Глава 3 Чужие близкие

         Когда весна придёт, не знаю,
         Пройдут дожди, сойдут снега,
         Но, ты мне улица родная
         И в непогоду дорога.
              Фатьянов А. И


        В единственном месте среди городской суеты вспоминалось Анюте Дубовицкое — далёкая и близкая родная Русь. Не среди театра или базара, а среди тихой берёзовой улицы с деревенскими домами. Любимая Анютина улица — Западная. Широкая, зелёная, родная.
        Возле коричневого с зелёной крышей дома, под белыми окнами — две высоких берёзы. Перед серыми воротами —молодая, кудрявая. Бежевый каменный забор с белым овальным верхом ограждает двор. Мокрый сырой асфальт ведёт к серой калитке. Тоненькими струйками стекают вниз её дождливые холодные капли.
        Анюта заходит во двор. Не защепляет калитку — придёт скоро бабушка. Возле окон, выходящих на улицу цветут "Осенники". Справа через забор виден высокий соседский дом. Заходит к крыльцу, под козырёк, стучит в металлическую, коричневого цвета, дверь.
       Дёргается золотого цвета опущенная дверная ручка. Открыла невысокая приятная бабушка, лет восьмидесяти. Серые короткие волосы её зачесаны за уши, только на висках несколько седых прядей смотрят в стороны.
       В чертах лица её несколько угадывались белорусские черты. Круглое загорелое лицо её, с румянцем щёки, большой востренький нос опущен к тонким поджатым губам. Сутоловатая, худенькая фигура её облокотилась к жёлтой стене. Сложены рабочие, загорелые руки.
       Улыбаются крупные голубые глаза из-под седых бровей. Смотрят доверчиво, но с какой-то детской шкодой, добрым огоньком. Лицо её казалось родным, давно знакомым.
      Незамысловатен наряд её. Чёрная рубашка с красными полосками, чёрная юбка, на ногах вязаные тапочки-черевички.
—Здравствуй, Рая. — Анюта складывает тяжёлый мокрый зонтик.
—Здравствуй. Ну-с, заходи-с. — Рая прошла в кухню. Анюта раздевается в прихожей.
       Коричневые ковры с узором постелены в длинном коридоре. На полу светлый, кофейный паркет. Напротив двери — светлый шкаф с высоким зеркалом. Справа окно. Слева дверь на кухню. Жарко в комнатах — старается, работает котёл. Чувствуется порядок, домовитая рука хозяйки.
—Анечка, иди в зал, — приятным голосом зовёт Рая.
      Аня проходит, со вкусом обставленную деревянной мебелью, кухню. Придают уют последней самотканные половики. На светлых обоях, напротив окна, выходящего в огород и летнюю кухню, календарь с изображением Спасителя. Анютка перекрестилась.
       В залу сделана арка. Справа дубовая мебельная стенка, виден сервиз, набор хрусталя. Слева диван, над которым в рамочке висят фотографии. Белая скатерть на дубовом столе. Дубовые с отделкой стулья стоят в ряд у стены. В красном углу под вышитым гладью рушником старинная икона Богоматери "Троеручица".
       Над столом хлопочет Рая. Придвигает к Ане ветчину, конфеты, чай. Достаёт из стенки пузатый графинчик.
—Давай по трошки, а? — предлагает она.
Много в просторечном, деревенском разговоре её украинских слов.
—Сама делала? — интересуется Анюта, прихлёбывая чай.
—Ти што, москвичи привезли. Я ти трошки.
—Ну захмелею, Рая, у тебя ночевать буду. — шутит Анюта.
—А мне што, ночуй. Сколько хочешь ночуй. Я бабе скажу твоей, чтобы ты у мене кода заночевала.
—Завтра приду, листья с тобой подметём.— Анюта придвинулась к высокой спинке стула.
—Ой, Анечка. Сколь я ужо с этими листьями, с этим огородом мучаюся. Как оно мне усё надоело. — Журчит её голосок. — Не знаю, что делать с курями, три калеки, а нема мне покою. Пастися не хочут на травке, а усё на огород бегать. Усё мне там перекопали. Горе луковые. Ну, бери, ещё. Ничего не ядишь.
