Книга длиною в жизнь. Том 3. Главы 22-23

             Глава 22.Переезд в колонию-поселение
       Однажды Митрофан в разговоре с Катериной обмолвился, что лучше будет, если они поедут жить в Чураево. Может, там опять МТС будет возрождаться, война ведь закончилась, и устроиться там на работу будет гораздо проще. Ну, если не в МТС, так в другое место, село ведь большое, гораздо больше, чем их Родыгино. И наверняка мужские руки ой как будут нужны и востребованы, ведь не все вернулись с войны. А поселиться можно будет у Клавдии Ивановны Пеговой, старой своей знакомой, у которой жили до войны. Добрая старушка наверняка не откажет, да и ей веселее будет, нежели одной быть.

       Катерина поначалу возражала на переезд, сама за эти годы вновь приросла душой и сердцем к родной деревне, да с родными не хотелось расставаться и к своей работе уже привыкла, как-никак, а в бригадирах ходит. Но обещала Митрофану подумать над этим.

  И спустя какое-то время попросила его написать письмо Клавдии Ивановне и разузнать, как у них там дела в Чураево, прежде всего с работой, и можно ли им приехать к ней жить. Через какое-то время из чураевской почты пришел возврат письма. В нем с прискорбием сообщалось, что Пегова К.И. недавно скоропостижно скончалась. Об этом написала им знакомая Клавдии Ивановны, которая в свое время училась у нее в школе.
 
      Митрофан между тем прослышал от почтового работника Атабекова Рахиля Анваровича, с которым познакомился недавно по приезде в Родыгино, когда ходил к нему получать посылки из Германии, что в Бирскую детскую трудовую колонию требуется для работы шофер. Эта колония для несовершеннолетних находилась в 12 км от города Бирска и была организована на базе исправительно-трудовой колонии № 7 НКВД БАССР. С началом Великой Отечественной войны значительно увеличилось в стране число безнадзорных и беспризорных детей, которые к тому же совершали разного рода противоправные действия, сопровождаемые и ростом преступности среди них.

   В годы войны были открыты новые исправительно-трудовые учреждения для несовершеннолетних, главными целями которых были перевоспитание детей и подростков, их приобщение к общественно полезному труду с дальнейшей адаптацией в окружающий мир. В том числе в этой связи была переоформлена и колония в Бирске. Первых таких воспитанников она приняла в конце 1943 года.

   Понятное дело, что рыба ищет, где глубже, а человек – где лучше. Вакансий никаких не предвиделось, да и какие могут быть вакансии? Даже смешно об этом думать, и Митрофан не стал откладывать свои сборы в долгий ящик и направился на следующий день в колонию, чтобы все выяснить и разузнать на месте. Правда, на этот раз поездку пришлось оплатить в деревенской кассе, председатель колхоза Сазонов Кирилл Петрович был категорически против, чтобы Митрофан покинул вообще колхоз, да еще и со всей семьей. Самому руки позарез нужны здесь в колхозе, ведь дел в деревне летом, да не только летом, невпроворот.

   А молодых, здоровых и знающих дело мужиков, да и к тому же малопьющих, совсем нет в деревне.Но кое-как все же сговорившись, Кирилл Петрович не смог отказать заслуженному фронтовику, и на следующий день Митрофан рано утром отправился на конюшню к дядьке Игнату за лошадью, к сравнительно старой уже своей знакомой по кличке Ночка. Прежде чем пуститься в путь, он подошел к ней, деревенской гнедой восьмилетке, чтобы приласкать и установить, насколько можно сейчас за это короткое время для обоих, доверительные и дружеские отношения.

   Между ним и ею. Конечно, он знал, что это дело не такое простое, как кажется на первый взгляд, и даже дело не одного дня, но все же надеялся на удачу. Ведь животное тоже чувствует человека и его добрые намерения, а любовь и доброту к ним они тоже могут оценить сполна! Вот и сейчас она тоже вспомнила этого решительного и приятного человека, который ей ничего худого не сделал, кроме добра, а потому и запомнился и впал в ее лошадиную память по прежним приходам сюда на конюшню и дальним с ним поездкам.

       Очевидно, разговаривая ласковым, но уверенным голосом, внушающим полное доверие, и говоря ей много приятных и хвалебных слов и мягко при этом похлопывая по ее величественной шее и поглаживая шелковистую чуть блестящую гриву, запуская туда порой всю свою ладонь с разжатыми пальцами, Митрофан сумел расположить ее к себе. Это он понял потому, как она немного погодя вдруг начала тереться своей мордой о его плечо и грудь. А чтобы потом усилить и закрепить нахлынувшие чувства и впечатления на них обоих, он все это время старательно подкармливал лошадь сладостями и лакомствами, которые принес с собой.

А на этот раз он принес сухарики и немного сахарку. И от прикосновения шершавых ее губ к ладони ему немного стало не по себе, даже как-то грустновато. Он в этот момент вспомнил свою прежнюю лошадь, несравненную любимицу Алиску по его армейской службе. Как-никак, а они не расставались и были вместе на протяжении всей его службы.

  Вскоре Митрофан дал круг, пустив ее вскачь по полю вблизи конюшни, пробуя разные способы бега. Ничего плохого в этом не было, да и не могло быть. Просто обоим надо было вспомнить прежние навыки верховой езды для себя и суметь почувствовать друг друга. Сделав такой прогон, они убедились, что достигли общего взаимопонимания. И не случайно, ведь к хозяйственным работам эту конягу стали привлекать только с 3-летнего возраста. А до этого она бегала всегда под седлом. Да и Митрофан, находясь на службе, частенько на своей Алиске тоже скакал верхом.
   
    В их районе, куда входило Родыгино, установились хорошие и теплые летние деньки. Ночка бежала, несмотря что был уже день, весело и деловито. Это он хорошо подметил – про ночь и еще усмехнулся и невольно подумал, а зачем ее так, в самом деле, назвали: что она по ночам только приучена бегать? А она между тем, невзирая на рассуждения Митрофана относительно ее имени, неслась радостно, бодро и задорно, реагируя на каждые умелые движения шенкеля и поводьев, поднимая и оставляя за собой пыль на проселочной дороге.

   Слышался глухой и мягкий топот ее копыт. Просто земля еще не сумела затвердеть на солнце и сделаться как камень. А по обеим сторонам дороги ослепительно, аж глазам было больно смотреть, в лучах солнца и на легком ветру переливается волнами и сияет серебристо-серая ковыль. Ее пушным ковром была усыпана вся степь, настолько – насколько хватало глаз Митрофана. А внизу, по обочине дороги, тоже неслась вместе с ними их длинная собственная тень от палящего солнца в спину, и они как не стремились, а догнать ее не могли.

    Во дела так дела, зачем-то об этом вскользь успел подумать Митрофан, обратив невольно свое внимание на этот силуэт тени на цветочном пестром ковре. И вновь продолжал наслаждаться быстрым бегом лошади. Настолько быстрым, что встречный ветер обжигающе ласкал его лицо и руки приятным своим теплым воздухом. А он в азарте пришпоривал и погонял лошадку, приподнимаясь на стремена и наклонившись вперед, настолько, что порой даже лежал на ее мохнатой шелковистой гриве, длинные волосы которой, раздуваясь от ветра, попадали и застилали ему иногда глаза. И тот же ветер своим потоком убирал их с его глаз, а он только посмеивался и еще пуще прижимался к лошади, почти слившись с ней, чтобы еще сильнее и быстрее она несла его вперед!

       Да-да, Митрофан соскучился по быстрой верховой езде: то пускал лошадку рысью, потом переходил на галоп, а затем опять на медленный и размеренный шаг, давая ей немного передохнуть. И опять повторял все сначала на всем продолжении этой поездки. При этом ощущал ни с чем несравнимую радость, радость наездника: от того что у него все получалось и лошадь слушалась и повиновалась ему. Да и Ночка давно под седлом не была и почти отвыкла: все в запряги да в запряги – зимой в сани, летом в телегу, плуг или борону.

    А то еще и бревна умудрялись на ней перевозить волоком как зимой, так и летом. Одним словом, сделали из нее рабочую лошадку! А тут на тебе, как подфартило так подфартило: она чувствовала себя совершенно свободно. И такой бег с разными вариациями хода устраивал ее и был ей в удовольствие. Приятность и притягательную силу верховой езды в пути испытали, несомненно, оба: и он и она!
            
                ***
Вскоре впереди показалась так называемая колония. А по-другому ее местные и не называли, да и в округе тоже. Не будешь же, в самом деле, каждый раз произносить длиннющее ее название: Бирская детская трудовая колония для несовершеннолетних. А так сказал коротко – колония: и всем, кому надо, становилось ясно, о каком населенном пункте идет речь. Митрофан, со слов того же почтового работника Атабекова Р.А. , знал, что колония – это поселение, где проживают местные жители и которые почти все работали в системе исполнения наказаний, когда здесь была еще «взрослая» исправительно-трудовая колония № 7 НКВД БАССР.

   И сейчас продолжают работать, когда изменился ее статус и поменялся сам состав осужденных – на несовершеннолетних, и она стала теперь «детской». В ней содержались осужденные в возрасте от 12 до 18 лет. Но все равно саму территорию, где сейчас содержались на перевоспитании малолетние преступники, называют с той самой поры также зоной. И она оставалась по-прежнему огороженной колючей проволокой со всех сторон.

