Был ли Шенраб Заратустрой?

Размышления о связи Тибета с Древним Ираном

Более десяти лет назад мне попала в руки удивительная книга Б.И. Кузнецова “Древний Иран и Тибет (история религии Бон)”, впервые изданная в Санкт-Петербурге в 1998 году. Хотя тогда я совсем не интересовалась Тибетом и абсолютно ничего не знала про религию Бон, идеи этой книги показались мне новыми, увлекательными и правдоподобными. Заслуживает внимания и судьба автора книги – советского востоковеда-буддолога Бронислава Ивановича Кузнецова (1931-1985), его книги и монографии не были изданы при его жизни, сам он постоянно подвергался критике со стороны маститых ученых за попытку отстоять свои научные позиции, гипотезы и выводы. Что же так возмущало ученый мир в исследованиях Б.И.Кузнецова? Сразу ли сам ученый пришел к столь сенсационным выводам?

Начнем все по порядку, Б.И. Кузнецов  был достойным продолжателем классической российской буддологии, той ее ветви, что связана с исследованием духовного и культурного наследия Тибета. Он закончил отделение китайской филологии ЛГУ в 1956 году, параллельно изучил тибетский язык и вскоре стал бессменным преподавателем тибетского языка в ЛГУ, возглавил единственное в стране отделение тибетской филологии на восточном факультете ЛГУ. Образование синолога и знание тибетского языка позволило ему приступить к исследованию исторической литературы Тибета. Тибет навсегда стал главной темой его исследований, ему Кузнецов посвятил около тридцати статей.

Однако с годами научный интерес Кузнецова сильно сместился, его заинтересовал Древний Иран. Его старшими коллегами по научной работе были известные ученые востоковед и филолог Б.И. Панкратов и историк Л.Н. Гумилев. Два человека, абсолютно разные по характеру, научным интересам и стилю исследования. Панкратов – строгий филолог, Гумилев – научный романтик и увлекательный писатель-историк. Именно Гумилев заинтересовал Кузнецова сравнительной культурологией и историей.
Кузнецов обратил свое внимание на проблему генезиса тибетской культуры, взаимоотношения буддизма и религии бон, а главное на происхождение бона. В итоге Кузнецов обосновал концепцию персидского происхождения бона. Вот как он пишет об иранских корнях бона: “Главные боги Шенраба (основателя бона) – это Ахурамазда, Митра, Астарта (Анахита), наряду с которыми существует множество других более мелких божеств. Поэтому у нас есть основание назвать эту религию традиционным маздаизмом, так как, во-первых, в ней центральное и главное место занимает царь бытия Ахурамазда, и, во-вторых, поскольку эта религия связана с традиционными древними культами самых разных богов”.

Принципы древней традиции бона не выражены в привычных философских категориях, они нигде не сформулированы в отчетливом, структурном виде. Их нужно было по каплям собирать из текстов, из молитв, из описаний ритуалов и славословий бонским богам, наконец, из бонской мифологии. Чтобы прийти к определенной концепции, нужны были факты и научное предвидение. Факты представили сами тексты по тибетской истории и бону, научного дерзания и мышления Кузнецову было не занимать. Но в основе всего – научный поиск и кропотливый труд переводчика. Поразительна широта и глубина источниковедческой базы Кузнецова. Для обоснования своих выводов он привлек целый комплекс источников по бону. Многие из них были прокомментированы и переведены им впервые. Они, как показал автор, являются во многом извлечениями из еще более древних и заслуживающих доверия источников.

Методический анализ позволил Кузнецову обнаружить место возникновения религии бон. Автор, сопоставив тибетские источники с другими, пришел к выводу, что родиной творца Великого Бона Учителя Шенраба может быть только Иран! Какое сенсационное и неожиданное заявление. Но скрупулезный анализ древней географической карты из тибетско-шаншунского словаря, составленной более двух тысяч лет назад, привел его именно к такому выводу. Разобравшись в сложной семантике географических названий, несмотря на то, что они относились к глубочайшей древности, Кузнецов отождествил их с местами, хорошо известными из древней истории и географии. Древняя карта была расшифрована и использована как ключ к тибетским источникам по бону.

