de omnibus dubitandum 32. 275

ЧАСТЬ ТРИДЦАТЬ ВТОРАЯ (1665-1667)

    Глава 32.275. И ЖИТЬ БЫ ТОГДА, ГЛЯДИ, МАЛО ХТО ЗАХОТЕЛ…

    12 августа (июня – Л.С.), по привычке, рано встал Алексей. Отстоял заутреню, принял доклады очередные: начальника дворцовой стражи и дворецкого. Теперь сидит в своем кабинете с Матвеевым и слушает доклад о том, что творится в чужих краях, в иных землях.

    Тут же, карта лежит небольшая развернута, и широко образованный английский резидент Матвеев, везде почти побывавший, все видевший — свои сообщения и соображения сопровождает указаниями на разные места в этой карте, обводя границы стран и городов, о которых идет речь.

    Указывает и говорит он царю:

    — Своего будто бы наследия давнего король французский домогаться стал. И того ради, за реку великую, за Рейн выступить мыслит, приморскую низменную страну, Нидерландами именуемую, воевать задумал. Благо некому в сей час супротив силы его французской большую силу-рать выставить. Это — одно, государь, о чем наши люди верные знать дают… А другое — и на Восходе солнца крутая каша закипать собирается. Слышь, против круля Яна-Казмира султан турецкий сильное войско тоже готовит. Вишь, словно бы все Подолье и с Каменцом-городком к нему отойти должно… Ну, тут уж, милостивец, коли правду не скрыть, — и нашего ложка медку положена. Думается: как ударит султан на круля, — мы поспеем и от Польши своего кой-чего, из старых пожитков оттягать. Попомним им походы наши… Да и на московском берегу на Украине — не так тесно станет. Казаки скорей на неверных насунутся, чем на своих православных, на проезжий торговый люд. А то и от своих, и от татар проезду, проходу не стало за рубеж, за восточный ни нашим, московским, ни иноземным торговцам. Торгу нет — и денег нет в казне твоей царской, государь.

    — Твоя правда, Матвеич. Мало стало казны… А надо ее, ох, как много надо… С деньгами — чево сделать нельзя. А без них…

    — Без них, вестимо, государь, и царю, что псарю, — все едино плохо. Да, никто, как Бог. Возьмем свое, милостивец…

    — Давай Бог… Только, хто возьмет-то? Не я, Матвеич, уж што себя тешить. Годы уходят, силы уходят… Не вернутся походы наши польские… Видно, скоро и Богу отчет давать придется… Уж разве, после меня хто…

    — И что за нерадостные мысли, государь. «Молодому» грех бы и толковать такое. Женился давно ли? А тут и помирать собираешься, государь! Али, храни, Боже, чем молодая не угодила? Так, не по воле, верь, государь. Знаю я великую государыню, Наталью Кирилловну… Она…

    — Да не о ней речь… О сыновьях, о царевичах думаю… Федя, вот. Сядет он на престол на царский… Сам говоришь: годы настают тяжелые, неспокойные. А он… Видишь, знаешь Федю… Дай Бог того не растерять, што оставлю ему в наследье, не то — приумножить земли да славы царской… Петруша… Тот и овсе скорбен умом и телом хворый… За што, подумаешь, так покарал Господь меня. У инова… Вот, погляди в окно, на паперти, насупротив: нищенка дремлет… А ребеночек — словно яблочко налитое у ей… у нищей… А у меня… у царя…

    Он не договорил, умолк.

    — Дак, што же, — осторожно, после молчания, заговорил Матвеев. — Сынки, царевичи, правду молвить, не больно штобы крепеньки, — дай им, Господь, многа лета… Так за то ж царевны твои, государь, — словно маков цвет цветут. И разумом все вышли, особливо царевна свет Евдокия Алексеевна. Мала еще, а сколь разумна. Не мимо имячко дано: Евдокия, сиречи — благоволение… Так и будет, гляди…

    — Царевны… Нет у нас давно такого свычаю, штобы царевне наследье отцово, трон Московский оставить можно было. И думать нечего. Другая дума была моя…

    Алексей не докончил, замолчал.

    Матвеев давно догадался, что угнетает царя. Он ждал, что от Натальи судьба пошлет ему хорошего сына, достойного наследника престола, когда с Симеоном, родившимся до брака (Москва, 3/16 апреля 1665 – умершего фантазиями романовских фальсификаторов, 18 июня/1 июля 1669 в Москве) (ставшим фантазиями романовских фальсификаторов и их верных последователей современных, дипломированных, продажных горе-историков, Иваном Мазепой – Л.С.). И ожиданье, доходящее до лихорадочного нетерпения, смущало обычно безмятежную душу Тишайшего царя.
После небольшого молчания Матвеев снова осторожно, как будто против воли понижая голос, заговорил:

    — Не посетуй, поизволь выслушать, государь. Коли слово мое не по нраву тебе придется, — твори уж что хочешь со мною… Как еще был я в чужих краях, и у английского владыки, и у австрийского императора… Везде таких прорицателей видел али слышал, что ученые мужи разные — по звездам глядят и наперед видят: чево ждать государю али бо — государыне вскорости надо? Как скажут сии звездочеты, астерологусы именуемые, — так и бывает… И у нас свой, почитай, такой же объявился… Знаешь, государь, навещаю я наставника многочтимого, слугу твоего верного, Симеона Полоцкого. Не раз и о том речь у нас шла, что кручинен ты бываешь, государь. И чем кручинен, и то мы обсуждали. Уж, прости, все говорю. Повинную голову, знаешь: меч не сечет… И собирался Симеон сам по звездам честь про твое царское величество и про царицу нашу многолюбезную… Как уж издавна навык мудрых мних тот в науке высокой, мало кому и ведомой… Да ты не тревожь души своей, государь. Не от лукавого, от Бога это познание. И не через что, чрез звезды Божии познание дается человеку. Не волшба, не изменение жребия, а только прозорливость некая дается, как бы сквозь туман земной — вперед провидеть можно… Нет греха в деле сем…

