Королева Марго пенсионерка. Гл. 23

Наша троица зашла в административный корпус. Сразу повеяло прохладой. Николаевна открыла двери своего небольшого кабинета с надписью: «Заместитель директора по хозяйственной части». Красивый, удобный кабинет. Компьютер на рабочем столе. Угол комнаты заставлен цветами в горшочках, между ними небольшой столик, рядом маленький диванчик и два кресла.
– Так иди, работай, – обратилась она к Печкину, через пару часов проверю.
– Николаевна, где я сварщиков сейчас найду? – заканючил тот.
– Дмитрич, как обещала, возьмите на ремонт, – я примирительно протянула ему несколько купюр. Николаевна подошла, посмотрела, сколько я даю ему денег, и сказала.
– Всё, Дмитрич, иди, работай. Ещё и на горячительное останется, давай, давай, топай.
Потом обратилась ко мне:
– Давайте знакомиться, меня зовут Елена Николаевна, я заместитель директора лагеря. Завхоз по-старому. Вот, навожу порядок.
– А я Маргарита Сергеевна. Вы уж извините меня, что так получилось. Но я давно не была здесь, а всю жизнь мечтала вернуться хоть на пять минут в наш лагерь.
– Это вы меня извините за мой глупый смех, но вы как сказали: «освобожусь, искусаю», я представила, как вы будете Печкина кусать, а он от вас бегать, – тут уж мы с ней вместе засмеялись.
– Всё, не могу! Если сейчас воды не дадите, умру. Ещё в автобусе пить хотела, – сказала я ей.
– Пожалуйста, пейте, пейте, – она открыла холодильник и достала бутылку с минеральной водой, – садитесь, отдыхайте, я кофе сейчас сделаю, будете?
Естественно, я не отказалась. Пока она накрывала столик, на нём появилось сливочное масло, сыр, колбаса и хлеб, я осматривала кабинет. На стене висело множество фотографий. Но моё внимание привлекла одна из них. Старенькая чёрно-белая общая отрядная фотография с поломанными от старости уголками.
– Откуда она у вас, Елена Николаевна?
– Вот я, – она показала пальцем на девочку в пионерском галстуке с чёлкой и завязанными двумя хвостиками, – мой последний приезд в лагерь на отдых.
– А вот я! – я указала пальцем на своё изображение на фотографии, – тоже в последний раз пришлось мне здесь побывать.
– Надо же! Я поняла, что мы обе из этих пенатов, но думала, отдыхали с вами здесь в разное время. А мы оказывается, даже в одном отряде были! Давайте на «ты».
Лена открыла бутылочку сухого вина.
– За такую встречу, – сказала она, – грех не выпить.
– Я за! Но возвращение в детство давай обмоем коньяком, – сказала я и достала оставшуюся бутылку с «Otard» и коробку конфет.
– Так давай эту опорожним, конфискованную у Печкина! – засуетилась она.
– Нет! Вдруг ещё к тебе кто-то нагрянет из детства? Меня вспомните. Давай, за встречу.
Выпив кофе и пригубив коньяк, мы с Леной пошли на экскурсию по лагерю.
– А помнишь наши палатки? А старая столовая? Кормили нас на убой! – вспоминала я, осматривая красивые корпуса на месте наших щитовых палаток.
– Да, а как нас взвешивали по прибытии и убытии из лагеря? Кто не
поправлялся, отправляли в санчасть на поправку! А походы на сопки? А нашу отрядную песню «А я еду, а я еду за туманом…», – запела Лена.
– «За туманом и за запахом тайги…» – подпела я ей, вспомнив, как мы маршировали под эту песню.
– Где-то здесь была библиотека, а рядом росло кизиловое дерево. Я его ещё зелёным обрывала, – в последний раз я была на первом потоке в июне, когда на раскидистом старом дереве только появились длинненькие бархатные кислые ягодки кизила, – а около наших палаток терновый куст рос? Помнишь? А его вяжущие во рту ягоды? Все девчонки обходили стороной колючий куст, кроме меня.
– Всё, я вспомнила тебя! Ты кислятину любила! Это я тебя всё спрашивала, как ты ешь эти ягоды! А ты даже не кривилась! Точно, ты ещё всё с книжками ходила, всё читала! – обрадовалась Лена, вспомнив меня.
– А помнишь, как прощались? Все писали пожелания друг другу на пионерских галстуках? – продолжала свои воспоминания Лена.
А у меня защемило в горле от ностальгических слёз, – в автобус заходить не хотели, – Лена тоже взгрустнула.
– Ещё бы не помнить! Мой пионерский галстук не сохранился, я так плакала! Бабушка плохо видела, подумала, что он грязный, взяла и постирала его. Для меня это стало трагедией. На нём была надпись первого моего тайного воздыхателя. Помнишь Лёшку Журавлёва? А! Не важно, – я махнула рукой.