    На зоне остались еще и были видны по краям сторожевые вышки. Они стояли как памятники наследию тем мрачным временам, которые были в Союзе в известные годы, и их местное начальство пока не спешило убирать.
А жизнь в колонии и работа на зоне для местных жителей была единственной возможностью прокормить и содержать свои семьи, при этом не покидая местожительство.

      Доскакав до колонии, Митрофан перешел на шаг, а потом и вовсе спешился и, взяв лошадку под узды, медленно повел ее по дороге. Как и везде в деревнях, на единственной улице то там, то тут с важным видом шныряли индюки. При этом они зорко и сердито вглядывались вокруг, оберегая свой выводок, а гуси и утки деловито и без устали пощипывали траву вдоль дороги, вот ненасытные, и тут же без какого-либо стеснения оставляли за собой продукты, так сказать, своей переработки. Здесь было место и для курей.

 Устав стоять на солнце кверху задом, они охотно расположились в тени палисадников домов на отдых, перестав даже на время кудахтать. Некоторые из них, неугомонные трудяги и чистюли, занимались своим привычным делом, закапывали себя в пыль или траву. Так они «драили» себя от всяких там мелких букашек и паразитов. И из дворов доносился привычный ленивый лай деревенских собак. Ничего нового для Митрофана не было, все как везде и всегда! Само поселение, собственно, было небольшим, и оно уходило под горку вниз.
 
       По обеим сторонам дороги располагались несколько привычных, в плане строения, деревенских домов жителей. И этот стиль является нормальным и узнаваемым для большинства деревень. Но тут же в глаза Митрофану бросились несколько «казенных» домов тоже на этой же улице. Он сразу их определил этим словом, и оно оказалось уместным для этой территории, хоть и не военный городок, но все же.., как ни крути, с военными людьми. Дома были одноэтажными и большими, на две семьи, с разными входами с торцов и, самое главное, кровельными листами на крышах, по тогдашним меркам это было вполне прилично. В этих домах проживал исключительно офицерский начальствующий состав колонии.

     На другой стороне располагалось здание внушительного размера, тоже, кстати, напоминающее барак, в котором были, как потом понял Митрофан, но несколько позже: начальная школа, библиотека и клуб. На это указывал ряд табличек, висящих на стене, и вдобавок здесь располагался еще и фельдшерский пункт. Окна здания с одной стороны выходили на дорогу, по которой сейчас медлительно шел он, внимательно посматривая по сторонам.

    Центральный вход был в ближайшем торце от него с небольшим крыльцом на две ступеньки и, как водится, с квадратными деревянными колоннами и простыми ограждениями и перилами. Со стороны дороги перед входом в здание была вкопана с козырьком от дождя хороших размеров доска
объявлений, на которой были приклеены какие-то старые, уже изодранные ветром объявления, и красовалась свежая красочная афиша художественного фильма с названием «Небесный тихоход».

      На другой стороне здания также с торца было местное почтовое отделение связи. На это указывал почтовый ящик синего цвета с характерными выдавленными на нем буквами и покрытой белой краской надписью «Почта». Вход в нее вела массивная и оббитая железом дверь. Окна были зарешечены толстыми металлическими прутками. Как-никак, а объект-то важный!

И все это было собрано, как и говорилось, под одну общую крышу большущей постройки. Об этом практическом удобстве размышлял Митрофан, проходя сейчас, если выражаться сегодняшним языком, мимо данного местного филиала многопрофильного центра, где все под рукой и в шаговой доступности.

      А вот далее насыпная дорога упиралась в тупик, который раздваивался на два направления: один вел к большим воротам и проходной в эту самую зону, ради чего здесь, собственно, и было создано это поселение. Сейчас ворота были открыты настежь, но перегорожены шлагбаумом. Понятное дело, на ночь ворота полностью закрывались. А на вертушке в проходной круглосуточно стоял часовой. На самом караульном помещении сбоку в большой рамке под стеклом на красном фоне красовался герб нашего государства с надписью золотистыми буквами «МВД СССР Бирская детская трудовая колония для несовершеннолетних».

    А по другому направлению от тупика дорога уходила вправо. Вдоль дороги несколько поодаль на ее правой стороне были расположены по одной линии и почти на одном расстоянии друг от друга три однотипных длинных барака. Вход в каждый из них был со двора и располагался по центру и был немного углублен в здание. Перед входом в него в землю была вкопана железная пластина в виде скобы и с поперечной ручкой вверху, за которую можно было держаться и очищать обувь от налипшей грязи или снега, чтобы не наследить в общем коридоре.

   Под каждым окном барака были устроены на всю его длину совсем небольшие цветущие палисадники, огражденные одним общим невысоким забором. Неподалеку от домов метрах в тридцати от них размещались прямо врытые в землю одинаковые деревянные уборные. Каждый барак имел свою уборную. Они были сделаны из нестроганых досок, но зато в несколько слоев выкрашены известкой в белый цвет, и на их дверях были указаны черной краской всем известные большие буквы.

   Все – на этом единый и типовой стиль зданий заканчивался. Дальше за ними чуть поодаль шел самый что ни на есть настоящий самострой: непрерывной цепью были возведены сарайчики на любой вкус и разных размеров. Каждая семья строила их для себя – и кто во что был горазд, а значит и из чего ни попадя. Большинство народу там, кроме хранения домашнего всякого старья и барахла, еще вырыли и подземные погреба, куда ж без них в деревне?

    Кстати, некоторые колонисты подобные подполы для хранения разных овощей и солений делали прямо у себя в комнатах внутри бараков. А что, удобно и ходить лишний раз никуда не надо, все под рукой: залезай и доставай или, наоборот, ставь на хранение!

      В этих «казенных» домах жила вся обслуга, так или иначе связанная с обеспечением жизнедеятельности самой колонии, включая и зону. В них проживали и воспитатели, инструкторы, надзиратели, разнорабочие, бухгалтеры, пекари, повара, пожарные, делопроизводители, учителя, агроном, сержантский и рядовой состав колонии и многие жители других необходимых специальностей и профессий для нормального функционирования поселения.

   Нет нужды говорить, что все основные и вспомогательные постройки и сооружения в колонии и самой зоне были в один этаж и возводились из дерева и досок. Полностью бревенчатых бараков для колонистов было всего два, а третий был сделан в последнюю очередь в экспериментальном порядке из саманного кирпича. Стены его пришлось оштукатурить и снаружи и внутри.

    А фасад здания с одной стороны выкрасили в броский желтый цвет, а с другой – в не менее яркий и сочный зеленый цвет. То ли краски одного цвета на все здание не хватило, или такое сочетание цветов покраски предусматривалось на стадии дизайнерского решения, то ли весть знает по каким-то еще другим причинам? Кто ж сейчас это вспомнит? Одним словом, – знай, мол, наших и никаких гвоздей, и здание стало этакой новаторской достопримечательностью колонии!

   А что, по всем параметрам подходит для известности в сельской местности: во-первых, из самана, а во-вторых, потрясающая покраска! Вот то-то и оно. А если серьезно, то кирпичных зданий как в колонии, так и на самой зоне – отродясь и в помине не было. Территории на окраинах колонии неподалеку от мест проживания жителей «казенных» домов были в огородах, принадлежащих им.

    И, само собой разумеется и как водится повсюду, огороды и сады с разным подворьем: сараями, погребами, банями, постройками для содержания живой скотины и т.д. были у сельчан, проживающих в своих домах. Они вообще по всем известным меркам в колонии считались зажиточными и благополучными людьми. А почему нет, когда ты сам кум королю и сват министру! Если еще и на хорошей «зоновской» должности находишься.

В огородах повсеместно выращивались разные овощные культуры: капуста, морковь картофель, лук, свекла, огурцы и помидоры. На другой стороне дороги против бараков были как раз два овощехранилища с насыпной землей сверху в виде высокой возвышенности, на которых была высеяна трава, чтобы она держала землю при дождях. Еще два подобных хранилища для овощей и фруктово-ягодных культур были за территорией школы.

Кстати, местная детвора зимой с удовольствием каталась с них
на санках или лыжах! Иногда взрослые зимой заливали горку, и ребятишки, да что там ребятишки, и они сами порой с радостью и наслаждением катались с этой ледяной высоты. Естественно, всем хотелось прокатиться только стоя на ногах, ну а если из этой затеи ничего не получалось, так смеху было потом не оберешься. Хохотали все: и стар и млад, кто находился здесь и был свидетелем «позора» неудачника. Громче всех смеялись те, кого не удержали на льду ноги.

И они еще с большим желанием и рвением скатиться и не упасть стремглав взбирались на нее… а там, как повезет. Одним словом: ой, ноги, мои ноги, несите меня. Если удержался на ногах, раздавался одобрительный крик, если нет, опять был смех и необидное улюлюканье толпы, и незадачливый в очередной раз взбирался наверх.

