибо без Него нельзя жить духовной и святой жизнью. «И чего нам ждать еще? Чтобы кто-нибудь с неба пропел нам песнь небесную? Но на небе все живет Духом Святым, и нам на землю Господь дал того же Духа Святого. И в храмах Божиих службы совершаются Духом Святым; и в пустынях, и в горах, и в пещерах, и всюду подвижники Христовы живут Духом Святым; и если будем хранить Его, то будем свободны от всякой тьмы, и жизнь вечная будет в душах наших. Если бы все люди покаялись и хранили заповеди Божии, то рай был бы на земле, ибо Царствие Божие внутри нас. Царствие Божие есть Дух Святой, а Дух Святой и на небе и на земле тот же». Для преподобного Силуана Афонского тайна Церкви есть тайна Пятидесятницы – сошествия Святого Духа в огненных языках и Его присутствия в сердцах верующих, молящихся и любящих Бога. По сокровенной Сущности Своей Святой Дух неизречен и непостижим, но по действиям Своим Он есть Любовь, Истина и сама Жизнь, Он – всемогущий, всеведущий и всеблагой Господь и Владыка Ангелов, Его основополагающее Божественное качество – совершенная любовь, ибо «Дух Святой – в любви» и «Дух Святой есть любовь», в Нем высочайшее счастье и неописуемая радость, а потому – «ничто на земле не может заменить сладость Духа Святого», Он прощает, исцеляет, вразумляет и радует душу, дает ей познать Бога и научает кротости, любви и смирению. «Дух Святой на земле живет в нас, и Он нас просвещает. Он дает нам познать Бога. Он дает нам любить Господа. Он дает нам мыслить о Боге. Он дает нам дар слова. Он дает нам славословить Господа. Он дает нам радость и веселие. Дух Святой дает нам силы вести брань с врагами и побеждать их». Вся жизнь христианин есть духовная борьба с демонами, жаждущими погубить весь род человеческий и всю вселенную, и со страстями, гнездящимися в мрачных глубинах наших сердец, и только благодать Святого Духа дает нам силы выстоять и победить в духовной борьбе – без благодати Святого Духа наше спасение было бы невозможным. Вознося моления к Святому Духу, старец Силуан Афонский воспевал Его как величайшее сокровище Царства Небесного, которое мы призваны обрести уже на земле в нашей нынешней жизни, чтобы стать сынами Отца Небесного и гражданами горнего Иерусалима и жить в Святом Духе, не привязываясь сердцем и помыслами ни к чему мирскому, но помышляя о горнем и устремляясь все душой к Богу: «Душе Святый, не остави нас. Когда Ты с нами, то душа слышит присутствие Твое и блаженствует в Боге, ибо Ты даешь пламенно любить Бога. Господь так возлюбил людей Своих, что освятил их Духом Святым и сделал похожими на Себя. Господь милостивый, и нам Дух Святой дает силу быть милостивыми. Братья, смиримся и покаянием стяжем себе милующее сердце, и тогда увидим славу Господню, которая познается душою и умом по благодати Святого Духа. Кто истинно кается, тот с готовностью терпит всякую скорбь: голод и наготу, холод и жар, болезни и нищету, унижения и изгнания, неправды и клеветы, ибо душа стремится к Господу и не заботится он о земном, но чистым умом молится Богу. А кто привязан к имениям и деньгам, тот никогда не может иметь чистый ум в Боге, потому что в глубине души его постоянно сидит забота, что с ними сделать; и если он не покается чисто и не будет скорбеть, что оскорбил Бога, то так и умрет в страсти, не познав Господа. Когда у тебя отнимают имущество, то ты отдай, ибо любовь Божия не может отказать; а кто не познал любви, тот не может быть милостивым, потому что нет у него в душе радости Святого Духа».