Показав мне все достопримечательности лагеря, Лена решила накормить меня обедом.
– Марго, когда ещё так встретимся? Пошли ко мне в кабинет, сейчас лагерь пустой, но для обслуги наш повар готовит. Поболтаем ещё? Душу отведём.
Лена позвонила на пищеблок, и вскоре нам принесли в металлических сотках горячий борщ, поджарку с картофельным пюре, овощной салат.
Потихоньку, по-русски под борщец и воспоминания, мы умяли небольшое, но качественное содержимое бутылки. Разговаривали без остановки. Столько оказалось тем общих, близких, словно мы дружили с Леной все эти годы. Воспоминания набирали обороты и касались не только нашего пионерского лета, но и семейных отношений. В перерывах между беседами Лена меня спрашивала:
– А чего он тебе написал на галстуке?
– Кто?
– Как кто? Лёшка Журавлёв.
– Да сдался он тебе! – отвечала я.
– Ты, когда уезжаешь? – спросила она.
– Завтра.
– Не уходи. Так сидим хорошо. Оставайся, я тебя устрою здесь, и я останусь или хочешь, ко мне пошли? Наболтаемся. Я тебе ещё не всё рассказала, – жалобно просила расслабленная Лена, – а ты чего приехала? Специально с детством встретиться?
– Да нет, мне нужна Надежда Ивановна Озерова, она живёт на улице Подводников, – ответила я ей.
– На Подводников? Тётя Надя? Знаю её, через два дома моя бывшая свекровь проживает. Ты знаешь, у тёти Нади сын без вести пропал. Ты по его душу?
– Какой сын? У неё есть сын? Как пропал? Когда? – удивилась я.
– Как какой? Родной сын. Сашка и …. – А да ладно! Бедная женщина. Муж её, дядя Витя, умер давно. Я часто с ним ездила в Ростов. Знаешь, удобно и безопасно, когда сосед водитель междугороднего автобуса. А Сашка несколько лет назад с украинской командой устроился на какое-то судно, турецкое что ли, сейчас все в Турцию бегут. Как раньше, помнишь «Бег» Булгакова? «От Стамбула до Константинополя» – и Лена стала напевать знаменитую американскую песню, выстукивая ладошками в такт мотиву по крышке столика.
Эта песня, конечно, к Булгакову не имеет никакого отношения. В принципе, как и к Стамбулу, потому что посвящена она переименованию Нью-Амстердама на Нью-Йорк. Но мне тоже очень нравится этот знаменитый мотив и, подпевая Лене, я не стала пока акцентировать её внимание на теме сына соседки.
Решив воспользоваться предложением остаться на ночь на территории лагеря, кстати, очень удачно решив, потому что коньяк и на мне показал свою ударную силу, я подумала, что после заваренного и выпитого кофе надо подробней разузнать всё о неожиданно появившемся для меня сыне Надежды Ивановны. И как мне сразу в голову не пришло, что, возможно, у Люды есть сводный брат или сестра? Наверное, потому, что сама Люда никогда не упоминала о нём. Лена взяла в руки пустую бутыль из-под коньяка и, покрутив ее, открыла коньяк, недошедший до Дмитрича.
– Ритуль, мы ещё столько не рассказали друг другу, – она постучала пальцем по бутылке, – уговорим? Ты не подумай, я не пьющая. Да и не с кем так по душам посидеть, выговориться. У меня есть всё на любой вкус. Может, ты что другое хочешь выпить? – она открыла встроенный в стену шкафчик, где действительно красовались бутылки разного калибра и с разным содержимым, от виски до сухого вина различных марок.
– Дарят и покупаю. Ты же помнишь ещё, надеюсь, как у нас на юге? Чтобы что-то достать, пробить помимо денег, без презента не обойтись. Вот и держу.
– Понятно. Не будем мешать продукт, – успокоила я ее, подумав, что действительно надо ещё о многом поговорить, выяснить. Сделав крепкое кофе, я спросила у Лены ещё раз о Надежде Ивановне. Кофе Лена не стала пить, глотнув ещё коньяку, она продолжила рассказ.
– Я что говорю, Ритуль. С первой женой он развёлся давно. А вторая законная… Нет, ты всё-таки скажи, что он тебе написал на галстуке? – я поняла, что нам срочно необходимо проветрится.
– На каком галстуке? Не морочь мне голову. Пойдём к морю спустимся, а то у вас тут все входы выходы закрыты и к морю не пробиться, – я накинула на Лену лёгкую ветровку.
Пока она складывала в пакет коробку конфет, пару бананов, коньяк и два бокала из толстого стекла, я поверх брюк и водолазки накинула вязаное пончо.