  И также специально назначенными в бригады людьми культивировались и обрабатывались на полях эти замечательные и неприхотливые, во всяком случае, для этой местности сельскохозяйственные овощные культуры. Был даже сад, в котором росли яблони, груши и кустарниковые растения: смородина и крыжовник. Нет нужды говорить, что они были полностью предназначены для питания воспитанников и других категорий зоны. Причем частенько и самих воспитанников тоже привлекали к работам на полях и в саду.

Далее эта дорога, идущая мимо длиннющих бараков, резко поворачивала и шла прямо к большим металлическим воротам, за которыми были расположены небольшие мебельная фабрика, пожарное дело и гараж для машин с мастерской для их ремонта. А перед воротами было небольшое здание, тоже деревянное, деревенского магазина. Причем на всех его окнах были тоже установлены железные решетки. Так, на всякий случай, мало ли чего.

  Не надо думать, что единственная дорога, по которой сейчас шел Митрофан, была сплошь предназначена только для домашней птицы и другой живности. Это неверное и даже обманчивое впечатление. Дорога была для всех! И колонисты: и большие и малые, старые и молодые и вообще лица обоего пола встречались на его пути. Правда, надо признать, никто колоннами и рядами не шел. И то дело: в деревнях праздношатающихся никогда не было!

   И как принято повсеместно и с давних пор в деревнях при встрече с незнакомцем местные если и не останавливались, то все равно искренне и почтительно здоровались. Незамеченным никто не оставался. Митрофан поступал точно так же и радушно отвечал на приветствия незнакомых людей, а если кто из прохожих был постарше него, то он здоровался обязательно первым.

       Вдруг позади него послышался шум и гомон. Он обернулся и увидел, что на него несется звонкая малышня. Кто с палкой в руке наперевес, кто, бросая камни на землю, наперегонки бежала целая орава ребятишек, преследуя большого ужа, который вдруг опрометчиво оказался в этот час на дороге. Однако они боялись близко приблизиться к нему, бежали рядом, не давая ему возможности свернуть с дороги, чтобы там спрятаться где-нибудь в траве, и ищи его потом там.

   Это был крупный ужина длиною почти под два метра и толщиною с хорошую детскую руку. Бедный змей был сильно напуган пронзительным детским визгом и шумным их криком. Из его пасти то и дело лихорадочно показывался раздвоенный язык. Это приводило в бешенство пацанов, ведь они считали его ядовитым жалом, и их это пугало еще больше. А он, затравленный, продолжал что было сил быстро ползти по земле и сильно извивался, но все равно иногда попадал под удары палок и камней.

   Шум и гомон не остался, да и не мог остаться не замеченным для других завсегдаев этой деревенской дороги. Речь идет, конечно, о домашней птице, о которой упоминалось в начале главы. Они, словно сговорившись, не могли простить вопиющей наглости пацанов, которые вдруг нарушили их размеренную и хорошо отлаженную придорожную жизнь. И вот уже недовольно гогоча и длинно вытянув шею вперед, раскрыв клюв и устрашающе шипя, понесся за ними гусь-вожак, стараясь кого-нибудь и побольнее ущипнуть.

   Короче догнать и прилежно наказать, чтобы неповадно было им впредь! С той же целью и громко курлыча и сделав бешеные глаза от негодования и от злости, подняв кверху налитый красным цветом свой мясистый гребень, индюк тоже ринулся вдогонку и в атаку за мальчишками. Петух, видя, как братья по разуму начали давать решительный отбор зарвавшейся мелюзге, не удержался, он не мог просто остаться в стороне, приподнялся во весь свой рост. И набрав в себя побольше воздуха и сильно возмущенный, во все свое петушиное горло и со всей мочи закукарекал. Если нужен перевод с куриного на человеческий язык, пожалуйста, это кукареканье приблизительно означало: полундра, все по местам – наших бьют.
 
  При этом кукарекал длинно, пронзительно, грозно и даже истошно. И докукарекался! Вдруг ни с того ни с сего неожиданно свалился на землю, словно подкошенный. Так бывает с петухами. Он явно перестарался, но тут же быстро поднялся, посмотрел по сторонам, отряхнулся и, стараясь скрыть свидетельство своего падения и как будто ничего не произошло с ним, еще сильнее и что было мочи вдохновенно продолжил криком поддерживать свою братию на перепончатых лапах: гуся и индюка. И куры его недовольство тут же разом подхватили, закудахтали на все голоса, началась самая настоящая куриная разноголосица!

   А дворовые собаки тоже не остались в стороне! Ведь это дело может приобрести, в конце концов, и политическую окраску, а вдруг кто как пионера за задницу схватит! Но это так пришлось, только к слову. А услышав и почувствовав, что на дороге творится чтото неладное и какой там возник переполох, начали бегать на цепи в своих дворах, вставая на задние лапы у забора, и старались хоть одним глазком посмотреть, что за кипиш там, на улице случился!

   И уже тоже в знак негодования, от недопонимания происходящего момента, так, на всякий случай, просто и беззлобно, не умолкая, стали лаять. Ведь они пока не разобрались: чью сторону им принять в этих массовых уличных беспорядках. Попросту говоря – интриге, и как бы не допустить или не пропустить начало, не дай Бог, еще одной новой революции в колонии. Это тоже так, к слову сказано, для смеха. В общем, на дороге началась самая настоящая неразбериха и кутерьма.

  А пацаны, осознав еще одну угрозу для себя, опешили: так, только что сами преследовали ужа, а теперь за ними вдогонку на всех своих парах неслись, помогая редкими взмахами крыльев, озлобленные и гусь, и индюк.
Тем временем положение становилось критическое и для ужа, и самих ребятишек.

 Змей не знал, куда дальше ползти и где найти спасительное место, да и устал уже порядком от всего: испуга, криков и бешеного своего ползания. Митрофан видел, что ужу скоро наступит конец, мальчишки в пылу и азарте все равно добьют его. Тем более гусь и индюк уже перестали преследовать, посчитав, что и так грозно напугали и проучили их как следует: вон как теперь они трусливо убегают от них, только пятки сверкают.

И сразу в голове Митрофана возникла одна картинка из прошлых лет. Когда он примерно такого же детского возраста со своими товарищами тоже яростно преследовали и забили, в конце концов, насмерть ни в чем неповинного ужа. Потом по истечении времени он неоднократно возвращался памятью в тот день, когда совершил с мальчишками то злодеяние, и корил потом себя за тот бессмысленный и омерзительный поступок.

   В жизни каждого человека однажды проносятся в голове совершенные им дела. Ладно бы только хорошие, тут вопросов нет, но и другие, за которые ему теперь стыдно и порой бывает даже больно, которые бы он никогда не повторил теперь и ни при каких условиях или обстоятельствах. Ах, если бы была возможность отыграть все назад… и/или предостеречь других от опрометчивых ошибок или поступков.

И вот представился подходящий случай. Митрофан строго своим окриком остановил ребятню. Оставив лошадь в стороне у столба, быстро подбежал к ним, отнял палки, через колено переломал и отбросил их в сторону, а камни приказал ребятам сложить здесь у дороги. Славу Богу, этого минутного замешательства хватило, чтобы уж быстро уполз по траве в ближайший палисадник и схоронился там под домом. Митрофану даже показалось, что ужина с благодарностью посмотрел на него своими печальными и усталыми глазами, наполненными слезами.

   Или ему только это привиделось? Неважно, главное, он сберег жизнь не опасному для человека представителю фауны, который никогда не принесет беды людям. Так сказать, рассчитался за тот случай, восстановил справедливость и подарил жизнь ужу. А вон разъяренные давеча индюк или гусь доставили бы гораздо больше хлопот в случае, если бы догнали и пощипали пацанов. Их укусы были бы больней и опасней, чем ужиные. Об этом он накоротке и поговорил с мальчишками, собрав их в кучу возле себя!

   И предостерег их в дальнейшем от таких необдуманных действий.
И заодно поинтересовался у мальчишек, где ему найти начальника колонии.
 Мальчишки дяденьке военному, так они назвали Митрофана, любезно показали, в какую сторону ему следует идти. Тут никак не заблудишься, даже при всем желании, надо идти в сторону пруда, который хорошо просматривался отсюда и виднелся неподалеку. При этом они уважительно смотрели на его грудь. А на груди бывшего фронтовика красовались и блистали сейчас на солнце его военные награды. Поблагодарив ребят, он пошел к своей лошади. А пацаны как ни в чем не бывало вприпрыжку побежали по своим делам.

Митрофан посчитал, что лучшей одеждой в пути и для скачки верхом на лошади будет как нельзя кстати только военная форма. Да и сам визит к начальнику колонии обязывал быть при форме, как-никак а это все же структура МВД СССР, где люди ходят при погонах. Понятное дело, портупеи и погонов на нем не было, а вот командирская сумка, сохраненная им со времен войны, была перекинута через плечо. В ней были все его документы.

Вскоре он оказался на развилке. Дальше дороги не было, а была пешеходная дорожка с деревянным настилом на ней до самого здания, в котором располагалась администрация колонии. Нет нужды объяснять, что это здание тоже было одноэтажным и барачного типа. Тут ничего нового в этом нет, просто время было такое, было не до архитектурных излишеств. А этот тип строений, особенно после войны, заполонил почитай всю страну. Хотя они именно здесь, в колонии, были построены еще в довоенные годы.

