Королева Марго пенсионерка. Гл. 17

Очень жаль, что весна какая-то пасмурная и из моего окна сегодня не видно чудесной картины восхода солнца. Всю красоту расцветающего утра закрыли серые густые облака. Тяжёлая ночь со страшными сновидениями, серое пасмурное утро, грустные мысли. Никакого настроения.
Стрелки на часах показали десять утра. Теперь можно позвонить своим родным. Раньше этого времени стараюсь не тревожить ни родных, ни знакомых своими звонками. Начала с Даши и Ланы. Выяснив, что с их мужчинами всё в порядке, а внуки чувствуют себя превосходно, дозвонилась в больницу, узнала о самочувствии Маши. Потом поговорила с бабушкой Лизой, еле выяснив, какие продукты надо привезти им с дедом Колей.
И после этого набрала номер телефона консьержки Анны Константиновны. Но на мой звонок никто не ответил. Зато у меня начался трезвон. Обеспокоились моим долгим молчанием мужчины. По очереди. Сначала позвонил Олег, как всегда просил не соваться в чужие дела, отдыхать и ждать, когда он вернётся из командировки на Кипр. Потом звякнул Вадим Петрович, поинтересовался, когда я буду на даче. Он сейчас работает в пол силы, потому что находится ещё под наблюдением врачей, но на работу ходит. Понятно. Следующий был Миша. Он плохо спит по ночам, его замучили кошмарные сны с моим участием. Вот так! А ещё руку и сердце предлагал. Кошмар был бы наяву. Ладно, всё в порядке в моём королевстве. Теперь надо решить, что делать дальше. Как найти Никиту. И как узнать, почему этот слесарь всё ещё ошивается у дома Люды.
Съезжу я к дому Люды. Может, Анна Васильевна сегодня работает, а её мобильник поломался, мало ли что? Перед отъездом я рискнула позвонить Вадиму Петровичу и, выслушав от него много чего «такого заковыристого» в свой адрес, все-таки уговорила «пробить» по своим каналам «Мазду» с номером, который я запомнила на кладбище, его же продиктовала и консьержка. Надо узнать, кому принадлежит автомобиль, хотя я понимала, что он может принадлежать по документам кому угодно, только не этому бандиту.
Подъехав к дому Люды и нажав на кнопку домофона, мне ответила дежурная консьержка.
– Вам Анну Васильевну? Вы, наверное, ещё не знаете, что у нас случилось? Заходите, заходите. Нет больше Анны Васильевны, – вдруг заплакала дородная тётушка, – убили нашу Аннушку.
– То есть? Как это убили? Кто? Когда? – засыпала я её вопросами, – она звонила мне недавно, просила приехать. Что произошло? – эта новость меня шокировала.
– Говорят, бандюги – риелторы из-за квартиры, – заговорщицки тихо ответила женщина уже без слёз и с серьёзным видом.
– Какой квартиры? – не поняла я сразу, о чём мне хочет поведать тётушка.
– Как какой?! Её, Аннушки, квартиры! Однокомнатной она, знаете, сейчас каких денег стоит?! Район-то у нас не спальник какой-то!
– Как же так? А как её убили? Когда? И следствие ведётся?
– Говорят, задушили удавкой, – со знанием дела стала рассказывать консьержка, – а кто и как… Следствие идёт. Риелторы, это точно вам говорю! Чёрные риелторы, факт! А случилось это пятнадцатого числа. Она как раз отдежурила и домой шла. Вот он её в подъезде и подкараулил и прямо удавкой! Жаль Аннушку, хорошая, безотказная была, всегда заменит, подменит, если что, – запричитала дежурная.
– Почему риелторы? Зачем им убивать? Они бы её определили куда-то. Может, ограбили? Кошелёк украли, золото, телефон?
– Кошелёк на месте был. Телефон забрали. Нет, риелторы. Точно вам говорю! Телефон-то дешёвенький, – тётку всё не отпускала своя версия случившегося.
– Дешёвенький…И симка в нём, – задумчиво произнесла я.