Вслед за всеми святыми отцами Церкви и особенно за преподобным Григорием Паламой, старец Силуан Афонский верил в Святую Троицу и исповедовал, что Бог непостижим, неизречен и неприступен в Своей сокровенной Сущности, но дает постичь Себя и открывает Себя в Своих вечных и нетварных энергиях, тайны Божии открываются через силу Святого Духа, предвечно исходящего от Отца по ипостасному бытию Своему и ниспосылаемого в мир по энергийному действию Своему через Сына – по ходатайству Христа Спасителя, а через Святого Духа мы принимаем благодать, принадлежащую всем трем Лицам Святой Троицы. По заветной и образной мысли преподобного Силуана Афонского: «Кто не познал благодати Святого Духа, тот подобен петуху, который не знает орлиного полета... Он познает Бога из природы и из Писания; он удовлетворяется правилом и тем бывает доволен, как доволен петух своею долею и не скорбит, что он не орел». Высшее призвание христианина – быть подобным могучему и вольному орлу, рвущемуся к небесам, а два орлиных крыла – это наша свободная воля и благодать Святого Духа. Для старца Силуана Афонского, Святой Дух дает нам познать Бога, Он – все знает и учит нас, Он свидетельствует о делах Божиих и просвещает людей, Бог «милостиво воспитывает нас словом Своим и Духом Святым», Он учит нас всему доброму» наставляет «на всякую истину и добро», учит нас творить Божью волю – исполнять и хранить Его заповеди, научает смирению и любви ко всем людям и всем Божьим созданиям. «Дух Святой учит душу неизглаголанной любви к народу и жалости ко всем заблудшим». «Милостивый Господи, Духом Твоим Святым научи нас любить врагов и слезно молиться за них». «Дух Божий учит душу любить все живое, так что и зеленого листа на дереве она не хочет повредить, и цветка полевого не хочет потоптать. Так Дух Божий научает любви ко всем, и душа сострадает всякому существу». «Дух Святой Своим избранникам дает столь много любви, что души их, как пламенем, объяты желанием, чтобы все люди спаслись и видели славу Господню». «Кто носит в себе Духа Святого, хотя бы и немного, тот скорбит о всем народе день и ночь, и сердце его жалеет всякое создание Божие, и особенно людей, которые не знают Бога или противятся Ему». Если человек не имеет благодати Святого Духа, то он не может любить святой и духовной любовью. Святой Дух благ и всемогущ, Он научает добродетели и творит чудеса, Он ниспосылает пророчества и дает верно понимать Священное Писание, ибо написанное Святым Духом можно понять только Святым Духом. «Господь Духом Святым просвещает человека; а без Духа Святого ни один человек не может правильно разуметь». «Господь так много нас любит, что объяснить этого невозможно, и только Духом Святым познается эта любовь, и душа неизъяснимо чувствует сию любовь. Господь по естеству благ и милостив, кроток и любезен, и описать доброту Его нельзя, но душа без слов чувствует эту любовь, и всегда желает пребывать в таком тихом состоянии. Он сказал: «не оставлю вас сирыми»; и мы видим, что действительно не оставил, но дал нам Духа Святого. Дух Святой невидимо дает душе знание. В Духе Святом душа обретает покой. Дух Святой веселит душу и дает ей радость на земле. Какая же радость и веселие будут на небесах? Мы Духом Святым научены знать любовь Божию, но там она будет совершенною». Церковь есть столп и утверждение Истины, ибо в ней пребывает и действует Святой Дух – без Него не было бы пророчеств и чудес, не было бы таинств и святых, не вещали бы пророки и не проповедовали бы апостолы, не было бы самой Церкви: «Господь Милостивый дал на землю Духа Святого, и Духом Святым утвердилась Святая Церковь. Дух Святой раскрыл нам не только земное, но и небесное. Духом Святым мы познали любовь Господню. Любовь Господня горяча. Святые апостолы, исполнены любви, обтекли всю вселенную, и дух их жаждал, чтобы все люди познали Господа. Духом Святым услаждались любимцы Божии – пророки, и потому слово их было сильно и приятно, ибо всякая душа хочет слышать слово Господне». Святой Дух есть Утешитель скорбящих и Надежда отчаявшихся, с Ним нет ничего безнадежного, Он – наша незыблемая опора в духовной жизни. Преподобный Силуан Афонский признается: «Я отчаялся