Основателем религии бон считается некий Шенраб (совершенный жрец), родом из страны Олмо. Так как название Олмо было непонятно многим тибетцам, то авторы поздних бонских сочинений считали своим долгом пояснить, что Олмо и Персия – это одна и та же страна.

Вторым ключом стало определение местоположения столицы древнего Ирана – города Пасаргады, расположенного в самом центре архаичной страны. Согласно древней карте, к северу от него располагалась священная девятиэтажная гора боннской свастики Юндрун-Гуцег, имевшая прямое отношение к культу солнца, огня и света. В центре Пасаргад находилась гробница царя Кира – основателя персидской монархии. В тибетских текстах Пасаргады называются дворцом, который входит в состав города (или поселений), именуемых Янпачан. Форма названия Янпачан тибетизированная, но она может соответствовать только царству Аншан (Анчан), правитель которого Кир II основал персидскую державу Ахеменидов. Так как столицей (дворцом) Ирана в тибетских текстах называются только Пасаргады, то, следовательно, эти называния могут относиться только к эпохе Ахеменидов (VI-IV века до н.э.).

Наиболее интересным тибетским сочинением по истории древнего мира Кузнецов считал “Биографию Шенраба”. Это сочинение принадлежит к числу канонических бонских книг, т.е. сутр (поучений), что предполагает в качестве автора если не самого учителя Шенраба, то, во всяком случае, его ближайших учеников. Бонская  тибетская традиция утверждает, что “Биография Шенраба” в основных чертах сложилась в стране Олмо (Иране) и передавалась из поколения в поколение учениками и последователями Шенраба. Первоначальный текст биографии был написан финикийским, т.е. арамейским письмом, которым пользовались в стране Олмо. На тибетский язык она была переведена с шаншунского языка, который когда-то был распространен в северных районах Тибета. В пользу иранского происхождения “Биографии Шенраба” свидетельствует зороастрийское сочинение XIII века “Заратушт-намаг”, составленное Заратушт-и-Бахрамом, последователем учения Заратустры.

В первой главе своего сочинения, представляющей биографию Заратустры, автор говорит, что видел книги на пехлеви, в которых излагаются события мира, деяния и поступки предков. При этом ссылается также на устную зороастрийскую традицию. В “Книге Заратустры” есть один эпизод, который в биографии самого Заратустры не играет особой роли, но зато является центральным в биографии Шенраба – это рассказ о битве армий севера и юга. Стоит отметить, что мотив о южной армии демонов сохранился также в манихейской литературе, где он, правда, не имеет отношения к Заратустре. Но все это, дает возможность сделать вывод, что обе биографии и Шенраба, и Заратустры восходят к не дошедшим до нас иранским сочинениям. При этом можно допустить, что тибетская версия является более древней, поскольку реальное историческое событие, война армий юга и севера, изображается в “Книге Заратустры” в мистическом духе. Вероятнее всего, что “Биография Шенраба”, как и “Заратушт-намаг”, восходит к неизвестным для нас пехлевийским источникам. В пользу этого предположения говорит название Рима, встречающееся в “Биографии Шенраба” в форме “Кхром” (Пхром), которое ближе всего подходит к среднеперсидскому языку.

Древние тибетские традиции, как бонские, так и буддийские, единодушны в том, что основатель религии бон был родом из Ирана, а сама религия бон в своем первоначальном виде берет начало из той же самой страны. Если Шенраб – лицо историческое, и если он действительно играл большую роль в событиях Ирана VI века до н.э., как об этом говорят тибетские книги, то можно надеяться, что о нем сохранились какие-то сведения на Ближнем и Среднем Востоке. Имя Шенраб в переводе с тибетского языка означает Совершенный Жрец. Его подлинное имя Дмура, встречается в бонских книгах на шаншунском языке. Есть основания полагать, что это же самое имя, хотя в другой транскрипции, дает тибетский историк Таранатха в своей “Истории буддизма” (1608 год), основанной на индийских источниках, когда говорит о персидских учителях (пророках) и религиях, ими основанных.