    — Вестимо, греха нет. Отец Симеон — строгой жизни монах, богобоязный. Хто не знает тово. А, правда твоя: сметил ты, что жутко мне стало. Не от чево инова, от слабосердия нашего. Страшно, коли што худое узнаешь, чево избыть неможно, а еще долго ждать приходится… Видно, Бог добро творил, что не позволил человекам наперед узнать всю судьбу свою… И жить бы тогда, гляди, мало хто захотел… Вот о чем я ни раскидываю в уме, чево не жду?.. И по царству, и в своем дому… А знай я, что ни земли не приумножу, ни доживу: в детях видеть утехи да радости… Может, и отчаяние овладело бы мною, рабом недостойным… И роптать стал бы на Господа али и хуже што… Все надежда держит… Здеся — на луччее… А на небеси — и вовсе награды ждем, блаженства вечного… Вот и живешь, и не хуже становишься, а все на луччее тянет… Премудрость Божия… А… а все же…

    — Охота, поди, и вперед заглянуть: хоть малость, хоть про самое главное… Это молвить хотел, государь? Вестимо… Да то хоть вспомни: на войне. Думается, што наш верх будет. Войска у нас и припасу больше… И место наше — поспособнее, ничем у врагов… Ударить легче на них… А все же: лазы посылаешь, доводцев ищешь: вернее бы узнать… Можно ли одолеть врага. И где к нему подойтить способнее, куды ударить лучче?.. Да, и при всем том, бывает, Господь не захочет: Давид Голиафа побивает, а не Голиаф пастушонка малова… Так и в жизни. Все пораздумаешь, обсудишь ладком… А на верняк — лучче бы знать: как оно сложится напредки?.. И сил, гляди, не стал бы тратить попусту. Инако бы все наладил… Так уж и скажу я тебе прямо, государь… Не раз бывал при том, как Симеон по звездам судьбу царства чел… Нечево греха таить: много и горя впереди сулит вещее небо… А много и свету и радости… И славы много, и крепости царству и роду твоему царствующему…

    — Дай Бог, дай Бог… Што там о себе! Вижу, не такова бы теперь царя земле надобно… Старое — изживать люди стали. Чево бы нового, луччаво им надобе… Я-то чую… А помочь — мало могу… Мешать только не стану, уж николи… Помнишь, толковали мы и с тобою не раз, как ты из чужих краев домой поворачивал: хорошо бы и нам на Руси заморские порядки завести, жизнь чистую, веселую, учливую. Не топором бы, не петлей — науками бы всех к покорности привести, чтобы дружней и светлее по царству жилось, чтобы сильные — бедных не ярмили, чтобы бесхлебицы не было, и пути везде устроить торговые, и людям и царству на пользу… Как бы сила наша земская поразвернулась… О чем царь Иван Василич еще говаривал, — и то повершилось бы. От Теплого окиана — до Карпат и от Белого моря — до Середьземного легла бы держава наша руская… Не то, как Олег, на короткий час — на веки вечные щит словенский висел бы на вратах святого града Константинова… Штобы… Э, да мало ль о чем хозяину в дому думается, коли заботы спать не дают… Так и мне на моем хозяйстве на царском… Думать-то легко… А на дело — силы не хватает… Да… чево греха таить: и разум не мой тут надобен… Вот кабы такую голову, как у деда, у Ивана Васильича… И то — бояре много ль сделать ему дали?.. Пока с ими возился — многое по царству упустил, так и не наверстал. Детям, слышь, заповедал. Читал ты, поди, завет его посмертный… Все там означено… А только много, гляди, лет, и не сто и не двести пройдет, покуль оно сбудется… Да, пусть бы сбылося… Аминь…

    — Аминь, государь…

    И оба в тихой молитве осенили себя широким крестом.

    Вошел сенной истопник с докладом:

    — Преподобный отче Симеон пожаловал, челом бьет, очи твои, государь великий, видеть милости просит.

    И, по знаку Алексея раскрыв дверь, впустил в покой Симеона Полоцкого.

    — Вот, слышь, про волка помин, а волк под овин, — с ласковой улыбкой, после поклона монаха подходя к нему под благословение, сказал Алексей.

    — Садись, гость будешь. Што, али про детей сдоложить пришел, как обычно?.. Али — дело какое? Сказывай. Мы и то, слышь, поминали тебя, вот, ты лих к порогу шел…

    — Уж и то хвалю Господа: не по заслугам моим любовь царскую и ласку Он мне посылает… Нехай буде похвалено Имя Его… А прийшов я и доклад сделаць, шо усе идет помалу у нас. Учатся их царские вельмочности преотлично и цветут, яко крины райские, на многи лета… Так, шобы порадувать их малые душки, охота пришла мне, старому греховоднику, комедийное действо наладиць ново. Та не здесь, не в теремах, как уж то бувало с твоего произволеня, царь великий, а хочем ту лышень пробу сотворить… А саму гру — в саде в твоем зеленом наладиць… Из священной гистории, из Завету Древнего будет зрелище, рекомое «Ангели в гостех у Авраама». Как подозволишь, царю: можно ли? Там — и палатку-скинию раскинути можно. Дни — ясные, теплые Бог дае. И очень приютно буде.

