Маленький человек
Я боялась этого всего и еще кучи вещей, конечно, но особенно того, что может сбыться прямо сейчас. Вот кружка с чаем, горячая, сейчас уроню ее, опрокину, вылью на себя половину. Несу осторожно, а сама будто уже ошпарилась. Уже знаю, как это бывает, очень больно. Так физически четко вспоминается боль, и страх перед ожогом нарастает. Рука предательски вздрагивает на дурацком порожке перед залом, где моя обитель (детская, келья, библиотека, индейские вигвамы, форт в джунглях, пиратский остров и кукольная гостиная сразу), выравниваю чашку настоящим сознательным усилием. Не сегодня, детка. Но ты очень странная. Еще один страх - быть для всех странной... Молчи лучше об этой ерунде из своей головы.
В гостях у суетливой родни визуализирую смелее. Сейчас тетка, единственный персонаж слабой интеллигентности за общим столом, сорвется на терпеливого дядю. У нее такая экспрессия и воля к победе над этими белорубашечниками-белоручечками с их воспитанием и тягой к алкоголизму, что она любого умывает одной репликой. Всегда непредсказуемой, ничем не обещаемой фразой. Дядю - муху, полюбившую паука, - такой напор убивает, а тетку успешно подпитывают реакции тихого осуждения, способствующие ее пищеварению. Да, тут я не в силах предотвратить беду, сама тысячу раз попадала под это деструктивное обаяние. Понимаю дядю: показную классовую ненависть, прячущую мизантропию, легко спутать с саркастичным шармом человека, который умеет жить. Такого отличного от тебя самого, будто биовиды разные.
А вот я гадаю дворовой подружке на спичках, зажигаю и представляю картинку в пламени. Чувствую - не надо этого делать, вообще гадать никому не надо. Тридцать лет спустя из соцсетей узнаю, что всё сбылось. Надо же, я помню, что болтала Наташе Кретовой и что видела в огне, дрожащем на стене подъезда и чересчур горячем для одной плохой спички. Правда, это был единичный яркий эпизод, а всерьез, сосредоточенно я не гадала никогда больше и не разделяю тяги к явлению.
Еще однажды ясно вообразила, как плачет Гришка Бачурин. Лопоухий сорванец с чудесной улыбкой, постоянно обижавший меня в начальной школе. Неприятно обижавший, как-то не по-детски хамовато. Причем плакал он злыми слезами не после встречи с моим папой, которого науськала мама. (И очень глупо поступила, ох уж эти взрослые...) А по какому-то своему поводу. Я-то лишь фантазировала, что Гриша умеет плакать. Но он умел, мне довелось это увидеть и простить его сразу за всё. Ему и без меня проблем хватит, это было очевидно.
В подростковом возрасте ощущения-видения появлялись неконтролируемо и очень насыщенные, агрессивные. Так я, находясь у бабушки, поняла, что дома что-то стряслось. Развод родителей был предначертан и без моей восприимчивости, но тут я попала по всем «тарелочкам»: открытый конфликт, скандалы, отвратительные эмоции вплоть до ненависти... Можно было только плакать от безнадежности. Распущенные образы стали подводить, и я больше боялась, что сбудется то, что вижу, и не успевала отдыхать от своих картинок. Да честно сказать, реальность частенько даже опережала мои «способности».
Страх быть странной не отступал, хотя я оставалась таковой и слышала этот эпитет в свой адрес во всех шепотках от круга знакомых и примечаниях от «людей старше и опытнее». Стараясь представлять меньше всего, скоро перестаралась. И очень крупно ошиблась на пути подавления интуиции.
Видя одного своего ученика в последний раз, побоялась его обнять. Что скажут, что подумают, неприлично, недостойно молодого педагога... А он через полгода погиб под питерской электричкой.
«Встреча» на похоронах до сих пор у меня перед глазами. За свою преступную слабость прошу у тебя, Миш, прощения.
Все же детские страхи, все вынесенные оттуда странности покупаются дорого, но платить за них лучше честно. И самому.
Свидетельство о публикации №224101701683