– Симка? Сима Петровна, что ли? – она не поняла моих слов, – нет, не она её подменила. Пятнадцатого моя смена была. Я бедную Аннушку пришла подменять. Моя смена выпала. Да вы откуда? С собеса, что ли?
Распрощавшись с ней, я выскочила из подъезда. Сев в машину, ещё некоторое время я не могла прийти в себя. Что происходит? Какая квартира мне совершенно понятно, что это сделал этот неизвестный слесарь. Она его узнала. Кажется, на автоответчике есть что-то о нём. Надо переписать запись на диктофон и посоветоваться с Вадимом.
Первый раз меня не волновали пробки на дорогах. Всю дорогу домой в московскую квартиру я старалась связать между собой произошедшие события, но у меня ничего не получалось. Я стала перебирать в памяти хронологию событий с первого дня появления Люды на даче.
Факт, что охранник Никанора что-то сделал с машиной Люды, когда мы успешно отмечали мой юбилей. Никанор убил Люду по совершенно ясному предлогу – она помешала бы его репутации. А его репутация для него – деньги. Шум, который Людмила обязательно подняла бы вокруг Никанора, ему помешал бы в оболванивании своих потенциальных клиентов. Люда почувствовала сильное недомогание прошлой осенью. Но ртуть могли подложить ей в квартиру и прошлым летом. Так правильно! Первый раз незнакомый слесарь явился к Люде летом.
До этого у неё пропали ключи с брелоком без одного камушка, привезённым ею из Израиля. Зачем слесарю травить Люду? Почему не задушить, как это он сделал с Анной Васильевной? Почему я так уверена, что это он её задушил? Потому что за дешёвый мобильник убивать не будут. Если это ограбление, стащили бы кошелёк, сняли бы серёжки из ушей. Нет, всё-таки это слесарь с тяжёлым взглядом, которого узнала бедная женщина. Если она заметила взгляд этого злосчастного незнакомца, вполне возможно, что и он видел, как она за ним наблюдала. Кто он? Вот что непременно надо узнать. И что ему надо было от Люды? Почему он хотел её смерти.
Люда хотела мне что-то рассказать. Но не сделала этого и так внезапно уехала в Москву? Этой зимой она посетила Питер, а потом и Ростов, а возможно, Геленджик. Зачем? Может, знала, что неизлечима больна и хотела проститься с родными? Вопросов много. Сейчас приеду и ещё раз пороюсь в бумагах Люды. Должно быть, там есть что-то такое, на что я просто не обратила внимание. Возможно, поэтому она хранила их в сейфе в салоне.
Дома первым делом я ещё раз прослушала запись с автоответчика и переписала рассказ на диктофон. Засев за бумаги Людмилы, я вспомнила, что давно не общалась с Алей, заместителем Люды в её салоне.
Ничего нового Аля мне не рассказала. Салон опечатан. Девочки работают где придётся. Аля всё лето пробудет с детьми на своей даче.
– Алевтина, а Люда чем занималась зимой перед поездкой в Питер, не считая работы?
Ничего нового Аля мне не поведала. Попрощавшись с ней, я принялась внимательно изучать бумаги Людмилы. Стопочкой перевязанные письма маленькой Людочки к отцу в Геленджик. В каждом послании просьба забрать её к себе. По мере взросления эти просьбы стали реже, но категоричнее. А вот письмо отослано не с ростовского адреса. Город Семикаракорск, улица Сельскохозяйственная. Она пишет отцу, что теперь живёт у тёти Насти, что окончила восьмой класс, тяжело болела, но теперь всё хорошо. Значит, о ранней беременности и родах отец Люды ничего не знал.
Да вот: «Папочка прошу в последний раз разрешить приехать к тебе. Здесь с тётей Настей мне очень тяжело, конечно, не так, как с мамой. К маме я точно не вернусь, лучше уж умереть». И вот ещё одно письмо, последнее: «Теперь она не может мне помешать жить у вас с Надеждой Ивановной, я получила паспорт и могу сама за себя отвечать. Как получу все документы из школы, сразу возьму билеты и приеду к тебе».