    — А чево же не мочно. Делай, твори, как знаешь, отче. Худа не было и не буде от поучений от твоих и от затей позорищных. Вон, Артамон мне сказывал: у английских владык да у цезаря австрийского — императора целы стайки есть таких лицедеев, што ничем иным и не заняты, только разные действа представляют, людям на поучение и на забаву. Нам — еще не пора эти новины заводить. Патриарх, гляди, и бояре иные с боярынями старозаветными и-и-и, какой язык подымут… А для себя, из Завета из Святого — отчего не представити действа занятного. Крепче в памяти станет деткам… и поймут, гляди, больше из этого, ничем толковать им дела те мудреные…

    — Шо и казать… Все как день ясный видно, когда во образе покажешь децку притчу али сказание какое. И сам, государь, бачив: сколько ден царевичи с царевнами о наших поучительных действах речи вели, поглядевши прежние игры феатральные…

    — Видел, видел. Ничево в том дурно не вижу. Делай как знаешь.

    — А еще не дозволишь: единаво из трех ангиолов дщери твоей царевне Софии изобразить чи можна? Дуже вона з ангиолом сходна, дай ей, Пане Боже, много лет и здравия.

    Тонкая лесть, похвала ребенку — сильно тронула отца.

    — Ох, затейник, отче… Што надумал… Ну, да уж и отказу тебе от меня нет. Твори все, как лучче, как сам знаешь. Еще чево нет ли? Сказывай заодно.
— Та, якобы и не мае ничего больше, великий царю, чем бы докучати тоби. Милостьми, як дождем, посылаешь раба твоего недостойного… По доброти твоей нехай и тебе, царю преславный, добро буде…

    — Спаси, Бог, и тебя, отче… А… а вот… — после небольшого молчания заговорил как-то опасливо, нерешительно Алексей, — наслышан я от Артамона: горазд ты больно, отче, звезды чести дал испытывать… А того нам и не сказывал. Напрасно. Разумею же я, нет тут никакова лиха. Божье дело. И многие монахи, наши и инославные, тем делом займовались… Не худо бы и нам о державе нашей, как и другие государи, проведать што-либо, чево Господь сподобит… А, как полагаешь, отче Симеоне?

    Осторожный, умный монах, очевидно, догадался, о чем толковал перед его приходом царь с Матвеевым. Он сразу поднял на Алексея свои блестящие глаза, которые до того держал смиренно опущенными к земле и как будто старался проникнуть ими в тайники души собеседника.

    — Не дарма сказано: Господь умудряет сердце помазанника Своего, государь. Ты б неначе в мою душу глянув, прознав, с чем прихожу я ныне к цару и владыке моему… Много ночей смотрел я по звездам, много дней разбирал книги, где вся наука небесная означена… И составил нынче пред утром лишь гороскопум, иначе — «зрак судьбы человеческой» про твое царско здоровье и про супругу твою, про царицу-государыню, про света нашего ясного… Вот лист сей…

    Полоцкий вынул из рукава рясы спрятанный там лист, свернутый трубкой, перевязанный шелковым шнурком.

    И, откинув свою привычную уклончивость и осторожность, свою придворную мягкость и сладковатый тон, Полоцкий продолжал решительным, почти суровым тоном провидца-наставника.

    — Не зменяется рок, якой положон есть и рабам последним, и великим государям от Царя царствующих. Но дает Он прозревати на пользу человекам во тьму грядущу. И знамения свои чудесно посылае. Було такое знамение и в сей ночи. Звезда дуже свитла просияла близько од Марса, планеты рекомые. Зародилась нынче душа великая, царская на земле. Тебе сына подаст Бог скорее, ничем рок минет единый… И благодатна царица твоя, бо просветлого царевича подаст миру, роду вашему на славу, отцу-матери на радость, земле — на великую корысть и возвышение царства. Займет он трон отца своего и деда присноблаженного и на ем, яко на камени дивном, оснуется навеки царская держава твоя и род весь ваш державный… Камень крепкий, в основу дома, тако буде и той царевич о укрепление царства… Когда же воссядет на престол у те его лита — подобного иому посередь царей и крулей не буде, разве Александра и Соломона помянута. Усех он бывших в Руси владык славою превзойти мусит и делами и разумом. И вящшими похвалами мает бути восхвален. И победоносец чудовый имает бути. Падут многии от лица его, соседи враждующие смирит, толикие светлые победы содеяв, колико ни един от предков ваших, государей благочестивых, не мог содеяти. Страх от него буде на многих, страны дальние и ближние протечет; но, однако — своей земли многое нестроительство ему помехою буде. Но той владыка — злых поистреблявши, добрым защитой и воздателем буде, возлюбив истину на земли… Трудолюбием украсится и, многие пути на воде и на суше проложит, создав многие новые строительства повсюду. Насадит людское жительство и благочестие духовное и светское, где и не було ничего, в тех же местах и сам упокоится. Немало иного поробит светлого и преславного. И все то, на звездах, аки в зерцале, читахом. И то неложное звездное предвозвещение вашему царскому величеству я зде написах и, во утверждение истины — подписався. Приими, благочестивый, пресветлый царь. Се труд мой, се дух мой. Да сбудется. Аминь.