   Их строили быстро и просто, но зато и получалось дешево, надежно и сердито. Но все равно можно сразу было заметить и понять по самому фасаду здания, что оно не какое-то там хухры-мухры, а вполне официальное учреждение и в нем работают очень строгие и вполне приличные, наделенные властью люди. Тем более на характерном, а потому и ставшем уже почти классическим крыльце для зданий подобного типа сверху развевался государственный красный флаг страны Советов.

Перед входом в здание был большой сквер, обрамленный бордюром с трех сторон, со скамейками и цветником. Кстати, он тоже был обнесен бордюром и находился в середине в виде пятиконечной звезды. Бордюры были выкрашены свежей известкой. Вокруг деревьев земля была вскопана, а сами стволы деревьев почти наполовину тоже были под известковой побелкой. Земля в сквере была ровной и утрамбована песком. И вот этот сквер в разных местах украшали еще и две скульптуры – рабочего и колхозницы, стоящие друг против друга.

   А между ними находился бюст основателя нашего государства В.И. Ленина. По замыслу зодчего и заодно партийного бюро колонии, точнее наоборот: сначала бюро, а потом уже скульптора, которому была поставлена задача, и он с ней успешно справился, такие статуи символизировали и олицетворяли нерушимый союз рабочего класса и крестьянства, как завещал великий вождь! Скульптуры, понятное дело, были гипсовыми и выкрашены алюминиевой несмываемой пудрой.

А если сюда добавить еще и пруд, берег которого был ниже и находился рядом, и посмотреть на общий вид, который открывался на сам водоем со зданием, деревьями и сквером, да с той же пешеходной дорожкой с фонарями освещения, то получалось действительно потрясающе красиво, по крайней мере, для сельской глубинки. К тому же на пруду виднелись и плавающие утки со своими выводками. Скажите, пожалуйста, ну чем не идиллия и не ландшафтный какой-нибудь дворцово-парковый ансамбль? Конечно, тут не какой-то там… Петергоф, но все же! И все колонисты этой резиденцией местной власти очень были горды.

Пруд был с трех сторон в своих естественных берегах, а вот с четвертой была сделана искусственная высокая насыпь, в которую была встроена небольшая дамба для сброса излишней воды, если пруд переполнялся. Поверх насыпи шла дорога от мебельной фабрики, пожарного депо и гаража к этому административному зданию. Вот и все поселение: колония началась там, вверху, с дороги и закончилась ею же здесь внизу. На мебельной фабрике осужденные, что раньше, что и теперь, изготавливали простенькие табуреты, стулья, товарные ящики и т.д.

Для пацанов 12-16-летнего возраста рабочий день равнялся 4 часам, 16-18 лет – 6 часам. Зарплата воспитанников записывалась на их лицевой счет, хранилась в кассе колонии и частично выдавалась им на руки. Все было по-честному.

Привязав лошадь к коновязи у развилки дороги, Митрофан пошел на прием к начальнику колонии. Войдя в здание, он увидел длиннющий коридор, по обе стороны которого располагались многочисленные кабинеты с табличками на дверях
с указанием в них разных служб и должностей начсостава и прочих нижних чинов колонии. В начале и в конце коридора в бочках стояли комнатные фикусы довольно-таки внушительного размера с плотными кожистыми и глянцевыми листьями.

  Вскоре этим же летом 1946 года Митрофан был зачислен начальником Бирской ДТК капитаном Гафуровым И.М. в штат колонии на должность шофера. После испытательного срока был назначен еще и заведующим гаражом с одновременным исполнением и обязанностей механика.
               
                Глава 23.
               Там же, в колонии, 50-е годы

       В его ведении были легковая машина ГАЗ М-1, известная больше под названием «эмка», полуразбитая полуторка и пожарная машина на базе шасси АМО. Оба автомобиля были 1930 года выпуска. «Пожарка» ездила мало, а потому и служила так долго и без поломок. Как говорится, могла проработать еще до самого полного износа, а сейчас сияла своей покраской яркого красного цвета. На ней был насос производительностью 600 л/мин с приводом от двигателя, раздвижная лестница, напорные рукава, шанцевый инструмент и др.

   В общем-то, она со своими обязанностями справлялась, доставляла к месту пожара боевой расчет в составе 4 человек и противопожарный инвентарь. Худо или бедно, но раз колония еще не сгорела и, с позволения сказать, стоит еще, значит, в этом есть и большая заслуга и ее пожарной команды. Бывало, и не раз, что огнеборцы, рискуя собственными жизнями и доказывая мастерство, бились с огнем не на шутку при оказании первой помощи в тушении пожаров. И потом ни у кого из колонистов не поворачивался язык сказать, что пожарники поехали за водкой просто так, от нечего делать и оттого, что пролежали все бока. По крайней мере, какое-то время спустя после ликвидации очередного очага возгорания, которые все же случались.

  «Эмка» нынешнему начальнику колонии капитану Гафурову досталась по наследству от прежнего хозяина зоны. И это решение было принято на самом высоком уровне, и она осталась здесь. Автомобиль был в хорошем состоянии. А вот работяге
«полуторке» досталось сполна. На ней довольно-таки много все эти годы и в любую погоду перевозили различные грузы и разного назначения. Какой бы машина, однако, выносливой ни была, но из-за того, что ее эксплуатировали нещадно, пришел ожидаемый результат: полуторка последнее время все чаще и чаще простаивала в гараже и потом и вовсе встала, даже перестала заводиться. Вот в таком состоянии Митрофан и принял машину.

  И ему пришлось изрядно потрудиться, чтобы она в конце концов хоть сначала «вспетушилась» и встала на колеса, прежде чем снова выйти в свой первый рейс после длительного простоя. Тем не менее проблем с ее обслуживанием хватало и после ремонта. Сильно капризничал двигатель, он перегревался из-за плохо работающей системы охлаждения, приходилось часто в пути останавливаться. Также были проблемы и с подачей масла к подшипникам: давления масла едва хватало. Электрический стартер с батареей не работали, так что без пусковой ручки к машине лучше было не подходить: она просто не завелась бы.

   Ездить машина уже могла в таком неисправном виде, правда, только на короткое расстояние. Как раз в это время Митрофан и устроил ей испытательный «пробег». Семь километров туда и обратно машина выдержала. Он перевез на ней всю свою семью из Родыгино жить сюда в колонию.
 
    Знамо дело вместе со всеми их пожитками. Ему здесь выделили на их семью в одном из бараков комнату в 14 квадратных метров. Пусть хоть и ведомственную, но на первых порах есть где жить. А потому и очень радовались ей: как никак, а все же есть отдельный свой уголок! Да что говорить, все люди так жили вокруг и живут, чего еще надо? Чать не баре! Главное, мирное небо над головой и все здоровы, славу Богу, а остальное приложится!

А между тем снова вернемся к полуторке. После того как Митрофан перевез на ней свою семью и выявил по ходу «слабые» места у машины, поставил ее на ремонт. Все равно делать надо! Потихоньку сам самостоятельно как мог перебрал двигатель, прочистил где надо, выставил зазоры, продул от грязи радиатор и т.д., проверил масляную систему. Некоторые узлы и детали заменил новыми, за которыми ездил специально в Бирск на автобазу.

Поковырялся в коробке передач и провел техническое обслуживание ходовой части. И в конце концов через три месяца машина вполне прилично заработала, конечно, летать она не стала, от нее этого никто и не требовал, но ездить сносно уже могла вполне и теперь не только на короткие расстояния. А то ведь на мебельной фабрике скопилось уже много продукции, а вывезти было не на чем, хоть в пору репку пой или лошадь снаряжай, а тут как раз вовремя подоспел отремонтированный «газик» или та же полуторка – без разницы, народ ее и так и так называл! И вообще дел для нее накопился уже целый воз и маленькая тележка. Митрофану работы хватало надолго.
                ***
     Минуло пять лет. Наступили пятидесятые годы. Семья Зориных прочно обосновалась в колонии. Митрофан по-прежнему продолжал работать в гараже, одновременно исполняя разные должности. Нередко или когда по надобности и сам садился за руль и шоферил. Ну а если выполнять надо было работу механика, так сам бог велел ему – больше-то все равно некому. Правда, в штат к нему был недавно зачислен шофером молодой паренек лет 18-ти, сын здешнего офицера. Он пока научился, с позволения сказать, ездить только по прямой.

  Однажды, как-то без ведома Митрофана, он выехал один-одинешенек и в поворот не вписался и тут же заехал в придорожный кювет, ладно не перевернулся, но зато потом изрыл этот кювет колесами, пытаясь выехать с него. Народ был недоволен тем, что Степка Вагин, а так звали молодого парня, нарушил дорожное полотно. А до этого был еще один случай, что не смог вовремя затормозить и чуть гусей на дороге не передавил.

  Гуси испугались и с гоготом разбежались, только перья разлетались, а он от испуга перепутал педали, и машина врезалась в забор палисадника одного из домов, повредив его и еще и разные насаждения там. По странному стечению обстоятельств этот дом, который и оказался на его пути, принадлежал его родителям и в котором, кстати, сам и жил. Вот ведь дела какие творятся! Поэтому скандала не было, забор починили сами домовладельцы.