—Спасибо Рая. Накормила. Напоила.
—Да ещё, накормила. Вы чуды, не ядите просто, как я. Усё наоборот. Баба твоя, что она там тебе готовить. Приходить учера и говорить: "Ой, Рая, целый день готовлю — мужика надо кормить". Засмеется Рая тонким, лёгким смехом. Ну, какой ты мужик, Анют, — продолжает она, — во у меня мужики жили: и дед, и внуки, а ты што — кожа-кости. 
Заулыбаются, хорошо на душе, ласково.
—Чуешь — калитка? Никак баба твоя идёть.
Открыла дверь — сразу чувствуется, холод пошёл в комнаты.
—Алла, ну зайди, — просит Рая в пороге.
—Устала я, Рая. Ничего не сказали путного. Аня, ну ты долго копаться будешь? Оля звонила. — грустно сказала бабушка.
—Чего? — Анюта высунулась из кухни.
—Бабушка Маня плохая, — качает головой.
—Ой, девки, ояё. Бедная Оля — мать доглядела и тётку. Надо памятник Оле за труды её поставить. Идите, я закрою. — вздыхает Рая.
—Рая, простынешь, — ворчит бабушка.
—Ой, я не как вы. Я холоду не боюсь. — защепляет калитку. — Ань, приидешь завтра?
—Приду! — кричит Анюта. — Спокойной ночи, Рая.
—Спокойной ночи, — воркует Рая.
      Провожает взглядом в темноте удаляющиеся фигуры. Ветер завертел, зашуршал по асфальту листьями. Рая пошла в дом.
       На рассвете позвонили из Дубовицкого. Бабушка Маня умерла.
       Рано утром Анютка побежала сказать Рае. Тихо на улице, свежо.
—Аня, ну вот чего ты поедешь, там будет народ, грязь. — сложив руки на кухонный гарнитур, смотря в окно, говорит Рая.
—Не могу, надо проводить её, — шепчет Анюта.
—Ой, братцы мои милые, ну что ты за девка? Была б у меня, я б и накормила чем баба сказала. — Провожая Анюту на улицу, тараторит хозяйка.
—Ладно, не обижайся, пойду — на поезд опоздаем.
—Во. На что мне обижаться. Иди с Богом. — сказала Рая.
        Стала подметать жёлтую листву. Видна полоска юбки её из-под старенькой куртки. Раньше была морской волны, теперь неизвестного серого цвета. Ловко ходят ноги, затянутые в чёрные чулки. Пошаркивают серые в чёрную полосочку галоши. Анюта ещё раз обернулась на Раину фигуру и скрылась за поворотом.
      Всю дорогу Анюта смотрела в окно поезда на мелькающие пустые поля, деревья. Вспоминались слова преподобного Варсонофия: "Жизнь — это книга. Листы её — это события нашей жизни. В нашей жизни нет ничего, что не имело бы значения. Отчего умирает младенец? Отчего живёт старец? Всё это — тайна Божия, которую мы постигнуть не можем". Переливаются золотой листвою берёзы. Ветер колышет их кудрявые ветви. Проглядывают сквозь лиственные уборы их белоснежные тонкие стволы. Опала листва у ясеней, видна нагота их серых сучьев. Неподвижные стоят клёны в оранжевой огненной своей красе. Резные красно-лиловые лапы их смотрят в голубое прозрачное небо. Серой дымкой обволокли купол небосклона ватные перистые облачка.
       "Призывает людей к Себе Господь в день, который не знают и в час, который не ведают", — думает Анна. Первый раз она встретила смерть близкого человека. Вспоминала бабу Маню и ругала себя, что не долюбила. Не согрела ласковым словом. Вспомнилось пренебрежение к ней, злочастными казались цыплята."Нет бы мне к ней прийти, выслушать. Как ей поговорить со мной хотелось, душу облегчить, а я — некогда, потом".
        Ничто не поменялось в Ольгином дворе. Ходили куры, выросли цыплята. Петух также важно махал крыльями и пел. Только опустела спальня и сиротой смотрелась лавка подле крыльца.
