Ошибка. Рассказ

         Валя бежала! Останавливалась ненадолго, чтобы перевести дух и  перекинуть на другое  плечо тяжёлую сумку с почтой, и опять  спешила. Когда в очередной раз силы заканчивались и бег замедлялся, она переходила на шаг, вначале быстрый, потом все медленнее и медленнее, пока она окончательно   выбившись из сил, не падала в пыльную придорожную траву.

Шёл июль тысяча девятьсот сорок пятого года. Прошло целых два месяца   когда им в затерянную среди сосновых боров и березовых рощ сибирскую деревушку сообщили о том, что война  закончилась.

        Рано утром  уходила Валя за почтой для односельчан из дома, за семнадцать километров в большое село Семеновка, куда доставлялась корреспонденция из райцентра. Целых три года молоденькая почтальонка, носила почту в свое родное село Арышево.  Получив газеты, редкие письма и другие тревожные бумаги, взвалив на  худенькие плечи тяжёлую кожаную сумку, она обреченно шла назад домой. Этот путь то по пыльной, то по заснеженной дороге, а то и по жирной чавкающей грязи, давался ей тяжело. Сумка оттягивала плечи, доставляя боль во въевшихся  рубцах.

Четырнадцатилетней девчонкой поставили её на эту ответственную и совсем не лёгкую работу. Уговорил председатель колхоза. Взрослые работали на полях,  и им подросткам нужно было помогать им. И косили, и скирдовали, и молотили - всё приходилось делать. Мужиков  в селе было совсем мало - сгорбленные старики да калеки, вернувшиеся с фронта. Теперь вот ещё два раза в неделю её ждал   неблизкий путь туда и обратно, с сумкой внутри которой не всегда были радостные вести. 

Меньше месяца прошло с того дня, когда  она также  возвращалась с почтой, но ноги отказывались идти. И не из-за того, что с самого утра лил холодный дождь, и  пыльная дорога превратилась в липкую кашицу. Нет... В её сумке лежал официальный конверт – извещение по форме номер четыре. Валя  знала эти бумаги, не раз довелось приносить   их в   село. Разносился тогда  горький плач  по берегам реки Яя. И жители, расположенной на противоположном берегу деревеньки Мало-Жирово, понимающе вздыхали и отправляли мальчишек  узнать, в чей дом сегодня соберётся всё село…

В тот раз на конверте  была написана родная фамилия мамы, Непряхиной Александры Трофимовны. Означать это могло только одно… На фронте был старший брат Ефим. Валя еще в Семёновке вскрыла конверт и прочитала пляшущие в глазах  строки:  «…двенадцатого марта тысяча девятьсот сорок пятого года, в боях за город Кёнигсберг, ваш сын Непряхин Ефим Семёнович, командир отделения разведки,  погиб».  В это не верилось. Война же кончилась, как он мог погибнуть?.. Похоронка пришла спустя месяц после победы…


        Ефима призвали в начале сорок второго. Вскоре пришло   первое письмо, и они узнали, что его зачислили в разведывательную роту. Писал, чтобы не переживали, что только мол, иногда в разведку ходят, а так нормально у него всё. Потом сообщал о  первой награде,   о  своем решении, что  когда война закончится, то он -  останется на воинской службе. Писал, что   командир шестьдесят второй стрелковой бригады подполковник Дьяченко хвалит его и дал рекомендацию Ефиму для вступления в партию. Правда, о своём  ранении смолчал, об этом  они узнали из письма односельчанина Чернова. Григорий   написал домой, о неожиданной встрече с Ефимом в госпитале.

Валя знала, как зачитывались фронтовые весточки до тех пор, пока их не знало наизусть всё село. И пересказывая в очередной раз  содержимое писем, поправляли, если кто забыл или пропустил слово. Берегли каждое, как берегли при уборке зерновых колоски в поле.

Десять потрепанных треугольников пришло от Ефима. Аккуратно сложенные стопочкой хранились они на божнице. Валя видела, как каждый день мама доставала их оттуда, нежно проводила морщинистой рукой по ним, представляя видимо, что гладит его руки и плечи. Молилась, крестила их и укладывала бережно к  иконе великомученика Пантелеимона-целителя…

Валя в очередной раз рухнула в заросли придорожной полыни. Ссохшиеся губы жадно хватали воздух. Пить очень хотелось.  Она огляделась кругом, но ни одной лужи не было видно. Немного отдышавшись, трясущимися руками Валя достала из сумки заветный конверт.