 Но Митрофан после, вгорячах и чтобы не испытывать более судьбу, снял его с машины и определил работать автослесарем, пусть теперь полазает и покрутит гайки. Понятное дело, паренек им тоже не родился, так что завгару работы хватало в том числе и еще наставником.

  «Эмка» и пожарная машина особых хлопот не доставляли. На «эмке» за это время ему несколько раз пришлось съездить в Уфу и другие города республики по служебным делам начальника колонии капитана Гафурова И.М. С Ильдаром Мидхатовичем у него с самых первых дней его работы в колонии установились хорошие и добрые отношения. Правда, не более чем рабочие. Иногда Митрофану приходилось выполнять и разовые личные поручения своего начальника. А куда денешься?

   Но его это нисколько не напрягало. По крайней мере, Митрофан мог иногда тоже в своих целях использовать ту или другую машину по необходимости. Конечно же, с разрешения Гафурова. Да что говорить, начальник колонии был отзывчивым и добрым человеком, по крайней мере, к сельчанам, если была острая необходимость отвезти кого-либо из жителей колонии в районную больницу, отказа, как правило, от него тоже не было.

       Заняв комнату, которую им выделили, Митрофан вместе с Катериной постарались с самого начала обустроить свое гнездышко» на свой вкус и лад. Обзавелись от родителей самыми необходимыми предметами из мебели, практически ничего не покупая, да и купить-то в магазинах, впрочем, было нечего. Просто их в продаже не было, может быть, только в крупных городах? От Катиных родителей привезли платяной шкаф, тумбочку, сундук, кухонный стол, два венских стула.

 Пока что маленькая Галинка размещалась на ночь спать на этом самом сундуке. А днем он служил для всех как диван, чем не выход из положения. Катерина специально на него связала коврик из старых матерчатых вещей, получилось чудно и необычно. А родители Митрофана отдали им буфет, свою койку, комод, два табурета. Посуда у Зориных была своя, ну и, понятное дело, все постельное тоже. А по верхней одежде решили так.

  Поскольку Родыгино находилось всего в семи километрах от колонии, то ее можно было хранить по-прежнему там, а ближе к сезону привозить сюда, а что-то и увезти можно было, наоборот, в деревню к родителям на сбережение.
Катерина взяла за основу для расстановки мебели свою комнату, когда жили там, в Родыгино, еще до переезда сюда в колонию или когда проживали в довоенные годы у Клавдии Ивановны Пеговой в Чураево.

  Площадь комнат была примерно одинаковая, и состав семьи был один и тот же, только что разве дети подросли, а так все одно и то же. И когда все расставили по местам, стало понятно, тесновато теперь как-то в их комнате. А что делать? Пробовали переставлять мебель и так, и сяк, ничего не получалось. В конечном итоге вернулись к расстановке мебели, как было в самом начале. И успокоились на этом, найдя ее самым верным и оптимальным решением. Кате пришлось приложить немало сил, чтобы хоть как-то было в их комнате красиво и хорошо, создать свой домашний неповторимый уют.
 
  Попросила Митрофана приколотить на стенках разные полки для предметов обихода на различной высоте, вплоть до самого потолка. Митрофан сделал их на мебельной фабрике, из отходов, так сказать, производства и пропитал их к тому же отработанным маслом, которого было вдоволь у него в гараже. А что, получилось практично и красиво, с гордостью говорила она ему и расставляла на них глиняные кувшины и стеклянные вазы, которым не нашлось места в буфете.

  При этом отходила немного назад и придирчиво смотрела на полки, как они выглядят с разных сторон со стоящими на них этими украшениями, если что ее не устраивало, то тут же переставляла. Ну, в самом деле, не нести же их в сарай на обозрение мышам, еще чего не хватало, и так обойдутся без всяких прикрас! Так что лучше пусть стоят здесь на полках. Зато вон как стало красиво и богато в доме.

Митрофан только посмеивался над этими ее словами, но только до того момента, пока она не вспомнила про абажур. И с укоризной напоминала ему, когда он наконец-то сделает каркас для него из проволоки, а то она ведь уже приготовила материал для обшивки. И веско заявила: хватит кормить ее каждый раз «завтраками», чтобы на этой неделе сделал – и точка. И продолжала радоваться своей маленькой и такой оригинальной удачливой затее с полками, что все отлично придумала, и была по-женски счастлива. А вот еще когда повесим абажур, вообще станет просто чудесно. Митрофан понял, что дальше оттягивать с абажуром просто нельзя, будет стыдно перед Катериной.

  После того как были решены все чисто житейские бытовые вопросы, Катерина устроилась работать пекарем в здешнюю пекарню, что была под боком у их дома. Дочка Галина училась у них в третьем классе и уже на следующий год закончит учебу в их местной четырехлетней школе. А сын Геннадий уже окончил эту школу и сейчас продолжает учебу в семилетке, в соседней деревне Баженово в пяти километрах от их колонии.

  Баженово было крупным селом и покоилось вдоль местной речушки Бирь, протекающей здесь же в низине под горой. Дорога в крутую гору была натоптана с давних годов пешими колоннами арестантов, хмуро, медленно и тяжело идущих этапом на зону под лай конвойных собак, и укатана также колесами телег, а теперь еще и автомобильным транспортом, хоть редким, но все же иногда проезжающим здесь. На следующий год Генка эту школу тоже закончит. Если погода была дождливая или была метель или вьюга, то обратно домой он не возвращался в этот день, останавливался там, у знакомых, в их доме.

  Другие колонисты, у которых были дети-школьники, поступали точно так же, находя там каких-то своих старых или вновь обретенных знакомых, чтобы оставить у них детей! И жизнь как у всех в этом смысле продолжалась несмотря ни на что, на всякие неудобства, трудности и лишения, люди были готовы ко всему и приспосабливались тут же или находили какой-то выход.

                ***
     Однако разные события произошли за эти годы в стране. Молодежь массово подалась на восстановление разрушенных войной городов и предприятий промышленности и на учебу, покидая родные места. Прошло буквально несколько лет после окончания войны, и государство стремительно возродилось и стало еще сильнее и могущественнее.
   
    Восстановление шло настолько быстрыми и невероятными темпами, что иностранцы позже назвали это «сталинским экономическим чудом». И действительно, ценою неимоверных усилий всего советского многострадального народа страна, едва оправившаяся от послевоенной разрухи, встала с колен в полный рост и вошла в число держав, с которыми принято считаться, и заняла вскоре одно из главенствующих мест в мире.

И это было замечательно, что страна по всем направлениям развивалась и прирастала своей мощью. И условия жизни людей менялись хоть и тяжеловато, со скрипом, но все равно в лучшую сторону. И народ видел это. Правда, не все при этом шло везде одинаково и гладко. Да и жизнь брала свое: с войны многие сельские и городские не вернулись – погибли, а тут еще и на восстановление городов и объектов промышленности и на новое строительство нужны люди. А где взять их, чтобы все изменить, улучшить и двинуться вперед?

  Опять только остается черпать силы в деревне, и так было всегда. Жизнь ведь никак не остановить на месте, но нужна решительная перегруппировка во всем и требуется поменять приоритеты в соответствии в том числе и с достижениями научно-технического прогресса да и велению самого времени. Мобилизация всех и каждого на своих местах. Но как всегда бывает у нас, русских: было гладко на бумаге, да забыли про овраги, а по ним ходить!

Это гениальное выражение принадлежит или перу великого писателя графа Л.Н. Толстого, или считается просто русской народной пословицей. Не важно, кто придумал эту крылатую фразу, не об этом речь! Но в любом случае: это о проблемах и препонах, которые были заранее известны и очевидны, но пути решений не были заблаговременно предусмотрены. Так сказать, упустили из виду и оставили на потом, посчитав их ничтожными или несущественными.

   А в реальности получилось то, что должно было и получиться на примере все тех же маленьких деревенек. Не надо быть особым мудрецом, чтобы знать, что с наступлением весны и до самой осени объем и темп работ на колхозной земле увеличивался. Так всегда было испокон веков. Но не хватало людей, и это было обозначено выше.

   Работать приходилось помногу, от восхода до заката и большей частью вручную, техника малой механизации в такие небольшие деревушки, которыми были Андреевка и Родыгино, не поступала, а план заготовок нисколько не делался меньше, а наоборот: нередко и поднимался, а потому и часто срывался и не выполнялся.

  А что: в первой, откуда родом был Митрофан, – проживало всего человек семьдесят, во второй, Катиной деревеньке – чуть более ста человек. И это вместе со всеми стариками и детьми. Да, по весне приедут трактора, все чин-чинарем, вспашут землю и посеют. И все, потом уехали, только поминай как звали. А ведь надо потом обеспечить регулярный уход за посевами: защитить их от болезней или вредителей, провести обработку земли специальными средствами; подкормить и своевременно удалять сорняки и т.д.

Да мало ли чего, дел-то много! И эта работа ложилась на жителей этих маленьких деревень, тех кто остался жить в них. И вроде бы эти деревеньки относились по-прежнему к колхозам, а толку-то нет, это уже не срабатывало в таком виде. Площади под посевы огромные, а людей-то откуда взять? В других деревнях с людьми тоже негусто! А много ли наделаешь одной косой, граблями и простыми ведрами на коромысле, много ли натаскаешь в них воды?