        Светит ласковое солнце, но холодно, не жаркие уже лучи его. Народ мешал грязь во дворе и в сапогах заходил в дом. Ольга Дмитриевна не замешана в хлопотах — читает Псалтирь при жёлтом огоньке лампады.
       На кухне хозяйничают Ольгины сёстры — Ксения с Ниной. Невысокого ростика, круглые — "печерички" зовёт в шутку их Ольга.
        Нина — простая, добрая, с маленькими глазками, нос картошкой, отражало лицо её уверенность и доброту.
        Ксения же скрывала за робостью своей гордую, не спокойную натуру. В больших масляных глазах часто вспыхивал хитрый, как у кота, огонёк. Длинный, востренький нос закруглялся у мягких малиновых губ. Светлые брови то поднимались, то хмурились. На большой лоб выбивались русые, густые волосы. Пел ласково её елейный медовый голосок. "Лисичка, — зовёт заглаза её Анюта, — как прищурит хитрый свой глаз, ну только рыжего хвостика не хватает".
        Отпевал протяжно на кладбище батюшка. Стояли все смирно, понурив головы. Плачут в концы платков бабы, вздыхают молча в землю мужички, переминаются с ноги на ногу."Верят ли они в эту жизнь безконечную, — думает Анюта, — ждут, когда это всё закончится, вернутся снова к земле, курам и свиньям".
         В зале у Ольги поставили столы с закусками. После нескольких рюмочек крепкой разговор пошёл о житейских вопросах. "Идёт всё своим чередом. Такая вот жизнь, будто и не жил человек на свете, сколько бы лет не прожил, — думает Аня, — до нас жили и после будут жить".
        В понедельник, идя в школу, казалось, что прошли не два дня, а целая вечность. Так же стоит школа, шумят ребята — продолжается жизнь.
      "Когда я умру, такое будет небо, светить будет также солнце и люди будут бежать на работу. А какой в такой жизни смысл? — Катает ручку по парте Аня. —Обязательно спрошу у Раи, она знает".
      Шли уроки. Наталья Семёновна грозилась запустить в Левшина мелом за неправильный ответ."Разве знают, что у меня на сердце, об чём я думаю? Нет, не знают, — рассуждает Аня, — Не подозревают, что ушёл от меня близкий человек. А что у них на душе? Что в душе Натальи Семёновны, какие беды, какие радости? — Сердце человека знает только Бог, — пришла к ней мысль, — всё в этой жизни не случайно. Всё по Промыслу Божию. Отчего ты не живёшь в другой среде, отчего задумываешься над тем, чего другие дети не понимают — это Тайна, Промысел Божий".
       Приходя вечером к Рае, Анюта успокаивалась. Сразу становилось всё понятно. Светло и хорошо на душе.
—Рая!
—Ух! Иди сюда. — Отзывается Рая в огороде.
       Напротив окон летней кухни —длинной кирпичной постройки, в которую входила комната, погреб, сарай для кур, слева — цветная пёстрая клумба. Справа — густой зелёный виноград, убранные грядки, два парника. Вдоль забора кусты смородины. У серых с узором ворот вишня и рябина-черноплодка.
       За углом дома сидит Рая. На старую облупленную ванну положены серые длинные доски — хорошая широкая скамья. Стоят на ней белые ведёрки, положены рукавицы, кусочек мыла приютился в черпаке. По травке ходят куры.
—Во, три калеки — три белых, две рыжих, три серых, — чертит палочкой по рыхлой земле, — куда пошла: прибью! — Кричит на курицу, идущую на клубничные кусты.
      Не любившая собак и кошек, возилась Рая с курами — единственной живностью своей.
—Рай, для чего живут люди? — тихо спросила Анюта.
—Бог так задумал, — расправляет синий фартук Рая.
–А чего умирают? — Анютка хотела поймать серую курицу, но та убежала.
—Ой, Господи, — вздыхает Рая, — все умирають и молодые, — и стала гладить палочкой траву.
—Баба Лая! Иди сюда! — кричит детский звонкий голосок.