Учитель Шенраб проповедует бонское учение, состоящее из трех разделов. Эта троичность понимается состоящей из тела (то есть действия), речей или слов, и души (духа), с помощью которых совершается обращение к истинной вере. Шенраб проповедовал идею, о необходимости всех людей понять, что все они, где бы они ни жили, кем бы они не были, верят в одних и тех же богов. Поклонение богам, согласно учению Шенраба, одна из основных обязанностей верующего. Один из главных обрядов бонской религии – ритуальные омовения, которые совершаются каждый раз, когда происходит какое-нибудь радостное или значительное событие. При этом, омовения (очищения) понимаются не столько в физическом, сколько в духовном смысле. Помимо воды очистительной силой обладает также огонь. Остальные обряды, установление которых приписывается Шенрабу, также являются характерными почти для всего Ближнего Востока. Это украшение дерева и поливание травы водой (этот ритуал особенно любим в Месопотамии), прикладывание ладоней рук ко лбу и сердцу.

Обряд поливания травы водой, несомненно, мог появиться только в жарких и засушливых странах, в которых вода и зелень символизируют жизнь. О существовании этих обрядов в Тибете ничего не известно. В тибетских источниках разного времени ни разу не встречаются даже намеки на подобные обряды. Очевидно, что они зародились за пределами Тибета. Согласно пророчеству самого Шенраба в будущие времена продолжительность жизни людей будет сокращаться. Причина заключается в том, что люди не смогут избавиться от пороков и страстей, поэтому они будут неуклонно деградировать. Когда продолжительность жизни людей сократится до десяти лет, тогда появится последний учитель, которого будут звать Любовь, его приход очистит человечество и приведет его в Золотой век. Эти идеи также очень созвучны приходу последнего Саошианта (Спасителя) в зороастризме. В индуизме ждут прихода последнего аватара под именем Према Баба (према в переводе с санскрита – высшая, божественная любовь).
 
Мысли Кузнецова показались мне очень интересными. Помимо книги “Древний Иран и Тибет”, я купила еще одну его книгу “Бон и маздаизм”, изданную в СПБ в 2001 году. Сделала в обеих книгах пометки на полях в интересующих местах и благополучно о них забыла.

Вновь вспомнить о Кузнецове и его теории о связи Древнего Ирана и Тибета мне пришлось лишь летом 2010 года. Подруга из Омска пригласила меня к себе в гости на юбилей, загадочно добавив, что празднование её дня рождения совпадает с визитом в Омск одного из известнейших мастеров бона, и он также в числе приглашенных гостей. Хотя я оказалась в Омске раньше приезда мастера бона, и мы с подругой встречали его на вокзале, а потом занимались оргвопросами, связанными с его визитом, но в постоянной спешке и суете я его толком даже не разглядела. Отметила про себя, что это тибетский монах, доктор очень приятной, располагающей к себе внешности, с большим вниманием и душевным теплом общавшийся с пациентами, приходившими к нему на прием, остальное время он в основном всегда молчал, либо вполголоса читал тибетскую мантру. Это был  мастер традиции бон, тибетский доктор Геше Ринчен Тензин, который ездит в Россию с 2004 года.