    — Аминь…

    — Аминь, воистину да сбудется, Господи, — за Симеоном и Матвеевым повторил глубоко взволнованный Алексей. — Верится мне, отче, что тако все и поисполнится. Верую, сам не ведаю почему, как в души моей спасение от крови пречистой Христовой… Камень великий спал с души; исповедуюсь тебе, отче. Молил Господа о сыне подобном, как ты прорицаешь… И ждать не смел, что подаст Творец по прошению моему, раба недостойного, многогрешного… Ныне верую… И не посетуй, отче… Еще един вопрос вопрошу тебя. О сыне моем, о великом царе видел столь многое… О моем житье — неужели ничего не было показано? Или нерадостное видел што и, говорить не дерзаешь? Говори все. Знаю, ждать ежечасно горя — удел царей, как и всей живой твари…

    — Не покривлю душою, государь… Не видел. Звезду следил новую. Твоей — не имел часу проследити.

    — Может, хоть то поведаешь: лет жития моего — много ли еще осталось? Поспею ли сам такова наследника чудесного выпестовать, на ноги поставить… Говори, молю тя, Симеоне… Не опасайся… Лучче мне знать то, чем не знать и помереть наглой, незапной смертию негаданной.

    — И того по звездам не означилось… — снова почему-то опуская глаза и принимая обычный, смиренно-ласковый вид, ответил Симеон.

    Но, заметя, как омрачилось лицо царя, поспешно добавил:

    — Можно б нам инако про то вызнать, шо тоби потребно, великий государь.

    — Ну, как же? Сделай милость, скажи, научи… Охота великая мне знать: много ли еще проживу на белом свету? И быть тому не можно, чтобы ты не сведал того, если судьбу царей и царств открыл Господь взору твоему, отче.

    Столько глубокой веры прозвучало в словах Алексея, что Матвеев невольно с особенным вниманием поглядел на белоруса-монаха. А сам Полоцкий почувствовал и радость, и опасение при мысли: сколько можно сделать, располагая таким доверием царя? Но, в то же время, как осторожно надо поступать, чтобы не потерять этой веры, не уронить себя, не вызвать гнева и мести за осквернение такого чистого, благоговейного чувства.

    — Шо сам знаю, то и тебе открою, государь, — медленно, словно взвешивая каждое слово, заговорил Полоцкий. — Не на едных звездах начертаны судьбы твари Божией… И на себе носит каждый знаки различные. Наипаче — на руцех, на дланях своих. Вот сии черты, как на долонь поглянешь, на шуйцу на свою, — предрекают немало…

    И монах повернул свою левую руку кверху ладонью. Нежная, выхоленная, как у женщины, ладонь была по краям резко очерчена розовой полосой: кровь просвечивала сквозь тонкую кожу. Вся ладонь была изборождена ясно проведенными, ровными, хотя и неглубокими, но очень явственными линиями.

    — Знаю, слыхал, не раз слыхивал: есть наука такая тайная: по руке честь. И опаска брала: не грех ли тем займоваться, думалось?

    — В чем грих? Заклятья, колдування, волхвованья — то грех. А в тайны Божии умом проникать — немае гриха, государь, а ниякого. Вот, гляди: ровно бы литера мыслете идет чрезо всю долонь. И у мене… и у тебе, господине, и у него… Три черты явно видимых. Однаковы оне, но и разноту имеет у кожного из нас кожная та черта. Моя — узкая и внятная. У Артамона у боярина — погрубите и, не такая ровная. Твоя черта, государь, — пошире наших, ровненько бежит, только не такая явственная. Вестимо: руки твои державные не утруждены, как наши, рабов твоих. Вот, и поглаже она… Верхня линья — то сердечный шлях. Шо до души касаемо — по ней читать можно. Второй шлях вдолжь первого идет, середний самый — для розума. Чем тверже розум и больше воли над человеком мает, тем длиныне той шлях середний. А нижний шлях, шо средний перехрещивает и до верхнего дойшов, — то про жизни долготу пророчит. Шо длиннейш он, то и життя больше человеку суждено от Бога…

    — Што длиннее?.. А, глянь, у меня не больно долга дорожка эта, нижняя… Гляди…

    Симеон, давно вглядевшийся в руку царя, быстро возразил.

    — Не скажи так, государь. Глянь, кругом твоя дорожка по низу большой палец обегла… Сие место — алтарь богини Венус зовомое есть. И, правда, ровно поломана под алтарем тим дорожка життя твоего, государь, но знову идет по руке, ось куды зайшла… далеко. Будет тебе помеха в житье твоем. Может, припадок какой, а може, и хвороба есть затаенная, давняя. И от нее — урон будет твоей царской милости… Не скоро… годам к пяти на десять, як не болий. А избудешь ту напасть, и-и сколь долго, может, годов девяносто и сто прожиты мусишь, государь.

    Омрачившееся было лицо Алексея снова посветлело.

    — Куды столько… Надоест… А што ты сказал… о хвори тайной, многолетней… Правда твоя… Знаю: точит меня какая-то язва. И лекари мои, то же толкуют. Да помочь не сила их. Вон, Федя оттого слабый, бают… А Симеон (1665 - 1669) (Москва, 3/16 апреля 1665 – Москва, 18 июня/1 июля 1669) — и вовсе головкой плох… Все от хвори от моей…

    — Бог даст, все минет… Пустое толкуют лекари… Вон, дочки ж у тебя… Особливо Софья-царевна. Золото, не девчиночка… Не сумуй, государь. Все от Бога…

    — Верное слово твое… Ну, не станем об этом… Далей… Что еще скажешь?

