Звонок. Часть 2

Автозак подъехал к воротам зоны и прошедшие через «шмон» этапники, подхватывая   баулы, стали по одному забираться в кузов с установленным на нём металлическим фургоном. Последний раз оглядевшись вокруг и помахав рукой  маленьким темным фигуркам на крышах зданий,  я неторопливо пошел к машине, но вдруг услышал голос «хозяина» емецкого участка колонии майора Бондаренко
- Петровский подойди! - и увидев стоявших  слева: начальника емецкого участка ПМК - 991 Бересневича, прораба Хабарова, и самого майора - подошел к ним.  Бересневич протянул руку и заговорил:
- Ну что Саша прощаться будем? Или подумаешь ещё о моём предложении?  я ему  недавно предлагал мастером у нас остаться, он ничего конкретного  не ответил - вот ещё раз предложение делаю. Более того, вот Иван Васильевич - он посмотрел на стоящего рядом прораба
- на пенсию выходить надумал! После сдачи комплекса  на малую родину податься решил, поближе к Волге - матушке: погреть косточки, садик завести, гусей с утками. А на своё место тебя рекомендует. Я не против! И сразу ответ не требую: домой съезди, с родными переговори, но и не затягивай: месяц только тебе дать могу! Скоро  шестидесятиквартирный  дом  сдадим  для комплекса, у нас там восемь квартир будет со всеми удобствами и для прораба служебную квартиру выделим. Он замолчал и ждал моего ответа.
– Спасибо Георгий Иосифович! - сказал я
- И не только за это предложение, а за отношение ваше и терпение, за опыт, и всё - то чему я тут у вас научился! Обязательно подумаю, определюсь и сообщу сразу! Посмотрев на Хабарова, с улыбкой сказал:
- Неожиданно, Иван Васильевич.Тоже спасибо тебе огромное за всё!
 - И процитировал Высоцкого:
- Пускай живёшь ты дворником - родишься вновь прорабом! - Тот засмеялся и продолжил: - а после из прораба до министра дорастёшь.  Я не дорос, а тебе Саня и карты в руки! Сашка Гляненко звонил вчера, просил передать, что посылку с одеждой получил и обязательно встретит тебя у ворот!
– Но, но… какой ещё Сашка? - Не Сашка, а начальник Матигорского участка ПМК-991 Гляненко Александр Николаевич - сказал Бересневич улыбаясь.
- я посмотрел в сторону автозака, рядом с которым суетился прапорщик Бабенко, и не удержавшись  добавил:
- а если туп как дерево, родишься баобабом! - и под их смех пошел к «воронку».

Машина тронулась, я закурил и задумался: Бондаренко не обманул и отправил меня  последним этапом  шестого сентября 1984 года, а послезавтра - восьмого утром,  я должен с «чистой совестью» покинуть  заборы, бараки и вышки холмогорской зоны  УГ 42/12 под народным названием - «Холмы». Всего два дня и две ночи, не считая последний. Но в голове занозой сидело  предупреждение начальника оперативной части - «кума» емецкого участка капитана Некрасова, и я перебирал варианты, что и кто сможет устроить мне  серьезные проблемы  за такое короткое время. Во-первых: возможно он мне просто захотел испортить последние дни в зоне, чтобы я дергался, переживал, и жизнь мёдом не казалась! Но, как он тогда и сказал, явных подлостей он мне действительно не делал. Он профессионал и у него работа  такая: знать всё чем живёт зона и контролировать  все эти процессы. Чем он творчески и занимался: вербуя стукачей,  допрашивая зэков, вытягивая из них всеми средствами обстоятельства  любых происшествий и разборок.
- Что ещё может быть? «Тёмную» ночью спящему - вряд ли! Хоть зона и «красная», но на такой беспредел со мной вряд ли кто решится. На «торпеду» с пером, когда должник чужой кровью свой долг гасит - мои грехи, вроде, не тянут. Значит что? Мелкая пакость: в ШИЗО закрыть за какое-то нарушение, подстричь под ноль из-за этого, нервы потрепать напоследок? Но вряд ли бы «кум», из-за такой ерунды, предупреждать стал. Ладно, приедем, посмотрим - решил я и стал глядеть на пробегающие мимо деревья и дома.