Весной 2005 года я прочитала в одном из московских журналов интервью с ним, где Ринчен Тензин так просто и четко сформулировал цели и задачи тибетской медицины, почему она во многих случаях более эффективна, чем западная медицина, что эта небольшая заметка произвела на меня неизгладимое впечатление. На многих лекциях и встречах, что мы проводили с тибетскими монахами, я цитировала мудрые мысли из той небольшой публикации. Поэтому, когда мне представился шанс лично познакомиться с Ринчен Тензином, я с радостью этим воспользовалась. К 2010 году у меня уже был приличный опыт общения с тибетскими монахами, так как с 2005 года я стала принимать участие в организации тура тибетских монахов по городам России. Я уже общалась со многими выдающимися тибетскими философами и мистиками, не только в России, но и в Индии, Непале, Тибете. Но день рождения подруги в Омске запомнился именно встречей с Ринчен Тензином и его поведением. Если обычно тибетские монахи, попавшие на подобные мероприятия, стремятся к уединению и душевному покою, так как наши праздничные эмоции и настроения тяжелы для их очищенных мыслей и чувств, то здесь все было совсем по-другому. Конечно, Ринчен Тензин не ел шашлыков и не пил вина, но он и не изолировался от окружавшей его действительности, он с большим интересом и любопытством наблюдал за всеми присутствующими. И хотя сам не владел русским языком, но по его лицу было видно, что он прекрасно понимает все беседы и само действо, что проходило вокруг него. Его неподдельно живой интерес вызывали реакции людей, их реплики, мимика, было ощущение, что он не сторонний наблюдатель, а живой участник происходившего вокруг, пытающийся понять спектакль под названием жизнь. Внимательно понаблюдав за ним еще пару дней, я поняла, что этот человек видит и воспринимает окружающее гораздо тоньше и чутче, чем мы. Мне захотелось познакомиться с ним поближе, и судьба подарила мне этот шанс, в свой следующий приезд в Россию Ринчен Тензин посетил Пермь.
 
Во время его визита в Пермь переводчик сразу поразил меня вопросом, что Ринчен Тензин ищет параллели между культурой Древнего Тибета и России, собирает пословицы, поговорки, как ключ к душе народа, сравнивает орнаменты древних вышивок и наскальных изображений. И ближайшие выходные мы решили ехать на север Пермского края в Чердынь и Соликамск, где сохранилось много древних, дохристианских артефактов и молитвенных камней народов Северного Прикамья. Мы посетили два музея в Чердыни, где собраны все эти находки, долго изучали макет часовни, построенной вокруг священного кедра, которому поклонялись местные племена за 300 лет до прихода христианства. Ринчен Тензин сказал, что в Гималаях и в Тибете много подобных священных деревьев, которые называются не иначе как “первый храм”. Мы посетили места на высоком берегу Вишеры, где были древние стоянки вогулов, полакомились в лесу поспевшей черникой и брусникой. Поездка прошла замечательно, и очень понравилась Ринчен Тензину. Правда как он признался позже, то, что он искал, параллелей в традиции бон и русском народном искусстве здесь в Прикамье он не встретил, в отличие от Омска, где в доме народного творчества он нашел аналог плетения орнаментов с созданием бонской мандалы намка, и в расположении цветов, и в символике. Но Ринчен Тензин потрясающе растолковал нам орнамент рисунка одной из древних пещер на Вишере, оставленного первобытным человеком. Когда мы рассматривали фото, то никак не могли понять, что за странные, удлиненные фигуры присутствуют в орнаменте на камне, то ли люди, то ли звери. Надпись под камнем тоже ничего не объясняла, она, как всегда гласила “зооморфные фигуры”. Ринчен Тензин впервые видевший это изображение нам легко и просто его объяснил, даже самим стало смешно, как мы сами до этого не додумались. Причем здесь зооморфные фигуры и ящеры, которых видят в древних петроглифах наши учёные, когда все ясно и понятно. “Вот лиса, она встала на задние лапы, скрываясь от охотника, она пытается спрятаться за дерево. Вот и охотник, его тело изогнуто в полете за каменным топориком, брошенным в сторону лисы” – объяснял нам Ринчен Тензин. После его рассказа картина ожила, мертвый камень пришёл в движение, казалось, его голос воскрешал события, произошедшие здесь десятки тысяч лет назад. Ринчен Тензин рассказывал так, будто сам видел картину и события, запечатленные древним художником в камне.