    — Да, все вже й сказав, царю мий милостивый. От, ще шлях Сатурноса. Се доля наша… И по ней тоже видно: перебудешь яку-то годину тяжку… Ровно бы от недругов нападение — и тогда на многи лета во славе и покое пребудешь…

    — Недруги… Какие же недруги?.. Не можно узнать? Иноземные али свои?.. Погляди, пораздумайся, отче…

    — Да… шо сказати… — медленно, словно не решаясь ответить, заговорил монах:

    — Так воно показует, шо не чужие… Давние, близкие, сказаты треба, люди — на вражду повернут. Станут новых твоих близких от тебя отгоняти… И на тебя взметутся, и на кровь твою… Поверишь им — и сам сгибнешь, и все семя твое. На поверишь предателям — тоже бида будет, да избыть ту биду можна буде… Так тут видно, если только не замело мне очи чим…

    — Нет, нет, отче… Што ты духом чуешь, — я умом не единожды смекал своим… Хоть и не умудрил меня Господь больного много. Вестимо, не пройдет оно так, што позамыслил я новины на Руси завести… Вон, за Никона — сколько недругов у меня объявилось… За женитьбу мою, гляди — и вдвое… Ну, да, Бог — мой покров единый… Стой, пожди малость… Артамон, скажи, там бы Наташе поведали: сюда прошу ее. Вышла бы на часок… Порадуй ее, отче: скажи все про сына про тово, коим мою душу столь порадовал, сердце мое без меры возвеселил… Гляди и царица тебе, как я же, уверует. В любви и у нее станешь, как и у меня же, Симеоне.

    — Не в тим думка моя, — скромно отозвался монах. — Бог глаголет в звездах в своих, в созданиях земных. Я, раб Божий, смиренный инок, глаголю по завету Божию, во славу Его, хоть бы не то милость, а и гнев царский постиг меня, недостойного.

    — Да, вижу, понимаю… Иди же, Артамон, зови скорее…

    — Сам я поведаю, коли поизволишь, государь. Живее то сбудется.

    — И то, и то… Поди, поторопи царицу. Пусть сердце ее возликует… А она што-то за эти деньки приуныла, видел я…

    Артамон Сергеевич поклонился и вышел.

    Царь, развернув свиток монаха, остановил глаза на астрономическом чертеже, под которым дальше затейливой вязью шло предсказание, гороскоп царевича, который должен скоро явиться в семье царской.

    — А — што сей за чертеж, отче?

    — То — начертание планидное и звездное, яко было минулой ночью. От тут Марс, шо воинскими подвигами людские души вдохновляет. На выйшем пути своем он стоит. Супроти Соньця. А ось — и звезда неведома, внове сияюща. Твоего царевича нерожденного звезда. А тут — иные планиды…

    И Симеон стал излагать Алексею расположение звезд на ночном небе, какое он наблюдал накануне, объясняя попутно возможно понятнее: какое влияние имеет каждое сочетание созвездий и на судьбу живущих, и на тех людей, которые зарождаются под известной планетой или звездой.

    Вернемся, пишет Александр Касаткин, в своей книге "Крушение Империи Русских Царей в 1676-1700 гг." Части 1 и 2 до 1694 года, -  к еще одной «выдающейся» фигуре – это Симеон Полоцкий, от рождения Самуил Гаврилович Петровский-Ситнианович.

    Остановимся на этой персоне подробнее. Обучение начал в Киево-Могилянской коллегии. В 1653 году окончил Виленскую иезуитскую коллегию. Все духовные просветители новой волны прибудут с Запада, будут иметь тесные связи с иезуитами, а обучение начнут именно в Киеве. На самом деле под Киевской духовной школой фальсификаторы истории скрывают прибытие новых религиозных деятелей из европейских иезуитских монастырей, которые находились намного западнее Киева.

    Симеон Полоцкий тоже был вовлечён в большую политическую игру на стороне масонской партии. Фактически Полоцкий был главным резидентом по развалу Православия с последующим насаждением в Московии Латинства. На Соборе 1666-67 гг. переводчик, затем автор "Жезла правления" – антистароверческого трактата, составленного по материалам Собора. С 1667 г. воспитывал царских детей, а кроме того, сочинял вирши к придворным праздникам. В зарождающейся распре "латинствующих" и грекофилов лидер первых: в 1672 г. участвовал в диспуте с Епифанием Славинецким. Один из основателей западного придворного театра, автор пьес «О Царе Новходоносоре», «Притча о блудном сыне».

    После восшествия на престол Фёдора Алексеевича, его воспитанника, Симеон Полоцкий приобрёл особое влияние (с 1676 г.), так что даже патриарх Иоаким вынужден был с ним считаться (Executive Intelligence Review. Шиллеровский Институт Науки и Культуры, Бюллетень №4 «Зоопарк народов» Лорда Пальмерстона. Лейбниц и Свифт против Венецианцев. Х.Г. Лоури. 1995; С. 237-238, 282-285, 290-291).

    Отчётливо видно, что Симеон Полоцкий выступает как лидер «латинствующих», именно поэтому «особое влияние» Полоцкий получил именно в 1676 году после убийства Царя Алексея Михайловича, тогда он и вылезет со своими пролатинскими трактатами.