И вот знакомые до каждой трещины и царапины серые железные  ворота зоны, остановка, выгрузка и «шмон», так уже надоевший и набивший оскомину. Все прибывшие столпились на крыльце штаба по одному заходя в кабинет к незнакомому мне нарядчику, который заносил их фамилии в списки отрядов, где они отбывали до отправки на Емецк - и отправлял их туда же.  Герасима почему-то не видно и, зайдя к нарядчику последним, мне осталось только кивнуть головой на его вопрос, с седьмого ли отряда я уходил на Емецк? В седьмой отряд мне не хотелось: я знал, что Герасим и Серёга Питерский были в пятом. Несколько месяцев назад там стали организовывать швейное производство: на промзоне  выделили помещения, закупили швейные машинки, оверлоки, прочее оборудование и начальник отряда капитан Степанов, перевел их обоих к себе из седьмого, для организации процесса. Герасим стал бригадиром, а Серёга возглавил техотдел, разбираясь в документации и организуя настройку поступавшего дорогостоящего оборудование. Степанов помнил как мы, в своё время, организовали производство ритуальных товаров  для холмогорского КБО: венков и памятников, отремонтировав на промзоне заброшенное здание, оборудовав там сварочный, покрасочный и комплектовочный цеха. В бригаде трудилось около пятидесяти человек, работавших в три смены, получавших  зарплату и, если бы не вмешательство местного начальника оперативной части – «кума»  ст.лейтенанта Бибяева, который, как слон в посудной лавке, разрушил всё производство, загасив  нас в ШИЗО - седьмой отряд не маялся бы сейчас от безработицы.

Организатором тогда был Серёга Скоробогатов, он же Серёга Питерский,  который через какие-то свои связи в Питере, откуда и был сам, вышел на директора холмогорского КБО, а тот - на  начальника седьмого отряда капитана Гаврилова, который и согласовал это предложение с  "хозяином" зоны подполковником Некрашевичем. Сам Серёга на воле  никакого отношения к этому делу  не имел, но  был грамотным инженером, трудился в проектном отделе «Адмиралтейских  верфей» и был очень разносторонним человеком, из семьи питерских интеллигентов, потомственных  учёных и моряков - его дед был академиком, а отец вице - адмиралом и директором  какого-то секретного завода. Он  закончил  элитную школу с углублённым изучением английского языка, музыкальную школу и политехнический институт с красным дипломом. Играл в хоккей в составе юниорского «Зенита» и посещал подпольную секцию карате, которое уже начинало завоёвывать популярность в Союзе. Но его пламенной страстью была «фарцовка» и валютные махинации. Сейчас трудно объяснить молодёжи, что за предпринимательство и коммерцию в те времена сажали, а за перепродажу валюты  могли и расстрелять. Но зарплаты инженера - конструктора ему хватало только на пару  посещений ресторана, а это категорически не устраивало его творческую натуру и, судя по однокомнатной кооперативной квартире в центре Ленинграда, «Жигулей» - шестёрки с гаражом, и дачи в Комарово - дела его  долгое время шли неплохо. У него я впервые увидел цветные фотографии сделанные  «Полароидом», где они  весёлой  компанией отдыхали в известном ленинградском  ресторане - паруснике «Кронверк».  Почти два года, перед тем как его всё-таки  настигла тяжёлая рука закона, он проживал в своей квартире с Джейн - американкой, которая училась в Ленинграде на курсах русского языка, и на фото была запечатлёна встреча с её родителями, приехавшими в Ленинград проведать дочурку, и познакомиться с потенциальным русским зятем. Каких только приключений и проблем  не приносила  ему эта любовная история: от скандалов с отцом и матерью, до вызова в КГБ и партком на работе, задержанием  милиционерами на рынке в Кингисеппе(когда Джейн отлучилась на минутку) «за приставание к иностранцам». Девушка, выяснив где он находится, ворвалась в отделение и узнав, за что его задержали - бросилась к нему на шею, заорав на всё помещение: - это я к нему пристаю, меня арестуйте! - и пришлось бедным ментам быстрее выгонять их обоих. А когда он сдавал кандидатский минимум, члены высокой комиссии  очень удивлялись его отличному английскому, но с американским акцентом.  Диссертацию  он защитить не успел,а угодил  в архангельскую область получив три года «химии», и когда к   их уголовному делу добавилось ещё несколько эпизодов, несмотря на все усилия адвокатов приговор превратился  в четыре года общего режима. Спустившись с крыльца, я пошел к решётчатой двери «локалки» седьмого отряда, который размещался на втором этаже здания штаба и, уже собираясь нажать на кнопку звонка, вдруг увидел  быстро приближающуюся  знакомую фигуру. Через минуту мы уже обнимались  с запыхавшимся Сашкой Герасенковым, который имел погоняло  Герасим и был моим  лучшим другом.