– Всё должно быть цивилизованно. Встреча друзей через…Рит, через сколько лет? – уже невнятно бормотала Лена, закрывая на ключ свой кабинет.
Считая прошедшие годы, шатаясь, и поддерживая друг друга, мы двинулись по проложенным ровным дорожкам к выходу из лагеря. Вспоминая то наш массовый отрядный побег на дикий пляж, то напугавшие нас до смерти учения пограничников в проливной дождь июньской ночью, то последний прощальный костёр, мы, совсем уже не молодые и не совсем трезвые, можно сказать, даже совсем не трезвые пионерки, добрались до лагерного пляжа. Спустившись вниз к морю, мы расположились на старом поломанном лежаке. Пока Лена закусывала бананом ещё один глоток мягкого, но крепкого коньяка, я подошла совсем близко к морю. Опустив руки в холодную воду, я не успела отскочить от набежавшей большой волны, которая окотила меня до колен и искупала своими брызгами. Морской душ совсем отрезвил мой любопытный разум.
– Что-то я ничего не пойму. Неужели вторая жена отца Людмилы ради наследства падчерицы затеяла всю эту канитель с отравлением. Люда вернулась в Геленджик зимой. Может, мачеха разыскивала падчерицу, нашла её раньше? А зачем травить? Так заказала бы её, как Клара заказала Никиту. Всё, Маргарита Сергеевна, надо привести Лену в чувство и узнать всё подробней, – думала я, наслаждаясь вкусным запахом моря.
– Лен, так кем тебе приходится, Лёшка?
– Лёшка? Мой муж. Бывший. Но моя свекровь, разумная женщина. Она знаешь, что говорит? Она говорит, что первая жена от Бога! Вот! То есть это я. Поняла? А остальные…– она выразительно махнула рукой.
– Так вы развелись?
– Это он со мной развёлся, а я с ним нет!
– То есть как это? Что-то я тебя не поняла.
– А вот так! Он, дурак, развёлся, а я в душе… понимаешь, – я поняла, что Ленка дошла до кондиции и что с выпивкой надо завязывать.
– Не поняла она…– пьяно бормотала Лена, тщетно пытаясь забросить камушек в волны Чёрного моря, – ты и не поймёшь! Ты знаешь, кто для меня Лёшка? То-то! Понимаешь, я от Бога! А эта… вторая, молодая, прости, с…ка, и забыть забыла о нём! А я верю, что он жив! Я жду и буду ждать его до смерти! Потому что всегда любила и люблю его. Вот ты мне скажи, что он тебе написал на галстуке?
– Лен, давай с коньяком завязывать, что-то я тебя не понимаю. Причём здесь тётя Надя, вторая молодая с…ка и кого ты любишь и ждёшь и что ты привязалась к моему пионерскому галстуку?
Но Лену основательно развезло и от выпитого, и от тоски на сердце и тяжести на душе, она закрыла лицо руками и разрыдалась навзрыд. Намочив носовой платок в морской холодной воде, я протёрла лицо плачущей женщины. Шум моря, удары волн о берег заглушали плач и несвязную речь Лены. Я села на лежак, положила её голову к себе на колени и, как могла, успокаивала её.
– Поплачь, поплачь. Не держи боль на сердце. Всё будет хорошо.
– Маргош, когда это хорошо настанет? Не успела оглянуться, и уже старуха.
– Ты чего? Какая ты старуха? – пыталась я её успокоить.
– Какая? Такая! Ты только вышла на пенсию, а я уже год как пен-сио-нер-ка…, а счастья как не было, так и не-е-е-т, – с обидой в голосе заливалась Лена.
Морская свежесть привела нас в относительный порядок. Тёплый вечер окутывал приятной негой с головы до ног, и мне совсем не хотелось входить в душное помещение.
– Всё, Марго, поехали ко мне. Никаких возражений не принимаю! Посиди здесь, я сейчас сбегаю за твоей и своей сумкой. Я быстро, – сказала мне новая подруга и скрылась за воротами лагеря.
Я ждала возвращения Лены и думала, что как сложна и интересна жизнь. Пути судеб разных людей на каком-то повороте жизни пересекаются, совмещаются, сматываются в клубок и переплетаются в истории с разным концом, счастливым, несчастливым. Вот не встретились бы мы с Людой, не связала бы меня жизнь с Машей, Вадимом, Леной и со многими ещё людьми. Не попала бы я ещё раз сюда, в этот славный город, на берег чудного Чёрного моря.
– Маргош, заждалась? Я быстренько навела порядок на столе, торопилась. Ты не замёрзла?
Остановив частника, Лена назвала адрес, и через несколько минут мы были в её квартире.