    Главной задачей Симеона Полоцкого будет смещение могущественного патриарха Никона в 1676 году. Почему это произойдёт именно в 1676 году, а не в 1666, как уверяет нас Традиционная история (ТИ), подробно будет рассмотрено в следующих главах.

    Симеон Полоцкий «прославился» многими деяниями, но в этой главе особенно интересно будет познакомиться с одним из его главных шедевров.

    Речь пойдёт о загадочном труде «Гороскоп Петра Великого». Эта рукопись по словам историка И.И. Голикова сохранилась в двух списках, в бумагах Симеона Полоцкого и Дмитрия Ростовского: «… и по преданiю, найдена по смерти его въ его бумагахъ, и также между сочиненiями помянутаго святаго Димитрiя Ростовскаго» (Историческая библiотека. Учено-литературный журналъ. №5. Описанiе Московiи при Реляцiяхъ гр. Карлейля. Переводъ И.Ф. Павловскаго. С.-П., 1879; С. 132-133).

    Первым эту рукопись опубликовал историк П.Н. Крекшин под названием «Сказание о зачатии и о рождении Петра Первого и о стрелецком бунте». Якобы этот документ был составлен кремлёвским астрологом иезуитом Симеоном Полоцким за год до рождения настоящего Петра , 1666 г.р., а не клона лжеПетра [Исаакия (Фридриха Петера Гогенцоллерна)] получившего (фантазиями лукавых романовских фальсификаторов и их верных последователей современных, заслуженных, дипломированных, продажных горе-историков, в основном еврейской национальности - Л.С.) титул Петра I, и является документальным подтверждением зачатия Царевича.

    Симеон Полоцкий. Один из главных вдохновителей «просвещения» и воцарения клона лже Петра [Исаакия (Фридриха Петера Гогенцоллерна)] получившего (фантазиями лукавых романовских фальсификаторов и их верных последователей современных, заслуженных, дипломированных, продажных горе-историков, в основном еврейской национальности - Л.С.) титул Петра I. Создатель загадочного гороскопа Петра, инициатор и непосредственный исполнитель латинизации Московии после смерти Царя Алексея Михайловича.

    «Историческая» легенда гласит следующее: Симеон Полоцкий, сверяя звезды на небе, указывал Царю, когда зачинать наследника. Симеон заранее рассчитал время для оптимального зачатия, так что Царь (фантазиями романовских фальсификаторов и их верных последователей, современных дипломированных горе-историков - Л.С.) совокуплялся с государыней в строго назначенное для этого время, а прежде воздерживался от этого. И вот, наконец, свершилось, долгожданный наследник зачался! Первого ноября 1671 года (фантазиями романовских фальсификаторов и их верных последователей, современных заслуженных, дипломированных, продажных горе-историков, в основном еврейской национальности - Л.С.), а на самом деле в сентябре 1665 года Царю передаётся гороскоп, где подробно рассказывается будущая блестящая карьера его "сына" (кавычки мои - Л.С.).

    Но историк-исследователь еврей В.А. Бронштэн разрушает эту легенду: как Царь мог доверять Симеону Полоцкому, если тот писал астрологического содержания вирши в честь Царевичей сводных братьев Алексея и Симеона, предсказывал им блестящее будущее, а они тут же умерли в возрасте 16 и 4 лет?

    «Никто не попрекнул Полоцкого за то, что его предсказания не сбылись» (Русские писатели XVII века. Жизнь замечательных людей. Д. Жуков, Л. Пушкарев. Издательство «Молодая гвардия». М., 1972).

    И на самом деле, как Царь Алексей мог допустить астролога-неудачника к составлению гороскопа (фантазиями романовских фальсификаторов и их верных последователей, современных заслуженных, дипломированных, продажных горе-историков, в основном еврейской национальности - Л.С.) далеко не последнего ребёнка? С такими заслугами Полоцкого не то, что ко двору бы не пустили, а сожгли бы прилюдно как чернокнижника после смерти первого Царевича. Да, и не дело священника (на самом деле монаха) извещать Царя о зачатии у него ребёнка. Отец узнаёт о зачатии ребёнка от своей супруги Царицы раньше всех.

    Версия с гороскопом от Симеона Полоцкого, считает Александр Касаткин, - не выдерживает ни малейшей критики. Кстати, информация об авторстве Симеона Полоцкого тоже сомнительна. Кто подтвердит, что список Дмитрия Ростовского – это обязательно копия со списка Полоцкого? Историк Н.Г. Устрялов авторитетно заявляет, что Дмитрий Ростовский попросту не мог этого сделать, ибо при жизни Полоцкого постоянно находился в Киеве:

    «Если бы даже въ бумагахъ Симеона Полоцкаго нашлось приписываемое ему предсказанiе, съ несомненными признаками подлинности, и въ такомъ случае историкъ здравомыслящiй взглянулъ бы на него съ улыбкою, какъ на уловку хитрой лести, или какъ на мечту восторженнаго поэта: сколько разъ мнимые пророки предвещали славу людямъ, безславно сходившимъ въ могилу! Но ни въ рукописяхъ, ни въ печатныхъ сочиненiяхъ Симеона Полоцкаго подобнаго предсказанiя нетъ, да и быть не могло: оно такъ явно извлечено изъ событiй совершившихся, такъ очевидно составлено уже по кончине настоящего Петра Алексеевича, и притомъ до такой степени смешно и нелепо въ подробностяхъ, что нельзя не удивляться непостижимому легкомыслiю, съ которымъ поддались обману почти все  историки, писавшiе о клоне лжеПетра [Исаакия (Фридриха Петера Гогенцоллерна)] получившего (фантазиями лукавых романовских фальсификаторов и их верных последователей современных, заслуженных, дипломированных, продажных горе-историков, в основном еврейской национальности - Л.С.) титул Петра I, после Штелина.