– Ты куда это собрался Мастер? - спросил меня Сашка с улыбкой: 
- мы с Серёгой  все глаза проглядели, этапы с Емецка встречая, а он приехал и к нам не идёт!
- так и вас что-то не видно. Думал, что вы крутые стали, забыли меня. Нарядчика этого  не знаю и он, как положено, меня в седьмой и записал. Откуда ушел, туда и возвращаюсь - ответил я:
- Пошли к нему - тихо сказал Герасим, и мы снова оказались в кабинете нарядчика
– Здорово Витёк! Ты чего это моего кореша ко мне не определил?
- привет Саня - заулыбался тот:
- так он не сказал и ты не предупредил, вот я и записал его обратно в седьмой. Сейчас к тебе в пятый оформлю! Без проблем!
- Добро! Давай завтра на отвальную приходи после ужина, проводим  Мастера, посидим душевно. И мы двинулись к пятому отряду.

В этом отряде я ещё не отбывал. За эти годы, кроме Емецка, меня пытались поставить на «путь  исправления» в четвертом, шестом и седьмом, где-то по несколько месяцев, где-то по несколько  недель, в остальных  отрядах я бывал только в гостях и на сходках.  Серёга ждал нас на крыльце и, после дружеских объятий,  мы сидели  в их проходе, где после обязательной поллитровки  чифира, на который я уже не мог смотреть без содрогания, пошел серьёзный разговор.
- знаешь уже, что Мороз откинулся, а завхозом в седьмом сейчас Лепач?
- слышал конечно, но понять не могу как он так быстро перекрасился? Помню как понты кидал по приходу, блатовать пытался вовсю.. в моих ботинках. Ребята заулыбались вспомнив тот случай.
Больше года  назад, в очередной раз выйдя из ШИЗО, я стоял с друзьями на вечерней поверке, дыша свежим воздухом и дожидаясь её окончания. Рядом болтали и смеялись  архангельские  ребята с их главарём  Колей Печиным, который  несколько месяцев  назад прибыл на «Холмы» отбывать свой первый срок. Личностью он был известной, его молодежная группировка «урицких» в то время гремела  на весь Архангельск и, попав на «Холмы», он быстро начал осваиваться и зарабатывать авторитет. Посмотрев на их веселую компанию, я вдруг увидел, что молодой парень по кличке Лепач, щеголяет в ботинках, в которых  я прибыл с Емецка.  Они были хоть и чёрного цвета, но «неуставными», с белой отделкой изнутри, и надевал я их очень редко - могли изъять  бдительные надзиратели. Вот и стояли они в раздевалке без движения, иногда по несколько недель. И то, что он  их взял без моего разрешения - было совершенно неожиданно и нагло! Нет в зоне большего косяка, чем «крысятничество» - воровство у товарищей по несчастью, а уличённых в этом ждала жалкая участь: их или опускали, или они жили всеми презираемые с клеймом «крысы»  весь оставшийся срок. Убедившись, что ботинки действительно мои и ошибки нет, я подошел к нему и спросил: 
- что Лепач, не жмут мои шкары? Надеюсь, что и четвертной под правой стелькой на месте? После поверки почисти, на место поставь и бабки принеси.
Он побледнел и, буркнув от неожиданности что-то невнятное, посмотрел на Печу. Тот смотрел на меня и пытался  понять, что происходит. Ситуацию на время  разрядил ДПНК, подошедший  для поверки. И когда прозвучала команда:
- разойдись! - Печа, что-то эмоционально обсудив с Лепачем, подошел ко мне:
- Непонятка вышла Мастер, Лепачу  Белый, перед тем как откинуться, за пять пачек чая ботинки эти загнал. А тот и повёлся! Ты бы не гнал волну, разрулим по хорошему?
-Базара нет Коля! - я его «косяк» пока  не обозначил, и предъяву не кидал! Шкары пусть на место поставит, четвертной вернёт, и замнём. А  дальше  пусть головой думает и поймёт, что в зоне не только кулаками махать нужно. Ты - то что так за него впрягаешься? По воле кореш?
 - Печа помолчал, ругнулся и сказал негромко:
- хуже! Сынок подруги матери, просила за ним присмотреть! Ладно, добро - и пошел в отряд. Через неделю подошёл  Лепач и молча  протянул  мне двадцати пяти рублёвую купюру, кинув на меня злобный  взгляд исподлобья.