В Соликамске, в небольшом магазинчике при музее, Ринчен Тензина привлекли куски каменной соли, продававшиеся как сувениры. Он стал расспрашивать у нас и у продавца про свойства каменной соли, какая она на вкус кисла, горькая или соленая, каким действием обладает, дает жар или холод человеческому телу. Сама постановка и формулировка вопросов нас уже привыкших к ним, ничуть не смущала. Продавец  магазина замер и онемел от неожиданности. Похоже, его ощущения были подобны тем, как если бы старик Хоттабыч пришел в магазин и стал покупать электрическую лампочку. Наверное, он задавал бы подобные вопросы, а мы не знали, что на них ответить, ведь эти вопросы затрагивают суть вещей. К примеру, суть электричества и как оно проявляет себя в лампочке, мы с этим явлением встречаемся повсеместно, но никогда не задумываемся, за счет чего это происходит, и какова природа электричества. Придя в себя, продавщица  находчиво предложила позвонить её знакомому, местному научному светилу, ученому-химику из Березников. Она решила, пусть поговорят между собой как специалисты, химик уж точно сможет понять, что тибетскому доктору надо. Телефонный разговор с кандидатом химических наук до сих пор не могу вспоминать без улыбки, химик сразу стал оперировать терминами, какой процентный состав калия, натрия, магния и других составляющих доктору нужен в соли. Ученый обещал подобрать нам нужный экземпляр каменной соли и даже переслать в Пермь. Переводчик пытался объяснить ученому-химику: “Вы понимаете, тибетский доктор не знает, что такое натрий, калий и т.д., он таблицу Менделеева в жизни в глаза не видел, постарайтесь ответить на его вопросы по свойствам каждого вида соли – кислый, соленый, горький, теплый, холодный, сухой, влажный, тогда он сможет выбрать то, что ему надо. А еще лучше ему в руках подержать каждый образец, почувствовать внутренние ощущения”. Через пару минут такой беседы кандидат химических наук в негодовании бросил трубку со словами: “Что вы мне голову морочите, что это за доктор такой, который не знает таблицу Менделеева, какое право он тогда людей лечить имеет!” В итоге мы договорились с продавцами, что Ринчен Тензин может подержать в руках все куски каменной соли и даже попробовать их на вкус. Он выбрал один маленький, ничем не примечательный камушек соли и очень сокрушался, что такого объема соли, если растолочь его не хватит даже на недельную порцию лекарства, так что не сможет он определить эффективность уральской каменной соли как составляющей тибетского лекарства. Звонить химику и просить большой камень такого-то цвета, с такими-то крапинками, мы не решились, он явно воспринял бы нас за умалишенных. А жаль, так бы может в тибетской медицине появилось новое лекарство, куда входила бы как составляющая уральская каменная соль.

Вечером, когда мы уже вернулись в Пермь, сидели на кухне, пили чай, переводчик дал волю своим чувствам и стал откровенно смеяться и над ученым-химиком и над тибетским доктором. Вдруг на кухню бесшумно вошел Ринчен Тензин, во время беседы он был в дальней комнате и не мог быть привлечен звуками смеха. Не зная языка, он сразу понял, что речь шла именно о нем. Тот взгляд Ринчен Тензина я не забуду никогда. Именно таким взглядом взрослые смотрят на сильно расшалившихся детей, которые в пылу запальчивости и хвастовства говорят, что могут все и ставят себя выше взрослых. Ринчен Тензин смотрел на всех нас таким же мудрым, всепрощающим взглядом. С легкой улыбкой он сказал: “Надо мною смеетесь? Но что стоят все ваши знания? Как они могут улучшить вашу жизнь и жизнь окружающих вас людей?” Потом, помолчав немного, тихо добавил: “То, что знаю я, вам в этой жизни не узнать никогда. Но эти знания стоят того, чтобы поиску их посвятить свою жизнь. Ваши знания в большинстве своем поверхностны и иллюзорны”. Сейчас я часто задумываюсь над его словами, а главное тем, как он их произнес, во всем его голосе чувствовалась внутренняя сила человека познавшего истину.