    Темъ изумительнее ссылка ихъ на святого Димитрiя Ростовскаго: они даже не хотели заглянуть въ келейныя записки его, изъ которыхъ увидели бы, что сей великiй святитель, еще юный инокъ, находился во время мнимаго предсказанiя не въ Москве, а въ Киеве» (Отечественныя записки, издаваемыя Павломъ Свиньинымъ. Ч. 28, № 70. Первое путешествiе англичанъ въ Россiю, описанное Климентомъ Адамомъ, другомъ Ченслера, Капитана сей Экспедицiи, и посвященное Филиппу, КоролюАнглiйскому.Типографiя А. Смирдина.С.-П., 1826; С. 3-4).

    Согласно данным Устрялова, Дмитрий Ростовский не мог переписать сей гороскоп у Симеона Полоцкого, они даже не встречались. Списки Симеона Полоцкого и Дмитрия Ростовского – два автономных списка какого-то одного секретного документа.

    Во второй половине XVIII века вопросом гороскопа заинтересовался главный фальсификатор, якобы историк Г.Ф. Миллер. Он обратился к астроному А.И. Лекселю с просьбой проверить астрономическую информацию, содержащуюся в сказании.

    Лексель составил гороскоп клона лжеПетра [Исаакия (Фридриха Петера Гогенцоллерна)] получившего (фантазиями лукавых романовских фальсификаторов и их верных последователей современных, заслуженных, дипломированных, продажных горе-историков, в основном еврейской национальности - Л.С.) титул Петра I, проанализировал дату зачатия (в качестве таковой было принято 28 августа) и пришёл к выводу; что никакой упомянутой в рассказе «пресветлой звезды близ Марса» наблюдать было нельзя, якобы из этого главный фальсификатор, якобы историк Миллер сделал заключение, что это подделка и на рукопись было наложено историческое вето. Про «Гороскоп Петра Великого» было приказано не вспоминать.

    Что могло так напугать Миллера? Ответ находим на титуле в самом названии рукописи, которая никаким гороскопом, оказывается не является. Клон ЛжеПетра [Исаакий (Фридрих Петер Гогенцоллерн)] там уже назван Императором, хотя по Традиционной истории титулов Императора на Руси в то время не было. Более того, само произведение написано виршами, но стихотворная форма едва ли подходит для серьёзной астрологической работы. Приведём одно четверостишие:

«И ты планета Аррис и Зевс веселися
В ваше бо сияние Царевич родися.
Четвероуголъный аспект произыде,
Яко Царевичь Царствовати имать (во вся прииде)»

    Гороскоп в аллегорической форме констатирует факт рождения клона лжеПетра [Исаакия (Фридриха Петера Гогенцоллерна)] получившего (фантазиями лукавых романовских фальсификаторов и их верных последователей современных, заслуженных, дипломированных, продажных горе-историков, в основном еврейской национальности - Л.С.) титул Петра I и радостно предсказывает Царевичу, что ему суждено царствие отобрать (действительно царство было отобрано у настоящего Петра Алексеевича, 1666 г.р. - Л.С.), или по другому варианту – прийти царствовать во всём мире. В свете данной версии то и другое кажется естественным, хотя первый вариант представляется более близким (Русские писатели XVII века. Жизнь замечательных людей. Д. Жуков, Л. Пушкарев. Издательство «Молодая гвардия». М., 1972).

    Далее описываются предначертания родившемуся Царевичу, что в итоге он станет Великим Императором с указанием знаменательной даты. Вирши постоянно переходят в аллегории, все даты закодированы в виде звёздных предзнаменований и цифр.

    Произведение заканчивается восклицанием:

    «…торжествуйте и вы стены Царя града, яко днесь зачася начало спасенїя
вашего и ино предвозвещенїе о семъ Великомъ Государе Императоре».

    Последняя цитата отсутствует в официальном списке С. Полоцкого, но присутствует в открытом позже втором варианте этого произведения в рукописных архивах Димитрия Ростовского. Как говорит исследователь двух списков Ф.О. Туманский:

    «Предреченный Ростовскїй таковоежъ описанїе о зачатїи и рожденїи Государя Царевича и его деянїяхъ въ жизни своей подат не дерзнулъ…» (Гороскоп Петра I: взгляд изнутри. Александр Журавель. 2002; С. 239).

    Очевидно, что указанное предначертание в списке Дмитрия Ростовского в рамках Традиционной истории необъяснимо. Ясно говорится о каком-то спасении «вашего и ино», которое произойдёт в Москве с приходом «Великого Императора». Кого и от кого, по замыслу Полоцкого, должен был в будущем спасать Император клон лжеПетра [Исаакия (Фридриха Петера Гогенцоллерна)] получивший (фантазиями лукавых романовских фальсификаторов и их верных последователей современных, заслуженных, дипломированных, продажных горе-историков, в основном еврейской национальности - Л.С.) титул Петра I? Уж не вассальную ли Европу от самого Руского Царя?! Что означает «ино»? В царском титуле все европейские земли отражались как «и иных», оттого и слово «иноземец». Поэтому с клоном лжеПетра [Исаакия (Фридриха Петера Гогенцоллерна)] связывали своё освобождение все европейские вассалы.