Разговоры и встречи у меня пошли чередой. Прослышав о моём приезде приходили старые знакомые с разных отрядов. Ни на обед, ни на ужин мы, конечно, не ходили, рассказывая друг другу о событиях последних месяцев.
- Ты про Лепача слушай дальше! - сказал Герасим:
- он притих тогда, но не поумнел. Свиданку  ему  длительную  дали и он туда решил выкидняк  протащить - типа брату подарок! Крутой он в смысле! - я сидел в совершеннейшем шоке от его слов, вспоминая какой шмон проходят перед длительным свиданием и зная, что протащить туда что-то практически невозможно.
 – И конечно влип?
– само собой, и кум его плотно  в оборот взял! Предложил выбирать: или под статью, или в завхозы вместо Мороза. Ну и вот, что выросло - то выросло!
- а Печа что?  -  а что Печа? Ему  хуже что ли, своя «шестёрка» у власти в отряде. Но тот уже и из под его контроля, похоже, выходить стал. Коля ко мне подходил на прошлой неделе и предупредил, что лучше бы тебе по приезду в седьмой не идти. Герасим замолчал и вдруг, повернувшись, подозвал двух  сидевших неподалеку парней,  похожих друг на друга как две капли воды:
- Знакомься  Мастер, это Фёдор и Семен - они действительно близнецы, не крути головой. Ребята надёжные, приглядят за обстановкой  вокруг тебя. Они молча кивнули и пересели обратно на свои места перед телевизором. Я удивлённо  смотрел на Саню. Тот улыбнулся и, похлопав  меня по плечу, негромко сказал:
- береженого Бог бережёт, а не бережёного конвой стережёт! А Серёга добавил:
- ты не смотри, что молодые, они «афганцы» - десантура, у каждого по «Красной звезде» и готовил их кто-то серьёзный. Я с ними спарринги провожу, а я у Тадеуша  кое-чему научился и подготовку их вижу. Их тут Герасим из большого «блудняка» вытащил, и они за него любого порвут.
– да подставили их тут по приходу в зону, козлотня из шестого отряда. Ребята они простые, не знали ничего из местных понятий - а те из-за ерунды, такой кипишь раздуть хотели, что пришлось сходняк общезоновский собирать, и беспредел гасить.  Я знал Сашкину нетерпимость ко всякой подлости и даже не удивился, а спросил:
- а нарядчик что? Тоже тебе обязан чем? - да так, ерунда, помог ему когда-то - ответил тот.
Радио, стоявшее рядом с телевизором, вдруг захрипело и заговорило:
- осужденный Петровский Александр, срочно подойдите к дежурному помощнику начальника колонии, повторяю… - я поднялся и тронувшись к выходу, краем глаза увидел, что оба близнеца встали и двинулись за мной. Герасим тоже поднялся и сказав: - пойду-ка я с тобой прогуляюсь, надо списки смен нарядчику занести и жестом остановил братьев. Выйдя из локалки, мы не спеша двинулись по аллее мимо решёток огораживающих дворы отрядов, так называемых "локальных зон" и, уже поворачивая налево, к металлической лестнице ведущей в помещение дежурного, построенного  наверху на металлических стойках для лучшего обзора, я  вдруг увидел в сумерках, за калиткой  седьмого отряда, две темные фигуры. Не придав особого значения этому, я поднялся наверх и, постучав, зашел в помещение. Сидевший за столом незнакомый капитан, поднял на меня глаза и спросил:
- Ты что ли Петровский? И пододвинув к краю стола какую-то бумагу и ручку, буркнул:
 - распишись в справке об освобождении. Я подошел ближе и, взяв ручку, стал искать место для подписи, радуясь и торопясь быстрее закончить бюрократические процедуры.  Внизу справки было приклеено  моё черно - белое фото…в пиджаке, белой рубашке и галстуке! Не веря своим глазам, я поднес бумажку ближе и убедившись точно, что фото не моё - положил ручку и справку на стол к капитану.  Увидев его удивлённый взгляд, сказал:
 - капитан я, конечно, тоже красивый и нарядный бываю, но в этом клифте меня не фотографировали, я только сегодня с Емецка прибыл. Что-то я не вьезжаю:  хотите  чтобы с этой ксивой меня на выходе сержанты отметелили и в камеру кинули? - Капитан взял со стола справку и, глядя то на меня, то на фото, удивлённо сказал:
 - да, что-то тут не так. Ладно, иди Петровский, разберёмся. И я, развернувшись, пошел на выход  пытаясь  понять, что это было. Внизу меня ждал Герасим, который заметив мой задумчивый вид, спросил:
- что ты молодец не весел, буйну голову повесил? в «золотой» справке расписался, одной ногой на воле уже, радоваться должен:
- пошли в отряд  - ответил я - там всё расскажу.