бы в своем спасении, если бы Бог не дал мне Свою благодать Святого Духа». «О, чудо. И меня столь много грешного не презрел Господь, но дал мне Духом Святым познать Его. Дай же мне, Господи, духа смиренного, чтобы я всегда благодарил Тебя, что Ты на землю дал Духа Святого. И я помню Его. Он Сам помогает мне помнить Его. О, Душе Святый. О, Великий Царю. Что воздам Тебе я – грешная земля? Ты открыл мне непостижимую тайну. Ты дал мне познать Господа – Создателя моего. Ты дал мне познать, как безмерно Он любит нас». Никто не мог бы постичь тайны Царства Небесного и жизни будущего века, никто бы не мог обрести знание Бога и мудрость, достичь духовного преображения и Боговидения, если бы Святой Дух не просвещал людей и не давал благодать верным Богу. Молитва – дар Святого Духа, просвещающего Ангелов и людей, Святой Дух «дает нам мыслить о Боге» и учит нас молиться Богу, по вдохновению от Святого Духа мы хвалим и прославляем Бога на земле, а святые и Ангелы величают Бога на небесах. По вдохновению Святого Духа святые непрестанно молятся о спасении всех людей, силой Святого Духа они знают нашу жизнь и чаяния наших душ, наши скорби и слышат наши горячие моления, «они видят и страдания людей на земле», «они видят и знают, как изнемогаем мы от скорбей, как иссохли внутренности наши, как уныние сковало души наши, и не преставая ходатайствуют за нас пред Богом». В пламенных молитвах старец Силуан взывал к Богу о ниспослании Святого Духа всем скорбящим, чтобы они познали любовь Божию: «Благий Господи, взыщи милостиво создание Свое и покажи Себя людям Духом Святым, как Ты показываешь Себя рабам Твоим. Обрадуй, Господи, пришествием Духа Твоего Святого всякую скорбящую душу. Дай, Господи, чтобы все люди, молящиеся Тебе, познали Духа Святого». Преподобный Силуан Афонский говорит, что высочайший дар Святого Духа есть «созерцание Святой Троицы, Которая непостижима нашему уму», без благодати Святого Духа никто не может обрести опытное и сверхъестественное Боговедение – мы можем иметь теоретическое и интеллектуальное знание о Боге, но только в мистическом опыте Богообщения и Боговидения через благодать Святого Духа мы обретаем духовное знание Бога. «Великое различие: веровать только, что Бог есть, познавать Его из природы или от Писания – и познать Господа Духом Святым». Иное веровать в Бога, и иное – знать Бога». Высшее знание Бога – это видение Бога в Его неприступном свете, совершаемое Духом Святым, дающем нам видеть славу и красоту лица Господня. На вершине Богопознания человек восходит к Боговидению, а оно – дар Святого Духа: «если Дух Святой придет в душу, то мы увидим Бога». «Дух Святой открывает нам тайны Божии», дает нам познать величие и всемогущество Бога, непостижимого и запредельного по Сущности Своей, понять глубинный и сокровенный смысл Священного Писания, глубоко проникнуть в смысл Библии и ощутить силу слов Христа, Его пророков и апостолов как глаголов жизни. Святой Дух дает нам познать Бога и соединиться с Ним, уподобиться Христу и обожиться, ибо, если без Духа Святого человек есть грешная земля, то уверовав во Христа, очистив сердце и украсив душу евангельскими добродетелями, став истинным христианином и храмом Святого Духа он становится подобен Христу Спасителю: «Кто познал Господа Духом Святым, тот становится похож на Господа, как сказал Иоанн Богослов: и будем подобны Ему, потому что увидим Его, как он есть и будем видеть славу Его». «Только в Духе Святом становится человек подобен Христу». Благодать Святого Духа животворит и освящает, а Его миссия – сделать из нас святых, ибо «у святых в сердце живет благодать Святого Духа, которая роднит их с Богом»; «Дух Святой сроднил нас с Господом», Он делает нас «родными апостолам, пророкам, святителям и преподобным, всем святым и праведным». Святой Дух дает нам познать Пресвятую Деву Марию, Ангелов и святых – познать не только из Священного Писания и богослужебных молитв и песнопений, а опытно и сокровенно – в молитвенном общении. Святой Дух дает нам познать любовь Божию: «без Духа Святого никто не может познать Бога и как много Он нас любит». «Никто не может знать от себя, что есть любовь Божия, если Дух Святой