    Это был обыкновенный конверт, но там лежал нарисованный на картонке портрет Ефима и его письмо! Она   жадно вгляделась в знакомые черты. Плотно сжатые губы, как делал он всегда, когда увлеченно был занят делом. Глаза с небольшим прищуром.    Так Ефим смотрел на нее, когда она, младшая из всего большого семейства, умудрялась натворить дел, за которые потом было стыдно. Чуть сдвинутая на бок шапка, все было родным, узнаваемым. Валя опять пробежала глазами по письму. Ефим сообщал, что портрет написал один раненый парень ещё в госпитале.   Валя прижала письмо к лицу, принюхалась, и ей даже показалось, что она уловила легкий запах брата, исходящий от картонного портрета. Счастливая, она засмеялась, сорвала белую головку  одуванчика и дунула на неё.  Легкие белые пушинки полетели над полем, унося с собой её  веселый  крик: «Живой! Он живо-о-ой!»

Она вскочила, наспех сложила письмо и, убрав его в подхваченную сумку, побежала. Оставалось совсем немного до села. Вот только окончится ближайший берёзовый колок,  дорога круто повернет влево, и   останется километра три вдоль соснового бора. Валя решила   пойти через него напрямик.

        В бору было не так жарко, и сорванная на ходу   начинающая  поспевать черника, позволяла умерить жажду. Валя знала, что  почти перед самым селом  в бору есть родник. Там можно будет напиться, умыться и с новыми силами  добежав до дома, сообщить радостную весть. Оказывается, пришедшая недавно похоронка, была ошибкой!

        Эта мысль и свежесть бора помогли ей. Стало легче, и худенькая почтальонка  уже не обращала внимания на бьющую по ногам тяжелую сумку и на проступающие, на легком ситцевом платьице пятна крови на плечах.

         Уставшая, но счастливая добралась она до родника. Жадно хватала запекшимися губами голубоватую от такой же глины воду, плескала её  в лицо, на ноги, на руки. Заметив кровавые пятна на платье, тут же скинула его, и принялась застирывать в роднике.  Довольная своей работой, раскинула платье на кустах акации и растянулась на солнышке. Можно спокойно перевести дух, а потом с новыми силами добраться до дома. Валя опять достала письмо и принялась его читать, смеясь и радуясь, каждому слову.

        «Здравствуйте мои родные! Мама, тятя, брат Толя и  сестры Ариша, Анисья, Мария, Лида и Валя! Большой привет вам от  меня.  Как вы там мои родные? Как растут мои племянницы Галинка и Валюшка? Уже совсем большие, наверное, стали. Приеду домой после победы на побывку, они меня   и не узнают. Война подходит к концу. Мы сейчас  угнали фрицев  в самое их логово. Наша дивизия ведёт бои   в Восточной Пруссии. Скоро возьмём Кёнигсберг. На всех  фронтах идет  наступление. У меня все хорошо. Получил ещё одну награду - орден Славы  третьей степени. Добавил к предыдущим орденам Отечественной войны и Красной звезды. Служу всё там же,  в своем полку - командиром отделения разведки. Не переживайте за меня. Высылаю вам мой портрет. Его давно нарисовал один студент из Ленинграда. Не получалось только вам переслать, не было конверта, а в письмо- треугольник он не помещался. Вот война закончится, обязательно сфотографируюсь, привезу потом фотокарточку, а пока пусть хранится у вас мой портрет. Берегите себя, родные мои. Передавайте привет всем односельчанам - арышевцам.  До скорой встречи! Ваш сын и брат Ефим.    Десятое марта тысяча девятьсот сорок пятого года».

         И только сейчас, впервые дочитав письмо до конца, Валентина побледнела и прочитала окаменевшими губами ещё раз: «Десятое марта тысяча девятьсот сорок пятого года. Десятое…» Письмо было написано за два дня до…

        Потревоженные горьким плачем сороки, слетели с верхушек огромных сосен, и громко стрекоча, полетели в сторону села…

15.05.1923