 Серёга уже накрывал стол (точнее две табуретки в проходняке) для ужина, медленно намазывая маргарином кусочки чёрного хлеба и накрывая их копчёной колбасой. Вид у него был такой творческий и сосредоточенный, что я не мог сдержать улыбки. После ужина  я и начал свой рассказ с самого начала: с предупреждения капитана Некрасова, про справку об освобождении с чужой  фотографией, на которой я узнал моего тёзку. прибывшего на «Холмы» за два месяца до моей отправки  на Емецк. Тоже Петровский Александр, но не Максимович, а Михайлович, получил  8 лет  за аварийку в Архангельске (с двумя покойниками  и тремя пострадавшими) и попал отбывать срок во второй отряд. Тогда из любопытства я и зашел к нему,  чтобы познакомиться. Примерно моего возраста, роста и даже внешне чем-то похожий на меня, он произвел тогда довольно странное впечатление: молчаливый, на вопросы о родственниках в Архангельске и области (на тему поиска общих корней), отвечал однозначно и неохотно и я,  не видя интереса к общению, быстро ушел.  Ребята молча слушали и, когда я закончил, заговорил Серёга:
- я тоже узнавал про него - он не с Архангельска, а москвич и тёмная лошадка. У него прицепом к аварийке - статья за сопротивление представителю власти, и под амнистии он не подпадает. По каким-то своим делам в Архангельске был и когда его менты брали, отбился, машину угнал и, пытаясь вырваться, остановку автобусную снёс.
- Москвич значит? - задумчиво произнёс  Герасим - Лепач к нарядчику недавно заходил, интересовался, почему тот не отправил тебя в седьмой.
– и что тот сказал? - я смотрел на него в полном недоумении:
-  а пошутил, что ему в седьмом одного Петровского хватит, не коллекционировать ли он их собрался?
– то есть тёзка  сейчас в седьмом? - спросил я, вспоминая маячившие за калиткой седьмого отряда  фигуры.
- ага, три недели уже, как кум его туда перевёл!  - мы смотрели друг на друга и молчали, но в этом молчании была такая наэлектризованность, что казалось сейчас между нами пролетят искры. Я попытался сделать хоть какие-то выводы:
– так даже если бы я попал в седьмой - как, бл..ь, замену - то можно сделать? - и тут Серёга выдал с совершенно серьёзным лицом:
- ну это просто, как в известном фильме гипс снять: можно напоить, усыпить… с трупа наконец!
– с какого трупа? - шёпотом спросил я прокручивая в голове варианты - моего?
– думаю, что до этого не дойдёт! - вдруг захохотал Серёга  - расслабься, поезд ушёл. Все карты вы с Герасимом  им уже спутали. И посмотрев на него, мы тоже заржали. Это был какой-то нервный смех, на фоне осознания по какому краю я прошёл.
 
Вечером Герасим и Серёга собрались  на промзону на пересменок  и я увязался с ними, посмотреть на трудовые будни, приютившего меня, пятого отряда. Близнецы  беззвучно шли с нами и казалось, что они понимают друг друга без слов. Полученное оборудование  впечатляло. Правда, некоторые инструкции на него были без перевода и, без Серёги, с его английским, разобраться было бы очень трудно: 
- повезло начальству, что такой переводчик  есть - сказал я, а Серёга  засмеялся:
- ага, письмо на днях  от Джейн из Америки получил, а начальник по режиму, как  почтальон Печкин:
- но я вам его не отдам, потому что у нас переводчиков нету! Еле  уговорил, чтобы  дал хотя бы прочесть в кабинете.
На обратном пути, Герасим завернул в баню, предупредить, чтобы завтра вечером ждали нас как дорогих гостей, приготовили пару веников и хорошо натопили парилку.  Вернувшись в отряд, я прилёг на предоставленную мне рядом с Герасимом нижнюю шконку, и слушая разговоры парней, провалился в сон.