не научит». «Если Господь не даст Духом Святым познать, как много Он нас любит, то и не может человек знать». «Разуметь эту великую любовь без благодати Святого Духа никто не может». «А если не вкусит душа Духа Святого, то не может знать она Господа, ни Его любви». «Духом Святым мы познали любовь Господню»; «много нас любит Господь; познано это от Духа Святого, Которого дал мне Господь по единой милости Своей». Святой Дух делает нас преемниками духовного опыта пророков Ветхого Завета и апостолов Нового Завета, равно как и всех святых подвижников Церкви: «Когда Дух Святой сошел на апостолов, то они опытом познали, что есть любовь Божия и любовь к человеку». «Ты дал мне познать, как безмерно Он любит нас»; «я не мог бы знать этой любви, если бы не научил меня Дух Святой». С молитвенным изумлением преподобный Силуан Афонский говорил, что «с Духом Святым – все хорошо, все радостно, все прекрасно», ибо «благодать Святого Духа радует и веселит душу», «наша радость – Дух Святой», без Него нет и не может быть вечного счастья, «когда душа в Духе Святом, то она довольна и не скучает о небесном, ибо Царствие Божие внутри нас», «Царствие Божие есть Дух Святой». Для преподобного Силуана Афонского Царство Небесное есть пребывание в любви Божией и вечная жизнь в Боге и с Богом через благодать Святого Духа: «Слово о Рае может сказать лишь тот, кто в Духе Святом познал Господа и Его любовь к нам». Для того, чтобы стяжать благодать Святого Духа человек призван уверовать, что Иисус Христос из Назарета есть истинный Спаситель мира, жить церковной жизнью – пребывать в Церкви и участвовать в ее таинствах и богослужениях, исповедовать ее догматы и соблюдать заповеди, очищать сердце покаянием и бороться со страстями, приобретать подвижничеством – через аскезу и деятельное милосердие, через пост и молитву – кротость, смирение и любовь к Богу, ближнему и врагам, которые являются плодами наряженной духовной жизни и дарами Святого Духа, живущего в Церкви и совершающего ее таинства.
Преподобный Силуан Афонский – один из величайших православных подвижников, прошедший через духовную борьбу с демонами и страстями, стяжавший благодать Святого Духа и познавший безмерную силу неизреченной любви Господней, ставший светильником Православия и молитвенником за весь мир. В проникновенных писаниях своих святой Силуан Афонский сетовал на то, что многие люди не познали Бога и силу Его безмерной и вечной любви, а вместе с тем, он возносил к Творцу моления за весь мир, чтобы все люди познали Божественную Любовь и унаследовали Царство Небесное: «О, как жаль тех людей, которые не знают Бога. А мы, православные христиане, счастливы, ибо знаем Бога. Научил нас Дух Святой». «О, все люди, смирим себя ради Господа и ради Царствия Небесного. Смирим себя, и даст нам Господь познать силу Иисусовой молитвы. Смирим себя, и Сам Дух Божий будет учить душу. О, человече, учись Христову смирению, и даст тебе Господь вкусить сладости молитвы. И если ты хочешь чисто молиться, то будь смирен, воздержан, чисто исповедуйся, и возлюбит тебя молитва. Будь послушлив, с благою совестью подчиняйся властям, и будь доволен всем, и тогда ум твой очистится от суетных помыслов. Помни, что тебя видит Господь, и будь в страхе, как бы не оскорбить чем-либо брата; не осуди его и не опечаль его хотя бы видом, и Дух Святый возлюбит тебя, и Сам во всем будет тебе помогать. Дух Святой очень похож на мать милую, родную. Мать любит дитя свое и жалеет его, так и Дух Святой – жалеет нас, прощает, исцеляет, и вразумляет, и радует, и познается Дух Святой во смиренной молитве». Преподобный Силуан Афонский – усердный молитвенник с милующим сердцем, он скорбел о всех страждущих и заблудших, молился за всех, говоря, что «молиться за людей – это кровь проливать». Старец Силуан Афонский не был книжным человеком, но он исполнился благодати и был научен Святым Духом, а в его писаниях на каждой странице веет духовная мощь и сокрыта духовная мудрость, они – образец великолепной церковной поэзии и возвышенного богословия, и напоминают тихое и живописное озеро, на дне которого таятся драгоценные жемчужины, а их стиль походит на Псалтырь, ведь каждое слово