   А потом прибудут комбайны или трактора на уборку урожая. А его-то нет в тех объемах, которые планировались: большая часть вся или почти вся погибла на корню. Ладно бы там от погодных условий или других всевозможных катаклизмов природы, ан ведь нет, все объясняется достаточно просто: некому было должным образом обрабатывать и сохранять урожай. Банально людей для работ на полях не хватало, установленные планы из года в год не выполнялись. Вот такие вот дела, зато как гладко было всегда на бумагах, когда спускался районный план по заготовкам. И пошел слух, и все настойчивее и настойчивее, что обе деревни попали в разряд неперспективных.

  Митрофан, когда была возможность по пути в Бирск или когда возвращался обратно, заезжал в Родыгино к теще с тестем, чтобы их навестить или что-то передать или забрать. Бывал хоть и изредка и у своих родителей, заезжая в Андреевку. Прослышав о деревенских трудностях, он, понятное дело, был обеспокоен судьбой своих родных: тех и других.

  Не только он, но уже и все жители не видели никаких жизненных перспектив в дальнейшем, живя здесь. И ведь дела складывались далеконе лучшим образом: все хуже и хуже и не в их пользу. А что хотите: в обеих деревеньках остались одни старики да вдовы с подростками. Вопросы для выживания и что делать встали в них очень остро. Ну было полтора десятка мужиков, которые вернулись с войны, но среди них были и раненые, и покалеченные. Они явно проблему не могли решить.

Митрофан прошел войну и повидал много техники на вооружении, а здесь сейчас видел: людям приходится действовать на полях по старинке: все еще дедовским методом. Так где же прогресс, черт побери, размышлял он не раз. Где, наконец, сельскохозяйственные машины, хотя бы на том довоенном уровне, когда он работал еще в МТС? Где средства малой механизации, наконец? И какой может быть выход в конце концов?

  Эти вопросы буквально будоражили все местное население и Андреевки, и Родыгино.
И пошла череда деревенских сходок. На многочисленных колхозных собраниях жителей этих деревень представители власти и партийных органов подводили к мысли, что решение может быть только одним: создание новых крупных сельскохозяйственных предприятий с числом жителей и работников ни много ни мало, а в несколько сот, а то и тысяч человек. Короче они, эти предприятия, должны быть созданы по образу и подобию промышленных предприятий и работать условно в таком же режиме.

 Одним словом, предполагается из сельских жителей сделать ни много ни мало сельскохозяйственных рабочих, как на заводах, и преобразовать колхозы в совхозы (колхозы – это, по сути, кооперативы, а совхозы – госпредприятия; в колхозах каждый работник – совладелец кооператива, а в совхозе – наемный работник). А что, вон как строительство и промышленность шагнули и идут вперед семимильными шагами, авось и сельское хозяйство пойдет по их стопам и такими же шагами в гору, и все будет хорошо! Вот таково веление времени!

   И главное, объясняли им, что такие маленькие деревеньки,как их Родыгино или Андреевка, это вчерашний день в развитии сельского хозяйства. Они свое отработали и сейчас только мешают новому прогрессу, и их надо безжалостно убрать с этого пути. Другого не дано.

  И всем стало ясно, что на этих деревнях и им подобных власть поставила крест!
А задумка была такая: создать вместо несметного количества неблагоустроенных и маленьких деревень крупные поселки преимущественно городского типа со своими больницами, яслями, школами, службами сервиса и т.д., застроенные комфортными домами со всеми необходимыми удобствами и даже с телефонами. И само собой – с асфальтовыми и освещенными дорогами. Одним словом, скоро и не разберешь: где здесь город, а где деревня!?

Произойдет так называемая «смычка» города и деревни! Подобные картины функционеры от власти красочно расписывали и при этом добавляли: а разве плохо будет вам, вон как партия о вас заботится! Но при этом, как всегда, забывали спросить мнение простых людей, особенно людей пожилого возраста, которые прожили всю жизнь на земле, как и их отцы и прадеды: а хотят ли они этого и нужно ли им это?

 Ладно, против дорог и освещения, а также службы быта типа химчисток никто не стал бы возражать, но вот как быть с домами?

Как раз к этому времени в колонии закончили строительство двухэтажного дома. То ли случайно и так просто совпало по времени, то ли действительно в преддверии ожидания того, что жители Родыгино будут вскоре массово покидать и переселяться из этой «вымирающей» деревни. То ли для размещения в нем новых рабочих с их семьями, наем которых планировался давно, в связи увеличением объемов производства на местной мебельной фабрике – кто сейчас разберет, а может, было и то и другое? Но факт остался фактом!

  Да, дом был построен городского типа и скорее всего экспериментальный для сельской местности, но без подвода к нему коммуникаций воды и канализации. Где ж их в деревне взять? Туалет сколотили деревянный и поставили прямо против дома! Да и что за дом: комнаты маленькие, хоть их и по две, и кухонька малюсенькая, не развернешься вдвоем! Видимо, кто-то наверху очень сильно постарался «просчитаться» с этим домом, принимая такое решение и дискредитируя саму идею подъема таким образом сельского хозяйства. А не лучше бы было сразу построить просто для новых жильцов всеми «любимый» и привычный глазу барак?

 Несколько забегая вперед, надо признать, что время все расставило на свои места. Сельские жители по-прежнему предпочитали и предпочитают жить в своих домах и обрабатывать собственную землю. Мировоззрение и отношение людей к жизни на селе враз не поменяешь!

Конечно, люди возмущались и роптали, а как не роптать, когда Андреевка была основана их прадедами еще в 1881 году, а Родыгино еще раньше – в 1871 году. Вон какие давние корни жители этих деревень имеют, уходящие в прошлый век. А сколько слез было пролито по этому поводу. Но в расчет это местными властями не принималось: раз партия решила и сказала, что надо – значит надо и никаких гвоздей. И пошло-поехало! Не мытьем, так катаньем заставляли людей со слезами переселяться: в деревнях больше не шли никакие ремонтные работы, колхозный инвентарь, включая колхозную живность, был вывезен; школа, магазин, почта и сельские клубы были закрыты.

  Вырубка леса вблизи на дрова была запрещена, покосы сильно урезаны и т.д. К определенному сроку грозились даже перерезать электрические и телеграфные провода.
               
                ***
Спустя какое-то время из-за сложившейся обстановки Митрофан с разрешения все того же уже небезызвестного начальника колонии и оформив необходимые документы перевез дом родителей Кати из Родыгино сюда в колонию. А что, они здраво перед этим рассудили, вряд ли когда удастся полностью искоренить преступность, в том числе и детскую, поэтому исправительные колонии ох как долго будут еще нужны и востребованы. И значит можно основательно обустроиться тут на новом месте.

  Раз деревня сносится, дом не продашь, а значит, остается только одно: перевезти его самим на новое место и желательно в место, которое будет неподалеку от Родыгино. А это и есть та самая колония-поселение, совсем под боком, и находится всего в каких-то семи километрах! А куда им еще ехать-то, ну не за тридевять же земель? И к тому же здесь уже обосновались и проживают их дочери со своими семьями: Катерина и Елена, родственные души, а значит, и ближе будут опять друг к другу. Так размышляли между собой родители Кати, принимая важное решение на переезд.

  Не лишним здесь будет отметить, что начальник ДТК здесь был действительно и царь, и бог в одном лице. Все было в его руках.
 
  Участок старым Соловьевым был выделен очень большой, наверное, соток под двадцать-двадцать пять, не меньше. Прежде чем приступить к застройке, земельный участок Фрол Алексеевич условно разделил на двор, сад и огород. И им уже были намечены места, где будет стоять дом, располагаться сарай и погреб. Баню по противопожарной безопасности решили поставить чуть ли не в центре огорода, ближе нельзя, там постройки будут. Здесь же предусматривалось впоследствии выкопать и колодец.

  Небольшая территория на участке отводилась под сад, граничащая с одной стороны с огородом, с другой – с подворьем. Митрофан в общем-то особо в размещение объектов на земельном участке не вмешивался, помня, что своя рука владыка: как хочу, так и ворочу. Зная, что Фрол Алексеевич сам справится своей твердой рукой, управляя строительством и переездом, и будет воротить туда куда надо! И справедливости ради Митрофан был вынужден признать в очередной раз, что тесть, обладая крестьянским умом и большим жизненным опытом, все правильно решил.

  И это не могло не радовать его, он-то думал, что все затеянное полностью ляжет только на его плечи. Ан нет, Фрол Алексеевич бразды правления с самого начала взял в свои руки. И врожденная природная жилка, практический ум, воля и склонность к достижению успехов в любом деле только мобилизовали и придали ему сил в этот непростом деле. Может быть, здесь отчасти проявился и здоровый авантюризм, свойственный некоторым мужчинам, который не обошел и его тестя.

 Митрофан подумывал про себя и этому даже дивился: не каждый бы молодой взялся за это сложное занятие и тем более справился бы с ним. А что тогда говорить о нем, о его тесте, у которого уже внуки за плечами, а он, неугомонный, взялся за такое дело да еще и на старости своих лет.