   Фёдор плеснул на камни очередную порцию кипятка и мне стало понятно почему "Бог любит троицу".  Мой третий заход в парную может и не был лишним, но я решил, что крайним он будет точно и, получив свою порцию ударов двумя берёзовыми вениками по спине от Семёна, который оказался таким парильщиком, что  даже его брат - близнец  отдавал ему в этом пальму первенства:
ну что, все свои грехи смыл Саня? – захохотал Герасим увидев как я, пошатываясь, захожу в раздевалку.
-На волю завтра не только с чистой совестью, но и с чистым телом!
– все грехи только батюшка снять может, а у нас тут только баптист, оставшиеся позже отмолим – ответил я, глотнув холодной воды из ковша и упав на скамейку.
Последний день на "Холмах" пролетел быстро. Я поднялся ещё до подъёма, первый раз за много дней чувствуя себя выспавшимся и полностью отдохнувшим. Посмотрев на спящих  ребят, и прихватив с тумбочки сигареты и спички, тихонько пошел по проходу между кроватями к выходу. В фойе  сидел и дремал на табуретке ночной дневальный, который увидев меня, открыл глаза и здороваясь кивнул головой. Выйдя на крыльцо я зажмурился от ярких лучей сентябрьского солнца, вздохнул полной грудью и повернувшись к курилке увидел там сидящего Фёдора. Ребята действительно были настоящими бойцами и все приказы привыкли выполнять до конца. Поздоровавшись с ним, я из вежливости предложил ему сигарету, хотя ещё вчера понял, что братья не курят. Фёдор отрицательно помотал головой и, услышав команду "подъём",  вышел из курилки на площадку принимая стойку и начиная  разминку.
После обеда меня снова вызвали к ДПНК и Герасим опять пошел со мной до штаба. В этот раз на справке было приклеено моё старое фото из уголовного дела, размером 3*4 сантиметра, маленькое и тусклое, но по которому мою физиономию было уже ни с кем не спутать.
– Вот это другое дело, сказал я - и быстро расписавшись спустился на "аллею", где ждал Герасим. А перед ужином прошла моя третья отвальная, хотя я и уговаривал ребят не устраивать "пир на весь мир" – но друзья твёрдо сказали, что это не по понятиям, всё давно готово и моя задача сидеть, мочить губы в кружке с чифиром, принимать поздравления от корешей, и ждать завтрашнего дня. Что я и делал,  получив столько напутственных слов, что моя будущая жизнь просто обязана была стать счастливой  до самой пенсии, да и на ней тоже. А вечером был традиционный поход  в баню, которая хотя и работает по воскресеньям и приходам с тюрьмы этапов, но в таких  случаях, предупреждённые  дежурные закрывают глаза на  такое нарушение графика.
По приходу в отряд, уютно расположившись после ночной поверки в каптёрке завхоза, Серёга взял гитару и тихо запел:
– "Четыре года мы побег готовили - харчей три тонны наэкономили,
И нам с собою даже дал половничек один ужасно милый уголовничек"
 – ну что, други мои, попробуем поставить точки над i, хотя бы определимся, что это было. Помнишь Саня, ты удивлялся, почему "кум" только старлей, хотя по возрасту на майора тянет? Когда он откат потребовал с наших ритуальных дел, а получив отказ - нас под пресс сунул, я кое-что потом нарыл про него. Как вы думаете, где крутятся самые большие деньги в Союзе?
– в Москве, и думать нечего - сказал я:
– в Питере - добавил, с улыбкой Герасим.
– правильно, но после Москвы идёт Кавказ, и вот там - то, в одной небольшой, но гордой республике, служил начальником оперативной части колонии строгого режима, капитан Бибяев. Да, да - наш старший лейтенант. Как-то в отпуске, в одном из  санаториев Сочи, выпив много горячительных напитков, стал  он приставать к женскому персоналу, а получив отпор - буянить, и даже сопротивляться прибывшей туда  доблестной милиции, за что и потерял в дальнейшем по одной звездочке с каждого погона. Но из органов его не уволили, а перевели на "край света"- на родину М.В. Ломоносова. Но надо же – опять начальником оперчасти! 
- Ну ладно -  сказал я - то что он сволочь, мы давно знаем, а какое отношение это имеет к нашим баранам?