А все наши знания – физика, химия, математика – могут ли они как-то улучшить нашу повседневную жизнь и жизнь наших близких? Что толку, что я знаю из школьного курса слова натрий, калий, магний и значки, которыми они обозначаются, но я ведь не знаю истинной сути этих элементов, не знаю, что за ними стоит в реальной жизни. Так что, может, стоит начать искать иные знания? Те, постижению которых тибетцы посвящают всю свою жизнь, и которые могут принести реальную помощь тебе и окружающим.

О Ринчен Тензине можно еще много писать. Он продолжает приезжать в Россию, лечить больных, читать лекции по тибетской медицине, обучать тибетской йоге и тибетскому массажу. Когда меня просят дать краткую характеристику ему, я не задумываясь, говорю: “Он всегда разный”. Обращаясь к нему с вопросом, абсолютно не знаешь, какой ответ или реакцию с его стороны встретишь. Это и привлекает меня в нем больше всего. Ведь постоянно меняться, быть непредсказуемым – это характерная черта всех мистиков. А главное, благодаря Ринчен Тензину я смогла хоть немного понять, что такое традиция бон, прикоснуться к ее тайне.
 
Когда Ринчен Тензин второй раз был в Перми, я вспомнила про книги Кузнецова, сделала выписки наиболее интересных и важных моментов, подтверждающих зарождение бона в Иране, и попыталась получить его комментарии на эти тексты. Что касается цитат из бонских текстов, приведенных Кузнецовым, да, Ринчен Тензин с ними согласен, он знает, что некоторые западные исследователи размещают легендарную страну Олмо на территории современного Афганистана или Памира. С цитатами из священных текстов он согласен, а вот с их трактовкой Кузнецовым нет. Он не верит, что Шенраб и Заратустра одно лицо. Может это моя ошибка, я показала ему портрет Заратустры, привезенный из зороастрийского колледжа в Бомбее. Там Заратустра круглолицый, розовощекий, в белых одеждах и начищенных до блеска черных ботинках. Острый взгляд и критичный ум Ринчен Тензина смутили именно эти черные ботинки. Он спросил, разве у древнего пророка могут быть такие ботинки как в рекламе известной индийской обувной компании Bata? Посмотрев на этот портрет, Ринчен Тензин сказал: “Нет Шенраб не такой”. Да и Заратустра, на мой взгляд, мало походил при жизни на этот портрет.

Наша беда, что у нас нет других более одухотворенных изображений Заратустры, как нет и фото предметов его эпохи, ведь ученые до сих пор так и не пришли к единому мнению, когда точно жил пророк Заратустра: девять, пять или полторы тысячи лет назад. Это абсолютно разные эпохи, разные традиции, разные культуры. Мы договорились с Ринчен Тензином, что продолжим обсуждение этой темы позже, когда он привезет “Тибетско-шаншунский словарь” и книгу Зермиг, те первоисточники, на которые в своих исследованиях ссылается Кузнецов. Если на руках будут книги, то можно сравнить правильность цитат, перевода Кузнецова и логически проследить, как строились его гипотезы. И тогда, читая эти древние тексты, может Ринчен Тензин своей интуицией и знанием сможет проникнуть в завесы древней тайны. Ведь если следовать его логике, ничто в умах людей не возникает случайно, и если эта идея о том, что бон произошел от зороастризма, родилась у Кузнецова, значит, ее отблески он почерпнул из источника единого, вечного знания. Ринчен Тензин пообещал мне в следующий приезд в Пермь привезти бронзовую статуэтку Шенраба, чтобы у меня была возможность помедитировать над ней, самой поразмыслить над вопросом одно и то же лицо Шенраб и Заратустра или нет. Так что будем ждать, как будут развиваться события дальше, откроет ли нам завесу этой тайны будущее. 

                Июнь 2012 г.


Литература

1) Кузнецов Б.И. Древний Иран и Тибет. (История религии Бон). СПБ. Изд-во “Евразия”. 1998.
2) Кузнецов Б.И. Бон и Маздаизм. СПБ. Изд-во “Евразия”. 2001.
3) Митра – владыка рассвета. Минск. АСТРА. 2000.