старца исходило из молящегося сердца. Святой Силуан Афонский всем сердцем любил храмовое богослужение за бесконечное богатство духовного содержания, за великолепие и красоту церковного пения, за дивную и восхитительную силу молитвенного языка, трогающего душу. По его убеждению сердце христианина должно стать храмом Бога, а его ум – престолом Его: «Господь славится во святых храмах, а монахи-пустынники славят Бога в сердцах своих. Сердце пустынника – храм, а ум его служит престолом, ибо Господь любит обитать в сердце и уме человека». По воззрению преподобного Силуана Афонского, всю жизнь христианина есть духовная борьба с дьяволом и аггелами его, а чтобы победить и обрести венец жизни, каждый из нас призван «держать свой ум во Аде и не отчаиваться», одолеть два главных недуга и бича всего человечества – гордыню и отчаяние – одолеть смирением и надеждой на Бога. На своем личном духовной опыте старец Силуан Афонский познал и страшную муку Богооставленности – предвосхищение адских страданий, и неописуемую радость Богообщения – предвосхищение райского блаженства, и указал, что в духовной жизни существуют три этапа: 1) обретение благодати Святого Духа, призывающей человека в Церковь и дающей испытать молитвенную радость Богообщения; 2) утрата благодати Святого Духа и горькое чувство разлуки с Богом, побуждающее подвижника плакать о грехах своих, смириться и искать Бога, томиться по Нему и рваться к Нему всем сердцем; 3) возвращение благодати через подвиг смирения и самоотверженную любовь к Богу. Для преподобного Силуана Афонского любовь есть сущность христианской жизни – вслед за апостолом Павлом он возвещал о том, что все чудеса и все знания, вся вера и все аскетические подвиги, даже мученичество и исповедничество – все ничто, если мы не обретем любви к Богу, ближним и врагам, не будем плакать за мир и молиться за всех – за живых, усопших и еще не рожденных. На закате своей земной жизни по глубокому смирению и милосердию своему старец Силуан Афонский восклицал: «Если бы народы знали любовь Божию, то все бы побросали науки и занимались бы одной мыслию, как бы научиться Христову смирению и с Ним, и в Нем. О, молитесь за меня, все народы, которые знают сладость Духа Святого и любовь Господню. Я телесно и душевно больной и дух мой рвется к Нему Богу ненасытно день и ночь, но желанного не получил, душа моя еще не научилась Христову смирению, о котором сказал Господь: научитесь от Меня, яко кроток и смирен. Душа, когда бывает смиренна, то мыслей плохих не бывает, но Дух Божий веселит ее и управляет душой жить по заповеди Господней». Как и преподобный Серафим Саровский, старец Силуан Афонский учил, что целью христианской жизни является стяжание Святого Духа, ибо только благодать Святого Духа дает нам опытно познать Бога и созерцать величие славы Его. По глубокому смирению своему старец Силуан Афонский долгие годы жил по правилам общежительного устава и не стремился к уединенной жизни затворника, обладая исключительными духовными дарованиями он не стремился наставлять и почти не имел учеников, не был известен до своей смерти, и только те люди, которые вели с ним духовные беседы и ощутили силу его молитв, могли почувствовать сияние небесного сокровища, сокрытого в его сердце – благодати Святого Духа. Митрополит Вениамин Федченков писал о старце Силуане Афонском: «В общении с ним совершенно явно ощущалась мною, грешным, такая сила, какой не испытывал я ни от кого. Небесный Божественный Дух». По замечанию архимандрита Софрония Сахарова, при жизни старец Силуан Афонский оставался неявленным миру – «это была не только воля Божия о нем, но и его собственное желание, которое принял Бог и исполнил, скрыв его даже от отцов Святой Горы». Настал час кончины и 24 сентября 1938 года душа Силуана Афонского оставила храмину его тела, чтобы предстать пред Богом и переселиться в небесные селения святых. В его лице вся Православная Церковь обрела великого молитвенника, а мы – заступника, плачущего за нас и молящегося за весь мир.
Святоотеческая мудрость. Том IV
© Copyright: Руслан Игнашкин, 2024
Свидетельство о публикации №224101501161
Свидетельство о публикации №224101501161
Рецензии