– вот, в корень смотришь Мастер! А просто в то же самое время, когда наш будущий "кум" буянил в Сочи, в колонии, где он служил - скончался от сердечного приступа один из самых авторитетных кавказских "воров в законе", не будем всуе поминать его имя: - ладно, это ещё интереснее, но  мы - то тут каким боком? - лениво спросил Герасим: - да никаким, конечно, но через два года после этого, в Москве, в перестрелке на одном из катранов были убиты трое, и одним из них оказался этот самый «почивший в бозе»  кавказский вор. Мы молчали и обдумывали его рассказ
 – у кума алиби тогда было железное: в отпуске он был, буянил там уехавши. А сейчас -  он где? - а в отпуске тоже! Не знаю, как фото твоего тезки попало на твою  справку - поверил бы, что случайно: дали список фамилий фотографу, тот сообщил по отрядам, Петровского вызвали, сфоткали в клифте нарядном, он ничего не понял и его фотку наклеили по ошибке на твою справку. Бывает. Ты же на Емецке был, а раньше оттуда ни один освобождающийся не приезжал ближе чем за две недели до звонка. Поверил бы, если бы тёзка твой был деревенским хулиганом, а не залётным мутным москвичом, и клепал бы он сейчас поддоны во втором отряде. А тут: фото на справке его приклеено, он в седьмой переведён, там же и Лепач при власти, у которого вот такой зуб на тебя, и кум, опять, не приделах - он уехавши в отпуск.
– Да, бритва Оккама просто! а если бы меня  жена встречала?
– блин, Мастер, ты откуда про бритву знаешь? - захохотал Серёга - Ефремова в школе любил? - ну давай по порядку.. Писала жена, что не приедет? - писала конечно. Мог Бибяев у емецкого кума - капитана Некрасова уточнить кто тебя встречать будет? - да запросто, все письма твои он читал, и спросить у него про это - не проблема.  А вот то, что тебя Сашка Гляненко встречать будет - в письмах не было, они и не в курсе. Некрасов - волчара битый, почуял что-то, и предупредил не от симпатии к тебе, а Бибяеву подгадить. Не друзья они, ох не друзья - Некрасов сам на начальника оперчасти  "Холмов" метил, да обломался, когда Бибяева прислали.
- а с тобой  было много вариантов - улыбнулся Герасим: - укол, заболел и умер, как кавказский вор, не выдержал длинного срока и в петлю полез, и так далее...
– Да уж, утешил - согласился я - многое можно придумать. В общем - то план не гениальный, конечно, импровизировали на ходу, времени мало было. Но, бл..ь, сколько же денег для этого надо! И кто такой тогда мой тёзка? Вы - то как дальше здесь жить будете? Кум же вас сожрёт после отпуска? 
– ну это вряд ли - тихо сказал  Серёга: - подавится думаю - и добавил:  - я тут  «хозяина» по английскому подтягиваю, два раза в неделю: он академию заканчивает. И когда узнает, про фокусы кума - такого беспредела он в своей зоне не простит, ему скоро полковника получать надо. А он узнает! - нам с Герасимом деваться некуда. Мента сдать не в падлу - как считаешь Мастер? - Согласен - ответил я -  а если ещё на английском, и зоновского «кума» - это вообще класс! - и мы все захохотали. Серёга опять тронул струны и запел: - «и вот ушли мы с ним в руке рука, рукоплескали нашей дерзости зэка - зэка Петрову и Васильеву зэка. И вот - по тундре мы, как сиротиночки, не по дороге все, а по тропиночке. Куда мы шли - в Москву или в Монголию, он знать не знал, а я тем более...» Мы ещё долго болтали, понимая, что возможно и не увидимся больше никогда, и легли спать перед самым подъёмом.
 
Утром  Герасим принёс из банной прачечной старую, но чисто выстиранную робу.
Брюки короткие, куртка с прорехами на рукавах, на ноги мне дали тоже старые и драные тапки, и когда я в это всё облачился - ребята ржали в голос. Выходить в хорошей одежде было глупо, ведь большинство откинувшихся, выйдя за ворота, сразу переодевались в привезённую родственниками, в небольшом помещении рядом с зоной и оставляли там ту, в которой вышли. Мой чёрный, парадно - выходной костюм и ботинки я подарил близнецам, извинившись, что он один и чтобы они сами решили, кому что достанется.
- Ладно, дойду до воли и так - тоже расхохотавшись, сказал я и поморщился, увидев, протянутую «на посошок», кружку с чифиром. Никуда не денешься - традиция и, глотнув два раза, передал её дальше и пошел к выходу из отряда, по пути прощаясь с ребятами.