Что же за мамаша такая, что для дочери смерть лучше, чем с ней жить. Я открыла альбом. Ещё раз взглянула на фото матери Людмилы. Чего-то в этот раз она мне не очень понравилась. Самодовольный взгляд, чёрные стрелочки на веках, причёска под «Бабетту». Просто артистка. Зав-Рай-Оно. То-то и «оно». Женщина без материнского инстинкта. Просмотрев все фотографии, я нашла несколько фотографий, подложенные одна под другой.
На первом снимке совсем маленькая Людмила. Её головка с большим бантом склонена к матери. Премилая фотография. Такие фото имеются, наверное, у всех людей нашего поколения. Поза, используемая всеми фотографами Советского Союза. Под ней была такая же карточка с уже подросшей Людой, но слева сидел молодой мужчина. Явно не отец Люды. Черты лица выдавали схожесть с Никанором. Глазки узкие, маленькие. Неприятный взгляд. Скорее всего, эти фото искал Никанор. Хотя, глядя на них, никак нельзя предположить, что этот молодой мужчина склонен к педофилии.
На внутренней стороне старой добротной обложки альбома я нашла следы клея. Кто-то следил за сохранностью семейной реликвии и фотографий в нём. Что-то заставило меня взять ножик и отсоединить мягкую бархатную матерчатую обложку от картонного основания. Чутье моё, как у собаки. Молодец, Марго! Там хранилось письмо. Да не простое письмо, а датированное 1991 годом. Пишет мать Людмилы бывшему своему мужу в Геленджик.
«… Виктор, я знаю, что ты меня ненавидишь, так же, как и наша дочь, которая, кстати, забыла о моём существовании. Но я не в обиде на неё. На всё есть Божья кара. Я надеюсь, ты общаешься, видишься с ней. Она же тебя боготворила.
В том, что с нами произошло и то, что ты ушёл из семьи, несправедливо винить только меня. Да, я не могла справиться со своими чувствами! Я полюбила молодого человека, намного младше себя, со всеми его недостатками. Он, кстати, мне дал то, чего не смог дать ты. Да, нам пришлось расстаться с ним. И его поступок - это предательство по отношению ко мне. Но всё то, что произошло в нашей семье и с Людмилы не снимает ответственности. В её возрасте уже можно было соображать головой, а не дурными инстинктами. Она должна была думать, а не соблазнять молодого мужчину. И ты виноват в этой ситуации. Ты не мог или не захотел забрать дочь к себе в годы её взросления. Побоялся ответственности за неё. А я не могла предположить, что у меня вырастет такая падшая дочь. Влад мне рассказывал, Люда влюбилась в него, как кошка. Она прохода ему не давала, поэтому он не устоял.
Мне не за что просить прощения ни у неё, ни тем боле у тебя. Я пострадавшая сторона. Вы устроили свои жизни, а я осталась в одиночестве и с очень больной душой. Вам безразлично, как я справляюсь со своим горем. Когда наша с тобой дочь забеременела от Влада, я всё сделала, чтобы скрыть этот позор. Пришлось всем соседям и на моей ответственной работе сказать, что ей по состоянию здоровья придётся жить в деревне. Но на самом деле я отвезла её к одинокой двоюродной сестре в Семикаракорск. Там наша дочь и родила девочку.
Я, как настоящая мать, приехала сразу к ней после родов и посоветовала сестре самый разумный вариант оставить новорождённую в роддоме, а Люде сказать, что девочка умерла. Ты сам понимаешь, я не могла позволить оставить этого ребёнка в нашей семье и как мать понимала, что в четырнадцать лет, да с такими наклонностями, Людмила не сможет стать нормальной матерью и воспитать достойного человека. Люде пришлось ещё некоторое время лежать в больнице. Но я не могла остаться с ней. Ты знаешь, какой ответственный пост я занимала в то время. Потом она, как я узнала от сестры, переехала к тебе. Но ты же эгоист! Ты должен был понять меня, Влад это был мой последний шанс. Конечно, сам-то ты устроился, создал новую семью, зачем тебе дочь. Через два года ты опять отправил её в Ростов. Из-за твоего эгоизма и коварства нашей дочери я лишилась любимого человека. Пока я решала её проблемы, Влад, конечно, меня оставил.