   И в конце концов им, старикам, здесь жить, вот и пусть Фрол Алексеевич правит балом на свое усмотрение и как хочет. А у них с Катериной на этот счет другие планы! А тем более теперь о родовом их поместье, будь то в Андреевке или в Родыгино, придется навсегда забыть: их деревеньки, где стоят сейчас родительские дома, где родились сами и прошло детство и т.д., вскоре пойдут под слом. Так распорядилась жизнь и стало угодно их судьбе! А с той и другой не поспоришь!

  Они только давеча вчера вечером с Катериной впервые поговорили о том, что надо бы в город. Дети уже ведь подрастают, становятся большими. Вон как вымахал Генка, неровен час скоро догонит отца. Поэтому им необходимо загодя подумать, как их детям дальше жить. Все-таки там, в городе, больше условий и возможностей устроиться на ту же работу или продолжить учебу. А здесь в колонии, если останутся, что их ждет впереди? На самом деле здесь никакой будущности для них нет, кроме как Галинке идти хвосты коровам крутить, а Генке как только податься в охранники? Если бы у них с Катериной было сильное хозяйство, прежде всего свой дом, скотина и т.д., тогда другое бы дело было.

  Это, безусловно, сдерживало бы их на земле, и, возможно, о переезде в город вопрос сам по себе не возник. А так здесь ничего их по большому счету не держит, только вот если родители? Но они с Катериной для себя решили, что будут навещать их часто. Да к тому же вон как Митрофан уже давненько ушел от своих, и ничего такого не произошло. А так, что ж: как говорится – вольному воля, а спасенному рай! Да и сами они с Катериной еще далеко не старые.

   Авось и им тоже повезет. О своем собственном счастье, о большом или малом, все люди думают всегда!
Радио и газеты взахлеб вещали и призывали советских людей к новым достижениям, свершениям и победам во всех сферах жизни. Задачи, которые поставила перед народом партия коммунистов, безусловно, должны быть выполнены. Это красной нитью проходило в репортажах и на газетных полосах! И поистине в стране происходили значительные перемены.

  Митрофан собственными глазами видел грандиозное строительство нефтеперерабатывающих заводов и теплоэлектроцентралей, бывая в своих служебных поездках в Уфе. А как быстро и красиво застраивался город-спутник Уфы – Черниковск! Его строительство шло почти одновременно с возведением здесь промышленных предприятий.

   Собственно, он и завел этот разговор вчера с Катериной, которая ему тоже призналась, что давно подумывала о переезде, только вот боялась и не знала, как сказать ему об этом. Вот ведь какая дура была, надо было много раньше сказать Митрофану о возможности переезда. Только теперь надо крепко и основательно подумать: куда податься – в Бирск или еще куда? И эта мысль крепко засела в головах обоих. Хорошо бы для начала расспросить знающих людей – куда лучше?

  В Бирске у них были, конечно, знакомые, да и они с Катериной тоже нет-нет да бывали в нем: и просто так, и по своим делам, и все видели своими глазами. И сошлись во мнении между собой и без обиняков и всяких прикрас, что Бирск – это все же большая деревня и ничего особенного в нем нет. Правда, там есть различные районные учреждения, да и автомобили снуют «туда-сюда» гораздо чаще, чем у них. Ну если, конечно, принять во внимание, что по существу никакого транспорта у них тут, в колонии нет, а в Бирске иной раз и дорогу-то не сразу перейдешь, можешь попасть под колеса машины!

  И, понятное дело, на дорогах в Бирске, по крайней мере в центре, не увидишь мирно пасущихся или дремлющих гусей или кур, в отличие от единственной дороги здесь в колонии. Ведь тут, куда на дорогу ни плюнь, попадешь обязательно в гуся или куру! А так в Бирске выделяется только исторический центр со своими двухэтажными каменными домами и торговыми рядами, но он совсем небольшой. Да вносит архитектурное разнообразие и радует глаз бывший Свято-Троицкий собор, в котором теперь размещался кинотеатр «Аврора», вот, пожалуй, и все.

Трудно сказать, что это было предвзятое их суждение или нет? Что касается Катерины, то она выше домов чем в два этажа вообще не видела, вот Митрофан – другое дело. Как-никак, а он прошел всю войну, побывал во многих городах, больших и малых, встречавшихся на его военном пути как у нас в стране, так и Польше и самой Германии. Пусть немало из них были разрушены войной, но представление, что такое город, он, безусловно, уже имел.

Естественно, Зорины пока держали это в тайне, никого, даже своих детей, не посвящали в свои планы, чтобы не сглазить! И тем более не сообщая родителям Кати, чтобы те заранее не расстраивались. И потом, когда легли спать, то долго еще не могли заснуть, без конца ворочались и вели разговоры. Оба были до предела взволнованы, и как тут уснуть, когда в голове такое вертится! Митрофан даже поздно ночью выходил покурить на крыльцо, чего с ним давно не было, а тут эта задумка случилась... Вот дела!

   В народе говорят: лиха беда начало! И оно было положено. Загодя Фрол Алексеевич с Митрофаном еще прошлым летом на участок навозили много песка и бутового камня и выложили его потом с цементом под фундаменты всех предполагаемых построек. Под дом возвели сплошной, ленточный высокий фундамент, а под остальные строения установили бетонные столбы.

  А перед этим выкопали довольно-таки большой погреб-землянку, обложив стенки этим самым камнем и сделав там внутри нары. Построили специально с дверьми и со ступеньками для входа в него в полный рост, а верх погреба утеплили слоями земли. Все было сделано основательно, чтобы в нем можно было летом временно жить на время строительства дома или спрятаться на худой конец от дождя. А потом его можно будет использовать и по своему прямому назначению для хранения овощей и разных засолов.

 В это же лето перевезли и поставили в огороде баню. Правда, до колодца с водой было идти далековато, в овраг, но другой возможности пока не было. Край своего огорода огородили жердями. А к концу лета сколотили приличный по меркам деревни сарай для хранения различного имущества и рабочего инвентаря, а также для содержания в нем в каждом своем отсеке коровы, порося и кур. Куда ж без них? Даже в конце сарая остался небольшой закуток для хранения сена. Для выполнения работ нанимали здешних мужиков-колонистов. Но кое-что делали и сами. А за недостающим материалом ездили в Бирск, Митрофан специально брал для этой цели свою полуторку. Так что оставалось перевезти и установить на следующий год только дом уже на подготовленный фундамент.

И в конце следующей весны бригада наемных работников разобрала дом и, как говорится, по бревнышку почти целый месяц перевозила его сюда в колонию на новое место. У бригады была тяжеловозная лошадь и специальные деревянные волокуши, которые впрягались в нее. Благо расстояние между деревнями было небольшое, в день получалось делать по две ходки, а это как-никак от четырех до шести бревен.

Хорошо, что дом был бревенчатым, а это почитай полдела. И к концу лета дом был собран под крышу и вскоре затопили для проверки и сложенную в нем печь.
Ох, и трудное это было дело – освоить сызнова участок и перевезти сюда бывшие строения. Но справились! Не зря говорится: глаза боятся, а руки делают. Правда, переезд доставил им всем много хлопот, потребовал напряжения духовных и физических сил каждого, особенно Фрола Алексеевича. Да и обошелся он им в копеечку. А что делать было? Но все осталось, славу Богу, позади.
Потом Митрофан на своей полуторке перевез в новый дом все, что можно было взять со старого места и пригодилось бы теперь в хозяйстве. Рачительные хозяева всегда так поступают!

                ***
        Было бы наивно думать, что с переездом у родителей Кати исчезнут все жизненные вопросы. Какой там! Одновременно тысяча мыслей занимала их голову, и на все надо было найти ответ. Славу Богу, хоть не враз все лезло в голову.
А с их детьми все понятно было. Оба знали наперед: поживут еще какое-то время при них и разлетятся кто куда, и скорее всего ничем их не удержишь. Тенденция и мода нынче пошла такая: съезжать от родителей, кому они сейчас нужны, старые? Девчонки повыходят замуж, да их Витька тоже создаст свою семью на стороне – все разъедутся, только поминай как звали!

  Не раз между собой об этом разговаривали старики. И боялись этого и в то же время не боялись! Знали, что жизнь сейчас просто так устроена, и они никак не могут повлиять абсолютно ни на что. Или что-либо изменить им не удастся, и они не первые и не последние в конце концов в таком положении! Жизнь продолжается сама по себе, и их дело теперь научиться подстраиваться под нее. Так и случилось, как в воду глядели! И остались теперь на старости лет Варвара Марковна и Фрол Алексеевич совсем одни. Да, в жизни семьи Соловьевых на стыке 40-50-х годов произошли важные, если можно сказать, то и эпохальные и даже судьбоносные события, которые все перевернули в их привычном укладе жизни.

  Время подошло, и их остальные дети получили право на взрослую с полной ответственностью собственную жизнь. Другими словами, они получили путевку, в которой все листы чистые, кроме указания на титульном листе имени владелицы или владельца. И ничего большего не было прописано. И им теперь предстоит собственноручно выбрать и потом заполнить маршрут в этой путевке. И заполнить желательно по возможности правильно с первого раза, а то ведь по большому счету переписать потом листки маршрутки начисто не получится, да и сама жизнь, может, и не разрешит. А может, и разрешит раз-другой, глядя на человека и чувствуя, каков он и будет ли с него потом прок?