—Что девочка? Что Женечка? — оставляет кур на Анюту, подошла к соседскому забору. Женечка стоит на качелях и просящими глазками смотрит на бабу Раю.
—Ну что ты, Женечка, сладенького хочешь?
Девочка кивает, хитро щурит свои глазки.
—Иди, дам трошки.
      Бежит Женечка, гремит калиткой, запыхавшись, забегает в кухню. Рая достала корзиночку с конфетами. Женечка съедает шоколадные, мармеладные кладёт в кармашек. Закрывая дверь, на пороге Рая спрашивает тоненьким голоском:
—Ой, Женечка, вот помру я, ти придёшь к бабе Рае на кладбище?
Кивает насупившись, исподлобья.
—А ти принесешь мне цветочков?
Женечка щурится и достаёт конфету.
—Ну, ладно, беги домой Женечка, а то мама скажет, где ты делася.
—Ну, что за девка, — подходя к Анюте, ворчит Рая, — ояё, горсть в карман спрятала. Ну, что мне делать? Я же не скажу: не дам. Приучила. Да я ничего, Аллочка мене ругаить. Говорить, мы ей даём, на што ей много.
      Рая так естественно изобразила как Женечка смотрела и съела конфеты, даже Женечкин голосок, что Анюта засмеялась, не могла сдержать себя. Да и вообще, кого только Рая не изобразит или о ком не расскажет — получалось очень похоже и здорово. Казалось Анне, что это рассказывает не чужая, а родная и близкая душа.
—Пойдём у хату, чай пить, — предлагает старческий ласковый голосок.
       Дом, который по деревенской привычке она называет "хатой", вовсе таковою не назовёшь. В один этаж: светлый, просторный, чистый. Сочеталось в интерьере его деревенское и городское. Рая захлопотала на кухне. Анюта прошла в комнаты.
       После первой залы, дверь вела в левую. Справа занавешивают окна шторы. В центре деревянная блестящая мебельная стенка. Слева зелёный диван. На столике на вышитой салфетке высокий деревянный теремок. В кресле накрытая вышитым полотенцем швейная старинная машинка.
        Одна спальня пустая, для гостей. Слева на кровати несколько игрушек, картина маслом "Три медведя". Высокие подушки в вышитых гладью наволочках накрыты тюлью. Справа шкаф с высоким в рост зеркалом. На тумбе картина "Три богатыря". Фотография молодой хозяйки и покойного хозяина. Старый, будто бы нарисованный портрет. Смотрит с голубого фона прямо и просто Рая. Тёмные волосы с укладкой, разлетаются брови, белый с узором воротничок. Только в прямом, доверчивом взгляде пронзительная грустная печаль.
        В другой спальне, Раиной, в окне видны звенящие ветви берёзы. Слева трельяж с зеркалом. В стекле шкафчика его расположены куклы. Над кроватью икона Николая Угодника, сбоку стены — ковёр. Паркетные полы также покрыты во всех комнатах пёстрыми, узорными коврами.
—Конхфеты кончаются, усё раздала, — отпивая с блюдца чай, сетует Рая, — Аня, ти пойдёшь себе кода на рынок, купи мне грамм двести.
—Хорошо. — Анюта кивнула, смотрела в окно на красно-жёлтые цветочные огни цинь, пионы, махровые бархатцы.
      Интересная у хозяйки чашка, на которой изображена бабушка и надпись "дорогой бабушке от любимых внуков", только с неё пьёт Раиса Никифоровна.
      С радостью ходила Анюта для подруги своей на рынок. За что знакомые прозвали её "волонтёр". Дети и внуки, конечно были, но хотелось сделать подруге приятное, и порадовать душу свою. Самопожертвование во имя дружбы, ради Бога, имело награду — на сердце становилось радостно. В свете, как-будто бы ничего не было счастливей румяной, улыбающейся Анюты с сумкою, направляющейся к дому дорогой приятельницы своей. Понимает, умеет она слушать Раю и дружба эта между "старым и малым" — крепкая, настоящая, любящая.