Но пишу я тебе вот по какому поводу. Я думаю, ты имеешь связь со своей дочерью. Когда Людмила уезжала из Ростова с каким-то лейтенантиком, она в глаза мне бросила обвинение, что это я виновата в том, что у неё не будет больше детей. Она, видите ли, меня больше видеть не хочет. Вины моей в этом я не вижу. Надо винить некомпетентность врачей в наших областных больницах. Но я хочу, чтобы она успокоилась. Её дочь жива и здорова. Если она желает, может встретиться с ней. Возможно, тогда она поймет, как это тяжело быть матерью. Недавно я получила письмо от своей умирающей сестры из Семикаракорска. Она сейчас находится в больнице, поэтому решила открыть мне тайну, которую хранила все эти годы.
После отъезда дочери к тебе, сестра втайне от меня забрала девочку из роддома и записала её на свою фамилию. Имя её Озерова Евгения Ивановна. Она не знала о тайне своего рождения. Считала матерью мою сестру. А та боится, что девчонка останется одна после её смерти. Чего бояться? Ей сейчас почти восемнадцать лет. Ты сам понимаешь, мне эта головная боль ни к чему. Мне хватило неблагодарной дочери, не хватало, чтобы я остаток жизни посвятила непонятно кому. Так что можешь передать Людмиле, что мать зла не помнит и, может, дождётся хотя бы материальной благодарности от зрелой дочери, которая…».
Теперь кое-что прояснилось. Люда узнала о существовании дочери. Вот что она хотела мне рассказать. Может быть, зная о близкой своей кончине, она хотела попросить меня проконтролировать вхождение в наследство дочери? А я была поглощена приготовлением к своему юбилею. Теперь уже не выяснить, чем Люда хотела поделиться со мной, поэтому буду делать так, как подсказывает мне сердце.
Так, так… Озерова Евгения Ивановна, тысяча девятьсот семьдесят второго года рождения. Выходит, в то время Людмиле было пятнадцать лет. Всё верно. Девочка родилась от Никанора. Люда после родов уехала в Геленджик, потом, возможно, в Ростов. Господи, может это Евгения с наклонностями папаши и каким-то образом узнала о матери и решила мстить ей? Нет! Люду травить стали летом, а о дочери, получается, она узнала зимой. Но возможно и то, что дочь узнала раньше о своей состоятельной матери. Возможно, что нет. А может, вообще Люда о дочери не узнала? Не успела? Письмо-то было под клеем в альбоме. Вот кто его туда положил? А не скататься ли мне в родной Ростов-на-Дону? И заодно до полной ясности посетить чудесный город моего пионерского детства Геленджик.
Тщательно пересмотрев остальные фотографии и бумаги, я так ничего и не нашла, потому что не знала, что, собственно, я должна найти. А возможно, и искать здесь нечего. Фотография с Никанором и письмо мамаши, это и есть доказательство того, чем занимался этот растлитель сорок лет назад. Но одно это не аргумент для Никанора, это для него как укус пчелы. Из-за этого он не убивал бы Люду. Скорее всего, когда он задумывал убийство, то не мог даже предположить, что дальнейшие события развернутся таким образом, что он будет взят под арест, а мы найдём его тайник. Ничего Люда не смогла бы доказать без тех улик, которые мы нашли.
Только подняла бы шум. Да и шуметь ей, да и нам не дали бы. На дисках запечатлены разные особи мужского пола, есть и среднего колена и высокопоставленные чинуши. И как организовал всё! Настоящий клуб педофилов. Полковник говорит, что диски у него сразу «компетентные органы» изъяли, весь материал по делу забрали. Неужели замнут дело?
Когда мне полковник поведал об изъятии дела, я заметила ему, что тормознула, надо было переписать диски и в интернет запустить. Да только он успокоил меня тем, что мои мстительные планы не удались бы ни при каких обстоятельствах, после этого я и дня не прожила бы. Мне ему не хочется верить, но приходится.
Понятно, что ничего не понятно. Ладно, съезжу на дачу. Надо отвезти продукты старичкам. Машке витамины подвезти. Встретиться с Вадимом, а там составлю план дальнейших своих действий.