    Что оставалось делать продажным историкам с крамольной фразой? Они сделали следующие выводы: слова эти, дескать, приписаны после 1721 года, т.е. после смерти Дмитрия Ростовского (1651-1709) и провозглашения клона лжеПетра [Исаакия (Фридриха Петера Гогенцоллерна)] Императором, но исследователь этого вопроса А.В. Журавель с предлагаемой версией не согласен:

    «Вывод этот был явно ошибочен: Дмитрий скорее всего просто собственноручно скопировал текст Симеона Полоцкого. И сделал это задолго до своей смерти: став епископом, Дмитрий вряд ли стал бы утруждать себя перепиской чужих текстов, а скорее всего просто поручил бы переписать их кому-либо из своих приближенных. Но важно то, что текст самого Симеона существовал; он находился в обращении среди образованной части руского общества – читался и переписывался, а значит, как это обычно происходило, дополнялся новыми подробностями, почерпнутыми из других источников, сокращался и искажался» (Русские писатели XVII века. Жизнь замечательных людей. Д. Жуков, Л. Пушкарев. Издательство «Молодая гвардия». М., 1972).

    Как видно, традиционно-историческая версия о приписке фразы не выдерживает ни малейшей критики. Более того именно рукопись Ростовского наиболее верна, ибо не претерпела массовых перепечаток и искажений.

    Попробуем разгадать тайну данной рукописи в рамках нашей Реконструкции, продолжает Александр Касаткин. После рождения в Бранденбурге-Пруссии клона лжеПетра [Исаакия (Фридриха Петера Гогенцоллерна)] (заранее намеченного на место Петра Алексеевича, родившегося 29.6.1666 г., искусственно перепутанного впоследствие со своим младшим братом Иваном, родившимся в 1675 году - Л.С.) в Европе была создана тайная масонская артель, основной задачей которых стало освобождение Европы от власти руских тиранов.

    Масонская артель составляет план уничтожения царской династии и возведения на трон своего Императора клона лжеПетра [Исаакия (Фридриха Петера Гогенцоллерна)] получившего (фантазиями лукавых романовских фальсификаторов и их верных последователей современных, заслуженных, дипломированных, продажных горе-историков, в основном еврейской национальности - Л.С.) титул Петра I. Эти планы были отражены в особом тайном циркуляре, при шифровании которого применяются цифровая и аллегорическая формы на латинском языке. Документ был строго секретным и имел очень ограниченное число копий. В документе подробно раскрывался план действий с датами. Самое близкое, когда могло свершиться заветное воцарение «своего» Императора, это его совершеннолетие, т.е. 1688 год (для настоящего Петра Алексеевича - Л.С.). Отсюда и появляется дата возможного «спасения», которое произойдёт в Царьграде= Москве именно в это время Астрологический гороскоп здесь абсолютно не причём.

    Перед нами шифрованный циркуляр заговорщиков, который случайно сохранился в архивах Симеона Полоцкого и Дмитрия Ростовского. Поэтому Симеон Полоцкий – это один из главных идеологов развала Руского Православия. Все его пролатинские труды выйдут в свет в 1676-1677 годах.

    Ещё одним любопытнейшим произведением Симеона является «Букварь языка славенска», который предназначался специально для малолетнего клона лжеПетра [Исаакия (Фридриха Петера Гогенцоллерна)] получившего (фантазиями лукавых романовских фальсификаторов и их верных последователей современных, заслуженных, дипломированных, продажных горе-историков, в основном еврейской национальности - Л.С.) титул Петра I. В Московии никто из царских детей в букваре не нуждался, так как обучение родному рускому языку уже было организовано на высшем уровне: имеются и профессиональные учителя, и самая лучшая литература, поэтому кажется нелогичным издание С. Полоцким в XVII веке данного учебника. Но всё становиться на свои места, если данный труд Симеона предназначался для будущего Императора руского престола, проживающего в Бранденбурге. Это ещё один яркий пример, что клон лжеПетра [Исаакия (Фридриха Петера Гогенцоллерна)] получивший (фантазиями лукавых романовских фальсификаторов и их верных последователей современных, заслуженных, дипломированных, продажных горе-историков, в основном еврейской национальности - Л.С.) титул Петра I воспитывался не в Московии.

    Закрывая тему данного гороскопа, добавим несколько соображений. Если «Гороскоп…» зачитывался Царю, то зачем его текст писать на латинском языке? Алексей Михайлович латинского не знал, считал его богохульной ересью, да, и в Руской Церкви латинский язык ещё не использовался, писали только на церковно-славянском. Теперь задумаемся на минуту: как бы среагировал Руский Царь на латинский текст гороскопа, в котором говорится, что он скоро «почит в бозе», а за ним к 1689 году помрут его любимые сыновья Фёдор и Иван (на самом деле Петр - Л.С.)? Какую лютую казнь заслуживал наш герой? Очевидно, что подобный документ мог быть создан только под грифом «совершенно секретно». Все эти казусы были настолько очевидны, что главный фальсификатор Герхард Миллер срочным порядком положил документ под сукно. Правда о происхождении клона лжеПетра [Исаакия (Фридриха Петера Гогенцоллерна)] получившего (фантазиями лукавых романовских фальсификаторов и их верных последователей современных, заслуженных, дипломированных, продажных горе-историков, в основном еврейской национальности - Л.С.) титул Петра I была слишком опасна.

Рис. Евангелие. Москва. 1606 г