Дежурный помощник начальника колонии, или ДПНК, как его обычно называют, шел рядом со мной к двери проходной, держа в руке мои документы и бубня стандартные слова, что он меня поздравляет с выходом на волю, надеется, что я осознал, и никогда больше не попаду в эти, не столь отдалённые, места. Я смотрел на стоявших за решётками локалок зэков, помахал всем рукой и подошел к крыльцу штаба, где рядом с нарядчиком стояли Герасим с Серёгой и последний раз, на ходу, крепко пожал им руки. И вот она – воля! За воротами, вдохнув полной грудью ещё теплый сентябрьский воздух, сунул  бумаги и  деньги в верхний карман куртки. Стукнула дверца машины, стоявшего метрах в тридцати зелёного УАЗа, оттуда выбрался улыбающийся Сашка Гляненко  с большой коричневой сумкой в руках, и быстро пошел ко мне. Через несколько минут, переодевшись, я сел в УАЗик и мы тронулись. Сразу за поворотом, стояла темно - красная шестёрка, в которой сидели и курили два джигита смотрящие на ворота зоны, в руке одного блеснули линзы бинокля. Я откинулся на сиденье машины и сильно  сжав ручку двери, смотрел на летящую под колёсами  дорогу, чувствуя холодный пот на спине и понимая, как близок был для меня звонок. Последний звонок!

P.S.  Прошло сорок лет,  и почему-то захотелось рассказать о том, что произошло за эти годы и с емецким животноводческим комплексом - «Скотным двором», который мы строили, и некоторыми героями и антигероями моего повествования. Сам я, после освобождения, обратно в Емецк не вернулся, так как, сразу был принят на работу в хорошую строительную организацию, в которой и проработал до выхода на пенсию:  мастером, ст.мастером, ст.прорабом и начальником участка. Но опыт, полученный на строительстве этого комплекса, дал мне многое: ответственность за принятие решений, нестандартные подходы в работе, опыт работы с разными людьми.
А потом пришли лихие девяностые: мой лучший  друг Сашка - Герасим был взорван в своей машине вместе с близнецами в Тольятти, воюя за долю в АВТОВАЗе, Серёга Питерский, после освобождения эмигрировал в Америку, к своей Джейн, и там его  следы потерялись. Корень, освободившись, работал в Северодвинске на судостроительном заводе, счастливо жил с семьёй, не встревая ни в какие разборки.  Печу расстреляли в Архангельске из пистолета прямо у подъезда, когда он освободился в очередной раз, и пытался расчистить для себя,уже занятые хлебные  места.
Несколько лет назад мы проезжали с товарищем через Емецк , и я не мог не заехать, чтобы посмотреть на комплекс, с которым столько связано и пережито. В музее Николая Рубцова мы разговорились с работающими там женщинами, и они рассказали, что бывший «хозяин» емецкого участка колонии - майор Бондаренко В.В.- дослужился до пенсии и похоронен на Емецком кладбище, рядом с Бересневичем Г.И. и Хабаровым И.В., который так и не уехал из здешних мест. Приехав на комплекс, который всё-таки сдали в конце 1984 года, но проработав несколько лет он закрылся и, зайдя на его территорию, мы увидели там жалкое зрелище. В глубине одного разрушенного коровника пилила пилорама, около другого стояли машины - лесовозы, которые, с помощью инструмента и какой-то матери, чинили несколько  мужиков. Забравшись на стену силосной траншеи, где раньше стояла моя прорабская, которая почти на метр была завалена гниющей картошкой, я посмотрел в сторону жилой зоны - там был сплошной лес. А правее стояли заброшенные здания комплекса. Сколько труда и материалов было здесь вложено. И так по всей стране. Волнами шли стройки века, вокруг которых тысячами  похоронены заключенные, которые все были равны, имели одинаковые права за колючей проволокой - но некоторые из них всё-таки были ровнее и, хотя считают, что Оруэлл написал свой труд, показав в нем коммунистическое общество - но думаю, что это подходит к любому строю. Как говорится: от тюрьмы и от сумы не зарекайся, но лучше никогда туда не попадай. И в своих  рассказах, я  постарался показать реальную жизнь зоны, не смакуя страшное и подлое, трудности и разборки. Несколько лет после освобождения, я просыпался иногда ночами от приснившихся кошмаров: каких - то побегов, драк и разборок, камер ШИЗО, с выбитыми окнами и ледяными батареями, шмона в отрядах. И желаю никому и никогда не попадать в эти места!