        После чаю, Рая в зале прилегла на диван, Анюта, придвинув под ноги скамеечку, расположилась у стола, покрытого белоснежной скатертью — любимое место своё. 
—Ой, братцы мои милые, — начинает беседу Рая, — Женька сёдни прибегала, я ей конхвет дала. На улице просить: баб Лая, поймай мне курочку. Я ей: Женечка, да где она у вас жить будеть, ея и кормить надо, и пасти. А она так просить, что думаю, что заплачеть счас. Пошли к курям, уловила курицу, а она боится взять её , но взяла и понесла. — Рая закрыла щёку грубою рукой, засмеялась.— приносить домой, а у них во дворе и мама, и баба, папа на работе был. Приносить курицу — баба смеётся, мама руки развела. Уговаривали ужо, принесла назад. Ой, девка, чудная, ояё.
—А я какая была? — улыбнётся Анюта.
—О, тебе как привезёть баба на улицу, ти шо ходить не умела, я водила тебя на полотенце. Поначалу же вас не знала. Спрашиваю у баб: что эта за женщина по улице с коляскою ходить? Потом она на лавочке останавливалась, познакомились, стали дружить. Но, мама с тобой редко приходила, усё баба.
—На работе мама, как и твои. Расскажи как ты сюда приехала, — просит Анюта.
—Мы приехали сюда в город из глухой деревни, — продолжает Рая, села, сложив руки на синюю юбку, — мне было сорок годов. Старший учился, средний школу заканчивал, девка маленькая была, в школу тут уже ходила. Мне свекор со свекровою приглядели этот дом. Мы купили. Бревенчатый был, коридора ещё не было, спальни тоже. И я изо всех сил старалася, усё им.
     У меня подруга работала на швейной фабрике, меня устроила. На работу ухожу: первое в холодильнике, второе найдуть, мы и коз тогда держали, и куры были. Уйду и всё. И не знаю: как они тут были, что они тут ели. Не как баба твоя, усё присмаки тебе готовить. Мать в деревне шесть лет жила и я каждый выходной к ней ездила — корова ещё была.
—Достань фотографии, — просит Аня.
Рая полезла в стенку, достала альбомы. Важно надела очки и с интересом показывает и рассказывает.
       Лучи солнечные бились в шторы, падали на фотографии, разложенные на белоснежной скатерти стола.
—Это деревенские. Мы красиво наряжались, не то что счас,— поясняет хозяйка.
       С чёрно-белого снимка смотрят красивые девушки. Рая и Лида. Одинаковые чёрные пиджачки, светлые цветастые юбки, белые носочки, чёрные туфельки. В руках по букету. На заднем фоне стена бревенчатой избы.
—А это мать с сестрою, а я тут уже замужем.
     На старших  чёрные юбки, белые рубахи, как носили в старину, Рая в центре, на ней светлая юбка-шестиклинка, виднеется платок. Лица русские, добрые, родные.
—Во как мы ходили. И, когда жизнь прошла? Живу долго, а жизни, как не видала. Плохо счас наряжаются. Конец света скоро. Вот бывает идёть кто по улице, не поймёшь: ти мужчина, ти женщина, — вздыхает Рая, — а это на фабрике. Это свадебные. Это с унуками. Это юбилей мой. Это молодая я, незамужем ещё.
      Смотрит со снимка девушка Рая тут строго, задумавшись, вверху платья три пуговицы на груди, белым узором короткий воротничок. С боку виднеется прядь волос — собранна сзади русая коса.
—А что это за бусы на тебе? — спросила Аня, показывая на фотокарточку.
—Мы их называли "крали". — А это, погляди, — Рая заулыбалась, сняла очки.
      Смотрят с фотографии три матрёшки в белых шалях с длинными кистями, в валенках — деревенские русские красавицы.
      Пришла за Анютой бабушка Алла Дмитриевна. Долго ещё были на улице баба Рая, Аня и бабушка. Дышали свежим осенним воздухом. Вырисовывались на светло-голубом небе оранжевым пламенем макушки берёз. Летали стаи галок. Анюта  остреньким концом веточки царапала на коре берёзы буквы: Р и А.