  И как у их «куколок» жизнь сложится, кто ж знает наперед? Так Фрол и Варвара называли этим ласковым словом своих дочурок, когда те были еще совсем маленькими. Да ровным счетом никто. Недаром даже есть пословица: на бога надейся, а сам не плошай! И их родители, и они сами твердо знали одно: что все теперь зависит только от них самих и ни от кого больше! Ну и немного, наверное, от воли случая, удачливости или сложившихся обстоятельств.

И, по сути, им предлагалось теперь начать по существу жизнь с чистого листа и без родителей! Правда, уже с тем маленьким жизненным опытом, который накопился у них и был за плечами, и с дополнением к нему того неоценимого жизненного навыка, который им дали за эти годы их родители. Ну и, конечно, нельзя не упомянуть о приданом для девчонок, которое бережно за эти годы насобирала им мать. Насобирала и приготовила всего понемногу и необходимого на первых порах, чтобы люди, не дай Бог, не подумали, что дочери у Соловьевых – бесприданницы. Еще чего. Даже в мыслях этого не должно было быть ни у кого: Варвара Марковна об этом позаботилась.

  Неоднократно размышляя между собой о судьбах их дочерей и сына, она их, несомненно, волновала, когда они покинут родной дом и как все в дальнейшем сложится у них там, на чужбине – разное им в голову приходило, но тут же вспоминали Катерину, старшую свою дочь, успокаивались! И к ним приходила уверенность, что и у остальных их детей все будет благополучно.
И как так – всегда их дом на протяжении всей жизни был полон смехом и веселым криком детишек, заботой и любовью о них: всех их надо было вовремя накормить, обуть и одеть!

 Да мало ли чего! И вместе с детьми перенесли все невзгоды и радости, которые были на их жизненном пути. А жили между собой дружно и в согласии, единой семьей. Где старость была уважаема! Да и их дети, подрастая, были и становились благодарными им за все: старались помочь своим родителям во всем и всегда! А по-иному в их дружной семье и не могло быть, воспитание их с традиционными семейными ценностями и убеждениями шло с детских лет и было правильным!

 Вместе пережили голодомор. Одному только Богу известно, чего стоило это Фролу Алексеевичу и Варваре Марковне. Ведь порой в доме не было ни единой хлебной крошки! Но как-то выкручивались, хоть сами иногда даже падали в голодные обмороки. Но своим скудным пайком или едой они всегда делились со своими детьми, сами частенько недоедая. И вот ведь их семья оба раза выжила и, главное, сохранила своих детей! А потом пришли тягчайшие годы войны, когда приходилось Фролу и Варваре до седьмого пота работать без отдыха, когда от усталости не было сил снять обувку на ночь, так и спали в ней.

  Да что говорить, когда их дети, чтобы только всем не загнуться и выжить их семье, помогали как могли родителям из последних своих маленьких сил и дома и в поле, работая почти наравне со взрослыми! И те и другие на пределе человеческих сил просто делали свое дело и делали, не раздумывая и не размышляя особо, ведь шла страшная война, и так нужно было. Правда, потом через некоторое время придет понимание того, и как им потом доходчиво объясняли, что все это было не напрасно.

   И трудились и работали они от зари дотемна не покладая рук на благо общей Победы. И от этого силы их только удваивались! И наконец пришла долгожданная Победа! Пик ликования прошел по стране, и она свободно и радостно впервые вздохнула, были сброшены тонны груза с плеч народа, которые он держал на себе все эти годы войны.

 Сразу после окончания войны первой от них уехала Тася, вторая их дочь, в Челябинскую область. И поступила работать в Златоусте на один из военных заводов по выпуску снарядов, и вскоре выяснилось, что у нее не может быть детей. Уволилась с вредного производства и в конце концов оказалась в большом селе с красивым названием Куваши, что в тридцати километрах от Златоуста, и там вышла замуж за местного жителя Пермякова Леонида. Поставили свой дом, обзавелись домашним хозяйством и трудятся там, в селе: он в местном автохозяйстве, а она в сельскохозяйственной бригаде.

Третья их дочь, Елена, переехала работать сюда в колонию. Недавно тут вышла замуж за Шушкова Ивана, и у них родилась дочь Лидия. За маленькой их дочуркой стала приглядывать бабка-соседка, которую наняли с ней возиться. А сами оба Шушковых работают здесь в колонии: Иван – охранником на зоне, а она – секретарем-машинисткой у начальника ДТК товарища Гафурова И.М.

  Получили тут же комнату и в том же бараке, где и проживают теперь по соседству с Митрофаном и Катериной. Вот как бывает, недаром говорится в народе: мир тесен, и он одна большая деревня! Нет нужды говорить, что когда был поставлен дом, то надобность в бабке-соседке сама по себе отпала. Ее обязанности смело и не мешкая взяла на себя родная ее бабка – Варвара Марковна.

Виктор, родившийся у них четвертым, на радость им обоим был долгожданным мальчишкой! Наконец-то он появился, а то одни девки да девки! Но и он тоже в начале пятидесятых годов покинул отчий дом. Уехал в Уфу, учился там, в ремесленном училище на электрика. После перебрался и обосновался навсегда в городе Миасс, устроился работать простым рабочим на завод резинотехнических изделий, потом после подготовительных курсов стал занимать должности ИТР, одно время работал там главным инженером.

  По приезде в город вскоре женился на девушке Марии. Она работала фельдшером в автотранспортном гараже. Вместе отстроились, завели хозяйство и домашнюю живность на собственном земельном участке, который приобрели в частном секторе, на окраине Миасса. У них родились два сына: Вовка и Славка с разницей в три года.

  А самая младшая их дочь Галя тоже уехала почти вслед сначала к сестре Таисии в Златоуст, но что-то там не заладилось, и через непродолжительное время переехала в Черниковск, что под Уфой. Устроилась на работу билетным кассиром на железнодорожную станцию. Жила на съемной квартире и вскоре вышла замуж за Ивана, и получили, как все, комнату сначала в бараке. Потом вскорости у них родился сын, назвали Сашкой и получили комнату в квартире на троих хозяев. Эти коммунальные квартиры были обычным делом для тех лет. А через два года у них родилась дочь Татьяна.

  Несколько забегая вперед, надо отметить, что когда Фрол Алексеевич перевез дом из Родыгино в колонию, то почти ежегодно у них кто-нибудь да гостил и жил из внуков. И зимой и летом. А внучат в разное время народилось аж семь! Из них три девочки и четыре пацана. Часто привозили к ним в деревню Сашку из Уфы и двух братьев Вовку и Славку из Миасса, потому что просто их не смогли устроить в детсады, а сидеть с ними маленькими было некому. А нанять «нянек» не хватало средств,заработки у родителей были небольшими. Вот так и перебивались как-то. Впрочем, такое положение с детьми нередко было и у других родителей, детских садов в городе не хватало.

   А их собственные взрослые дети, особенно те, кто жил в Уфе, в отпуск или просто на выходные дни тоже приезжали. Благо от Уфы до Бирска всего каких-то 100 км, и от него до колонии еще 12 км. И если повезет с попуткой, то нет никаких проблем, можно обернуться, не спеша, «туда-обратно» за один день! Приезжали не просто отдохнуть, конечно, и не без этого было, но все равно что-нибудь обязательно делали и помогали по хозяйству родителям.

  А сажать и потом копать картошку – так это была их святая и прямая обязанность. А кто еще поможет старикам в самом деле, как не они? Тем более небезвозмездно. Потом при отъезде в город им старики говорили: забирайте с собой хоть весь урожай и овощей, и картошки. И вообще, все что пожелаете, чего душа хочет и сколько сможете унести. Это шутка, конечно, была. Все не все, а всегда брали, не отказывались и везли в город! Все хоть лишнюю копеечку сберегут.

  А если был отдых у них, то, как правило, ходили в здешние леса, которые были полны лесными ягодами, грибами и орехами. Или ходили загорать и купаться на речки Бирь и Шаньгу. Эти речки протекали в противоположных местах, удаленных почти на равном расстоянии от деревни. Нередко брали с собой и по ягоды, и купаться деревенских ребятишек, с которыми были дружны их дети.

  Вот веселья-то было, особенно когда купались в речке. А потом, когда возвращались домой с полными лукошками лесной добычи, Варвара Марковна жарила грибы с картошкой или толкла лесную ягоду в деревянных мисках и заливала их молоком, и потом внуки с удовольствием ели. Да и не только они, но и все! Всем нравилось: вот было объедение так объедение.

   Их дочь Тася, которая жила в Кувашах, и сын Виктор из Миасса были гораздо реже у них. Все же как-никак, а они имели каждый свое хозяйство и разную домашнюю скотину и птицу, ведь не бросишь же их на самом деле. Но, тем не менее, сам Виктор или же его жена Мария находили время и привозили внучат к деду с бабкой. Надолго не задерживались, привезут внуков и сразу собираются в обратную дорогу.

Продолжение следует...